Третий день свирепствовала в горах метель. Ветер стонал, ревел, завывал, высвистывал, крутился и вытанцовывал на одном месте. Спасательная экспедиция, ничего не найдя, возвращалась назад из пещеры, в которой были изображены цветы Неба.
Лежали в спальных мешках, время от времени бросались ловить ту или другую палатку, сорванную свирепым порывом ветра, молчали и думали каждый о своём.
Старый Токтогул, убедившись, что внук его дошёл до пещеры и исчез без следа в белом молчаливом просторе, сразу как-то обмяк, утратил всю свою решительность и выдержку и теперь всё время вздыхал, шмыгал носом и бормотал:
— Ох, Токтогул. Совсем старый стал Токтогул, умирать пора.
Андрейка, — которому было, должно быть, страшнее всех и который ночью вспоминал, как хорошо было в Киеве и как часто он не ценил этого, — днём, когда никто не спал, притворялся весёлым и бодрым и даже пробовал стыдить чабана.
— Да что это вы, дедушка Токтогул, говорите, — смеялся он, — вот утихнет ветер, так разве ж мы не помчимся вниз! А там уже, наверно, и наши путешественники возвратились,
— Ох, — стонал Токтогул, — глупый ты мальчик, как чабанская герлыга. Когда я был такой маленький, как ты, я перед старшими даже рот открыть боялся…
— А я не маленький, — не соглашался Андрейка. — Какой же я маленький, если не побоялся идти в такие горы?
— Ох, Увайс тоже не боялся… Батыр был. Глупая моя голова отпустила его. Теперь умру, кто его будет искать?
А профессор лежал тихо, ни с кем не разговаривая, и всё думал, думал. Он уже не обвинял себя в том, что не помешал вовремя своим ученикам пуститься в такое опасное путешествие. Возможно, он где-то просчитался, да где именно, не знает. Петрюк? Но Петрюка они отправили назад. А может, он лучше знал, где следует искать Максима и Полю? Но остаётся же фактом, что все трое — Максим, Поля и Увайс — добрались до пещеры с цветами, о которой Петрюк ничего не знал. Выходит, что они были здесь уже после того, как Петрюк их оставил. Следовательно, о нём можно не думать. Остаётся пещера. Они там спали. Весьма возможно, что успели перерисовать изображение цветов, начертили план местности. Это не могло занять много времени. А дальше? Что они делали дальше?
И тут Иван Терентьевич вспомнил о стрелках и иероглифах, которыми кончались стебли цветов. Что должны означать эти стрелки? Они указывали куда-то вниз, в том направлении, куда круто обрывался заснежённый склон. Иероглифов профессор ещё не расшифровал. Не смогли их, разумеется, прочитать и Максим с Полей. Но неужели они спустились по этому склону? Может, решили узнать, куда ведут эти стрелки?
Профессор подполз к Токтогулу и крикнул старику в самое ухо:
— Уважаемый Токтогул, приходилось ли вам когда-нибудь ночевать в пещере с цветами?
— А? Ночевать? — переспросил чабан слабым голосом. — Немножко ночевал.
— А сколько раз, не помните?
— Может, пять раз, а может, десять, — ответил Токтогул. — Ночевал.
— А что ты думаешь, профессор? — в свою очередь спросил его Токтогул.
— Да ничего особенного. Думаю, что нам нужно вернуться в пещеру.
— В пещеру? — удивился чабан. — Она же пустая.
— Вы лучше скажите мне, пожалуйста, долго ли ещё будет продолжаться метель? — спросил профессор. — В такую погоду туда, наверное, не доберёшься.
— Не знаю, — простонал Токтогул. — Уже осень спускается с Хан-Тенгри. Теперь метель может быть очень долго.
Но наутро ветер утих. Заблестели чистые снега, показалась каменистая громада хребтов.
Андрейка повеселел. Он хитро подмигнул Токтогулу, погладил Битку, побегал с ней по снегу. Всё-таки приятно, когда у тебя над головой светит солнце, когда не сбивает с ног бешеный ветер и, самое главное, когда ты идёшь на такое почётное дело, как спасение товарищей.
И Андрейка пошёл рядом с Токтогулом, который уже забыл о том, что ему нужно умирать, и снова вёл отряд через снежную целину.