19. Часы

Охристые стены залиты солнечным светом, проникающим в дом сквозь большие окна Турецкой виллы, построенной Ле Корбюзье в 1917 году. Прямые углы гармонично перекликаются с изогнутыми линиями, кожаная мебель структурирует пространство пола, как принято выражаться в журналах, посвященных архитектуре. Несколько человек тусуются у стойки бара. Там наверняка стоит начальник отдела по делам культуры города Ла Шо-де-Фон, которого мне должны представить, а также члены жюри конкурса, в котором я участвовал. Оставив свое пальто в гардеробе, я глубоко вдыхаю и, приклеив к губам улыбку, устремляюсь к незнакомцам. Мы пожимаем друг другу руки. Эти господа, кажется, безумно рады встрече со мной. А я — в совершенном шоке от происходящего.

Мой первый сборник рассказов был опубликован в 1995-м. Второй вышел в этом году. В мае месяце, перед отъездом в отпуск, мне попалось на глаза объявление в женевской газете: «Литературный журнал организует конкурс рассказов при поддержке города Ла Шо-де-Фон, совместно с часовой фирмой „Эбель“. Конкурс открыт для всех писателей Швейцарии. В этом году франкоязычная страна-гость — Гаити. Тема конкурса — „Жизнь на острове“». Я написал книгу «Мое имя», историю человека, который подозревает себя в совершении настолько идеального преступления, что он сам его забыл. Два месяца назад мне сообщили — повесть получила премию. Один из членов жюри конкурса представляет мне писателя с Гаити, тоже лауреата премии. Его зовут Лионель Труйо. Маленький, улыбающийся, он энергично пожимает мне руку.

— Ах, это вы — Эжен? — удивляется он. — Когда я прочитал вашу историю шестидесятилетнего мужчины, который не может больше ходить, то был уверен, что увижу старичка с палочкой!

Я улыбаюсь, но внутренне соглашаюсь с ним. С моим артритом мне можно дать сто лет. Если бы он видел, как я встаю с постели, несгибающийся, как деревяшка, страдающий от того, что нужно согнуть колено и натянуть носок. Эта встреча выглядит достаточно нелепо: гаитянин из Порто-Пренса встречает румына из Бухареста в швейцарских Юрских горах, на Турецкой вилле. И действительно, что мы здесь делаем?

— Как вы знаете, — объясняет в микрофон блондинка, ответственная по связям с общественностью фирмы «Эбель», — наша часовая фирма, основанная в Ла Шо-де-Фоне в тысяча девятьсот одиннадцатом году, купила Турецкую виллу в восемьдесят шестом и полностью ее отреставрировала. Это место стало нашим конгресс-центром, и мы очень гордимся тем, что принимаем сегодня здесь двух лауреатов городского конкурса, организованного литературным журналом.

За этим следуют другие речи, сопровождаемые короткими аплодисментами. Наконец наступает момент раздачи премий. Бюджет конкурса состоял из восьми тысяч франков. Поскольку нас двое, то мы делимся по-христиански. Но, вопреки всем ожиданиям, существует еще одна награда. Ответственная по связям с общественностью объявляет, что «Эбель» дарит каждому лауреату часы из своей новой серии «Sportwave». Она протягивает мне великолепную маленькую коробочку. Не в состоянии устоять перед соблазном, я открываю крышку, под которой обнаруживается футляр из мягкой кожи. Я запускаю в него пальцы, чтобы извлечь восхитительные часы на стальном браслете. Круглый циферблат с накладками, похоже, из цельного золота, насажен на четыре винтика. Эти часы — тяжелые, солидные и элегантные.

Почаще бы организовывали литературные конкурсы в Юрских горах! Во всяком случае, можно надеяться, что уйдешь с обалденными часами. Они такие красивые, что я не решаюсь надеть их на запястье. И еще хочу получить удовольствие от чтения сопроводительной рекламной брошюры с шикарными определениями типа «исключительное владение ремеслом», «художественное вдохновение» и «чистота форм». Единственный вопрос, который не оставляет меня в покое: стоимость моего «Эбеля». Я никогда не носил дорогих вещей, поэтому эта сказочная драгоценность выводит меня из душевного равновесия. Сколько может стоить эта штука? Три сотни франков? Шесть сотен?

Задать вопрос представительнице фирмы «Эбель» было бы непростительной бестактностью. Кроме того, я с трудом себе представляю, чтобы они оставили каталог фирмы валяться где-нибудь на стуле на вилле Ле Корбюзье. Здесь мы находимся в мире Архитекторов «Времени», согласно официальному слогану «Эбель». Никто не заморачивается цифрами.

В компании Лионеля Труйо и сопровождающих его гаитян я забываю о своих идиотских вопросах, и мы идем все вместе гулять по городу Ла Шо-де-Фон. В Порт-о-Пренсе Лионель Труйо возглавляет общество чтения.

— Мы будем читать твой текст в следующем месяце, — объявляет он. — Если когда-нибудь окажешься в нашем городе, вот мой адрес.

Он протягивает мне свою визитную карточку. У меня нет таковой. Я пытаюсь жить без галстука и визитки (один из моих бесполезных и сложных личных жизненных принципов). Поэтому я пишу ему свой адрес на пакетике чая.

В гостинице, на кровати, подложив руки под голову, я размышляю о «Сахарине». Совсем недавно я был уверен, что протанцую еще десять лет, что мы будем выпускать диск за диском. Только вот после выхода второго альбома участникам группы все это надоело. Что касается меня, так я просто устал постоянно изображать из себя клоуна. Это превратилось в какую-то патологию: если на вечеринке или дискотеке вокруг моей персоны не образовывался круг, то у меня возникало ощущение, что я не существую. Я чувствовал себя обязанным развлекать, смешить, разыгрывать роли. Все это мне опостылело. Танец, который освободил меня на шесть лет, превратился в новые оковы. К тому же артрит снова набросился с разрушительной силой на мои суставы, словно проснувшийся после шестилетней спячки дракон. Вот так я начал писать.

На следующий день, перед тем как сесть в поезд, идущий в Лозанну, я захожу в часовой магазин. «Эбель» не красуется на моем запястье, так как я до сих пор не решаюсь его надеть. Открыв молнию бесформенного рюкзака, я достаю божественную коробочку и протягиваю ее продавцу.

— Здравствуйте, мне подарили вчера эти часы, и я хотел бы…

— A-а, значит, вы — один из лауреатов литературного конкурса. И прочитал о вас статью в газете сегодня утром.

Черт возьми! Что касается конфиденциальности, то об этом можно забыть. А если этот продавец знает кого-нибудь в фирме «Эбель»? Он наверняка расскажет о моем визите как о забавном случае. Еще подумают, что я хочу продать часы!

— Я хотел только спросить, сколько… сколько времени работает батарейка?

— О, примерно три года. Часы такого качества не создадут вам никаких проблем. Ни с батарейкой, ни с движением стрелок.

— Хорошо. Спасибо.

Я изображаю улыбку и устремляюсь к вокзалу, чтобы успеть на поезд. Сколько стоят мои часы, боже мой? Когда я приезжаю в Лозанну, магазины уже закрылись. В воскресенье захожу к родителям, чтобы показать им «Sportwave». Родители безумно рады за меня. И, разумеется, мы гадаем о цене.

— Это, скорее всего, часы в тысячу франков, — утверждает моя мама, почти шокированная собственными словами.

— Да ну! Ты так думаешь? — говорю я в изумлении.

По мне, дорогие часы стоят пятьсот франков.

Тысяча — это из области стратосферы.

— Ты будешь их носить, я надеюсь, — говорит мой отец.

— Ну да… Собираюсь.

— Тогда почему не наденешь их прямо сейчас? — продолжает он.

Под настойчивыми взглядами родителей я просовываю левую руку в браслет. Замочек застежки защелкивается на моем запястье. Моя мать в восторге. Мой отец — счастлив.

— Теперь ты — настоящий мужчина! — восклицает мать, гладя меня по щеке.

— Я надеюсь, что я им был еще раньше.

— Да, но это совсем не то же самое. Теперь, при часах, ты выглядишь солидно.

Я с нетерпением дожидаюсь понедельника, чтобы узнать, сколько стоит переход из подросткового возраста к взрослому состоянию в глазах моей матери. Прихожу в часовой магазин в центре Лозанны.

— Мой дядя подарил мне эти часы на прошлой неделе. Я хотел бы всего лишь узнать их цену.

— Это очень просто.

Продавец, одетый в элегантный голубой в белую полоску костюм-тройку, открывает ящик и просматривает каталог. Он деликатно перелистывает страницы, словно каталог сам по себе стоит целое состояние.

— М-м-м-м, — произносит он, поглаживая маленькую аккуратно подстриженную бородку. — Мы продаем эти часы по цене тысяча восемьсот пятьдесят франков.

Эх! На моем запястье бедного писателя — часы богача. Как с этим жить дальше?

Загрузка...