Глава 5

Сердце едва не выпрыгивает из груди. Я стою в темноте, за дверью в душевую, которую захлопнула, прислушиваюсь и надеюсь получить хоть малейший намек на то, что здесь происходит.

Но кроме проклятий Николетты, я не слышу ничьих голосов, потом что-то говорит Себастиан, и все хохочут. Не похоже, чтобы так вели себя заговорщики. Я поступила довольно глупо, столь неожиданно пустившись наутек.

И все же странно, что Себастиан принимал душ в женской ванной комнате. Возможно, он намеренно так поступил, чтобы мы полюбовались им? Я снова вспоминаю его улыбающееся лицо и физиономию Николетты — поразительно, но выражение их лиц было одинаковое, и трудно понять, что за этим скрывается.

Внезапно дверь распахивается. Прежде чем я успеваю среагировать, Николетта ступает в коридор. Загорается свет. Она качает головой, обнаружив меня, морщит лоб и подходит ко мне.

— Эмма, что ты здесь делаешь в полной темноте? — Но потом она успокаивается. На губах появляется сдержанная улыбка. — Я не ожидала от тебя такой смелости. Но в тихом озере черти водятся.

Перед моими глазами сразу всплывает картинка озера, спокойного и глубокого, в котором утонула машина мамы. Неужели она нарочно произнесла пословицу неправильно? Ведь говорят же «в тихом омуте». Был ли это намек?

София задумчиво глядит на меня, она явно хочет что-то сказать, но Николетта торопит нас, и я радуюсь, что мы наконец-то покидаем сырой подвал.

В обеденном зале все уже ждут. Доктор Беккер сидит справа, во главе стола, по левую руку от него усаживается Николетта. Мальчики рассаживаются, нам достаются места напротив.

Отодвигаю стул, осматриваю блюда и чувствую, что, несмотря на все напряжение, я ужасно голодна. Здесь есть сэндвичи, помидоры с моцареллой, небольшие кусочки киша. Все выглядит очень изысканно — пир одним словом. И это не вяжется с обшарпанным залом, в котором накрыт стол. Правда, в этом замке все не вяжется: обилие свечей — с раздолбанным туалетом молодежной базы отдыха, полированный стол и серебряные приборы — с облупившейся штукатуркой. И как увязать со всем этим маминых убийц?

И меня?

Себастиан, тип из ванной, теперь натянул джинсы и футболку. Он оказался ассистентом Николетты и доктора Беккера. Он выносит в зал еще больше подносов с едой и садится напротив Николетты и Беккера. Я подкладываю себе еще пару сэндвичей, потому что есть проще, чем говорить. А разговор не клеится, словно все мы стесняемся торжественной атмосферы. Оба мальчика отпускают милые шуточки в стиле Гомера из «Симпсонов», смеются слишком громко, а Беккер и Николетта внимательно наблюдают за нами. София слишком часто косится на хорошенького Себастиана, который справедливо делит свое внимание между Николеттой, Софией и мной.

Не знаю, что я рассчитывала здесь обнаружить, но точно не это. Я себе представляла лагерь намного больше. Не такой, так сказать, интимный. А что, если это вообще не настоящий лагерь?

Нет, невозможно. Фотографии доктора Беккера и Николетты размещены на интернет-страницах, и в анкетах они указывались как кураторы. Доктор Грюнбайн лично проверил их и лагерь, прежде чем отпустить меня. Собственно, он никогда бы не разрешил мне поехать, если бы знал о фотоальбоме и послании. Поэтому я и утаила от него эту информацию.

Кроме того, не стоит ожидать слишком многого. В документах неоднократно упоминалось, что в «Transnational Youth Foundation» применяются нетрадиционные методы. Всех участников предупреждали, что нужно быть готовым к сюрпризам и трудностям, с которыми еще никто не сталкивался.

Я развернулась и взглянула прямо в глаза Софии, та в ответ улыбнулась. Откуда же я ее знаю?

После невыносимо затянувшейся трапезы доктор Беккер объявил час знакомств. Я уже начала догадываться, что подразумевалось под «нетрадиционными методами» в этом лагере. Мы все еще сидели в мерцающем свете, но некоторые свечи уже догорели, и тени в зале стали гуще. Я ощущала изнеможение в каждой косточке и мышце, не приятную истому, а тяжелую физическую усталость.

— Буквально по одному предложению. — Беккер осмотрел присутствующих. — У каждого есть одно предложение, чтобы убедительно объяснить нам, почему он здесь. Личное официальное заявление. Девиз.

Все молчали, я сама удивилась, когда первой раскрыла рот:

— Нужно иметь мужество оставить все тени позади и смотреть вперед.

Эта фраза была не моя, я ее процитировала. Мама произносила ее, доводя меня до белого каления. Но удивительным образом сейчас она мне пригодилась. «И тебе», — мысленно шепнула я маме, надеясь, что в тот момент она где-то поблизости летает, как ангел-хранитель. И сможет уберечь меня не только от обвала, но и от прочего зла.

Следующим вызвался Филипп. Вот он дожевывает сэндвич, крошит правой рукой кусочек хлеба, потом решительно осматривает всех по очереди и улыбается. Его лицо словно светится, и это завораживает. Свет исходит не от свечей. Внезапно его слегка асимметричное лицо с кривым носом кажется мне очень симпатичным. Он проводит ладонями по волосам, словно они короткие, как после стрижки наголо. В его длинных темных кудрях застревают несколько маленьких крошек, отчего он мгновенно преображается и становится еще чудеснее. Филипп набирает побольше воздуха, словно у него прилив остроумия.

— За искрой пламя ширится вослед, — произносит он и добавляет: — Это не моя фраза, из Данте.

Данте? Данте и этот качок? Теперь я разглядываю его с еще большим интересом.

Пришла очередь Тома, я тем временем поглядываю на наших кураторов. Николетта, Себастиан и Беккер сосредоточили все внимание на Томе, но я не могу прочитать их мимику. Они выглядят заинтересованными — ведут себя профессионально. Я злюсь на себя за то, что, когда произносила свою фразу, не обратила внимания на эту троицу.

Том качает большой головой, его светло-каштановые, по шею волосы покачиваются в такт. Он улыбается всем присутствующим большими темными глазами. Он тоже вполне мил, хотя и выглядит слегка ботаником. Немного напоминает громадную кивающую собачку из машины. В общем, безобидный.

Не так безобиден его девиз, произнесенный удивительно низким и звучным голосом:

— Жизнь есть смерть. Множество маленьких смертей придают жизни смысл.

Краем уха я слышу, как Беккер сухо замечает, что Том произнес два предложения, но в первый вечер никто не хочет идти ва-банк. Жизнь есть смерть.

Я смотрю на стену и вижу там наши тени, пляшущие на облупленной штукатурке. И мне вновь чудится, что замок — это живое существо, которое должно сожрать одного из детей, чтобы не развалиться.

С мерзким ощущением в желудке я пытаюсь разгадать, что скрыто за дружелюбным лицом Тома. Что он имел в виду, когда сказал: «Множество маленьких смертей придают жизни смысл»? Возможно, это очередной спектакль.

Может ли быть на самом деле, что один из участников программы или один из кураторов — убийца матери? Но какой у него мотив?

Как ни силилась, я не смогла найти ни одной точки соприкосновения. Однако я сюда именно затем и приехала, чтобы разобраться. И это нормально, что я остаюсь бдительной.

Я погружаюсь в мысли и совершенно пропускаю мимо ушей комментарии Беккера насчет девиза Тома. Я прислушиваюсь, только когда София начинает говорить что-то о звезде, которой всего хватает для того, чтобы верить в свет. «Это наверняка понравилось бы маме», — невольно думаю я и стараюсь не смотреть на пляшущие тени на стенах.

В конце слово по очереди берут Беккер, Николетта и Себастиан. Но к личным девизам их речи не имеют отношения. От доктора Беккера мы наконец узнаем, что он врач. Психология в сфере его интересов появилась позже, и он получил второе высшее образование.

Филипп закатывает глаза, и я просто чувствую, о чем он думает, особенно когда Беккер добавляет: мол, никогда не поздно осуществлять свои мечты. О, Господи, очевидно, доктор — один из тех балаболов, которые пишут книги с советами, которые мама прочитывала в один присест.

Мама. Много бывает смертей и много тихих озер. В голове все вертится, но я заставляю себя слушать, чтобы не пропустить ничего важного.

Себастиан — ассистент Беккера и Николетты — как раз закончил диссертацию.

Николетта представляется последней, она объясняет нам с неизменно холодной улыбкой, что работает в лагере на общественных началах.

— Разве у вас нет семьи? — спрашивает София.

Этот вопрос меня тоже интересует.

Что-то на мгновение меняется в лице доктора Беккера, но я не могу понять, что именно.

— Этот лагерь и есть моя семья!

Но наверняка не моя! Мне снова приходит на ум теория о секте, когда Николетта требует, чтобы мы отдали ей наши мобильные телефоны. Вот просто так.

Немедленно и без обсуждения.

Мы растерянно переглядываемся.

— Здесь все равно нет связи, — вмешивается Филипп, — значит, мы можем оставить телефоны при себе, разве нет?

— Нет.

Никаких объяснений.

Повисает тишина, все меняется. Словно кинофильм в замедленной съемке. Можно видеть, как гаснет свеча, слышать, как расплавленный воск капает на пол, обонять, как пламя свечи с тихим шипением проглатывает мошку. Но тут в моей голове включается оглушительная сирена. Нет телефона — нет контакта с внешним миром. Нет фотографий. Нет видео. И, следовательно, никаких доказательств.

Николетта протягивает руку. Она неумолима.

— Но это словно мы сами должны отрезать нашу пуповину! — бормочет Филипп и неохотно протягивает Николетте телефон — старый аппарат с наклейками кадров из «Симпсонов».

— Какая серия тебе больше всего нравится? — спрашивает Том, доставая свой смартфон в чехле с клубными цветами мюнхенской «Баварии».

— Есть куча реально классных серий, но круче всего «One fish, two fish, blowfish».

— Это не та, в которой Гомер думает, что умрет, потому что отравился рыбой фугу?

— Я понимаю: выглядит так, словно вы будете отрезаны от остального мира. — Николетта щедро раздаривает всем свою фальшивую улыбку. — Но это всего лишь ультимативный тест на то, стали ли вы взрослыми. Без мобильников вы будете предоставлены сами себе.

— Я уже взрослая, — ворчит София, роясь в сумочке в поисках телефона.

Я спрашиваю себя, почему София не держит такой классный аппарат под рукой. Это новейший смартфон в чехле с розовыми стразами, которые в мерцающем свете свечей кажутся кровавыми каплями воды.

Наконец достаю свой мобильник. Я очень опечалена. Здесь последние фото с мамой и наши общие снимки — отдавая телефон в чужие руки, я словно вновь теряю маму.

После этого я просто хочу остаться одна. Я ощущаю, как постепенно силы мои иссякают. Я измождена путешествием и еще тем, что постоянно боюсь пропустить любую мелочь, которая могла бы дать какие-то зацепки. Поэтому с трудом подавляю тяжелый вздох, когда узнаю, что мы будем делить с Софией одну комнату, вернее дортуар — общую спальню. Снова нужно следить за всем, снова прислушиваться.

Наша спальня на третьем этаже, спальни наших кураторов — на втором. Николетта с особо довольной улыбкой сообщает, что они всегда будут рады выслушать нас и мы их сможем там найти в любое время. Краем глаза вижу, как на лице Софии мелькает едва заметная улыбка. Представляю, как в тот момент она думает, насколько Себастиан обрадуется, когда девушка постучит в его дверь.

Николетта щелкает старым поворотным выключателем, и комнату заливает неяркий свет. Я вижу десять металлических коек, расставленных вдоль стен: на каждой одеяло и подушка, все аккуратно сложено, как в армии. Потом мой взгляд падает на маленькое окно, под которым стоит изящный столик с табуретом и мусорным ведром. В стене возле окна замечаю небольшую нишу, которая сразу кажется мне знакомой.

Не обращая внимания на Софию и Николетту, я подхожу.

Компактная глубокая овальная ниша в толстой стене, украшенная крупными бисеринами, — моя первая догадка почти превратилась в уверенность. Я убеждена, что снимок, который я обнаружила в альбоме, сделан именно здесь. На том фото изображен ребенок в штанишках, рядом — небольшая икона Девы Марии.

Я волнуюсь, с трепетом касаюсь бисерин кончиками пальцев, они холодные, просто ледяные. На глаза тут же наворачиваются слезы. Я обнаружила место, где должна искать убийц мамы. Внезапно сон как рукой сняло, и я решаю детально осмотреть замок, как только уснет София.

Но София трещит без умолку о том, что самый занюханный хостел комфортабельнее, чем этот замок, и о том, как крут был ужин при свечах. Я стараюсь, но на самом деле не очень вникаю в эту болтовню, меня просто распирает от желания изучить замок.

Поэтому я быстро ложусь в постель и демонстративно закрываю глаза, но тут София нагибается ко мне и шепчет на ухо:

— Знаешь, мне кажется, что мы уже когда-то встречались. С тобой такого никогда не бывает?

Хотя мне тоже так кажется, я не отвечаю ей, дышу глубоко и размеренно. Я сейчас должна сконцентрировать силы и выяснить, что мама делала в этом странном месте. И это мне предстоит сделать в одиночку.

Загрузка...