Домик в деревне

Глава 7

Леркин день рождения прошел на «ура». Родители с радостью отправили своих детей в аква-парк, кое-кто поехал вместе с детьми, что было весьма кстати — Юле бы пришлось делать несколько рейсов, чтобы вывезти всех гостей. Дети были в восторге — были и те, кто приехал в аква-парк в первый раз. Визжа от счастья, они скатывались с горок, катались на надувных кругах и бесились в бассейнах.

В пиццерии малышня, проголодавшаяся после игр в воде, с удовольствием уплетала пиццу, запивая ее колой. Уже в машине многие терли глаза, а кое-кто умудрился и уснуть.

В итоге проведенным праздником остались довольны все — и дети, и родители. У Юли с души свалился камень — она очень боялась, что тень суеверия жителей Нелюдово падет и на Лерку, и с ней не захотят дружить. Но пока, кажется, деревенские боялись именно участка, а не их с Леркой. Но и этот иррациональный страх Юля собиралась постепенно переломить.

В подарок дочери она купила щенка, о котором та мечтала с момента переезда в деревню. Никто из деревенских жителей продавать им щенят не соглашался — утверждали, что они погибнут у них, а отдавать живое существо на заведомую гибель жалко. Поэтому, пока дети занимались чревоугодием под присмотром родителей, Юля быстро съездила за щенком, с хозяевами которого заранее договорилась о покупке.

Дочь, увидев маленькое пушистое чудо, смотревшее на нее черными глазами-бусинами, выглядывавшими из густой рыже-коричневой мягкой шерстки, завизжала от восторга. Щенок был немедленно изъят у матери и едва не обслюнявлен — так рьяно девочка его целовала.

Песик, задремавший на руках у Леры в машине, начал вертеться, поскуливать и вырываться из рук, едва девочка зашла за калитку. Дома, спущенный с рук на пол, он заметался в поисках выхода. Не привлекло его ни предложенное мясо, ни молоко. На руках Тоби — так назвала свой подарок Лера — продолжал вырываться и скулить, но спустя время притих.

— Мам, а почему Тоби плачет и убегает? — спросила расстроенная Лерка — она ожидала игривого и веселого питомца.

— Ну…Понимаешь, дочь, он еще маленький, и скучает по маме. Но он привыкнет к нам, увидит, что мы его очень любим и не собираемся обижать, и станет с нами играть, — осторожно ответила Юля.

— Ладно. Тогда спать он будет с нами, хорошо? — схватив щенка в охапку, совсем не вопросительным тоном заявила Лера.

Юля была не в восторге от перспективы спать в одной постели с собакой, но и огорчать дочь в ее день рождения ей совсем не хотелось. Поэтому, вздохнув, девушка кивнула, надеясь в ближайшее время убедить девочку, что щенку на полу гораздо лучше.

Ночью Юля спала плохо — щенок то и дело скулил. Она пыталась спустить его на пол, но становилось еще хуже — Тоби на полу начинал выть и проситься на кровать. Лерка тоже крутилась и брыкалась во сне, пару раз начиная стонать. В итоге утром девушка встала совершенно разбитая.

На работу Юля приехала с небольшим опозданием, за что получила выговор от директора. Нина, вышедшая из отпуска, взглянув на Юлю, нахмурилась.

Работы было много, и, как на грех, от Юли требовался рекламный проект для туристической компании на курортный сезон в ярких, радостных тонах. Но сегодня девушка предпочла бы готовить рекламу для какой-нибудь ритуальной компании — в глазах была серость, и яркие краски раздражали. Оттого все получалось серым, скучным и безрадостным.

На обед Нина отправила коллег одних, а Юлю чуть ли не за шкирку вытащила из-за компьютера. Устроившись в ближайшем кафе и сделав заказ, Нина наблюдала, как Юля возит ложкой в тарелке с супом. Наконец, ей это надоело.

— Что с тобой случилось? — подперев подбородок руками, спросила Нина.

— А что со мной случилось? — приподняв бровь и продолжая возить ложкой в тарелке, пробормотала Юля.

— Ничего, кроме того, что напротив меня сидит скелет, обтянутый кожей, с огромными синяками под глазами.

— Нин, ерунда. Просто не высыпаюсь в последнее время.

— На свежем воздухе? И от того настолько похудела? Еще две недели назад ты была похожа на человека, а не на ходячий труп.

— Да ну, Нин… Так уж и труп… — поморщилась Юля, потянувшись за кофе, который Нина, опередив ее, отодвинула подальше.

— Поешь сначала, потом кофе. Ты вообще что-нибудь ешь? — Нина подвинула к Юле тарелку со вторым.

— Конечно, ем. Просто устала и жутко хочу спать. Скорей бы уже весна, что ли… — взяв вилку и ковыряясь уже во втором, тоскливо проговорила девушка.

— Что случилось, Юль? Я тебя просто не узнаю, — нахмурилась женщина. — Мне из тебя каждое слово клещами вытягивать? Опять Наташка достает?

— Наташка? А… Нет… Как квартиру продали, она больше ни разу не звонила. Не обращай внимания, Нин. Я правда устала до чертиков, — откладывая вилку и так и не съев ни кусочка, ответила Юля.

— И от чего ты устала так за две недели?

— Ниин… Ну ты думаешь, все так просто? Печку истопи, снег почисть… Лерка привыкла гулять каждый вечер, свободу почуяла. Болеет постоянно. Теперь еще и спит плохо. Кошмары ей снятся. Стонет во сне, кричит… Еще и щенок этот… Купила, блин, на свою голову… — Юля снова потянулась за кофе.

— Так. Ну, снег и печка тебя еще месяц назад не напрягали. Даже нравилось. Эти отговорки оставь. Поплыли дальше. Прогулки на свежем воздухе вряд ли могут довести до такого состояния. Снова не то. Лерка болеет? Ну так она с осени болеет. Не адаптировалась еще. И до такого ты еще ни разу не доходила. Опять не оно. Кошмары, плохо спит… Почему? Вроде на свежем воздухе дети наоборот крепче спят. Что ее беспокоит? И что за щенка ты купила? — нахмурившись, разбирала Нина все Юлины отговорки.

— Да вчера купила Лерке щенка. Ты же знаешь, она давно просит собаку. Вот и купила какую-то дворняжку… Но Тоби милый, — начала отвечать с конца Юля. — Еще бы он и спал. Может, конечно, это просто первая ночь, и потом он привыкнет. Но сегодня был просто ужас. Он всю ночь скулил.

— Ладно. Поэтому не выспалась. Хорошо. А с Леркой что?

— Не знаю, — покачала головой Юля. — Так — вроде все нормально. Но кошмары… Откуда? С чего? И знаешь… Я ее потеряла несколько дней назад. Ночью. Проснулась, а ее рядом нет. А она ушла в закрытую комнату, и стоит перед зеркалом… Знаешь, как жутко? Спит и ходит… Нин, она же не лунатик. Никогда такого не было… — Юля спрятала лицо в ладонях, потирая глаза. — А еще эта их колдунья с девочкой… Они достали уже все со своими проклятьями. Уезжай и уезжай. Скоро я и сама поверю во весь этот бред. Знаешь, мне даже эта их Аринка в зеркале привиделась, перед которым Лерка стояла. Смотрю, а у самой аж сердце остановилось. Лерка перед зеркалом стоит, а в зеркале девчонка с косичками… Жутко…

— Дааа, мать… Совсем ты с нервной системой дружить перестала. Кошмары у Лерки? Так как им не быть, если ты сама как на иголках вся. Нервная, издерганная. Вон, уже и глюки пошли. А ребенок все это видит. Вот тебе и кошмары. Попей успокоительного. И начинай уже есть. Я так понимаю, ты эти две недели, что меня не было, на одном кофе жила? Желудок не жалко? — Нина внимательно смотрела на девушку. — Я вот только одного понять не могу — что тебя настолько из колеи выбило?

— Не знаю, Нин… Вроде нормально все. Лерка только…

— Так! Все! Лерка — это отражение твоего состояния. Приведешь себя в норму, и ребенок спать начнет нормально. Успокаивайся давай. И это… Не мое дело, конечно, но… может, тебе мужичка какого завести? Для души, а? — усмехнулась Нина.

— Да ну тебя! Нин, ну какие мужики могут быть? А Лерка? Даже и не думай, — отмахнулась Юля. Но по пути на работу успокоительное купила.

Приехав домой, Лерка с ходу кинулась к щенку. Тоби лежал на своей подстилке, свернувшись в клубочек. На появление хозяек он не среагировал. Девочка, схватив щенка, понесла его во двор. Песик, отпущенный на снег, пройдя несколько шагов, снова лег. Юля нахмурилась. Забрав Тоби, она попыталась его покормить. От молока и мяса он снова отказался, вяло лизнув воду, и, постояв над мисками, поплелся под лестницу, в самый темный угол. Юля, подумав, набрала номер ветклиники и поинтересовалась, нормально ли это.

Пришлось брать щенка и ехать в ветеринарку. Пожалев Лерку, она по пути закинула ее к Катерине. Расстроенная девочка не желала расставаться со щенком, но Юля боялась, как бы Тоби не заразил ее чем-нибудь нехорошим, и потому строго велела отправляться к Насте в гости. В клинике, осмотрев щенка, ему поставили энтерит и уложили под капельницу. После нее Тоби стало немного лучше, и он даже лизнул предложенный Юлей в машине жидкий корм.

В эту ночь Юля спала спокойно и крепко. Щенок молчал. Утром от еды и воды Тоби снова отказался. Глядя на него, отказалась есть и Лера. Девушка пыталась уговорить дочь позавтракать, но ребенок сидел мрачный и насупившийся. Понимая, что она снова опоздает на работу, Юля повезла дочь в сад голодной.

Три дня девушка моталась по вечерам в ветклинику в надежде вылечить Тоби, но щенку с каждым днем становилось все хуже. На четвертый день, приехав с работы, Юля увидела, что Тоби мертв. К сожалению, это увидела и Лера. Слез было море. Уложив щенка в коробку из-под обуви, они закопали его под липой чуть в стороне от их участка.

Ночью Юля, спавшая очень тревожным сном — ей снилась какая-то ерунда, и девушка то и дело просыпалась — увидела, что дочь села на кровати.

— Лер, ты чего? — тихонько позвала ее Юля. — Ты в туалет хочешь?

Вместо ответа девочка поползла к краю кровати, и, встав с нее, медленно, покачиваясь, пошла к выходу из комнаты. Юля, покрываясь мурашками, смотрела на едва приоткрытые глаза ребенка, неуверенно идущего по спальне. Поняв, что дочь опять начала ходить во сне, Юля бросилась к ней и осторожно взяла на руки. Девочка, безвольно обмякнув в ее руках, продолжала спать. Уложив Леру, сама Юля засыпать теперь боялась. Она лежала и смотрела на сопящую дочь до утра.

Наступила весна. Перед субботником девушке позвонила староста, теть Люба, и поинтересовалась, придет ли та на субботник и чем бы она хотела заняться. Юля снова попросилась на клумбы. Очень она их полюбила — высаженные ею во время прошлогоднего субботника цветы радовали глаз до осени, и девушке было приятно осознавать, что это она их сажала и поливала в летнюю засуху. Тем более, что на ее участке цветы, высаженные ею, так и не зацвели. Заодно Юля сообщила, что рассаду она тоже привезет.

Лерка на субботник бежала с радостью, прихватив с собой купленную накануне кисть и повязав на голову платок. Еще на подходе к детской площадке, заметив начинавшую собираться возле старосты, раздававшей галдящим детям небольшие ведерочки с разноцветной краской, детвору, Лера вырвала у матери свою руку и помчалась вперед.

— Баб Люб, баб Люб! Я тоже буду красить! У меня кисточка есть! И мне краску дайте! — закричала Лера, подбегая к стайке разновозрастной детворы.

Улыбнувшись и помахав рукой в знак приветствия, Юля направилась к клумбам. Теперь она уже не беспокоилась о Лерке — знала, что за ней приглядят старшие дети. Потому, присев возле первой клумбы, она принялась вынимать из корзинки и раскладывать принесенные с собой росточки различных цветов. Вскоре к ней присоединилась и соседка, баба Шура.

Поболтав о погоде и расспросив Юлю о незнакомых ей росточках — были и такие, хотя большую часть рассады она и узнала, теть Шура, поглядывая на девушку, спросила:

— Чтой-то ты совсем похудела, девк… Кости одни торчат. На этой… диете, чтоль, сидишь?

— Да нет, теть Шур, ну какая диета? И так хоть весь гардероб меняй! — засмеялась Юля. — Просто двигаюсь теперь гораздо больше, чем раньше, вот и похудела.

— И Лерочка схуднула сильно… — вздохнув, покачала головой соседка.

— Так она как электровеник носится! Еще бы ей не похудеть! — засмеялась Юля. — В квартире-то час на детской площадке покачается, да домой, а дома сидит все время. Вот и полнела. А тут? Носится, как оглашенная! Сейчас хоть болеть перестала. А то и с температурой не удержишь.

— Дай Бог, дай Бог… — качая головой, проговорила соседка. — Ты уезжать-то не думаешь, а? — искоса взглянув на девушку, осторожно спросила баб Шура.

— Да куда, баб Шур? Не, никуда я отсюда не поеду! Мне здесь нравится! Вот лето наступит, будем с Леркой на речку бегать купаться, — улыбнулась Юля. — Вы мне лучше расскажите, что дальше-то с Игнатовыми было? После того, как их Левониха прокляла? — нашла способ отвязаться от неудобных вопросов соседки девушка, быстро переведя разговор с себя на излюбленную всей деревней тему.

— Про Игнатовых-то? А чего не рассказать-то… Слушай… Вот, значит, как схоронила Левониха Аринку-то, прокляла она Игнатовых страшным проклятием. Не насмерть прокляла — легко то больно, помер и помер — а на жизнь страшную, мучительную. Чтоб, значит, жили и мучились, да Аринку вспоминали. А Нюрке, за то, что сокрыла, где Аринка, да и утопила ее, по сути, особливо досталося. Прокляла она их, развернулась да ушла со двора.

Игнатовы, как ушла Левониха, еще долго стояли, не в силах шелохнуться. Первым отошел Захар.

— Ох, Нюрка… Что ж ты наделала… Ой, беда… — простонал Захар, хватаясь за голову.

— Я не знала… Она прыгнула и пропала… — заплакала Нюрка. — Аринка сама!

— Да что ж ты не сказала-то ничего? — зверем глянул на девочку Захар. — Ты ж всех погубила, непутевая!

— Погоди, Захар! — остановила его Агафья, привлекая к себе рыдавшую взахлеб дочь. — Спужалась она… Мала еще пока, чтоб понимать. Завтрева с утра пойдем в церковь, с батюшкой поговорим, что он еще скажет. А опосля к Левонихе с тобой сходим, умолять станем, чтоб простила глупую да непутевую… Авось обойдется?

В сарае не своим голосом замычала корова. Захар в сердцах плюнул, да рукой махнул, уходя.

— Обойдется, как же… Обойдется им… Это ж мыслимое ли дело — огневку загубить! Дитя колдовкино — полбеды, а огневка… Скока душ теперя загублено будет, все они на нас лягут… — бормоча, Захар схватил нож, коим скотину резал, и направился к сараю.

Агафья, оттолкнув цеплявшуюся за нее Нюрку, кинулась следом.

— Захар! Захар! Погоди, Захарушка! — бросилась ему наперез жена. — Погоди!

— Уйди! — взревел Захар не своим голосом, отталкивая Агафью с дороги.

Упав от толчка мужа, Агафья быстро встала на четвереньки, потянулась и успела схватить того за ногу, подползя и прижавшись к ней грудью.

— Захарушка!

— Уйди, сказал! Пусти! Вот баба дура! — зарычал Захар, хватая жену за волосы. — Пусти!

— Не пущу! — рыдающая Агафья еще крепче вцепилась в ногу мужа, и подняв к нему залитое слезами лицо, прокричала: — Не смей! Слышишь, Захар? Не смей!

— Вот дура! Пусти, говорю! Лучше я ее зарежу, все мясо будет, чем завтра сдохнет, и выбросим! Пусти! — Захар с силой дернул ногой, пытаясь высвободиться от жены.

— Захар, хоть и сдохнет, а резать не дам! Покуда солнце не взойдет, даж думать не смей! Кровь пролить собрался! — повиснув на ноге мужа, голосила Агафья. — Кровью проклятие омоешь, усилишь да укрепишь его! Не смей!

Захар остановился. А ведь жена-то права. Зарежь он корову сейчас — и кровь падет на землю, под луною, в самый полночный, самый страшный час! А ведь Левониха и луну, и ветер, и землю призывала в свидетели. И окропи он сейчас землю кровью — жертву духам принесет, своими руками проклятие укрепляя. Не иначе как колдовки ему разум застили, пытаясь его же руками себя и детей погубить! Ну нет уж!

Захар в сердцах отшвырнул в сторону нож, коим коров да поросят резал, отпустил волосы рыдающей у его ног жены, и, повернувшись к сбившимся в кучку детям, глядящим на него круглыми испуганными глазами, рявкнул:

— Что застыли истуканами? Ночь на дворе! Спать всем, и чтоб я шороху до утра не слыхал!

Дети, косясь на страшного в гневе отца с всклокоченной бородой и налитыми кровью глазами, мышами шмыгнули в дом. Старшая, Маринка, уложила младенчика в люльку, сама забившись в угол за нею, стремясь стать как можно более незаметной, и принялась трясти ее, укачивая брата.

Захар тяжело прошагал мимо качающейся люльки с младенцем в свой угол и, стянув портки и рубаху, лег в постель. Но долго ворочался, беспокоя не спавшую жену, не в силах заснуть. Горькие мысли одолевали его. Но наконец сон сморил и его.

И снилось Захару, что идет он по деревне, объятой огнем, превратившейся в пепелище, и не узнает ее. Горит все вокруг, сама земля пылает под ногами, и злой дым ест глаза и першит в горле. А навстречу ему, объятая пламенем, сквозь огонь, по раскаленной горящей земле, шагает Аринка. Губы девочки крепко сжаты, в глазах отсвет пожара, а с рук, крепко зажатых в кулачки, огонь, словно вода, стекает на землю. А сама напряженная, будто кошка перед прыжком… Глядит исподлобья зло, жутко…

— Что, дядька Захар, страшно? — найдя его горящим взглядом, спрашивает хриплым, севшим, будто от невыносимой боли голосом Аринка, а из-за спины ее выступают страшные черные тени, на людей отдаленно похожие. А сама девочка стоит, глядит на него и, по обычаю своему, склонив головку на бок, ответа ждет.

— Страшно, Аринушка… Прости ты нас, непутевых… — шепчет Захар потрескавшимися от жара, кровящими и тут же запекающимися губами.

— Не у меня прощения проси, дядька Захар, у них… — поводит она пылающей огнем рукой, и Захар сквозь пламя видит силуэты людей, которых черные тени страшными палками сгоняют к оврагу. — Гляди, сколько их… А я могла бы спрятать, укрыть, защитить… Для того и рождена была. Беды бы не было! Гляди, дядька Захар! Гляди и помни!

И Захар глядел… Глядел и понимал, что там сотни, тысячи людей… Глядел на младенцев на руках матерей, глядел на стариков, жавшихся друг к другу… Глядел, как из палок, что держали жуткие тени, рванулось пламя, и, словно голодный зверь, накинулось на людей, накрывая их, поглощая… Он чувствовал сквозь дым запах горящего мяса и слышал, как лопается кожа в огне… Захар глядел слезящимися от дыма глазами и не смел поднять руки’, чтоб утереть сбегающие к бороде слезы. Глядел, задыхаясь от проникающего в легкие дыма от горящей земли. Глядел, пока не стало больно в груди, и, вдохнув не воздух — пламя, Захар закричал…

И проснулся. Обливаясь холодным потом, тяжело, с шумом втягивая в себя дымный воздух, Захар пытался отдышаться, отойти от кошмара. Крестясь дрожащей рукой, мужчина закрывал глаза, чтобы не видеть алых отблесков огня, наполнявших комнату… С трудом отделяя сон от реальности, он метался взглядом по родным стенам, хватая ртом воздух, наполненный дымом.

И лишь спустя время до Захара стало доходить, что в комнате действительно дымно, и всполохи огня на стенах реальны. Подскочив, нащупал дрожащей рукой порты, с третьего раза попав ногой в штанину, натянул и, на ходу схватив рубаху, пытаясь найти рукава, кинулся к раскрытому окну.

Вся рощица, в которой стоял дом Левонихи, была объята пламенем. Колдовкин дом пылал, рассыпая искры на полнеба. На фоне зарева замелькали тени людей, сбегавшихся к месту пожара.

— Пожар… — еле слышно прохрипел Захар пересохшим горлом, сглотнул и хрипло, превозмогая боль, рвущую связки, закричал: — Пожар!

За спиной затопали босые ноги, и Агафья, а следом и дети, рванулись к окну. Взглянув на зарево, все кинулись одеваться. Хватая одежу и натягивая на ходу рубахи и сарафаны, Игнатовы кинулись из дома. Агафья едва успела окликнуть Маринку:

— Маринка! За Глебушкой пригляди! Из дома не вылазь, дите береги! — и бегом бросилась за мужем.

К горящей рощице сбежалась вся деревня. Люди крестились, шепча молитвы и глядя на догорающий уже дом Левонихи, вспыхнувший свечкой и сгоревший в одночасье. К тому времени, как солнце выбралось из-за верхушек деревьев, все было кончено. От дома остались лишь дымящиеся головешки, да несколько обугленных, острых балок, нависающих над пожарищем. Левониха сгорела вместе с домом, даж хоронить стало нечего — ничего не осталось.

Люди, беспрестанно крестясь, перешептываясь и оглядываясь, расходились по домам. А над деревней, затянутой дымом, плыл колокольный звон, созывавший людей на воскресную заутреню.