Андрэ Нортон ДЕВЯТЬ ЗОЛОТЫХ НИТЕЙ (Перевод И. Тогоевой)

Тропа, что шла по верхнему краю утеса, нависшего над морем, всегда служила запасным путем в замок. Край утеса постоянно осыпался, и теперь там осталась лишь тоненькая неровная тропинка, обрамленная ледяным кружевом замерзших водяных брызг, долетавших сюда со штормящего моря.

Уже перевалило за полдень, однако солнце так и не показалось; сердито насупленное серое небо сливалось со скалами, покрытыми глубокими трещинами. Путнице, что пробиралась по краю утеса, приходилось чуть ли не пополам сгибаться под порывами ледяного ветра. Она старалась втыкать свой дорожный посох поглубже в бесконечные трещины и щели под ногами, чтобы удержаться на ногах, когда ветер ударял с особой силой, ибо он легко мог сбросить ее с обрыва.

Вдруг путешественница остановилась, вглядываясь в нечто вроде высокого каменного столба или колонны, увенчанной изломанной капителью и указывающей в небеса. Это странное сооружение напоминало сломанный коготь. Женщина взмахнула своим посохом, и на вершине загадочной колонны или скалы заплясало голубоватое мерцающее пламя. Это продолжалось несколько мгновений, а потом вдруг яростный порыв ветра загасил голубоватый огонек — точно свечу задул.

Тропа наконец свернула в сторону. Спиной к морю идти стало легче, да и сама тропа здесь была шире, словно земля сумела сохранить здесь не только исхлестанные ветрами и волнами утесы, но и следы людей. Некоторое время путница шла по самому краю узкой горной долины, формой своей напоминавшей наконечник стрелы, острым концом направленный к морю. Ручей, деливший равнину пополам, тоже сбегал к морю, а там, где долина вдруг снова резко сужалась, высился замок — с башнями и узкими окнами-бойницами; рядом с ним виднелось второе такое же здание-близнец, и между ними был перекинут мост, под которым вольно несся бурный поток.

На фоне серых утесов каменные плиты, из которых были сложены стены обоих зданий, выделялись своей темной зеленью, будучи словно разрисованными мхами, которые успели за долгие-долгие годы покрыть стены замка почти целиком.

Путница остановилась у подножия крутой лестницы, спускавшейся к самой тропе, и внимательно огляделась. Никаких признаков жизни вокруг заметно не было. Щели окон смотрели на нее, словно черные слепые глазницы трупа. Окрестные поля так и не были распаханы, и теперь их покрывала густая и жесткая трава.

— М-да… — прошептала себе под нос женщина, словно пытаясь как-то оценить увиденное.

В ее памяти одна картина сменяла другую. Та земля, которую она видела сейчас перед собою, была хорошо знакома ей и при ином времени года, и в иные далекие дни. И в те дни здесь кипела жизнь во всем великом множестве своих проявлений.

Путница собрала в горсть плащ у горла, поплотнее закуталась в него и стала высматривать наиболее безопасный путь вверх по разрушенным ступеням лестницы. Тучи наконец разразились дождем, который собирался пойти еще с утра. Сердитая холодная морось, сыпавшаяся с небес, быстро покрыла узкие ступени опасной скользкой пленкой.

Однако женщина упорно поднималась по ним, пока не достигла некогда широкого и удобного подъездного пути к воротам замка. Несмотря на дождь, она опять остановилась и довольно долго стояла, внимательно разглядывая здание и держа свой посох чуть навесу над мощеной дорогой. Задумчиво покачивая посохом, она уверяла себя: нет, она правильно сделала, что поспешила сюда. Однако же остерегаться, безусловно, следовало. Осторожность порой может спасти жизнь не хуже, чем стальная кольчуга.

Как много времени прошло… В памяти так и мелькали, сменяя друг друга, разные времена года, и она не в силах была уцепиться ни за одно из воспоминаний…

Когда-то эта дорога, вымощенная на славу, содержалась отлично, но теперь края ее покрылись трещинами и осыпались, сквозь камни проросли мощные сорняки и даже небольшие кустики с лишенными листьев ветками. Растительность была жалкой, по-зимнему серой.

Дорога вела прямо к украшенным аркой воротам над ближним концом моста, соединявшего обе части замка. Внизу сердито бормотал поток, но птиц слышно не было. А ведь когда-то в этих утесах гнездилось множество птиц! Теперь и это в прошлом… Теперь здесь не слышно ни звука, лишь журчит река, да порой доносится с гор раскат далекого грома…

Путница взошла на мост, по-прежнему держа посох на весу и не касаясь им плит, по которым ступала. Конец посоха она чуть выставила вперед, словно слепая, нащупывающая дорогу. Если хоть малая часть того, о чем она подозревает, окажется правдой, то придется как-то защищаться.

Теперь ворота, ведущие во двор большего из двух строений, казались ей разверстой пастью. Внезапно посох резко качнулся вперед и застыл примерно на уровне колен.

Вспыхнул голубой огонь, во все стороны посыпались искры, и путница, сделав последний шаг, оказалась во дворе замка.

— И не входила сюда никакая тьма!.. — Она произнесла эти слова нараспев, точно магическое заклинание или волшебный пароль, и отбросила с лица скрывавший его капюшон дорожного плаща.

Свету явилось лицо, подобное лику древних богинь или цариц, воплощенному в камне. Хоть косы, плотным кольцом охватывавшие голову женщины, и были совершенно серебряными, лицо ее старость не тронула совершенно, разве что глаза смотрели так спокойно, как у людей, которые много в жизни повидали, многое успели взвесить и хорошо знают, что такое веление долга.

— Идем же, — сказала она посоху.

Тот слегка шевельнулся и как будто кивнул ей.

Те двое, что первыми вышли на открытое пространство, двигались осторожно и всем своим видом показывали: встречать гостью им совсем не хочется. Это были мальчик и девочка. На тощем мальчишеском теле свободно болталась многократно заплатанная куртка, кое-как сшитая из грубо выделанных кусков кожи. Довольно тяжелую дубинку мальчик сжимал обеими руками так, что косточки побелели. Впрочем, в плане воинственности и девочка от него не отставала: она не выпускала из рук весьма увесистый камень с острыми краями, тоже представлявший собой довольно серьезную угрозу.

На заднем плане, у стены и у ворот, возникло какое-то движение, но путешественница не сделала ни малейшей попытки обернуться или хотя бы глянуть через плечо. Еще один мальчик, страшно худой и напряженный, чем-то напоминавший тетиву того лука, которым был вооружен, и девочка с кинжалом в руке спрыгнули во двор откуда-то сверху. Затем к ним присоединился еще один мальчик тоже с луком в руках. Эти трое стали осторожно, бочком подбираться к непрошеной гостье, и по лицам их было видно, что им хорошо знакомы и внезапные приступы страха, и то оружие, которое они держали в руках.

Пятеро…

— А где же остальные? — спокойно спросила женщина.

И остальные тоже вылезли из своих укрытий, словно одно то, что она о них спросила, уже заставило их ей подчиниться. Перед ней предстали мальчики-близнецы, настолько похожие друг на друга, что один казался тенью второго; оба были вооружены деревянными копьями со старательно обожженными на медленном огне и затем тщательно отполированными остриями. Затем вышла еще одна девочка; при ней никакого оружия не имелось, зато имелся малыш, ловко уцепившийся ей за бедро.

Девять. Ну что ж… Однако это было не совсем то, чего она ожидала. Женщина пытливо всматривалась то в одно исхудавшее личико, то в другое. Нет, такого она никак не ожидала! С другой стороны, Ткач обязан обойтись тем, что есть у него под рукой.

Первым ей бросил вызов самый старший из мальчиков, тот, что спрыгнул со стены ей навстречу. Судя по возрасту, он вполне мог быть прежде чьим-то оруженосцем. Одет он был в покрытую ржавыми пятнами металлическую кольчугу, слишком просторную для него, и опоясан ремнем, на котором болтались пустые ножны от меча.

— Ты кто? — Вопрос прозвучал как выстрел, но в певучей речи мальчика слышались отголоски древнего языка горцев. — Как ты сюда попала?

— Она пришла по морской тропе… — Это сказала та девочка, которая, видимо, вместе с ним лежала в засаде на стене.

Свой кинжал она и не подумала убрать в ножны. Но тут слово взяла другая девочка, помоложе, к бедру которой цеплялся ребенок. Во все глаза глядя на гостью, она воскликнула:

— Разве ты не видишь, Гуртен? Это же одна из них!

Дети стояли вокруг гостьи полукругом. Женщина прямо-таки чувствовала на губах привкус страха, сочившегося из детских душ, но к этому страху примешивалась и некая мрачная решимость, которая, собственно, и привела их в это древнее убежище, которая и заставила их выжить, когда умерли все остальные. Да, они будут достаточно прочны для основы, эти девять нитей, чудом сохранившиеся на разрушенной, разграбленной земле…

— Я — одна из Искателей, — сказала женщина. — Если я непременно должна откликаться на какое-то имя, то пусть это будет Лета.

— Ну да, точно одна из них! — упрямо повторила девочка с младенцем на руках.

Старший мальчик по имени Гуртен рассмеялся:

— Ты что, Алана? Все они давным-давно исчезли! А тебе всюду старые сказки мерещатся. Лета… — Он колебался, не уверенный, что может называть ее просто по имени, потом решился и заговорил со всей подобающей вежливостью: — Госпожа моя, здесь ничего нет! — И он, по-прежнему сжимая в руках лук, повел им вокруг себя, словно желая показать, что все здесь для нее открыто. — Мы никому не хотим зла. Мы, конечно, можем потесниться и предложить тебе место у огня, немного еды, кров над головой — но вряд ли что-то большее… Мы ведь и сами давно уже только странники, бездомные странники.

Лета подняла голову так резко, что капюшон плаща совсем соскользнул ей на спину.

— Прими мою искреннюю благодарность за любезное предложение дать мне кров и место у очага. А за то, что ты предложил это по доброй воле, пусть тебе воздастся стократ!

Алана, на минуту утратив бдительность, позволила малышу спрыгнуть на землю, и он, прежде чем девочка успела вновь сжать его в спасительных объятиях, бросился вперед и, чтобы не упасть, протянутой ручонкой изо всех сил ухватился за плащ Леты. Потом поднял мордашку и, заглянув ей прямо в глаза, спросил:

— Мамочка? — И тут же, не успев задать свой самый главный вопрос, весь сморщился и со слезами закричал: — Нет… не мамочка… не мамочка!

Алана наклонилась и снова подхватила мальчика на руки, а Лета мягко спросила:

— Это что же, братишка твой?

Девочка кивнула.

— Да. Его зовут Робар. Он еще… ничего не понимает, госпожа моя. Мы шли вместе с отрядом паломников, и на мосту нас настигли демоны… Мама… Мама велела мне спрыгнуть, а потом сбросила мне на руки Робара. И мы с ним спрятались в тростниках. И он… больше никогда ее не видел.

— Но ты-то видела, правда?

В глазах Аланы плеснулся ужас. Губы ее уже готовы были произнести какое-то слово, но у нее, казалось, не хватало на это сил. Посох Леты поднялся сам собой, и его конец легонько коснулся спутанных волос девочки.

— Пусть погаснет, — сказала женщина. — Пусть воспоминание об этом погаснет, детка. А через некоторое время тебе станет легче: наступит равновесие. Вот что, молодой человек, — обратилась она к Гуртену, — в данный момент я совершенно готова принять твое приглашение разделить с вами кров и место у огня.

С первого взгляда могло показаться, что все подозрения на ее счет у детей рассеялись. Они уже не так судорожно сжимали в руках свое оружие, хотя по-прежнему окружали ее плотным кольцом; а она шла к замку так уверенно, как если бы отлично знала здесь все входы и выходы, устремляясь прямо к тем дверям, что вели в главный зал приемов.

За стенами замка дневной свет быстро сменялся сумерками, но внутри было довольно светло. Шары, вделанные в стены, еще светились, но так слабо, словно то, что давало им жизнь, было на исходе сил. И освещенный этим слабым светом огромный зал являл собой полный упадок, еще усугубленный мрачным покрывалом сумерек.

Некогда эти стены украшали дивные гобелены, которые теперь скрывала такая густая паутина, что почти невозможно было различить то, что на них изображено. На небольшом возвышении, как помнилось Лете, некогда стояли прекрасные тяжелые кресла с высокими резными спинками. Теперь же кресла были опрокинуты и переломаны, и каждый из детей, проходя мимо, прихватил с собой охапку этих обломков. Даже маленький Робар поднял одну деревяшку; видимо, то была непременная обязанность каждого.

За резной ширмой скрывалась еще одна дверь, ведущая в коридор и дальше — в зал поменьше, служивший детям основным убежищем. Посреди зала прямо в полу зияла огромная яма — кострище, над которым висел котел. Он был таких размеров, что Робар вполне поместился бы в нем целиком. Вокруг стояли и лежали прочие кухонные принадлежности.

Огромный продолговатый стол да несколько табуреток — вот и все, что сохранилось из мебели. По одну сторону от очага в ряд тянулись постели, весьма комковатые на вид, устроенные из старых плащей, шкурок убитых зверьков, сена и сухих листьев.

В очаге горел огонь, и один из близнецов тут же подбросил туда дров из той кучи, в которую все дети дружно свалили принесенные ими обломки кресел, а кто-то принялся ворошить головни и раздувать слабое пламя, возрождая его к жизни.

Гуртен, освободившись от ноши, повернулся к Лете и, немного поколебавшись, сказал чуть хрипловато:

— Ты прости, госпожа моя… Но сейчас моя очередь в дозор идти. Мы всегда выставляем стражу.

И он ушел.

— Значит, есть и другие? Те, за кем вы должны следить? Кого опасаетесь, выставляя дозор? — спросила Лета.

— Да, но мы не видели ни одного с тех пор, как пришли Труза и Триста. — Старшая из девочек мотнула головой в сторону близнецов. — Труза и Триста пришли к нам из-за горы три десятка дней назад. Но в тех краях, у моря, демоны сотворили свои злые дела еще раньше. Там когда-то была деревня…

— Да, — кивнула Лета. — Была.

— Ее они захватили давным-давно. — Вперед вышел мальчик, по-прежнему державший в руках дубинку. — А мы… мы все из-за горы — и Ласта, и я… Меня зовут Тиффин, сын Хильдера с Четвертой излучины. Мы тогда были в поле с дядюшкой Стэнселсом. И он велел нам спрятаться в лесу, когда над деревней, что за холмом, поднялись клубы дыма. А сам пошел туда, да только… — Кулаки мальчика сжались сами собой, и его юное лицо помрачнело. — Назад не вернулся. Мы тогда уже слышали и о демонах, и о том, что они делают с деревнями, но все-таки ждали его. Спрятались и ждали. Только зря. Никто не пришел.

Девочка Ласта смотрела в огонь, теперь уже весело пылавший.

— Мы хотели вернуться домой, — сказала она, — но увидели демонов. Они скакали верхом, и мы поняли, что дома мы больше никогда не увидим.

Труза, приглядывавший за очагом, оглянулся через плечо и сообщил:

— А мы скот пасли и были далеко от деревни — у нас несколько коров от стада отбились, и мы их разыскивали. Демоны нас заметили, но мы-то знали в скалах каждую тропку! Хорошо, что эти дьяволы по крайней мере летать не умеют!

— Гуртен служил оруженосцем у лорда Вергана, — заговорила старшая девочка. — Во время схватки на перевале он был ранен в голову, и его бросили, посчитав убитым. А меня зовут Марсила. Это мой брат Орффа. — Она указала на мальчика помладше, который спрыгнул тогда со стены. — Наш отец был командующим в Дальней башне… Когда они пришли, мы охотились в лесу и оказались отрезанными…

— А как получилось, что вы сошлись все вместе? — спросила Лета.

Марсила растерянно посмотрела на нее, словно этот простой вопрос поставил ее в тупик.

— Мы встретились совершенно случайно, госпожа моя. Алана и Робар… убежали в лес Борс и там наткнулись на Ласту и Тиффина. А мы с Орффой отыскали Гуртена и оставались с ним до тех пор, пока у него голова не зажила, а потом тоже пошли по лесной дороге… Мы надеялись, что, может быть, Скайлен или Варон все-таки выстояли… И только когда мы встретили остальных, Алана сказала нам, что демоны перекрыли все пути…

— И тогда, значит, вы решили уйти за гору? Но почему? — Лета должна была это знать. Она уже чуяла, где начало того рисунка, который способен был выткать лишь Ткач, иначе она не была бы призвана. Иначе им не понадобилась бы ее помощь.

Ей ответила Ласта. Тихим голосом, низко опустив голову, словно признаваясь в совершенном проступке, девочка сказала:

— Это все сны, госпожа моя. Мне все время снился один и тот же сон, и каждый раз я видела все яснее и яснее…

— Бабушка Ласты была одной из Мудрых, — вмешался Тиффин. — И все у нас на Четвертой излучине считали, что у Ласты тоже есть этот дар. Во сне Ласта всех нас увидела именно в этом замке!

Марсила улыбнулась и обняла смутившуюся Ласту за плечи.

— В наше время мало кто обладает тем даром, каким обладали Мудрые. Но когда мы жили в Дальней башне, то нашли там записи… И в них говорилось… В общем, нам все равно больше некуда было идти. Вот мы и решили пойти в тот замок, что Ласте приснился. — Лицо Марсилы вновь стало грустным и каким-то безжизненным. — Во всяком случае, тогда демоны еще не пробовали пробраться в горы. Когда мы отыскали это место, то поняли, что судьба все-таки к нам благосклонна. Пусть хоть чуточку. Там в долине есть одичавшее стадо, есть даже несколько клочков земли, где еще растет пшеница, так что мы собираем «урожай». И фрукты там тоже есть. А еще… это место… Нам всем отчего-то казалось, что оно предназначено именно для того, чтобы послужить нам убежищем.

— Вот как? Значит, вами руководили сны! — Лета придвинулась к Ласте и коснулась головы девочки своим посохом. Сверкнула голубоватая искра. Лета улыбнулась. — Ну что ж, сновидица, ты отлично поработала! И теперь все будет хорошо. Вот только тебе не дано понять, как это случится.

И она вновь и вновь пытливо всматривалась в лица детей, надолго задерживая взгляд на каждом. Да, это действительно было начало.

— Вы правы, — помолчав, сказала она. — Это место и предназначено для таких, как вы.

Все они были из разных семей, из разных слоев общества, эти юные саженцы, и все же корни у них были одинаковыми, она поняла это с первого взгляда. Даже волосы у них, спутанные, нечесаные, немытые, были одного цвета — одинаково светлые, пепельные, — и глаза тоже светились одинаково и были ясными, светло-серыми, точно сталь клинка. Да, старое племя все-таки выжило, хотя семена его и разметало ветром во все стороны!

Лета сняла свой заплечный мешок, положила его на стол и распустила стягивавшую горловину веревку. Из мешка она достала один большой сверток с вяленым мясом и второй — с сухими травами.

В большом котле над очагом уже что-то варилось, исходя паром, и Лета не сомневалась: они не упустили возможность поохотиться днем. Подтолкнув к ним сверток с едой, она как бы сделала свой вклад в общий котел. Дети внимательно наблюдали за нею.

— У путника в заплечном мешке найдется немного, но все же и это немногое может послужить добавкой к общей трапезе. Да и обычай того требует, — сказала она.

Марсила смотрела на Лету во все глаза и после ее слов, несмотря на то что была одета в мужские штаны с заплатками из звериных шкур, в знак благодарности склонилась перед ней в глубоком реверансе, как того требовал этикет от дочери богатого и знатного человека, и с достоинством промолвила:

— Если это твой родовой замок, госпожа моя, то прими нашу благодарность за предоставленное нам убежище.

Учтивые слова. Но по глазам девочки было видно, что вопросы так и роятся у нее в голове.

Однако первой задавать вопросы стала все же не Марсила, а Алана, и голос ее при этом звучал почти обвиняюще:

— Ты одна из них! Значит, это действительно твой замок?

— А что ты знаешь о них, детка? — Одним движением Лета сбросила плащ. Ее узкие, заправленные в сапоги, «мужские» штаны и жилет были примерно того же темно-зеленого цвета, что и поросшие мхом стены замка.

Они обладают невероятным могуществом! — сказала Алана, прижимая к себе Робара. — И какие-то неведомые силы позволяют им править. Никто не может противостоять им! Как и демонам.

Лета сняла с крюка, вбитого в стенку очага, черпак и посмотрела на девочку.

— Значит, эти силы дают такую же власть, какой обладают демоны? Так теперь о них говорят?

Алана довольно долго молчала, потом вся вспыхнула и заговорила, волнуясь:

— Только они… не охотятся на людей!.. Они не… убивают!..

Они охраняли нас! — вмешалась Марсила. — Пока они оставались здесь, смерть сюда даже заглянуть не смела!

— Но почему же они отсюда ушли? — спросил один из близнецов, присаживаясь на корточки у огня. — Если у них были такие твердыни, как эта, и они правили всей страной, то почему они так поступили?

Лета неторопливо помешала варево в котле, не глядя на мальчика, а потом промолвила:

— Эта земля очень стара. В ней покоятся корни многих народов. И с течением лет другая кровь начинает играть главенствующую роль.

Впервые за все это время заговорил Орффа:

— Значит, сейчас главенствующую роль будут играть демоны? Ты ведь это хотела сказать, госпожа моя? — В голосе мальчика звучал яростный вызов, да и смотрел он на Лету сердито.

— Демоны? — Лета по-прежнему смотрела не на детей, а на огонь и котел, исходивший паром. — Да, на этой земле в данный момент правят демоны.

Марсила придвинулась ближе.

— Значит, мы тоже должны считать их своими правителями? Да? Скажи честно, бывшая Хранительница!

Лета вздохнула.

— Да, придется пока считать их правителями.

Она наконец повернулась к детям лицом. К детям? Если не считать Робара, то в их лицах, в их глазах детского было совсем мало. Слишком много им уже довелось пережить; слишком мало они видели хорошего в своей жизни. Но и это было частью работы по созданию Пути; именно так требовалось Ткачу переплести нити… И во мраке за спиной каждого из этих детей слабо маячило видение иного будущего.

— Зачем же ты пришла сюда, госпожа моя? И последуют ли за тобой другие? — с надеждой спросил ее Орффа.

— Я пришла потому, что была призвана. Но я одна. — Она сказала им правду. — Мои… Мой народ перебрался в другие места. Похоже, я одна навечно привязана к этому месту и к этому времени.

— Это какое-то волшебство! — И Тиффин указал на ее посох, что лежал на столе. — А теперь ты одна против многих. Эти проклятые всадники захватили земли от Дальней реки до моря, от подножия горы Смор до Глубокой Иены!

Лета внимательно посмотрела на Тиффина. Макушкой со стоящими торчком волосами он едва доставал ей до плеча, но крепкие ноги его стояли твердо, чуть расставленные в стороны; кулаки были с вызовом уперты в бока.

— Ты говоришь со знанием дела… — заметила она.

И удивилась: мальчишка улыбался.

— Да, мы кое-что узнали, но только не с помощью колдовства, госпожа моя! Ты нашла нас тут и, наверно, решила, что мы все время тут и торчим? Однако и у нас есть кое-какие возможности, чтобы узнать, что творится за горой, — и совсем не с помощью снов!

Лета прикусила губу. Она вполне верила тому, на что он намекал. Этот мальчик действительно вырос в этих горах, а не на побережье и многому успел здесь научиться; молодые все схватывают быстро, особенно когда в том есть необходимость…

— Ну что ж, это значит, что вы использовали глаза и уши с пользой для себя. — Она коротко и одобрительно кивнула. — И это хорошо. Что же вам удалось узнать «без помощи колдовства»?

Орффа, сердито оттолкнув Тиффина, не дал ему ответить и буркнул:

— Вполне достаточно.

— А демоны вас тут не тревожили? — спросила Лета.

— Они послали сюда отряд своих разведчиков, — снова заговорила Марсила. — Они пробирались по той же морской дороге, что и ты, но там неожиданно случился обвал, тропу завалило, и им пришлось разбить лагерь и переночевать…

Тут Тиффин заулыбался во весь рот; близнецы тоже.

А Марсила продолжала:

— Им очень… не понравилось то, что они увидели и услышали той ночью. Нам они тоже очень не понравились, но мы догадались, что они вроде бы охотятся совсем не за нами. В общем, они разбежались… А некоторые бросились в реку. Гуртен сразил одного стрелой — он у нас отличный стрелок, а двоих или троих мы забросали камнями. Нам очень хотелось добыть оружие, но река все забрала себе. И их тоже. А нырять мы не осмелились. Но с тех пор они той дорогой не ходили ни разу. И дело было не в нас. Не только в нас… — Марсила помолчала. — Нет, здесь было что-то еще… Мы это все время чувствовали. Хотя оно никогда не пыталось нами завладеть… Оно действовало только против них…

Ласта взяла Марсилу за руку и сказала:

— Здешние скалы порождали живые тени!

— Значит, древние стражи все еще держатся, — кивнула Лета. — Но они не предназначались для борьбы с теми, кто сам борется со злом. А здесь, — она повела рукой вокруг, — существовала обитель мира и покоя. Убежище — под знаками земли и воздуха, огня и воды. — Она помолчала и, указав на котел, спросила: — Ну что, может быть, мы все-таки поедим? Плоть точно так же нуждается в пище, как ум — в знаниях.

Но думала Лета совсем о другом. Здесь сплелись странные нити, которые соединить воедино могла только опасность. Отпрыски землепашцев и пастухов, воинов и знатных семейств — они сошлись вместе случайно, но, похоже, уже успели объединиться. Случайно ли?

«Нет, — думала она, — скорее всего, случайностью это не было!»

Они принесли миски и выстроили их в ряд на столе. Некоторые посудины были металлические, покрытые царапинами и щербинами, потемневшие от времени; эти они, должно быть, нашли в замке. Но рядом с ними стояли и мисочки из коры, ловко сшитой с помощью тонких щепочек. Лета передала черпак Марсиле и смотрела, как девочка аккуратно, равными порциями разливает похлебку. Одну из мисок она отставила в сторонку. Лета встала, взяла миску и быстро сказала:

— Это, наверное, для вашего часового? Я с удовольствием ему отнесу.

И, прежде чем кто-нибудь успел возразить ей, вышла из столовой. Тьма вокруг была такая густая, что ее не мог рассеять слабый свет вделанных в стены шаров, но Лета шла уверенным шагом человека, который отлично знает дорогу, и, выйдя за ворота замка, легко нашла лестницу и поднялась на стену.

— Не стоит зря размахивать ножом, — спокойно сказала она, скорее услышав, чем увидев движение руки Гуртена. Она чувствовала, что он прячется рядом, среди камней. — Вот твой ужин, часовой. И твоя смена.

Он вышел к ней из темноты, словно и сам был сгустком тьмы. Посох в левой руке Леты слабо светился. Гуртен сразу же потянулся к миске, но ножа из руки так и не выпустил. Лета сделала вид, что не замечает его напряжения и тревоги. Взмахнув посохом, она провела им по внешнему краю парапета, который немного защищал их от залетавшего на крепостную стену морского ветра.

— Смотри: вот так устанавливают защиту, Гуртен. Обещаю тебе, что сторожить этой ночью никому больше не придется. Так что идем вниз: нам еще нужно о многом поговорить всем вместе…

Она прямо-таки физически ощущала острую неприязнь, исходившую от него. Что ж, естественно. До сих пор руководящая роль, безусловно, принадлежала ему: лишь он один кое-что понимал в военных искусствах и сумел научить этому других детей.

— О, властелин щита, — Лета намеренно сказала это на языке древних, — всему свое время; время покрывать свои клинки кровью врага и время думать, как еще лучше заострить свои клинки, чтобы убить еще больше врагов.

— Верно, клянусь дубом, ручьем, бурей и огнем!.. — Гуртен произнес это на языке древних.

Лета одобрительно кивнула, хотя вряд ли он сумел это увидеть в такой темноте.

— И я клянусь — мечом и посохом, рогом и короной! — Старинные слова удивительно легко слетали сейчас с ее уст. А ведь в иные времена они звучали здесь повсеместно… — Итак, воин, ты, кажется, уже успел сделать пару шагов по этому пути?

— Мой хозяин был из Дома Уйе. И когда нас во время обряда посвящения опоясывали мечами, он тоже произносил эти старинные клятвы.

«Опоясывали мечами, как настоящих мужчин! — думала Лета. — До чего же, наверно, это было жестокое и страшное время, раз мальчишек приходилось считать мужчинами!»

Но лишь жестокое время и могло заставить ее оказаться здесь.

— Значит, тебе известно, что это обитель мира и покоя?

Она услышала легкий шелест клинка, посылаемого обратно в ножны.

— Госпожа моя, на этой земле больше нет ни мира, ни покоя. — Голос Гуртена звучал хрипло, отрывисто.

— Вот как раз об этом я и хотела с вами поговорить, посоветоваться. Идем же…

Гуртен колебался; ему не хотелось признавать, что взятая им на себя обязанность более не является необходимой. Но Лета уже пустилась в обратный путь, как бы говоря этим, что никаких сомнений тут и быть не должно. И Гуртен последовал за нею.

Остальные дети собрались в кружок у очага. Орффа и Марсила одновременно и с удивлением посмотрели на вошедшего Гуртена, но Лета поспешила объяснить:

— Я поставила там хороших сторожей! Им доверять можно. А нам сейчас важнее все спокойно и неторопливо обсудить.

Она старательно подбирала слова, чтобы эти дети поняли ее сразу, ибо в их избранности у нее не оставалось уже ни малейших сомнений.

— Времена меняются. Но времена года, неизменно сменяя друг друга, остаются прежними. — Лета начала разговор, только когда все покончили с едой и вымыли свои миски. — Морские ветры возвещают наступление зла. Когда-то, очень давно, из этого дворца можно было управлять ветрами и погодой… Но теперь это, — она указала на огонь в очаге, — понадобится нам днем и ночью. Как и пища…

— Мы все время делаем запасы! — довольно резко, даже с вызовом сказала Марсила. — У нас и кладовая есть.

Лета кивнула.

— В этом я и не сомневалась. Но одного собирательства мало. Нам нужны более солидные запасы еды. Могут, скажем, начаться страшные многодневные метели, что вполне возможно, и тогда на вес золота будет каждая крошка съестного, каждый прутик хвороста. Очень полезно также собрать кое-какие лекарственные травы, ибо некоторые, довольно жестокие, недуги приходят вместе с переменами в погоде, вместе с холодами.

На противоположном конце стола возникло движение: это Алана, взяв на руки уснувшего Робара, решила перенести его на постель, поближе к огню.

Гуртен наклонился вперед и в упор посмотрел на Лету.

— Кто мы тебе? — хрипло спросил он. — Мы не принадлежим к твоему народу, — он посмотрел на своих товарищей, — мы не из одного Дома, да и кровными узами с тобой не связаны. Мы не предъявляем тебе никаких претензий, госпожа моя. Но клятвы, подобной той, какую дает вассал своему сюзерену, мы тебе давать не собираемся.

— Почему вообще ты оказалась здесь? — спросила Марсила задумчиво, опершись подбородком о руку, поставленную на стол. — С тех пор как умерла королева Фотана, не оставив после себя дочери, которая могла бы принять у нее бразды правления, о представителях твоего народа даже слухов никаких не было. И в итоге королевство оказалось раздробленным из-за бесконечных споров лордов и дам-воительниц между собой. А рассказы о вас превратились в полузабытые легенды. В нас же нет ни капли того могущества, каким в давние времена обладал ваш народ… Правда, Ласта… Она дважды благодаря своим снам спасала нас от опасности. Но у нашего народа были — и есть — свои мудрецы. Иные, чем вы. А потому ответь: почему ты пришла сюда и говоришь с нами как хозяйка этого замка?

— Ну, а я повторю свой вопрос: кто мы тебе и чего тебе от нас нужно? — сказал, сурово сдвинув брови, Гуртен.

Его хмурый вид явно подействовал и на всех остальных. Насупил свои красивые — вразлет! — брови Орффа; вечно готовые изогнуться в насмешливой улыбке губы Тиффина были поджаты; лица близнецов напоминали безжизненные маски…

Ласте явно хотелось что-то сказать; кончик ее розового языка уже мелькнул между зубами, однако она промолчала. Алана сидела, крепко стиснув руки, лежавшие перед нею на столе.

— Вы, в некотором роде, сами позвали меня… — начала было Лета и тут же сама себе возразила, понимая, что Гуртен уже готов спорить: — Нет, не так. Я не пытаюсь утверждать, что вы знали о моем существовании. Однако же в те далекие дни, о которых у вас рассказывают легенды — Марсила только что об этом упомянула, — были заложены… определенные связи наших людей с тем или иным местом; я, например, всегда была связана с замком Кар-на-реке, с той самой твердыней, где мы сейчас находимся. И в данный момент я всего лишь выполняю то, что давным-давно было мне поручено. До прихода сюда я понятия не имела, что именно здесь обнаружу. Что же касается вопроса о том, что вы для меня значите… Знаете, это еще требуется как следует усвоить и вам, и мне. Честно скажу вам одно: вы связаны между собою точно так же, как и я с…

Рука Гуртена, лежавшая на столе, невольно сжалась в кулак; он резко дернулся, словно собираясь вскочить и уйти. Лета отлично понимала, что характер этого юного оруженосца таков, что словами при нем играть ни в коем случае нельзя. Но что еще могла она сказать ему сейчас?

Однако из-за стола выскочил не Гуртен, а Орффа. Выскочил и встал у своего старшего друга за спиной, точно вассал, прикрывающий спину своего господина. Впрочем, Гуртен сделал вид, что не заметил этого.

— Госпожа моя, — снова обратился он к Лете, — ты должна учесть: мы не те, кого ты запросто можешь связать какими-то обязательствами!

Лета вздохнула. Терпение, терпение и еще раз терпение. Ткач должен быть уверен, что ни один узелок не испортит сотканное. Конец неприятному разговору положила Марсила.

— Уже поздно. — Она обняла Алану, и та тяжело уронила усталую головку ей на плечо. — Продолжим завтра с утра. Надеюсь, целого дня нам хватит, чтобы разрешить все вопросы?

Против этого, похоже, не возражал даже Гуртен. В очаг подбросили дров, сложив их так, чтобы горели как можно дольше, и устроились поближе к теплу. Лета, постелив прямо на пол свой плащ, тоже легла, но долго лежала без сна, ибо представителям ее народа на сон вообще требовалось очень мало времени. Закрыв глаза, она мысленно представляла себе то, что обнаружила здесь, и то, каким не раз видела замок в иные времена. Из прошлого она вызвала и старинных его обитателей, двигавшихся точно тени среди тех стен, где некогда жили полнокровной жизнью.

Вдруг какой-то странный звук нарушил ее дремотное состояние. Она открыла глаза. Кто-то из детей сел, отбросив в сторону сшитое из шкур одеяло. В мерцающем свете очага на мгновение стало видно лицо…

Ласта, сновидица!

У Леты было острое зрение, и мрак, царивший вокруг, не помешал ей увидеть, что глаза девочки закрыты, как у спящей. Не открыла она их и тогда, когда вдруг кивнула, словно отвечая на чей-то призыв, и поползла на четвереньках в темноту соседних помещений. Потом она встала на ноги и пошла, двигаясь все уверенней. Лета позволила девочке отойти подальше и последовала за нею.

Ласта уверенно шла по коридору в огромный зал приемов. Шары, вделанные в стены, больше не светились; повсюду царила тьма. Лета старалась не отставать от девочки. Может, все-таки разбудить ее? Нет, это слишком опасно. Да и необходимо узнать, что или кто ведет Ласту, кто поднял ее среди ночи? Они миновали зал приемов и вышли во двор замка.

По лестнице, ведущей на стену, Ласта поднялась, ни разу не споткнувшись. Луна неуверенно проглядывала сквозь летящие по небу облака, и этого света Лете было вполне достаточно. Ласта направлялась к тому самому верхнему выступу стены, где чуть раньше устроился Гуртен, стоя в дозоре.

Наконец девочка остановилась и медленно повернулась лицом навстречу открывшемуся за стеной простору. Затем рука ее коснулась парапета и, чуть постукивая, пробежала по нему пальцами. Посыпались искры, словно она изо всех сил ударила по каменной стене железным прутом, а не коснулась ее пальцами.

Лета откинула голову и глубоко вдохнула, раздувая ноздри и надеясь уловить знакомый, хотя и довольно слабый запах. Она успела взбежать по лестнице и остановиться у Ласты за спиной. И теперь вытянула руки и легонько коснулась кончиками пальцев ее висков.

Губы девочки вдруг растянулись в улыбке, больше похожей на звериный оскал; из уст послышалось слабое рычание. Но это же!.. Однако Лете и в голову не приходило, что новые захватчики окажутся так хорошо ей знакомы! А может, их появление — всего лишь симптом застарелого страшного недуга, грозящего эпидемией?

Лета чуть надавила пальцами на виски девочки, воздействуя плотью на плоть и собственной волей — на ее сон. Ласта замерла, перестав барабанить пальцами по парапету. Потом вдруг громко вскрикнула и, судорожно вздохнув, вся обмякла, словно жизнь вдруг разом покинула ее, а потом сползла на землю.

Но Лета не спешила хлопотать над потерявшей сознание девочкой. Сейчас важнее было предотвратить грозящую опасность. В том месте, где Ласта выкрикнула освобождающее заклятие, Лета снова поставила сторожа — на этот раз с помощью собственной воли усилив его настолько, что и сама чуть не свалилась без чувств рядом с Ластой.

Только после этого она опустилась возле девочки на колени.

«Совсем никуда не годится, — думала она, — что пришлось так поступить: это разбудит те силы, которые уже пытались сделать свой первый шаг».

И все же Ласта, невольно перешедшая на сторону противника и ставшая для него ключом, ибо не умела еще ни управлять своим даром, ни защищать его, была сейчас важнее всего. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы враг воспользовался этим ключом!

Лета взяла девочку на руки и, прижав к себе, укрыла своим плащом. Лицо Ласты было таким холодным, словно она лежала в снежном сугробе, но руки ее поразили Лету: теплые, почти горячие! Те силы, которые девочка не успела выпустить на волю с помощью освобождающего заклятия, теперь обратились против нее, пожирая ее душу. Она стонала и корчилась, но Лета держала ее крепко.

— Ласта! — Крик донесся снизу, и вскоре по камням заскрипели чьи-то башмаки.

Тиффин, спотыкаясь и падая, взбежал по лестнице и бросился на колени возле Леты, прижимавшей к себе бесчувственную Ласту.

— Ласта, что с тобой?

— Сейчас она уже в безопасности. Пока в безопасности. — Лета не спешила его успокоить. Все ее внимание было сосредоточено на Ласте. Постепенно огонь, пожиравший душу девочки и делавший такими горячими ее руки, погас; руки стали прохладными. — Тиффин, ты говорил, она видела вас всех здесь — во сне?

— Что с ней? — На вопрос Леты он и внимания не обратил.

— Ее душой тогда владели иные силы… Она, можно сказать, была одержимой. — Лета решила, что лучше ему знать правду. — Возможно даже, что тот ее сон — о вашем приходе сюда — имел иную цель: не ваше спасение. А сегодня ночью те силы, что связаны с Ластой и держат ее в своей власти, использовали ее для нападения на поставленных мною стражей.

Тиффин изумленно уставился на Лету.

— Но Ласта никогда бы…

— Нет, конечно же нет! — поспешила заверить его Лета. — Она никогда не навлекла бы на вас беду по собственной воле. Но, к сожалению, она не обучена охранять свой дар, и душа ее открыта для любых…

— Демонов! Но как они?..

— Мы не знаем, кто и как заставил ее сделать это, — Лета хотела поскорее закончить разговор. — Видишь ли, она истратила слишком много сил, и теперь главное — отнести ее в тепло.

Гуртен и Орффа встретили их уже у дверей главного зала. Тиффин, страшно сконфуженный, стал сбивчиво объяснять, что произошло с Ластой, а Лета по-прежнему все свое внимание уделяла девочке, которая, хотя и шла сама, но явно с трудом держалась на ногах. Лета поскорее уложила ее в теплую постель, а потом сварила ей целебный напиток из трав.

Она стояла над Ластой до тех пор, пока девочка не выпила все до капли. Но казалось, что она так и не проснулась до конца: вид у нее был ошалелый, она все время что-то бормотала и совершенно не сознавала, ни где она, ни что с ней произошло. Лета снова уложила ее, укрыла потеплее и только тогда повернулась к остальным детям.

— Вы, помнится, спрашивали меня, что мне от вас нужно? — без всяких предисловий начала она. — Если честно, я и сама еще до конца этого не знаю. Но, вполне возможно, что это знают те силы, которые способствовали вашему приходу сюда. Знают это прекрасно и готовы в любой момент вас использовать.

И она объяснила, что именно Ласту хотели заставить сделать.

— Но ведь Ласта — не демон! — закричал Тиффин.

Ответила ему Марсила:

— Она из Мудрых. У нее есть определенный дар. И сама Ласта никогда бы не стала использовать его ни на что, кроме добра. Но это еще ничего не значит! По правде сказать, — теперь Марсила повернулась к Лете, — она и не могла использовать этот дар по собственной воле; сны приходили к ней как бы сами собой. Она к ним не стремилась, не заклинала их прийти…

— Мы говорим о ее скрытых возможностях как о даре, — сказала Лета. — Но эти возможности могут стать и весьма тяжким бременем, даже проклятием, если человек сам не может управлять ими. Вряд ли Ласте кто-то объяснил заранее, на что она способна и что может сотворить…

Тиффин снова беспокойно заерзал, потом все-таки не выдержал и сказал:

— Но она… она не знала даже, значат ли ее сны вообще хоть что-нибудь… — Он посмотрел на спящую Ласту. — Ее мать… умерла, когда Ласта была еще совсем маленькой. А моя мама — ей тетка, вот она ее и взяла. Только у нас в роду никаких Мудрых давно уже не было. Ведь и Ласта только после прихода демонов вдруг начала видеть свои сны… И рассказывать, что ей приснилось. Но она, честное слово, не демон! Спроси Гуртена, госпожа моя! Спроси Трузу и Триста! Мы ведь ей все вместе снились!

— Так, а что вам известно о самих демонах? — упорно гнула свое Лета. — Может, вы слышали: нет ли и среди них Мудрых или чего-то похожего?

Дети молча переглядывались. Потом Марсила, покачав головой, сказала:

— Они пришли как… как грозовые тучи! И эти тучи окутали все вокруг, так что стоять было негде — всюду опасность. И было их такое множество… И появлялись они без всякого предупреждения. Мой отец говорил, правда, что мы потому терпели в борьбе с ними одно поражение за другим, что лорды и дамы-воительницы враждовали между собой и каждый из них сражался во главе собственного войска за свой собственный замок. Только их замки… Их замки пали один за другим! А королевы тогда на троне не было. И все мы… словно разом ослепли…

Гуртен согласно кивнул.

— Да, и мой хозяин тоже… Он пытался искать помощи у владельца замка Искар, но тот ему отказал, потому что боялся моего господина и прочих обитателей замка Илдан больше демонов. Он так и сказал: мол, слухи о демонах люди распространяют нарочно, чтоб еще больше запугать тех лордов, которые и так дрожат от страха. А через два дня замок Искар был захвачен, и от него осталась только груда залитых кровью камней. И там… Да, это чистая правда, — теперь Гуртен говорил вдумчиво, неторопливо, словно всматриваясь в собственные воспоминания и видя в них иной, новый смысл, — что лорды засели в своих замках вместо того, чтобы объединиться. И больше всего боялись, что на них нападут их же собственные соседи. Возможно, что и это… А разве не могло и это быть связано с воздействием на них волшебного могущества демонов?

Рука Гуртена снова невольно стиснула рукоять кинжала; он смотрел на Лету так, словно решил во что бы то ни стало узнать у нее правду, даже если для этого ему придется пустить в ход клинок.

— Да. Это вполне возможно.

И вдруг заговорила Алана. Она подошла поближе, подняла на Лету глаза и спросила:

— Госпожа моя, скажи: зачем этим демонам мы? Зачем они стремятся проникнуть в наше убежище? Неужели только для того, чтобы убить нас… — Алана запнулась, и давний ужас плеснулся в ее глазах. — Как и всех остальных? Ласта видела во сне, как мы пришли сюда. Но никаких демонов, что нас здесь поджидают, она не видела!

— Они просто выжидали. Или, возможно, ваш приход сюда давал им возможность открыть двери для чего-то иного… Или для кого-то. — Лета говорила не очень уверенно — разум ее пребывал в поиске; она взвешивала возможности самих этих детей и тех стен, что их окружают. Нет, пожалуй, сюда никто еще не вторгся, если не считать того, что произошло нынче ночью. Она не чувствовала среди этих детей ни одного пятнышка, ни одного сгустка тьмы.

— Но что же тогда здесь такое? — вспыхнул Гуртен. — Эти демоны напали на нас с севера, и они совсем не такие, как мы. Но, возможно… — Он вдруг прищурился. — Они такие, как ты… госпожа моя? — И в этом вежливом обращении было крайне мало дружелюбия.

— До прихода ваших так называемых демонов, — сердито ответила Лета, — у границ этих земель толпилось немало и других представителей Зла и Тьмы. И некоторые были весьма опасны. Открой глаза, юноша! Подумай хорошенько, неужели этот замок кажется тебе местом, где властвуют Страшные Тени?

Некоторое время стояла полная тишина. Гуртен продолжал сидеть с мрачно насупленными бровями. Потом правая рука его как бы сама собой медленно поднялась к переносице и сотворила некий ритуальный жест, вызвавший у Леты вздох облегчения.

— Один укус железа, воин. — Она протянула ему руку.

Гуртен явно колебался. Потом все же вытащил кинжал, и Лета сама провела рукой по острию клинка, затаив дыхание от жгучей боли. Затем она перевернула руку так, чтобы было видно всем.

На светлой коже ярко горела свежая рана, скорее напоминавшая сильный ожог. Лета выждала некоторое время, терпеливо снося боль, и лишь потом усилием воли призвала на помощь целительные силы своего организма.

— Но ведь клинок холодный! — Гуртен смотрел на свой нож так, словно в нем проявились некие, неведомые его хозяину свойства.

— А демонов, — возбужденно заговорил Орффа, — можно даже убить клинком, но только острым его концом! Одни лишь Древние… — Он судорожно вздохнул.

— Лишь те, что избрали Верный Путь, — поправила брата Марсила, — не выдерживают прикосновения холодной стали.

— Верно, — подтвердила Лета. — И знайте: поставленные нами стражи по-прежнему охраняют это место. Но все же здесь или поблизости явно действует нечто такое, что стремится положить конец вечному плетению нитей, стремится разрушить Станок и погубить Ткача…

— Плетение нитей?.. — промолвила изумленная Марсила. — Так ты Ткач, госпожа моя?

— Да, на меня была возложена именно эта обязанность.

— Она при тебе и осталась, — проворчал Гуртен. И снова вернулся к своему исходному вопросу: — Ну хорошо. Значит, это Ласта привела нас сюда. Но по чьей воле?

— Кто знает?

Теперь Лета говорила устало: в который уже раз открывшаяся другим истина тяжкой ношей легла на ее плечи.

— А Ласта… так и останется одержимой? — Марсила осторожно приблизилась к девочке, но та крепко спала, не ведая, что творится вокруг.

— Я укрепила своих стражей, — сказала Лета. — Некоторое время они, безусловно, продержатся.

Никто из детей почему-то не задал ни одного вопроса насчет загадочных «стражей» — они словно избегали высказывать свои сомнения вслух. Гуртен придвинулся поближе к огню, но спать явно не собирался: извлек из висевшего на поясе мешочка точильный камень и принялся самозабвенно острить свой кинжал, словно готовясь достойно встретить грядущие беды даже с таким слабым оружием. Марсила подтащила свой тюфяк поближе к Ласте. И Тиффин тоже, но с другой стороны. Они словно надеялись загородить собой спящую девочку…

И у Гуртена на поясе лишь пустые ножны без меча…

Да, он и чувствует себя лишенным меча. А ведь для его народа меч — это символ настоящего мужчины.

Лета устало прикрыла глаза, но разум ее бодрствовал. Меч… Она сопротивлялась мысли о нем, у нее было такое ощущение, что эта мысль подталкивает ее к слишком быстрому принятию решений. Не ее это дело — оружие, но раз здесь с ним так хорошо знакомы, она не может помешать другим прибегать к оружию для собственной защиты, ибо ничто не дает людям такого ощущения безопасности, как владение мечом или кинжалом. Впрочем, с мыслями об этом можно подождать и до утра. Гуртен наконец перестал точить свой клинок, убрал точило в мешочек, а сам тут же вытянулся на постели и мгновенно уснул.

Лета приказала себе поймать конец другой, уже ускользающей мысли — так полевой командир останавливает и быстро дает указания отлично тренированному разведчику.

Итак, поставленная стража держится хорошо, пока что ничто не проникло в замок и не пытается на них воздействовать… Ласта? Она сейчас спит так крепко, что в ее сны никому не пробраться. Значит, она в безопасности? А разве можно сказать, что кто-нибудь из них сейчас опасности не подвергается?

Ласта невольно открыла двери каким-то древним силам Зла… А остальные дети? Лета вздрогнула при мысли о том, что ей предстоит теперь сделать, и сделать обязательно. Хотя оправдать это можно лишь ужасной опасностью, нависшей над ними. Неужели все действительно так плохо?

Приняв решение, она сразу начала поиск. Алана. Одной рукой, как всегда, обнимает брата, словно защищая его… Так, здесь ничего.

Ну, а близнецы, сыновья пастуха? Невнятные сны, отчасти разделенные на двоих — что-то вроде ясного утра в их родных горах…

Тиффин. Подкрадывающиеся темные тени — начало кошмарного сна. Ему снится, что он пытается добраться до какого-то сельского дома, где его ждет Ласта, но все его попытки тщетны. Этот кошмар Лета легко могла ликвидировать и сделала это.

Марсила. Осень в лесной стране, деревья во всей красе и великолепном многоцветье, теплое солнечное утро… Светлая память, праведная любящая душа.

Ее брат. Сон глубокий, как у Ласты, и ничем не потревоженный. Гуртену снится, что он стоит на страже — там, на стене. Неотступная потребность отвести от других угрозу, даже если она пока что ничем себя не проявила… Великая потребность защищать — святая потребность, ведь он почти безоружен! Да, она была права: этому мальчику необходим меч, талисман настоящего мужчины!

Лета искала в памяти детей хоть какую-нибудь зацепку. Но не обнаружила ни одного темного пятна. И теперь, несколько успокоенная, могла дождаться наступления утра.

И утро наступило. Они быстро позавтракали — грубой кашей из дикорастущей пшеницы, которую делала съедобной лишь горсть сушеных ягод. Лета дождалась, пока все поедят, и только тогда сказала:

— Итак, у вас имеется два кинжала и два лука. Этого совершенно недостаточно.

Гуртен сердито усмехнулся:

— Истинная правда, госпожа моя! Но только здесь нет ни кузни, ни кузнецов. Или, может, к нам приближается отряд таких врагов, которых мы запросто можем обезоружить?

— Идемте…

Лета привела их в зал приемов — всех, даже Робар потащился за ними следом. Она остановилась перед стеной, находившейся за возвышением, на которой висело ветхое полотнище, но не гобелен; некогда это было боевым знаменем.

Ах, как жестоко время обошлось с внутренними покоями замка! Но Лета была не то чтобы опечалена этим — скорее, озабочена необходимостью так или иначе решить поставленную задачу. Резные кресла, некогда стоявшие на возвышении под боевым знаменем, превратились в груду обломков. А вот длинный стол сохранился прекрасно, хотя и был покрыт толстым слоем пыли и мелких щепок.

Лета взмахнула посохом, и весь мусор тут же улетел куда-то, точно унесенный сильным порывом ветра. А она, указав детям на ветхое знамя, осторожно очертила посохом его границы, что-то монотонно напевая себе под нос — ее песня напоминала вздохи ветра в лесной чаще, — и знамя на стене вдруг шевельнулось. Над ним взметнулась целая туча пылинок, но ни одна из ветхих нитей не порвалась. Напротив, теперь знамя свободно струилось, словно вновь стало целым и новым, а посох Леты челноком метался вдоль полотнища, точно пастух, уводящий стадо от опасности. Но вот полотнище, созданное древним ткачом, упало со стены и послушно легло на стол.

— Не трогайте его! — приказала Лета. — Время для того, чтобы поднять это знамя, еще не настало. И пока что у нас другие цели.

И снова ее посох задвигался и концом своим указал прямо в центр стены, прежде занавешенной упавшим полотнищем. Лета что-то громко скомандовала посоху — слова этого заклятия не произносили вслух с тех времен, когда о сородичах Леты начали складывать легенды.

Между каменными плитами сперва появились трещины. Затем они стали глубже, обрисовывая очертания дверного проема. Стала видна и сама дверь. Потом она открылась.

— Входите! — Лета махнула детям рукой.

Посох ее освещал им путь, и слабые отблески исходившего от него света играли на каких-то металлических предметах, стоявших и лежавших на полу и на многочисленных полках. Это была оружейная. Лета слышала, как восхищенно вскрикнул Гуртен, тут же бросившийся вперед и схвативший меч. Глаза его сверкали от радости и удивления. Остальные тоже понемногу осмелели и решились подойти к полкам, разглядывая всевозможное оружие, но не решаясь ни до чего дотронуться. Затем выбрал себе меч и Орффа. А Тиффин, вопросительно оглянувшись на Лету, словно она могла ему что-то запретить, сжал рукоять обоюдоострого боевого топора.

Мгновение спустя Гуртен возмущенно накинулся на нее:

— Что за шутки? Это же не настоящая сталь! — Он провел рукой по острию выбранного им меча.

Лета рассмеялась:

— Стали ты здесь не найдешь, юный воин! Это все выковано из оружейного серебра, но не беспокойся: клинки вполне остры и надежны.

Сперва ей показалось, что сейчас он опять начнет спорить, но он молчал. Потом кивнул и сказал:

— Ну что ж, у каждого народа свои секреты. Балансировка, во всяком случае, отличная. Держать удобно… — Он сделал пробный выпад.

И тут они услышали крик:

— Нет… нет… Робар!

Алана изо всех сил пыталась что-то отнять у братишки. Покраснев от гнева, тот не желал выпускать из рук длинный кинжал, который вполне мог бы сойти за короткий меч.

— Хочу!.. Хочу!.. Сейчас! Робар хочет это! Пусти!

Алане, похоже, никак не удавалось разжать его ручонки, и Труза схватил мальчика сзади за плечи.

— Ну-ну, малыш! Нельзя играть с такой бякой! Отдай-ка ее лучше Алане. — Труза отвернулся, чтобы получше рассмотреть другие мечи и кинжалы, но его явно сбил с толку тот кинжал, который с первого взгляда так приглянулся Робару.

— Хочу! — взвыл Робар и довольно ловко пнул сестру ногой. Труза не успел ни удержать его, ни оттащить в сторону.

— Робар… пожалуйста! — На лице Аланы был написан страх. — Отдай нож Алане, будь хорошим мальчиком!

Пока Робар, извиваясь, пытался вырваться на свободу, Алана один за другим разжимала маленькие пальчики, вцепившиеся в рукоять клинка. Мальчишка вопил так, что в итоге вокруг них собрались и все остальные. Стоило сестре разжать одну его руку, как он быстро замахнулся и что было сил провел ногтями прямо ей по щеке. Алана громко вскрикнула и отшатнулась; ее широко раскрытые глаза смотрели на брата так, словно она видела его впервые.

Марсила оттолкнула девочку в сторону, но Гуртен уже взял инициативу в свои руки и крикнул Трузе:

— Давай-ка его сюда! — И когда тот наконец сумел передать ему яростно сопротивлявшегося мальчишку, прибавил, крепко прижимая Робара к себе: — А теперь отними у него эту штуку!

Не обращая внимания на бесконечные пинки — которые, как показалось Лете, были слишком хорошо нацелены для ослепленного яростью малыша, — Труза отнял у Робара проклятый кинжал, и Гуртен потащил все еще сопротивлявшегося мальчика из оружейной.

Алана дрожала всем телом. По лицу ее текли слезы, смешиваясь с кровью из глубоких царапин, оставленных Робаром.

— Он… он… Он никогда так себя не вел раньше! Ах, Робар! — Она оттолкнула Марсилу и бросилась вслед за Гуртеном и братишкой.

Воцарилась гнетущая тишина. Лета наклонилась и подняла клинок, вызвавший столь ожесточенную стычку. И глаза, и внутреннее чутье говорили, что это самый обычный кинжал. На мгновение какая-то неуловимая мысль тревожно шевельнулась в ее мозгу, но она поспешила успокоить себя: столь отвратительная сцена разыгралась, видимо, просто потому, что всеми оберегаемый и пользующийся полной вседозволенностью малыш — а уж любовь Аланы к брату и вовсе нельзя было не заметить — тоже решил выбрать себе оружие, как и все остальные. Он уже вышел из младенческого возраста и, возможно, довольно давно бессознательно протестовал против чрезмерной опеки со стороны сестры.

Остальные сделали свой выбор быстро. Марсила взяла четыре лука и к ним четыре колчана со стрелами, наконечники которых тоже были сделаны из оружейного серебра, и связала все это в довольно неуклюжий узел. Ласта и остальные предпочли кинжалы, пробуя их остроту на палец. А в качестве основного оружия близнецы взяли дротики с короткими древками — каждый по три; Тиффин по-прежнему сжимал в руках выбранный им боевой топор, а Орффа — меч в ножнах.

Их выбор показался Лете весьма интересным, ведь каждый, по всей видимости, выбрал такое оружие, какое считал наиболее удобным для себя и обеспечивающим наибольшую защиту. Она положила на полку тот кинжал, к которому прямо-таки прилип маленький Робар, и последовала за детьми к выходу. Дверь за ее спиной закрылась сама и тут же снова исчезла, став невидимой.

Марсила разложила на столе выбранные ею луки, стараясь не коснуться расстеленного знамени, и поманила к себе Ласту и Орффу, предложив им взять себе по луку. Третий лук взяла сама Марсила, а четвертый оставила лежать на столе.

— Это Гуртену, — пояснила она. — Он куда лучше того, что у него есть, и отлично ему послужит.

Вернувшись в жилую комнату, они увидели, что Алана сидит возле Робара, свернувшегося клубочком на постели. Малыш горестно сопел и всхлипывал. Заметив вошедших, Алана тронула брата за плечо.

— Робар, все уже пришли. — Голос ее звучал спокойно, ободряюще.

Робар сел. Гнев его давно уже остыл, уступив место слезам, проложившим на щеках грязные дорожки.

— Прости… Робару стыдно… — прошептал он сестре.

— Ему и правда очень стыдно, — улыбнулась Алана, — вы уж на него не сердитесь.

Марсила подошла к ним поближе.

— Это хорошо, Робар, что тебе стыдно, — сказала она. — Только от этого царапины, которые ты оставил на щеках Аланы, сами собой не исчезнут! Ведь правда?

Малыш, ручонками размазывая по лицу слезы, снова горестно повторил:

— Робару очень стыдно… — И Алана, не выдержав, прижала его к себе.

— Ну конечно! Алана все понимает. Она знает, как Робару теперь стыдно.

Тиффин, пробуя пальцем острие своего нового топора и любуясь им, похоже, совсем не обращал внимания на столь душещипательную сцену. Ни к кому конкретно не обращаясь, он воскликнул:

— А денек-то сегодня какой отличный! Может, на лугах и зверь какой попадется — с новыми-то луками его и завалить ничего не стоит.

— Еще бы! — Гуртен тут же подошел к нему, держа в руках тот самый лук, который оставила ему Марсила. — Вот было б здорово, если бы снова встретился тот годовалый бычок, которого мы два дня назад видели!

Лета смотрела, как каждый из детей направляется выполнять те обязанности, которые, должно быть, взял на себя сразу по прибытию в замок. Днем они совсем не боялись того, что может им встретиться в дальних лугах.

Ну а собирать лесные орехи помогал даже маленький Робар, ссорясь с рассерженными белками. Спелые орехи дождем сыпались на землю, когда Алана и Триста трясли ветки. Урожай этим летом был отменный.

Ласта новым кинжалом ловко срезала поломанные стебли дикой пшеницы, еще скользкие после вчерашней грозы. Движения девочки спугнули птиц, клевавших зерно, и они взлетели над полем. Ласта тут же схватилась за лук, хотя стреляла она не слишком метко. И все же ей удалось несколько раз попасть в цель.

Лета, перестав наблюдать за детьми, медленно двинулась по берегу реки, держа в руке посох и постоянно останавливаясь. Ей хотелось как следует осмотреть эту окруженную холмами долину. Но сейчас, несмотря на то что прошлой ночью Ласта чуть не впустила в замок нечто, принадлежавшее царству Тьмы, все вокруг дышало покоем, и Лета не ощущала ни малейшей опасности.

Однако она по-прежнему была настороже. Ее, как и детей, волновал вопрос о том, что привело ее сюда и с какой целью. Эти дети, эти юные саженцы, эти нити будущей основы… Главная ее задача — дать их корням землю, вплести их жизни в общую ткань мирозданья! Лета крепче сжала свой посох: да, после стольких лет у нее наконец опять была цель!

В замок Лета вернулась к полудню. Она снова прошла в зал приемов и остановилась, глядя на призрак боевого знамени на стене. Воссоздавая его прежний вид, пальцы ее двигались сами собой, подчиняясь давно воспитанной привычке. Завершив работу, она неторопливо повернулась и осмотрела огромный зал. Сейчас здесь царит полный упадок… но вскоре непременно снова будет кипеть жизнь!

А вот на кухне жизнь уже кипела вовсю. Гуртену и впрямь удалось подстрелить того бычка, и теперь кое-как разделанная туша животного уже лежала на снятой шкуре. Множество плошек, свернутых из коры или просто из крупных листьев и скрепленных щепочками и колючками, были полны последних в этом сезоне ягод, орехов и съедобных кореньев. Все это Ласта заботливо рассортировывала и раскладывала; ей помогала Алана. Недавно вернувшаяся Марсила притащила целую связку подстреленных ею уток.

Вскоре Гуртен и близнецы притащили целую кучу дров: не обломки покрытой плесенью мебели, а настоящее топливо — хворост, валежник, ветки, сломанные бурей. Разумеется, эти дрова сперва нужно было просушить, и они взялись за дело так споро, что Лета только кивала, страшно довольная. Эти дети уже по-своему связаны между собой достаточно крепко. Тем легче будет ей выполнить свою задачу.

Но, поздравляя себя с этим, она не могла подавить странных опасений. Алана вдруг бросилась к только что вошедшему Тиффину:

— Робар… Где Робар, Тиффин? Он, наверное, снова за тобой увязался? Где он?

— Да я его вообще не видел! — Голос Тиффина звучал как-то странно. — И почему это он «снова увязался за мной»?

Тиффин явно злился, словно Алана обвиняла его в чем-то дурном.

Лета напряглась. Сейчас… Она чувствовала, как пробуждается нечто враждебное, грозящее разрушить царившее здесь согласие. Собственно, это согласие и убаюкало ее бдительность! Вот и Орффа уже начинает сердиться:

— Вот маленький вредина! Вечно лезет, куда не нужно!

Алана продолжала ругаться с Тиффином, и в словах, которые она бросала ему в лицо, страх за брата мешался с изрядной долей гнева.

— Когда ты проходил мимо нас, то сказал, что идешь на пруд. Ты же знаешь, как он любит туда ходить!

— Говорю же тебе, его со мной не было! — возмутился Тиффин.

Алана повернулась к Орффе:

— Ты ведь на холме охотился, да? Ты наверняка его видел!

— Да не видел я этого вредителя! Вечно с ним всякие неприятности случаются. Взяла бы и привязала его к себе, и никаких тебе забот с этой дрянью!

— Попридержи язык! — рявкнула на брата Марсила. — Если Робар действительно пошел к пруду…

Алана пронзительно вскрикнула и бросилась к дверям; Марсила за ней, отставая всего на пару шагов. Со стороны стола послышался грохот — это Ласта уронила одну из металлических плошек. Гуртен схватил Орффу за плечо и резким движением повернул к себе лицом.

— А ведь пруд очень глубокий, Орффа! И «дряни» здесь никакой нет, так что впредь не порти воздух подобными выражениями!

Орффа, побагровев, тщетно пытался вырваться из рук Гуртена.

— Да не видел я это чертово отродье! — орал он.

Лета поежилась. Она ведь все утро была на страже — конечно же, она должна была почувствовать, если бы зло пробралось в долину и залегло где-нибудь, выжидая! Удивительные мир и покой, царившие здесь всего несколько минут назад, разлетелись вдребезги, словно ее, Леты, здесь и не было!

Неужели все-таки Ласта? Но ее дар был Лете вполне понятен… Робар? В первое время Лета не ощущала в нем никакой магической силы, но он так юн, совсем младенец, и у него пока так мало возможностей защитить себя! Значит, Робар…

Нет, на пруд он, конечно, не пошел, нет! То, что требовалось от Робара, ни в коем случае не должно было грозить опасностью ему самому — это он должен был стать опасным для других, грозным оружием в чьих-то безжалостных руках! И главная цель этого врага, безусловно, внутри замковых стен…

— Дурак! — зарычал Гуртен на Орффу, который тут же схватился за меч. Уже и близнецы подошли к ним, и Тиффин огибал стол, направляясь туда же… Ласта так и застыла, прижав ладони к побелевшим щекам.

— Сам попридержи язык и воздух не порти! — орал Орффа. — И не пытайся тут изображать великого лорда, я тебе не вассал! Да я знать не знаю, куда этот паршивец подевался!

— Он приходил сюда, — сказал Труза. — Я его на мосту видел.

Орффа оскалился:

— Так что ж ты молчишь, тупица? Может, у тебя рот грязной шерстью забит, а? Что ж ты раньше-то молчал? Слово вымолвить трудно было?

— Ну все, хватит! — вмешался, защищая брата, Тристи. В руках он держал окровавленный нож, которым разделывал бычка, убитого Гуртеном. — Какая муха тебя укусила, Орффа?

— Какой я тебе Орффа? — Орффа умудрился даже собственное имя выкрикнуть как ругательство или угрозу. — Да кто ты такой, чтобы меня просто по имени называть? Скотник паршивый! В моих жилах течет кровь лорда Рурана, командующего…

— Немедленно прекратите! — Посох Леты повис в воздухе между мальчишками. Презрительно прищурившись, она переводила взгляд с одной разъяренной физиономии на другую. — Значит, ты, Труза, видел, как Робар шел сюда? Так давайте его отыщем. — То ли спокойный тон Леты, то ли ее посох подействовали на них, но они решили вновь объединить свои усилия — хотя бы временно.

— Ладно. Мы его поищем, — согласился Гуртен.

— Возможно, особенно искать и не придется. — Лета наклонилась к Ласте и спросила: — В которую из этих плошек собирал Робар орехи?

Ласта вдруг задрожала. Руки ее, точно плети, сплелись за спиной.

— Нет! Нет! — Она мотала головой из стороны в сторону, точно зверек, попавшийся в ловушку и умирающий от страха.

— Да! — От этого приказа Ласте было некуда деваться, и правая ее рука сама собой вдруг потянулась в сторону, пальцы изогнулись, точно огромные когти, а глаза от ужаса стали совсем круглыми. Она посмотрела на плошки с собранными утром орехами и ягодами, расставленные на столе, и рука ее, качнувшись, застыла над одной из них.

Лета мгновенно подняла посох и прикоснулась им к плошке.

Она отчетливо чувствовала, как пристально следят за ней дети, совершенно позабыв о своей недавней ссоре. Посох она почти не держала, позволяя ему свободно двигаться, покачиваясь и будто танцуя под ему одному слышимую мелодию, а потом шагнула в ту сторону, куда отклонился посох. Дети тут же последовали за нею.

Сперва снова в зал приемов… к той стене, где потайная дверь… Ох, как она была глупа, недооценив врага! И не разобравшись до конца в причинах той сцены, которую Робар устроил в оружейной!.. Ну почему, почему ее вдруг поразила такая слепота?!

Мысли ее метались, стараясь найти причину…

— Вы должны сейчас собраться все вместе. Отыщите Марсилу и Алану…

Лета даже не посмотрела, будут ли они исполнять ее приказание, но тут же услышала шарканье изношенных башмаков: дети бегом бросились искать остальных.

— Госпожа моя… — Ласта осторожно приблизилась к ней. — Госпожа, я боюсь!.. Я не могу… Я не знаю, что вы хотите заставить меня сделать!

— И я пока не знаю, что нам следует делать, детка. А что касается «могу — не могу», Ласта, то… подождем, пока не станет ясно, как поступить.

Она боролась с внутренним желанием отстранить их всех от себя — все эти переплетенные между собой жизни, собравшиеся вокруг нее, — и думать сейчас только о том, как лучше воспользоваться собственным оружием: не клинком, не топором, не копьем и не луком со стрелами, а только тем, что умеет и может она сама. И с тем же умением, с каким она плела ткань жизни, сплести сейчас совсем иную ткань — паутину, которая должна стать и средством защиты для них, и ловушкой для…

— Робар! Пожалуйста, госпожа моя, скажи! — Кто-то потянул Лету за руку, и она быстро обернулась. — Робар ведь здесь, правда? — Рядом стояла не только Алана, но и все остальные.

И Лета запела; слова заклинания с трудом срывались с непослушных губ; ей казалось, что губы ее заржавели, точно неухоженное оружие. Но потайная дверь все-таки открылась снова, хотя шары, вделанные в стены, светили так тускло, словно из них высосали весь свет.

Лета, видно, все-таки не утратила реакции, потому что успела схватить за руку Алану, которая уже бросилась вперед, стремясь войти в оружейную первой.

— Робар! — пронзительно крикнула девочка, но голос ее вдруг сорвался, и она умолкла, за что Лета была ей даже благодарна.

Посох, до сих пор слабо светившийся, вспыхнул ярко, и свет его блеснул на обнаженном клинке, а в темном углу среди оружия и доспехов шевельнулась какая-то еще более темная тень.

Лета успела установить защиту, и это спасло ее от метко нацеленного удара. Робар упал на четвереньки, и стало видно его лицо. Оно было ужасно — лицо не ребенка, а жестокого чудовища. То, что проникло в душу мальчика, полностью исказило его черты, гневно и злобно глядело из глаз…

Посох качнулся, указывая цель. Из него посыпались искры, потом возникло слабое пламя, его язык потянулся к ребенку, но то, что завладело Робаром, заставило магический огонь отклониться, повернуть назад.

— Ко мне! Все возьмитесь за руки! — Лета протянула свободную руку, и маленькое существо с лицом демона завизжало, точно обезумев.

На губах Робара заблестели пузырьки слюны. Чей-то чудовищный, мертвящий разум с мрачной усмешкой взирал на происходящее его глазами.

— Возьмитесь за руки! — повторила Лета и почувствовала, как кто-то крепко сжал ее руку.

И тут же ощутила мощный прилив энергии, потом еще и еще — это была та самая сила, что впервые собрала их всех вместе; и эта сила была по-прежнему могущественной.

Посох нагрелся; язычок пламени, исходящий из него, все еще не мог коснуться Робара, но неумолимо к нему приближался.

— Ты — Робар! — Теперь Лета взывала к той силе, что заключена в истинных именах. — Ты один из нас! Ты — Робар!

Губы малыша раздвинулись в отвратительной усмешке:

— Я — Фрэч!

Лета была готова к этому, так что имя врага ничуть ее не удивило. Среди ее народа всегда были Ткачи, а среди ее врагов — Разрушители, те, кто уничтожает основу. Но времени прошло много, а то, что растет и развивается за счет разрушения, не может существовать без подпитки. Не те ли демоны-захватчики вновь накормили и эту тварь, пробудив ее к жизни?

— Ты — Робар!

Теперь Лете необходимо было прикосновение. Только оно могло помочь ей отделить одну личность от другой. Тонкий язычок магического огня был уже примерно в дюйме от лица ребенка, который продолжал ужасно кривляться и гримасничать.

— Робар! — Теперь это был призыв, заклятие, в которое она вложила не только все свои силы, но и ту энергию, что питала ее, исходя от детей, крепко державшихся за руки.

Магическое пламя наконец коснулось лба ребенка. Лицо Робара страшно исказилось, и он завыл — такого крика не могло бы издать ни одно человеческое существо! А затем… Это выглядело так, словно нечто, запертое в слишком маленьком для него пространстве, вдруг вырвалось наружу!

Робар упал, точно срезанный серпом колос пшеницы. Над его телом колыхался туман. Но когда магическое пламя пронзило его, туман этот съежился и спиралью унесся ввысь, быстро превратившись в неясное серое пятнышко, которое волшебное голубое пламя, стрелой устремившееся следом, просто слизнуло, превратив в ничто.

— Робар! — Алана бросилась к брату и обняла его, крепко прижимая к себе, словно хотела собственным телом защитить от любой новой беды.

— А что… что это было, госпожа моя? — хриплым голосом спросил Тиффин.

— Всего лишь тень того, чему давным-давно следовало исчезнуть… — Лета попыталась сдвинуться с места и пошатнулась. Сильные молодые руки подхватили ее — это подоспели Гуртен и Марсила. — Тень чужой воли, Тиффин. Враг. Сперва эта тень пыталась завладеть Ластой, ибо ее дар способен придать сил порождениям Тьмы. Затем она взялась за Робара, который слишком мал, чтобы защитить свой разум и душу. Такое умение приобретается лишь с годами… Фрэч, которого когда-то звали Стиреон! — обратилась она к пустоте над головой. — Ты всегда с жадностью взирал на то, что тебе не принадлежит. Но оно никогда тебе принадлежать и не будет!

И они все вместе двинулись к двери. Орффа нес совершенно сонного Робара, а рядом с ним шла явно успокоившаяся Алана. Марсила и Гуртен поддерживали Лету, которая по-прежнему не выпускала посох из рук, хотя конец его безвольно волочился по полу.

Наконец они вышли наружу и остановились у стола, на котором лежало старинное боевое знамя. Теперь Лете было совершенно ясно, что нужно сделать. И чем скорее, тем лучше. Она повернулась к Ласте:

— Это только начало, сестренка. Возьми-ка свой кинжал — он выкован великими мастерами древности и не из смертельно опасной стали! — и срежь с головы каждого из своих товарищей по прядке волос.

Они не задали ей ни одного вопроса; они просто подчинились. И Лета наконец поставила свой посох в сторонку, а из мешочка, что висел у нее на поясе, достала большую иглу, отливавшую золотом. Вдев в иглу одну из срезанных Ластой прядей волос, она стала аккуратно вплетать ее в ветхую основу знамени, словно штопая старинную и поистине драгоценную вещь. Она все вплетала и вплетала в основу знамени их волосы, а они молча смотрели на нее. Беря в руки каждую новую прядку, Лета произносила вслух имя того, кому эта прядка принадлежала, словно и его имя вплетая в творимое ею заклятие.

Время, казалось, остановилось; дети безмолвствовали, застыв, точно изваяния, вокруг Леты, пальцы которой неутомимо завершали начатый труд. Когда же она наконец вынула из ткани иглу, дети увидели вышитую на знамени серебристо-золотую дорожку, неясный рисунок которой все время менялся, то исчезая, то проступая вновь и становясь раз от раза все более отчетливым.

— Одно всегда состоит из множества, — промолвила Лета. — И вы, объединившись во время бегства от смерти и отдав мне свои объединенные силы, чтобы освободить Робара, теперь действительно единое целое. Из этого единства, как и из вытканного мною рисунка, получится много такого, что можно только приветствовать. И будущее с радостью примет это, как и всех вас.


Говорят, что в давние жестокие времена, когда племя Ка-сати полностью опустошило эти земли и те, в чьих жилах текла кровь варваров, пожелали построить храм в честь Вечной Тьмы, из северных холмов примчался отряд воинов, на боевом знамени которых сияли девять золотых полосок.

Те, что несли это знамя, принадлежали роду, воспетому в песнях и легендах, ибо все свои деяния они совершали во славу земли и неба, воды и огня. И Тьма исчезла, ослепленная исходившим от них Светом.

Загрузка...