Дурацкая жизнь

Часть вторая

Маша. Мне страшно.

Он не откликается и не смотрит в ее сторону.

Ты слышишь? (Он молчит.) Все, что ты сделаешь, или что я сделаю, не имеет значения. Никак и ничем не отзовется для людей. И для нас… Словно нас могло и не быть. Могло и не быть, понимаешь? А то, что мы есть, то всего лишь обмолвка… недоразумение… случайность… нелепость… Почему так случилось? Ты понимаешь?

Он по-прежнему молчит. Она тяжело, как старуха, поднимается, нетвердо ступая, направляется к выходу. Толкает дверь — не поддается. Слабо толкает еще и еще. Беспомощно озирается.

Помоги, я хочу выйти.

Он молчит.

Солнце, помоги…

Жолудь. Не могу. Мы заперты. С той стороны. Я уже пробовал. Кажется, шкафом. Он шкафом…

Маша. За что?

Жолудь. Почему ты у меня спрашиваешь? Разве я знаю или понимаю больше тебя?

Маша. У кого мне спросить? Разве тут есть еще к кому обратиться?

Он молчит.

Ты что-то сказал?

Он молчит. Маша приближается к Люсе.

Может быть, вы объясните? Послушайте, может быть, вы?

Люся. Оставьте меня, Бога ради, в покое! (Спрыгивает с кресла, валится на диван, прячет голову под подушку.)

Маша. Угол… квадрат… круг… замкнутый… Кто замкнул? Кто замкнул?? (Кидается на дверь и бьется об нее.) Я не желаю так жить, выпустите меня! Я не хочу жить! не хочу!..

Жолудь(оттаскивает ее от двери). Маша, остановись…

Маша. Не хочу!..

Жолудь. Я тебя прошу…

Маша. Не хочу больше, не хочу…

Жолудь. Маша, прошу, ну, прошу…

Маша. Что же все это значит? Эта жизнь — что такое? Зачем?

Жолудь. Я не знаю, уже говорил, я не знаю… Если бы знал бы — сказал бы, не знаю…

Маша. Мучиться? Только мучиться?

Жолудь. О чем ты, Маша, разве ничего больше нет?

Маша. Может быть, просто нам с тобой не дано? Только нам?

Жолудь. Маша…

Маша. Но почему — ты знаешь? Нет, ты ответь — понимаешь?

Жолудь. Ты меня мучаешь, мучаешься сама… Я знаю столько же, сколько и ты…

Маша. Я старею… состарилась…

Люся, вдруг, подскакивает, дико глядит на Машу.

Еще вчера мне казалось — можно терпеть, ждать, терпеть… Теперь же, теперь…

Жолудь. Пройдет, это пройдет…

Маша. Нет, не пройдет уже, не пройдет…

Жолудь. Ты сама говорила, всегда говорила, когда мне бывало трудно, когда падал духом, — пройдет, все пройдет…

Маша. Ты не верь, я уже сама не верю…

Жолудь. Я верю, я верю! Говорила, пройдет — и, действительно, проходило, и жить было можно, и, действительно… Маша, я верю!

Маша. Не могу больше, Солнце, я не могу… Я слабая, слабая… Ты не веришь? Во мне меня осталось…

Жолудь. Но другого у нас ничего нет… Наверное, и не будет… Что же делать?

Где-то там, за дверьми, что-то со страшным грохотом отодвигается — похоже, что шкаф; возникает взъерошенный, заспанный, дрожащий и жаждущий опохмелиться Кулеба.

Кулеба(нежно и трепетно). Пить, братцы, выпить бы… Братушки, братки… Ничего там у вас не завалялось, а? Помогайте мне, сестры и братья?

Люся. Ну, и рыло! (Прячет голову под подушку.)

Кулеба. Мужик, погибаю… горю… Ты меня понимаешь, мужик? Сейчас не принять — и точно, загнусь…

Жолудь. У меня всего несколько капель спирта…

Кулеба(радостно). Мужи-ик!

Жолудь. Для работы…

Кулеба. Работа не помрет, мужик, она еще никогда не умирала… Это мы из-за нее варимся, дохнем — она… Мужик, работа для человека или человек для работы? Получается, что же, мы все для нее? Другом будь, мужик… Ну, мужик…

Жолудь. Но если я вам отдам… Там несколько капель. Для вас — ничто, а мне для контактов…

Кулеба. Да сойдет, мне сойдет… Для контактов — нормально… (Достает бумажник.) Ты бери, сколько надо, мужик, не стесняйся, жизнь подороже… Да бери ты, не бойся, они не фальшивые… Что, мужик? Я кончаюсь, я честно тебе говорю… Ангелы чертями кажутся. Я бы и сам раздобыл — видишь, ноги не идут… Дай дожить, мужик, завтра — жив буду — и тебя до ушей залью, и контактам достанется, и еще чего скажешь…

Маша. Убей его.

Люся опять, вдруг, подскакивает на тахте и дико глядит на Машу.

Кто этот человек? Почему ты его до сих пор не убил?

Жолудь. Маша, за что?

Маша. Он меня оскорбил. Меня, ты не слышишь? Ты понимаешь — меня. Тебе кажется — не за что? Ты же все видел. Сам видел!

Жолудь. Но, Маша…

Маша. Убей его. Ты же мужчина. Я тебя прошу. В первый раз я прошу: защити. Он — хам. Убей его. Господи, Солнце, Господи!.. (Плачет, уходит, вдруг, прочь из комнаты.)

Жолудь(торопится следом). Маша… Маша… Маша…

Кулеба(стоит и мутно глядит на Люсю; неопределенно произносит). Тварь…

Люся(стиснув, вдруг, кулаки). Ты! Ты! Ты!..

Кулеба. Ну, ты, проститутка… (Направляется к тумбочке, на которой зеркало, флакон с одеколоном.)

Люся. Ты сам! Ты сам!..

Кулеба. Да, я сам, и я сам… Вот посдаю всех вас в милицию — узнаете…

Люся. Ты нас? Ты — нас??.

Кулеба. Именно, что вас… (Отвинчивает крышку у флакона.) Заслон вам поставим… Будет вам, овцам паршивым, доброе стадо портить… (Принюхивается и тут же отшатывается, как от удара.)

Люся. Боров! Скотина!..

Кулеба. А тебя, спидоноска, еще лечиться заставлю. На человека похожа будешь… (Трясущимися губами пересасывает в себя содержимое флакона.)

Люся. На себя погляди! Если бы кроме тебя на земле сейчас никого больше не было, и через тысячу лет тебя бы одного раскопали — всех бы с тоски перекосило! У тебя же на морде нарисовано — мразь! Написано — конец всему! Надеяться не на что!

Кулеба внезапно закашлялся — одеколон, похоже, пошел не впрок, его перегнуло пополам, скрючило и закрутило…За окнами грохочет поезд, кажется, сотрясая все сущее. Люся обрушивается на диван и плачет. Наконец, Кулебу отпускает, он переводит дух, по лицу текут слезы, но, вместе с тем, и блаженство на том же лице… Поезд стихнул вдали. Кулеба опускает в кресло, вытягивается, умиротворенно закрывает глаза. Вдруг, словно спохватывается, ищет по карманам, достает сигареты, зажигалку, закуривает; и опять блаженно вытягивается, закрывает глаза. Появляется Жолудь. Сразу направляется к Люсе.

Жолудь. Простите… хочу попросить…

Люся(подскакивает). Что?! Что?!

Жолудь. Маша… ей плохо… Подумал… может быть, вы…

Люся. Сам, ты сам!.. Твоя жена — сам!.. А кто я тебе — что я?!.

Жолудь. Не хочет меня видеть…

Люся. А я тут при чем?

Жолудь. Ей плохо…

Люся. Кому хорошо? Почему все ко мне?

Жолудь. Вы — добрая.

Люся. Что?

Жолудь. Тут больше не к кому… Пожалуйста…

Люся(растерянно). Я же ничего не умею…

Жолудь. Делать ничего не надо… Побудьте с ней рядом… Вы — женщина…

Люся. Я?..

Жолудь. Пожалуйста… Дайте ей чаю… И сами… Варенье… Пожалуйста…

Кулеба рыгает.

Люся. Господи… Господи-Господи… (Слезает с тахты и уходит.)

Тишина.

Кулеба(опять рыгает). Глядь… словам научились… Что, обратил? Вот времена наступили — все словам обучились, поговорить не с кем… (Поднимается, его передергивает.) Любой, всякий, кому не лень, может к тебе подойти и ляпнуть прямо в лицо идиотскую глупость, типа: да здравствует демократия! Или: все люди братья! Или: человек сделан для счастья, как птица для полета!

Жолудь, вдруг, быстро уходит. Кулеба тяжко вздыхает, расправляет тяжелые плечи, роняет окурок на пол, растирает каблуком. Задумчиво замечает.

Не люди прямо кругом, а непонятно — кто?..

Снимает пиджак, разглядывает, встряхивает, развешивает на кресле. Достает из штанов скомканный галстук, надевает. Заправляет рубашку. Поднимает с пола осколок зеркала, поплевывает на ладонь и приглаживает волосы. Достает из бумажника значок депутата парламента, прикалывает к лацкану пиджака. Еще встряхивает и надевает. Смотрит на часы. Подносит их к уху, встряхивает, заводит. Возвращается Жолудь.

Сколько-сколько на ваших там этого? Времени?

Жолудь удивленно на него смотрит.

Будьте так это… любезны. Чего?

Жолудь. Ночь.

Кулеба. Ночь, вижу. Мне время интересно. Мое, как назло, остановилось. А может утро такое, как ночь?.. (Выглядывает в окно.) Поезда, вон, вижу, идут… Утро?

Жолудь. Тут близко вокзал. (Выглядывает в коридор.)

Кулеба. А-а… вокзал… понимаю… (Обеспокоено, вдруг, озирается по сторонам и опять выглядывает в окно, и опять озирается.) Э-э, это что? Истамбул?

Жолудь вопроса не понимает.

Что за город такой? Истамбул?.. Ну, куда меня черти приволокли? Ну, ты, мужик, ты хоть знаешь, где ты живешь?

Жолудь. Петербург…

Кулеба(радостно). Санкт? Честно? Ну, слава Богу! Спасибо на том, значит, мы с ней не уехали! Черт, спидоноска звала в Истамбул. Поехали, говорит, побалдеем! Вот, было бы — вот… интересно! (Вдруг, подозрительно смотрит на Жолудя.) Стоп, мужик, не торопи… сообразить дай, скажи: Нева — тут?

Жолудь. Да.

Кулеба(с облегчением). Загулял… Мм… А… Ну, правильно, значит, ну, значит, так… Что, и раньше была? Да не гляди ты, мужик, на меня такими глазами, я вспоминаю! Ну, так… и крепость эта, значит, была? Как ее, крепость, зовут, забываю?

Жолудь. Петропавловская.

Кулеба. Она! Именно! Точно! Там эти лежат… ну, цари?

Жолудь изумленно глядит на Кулебу.

Не растаскали еще? Что, в газетах, читаю, уже до могил добрались. Это страшно подумать, сколько у нас душ жулья на одну душу населения!

Жолудь. Послушайте… сначала я думал, вы знакомый жены…

Кулеба. Ухожу, ухожу. Хотел посдавать вас в милицию, а теперь не буду. Пожалел, называется! Ладно, живите!

Жолудь. Да кто вы?

Кулеба. Ну и манеры у вас: сначала напоют, отравят, обчистят — а после этого интересуются, как зовут!

Жолудь. Кошелек ваш валялся на полу, Маша его нашла.

Кулеба. На твоих же глазах схватил ее за руку!

Жолудь. Но вам объяснили…

Кулеба. А я вам поверил!

Жолудь. Послушайте…

Кулеба. Ты за кого меня держишь? И ты, и твоя, и вы все… Я, по-вашему, кто? Ну, давай, говори!

Жолудь. Я на вас смотрю — у нас с вами ни одной общей точки. Ничего, кроме недоверия, страха, ненависти… Почему?

Кулеба. Ты не зли меня, будет лучше.

Жолудь. Почему? Почему?..

Кулеба. Вот, хотел я вас пожалеть — и раздумал. Решил: посдаю вас к чертям собачьим, чтоб знали…

Жолудь. Вы — негодяй…

Кулеба. И тебя, и лядей твоих, и посмотрим тогда…

Жолудь. Негодяй… (Кидается на Кулебу, валит его с ног, они катаются по полу и колошматят друг друга — молча, без ругани, остервенело.) Негодяй, негодяй…

Появляется Люся. Лицо заплаканное. Вроде, как и не замечая дерущихся, проходит к столу, закуривает; забирает пачку, уходит. Кулеба, наконец, оказывается сверху, наотмашь и с силой бьет Жолудя по лицу — тот мякнет, стихает.

Кулеба. Ну, вот, и давно бы… а то разошелся… (Поднимается, тяжело дышит, заправляет рубашку, перевязывает галстук). И здоровущий, гляди ты… прямо всего изметелил… (Обнаружив кровь на щеке, зло и больно пинает лежачего.) Красивым сделал, гляди… Теперь с такой рожей только на прием к королеве… Поубивал бы вас всех… (Замечает, вдруг, на пиджаке пуговица с корнем выдрана; и значок депутата пропал; становится на четвереньки, ползает по полу, ищет.) Значок… ну, вот это ты зря… вот этого трогать не надо… сколько вас есть, одного этого значка не стоите…

Жолудь постепенно приходит в себя. Поднимается, сидит, обхватив руками голову, и горестно раскачивается из стороны в сторону.

Святыни, подонки, не цените…Топчете, рвете самое дорогое… За то вас и давят…

Жолудь. Почему нам так трудно?

Кулеба(ползает). Вот-вот… из-за таких вот и трудно… И строим, понимаешь, и возводим, и прокладываем… А и будет трудно… Еще вспомните: долго еще будет трудно… Это пока еще вас, гадов ползучих, передавим… Нет, подумать, все спрашивают: где светлое будущее, где оно, наконец? Ведь, кажется, уже было рукой подать? Ведь вот же оно было, вот, ведь так близко? И даже я, серый волк, я, представляешь, тоже удивлялся и спрашивал: где же оно? Где?.. Пока не подумал, вдруг… Такая простая, но очень интересная мыслишка меня долбанула, вдруг: а с кем его строим? С тобой? Или — с этими? С кем?? (Находит, вдруг, телеграмму, щурится, разглядывает.) Так: Жолудь… Владимир Андреевич… Ну, вот еще, Жолудь какой-то… (Комкает телеграмму и засовывает ее в карман.) Пока беспощадной рукой всех крикунов, демократов, лодырей… (Осекается, вдруг, опять достает телеграмму.) Где это: Колокольная 34? Черт вас побрал бы, забыл… из башки совсем выскочило: надо же позвонить человеку…

Жолудь. Кто вы?

Кулеба(отмахивается). Пошел бы ты, что ли!

Жолудь. Но у вас ко мне дело — так?

Кулеба. Сто лет бы тебя не видал! Не люблю я таких, как ты. Из-за таких вот, как ты…

В комнату врывается Люся и кричит, будто ее режут.

Люся. Убийцы! Ненавижу! Никого вы не любите! Только бы рвать и топтать! Проклинаю!

Исчезает. Тишина. Жолудь вскакивает, уходит следом за ней. Слышно, как он стучит и колотится, и умоляет: «Маша, пусти! Что ты делаешь, Маша? Почему ты молчишь? Маша! Маша!..» Тишина. Кулеба, наконец, поднимается, отряхивается, заправляется. Направляется к выходу — сталкивается с Жолудем.

Жолудь. Скажите…

Кулеба. Чего?

Жолудь. Там, откуда вы приехали, нет ощущения, что вы последние люди на земле?

Кулеба. А?..

Жолудь. Необъяснимое чувство тоски — даже у животных перед концом — вам незнакомо?

Кулеба. Не понял…

Жолудь. Мне иногда начинает казаться, будто кем-то уже решено и все согласились: мы дети апокалипсиса. Агнцы, бараны или козлы под заклание. Кому как приятно — агнцы, бараны или козлы… Неужели не чувствуете? (Хватает Кулебу за пиджак и трясет с невероятной энергией.) Ничего вы не чувствуете? Но почему?

Кулеба(пытается вырваться). Э… э-э… э…

Жолудь. Кому нужна жертва? Без них невозможно? Я знаю, что надо делать, поверьте, я знаю…

Кулеба. Вот клещ, отцепись от меня, да ты чо…

Жолудь. Кричат вам, услышьте! Опомнитесь, наконец, опомнитесь! Опомнитесь! Опомнитесь, опомнитесь… Да опомнитесь… (Словно враз обессилев, уже не трясет, а будто цепляется за пиджак, чтобы удержаться на ногах.) Простите меня… Бога ради, простите… Я что-то… простите…

Молчат.

Кулеба(задумчиво на него смотрит). Какой-то ты невезучий, мужик… И нервы ни к черту, гляжу… Что за жизнь?

Жолудь. Дурацкая…

Кулеба. Меняй ты ее и не думай.

Жолудь. На что?

Кулеба. Не на что, а на — как.

Жолудь молчит.

Про что — тебе уже показали. А ты сам думай — как?

Жолудь. Я не могу.

Кулеба. По-людски надо жить. По-людски, непонятно?

Жолудь. Я не чувствую возможностей для другой жизни. Если бы только понять, почему эта мне не удается?..

Кулеба(тяжко вздыхает). Эта, эта… эх, эта…

Жолудь. Бьюсь — как об стенку…

Кулеба. Молодой ведь еще… По виду тебе… тридцать два? Сорок пять? Не вечер еще, между прочим. Подумай, и не такие еще перековывались. (Жолудь молчит.) Я вашего брата, уголовника, знаю вот так, как свои… (Показывает пять пальцев) Ходит, знаешь, ко мне в кабинет, как на работу, один бывший директор школы. Девчонок, представляешь, хватал да и портил. А они, понимаешь, портились, как назло. Штук восемь успел. Маньяк, педагог!.. Ну, отправили его, значит, куда надо. Десять лет в лагерях оттрубил, возвращается, значит: покусанный, в шрамах, плешивый, беззубый — и, представь, в директора опять просится! Богом клянется, чем хочешь — перековался, мол! Видеть, говорит, никого моложе семидесяти не могу!

Жолудь. Из какого вы города?

Кулеба. И еще один ходит. С глазами, косой такой… Клад, понимаешь, откопал, а государству отдать позабыл. Лошадиную голову со вставной золотой челюстью. У лошади челюсть ты видел?

Жолудь. Откуда вы? Вы не ответили? Вы же приезжий? Скажите, откуда?

Кулеба. Не ори, не глухой. Новый Вавилон — слыхал?

Жолудь(потрясенно). Что?..

Кулеба. Башню строим — до неба. Чистый бетон и стекло!

Жолудь(со слезами на глазах). Я боялся поверить… (Срывается, вдруг, исчезает за дверью.)

Кулеба. Мужик, ты куда?

Доносится, Жолудь зовет: «Маша! Мария! Ты слышишь? Ты слышала, Маша? Маша! Маша!» Возвращается, на глазах слезы, возбужден и лицо, вдруг, счастливое. Лихорадочно перемещается, натыкается на стул, на глобус, хватается за голову, обрушивается на колени и плачет — громко, страшно, взахлеб.

Кулеба. Мужик… мужичок… так нельзя… Ты кончай так, мужик, прекрати… (Поднимает Жолудя и прижимает к груди.) Не горюй так, мужик… Еще поживем, еще образуется… Будет, мужик… Ну, поверь мне, не плачь…

Жолудь. Ничего-ничего, выживем… Выживем-выживем… Мир не безумен, надежда… Да, есть надежда: будете жить!.. Хорошо, хорошо-то как!..

Кулеба. Вот и правильно, вот и молодец…

Жолудь. Людей еще можно спасти — вот что главное. Бог с ним, со всем остальным, в конце-то концов… Я все понимаю, в конце-то концов, или еще пойму, но… Люди — ведь правда?

Кулеба. Будет, парень, ну, будет…

Жолудь. Маша… Маша уже не верила… Как вас зовут? Простите, как к вам обращаться?

Кулеба. Сила Кузьмич.

Жолудь(радостно). Любопытно… Сила, мне нравится, правда…

Кулеба. Враги за глаза меня называют: мощь!

Жолудь. Сила Кузьмич, вы поймете…

Кулеба. …И даже, бывает, в глаза говорят…

Жолудь. …Я устал, я отчаялся, я изуверился… я бы, наверное, плюнул давно и забыл бы… но я представлял гибнущих стариков, женщин, детей и начинал битву заново… Двадцать лет я кричу — никто меня не слышит. И не хотят слышать. Я уже стал думать, что дело во мне: что спасать человечество… Ведь если не избран — тогда все бесполезно? Кто не птица — тот не может отдыхать над пропастью. Так, кажется? В вашем опыте было, наверное: кого-то одного любят, а другого — нет. Кому-то одному дано быть услышанным шёпотом, а кому-то — хоть надрывайся, кричи… Или, тоже известно: одному нет спасения там, где другим ничего не грозит. Скажете, чепуха? Возможно, и да, а, возможно, и нет… Иногда появляется чувство: из физика-теоретика, вдруг, превращаюсь в гуманитария-любителя… Очевидное, вдруг, начинает казаться таинственным… Вдруг, теряю власть над рассудком… Что может быть страшнее?

Кулеба. На, дурачок. Мой платок. Да утрись. Ты весь вымок… Держи, дурачок.

Жолудь. Спасибо, вы добрый… Я — Жолудь. Не вспомнили? Жолудь Владимир Андреевич. Можно — Володя…

Кулеба. Ты — Жолудь?

Жолудь. Я…

Кулеба. Какой такой Жолудь, постой… (Достает телеграмму.) Жолудь… Жолудь…

Жолудь. Вас что-то мучит?

Кулеба. Постой… (Уходит, спустя мгновение возвращается.) Так номера на квартире нет…

Жолудь. Мальчишки сорвали…

Кулеба. Ладно, мальчишки, девчонки… Я — где?

Жолудь. Вы же из Нового Вавилона, так?

Кулеба. Постой… (Опять проглядывает телеграмму.) Жолудь…

Жолудь. Это я вам писал!

Кулеба. Так, Колокольная 34. Где Колокольная 34?

Жолудь. Я вам писал: Новый Вавилон погибнет, если не поверит! Поверили, значит!

Кулеба. Так, без торопежки проверим… (Уходит.)

Издали, слышно, возникает перестук колес.

Жолудь(торопится следом). Это я вам предсказывал, Сила Кузьмич! Это я посылал телеграмму!

Грохочет состав, сотрясая жилище. Появляются Маша и Люся. На лицах, в движениях — покой и возвышенность. Маша достает из шкафа две белых сорочки. Обе, не выпуская друг друга из виду, неторопливо переодеваются.

Обе — два невероятных существа в сером предутреннем свете, кажется, плывут в огромном пространстве жилища. Распахивают окна и глубоко вдыхают прохладу. Наконец, Люся берет Машу за руку и уводит. Состав прогрохотал и стих вдали. Появляется Кулеба. За ним следом — Жолудь.

Кулеба. …Я хозяйственник, парень! Образование, конечно, у меня среднее, но по мозгам мне давно пора академика кинуть. Мозги у меня точные, я хозяйственник. Не гляди так, не думай: это я сейчас мэр, депутат, белая кость, сволочь. До сейчас я четырнадцать лет гаражом заведовал! Я такой парк машин и шоферюг в кулаке держал, парень, что, знаешь… Но даже с моими мозгами я в толк не возьму: ну чего ты от меня хочешь?

Жолудь. Почему вы мне не верите?

Кулеба. А потому что — и все! Отвали от меня! Закрываем дискуссию, все, живем дальше!

Жолудь. Да людей пожалейте, сограждан своих! Сегодня жить с ощущением, будто нам ничего не грозит, что у нас ничего не случится — поймите!..

Кулеба. От меня ты чего хочешь?

Жолудь. Прислушайтесь.

Кулеба. Как? Как??.

Жолудь. Усомнитесь в себе на минуту, прислушайтесь!

Кулеба(вдруг, морщится). Стоп, воняет…

Жолудь. Спасайте людей! У меня доказательства — мало?

Кулеба. Воняет, тебе говорят! Как пометом кошачьим…

Жолудь. Не слышите…

Кулеба. Ох, ты, мужик, надоел… Ты мешаешь, по-доброму я говорю. Честно, подумай, светлое будущее, как говорится, возводить.

Жолудь(странно глядит на Кулебу). Не будет его.

Кулеба. Ладно, не будет, ладно…

Жолудь. Не будет светлого будущего, я сказал.

Кулеба. Но ты меня понял?

Жолудь. Без веры, без смысла — не будет. Без любви, сострадания — не верю. Оттого и тоска, и тоска…

Издали возникает перестук колес. И еще откуда-то издали доносится: «Помогите…» Кулеба убегает. Жолудь стоит и кричит.

История людей — тоска! История молящих о спасении и глухих! История зовущих в рай, но ведущих в ад! История, где каждый любит себя, но не близкого! Не ближнего, но себя! себя!..

Появляется Кулеба с Люсей на руках.

Кулеба. Газ! Газ! Они газ напустили, газ, тебе говорят!.. (Сваливает Люсю на тахту, опять исчезает.)

Жолудь пытается Люсе помочь.

Люся(откашливается, бьется и бьет Жолудя по лицу). Дурак, ты дурак, отпусти! Какой же ты дурак! Какие же вы все дураки… Господи, какие же, Господи…

Появляется Кулеба с бездыханной Машей. Поезд за окнами грохочет, сотрясая жилище. Жолудь, завидев жену, кидается к ней, отталкивает Кулебу и страшно кричит: «Маша! Маша!! Маша!!!»