Дважды рожденный (СИ)

Глава 13

В зале совета его уже почти привычно встретили трое очень недовольных и мрачных мужчин. Сам дед Маркел, как и прежде, изображал статую самого себя, никаких эмоций на его темном лице не читалось. Его брат, первый советник и казначей, сидел непривычно растрепанный, со спутанной бородой и красными, не пойми от чего, глазами. Глава дружины — Поликарп Маркелович выглядел огорченным и недовольным.

Март готовился к разным сценариям разговора, но то, с чего он начался, его искренне удивило.

— Ты куды моцоциклу дел, шалопута⁈ — с ходу заорал на него Акинфий, в напускной панике схватившись за голову и коверкая непривычные слова, — уж часом не разбил ли дорогушшую вещь?

«Ишь расшипелся, сребролюбивый ты наш… аки аспид…»

— Уважаемый, а ваше какое дело? Мотоцикл мой, делаю с ним, что пожелаю.

Акинфия едва удар не хватил от возмущения. Он весь покраснел, жилы на шее и лбу напряглись и явственно проступили.

«Как бы его инсульт не хватил… не-е-е, этого ничем не проймешь, всех переживет… к слову, а ведь ни он, ни его жена, ни дети, ни внуки от заразы не погибли, так, болели вроде, но все поправились… интересное кино… есть, о чем подумать на перспективу».

Стукнув кулаком по столу, младший брат главы клана, брызжа слюной, заорал.

— Хоть где ищи, а чтоб через час шиабевский колесник тут был! Слышишь, Мартяшка? Или худо тебе будет, неслух!

«А это я удачно байк у Баса оставил, вот так проснулся бы, а машинка ушла с концами… дела…»

Акинфий, оглянувшись за поддержкой к старшему брату и по каким-то неявным знакам поняв, что тот его одобряет, снова набросился на Марта.

— Ты, шалопута! Куда полез, нищеброд! Шибаевы нас в дерьмо закатают…

— Уважаемый, зачем так горячиться, всегда же есть разумный выход…

— А, вот как заговорил, когда оскорбление смертное Емельяну Авдеевичу нанес и купленное за три фунта Груза отнял, о том не думал?

— Тогда я другим был занят — честь нашего города и рода защищал…

— Значит, слушай сюда, сиротинушка. С выбором нынче у нас негусто. Если ты сегодня же не вернешь машину и не повинишься перед Шибаевыми, то останется два пути, и оба для тебя плохие. Или война с сильнейшим кланом во всем уезде. И Вахрамеевым тогда точно крышка, потому что город за нас не вступится, а уж когда они тебя живьем споймают, то поверь, умирать будешь долго и мучительно. На ремни тебя распустят, это они умеют. Или мы тебя сами с головой выдадим Шибаевым. Прямо сейчас. И знаешь что, я склоняюсь ко второму варианту.

— Воевать — это совсем ни к чему, — ничуть не потеряв хладнокровия и выдержки, спокойно ответил Март. — Но и выдавать меня тоже некрасиво, урон чести рода Вахрамеевых, как потом в Таре семья наша жить будет? Все же знают, что я не виноват. Но не про то разговор.

Оглядев сидящую перед ним тройку вождей клана, он спокойно произнес:

— Раз такие дела, то прошу внести в протокол, что я самовыпиливаюсь, — поняв, что дед и все остальные не уразумели смысла сказанного, пояснил, — то есть вычеркиваю себя из списков концессионеров и почетных членов клана. С правом сохранить фамилию и прочие положенные мне регалии как герою, чемпиону, обладателю значка «Лучший стрелок» и просто отличному парню.

Поняв, что слишком лихо закрутил формулировку, упростил и повторил еще раз, глядя прямо на родного деда — главу клана:

— А вы объявите меня изгоем и с позором выгоните из семьи. Я возьму свои вещички и свалю на первой космической куда подальше. Больше меня не увидите.

— Да? Лучше все же сдать тебя Шибаевым, больно непочтительно ты с главой рода речи ведешь, — опять встрял в разговор Акинфий.

— Так ведь я теперь почти изгой… И вы для меня просто чужие люди, хоть и по крови сродственники… Нет, сдавать вы меня не станете, не блажи, старый. Даже твои сыновья такой приказ выполнять не враз захотят, а другие и подавно вязать меня не станут. И накой тебе, дед, — снова обратился он к Маркелу, — так свой авторитет ронять? А нашим скажешь, уберег пацана, он шустрый, бедовый, не пропадет. Можешь даже им намекнуть, что денег в дорогу дал. Но это на твое усмотрение.

Дед, впервые отреагировав на его слова, свирепо раздул ноздри и сжал тяжелые кулаки, видно было: еще капля, и он взорвется, и тогда будет «ой». Но тут Март уже и сам остановился. Хватит жрука[1] дразнить… Поэтому просто стоял и ждал ответа. Наконец, дед поднялся из своего кресла и с почти физически ощутимой весомостью вынес приговор:

— Ты извергнут из рода. Убирайся прочь.

— И вам не хворать. И вот еще что. Против рода никогда не встану. Разве что вы первые ударите. Тогда уж не обессудьте. Но, верю, до такого не дойдет. Все, я пошел. Честь имею.

На душе у Марта все равно было тоскливо. Быть изгнанным из семьи — то еще удовольствие, как он теперь отчетливо понял. Но деваться некуда, иного пути к своей цели обстоятельства ему не оставили.

Оставалось прихватить собранные загодя вещи, надеть под куртку добытый в недавнем бою бронежилет, забрать свое оружие и навсегда покинуть родной дом.

Зайдя в свои апартаменты, он, запустив пятерню в торчащие проволокой волосы и расчесав зудящую кожу, немного изменил план. Куда ему спешить? И зачем? Разве он — беглец или осужденный преступник? Правда осталась за ним. Так что пошли все лесом. А он пойдет и хорошенько помоется. Тем более что и времени до назначенного Фадеем Басаргиным часа оставалось еще порядочно. Забрался в ванну, включил горячий душ. С потоками исходящей паром воды из лейки вместе с потом и грязью постепенно уходило и напряжение от пережитого.

Тем временем новость об изгнании Мартемьяна мигом облетела весь клан. У кого-то она вызвала вздох облегчения, но таких сыскалось немного. Некоторые из числа самых дисциплинированных просто приняли приговор главы к исполнению, не желая никого осуждать или обсуждать. Но для большинства такой исход дела стал крайне болезненным и мало приемлемым. Раздались даже голоса против большака. Особенно среди молодежи, для которой Март за последние дни стал героем и образцом. Часть из них были на Встрече и лично свидетельствовали о поступках родича. Так что в доме Вахрамеевых назревал почти настоящий бунт.

Март ни о чем подобном и не подозревал. Выбравшись из душа, он, напевая негромко накрепко прицепившуюся с ночи мелодию про нежный запах тубероз, и про мужество и честь быть таким как есть[2], вдумчиво, без суеты выбрал комплект чистых, лучше всего подходящих для быстрой езды вещей и оделся. На прощание еще раз подошел к окну, посмотрел на родной город с высоты. И тут снаружи постучали.

— Да что такое, вообще, тут происходит? Меня когда-нибудь оставят в покое? Или так и будут ломиться в комнату до последнего?

Откинув засов, обнаружил за порогом сразу четверых двоюродных братьев. Все они были на год-два младше Марта и еще учились в старших классах.

— Можно мы к тебе зайдем? — взял на себя инициативу Денис Миныч, он же Денька, старший сын погибшего в недавнем бою родного дядьки Марта.

— Проходите, конечно. Присаживайтесь, братцы, угостить мне вас нечем, в доме шаром покати. Разве что воды могу предложить.

— Спасибо, не надо, — отозвался, набычив широкий лоб, Денька, — мы к тебе пришли, потому что не согласны с дедом! Нельзя предавать своих. Один за всех, все за одного! Драться так драться, верно я, братва, говорю?

Остальная троица, горя глазами, энергично закивала тяжелыми, вахрамеевскими головами.

— Братцы вы мои дорогие, — в сердце Марта кольнуло, а на душе стало очень тепло, так что он едва не пустил предательскую слезу. — Век помнить ваши слова буду. В любой беде к вам приду, только позовите. Богом клянусь. Но нынче уже не изменить ничего. Я должен уехать из Тары.

— Возьми нас собой. Мы не хотим тут оставаться.

— Нет, так не получится. У меня ж не грузовик, а мотоцикл. Да и вам еще подрасти надо. Опять же волю родительскую нарушать невместно.

Парни свесили горячие головы.

— И чего тогда делать?

— Думайте. Учитесь. Вот, техникой займитесь, за ней будущее. Это я вам точно говорю. Водить я вас обучить уже не успею, сами ищите способ. Все в ваших руках, братцы.

Раздалось сдержанное покашливание, и все разом обернулись ко входу, на котором уже некоторое время стоял и слушал их разговор сам дядька Поликарп.

— А ну брысь отседова, бунтари недорослые! — рявкнул он на них. А когда парни рванули наружу, сам же и остановил их. — И впредь, коли уж заговорщицкие беседы вести надумаете, хоть дверь-то закрывайте, олухи!

Сам Поликарп Маркелович собственному совету последовал со всей тщательностью.

— Ну-ка, сокол ты наш ясный, пойдем, поговорим чуток.

Отведя племянника к самому окну, он, не повышая тона, негромко принялся говорить.

— Дел ты навертел, Март, столько, что и за месяц не разгрести.

— Понимаю.

— Много ты понимаешь, — с прорвавшейся досадой укорил его дядька, — молодо-зелено. Какого стрелка клан лишился! Да не о том речь. Отстоять тебя не мог. Нынче столкновение с Шибаевыми для нас равно смерти. Тут Акинф все верно сказал. Им даже не понадобится башню штурмовать, просто отрежут нам все колодцы и угодья. И амба. Без товаров, получаемых за Груз, нам не выжить. После гибели твоего отца и Мины, ранения Гришки мои позиции слабеют. А тут еще лучшего стрелка изгнали… Отец про свою вдовушку только и думает. А дядька Акинф все к своим рукам норовит прибрать. Понимаешь, каково? Тут еще и крыса-подсыл в доме завелась.

— Да, Зотей мне о том весть передавал.

— Да, я просил его с тобой поговорить, объяснить толком, чтоб дров не наломал… Да какое там… с самого малолетства ты такой был. Птицу по полету узнают. А ты и мальцом ровно лебедь среди гусей гляделся. Ну, видно судьба такая. Прости за все, Мартемьян. Не смог я обещание, данное твоему отцу — брату моему, выполнить. Не позаботился о детях его.

— Дядя Поликарп, не суди себя. Ты все сделал, как надо. Это я сам так решил. Других вариантов не осталось. А мне очень надо в небо.

Дядька молча покивал, потом сжал его плечо.

— Тогда держись. За облака путь не легок. И знай, когда и если наступит день, стану главой рода, то опалу с тебя сниму.

— Принято, Поликарп Маркелыч. И спасибо. Вот еще что, я только сегодня понял. В семье Акинфа никого умерших от эпидемии нет. Болели вроде много, а по оконцову… Такая удача, что даже не верится… Ты подумай на этот счет, дядя Поликарп.

Оставшись, наконец, один, он некоторое время просто сидел, переваривая произошедшее и стараясь восстановить равновесие изрядно раскачавшейся нервной системы. Потом огляделся еще раз, закинул рюкзак на плечо, оставил ключи на столе и, не закрывая дверь, шагнул за порог.

Спускаясь вниз, размышлял, двинуть ли сразу к бронированному тамбуру, или все же завернуть на лестницу, ведущую вниз, в оружейную. Недавний разговор с дедом Каллистратом не задался, но и уйти вот так, не сказав ничего, было совсем уж криво.

«Зайду, перекинемся парой слов и все, на волю, в пампасы». Толкнув тяжелую дверь, он оказался в родной и привычной обстановке берлоги старого инвалида.

— Деда, я попрощаться зашел…

— Это ты верно сделал, внучек, — радостно встретил его старик, на лице которого появилась жутковатая гримаса, заменявшая улыбку, — Ты не стой, проходи, садись. Не спеши. Я все знаю. Так что не трать время попусту. Лучше послушай меня. Только для начала скажи, ты позавтракал?

— Нет.

— Тогда вот, держи тебе угощение.

И оружейник выставил на стол очевидно собственноручно, широкими ломтями, по-мужски нарезанные бутерброды, с неровным слоем масла, и целыми брусками сыра и копченого мяса.

— И еще пара вареных вкрутую яиц тебе припас. Съедай все без остатка. А тем часом слушай меня внимательно.

Он покрутил в своем калабасе серебряной трубочкой-бомбильей, потянул немного мате и, откашлявшись, продолжил.

— Я тебе в прошлый раз не ответил, потому что думал — блажит парень на адреналине… дурь юношеская, проще сказать. А ты вон каков оказался. И рука, и голова, и характер. Все при тебе. И мечта есть. Далеко пойдешь, если не собьют на взлете. Запределье — оно ведь не медом намазанное. Там дела варятся почище наших. Правда, и ставки много выше будут. Но и падать больнее. Вишь, как меня угораздило! До сих пор как крыса, в угол забившаяся, сижу тут. Нос наружу не показывая, чтобы старые враги не сыскали и не добили. Ты верно рассудил. Рахдониты на свои корабли большие — дас химмелн, — он без малейшего акцента произнес чужое название, — бывает, берут и пассажиров, понятное дело, за плату в фунтах Груза. Так что выбраться с нашего осколка можно. Если очень захотеть. Еще есть вариант пробиться к ним в наемники для начала. В охрану или штурмовики. Ты стрелок талантливый, могут и взять. Но я среди них никого уже не знаю, много времени прошло. Так что сам ищи подходы и контакты. А вот если повезет и доберешься до «Гадкого койота», то разыщи Сан Саныча — Шурави, его там все знают. Если старый хрыч еще жив, а чего с ним может сделаться? Он еще нас всех переживет. То передашь привет от Кержака. Он поймет. Ты пока не сообразишь, чего да как, просто запоминай наизусть, память-то у тебя молодая. Пусть скачает архив закрытый, с паролем. А дальше, как карта ляжет.

— Деда, а в чем архив-то? — с набитым ртом промычал Март.

— Ишь, вот лихо голову включаешь! Молодец! Все верно. Нужен носитель. Дам тебе вот такой браслет-комм. В нем и папка с архивом, и часы, и карта с инерционной системой навигации. Никогда с ней не заблудишься, разве что иногда надо уточнять место по приметным ориентирам. В этом приборе чего только нет. Хорошая вещь. Полезная. Вот так включать главное меню, так выбирать разделы. Тут все просто, — старик, ловко тыкая пальцами в экран, показал основные действия, — Запомнил?

— Вроде да, — не слишком уверенно ответил Март.

— Имя свое назови полное.

— Мартемьян Вахрамеев.

Старик что-то нажал в меню, экран мигнул зеленым и погас, пискнув под конец.

— Вот, так-то лучше. Ниче, разберешься потихоньку. Голова у тебя светлая. Если что, они тебе сами подскажут. Там и голосовая система прошита. Теперь она знает, что ты ее хозяин. Все. Носи, внучек, на здоровье. Только до поры прикрой рукавом, а лучше завяжи платком, чтобы никто не видел.

И старик надел на левое запястье Мартемьяна увесистый гаджет с широким, забранным в противоударную пластиковую рамку корпусом. Щелкнул замок.

— Теперь он твой. Разве что сам захочешь кому передать. Учить тому не буду, ни к чему оно тебе. Владей! Снимать с тебя его бесполезно, сгорит. И вот еще одно устройство, — он положил на стол компактный аппарат размером с классический айпод. — Это электронная отмычка. Лежала у меня столько лет без толку. А тут гляди-ка и сыскала себе нового хозяина. Прицепи ее чехол на пояс себе. Он очень прочный, проверено, не разобьется. В Запределье повсюду замки. И чаще всего они с бесконтактными ключами. Много непонятных слов сейчас говорю, но ты просто запоминай, потом все сам поймешь. Эта вещица тебе наверняка пригодится, и не раз. Только базы в ней давно устарели. Найдешь, где обновить, и вообще хорошо. Но перед другими не свети, ну, ты и сам понимаешь…

— Ну, спасибо тебе, деда. Никак я такого не ожидал…

— Это еще что. Я тебе и припасов на дорожку заготовил. Сыра, мяса вяленого, сухарей. Подожди, это еще не все. Вот тебе: тыква, трубка и мешочек с мате. Будешь заваривать и вспоминать деда Каллистрата.

Старик отдал Марту свой гостевой, второй комплект для чая. Обнял, перекрестил.

— А теперь иди. Долгие проводы, лишние слезы.

Март, было, поднялся, но дед жестом остановил его.

— Вот чего. Если с Шурави не заладится или не застанешь, можешь к хозяину подойти. Кличут его Питер, мать его, Машина-Бомбер. Второго такова нет, так что сразу узнаешь. Скажи поклон, мол, от Краба.

— А как же Кержак?

— Для всех свои слова заветные имеются. Сам понимать должен. Навроде пароля.

Март понимающе качнул головой и задал второй вопрос.

— Его зовут Питер? Так он рахдонит?

— Да вроде нет, хрен его поймешь. Похож ты на него чем-то, такой же сокол шизый.

— Так он лётчик, — обрадовался Март.

— Скорее налетчик. С виду добрая душа, но ты на то не ведись. Бомбер мужик крутой, жёсткий, но слово коли даст — кремень. Глядишь, и поможет чем.

Поднимаясь по ступенькам, Март в некотором обалдении обдумывал итоги такой неожиданной и плодотворной встречи. «Значит, говорите, Запределье? И гаджеты продвинутые, судя по всему, с автономной интеллектуальной голосовой системой? Некисло. Еще и отмычка мудреная. Да, очень не прост оказался наш дед Каллистрат. А глава рода его в советники не взял… Умное решение, что еще сказать. Но это уже в прошлом. Тут другое интереснее. Что такое 'Гадкий койот»? И где это находится? Костыль сказал, когда доберусь. Выходит, мимо него не проскочишь? Да уж, накидал старик загадок. Но какие горизонты открылись, просто закачаешься…

Выбравшись во двор, он увидел собравшуюся там сильно поредевшую за последний год большую семью. И все равно их оказалось порядком. Человек пятьдесят, не меньше. Правда, бойцов едва дюжина. Мужчины и женщины, молодые и уже в возрасте. Родные, двоюродные сестры и братья его отца. Изрядная часть многочисленного потомства прадеда — Ивана Вахрамеева.

Впереди остальных стояла жена дядьки Поликарпа — Мария Ильинична. В руках у нее была древняя, потемневшая за столетия икона святого апостола Варфоломея — покровителя их фамилии. На лицах у большинства читалась печаль и сожаление. А вот осуждения или торжества от его ухода заметно не было ни у кого. Может быть, такие просто не пришли? Здесь ведь были не все.

Отдельной группой собрались парни — его брательники и несколько примкнувших к ним самых боевых сестренок, осмелившихся выразить открытый протест. В их ясных очах, яростно горящих праведным гневом, читались возмущение и вызов.

К горлу внезапно подступил ком. Ноги словно приросли к родному порогу. Пересилив себя, сделал первый шаг, следом еще один и еще. Выйдя на середину, он поставил мешок на землю, с земным поклоном, как и положено, перекрестился на образ апостола. В последний раз обратился к своей семье.

— Не поминайте лихом, родные!

И пошел к распахнутым воротам. Своей дорогой. Он уже не увидел, как старшие благословляли его крестными знамениями, а молодняк кланяется в ответ.

Когда створки за ним с тяжелым железным лязгом закрылись, он окончательно понял, что вот теперь точно все. Оставалось только забрать мотоцикл и рвануть в пампу. Без оглядки.

До мастерской добрался быстро. Большого опыта определения хвостов ни в той, ни в этой жизни у Марта не было, но, как ему показалось, слежки не велось.

— А, Мартемьян. Ну, принимай работу, стрелок! — вместо приветствия указал Фадей Басаргин на байк стоящий с уже прикрученными канистрами. — Да, поработать пришлось. Но в срок уложились. Наше слово твердое.

— Вижу, что все сделано, как надо. Спасибо вам, дядя Фадей, Вася!

— До встречи, дружище, — облапил его Бас. — Ты, давай, береги себя, даром не рискуй.

— Ага, говорила мама летчику, летай, сынок, пониже и потише… ладно, все, пора мне.

— Присядем на дорожку, по обычаю, — вмешался в их болтовню Басаргин-старший.

Сели, помолчали несколько долгих мгновений. Потом Март поднялся, хлопнув ладонями по коленям.

— С Богом. Погнали!

— Отворяй ворота, сынок! Только глянь сначала, все ли там чисто.

— Порядок, — Бас могучей рукой распахнул створку, — Пришли весточку, как устроишься? И вот еще, держи очки мотоциклетные. У тебя нет, а как ты по степи без них?

— Вот за это отдельное спасибо, дружище.

Мотор завелся сразу, сыто заурчав. Газ, еще газ и машина рванула с места, как на гоночном треке. В утренней тиши промелькнули знакомые улицы, вот уже и пампа развернулась перед ним вовсю свою исполинскую и безграничную ширь. Он не оборачивался. Впереди был долгий путь.

Тара осталась позади. Теперь уже навсегда.

[1] жрук — самый свирепый и опасный хищник пампы, отличается крайне злобным нравом.

[2] строчка из песни «Южная прощальная» А. Градского.