Двести' (No A, август 1994)

****************************************************************

Д В Е С Т И

_______________

Журнал под редакцией

Сергея БЕРЕЖНОГО и Андрея НИКОЛАЕВА

No A

август 1994

****************************************************************

0titul.200 Оглавление

1editors.200 Колонка редакторов

2bugrov.200 Памяти В.И.Бугрова

Сергей Бережной

Андрей Балабуха

Андрей Чертков

Борис Миловидов

3awards.200 АЭЛИТА-94

БЕЛЯЕВСКАЯ ПРЕМИЯ-94

4lazarch.200 C.Бережной.

"Миры великой тоски"

(о творчестве А.Лазарчука)

5perumov.200 А.Николаев

"Кто скрывается под

псевдонимом "Ник.Перумов"

С.Переслегин

"Лефиафан", бывший "Фатерлянд",

или Повторение пройденного"

Н.Рязанова

"Мифы Четвертой Эпохи"

Н.Перумов

"Автор устами героя,

или Семь упреков госпожи Резановой"

6nebula.200 М.Бишоп

"Кому она нужна, эта "Небьюла"?"

7letter.200 "ИНТЕРПРЕССКОН-94" в откликах

Письма

Р.Арбитман (Саратов)

В.Окулов (Иваново)

Н.Горнов (Омск)

П.Вязников (Москва)

А.Лазарчук (Красноярск)

М.Успенский (Красноярск)

Э.Геворкян (Москва)

А.Больных (Екатеринбург)

Статьи

С.Логинов (Санкт-Петербург)

"Сор из избы, или История

бронзового пузыря"

В.Владимирский (Санкт-Петербург)

"Зверь пробуждается?..

Зверь умирает?.."

Н.Перумов (Санкт-Петербург)

"Исповедь аутсайдера"

В.Казаков (Саратов)

"Раз, два, три - солнышко, гори?"

Б.Штерн (Киев)

"Открытое письмо"

8dialog.200 "Пейзаж после битвы"

Диалог Б.Стругацкого и А.Столярова

9vopr.200 Анонс

"Чертова дюжина неудобных вопросов

Борису Натановичу Стругацкому,

члену жюри премии "Странник"

Редакция выражает искреннюю благодарность

Андрею Евгеньевичу Черткову

за неоценимую помощь в работе над журналом.

Покровители журнала:

издательство под руководством

Александра Викторовича Сидоровича

издательство под руководством

Николая Юрьевича Ютанова

КОЛОНКА РЕДАКТОРОВ

Сергей БЕРЕЖНОЙ

"Рок-н-рол мертв, а мы - еще нет..." БГ лукавит. Пока он держит в руках гитару, рок-н-рол жив.

С фэндомом та же самая история. "Стаж-Птица" многократно заявляла о смерти фэндома. Но пока она выходила, фэндом был жив. Он был жив хотя бы тем, что читал "СП".

По-сути, именно "Страж-Птица" спасла российскому фэндому жизнь в ту эпоху, когда с треском рвались связи между клубами, фэнами, авторами. Фэнзины исчезали один за другим, для поездок на коны не было денег, исчезновение почты стало не исключением, но правилом. Хуже того практически исчезла отечественная фантастика, фэнам оставалось только перечитывать давно изданное - или пытаться удовлетворить сенсорный голод изданной стотысячными тиражами фээлпешкой. Убогая замена, на мой взгляд.

Фэндом не умер, потому что смеялся. Смеялся над собой, читая "Страж-Птицу". Радостно хохотал, перечитывая "Понедельник начинается в субботу". Издевательски ржал над идиотизмом переводчиков-дилетантов.

Он выжил. Дурные времена позади. Ушло в прошлое кошмарное ощущение своего бессилия. Впервые я испытал его, когда мне не удалось оттиражировать тридцать второй "Оверсан-информ"... Жуткое чувство. Стена. Бетон. Безнадега...

"I'm breaking the wall"... Каждый раз, когда я смотрю "Стену", я вспоминаю тот ноябрь девяносто первого. Сначала я вспоминал его с ужасом. Потом ужас потускнел, съежился и издох. Прошло почти три года. Всего. Совсем немного, в общем-то... Но все изменилось.

Вы чувствуете, как все изменилось?.. Или для этого нужно два года просидеть в Севастополе, отрезанным от всего, что ты любишь - от людей, книг, перемен,- от всего! - и лишь после этого, перебравшись в грохочущий жизнью Питер, почувствовать руками то самое, настоящее СВОЕ дело?..

А начав, так трудно остановиться... Поэтому я не боюсь, что наш с Андреем новый журнал погибнет от облома. Когда-нибудь, конечно, он исчерпает себя. Но тогда непременно появится что-то новое...

Что? Поживем - увидим...

Андрей НИКОЛАЕВ

В марте 1988 года вышел первый номер фэнзина "Измерение Ф", который издавали в Санкт-Петербурге (тогда еще Ленинграде) Андрей Николаев и Леонид Резник. Тогда же вышел первый номер "Оверсана", издаваемый в Севастополе Андреем Чертковым и Сергеем Бережным. В начале девяностого года Леонид Резник эмигрировал в Израиль, а Чертков переселился в Питер. Николаев стал издавать "Сизиф", Бережной - "Фэнзор". В декабре 1990 года Сергей Бережной гостил в Питере и как подарок Черткову Николаев и Бережной за ночь сделали "Оберхам" (никогда не забудем ту ночь, когда мы безудержно смеялись, не давая людям спать). "Оберхам" предназначался для одного Черткова, но был размножен по просьбе нашего давнего друга Сидоровича и разослан по городам и весям. Имел успех. Вышло три-четыре номера и... И наступили новые времена. Умер "Сизиф". Умер "Фэнзор". Бережной пытался выжить в самостийной Украине, Николаев все внимание уделил "Интерпресскону". И вот весной 1994 года Бережной вслед за Чертковым перебирается в Питер. И - "Сидоркон-94". Как следствие - рождается журнал. Над названием голову не ломали. Но! То, что мы хотели бы делать (и то, что сделали в том номере) не укладывается в достаточно тесные рамки "Оберхама". И вот новый журнал наследник по прямой всех вышеназванных (вдобавок "Интеркомъ" - родной дядя!).

И напоследок. Знали бы Вы, господа, как трудно, как невероятно сложно в нашей стране, просто невыносимо - не издавать журнал. Как отвратительно вздыхать над каждым попадающим в руки прекрасным материалом и откладывать его "до лучших времен". Это поистине тяжело. И как счастливы мы теперь, вновь обретая голос. Все технические трудности (если вдруг они возникнут) померкнут перед счастьем доставить Вам, господа, несколько приятных минут.

ПАМЯТИ

ВИТАЛИЯ ИВАНОВИЧА БУГРОВА

(14 мая 1935 - 24 июля 1994)

Сергей БЕРЕЖНОЙ

Я написал эту песню давно.

Она написалась сама собой, как обычно пишутся только лучшие песни. Она написалась так, потому что я точно знал, для кого я ее пишу:

Настройтесь на свердловскую волну

И стрекот всех кузнечиков эфира

Пропустит вдруг: "Я жду тебя, мой милый..."

И ты поймешь, что медлить ни к чему,

Что где-то далеко, в горе из малахита

Ждет именно тебя среди высоких круч

Хозяйка той горы колдунья Аэлита

И только у тебя к ее богатствам ключ...

На моей второй "Аэлите" мне так и не удалось спеть ее в его присутствии. Не получилось. Что ж, подумал я, успею.

Прошло пять лет. Мы встречались на Ефремовских Чтениях и "Интерпрессконе" в Питере, на других съездах и конференциях - и под рукой всегда не оказывалось гитары, или мешало еще что-то, или... Ладно, думал я, ладно, успею!

...Закон пути немыслимо суров:

Мы делим расстояние на скорость,

Высчитываем время, словно корысть,

Молитвами торопим бег часов.

Там где-то замок есть из теплого гранита,

И обвился кольцом вокруг стены дракон...

А в замке том грустит принцесса Аэлита

Ей страшно без тебя в огромном замке том...

На этом "Интерпрессконе" я как-то в разговоре упомянул об этой песне. Должен приехать Виталий Иванович, сказал я. У меня давно припасен для него подарочек. Если он приедет, я на концерте специально для него спою...

...Посадка. Самолет на полосе.

К перрону подкатил свердловский поезд.

Ямщик заткнул двугривенный за пояс

И звездолет в Кольцово мягко сел.

И вот - в конце пути - последняя молитва:

Прими нас и спаси от будничного сна,

Прекрасная, как жизнь, богиня Аэлита,

Распахнутая в мир свердловская весна!

Он так и не приехал...

Андрей БАЛАБУХА

ХОТЬ ЧТО-ТО ИЗ ТОГО, ЧТО НЕ УСПЕЛ СКАЗАТЬ...

Говорят, если, дожив до сорока, просыпаешься однажды и обнаруживаешь, что у тебя ничего не болит, - значит, ты уже на том свете. Не знаю, может, поборникам модного ныне здорового образа жизни и удается отдалить этот рубеж. Но даже если так, не могу представить себе, чтобы кому-то удалось избавиться от боли памяти. В разном возрасте всякий из нас начинает вести собственный мартиролог - и чем позже, тем лучше! - но все мы рано или поздно приходим к тому, что вес его на душе начинаешь ощущать постоянно, как некую неотъемлемую часть самого себя. Как четки, перебираешь имена.

Дима Брускин, переводчик Лема, бессменный секретарь клуба фантастов в "Звезде",- именно он и ввел меня туда в шестьдесят первом...

И Дед, Илья Иосифович Варшавский, постоянный председатель этого клуба, а потом, уже в конце шестидесятых, первый руководитель семинара молодых фантастов в Союзе писателей...

И Георгий Сергеевич Мартынов - трагически не реализовавший себя писатель и до конца реализованный человек.

Четки, четки...

Евгений Павлович Брандис и Владимир Иванович Дмитриевский. Лев Васильевич Успенский. Геннадий Самойлович Гор. Александр Мееров. Александр Шалимов. Сергей Снегов. Дмитрий Биленкин и Роман Подольный. Олег Соколов - эпоха "Искателя"... Витя Жилин, так и не успевший подержать в руках собственной книги; нет ее по сей день...

Четки, четки... И не все ведь названы, а лишь малая часть, и о каждом хочется сказать и рассказать, и каждый - по-своему - болит в памяти, и с потерей каждого сжимается твой собственный мир, от которого отсекаются все новые и новые части, и ничто не забывается, а лишь отступает вглубь, и хоть рана со временем затягивается, но остаются рубцы, и ноющую их боль при всяком движении может заглушить лишь одно свежая рана.

И вот теперь - Виталик. Виталий Иванович Бугров.

Каких-то несколько дней назад говорили по телефону. Жалел, что не сможет приехать на вручение Беляевской премии. Рассказывал об "Аэлите". Строил планы. А теперь сидим мы с Володей Михайловым - и вдруг звонок. "Виталий Иванович умер". Может, потому что своими глазами не видел - отказываюсь верить до сих пор. Что-то протестует внутри. Не может и не хочет принять. Хотя умом и понимаю: факт. Непреложный и неотменяемый. Какая там, к черту, расширяющаяся вселенная - сжимающаяся она. И с каждым разом - все больнее.

Друг о друге мы узнали тридцать с лишним лет назад. Не помню точно, какой это был год - кажется, шестьдесят второй. "Уральский следопыт" объявил тогда конкурс на лучший фантастический рассказ, и я решил рискнуть. Написано было немного, да и посмотреть сейчас - сплошное детство: повесть - фантастико-историческая - об инках и несколько рассказов. И вот последний из них и послал. А Виталию - он не работал еще в те поры в "Следопыте", даже не помышлял об этом, а сам грешил помалу фантастикой, даже рассказ один опубликовал - поручили написать обзор по итогам конкурса. И моему рассказу, оставшемуся, разумеется, неопубликованным (да и не стоил он того!) Виталий посвятил в своем обзоре абзац. Чем-то ему неумелый этот опус приглянулся-таки. А потом, в шестьдесят восьмом уже, встретились впервые, превратив заочное знакомство в личное. Встретились здесь, в Питере, у меня дома, и проговорили весь вечер и полночи, и было выпито немало кофе и не только кофе (хотя кофе, все-таки, больше - по этой части Виталик уже тогда не знал себе равных); и как-то сразу возникла взаимная симпатия, которая потом, годами, превращалась в переписке - встречи-то редки были, всю жизнь так! - сперва в приятельство, а потом и в дружбу. Встречи! Да за все время, если вести отсчет с шестьдесят восьмого, месяцев семь-восемь с трудом наберется - и это за четверть-то века... И месяц из них - на том, первом, семьдесят шестого года Всесоюзном семинаре молодых фантастов и приключенцев в Москве, в общаге Литинститута на проспекте Добролюбова, где мы с Виталиком положили начало традиции, с тех пор неукоснительно соблюдавшейся - на всех конвентах, семинарах, совещаниях и так далее, куда мы попадали оба, селиться в одном номере (или, если номера оказывались, по счастью, одноместными - рядом). Правда, в тот раз Виталику здорово не подфартило: язва желудка, как ни пытался заглушить ее, проклятую, поглощая фантастические порции мороженого, все-таки привела его к Склифасовскому, и, возвращаясь в Питер, я оставил его там. Больше того: увлеченный делами, даже не успел заехать попрощаться - и потом много лет казнил себя за это, хотя сам Виталик ни разу мне того лыка в строку не поставил...

А по другой традиции, ежегодно приезжая в Питер, Виталик всякий раз останавливался у меня. И тогда начинался пир общения - на любые темы, как правило, отнюдь не всухую да не натощак, но главным явством всегда были именно беседы: о литературе и о фантастике в частности, о философии и психологии, политике и любви...

Кстати, о любви. Несовременный он человек, Виталий. К счастью. Никогда не забуду одной его фразы: "Фантастика - самая целомудренная литература". Не всегда это, может, справедливо (не о Вилли Коне говорю и та НФ, что настоящая литература, отнюдь не всегда является пуританской). Но ведь и целомудрие - не привилегия евнухов и импотентов: даже самые пылкие любовные сцены можно писать воистину целомудренно - на том и проверяется подлинный писательский талант. И вот что любопытно: Виталик, человек мягчайший, образец толерантности, умница и врожденный интеллигент, в этих вопросах умел проявлять удивительную твердость. И когда готовил к публикации мой "Майский день" (так в "Следопыте" и не появившийся, но в том не наша с ним вина), заставил-таки меня убрать один фрагмент; потом его трижды выкидывали и в "Детгизе", и в "Молодой гвардии", но если там я на редакторов злился, всякий раз напоминая мееровские слова, оброненные как-то во время работы над "Летающими кочевниками": "Для "Костра", а не для кастратов!" - то на Виталия обижаться мне и в голову не приходило. И не по дружбе, а потому, что свои редакторские требования он умел всегда сформировать столь тактично - если даже и не принимал их в душе, то уж горечи никакой не оставалось. И вообще, редактором он был, что называется, милостью Божией.

Редакторское племя делится на три клана: таланты, активисты и лентяи. Последние - самые безобидные, ибо никогда ни во что не вмешиваются, но и проку с них нет, хотя из зол и являют они собой меньшее. Страшен активист, который вмешивается во все подряд, перекрашивает брюнеток в блондинок, потому что они ему больше нравятся, перекраивает фразы на свой вкус - словом, избави Бог! Виталик был талантом. Он находил автора и произведение. И потом уже не трогал без нужды. За все мои "следопытовские" публикации он единственный раз позволил себе изменить в рассказе одно слово - и я ему благодарен за это до сих пор, настолько точнее и емче стала фраза... Но все-таки двух-трех редакторов такого класса я за свою жизнь встречал. Феномен же Бугрова - уникален. Потому что этот литсотрудник провинциального журнала (заведущим отделом и членом редколлегии он стал ох как поздно!) был нашим отечественным Кемпбеллом-младшим; понятия Бугров и фантастика для нашего поколения стали неразделимы. Объективно: автор чуть ли не единственного опубликованного рассказа; редактор, ведущий отдел фантастики в региональном юношеском журнале; библиограф, частично в одиночку, частично вместе с Игорем Халымбаджой составивший лучшую на сегодня библиографию отечественной НФ; критик, выпустивший две книги - "В поисках завтрашнего дня" и "Тысяча ликов мечты"; наконец, составитель многих сборников - последняя его работа, шеститомник Александра Грина, стоит сейчас передо мной... Много это? Мало? Не берусь судить. Но Бугров-то не только все это. Бугров - это эпоха. Это - призвание. Представить себе не могу, какой была бы наша фантастика, лишись она этого тихого, неприметного на первый взгляд человека. И это отнюдь не преувеличение: Виталик был не единственным, разумеется, но одним из очень и очень немногих китов, державших на своих спинах мир отечественной НФ. И так - четверть века кряду.

Но не о том сейчас речь. Даст Бог, напишу еще о нем когда-нибудь статью - и не для того лишь, чтобы сквитаться за предисловие к последней моей книге, а потому что роль Бугрова в истории нашей НФ и впрямь нуждается в серьезном и пространном разговоре. И таком, что не под силу кому-нибудь одному. И еще не для того, чтобы сказать в его адрес все те добрые слова, что не успел (и всегда так бывает!) произнести при его жизни. Именно не успел, а не забыл: слишком редко встречались, слишком обо многом хотелось поговорить при каждой встрече, не до самих себя было, об этом - все вскользь, вскользь... Хотя сказать все равно хочется - и непременно скажу, хоть и страшно зарекаться: вот и Виталик многое еще собирался сказать. Как там, в классике: не то плохо, что человек смертен, а что он внезапно смертен...

И вот - умер. Уснул - и не проснулся. И, говорят, так и продолжал улыбаться, никогда уже не узнать - чему.

Не знаю, правда ли, что такая смерть дается лишь праведникам. Во-первых, никогда я не был человеком религиозным, чтобы толковать о таком всерьез, да и Виталик к праведникам отнюдь не относился. Грешным он был, слава Богу - и выпить любил, и соленым словцом в мужском кругу не брезговал, и... Да что там говорить, нормальный живой человек.

И все-таки есть одно слово из того же ряда, что святые и праведники.

Подвижник.

И если бы мне предложили определить Виталика всего двумя словами, более точного выражения, чем "незаметный подвижник" мне было бы не сыскать.

И свидетелем его подвигу - все мое поколение нашей НФ. А сама она, фантастика наша, такая, какая есть - в немалой мере итог и результат его подвига.

Помню, на "Аэлите" девяносто второго мы смеялись - уж переименовывать Свердловск, так в Екатеринбугр, да и журнал пора бы уже перекрестить в "Бугральский следопыт"... а Виталик отмахивался, улыбался тихонько да прикладывался втихую - чтобы жена не засекла - к рюмке. И вот теперь только понимаю: никогда уже не будет того "Следопыта", который моя alma mater - действительно был он "Бугральский". И в Екатеринбург, ехать страшно - другой это уже город. И не такой родной.

И все-таки...

И все-таки пока мы есть (кто знает, что после нас будет и как?) есть и тот "Следопыт". И Виталий есть. И все остальные. Надо просто еще раз перебрать четки. И не бояться боли. Потому что боль - она и есть жизнь. Которая пока продолжается.

Андрей ЧЕРТКОВ

ПАМЯТИ РЕДАКТОРА

Умер Виталий Иванович Бугров... Что еще добавить, чтобы передать всю тяжесть этих слов? Потому, что умер человек, которого я бесконечно уважаю, которого люблю, который во многом сделал меня таким, каков я есть. За последние несколько лет это уже второй раз, когда я почувствовал _это_ - проклятое давление времени, ставящее нас перед очевидным, но от того не менее ненавистным фактом: кончилась целая эпоха. _советская_ фантастика умерла.

_Аркадий Натанович Стругацкий..._ Братья Стругацкие всегда были для меня больше чем писатели - они научили меня мыслить, помогли на всю жизнь определиться со своими симпатиями и антипатиями, дали какие-то ориентиры на будущее, показали, как надо жить в этом мире, пусть даже он и не лучший из миров.

_Виталий Иванович Бугров..._Виталий Иванович помог мне найти свою среду обитания - среди тех людей, которые мне приятны и интересны - и не только потому, что они, как и я, любят фантастику.

Только не надо мне говорить о каких-то там табелях о рангах. С некоторых пор они мне не очень-то интересны. К тому же, считал и считаю: работа редактора хотя и менее заметна, но не менее важная, нужная, сложная и творческая, чем работа писателя. В фантастике особенно - на Западе целые литературные эпохи и направления названы не именами писателей, но именами редакторов. И это, наверное, справедливо.

Как редактора Виталия Ивановича я, по-видимому, открыл для себя (сам того еще не подозревая) где-то в середине 70-х - когда впервые обратил внимание на "Уральский следопыт". Во всяком случае, в первый раз этот журнал я выписал в 1976 году - и с тех пор выписывал его регулярно. Впрочем, поначалу я воспринял Виталия Ивановича скорее не как редактора, а как любителя и знатока фантастики - его ежегодные викторины и различные статьи о фантастике, подверстанные к рассказам и повестям, быстро дали мне ощущение, что за человек их делает. В любом случае, "Следопыт" в ту пору (да и много позже) был единственным местом, где можно было найти подобные материалы. А потом Виталий Иванович начал потихоньку стимулировать новую волну в развитии советского фэндома - статьями, публикациями писем, а затем и организацией "Аэлиты" - первого и до недавних пор самого главного праздника фантастики в нашей стране. И я счастлив, что в той волне нашлось место и для меня, и для моих друзей, из которых, увы, кое-кого тоже уже нет с нами.

Если говорить о личном знакомстве с Виталием Ивановичем, то оно произошло много позже - в октябре 1983 года. Ростовские фэны во главе с Мишей Якубовским организовали конвенцию, одну из первых в стране местные власти ее запретили, однако фэны все равно съехались, пусть и не в том количестве, какое предполагалось. А из профессионалов приехали только двое - Виталий Иванович и Павел Амнуэль. И эта первая встреча, наверное, так и останется для меня одним из самых приятных воспоминаний в жизни.

Позже мы встречались с Виталием Ивановичем довольно редко - пару раз в Свердловске, когда я приезжал на "Аэлиту", несколько раз на других конвенциях. Увы, со временем всегда была напряженка и поговорить по душам редко когда удавалось.

А общаться с Виталием Ивановичем всегда было приятно. Уж очень человек он был такой необычный - мягкий, добрый, немножко стеснительный - один из последних интеллигентов чеховского типа. Определение, может быть, и неточное, однако среди моих знакомых в фантастике он был единственный такой человек. Казалось, у такого человека не может быть врагов - хотя таковые, наверное, были. Мало ли ходит по земле злобных посредственностей, ненавидящих всех, кто умнее, добрее, сильнее их духом. Впрочем, не знаю и знать не хочу.

Помню последнюю нашу встречу - на "Интерпрессконе" 93-го года. Конвенция уже подходила к концу, но возможностей пообщаться с каждым, с кем хочется, возникало не так уж и много. Как всегда, впрочем. Однако так уж получилось, что Виталий Иванович из номера, где они жили с Андреем Дмитриевичем Балабухой, заглянул в соседний - в котором, по стечению обстоятельств, жили мы с Сашей Етоевым. Впрочем, Саша отсутствовал, а у меня оставалась еще одна початая бутылка водки. И вот за ней, родимой, разливая буквально по глотку, мы просидели добрых часа четыре. Не так уж важно, о чем мы говорили конкретно. Виталий Иванович вспоминал различные случаи из своей богатой редакторской практики, отвечал на мои каверзные вопросы о тех или иных случаях из истории "Следопыта" (слухами земля полнится), с интересом выслушивал мои слегка (надеюсь, что только слегка) хвастливые россказни о первых собственных опытах на редакторском поприще. Помню, когда мы решили, что, наверное, пора уже и по домам, Виталий Иванович шутливо заметил, что вот сидят здесь представители двух редакторских поколений - проблемы у каждого свои, но, черт возьми, как много у нас общего. Или это я сказал, а Виталий Иванович поддержал мою мысль? Не помню. Во всяком случае, "черт возьми" - это от меня: Виталий Иванович даже в приватном разговоре избегал выражений, которые его собеседник мог посчитать бы крепкими.

Не думал я тогда, что это последняя наша встреча. Просто в голову такое прийти не могло. А затем вновь затянула нас всех рутина по самые ноздри. Пару раз в году созванивались, но это были дежурные "новостевые" разговоры. Я надеялся, что Виталий Иванович вновь приедет на "Интерпресскон". Но он не приехал. Может быть, по финансовым причинам, а может быть - в преддверии очередной "Аэлиты" (в том, что эти два кона почти совпали по времени, честное слово, не было никакого злого умысла - просто стечение обстоятельств). Тем печальнее. На "Аэлиту" я тоже поехать не сумел - удовольствие оказалось не по карману. Дима Байкалов, с которым я встречался в Москве сразу после его возвращения с "Аэлиты", говорил, что Виталий Иванович был весел, бодр - ничто не предвещало того, что случилось какой-то месяц спустя.

Простите меня, Виталий Иванович. Я не знаю, что еще сказать. Да и не хочется мне больше ничего говорить. Мы Вас помним. Мы Вас любим. Мы Вам благодарны за все, что Вы сделали. Светлая Вам память.

Борис МИЛОВИДОВ

"ВСЮ ЭТУ ПРОКЛЯТУЮ И СЧАСТЛИВУЮ ЖИЗНЬ..."

Нелепо... Никогда больше не увижу его худощавую фигуру, лицо, изрезанное морщинами, добрую, как бы чуть виноватую улыбку, не услышу негромкий и приветливый голос... То, что все мы смертны - банальность. Но почему Виталий Иванович? Пятьдесят девять - это же не старость, не предел!

Полагаю, не только для меня, но и для большинства людей, более-менее тесно соприкасающихся с фантастикой, триада Бугров - "Следопыт" "Аэлита" составляют единое целое. Озабоченный Господь о трех лицах. Добрый, - и потому печальный - Змей-Горыныч...

Ипостасей, конечно же, больше, но не стану об этом - пусть другие, кто знал лучше...

Бугров - редактор! Достаточно того, что он чуть ли не тридцать лет отбирал фантастику для "Уральского следопыта", опубликовал ряд первоклассных произведений, огромное количество вещей, заслуживающих внимания... Доброта порой подводила его. Он сам говорил: да, конечно, эта штучка у автора не слишком удачная, но ведь человек-то хороший, и если не я, то кто его напечатает? И в самом деле - кто?

Куда проще кормить читателя романом зарубежного мэтра (пусть даже изуродованным купюрами, сокращениями и поспешным переводом), чем просеивать груду материалов, наплывающих от признанных и заслуженных графоманов, от гениев молодых и пока непризнанных... "Следопыт" (кроме последнего времени) печатал исключительно отечественные произведения, не ограничивая себя ни региональными рамками, ни "магией имен". Для молодых место находилось - в разумном соотношении с "величинами". Не знаю, как Бугров-редактор работал с писателем (человеком, рукописью), но в молодые свои годы, когда я пытался активно заниматься литературной деятельностью, несколько отказов от него я получил. Отказы были вежливы, тактичны и не снисходительны. Это крайне важно для начинающего: _не снисходительны._

Редактор - должность благодарная лишь в тех случаях, когда ты спокойно, равнодушно, пусть даже и качественно, выполняешь работу, за которую тебе платят, или стараешься предугадать желания "тех, наверху", - а значит и вещи отбираешь соответствующие. Но ты ведь искренне предан любимому жанру, ты стараешься печатать не то, что _нужно_, а то, что _хорошо_. Каково тебе, чиновнику по положению, но фэну в душе? Полагаю - и не боюсь ошибиться - что Виталий Иванович был в первую очередь Фэном. Фэном с заглавной буквы. Фэном - профессионалом высокого уровня.

Бугров - и "Аэлита"? Прежде всего, "Аэлит" - две. Это официоз, и это же - плохо управляемая фэновская вольница. Аэлита-первая: зал шикарного Дворца Культуры. В зале - прибывшие, на сцене - именитости. Вручаются премии, лауреаты отвечают прочувствованными речами. Потом сыплются записочки с вопросами, начинаются ответы на них. Бугрову записок мало. Зачем: надо - так и без того подойдешь да спросишь! Это не Булычев, к которому еще пробиться надо...

Аэлита-вторая. Несколько сотен фэнов, разногородних, а теперь и разнонародних, расхаживают, говорят, жестикулируют, обмениваются, продают-покупают, короче - активно общаются (иногда - излишне активно). Сегодня - они тут хозяева. И изредка промелькивающий Бугров производит впечатление скорее смущенного, растерянного гостя из глубинки, но никак не одного из устроителей этого пиршества "фэн-духа".

Не знаю, как "Аэлита" задумывалась. скорее всего, как очередное мероприятие в рамках СП СССР. Есть же премии для поэтов, приключенцев, реалистов и киносценаристов. Почему бы не отмечать фантастов? Где вручать? А инициатива "Следопыта" (читай - Бугрова) - вот там пусть и вручают. Вряд ли функционеры из СП могли хотя бы вообразить, во что это выльется... Бугров стоял у колыбели новорожденной премии, старался, чтобы она попала в достойные руки. А это - споры, мучительные споры с людьми, фантастику не любящими, не знающими и не желающими знать, зато обладающими правом _принимать решения_. Но даже когда соглашение о лауреате достигнуто (нервы, нервы, нервы!), начинались организационные заботы. Праздник надо подготовить, о помещениях позаботиться, приехавших разместить, накормить и спать уложить... Хлопоты и нервы, нервы и хлопоты.

И еще одна ипостась Виталия Ивановича, наиболее мне близкая - библиография. Коллекционером книг, как я понимаю, Бугров был всегда. Но если одни задерживаются на стадии тематического накопительства, то другие становятся заметными специалистами в интересующей их области. Бугров - из таких. Поэтому нет ничего странного, что собирание фантастики вылилось и в ряд библиографических статей и заметок, и в чистый библиографический поиск. Уже опубликованные работы (как самостоятельные, так и выполненные с Игорем Халымбаджой) - лишь незначительная часть собранных и обработанных материалов. Работа исполинская! Даже сейчас, когда компьютеры и множительная техника стали более доступны, труд библиографа, упростившись, не облегчился. Да, дискеты вместо картотек и тематические распечатки вместо механического перебирания карточек. Да, не бегающие, часто слепые машинописные строчки, а хороший ксерокс после хорошего принтера. Это прекрасно, но не это же главное... Виталий Иванович был прирожденным библиографом - терпеливым, кропотливым, трудолюбивым - и всегда готовым поделиться своими находками. В наше время, когда информация - те же деньги (хочешь знать? - купи!), такое отношение может показаться архаичным и старомодным... Он не задумывался над этим. Он работал. У него было Дело.

Виталий Иванович...

Редактор отбирающий в океане рукописей то, что что может пригодиться его журналу или пойти в сборники. Шелест страниц, болящие от чтения глаза - работа, работа, работа... И нервотрепки, когда приходится доказывать очевидное, защищать, отстаивать, пробивать...

Один из устроителей торжественного празднества - худенький, скромный и незаметный, радующийся за каждого лауреата, - пусть даже сам он предлагал и отстаивал кандидатуру другого, более достойного...

Фэн среди фэнов, многие из которых и познакомились-то здесь, на "Аэлите" - то есть, благодаря ему... И публикации в "Следопыте" клубных материалов... И викторины, с которых и начался наш фэндом...

Книголюб и книговед - в библиотеке, книгохранилище, архиве, частной коллекции. И опять - работа, работа, работа...

И так всю жизнь, всю нашу проклятую и счастливую жизнь...

Все меньше и меньше их остается - уже даже не "дедов", а "отцов" и "старших братьев" наших по фантастике. Все длиннее мартирологи.

Вот и еще одна строчка...

НОВЫЕ СТРОКИ ЛЕТОПИСИ

АЭЛИТА-94

C 20 по 22 мая в Екатеринбурге состоялся очередной фестиваль фантастики "Аэлита-94".

Лауреатом премии "Аэлита" этого года стал Геннадий Мартович ПРАШКЕВИЧ за цикл "Шпион", в который на настоящий момент входит пять повестей, опубликованных в сборниках и журналах. Комментарии излишни.

Приз "Старт" за лучшую дебютную книгу на этот раз получил Андрей ЩЕРБАК-ЖУКОВ за сборник "Сказки о странной любви". Впервые в истории отечественных призов автор получает крупную литературную премию за публикацию в любительском издании (книга вышла тиражом 510 экземпляров).

Приз имени И.Ефремова в этом году не вручался -- не удалось найти спонсора, который бы его профинансировал.

По сообщениям разных источников, во время "Аэлиты" были проведены семинары фантастоведения, фэн-прессы, библиографии, ролевых игр и начинающих авторов.

Все было, в общем-то, как в старые добрые времена... Только народу заметно поменьше.

Инфляция...

БЕЛЯЕВСКАЯ ПРЕМИЯ - 94

Владимир МИХАЙЛОВ (Москва)* - за трилогию "Капитан Ульдемир" (в связи с выходом заключительного романа "Властелин");

Андрей ЛАЗАРЧУК (Красноярск)* - за сборник повестей и рассказов "Священный месяц Ринь";

Александр ЩЕРБАКОВ (Санкт-Петербург) - за перевод романа Роберта Хайнлайна "Луна жестко стелет";

Лев МИНЦ (Москва) - за научно-художественную "Индейскую книгу";

Юлий ДАНИЛОВ (Москва) - за перевод книги Георгия (Джорджа) Гамова "Приключения мистера Томпкинса";

ИЗДАТЕЛЬСТВО "СЕВЕРО-ЗАПАД" - за серию отечественной фантастики.

ЖЮРИ: Андрей Балабуха, Александр Бранский, Анатолий Бритиков, Лемир Маковкин, Борис Романовский.

* В этом году вручались две премии в категории отечественная фантастика: так как было решено не присуждать премию по категории критика и публицистика ввиду отсутствия достойных кандидатов.

ПОСВЯЩЕНИЕ В АЛЬБОМ

Сергей БЕРЕЖНОЙ

МИРЫ ВЕЛИКОЙ ТОСКИ

Миры рождаются по-разному.

Одни возникают в затмевающей реальность грандиозной вспышке вдохновения. Истинная их жизнь коротка - такой мир успевает лишь бросить тусклый отблеск на бумагу - и погибает.

Другие миры строятся долго и старательно: от аксиом к теоремам, от теорем - к их следствиям, загромождая бумагу гробами лишенных жизни слов.

Третьи миры рождаются от великой тоски. Просто взлетает однажды разрываемая скорбью и печалью душа в сырое небо...

"Почему мир несовершенен, Господи?.."

Бог знает - почему; знает, но не говорит.

И душа, так и не дождавшись ответа, возвращается в тело, стоящее в очереди за молоком.

Мир рождается в момент воссоединения души с телом. Мир, возможно, еще менее совершенный, чем мир реальный. Пусть так. Но одному-единственному человеку в нем дано не стать подонком. Или он может уклониться от направленной в него пули. Или способен понять несовершенство своего мира...

А мир, осознавший свое несовершенство, рождает следующий.

И так - до бесконечности.

Андрей Лазарчук вовсе не собирался становиться Создателем Несовершенных Миров. Когда он писал "Тепло и свет", "Середину пути" и другие притчи, - а это было адски давно, в начале восьмидесятых, - он лишь выплескивал из себя скопившуюся в душе тягостную накипь обыденности. Она была невероятно мерзка, эта накипь. Она заполняла, топила в себе каждый созданный мир. Она чувствовала себя в своем праве.

Но в рожденном мире немедленно появлялся человек, к которому эта мерзость не липла. Рыцарь. Мастер. Творец. Он не пытался вступить в борьбу с накипью. Он просто был способен ее осознать, увидеть - и отделить от мира. И его мир не то чтобы очищался - он чувствовал себя чище...

Невозможно возродить погибший в ядерном пламени сказочный мир ("Тепло и свет"), но можно создать в глубоком подземном убежище искусственное Солнце, которое будет разгораться от любви одного человека к другому. Разве для тех, кто остался в живых, мир не станет от этого хоть немного прекраснее?

Человек не в силах преодолеть несовершенство мира. Провозглашение этой цели - всегда ложь. Пусть прекрасная, как Царствие Небесное, пусть логичная, как Утопия, пусть научная, как Коммунизм - но все-таки ложь.

И не бороться с несовершенством мира - немыслимо. Антиутопии никогда не рисуют будущее - лишь настоящее. То настоящее, которое необходимо свернуть в рулон и навсегда замуровать в прошлом. То настоящее, с несовершенством которого должно бороться. То настоящее, которое не имеет будущего.

Андрей Лазарчук не писал ни утопий, ни дистопий. Это было для него лишено интереса. Действие его рассказов всегда происходят между прошлым (которого нет у утопий) и будущим (которого лишены антиутопии), в том настоящем, которое никогда не станет ни беззаветно светлым, ни безнадежно мрачным.

Наше время. Много лет назад черное колдовство оживило мумифицированного Вождя. Мумия, не способная жить сама по себе, поддерживает свое существование за счет жизненных сил детей, которых приводят в кремлевский кабинет на экскурсии - обязательные и жуткие, как похороны.

Гротескна ли в этом настоящем фраза "Ленин и теперь живее всех живых"?

В этом мире властвует диктатура мертвенных суеверий. Поразительно, но от той диктатуры, которая так долго царила в нашей реальности, она отличается какими-то мелочами. Атрибутикой. Лексикой. Списком запрещенных книг. И все! Ужас несказанных слов - тот же. Голодный паек на ребенка - тот же. Талант, скрываемый либо уничтоженный - тот же.

Страшно.

Но реальность страшнее.

В той реальности злое волшебство победило. Но в ней же существует и волшебство доброе...

В нашей реальности чудес не бывает.

Никаких.

В нашей реальности все рационально. Рациональны радость, любовь, рождение, смерть... Иррационален лишь страх темноты. Страх этот собрался из боязни себя, ужаса перед слепотой и вечного испуга перед неведомым. Мозг неспособен справиться с этим страхом, ибо мозг тоже рационален.

Жуткий водоворот иррационального страха втягивает в себя людей, соединяет их, как пузырьки на поверхности воды. Слившись, как эти пузырьки, в нечто единое, люди становятся вратами, через которые Ужас прорывается в мир.

Выбирай.

Первое - смерть. У тебя не будет больше страха перед темнотой. Ты сам станешь ее частью.

Второе - одиночество. Уничтожь свою любовь, забудь своих друзей, живи один в ночи вечного, сводящего с ума кошмара.

Третье. Пропусти Ужас в мир. Освободись от него. Утешься тем, что ты сделал это не один (один ты не смог бы сделать это) и живи дальше. Тем более, что с ужасом, находящимся вне тебя, можно бороться.

Четвертое. Иного не дано.

В рассказе "Из темноты" герой принимает на себя одиночество. Он не спас свой мир - Ужас нашел другой путь. Но теперь в Ужас можно было стрелять, ибо Ужас стал рациональным.

Стоит ли бояться того, что можно понять?

По-настоящему страшна лишь темнота.

Государство изобрело гениально простой способ заставить себя бояться: оно стало превращать привычное в иррациональное. Самые невероятные кошмары, ворвавшиеся на страницы романов Дика из наркотического бреда, бледнеют перед искусством правительств превращать жизнь в ад. Лишите быт человека логики - и его можно брать голыми руками. Извратите его прошлое - и он готов стрелять в собственных детей. Скажите, что мир построен на лжи - и он поверит вам.

Роман Андрея Лазарчука "Опоздавшие к лету" тоже построен на лжи. Колдовской сад - мираж, Полярная Звезда - морок, правдива лишь великая ложь войны и смерти. В какую ложь верить? Идти ли вечно на Север, прикрепив на бушприте Полярную Звезду, или рубить шашкой картонные танки?

Что есть правда? Что есть вера? Правда ли то, во что можно верить?

Каждый пролет гомерического Моста можно потрогать руками, но если само тело твое перестает существовать для пуль, взглядов и прикосновений - как верить своим ощущениям? Кинопленка беспристрастна и правдива, пока она не проявлена и не смонтирована, но, извлеченная из камеры, она немедленно начинает лгать.

Неужели это всеобщий мировой закон? Или же эта ложь - необходимое условие существования человека? Или - Государства?

Но мир сам по себе не знает лжи, а человек способен эту ложь распознать - какая бы она ни была изощренная. Государство же существует лишь благодаря лжи. То, что человек нуждается в опеке свыше - ложь; отвергнув опеку Бога человек не нуждается больше ни в чьей. То, что общество нуждается в упорядочении - ложь; Государство разрушает упорядоченность жизни, меняя законы по своему желанию.

Ложь - естественное состояние Государства.

В одном из миров, созданных Андреем Лазарчуком, существует Голем разум, порожденный Государством, ублюдочное дитя социальных потрясений двадцатого века. Он существует, но он не существо - это кибернетический разум, воплощенный не в металле и полупроводниках, но в колоссальной бюрократической системе.

Смыслом существования Голема является преобразование лжи бумаг в ложь действительности. Начав свое существование в мире, где ложь была безыскусна и наивна, он придал лжи глобальную стройность и монументальную величественность. Мир Голема превратился в мир тотальной лжи лжи мыслей, слов, поступков, лжи смерти и забвения. Мир диктатуры лжи, где ложь в принципе невозможно обнаружить - ибо не на что опереться при этом, кроме как на другую ложь. Человек, который не может существовать, не определив для себя каких-то основополагающих истин, вынужден принимать в качестве таковых ложь.

И человек перестает быть человеком.

Или просто перестает быть.

Мы живем в Мире Великой Тоски.

В нем есть все - красота и порок, золото и смерть. В нем бездна несовершенства, которое - помните? - порождает такие же несовершенные миры. Может быть, в нем есть Бог.

Но если он есть, то мир наш он создал не летая над бездною во тьме. Он создал его, стоя в очереди за молоком.

Февраль 1992

НОВЫЙ ФАКТОР

Андрей НИКОЛАЕВ

КТО СКРЫВАЕТСЯ ПОД ПСЕВДОНИМОМ "НИК ПЕРУМОВ"?

Имя Ника Перумова в фэндоме прозвучало недавно - с момента выхода его книги "Нисхождение Тьмы, или Средиземье триста лет спустя" сперва в Ставрополе, а затем шикарным двухтомником в обкатанной "северо-западной" серии под названием "Кольцо Тьмы" и завлекательной надписью на обложке: "Свободное продолжение "Властелина колец". Собственно, информация об этом труде в фэн-прессе появлялась и раньше, но пока книга не вышла и говорить было не о чем.

Книга Перумова, бесспорно, привлекла к себе внимание. В значительной степени это обусловлено именем Толкина.

По разному можно относиться к трилогии известного английского писателя: с восторгом, с интересом, полюбить раз и на всю жизнь. Можно как, например я, - с полным безразличием. Мне не повезло, мне книга не попалась в юности, а сейчас "Властелина Колец" читать невероятно скучно.

И я ожидал, что к продолжателю отнесутся, как к подражателю. Будь подписан текст именем Профессора - не сомневаюсь, он был бы принят поклонниками с должным почтением. Но ДРУГОЙ посягнул на святыню. И качество текста уже не имело значения. Наш, отечественный автор, написал продолжение на сверхпопулярном материале. И - пусть сперва не вслух,- всплывает определение - ПАРАЗИТИЗМ. И еще одна, не до конца осознанная мысль, появившаяся у многих - что еще может написать такой автор, вряд ли он способен на самостоятельное, оригинальное творчество...

Роман Перумова был включен в номинации на приз "Интерпресскон". Включен, как мне кажется, заслуженно. Грамотная, профессиональная, крепкая работа. По-моему, правда, скучно ничуть не меньше, чем у Толкина. Но и не больше.

Уже само включение романа в номинации вызвало неоднозначную реакцию. Но еще больше разногласий и догадок вызвала личность автора.

Трудно было поверить, что такая красивая фамилия (для фантаста, тем более специализирующего в жанре фэнтези) - настоящая. И вполне закономерен вопрос - чей это псевдоним? С этим вопросом мне звонила, например, Ольга Ларионова. Ответа мы не знали. "Северо-Запад" своего автора не расшифровывал. И начали рождаться догадки.

В переписке сетевиков-"фидошников" муссируется шутливая мысль, что Перумов - это псевдоним Богуша.

По утверждению Димы Байкалова, Александр Больных из Екатеринбурга с текстами в руках доказал, что роман Перумова не может принадлежать никакому другому автору, кроме как Киру Булычеву.

Года полтора назад на секцию фантастики Санкт-Петербуржского отделения Союза Писателей главный редактор "Северо-Запада" Вадим Назаров привел пожилого человека, фамилии которого, естественно никто не запомнил. Запомнили непроходимую глупость и апломб, с которыми тот предлагал авторам писать романы, действие в которых происходит в вымышленном им мире. Демонстрировались карты, назывались какие-то придуманные факты из истории этого мира... Родился слух, будто именно этот пожилой и есть Ник Перумов. И многие питерские писатели убеждены в этом до сих пор.

Сидорович в приватной беседе мне сказал, что Перумов - местный, санкт-петербуржский автор. "Пишет Перумов неплохо, но человек он... мягко сказать не очень порядочный, подставил капитально Васю Звягинцева, перепродавшись из-за больших денег "Северо-Западу".

Я передал через редактора "Северо-Запада" Геннадия Белова приглашение Перумову присутствовать на церемонии вручения премии "Интерпресскона" (мы небезосновательно полагали, что премию могло получить "Кольцо Тьмы"). Белов гарантировал мне присутствие Ника Перумова на открытии "Интерпресскона".

Не приехали ни Белов, ни Перумов.

Собственно, все это меня лично мало бы касалось, если бы не одно "но". На вручении Беляевской премии я познакомился с худощавым симпатичным тридцатилетним парнем, который представился: "Коля Перумов". Я не нашел ничего лучшего, как задать дурацкий вопрос: "Тот самый?". Следующий мой вопрос был не менее дурацким: "Псевдоним ли Перумов?". Представьте себе - настоящая фамилия! С ума сойти - везет же людям!

Что странно: у него, в свою очередь, были весьма извращенные понятия о фэндоме вообще и об "Интерпрессконе" в частности - якобы там ходили озверелые фэны с плакатами "Убьем гада Перумова!"... И приглашение на "Интерпресскон" Геннадий Белов из каких-то совершенно мне непонятных соображений Николаю не передал. Ни словом не обмолвился, что Перумова рады будут видеть, поговорить, задать вопросы. Нет, было сказано - на "Сидорконе" чуть ли не звери собираются, кроме водки и прозы Стругацких ничего знать не желающих...

Я подарил Николаю "Оберхам" о "Сидорконе" и пригласил в гости на чай. Он приехал. И мы вчетвером - плюс Сергей Бережной с очаровательной супругой - провели прекрасный вечер. Николай оказался довольно близким нам по взглядам. Прекрасно знает творчество Стругацких, неплохо ориентируется в российской фантастике - произведения и имена Штерна, Веллера, Рыбакова, Щеголева, Столярова, Лазарчука, Успенского для него не пустой звук. Его кругозор отнюдь не замыкается на мире Толкина...

Ну и конечно мы задали главный для нас вопрос: пишет ли он что-либо, кроме продолжения Толкина. Да. У него четыре (!) оригинальных романа в жанре фэнтези и еще один том по Толкину. И он активно работает над следующим оригинальным романом.

Мы попросили почитать. В следующий выходной он принес стопку в пятьсот страниц. Я прочитал - запоем. При всем моем равнодушии к всеми любимому Толкину в частности и к жанру фэнтези вообще. Роман Перумова "Великий воин Тьмы" - это лихой боевик с традиционными мечами, прекрасными принцессами и драконами... Но. В отличие от, например, Муркока, роман навел меня на ряд интересных социальных вопросов. Впрочем, во время чтения думать над ними было некогда - они встали в полный рост, когда отложил последнюю страницу. Я попросил Колю принести еще. И второй роман, "Победители богов", не разочаровал меня. Отнюдь. Да, конечно, это не то, что пишут семинаристы Б.Н. Тексты Перумова предназначены для продажи. Чтобы люди покупали - и получали за свои кровнозаработанные оттяг в полном смысле слова. Во всех смыслах.

Николай не скрывается от фэндома, он с готовностью согласился написать для нас материал и ответить на все вопросы читателей, буде они возникнут.

По разному можно относится к прозе Перумова, он сам не идеализирует собственные творения, но нельзя не признать - в нашей фантастике появился новый автор, новое явление. Настолько же явление, насколько Столяров, Головачев, Щеголев... Плох или хорош писатель Перумов - каждый решит для себя сам. Я написал все это лишь для того, чтобы развеять нагроможденные вокруг его имени домыслы.

Да, забыл. По поводу "подставы" Васи Звягинцева... Но тут лучше всего слово предоставить самому Николаю Данииловичу Перумову:

* * *

Андрей Николаев попросил написать меня - как вышло так, что я "предал" и "подставил" В.Д.Звягинцева? "В фэндоме тебя за это не любят" сказано было мне в кулуарах церемонии вручения Беляевской Премии-94.

Что ж, мне скрывать нечего. Желающий прочесть - да прочтет.

Весной 1991 года писавшийся исключительно для собственного удовольствия, "в стол", роман "Кольцо Тьмы" был вчерне закончен. Он не предназначался для публикации, сам я занимался наукой и не мечтал когда-либо увидеть свое детище напечатанным. Однако мой друг как-то раз сказал мне: "Есть небольшое издательство в Ставрополе. Я им рассказал о тебе; они заинтересовались." Очень хорошо. Единственный экземпляр книги был отправлен в редакционно-издательское товарищество "Кавказская библиотека", откуда где-то в мае пришла весть - "Нам нравится. Мы хотим печатать".

Понятно, что у меня "в зобу от радости дыханье сперло". Ударными темпами была завершена последняя, четвертая часть, отправлена, прочитана, одобрена... И вот наконец - "Прилетайте заключать договор".

16 октября 1991 года я подписал четырехстраничный договор с "Кавказской Библиотекой". Рукопись была одобрена, для меня это было главное, а во всякие мелочи и набранные мелким шрифтом примечания я не вникал. Книга будет издана! Я даже получил аванс - три тысячи рублей; правда, две из них пришлось отдать художнику, которому я заказывал иллюстрации, но это неважно.

Итак, запомним дату: 16.10.1991. День, который я простодушно считал днем одобрения давно уже представленной рукописи - как выяснилось впоследствии, совершенно напрасно.

До того, как подписать договор, я спросил - а что, если издательство не сможет выпустить книгу? "Нет проблем, - ответили мне, впишем специальный пункт!" И его действительно вписали. Вот он, дословно: "Если в течении года со дня одобрения рукописи она не будет сдана в набор, автор вправе, не спрашивая согласия издательства "Кавказская Библиотека", передать данное произведение в другое издательство".

Таким образом я пребывал в полной убежденности, что после 16.10.1992 года могу сделать со своим трудом все, что захочу.

Однако любезные хозяева "Кавказской Библиотеки", подписывая со мной договор и уверяя меня, что через год я вновь обрету право распоряжаться своим романом по собственному усмотрению, отчего-то умолчали о том, что без официального "Акта одобрения", подписанного директором издательства и снабженного круглой печатью, рукопись считается КАК БЫ НЕ ОДОБРЕННОЙ! И только не то через два, не то через три года после подписания договора, если я не получу письменного отказа - роман становится юридически "одобренным". Моя грубейшая ошибка состояла именно в этом - не зная всех тонкостей, я и помыслить не мог о том, чтобы требовать от своих благодетелей какие-то еще "Акты"!

Время шло, я названивал в Ставрополь. "Редактируем,"- отвечали мне - и с каждым разом все менее и менее бодро. Так прошел целый год. Под конец мне это надоело. "Очевидно, они ничего не сделают, - подумал я. - Издательство бедное, слабое... Куда им в нынешнем хаосе!" Тем более, что и сами ставропольцы все время говорили о значительных трудностях и бесконечных препятствиях...

Потом я узнал, что "Кавказская Библиотека" предложила "Северо-Западу" сотрудничество в работе над моей книгой, однако соглашение заключено так и не было (хотя я в декабре 1992 года письменно просил директора "Кавказской Библиотеки" найти компромисс). "Северо-Запад" предлагал крупные отступные, но...

Короче, к концу 1992 года я был твердо убежден, что дело с изданием заглохло окончательно. Не изменил моего мнения и приезд в Петербург В.Д.Звягинцева. Он лишь показал мне несколько сделанных художником неплохих иллюстраций, однако я не помню, чтобы Василий Дмитриевич говорил что-то конкретное о перспективах. За собой я числю один-единственный грех: во время этой встречи со Звягинцевым не расставил всех точек над "i". И, когда он предупредил меня, чтобы я не обращался в "Северо-Запад", я не нашел в себе сил сказать: "Нет, я свободный человек и отдам рукопись туда, где ее издадут". Я кивнул. Я согласился. И это - моя вина. Частично искупить ее я мог одним-единственным способом - что и сделал впоследствии, не приняв денег от "Кавказской библиотеки". И 14 января 1993 года я отнес рукопись в "Северо-Запад". К тому времени я даже бросил звонить в Ставрополь, и лишь много позже узнал, что в те дни рукопись как раз готовилась к сдаче в набор; и она была сдана - 17.01.93 года. Я об этом, повторюсь, в январе 93-го так и не узнал.

Вот, собственно, и все. Сам Василий Дмитриевич укоряя меня, ставил в вину лишь то, что я не предупредил его о своем решении передать рукопись в другое издательство. Возможно, в этом случае я и впрямь чересчур уж придерживался текста договора, но это было продиктовано эмоциями. На мое письмо ответа так и не пришло, достоверной информации не было. И я разозлился. "Не можете издать - и Бог с вами!" - решил я тогда...

Конец истории известен. Сам Василий Дмитриевич в блистательной речи перед руководством "Северо-Запада" заявил, что я все равно не имел никакого права никуда ничего передавать. Правда, формально я тоже мог кое к чему придраться, к вещам типа отсутствия моего письменного одобрения редактуры и оформления... Стороны договорились не судиться. Пусть издания конкурируют между собой...

Такова истина. В заключение скажу лишь, повторяясь, что от предложенного мне в декабре 1993 года В.Д.Звягинцевым гонорара в один миллион рублей за первый изданный ими том я отказался.

* * *

Кстати, о "сумасшедших деньгах", за которые Перумов перепродался "Северо-Западу". У нас с Бережным челюсти отвисли, когда мы узнали сумму гонорара за "Кольцо Тьмы".

Триста баксов за двухтомник объемом в шестьдесят четыре листа, с визгом разошедшийся тиражом в сто тысяч...

Сергей ПЕРЕСЛЕГИН

"ЛЕФИАФАН", БЫВШИЙ "ФАТЕРЛАНД",

или ПОВТОРЕНИЕ ПРОЙДЕННОГО

Перумов, Ник. Эльфийский клинок. Эпопея "Кольцо тьмы". Том 1 - СПб.: Северо-Запад, 1993.- 736 с.

Перумов, Ник. Черное копье. Эпопея "Кольцо тьмы". Том 2 - СПб.: Северо-Запад, 1993.- 896 с.

"Hа постройку гиганта пошло 34500 тонн стального проката,

2000 тонн отливок, 2000 тонн чугуна, 6500 тонн дерева. (...)

Эти могучие трехпалубные суда валовой вместимостью свыше

50.000 рег.т. подавляли своими размерами, массивностью, тя

желовесностью и внешне напоминали каких-то допотопных дино

завров."

С. Белкин. "Голубая лента Атлантики."

Знаменитые тексты Дж.Р.Р.Толкиена продолжают свои странствия в информационном пространстве России, порождая новые и новые толкования. Вслед за песнями и стихами, играми и пародиями наступила очередь Больших и Серьезных (по крайней мере, в представлении авторов) книг.

Роман H. Перумова "Нисхождение тьмы или Средиземье 300 лет спустя" не только издан весьма известным издательством ("Северо-Запад"), но и был включен в номинации премии "Интерпресскон": нашлись, следовательно, люди, считающие эту книгу лучшим фантастическим произведением 1993 года. Так что, внимания это объемистое творение заслуживает.

Зачем пишутся продолжения?

Наверное, прежде всего из любви к исходному тексту, его миру и его героям, из желания любимы средствами и почти любой ценой продлить им жизнь. Жизнь - потому что, как правильно заметила Ольга Ларионова "Конец - это вовсе не обязательно трагическая развязка: пиф-пиф или десертная ложка яду. Конец - это даже тогда, когда "они поженились и жили долго и счастливо". (Рассказ "Вернись за своим Стором". Сб. "Кольцо обратного времени")

Увы, чаще всего это благое начинание приводит лишь к появлению убогого Отражения исходного текста. Тени, в которой, как в зеркале Тролля, исчезают все достоинства оригинала и вырастают до неправдоподобных размеров его недостатки.

Исключения бывают, когда удается найти совершенно новый взгляд, ракурс, иную сторону реальности. Hо люди, способные к этому, обычно, создают оригиналы, а не подражания. (Хотя, в какой-то мере "Доверие" В. Рыбакова можно рассматривать, как продолжение "Возвращения" и "Туманности Андромеды", а "Рыцарей 40 островов" С. Лукьяненко, как продолжение романов В. Крапивина.)

Поставим простой вопрос: что нового по сравнению с Дж.Р.Р.Т. сказал H. Перумов в своем романе, вдвое превосходящем по объему отнюдь не лаконичный текст профессора?

Толкиен создал мир Средиземья. Мир, в котором могут жить не только литературные герои, но и реальные люди, мои друзья. Перумов развивает и реконструирует этот мир. Бильбо вышел из Хоббитании в Эриадор. Фродо дошел до Ородруина. Арена деятельности Фолко - все Средиземье. И, естественно, с увеличением размеров мира возникло новое качество... И не одно.

Умный Оккам просил "не измышлять новых сущностей (структур) без крайней на то необходимости". Перумов, однако, последовал не ему, а М. Муркоку, который в "Хрониках Корума" всякий раз разрешал ситуационный конфликт появлением новой Силы, превосходящей по своим возможностям обе конфликтующие стороны.

Черные гномы, создавшие подземную технологическую цивилизацию, рядом с которой могучие армии Олмера выглядят не более внушительно, чем 1100 ахейских кораблей под Троей рядом с ударным авианосцем. Серединное королевство, собирающееся - "ради предотвращения Дагор-Дагората и только поэтому" - объявить войну соединенным силам Валар и Мелькора. Золотой Дракон. Неисчислимые множества перворожденных эльфов у вод Пробуждения - некогда они в одиночку отбились от самого Темного Властелина. Неужели Перумов не замечает, что так "развивая" толкиенский мир, он вольно или невольно девальвирует подвиги и свершения не только своих (это в конце-концов его дело), но и толкиенских героев?

Толкиен создал мир, в котором вели борьбу между собой Абсолютное Зло и относительное Добро, мир, где мог существовать однозначный нравственный выбор. С тех пор прошло пятьдесят лет, и мы поняли, что Абсолютное Зло - абстракция, столь же бессмысленная, как и абсолютное добро. Перумов действует в рамках этой - современной - этики. И это было бы прекрасно, если бы нравственное чувство героев соответствовало хотя бы толкиенским - устарелым! - стандартам.

Толкиен был противником всякого суперменства (о чем не вредно бы вспомнить "толкиенутым" игровикам из числа любящих бить "врага" с размаху, двуручным мечом и, желательно, в спину). Hе воины, такие как Боромир, Арагорн, или Эовин - Хранитель Фродо, почти не обнажающий меч, становится главным героем трилогии.

Фолко же, повторяя "Кобру" С. Сталлоне мог бы воскликнуть: "Рэмбо по сравнению со мной - щенок". Да и не трудно быть героем в "многохитовой" кольчуге "со знаками мифрильности". Вряд ли профессор был бы доволен _таким_ развитием этики в своем Средиземье.

Далее. Миссией Фродо было уничтожение Кольца, символа и воплощения Абсолютной Власти. Фолко получает приказ убить человека. Человека, который лично ему не сделал ничего плохого. Уничтожить потому только, что Радагаст почему-то посчитал его существование опасным для судеб Средиземья. И этот приказ - в стиле Сарумана (он ведь в свое время долго убеждал Гэндальфа, что цель оправдывает средства), если не Саурона, Фолко исполняет, не испытывая ни страха, ни сомнения.

"Ты можешь лгать, ты можешь блудить,

Друзей предавать гуртом,

А то, что придется потом платить

Так это, пойми, потом..."

Hи Фолко, ни Малыш, ни Торин не думают о расплате, потому что не захотел думать об этом автор.

Так обстоят дела с достоинствами.

А вот недостатки толкиенского стиля Перумов воспроизвел с заслуживающей лучшего применения добросовестностью.

Толкиен создавал историю мира, а не людей (носителей разума). Потому психология героев у профессора выдумана, отношения между ними практически не развиваются (что проявляется, едва лишь герои пытаются проявить какие-то чувства: в любви, например, они объясняются в стиле Гирина из "Лезвия бритвы"), и уж совсем худо обстоит дело с женскими образами; детей же, судя по всему, в Толкиенском Средиземье попросту нет. И у Перумова - все то же самое, за тем лишь исключением, что текст у него получился гораздо объемистее.

Так что, самостоятельной ценностью, выходящей за рамки исходного текста, работа Перумова, на мой взгляд, не обладает. Имеем проект "Толкиен УМ", где "М" - означает - "Модернизированный:, а "У" - антоним к слову "Улучшенный".

Конечно, "Кольцо тьмы" не лишено достоинств. (Как-то один математик, взвесив на ладони Библию, сказал: "Даже по теории вероятности такая толстая книга не может не содержать нескольких умных мыслей.) Хорошо показана трагедия стран-победителей: Великий Гондор, творение Арагорна, превращается в паразитическое, бестолково жестокое и бессильное государство, живущее на проценты со своего прошлого; замыкается в себе Хоббитания; вновь становятся наемниками гордые гномы, призраками, не способными защитить себя бродят по страницам романа эльфы Запада. Все озабочены лишь сохранением существующего прозябания, так что поневоле начинаешь сочувствовать олмеровским варварам: у них хоть какое-то развитие происходит... Смотри, например, историю Франции после Первой Мировой Войны. Или Советского Союза после Второй. Социологам это все хорошо известно, но в рамках "фэнтези" подобные исторические явления изображены, пожалуй, впервые.

Неплохо обрисованы боевые действия - в масштабе "батальона", "дивизии", "армии", "фронта". Hо и здесь не обошлось без ложки дегтя - претензии автора на то, что в тактике и стратегии он разбирается лучше Толкиена, не кажутся мне основательными. (Так, например, с "непобедимым" гномьим хирдом без особого труда разбираются семиклассники на занятиях по военному искусству - для этого не обязательно читать Сунь-Цзы. Впрочем, это разговор для "Бойцового Кота").

А главная заслуга H. Перумова и издательства "Северо-Запад" в том, что теперь рыцари с деревянными мечами отстанут от милой пародии Свиридова. У них появилась более крупная цель.

Июнь 1994 г.

Наталья РЕЗАНОВА

МИФЫ ЧЕТВЕРТОЙ ЭПОХИ

...И ты узнаешь, как хрустит плоть, когда же

лезо входит пониже лопатки, как содрогается в

спазмах боли и ужаса все твое жалкое существо...

Н.Перумов

Не думайте, что Я пришел нарушить закон или

пророков; не нарушить пришел Я, но исполнить.

От Матфея, 5, 17.

Запрещать продолжать "Властелина Колец" - дело бесполезное. Английские фэны дополняют и дописывают Дж.Р.Р. уже лет тридцать. Наверняка тем же занимаются и в других странах. Только никто из них не выходил за пределы и объемы малой прессы. А у нас - массовым тиражом! И в объеме, едва ли не превышающем первоисточник!.. И сразу в двух издательствах, да под разными названиями. И опять мы впереди планеты всей... Ну, что скажут наследники Толкина - не наше дело. Нам решать читать или нет. Известно, что в среде фэнов одни заведомо осуждают "Кольцо Тьмы" как заведомое кощунство и принципиально отказываются его читать, другие выдвигают на звание "Лучший роман года". Мое мнение читать нужно. Хотя бы, чтобы избежать стилистики типа "Я Пастернака не читал, но осуждаю".

Общее впечатление - внутренняя, глубинная культура "ВК" подменяется внешней. Начитанностью. Эрудицией. В ход идет многоразличная мифология - от древнегреческой до новонемецкой, история Средних веков и военного искусства. Узнаваемо проглядывают литературные источники. В результате получается окрошка. Есть такое блюдо. Многим нравится.

Чтобы сразу сказать - есть нечто в романе Перумова, с чем нельзя не согласиться - время не стоит на месте. Даже в Средиземье. Дж.Р.Р. написал эпический (или, если угодно, псевдоэпический) роман. Перумов псевдоисторический. У Толкина действие происходит в эпоху, которую традиционно именуют "героической", у Перумова в эпоху Высокого Средневековья. Мы довольно мало узнаем из "ВК", скажем, о торговле в Средиземье, кроме того, что она там есть, о том, какая там денежная система, о ремеслах и сельском хозяйстве. У Перумова мы находим описание развитых товарно-денежных отношений, цеховой системы, городского управления и т.д. (правда, чтобы все это образовалось, потребно не триста лет, а поболе. Но это ладно).

Есть еще одна интересная мысль, которую, как ни странно можно найти в списке упреков. Вот он.

1. То, на что в первую очередь, вероятно, обратил бы внимание Толкин. Перумов не любит хоббитов. Дж.Р.Р. хоть и подсмеивается все время над ними, знает - мир восхищается Арагорнами, но держится на Фродо и Сэмах - "маленьких человечках". У Перумова все хоббиты, кроме Фолко - жадные тупые обыватели. Ох уж мне эти революционные романтики...

(А вот наиболее распространенного упрека в адрес Перумова - что композиция его романа дублирует "ВК", не выдвигаю. По-моему, это принцип. Не только композиция, но и ряд персонажей дублирует героев "ВК" Фолко - Фродо и Сэма, Рогволд - Арагорна, Радагаст - Гэндальфа, Сатти - Эовин и т.д. Иногда почти механически - например, у Толкина Сэм до середины романа не вспоминает, что у него дома осталась девушка - Рози, так же как перумовский Фолко про Миллисенту.)

2. Чисто читательский упрек. Использовано четыре перевода Толкина (и похоже без учета оригинала) - неточный, но наиболее любимый народом Муравьева и Кистяковского, более точный, но суховатый - Григорьевой и Грушецкого, З.Бобырь - худший из известных, и вдобавок рахмановский перевод "Хоббита". Имена и реалии черпаются из всех четырех переводов, но не приводятся в систему. Добавим сюда еще разночтения в именах и названиях в кавказском и питерском изданиях. В результате мы имеем Брендизайков, но Бэггинсов, Лавра Наркисса, но Торина Оукеншильда, Арагорн был "ранжером" (может, рейнджером все-таки?), но Рогволд - ловчий и несть сему конца. От такого словесного раздрая просто в глазах рябит.

3. Поскольку недостатки наши есть продолжение наших достоинств, многие недостатки романа Перумова проистекают из его "историчности". Поскольку роман "как бы" исторический, народам Средиземья подбираются исторические аналоги, плавно сползающие в политические характеристики. В результате люди Средиземья активно "скандинавизируется", гномы усиленно "косят" под немцев, вдали обретаются истерлинги (в устоявшейся традиции - вастаки) - братья-славяне, хорошие, в общем-то, ребята, но закосневшие в поклонении отцу народов Саурону,- что, конечно, не относится к великороссам-дорвагам. Есть еще викинги - умбарцы, монголы хазги, нидинги - мерзкие по определению жидо-масоны, и еще куча всякого народу, и все это слегка отдает черносотенством, но ведь это нынче не считается дурным тоном, нес па?

4. Продолжение предыдущего. Толкин в своем эпосе следует эпической традиции в отношении женских образов. Женщинам же в этой традиции отведено только две роли - горделивая властительница либо служанка. То же и у Профессора. Чудовище женского пола а-ля мать Гренделя - Шелоб он еще может описать, но как истый джентльмен не может плохо писать о женщинах как таковых. Даже вредная старуха Лобелия оказывается способна на благородство и бескорыстие. У Перумова отношение к женщине вполне отечественное - "бабы - стервы, без них было бы гораздо лучше".

(Мысль по ходу. А если Рогволд в какой-то степени "замещает" Арагорна, не есть ли его сварливая сожительница Оддрун умышленная пародия на безупречную Арвен Ундомиэль, которая своей положительностью действительно раздражает?)

5. ЗАМЕЧАНИЕ ПРИНЦИПИАЛЬНОЕ. Роман Толкина не случайно заканчивается там, где заканчивается. Пришел к финалу не только роман, завершилась эпоха. На смену эпическому времени должно прийти историческое, на смену эльфам - люди... Но, судя по раскладке событий у Перумова, в Средиземье ровным счетом ничего не изменилось. Ни эльфы никуда не делись, ни маги, ни гномы, ни орки, да еще много всякой нечисти понабежало, магические кольца - оставшиеся - силы своей не потеряли... И тогда неожиданно злодей Олмер, борющийся за "самостояние человека", против навязывания ему диктата высшей расы и высшей воли, получается абсолютно прав! Или, по крайней мере, выглядит гораздо убедительнее своих оппонентов, которые просто велеречивы и беспомощны. Но, помимо того, что зло здесь предстает привлекательнее добра, как быть с предсказаниями Гэндальфа и Галадриэли относительно коренного переустройства мира после гибели Кольца Всевластья? Об исчезновении магии, об уходе эльфов? А вот так, отвечает Перумов. Ошибочка вышла... "Ошибаются и великие"... Под "великими" автор подразумевает не только Галадриэль, но и Дж.Р.Р., явно ощущая себя создателем Нового Завета по отношению к Ветхому. Но, во-первых, если бы Гэндальф и Галадриэль ошибались, роман "Властелин Колец" просто не имел бы права на существование. А во-вторых, исходя из общего контекста творчества Толкина, "ВК" и есть Новый Завет по отношению к Ветхому ("Сильмариллион"). И Спаситель, воплотившись в человеческий облик, уже приходил в мир. Consummmatum est! А "Кольцо Тьмы" - обычный апокриф.

(Мысль по ходу. "Эльфы должны уйти", и в финале "ВК" мы это видим воочию. Но орки, как мы знаем из "Сильмариллиона" - это "искаженные" эльфы. Не значит ли это, что вместе с исходом эльфов должен каким-то образом осуществиться исход орков?)

6. Замечание, самое важное для меня. Девиз старомодного Толкина "жалость и милосердие" заменяется более современным - "крутизна и чернуха". В романе царит атмосфера общей жестокости - казни, пытки, членовредительство... чем ближе к нам, тем дальше от Профессора. Причем "добрые" ничем не уступают по этой части "злым", и даже порой превосходят. С самого начала как обращаются "славные ребята" с пленным нидингом, вина которого вполне гадательна? Герои Толкина с Горлумом, чья вина была несомненна, ничего подобного не позволяли. А ведь в этой садисткой акции преспокойно принимает участие Фолко, которого нам подают как юношу с нежной и чувствительной душой. А вот когда ближе к финалу один из главных героев романа - Малыш - оказывается "двойным агентом", с ним ограничиваются краткой воспитательной беседой. Двойная бухгалтерия по отношению к своим и чужим? О массовом геноциде орков я уж и не говорю. У Толкина, конечно, оных тоже косят пачками, но в честном бою. И уж конечно, никто бы не помыслил об убийстве женщин и детей. А уж хвастаться этим...

(Мысль по ходу. Толкин явно знал к тому же, что самое ужасное лучше не описывать не только из этических, но из чисто литературных соображений. А то страшно не будет. Пусть воображение работает. Поэтому, в частности, нам так и не дано увидеть воочию Саурона. И лишь по реакции персонажей догадываться, насколько он ужасен. А Олмер присутствует в натуре с самого начала, так что читатель к нему привыкает, да еще и сочувствовать начинает.)

7. Из мелочности. Автор иногда просто _не видит_ того, о чем он пишет. Не могу избавиться от следующей сцены - Олмер ломает рукоять топора Торина, а потом дарит ему свой посох на новое топорище. Эффектно, конечно, но, милые мои, вы представляете себе, какой толщины должен быть посох, если из него сделали рукоять боевого топора? А Олмер ведь отнюдь не великан, напротив, внешне он человек вполне средних параметров. И таких примеров можно найти много...

Ну вот, скажете вы. На один пункт "за" - семь "против". Стоило ли вообще разоряться? Стоило. Потому что запрещать продолжать "ВК"... (см. первую строку). Но делать это должно не так. Без небрежности. С пониманием замысла Толкина. Не нарушать заветы мастера, а исполнять их. И не надо стремиться к актуальности. Иначе мировая мифология будет заменена мифами массового сознания российской постперестроечной реальности. Они, конечно, тоже мифы, но при чем здесь Толкин? И выясняется, что автор, при всей своей эрудиции, с избранной задачей не справился. Ношу надо выбирать по плечу.

"Всем нам не следовало замахиваться на непосильное, помяните мои слова - мрачно окончил он и замолчал окончательно." Ник. Перумов, "Кольцо тьмы", т.2.

Николай ПЕРУМОВ

"АВТОР УСТАМИ ГЕРОЯ...",

или СЕМЬ УПРЕКОВ Н.РЕЗАНОВОЙ

Вообще-то не дело автора писать ответы своим критикам. Их статьи он должен внимательно читать и мотать на ус - всегда полезно, когда кто-то укажет тебе на твои же ошибки. Таким людям следует посылать благодарственные письма; так почему же пишутся эти строки?

К сожалению, статью уважаемой г-жи Резановой при всем желании трудно назвать критической. О книге как о _литературном произведении_ (сейчас неважно, хорошем или отвратительном) не сказано почти ничего, кроме разве что Упрека 2 - насчет расхождения в наименованиях. С него и начнем, и скажем сразу - этот упрек в значительной мере справедлив. Дело в том, что передо мной стояла дилемма - или воспользоваться целиком системой существующей, или придумать свою собственную. Я пошел по пути компиляции в значительной мере для того, чтобы любой читатель нашел бы в книге что-то знакомое, вне зависимости от того, что ему, читателю, попадалось в руки раньше - Кистяковский или Григорьева... По себе знаю, как тяжело было "переключаться" на топонимику перевода Грушецкого. В общем, хотел как лучше, но, наверное, ошибся и готов это признать.

К сожалению, на этом конструктивный диалог с критической статьей прекращается - и не по моей вине.

Оставим на совести Н.Резановой некоторую развязность тона; известно, что когда не хватает аргументов, их порой не без успеха пытаются заменить хлесткостью формулировок. "И опять мы впереди планеты всей..." - то ли скорбит Резанова, что гадкая книжонка гадкого писателя увидела-таки свет, то ли над издателями смеется... Впрочем, пусть. Брань, как известно, на вороту не виснет.

Итак, по порядку.

Упрек 1. "Перумов не любит хоббитов". Признаться, я сперва решил, что почтеннейшая критикесса шутит. Это, бесспорно, могло бы быть неким тезисом статьи - если у критика такое мнение - но как "упрек" это просто абсурдно. Мне уже предписывают, кого любить!.. Черт возьми, любить и ненавидеть я буду кого вздумаю - с полным признанием оного же права за г-жой Резановой, как впрочем, и за любым другим homo sapience. Но даже если рассматривать этот смехотворный "упрек" хоть сколько-нибудь всерьез, то нельзя будет не признать - хоббиты у меня отнюдь не "тупые и жадные обыватели". О них примерно так говорит Фолко - говорит субъективно, в запале... Фолко, а не автор! Это не одно и то же! Уж сколько раз твердили миру - а воз и ныне там. "Автор устами героя..."

И еще одно. Толкиновские хоббиты, если уж на то пошло, проспали свою страну, оказавшись под властью милейшего Сарумана - и притом тут же нашлись пошедшие на службу к оккупантам целые отряды ширрифов. Интересно, а что было бы не вернись Фродо и остальные домой? "Жадные" же и "тупые обыватели" в "Кольце Тьмы" ведут себя несколько по-иному. Когда нужно драться, они дерутся, и притом насмерть. Так кто же тут "не любит хоббитов"?

Упрек 3. Тут уже легкой словесной дуэлью дело не обойдется. Г-жа Резанова пустила в ход надежное, никогда еще не дававшее ни у кого сбоев оружие - автор обвинен в антисемитизме. Все! Печать Зверя на руку. Подобные обвинения опровергнуть почти невозможно. В сочетании с загадочной "новонемецкой мифологией" ("Аннанэрбо" имела в виду г-жа Резанова, что ли? Третий Рейх?) выстраивается эдакая милая линия - автор фашист, антисемит, короче, красно-коричневая сволочь.

Заявляю со всей ответственностью - отождествить нарочито карикатурное сказочное племя с древним, мудрым, уникальным в мировой истории народом может только человек с больным воображением. Так что на предмет антисемитизма г-же Резановой в первую очередь надлежит оборотиться на себя, если ей в сказочных злыднях всюду мерещатся евреи...

Остальные положения этого Упрека 3 не лучше. Боже, знал бы Торин сын Дарта, что невинная любовь его к пиву даст кое-кому повод увидеть здесь "слабый закос под бундеса" (если уж пользоваться "феней" г-жи Резановой). На чем еще основан ее вывод насчет гномов, убей Бог, не знаю. Строй хирда разве что? Так ведь и он куда ближе к македонской фаланге, нежели к знаменитой "свинье" тевтонцев...

И еще. Насколько я понял, г-жу Резанову не устраивает сам факт "аналогий". Тогда пусть кто-нибудь потрудится доказать мне, что Хоббитания с ее обитателями не есть аналогия Англии! Что Рохан ну ни капли не похож на населенную полукочевниками Венгрию конца IX века до битвы при Лехе; что погибший Нуменор не имеет ничего общего с Атлантидой (хотя, согласно Профессору, его название на эльфийском - "Атланте")?! И, наконец,- пусть мне докажут, что нижеследующий факт - исход войны Добра со Злом был решен победой первого в великой битве, имевшей место у стен почти взятого Злом, но все-таки устоявшего города в излучине Великой Реки Континента, каковая битва была выиграна благодаря комбинированному удару с севера и юга по флангам почти захватившего город врага - что данный факт не имеет никаких аналогий с неким весьма известным событием зимы 1942-43 года?!

Упрек 4. Блистательный пример чисто женской логики. Из того, что в "Кольце Тьмы" очень мало женских образов, делается вывод о глобально-негативном отношении автора к прекрасной половине человечества."Корова ушла, так и подойник оземь". Да, Оддрун сварлива. Ну и что?! (Трагедия несчастной Сатти при этом игнорируется полностью). Короче, опять "Автор устами героя..." (если герой кого-то осуждает, автоматически считается, что так же думает автор). Не изобразил в романе сногсшибательной красавицы, доброй, умной, по которой страдают вся без исключения мужская часть персонажей - получи еще один ярлык: "женоненавистник"!

Упрек 5. Тут можно было бы посоветовать внимательнее читать Профессора. У него не сказано ничего определенного ни насчет эльфов Кирдэна, ни насчет эльфов Трандуила. Ниоткуда не явствует, что увезший Хранителя корабль был "последним". Более того, по легенде Сэм, состарившись, тоже уходит за Море! Из магов остался только один - Радагаст. (Саруман не в счет, он лишен свободы воли.) Куда должны были "деться", согласно "ВК", гномы и орки я, признаться, тоже не понял. Впрочем, здесь можно спорить...

Оставим на совести почтенной критикессы весьма любопытные пассажи на тему, кем себя "ощущает" автор. И давайте вновь вспомним, что предсказания Гэндальфа и Галадриэли - это их предсказания. "Автор устами героя..." А то, что "ВК" не имеет права на существование в случае "ошибки великих" - это тоже просто бездоказательное положение.

И еще. Бессмысленно сопоставлять "Кольцо Тьмы" с "ВК" в частностях. Один Великий Орлангур чего стоит! (Непонятно, кстати, почему мне не попало еще и за него). Толкин написал абсолютно замкнутый роман. Конфликт в нем исчерпан. Не описывать же благоденствие Арнора при короле Элессаре да борьбу отличного с хорошим?..

Касательно "злодея" Олмера. Коренное отличие "Кольца Тьмы" от "ВК" в том, что мир Толкина четко и однозначно поделен на белое и черное, "наших" и "не наших". Полутона не допускаются. Унылый злодей Саурон уныло сидит в Барад-Дуре, совершая один промах за другим, допуская в ведении войны ошибки, которых избежал бы даже кадет Биглер. Ну не может он додуматься до столь простой вещи, как поставить охрану, у _единственного_ места, где может быть уничтожено Кольцо Всевластья, ну никак не может! И назгулов отправить в бой всех разом, а не поодиночке - тоже не может! (Интересно, сколько продержался бы тогда Минас-Тирит?) Чтобы отдать победу Добру, автору "ВК" пришлось оглупить Зло; а победа над глупым Злом не обесценивается ли?

Олмер же - Зло умное, хитрое, которое не попадается в дешевые ловушки. Однако самое главное - Олмер стал Настоящим Злом в тот миг, когда для достижения человеческих целей пустил в ход нечеловеческие средства. До того времени он - завоеватель, правитель, короче - пассионарий; и дела его назвать однозначно добрыми или злыми трудно. И если уж читая описание штурма Серой Гавани, уважаемая критикесса сочувствовала Олмеру, то... Мне остается только развести руками.

Упрек 6. "Чернуха и жестокость". Азбучная истина, что Средние Века - жестокое время. А раз уж сама Н.Резанова назвала мое произведение "псевдоисторическим" (чем я горжусь, ибо сам Толкин, по ее мнению, создал "псевдоэпос") - то негоже мне отступать от исторической правды. Или нам придется признать, что для "fantasy" нужны особые, выращенные в условиях общей благолепности народы... Нет! Жизнь жестока - жестоки и книги. Хотя, надо сказать, сам Профессор, говоря о войне гномов с орками, говорит: "обе стороны были безжалостны..."

Что же до геноцида орков, то только слепой может не увидеть - автор его осуждает. Хвастается им Рогволд! (см. выше - "Автор устами героя...") И, кстати,- для тех, кто совсем ничего не понял - гибель Арнора частично есть расплата именно за это...

Упрек 7. Совсем смешной. Уважаемые читатели, если не верите мне загляните в любой исторический труд по холодному оружию. Н.Резанова, как я вижу, просто не в курсе. Рукоять боевого топора имеет круглое сечение и диаметр примерно 2,5-4 см, что существенно тоньше рукояти топора плотницкого. Толщина рукояти боевого топора примерно равна толщине эфеса у мечей; их нельзя было делать слишком толстыми, потому что толстые рукояти куда легче выворачиваются из пальцев... Ладонь должна плотно обхватывать рукоять и большой палец при этом - доходить примерно до третьей фаланги указательного пальца. Так что этот упрек я не принимаю категорически.

И еще. Уж раз на то пошло, Олмер не выходит к Фолко и Торину, опираясь на впоследствии отданный гному посох. Олмер возит его (посох) с собой!

Так стоило ли "разоряться" уважаемой Н.Резановой? Стоило. Однако она могла бы написать о длиннотах в романе, неумело выстроенных сюжетных линиях, огрехах стиля и т.д. К сожалению, также остался без объяснений отмеченный самой же Н.Резановой факт - что книгу мою одни фэны проклинают, а другие, напротив, выдвигают на звание "Лучший роман года". Вот бы и разобраться, почему, чем же так задурила головы бедным читателям эта отвратительная, фашистская, антисемитская, черносотенная книжонка? Ну, почему проклинают, это нам объяснить попытались, а вот что другие-то в ней нашли? Тут-то и забить Н.Резановой тревогу! Не то нравится людям, куда как не то! Увы. Молчание лишь в ответ... И тлетворный яд ужасного пасквиля продолжает отравлять неокрепшие читательские души...

Поверьте: я, автор, отношусь к собственному труду весьма и весьма критически. Однако же Н.Резанова взялась спорить... даже не с идеологией. Она (по мнению Н.Резановой неверная) затронута, но по касательной. Уважаемая критикесса заканчивает статью весьма назидательным абзацем - "как следует писать..." (продолжения Толкина, что ли?) Понимание замысла Толкина - см. выше о замкнутости "ВК". Оставаясь полностью в пространстве Профессора, писать просто не о чем. Зло избыто! Не нарушать заветы мастера - это о чем? Если это значит воспроизводить его этическую систему, то... (см. выше). Не стремиться к актуальности? Тут спорить не буду. Кому нравится поп, кому попадья, а кому и попова дочка.

И наконец: с какой задачей не справился автор? Написать строго каноническое продолжение целиком в духе Профессора, без всякой отсебятины - да, не справился. Потому что такой задачи и не ставил. Так что, согласно приговору, придется мне закопать машинку и идти грузить уголь.

Ношу-то надо выбирать по плечу...

ЕСТЬ ТАКОЕ МНЕНИЕ!

Майкл БИШОП

КОМУ ОНА НУЖНА, ЭТА "НЕБЬЮЛА"?

Наряду с премией "Хьюго", премия "Небьюла", присуждаемая с 1965 года, является наиболее престижной премией за достижения в области фантастики. Читатели (фэны) голосуют за лауреатов премии "Хьюго", писатели - точнее, члены Ассоциации писателей-фантастов Америки (SFWA) присуждают премии "Небьюла".

Многие члены Ассоциации утверждают, что если "Хьюго" получают обычно наиболее _популярные_ романы и рассказы года, то "Небьюлы" удостаиваются произведения, наиболее гармонично сочетающие интересные фантастические задумки и прекрасное литературное исполнение. Иначе говоря, роман, награжденный "Небьюлой", может и не быть самым популярным среди читателей, однако достоинства его столь велики, что он безусловно заслуживает высокой профессиональной оценки. В конце концов, эту премию присуждают сами писатели,- а кто, как не они, знают, какие качества должны быть присущи первоклассной фантастике?

Действительно, кто? В "Энциклопедии научной фантастики" Питера Николса о премии "Небьюла" говорится: "Некоторые критики утверждают, что премия эта временами отражает политическую конъюнктуру в той же степени, в какой и литературную... И хотя "Небьюла" иногда присуждалась значительно более спорным, экспериментальным произведениям, которые никогда бы не получили "Хьюго", чаще всего между премиями не было и нет существенной разницы. Можно было бы ожидать, что "Небьюла", присуждаемая в соответствии с мнениями писателей-профессионалов, отдает должное высоким литературным достоинствам произведений, но совершенно не очевидно, что это действительно так". И далее говорится, что многие рассматривают награждение премиями скорее как рекламное действо, нежели как последовательную взвешенную оценку значимости тех или иных произведений.

Даже Роберт Силверберг в своем предисловии к 18-му выпуску антологии "Премии "Небьюла" (1983) писал: "В целом ряде случаев вручение премии именно тем произведениям, которые их получили, казалось искушенному наблюдателю совершенно неожиданным и объяснимым только с точки зрения теории вероятностей".

Другие высказываются еще более прямо. В номере "Бюллетеня SFWA", посвященном 21-му присуждению "Небьюлы", Норман Спинрад поместил платное рекламное объявление на целую полосу, озаглавленное "К вопросу о литературных принципах и авторской гордости", которое содержало следующий драматический пассаж:

"ПРИНИМАЯ ВО ВНИМАНИЕ, что в течение долгого времени премии "Небьюла" присуждались как шедеврам, достойным преклонения, так и тривиальной конъюнктурщине, не следуя никакому последовательному литературному критерию, который я мог бы хотя бы понять, не говоря уже о том, чтобы одобрить

Я пришел к убеждению, что "Небьюла" это лишь часть проблемы, а не часть ее решения.

И поэтому я заявляю, что снимаю все свои будущие работы с конкурса на получение "Небьюлы".

На решение Спинрада решающее влияние оказало то, что его роман "Дитя удачи" не дошел до финального голосования. Спинрад заявил, что "литературные стандарты Ассоциации в целом настолько сильно расходятся с моими собственными, что принять в будущем "Небьюлу" было бы с моей стороны проявлением циничного лицемерия".

Приносит ли "Небьюла" вред делу Ассоциации? (А именно - борьбе за получение ее членами-писателями больших возможностей, уважения и денег?) И не должна ли Ассоциация прекратить ходить вокруг да около и просто отменить присуждение премии?

Давайте разберемся в этом вопросе.

О премиях спорят. Кандидаты, произведения которых не дошли до финального голосования, нападают на тех, кому удалось так или иначе пробиться в финал. Проигравшие голосование нападают на тех, кто победил. Не-кандидаты во время священного финального голосования обстреливают всех вышеперечисленных или кричат, что весь процесс фальсифицирован и отвергают его как лишенный смысла и корректности.

Премии провоцируют не просто споры, они порождают зависть, злобу, неспособность мыслить, приводят к крушению надежд, рождают жажду мести, неудовлетворенность и головную боль. Кроме всего прочего, премии сеют несправедливость. Снова и снова они напоминают нам, что Вселенная - и даже ее малая часть, которой, как считается, мы в состоянии управлять - вовсе не обязательно улыбается тем, кого мы считаем талантливыми, смелыми, достойными. Каждый, кто не увенчан лаврами - проигравший, а проигравший.... это проигравший. Вселенная издевается над ним. Зрители хихикают. А победители - черт бы их побрал! - тайно злорадствуют. (Или мы подозреваем их в этом).

Почему же тогда мы так держимся за присуждении премий? С точки зрения психологии ответ очень прост, и он состоит из двух частей. Во-первых, люди эгоцентричны, они жаждут самоутвердиться. Во-вторых, люди испытывают необходимость овеществить это самоутверждение. В результате появляются премии. Нобелевские. Пулитцеровские. "Оскары". "Тони". "Эмми". И так далее, до бесконечности. (Может быть даже - до тошноты).

Плохо у тебя с логикой, может сказать противник разыгрывания литературных призов. Ты же не будешь оправдывать необоснованное посвящение в рыцари на том основании, что все равно нужно кого-нибудь посвящать. Если ты все-таки собираешься раздавать премии, надо делать это справедливо. И, вдобавок к тому, ты не рвался бы защищать любые призы - и, в частности, эти премии,- если бы тебе хоть раз самому не посчастливилось выиграть пару роскошных дверных пружин...

Само собой. Было бы неискренне утверждать обратное. К тому же, тем, кто не получил приза, легче этот приз высмеивать. И, безусловно, процесс соревнования должен быть справедливым, насколько это возможно. То есть:

1. Критерии присуждения премии должны быть четко определены и понятны. Нобелевская премия по стрельбе из сарбакана не должна присуждаться тому, кто палит из гранатомета.

2. Те, кто присуждает премии, должны хоть немного разбираться в области, в которой они работают. Парашютисты не должны выносить суждения о спелеологах - по крайней мере, не о замечательных достижениях в этой области - и наоборот.

3. Все участвующие в конкурсе работы должны превосходить некоторый минимальный уровень, чтобы их могли заметить те, кто будет потом присуждать премии.

Роман, не опубликованный из-за того, что его автор не в состоянии написать законченное предложение, не должен претендовать на премию за смелый авангардизм наравне с произведениями типа "Пробуждения Финнегана" Джойса или "Очереди" Владимира Сорокина.

Все это понятно и ежу. Камнем преткновения обычно является другая составляющая уравнения: литературный вкус членов жюри.

А вкус у всех судей разный. Он зависит от того, каких авторы ходят у них в друзьях, от умения одеваться, воспитания, образования и, в некоторой степени, от физического и эмоционального состояния в день голосования (с похмелья, в замешательстве, в хандре, в тревоге или в приподнятом настроении). И если судьи демонстрируют вкус отличающийся от вашего достаточно часто, чтобы возбудить вашу злобу, в один прекрасный день вы, как Норман Спинрад в своей рекламе, объявите премию не заслуживающими доверия - и, следовательно, бессмысленной.

Однако, на тот случай, если вы желаете каким-то образом довести до конца борьбу за премию, вы посылаете на предсказуемо безвкусный заключительный банкет клоуна, который мог бы принять премию в том маловероятном случае, если болваны из жюри на сей раз проголосовали правильно и дали вам эту идиотскую премию, которую вы одновременно заслужили и не заслужили - заслужили, потому что вас так много раз оставляли без внимания, а не заслужили, потому что борьба за лавры в искусстве всегда несостоятельна. Это хорошо знает каждый, кто хотя бы раз оставался вне списка лауреатов из-за того, что его произведению уделили недостаточное внимание или отвергнуто в пользу другого, менее достойного.

Если вы вдруг выигрываете, посланный вами клоун сможет прилюдно отказаться от приза и выразить свое пренебрежение всем процессом.

А если вы проигрываете? Что ж, оказав честь церемонии награждения своим присутствием, вы - или ваш представитель,- можете отправиться в ближайший бар и переваривать там ваш зеленый виноград в окружении придерживающихся того же мнения другими клоунами. Ваше поражение однозначно подчеркнет обоснованность вашего презрения.

Но давайте будем откровенны. Как и многие другие, я несколько раз представлял себя в этой шутовской роли. Не часто. Но несколько раз да, было, и когда это происходило, я всегда чувствовал, что такое публичное проявление моей возвышенной эстетики и бескомпромиссной честности будет так же полезно, как погасший маяк, для всех тех, кто занимается самообманом и верит, что их премии чего-нибудь стоят.

В самом деле, просматривая список лауреатов премии "Небьюла" последних лет, я вижу десяток романов, за которые я не голосовал и, наверно, в три раза больше рассказов, которые премии не получили, но произвели на меня не меньшее впечатление, чем из более удачливые конкуренты.

В 1975 году я голосовал за "334" Томаса М.Диша, а не за "Обездоленных" Урсулы Ле Гуин. Мне очень нравится Ле Гуин, но я уверен, что настоящий профессионал убедительно доказал бы, что из этих двух произведений "334" Диша является более фундаментальным, сложным, волнующим и новаторским, и если бы члены SFWA признали его лучшим романом, они едва ли имели бы основания стыдиться.

Что ж, это было давно. А как насчет более поздних лауреатов? Не получилось ли так, что присоединив почти 700 новых членов, SFWA снизила общей уровень компетентности? Разве не похоже, что с некоторых пор фактор "воинствующей бездарности" начал влиять на присуждение премии?

В моменты раздражения, признаюсь, я сам передавал этот отвратительный слух. Как корпорация, члены SFWA неизменно голосуют за произведение, которое их наиболее глубоко задевает,- либо потому, что автор заслужил большое уважение, требующее всеобщего признания,- либо потому, что само произведение добросовестно разрушает основы.

Роберт Силверберг в течение 5-6 лет создавал настолько хорошие работы, что Ассоциация была вынуждена признать его заслуги и в 1971 году он получил премию за роман "Время перемен",- который, по мнению многих, уступает другим достойным упоминания работам Силверберга этого периода. И я бы назвал роман Урсулы Ле Гуин "Левая рука Тьмы" как пример произведения, которое было удостоено премии за его бесспорные литературные достоинства.

Первый пример, возможно, демонстрирует уязвимое место в процессе присуждения премий. Не должна ли книга выигрывать только вследствие присущих ей достоинств, а не репутации ее автора? Хотя я бы все же не согласился, что это слабое место является смертельным для признания правомерности присуждения премий. Кроме того, если бы какая-нибудь выдающаяся работа появилась в то время, чтобы бросить вызов равнодушному Силвербергу, она могла бы победить. (Я тогда выбрал, между прочим, "Оселок небес" Урсулы Ле Гуин, но в этом романе, как бы он не был хорош, ясно видны переклички с некоторыми темами и методами Филипа К.Дика).

Утверждаю ли я, что ошибки никогда не совершаются и новаторским работам всегда воздают должное, когда они рассматриваются на соискание "Небьюлы"?

Нет. Награждение - это процесс, совершаемый людьми, он может приводить к ошибкам и злоупотреблениям. Тем не менее, "Небьюла" всегда отражает вкусы значительной части SFWA. Если выигрывает плохая книга или уступающий другим рассказ, почти немедленно начинается процесс самоисправления. Люди кричат об одурачивании. Пишут письма. Начинаются дебаты. Появляются обзоры, печатаются статьи с анализом. В наиболее экстремальных случаях несколько членов SFWA публично заявляют о том, что навсегда бойкотируют присуждение премий. (Так поступил Норман Спинрад, и я испытываю к нему симпатию за пренебрежение знаками почета и завистливое восхищение дерзостью, которую он продемонстрировал своим платным объявлением).

Лауреаты - это "жестяные утки". По живописному наблюдению одного из победителей 1988 года, их вытаскивают в "зону обстрела", где они прыгают голые у всех на виду - во всей красе своих морщин, шрамов, складок, двойных подбородков (и, конечно, бесспорных достоинств), увеличенные в десять, сто, тысячу раз. Если победившее произведение действительно никуда не годится,- по крайней мере, по одному из возможных критериев,- можете быть уверены, что вы услышите о его недостатках во всех самых сокрушительных подробностях.

Между прочим, чтобы действительно замечательные работы не проходили незамеченными, SFWA создала жюри премии "Небьюла". Семь его членов стараются оценить столько, сколько могут, произведений, вышедших в данном году. Жюри может добавить для финального голосования по одному произведению в каждой из четырех категорий. Оно довольно часто так и делает, чтобы исправить несправедливость с позиций эстетики, возникающую иногда из-за выбора, основанного на широкой популярности.

Помешать достойному произведению попасть в список для голосования может помешать многое. Ограниченная доступность изданий в твердой обложке. Национальность автора. "Мрачность" темы. Стиль.

Единственными неамериканцами, удостоенными "Небьюлы", были британцы Брайн Олдисс, Майкл Муркок и Артур Кларк. Большинство членов SFWA считают Кларка почетным американцем - благодаря его раннему появлению в наших журналах фантастики, его интернациональному статусу, как ученого, и его роли в производстве фильма "Космическая одиссея 2001" (кино - это такое же американское явление, как бейсбол, яблочный пирог и кража со взломом). Олдисс и Муркок стали лауреатами "Небьюлы" более 20 лет назад.

Почему Станислав Лем не получил "Небьюлу"? Почему не получил ее Борхес? Братья Стругацкие? Итало Кальвино? Йозеф Несвадба? Анджела Картер? Возможно, из-за ограниченной доступности произведений этих авторов, но скорее потому, что многие члены SFWA редко понимают вещи, написанные в традициях, отличных от привычной фантастики, мало читают что-то кроме стандартного круга произведений (ежемесячные американские журналы и пейпербэки) и откровенно не любят "непонятную чепуху", которую пишут писателями иностранного происхождения. Это оглушительный удар по SFWA. То, что наша организация называется Ассоциацией писателей-фантастов Америки, не сильно нас извиняет,- в особенности потому, что мы получаем членские взносы от писателей из более чем десяти стран.

Летом 1986 года Чарльз Шеффилд опубликовал в "Бюллетене SFWA" эссе, в котором перечислил все когда-либо услышанные им причины отменить премию "Небьюла". Выглядел этот список так:

1) "Небьюла" не нужна, потому что в фантастике и так уже чересчур много премий.

2) У настоящих писателей нет времени, чтобы много читать и рекомендовать в номинации произведения других авторов.

3) Передовые писатели считают эти премии "золотыми медалями специальной олимпиады в литературе" (моя любимая придирка).

4) Премии "Небьюла" не удается представить настоящие достижения в своей области.

5) Риторический вопрос Шеффилда: "Если бы этой премии не существовало, нужно ли было бы ее придумывать?"

Шеффилд небезосновательно отметает всю эту критику: "Нам нужна "Небьюла" по одной простой причине: нет ни одной другой награды (включая Мемориальный приз Джона Кэмпбелла), которая присуждалась бы за литературные достоинства научно-фантастического произведения не маленькой группой отдельных судей, а организацией писателей-фантастов, включающей семьсот (а теперь и всю тысячу) членов. И этот факт перевешивает все возражения, которые есть против этой премии".

И как я всюду говорил, "Небьюла" представляют из себя то, что из нее делают члены SFWA. Мы должны обвинять себя, если она нас разочаровывает. Мы должны благодарить себя, если мы горды ее лауреатами. Каждый писатель, даже наиболее плодотворно работающий, обязан либо бороться за их отмену, либо работать для достижения очень маловероятной, очевидно безнадежной цели - их усовершенствования. Я все же верю в это, и хотя я начинаю думать, что, может быть, SFWA должна спонсировать два комплекта премий - прежний (за научно-фантастические произведения) и второй (за фэнтези), при этом писатели сами решают, в какую группу следует отнести их произведения,- меня, в общем-то, устраивает и существующая система.

В заключение расскажу одну правдивую историю. Весной 1974 года две моих повести должны были участвовать в финальном голосовании. Я печатал рассказы в течение неполных четырех лет, и выдвижение моих работ на конкурс заставило меня витать в облаках.

В это время я преподавал композицию и литературу в университете Джорджии в Афинах, а один из моих друзей учился на юридическом факультете. Я, светясь простодушной гордостью, рассказал ему, что два моих рассказа претендуют на получение премии "Небьюла". "Небус?" - переспросил он. "Небьюла",- ответил я и детально объяснил, что из себя представляет эта премия и почему это так важно.

Мой друг уставился на меня. Лицо его начало подергиваться. У него начались приступы громкого смеха. Каждый раз, когда он перехватывал мой взгляд, приступ смеха, если он начинал затихать, овладевал им снова. Я смотрел на него с изумлением. Наконец я понял смысл и причины его смешливости и тоже начал смеяться. Он не имел в виду, что "Небьюла" - это "золотая медаль специальной олимпиады в литературе". Просто перед лицом вечности моя забота о шансах двух моих безвестных рассказов выглядела... комично.

Пер. по изд.: Amazing Stories, April 1989

Публикуется со значительныыми сокращениями

Перевод (C) Андрей Чертков, 1994

СИДОРКОН'94: ПОДСТУПЫ К ОСМЫСЛЕНИЮ

Роман АРБИТМАН (Саратов):

Здравствуйте, Сергей и Андрей!

Спасибо за "Оберхам". Прочитал в тот же день. Мне кажется, что материал под названием "Стенограмма заседания" очень плох и не заслуживает включения куда бы то ни было. Не смешно и, главное, не к месту. Что касается всего остального...

Дневник Николаева, занявший центральное место в номере, бесспорно, заслуживает внимания. Но. При чтении меня не оставляла мысль, что я читаю личное письмо Андрея Николаева, не предназначенное мне. Было некоторое чувство неловкости, словно я заглянул тебе за спину в тот момент, когда ты делился со своим другом впечатлениями о прошедшем.

Если ты, Андрей, это ощущение читателя запланировал, то тогда твой замысел вполне удался. Мне кажется, что ты весьма верно (хотя и в нескольких местах поверхностно - скорость, скорость...) передал общую атмосферу кона. Тебе даже удалось изобразить меня человеком пьющим, что сильно повышает мои акции в глазах фэндома.

И еще (чтобы больше не касаться). О "Страннике". Мне кажется, что сейчас любые споры об этой премии (голоса "против" или даже агитация "за") роняют наш корпоративный престиж. Премия есть. Занимает она такое-то определенное место. Все обиды или оправдания низводят фантастическое дело, которому мы служим (прошу простить за высокий штиль!), до уровня окололитературной тусовки. И мне, как критику, становится душно в этой атмосфере мелких обид и упреков и хочется въехать куда-нибудь в нефантастическую область и всю оставшуюся жизнь писать, например, о постсоветском детективе, или о любовном романе. Или _только_ о творчестве моего любимого Вити Пелевина, чей неприезд (в контексте всех этих споров) делает его позицию выигрышной необычайно.

Не надо нам самим казаться хуже, чем мы есть на самом деле. Мы лучше на самом деле. Ведь ясно же, что мы работаем не для того, чтобы получить из рук хороших людей несколько сот грамм качественной бронзы. Не надо путать причину и следствие. "Я вас умоляю" (цитата, не помню только из кого. Кажется, из монтера Мечникова. Или из Хасбулатова).

Теперь снова об "Оберхаме".

Статья А.Легостаева "Дельный совет". Вы, товарищ Легостаев, убедительно доказали, что писания отечественных авторов, получивших "Улитку", имеют отношение к сов.действительности. Этим-де и чрезвычайно похожи друг на друга. Предлагаю еще один критерий сходства: все авторы произведений-лауреатов когда-нибудь ели огурцы. Свежие или соленые.

Статья А.Привалова о голосовании на "Интерпрессконе". Меня в А.Привалове (как и его друге из г.Москвы А.Свиридове) подкупает незатейливо-снисходительное отношение к публике на "Интерпрессконе". Отношение очень в духе советских вождей, которые считали народ безмозглым объектом пропаганды, и были уверены, что эту бестолочь легко загипнотизировать _чем_ угодно. Возможно, я пристрастен. Но мне кажется величайшей космической глупостью ставить в упрек авторам нормальное желание, чтобы читатели прочитали их творения и САМИ сделали вывод, хороши они или плохи. Или, по мнению А.Привалова и А.Свиридова, человек, получивший в руки книжечку в светло-синей (или там разноцветной) обложке, уже был обречен (загипнотизирован, зомбирован, принужден?) остановить свой выбор именно на этом произведении? Особенно восхитили меня суждения уже упомянутого А.Свиридова в No 4 (кажется) "Фэн-Гиль-Дона" по поводу д-ра Р.С.Каца. Оставим в стороне хамский и бестактный намек на кончину профессора (слухи о смерти которого, разумеется, сильно преувеличены!). Свиридов довел дурноватые суждения А.Привалова до абсурда, обвинив вашего покорного слугу в том, что любой желающий мог получить у меня книгу, включенную в список. Правильнее, конечно же, было читателям книг вовсе не давать, предполагая, что на них сойдет каким-то образом дух святой и они сами, без чтения, все сообразят. По принципу: "Я книги товарища Каца не читал, но скажу..."

М-да, господа Привалов и Свиридов - большого ума мужчины. Впрочем, и с моей стороны, разумеется, не многим умнее сейчас писать все эти строки. Безумие подобных господ тем и ужасно, что затягивает. И ты уже, сам того не замечая, начинаешь оправдываться в том, что никогда в жизни не ел мыла и не служил в гестапо. Бррр. Кретиниссимо. Вроде бы плевать: пусть, если хотят, считают, что угодно. Но дурацкие чувства (собственного достоинства или что-то вроде этого) вынуждают вступать в дурацкий спор. Или, может быть, авторы подобных суждений полагают, что честное нормальное соперничество как бы бесчестно априори? Если в этом есть какая-то сермяжная правда, то согласен в следующий раз вообще отказаться от борьбы - от "беззастенчивого рекламного прессинга" и вообще просить номинационную комиссию не включать моих статей в список. Иначе в самом деле может сложиться идиотское впечатление, будто я занимаюсь своим делом "для дяди". Хотя, как известно, я этим занимаюсь для денег.

Роман Арбитман

Валерий ОКУЛОВ (Иваново):

"ИНТЕРПРЕССКОН": ЧАСТИЦА "ИНОЙ ЖИЗНИ"...

"...А все же странным было это действо, донельзя, до фантасмагоричности странным..."

Так начинает свою статью "Интерпресскон, Странник, Бронзовая Улитка..." ("КО", 24.05.94) Людмила Нукневич из Риги. А затем задает вопрос "Что останется в активе конференции? Если оставить безумно дорогую по нынешним временам возможность творческого общения...и приятность акции парада награждения победителей?"

"- ...Не знаю..."

Но вот Андрея Анатольевича (для тех, кто не понял - Николаева) никакие сомнения не тревожат:

"Сколько прекрасных людей вокруг... Предстоит провести вечер в приятных беседах... Прекрасная все-таки штука "Интерпресскон", я без устали молюсь за Сидоровича... Сколько любимых лиц, сколько прекрасных встреч и содержательных разговоров... Встречаются старые знакомые... Реализуются три месяца напряженной работы, мечтаний, тщательного планирования мероприятий..."

Э-эх, господа, мне бы ваши заботы!

Позволите ли вы мне, любителю фантастики из "глубинки" России, сказать пару слов о "Сидорконе", "Страннике", да еще пару слов о жизни вообще!..

Понимаете ли вы, как все изменилось вокруг? Или в своем узком кругу "иной жизни" даже не замечаете изменений, приводящих в ужас тех, кого они непосредственно касаются?

Саше Сидоровичу, проводящему кон за свой счет, действительно будут не совсем понятны заботы инженеришки по добыванию всего-то пятидесяти долларов (а ведь это его месячный доход...)

Но "Интерпресскон" - для профессионалов! Но и тут: печатающийся регулярно Андрей Михайлович не поймет забот какого-то (не только провинциального, а даже и питерского) "писателишки", пытающегося пристроить свой (быть может, даже и неплохой) рассказик...

Господа, вы же видите, что на прилавках и лотках (даже у вас, в Питере)... А у нас же российской фантастики нет (почти нет!).

Журналы трудно найти даже в библиотеках, да и ходить туда просто некогда...

Любящий фантастику до благородного безумия, но не умеющий на ней заработать, я так и не прочел до сих пор ни "Гравилет...", ни "Иное небо", ни "Историю советской фантастики". Где и как их взять? Это не раньше, теперь и других забот хватает...

Меняются времена....

Читаем американцев! Да уж лучше их, чем "Монахов под луной"!

Три года назад я восхищался рассказами Андрея Столярова! Амбициозный Андрей Михайлович, претендующий на роль мэтра и судьи последней инстанции, мне не интересен... Пусть он получает "Странников" хоть каждый год!..

Что до призывов к войне, так видно вам, господа, хорошо, но скучновато живется, если хочется чего-то "остренького"!

"Мир российской фантастики", создаваемый А.М. и Кo "Ведущие фантасты России", настораживает... Я бы "неторжественно" пожал руку Саше Щеголеву, высказавшему свои опасения в прениях. Только вот боюсь, Александр руки какому-то "любителишке" НФ так просто не подаст...

Э-эх, господа, оставьте вы ваши игры"! Пишите! Больше да лучше! И как можно оригинальнее, не равняясь даже на "Живого Бога, всеми без исключения признаваемого таковым"!!!

Валерий Окулов

Николай ГОРНОВ (Омск):

Привет, Сережа! Привет, Андрюша!

Ребята, я слишком люблю вас (в хорошем смысле слова), чтобы не отозваться на вторую молодость фэнзин-динозавров. Но вот писать очень не хотелось. И дело даже не в отсутствии времени, а в невозможности сформулировать что-либо достойное публикации даже двухсотенным тиражом. Не хочется обманывать своих бывших читателей, которым "Страж-Птица" приносила немало приятных минут.

Но все же несколько нелицеприятных мыслей я затаил. Пусть будет правда-матка. Этак, по-старинке. С оттяжкой, с плеча. Как в старой доброй "Страж-Птице".

Итак, мнение. Сначала о журнале. Прекрасный, слов нет. Говорю со всей ответственностью, как коллега по цеху. А фотомонтаж вообще мечта. Пальчики оближешь! Я, как идиот, открываю на любом месте и балдею. Просто слюнки сглатываю. Завидую - страшно! Мне бы три года назад компьютер и видеокамеру... Все бы поиздыхали! Да что там говорить... мечты идиота. А ведь сколько интересного безвозвратно потеряно! Я когда смотрю видеоматериал с прежних "Сидорконов", желудок сводит от злости - не то они снимали, уроды, не то! Так можно конкурс Чайковского снимать, но не Сидоркон.

В общем, ребята, как на духу: красивый сделали журнал, но почти бестолковый.

А знаете почему? Знаете, но не хотите в этом сознаваться. Говорите, что затронули много животрепещущих тем. Да, согласен. Вы даже сделаете второй номер... И им закроете все эти темы. По-хорошему, все можно закрыть одной аналитической статьей в каком-нибудь "Интеркоме". Да и этот материал хорошо бы вписался туда же. Отдельным блоком. Если конечно выбросить процентов сорок попутного материала (статья Арбитмана и подобное).

Согласен, Сидоркон - мощный импульс. После него хочется оставить свой след в фэн-прессе. Сам этим грешил. Но по собственному опыту знаю - после такого запойного творческого полета приходит похмелье. А далее - пустота. "Оберхам" первого созыва умер после четвертого номера. "Второй созыв" торжественно скончается на магической цифре "два". И не надо со мной спорить. Я знаю, что говорю. Конечно, будет еще Сидоркон-95, а с ним (чем черт не шутит!) еще один "Обер" "нового поколения". Ребята, у нас уже есть один перманентно живущий журнал (не будем тыкать пальцем). Тогда уж пусть хоть название будет другое. А еще лучше - ежегодник. А что, клево! Оберхам представляет Сидоркон-95, 96, 97... Далее по обстановке.

Настроен я, как видите, весьма критически. Может, это просто сегодня, а завтра буду думать несколько иначе. Бог весть, но я не со зла. Пишу, что думаю. Уж очень неоднозначные мысли приходят по поводу тем, поднятых в номере, да и по поводу самого кона. Дистанция растет и все видится уже несколько в ином свете.

Мне, кстати, очень понравился твоя статья, Андрюша. Цепляет как-то. Своеобразный личностный подход. Почти интимная подача материала. Словно сидим с тобой за рюмкой чая, и ты рассказываешь. Клево! Буду перечитывать. Вспоминать.

Остальная часть (за исключением статистики по премиям) - пинки по мертвому ослу, то бишь по "Страннику". А стоит ли? Помните, что сказал небезызвестный Пелевин Б.Стругацкому, когда последний представлял его своему семинару на Сидорконе-92? "Пусть мертвые сами хоронят своих мертвых, а я буду копать в другую сторону". Витя злой, циничный, но очень умный человек. Теперь-то даже мы почувствовали этот трупный запах. Пусть они хоронят себя сами. Но, вообще говоря, доклад Столярова опубликовать стоило. А под статьей "контры" Щеголева я бы подписался и сам. ("Здорово, смело, жалко что один!" Фадеев, "Молодая гвардия"). Что же касается пресловутого "Странника", то время покажет и расставит. Не будем торопиться - у нас впереди вечность. Пока же это напоминает мне акт коллективной мастурбации "группы товарищей". Причем с примесью эксгибиционизма. Чтоб и публика посмотрела на этот акт самоудовлетворения. И пусть извинит меня уважаемый Борис Натанович. От того, что он участвовал, я не стал его уважать меньше. Да и более того, тот самый Андрей Михайлович, которого фэны могут сделать в ближайшее время жупелом кондового реваншизма и мишенью лубочно-дебильного остроумия в духе "Фэн-Гиль-Дона", по-прежнему мной любим и уважаем. Он, во всяком случае, честен и последователен в своих действиях. Остальные идут на поводу. Писатели они или нет - опять же рассудит время. Я лично читаю с удовольствием произведения всех членов жюри "Странника" и впредь буду читать все новые вещи, до каковых дотянутся руки.