Глава 4

Затрещали ветки, зашуршали листья, и прямо над ухом зажмурившегося Ромки заорали:

– Дядька Толстопуп! Дядька Толстопуп! Наших бьют!

Если б у Ромки после всех испытаний сегодняшнего дня что-то осталось внутри, он бы опозорился. А так он только подпрыгнул на месте и уставился на источник ора. На полянку выкатился мальчонка, росточком Ромке по пояс, и заплясал вокруг коренастого мужика:

– Наших бьют, дядька, скорее, скорее!

«А кто у нас наши?» – машинально подумал Роман, удивляясь попутно терпению кудлатого натуриста. Малец только что обозвал того толстопупым. А мужик даже ухом не повёл.

Дядька в ответ на вопли мальца только крякнул, пригнулся и полез в шалаш. Пошуршал там и выбрался наружу с каким-то тряпьём в руках. Деловито обмотал тряпьё вокруг талии и выхватил из гущи веток, из-под козьих шкур, прикрывавших шалаш, увесистую дубинку. Дубинка имела бывалый вид, и в руке мужичка смотрелась очень внушительно.

– Опять Лохматые? – хрипло спросил натурист, супя брови на мальчонку.

– Они самые, дядька Толстопуп! – заверещал малец, только что не катаясь колесом от нетерпения. – Там они, за ручьём! Целой ватагой набежали! Меня дядька Белоглаз к тебе прислал!

– Пошли! – буркнул мужик, и половчее перехватил дубинку. Женщина шагнула к нему и погладила по потной руке. Мужик дёрнул плечом, всем видом показывая, что ему теперь не до баб. И шагнул с поляны, мгновенно исчезнув за кустом. Только ветки качнулись. Малец бросился за ним.

Ромка потоптался возле костра. Женщина смотрела вслед ушедшему мужчине. Примолкнувший было глюк воровато подступил к ней, и проворковал, положив ладонь на дамскую талию:

– Красавица, не угостишь водичкой?

Красавица оглянулась на нахала, смахнула его ладонь и полезла в шалаш. Глюк сунулся было за ней, и отшатнулся. Прекрасная дама проворно вылезла наружу, и в руке у неё оказался остро заточенный ножик. Ножик был тусклый, слегка изогнутый к концу, и имел страшноватое, зазубренное лезвие.

Женщина привычным жестом спрятала нож в складках ткани, обильно наверченной на бёдрах. Повела глазами на Ромку, перевела взгляд на его нахального двойника, и неожиданно подмигнула. Потом решительно двинулась вслед ушедшему в лес любовнику.

– Нет, ты видел? – глюк присвистнул, и завертелся на месте на манер давешнего мальца. – Как она мне подмигнула!

Он вытянул из шалаша палку, сотрясши всю конструкцию, постучал о колено.

– Сойдёт, – и бросился вдогонку за женщиной.

– Стой! – завопил оставленный на произвол Ромка. – Куда!

– Куда, куда, закудахтал, – пропыхтел глюк, ломясь через кусты, – куда надо. А ты оставайся. Без тебя обойдёмся.

Роман стал продираться за ним, стараясь не потерять из виду тощую, гибкую спину нахального глюка. В конце концов, что он теряет? Если это бред, и на самом деле Ромка лежит сейчас в лесу под сосной или на больничной койке, то не всё ли равно, за кем бегать? Мокрому дождь не страшен. Альтернативный вариант Ромка старательно задавил в зародыше.

Двойник шуршал впереди, Роман топал следом. Они выскочили на узкую тропинку, петлявшую меж деревьев, и побежали по ней. Утоптанная земля звенела под босыми пятками, бежать стало удобней, и они почти нагнали женщину.

Прекрасная натуристка оказалась прыткой, и бежала впереди, развевая юбками, как хороший спринтер. Возле узловатого дуба, раскинувшего толстенные ветки над тропинкой, женщина свернула и, подобрав подол, лихо перепрыгнула через ствол поваленной сосёнки. Они с разбега едва не пропустили поворот, и Ромка налетел на своего двойника. Тот отпихнул Ромку и скакнул следом за прыткой дамой. Тот перебрался вслед за ним через шершавый ствол.

Впереди появился просвет, и они вылетели на покрытую кудрявой травкой полосу земли. Полоска травы обрывалась у ручья, бурлящего у торчащих возле берега валунов. Там было нечто вроде запруды, вода скапливалась у камней и стекала шумной, брызжущей струёй в круглое озерцо. Трава у озерца была обильно утоптана острыми раздвоёнными копытцами. Истерично блеющие овцы бегали кругами, подгоняемые шустрым мальцом.

Всю эту идиллическую картинку Роман охватил одним взглядом. Картинка эта была бы прекрасна, если б не сцена битвы, достойная кисти художника-баталиста, любителя старины. На утоптанной травке возле ручья сошлись в поединке уже знакомый кудлатый мужичок, и ещё несколько типов повышенной лохматости.

Мужичок вертелся волчком, размахивая своей дубинкой с удивительной ловкостью. Головы противников, пытающихся достать его разной длины палками, были, как ни странно, ещё целы. Лохматые мужики, блестя голыми, потными ногами, развевая подвязанными на бёдрах шкурами, скакали возле Толстопупа, хрипло вскрикивая, и тыча палками ему то в живот, то в голову. Толстопуп ловко уворачивался.

Вот он подпрыгнул, и с разворота пнул голой пяткой одного из лохмачей в бедро. Тот выронил палку и отступил, шатаясь. Но другой подловил Толстопупа в прыжке, и свалил его с ног ударом своей длинной палки. Лохмачи победно завопили. Рядом с ручьём в ответ закричал и невнятно заругался другой мужичок. Он лежал на травке и сжимал разбитую голову. По щеке его и жилистой шее текла кровь.

Женщина, выбежавшая впереди Ромки и его глюка на полянку, завопила, увидев поверженного друга. Ромка думал, что она возьмётся за нож, но та только крикнула что-то неразборчивое, и лохматые, в свисающих живописными обрывками с плеч, шкурах, агрессоры повернулись к ней.

Тот, что повыше, с длинной палкой, что ударил Толстопупа, ухмыльнулся и крикнул, хрипло дыша:

– Иди к нам, самка волка!

Ромка испуганно заморгал. Струйки пота текли по его спине, и похолодевшую кожу вдруг стало жечь, будто это был не пот, а кислота. Голос лохматого мужика звучал так же странно, как недавно голос дядьки Толстопупа. Даже ещё страннее. Если дядька говорил глухо, словно гудел в пустой котелок, голос лохмача позванивал и отдавал множественным эхом в ушах. Будто отражался от стенок прихотливого лабиринта. Должно быть, поэтому слова его звучали, как плохой перевод в потрёпанном иностранном фильме.

– Иди сюда! – повторил лохмач, сопроводив свои слова недвусмысленным жестом.

Женщина обернулась и посмотрела на Ромку. По щекам её текли капли не то пота, не то слёз. Она перевела взгляд на Ромкиного двойника, и жалостливо сморщилась. Глюк кашлянул. Ромка, стоящий рядом, вдруг ощутил, что тот боится.

Потом глюк набрал в грудь воздуху, и гаркнул так, что с ближайшего дерева слетели птицы, а Роман вздрогнул:

– Эй, вы, лохматые! Бросай палки и мотай отсюда!

Двойник шагнул вперёд, и лохматые мужики от неожиданности качнулись назад. Но быстро опомнились, и высокий тоже крикнул:

– А ты кто такой, что лезешь к нам, почтенным людям?! Иди, соси титьку, недоносок!

– Сам поди пососи…титьку! – находчиво ответил глюк, и решительно двинулся к лохматым мужикам, крутя в руке палку. – Это наши овцы! И бабы тут все наши!

Ромка закрыл глаза. Этого не может быть. Сейчас он очнётся, и откроет глаза на полянке под сосной. И рядом будет тихо шелестеть перистыми листьями папоротник. Этого не может быть.

Роман почувствовал, как болят судорожно сжатые пальцы левой руки, и посмотрел вниз. Он всё ещё держал тот злополучный обломок корыта. Он так и бежал с ним через лес по тропинке. Ромка перехватил обломок поудобнее и шагнул вслед за своим глюком. Терять ему было уже нечего.

Загрузка...