Двойные неприятности

Скотт готовится к убийству

Сан-Бернардино, 22 ч. 50 мин., пятница, 18 декабря

Я выехал на шоссе номер 18 и снова добрался почти до Сан-Бернардино, затем съехал на обочину. Второй раз я был вынужден остановиться. Проехав почти половину горной дороги, борясь с подступающей тошнотой и головокружением, я съехал на грязную обочину не с той стороны асфальта и чуть было не перевернулся и не свалился вниз. Прямо в пропасть. Тогда я понял, что мне не догнать тех, кто впереди. Что ж, эта встреча лишь откладывалась на некоторое время.

Я закурил сигарету, глубоко затянулся и принялся размышлять о том, что произошло в Блю-Джей, и о том, что мне рассказал Минк. Общей картины пока не складывалось, но теперь мне было известно гораздо больше. Я знал теперь, кто убил Брауна. Едва живой, после того как в него стрелял Рейген, Браун позвонил мне. Тогда все его мысли были сосредоточены на докторе Фросте, у которого находились магнитофонные записи. Поэтому-то Браун выдавил из себя одно-единственное слово: «Фрост»... Нет сомнений, он хотел рассказать гораздо больше — и, в частности, назвать имена Рейгена и Кэнди, — но не смог. Хотя явно пытался.

Подозрительным в рассказе Минка мне показалось умолчание о Драме. Но у Минка тоже было не слишком много времени, во всяком случае, для того, чтобы выложить все.

Зато он сказал мне, куда едет Рейген. Но лишь приблизительно. В Вашингтон, округ Колумбия, и дальше еще что-то начинающееся с... «Бен». «К югу от Бен...» — вот что он сказал. Мне это «Бен» ничего не говорило. Может, это прояснится, когда я вернусь в Вашингтон. Я займусь этим сразу по возвращении.

Час спустя я вырулил к автозаправочной станции на окраине Лос-Анджелеса и припарковался позади здания в тени. Из зеркала в туалете на меня смотрел человек, вылепленный из грязи.

Грязь была у меня в волосах, на лице, на одежде. Я соскреб с себя грязь, сколько мог, умыл лицо и сполоснул волосы в раковине.

Рядом с туалетом находился платный телефон-автомат. Я позвонил Тутси и рассказал ей вкратце о случившемся, поделившись своими сомнениями по поводу Драма:

— На лестнице я столкнулся с Четом Драмом. Не знаю, откуда там появилась полиция, но у меня сложилось впечатление, будто Драм только что перед этим вырубил помощника шерифа. Он и меня чуть было не пришил, или я...

Наконец Тутси удалось вставить слово, прервав меня:

— Шелл, с тобой все в порядке?

— Да, я в порядке.

— Я имею в виду, тебя еще не схватила полиция?

— Полиция? Конечно нет. С какой это стати им... а что ты имеешь в виду?

— Я знаю все, что произошло. Только что показывали по телевизору, в новостях. Полиция разыскивает тебя и Рейгена.

— Меня и Рейгена! — завопил я в телефонную трубку. — Какого дьявола... — И я вдруг осекся. Меня видел Драм. Значит, это его нужно благодарить за такое немыслимое развитие событий.

Я попросил Тутси заново все мне пересказать, но помедленнее. Суть ее рассказа состояла в следующем: полиции стало известно, что доктор Фрост был насильно увезен из своей хижины в Блю-Джей. В помощника шерифа стреляли. Джон Рейген и Шелдон Скотт разыскиваются «для дачи свидетельских показаний». О самолете Рейгена или о том, куда он направляется, Тутси ничего не было известно.

— Фраза «к югу от Бен...» тебе о чем-нибудь говорит? — спросил я.

— К сожалению, нет, Шелл.

— Ничего. Если бы я не позвонил тебе, то непременно отправился бы в полицейский участок, чтобы разузнать новости. И уж они бы мне рассказали! Большое спасибо тебе, Тутси.

Я повесил трубку.

Неразумно даже звонить в полицию. Многие из департамента полиции Лос-Анджелеса знают меня и мой послужной список, значит, информация до меня дошла как раз вовремя. Как раз вовремя... однако может пройти пара дней, пока они все проверят. Но я не желал провести эти два дня за решеткой.

Я вернулся к своему «кадиллаку», закурил еще одну сигарету и стал снова прокручивать в памяти рассказ Минка, особенно о том, что Кэнди избил Брауна Торна, а Рейген выстрелил ему в спину. Наверное, больше всего я думал о пленках, которые Браун украл у Рейгена и передал доктору Фросту, из-за которых, как оказалось, он и погиб. А теперь эти пленки у Рейгена, равно как и доктор с Алексис.

Сейчас или по крайней мере в скором времени Рейген будет уже в воздухе на пути к Вашингтону. А описание моей внешности вместе с описанием и номером моего «кадиллака» будет сообщено во все полицейские участки. И сотни полицейских станут разыскивать меня, а я уже не смогу рыскать повсюду в поисках Рейгена и задавать вопросы. Вот в Вашингтоне, возможно, и смог бы. Но как мне туда добраться?

Поездом — слишком долго. Реактивным самолетом — достаточно быстро, но полиция наверняка установила строжайший контроль за поездами и особенно за аэропортами. Кроме всего прочего, у меня при себе не так уж много денег. Я заглянул в свой бумажник: тринадцать долларов.

Я снова воспользовался телефоном и позвонил в Международный аэропорт. По расписанию следующий реактивный лайнер вылетает перед рассветом. Он прибудет в Вашингтон одновременно с маломощным самолетом Рейгена, а может, и быстрее. Но список пассажиров уже заполнен, и к тому же был еще список ожидающих. По крайней мере дней пять придется ждать свободного места. Несмотря на это, я попытался раздобыть денег, не выходя из телефонной будки. Из этой затеи ничего не вышло.

Я еще с минуту стучал по автомату, потом вернулся к машине, открыл багажник. Там я хранил оборудование, которое использовал в работе. Точнее, электронное оборудование — большой магнитофон и небольшой диктофон, а кроме всего прочего, дополнительные обоймы для кольта. Я порылся в этом добре, отыскал шляпу с короткими полями, края которых уже чуть обвисли, и самые большие черные очки из тех, что у меня имелись. Очки были достаточно большими, закрывали брови и даже часть лба. Я ничего не мог поделать с выпачканной грязью одеждой, но на заднем сиденье моего «кадиллака» лежал давнишний, но удивительно хорошо сохранившийся дождевик, и я выудил его оттуда. Я никогда не курил трубку, но у меня имелась трубка из корня вереска, которую я иногда запихивал себе в рот, когда за кем-нибудь следил без автомобиля. Сейчас она могла мне пригодиться. Затем я схватил коробку с патронами для тридцать восьмого-"спешиэл", сунул их в карман пиджака и захлопнул крышку багажника.

Собрав все эти сокровища, я прошел квартал в обратную сторону и оставил их на чьей-то лужайке. Мне не хотелось, чтобы парень с автозаправки описывал потом полиции мужчину, одетого в дождевик, шляпу, темные очки и курящего трубку.

Я вернулся на автозаправочную станцию. Многие небольшие автозаправки обычно обслуживают сами их владельцы. Я вошел в контору и спросил мужчину, сидящего за заваленным бумагами столом:

— Вы владелец?

— Угу.

Он что-то писал, а потом оторвался и поднял на меня глаза.

— Не хотите купить машину на ходу? — поинтересовался я.

— Да ну?

— Дешево.

У него было открытое честное лицо, которое меня беспокоило. Но неожиданно оно стало еще более открытым, но менее честным.

— Купить, простите, что? — осторожно переспросил он.

— Новый «кадиллак», — пояснил я.

— На... на ходу?

— Работает как зверь и со всеми причиндалами. Стоит семь тысяч. Три куска — и он ваш.

— Два.

— Договорились.

Для него все произошло неожиданно быстро, и он слегка растерялся. Я сказал ему, что в цену не вошло оборудование в салоне, но у меня нет времени и нужны наличные, и пусть принимает решение побыстрее.

Ему понадобилось еще две минуты для принятия окончательного решения. Он проверил наличные в кассовом аппарате:

— У меня тут всего тысяча сто долларов.

— Давайте их и пишите расписку на оставшиеся девятьсот.

И не сообщайте о сделке, по крайней мере, — я посмотрел на часы, — по крайней мере часа четыре, и тогда я порву вашу расписку. Согласны?

Парень пришел в сильное возбуждение:

— Согласен.

Я расписался на розовом бланке, вручил ему ключи, взял наличные и расписку на девять сотен. Если он даст мне четыре часа, мой самолет уже будет в воздухе. Тогда может обзвонить хоть всех знакомых ему полицейских. Конечно, в случае, если я не опоздаю на самолет — времени у меня не так уж и много. Но в мои планы не входило опаздывать.

И мне действительно нужны были эти четыре часа.

— Дружище, — сказал я тихо, когда сделка была заключена, — если ты не подождешь четыре часа, я сюда вернусь.

Он судорожно сглотнул:

— Подожду.

Я бросил последний взгляд на свой автомобиль, красавец «кадиллак», и почувствовал короткий, но острый укол боли.

Потом быстро завернул за угол, надел плащ, шляпу и очки, зажал трубку в зубах и испарился.

Третье такси, которым я воспользовался, остановилось за четверть мили от Международного аэропорта. Оставшийся путь я проделал пешком. Еще раз позвонил Келли, сообщил, что некоторое время не смогу с ней связаться. В аэропорту подошел к стойке кассира. Мест нет, отказов тоже нет.

За тридцать минут до взлета мне повезло. К тому времени я непосредственно или косвенно обошел четырнадцать пассажиров и получил четырнадцать прямых отказов. Но один сказал: «Возможно».

Это был коротышка по имени Уильям Флинч, и ему нужно было прибыть в Вашингтон к понедельнику. А сейчас только начиналось субботнее утро, но он был человеком предусмотрительным. К тому же он хотел немножко развлечься в уик-энд. Я рассказал ему, как будет здорово, если кто-то другой заплатит за его билет на самолет — на более поздний рейс из этого или из другого аэропорта. Подумать только, как он сможет развлечься! Когда парень дал слабинку, я его убедил окончательно. Все, что мне оставалось, — это снабдить его достаточной суммой для покрытия расходов на билет. Плюс пять сотен долларов сверху.

И я заполучил его билет. В последнюю минуту перед взлетом в надвинутой на лоб шляпе и в темных очках, в старом, но на удивление хорошо сохранившемся дождевике, огромный, курящий трубку Уильям Флинч взошел на борт пассажирского лайнера. В списке пассажиров не значилось никакого Шелла Скотта. Было трудновато, но я справился. И надеялся, что коротышка Уильям Флинч к понедельнику тоже справится с подобной задачей.

Я не мог расслабиться до тех пор, пока самолет не взлетел, взяв курс на Вашингтон. Я перебирал в памяти все неприятности, обрушившиеся на меня в последние несколько дней: пуля, отскочившая от моего черепа, разгром моих апартаментов, я даже лишился своего «кадиллака» — теперь он принадлежит кому-то еще, — но у меня не находилось слов, чтобы описать мое почти радостное предвкушение грядущих событий. У меня было такое чувство, словно все неприятности остались позади, а впереди маячит нечто светлое, и это светлое с каждой минутой становится все ближе и ближе. В голове у меня роились радужные мысли, сонм радужных мыслей.

У меня было почти четыре сотни долларов, «кольт-спешиал» С полной обоймой и полный карман запасных пуль, а главное — мне удалось попасть в самолет. Все складывалось, как я хотел. «И ничто меня не остановит», — повторял я про себя.

Да, именно это я себе говорил: «Теперь меня ничто не остановит».

Так кто же оказался прав на этот раз?