Глава шестнадцатая

Клара и Летиция

Слова Вернона, несмотря на всю их благородную сдержанность, исполнили мисс Мидлтон гневной решимости. Все ее прежние чувства казались ей дряблыми по сравнению с теми, что она испытывала сейчас. Да, она была права, когда яростно оспаривала его утверждение, будто выбор был сделан ею самой: ведь тогда, когда состоялась помолвка, она была слишком молода и несведуща, и грех ему говорить о свободе выбора — мистеру Уитфорду должно быть известно, что дать согласие — одно, а выбрать — совсем другое. О, paзумеется, он человек добросовестный, чрезвычайно добросовестный, им движут самые лучшие побуждения. Но разве таким представлялся ей герой, который в ее мечтах спускался с неба и одним взмахом своего сверкающего меча разрубал опутавшие женщину цепи?

Холодная логика, с какой он встретил ее слезы, когда, вместо того чтобы исполнить нелепое поручение сэра Уилоби, она неожиданно расплакалась, быть может, и достойна похвалы, но не таила в себе ничего романтического. Вернон предоставил ей поступать так, как она считает нужным, и настаивал только на одном: чтобы она дала себе двадцать четыре часа на размышление, прежде чем предпримет попытку высвободиться из своих пут. И — хоть бы словечко ободрения! «Я не гожусь в советчики по такого рода делам», — вот и все, что он ей сказал. Вместе с тем ее невольная исповедь, казалось, ничуть его не удивила. Она сама не знала, как это у нее получилось. Началось с того, что он категорически отклонил всякую мысль о собственном браке, и она поздравила его с его решимостью не надевать на себя это ярмо. Впрочем, разве вялая память в состоянии воспроизвести те огненные минуты, когда — с помощью двух-трех бессвязных фраз — Клара нарушила все правила благопристойного поведения?

Мистер Уитфорд отнюдь не выказал себя льстецом — да и другом его вряд ли можно было назвать: он спокойно взирал на ее горе и даже не пытался ее утешить! А если бы попытался? При одной мысли о подобной возможности ее охватило негодование. И тем не менее она осуждала его за чрезмерную холодность, за слишком явную боязнь компрометировать себя неосторожным словом, за весь его тон, говорящий без слов: «Обо всем этом я догадывался и сам — но зачем вы обращаетесь ко мне? При чем здесь я?» И, наконец, было даже нечто оскорбительное в его совете — уяснить себе до конца, чего она хочет! О, она понимала, что он не имел намерения ее обидеть! Он просто-напросто обошелся с нею, как с девочкой. А из того, что он говорил о мисс Дейл, явствовало, что он ставит эту особу ей в пример.

«Я буду верна себе во что бы то ни стало, — твердила она в душе, обсуждая с Летицией маршрут предстоящей прогулки и восхищаясь изящным фасоном ее шляпы. — Если я изменю себе и примусь лицемерить, я погибла».

Сэр Уилоби рассыпался в сожалениях по поводу того, что деловая переписка лишает его удовольствия сопровождать дам. Услыхав, какой дорогой они вознамерились пойти, он сказал:

— В таком случае вам придется взять с собой лакея.

— В таком случае мы пойдем другой дорогой, — сказала Клара, и девушки отправились в путь.

— Сэра Уилоби всегда тревожит мысль о нашей беззащитности, — заметила мисс Дейл.

Клара взглянула на небо, по которому проплывали редкие тучи, и закрыла зонт.

— И тем самым он вселяет в нас робость, — сказала она.

Летиция насторожилась — тон, которым ее спутница произнесла последнюю реплику, отнюдь не предвещал уютной беседы о пустяках.

— Вы любите ходить пешком? — спросила она. Казалось, ей удалось набрести на безобидную тему.

— Люблю, — ответила Клара. — И пешком, и верхом ездить. Впрочем, я, пожалуй, предпочитаю ходить пешком. Только не всегда удается найти спутника.

— Через неделю мы потеряем мистера Уитфорда.

— А он уезжает? — небрежно отозвалась Клара.

— Да, и для меня это будет большой потерей, я ведь совсем не езжу верхом.

— А-а…

Нельзя сказать, чтобы реплики мисс Мидлтон оживляли беседу.

Летиция решила попытать какую-нибудь другую нейтральную тему.

— Вы не находите, что наша природа особенно выигрывает в такие дни, как сегодняшний? — спросила она.

— Вы имеете в виду английскую природу вообще или природу Паттерн-холла? Признаться, сама я так люблю горы, что плоские равнины меня мало трогают.

— Неужели вы назвали бы нашу местность плоской, мисс Мидлтон? Ведь здесь кругом холмы и пригорки и сколько угодно разнообразия: тут вам и лужайка, и речка, и рощица, удобные проезжие дороги и живописные проселки.

— Уж слишком все это живописно, на мой вкус. Конечно, смотреть на все это приятно, но жить я предпочла бы в более суровом краю. Я представляю себе, что можно очень даже привязаться к местности, лишенной красот, в ней есть что-то честное, и, как бы молоды вы ни были, она вас не обманет. А эти усадьбы и парки… Нет, мне больше по душе поля и луга.

— Да, но где еще можно совершать такие восхитительные прогулки? Эти зеленые тропинки, эти могучие деревья…

— Да, кабы в парки был открыт доступ всем!

— Разумеется, — произнесла мисс Дейл с некоторым удивлением в голосе.

— Всякие ограничения меня выводят из себя. Здесь, куда ни пойдешь, — заборы, ограды, изгороди. Мне пришлось бы лет десять попутешествовать по свету, прежде чем успокоиться и осесть в подобной крепости. Разумеется, я с удовольствием читаю поэтов, воспевающих роскошную английскую природу. Но я не уверена, что можно полюбить эту природу, не прибегая к помощи поэзии. Что бы вы сказали о человеке, если бы его нельзя было полюбить иначе, как вдохновившись поэтическим описанием его качеств?

— Сказала бы, что такой человек, как ни приятен он в близком общении, должно быть, выигрывает на расстоянии.

— Вот видите — вы сами знаете, насколько вы мудрее нас всех! Я так и думала.

Темные ресницы Летиции дрогнули — что хотела Клара этим сказать? Насколько она понимала, мисс Мидлтон усматривает ее мудрость в том, что она не выходит замуж.

У Клары между тем шевельнулось мрачное подозрение: должно быть, мисс Дейл был сделан соответствующий намек о ее, Клариной, «ревности».

— Вы знали мисс Дарэм? — спросила она…

— Не очень коротко, но знала.

— Как меня?

— Нет, меньше.

— Но вы с ней больше встречались, чем со мной.

— Да, но она держалась скрытно и замкнуто.

— Ах, мисс Дейл, мне так не хочется скрытничать с вами!

Легкая дрожь в голосе, которым Клара произнесла эти слова, заставила Летицию взглянуть на нее украдкой. По блеску ее глаз чувствовалось, что ей хочется выговориться до конца.

— Мисс Мидлтон, надеюсь, вы не дадите срубить хоть одно из этих благородных деревьев.

— А вы не считаете, что иной раз лучше прибегнуть к топору лесника, чем терпеть сухостой?

— Я не сомневаюсь, что ваше влияние будет огромно и что вы всегда будете его употреблять во благо.

— Мое влияние? Ах, мисс Дейл, не далее как сегодня я обратилась с просьбой, в которой мне отказали.

Выражение Клариного лица противоречило небрежному тону, каким она произнесла эти слова.

— С какой просьбой? — невольно вылетело у Летиции. И, прежде чем она успела извиниться за свой вопрос, Клара на него ответила:

— С просьбой о свободе.

— О чем?! — повторила Летиция, тоном выше и уже совсем с другим выражением. Она смотрела в упор на Клару, и та видела, как недоумение в ее глазах постепенно уступило место печальной уверенности и как ее лицо, на миг лишившись всякого выражения, вдруг как бы до краев переполнилось грустью.

— Да, мисс Дейл, я просила его освободить меня от моего слова.

— Вы?.. Сэра Уилоби?!

— Да, да, вам это кажется невероятным? Он мне отказал! Как видите, мое влияние равно нулю.

— Ах, мисс Мидлтон, это ужасно!

— Разумеется, ужасно, — когда тебя тащат и алтарю против воли!

— Ах, мисс Мидлтон!

— Что? Вы не согласны?

— Мне просто не верится, что вы это говорите всерьез.

— Неужели вы считаете меня способной шутить такими вещами? Для меня это не менее серьезно, чем для мыши, попавшей в мышеловку: я должна выбраться из нее во что бы то ни стало.

— Мы, очевидно, говорим о разных вещах, мисс Мидлтон. Я хочу сказать, что это был бы слишком чудовищный, слишком жестокий удар для сэра Уилоби. Ведь он вам предан всей душой.

— Он и мисс Дарэм был предан всей душой.

— То было другое: не так глубоко, и вообще совсем иначе.

— Да, я понимаю. В ту пору за ним все охотились. Впрочем, и сейчас за ним усиленно ухаживают — разве что чуть поменьше; он уже не так молод. Но я не потому вспомнила о мисс Дарэм. В этой истории меня удивляет то, что, раз вырвавшись на свободу, она очертя голову бросилась в другой брак! Вы способны это понять? Из тюрьмы — в тюрьму! Недаром мужчины удивляются нам, смеются над нами и даже, я бы сказала, нас презирают.

— Но, мисс Мидлтон, как это можно? Чтобы сэр Уилоби согласился на такую просьбу — да неужели вы в самом деле к нему обратились с такой просьбой?

— О да! Обратилась и еще раз обращусь! Я беру вину на себя, я просто его не стою, мисс Дейл. Так все и скажут, я знаю, и будут совершенно правы. Я и сама целиком на его стороне. Ему нужна совсем не такая жена, как я. Я в этом убедилась — к сожалению, слишком поздно. Следовательно, я и виновата во всем. И все, что обо мне станут говорить, будет истинной правдой. Но чтобы сохранить доброжелательный и непредубежденный взгляд на людей, а тем более на человека, которому я причинила столько горя, мне необходимо быть свободной.

— Покинуть человека такого благородства, — вздохнула Летиция.

— О, я готова подписаться под любым похвальным словом ему, — сказала Клара, в душе дивясь тому, как можно, зная сэра Уилоби так близко, как знала его Летиция, считать его благородным человеком. — Да, да, он держится с редким благородством, а ваше высокое мнение о нем — поверьте, я это говорю со всей искренностью и серьезностью, — доказывает, что он и в самом деле благородный человек.

Странная тирада эта, немало озадачившая Летицию, была вызвана все тем же духом противоречия, который возбуждал в Кларе сэр Уилоби.

— Ваше мнение должно служить мне укором, — продолжала она, развивая свою мысль, — но ведь я знаю его не так хорошо, как вы, — во всяком случае, не так давно.

Летиция ломала голову, пытаясь разгадать темный смысл Клариных слов и кляня свою тупость, как вдруг она вспомнила еще более загадочную реплику сэра Уилоби, оброненную им незадолго до прогулки. Должно быть, все дело и в самом деле в… — она с трудом решилась признаться в этом самой себе, — в ревности! В ничтожной дозе ревности, на что, как она теперь поняла, и намекал сэр Уилоби, когда они дожидались Клары в вестибюле. «Совершенный пустяк — душевный недуг, свойственный нежному полу, непонимание, что представляет собой идеальная дружба…» — в таких выражениях обрисовал положение дел сэр Уилоби. И тут же намекнул, чтобы Летиция, говоря о нем с его невестой, несколько умерила свою восторженность. Летиция решила объясниться.

— Не подумайте, мисс Мидлтон, будто я считаю его выше критики, — сказала она.

— Но все же он вам кажется благородным человеком, не так ли?

— У него есть недостатки. Но когда знаешь человека давно, долголетняя привычка как бы сглаживает их, хоть, казалось бы, с годами они должны проступать все явственнее. Впрочем, всякая малость тешит самолюбие, и, быть может, нам даже лестно чувствовать, что мы видим то, что, по правде говоря, не заметил бы разве слепой! Но взгляните туда: вот самый мой любимый вид — неужели вас не трогает эта картина?

Клара окинула взглядом пышные кущи деревьев, лес, реку, церковный шпиль, городок вдали, холмы на горизонте и парящего над ними с громкою песнею жаворонка.

— Ничуть. Ни даже эта птица, что не желает отсюда улетать, — ответила она. Клара хотела сказать, что не может сочувствовать птице, которая довольствуется жизнью в этих краях.

Медленно, постепенно Летиция начала постигать размеры и глубину почти болезненного отвращения, испытываемого мисс Мидлтон. Но она всеми силами души сопротивлялась открывшейся ей истине из боязни потерять то единственное, что у нее оставалось, — свою неувядающую любовь к родным местам. Впрочем, Клара тотчас растопила ее сердце, сказав:

— Мне кажется, я полюблю этот ландшафт… ради вас… со временем, как полюблю вообще нашу милую английскую природу. Но с той поры, как я… как во мне совершилась эта перемена, я не в силах отделить место, где мне довелось пережить так много неприятного, от самих переживаний. Теперь я знаю, как человек стареет. За последнюю неделю я состарилась на несколько лет. Ах, мисс Дейл, что бы вы сказали, если бы он вернул мне свободу, отказался от меня?

— Мне было бы его очень жаль.

— Его, вы сказали? Стало быть, не меня, а его! Так. Я надеялась, что вы именно это скажете. Я была уверена.

Разговор мисс Мидлтон растекался на множество ручьев, и Летиции никак не удавалось направить его в одно русло. Подчас ей и в самом деле казалось, будто она улавливает струйку ревности в словах своей собеседницы. Подумать только — ревновать к ней, к старенькой Летти Дейл! А за минуту до того она была бы готова поклясться, что в тоне мисс Мидлтон нет и оттенка этого чувства.

— Разумеется, его, — сказала она. — Но я все еще блуждаю в потемках, а в таких случаях я привыкла прибегать к тому слабому источнику света, каким располагаю. Позвольте же мне рассказать о себе, как я себя понимаю. Прежде всего — и не думайте, что я отклоняюсь от темы нашего разговора, — здоровье мое ненадежно. Врачи находят у меня малокровие. А так как кровь есть жизнь, то следовательно, во мне и жизни не очень много. Лет десять назад или, если уж быть точной, одиннадцать я рассчитывала покорить свет своим пером! А теперь радуюсь тому, что у меня есть крыша над головой, и забочусь лишь о том, чтобы ее сохранить. Вот и все мои достижения! Дни мои проходят однообразно, и, однако, единственное, чего я опасаюсь, это как бы их течение не было нарушено. Денег у моего отца мало. Живем мы на его пенсию (он армейский лекарь в отставке) да на небольшой годовой доход. Быть может, со временем я буду вынуждена переехать в город, чтобы давать уроки. Всякий, кто пожелал бы избавить меня от этой участи, мог бы рассчитывать на мою признательность. Но если бы этот человек захотел обременить себя в придачу моей особой, я была бы самым искренним образом удивлена. Все это я вам рассказываю, чтобы помочь вам понять характер жалости, которую я только что высказала по отношению к сэру Уилоби. Жалость эта основана на человеческом сочувствии, а оно анемично и почти бесплотно, как я сама! Нельзя сплести красивую гирлянду из прошлогодних листьев. Они на это не претендуют — и в этом их единственное достоинство. Я подобна им, этим опавшим листьям. Ну вот, мисс Мидлтон, я вам и открылась, как могла. Надеюсь, вы не сомневаетесь в моей искренности.

— Ни на минуту! — сказала Клара.

И от всей души прибавила:

— Не сомневаюсь и завидую вашему смирению! Как бы я хотела быть такой, как вы! Как бы хотела обладать вашим искусством говорить правду с такой правдивостью! Но вы бы не заговорили со мною так, я знаю, если бы в груди у вас не шевелилось доброе чувство ко мне, чувство, которое может служить основой для настоящей дружбы. Только питая к человеку симпатию, можно быть с ним по-настоящему откровенной. Я сужу по себе. Или это с моей стороны самонадеянность?

На лице мисс Дейл и в самом деле было написано сердечное расположение.

— А сейчас, — продолжала Клара, на гребне все той же волны, — сейчас позвольте мне уличить вас в нелепейшем подозрении, какое когда-либо закрадывалось в такую душу, как ваша! Признайтесь, сударыня, вы сочли меня способной питать самое низменное из чувств, на какие только способна наша сестра! Возьмите мою руку, друг мой, Летиция, — со мною что-то происходит!

Летиция взяла ее руку в свою и убедилась, что с Кларой и в самом деле «что-то происходит».

— Я женщина, — сказала Клара, как бы оправдываясь. На какой-то сверкающий миг глаза ее переполнились слезами, в следующую минуту она дала им волю, и они хлынули по ее щекам.

Как только ливень прекратился и она могла наконец вздохнуть, она произнесла довольно хладнокровно:

— Хорош бунтарь, нечего сказать!

Ее спутница пролепетала что-то утешительное.

— Это пустяки, это пройдет, — сказала Клара, силясь унять подергивание рта.

Они шли, держась за руки, и души их были открыты друг другу.

— Кажется, я уже начинаю любить эти края, — продолжала Клара, справившись наконец с собой. — Я хотела бы растянуться на этой земле с одним-единственным желанием: уснуть. И как приятно мне было бы думать, что вы здесь! Каким, однако, огромным чувством собственного достоинства надо обладать, чтобы так рассказать о себе, как рассказали вы! По сравнению с действительностью наши представления о героях и героинях — холодный блеск мишуры. Я уже привыкла ощущать себя отверженной, недостойной звания женщины, и вдруг оказывается, что женщина вашего благородства способна так хорошо ко мне отнестись и, как знать, быть может, даже полюбить меня? Ах, Летиция, друг мой, вместо этой сцены я должна бы просто-напросто вас расцеловать! И не вздумайте, пожалуйста, принять все это за истерику. Уверяю вас, это не так. Правда, была минута, когда мне казалось, я вот-вот ей поддамся, но я взяла себя в руки. И если бы вы не вообразили, будто я ревную, я бы всего этого вам не наговорила. Не сомневаюсь, впрочем, что это он подкинул вам такую мысль.

— Я, кажется, ни разу не помянула ревность.

— Ну, конечно, он. Ведь только этим он и может объяснить себе мою просьбу. Я заметила, что он инстинктивно рассчитывает на постоянство женской натуры. Женщина в его представлении — стрелка компаса, меж тем как сам он — магнит. Ревновать к вам, мисс Дейл! Можно сказать вам одну вещь, Летиция?

— Говорите все, что хотите!

— Больше всего на свете мне бы хотелось… Вы знаете, как меня зовут по имени?

— Клара.

— Наконец-то! Так вот, больше всего на свете мне бы хотелось… Разумеется, если бы это отвечало вашим мечтам… Да, да, я радовалась бы этому больше всего на свете — кроме собственной свободы… Но я боюсь, что вы оскорбитесь… Я знаю вашу скромность — да не восстанет же она против меня! Я хотела бы видеть его счастливым тем единственным счастьем, которое для него возможно. Вот вам и вся моя ревность!

— Это вы и собирались мне сказать?

— Н-нет.

— Я так и подумала.

— Я собиралась сказать вам… Но только боюсь, что и на дыбе я не могла бы говорить с вашей откровенностью! Ну, да ладно. Скажите, вам никогда не казалось, что… только не подумайте, что я не ценю его достоинств, я знаю, что говорю с самым его верным другом, я признаю обаяние его личности, он настоящий мужчина во всех своих вкусах и привычках… но вам никогда не казалось… впрочем, какое право имею я задавать вам такой вопрос? Разумеется, у всякого человека есть недостатки, и я не требую от людей, чтобы они были святыми, я и сама далеко не праведница… увы!

— Итак, не казалось ли мне…? — напомнила Летиция.

— …что лишь очень немногим женщинам дано говорить с той совершенной искренностью и откровенностью, с какой бы им хотелось?

— Нас не так воспитывают. Откровенность дается нам ценою страдания.

— Должно быть, вы правы. Встречалась ли вам когда-нибудь женщина, которая была бы совершенной эгоисткой, до конца?

— Встречалась ли мне такая женщина? Мы нисколько не лучше мужчин.

— Я и не говорю, что лучше. Я сама сделалась эгоисткой, я думаю только о себе и каждую живую душу, какая попадается на моем пути, стремлюсь использовать себе во благо. Но ведь женщина — существо подчиненное. Едва успеет она выйти из детской, как над ее головой раздается свист закинутого лассо. Не удивительно, что она использует свою красоту как оружие и с помощью этого оружия стремится взять в плен как можно больше противников. Еще бы! Да я сама, чтобы отомстить за свою постыдную слабость и наказать мужчин за их самоуверенность, была бы готова брать пленников сотнями — и пусть меня обвиняет в кокетстве кто хочет! О, я не стала бы щадить этих гордых соколов! Как забавно выглядели бы они с ощипанными перышками! А иначе как их накажешь?

— Но вы не думаете об уроне, который нанесли бы себе самой.

— Я думаю об их торжестве, когда они остаются безнаказанными.

Летиции начало уже казаться, будто ей предлагается отвлеченное рассуждение на тему о неравенстве в отношениях между полами. Промелькнувшее было вначале подозрение, что разговор их имеет какую-то более конкретную основу, совершенно рассеялось. Зато следующая Кларина тирада заставила кровь прилить к ее щекам.

— Наконец-то я поняла, в чем разница! — воскликнула Клара. — Да, да, все дело именно в этом, я ни на минуту не сомневаюсь! Женщины, которых именуют кокетками, покоряют отнюдь не лучших представителей мужского пола, зато мужчина-эгоист непременно вербует свою жертву из числа лучших — утром, днем и вечером питается он ее преданностью и, как кровь, пьет ее верность. Я сейчас говорю не с позиций женской выгоды. Ведь, проходя мимо единственной женщины, которая для него создана, пренебрегая единственной женщиной, которая могла бы дать ему то, чего жаждет его душа, эгоист в первую очередь наказывает самого себя. Он ищет ее там, где… — Клара запнулась и прибавила: — К сожалению, я не обладаю вашим даром слова.

— Напротив, мисс Мидлтон, у вас могучий и опасный дар, — возразила Летиция.

Клара ласково ей улыбнулась.

— Вы находите? Чей это коттедж?

— Моего отца. Может быть, зайдете? Хотя бы в сад.

Клара оглядела заросшее плющом крылечко и растущие возле кусты роз и сказала:

— Я приду за вами через час.

— Неужели вы пойдете по дороге одна? — спросила Летиция с изумлением, ибо ей живо представилось недовольство сэра Уилоби.

— Я доверюсь большой дороге, — ответила Клара и уже повернулась, чтобы идти, но спохватилась, подошла к Летиции и подставила ей щеку для поцелуя.

Летиция, только что испытавшая на себе воздействие «могучего и опасного дара» этой девушки, подивилась, как с этим даром уживается столько нежности и детского простодушия.

Клара меж тем шагала по дороге, меньше всего ощущая в себе какое бы то ни было могущество.

Загрузка...