Глава сорок шестая,

в которой сэр Уилоби являет весь блеск своего стратегического искусства

Увы, истории так и не суждено узнать о блистательном стратегическом таланте сэра Уилоби Паттерна. Он мог бы командовать армией, но не пожелал взвалить на себя тяготы военной службы и предпочел лавры, коими отечество награждает тех, кто довольствуется спокойным управлением собственными поместьями. Между тем его военный гений и, главное, умение предвидеть действия противника — этот верный признак полководца божьей милостью — проявлялись у него всякий раз в критическую минуту; при обстоятельствах, которые повергли бы в уныние всякого, кто не владел его искусством распознавать надвигающуюся опасность, он высказывал чудеса маневренности.

Его не предупредили о том, что в доме у него находится мистер Дейл, равно как и о зловещем вторжении леди Буш и леди Калмер: когда он запирался на ключ, никто из домочадцев не смел его тревожить. Расставшись с Верноном, после бесплодной и томительной попытки втолковать этому малому разумность шага, который ему предлагалось сделать, Уилоби вышел на газон: ему хотелось быть под рукой на случай неудачи затеянного по его воле объяснения между его кузеном и Кларой — как знать, быть может, провал этой затеи (по правде сказать, почти неминуемый) продвинет его собственные дела? Миссис Маунтстюарт-Дженкинсон должна была, согласно полученным от него инструкциям, подготовить Клару. Желание, которое он благосклонно высказал и Вернону и миссис Маунтстюарт, сводилось к тому, чтобы мисс Мидлтон — поскольку она не расположена составить счастье Уилоби — осчастливила его кузена. Уилоби намекнул миссис Маунтстюарт, что был бы рад избавиться от названной девицы, и дал понять, что деньги ее оказались бы весьма кстати старине Вернону и что если бы старина Вернон согласился подхватить ее, так сказать, с рук на руки, можно было бы удовлетворить все стороны и вместе с тем избежать скандала. На одном Уилоби, однако, настаивал: он готов отказаться от своих притязаний на Клару только в случае, если та согласится выйти замуж за Вернона. Должно быть, этот его замысел, сказал он миссис Маунтстюарт, и послужил толчком к слухам, которые каким-то образом дошли до ее ушей. Кстати, полюбопытствовал он, откуда миссис Маунтстюарт почерпнула свои сведения? Уклонившись от прямого ответа, она сделала неопределенный жест рукой, показывающий, что слухами земля полнится, и тотчас перешла к обсуждению его планов. Умудренная житейским опытом, она старалась показать ему всю бессмысленность его попытки — принудить столь своенравную девицу, как Клара, вступить в союз, который вряд ли придется ей по душе. Она предсказывала полный провал. На все ее доводы у Уилоби был один ответ: «Такова моя воля». Филантропическое безумие этого плана, однако, чем-то ей импонировало; да и как знать, подумала она, быть может, оно найдет отклик в безумии, свойственном человеческой природе вообще? Даже если этот план и не удастся осуществить, он внесет в сердца некоторое умиротворение. Итак, почему бы не попробовать? Сэру Уилоби заблагорассудилось заняться устройством Клариных дел — для ее же пользы; затем он намерен устроить собственные. Такова его позиция. Мы вольны предстать перед светом в любом обличье, какое нам угодно принять, и, покуда свет нас не разоблачит, в этом обличье красоваться. Одобрение света, даже когда оно ударяется о пустоту, не обязательно отдается пустым звуком. Однако похвалы, которые миссис Маунтстюарт принялась расточать великодушию сэра Уилоби и чистоте его помыслов, повергли его в невольное смущение; он хоть и оправился от полученного отпора и даже возомнил, что Летиция не устоит перед повторным натиском, но все же чувствовал себя не совсем в своей тарелке. Делясь своим замыслом с миссис Маунтстюарт, он изобразил Летицию в роли смиренной рабыни, с благодарным трепетом принимающей свое возвышение, но простодушие, с каким была принята эта версия, лишь усугубляло горечь, вынесенную им из полночного свидания со своей избранницей. В глубине души он вовсе не так уж был уверен в конечном исходе. К тому же самый приз — в случае если он ему и достанется — его не слишком прельщал. Правда, не в пример Вернону, он свою невесту получит не из чужих рук: чуждое дыхание не успело коснуться ее девственных ланит. Их коснулось одно лишь время. Но как ни утешительна была эта мысль, стоило ему представить физический контраст между этими двумя девушками, как им снова овладевала ярая ненависть к свету, ради которого мы приносим такие огромные жертвы — и за такое жалкое вознаграждение! Нахлынувшая горечь мешала ему оценить по достоинству все выгоды, которых он в конечном счете добился. Отсюда и непритворная меланхолия в его голосе, столь тронувшая сердобольную миссис Маунтстюарт. Это был один из тех театральных эффектов, которые столь успешно сбивают с толку аудиторию. Миссис Маунтстюарт впоследствии говорила Кларе, что обнаружила в сэре Уилоби глубины, каких доселе в нем и не подозревала.

На Вернона предложение его кузена произвело странное действие. Оно, казалось, пробудило в нем внезапную влюбленность, но не в даму, которую ему уступали, а в того, кто ее уступал. Он был смущен, нескрываемо тронут, уверял, что план этот неосуществим, что о нем даже говорить не стоит, и вместе с тем необычайно горячо благодарил Уилоби за его добрые намерения. Итак, заявив, что план Уилоби неосуществим и невозможен, этот чудак все же позволил вывести себя на газон. Уилоби видел, как миссис Маунтстюарт пошла к нему навстречу, повела его к беседке, окруженной кустарником, и снова вышла на открытое место.

— Клара согласилась его выслушать, — сообщила она сэру Уилоби, который тотчас подскочил к ней. — Она говорит, что душевно расположена к нему, уважает его, считает искренним своим другом, умным человеком, настоящим ученым и превосходным альпинистом. Она верит, что вами движут самые лучшие побуждения. Это мне ей внушить удалось. Боюсь, однако, что я мало продвинула интересы мистера Уитфорда.

— Все же она согласилась его выслушать, — сказал Уилоби, ухватившись за это сообщение, которое должно было нанести смертельный удар его другу Горацию.

— У нее не было другого выхода. Вы так повернули дело, что она проявила бы себя совершенной дикаркой, если бы отказалась.

— Итак, вы не верите в благоприятный исход?

— Не верю.

— Она согласна его выслушать — и то хорошо.

— Боюсь, что вам этим придется удовольствоваться.

— Посмотрим.

— «Ради общего спокойствия, — сказала она, — я согласна сделать все, что в моих силах». Быть может, у джентльмена с хорошо подвешенным языком и был бы шанс на успех. Она полна готовности пойти вам навстречу.

— Бедняга Вернон совсем не умеет говорить с женщинами! По милости прекрасного пола, сударыня, мы вынуждены быть либо пауками, либо мухами, и тот из нас, кто не способен соткать свою собственную паутину, старается хотя бы не угодить в чужую. К тому же Кларе известна его предыстория, и это вряд ли послужит ему на пользу. В каком была она состоянии, когда вы их оставили вдвоем?

— Не в блестящем — как слегка запылившийся фарфор. У нее даже появилась какая-то угловатость, как у деревенской девушки, у которой еще сохранились мальчишеские замашки, — от благовоспитанной девицы не осталось и следа! Я не подозревала в ней такой застенчивости. Вы не должны забывать, сэр Уилоби, что она послушна вашей воле и сделала все, чтобы ее исполнить. Право, на мой взгляд, она в некоторой мере загладила свой проступок. Если она виновата, то раскаивается, и вы не должны слишком уж стоять на своем.

— Я намерен настаивать, — сказал он.

— О, да вы не только филантроп, но и деспот!

— Неужто?

Против такой репутации он не возражал.

По газону брел доктор Мидлтон, и Уилоби поспешил к нему навстречу, чтобы сбить его со следа. Когда миссис Маунтстюарт прошествовала в гостиную, Уилоби покинул достопочтенного доктора и принялся прогуливаться вокруг беседки, где, по его расчетам, эта парочка простофиль должна была уже отлепетать свое. А вдруг им удалось прийти к согласию? Что ж, он и это в силах вынести. С трудом, но вынесет.

Уилоби обошел кустарник и обнаружил, что увитые виноградом шпалеры украшают пустую беседку! Бедняги, видно, очень скоро убедились в своей неспособности разыгрывать голубков. В надежде настигнуть Клару, пока та еще не остыла от досады, которую в ней должно было вызвать нелепое объяснение, он, не теряя времени, направился в гостиную. Сейчас он ее уведет подальше от людей и со всей страстью и настойчивостью, на какую только способен, предложит ей единственную альтернативу. Зачем он раньше не дал воли красноречию влюбленного, вместо того чтобы бесплодно метаться между соображениями стратегии и гордостью? Увидев себя в воображении свободным от гнета уязвленного самолюбия, он почувствовал, что способен подняться на героические вершины страсти. А нынешнее состояние благодарной умиленности, в каком пребывала Клара, позволяло ему надеяться растопить ее сердце до конца. С этой-то надеждой, уверенный в том, что сейчас ее встретит, Уилоби и шагнул из сада в гостиную.

Но, едва переступив порог, он понял, что попал в западню: здесь, с разверстой пастью, его ожидал столь ненавистный ему свет. Говорят, что в критическую минуту человек больше всего бывает самим собой. Это речение вполне приложимо к сэру Уилоби: когда ему угрожала опасность, он становился трижды самим собою, в самом себе черпая вдохновение. Леди Буш, леди Калмер, миссис Маунтстюарт и мистер Дейл, несмотря на всю их несхожесть, составляли одно гигантское око, в котором Уилоби читал, как в книге. И в этом страшном оке коллективного Полифема{73} он прочитал, что его проклятая тайна всем известна. Итак, судьба против него. Да, он был в самой пасти света, в самых его зубах! На этот раз он даже поверил, что Летиция его выдала. Раскланиваясь с леди Буш и леди Калмер, галантно пожимая им кончики пальцев, отвечая на их лукавые ужимки и взгляды и направляясь к креслу, в котором сидел мистер Дейл, он уже перебирал в голове защитные меры, к которым следовало прибегнуть. Он не хотел оставаться наедине с отцом Летиции и прикидывал, каким образом обратить его присутствие себе на пользу.

— Счастлив вас видеть, мистер Дейл! Не вставайте, прошу вас. — И сэр Уилоби твердой рукой вновь усадил мистера Дейла в кресло. — Кого мы должны благодарить — природу, взявшую наконец свое, или медикаменты, взявшие верх над природой? Одно, впрочем, не исключает другого. Надеюсь, вы привезли нам назад свою дочь?

— Нет, сэр Уилоби, я не привез ее с собою. Я с ней не виделся с тех пор, как она сегодня утром вернулась домой из Паттерн-холла.

— Вот как? Летиция нездорова?

— Не знаю. Она уединилась.

— Заперлась на ключ, — пояснила леди Буш.

Уилоби одарил ее улыбкой, говорящей, что они двое понимают друг друга.

Таким образом, он заручился союзником против остального общества, зато сам как бы предался на милость этой несносной женщины.

Доктор Мидлтон подошел к мистеру Дейлу извиниться, что так и не представил ему свою дочь; он нигде не мог ее разыскать — ни в саду, ни в доме.

— В лице мистера Дейла, — сказал он, обращаясь к Уилоби, — мы имеем, как я и предвидел, верного союзника.

— Если бы я мог отнять у вас две минуты, сэр Уилоби… — сказал мистер Дейл.

— Вы слишком редко дарите нас своими посещениями, чтобы я мог позволить вам считать минуты, — ответил Уилоби. — Раз уж мы заполучили мистера Дейла, мы не отпустим его так скоро, не правда ли, доктор Мидлтон?

— Во всяком случае, потребуем выкупа, — сказал достопочтенный доктор.

Мистер Дейл покачал головой.

— Боюсь, сэр Уилоби, что у меня ненадолго хватит сил.

— Но вы у себя дома, мистер Дейл.

— Это верно, что я недалеко от дома, но человеку больному, чувствующему, что силы его на исходе, даже такое небольшое расстояние кажется чрезмерным.

— Отныне, мистер Дейл, вы должны смотреть на Паттерн-холл, как на собственный дом, — повторил Уилоби во всеуслышание.

— Как? Без всяких условий? — игриво возразил Мидлтон.

Уилоби посмотрел на него с учтивой холодностью и затем перевел глаза на леди Буш. Она незаметно кивнула ему, подняв брови. Уилоби, повторив ее мимику, кивнул ей в ответ.

В переводе их немой разговор означал следующее:

До чего же мне надоел этот достопочтенный доктор!

— Я вижу. Скажите, то, что я услышала, — правда?

— Если не считать отдельных неточностей в деталях.

Уилоби почувствовал на запястьях железное прикосновение наручников. Впрочем, они не слишком сковывали его движения.

Но как ни лестны были все эти многозначительные взгляды и кивки, леди Буш не могла ими удовольствоваться. Она боялась, что все еще отстает от миссис Маунтстюарт. Дама она была предприимчивая, все, что касалось сэра Уилоби, ее волновало, да и атмосфера мистификации, которой она так долго дышала, приводила ее в исступление. К тому же пора было завершать визит.

Не отличаясь особенной сдержанностью от природы, избалованная своим общественным положением и подстрекаемая знаками доверия, которыми сэр Уилоби ее дарил, она перешла в наступление.

— Шепните лишь словечко вашему старому другу, — взмолилась она. — Кого же считать отцом счастливой избранницы? А то я не знаю, как с ними держаться.

От вульгарности и дерзости этой дамы у сэра Уилоби захватило дух, но ему некогда было останавливаться на своих ощущениях.

Наручники давали о себе знать.

— К завтрашнему дню дом мой опустеет.

— Ах, так! Приличный разрыв, должным образом завуалированный. Тут что-то говорили, будто она сбежала, отклонив такую честь, то ли испугалась, то ли из самолюбия — не знаю.

Отчего эта женщина принимает перемену в его личных делах, как нечто само собой разумеющееся? Кто мог ей об этом намекнуть? Он позабыл, что сам, в целях самообороны, ее к этому подготовил.

— Кто говорил? — спросил он.

— Ее родной отец. А тетушки между тем заявляют, будто это она вашему кузену отказала, а не вам!

Итак, и собственная его персона, и его сердечные дела сделались предметом общего обсуждения! Он почувствовал себя так, словно ураганным ветром у него над головой сорвало крышу. Подумать только, что изо всех людей на свете он, именно он, должен был попасть в такую передрягу! И вот он стоит на ветру, беззащитный и нагой, и должен прибегать к тончайшим ухищрениям, чтобы изо всего этого выпутаться и прикрыть свою наготу! Он, сэр Уилоби Паттерн, вынужден обороняться от легиона невидимых бесенят! Между тем удары так и сыпались на него со всех сторон. У него закружилась голова, зазвенело в ушах. Он, однако, овладел собой и подошел к тетушкам.

Те были увлечены беседой с миссис Маунтстюарт и леди Калмер. Прислушавшись, он понял, что речь идет о Верноне, о том, сколь подходящей парой для ученого обещает быть Летиция. Уилоби сделал им незаметный знак, и они разом поднялись со своих мест.

— В это время вы обычно совершаете свою прогулку в карете, — сказал он. — Поезжайте к коттеджу. Мистеру Дейлу нездоровится. Привезите Летицию. К больному отцу. И никаких проволочек, — ни по дороге туда, ни на обратном пути. Доставьте ее сюда немедленно.

— Бедный мистер Дейл! — вздохнули они.

— Уилоби… — начала одна.

— Тут произошло странное недоразумение, — подхватила другая, — и вам следовало бы его рассеять.

Они собирались было пролепетать, в чем заключается недоразумение, но он сделал выразительный жест рукой, и, извинившись перед гостями, те покорно удалились.

Сэр Уилоби любезно удержал леди Буш, и та подсела к леди Калмер и миссис Маунтстюарт.

— У вас есть опыт общения с учеными, — обратилась она к последней. — Что вы можете о них сказать?

— Это превосходный народ, но его нельзя мешать с простыми смертными.

— Что до меня, то я избегаю экспериментов, — сказала леди Калмер.

— Но должен же кто-нибудь экспериментировать! — простонала миссис Маунтстюарт, вспомнив свой неудачный обед.

Леди Буш принялась ее утешать.

— Ну что ж, в графстве будет одним ученым меньше. Невелика потеря.

— Да, да, им больше подходит столичная жизнь, — сказала леди Калмер.

— К тому же, по-моему, их лучше принимать в одиночку.

— Так что нам не о чем жалеть.

— Вот и я так думаю.

Из другого конца комнаты, перекрывая голоса дам, слышались мелодичные раскаты грома. Это доктор Мидлтон беседовал с мистером Дейлом.

— За кого же еще, сударь, стал бы я так горячо хлопотать перед вами? Уилоби, помогите мне, я пытаюсь сообщить мистеру Дейлу, что…

Уилоби протянул обе руки к мистеру Дейлу, чтобы помочь ему встать, хоть тот и не выказывал желания подняться из кресла.

— Вам нехорошо, мистер Дейл.

— А что, разве я так скверно выгляжу, сэр Уилоби?

— Это пройдет. Через двадцать минут Летиция будет здесь.

Мистер Дейл стиснул руки. На нем и в самом деле лица не было, и Уилоби с удовлетворением отметил, что привести его в подобное состояние ничего не стоит.

— Я тут докладывал мистеру Дейлу, что мы всей душой поддерживаем нашего кандидата — да, сэр Уилоби, я ничуть не меньше вашего желаю ему успеха, — сказал доктор Мидлтон, у которого волны красноречия вздымались тем выше, чем больше встречали препятствий. Самому ему, впрочем, казалось, что он говорит тихо, доверительным тоном. — Дамы мастерицы на такие штуки, — продолжал он. — У них, я сказал бы, врожденная страсть играть в загадочность. В таких случаях не излишне прибегнуть к некоторому давлению. Окажем же на нее давление со всех сторон, будем наступать по радиусам! Итак, вам она отказала. Тогда за уговоры принимаюсь я. Моя дочь, со своей стороны, из уважения, которое питает к нашему претенденту, употребит все свое женское красноречие. Ваши почтенные тетушки тоже внесут свою лепту. И, наконец, если потребуется, отец молодой особы присоединит свои доводы. Мой совет — взять ее измором. Когда у противника нет серьезных оснований сопротивляться, напор и натиск обеспечивают успех осады. Нет женщины, которая могла бы бесконечно твердить: «Нет». А та, которую мы подвергаем нашей осаде, не обладает достаточными средствами обороны, даже если бы противник действовал в одиночку. Повторяю, и это мое глубокое убеждение, она не может сопротивляться бесконечно. Скорее мы с вами изобретем пресловутое perpetuum mobile.[31]

Уилоби взглянул на миссис Маунтстюарт.

— Что это вы такое говорите, доктор Мидлтон? — воскликнула она. — Заговор против всего нашего пола?

— Мне это послышалось или кто-то в самом деле сказал, будто нет женщины, которая была бы способна без конца отвечать: «Нет»? — спросила леди Буш.

— Настойчивому влюбленному, сударыня. И при условии, что в его повторных просьбах не заключается ничего кощунственного и что борется он за овладение территорией, над которой по праву должен развеваться флаг с девизом: «Да».

Тройка рассерженных ос так и впилась в доктора Мидлтона. Под их натиском он то и дело переходил с «да» на «нет» и в конце концов был вынужден признать, что именно мужчины подвержены той самой податливости и переменчивости, в которой принято обвинять женщин.

Уилоби мимикой и жестами изображал немой хор, выражавший сочувствие дамам. Разговор на столь животрепещущую тему привел их в такое возбуждение, что они довольствовались даже этой минимальной поддержкой и, в свою очередь, готовы были поддержать сэра Уилоби.

Под звуки затухающей перестрелки, когда ружейные выстрелы перемежались с редкими пушечными залпами, он отвел мистера Дейла в сторону.

Мистер Дейл выказывал признаки раздражения, свидетельствующие о том, что он больше не в состоянии выносить бремя неизвестности.

— Я хочу задать вам вопрос, сэр Уилоби, — сказал он. — Будьте добры, проведите меня куда-нибудь, где я мог бы с вами поговорить. У меня слабая голова.

— Мистер Дейл, считайте, что я ответил на ваш вопрос, когда сказал, что мой дом — ваш дом и что скоро Летиция присоединится к нам.

— Следовательно, этот слух достоверен!

— Я не знаю, о каких слухах вы говорите. Но я ответил на ваш вопрос.

— И в поведении моей дочери нет и тени вероломства, бесчестности?

— Не больше, чем в моем собственном.

Мистер Дейл внимательно посмотрел на ясное чело сэра Уилоби и не обнаружил на нем ни малейшего облачка.

— Потому что иначе, вы понимаете, я сойду в могилу полным банкротом. До сих пор я ни на минуту не ощущал себя бедняком, хоть вам хорошо известно, каковы доходы человека, живущего на пенсию. Следовательно, все эти разговоры об отказе…

— Совершенный вздор.

— Она приняла ваше предложение?

— Мистер Дейл, бывают обстоятельства, когда деликатность не позволяет прибегать к категорическим утверждениям.

— Ах, сэр Уилоби, но долг отца — ограждать свою дочь от слишком деликатных обстоятельств. Надеюсь, ей ничто не грозит? Я ничего не понимаю. Возможно, в этом повинна моя бедная голова. Я не пойму Летицию. Вы не…? Позвольте мне задать вам этот вопрос сейчас! Вы совершенно..? Ах, успокойте мою тревогу! Будьте снисходительны к моему недугу!

Сэр Уилоби энергичным движением головы и крепким рукопожатием заверил мистера Дейла, что он «не» и что он «совершенно».

— А доктор Мидлтон? — спросил мистер Дейл.

— Покидает нас завтра.

— Ах!

Больной преобразился, словно ему влили глоток живительного вина. И тут же, нарушив все расчеты хозяина дома, он обратился к достопочтенному доктору и спросил его:

— Итак, сэр, мы скоро вас теряем?

Уилоби пытался что-то возразить, но доктор Мидлтон потопил его голос, подобно тому как мощные звуки органа заглушают нежную флейту.

— Не прежде, чем я одержу победу, мистер Дейл, и возведу своего друга на трон, принадлежащий ему по праву.

— Так вы не уезжаете завтра, сэр?

— Отчего вы решили, будто я уезжаю завтра?

Мистер Дейл повернулся к сэру Уилоби.

— Клара хотела уже сегодня уехать, — пояснил тот. — Но мне показалось, что завтра было бы лучше.

— А-а! — вырвалось из могучей груди доктора Мидлтона.

Лик его, впрочем, ничуть не омрачился. Напротив, он весь просиял.

— Прекрасно! Пусть завтра — но только если нам удастся окончательно покорить нашу даму.

Он подошел к Уилоби, схватил его за руку, сжал ее в своей и принялся горячо благодарить его и рассыпаться в комплиментах. Как ни удивительно, он говорил вполголоса.

— Мой друг, мы перед вами в неоплатном долгу, — проникновенно и кротко произнес он и тут же прибавил во всеуслышание: — Впрочем, я хотел бы участвовать во взятии этой крепости.

Выражение его лица и интонация ясно показывали, что камень свалился с его души.

Готовность, с какой доктор Мидлтон принял сообщение о разрыве помолвки, несколько смутила Уилоби, но сейчас ему было не до рассуждений. Кризис миновал. Поставлена долгожданная точка.

Первой поднялась леди Буш.

— Я не могу больше морить лошадей, — сказала она, поманив к себе сэра Уилоби, который мгновенно подбежал к ней. — Я в восторге! — сказала она. — Вы — совершенство! Нет, нет, вы не заставите меня молчать! Я беру назад свои слова, я от всего отказываюсь. Теперь я вижу: здесь и в самом деле фатум, и так я отныне и буду смотреть на это дело. Да, ваше сердце устояло перед красотой, но ум его сразил. Так мы и будем говорить всем. И как же приятно сознавать, что наше графство одержало победу над столицей!.. Нет, нет, спасибо — ни полчашки! Я не могу задерживаться больше ни минуты и… ах, вот и они! Нет, я должна на нее взглянуть! Дорогая моя Летиция Дейл!

Уилоби поспешил к мистеру Дейлу.

— Вы ни в коем случае не должны волноваться, сэр. Прошу вас, успокойтесь. Завтра вы полностью придете в себя и к вам вернутся ваши силы. Вы — дома, вы у себя в собственном доме. Сейчас вы находитесь в гостиной вашей дочери. К утру все прояснится до конца. А до завтрашнего дня давайте условимся говорить загадками. Прошу вас, сэр, не вставайте! Вы остаетесь у нас.

Шагнув навстречу Летиции, он вызволил ее из объятий леди Буш и тоном, едва внятным от умиления, каким влюбленные произносят: «Моя любовь, моя радость!» — пролепетал, что она хорошо поступила, прибыв сюда, не мешкая.

Сэру Уилоби удалось привести мистера Дейла в должное состояние нервозности, и его бледное лицо покрылось испариной. Дочерняя тревога изящно покоилась на опущенных ресницах Летиции, склонившейся над креслом, в котором сидел ее отец.

В эту минуту появился доктор Корни. Услышав его имя, больной приободрился.

— Вот и Корни приехал за мною, — сказал он. — Мне очень стыдно, моя дорогая, что я поддался слабости на людях. Поедем же! Моя бедная голова совсем уже не варит.

Доктора Корни, однако, перехватили. Он вырвался наконец от сэра Уилоби, часто кивая головой в знак того, что постиг смысл его слов, — и не только тех, что были высказаны вслух. Легким прикосновением нащупав пульс больного, он издал короткий вздох.

— Полный покой, — произнес он с профессиональной невозмутимостью. — Никаких переездов. Нет, что вы! Ничего серьезного, — поспешил он развеять тревогу Летиции. — Но покой, покой и покой. Сон в новой обстановке освежит его. Я привезу ему микстуру нынче вечером. Да, да, я доставлю из коттеджа все, что нужно, и ему и вам. Положитесь на Корни.

— Вы уверены, доктор Корни? — спросила Летиция, тревожась одновременно и за отца и за себя.

— В какой стороне лучше всего уложить мистера Дейла на ночь? — осведомились гостеприимные тетушки Изабел и Эленор.

— Окна, разумеется, должны выходить к юго-востоку. Утреннее солнце ему полезнее всего. Теплый, бодрящий воздух, яркий свет — и больной пробуждается с песней на устах.

Все еще сомневаясь, не заманили ли ее в западню, Летиция шепнула отцу, насколько покойнее и уединеннее было бы ему у себя дома.

Он отвечал, что и сам был бы рад поехать домой.

Но доктор Корни наложил категорическое вето на их просьбу.

Летиция снова было вздохнула о доме, но то был уже вздох покорности судьбе.

— Вы и так дома, дорогая, — ответили за сэра Уилоби его тетушки. — Это и есть ваш дом. И за вашим отцом уход здесь будет не хуже, чем в коттедже.

Она подняла на них глаза, и печальный взгляд ее случайно упал на доктора Мидлтона.

Общество усмотрело в этом взгляде красноречивое подтверждение тому, что Уилоби так старался всем внушить.

— Ах, но Кросджей! — воскликнула она. — Моя кузина уехала, и мальчик там один. Я не могу оставить его одного. Если вы… если вы и в самом деле считаете, доктор Корни, что папе нельзя сегодня ехать, то Кросджей должен… его нельзя оставлять одного.

— Привезите его сюда, Корни, — сказал Уилоби, и доктор энергично заверил, что исполнит это приказание, если только застанет мальчика в коттедже, в чем он сильно сомневался.

— Он дал мне слово, что до моего возвращения никуда не уйдет, — сказала Летиция.

— Если Кросджей дал слово, — послышался новый голос, — вы можете быть уверены, что он не поедет с доктором Корни, разве что вы подтвердите приказ собственноручной подписью.

Мягко ступая, Клара Мидлтон неслышно подошла к Летиции и чуть не расцеловала ее за то, что та сделала для Кросджея. Затем надула губки, что означало: «Настаивайте».

— Я хочу, чтобы он непременно приехал, — сказала Летиция.

— Тогда пошлите ему отмену приказа.

Под болтовню окружающих о Кросджее, о том, что если б его поставить часовым, он никогда бы не покинул свой пост, Летиция в смятении нацарапала ему несколько слов. Клара стояла рядом. Она корила себя за излишнюю экспансивность в присутствии леди Буш и леди Калмер и теперь обратилась к Летиции с несколько преувеличенной сдержанностью. Подобно взгляду, брошенному Летицией на доктора Мидлтона, Кларина манера пришлась весьма кстати: она была словно рассчитана на то, чтобы заставить сэра Уилоби, который напряженно, не упуская ни малейшего нюанса, следил за всем, что происходит в гостиной, окончательно уверовать в фатум. Одно из двух, рассуждал он, либо более чем дружеская манера, с какой Клара приветствовала Летицию, была лицемерной, либо — сменивший это приветствие холодок следовало рассматривать, как демонстрацию. Так или иначе, в ее непоследовательности было нечто обнадеживающее. Еще больше порадовало его то, как ею было принято сообщение ее отца об их предстоящем отъезде.

— Итак, моя дорогая, — сказал доктор Мидлтон, — мы едем завтра. Надеюсь, ты уже известила Дарлтонов.

Клара зарумянилась и просияла, но тут же с глубокой серьезностью, которую можно было бы принять и за сожаление, взглянула в сторону Уилоби.

Случай идет навстречу тому, кто умеет им управлять.

Уилоби испытывал прилив гордости, хоть и знал, что поддерживает в себе эту гордость искусственно, как ловкий жонглер, и что ожидающая его награда мизерна. Свет крепко держал его в своих оковах.

— Вы написали письмо? Через полчаса уходит почта, — обратился он к ней.

— Нас там ожидают, — сказала она, — но я, пожалуй, напишу еще.

То обстоятельство, что она еще не написала Дарлтонам, он расценивал самым лестным для себя образом.

Она отправилась писать письмо. Доктор Корни поехал за Кросджеем и лекарствами для своего пациента. Леди Буш тоже не терпелось уехать.

— Корни — заядлый сплетник, — сказала она, обращаясь к леди Калмер.

— Неисправимый, — подтвердила та.

— Бедные мои лошадки!

— Вы приехали на своих гнедых?

Сэр Уилоби повел мистера Дейла в уединенную комнату, смежную с той, где решено было уложить его на ночь. Оставив больного на попечении Летиции, он проводил дам до кареты.

— Как можно меньше волнений. Корни скоро вернется, — сказал он, с горечью любуясь грациозным смирением, с каким Летиция изогнула свой стан, поддерживая отца.

Он вышел победителем из жестокого сражения. Это так. Но что он выиграл? Чем наградил его свет за все усилия, которых ему стоила эта победа? Простой сорочкой, скудным покровом, не дающим тепла! Леди Буш несносна. Она трещит без умолку, она дурно воспитана, она позволила себе заявить, что отъезд доктора Мидлтона — не большая потеря для округи. Да и миссис Маунтстюарт, с ее пристрастием к красному словцу, показала себя немногим лучше: «Так и видишь, как вслед за доктором Мидлтоном ковыляет его кафедра». Пусть миссис Маунтстюарт права и доктор Мидлтон наказывал общество за то, что расстался с кафедрой проповедника, но, как бы ни было удачно ее сравнение, комические метафоры были сейчас ненавистны Уилоби; он ненавидел и тех, кто их придумывает, и тех, кто, слушая их, готов скалить зубы. Презрение к этому хохочущему пустому свету, в угоду которому он принес свою жертву, заставляло его связывать имя доктора Мидлтона — да и Кларино тоже — со всем, что было ему дорого: он пожертвовал молодой, веселой подругой, исполненной прелести и пышущей здоровьем, пожертвовал верностью самому себе, чувством собственного достоинства, самолюбием, пренебрежительно-надменной позой — такой естественной, что она не казалась позой, — все это теперь возникало перед ним в дымке прошлого, как идиллическое видение счастья. И — как знать! — быть может, он пожертвовал еще и кое-чем другим? Беспристрастным взглядом исследователя он попытался заглянуть в будущее: да, возможно, что он жертвует и кое-чем другим. «И ради чего?» — вновь спросил он себя. Ради благосклонных взоров и доброго мнения этих женщин, чьи благосклонные взоры и чье доброе мнение он ни во что не ставит!

— Доктор Мидлтон держит себя так, будто он мне чем-то обязан. Между тем это я — его должник, — сказал он.

— Нет, сэр Уилоби, это мы вам обязаны прелестнейшим романом, — сказала леди Буш, не почувствовав укора в его словах — настолько она уверовала в его трактовку событий или, во всяком случае, в то, что он снабдил ее занимательной историей для распространения по всей округе. И, продолжая без умолку трещать, отъехала в карете, которая вместе с ней увозила и леди Калмер.

— Нашей леди Буш недостает лишь форейторской шляпы да почтового рожка, — сказала миссис Маунтстюарт.

Уилоби поблагодарил свою величественную приятельницу за дружескую поддержку, а она, в свою очередь, поздравила этого безукоризненного джентльмена с его непревзойденным самообладанием. Вместе с тем она посетовала на то, что ее лишили общества ее «прелестника»: она не видела полковника де Крея с самого завтрака.

Двусмысленный комплимент миссис Маунтстюарт заставил Уилоби съежиться и подумать, что жалкая сорочка, которую ему протянул свет, не дает ему никакой защиты от холода: малейшее дуновение ветра ее колеблет.

— Впрочем, он, кажется, обещал ко мне наведаться завтра, — прибавила она и с удовольствием подумала о том, насколько она лучше осведомлена, чем леди Буш, которой предстояло вскоре узнать еще одну новость. «Так вот отчего вы покровительствовали полковнику!» — воскликнет та. На самом же деле всвсе не оттого, ибо миссис Маунтстюарт, не кривя душой, могла сказать о себе, что не в ее обычае мешать приятное с полезным. А полковник де Крей был ей приятен сам по себе.

— Горацию повезло, — сказал Уилоби, усвоивший одно из положений Книги, которое предлагает утешаться тем, что вашему другу пришлось солонее, чем вам, а также рекомендует изрядную дозу иронии в качестве наиболее действенного бальзама во всей нравственной фармакопее.

— Вы в этом уверены? — задумчиво протянула она.

— Ну, как же, ведь полковник весь завтрашний день проведет в вашем обществе!

— Да, но я не знаю, каков он окажется в моем обществе!

— Неужели вы боитесь с ним соскучиться?

Миссис Маунтстюарт ничего не ответила и лишь несколько раз покачала головой.

— Так я заеду за ним утром, — сказала она под аккомпанемент увозивших ее колес.

Должно быть, она либо сама догадалась о вероломной страсти Горация де Крея, либо Клара доверила ей и эту тайну. Как бы то ни было, ворота Паттерн-холла закрылись за гостями, и можно было до утра отдохнуть от света и светской молвы.

Загрузка...