Енисейск

Соня Малахова

ЕНИСЕЙСК

повесть

Часть первая

1

В автобусе трясло, и я считала секунды до остановки. Ужасно тошнило, и голову разрывала боль. Я была с отцом, а он совершенно не знает как что лечить. Да еще и пугается. А его лучше не пугать.

Был ясный день, а я пыталась провалиться в дрему. Иногда это получалось. Но боль в голове вторила пульсирующими ударами в такт тряске автобуса.

- Сонечка, просыпайся, остановка.

Уже одно это слово словно оживило меня. Лето тут казалось гораздо более теплым и радостным, чем в городе. Хотелось прыгать и петь, а рядом выходили угрюмые люди. Они мне все казались серыми и ненастоящими. Зато вот листва, - она словно здоровалась, кланяясь мне под порывами ветра. Я поздоровалась в ответ, чуть склонив голову, словно сделала тайный реверанс, как в старых фильмах. Ветер - он хороший, он всем рассказывает обо мне, и от всех приносит мне вечером сказки.

Отец купил пирожки с капустой. А запах-то от них какой! Сладкий и немного пряный. Видимо, добавили немного черного перца. Все тело сжалась в судороге, отказываясь есть. Ну и ладно, снова забрались в автобус.

Мимо проносились цветущие поля... ну, как проносились, - скорее медленно проползали. Через какое-то время я все-таки смогла себя уговорить на один пирожок. Все такие отец всегда такой: покупает то, что мать бы не купила. Так что эти пирожки будут секретом. Не буду ей рассказывать.

Сладость теста словно наполнила всю меня. Печеное тесто никак нельзя сравнить с фруктами, но этот вкус мне показался концентратом этого солнечного дня. Он был весь ярко-желтый, плотный, словно ты в воде и немного липкий. Почему липкий? Не знаю, наверно, потому, что к нёбу прилипло немного теста.

Голова заболела сильнее, да и запахи старого автобуса начали давить на нос. Ничего, надо потерпеть, уже скоро.

2.

Первое, что меня поразило, - это отсутствие цвета. Всё стало серым. Глаза отказывались полноценно открываться, отец вел меня за руку, а в другой руке нес сумку. Серая остановка, серый асфальт, серый вечер, зеленые ворота. О, цвета начали проявляться! Зеленая трава, коричневая тропинка. Крыльцо - оно не коричневое, оно деревянное, это другое.

Я вяло плетусь. После такого теплого дня стало непривычно холодно, даже болезненно холодно.

Стою рядом с сумкой в коридоре, сразу после тамбура. Я в первый раз в этом доме. Вокруг много темных дверей. Коридор большой, расходится в две стороны. Везде - бордовые двери. Отец идет в дальний конец и пытается открыть дверь. Как с таким коридором в доме еще и комнаты помещаются?

Справа висит перевернутое ведро, кажется видела такие в какой-то книге. Рукомойник? А как им пользоваться? Потом разберусь.

Подхожу к отцу. Напротив двери, которую он пытается открыть, стоит комод. Открыв его, я вижу книги. Я таких еще не читала, - большие, значит детские, - значит тут хорошо. Как может быть не хорошо там, где есть такие книги? Внутри меня кто-то улыбается, даже не внутри, где-то снаружи, за спиной, и под потолком. Дом? Мир этому дому! Так мама учила, так домовой не придушит. Но тут домового нет. Тут только дом. Хороший.

Отец поднимает меня с пола и говорит, что мы будем ночевать у бабы Нади. Сумку он уже занес в комнату и запер дверь на ключ.

Мы выходим в ночь. Тишина звенит, и, кажется, что тьма, объявшая нас в эту летнюю ночь, может тоже с нами говорить, по крайней мере, молчит она очень выразительно.

Мы идем вдоль старых домов, переходим неправильно дорогу, наискосок по перекрестку. А где вообще разметка дорожная? Как тут ездят?

3.

Баба Надя о чем-то говорит с отцом. Я совсем не помню, как она нас пустила, точнее это случилось слишком быстро. Раз - и мы уже у нее дома. Обычно всё не так. Нужно долго здороваться, а потом долго говорить. Я не успела и глазом моргнуть, как уже за столом суп ем.

А еще тут странно пахнет теплом. Не так как от печки, а живым теплом. То есть, печка тут тоже есть. Так что, тут сразу несколько тёпл. Не так, теплоты. Баба Надя очень худая и маленькая. Моя бабушка тоже маленького роста, но она кажется больше бабы Нади. А еще у бабы Нади кудри и платье в цветочку, и шарф вокруг головы. Зачем он ей ночью? Кажется, у нее все в цветочку. Она кладет у печки на сундук оранжевый матрас в белую цветочку, а сверху - простыню с сиренью и подушку с голубенькими цветочками. Когда меня укладывают, белье еще прохладное. Я слышу как они с папой перешептываются. Баба Надя рассказывает, что больницу, где она работала с бабушкой папы, закрывают на ремонт. А потом меня окутывает тепло.

4.

Мне снился старый английский парк, я прекрасно знала, что мне это снится. Но я подыгрывала моим сестрам и гувернантке. Мы были тремя сестрами в белых платьях, белых кружевных чепчиках с нежно-розовыми лентами. Мы бегали друг за другом и всё старались отбежать дальше от места, где сидела наша гувернантка. Это было не просто, мисс Гембрид была очень строга, и, в случае чего, могла доложить родителям, как скверно мы себя ведем. А потом, при всех, наказать нас десятью ударами линейки по ладоням. Но отбежать от мисс Гембрид - было делом чести.

Все эти знания приходили ко мне по мере игры с Сюзанной и Анабель. Мне уже порядочно наскучила беготня, и я предложила сыграть в прятки. Я подошла к дереву и приготовилась считать. В коре дерева был разрез, который разошелся и оголил само нутро дерева. Как только я прикоснулась к нему, я оказалась в другой части парка. Дыхание перехватило. Я прикоснулась к дереву, рядом с которым и снова оказалась у первого дерева, с разрезом в коре. Надо запомнить, вдруг за мной будет погоня.

Перед глазами возник образ, как я, уже взрослая, бегу через парк от солдата. Он скачет за мной на черном коне. И вот-вот нагонит. Я вспоминаю детские игры. Только это меня и спасает, я вовремя успеваю сбежать из Англии, до того, как ее захватили «Вороны».

5.

Солнечный луч освещает мои сны, пронизывает веки и врывается в сновидения. Улыбаюсь и открываю глаза. Баба Надя уже хлопочет на кухне. А потом уходит из дома. Я сажусь и осматриваю все вокруг. Белые шторы обрамляют старую раму, стекло чуть мутное и немного с полосами. Раму красили очень давно, белая краска облупилась, и осколки ее висят на раме, словно белые цветы. Все-таки я в доме какой-то цветочной бабушки.

Баба Надя заходит с ведром молока, от него идет пар. Она ставит ведро на печь и начинает натягивать на него марлю. Передвигает другое, пустое, ведро ближе к печи и выливает из первого все содержимое. После чего осторожно снимает марлю и кладёт в большую железную тарелку.

- Ну что, уже проснулась? Отец твой ушел, ему много дел сегодня сделать надо. А ты не стесняйся. Хочешь, я тебе своих коровок покажу? У меня одна корова недавно теленочка родила.

Она вопросительно на меня смотрит. Что же ей сказать? Слова застряли в горле. Я киваю и улыбаюсь.

- Ладно, чего это я правда. Ребенок еще не кормленый. А я уже с вопросами нападаю. Яйца вареные будешь? Ты их вообще пробовала?

- Да буду. Спасибо.

- Ну, и молочко конечно будешь?

- Не знаю, я не пробовала.

- Как так то? Хотя, городское молоко и правда лучше не пить. Но у нас-то настоящее. Деревенское, только из под коровы.

- Пол кружки можно?

- А чего так мало?

- Яйцо и пол кружки молока. Это же много.

- Разберемся.

Передо мной были поставлены яйцо, разрезанное пополам, черный хлеб, белый хлеб, зеленый лук, несколько ранеток, и кружка молока.

6.

Когда пришел отец, он смог честно выполнить свой отцовский долг и доесть за мной пол кружки молока, белый хлеб с луком, и еще я поделилась половинкой яйца. Баба Надя застала его только на яйце и налетела на него.

- Ты чего ребенка объедаешь?

- Так она сказала, что не голодная.

- А сам что? подумать не мог, что она маленькая, еще не знает, сколько ей нужно есть.

- Я ей булочку куплю.

- Булочку, тьфу! Нет, что б ребенка нормальной едой кормить.

- Ну а что я-то?

- Действительно, Сашка. Вот каким ты был в 10 лет, таким и остался. Ладно, пойдем кровать доставать. Сам управишься? И помыть бы ее надо будет, все же в коровнике стояла.

- Конечно, все сделаю. Только покажи, где вода для шланга открывается.

- Покажу. А малая у тебя, Сашка, красавица, все таки. На тебя похожа.

В окно я их не увидела. Наверное, они пошли в другую сторону.

7.

Посуда была тоже расписная, вся в цветах, иногда с птичками. И как же странно раньше дома строили... Стены темные, лампочки не горят, а кажется, что предметы изнутри светятся. От скуки я положила голову на скатерть. Ниточки приятно вдавились в кожу, они шли крест на крест друг к другу, огибая соседа. Все-таки, ткань - это так сложно... А если присмотреться - очень просто. Особенно с вышивкой так. Горящие цветы почти мерцают на фоне серого дома, а если приблизить край скатерти, на которой они вышиты, то всё оказывается простым: ниточка к ниточке...

За окном играло и манило лето. Я сползла со стула и пошла к выходу. Дверь поддалась со второго раза, она плотно примыкала к порогу. За ней оказалась маленькая каморка, абсолютно темная, и прохладная. По щеке скользнула травинка. Я присмотрелась. На полках наверху стояли букеты, обернутые тканью. Они были уже коричневые, но не такие коричневые, как тропинка, а как старая трава. Я перешагнула порог, он был многоступенчатый. Сначала была одна широкая доска а на ней другая - выше, но уже. Ноги встали на гладкий ковер, плетеный. Сделала пару шагов и наткнулась на еще одну дверь. Она поддалась с четвертого раза.

В глаза ударил яркий свет, ветерок скользнул по щеке и улетел. Поздоровался. Справа отец что-то делал со шлангом, рядом с ним стояла сетчатая железная конструкция. Отличное слово для объяснения всего. Мама его часто повторяла на что-то сложное. Но и на такое простое оно подойдет. Слева стоял черный дом, в нем не было окон, зато были большие двери. Из них вышла баба Надя. Она несла еще одну конструкцию, без сетки. Я побежала ей помогать.

- А ты куда, маленькая, идешь? Помогать мне? Ну спасибо, только для тебя это пока тяжело.

Я отошла и серьезно огорчилась. Я не маленькая и не слабая. Я два стула могу нести вместе, и не табуретки, а со спинками стулья. Вокруг росли цветочки с очень крупными бутонами. Кажется, такие нравились матери, только я не знаю, как они называются.

Я подошла к отцу, он синей лентой обматывал шланг, бинтовал. Ну хоть перевязки он умеет делать.

- Смотри какая у нас кровать будет, синяя.

Я пригляделась. Кое где действительно видно, что кровать была когда то синей. На углах сохранилось немного краски, но в основном кровать была ржавой, а еще она была покрыта старой листвой и травой. Я подошла ближе и тут из шланга потекла вода. Пяточкам стало мокро и холодно, а вот мне стало радостно. Для усиления радости я еще и прыгнула. Зря. Отец увидел, что я босая и стал гнать меня в дом. Но в основном он поливал кровать, так что я продолжала стоять рядом и наблюдать.

От брызг образовалась радуга. Подкроватная радуга. Жаль, тут Дениса нет, я бы ему показала. Хотя, ему было бы скучно тут без машинок. Надо что-то с этим будет делать. Баба Надя принесла еще одну конструкцию, точно такую же, как прошлую, без сетки. И пошла на огород, уточнив, что за капустой.

Я присела и стала рассматривать цветы. Они были большие, больше ладони. А еще они были странные. У края лепестка - совсем белые, а ближе к центру - сначала становились фиолетовыми, а потом красными. И лепестков было не пять, а много, очень много.

- Соня, я что сказал? А ну, марш обуваться!

Ну вот, уже злится. Не люблю, когда люди злятся. Я пошла в дом. Открывать дверь снаружи было еще сложнее. Я уцепилась за ручку всем телом и почти повисла. Но тут подошла баба Надя и открыла мне дверь. А потом еще одну, положила кочан на стол и пошла в другую комнату, а я стала искать босоножки.

- Сейчас еще супчик приготовим. Всё свежее, только с огорода.

Я попыталась представить, как это будет на вкус. Не вышло. Значит, не попробую. Странно это. Вот если нельзя представить, значит не случится. А то, что вдруг само начинает фантазироваться - точно сбудется.

Как же ловко она все чистит и режет. Словно она танцует. Хотя нет, танцует - это когда всем телом, а она только руками. А может она ведьма? Да нет... А как я это определила - не знаю. Но вот своими умениями она лечить не сможет, так что не ведьма.

В комнату заходит отец.

- Нашла босоножки? Молодец. Скажи спасибо бабе Наде, и пойдем.

- Спасибо, - я почти проглатываю это слово, я благодарна бабе Наде за то, что она покормила, за то, что собирала мне кровать, но почему-то мне стыдно перед ней. Что я не помогла ей в ответ.

- Саш, вы куда? Я, вон, супчик собралась готовить. У вас там хоть есть что есть? Там же печь не топили вона сколько лет (именно вона, они так говорят).

- Да разберемся, спасибо, баб Надь. мы пойдем.

- Ну если что - малую свою приводи.

- Хорошо.

Я опять решила представить, как меня еще раз приведут, не представилось, значит соврал.

8.

Мы вышли за калитку и опять начали переходить дорогу неправильно, только еще более неправильно, чем вчера: прямо от дома бабы Нади начали переходить.

Машин не было. И тут я увидела у самого перекрестка, как плетется корова. Медленно и вальяжно. Рыжая, с белыми пятнами, или, наоборот, белая с рыжими пятнами. Равномерно пятнобелая и пятнорыжая.

- Смотри, это телочка молодая, - начал мне рассказывать отец.

- А где машины?

- Их тут почти нет.

- А коровы не боятся ходить по дороге?

- Им все равно.

- А машины их не собьют?

- Объедут.

Мы прошли уже мимо вчерашней остановки. И при дневном свете она была серой, и асфальт был серым, а вот ворота светло-зелеными. А за ними очень кучерявая трава.

Мы снова зашли в дом, отец открыл дверь уже гораздо быстрее. Комната была огромной, потолки были где-то очень высоко. Справа стоял огромный шкаф, к нам бы в квартиру он точно не поместился. Слева - печка. Серая, пыльная и не живая. У печки стояла наша дорожная сумка. Мама говорила, что она волшебная, она ее сама из ковра сшила. Это звучала так же, как сказка, загадочно и немного правдиво.

- Посиди пока на сумке. Я скоро приду.

С этими словами отец ушел и закрыл за собой дверь на ключ.

В комнате было две кровати. Одна стояла слева от окна вдоль длинной стены, а вторая - у противоположной стены, от начиналась от шкафа и упиралась в стол. Не так, как в городе. Тут столы были круглые и узорчатые. Похоже, тут когда-то жили мастера. Сразу представился старик с серой бородой и серыми волосами, седыми. Он осторожно вел по дереву ножом, только закругленным, и создавал узоры.

Я встала и подошла к столу. Пальцами начала вести так же по вмятинам в дереве, как если бы я срезала лишнее. Дерево не злилось. Оно, как кошка, словно выгибалось под пальцами. Жалко, что со столом нельзя поиграть так же, как с кошкой. Стол двигаться не будет. Только немного вторить мыслям.

Я повернулась к окну. Сразу под окном была маленькая крыша, и она спускалась вниз, вдоль дома. А еще за окном был другой дом, без окон, зато с дверями. Не такими большими, как у бабы Нади. И он был весь в шрамах. Разрушенный старый дед, - он стоял только от собственной старости. Он стоял крепко. Я туда не буду заходить.

Дверь открылась и зашел отец с конструкциями, теми, что без сетки. Поставил их к шкафу и ушел. Они после чистки, и правда, стали синими, кое где каски не было, но, в основном, они были синими. Я погладила их, металл был еще мокрый и немного прохладный. А еще мне понравились швы, где одна трубка с другой соединялась. Почему-то теперь, когда двери шкафа были закрыты еще и конструкциями, захотелось посмотреть, что там в шкафу.

Снова зашел отец. С сетчатой конструкцией.

- Так, Соня, а ну не путайся под ногами. Села - и сиди на сумке, сейчас я все сделаю и сможешь гулять.

Он поставил сетчатую конструкцию и пошел к кровати, что стояла у окна, снял с нее все покрывала и матрас. Оказалось, что под ним была собранная конструкция и тоже с сеткой, только в середине была ржавая дыра, в самой сетке. Папа начал разбирать кровать, а потом вынес ее.

Я все еще сидела на сумке и осматривалась. Стены были сероватые. А еще вверху, под потолком были паутины. Пауки очень больно кусаются. Сразу всё опухает. Но мама говорит, что это я виновата, потому что у меня аллергия на их укусы.

Снова вернулся отец и начал собирать кровать. а когда собрал, начал застилать. На простынях были бордовые пятна. Сначала он положил простынь, а потом тут же снял с кровати, скрутил и бросил на пол. И пошел к шкафу. В шкафу на дне лежало много простыней, стопочкой. Осмотрев их все, отец выбрал четыре. Совсем почти без пятен.

- А что это за пятна?

- Так, Сонечка, не мешай. Сейчас я соберу твою кровать и ты сядешь не нее.

Когда он полностью застелил мою кровать, он пересадил меня на нее. Забираться на нее было сложно, так что он меня поднял и посадил.

Люблю быть на руках. Это как полет. Но отец чаще поднимает Дениса. А еще возит его на плечах. А меня почти никогда. Один раз, увидев мою обиду, поднял. А я с непривычки испугалась. И только начала привыкать, как меня уже сняли. И зачем я расту так быстро? Лучше б была маленькой, как всё вокруг.

Кровать подо мной пружинила и создавалось впечатление, что я плыву или еду в поезде. Мне это нравилось, я немного пошаталась на ней специально, и кровать еще какое-то время пружинила по инерции.

- Так дочь, что тебе дать?

- Книгу.

- Какую книгу, разве мы что-то взяли?

- Там, в комоде, в коридоре.

- Какую?

- Большую и серую.

Отец вышел и вернулся с книгой. Кинул ее на кровать и ушел.

9.

На обложке был когда-то рисунок. Но от него остались только вмятины. И еще немного позолоты. Это были какие-то узоры, плетеные кругом. Я открыла книгу. Шрифт был крупный, что подтвердило мои догадки, - книга была детской. В ней были красивые иллюстрации, с животными, с охотниками, с духами. Пролистав первую сказку, я загрустила. Ее нельзя будет прочесть. Просто потому, что кто-то много-много раз обвел кита, синей ручкой, и кита не стало. Это как вырезать ножиком. Мы так делали с братом, когда мама не видит. Правда не мы, а я, вырезала дырочки в бумаге там, где должны быть стекла у машины.

Таких сказок набралось шесть, отчего мне стало совсем грустно. Нельзя так портить книги. А вдруг это мой отец? А вдруг он помнит, куда дел изображения? Тогда можно будет вылечить книгу. Я открыла в середине и стала читать сказку. Она рассказывала о девочке, отец которой был охотником. А еще у нее была очень глупая мачеха, которая сначала извела отца, а потом пыталась извести девочку. Только так не выйдет, каждое последующее поколение сильнее. Мне мама рассказывала, она говорила, что они с отцом живут в краевом центре, а мы, дети, будем жить в столице, и только наши дети добьются чего-то нормального. Мы все - просто звенья.

Ну вот и девочку мачеха не извела. Та даже тигра сумела победить. А еще у нее было очень хорошее правило. Она трижды предупреждала, и только потом приступала к действиям. Так и тигра она трижды предупредила, и только потом убила. Моя мама тоже считает до трех, только по-своему. Она говорит, что досчитает до 10, и начинает: один, два, восемь… Мы все понимаем, что она делает неправильно, но так же все понимаем, что не выполнить то, что она сказала - это равносильно самоубийству. Если не она нас убьет за наши действия, то обстоятельства сложатся так, что мы обязательно умрем. Так вот и живем, строем слушаемся маму и тайком нарушаем все ее правила. Прямо как настоящие шпионы.

А девочка из сказки стала духом. Она бродит и дарит обиженным детям хорошие сны. А еще с ней ходит собака, ожившая статуэтка, из тех, что сделал ей отец из дерева. Жалко, что мой отец только блины жарить умеет, и то хорошо если раз в год, ну, максимум два.

В комнату вошел отец. Принес огурцов и помидоров, а еще хлеб и пучок зеленого лука, ну и бутылку подсолнечного масла. Поставил все на стол и ушел. Через пару минут он вернулся с дровами. И начал растапливать печь.

Сначала он достал из шкафа газеты и порвал их, а потом свернул. Жаль, их тоже можно было бы почитать. Потом он отрезал ножом несколько щепок и запихнул их в кокон из бумаги. Потом все это положил в печь и попытался поджечь. Горело плохо. Так что все свои действия ему пришлось повторить еще раз, а потом еще. Но потом все стало гореть сильно, и он даже запихнул несколько полешек в печку и закрыл. Я придвинулась к краю кровати, который был максимально близко к печи, и ждала, когда он еще раз откроет железную дверцу и покажет огонь. Но отец начал делать салат. А потом опять вышел и вернулся с подушкой и просто потрясающим столом. Стол был высокий и маленький, на одного человека. У стола была узорчатая ножка, и он был белый.

- Смотри, это твой личный стол. - сказал папа, и поставил стол у кровати. - Вот тебе подушка, чтобы удобнее было сидеть. Сейчас разложу салат, поедим, и я продолжу разбираться с комнатой.

Он поставил на стол белую тарелку с голубыми бабочками по краям и положил вилку, на которой были ветки сосны с орешками. Я погладила вилку, она была гладкая, а еще очень старая и тяжелая. Тяжелее городских. Я села на подушку, мама бы этого не разрешила, но так и правда было удобнее сидеть за таким высоким столом. Пальчиками ног я гладила ножку. Так есть было интереснее.

После еды папа все убрал, и я опять села за чтение.

Через восемь сказок отец опять пришел. На этот раз с ведром, тряпками, порошком, и еще белым ведром с крышкой.

- Ну что, пойдем в кино?

- А на что?

- На «Такси».

- Мы же видели.

- Так на большом экране.

- А мама разрешит?

- Мы потом с ней сходим.

Мы собрались и вышли в вечер.

10.

Небо было розово-желтое. Мне всегда говорили, что это к ветру. Причем, к плохому ветру. Но мне показалось, что такое сказочное небо не может принести в будущий день ничего плохого.

Мы проходили деревянные домики, с разными узорчатыми окнами, с разными калитками. Казалось, что это город домиков, и только домики, да коровы - единственные живые существа на много километров вокруг.

Мы дошли до моста. Он был такой тоненький, что я испугалась немного, что мы упадем. Но перила у моста были просто удивительные. Это были толстые железные ветки с шишками. Я шла и гладила их. Внизу, очень далеко под нами, текла речушка, почти ручей. А вокруг нее все цвело и росло. Там даже малина была.

Когда мы дошли до конца моста, мы встретили человека.

- Ух ты. Саш, да ты совсем не изменился! – женщина была в платке, а я думала, платки для бабушек.

- Здравствуй, Марин. Как поживаете?

- Да как поживаем, все хорошо. Младший, вон, в школу в этом году пойдет. А у тебя как? Твоя?

- Да это Соня.

- А сколько Соне лет? – она наклонилась ко мне и начала смотреть, лицо ее было очень простым, как блин. Таких людей к папе на кафедру точно бы не пустили, даже у студентов лица умнее.

- Четыре…- говоря это, я еще и пальчиками показала, что бы ей было понятнее.

- Ой, какая взрослая, невеста растет. А мама где? - она снова переключила свое внимание на отца.

- Мама у нас в Красноярске осталась вместе с сыном. Скоро приедут.

- А я думала, вы на вокзал идете. А куда вы шли?

- На «Такси».

- А вы, что, не видели?

- Видели конечно, но на большом экране то интереснее.

- Ааааа…

- Ну ладно, может, как-нибудь, заскочу еще.

- А поможешь столб передвинуть? Старый прогнил, а мой на вахте, сам понимаешь…

- Конечно, помогу.

- Ну ладно, тогда завтра загляни, я как раз и зелень подготовлю и варенье.

- Ой, спасибо.

- Ну ладно, пока. До завтра.

- До завтра.

Мы пошли дальше, и вновь нас окружали лишь дома да изредка проходившие коровы.

- Пап, а кто это?

- Одноклассница моя. Давно не виделись.

- А ты завтра к ней пойдешь?

- Вместе пойдем.

Город был на самом деле удивительным. Постепенно становилось все меньше очень старых деревянных домов. Стали попадаться кирпичные дома, но не выше четырех этажей. А ворота и заборы почти везде были сделаны из плетеных железных веток. Иногда в них даже были такие же железные животные. А вверху было очень много разных пик. Потом были аллеи и памятник Ленина. А потом опять стали появляться жилые домики. Мы повернули и шли еще немного, пока не вышли к огромной белой стене.

- Это монастырь, там живет белочка, мы как-нибудь сходим к ней в гости.

- А когда?

- Когда мама с Денисом приедут.

Кинотеатр находился буквально в десяти шагах от входа в монастырь. Когда мы проходили мимо открытых ворот, я увидела сам храм и еще сосну, и домик у сосны. Наверное, там белочка. А еще ворота были очень далеко от храма, - очень много земли было у монастыря.

Билеты в кино стоили десять рублей, это как дважды проехать на автобусе одному. Но на автобусе ехать не интересно, да еще и пахнет не вкусно, и сидеть не всегда есть где. А тут в нашем распоряжении был весь зал. Мы вдвоем с папой, одни в зале, смотрели кино. Папа громко смеялся над шутками, словно слышал их в первый раз. Так что я всегда знала, когда закрывать ушки от его громкого смеха.

Вернулись мы уже в потемках, легли и сразу уснули.

11.

На следующий день, утром, отец помыл полы везде и перестелил свою кровать. Собрав лишний мусор, мы вышли из дома и пошли в гости.

Тетя Наташа радостно нас встретила. Меня оставили в доме, а отец с тетей Наташей пошли ремонтировать крыльцо. Я смотрела за ними в окно. Угол зрения был не удобный и мне было мало что видно. Иногда приходила тетя Наташа и брала инструменты.

- Ты чего просто так сидишь? У нас вон кошка котят родила. Иди, поиграй.

Котята были в основном черненькие. Но двое были с белыми большими пятнами. Я протянула к котятам руку, чтобы они ее понюхали и решили, стоит ли со мной играть. Один из котят осторожно, шатаясь, подошел к моей ладони и обнюхал ее. Потом пошел обратно к маме и к своим братьям и сестрам. Забрался по котятам к маме на спину и соскользнул куда-то за нее.

Сразу после этого другие котята втроем подбежали ко мне и тоже обнюхали мою руку. Один из котят, черный, попробовал прыгнуть и вцепился мне зубками в палец, а потом начал царапаться лапами. У Ланса, кота, что у нас жил, когти были мягче, неверное потому, что толще. Нападение на мою руку длилось не долго, котенок отцепился и поплелся к маме. Другие котята затеяли возню друг с другом.

Кошка, которая все это время неотрывно наблюдала за моими действиями, напоминала какую-то царевну. Причем, она была такого же окраса, что Борис из рекламы «Вискаса». То есть не черная. Видимо, котята в отца.

Когда тетя Наташа снова зашла в дом, уже с отцом, моя рука была совсем в царапинах и даже капала кровь. Спрятав руку от взрослых, я быстро встала и села рядом с отцом за стол.

- Вы яичницу из трех или четырех яиц будете? - тетя Наташа уже доставала из корзины яйца, предварительно поставив огромную сковороду на печь.

- Давай-ка из двух, - ответил отец.

- Тюю, а чего ж так мало то?

- Да нам хватит.

- А глазунью или омлет?

- Омлет.

Я шепотом спросила у отца:

- А что такое глазунья?

- Это когда желтки не разбиты.

- Понятно.

Про себя я подумала, что хотела бы попробовать глазунью, но отец уже сделал выбор, и тетя Наташа что-то взбивала в тарелке. Я обтерла капельки крови о юбку. Когда все было готово, перед нами поставили по огромной тарелке с омлетом. Жарили его на сале, это было сразу понятно по запаху. Так что, к отцу перекочевало много кусочков жареного сала, а потом и половина моей порции.

- Ну как, поиграла с котятами? - спросила тетя Наташа.

- Да. У вас же три мальчика и две девочки?

- Откуда узнала?

- По глазам. Девочка одна с пятнами, а вторая черная. А остальные мальчики.

- Что, прямо по глазам?

- Ну да, а как же еще?

Видимо определять кто перед тобой - мальчик или девочка - тетя Наташа умела как-то по-другому, по-особенному.

Вернулись домой мы уже под вечер. Зато с кучей еды и старыми игрушками. В основном это были деревянные кубики. Это был маленький праздник, Денису будет чем играть.

12.

На следующий день отец взял огромный вязаный ковер и постелил его на крыльце. День был очень солнечный и черный ковер быстро стал горячим. А еще отец поставил передо мной коробку с игрушками, что мы принесли вчера. Я сидела на крыльце и смотрела, сколько каких кубиков у нас есть, что из них можно собрать, и от каких можно получить занозы. Изучив все досконально, я пошла к отцу в комнату.

В комнате все переменилось. На кроватях вместо белья были газеты, а отец, стоя на краю кровати, держал деревянный лист и прибивал его к стене. Папа сказал не оборачиваясь:

- Вот теперь у нас станет тепло, и бабу Агнию слышать не будем.

Я решила, что лучше его пока не трогать и пошла смотреть, что еще было в комоде. В выдвижных отделах были железные зажимы от папок, они для файлов. У отца таких папок очень много, в них студенты приносят свои рефераты. Я часто вытаскивала их из папок, они были желтые, из легко гнущегося металла и из них можно было делать фигурки. А еще там были две деревянные катушки от ниток, россыпь гвоздей и шариковых ручек. Внизу, вместе с книгами лежали открытки, картины в рамках и старая мыльница из алюминия. Перебрав все это, я решила, что можно сделать машинку. Потому что Денису без машинки будет очень сложно.

Я продела в катушки железные зажимы и начала гвоздем делать в мыльнице дырки. Работа шла тяжело, но вмятины уже были серьезные. Наконец, проделав три дырки, я решила передохнуть и просто посидеть.

Я оперлась на деревянные перила крыльца и рассматривала железные бочки, что стояли во дворе. Все они были ржавые, на тех местах, где чуть изгибались. У каждой бочки было по два изгиба, которые делили бочку на три равные части. Бочки было четыре: светло-зеленая, оранжевая, коричневая и - самая маленькая - черная, она раза в два была меньше других, и у нее был только один изгиб. Я погладила ковер, это было черное полотно с фиолетовыми и оранжевыми цветами. Из-за того, что ковер был очень черный, все казалось ярким, даже темно-зеленые лепестки. А надо мной была отдельная крыша для крыльца, по ее краям были узоры, как вязание, только из дерева. Интересно, в этом доме есть клад?

Мою голову что-то повернуло, и я посмотрела на тропинку. Почему-то в голове начало звенеть, да и повернуться никуда я не могла. Про себя я подумала: «Хорошо. Значит клад под тропинкой, но я пока маленькая и ничего раскопать не смогу. Спасибо, что показал». Видимо это было верным решением, потому, что меня отпустило. А еще появилось ощущение, что мое тело - это не только я, но и дом. И в районе чердака, у трубы, которая ведет от печки в маленькой комнате, есть ноющее пустое чувство. А потом и это прошло. Я продолжила делать последнюю дырку в мыльнице. А потом продела железные крепежи в дыры и загнула. Вышло не плохо. Немного походило на машину, хотя, на тележку больше было похоже. Я побежала показать свои труды папе, а потом мы сели обедать. Он, не глядя, сказал, что красиво и продолжил свою работу. А когда закончил, мы сели обедать.

После обеда мы вместе пошли мыть посуду к бочкам. Отец ведром зачерпнул из одной воды и поставил на маленький стул, который стоял поодаль и с крыльца его было не видно. Отец мыл тарелки, а я вытирала.

Сразу за бочками, до самого забора росла крапива; она была выше меня, и очень жглась. На руке сразу начали опухать те места, к которым прикоснулась крапива. Стало больно. Мы оставили посуду в комнате и отец постучался в одну из комнат, она была самой ближайшей к маленькой комнате.

- Здравствуй, баба Агния, вот, привел тебе свою.

- Ой, какая красавица. А чего ж ты ее все не приводил то?

- Да как-то всё заняты были.

Баба Агния была очень высокой и сухой, не худой, а именно сухой. Наверно потому, что у нее была коричневая кожа. Она была с папу ростом и вся одежда на ней не могла скрыть того, что она была сильно тоньше моего отца. В комнату к себе она нас не пустила. Зато дала немного пряников. Мы узнали, когда будут привозить воду и когда открывается Дом Юннатов. Мы попрощались.

Я собрала игрушки, а отец унес ковер. Весь вечер я читала уже другую книгу. Волшебные сказки я решила оставить на потом. А еще нужно было придумать чем и на чем можно будет рисовать.

Размышляя, я смотрела на розово-фиолетовое небо. Как же тут много неба, в городе его гораздо меньше. На амбар села птица, она сидела и почти не шевелилась, только хвост немного ходил туда-сюда, как у часов. Я таких птиц не видела. Она была большая, как голубь, но не такая жирная. А еще она была коричневая и с полосками на хвосте. А может она волшебная? А может она прилетела ко мне? Только я решила выйти и посмотреть птицу поближе, она улетела. Ну, если она ко мне прилетала, то еще прилетит. Или нужно срочно уснуть, чтобы поймать послание от нее.

Немного подумав, я легла и уснула.

13.

На следующий день было пасмурно, и постоянно грозился начаться дождик. Побродив по коридору, я выяснила, что, несмотря на то, что было всего пять дверей, самая большая, тоже наша комната, была с номером девять. Восьмой была маленькая комната, в которой папа приступил к покраске стен белой краской. В седьмой заперлась баба Агния. В шестой не было никого. А в пятую как раз кто-то заехал. И не просто кто-то, это была семья из трех человек. Родители и мальчик.

Он был высокий, с темными волосами, и очень тихий. Я сидела на столе в коридоре и смотрела, как они заносили вещи, а потом мать мальчика ушла. Потом к отцу пришли гости, от них очень плохо пахло, и лица были словно из пластилина, из которого их слепили, а потом оставили на солнце. А некоторые даже неудачно пытались править. Через время мальчик вышел в коридор. Он постоял у своей двери, а потом ушел.

Я взяла книгу со сказками и листала картинки. Когда находила интересные, начинала читать сказку. Потом мне стало скучно, и я решила проверить, что творится с небом. Я вышла из коридора и оказалась между дверями. Такое было во всех домах. Пространство между первыми дверями и дверями, ведущими в дом. Но только в нашем доме по бокам находилось еще две двери. Получался квадрат из дверей. Когда выходишь из дома, левая дверь ведет на чердак, а правая в какую-то комнату, кладовку. Вот из нее-то и вышел мальчик. Я испугалась.

- Привет, тебя как зовут?

- Соня, а тебя?

- Дима, давай играть?

-Давай, а во что?

Отвечала я по инерции, я совершенно не представляла, во что можно играть со взрослым мальчиком.

- У меня в комнате есть игрушки, пойдем?

- Пойдем.

Меня всю трясло от страха, я никогда не ходила в гости одна. Да еще и к почти незнакомым людям. А еще мне показалось, что мальчику было самому страшно заходить к ним в комнату, что он боится отца. Почему-то это знание придало мне уверенности, и я казалась себе самой защитницей этого мальчика.

Мы зашли в их комнату. Прошли мимо людей, которые пили алкоголь, пахло от них жутко и болезненно, словно в них что-то умирало, словно их тело умирало.

Мы прошли к кровати Димы, и он мне показал коллекцию игрушек из киндер-сюрприза. Я была очень рада этим фигуркам, и о каждой начала рассказывать историю: кто она, кем работает, какая у нее семья. Дима начал мне помогать всех расставлять. А когда его отец зачем-то начал кричать на него, он встал и тоже накричал на отца. Очень плохими словами. Вернулся он с сияющими глазами. Словно он был рыцарем, который только что сразил дракона.

Потом мы начали делиться, кто сколько прочитал книг. И о чем они были. А потом Дима узнал, что мне четыре, и немного сник, он думал, что мне шесть; ему самому было десять лет, и ему было стыдно, что он прочел так мало. Я рассказала, где можно брать книги в этом доме. Мы договорились еще как-нибудь поиграть, и я ушла.

Отец уже ждал меня у двери маленькой комнаты, вот странно, комната-то огромная, а я ее называю, как и отец, маленькой. Мы пошли гулять, и отец отвел меня к набережной, опять через этот тонкий мост с железными ветками. Только в этот раз мы повернули перед памятником Ленина направо, и отец показал мне гостиницу, и рынок перед ней. А от рынка вниз шла широкая дорога, почти площадь, которая утыкалась в каменистую набережную.

Енисей был огромен, тут он казался больше, чем в Красноярске. А еще он был гораздо чище. Я бродила по берегу и собирала красивые камешки, тщательно отбирая каждый, чтобы все были интересные. А потом мы пошли в булочную и взяли по ромовой бабе. Мы шли и весело болтали о сказках. О том, когда приедут мама с братом, о том, что я была в гостях…

Когда мы вернулись, я увидела, какая же комната стала белая. Точнее, не так, комната была на самом деле желто-розовая. Вся в бликах уходящего солнца, которые входили в окно и отражались от стекол окна. Но комната стала ровно настолько белой, чтобы всему этому не мешать и не затемнять.

Хорошо, что пока мамы нет тут, она бы не позволила таких приключений. Но скорей бы они с братом приехали, надо бы показать им все эти чудеса.

14.

На следующее утро отец быстро докрасил печь, и мы пошли по магазинам. Во-первых отец купил черный зонтик, что повергло меня в ужас. Мама не любит лишних расходов. Потом мы взяли тортик и поехали на автобусе. Сначала я тоже беспокоилась о лишних расходах, но ехали мы долго, и я поняла, что без автобуса мы бы просто не добрались.

Мы приехали к папиному директору музыкальной школы. Он был очень музыкальный, во всех книгах, что я видела, именно такими изображали дирижеров. Только у него были огромные очки с толстыми линзами. А еще он почти не мог говорить. Он словно скрипел. Слушать его по началу было очень сложно, а потом я научилась разбирать слова. У него была очень добрая жена с невероятно белыми волосами. Они были не седые, а белые, словно шелк.

Сначала меня погнали в ванную мыться. Отец показал как настраивать воду и ушел пить чай. Я помылась и переоделась. А когда вышла, увидела детей. Это были внуки папиного директора музыкальной школы. Я никак не могла запомнить, как его зовут и обращалась на вы.

Внуки у него были злые. Они сразу мне сказали, что я маленькая для их игр, и я им не нужна. Я немного расстроилась и пошла на кухню.

Папы там не было. Зато там была жена папиного директора музыкальной школы. Она накормила меня супом, пришлось съесть все, и напоила чаем. Потому она сказала, что мой папа в кабинете с ее мужем. Я пошла туда. В квартире было три комнаты. Вот в самой дальней, у самой ванны был кабинет. Все стены были в книгах, буквально. Полки доходили до самого потолка.

Я сразу обрадовалась и забыла, что тут есть еще и внуки, которым я не нужна. А внукам, похоже, не нужны были книги, совсем. Они играли где-то еще. Папа пошел мыться, а я осталась смотреть с папиным директором музыкальной школы старый улей. Он был серый и словно из очень-очень тонкой бумаги.

Пчелы, оказывается, очень полезны, даже их яд полезен. И хотя улей мертвый и никаких пчел уже там нет, все равно приятно его хранить и знать, что когда-то в нем была жизнь. А еще в кабинете был одноколесный велосипед. Как у клоунов. Только это был не велосипед, а колесо с педалями и без сидушки. Я долго пыталась на нем хотя бы встать. Колесо было желтое, с каплей оранжевого, ну, если смешивать цвета. С черной резиной на педалях, и шине. Я очень серьезно подошла к вопросу и представляла, что я на арене цирка, и что мне очень нужно сделать круг по арене. Я чувствовала запах лошадей и гул зрителей. И в этот момент я проехалась, прямо, до конца комнаты. А потом повторила. И так, пока не пришел отец.

Я показала отцу, что могу так ездить. Он просто согласился, что я молодец, и продолжил общаться со своим директором музыкальной школы. Они говорили о домрах и о концертах. О том, как сложно сейчас в оркестрах. Как мало платят. О том, что отец хочет вернуться преподавать домру, но в институте за ведение культурологии платят больше.

Меня позвали ужинать. И снова пришлось съесть все. Обратно мы ехали молча. Вышли у гостиницы и опять зашли в булочную, и взяли по ромовой бабе. Шли мы молча, кажется отец грустил. А потом он сказал:

- А давай это будет нашей традицией, мы будем возвращаться вечером домой и брать в булочной ромовую бабу и, вприкуску с ней, идти по финишной прямой до дома.

- Давай, а так будет каждый вечер?

- Ну как получится.

- А сказку ты мне прочитаешь?

- Какую?

- Ну, какая есть, выберем.

- Хорошо.

Но когда мы вернулись, сказка показалась мне лишней. Папа быстро уснул, а я забралась на окно и смотрела на звезды. Каждый вечер - это очень серьезно, это целая традиция, как Новый год. Надо будет рассказать об этом завтра Диме. Может, его тоже с нами позвать. Раз у него отец пьет и ругает сына. Мы бы могли гулять с моим папой. Дима не глупый, просто у него мало книжек в жизни было. А может, он даже согласится дружить со мной. Несмотря на то, что я маленькая.

Я уснула, и во сне почувствовала, как кто-то держит меня за руку. Я чуть надавила пальцами, и рука надавила своими пальцами мне в ответ. Чья-то рука держала меня за ладонь, чередуя свои пальцы с моими. Мне стало страшно. Но рука ничего не делала. Наверно, это был какой-то мой друг, которого я не знала. И я уснула.

Наутро я выяснила, что Дима теперь с нами не живет. Его мать увезла его к своей матери и больше они не появятся. Его отец постоянно пил и не выходил из своей комнаты. Вот так и закончилась дружба, которая не успела начаться.

15.

Сначала мы пошли к автовокзалу. Там находилась почта, и отец отправил маме телеграмму, что можно приезжать. А потом мы пошли в другую сторону от центра города и памятника Ленину. Мы шли к окраине и остановились у покосившихся серых ворот. За ним был еще более покосившийся дом. К нам вышла старая-старая бабушка, она словно была Временем. Вот смотришь на нее, и перед глазами - старинные дубовые часы. Они столько лет считали время, что стали древними как само Время. Вот и она была древней.

В доме было очень темно и тепло. Бабушка поставила передо мной огромный брикет масла и сказала кушать. Кубики были большими, но я ела их и ела, и не могла остановится. А потом мне стало стыдно, что я так много съела. Но мне сказали есть еще. А потом они ушли в другу комнату. Стены надвигались на меня, не страшно. Они словно обнимались. И я уснула у печки. Точнее, я долго боролась со сном, потому что спать в гостях вообще-то не принято. Но как-то незаметно оказалось, что меня будят.

Возвращались мы со свеклой, яйцами, и деревянной водовозкой. Это была машина из кубиков. Точнее деталей, которые были как кубики, но складывались в водовозку с помощью больших железных гвоздей. Я была довольна. Теперь брату точно можно приезжать.

По дороге мы зашли к еще одному папиному знакомому. Это был дядя Андрей. У него были черные волосы, светлая кожа и карие глаза. Он очень походил на пирата. Хотя у пиратов должна быть загорелая кожа. Но это было не важно, он точно был пиратом. Просто сейчас осел в этом городе. А еще у него была собака. И мне с ней дали поиграть.

Я долго гладила собаку, потом мы вместе походили по дому. Дом был новый, стены не были серым. А еще на стенах висели целыми гроздьями чеснок и лук. Это было очень красиво, прямо как на картинах. А у собаки были твердые, но мягкие зубы. Они не царапали, они мягко давили, и всегда можно было выскользнуть.

А потом мы пошли домой.

- А мы с Андреем вырастили вместе собаку.

- Правда? А когда? У него та же собака?

- Нет конечно, у него другая теперь собака. У нас был черный пес, мы звали его Пират.

- А где теперь Пират?

- Не знаю, давно это было. Мы кормили его гречкой и научили подавать лапы, чтобы мы их мыли после прогулки. Очень умный был пес.

- А у нас будет собака?

- Возможно.

Я очень хотела собаку и решила обязательно запомнить, что собак можно кормить гречкой, это же такая экономия. Мама тогда, может, разрешит собаку.

Вечером я читала про охотников и их собак, и как они всегда приходят на помощь. И как всегда выручают хозяина. И главное, какие они верные друзья.

16.

Весь следующий день отец мыл дом. Даже прихожую. А потом он забрался на чердак, и принес много разных книг и какие-то вещи. Вещи он начал стирать в маленькой железной ванне. А потом мы вместе их развешивали. В обед приехала водовозка. Она была с желтым баком. Она разлила воду по бочкам. И баба Агния тоже вышла из своей комнаты. Она говорила долго с водителем, потом дала ему денег, и он натаскал ей в комнату воды. После этого она опять заперлась.

Так, в суете и уборке, прошел весь день, а вечером приехали мать и брат. Ночью у Дениса был приступ, и пришлось вызвать «Скорую».

Ему поставили укол и уехали. А потом мама рассказала, что в поезд, в котором они ехали, кинули камень. Все обошлось, их только осколками засыпало. Но Дениса это напугало. И теперь в нем сидит страх и иногда, когда Денис спит, страх будет выходить наружу.

Проснулась я под шум в соседней комнате, Денис спал, а родители начали делать ремонт в большой комнате.

Я тихо села и перебралась к краю кровати, где была печка. Там стоял завтрак. Две тарелки салата. Вот теперь уже точно надо будет съесть все. Приехала мама, при ней точно не удастся отдать отцу или брату еду.

Мама привезла несколько наших книг, и я читала их. Когда в комнату зашли родители, Денис все еще спал.

- Мы сегодня пойдем на речку плавать, а папа покрасит большую комнату. Заодно ты мне расскажешь, как тут все было.

- А когда мы пойдем?

- Ну как Динька проснется. Она всю ночь почти не спал.

Захотелось напомнить, что он спал больше нашего, но я промолчала. Мало ли, вдруг были еще приступы, а я не проснулась. Пообедав, родители опять ушли. И тут проснулся Денис.

- А у нас тут есть игрушки, - сразу сообщила радостную весть я.

- Какие?

- Деревянные.

- Как кубики?

- Как кубики, и сами кубики. И еще целая машина.

- Где?

У Дениса горели глаза, больше всего в жизни он любил машины. Любые, и живые и игрушечные. Я слезла со своей кровати и достала из-под его кровати коробку. В ней хранились все деревянные сокровища. Я с трудом достала машину, катить ее было гораздо легче, чем поднимать. Когда к нам зашла мать, мы уже строили замок со специальным проемом для водовозки.

- А брату ты поесть дала?

- Он не хотел.

- Он просто не знал, что еда есть.

Она посадила его на мою кровать, за мой стол. Похоже, не быть мне больше принцессой.

Потом мы собрались и пошли на речку. После дома дяди Андрея мы повернули влево и пошли вниз, по широкой дороге. Домов вдоль дороги было не много. Сразу за домами были поля, где стрекотали кузнечики. Я попыталась их ловить, но ничего не выходило. Тогда я просто продолжила идти рядом с мамой и братом и смотреть, чтобы мы не раздавили кузнечиков, которые выпрыгивали на дорогу.

Дорога была очень светлая, словно асфальт выбелился на солнце, а по краям дороги был песок. Потому всех кузнечиков сразу было видно. Они были маленькие и большие, светло-зеленые и темно-зеленые, и даже коричневые. За одним коричневым я следила особенно долго.

17.

И вот мы вышли к реке. Сначала был пляж, потом вода, потом опять пляж. Все потому, что у пляжа, через небольшое расстояние, был остров. Мать положила сумку на песок и принялась надувать круг, он был желтый с синими рыбками. А нам сказала раздеться до купальников, под обычной одеждой у нас были купальники. Потом, когда все было сделано, она велела нам с братом держаться за круг крепко, а сама несла в одной руке сумку, а в другой держала нас с кругом.

Она хотела перейти с нами вместе реку вброд. Ей река была по пояс, а вот нам уже глубоко. Потому мы держались за круг. Мать решила держать за руку брата, и это было правильно, я сама боялась, что Денис отпустит круг. Вода была сначала страшная, а потом я привыкла. А когда расслабилась, поняла, что вода меня держит. Несмотря на то, что остров был прям рядом, все равно, что дорогу перейти, через воду к нему было очень трудно идти. Когда мы прошли половину пути, я увидела, что на берегу, чуть левее от нас, столпились люди.

С каждым маминым шагом мы приближались к берегу, и я видела все больше. Первым делом я увидела мужчину с красным лицом, у которого были стеклянные пустые глаза, как у куклы, и слезы текли без остановки. Он стоял, а вокруг него бегали люди, некоторые даже его дергали, но он был как кукла, стоял и плакал. Его слезы текли по подбородку, стекали на его большой живот. Но его это не волновало, его вообще ничего не волновало.

В паре шагов от него, где столпились люди, лежала девочка. Она была какая-то пустая, а еще - чересчур синяя. И эта девочка явно всех тревожила, хотя она просто лежала. А может их тревожило, что она пустая?

- Так, а ну смотрим на меня, и никуда не смотрим больше! - громко сказала мама.

Я послушалась, - она не любила, когда ее не слушались. Как-то у нас во дворе была драка. Двое чужих мужчин пришли в наш двор и стали драться, я успела увидеть, как один ударил второго кирпичом по голове. Мама тогда тоже нам сказала отвернуться. И мы с братом отвернулись, а наш знакомый со двора, Рома, на все это смотрел. И потом всем хвастался, что они друг друга чуть не убили, и было море крови. Я это и без него знала, но ни за что на свете не хотела бы смотреть на это. Во-первых мама запретила смотреть, во-вторых какой смысл видеть то, что ты и так знаешь.

Вот и сейчас последние шаги в воде и путь до того места, где мать поставила сумку, мы прошли, никуда кроме как на нее не глядя.

Появились спасатели. Увезли папу и девочку, многие стали говорить про бедного ребенка, который утонул. Ну вот, и так все ясно, можно просто услышать и никуда не смотреть.

Я надула нарукавники. Нельзя, чтобы брат утонул. Мать учила брата плавать, а я следила, чтобы она ни на секунду не отпускала его. Денис многого боится, а если еще и воды испугается - так и жить совсем сложно будет.

Потом поплавала и я, тоже под надзором матери, а Денис сидел на пляже на покрывале и кушал.

Вода была живая, не то что в ванне. И она была многоцветная. В ней был зеленый, он прятался глубоко на дне, в ней был синий, он был вокруг тебя, но становился прозрачным, если ты приближался. В ней даже коричневый был, там где росли водоросли.

И песок был разный: мокрый, сухой, горячий и холодный. И не важно, сколько солнца он впитал, солнце было везде. Просто иногда песок решал, что сейчас ему хочется быть холодным.

Я тоже перекусила на покрывале. Мама оставила нас есть и греться, а сама решила поплавать. Мама у нас плавает очень быстро и очень далеко, и не важно, куда направлено течение.

Мы еще раз поплавали и пошли домой. Ноги еле плелись по выбеленному асфальту. А кузнечиков было очень много. И я опять боялась их раздавить.

- Мам, а мы купим ромовую бабу?

- Какую ромовую бабу?

- Ну, булочка такая, с изюмом.

- А зачем нам ее покупать?

- А мы с папой каждый вечер, когда возвращались домой, ели ромовую бабу.

- Ну Малахов у меня получит, ребенка спаивает.

- Почему спаивает?

- Потому, что там по рецепту ложка рома.

- А было вкусно.

- Ну еще бы…

Оставшуюся часть пути мама была злая. Зря я рассказала. Надо было также не рассказывать как про пирожки с капустой. Теперь отцу попадет из-за меня.

Вечер прошел тихо. Мать высказала отцу все, что думает по поводу методов его воспитания. Ужинали мы в тишине. Перед тем как я совсем заснула, я вновь ощутила, что меня кто-то держит за руку, стало спокойно. Чудеса всегда рядом с нами.

18.

Утром мы стали собираться в лес. Прямо с утра. Мама сказала, что слишком сильно пахнет краской, так что мы пойдем по грибы. Это была потрясающая новость. Мама много рассказывала, как она со своей бабушкой ходила в лес. Как ее учили различать грибы и ягоды, как рассказывали о лекарственных растениях. Я тайком тоже смотрела книги про лесные дары, но вот в лесу была мало и мельком. Проходя мимо леса, когда шли к бабушке на дачу.

Каждый взял по рюкзаку, у каждого была с собой вода, но вот нож и спички мне с собой взять не разрешили. Мы поехали на автобусе за город, а потом шли в лес. Поначалу росли только березы и клены, эти деревья я знала и в городе. Под деревьями ничего примечательного не было. Только папоротники, да цветы.

Потом мы вышли к большим деревьям, они были как сосны, но темнее, папа пояснил, что это кедр. Мы собирали шишки в сумки. В таком лесу воздух был сырой и прохладный. Словно нет никакого летнего солнца. Деревья мне все виделись старыми богатырями, которые со снисхождением за нами наблюдали. А потом мы опять вышли в тепло, на поляну.

Денис устал, и мы устроили привал. Прямо в середине поляны, у куста. Отец разжег костер, а мы с братом собирали ветки. Мама пошла в противоположную сторону от кедров, там росли просто деревья, и начала собирать грибы. А потом я под кустом нашла синего ослика.

- Мама, мам, смотри. Я игрушку нашла.

- Где?

- Да тут, под кустом.

- Ты уверена? Откуда ей тут взяться?

- Может фея оставила? Чтобы Денис обрадовался, и больше не боялся. Может это волшебный ослик?

- А может просто какой-то ребенок?

- Нет, фея. Видишь, я умею искать. Можно я с тобой грибы пособираю?

- Только будь в пределах видимости. Далеко заходить нельзя.

Я ходила рядом с матерью. И видела я только ее, чем занимаются мой брат и отец, мне уже было не разглядеть.

Грибов было не много. Все они были спрятаны, и оттого было еще интереснее их искать. Ножик мне не дали, так что приходилось каждый раз звать маму. Но мои грибы складывались ко мне в сумку. Так я точно знала: я что-то могу. Потом мы пришли к костру.

Отец уже обжарил на костре хлеб, овощи и куски мяса.

Мы все сидели на траве и весело общались. Мама рассказывала про лесных фей и их друзей, лесных животных. Про то, что все в лесу правильно. Даже когда волк есть мышек или зайцев. Про то, что деревья и все растения, даже самые маленькие, - живые.

Я смотрела на траву, она была светло-зеленая и отливала желтым на солнце. Я все думала, о чем мне может рассказать росток, который только пробился из-под земли.

Потом я взяла у брата синего ослика и начала его гладить. Игрушка была из пластмассы. Но складывалось ощущение, что все вмятины не выплавили, а вырезали, словно игрушка была из дерева. А еще на игрушке не было швов, в отличие от других игрушек из пластмассы. Он был гладкий, с очень печальным взглядом.

Вернулись мы уже поздним вечером. Папа с мамой стали перебирать грибы и мыть их, а мы с братом играли в кубики. Еще до того, как родители помыли все грибы, мы с Денисом уснули.

19.

Я зашла с семьей в дом. Мой старший брат был немного болен, и мне постоянно приходилось следить, чтобы он вел себя прилично. Жаль, что всю его красоту скрывало глупое выражение лица, с открытым ртом, из которого вытекала слюна. Девушки и не видели, какой он добрый, честный и милый.

На этот раз наш батюшка отправил нас с братом свататься к одной зажиточной барыне. Она была нам не чета. У нас был титул. Но она была богата. Хотя ее дом был из дерева, а наш из кирпича. Ее дом превосходил и количеством комнат и убранством.

Я зашла с братом в комнату, барыня почти лежала на диванчике с шелковой обивкой. Все ее лицо уже давно утонуло в бесконечных складках жира. От нее пахло прогорклым маслом и стухшим сладким кремом.

- Анастасья, подожди нас в другой комнате, мне нужно решить с твоим братом одну дилемму.

Я поклонилась и вышла из комнаты. Нищета - это то, что заставило нас кланяться перед богатой, но необразованной чернью.

В соседней комнате был сын барыни.

- Анастасья, я так ждал этого момента.

Он слишком приблизился ко мне. В нос мне ударил смердящий запах из его рта. Как и его маменька, он не отказывал себе в сладком. Его замыленные глаза выцвели, возможно, от его бесхарактерности. Он придвинулся ближе.

- Я узнавал у матушки, дозволит ли она мне женится на Вас.

- Зачем же? Разве я чем-то вас обнадежила?

Я рассматривала его сальное лицо, все оно было в воспалениях. Нельзя так долго жить ради своего желудка и не отплатить за это своим здоровьем.

Тут произошло нечто странное. Сначала перед моими глазами возник голубой свет. Он откинул Валентина на пол. Потом свет стал похож на змея, только с рогами, и я вспомнила, что это всего-лишь мой сон.

В моих руках был сверкающий меч, возможно, он был серебряный. Китайский синий дракон извивался предо мной, словно он был в воде.

- Убей этого слизняка и его мать. В них сидит зараза. Скоро она созреет и всех убьет.

- Но как можно вот так просто убивать?

- С этим мечом просто, он режет абсолютно все.

Я подняла меч правой рукой и провела по лезвию пальцами левой руки. И тут они отпали. Сначала я увидела, как от моей ладони отваливаются пальцы, а потом почувствовала резкую боль. На ковер полилась кровь. Боль была сравнима с болью при обморожении. Когда пальцы рук настолько замерзают, что ты их не чувствуешь, но где-то в глубине болят кости, так, словно их что-то ломает.

Я наблюдала это единовременно с ужасом и спокойствием, все-таки это сон. Я посмотрела на Валентина, он действительно очень напоминал слизняка. Он не виноват в том, что болен. А это мой сон, и все будет по моему.

Я подошла и присела рядом с ним, отложила меч на ковер и погладила его правой рукой по лбу. А потом закрыла глаза и ощутила его тело. Зараза разрослась в нем как плесень. Я просто скомкала ее и вытащила из его тела. Комок я мысленно сожгла. Валентин отключился и покрылся испариной, у него начался жар.

Потом я представила, как прохожу сквозь стену к его матери, и повторяю процедуру.

Не всякое оружие мне подвластно, в первую очередь я раню себя. Хороший урок. Я встала и поблагодарила дракона, мне было пора просыпаться.

20.

Утром, прямо как проснулись и позавтракали, мы пошли в гости. Дорога была как и на пляж, через выцветшую дорогу с кузнечиками, только, не доходя до пляжа, мы повернули.

Дом был просто огромный. Он был самый крайний в ряду домов и самый большой. В нем было два этажа и огромный чердак, а еще дом был темно-зеленый, и от этого казался более величественным среди выцветших на солнце светло-голубых и белых домов, среди яркого неба и травы. Его словно забрали с другой картины и поместили в яркий мир.

На первом этаже люди даже не разувались, на полу была земля, хотя и стояла мебель. Правда, когда мы поднялись на второй этаж, мы поняли, что мебель, стоящая внизу, была просто не нужна хозяевам дома. Разница была огромная. На втором этаже все было так, словно это кукольный домик. И все было белым. Белые шкафчики, белые табуретки, белая скатерть. Диваны были бежевыми, а деревянный пол - побелен.

Внизу же все было очень старым, в трещинах, и древесным. Ни на шкафах, ни на полках, ни на столах не было никакого покрытия, кроме многолетней пыли, которая впиталась в структуру дерева. Но там, внизу, все казалось живым и правильным, а на втором этаже был кукольный мир.

Хозяйка дома была матерью одноклассника отца. Это была крупная низкая женщина с короткими черными волосами. Она тоже казалась чужой в этом мире кукол. Даже ее пирожки здесь были чужими, и мы спустились на первый этаж и сели во дворе.

Взрослые разговаривали о своих изменениях в жизни, Денис уплетал пирожки, а мне было очень скучно. Вокруг дома и стола, за которым мы сидели, росли лилии. За ними была железная сетка, которая что-то ограждала. Поймав мой взгляд, хозяйка дома предложила показать мне курятник. Родители были не против. Отец пошел со мной.

За железной решеткой был целый зверинец. Сначала ко мне подскочила собака. Пока папа и хозяйка дома отгоняли ее, ко мне подошел теленок. Он был просто огромный, но в тоже время маленький. Он был ростом со взрослого, но таким наивным и ждущим тепла от всего, что, пожалуй, был младше моего брата. Я погладила его по голове и нащупала только появляющиеся рожки. К нам подошли мама с братом.

- Мама, смотри, у него только рожки появляются, они совсем малюсенькие.

- А ты знаешь, как отгонять коров?

- Нет.

- Скажи: «Цыля».

- Цыля.

- Нет. Надо громко и четко, с нажимом.

- Цыля!

Теленок медленно попятился назад, и я наконец увидела курятник. Хозяйка дома открыла мне дверцу, и я вошла вовнутрь. Здесь было темно, и везде сидели куры. А еще здесь везде был страх. Страх многих существ. Мне это не понравилось, и я вернулась к теленку. Но мне уже не дали его гладить. Родители сказали, что нам пора, и мы ушли.

21.

Через пару домов отец отошел к одному дому и постучался. К нему вышел мужчина в куртке и с очень добрым лицом. С такими лицами вырастают настоящие хулиганы, которых ругает весь двор. Но у которых самая добрая душа.

- Так, дети, познакомьтесь: это дядя Володя. Сейчас он покажет нам голубей.

Мы поздоровались, и пошли все вместе к голубятне. Все-таки взрослые странные, в городе же полно голубей, чего мне их показывать?

Голубятня стояла посреди поля, поодаль от всех домов. Она была зеленой, но тоже выбелена солнцем. Воздух и кузнечики звенели пустотой неба.

Дядя Володя пошел в голубятню, а мы остались в нескольких шагах от нее. Из голубятни в разные стороны двумя стаями вылетели голуби, а дядя Володя вышел с большой птицей на руке.

- Ну вот дети, это ястреб.

Он снял с ястреба шлем и чуть дернул рукой. Огромная птица взлетела вверх, к голубям. Несмотря на то, что ястреба я видела в первый раз, я сразу поняла, что это хищная птица. Ну не может быть у поедателя крошек и червей такой осанки и грации. Он весь был словно хороший стальной нож: твердый, гладкий и опасный. Я как-то уже гладила хороший стальной нож. Он был прохладный, рука шла по нему легко, но чуть зазеваешься и можно порезаться. Лезвие - это очень опасно.

Так вот и ястреб, он тоже птица, но он охотился на голубей. Те разлетались от него, словно они и вовсе были не птицы, а ленточки. Они кружили и кружили. Будь они самолетами, о них бы говорили, что они делают мертвые петли. Я с ужасом наблюдала за участью бедных голубей.

А потом я посмотрела как летает ястреб. При всей его силе и мощи, он совсем не напрягался, он всегда затормаживал чуть поодаль от голубя, он просто с ними играл. Возможно, он просто был сыт, или не хотел есть сородичей по небу. В любом случае, для него это была лишь игра. Это меня успокоило, хищники умнее своей добычи, и людей в том числе.

Дядя Володя свистнул в специальный свисток, и ястреб к нему вернулся. Он надел на ястреба шлем и вернул его в голубятню. А потом и голуби вернулись к себе домой, как по команде. Вернулся дядя Володя с голубем.

- Ну что, хотите погладить?

Я подошла посмотреть на голубя. Он был белый, с нежно-коричневыми перышками. У него было гораздо больше перьев, чем у городских.

- А он не такой, как городские, - сказала я.

- У него и штанишки есть, - с этими словами дядя Володя чуть повернул ладонь, чтобы можно было увидеть., что на лапах у голубя тоже есть перья.

- Они что, снимаются?! - воскликнула я, и, уже договаривая вопрос, поняла, что это просто название. Перьев голубь не снимает.

Взрослые посмеялись. Дядя Володя попрощался и понес голубя обратно, а мы пошли домой.

Ночью мне снилось, как у меня есть свой ястреб, и я скачу в доспехах на коне. Мы не охотимся, мы ищем старого короля, что ушел в горы. Я ехала на коне по весеннему лесу. Дорога была легкая. Нам не нужно было скакать среди деревьев, по лесу пролегала каменистая дорога. И так мы скакали до самых гор, где мне пришлось оставить лошадь и продолжить свой путь вдвоем с ястребом.

Почти на каждом камне росла весенняя трава. Земля под травой была теплой, а вот камни были холодны. Я поднималась все выше и выше. Чем выше я поднималась, тем холоднее и острее были камни. Трава уже не росла на них. Болели мышцы и пальцы начали саднить. Наконец я добралась до пологой площадки. Рядом с ней был вход в пещеру. Ястреб спикировал мне на плечо, это хороший знак, значит король рядом. Мы вошли в пещеру…

22.

Я проснулась и стала разглядывать свои ладони. Они не были сбиты в кровь о камни, и были гораздо меньше. Мне нравятся такие сны, в них мне гораздо больше лет, чем в жизни. А еще мне очень жалко брата, он никогда не помнит своих снов, и не верит, что я не придумала свои путешествия по дальним землям.

Мы позавтракали и пошли гулять по городу. В центре города были магазины. Когда мы проходили мимо них с отцом, мне показалось, что они не настоящие. Запутаться было легко, они очень уж походили на иллюстрации из советских книг о школьных буднях. Вывески, витрины, даже двери - и те - были копиями иллюстраций. Но теперь мы шли всей семьей, и мама, словно генерал, руководила нашими действиями.

К неописуемому восторгу, первым делом мы зашли в двери, над которыми была вывеска, гласящая, что это «Детский мир». Двери были двойные и очень высокие. Когда они захлопнулись за нашими спинами, мы оказались перед широкой деревянной лестницей. Пахло деревом и мокрой пылью. Окна были на уровне второго этажа, так что, мы оказались в полумраке. Для меня это было как открытие новой книги. Ты открыл обложку, а там еще белые листы или бессмысленное повторение названия, и надо пролистнуть пару страниц, пока не начнется повествование. Так и мы, - открыли двери, но до самого детского мира нужно было подняться через тьму на второй этаж.

А на втором этаже были точно такие же двери. А за ними - комната. Огромная комната. Вдоль каждой стены стояли стеклянные прилавки, под которыми были книги, игрушки, канцелярия. Я задержалась у мебели для кукол. Осмотрела все, вздохнула, поняла, что у меня такого не будет, и пошла дальше смотреть ассортимент.

Мама что-то разглядывала и обсуждала с продавцом у соседнего прилавка с книгами. Брат с отцом рассматривали машинки.

Я прошла вдоль всех прилавков и остановилась у канцелярии. Карандаши и альбомы были нужны, но мама уже смотрит книги, и если что и выберет, то это будет единственная покупка на день.

Потом я увидела, что продавались наборы ниток и бисера, и иголки. Все, что нужно для шитья. Я еще не умею шить, но очень хочу научится. Возможно удастся уговорить маму купить набор ниток и иголок.

Я сделала еще несколько кругов. В магазине было прохладно, несмотря на жаркий день. Продавщицы были в серых вязанных шалях на плечах, и с горечью и завистью смотрели на нас, почти раздетых по сравнению с ними.

Я часто говорила с бабушками у папы на работе. Они рассказывали мне, что их тревожило. Я уже привыкла, что мне достаточно посмотреть в глаза человеку, и он захочет со мной говорить, и главное - рассказывать о себе. Сначала меня это пугало, а потом я поняла, что я - просто свободные уши.

Так и эти продавщицы, долго наблюдали за нашей семьей отстраненно, пока я не подошла и не посмотрела одной из них в глаза.

Она начала склоняться ко мне, почти с обреченным взглядом.

- Милая, а ты отдыхать к нам приехала?

- Да, мы живем там, где было детство папы.

- А мои, вот, дети перестали привозить ко мне внуков, а я как раз кур купила, чтобы малышей баловать их безешечками. Они очень любят безе. А коровы в этом году очень плохо дают молоко. И мой старик все нервничает и плохо спит по ночам…

Сзади подошла мама, я сначала поняла это по округлившимся глазам продавщицы, которая тут же поспешила ретироваться, а потом почувствовала тепло матери за спиной.

Мама ощущалась так, словно она была медведицей, большой и бурой. Брат был медвежонком, а отец старым усталым львом. У нас была очень нескладная семья. Мы с отцом были чужие в этой семье, и чужие друг другу. Но как-то вот мы жили вместе, наверное, от очень большой любви друг к другу.

Мама купила книгу Киплинга. Там были странные рассказы о животных, с иллюстрациями, которые рисовались только четырьмя цветами, даже тремя: черный, красный, желтый, - белый можно не считать. Зато там было два текста на одну сказку, один текст был на русском, а другой на английском, и так все сказки в этой книге. А еще она купила карандаши.

Мы вышли из «Детского мира» на залитую солнцем улицу и продолжили свою прогулку по магазинам, сошедшим с иллюстраций детских книг.

23.

Следующий магазин был продуктовый. Там толпились люди. На прилавках было много овощей, которые все игнорировали. Мама взяла две буханки хлеба, и мы пошли дальше по городу.

Солнце было везде. Казалось, мы дышали солнечными лучами, и нам всем требовался отдых, но тенька рядом не было.

Мы спустились к пляжу. Нам с братом разрешили разуться и пойти вдоль берега по воде. Идти было легко и приятно, но требовалась осторожность. Если идти чересчур быстро, то волны от ног начинали мочить шорты. Я осторожно делала шаг, и волны гладили меня по коленкам. Брат отставал, и я иногда возвращалась к нему.

Весь пляж был пустой, очень редко встречались люди, которые без интереса гуляли по пляжу. Будь тут песок, наверное, людей было бы больше. Но пляж был каменистый. Чуть вдалеке виднелся белый большой корабль. На полуденном солнце он светился.

Когда мы дошли до корабля, у входа выстроились художники. Они продавали свои картины, написанные маслом. Мама всего один раз рисовала при нас маслом. Она рисовала бабушке на день рождения рябину. Это было очень красиво, но больше мама ничего при нас маслом не рисовала. Картины на пляже были хуже тех картин, что висели у нас по всему дому в городе.

Папа встретил еще одну свою знакомую, и нас пустили на корабль. Он был большой, в несколько палуб, и на нем организовали выставку картин. В этих картинах была жизнь. Казалось, что листва шелестит на ветру, а волны вот-вот выльются с картины. Каждая картина была отдельным миром. Даже простой натюрморт был настолько объемным, что каждый предмет хотелось потрогать.

Я долго рассматривала каждую картину, затаив дыхание. Я неслышно переходила от картины к картине. Смотрела как художник вел мазок, какие цвета смешивал. Я как-то сидела за спиной художника, пока он писал картину, и сейчас мне живо представилось, что я наблюдаю, как писались эти картины. Когда-нибудь я смогу так же, просто нарисовать что-то, и в рисунке будет жизнь.

Мы ушли с корабля, по-моему, слишком быстро. Я бы хотела побыть там до самого вечера, но мы куда-то торопились. А потом я поняла куда. Мы шли к кинотеатру. В зале опять никого не было, и мы смотрели фильм одни, всей семьей. В кинотеатре всегда холодно, как-то по-серому холодно, не болезненно.

Фильм был про мальчика-сироту, которого все дразнили. А он спал в автобусе и был всегда в черном. Меня поразил этот фильм, и я все жалела, что не запомнила его название. Я шла и думала, как же трудно жить одному. Никто не верит, что ты что-то делаешь честно, все ждут, что ты вор и разбойник. Почему же люди такие злые и глупые?

Дома я читала Киплинга. Сказки были с очень странной логикой. Я понимала, что нос у слона длинный не из-за крокодила, а кошки не так получили право гулять сами по себе. Зачем же врать и объяснять все по-своему? Хотя, было смешно. Я прочла Денису сказку вслух, и он смеялся. Родители делали в большой комнате уборку и перестановку. Потом они пришли к нам в комнату, и мама сказала отцу повесить мой черный ковер в угол на стену. Потому что так теплее будет.

Я готова была разрыдаться, это был мой ковер специально для моего сидения на крыльце. Почему она не хочет оставить мне ничего моего?

Я прижала к себе книгу и забилась в угол кровати, с головой уйдя в эти сказки до самого вечера, пока меня не заставили ужинать.

Засыпая, я снова ощутила, что мою ладонь сжимают. Ну хоть это у меня забрать нельзя.

24.

Утро началось со ссоры родителей. Похоже, все входит в мирное русло. Мама полезла на чердак смотреть, что там есть, а отец заперся в большой комнате. Нас же вывели с игрушками на крыльцо.

Погода была солнечная. Все же, Енисейск - удивительный город солнца, в Красноярске погода изменчивая и своенравная. Бывают такие ветра, которые вырывают с корнями деревья, а у самых крепких деревьев ломают ветки. Выходишь после такой бури на улицу, а по дороге ветки разбросаны, и самые больше уже пилят рабочие.

Тут же было тепло и спокойно, а главное солнечно. Солнце было везде, даже в самые темные тени оно приходило бликами через пыльные стекла. Интересно, а какое солнце на вкус?

Вот ветер - он как холодная вода из-под крана, почти безвкусный, но оставляющий сладость на языке. Очень странную сладость. Вот после сладкого чая во рту кисло, а после такой сладости ничего подобного нет. Солнечный зайчик - он как зрелая ранетка. Ранетка ведь кислая, так что глазки сжимаются, а потом оказывается сладкой. А когда первый укус делаешь, сок же брызжет прямо, так что нужно быть осторожным. Так же с солнечным зайчиком. Только прикоснешься, - как он отразится или зальет тебя светом.

Очень странно, как свет, и вкус, и звук могут переплетаться и сравниваться. Словно одно может стать другим. Хотя, может это действительно так? Растения же как то это делают.

Играть с братом мне надоело, да и называть это совместной игрой было трудно. Либо он смотрит, что делаю я, либо я смотрю, что делает он. Либо мы просто существуем рядом, но каждый в своей игре. Диалог у нас выходил редко. В основном мы делились тем, что узнали отдельно друг от друга. В других случаях мы не видели смысла общаться. Мы и с людьми-то не видели смысла общаться, но они требовали от нас слов.

Я решила попробовать перелезть через перила и спуститься с другой стороны крыльца. Я пролезла между перилами и оказалась снаружи крыльца. Оно обрывалось резко, но стена была не гладкой, доски были прибиты не ровно, с выступами, первый выступ был самый большой, деревянный брусок толщиной с мою ладошку. Я переместила на нее ногу и спустилась руками вниз по перилам. Они были гладкие, словно отполированные солнцем. Потом подходящей опоры не было, и я повисла, руки мои крепко держались за перила, но быстро уставали. Прыгать было высоко, да и внизу была крапива. Маленькая, но жгучая.

Когда мама с братом только приехали, мама сказала, что в этот двор нужно нагнать индюков. Они любят есть крапиву. Крапива росла вдоль всего забора, и еще она была высокой, некоторые кусты были выше папиного плеча.

Я подумала и влезла обратно на крыльцо. Все же я еще мала для такого.

Очень странно понимать, что ты еще к чему-то не готов, что-то не можешь. Ведь если подумать, то можешь-то ты все, ну как это делается, ты, в основном, знаешь. А если не знаешь, то можно посмотреть.

Мама спустилась с чердака и вышла с тазом на крыльцо. В тазу были сокровища. Там были какие-то ткани и какое-то стекло, и фигурки, и книги. Она разложила все у бочек и устроила стирку. Пока она была занята, я подошла сзади и начала изучать, что же было на чердаке.

Там был бюст Гагарина, у него было такое радостное лицо, что я решила, что он будет очень хорошим другом. Я стояла и осторожно счищала пальцем пыль, ведя по его шлему. Как же все-таки интересно устроен скафандр... Жаль, что это лишь копия, и без стекла. Я провела по носу Гагарина, счищая пыль. Надеюсь, никто не обижается, когда ему чистят лицо от пыли.

Еще там были ключи, они были разной ржавости, и они были не городскими. Эти ключи были как из сказок, с большими узорными петлями, темные и тяжелые. Я забрала два в карман. А еще было несколько свечей. Некоторые из них уже жгли. Я забрала те, что оплавились. Только так можно спасти ключики от ржавчины.

Из стеклянных предметов там была чернильница. Но мама уже успела запретить ее трогать. Она была из зелено-голубого стекла. И на дне у нее высохли чернила. Все дно было черным, а вот ближе к стенкам черное пятно светлело, и оказывалось фиолетовым. Я и не знала, что чернила фиолетовые, они же черными должны быть.

Было несколько маленьких вазочек, разных, очень маленьких. В Красноярске у нас были большие вазы под букеты. И даже одна огромная, в которую мы ставили еловые ветки.

Вазочки были очень расписные. Даже маленькая вазочка из коричневого стекла была сделана так, словно она бутон. У нее была подставка из желтого металла. Он легко гнулся и был вырезан из одного круга. Тоже в виде лепестков. Через один они были загнуты то вверх, то вниз, нижние были своеобразными ножками. А у верхних была еще одна отдельная кайма. Так, что был основной лепесток и еще отдельный контур. Я раздвинула контур и лепесток у каждого лепестка и поставила вазу в подставку. Получилась очень странная водяная лилия. С золотисто-розовыми лепестками и с темным бутоном, который на солнце был темно-медовым. И зачем с такой вазой нужны какие-то цветы.

Была еще фарфоровая вазочка, белая, но не как лист. На белом фарфоре была пленочка, как будто крылья стрекозы. Если просто смотреть, то прозрачная, может чуть мутная, как в пленке. А чуть повернешь - и видны голубые и синие блики. Как в ракушках перламутр. Вазочка была высокая, в две мои ладошки, она походила на женское платье. А еще - немного - на фонтан. Сначала была длинная юбка, от основания, и почти до самого верха. Потом горлышко резко сужалось, образовывая бортик. С двух сторон шли тоненькие ручки, круглые, и приплюснутые. Как если бы на полую трубочку нажать, и она сохранит углы. А вот после резкого сужения горлышко расширялась таким образом, словно это не фарфор, а вода, не ваза, а фонтан.

Сначала я всю ее погладила, она была гладкая и такая старая, что от нее чувствовалась усталость. А еще - недовольство темнотой. Только потом я стала рассматривать мелкие цветочки на каждой стороне перед сужением. Это были синие васильки. По пять с каждой стороны, но не одинаковые. С темно-зелеными листами.

25.

Вечером мы просто сидели и радовались новым милым вещам в комнате. Она словно совсем ожила. Словно все эти вазочки и фигурки были ее сокровищами, кольцами и сережками для девушки. От такого большого количества свалившегося счастья и на нас, и на комнату усыпить было просто невозможно.

- Мама, расскажи, пожалуйста, сказку, – попросила я.

- Какую?

- Какую-нибудь.

- Какую-нибудь не пойдет. Я вам расскажу, какие феи над вами летают. Только чтобы феи себя показали, надо закрыть глаза и совсем их не открывать. Если открыть, они снова будут невидимыми.

Я закрыла глаза. Хорошо быть мамой, все существа тебе доверяют и не боятся. Мама - она как волшебница. Я когда вырасту, должна стать такой же сильной, чтобы феи и мне показывались.

- Над Денисом летает синяя фея. Она молодая и очень красивая. У нее с крыльев сыплются голубые искры, они сыплются на веки и приносят спокойствие и хорошие сны. У нее темно-коричневые волосы, как кора сосны, и голубые глаза. А волшебная палочка тоненькая и прозрачная, как из стекла. Только это льдинка, с помощью нее она охлаждает любую боль, и все проходит быстрее.

Я лежала с закрытыми глазами, но при этом мне виделось, как я стою между шкафом и печкой у изголовья кровати и наблюдаю, как над кроватью Дениса летает голубой огонек. Когда я захотела разглядеть фею, я словно приблизилась к кровати и увидела синее платье феи и конусную шляпу, и я видела, что фея улыбается.

- А над Соней летает старая фея. Потому что Соне нужно поумнеть, а эта фея приносит мудрость. У нее желтое платье и золотые крылья. Волосы ее убраны в прическу и на голове корона. У нее очки в золотой оправе и золотая палочка.

Стало почему-то обидно. Я ведь и так не глупая. Фее, конечно, спасибо, может с помощью нее я и стану самой умной. Мама ведь ее специально позвала. Я ведь, по ее мнению, глупая совсем.

Ну ничего, я вырасту, и пока буду расти, буду изучать совсем все. И тогда мне уже не будет нужна мама, и я уйду. Я словно и лежала на своей кровати, и сидела. Та часть из меня, что сидела, могла смотреть. И она смотрела прямо в лицо старой фее. Я поклонилась. И правда, зачем мне спокойные сны, если я сама могу выбирать, куда мне путешествовать.

Кровать подо мной начала качаться, словно я плыла в лодке. В какой-то момент я поняла, как надо дышать, чтобы лодка качалась сильнее.

26.

Я была в парке. Это парк по дороге из дома к телевизорному парку, у самого книжного. Только сейчас в нем было больше деревьев и гораздо темнее. Я подошла к дереву, в нем была дверца, как на фонарях. Открыв ее, я увидела внутри что-то наподобие кукольного домика, только он был в дереве. Когда я потянула к кровати на втором этаже руку, я оказалась на этой самой кровати. Внутри все было так, словно не для кукол. Детскую мебель делают очень неправильно, в ней не могли бы жить уменьшенные люди. А эту мебель делали маленькие люди. Или ее уменьшили так же, как и меня.

Я была в ловушке, дверца закрылась. Я находилась в доме, где свет был только от электричества…

А потом я начала звать. Как будто весь окружающий мир вокруг меня был океаном, и я могла посылать мысли волнами. Как на рисунках про радио.

Дверь открыл парень, он достал меня, словно я была Дюймовочой. Только за границами дерева я стала нормальной и упала на траву.

27.

В веки бил летний солнечный свет… Родители что-то делали в комнате, тихо, чтобы нас не вспугнуть. Я открыла глаза и увидела, что они собирают сумки. Я сразу поняла, что мы уезжаем.

Это было ужасное утро. Мама увидела, что я проснулась, и что я расстроена.

- Отца срочно вызывают на работу, какие-то проверки до начала учебного года, он же председатель профсоюза.

- А мы не можем остаться?

- Нет. Но мы зато к бабушке на дачу сможем этим летом еще съездить, там хорошо же.

- Там пауки. Это больно.

- Ну значит мы не останемся на ночь. Собирай пока игрушки.

Собирать было нечего. Я собрала книги, и села рисовать, пока не проснулся брат.

Мама готовила завтрак, а папа побежал за билетами, автобус отходил в два часа дня.

Я просто сидела и рисовала лица на маленьких листочках. Вот бы было просто, - нарисовал лицо, - и у тебя есть друг. Жалко, я не могу как в фильмах, - представить, что они действительно живы, что могут шевелиться и говорить. Все, что они могли бы сказать, - только мои выдумки.

Проснулся Денис. Мы позавтракали. Пришел отец, весь растерянный. Искал долго городские брюки, собрав весь городской костюм вместе, он пошел в другую комнату и переоделся. Разница была не большой, но в городском костюме он не сутулился.

А потом мы собрали вещи и пошли на автовокзал. Там толпились люди с разноцветными тряпками на продажу. Была ли это одежда или шарфы или скатерти, они накидывали это на левую руку кучей-малой и расхаживали среди ожидающий автобус и покупающих билеты. Все было на улице, прилавков не было. Продавщицы были чумазыми и серыми, отчего ткани у них в руках казались ярче. Изнуренные отъезжающие смотрели на них с раздражением и всеми силами старались их избежать. Иногда какой-нибудь из мужиков начинал на них орать, и продавщицы ненадолго отходили от людей.

Приехал автобус, и мы в него погрузились. Прощай, Енисейск.

Часть вторая

28.

Весна. В Красноярске уже начали распускаться первые почки.

Мы ехали в Енисейск. В автобусе было холодно. Телу еще нормально, а вот ноги промерзли до костей, я пыталась сжимать пальцы в ботинках, но это не очень помогало. Папа спал. Хорошо ему, он может спокойно отрубиться, и ему ни холод, ни запах не мешают. Мне же было очень плохо, и уснуть не получалось. Всю дорогу я пыталась не обращать внимания на тряску и холод, и постоянно заставляла себя уснуть. Лишь под конец пути мне удалось отключиться.

Когда мы вышли, была ночь, темная и холодная. До дома мы дошли быстро. Отец открыл дверь, и мы зашли в абсолютно промерзшую комнату. Дом был живой, но очень сонный. Папа разжег в печке огонь. Но это почти никак не повлияло на ситуацию. Он оставил огонь гореть, и мы пошли к бабе Наде.

Она была нам рада. Даже странно, учитывая ночь и холод. По всему городу лежал снег. Есть я отказалась и просто легла спать.

Наутро я поняла, что я снова дома. В веки бил свет, яркий солнечный свет. Снова пахло старой древесиной и травой. И молоком. Когда я открыла глаза, я поняла, что я самый счастливый человек.

Папы в доме не было, а баба Надя хлопотала на кухне. Все это очень напоминало прошлую поездку. Только за окном не было зелени, белые кружевные занавески обрамляли белый свет из окна. Контуры невозможно было различить. Баба Надя уже заметила, что я проснулась и поставила на стол оладушки.

- Садись пока завтракать, Саша ушел комнату вашу прогревать, скоро вернется. Только ты все съедай, а то помню я твои проделки.

Я улыбнулась и села за стол. Несмотря на то, что я была значительно ближе к окну, нас разделял только стол, картинка за окном четче не стала. Все было белым бело и светилось. Похоже, снег быстро таял только в городе, тут еще царила зима. Я ела оладушки с чаем, от сметаны я отказалась, мне мама рассказывала, что от нее мне будет плохо. В городе мне было плохо от любого молочного продукта, кроме сыра.

Пришел папа, и мы пошли к нашему дому. На всех крышах были огромные сугробы, чуть ли не в метр. На некоторых домах стояли мужики и лопатами спихивали сугробы вниз. Сначала все был нормально, коричневые дома и белый снег. Потом все стало черно-белым, только черные дома и очень белый снег, а люди были как тени. А потом все стало белым. За те пять минут, которые мы потратили на путь до дома, я видела лишь белый свет с редкими розовыми и желтыми искрами. А потом все стало изумрудным. Мне стало страшно.

Когда мы зашли в дом, все пропало, и вокруг стало просто очень темно, а потом перед глазами стали расплываться изумрудные пятна.

- Пап, а я в изумрудном городе, - я сказала это спокойно, а то папа мог перепугаться.

- В каком смысле?

- У меня в глазах опять все изумрудное, как после капель для глаз.

- А голова как?

- Кружится. Но не сильно. Да это ничего, все пройдет.

- Ну смотри.

Мы зашли в комнату, стало гораздо теплее. Слышно было, как потрескивал огонь. Стали снова возвращаться краски. Свет в комнате был только от окна. В комнате ничего не переменилось. Только пол был весь в пыли, и наши мокрые следы сразу становились черными пятнами на почти оранжевом полу. Цвет был не чистый, как смесь оранжевого и капли коричневого, или как старая ржавчина.

Я села на кровать, покрывало было все еще холодным.

- К вечеру я все протоплю, и мы сможем спать уже здесь, – сказал отец и начал перестилать большую кровать.

- А мама с Денисом когда приедут?

- Завтра вечером. Мы еще должны им отправить телеграмму, что можно приезжать.

Я помогла папе перестелить обе кровати. Тахту мы решили не трогать пока, все равно спать по-одному будет холодно.

А потом мы пошли на почту. Снег был очень красивый. От темно-синих теней, там, где он почти сползал с крыши до золотистых пиков, отражений полуденного солнца. Наверно так и появилась идея с куполами. На каждом доме был свой золотой купол. Только очень большой, не такой, как на церквях. Снег хрустел под ногами и совсем не скользил, он был совсем не как городской. Он был настоящий.

Но когда мы уже дошли до почты, я снова перестала видеть. Весь мир вокруг стал изумрудным. Может Енисейск - это тоже сказочная страна? На почту я заходить не стала. Осталась на крыльце дышать воздухом. Голова кружилась, и я держалась за деревянные перила. Варежки я сняла. Холод бодрил, и я перестала бояться. Просто стояла с закрытыми глазами, слушала и дышала, медленно. Чтобы услышать все.

Мужики на крышах переругивались в какую сторону лучше спихивать снег. Иногда можно было услышать мычание коров. Казалось, что им страшно. Мне представилось как они стоят в своих домах и по их крыше кто-то ходит. Это, и правда, страшно, если не знать всего. Значит, бояться только люди, которые не знают чего-то. Как коровы в темном амбаре.

Вышел папа.

- Так, ну я все отправил, пойдем теперь за хлебом.

Я взяла папу за руку и прижалась к нему.

- Ты что, опять не видишь?

- Просто изумрудный город.

- Так. Значит домой.

Папа взял меня на руки и понес домой. Хорошо, что это не город и нет гололеда. Это нельзя было сравнить с лодкой, папа торопился, и я словно летела по кочкам. А изумрудные и белые пятна проносились мимо.

Дома он начал собирать вещи.

29.

Он взял меня за руку, мы пошли к автовокзалу. Глаза слезились от холода и боли. Свет давил на глаза так, словно он был живым. Было обидно, словно Енисейск выгонял меня. Я старалась держать глаза закрытыми. В автобусе я сразу уснула.

Часть третья

30.

Мы снова ехали в Енисейск. За окном мелькали цветы и зелень. Все было освещено солнцем. В прошлый раз я уезжала в слезах, город словно выгонял меня. Зато потом он извинился. Когда мы вернулись в Красноярск, оказалось, что у нас не было ключей от дома, и мамы с братом тоже не было. Они поехали, даже не получив телеграмму.

Мы были посреди города, в котором я родилась и выросла, и который так и не перестал мне быть чужим. Но тут случилось сразу много чудес подряд, которые привели нас к двоюродной тете, которая была лишь номинальным родственником, по документам. Несмотря на это она пустила нас переночевать. А их кот вылизывал мне волосы, пока я не уснула.

Ездить в автобусах мне было все так же тяжело, но я была очень рада, что лето будет радостным. Ведь это был самый прекрасный город - Енисейск. А после этого лета я пойду в школу.

Приехали мы вечером, и, оставив вещи в комнате, пошли к бабе Наде. Она была очень рада, что мы приехали, даже странно. Мы каждый раз будим ее почти ночью, и она всегда нам рада. Она была все такой же сказочной, хоть и стала медленнее двигаться. В ее доме стало сильнее пахнуть травой и цветами. А еще везде был запах меда.

- Мне тут сестра привезла банки меда. Будете? Очень полезно.

- Конечно будем, с чаем, – ответил папа.

- А может лучше с молочком? У меня недавно моя Мара родила теленочка, и уж очень много молока дает. Уже и творог делаю, а все равно много. Так хоть молочка попейте. Не парное, но тоже полезное.

- У Сони с молоком совсем беда.

- Так то ж с городским. Хотя, может и не надо. А то к Витальевне внука привезли, а он совсем ничего есть не может, городской совсем, от нормальной еды совсем плохо.

Папа пил молоко с медом, а я ела хлеб с медом и запивала чаем, в котором плавали цветы. Даже без сахара он был сладкий. Правильно сладкий, как холодная вода, без кислого осадка на языке.

31.

Я гуляла по старому городу, совсем не знакомому. То, что он старый, показывали только редкие деревянные дома с очень красивыми узорами. Но в основном все дома были современные. Я шла по длинной улице, где дома разделялись дорогой не для машин, а для людей. А под ногами были плитки мелкие. Справа и слева были магазинчики. Я зашла в один из них и увидела огромное количество масок. Они были разные, в веницианском стиле. А когда я подошла к одной из масок, висевшей на стене, из стены вышел человек, на лице которого висела эта маска.

- А эта маска - ваше лицо?

- Конечно нет, - ответил человек в маске спокойным мужским голосом.

- Вы играете в театре?

- Нет, я просто гуляю.

- А вы не знаете, куда мне идти?

- Ты тут пока ненадолго. Можешь прогуляться со мной, если хочешь.

- А куда вы идете?

- А я и сам еще не решил, в этом и есть прелесть прогулки.

На нем был черный балахон в маленьких масках, черные бархатные бриджи, и золотые туфли с длинными носами. Наверное в таком не очень удобно гулять. Человек в маске посмотрел на меня и вышел на улицу.

Люди никак не реагировали на его вид. Нет, это уже слишком. Я пошла вглубь магазина и нашла выход с другой стороны. Вышла я уже в зимний город. Было холодно и снежно. Мимо пробегали люди с покупками, все мигало и искрилось.

- А ты умеешь гулять лучше меня… - сказал за моей спиной голос. Я повернулась и увидела человека в маске. И тут я проснулась.

32.

Папа сидел и рассказывал, что мама думает получать образование еще одно. А Денис оказался очень талантливым в музыке.

- Ты только представь. Он сначала сидел и просто повторял все упражнения, которые ему показывали. И когда все тесты прекратились, профессор подошел и сказал, что задатки у мальчика есть. А в это время Динька подошел к роялю и сыграл свою любимую песню, которую раза два по радио слышал. Да, одним пальцем и только основной мотив, но абсолютно ровно и не ошибаясь в нотах. Конечно его надо в музыку отдавать.

- Ну а Сонечку куда?

- Галя говорит, тоже в музыку. Она ударницей будет, мы уже учителя нашли.

- Так она же рисовала.

- Галя говорит, ей для здоровья будет полезно

- И вы девочку в барабаны запихнете?

- У нее учительница тоже женщина. В Театре оперы и балета работает.

- А, ну если так.

Я села и потянулась, есть не хотелось совсем. Солнечные лучи грели, и мне казалось, что я могу, как растение, питаться солнечным светом. Но есть меня все-таки заставили.

А потом мы пошли домой. Солнце было везде, и теперь оно не било мне по глазам, а грело и подбадривало. Наши весенние следы так и застыли на полу, да еще и собрали несколько слоев пыли.

Мы убирались и радовались, протирая каждую фигурку от пыли. Я словно здоровались: «Здравствуй, Гагарин, здравствуй вазочка с цветочками, здравствуй чернильница, здравствуй вазочка-цветочек».

Я протирала их, и они по-новому блестели на солнце.

Отец расчистил еще и большую комнату и повесил белые занавески, в ней было два окна и одна кровать. А еще в ней был огромный стол. Он был с резной ножкой, прямо как мой столик принцессы. Только ножка была толще, стол ниже и очень широкий. Я поставила на подоконник Гагарина и выглянула в окно. Из этого окна были видны двор и бочки. А второе окно выходило на амбар. Комната была светлее и больше.

33.

Когда мы все убрали, мы пошли в гости к тете Ане. Папа по дороге рассказывал, что всю жизнь дружил с ее сыном дядей Валерой. Тот просил передать своей матери, что они приедут этим летом.

Двор был очень странным, справа был дом, в нем - три крыльца, и он был очень длинный и одноэтажный. А еще он был из кирпича, что еще больше его выделяло на фоне других домов. Крыша у него была красно-кирпичной, а стены - желтыми. И казалось, что домик кукольный. Но стоило посмотреть влево, и ощущение менялось.

Слева стояли покосившиеся деревянные домики. Они тоже стояли ровным рядочком, изображая общую конструкцию, но у них это не выходило совсем. Деревянные стены соседствовали с железными решетками и сеткам. В одних клетках был курятник, а в других сидели гуси. Где-то были замки навесные, а где-то врезанные. И все это абсолютно точно делалось жильцами этого дома.

Тетя Аня жила в первой квартире, мы поднялись по красному крыльцу, краска местами облупилась, но крыльцо было чистым. Дверь нам открыла очень крепкая женщина, она была чуть пониже папы. А еще у нее были красивые черные кудри.

- Ой, Сашенька, заходите. А я тут супчик только начала готовить. Что ж ты не предупредил, что с Сонечкой придешь, я бы чего сладенького приготовила.

- Да мы вот сегодня первый день, вчера поздно приехали. Как поживаете-то, теть Ань?

- А чего мне сделается? Куры, вон, так зиму перезимовали, что теперь из подвала несколько несушек и вовсе уходить не хотят, всю ботву мне там пощипали. А так ничего, живу потихоньку.

- А здоровье как?

- Да тьфу-тьфу-тьфу, - она постучала по столу кулаком. - Не жалуюсь. Ты Валерку моего давно видел?

- Да пару дней назад.

- И как он поживает? Как девчонки?

- Да они на неделе приедут погостить.

- Вот радость-то. Спасибо, хоть предупредил, я хоть все приготовить успею. А то любите вы, шалопаи, как снег на голову свалиться.

Она отодвинула ковер на полу и открыла дверь подвала. Послышалось кудахтанье. Тетя Аня полезла вниз и включила лампочку.

С двух сторон от лестницы стояли стеллажи, на которых стояли банки и лежали овощи, на полу лежала картошка. На правом стеллаже целую полку занимали две курицы. Тетя Аня ругала их за то, что они поклевали листья свеклы.

После того, как мы съели суп, меня повели к курятнику на улице. Это был деревянный домик ровно напротив ее крыльца. Основную часть стены занимала железная решетка, через которую можно было различить кур.

- Это сейчас непонятно что там, зато первые солнечные лучи они ловят, - пояснила тетя Аня.

Внутри было темно и пахло сеном. Курицы не боялись свою хозяйку и даже любили ее.

- А после курятника у меня огород.

Она открыла вторую дверь, за которой я увидела грядки с рассадой. Несмотря на неряшливость курятника, все мне казалось каким-то кукольным. Словно для нее взращивать огород и ухаживать за курами не было тяжелым трудом. Все было сказкой или развлечением, и все для нее было легко и просто.

- А петух старый, да молодого нельзя покупать еще, подерутся. А убивать жалко. Я могу и мужиков попросить, чтоб они ему голову отрубили, да только мне его и правда жалко, хороший он. Да и курам крик петуха важнее всего, они и так несутся, так что пусть пока живет.

Петух был черный и щуплый. Передвигался по курятнику медленно, и немного шатаясь. Он был похож на отставного военного, у которого есть и медали и ордена, да только он уже так стар, что передвигается с трудом. Так что о былых подвигах напоминает лишь его выправка, да усы. А усы, точнее гребешок и борода, были у петуха знатные. Алые, и гребешок чуть набок был повернут, как фуражка.

Когда мы вышли обратно во двор, мы начали прощаться. А потом пошли к булочной и купили ромовою бабу. Возвращение традиции мне понравилось. Казалось, что время в Енисейске остановлено, и пока мы тут находимся, все, что за границами города - не важно. Как будто граница города - большая прозрачно-голубая стена, за которой остальной мир.

Дома я нашла стопку религиозных журналов и, от отсутствия другого чтения, решила их почитать. Кроме огромного количества притч и рассуждений как всем надо жить, не очень умных, на мой взгляд, там были интересные статьи. Всегда в середине журнала и с другим оформлением. Были статьи о банковских картах и о зависимости от телефонов. Мне казалось, что это статьи о том, как люди живут в Америке, только написаны зачем-то русским языком. Когда я все это пыталась понять, граница между Енисейском и общим миром утолщалось. Словно, кроме пространства, в эту границу каким-то образом замешивалось еще и время.

- Завтра мы поедем на речку, – сказал папа, укладывая в рюкзак купальники и полотенца.

- Енисей?

- Нет, на Кемь.

- А это где?

- Это за городом. Там где новые дома.

34.

Я была охотником в фабричной части города. Я лазала как ящерица между трубами, объединяющими все здания этого района. На этот раз у меня было два заказа. Найти юного подмастерья, он был с Диких Болот, и ему требовались инъекции раз в пять дней, чтобы выжить. А еще - убить одного шулера, который посадил на долги большую часть инженеров.

Я лезла по трубам, осторожно рассчитывая каждый шаг, крепления трубы местами проржавели и могли не выдержать дополнительной нагрузки. Убить проще, чем найти, хотя до инъекции оставалось меньше суток.

Выбрав удобный ракурс, я села ждать в засаде. Скоро в пабе должен был появиться мой клиент. Тут все просто: он садится на свое любимое место, и стрела из арбалета приходится аккурат между его бровей.

- А вы не могли бы привести меня к мастеру по драгоценным камням? - голос был прямо за спиной.

Неужели меня раскрыли?

Я обернулась и увидела нечто странное. Глаза были зелены и таких размеров, что все лицо больше напоминало змеиное. Ушей почти не было, зато на скулах были непонятные зеленые болячки.

- Ты тот ученик с Болот, что должен получить новую инъекцию? - спросила я скорее для очистки совести.

Все данные по его внешности были мне переданы вместе с предоплатой на заказ.

- Мастер меня уже ищет?

- Да, сегодня он нанял меня, видимо совсем отчаялся, таких как я вызывают в последнюю очередь.

Под нами прошла моя первая цель, я сняла с пояса наручники и приковала парня к креплению трубы. Как только моя цель села, я увидела, что трактирщик любезно открыл перед ним окно. Вот прохвост, неужели он ему тоже должен?

Точный выстрел, и по всему бару раздались радостные крики и овации.

Я повернулась. Глаза парня стали красными и смотрели на меня с ужасом.

- Не волнуйся, он очень плохой человек. А теперь мы отведем тебя домой.

35.

Я лежала и наслаждалась солнцем. Оно было на всех стенах и мебели. Отражаясь, оно словно лоскутками висело на каждой поверхности. В комнате было тихо, значит папа ушел. Надо бы поздороваться с Гагариным. Я встала, надела уличные вещи, а потом пошла в соседнюю комнату.

Папа уже был там и готовил на маленькой плитке рис.

- Проходи пока, скоро будет готово.

Большой стол стоял у окна, которое выходило в сторону бочек, и теперь было открыто. Я подошла к окну. Несмотря на то, что стол стоял плотно к стене, он был круглый, и с двух сторон можно было свободно пробраться к окну.

Под окном были видны ступеньки от крыльца, и зеленый почтовый ящик. Я могла бы до них дотянуться, если бы высунулась чуть больше. Но это уже было не так удобно.

Мы позавтракали.

На обед папа пожарил картошку и положил ее в стеклянные банки. Еще папа взял огурцы и помидоры, а в последний момент папа положил в рюкзак ножик.

36.

Нашу остановку мы спокойно прошли, потому что нам еще нужен был хлеб. Магазин находился напротив дома бабы Нади, только чуть дальше по улице. Купив хлеб, мы пошли к другой остановке.

Ехали мы спокойно, людей было мало, и они жались по углам, словно боялись автобуса.

Сначала мы проехали центр города, потом была его окраина, везде были деревянные дома. Только на окраине краска облупилась. А потом дорогу стали окружать только деревья. Папа решил выйти на одной из остановок. Как он их различал и знал, где мы находимся, я совсем не понимала.

- Ну как, ты хочешь на дикий пляж или на общественный? - спросил папа.

- Да мне все равно…

- Тогда давай пока на дикий. На общественном людей много.

Мы спустились по левой тропинке и вышли к каменистому берегу. Рядом был остров. Да и противоположный берег был не таким далеким. Мы разложили плед и переоделись. А потом я пошла воду. Это был совсем не Енисей, это была девочка. Вода была мелкая и очень быстрая, а еще она искрилась, как ограненные камешки, если их вертеть. Я так иногда с подвеской делаю, закручу, а потом она сама вертится, и блики во все стороны.

Лечь на воду не было никакой возможности, сносило сразу и очень быстро, плыть против течения не выходило. Вот и оставалось просто стоять и играть с этим непокорным ребенком.

Несколько раз мимо нас проплывали лодки. А потом мы решили пообедать.

- Ну вот я дурак, ножик взял, а ложки забыл.

- А можно есть палочками, я в журнале прочитала, как есть палочками, там даже показано было как их держать.

- Как интересно. Ну хорошо. Я сейчас тебе палочки от коры почищу и ты мне покажешь.

Папа взял на берегу похожие палки и счистил с них кору, это было не то же, что на картинке, но я смогла их правильно взять и даже приноровилась брать ими картошку из банки. Папа серьезно за всем наблюдал.

- Ты, конечно, молодец, но мы люди простые.

К тому времени он и себе пару почистил, но взял лишь одну и начал протыкать картошку и вытаскивать из банки так.

Сидеть просто так и дурачиться было весело. Не нужно было быть взрослыми и серьезными. Просто сидеть на пледе, и смотреть вокруг, и есть палочками, кто как может. На другом берегу был лес, и очень хотелось, чтобы в лесу были животные, можно даже простые. С простыми, обыкновенными животными тоже ведь можно общаться. Они же всё понимают, а если присмотреться и прислушаться, и совершенно не думать рядом с ними, то легко понять, что они говорят тебе.

- А хочешь теперь на обычный пляж сходить? - прервал мои размышления папа.

- А давай, - согласилась я.

В такой день нужно было на все соглашаться, настроение было таким хорошим, что ничего плохого просто не могло случиться.

Мы собрали пустые банки в рюкзак, полотенца и скрученный плед папа кинул себе на плече, и мы пошли вверх по тропинке к дороге.

Наверху мы пошли вниз уже по правой тропинке. Внизу доносились голоса, да и тропинка казалась светлее, чем левая. Словно выбирая направление, мы меняли еще и реальности, или дни. Два разных пляжа - два разных дня.

На пляже было полно народу и много солнца. Противоположный берег был тоже с деревьями. Но они перестали быть такими таинственными. А еще по всему пляжу лежали коровьи лепешки разной сухости. Потому нам долго пришлось искать место, где мы могли бы положить плед.

Когда мы, наконец, разложились и решили полежать под солнцем, оказалось, что это невозможно. На пляже было полно слепней. Они словно специально загоняли всех отдыхающих в воду. Тех же, кто решал погреться, ждали множество болезненных укусов, которые напоминали удары кончиком хлыста. Иногда от укуса на коже проступала кровь.

Папа накинул рубашку и, казалось, совсем не боялся их. А вот я боялась, укусы насекомых сразу опухали и очень долго не проходили.

Я зашла в воду, вода тут была просто ледяной. Вот уж действительно два абсолютно разных места. А ведь солнце обычно прогревает воду. Течение было быстрым, но река была совсем не глубокой. Чтобы оставаться в воде, приходилось сначала доверять течению, а потом пешком возвращаться обратно на согнутых ногах, чтобы почти не вылезать из воды.

Рядом играли дети, им было весело. Я впервые за долгое время загрустила, что мне совсем не с кем играть. Лучше бы мы остались на тихом пляже. Где был целый мир.

Я вышла на берег хоть немного согреться. Рядом лежали, сидели и стояли разные отдыхающие. Мужчины читали газеты, а женщины пытались загорать, втирая себе в кожу крем не для загара, а для отпугивания насекомых.

И тут я увидела странную картину. Дети на берегу у воды сделали маленькую заводь, лужицу с тонким каналом, соединяющим ее с рекой, и ловили мальков. Ладошками. Просто подходили к воде, а потом зачерпывали воду вместе с мальком и, держа ладошки лодочкой, переносили его в лужицу. Мальков там уже было штук пять или шесть, их спины серебрились на солнце.

Сначала я захотела сделать тоже самое. Потом я это себе представила. Вот я беру живое создание, и оно плавает у меня в заводи. А если оно проголодается, чем ему питаться? Да и разве хорошо плавать в луже, если ты плавал в целой реке. Мне не будет приятно смотреть, как малек ищет выход, мне будет стыдно за то, что я создала клетку.

К папе обратился мужик, который сидел рядом с нами, на нем были синие шорты и белая рубашка в синюю клетку, а еще соломенная шляпа, она была очень старой, и потрепанной.

- А вы видите вон тот берег? - он указал на огромный обрыв слева по течению. Это был резкий подъем почти срезу после пляжа. Обрыв по полосе реки был высотой с пятиэтажный дом. На самом краю обрыва стоял домик.

- Видим конечно, – сказал папа. - Как же не видеть, такой обрыв огромный.

- А в прошлом году там было два дома. Весной река поднимается на уровень этого домика. И этой весной снесла один, словно он был картонный.

- Да что вы говорите... Вешние воды?

- А то ж, я давно говорил, что дома нужно переносить. Правда, даже то, что соседей снесло водой, никак не повлияло. Стоит дом и все тут.

- Ну, может, денег нет.

- Да вряд ли. Просто река эта такая. Ее боишься, не понимаешь, и не удобная она, но никак от нее уходить не хочется.

Я долго смотрела на этот одинокий домик на обрыве. Он был голубой и почти сливался с небом. А рядом был огромный обрыв, словно бумагу оторвали. Но, наверное, это и значит - жить рядом с чудесами. Даже если опасно - уходить совсем не хочется.

На обратном пути в автобусе я уснула. И проснулась только, чтобы зайти в дом. Укусы болели как синяки. Да еще и чесались. Но на коже было еще одно странное ощущение, словно меня гладит быстрый прохладный поток воды.

37.

Мы прятались в кинотеатре, у нас не было денег, чтобы сидеть в кинозале, и мы просто бродили по зданию. Пришлось разделиться. Я была в левом крыле, а мои друзья в правом и в центре. Я иногда их видела, а заодно и следила за входом. Центральная часть второго этажа была пустой. Выходило, что это даже не второй этаж, а внутренний балкон.

И тут я увидела, как наши преследователи зашли в зал. Я начала дергать соседние двери, чтобы найти более надежное убежище. Туалет не поддавался, зато соседняя с ним дверь открылась. Похоже, там был сломан замок. Я зашла в комнату с мыслями о том, что нужно будет ее всеми силами держать изнутри.

Комната оказалась огромным балконом, даже верандой. Пол был в мраморных плитах, в середине стояли мраморные столбы, упирающиеся в крышу. После колонн веранда продолжалась и заканчивалась мраморными перилами. И если вид комнаты можно было списать на то, что кинотеатр находился в бывшей усадьбе, то вид с балкона никак нельзя было объяснить.

На многие километры впереди была равнина, на которой умирал город. Его раздирала война, взрывы, звуки выстрелов и крики. И все это на фоне абсолютно черной горы, размеры которой трудно было себе вообразить, она была на самом горизонте, но все равно закрывала собой половину неба.

Я опешила и сделала шаг назад, снова оказавшись в кинотеатре. Может это просто еще одно кино? Тогда почему только для одного зрителя? Машинально я закрыла дверь. Оглянулась и увидела, что наши преследователи идут к кассам. Все-таки, лучшего убежища, чем эта странная комната, мне не найти. Я снова зашла в нее.

Черная гора полыхала, извергая на уже мертвый город лаву. На балконе сидело белое существо, то ли собака, то ли медвежонок. Когда я подошла к нему, я поняла, что воздух на балконе, сразу после колонн, огненный.

Я взяла существо в охапку и утащила к двери. Мир за границей этого здания, умирал. Все полыхало, а я просто прижимала к себе это странное существо. Казалось, в моих руках детёныш, хотя по размерам это была крупная собака.

Мир вокруг менялся очень быстро, как на перемотке. Вот уже все потухло и черно, вот пошли дожди. Меняются сезоны, появляется зелень. Я вышла на балкон, и все замедлилось. Лесов еще не было, только редкие кусты и молодые деревья.

Я перелезла через перила и попробовала спуститься вниз. Пришлось прыгать.

Вокруг была девственная природа, которая только начала восстанавливаться.

Дом. Даже особняк, с мраморными колоннами, лепниной и статуями. Я обошла его со всех сторон, и попробовала войти в двери, они были закрыты. Чтобы вернуться обратно, пришлось залезать по стене, лепнина пришлась очень кстати.

Когда я перелезла через перила обратно, ко мне вышел медвежонок. На медведя это существо, все-таки, походило больше, чем на собаку. Пока он ковылял до меня, он немного поскуливал, а потом прижался ко мне и перестал скулить. Я села на пол, чтобы осмотреть его. Носик немного кровоточил, видимо он надышался горячим воздухом. И наверняка он был голоден.

Я отвела его за колонны и стала наблюдать, как мир меняется дальше. Выросли леса, стали летать птицы. Похоже, динозавров не будет. Я снова выбралась в мир, на этот раз пытаясь найти реку. Реки не оказалось, зато за домом появились пруды, прямоугольные. Выглядело все так, словно это сделал человек, но никаких следов я не видела. А в прудах плавали карпы. Всего было шесть прудов. Два больших, метров двадцать длинной и десять шириной, и четыре прудика между ними, идущие полосой. В мелких прудах плавали цветные карпы, а в больших обычные.

Сняв рубашку, я наловила в нее несколько обычных карпов. Надеюсь, медведь их ест. Майка и джинсы были мокрые, а рубашка наверняка пропахнет рыбой. Как я смогу объяснить товарищам, где я была?

Забираться наверх было сложнее, чем в первый раз. Мало того, что пришлось тащить узелок с рыбой, так еще и рыба трепыхалась в нем. Не вышел из меня убийца.