Ермак

ПОСОЛЬСТВО ЕРМАКА

Когда казаки жили ещё в строгановских городках, подговорил Кучум вогулов с реки Пелымы напасть на Пермские земли.

Едва Ермак тронулся в поход, пелымский князей осадил Чердынь, перебил много русских, сжёг их дома и разграбил имущество.

В Чердыни воеводой был Василий Пелепелицын, тот самый Пелепелицын, которого Кольцо и Барбоша ограбили на Волге.

Послал Пелепелицын в Москву челобитную, писал, что Строгановы держат у себя воровских казаков и что те казаки задирают вогуличей, вотяков и пелымцев и тем задором ссорят русских с сибирским ханом.

Царь Иван разгневался и отправил Строгановым опальную грамоту с чёрной восковой печатью. Обвинял он Строгановых в измене, казаков обещал перевешать, а именитым людям грозил великой опалой.

Грамота эта была написана 16 ноября 1582 года.

Царь ещё ничего не знал о победах казаков в Сибири.

Весть об опальной грамоте не успела дойти до Ермака.

22 декабря отправил он в Москву атамана Ивана Кольцо. Повёз атаман в Москву шестьдесят сороков соболей, пятьдесят бобров чёрно-карих, двадцать лисиц чёрно-бурых. Повёз Кольцо и челобитную. Писал в ней Ермак о своих победах, о завоевании Сибирского царства, о бегстве Кучума.

Поехал Кольцо зимним путём, в нартах. Ехал по Тавде на Чердынь. В нарты запрягали то собак, то оленей. Через Камень провожал казаков остяцкий князец Ишбердей.

От Чердыни поехали лошадьми.

Путь был долгий. Сидели казаки в санях, смотрели на зимние звёзды и пели со скуки татарские песни.

Через Каму перебрались по льду. Поглядел Кольцо — в поле снегом скирды замело, на бугре мельница вертит крыльями, мужик в рваном армяке развалился на дровнях, понукает лошадёнку, над курным овином вьётся чёрный дымок. Потянул атаман ноздрями воздух — хлебом печёным пахнет. Заныло сердце — родная земля…

Всё чаще стали встречаться конные и пешие. По дороге тянулись тяжёлые, укутанные холстом сани с мукой и зерном, обозы с солёной рыбой, дровни с кожами и мёрзлыми коровьими тушами.

Наконец вдали показалась Москва.

На много вёрст по холмам раскинулась столица. Иноземные послы насчитывали в ней сорок тысяч домов и, дивясь её величине, говорили, что Москва вдвое больше Флоренции и даже больше Лондона.

Несмолкающий шум доносился из города. В розовом морозном дыму золотом горели купола московских церквей.

Казаков от заставы провожали стрельцы в цветных кафтанах и высоких шапках. Стрельцы ехали рядом с санями, разгоняли народ, глазевший на послов из Сибири.

У ворот перед тяжёлой опускной решёткой сгрудились конные и пешие. Стрельцы, стегая нагайками, пробились вперёд, велели сторожу-воротнику с ржавой алебардой поднимать решётку. Мужики глядели исподлобья, как проезжают казацкие сани, ругались вслед.

На улицах пахло смолой и сосновыми стружками. Высокими штабелями лежали брёвна. Плотники тесали доски.

Ехали казаки берегом Неглины-реки. Глядели на плотины, на водяные мельницы, на расписные терема и белокаменные палаты бояр.

У длинного бревенчатого моста к реке по косогору спускался каменный двор с круглой башней на углу. Снег кругом почернел от сажи. Из узких оконцев валил густой дым. Мерный стук молотов смешивался с лязгом железа. В больших избах жарко пылали горны, сверкал расплавленный металл. У дубовых окованных ворот стояла стража.

— Что за избы? — спросил Кольцо.

— Пушечный двор, — ответил стрелецкий начальник. — Льют здесь пушки большие и малые, куют стволы пищальные и мушкетные для государева войска.

Въехали казачьи сани на Красную площадь.

Широкая кирпичная стена окружала Кремль. Над стеной подымались двурогие зубцы.

Против стены рядами тянулись лавки, ларьки, шалаши.

Много народу толкалось в обжорных рядах. Здесь торговали рыбой, мясом, калачами, пряниками, горохом, киселём. Из дубовых бочек разливали по ковшам пенистый квас.

— Пироги подовые — с пылу, с жару! — выкликал рыжебородый мужик, весело блестя глазами. — Налетай — спеши, для утехи души!

Ниже, у девятиглавого Покровского собора, покупали холсты смоленские, крашенину вяземскую, сукна можайские. Торговались долго, ругались, сбивали цену.

Лязг стоял в железном ряду. За прилавками, на деревянных скобах, были развешаны топоры, косы, вилы, замки и всякий домашний скарб. Товар добрый, из железа устюжского и серпуховского.

Скоморох в размалёванной маске показывал, как пьяный поп по улице идёт, как купец у убогого грош ворует. Другой медведя водил, на дудке-сопелке играл. Медведь, жалобно урча, разводил лапами и кланялся народу: подайте, мол, люди добрые!

В серой толпе мелькали иногда высокая соболья шапка боярина да меховой колпак дьяка.

Кричали купцы, зазывая покупателей.

Вопили юродивые и калеки; гремя цепями, брели колодники — собирать подаяние.

Звонили к обедне. Густой рокот меди плыл над толпой. Встревоженные звоном, поднялись в воздух грачи и чёрной стаей кружили над зеленоверхими башнями.

Казаков проводили в Посольский приказ.

Спесивый толстый дьяк выслушал рассказ Кольцо о Сибирском царстве, искоса глянул на атамана и подумал: «Дыба ему кума, а плаха свояченица». Потом взялся за бумагу и, опустив глаза, сказал скучным голосом:

— Остановитесь на посольском дворе. Избу отведут, там и ждите. Когда надобно будет — пришлю за вами.

Три дня ждали казаки — никто не шёл. Не знали, что и думать.

На четвёртый день слышат конский топот, рог трубит. Выскочили на крыльцо. Смотрят, подъехал царский гонец, а с ним стрельцы — народ разгоняют. Велел гонец скорее собираться.

Поехали казаки за гонцом. У ворот теснились всадники в чёрных кафтанах, горяча добрых коней. Кони гнули шеи дугой, грызли удила. Бояре в широких шубах робко косились на них. Всадники, откинувшись в сёдлах, с усмешкой помахивали плётками.

Дьяк провёл Кольцо в Золотую палату.

На высоком позолоченном кресле сидел царь. Золотом горела тяжёлая царская одежда.

У трона стояли царские телохранители — рынды — в белых кафтанах и высоких белых шапках.

Кольцо бил челом, передал думному дьяку меха и Ермакову грамоту.

Прочтя грамоту, Иван Грозный воскликнул:

— Новое царство послал бог России!

Царь был обрадован. Воевал он со шведами, война была трудная, а тут нежданно-негаданно- Сибирь! И взяли её несколько сот казаков.

Позвал царь атамана на обед.

Дьяк велел атаману надеть белый кафтан.

Кольцо отказался:

— Отобедаю в казацком кафтане.

Прежде чем подали яства, царь послал каждому большой ломоть хлеба.

Подошёл стольник к атаману и громко сказал:

— Иван Васильевич, великий государь, царь и великий князь, всея Руссии самодержец, жалует тебя, Ивашку Кольцо, хлебом!

Ел Кольцо царский хлеб, ел царскую птицу — лебедя. Смотрел на бояр в белых кафтанах, смотрел на Кравчих, стоявших у поставца с золотыми чашами в руках.

Жаловал царь атамана заморским вином. Пил атаман вино, пил из золотой чаши, вспоминал Сибирь, вспоминал данников Ермаковых.

«Пью, — думал, — с золота. По остяцкой вере присягаю великому князю. Радостен государь, да как бы не спросил про разбои на Волге, про того воеводу, Пелепелицына Ваську».

Не спросил царь про разбои. Не вспомнил, что приказал когда-то казачьего атамана Ивашку Кольцо словить и повесить.

Отобедав, пошёл царь в свои покои. Поднялся по каменным ступеням, долго отдышаться не мог — дряхл становился.

«Видно, смерть близка. Умру — кто станет стражем земли Русской? Кто собирать её будет и растить великим бережением? Кто будет вырывать боярскую крамолу, как сорную траву с поля?»

Голубая изразцовая печь пышет жаром. В душном воздухе — запах мехов и воска. Подошёл царь к столу у решетчатого оконца. Отодвинул в сторону книги московских первопечатников Фёдорова Ивана и Мстиславца Петра — «Апостол» и «Часовник». Развернул на столе пергаментный свиток — чертёж земли Русской. Как кровеносные жилы по телу человеческому, извивались по чертежу реки. Малые реки, и реки великие, и самая великая — Волга-река.

«Погнал я с Волги ордынцев — Казанского хана погнал и Астраханского хана погнал, и ныне вся Волга свободна от истоков до устья», — думал царь.

Смотрел он за Каменный пояс, откуда приехали Ермаковы послы. На чертеже Каменный пояс был как хребет осетра. А за хребтом начертил писец пса, нагоняющего зайца, и белку, грызущую орешек. Ничего не ведал о той земле писец.

А царь ведал, что идёт оттуда путь на юг, в богатые города Бухару и Ургенч, и на восток идёт путь через глухие места в далёкое Китайское царство. И ведал царь: Каменным поясом, как крепкой бронёй, оборонилась Русь от степных кочевников.

Молча стоял царь. Празднично гудели колокола, перекликаясь частым перезвоном. И думал царь: «Растил я землю Русскую, как бережливый садовник растит сад, и ныне сад тот благоцветущ, многоплоден и благоухания исполнен».

Закатывалось зимнее солнце. Сквозь решетчатое оконце падал на чертёж жёлтый луч, узкий, как стрела. Шёл тот луч от ливонских земель, через города и земли московские, через Каменный пояс в Сибирское царство.

На другой день поехал Кольцо смотреть пушечную стрельбу.

Длинный поезд потянулся из Кремля. Впереди шло пять тысяч пищальников. У каждого на левом плече- пищаль, а в правой руке — фитиль. За ними ехали бояре в парчовых одеждах, по три человека в ряд. За боярами на белом жеребце ехал царь. На голове у него была красная шапка, украшенная жемчугом и дорогими самоцветами.

Выехали в поле. Там стояли толстые ледяные глыбы, а за ними, подальше, — деревянные срубы, набитые землёй.

Пищальники стреляли с невысоких подмостков. Лёд крошился от пуль. Пороховой дым стлался низко, как туман на болоте.

Когда глыбы были разбиты, загремели пушки.

Смотрел Кольцо, усмехался.

«Такую бы рать, — думал он, — да за Камень!»

Гремели пушки. Ядра взрывали землю, рушили деревянные срубы.

Стемнело. Ярче становилось пламя выстрелов.

Поехали в Кремль. Царь одарил казаков деньгами и сукнами. Ермаку послал кусок сукна, шубу с собственного плеча, серебряный ковш и два дорогих панциря.

Ивану Кольцо позволил брать охочих людей для заселения новой земли. Обещал отправить в Сибирь на подмогу казакам воевод со стрельцами.

На Москве праздновали победу над сибирским ханом. Звонили колокола, служили молебны. Рассказывали о ратном искусстве Ермака, о его непокоримой отваге, о том, сколько добра всякого добыл за Камнем.

Многие гулящие и беглые люди, прослышав о Сибири, отправились туда вместе с Иваном Кольцо. Тяжело груженные сани вереницей тянулись на восток. Пар подымался от взмыленных лошадей.

В санях сидел Иван Кольцо, сидели казаки. Бороды у них заиндевели от мороза.

Скрипел под полозьями снег. Дорога шла то полем, то лесом — и снова полем, пустым, занесённым снегом. Сани мотало на раскатах, подбрасывало на ухабах.

За санями шли охочие люди. Шли в Сибирь — селиться на вольных землях.