XII. Цыганская звезда

– ПЯТКИ вместе. Подтяните бедра, раз, два, три, четыре… Айрин Маккало! Будь добра выпрямить плечи и втянуть живот. Сколько раз я должна говорить, чтобы ты стояла прямо? Так лучше! Начнем сначала. Раз, два, три, четыре.

Упражнение продолжали выполнять с монотонной настойчивостью. Около двадцати нарушительниц недели отрабатывали взыскания. Для солнечного субботнего дня это было неподходящее занятие. Двадцать пар глаз пристально всматривались поверх головы мисс Джеллингс – сквозь канаты, кольца и параллельные брусья – в зеленые верхушки деревьев и голубое небо; и все двадцать девочек сожалели за этот недолгий час о своих прошлых шалостях.

Сама мисс Джеллингс, казалось, была несколько напряжена. Она так резко выкрикивала команды, что ответная реакция девочек, размахивающих сорока булавами, была судорожной и быстрой. Когда она, прямая и стройная, стояла в спортивном костюме, зардевшись от выполняемого упражнения, она выглядела не старше своих учениц. Но выглядела она столь же молодо, сколь и решительно. Ни один преподаватель в школе, даже мисс Лорд на уроке латыни, не поддерживал более строгой дисциплины.

– Раз, два, три, четыре… Пэтти Уайатт! Смотри прямо перед собой. Нет необходимости следить за часами. Я отпущу класс, когда буду готова. Выше головы. Раз, два, три, четыре. – Наконец, когда нервы были почти на пределе, последовала приятная команда. – Внимание! Направо кругом. Марш. Булавы на стойки. Бегом марш. Стой. Разойтись.

Класс разошелся с возгласом облегчения.

– Слава богу, осталась всего одна неделя этого кошмара! – выдохнула Пэтти, как только они снова оказались в родных стенах Райской Аллеи.

– Прощай навсегда, гимнастический зал! – Конни помахала над головой комнатной тапкой. – Ура!

– Джелли несносна, да? – поинтересовалась Пэтти, все еще переживая из-за недавнего оскорбления. – Она никогда не была такой злой. Что, черт возьми, на нее нашло?

– Она довольно придирчива, – согласилась Присцилла, – но по-прежнему мне нравится. Она такая… такая энергичная, понимаете… как норовистая лошадка.

– Кофейник, – недовольно проворчала Пэтти. – Хотелось бы мне увидеть, как однажды какой-нибудь классный, здоровый, крепкий мужик возьмет над Джелли верх и заставит ее подчиняться требованиям!

– Эй, вы двое, поторопитесь, – предупредила Присцилла, – если хотите надеть здесь свои костюмы. Мартин отправляется через полчаса.

– Мы будем готовы! – Пэтти уже погружала лицо в черную жижу в умывальнике.

Вечеринка маскарадных костюмов на лужайке, которую школа «Святой Урсулы» проводила в последнюю пятницу мая, состоялась накануне вечером; а сегодня девочки вновь надевали свои костюмы, чтобы съездить к сельскому фотографу. Замысловатые костюмы, для приведения которых в надлежащий вид требовалось время и пространство, следовало взять в школе и перевезти в «катафалке». Те же, которые не нуждались в сложных приготовлениях, должны были быть перевезены на трамвае и надеты в тесном пространстве гримерной выставочной галереи.

Пэтти и Конни, чей грим являлся весьма деликатным делом, одевались в школе. Они предстали в образе цыганок, но не из комической оперы, а настоящих – грязных, оборванных, в залатанной одежде. (За неделю до праздника они ежедневно вытирали в комнате пыль своими костюмами.) На Пэтти один чулок был коричневый, другой – черный, с заметной дырой на икре правой ноги. У Конни из одного ботинка торчали пальцы, подошва второго болталась. У них были нечесаные волосы и испачканные лица. Они являли собой последнее слово в реализме.

Не церемонясь, они влезли в свои платья и кое-как застегнули их. Конни схватила бубен, Пэтти – потрепанную колоду карт, и обе с громким лязганьем спустились по обитой жестью черной лестнице. В нижнем холле они столкнулись лицом к лицу с мисс Джеллингс в платье из легкого муслина, которая пребывала в более приветливом настроении. Пэтти не могла долго таить обиду, она уже забыла о своем кратковременном возмущении из-за того, что ей не разрешили смотреть на часы.

– Не позолотишь ли мне ручку? Я погадаю тебе на счастье.

Потряхивая алыми юбками и пританцовывая, она приблизилась к учительнице гимнастики и протянула грязную руку.

– Счастье то еще, – прибавила Конни, убедительно тряхнув бубном. – Высокий, смуглый молодой человек.

– Ах вы, бесстыжие, маленькие оборванки! – Мисс Джеллингс схватила их за плечи и повернула так, чтобы рассмотреть получше. – Что вы натворили со своими лицами?

– Вымыли их в черном кофе.

Мисс Джеллингс покачала головой и засмеялась.

– Вы позорите школу! – произнесла она. – Не дай бог, вас увидит полицейский, а то он арестует вас за бродяжничество.

– Пэтти! Конни! Скорее. «Катафалк» отправляется.

В дверях появилась Присцилла и неистово помахала своим рашпером. Присцилла, запоздавшая с поиском костюма, в последний момент богохульно вырядилась святым Лаврентием, обмотанным простыней, с кухонным рашпером под мышкой.

– Идем! Скажи, чтобы он подождал. – Пэтти выскочила за дверь.

– А пальто тебе не нужно? – крикнула ей вслед Конни.

– Нет… пошли… пальто нам не понадобятся.

Обе пустились наперегонки по дорожке за фургоном, – Мартин никогда не ждал копуш, предоставляя им бежать и догонять. Они вспрыгнули на заднюю подножку, и полдюжины протянутых рук стремительно втащили их вовнутрь.

Приемная фотографа предстала их глазам зрелищем невообразимого беспорядка. Когда шестьдесят возбужденных человек занимают помещение, обыкновенно предназначенное для двенадцати, результат получается неутешительный.

– Кто-нибудь взял крючок для застегивания башмаков?

– Одолжите мне пудру.

– Это моя английская булавка!

– Куда ты положила жженую пробку?

– Ну и вид у моих волос, да?

– Застегни меня… пожалуйста!

– У меня видна нижняя юбка?

Все галдели одновременно и никто не слушал.

– Слушайте, давайте убираться отсюда, – я уже вся изжарилась!

Святой Лаврентий схватил цыганок за плечи и потащил в свободную галерею. Со вздохом облегчения они выбрались на шаткий лестничный пролет из шести узких ступеней и подставили свои лица легкому ветерку, задувавшему в открытое окно.

– Я точно знаю, что тревожит Джелли! – заговорила Пэтти так, словно продолжала начатую беседу.

– Что? – заинтересованно спросили остальные.

– Она поссорилась с этим Лоренсом Гилроем, управляющим с электростанции. Разве вы не помните, что он постоянно околачивался поблизости? А теперь он вообще не приходит! Во время рождественских каникул он гулял каждый день. Обычно они прогуливались вдвоем и, заметьте, без сопровождения! Можно было подумать, что Вдовушка поднимет невообразимую суматоху, но ничуть не бывало. Все равно, видели бы вы, как обращалась мисс Джеллингс с этим человеком – чер-товс-ки мерзко! То, как она набрасывается на Айрин Маккало, ничто по сравнению с тем, как она набрасывалась на него.

Ему нет нужды отрабатывать взыскания. Он глупец, если терпит такое, – простодушно заметила Конни.

– Он больше и не терпит.

– Откуда ты знаешь?

– Ну, я… вроде как слышала. Однажды на рождественских каникулах я сидела в библиотечном алькове и читала «Убийства на улице Морг», когда вошли Джелли и мистер Гилрой. Они меня не заметили, и я сначала не обратила на них внимания – я как раз дошла до места, когда детектив говорит: «Это отпечаток человеческой руки?» – но довольно скоро они затеяли перебранку, поэтому мне ничего не оставалось, как слушать, и мне было вроде как неудобно прерывать их.

– О чем они говорили? – спросила Конни, нетерпеливо отметая ее оправдания.

– Я не совсем поняла. Он пытался что-то объяснить, но она не хотела слышать ни одного сказанного им слова, – она вела себя просто безобразно. Вы знаете, какой она бывает, когда говорит: «Я отлично понимаю. Я не желаю слушать никаких отговорок. Тебе полагается десять взысканий, а в субботу явишься на дополнительное занятие по гимнастике». Так вот, они продолжали ссориться минут пятнадцать, становясь все чопорнее и непреклоннее. Затем он взял свою шляпу и ушел. И знаете что, мне кажется, что больше он не возвращался, по крайней мере, я его ни разу не видела. А теперь она сожалеет об этом. С тех пор она злая как черт.

– А она может быть ужасно милой, – сказала Присцилла.

– Не то слово, – подтвердила Пэтти. – Но она слишком самонадеянна. Я бы хотела увидеть, как этот мужчина вернется и поставит ее на место!

Толпясь, вошли участницы маскарада, и началось важное дело всего дня. Ученицы позировали в полном составе, потом разбивались на бесконечное количество маленьких групп и позировали по отдельности, пока те, которые не фотографировались, стояли позади фотокамеры и смешили остальных.

– Юные леди! – умолял рассерженный фотограф. – Не могли бы вы посидеть тихо две секунды? Из-за вас я испортил три пластинки. И не перестанет ли хихикать тот монах с краю? Итак! Всем внимание. Пожалуйста, смотрите в отверстие цилиндрической трубки и не шевелитесь, пока я не посчитаю до трех. Один, два, три… большое спасибо!

Он показным движением извлек пластину и нырнул в темную комнату.

Подошла очередь Пэтти и Конни сниматься, однако Святая Урсула и ее Одиннадцать Тысяч Девственниц потребовали, чтобы предпочтение было оказано им на том основании, что они превосходят числом, и подняли такой шум, что обе цыганки вежливо отошли в сторонку.

Керен Херси в роли Святой Урсулы и одиннадцать маленьких учениц младшего класса «А», каждая из которых олицетворяла Тысячу Девственниц, образовали группу. Это будет символическая картинка, пояснила Керен.

Когда очередь цыганок подошла во второй раз, Пэтти не повезло: она напоролась на гвоздь и на ее платье спереди появилась треугольная прореха. Это была слишком большая дыра даже для цыганки, чтобы можно было держаться с достоинством; она удалилась в гримерную и с помощью белой нитки для сметывания сшила рваные края.

Наконец, они предстали в своих грязных лохмотьях самыми последними. Фотограф был художником и встретил их с благодарным удовольствием. Остальные явно участвовали в маскараде, эти же были настоящие. Он снял их танцующими и бредущими по безлюдной вересковой пустоши на фоне полотна с грозными облаками. Он уже собирался сфотографировать их в лесу, у костра, с подвешенным на трех прутиках кипящим чайником, как Конни внезапно осознала, что вокруг стало очень тихо.

– Где все?

Бегло осмотрев приемную, она вернулась, охваченная ужасом и давясь от смеха.

– Пэтти! «Катафалк» исчез! А народ в трамвае ждет на углу возле «Марша и Элкинса».

– Ну, гады! Они знали, что мы здесь. – Пэтти выронила три прутика и стремительно поднялась. – Извините! – крикнула она фотографу, который деловито начищал чайник. – Мы должны догнать его.

– И у нас нет пальто! – завопила Конни. – Мисс Уэдсворт не примет нас в вагон в этой одежде.

– Никуда она не денется, – сказала Пэтти просто. – Она не может бросить нас на углу.

Они шумно сбежали по лестнице, но замешкались на секунду в приятном сумраке дверного проема. Для девических сомнений, тем не менее, не было времени, и они, собравшись с духом, нырнули в толпу, переполнявшую в этот субботний день Мэйн-стрит.

– Ах, мама! Скорее! Посмотри на цыганок, – завизжал маленький мальчик, когда они проталкивались мимо.

– Боже мой! – прошептала Конни. – Я словно нахожусь на цирковом параде.

– Живо! – Тяжело дыша, Пэтти взяла ее за руку и побежала. – Трамвай остановился и они садятся… Постойте! Подождите! – Она бешено затрясла бубном над головой.

На перекрестке им перекрыл дорогу автобус. Последняя из Одиннадцати Тысяч Девственниц поднялась в салон, даже не обернувшись через плечо; трамвай, небрежно лязгая, укатил прочь и превратился в желтое пятно вдалеке. Две цыганки стояли на углу и потрясенно взирали друг на друга.

– У меня нет ни цента… а у тебя?

– Ни единого.

– Как же мы доберемся домой?

– Ума не приложу.

Пэтти почувствовала, что кто-то сдавил ее локоть. Обернувшись, она увидела юного Джона Дрю Доминика Мэрфи, протеже школы и своего близкого знакомого, который рассматривал ее с озорным восхищением.

– Эй, девчонки! Спойте и станцуйте нам.

– Во всяком случае, наши друзья не узнают нас, – промолвила Конни, извлекая из своего инкогнито возможно большее утешение.

К этому времени собралась довольно большая толпа, которая продолжала быстро увеличиваться. Чтобы пройти мимо, прохожие были вынуждены обойти улицу стороной.

– У нас не займет много времени, чтобы заработать денег на трамвай, – произнесла Пэтти, и на ее озадаченном лице мелькнула проказливая искорка, – ты бей в бубен, а я станцую матросский хорнпайп.

– Пэтти! Веди себя прилично. – Чтобы повлиять на свою компаньонку, Конни в кои-то веки обнаружила обескураживающий запас здравого смысла. – Через неделю мы заканчиваем школу. Ради всего святого, не делай так, чтобы нас исключили раньше.

Схватив ее за локоть, она настойчиво потащила ее на боковую улицу. Джон Дрю Мэрфи и его друзья шли за ними несколько кварталов, однако, насмотревшись вволю и поняв, что цыганки не предложат им развлечений, они постепенно отстали.

– Ну и что нам делать? – спросила Конни, когда они избавились, наконец, от последних мальчишек.

– Я думаю, мы можем идти пешком.

– Пешком! – Конни выставила свою хлюпающую подошву. – Ты что, рассчитываешь, что я пройду три мили в таком ботинке?

– Прекрасно, – сказала Пэтти. – Так что же мы будем делать?

– Мы могли бы вернуться к фотографу и занять немного денег на трамвай.

– Нет! Я не собираюсь опять выставляться напоказ на Мэйн-стрит с этой дырой в моем чулке.

– Отлично, – Конни пожала плечами. – Придумай что-нибудь.

– Мне кажется, мы можем пойти на платную конюшню и…

– Это на другом конце города, – я не могу шлепать в такую даль. Как только я делаю шаг, мне приходится поднимать ногу на десять дюймов вверх.

– Очень хорошо. – Теперь пожала плечами Пэтти. – Возможно, ты придумаешь что-нибудь получше?

– По-моему, проще всего будет сесть на трамвай и попросить кондуктора записать проезд на наш счет.

– Да… и объяснить к удовольствию всех пассажиров, что мы учимся в школе Святой Урсулы? К вечеру об этом узнает весь город, и Вдовушка будет в ярости.

– Прекрасно… Как нам быть?

Они как раз остановились перед комфортабельным деревянным каркасным домом, на веранде которого резвились трое детей. Дети оставили свою игру, подошли к крыльцу и уставились на них.

– Послушай! – настойчиво молвила Пэтти. – Мы споем «За цыганской звездой». (Это была последняя песня, которой была увлечена вся школа.) Я буду аккомпанировать на бубне, а ты можешь притопывать своей хлюпающей подошвой. Может, они дадут нам десять центов. Было бы здорово заработать на трамвайную поездку домой. Я уверена, чтобы услышать, как я пою, стоит заплатить десять центов.

Конни бросила взгляд на пустынную улицу. Полицейских не было видно. Она неохотно позволила втащить себя на тротуар, и музыка заиграла. Дети громко аплодировали, и дуэт уже поздравлял себя с весьма правдоподобным выступлением, как вдруг открылась дверь и появилась женщина – двоюродная сестра мисс Лорд.

– Немедленно прекратите этот балаган! В доме есть больной.

Тон, которым это было произнесено, также напоминал о латыни. Они повернулись и побежали так быстро, насколько позволяла болтающаяся подошва Конни. Когда между ними и «латинянкой» остались целых три квартала, они упали на чей-то дружеский порог, привалились друг к другу плечом и расхохотались.

Какой-то мужчина, толкавший сенокосилку, завернул за угол дома.

– Эй вы! – велел он. – Убирайтесь отсюда.

Они смиренно встали и прошли еще на несколько кварталов дальше. Они двигались в явно противоположном направлении от школы Святой Урсулы, но им никак не удавалось придумать, что бы еще предпринять, поэтому они продолжали машинально идти. И вот они попали на окраину деревни и прямо перед собой увидели высокую трубу и группу невысоких зданий, расположенных в обширном огороженном пространстве, – водопроводную станцию и электрический завод.

В глазах Пэтти мелькнул проблеск надежды.

– А знаешь что! Мы пойдем и попросим мистера Гилроя отвезти нас домой в его автомобиле.

– Ты с ним знакома? – спросила нерешительно Конни. Она перенесла так много публичных унижений, что начинала робеть.

– Да! Я знакома с ним близко. Во время рождественских каникул он каждую минуту находился поблизости. Однажды мы играли в снежки. Идем! Он с удовольствием нас прокатит. Это даст ему повод помириться с Джелли.

Они прошли по узкой, пропитанной смолой тропинке к кирпичному зданию с вывеской «Контора». При виде двух видений у входа четверо клерков и девушка-машинистка в наружном кабинете прервали свою работу. Сидевший ближе к ним молодой человек крутнулся на стуле, чтобы удобнее было смотреть.

– Привет, девочки! – сказал он с оживленной фамильярностью. – Откуда вы взялись?

Между тем машинистка отпустила громкие замечания насчет несоответствия чулок Пэтти.

Пэтти густо покраснела под слоем кофе.

– Мы зашли повидать мистера Гилроя, – вымолвила она с достоинством.

– Мистер Гилрой сегодня нарасхват, – ухмыльнулся молодой человек. – Не переговорить ли вам лучше со мной?

Пэтти надменно выпрямилась.

– Прошу Вас сообщить мистеру Гилрою – незамедлительно– что мы хотим с ним поговорить.

– Разумеется! Прошу прощения. – Молодой человек вскочил на ноги, напустив на себя вид утонченной обходительности. – Будьте так любезны вручить мне свою визитную карточку.

– Я не захватила с собой сегодня свою визитку. Просто скажите, что две дамы желают поговорить с ним.

– Ах да. Один момент, пожалуйста… Не желаете ли присесть?

Он предложил свой стул Пэтти и, выкатив другой, подал его Конни с поклоном, достойным лорда Честерфилда. Клерки весело хихикали над комической сценкой, но цыганки не удостоили их улыбки. Они заняли места, холодно промолвив: «Благодарю», и сидели чопорно, будто аршин проглотив, уставившись на мусорную корзину в самой что ни на есть сдержанной светской манере. Пока почтительный молодой человек передавал просьбу в личный кабинет своего начальника, замечания публики перешли с чулок Пэтти на ботинки Конни. Вскоре он вернулся и с невозмутимой вежливостью пригласил их любезно следовать за ним. Он с поклоном доложил о них.

Мистер Гилрой писал. В следующее мгновение он поднял голову, и глаза его округлились от изумления: клерк передал сообщение дословно. Он откинулся в кресле, изучая дам с ног до головы, затем коротко изрек:

– Ну?

По его взгляду было очевидно, что он их совсем не узнает.

Единственным намерением Пэтти было объявить о том, кто они такие, и предложить ему доставить их к дверям «Святой Урсулы», но Пэтти не могла подойти к вопросу прямым путем, если в ее распоряжении имелся лабиринт. Она сделала глубокий вдох и к ужасу Конни нырнула в дебри этого самого лабиринта.

– Ты мистер Лоренс К. Гилрой? – она сделала реверанс. – Я тебя нашла.

– Я вижу, – сухо произнес мистер Лоренс К. Гилрой. – И раз уж ты нашла меня, что тебе нужно?

– Я хочу погадать тебе на счастье, – Пэтти бойко перешла на профессиональный жаргон, который они с Конни практиковали накануне вечером в школе. – Позолоти мне ручку – я расскажу тебе твою судьбу.

Конни угодила в обстоятельства не по своей воле, но, как бы то ни было, она неизменно оставалась верным товарищем в забавах.

– Судьба-конфетка, – поддержала она Пэтти. – Высокая молодая леди. Очинно красивая.

– Видел я нахалок, но таких…!

Мистер Гилрой откинулся в своем кресле и сурово посмотрел на них, однако в его взгляде мелькнула веселая искорка.

– Откуда вы узнали мое имя? – твердо спросил он.

Пэтти грациозно махнула рукой в сторону открытого окна и видневшегося в отдалении горизонта – по крайней мере, той его части, что показывалась между угольными сараями и динамо-машиной.

– Цыгане, они изучают знаки, – объяснила она рассудительно. – Небо, ветер, облака, – все разговаривают, только тебе не понять. У меня есть для тебя сообщение, мистер Лоренс К. Гилрой, и мы пришли издалека-далека, чтобы нагадать тебе счастье. – Легким театральным жестом она указала на их пострадавшую обувь. – Очинно устали. Мы долго шли.

Мистер Гилрой засунул руку в карман и вынул две серебряные монеты по полдоллара.

– Вот ваши деньги. А теперь честно! Что это за надувательство? И откуда, черт возьми, вы взяли мое имя?

Они положили деньги в карман, сделали еще пару реверансов и обошли стороной неудобные вопросы.

– Мы погадаем тебе на счастье, – с деловой прямотой сообщила Конни. Она извлекла колоду карт, плюхнулась, скрестив ноги, на пол и разложила карты широким кругом. Пэтти схватила руку джентльмена обеими измазанными кофе лапками и повернула ладонью вверх, чтобы рассмотреть. Он сконфуженно попытался выдернуть руку, но она вцепилась цепкой обезьяньей хваткой.

– Я вижу леди! – объявила она проворно.

– Высокую молодую леди с карими глазами, золотистыми волосами, – очинно красивую, – эхом отозвалась сидевшая на полу Конни, которая подалась вперед и напряженно изучала даму червей.

– Но она доставила тебе много неприятностей, – прибавила Пэтти, нахмурившись при виде волдыря на его руке. – Я вижу маленькую ссору.

Мистер Гилрой прищурился. Помимо его воли, ему становилось интересно.

– Тебе она очень нравится, – подала голос Конни снизу.

– Но ты больше ее не видел, – вступила Пэтти. – Один… два… три… четыре месяца ты не видел ее, не говорил с ней. – Она заглянула снизу вверх в его испуганные глаза. – Но ты думаешь о ней каждый день!

Он сделал резкое движение, чтобы отнять руку, и Пэтти поспешно добавила очередную подробность.

– Эта высокая молодая леди, она тоже очень несчастна. Она уже не смеется, как прежде.

Приостановившись, он с примесью тревожного любопытства стал ждать, что же будет дальше.

– Она очинно страдает… очинно сердита, очинно несчастна. Она вечно думает о той маленькой ссоре. Четыре месяца она сидит и ждет, но ты так и не пришел.

Мистер Гилрой резко встал и большими шагами подошел к окну.

Его нежданные гостьи упали как снег на голову в психологически трудный момент. Ибо в тот день он битых два часа сидел за своим столом, столкнувшись с проблемой, с которой они, на своем ломаном английском, так умело справились. Должен ли он проглотить изрядную долю гордости и снова просить о справедливости? В «Святой Урсуле» приближались каникулы, – через несколько дней она уедет и, очень возможно, больше не вернется. На свете полно мужчин, а мисс Джеллингс присуще необыкновенное обаяние.

Конни продолжала невозмутимо изучать карты.

– Еще – один – шанс! – заговорила она с авторитетностью греческой пифии. – Будет еще одна попытка – ты победишь. Нет попытки – ты проиграешь.

Пэтти наклонилась над плечом Конни, жаждая дать благотворный совет.

– Эта высокая молодая леди слишком… – она замялась на секунду, подбирая выражение, – …слишком важничает. Большая шишка. Заставь ее принять решение. Понимаешь?

У Конни, пристально рассматривавшей круглолицего, полнощекого бубнового валета, возникла новая идея.

– Я вижу другого мужчину, – пробормотала она. – Рыжие волосы и… и… жирный. Не больно красивый, но…

Очень опасный! – перебила Пэтти. – Не теряй времени даром. Он уже на подходе.

Итак, они сочинили эту подробность, основываясь на чистейшей импровизации и наличии бубнового валета, но, сделав это, они разбередили открытую рану. Это было точное описание некоего состоятельного молодого человека из соседнего города, который заваливал мисс Джеллингс посланиями, и которого мистер Гилрой презирал от всего сердца. Весь этот день он находился во власти побуждений, сомнений и душевных мук, и ясные, округлые черты его предполагаемого соперника приняли угрожающие размеры. Мистер Гилрой был здравомыслящим молодым бизнесменом и, как большинство людей, свободным от предрассудков, но когда мужчина влюблен, он верит в предзнаменования.

Он сосредоточенно оглядел знакомый кабинет, уставился на угольные сараи и динамо-машину, дабы удостовериться, что по-прежнему крепко стоит на земле. Перестав смотреть на небо, он обратил на своих посетительниц крайне встревоженный, умоляющий и озадаченный взгляд.

Они вновь изучали карты, насуплено стараясь вызвать в своем напряженном чрезмерными усилиями воображении еще несколько фактов. Пэтти чувствовала, что она уже снабдила его информацией на пятьдесят центов, и терялась в догадках, как привести переговоры к изящному завершению. Она понимала, что в своем дерзком фарсе они зашли слишком далеко, чтобы разоблачить себя и просить отвезти домой. Единственное, что теперь оставалось, это сохранить инкогнито, успешно скрыться и как можно скорее вернуться обратно, – во всяком случае, у них был один доллар на поездку!

Она посмотрела снизу вверх, мысленно обдумывая заключительную часть речи.

– Я вижу счастье, – начала она, – если…

Она взглянула мимо него на открытое окно, и сердце ее замерло. На расстоянии двадцати футов из экипажа безмятежно выходили миссис Трент и мисс Сара Трент, прибывшие пожаловаться на новые электрические лампочки.

Пэтти судорожно вцепилась в плечо Конни.

– Салли и Вдовушка! – прошипела она ей на ухо. – Следуй за мной!

Пэтти одним махом смешала карты в кучу и поднялась. Через дверь уйти не удастся: из наружного кабинета уже доносился Вдовушкин голос.

– Прощевай! – сказала Пэтти, подскакивая к окну. – Цыгане зовут. Мы должны идти.

Она перелезла через подоконник и, пролетев восемь футов, упала на землю. Конни – следом за ней. Обе были способными ученицами мисс Джеллингс.

Мистер Лоренс К. Гилрой, стоя с открытым ртом, воззрился на то место, где они только что сидели. В следующую секунду он вежливо раскланивался с хозяйками «Святой Урсулы» и с большим трудом пытался сосредоточить свой потрясенный разум на коротком замыкании в Западном Крыле.

Пэтти и Конни покинули трамвай – а также нескольких заинтригованных пассажиров – на углу, не доезжая до школы. Обойдя вдоль стены и поравнявшись с конюшней, они скромно подошли к дому через задний ход. К счастью, они не встретили на своем пути никого опаснее поварихи (которая дала им немного имбирных пряников) и, в конце концов, добрались до своей комнаты в Райской Аллее, ничуть не пострадав от приключения и имея в запасе девяносто центов чистой прибыли.


Когда наступили длинные, светлые вечера, обитатели «Святой Урсулы» больше не заполняли промежутки между ужином и вечерними занятиями комнатными танцами, а резвились на лужайке. В этот субботний вечер их не призывали на вечерние уроки, и все покинули школьные пределы. Учебный год почти остался позади, приближались долгие каникулы. Девочки, подобно шестидесяти четырем юным овечкам, были полны воодушевления. Тут и там одновременно играли в жмурки, «пятый угол» и салки. Поющая группа на ступеньках гимнастического зала заглушала менее многочисленных исполнительниц на крытой подъездной аллее; полдюжины девочек семенили по кругу, ведя обручи, а редкие группы гуляющих, встречаясь на узких дорожках, приветствовали друг друга веселыми криками.

Пэтти, Конни и Присцилла, умытые, одетые и усмиренные, бродили, держась за руки, в летних сумерках и несколько рассудительно беседовали о том долгожданном будущем, которое теперь надвигалось столь беспощадно.

– А знаете, – заговорила Пэтти, испуганно задохнувшись, – уже через неделю мы станем взрослыми!

Они замерли и молча обернулись к веселой толпе, резвившейся на лужайке, к обширному «инкубатору», в течение четырех буйных, шумных, беззаботных лет бывшему для них таким добрым убежищем. Взрослость казалась бесполезным состоянием. Им страстно захотелось протянуть руки и сжать в объятиях детство, которое они так безрассудно растратили.

– Ах, это ужасно! – с внезапной свирепостью вымолвила Конни. – Я хочу остаться молодой!

Пребывая в столь замкнутом настроении, они отказались играть в «зайца и собак» и, избегая певиц на ступеньках гимнастического зала, которые, кстати, пели «За цыганской звездой», медленно пошли по аллее из вьющихся растений к узкой тропке, усыпанной опавшим яблоневым цветом. В конце тропинки они неожиданно встретили еще двоих гуляющих в одиночестве людей и встали как вкопанные, затаив дыхание при виде чуда, в которое верилось с трудом.

– Это Джелли! – прошептала Конни.

– И мистер Гилрой, – эхом отозвалась Пэтти.

– Бежим? – в панике спросила Конни.

– Нет, – сказала Пэтти, – сделаем вид, что мы его не замечаем.

Три подруги приблизились, благоразумно опустив глаза долу, однако мисс Джеллингс, проходившая мимо, весело поздоровалась с ними. В ее поведении ощущался неуловимый, взволнованный, радостный трепет, нечто электризующее, как выразилась Пэтти.

– Привет, скверные маленькие цыганки!

Это было особенно неуместное приветствие, но она улыбалась и не замечала оговорки.

Цыганки?

Мистер Гилрой повторил это слово, и его притупленные способности стали просыпаться. Он остановился и принялся вплотную разглядывать троицу. Наряженные в изящные муслиновые платья, они представляли собой столь миловидных юных девушек, каких только можно было встретить. Но, несмотря на слабое освещение, он заметил, что у Пэтти и Конни по-прежнему явно смуглая кожа: чтобы избавиться от кофейных пятен, требуется кипяток.

– О!

Он глубоко вздохнул оттого, что все прояснилось, хотя на его физиономии отразилась целая гамма чувств. Конни сконфуженно уставилась в землю, а Пэтти откинула голову и посмотрела ему прямо в лицо. Одно безмолвное мгновение они изучали друг друга. Этим взглядом каждый просил другого не рассказывать, и каждый молча дал такое обещание.

Легкий ветерок донес звуки распеваемой хором «За цыганской звездой», и когда они не спеша тронулись дальше, мисс Джеллингс, не сбиваясь с ритма, заданного поющими в отдалении девочками, начала тихо мурлыкать под нос:

«А цыган идет, куда воля ведет,

За своей цыганской звездой!

А цыган идет, куда воля ведет,

Куда очи его глядят,

За звездой вослед он пройдет весь свет —

И к подруге придет назад.

От палаток таборных позади…»[37]

Слова стихли в сумерках.

Конни, Пэтти и Присцилла стояли рука об руку и смотрели им вслед.

– Школа лишилась Джелли! – произнесла Пэтти, – и, боюсь, милая Кон, что мы с тобою в этом виноваты.

– Я этому рада! – с чувством промолвила Конни. – Она слишком славная, чтобы положить свою жизнь на то, чтобы говорить Айрин Маккало стоять прямо и втянув живот.

– В любом случае, – добавила Пэтти, – он не вправе сердиться, потому что без нас он бы ни за что не решился.

Они проследовали дальше через луг, пока не вышли к пастбищной ограде. Стоя рядышком, они прислонились головами к прутьям и принялись рассматривать темнеющее небо. Настроение мисс Джеллингс почему-то передалось им, – небольшое препятствие их странно взволновало. Они ощутили трепет неизведанного будущего, где за углом ждали романтические приключения.

– Знаете что, – нарушила молчание Конни после долгой паузы, – в общем-то, я думаю, может, это будет увлекательно.

– Что именно? – спросила Присцилла.

Она простерла руку в широком жесте, объявшем этот вечер.

– Ах, все!

Присцилла понимающе кивнула и вскоре прибавила, словно бросая вызов:

– Я передумала. Не думаю, что я пойду в колледж.

– Не пойдешь в колледж! – безучастно отозвалась Пэтти. – Почему?

– Я полагаю… вместо этого выйти замуж.

– О! – тихо рассмеялась Пэтти. – Я собираюсь сделать и то, и другое!

Загрузка...