Это же Пэтти!

XI. Лимонный торт и гаечный ключ

ЭВАЛИНА СМИТ была болезненной юной особой, которая иногда обожала заниматься сверхъестественными вещами. В своих литературных вкусах она отдавала предпочтение Эдгару А. По. В религии она склонялась к спиритуализму. Ее любимым развлечением было собрать вокруг себя кучку дрожащих от страха подруг, погасить газовую лампу и рассказывать «страшилки». Она обладала обширным репертуаром дьявольских происшествий, которые были не выдумкой, а реальным опытом знакомых ей людей. Даже с ней самой случалась парочка сверхъестественных историй, и она, выпучив глаза и понизив голос, излагала подробности, в то время как ее слушательницы держали друг друга за руки и тряслись от ужаса. Круг, в котором вращалась Эвалина, почти не обладал чувством юмора.

Однажды субботним вечером школа Святой Урсулы пребывала в необыкновенно общительном настроении. Эвалина давала вечер «страшилок» в Восточном Крыле; Нэнси Ли пригласила своих десять ближайших подруг на день рождения, которое отмечалось в Центре; на кухне класс по европейской истории праздновал окончание Тридцатилетней войны тянучками из патоки; а Козочка Маккой устроила картофельное соревнование в Южном Коридоре, и чтобы попасть на него, следовало заплатить за вход почтовую марку. Приз был запечатан в большой шляпной картонке и сопровождался квитанцией на сумму двадцать пять центов.

Пэтти, которая пользовалась популярностью, была приглашена на все четыре мероприятия. Она отказалась от застолья Нэнси, поскольку на него пригласили Мэй Ван Арсдейл, ее личного врага, однако остальные приглашения приняла и бойко проводила вечер в качестве кочующей гостьи.

Она пронесла свою опасно балансирующую на чайной ложечке картофелину над столом, под столом, через кольцо, подвешенное к потолку, и опустила ее в мусорную корзину в конце коридора ровно за две минуты сорок семь секунд (у Козочки Маккой был хронометр). Это намного превышало все рекорды, и Пэтти с надеждой помедлила пару минут подле картонки, однако свежий приток конкурсантов отсрочил вручение приза, поэтому она позволила судьям решить этот вопрос на досуге и не спеша последовала в комнату Эвалины.

Там было темно, если не считать трепещущего голубого пламени спирта с солью, горевшего в кастрюле для помадки. Гостьи заняли места на диванных подушках и в неподходящем освещении определенно выглядели разношерстным сборищем. Пэтти безмолвно опустилась на свободную подушку и услужливо обратила внимание на Эвалину, которая в данный момент «выступала с трибуны».

– Ну так вот, знаете ли, прошлым летом у меня самой был замечательный случай. Оказавшись в гостях в лагере медиумов, я побывала на сеансе материализации.

– Что это такое? – спросила Розали Пэттон.

– Это сеанс, во время которого духи являются медиумам в материальной оболочке, которую они занимали в течение жизни, – снисходительно объяснила Эвалина. Розали была просто приглашенной гостьей. Она не принадлежала к духовному культу.

– А! – произнесла Розали, для которой ее объяснение едва ли что-то прояснило.

– Вообще-то я не ожидала, что что-нибудь произойдет, – продолжала Эвалина, – и уже думала о том, какая я дура, что зря потратила доллар, как вдруг медиум закрыла глаза и начала дрожать. Она сказала, что видит дух красивой молодой девушки, которая умерла пять лет назад. Девушка была в белом, ее одежда промокла насквозь, а в руке она держала гаечный ключ.

– Гаечный ключ! – вскричала Пэтти. – Ни черта себе…

– Я знаю не больше, чем ты, – нетерпеливо сказала Эвалина. – Я просто рассказываю, что произошло. Медиум не смогла выведать ее полное имя, но сказала, что имя ее начинается на букву «С». И внезапно я поняла, что это моя кузина Сьюзан, которая упала в колодец и утонула. Я не вспоминала ее много лет, но описание полностью соответствовало. И я спросила медиума, и мгновение спустя она ответила, мол, да, это Сьюзан, и она пришла, чтобы сделать мне предостережение.

Эвалина выдержала значительную паузу, а ее слушательницы с напряженным вниманием подались вперед.

– Предостережение! – выдохнула Флоренс Хиссоп.

– Да. Она велела мне никогда не есть лимонного торта.

Пэтти подавила непрошеный смех. Эвалина бросила на нее взгляд и продолжила.

– Медиум снова задрожала и вышла из транса, и она ничего не помнила из того, что говорила! Когда я сказала ей про гаечный ключ и лимонный торт, она была озадачена не меньше моего. Она заметила, что послания, приходящие из мира духов, зачастую не поддаются объяснению; несмотря на то, что они, казалось бы, могут быть связаны с пустяками, на самом деле в них содержится глубокая и скрытая истина. Возможно, когда-нибудь у меня будет враг, который попытается отравить меня лимонным тортом, поэтому, что бы ни случилось, я не должна пробовать его вновь.

– И ты не пробовала? – спросила Пэтти.

– Ни разу, – грустно молвила Эвалина.

На лице Пэтти возникло научно-исследовательское выражение.

– По-твоему, медиум сказала правду?

– У меня не было причины в этом сомневаться.

– В таком случае ты действительно веришь в привидений?

– В духов? – мягко поправила Эвалина. – Происходит много странных вещей, которых иначе не объяснишь.

– Что бы ты сделала, если б ее дух явился тебе? Ты бы испугалась?

– Конечно, нет! – возмущенно заявила Эвалина. – Я очень любила кузину Сьюзан. У меня нет причин бояться ее духа.

Снизу донесся аромат кипящей патоки, Пэтти извинилась и направилась на кухню. Ей показалось, что воздух духовных высот, на которых обитала Эвалина, чересчур разрежен для обыкновенного дыхания.

Леденцы находились на том этапе, когда их разливают по кастрюлям.

– Эй, Пэтти! – велела Присцилла, – ты ничего не делала. Беги в кладовую и принеси сливочного масла, чтобы наши руки не слипались.

Пэтти услужливо пошла вместе с поваром в подвал, не имея ни одной задней мысли о чем-либо, кроме масла. В кладовой на полке стоял завтрашний десерт – пятнадцать выстроившихся в ряд лимонных тортиков, верхушки которых аккуратно украшала белая меренга. При одном взгляде на них Пэтти овладело греховное искушение. Она боролась с ним одно здравое мгновение, но, в конце концов, сдалась. В то время как Нора склонила голову над бочонком масла, Пэтти раскрыла окно и ловко просунула один тортик сквозь железную решетку на наружный карниз. Когда Нора подняла голову, окно было уже закрыто, а Пэтти с невинным видом переводила надпись на этикетке на бутылке с оливковым маслом.

Посасывая леденцы в укромном уголке кухни, Пэтти оживленно поведала свой план Конни и Присцилле. Конни неизменно была готова пойти на любое затеваемое озорство, тогда как Присциллу приходилось иной раз убеждать. Она начинала – и это было в высшей степени некомфортно – совершенствоваться в моральном плане, и двум ее подружкам, которые пока были лишены добродетелей и не напрягались по этому поводу, иногда было трудно к чему-либо ее принудить.

Наконец Присцилла дала ворчливое согласие, а Конни с энтузиазмом вызвалась достать гаечный ключ. Являясь капитаном спортивной команды, она могла справиться с делом лучше, чем Пэтти. Во время своего мимолетного визита на конюшню, якобы для того, чтобы посоветоваться с Мартином относительно свежей разметки теннисных кортов, она выбрала на свое усмотрение гаечный ключ из его слесарного инструмента, накрыла его невзначай свитером и благополучно вынесла. Свои трофеи они с Пэтти тайными окольными путями переправили в Райскую Аллею. Во время перехода они пережили массу тревожных моментов, над которыми приглушенно хихикали, и, наконец, гаечный ключ и торт – со слегка помятой шапкой из меренги, но в котором все еще определенно можно было признать лимонный – были благополучно спрятаны в тайник под кроватью Пэтти, где стали дожидаться своей роли в ночном приключении.

Сигнал к отбою, как обычно, прозвучал в полдесятого, но никто его не слышал. Повсюду царил дух неугомонного веселья. Младшие девочки из Детского Сада шумно резвились в коридорах, бросаясь друг в друга подушками, пока сама Вдовушка сурово не велела им отправляться в постель. Было почти десять часов, когда любители тянучек из патоки вымыли свои липкие руки и поднялись наверх.

Пэтти ждала делегация участников картофельного соревнования с новостью, что она выиграла приз. Любопытная толпа собралась посмотреть, как она откроет коробку. В ней оказался погребальный венок из жести, который этой зимой выставлялся в витрине сельского гробовщика, – Козочка купила его по дешевке, благодаря насиженным мухами пятнам, которые невозможно было соскрести. Венок водрузили на конец примитивной хоккейной клюшки и промаршировали с ним по коридору под мелодию «Тело Джона Брауна», в то время как Мадмуазель напрасно ломала руки и умоляла не шуметь.

– Mes chères enfantes…[30] уже десять часов. Soyez tranquilles.[31] Пэтти… Mon Dieu…[32] Какая плохая ты! Маргарита Маккой, ты меня не слушать? Nous verrons![33] Идите в свою комнату, сию минуту! Вы не из моего холла. Дети! Я умоляю. Ложитесь спать… все… tout de suite![34]

Процессия зааплодировала и продолжила свое шествие, пока из Восточного Коридора не спустилась мисс Лорд и не велела замолчать. Разгневанная мисс Лорд оказывала эффективное воздействие. В Райской Аллее ненадолго установился мир после войны, и она вернулась в свой «лагерь». Но все снова разгалделись, когда обнаружили, что по всем кроватям в Аллее кто-то щедро рассыпал гранулированный сахар. Подозрение пало бы на Пэтти и Конни, если бы их собственные постели не собрали обильный урожай. Только через полчаса кровати перестелили, и школа, наконец, погрузилась в сон.

Когда дежурная учительница совершила свой последний обход и все стихло, Пэтти откинула покрывала на постели и осторожно ступила на пол. Она была полностью одета, только сменила обувь на комнатные тапочки на мягкой подошве, более подходящие для ночных приключений. К ней присоединились Присцилла и Конни. К счастью, высоко в небе светила полная луна, и искусственный свет им не понадобился. С помощью своих двух ассистенток Пэтти обернула вокруг себя простыни со своей постели, превратив их в два широких крыла, и надежно закрепила их английскими булавками. На голову ей напялили наволочку и углы завязали в виде ушей. На мгновение они замешкались с ножницами наготове.

– Скорее сделайте прорезь для носа, – шепнула Пэтти. – Я задыхаюсь!

– Какая жалость портить отличную наволочку, – заметила Присцилла, испытывая легкий приступ вины.

– Я брошу немного денег в ящик для пожертвований, – обещала Пэтти.

Были сделаны прорези для носа и глаз; при помощи жженой пробки добавили оскаленный рот и дьявольски изогнутые брови. Наволоку крепко обвязали вокруг шеи, дабы она не могла соскользнуть с головы, перекошенные уши болтались. Это был самый удивительный призрак, который когда-либо покидал почтенную могилу.

Эти приготовления заняли какое-то время. Было уже без десяти двенадцать.

– Я подожду, пока пробьет полночь, – сказала Пэтти. – Тогда я влечу в комнату Эвалины, начну размахивать крыльями и шептать: «Приди!» Гаечный ключ и торт я оставлю в изножье ее кровати, чтобы она знала, что это ей не приснилось.

– Что если она завизжит? – спросила Присцилла.

– Она не станет визжать. Она любит привидения, особенно кузину Сьюзан. Сегодня вечером она говорила, что будет рада с нею встретиться.

– Но что если она все-таки завизжит? – настаивала Присцилла.

– О, проще простого! Я рвану обратно и прошмыгну в постель. Прежде чем кто-нибудь проснется, я буду безмятежно спать.

Они совершили разведывательную вылазку в пустые коридоры, чтобы убедиться, что все спокойно. Из открытых дверей доносилось лишь ровное дыхание. К счастью, Эвалина жила в одноместной комнате, которая, однако, к сожалению, находилась в самом дальнем конце Восточного Крыла, напротив комнаты, где, собственно, проживала Пэтти. Конни с Присциллой, в комнатных тапочках и кимоно, осторожно крались за Пэтти, которая пустилась в свой полет по Аллее. Она дефилировала взад-вперед и размахивала крыльями в лунном свете, струившемся сквозь стеклянную крышу в центральном холле. Обе зрительницы вцепились друг в друга и задрожали от восхищения. Несмотря на то, что находились «за кулисами» и помогали гримироваться, они получили ясное впечатление о том, что станется с той, которую неожиданно поднимут с постели, с той, которая верит в привидения, и они побаивались об этом думать. Вступив в Восточное Крыло, они вручили Пэтти торт и гаечный ключ и ретировались в родные пенаты. В случае если поднимется переполох, они не желали, чтобы их обнаружили слишком далеко от их комнат.

Пэтти пронеслась по коридору мимо открытых настежь дверей в комнату Эвалины, где заняла центральную позицию в пятне лунного света. Несколько «Приди!», произнесенных замогильным голосом, не вызвали реакции. Эвалина спала как сурок.

Пэтти тряхнула ножку кровати. Спящая слегка вздрогнула, но не проснулась. Это раздражало. У привидения не было намерения шуметь, чтобы проснулись соседи. Положив торт и гаечный ключ на стеганое покрывало, она вновь, с настойчивостью землетрясения, затрясла кровать. Она попыталась было снова завладеть своим имуществом, как вдруг Эвалина села и бешеным рывком подтянула одеяло к подбородку. Пэтти едва успела спасти торт – гаечный ключ с грохотом упал на пол. И этот грохот для обостренных чувств Пэтти эхом разнесся и усилился из самых недр холла. У нее не было возможности махать крыльями и бормотать: «Приди!». Эвалина не стала ждать ее реплики. Она открыла рот во всю ширь и один за другим издала несколько пронзительных визгов такой оглушительной силы, что на мгновение Пэтти была настолько ошеломлена, что не могла и шагу ступить. После чего, продолжая сжимать в руках торт, она повернулась и побежала.

К ее ужасу, впереди слышались ответные крики. Казалось, будто весь дом проснулся и громко орет. Она слышала, как хлопают двери и испуганные голоса вопрошают о причине шума. Она было сделала резкий бросок к своей комнате, надеясь, что суматоха и темнота помогут ей сбежать, как вдруг в конце коридора возникла мисс Лорд, облаченная в яркий цветастый халат. Пэтти неслась прямо ей в руки. Задыхаясь от ужаса, она повернула обратно к визжащей Эвалине.

Она уже поняла, что попала в ловушку.

Из Восточного Крыла в помещения для прислуги вел узкий коридор. Она нырнула в него. Если ей удастся добежать до черной лестницы, это будет означать, что она спасена. Она толкнула дверь, слегка приоткрыв, и, к ее ужасу, была встречена еще более пронзительным визгом. Прислуга пребывала в состоянии паники. Она увидела Мэгги, завернутую в розовое полосатое одеяло, которая стремглав неслась мимо; общую сумятицу перекрыл роскошный ирландский акцент Норы:

– Помогите! Убивают! Я видела вора!

Она закрыла дверь и отпрянула в коридор. За ее спиной Эвалина продолжала истерически вопить:

– Я видела привидение! Я видела привидение!

Впереди крик «Воры!» становился громче.

Крайне изумленная этим двойным проявлением чувств, Пэтти плотно прижалась к стене в приятном сумраке коридора и от всей души возблагодарила бога за то, что предложенное электрическое освещение пока не было проведено. Дюжина голосов просила найти спички, но, по всей видимости, их не обнаружили. Испытывая удушье, она с силой дернула за наволочку, завязанную вокруг шеи, однако Конни крепко затянула ее белым бантом, и узел был сзади. В любом случае, даже если она снимет свой маскарад, она все равно погибла, если ее найдут. Ибо на ней, к тому же, было белое вечернее платье, и даже воображение Пэтти не могло придумать оправдания этому в двенадцать ночи.

Поиски приближались, впереди она увидела неясный свет лампы. В любой момент они могли открыть дверь в коридор. Единственным убежищем поблизости – и то, весьма временным – был бельевой склад. Она нащупала дверную ручку и юркнула внутрь. Если бы ей удалось найти ворох простыней, она нырнула бы в них на самое дно, в надежде, что ее не заметят, и сама почти превратилась бы в простыню. Но была суббота, и все белье отправили вниз: длинный, скользкий наклонный желоб вел из комнаты в прачечную, находившуюся в подвальном помещении двумя этажами ниже. Шаги уже раздавались в коридоре. Она услыхала голос мисс Лорд:

– Дайте свет! Мы обыщем бельевой склад.

Пэтти отбросила сомнения. В своем воображении она уже ощущала сдавленную хватку мисс Лорд на своем плече. Лучше уж сломать шею.

По-прежнему сжимая лимонный торт (несмотря на все волнение, она вцепилась в него мертвой хваткой), она влезла в желоб, вытянула ноги прямо перед собой и оттолкнулась. Пару секунд, в течение которых у нее перехватило дыхание, она мчалась сквозь пространство, затем ударилась ногами о крышку внизу и пулей влетела в прачечную.

Мгновением раньше дверь на кухонную лестницу осторожно открылась, и в прачечную прокрался мужчина. Он едва успел окинуть взглядом безграничного облегчения пустую, залитую лунным светом комнату, как на него катапультировалась Пэтти с тортом. Они покатились вниз в вихре развевающихся крыльев. Оказавшись сверху, Пэтти первой пришла в себя. Она продолжала сжимать свой торт – по крайней мере, то, что от него осталось: белая меренга размазалась по волосам и лицу мужчины, однако лимонная часть не пострадала. Мужчина изумленно сел, протер глаза от меренги, взглянул на своего противника и вскочил на ноги. Он прижался к стене, широко раскинув руки, чтобы не упасть.

– Ничего себе! – сказал он сдавленным голосом. – Во что это я, черт возьми, вляпался?

Пэтти извинила его речь, поскольку он, очевидно, не сознавал, что обращается к леди. Похоже, он мучился ощущением, что она – нечистая сила.

Теперь ее наволочка здорово съехала набок: одно «ухо» указывало на север, другое – на юг, и она могла смотреть только одним глазом. Внутри было очень жарко, и она жадно вдыхала воздух. Одно роковое мгновение они просто глазели друг на друга и тяжело дышали. Потом разум Пэтти заработал.

– Полагаю, – предположила она, – Вы – тот вор, из-за которого столько крика?

Мужчина безвольно откинулся назад и пристально смотрел, сверкая огромными, испуганными глазами из-под бахромы из меренги.

– Я, – произнесла Пэтти, завершая вступительное слово, – привидение.

Он что-то невнятно, тихо пробормотал. Она не поняла, то ли он молится, то ли ругается.

– Не бойтесь, – прибавила она доброжелательно. – Я Вас не обижу.

– Это что, чертова психушка?

– Всего лишь школа для девочек.

– Черт возьми! – заметил он.

– Тише! – сказала Пэтти. – Они идут сюда!

В кухне наверху послышался топот ног, а к пронзительному сопрано, прежде всех прозвучавшему набатным колоколом, присоединились басы. Из конюшни подоспели мужчины. Вор и привидение приглядывались друг к другу, на миг затаив дыхание. Общая опасность сблизила их. Пэтти на секунду замешкалась, изучая его лицо, проглядывавшее в промежутках, не заляпанных меренгой. У него были честные голубые глаза и льняные кудри. Вдруг она протянула руку и схватила его за локоть.

– Скорее! Они будут здесь через минуту. Я знаю, где можно спрятаться. Пойдем со мной.

Пройдя по коридору, она втолкнула его – и он не сопротивлялся – в кладовую, отгороженную от основного погреба, в которой хранились декорации драмкружка.

– Встань на четвереньки и следуй за мной, – велела она, пригнувшись и юркнув в груду полотна.

Мужчина полз за ней. Они вынырнули в дальнем конце, в маленьком укромном уголке за полотняными деревьями. Пэтти села на пенек, а своему товарищу предложила деревянную колоду.

– Им ни за что не придет в голову искать здесь, – прошептала она. – Мартин слишком толстый, чтобы пробраться сюда.

Маленькое зарешеченное окно слабо пропускало лунный свет, и у них появилась возможность еще раз на досуге рассмотреть друг друга. Мужчина, похоже, пока чувствовал себя неуютно в присутствии Пэтти: он сидел на противоположном краю колоды. Некоторое время спустя он потерся головой о рукав пальто и уставился на меренгу долгим, серьезным взглядом. Он явно затруднялся определить, из чего это вещество, – в суете событий он не обратил внимания на торт.

Пэтти воспользовалась своим единственным глазом, чтобы подойти к нему с «наветренной» стороны.

– Я сейчас растаю! – прошептала она. – Ты не мог бы развязать этот узел?

Она наклонила голову, выставив затылок.

Мужчина уже частично убедился в том, что его товарищ – простой смертный, и послушно стал трудиться над узлом, однако руки его дрожали. Наконец, он ослабился, и Пэтти со вздохом облегчения вырвалась на свободу. Ее волосы были несколько взъерошены, лицо исполосовано жженой пробкой, но голубые глаза были так же честны, как и его собственные. То, что он увидел, убедило его окончательно.

– Ничего себе! – пробормотал он с огромным облегчением.

– Не шевелись! – предупредила Пэтти.

Преследование приближалось. В прачечной раздался звук топающих ног, и они услыхали, как переговариваются мужчины.

– Привидение и вор! – произнес Мартин с тонкой насмешкой. – Подходящая комбинация, верно?

Они произвели положенный формальный осмотр угольного чулана. Мартин шутливо вопрошал:

– Ты в топке смотрел, Майк? Осаки, приятель, давай, ты маленький. Лезь в трубу, погляди, не прячется ли там привидение.

Они открыли дверь в хозяйственную комнату и заглянули внутрь. Вор пригнул голову и затаил дыхание, а Пэтти изо всех сил старалась побороть неуместное желание захихикать. Мартин находился в игривом настроении. Он присвистнул, словно звал собаку.

– Эй, Привиденьице! Эй, Воришка! Поди сюда, приятель!

Они громко хлопнули дверью, звук их шагов замер в отдалении. Пэтти раскачивалась взад-вперед, охваченная чем-то вроде истерики, засунув в рот один конец простыни, чтобы не смеяться громко. Вор клацал зубами.

– Господи! – выдохнул он. – Вам может и смешно, мисс. А для меня это тюрьма.

Пэтти прекратила истерику и с презрением воззрилась на него.

– Мне бы это грозило отчислением, или, во всяком случае, чем-то крайне неприятным. Но это не повод, чтобы сдавали нервы. Ты симпатичный вор! Держись и будь молодцом!

Он вытер пот со лба, удалив очередную порцию сахарной глазури.

– Должно быть, ты форменный дилетант, если залез в такой дом, – заметила она презрительно. – Ты что не знаешь, что серебро – это посуда, покрытая тонким слоем серебра?

– Я ничего об этом не знал, – угрюмо сказал он. – Я увидал, что над односкатной крышей открыто окно, и влез. Я был голоден и искал, чего бы съесть. Со вчерашнего утра у меня во рту не было ни крошки.

Пэтти нащупала пол рядом с собой.

– Поешь торт.

Мужчина отодвинулся, почувствовав, что в него чем-то ткнули.

– Ч-что это? – спросил он, едва переводя дыхание.

Он нервничал, словно мышь в клетке.

– Лимонный торт. Он немного помят, но есть можно. Единственное, что с ним не так, это то, что он лишился своей меренговой верхушки, которая, по большей части, перекочевала на твою голову. Остальная меренга досталась мне, полу в прачечной, постели Эвалины Смит и бельевому желобу.

– А! – шепнул он с явным облегчением и в четвертый раз вытер рукой волосы. – Я недоумевал, что это за дурацкое вещество.

– Но лимонная часть не пострадала, – проговорила она убедительно. – Ты можешь ее съесть. По-моему, очень сытно.

Он взял торт и набросился на него с энтузиазмом, который подтверждал истинность его слов относительно вчерашнего завтрака.

Пэтти наблюдала за ним, в то время как врожденная любознательность боролась в ней с приобретенной вежливостью. Победила любознательность.

– Ты не против рассказать мне, как ты стал вором? Из тебя вышел такой неудачник, что мне кажется, ты мог бы выбрать практически любую другую профессию.

Он изложил свою историю между укусами очередного куска. Тому, кто имеет больше опыта в полицейских досье, его рассказ показался бы малость сомнительным, но у него было честное лицо и голубые глаза, так что ей и в голову не пришло сомневаться в его словах. Вор начал хмуро рассказывать, – до сих пор ему никто еще не верил, и он не рассчитывал, что поверит она. Ему хотелось придумать нечто более правдоподобное, но он не обладал воображением, которое позволило бы излагать убедительную ложь. Поэтому он, как водится, сбивчиво рассказал правду.

Пэтти слушала с напряженным вниманием. Благодаря лимонному торту его рассказ бывал довольно невнятным, а его словарный запас не всегда совпадал с ее собственным, и, тем не менее, ей удалось уловить его суть.

По правде говоря, он был садовником. В доме, в котором он работал последний раз, он спал на чердаке, потому что джентльмен, он часто бывал в отъездах, а леди, она боялась, когда в доме не было мужчины. А газопроводчик, которого он всегда считал своим другом, принес однажды вечером пива, напоил его и забрал ключ от черного хода. И пока он (садовник) спал без задних ног в детской песочнице, под яблоней на заднем дворе, газопроводчик проник в дом и украл пальто, серебряный кофейник, коробку сигар, бутылку виски и два зонтика. И это «повесили» на него (садовника), и его упрятали в тюрьму на два года. А когда он вышел, никто не давал ему работу.

– И Вы не сможете заставить меня поверить, – прибавил он горько, – что в то пиво не было что-то подмешано!

– О, но с твоей стороны ужасно было напиться! – ошеломленно молвила Пэтти.

– Это произошло случайно, – стоял он на своем.

– Если ты уверен, что никогда больше этого не сделаешь, – сказала она, – я найду тебе работу. Но ты должен дать честное слово джентльмена. Понимаешь, я не могу рекомендовать алкоголика.

Мужчина устало ухмыльнулся.

– Думаю, Вы не найдете того, кто захочет держать бывшего заключенного.

– О, напротив! Я как раз знаю такого человека. Он мой друг, и ему нравятся бывшие заключенные. Он сознает, что только по счастью стал не осужденным, а миллионером. Он всегда дает человеку шанс начать заново. Раньше у него служил убийца, который присматривал за его теплицами, и скотокрад, который доил коров. Я уверена, что ты ему понравишься. Пойдем со мной, я напишу тебе рекомендательное письмо.

Обмотавшись своими простынями, Пэтти приготовилась лезть обратно.

– Что Вы делаете? – быстро спросил он. – Вы же не собираетесь меня сдать?

– А что, похоже? – Она оглядела его с пренебрежением. – Как я могу тебя сдать без того, чтобы заодно не сдать саму себя?

Такая логика пришлась ему по душе, и он смиренно пополз за ней на четвереньках. Она приблизилась к двери прачечной и внимательно прислушалась, – поиски продолжались в других помещениях. Она прошла по коридору, поднялась на один лестничный марш и прошмыгнула в пустующий класс для дошколят.

– Здесь мы в безопасности, – шепнула она. – Они его уже обыскали.

Она огляделась в поисках письменных принадлежностей. Чернильницы не оказалось, но она обнаружила красный карандаш и вырвала лист бумаги из тетрадки. «Честность – лучшая политика», было написано вверху листа беглым почерком.

Она помешкала, держа наготове карандаш.

– Если я найду тебе хорошую работу по уходу за луком, орхидеями и прочим, ты обещаешь больше никогда не пить пиво?

– Конечно, – согласился он, впрочем, без особого энтузиазма.

В его глазах мелькнул тревожный блеск. В его прошлой жизни не случалось ничего похожего на нынешнее приключение, и он стал подозревать, что это засада.

– Иначе, – произнесла Пэтти, – мне будет ужасно неловко, если ты и вправду напьешься. Я ни за что больше не решусь рекомендовать вора.

При свете луны она написала записку, облокотившись на наружный подоконник, и прочитала ее вслух:

Она вложила записку в большой конверт из манильской бумаги, в котором раньше находились плетеные циновки, и адресовала его Сайласу Уэзерби, эсквайру. Мужчина робко взял его. Похоже, он думал, что тот может выстрелить.

– В чем дело? – промолвила Пэтти. – Ты его боишься?

– Вы уверены, – спросил он подозрительно, – что Сайлас Уэзерби – не полицейский?

– Он железнодорожный магнат.

– А! – Вор, казалось, успокоился.

Пэтти отперла окно, но приостановилась, чтобы произнести последнее моральное наставление.

– Я даю тебе шанс начать заново. Если ты рискнешь и представишь это письмо, то получишь работу. Если же ты трус и не посмеешь его показать, то можешь тогда оставаться вором до конца своих дней, мне-то что. И каким ужасно жалким ты будешь!

Она открыла окно и приглашающим жестом показала на улицу.

– До свидания, мисс, – сказал он.

– До свидания, – дружески попрощалась Пэтти. – И удачи!

Наполовину высунувшись, он приостановился и переспросил напоследок.

– Вы уверены, что это надежный адрес, мисс? Вы не готовите мне какой-нибудь ловушки?

– Это надежный адрес. – Пообещала она. – Я не готовлю тебе никакой ловушки.

Пэтти прокралась через черный ход вверх по лестнице и, сделав широкий крюк, обошла стороной взволнованное сборище, по-прежнему толпившееся в Восточном Крыле. Галдеж возобновился, поскольку Эвалина Смит обнаружила на полу своей комнаты гаечный ключ. Он был продемонстрирован саркастически настроенному Мартину в качестве неопровержимого доказательства того, что вор был здесь.

– Это же мой собственный ключ! – воскликнул он, раскрыв глаза от изумления. – Ну, и как вам нравится его наглость?

Пэтти торопливо разделась и влезла в кимоно. Сонно протирая глаза, она присоединилась к собравшимся в холле.

– Что случилось? – спросила она, щурясь от света. – Здесь был пожар?

Ее вопрос был встречен дружным смехом.

– Здесь был вор! – сказала Конни, показывая гаечный ключ.

– Ах, отчего вы меня не разбудили? – завопила Пэтти. – Я всю жизнь мечтала увидеть вора.

Две недели спустя верхом на лошади прибыл грум с любезным посланием для Вдовушки.

Мистер Уэзерби выражал свое почтение миссис Трент и мечтал доставить удовольствие юным леди из выпускного класса осмотром его художественной галереи, в будущую пятницу, в четыре часа пополудни.

Вдовушка недоумевала, как выгодно использовать эту безвозмездную любезность ее недружественного до сих пор соседа. Немного поразмыслив, она решила пойти ему навстречу, и грум поскакал обратно с одинаково вежливым письмом о принятии приглашения.

В будущую пятницу, когда школьный «катафалк» завернул к воротам Уэзерби-холла, в галерее стоял хозяин и приветствовал своих гостей. Если в том, как он поздоровался с Пэтти, было немного больше empressement,[35] нежели когда он поприветствовал ее подруг, то Вдовушка этого не заметила.

Он показал себя исключительно внимательным хозяином. Он лично водил их по галерее и показал знаменитого Боттичелли. За маленькими столиками, расставленными на западной террасе, подали чай. Каждая девочка обнаружила у своей тарелки гардению и серебряную bonbonnière[36] с монограммой Святой Урсулы на крышке. После чая хозяин предложил посетить итальянский сад. Они гуляли не спеша по тропинкам, и Пэтти оказалась позади него и Вдовушки. Он обращался к миссис Трент, но иногда бросал на Пэтти веселые взгляды. Они повернули за угол мраморного павильона и наткнулись на фонтан и садовника, поглощенного бордюром из адиантума стоповидного.

– У меня замечательный новый садовник швед, – мимоходом заметил мистер Уэзерби Вдовушке. – Этот человек – гений в том, что касается выращивания растений. Он пришел по высочайшей рекомендации. Оскар! – позвал он. – Принеси дамам немного тюльпанов.

Человек выронил лейку и подошел, держа в руке шляпу. Это был златокудрый, голубоглазый юноша с искренней улыбкой. Он преподнес цветы вначале старшей даме, затем Пэтти. Когда он поймал ее заинтересованный взгляд, в его глазах вдруг промелькнуло понимание. Сегодня ее одежда и макияж настолько отличались от того, как она выглядела во время их первой встречи, что сразу узнать ее было не возможно.

Пэтти отстала, чтобы взять цветы, остальные пошли дальше.

– Я должен поблагодарить Вас, мисс, – произнес он с благодарностью, – за самую чудесную работу в своей жизни. Она что надо!

– Теперь ты знаешь, – рассмеялась Пэтти, – что я не расставляла тебе никакой ловушки?