Фаворитки короля Августа II

Ночной праздник в Голландском дворце по случаю свадьбы кронпринца, 1719

I

Август II курфюрст Саксонский. Его отличительные свойства и общая характеристика. 354 человека детей и 700 жен. Иоганн Георг II курфюрст Саксонский, дед короля Августа II. Саксонское дворянство времени Георга II. Жизнь при Дворе.

Август II был первым Польским королем из Саксонского дома. Он вступил на престол 24 лет отроду и правил страной в течение 36 лет с 1697 г. по 1733 г. Согласно описаниям его современников, это был человек, одаренный ненасытной чувственностью, необыкновенной жизнерадостностью и поистине богатырской силой. Все это были его особенные, отличительные свойства, вскоре сделавшие его в своем роде европейской знаменитостью.

Кроме того, он имел большое пристрастие к блеску и роскоши. Его Двор был самым блестящим во всей Германии, а празднества, устраиваемые им в Дрездене и Варшаве, приводили в восторг всех любителей удовольствий.

С ранних лет Август любил упражняться в верховой езде, фехтовании, стрельбе, танцах, борьбе, управлении шестеркой лошадей, игре в мяч и прочих рыцарских забавах того времени и с удовольствием занимался спортом всю свою последующую жизнь. Он имел очень стройную фигуру и весьма представительную внешность.

Он обладал разносторонним, быстро схватывающим умом и рано выделился из окружающей среды. Август стремился к тонкому и широкому образованию. Он первый из саксонских принцев освободился от немецкого наследственного недостатка — неподвижности — и почувствовал потребность в более утонченных духовных наслаждениях, кроме бражничанья и охоты, хотя и ими увлекался очень сильно. Красота сделалась его божеством, к ней он устремился с бурной страстностью пылкой юношеской силы. Она, конечно, завела его далеко.

Она завела его очень, очень далеко… Ни Людовик XIV, ни Людовик XV, никто из современных ему государей не могут похвалиться таким обширным списком красавиц, подаривших им сердце, как он. Маркграфиня Байрейтская, сестра Фридриха Великого Прусского, в своих мемуарах совершенно серьезно утверждает, что у саксонского короля было 354 человека детей, а один французский профессор приписывает ему 700 жен. Таким образом, в этом отношении он почти сравнялся с мудрым царем Соломоном.

Что касается его силы, то можно сказать, что она была изумительна: он ломал подковы, сплющивал серебряные кубки и тарелки и даже сжимал и свертывал в руках, как бумагу, крепкий талер. В нюренбергском цейхгаузе показывали ядро весом в 450 фунтов, которое он поднимал одной рукой, четверо самых сильных рабочих с трудом приподнимали его на 1 дюйм. Рисуя так его львиную силу, говорили, что он пил в молодости львиное молоко. За такую силу его именовали саксонским Геркулесом и Самсоном и прозвали «Сильный».

Чрезвычайная любовь к роскоши и необыкновенная чувственность Августа II, нужно полагать, не восприняты им со стороны, а присущи ему от рождения и, вероятно, унаследованы им — первая от его деда Иоганна Георга II, а вторая от отца Иоганна Георга III, курфюрстов Саксонских.

Иоганн Георг II, дед Августа И, правил страною с 1656 по 1680 гг. В его время при саксонском Дворе царило невиданное дотоле великолепие. С ним при Дворе начинается как бы новая эра. Он выписывает из-за границы учителей: языков и танцев — из Франции, певцов и музыкантов — из Италии. С половины XVII столетия устанавливается обычай посылать в Париж, этот «светоч мира», сыновей немецкого дворянства для приобретения изящных манер и умения держать себя в светском обществе: это было необходимо для успеха при немецких Дворах. Дворянство немецкое, подобно французской знати, стало собираться при Дворе и несло придворную службу.

Французский путешественник, посетивший в 1669 г. дрезденский Двор, так описывает свои впечатления: «Двор курфюрста Саксонского один из самых блестящих и великолепных в Европе, здесь царят роскошь и любезность, и так как в Саксонии нет ни одного дворянина, не побывавшего за границей, то вполне понятно, что в Дрездене встречаешь только благовоспитанных людей, ведущих приятный образ жизни. Все саксонское дворянство очень любезно, и вы не найдете ни одного отца, который, обладая большими средствами, не приложил бы всех стараний, чтобы хорошо воспитать своих детей, дать им высшее образование и возможность побывать за границей и в особенности во Франции. Таким образом, саксонский Двор состоит преимущественно из прекрасно образованных людей. Саксонское дворянство одно из древнейших и особенно заботится о поддержании чистоты своей крови: дворянин скорее откажется от самой выгодной невесты, чем согласится на неравный брак и женится на девушке, не имеющей шестнадцати предков с отцовской и материнской стороны. Благодаря этому в Саксонии многие дворяне находятся в стеснительном положении и с большим трудом поддерживают тот образ жизни, который соответствует их достоинству».

Иоганн Георг II был женат на Байрейтской принцессе Магдалине Сибилле. По вступлении на престол он окружил себя блестящим придворным штатом, учредил придворные должности обер-гофмаршалов, обер-камергеров, обер-шталмейстеров, обер-егермейстеров, обер-мундшенков и т. д. Такой же штат состоял и при супруге курфюрста, при кронпринце Иоганне Георге III и его супруге принцессе Анне Софии и их детях Иоганне Георге IV и младшем сыне Августе.

Его единственная дочь Эрдмута София была одной из самых красивых немецких принцесс, и австрийский император Леопольд рассчитывал получить ее руку, но она была выдана замуж в Байрейт. В ранние годы принцесса была чрезвычайно несдержанна. Когда ей минуло десять лет, к ней приставили учителя — француза Этьена де Руй, которого она почему-то не терпела и всячески старалась отравлять ему жизнь: строила гримасы, толкала его ногами, плевала на него и осыпала всевозможной бранью. Бедный француз был олицетворением терпения и безропотно сносил все ее выходки, только жаловался матери в дошедшем до нас письме на свою маленькую ученицу, постоянно называвшую его «медведем», «лентяем», «дураком» и «гадким ослом».

При саксонском Дворе было много иностранцев, иногда делавших себе хорошую карьеру. Например, несколько итальянцев, состоявших первоначально певцами в капелле, были приняты на придворную службу и доходили даже до звания камер-юнкеров и камергеров. В числе их находился кастрат-певец синьор Бартоломео де Сорлизи, пользовавшийся особенным расположением курфюрста. Он был состоятельным человеком и получил дворянство.

Поднялся большой переполох, когда этот певец надумал жениться. Его избранницей была фрейлейн Лихтвер, однако, все духовенство воспротивилось такому браку, находя его, по крайней мере, странным. Начались длительные переговоры, обращались за советом к самым ученым людям, к нескольким университетам в Йену, Гисен, Страсбург, Грейфсвальд, Кенигсберг. Но ученые никак не могли прийти ни к какому соглашению и совершенно расходились во мнениях. Тогда курфюрст произнес свое властное слово. Сорлизи обещал построить лютеранскую церковь, а курфюрст признал брак своего любимца возможным и особым приказом повелел совершить обряд венчания. Таким образом кастрат сделался законным супругом…

Великолепие саксонского Двора проявлялось при каждом удобном случае. Иоганн Георг всюду выступал в ореоле блеска и роскоши. При избрании императора Леопольда во Франкфурте-на-Майне французский посланник граф де Грамон восхищался саксонским курфюрстом, выделявшимся среди остальных государей, и его свитой, состоявшей из стройных, хорошо вооруженных дворян верхом на прекрасных лошадях.

Здесь, во Франкфурте, был дан пир при совершенно исключительной обстановке. За столом просидели с полудня до девяти часов вечера при беспрерывных тостах, сопровождавшихся громом литавр и труб, всего было провозглашено не менее трех тысяч тостов; потом укрепили столы подпорками, и все курфюрсты танцевали на столах, а хромой маршал Грамон впереди всех. Все гости были пьяны. С этих пор курфюрст Саксонский и маршал сделались закадычными друзьями.

В особенности любил Иоганн Георг великолепие придворных празднеств. Так же, как впоследствии и Август Сильный, он замечательно умел изобретать всевозможные увеселения, изощряясь в этом еще при жизни своего отца.

По-прежнему с увлечением предавались любимому занятию знати — охоте; за двадцать лет было убито около ста тысяч диких зверей, в том числе две тысячи волков и двести медведей, в то время еще водившихся в Германии в большом количестве.

Кроме травли кабанов, оленей, волчьих и медвежьих облав на дворе замка и в лесах, стрельбы в цель, пешей борьбы и каруселей днем и ночью при свете факелов, кроме костюмированных балов и маскарадов все чаще начали устраиваться блестящие фейерверки, раньше происходившие только в особо торжественных случаях, катанья на лодках по Эльбе, мифологические, частью римские, частью средневековые, процессии и балет; потом вошли в обычай гостиницы, где курфюрст с супругой изображали хозяев, а их свита представляла слуг и служанок; деревенские свадьбы, где принцы и принцессы разыгрывали роли деревенского парня, его невесты, сельского судьи и т. д., и блестящие катанья на санях. «Катанья на санях при дрезденском Дворе, — рассказывает очевидец, — отличались истинно царской роскошью. Некоторые сани при несметном количестве серебряных колокольчиков, обвешивающих лошадей, стоят до тысячи талеров. Сани сделаны из самого разнообразного материала и в виде самых разнообразных фигур: триумфальных колесниц, раковин, сирен, дельфинов, львов и орлов, вырезанных необыкновенно искусно. Золото и серебро блестят со всех сторон, а так как катанья обыкновенно устраиваются вечером, при свете факелов, то зрелище производит впечатление еще большего великолепия. Каждый кавалер везет даму, случается, вовсе не желательную, потому что иногда пары составляются по жребию. По улицам и площадям Дрездена проносится поезд из пятидесяти — шестидесяти саней в сопровождении факелов, придающих картине особенную красоту».

Но наибольшей достопримечательностью придворных увеселений были комедии и оперы, окончательно вошедшие в обычай именно при Иоганне Георге II. Представления происходили в знаменитом исполинском зале дрезденского замка. Зал этот имел сто аршин в длину, двадцать три аршина в ширину и семнадцать аршин в высоту. В торжественных случаях здесь происходили пиры и балы. На потолке красовались позолоченные звезды, пол и колонны, поддерживавшие потолок, были из мрамора. Семь больших серебряных люстр, каждая по 3–4 пуда весом, освещали громадный зал.

В одном из таких представлений принимал участие молодой принц Фридрих Август, впоследствии Август Сильный. На карнавале 1677 г. при Дворе была разыграна комедия под названием «Сиятельный садовник с машинами». В ней принимали участие оба маленьких принца. Старший внук курфюрста, впоследствии Иоганн Георг IV, играл садовника, а его брат — в то время семилетний мальчик — слугу садовника, это была роль «арлекина».

При Иоганне Георге II был выстроен в Дрездене первый оперный театр, вмещавший две тысячи зрителей. Капелла курфюрста считалась одной из лучших не только в Германии, но и во всей Европе. Она состояла по большей части из итальянцев, основавших на Эльбе самостоятельную маленькую колонию вместе с французскими скрипачами, местными горными певцами, волынщиками и свирельщиками.

Неудивительно, что при такой роскоши возникли новые моды в одежде, в домашнем быту, в предметах обихода — во всем общественном укладе. Появились великолепные бархатные, с золотым и серебряным шитьем придворные платья и ливреи, Двор выезжал в экипажах, обитых внутри бархатом, отделанных золотом и серебром.

Придворные, министры и советники курфюрста подражали ему в роскоши одежд своих и своих слуг. И в народ, постепенно оправлявшийся от тяжелых бедствий тридцатилетней войны, проникла роскошь Двора, вернее, воскресла — и с удвоенной силой, появившись еще во время войны. Когда лейпцигцы укрылись после Брейтенфельдской битвы в 1631 г. в крепости Дрездена, супруга курфюрста писала мужу своему Иоганну Георгу I:

«Я не вижу улучшения в бежавших сюда лейпцигских женщинах, они только распространяют в Дрездене еще большее тщеславие и роскошь в одежде… В питейных домах идет такое пение, музыка и танцы, что невозможно описать — хуже, чем в Содоме. Оружейный мастер пять дней справлял свадьбу, с субботы до среды. Его дочери так важны, что не приходили, а приезжали на свадьбу. До полночи так гудели трубы, что нельзя передать».

И земские чины жаловались на роскошь, проникшую во все сословия. «Очевидно и бесспорно, — говорили они, — всякая богобоязненность, добронравие и скромность находятся в пренебрежении; взамен того распространяется легкомысленная роскошь, особенно в одежде как мужчин, так и женщин, благодаря новым заграничным модам, украшению множеством разноцветных лент платья, рубашек, панталон, плащей, носимых через руку, обнажению шей женщинами, дорогим материям не по средствам; какое тщеславие, кичливость и расточительность проявляются на свадьбах, крестинах, похоронах и пирушках!»

Почтенные земские чины сетуют дальше, что «люди, которым это вовсе не подобает, обзавелись дорогими ливреями и княжескими экипажами, ни один сапожник или портной не желает больше приходить на свадьбу, он должен непременно приехать в экипаже».

В приказе о катаньи на санях, изданном в это время, находились подробные указания, кто имеет право ездить с колокольчиками и кто нет, кто может кататься парой, кто одиночкой и кто вовсе не смеет кататься.

Совершенно новой модой, возникшей во Франции и распространившейся по всей Германии, в том числе и в Саксонии, были парики. Долгое время духовенство успешно боролось с «противохристианской модой». Ее так же усердно громили с кафедр, как раньше громили шаровары и бритье бороды.

До нас дошла любопытная речь проповедника в Вернигороде о дьявольских париках. В виде укоризны он избрал изречение Христа: «Все волосы на главе вашей сочтены».

Проповедь была отпечатана на восьми листах и распадалась на следующие четыре раздела:

I. О происхождении волос, природе, свойствах и естественных случайностях.

II. О правильном пользовании человеческими волосами.

III. О напоминаниях, увещаниях, предостережениях и утешениях по поводу волос.

IV. Как следует за ними по-христиански ухаживать и с ними обращаться.

Дальнейшее объяснение этих великолепных четырех разделов кажется излишним. Одно лишь достоверно известно, что красноречие ретивого проповедника пропало даром.

Пошлина на парики, введенная в Саксонии, также совершенно не достигла цели. Все знатные лица непременно стремились к тому, чтобы показаться в красиво напудренном парике. Но среднему классу пока было строго воспрещено носить новый французский головной убор.

Духовенство, громившее раньше «дьявольское изобретение», вскоре само последовало новой моде. Как только католическая церковь раз навсегда запретила своим служителям ношение париков, лютеранское духовенство в Саксонии сейчас же поспешило их надеть, и только потому, что запрет исходил от католиков.

Во всех остальных отношениях курфюрст Иоганн Георг II был добродушным государем, охотно подчинявшимся, подобно своему отцу, влиянию придворных проповедников. К счастью, оба его духовника были действительно набожными, достойными людьми. Какие отношения существовали между Георгом и его духовниками, рисует следующий случай.

Курфюрст как-то заметил после обедни одному из проповедников, что ему слишком сильно намылили голову. Последний смело ответил: «Очень жаль, ваше высочество, что я намылил только голову».

Иоганн Георг скончался в 1680 г., в годовщину последней чумы, пережитой Саксонией. Подобно всем своим предкам, он погребен в соборе Фрейберг.

И как будто после смерти он все еще желал показать всю роскошь своего Двора. Торжественная похоронная процессия длилась три часа.

II

Родители и родственники Августа II. «Саксонский Марс». Слабость старой курфюрстины. Два сына. Первая фаворитка. Неудачный брак. Отец наследного принца. Смерть метрессы. Кончина курфюрста.

Отец Августа II, курфюрст Иоганн Георг III Саксонский, был не только жизнерадостным, любившим пышность государем, особенно ценившим, кроме бранных утех, застольное веселье: он был также усердным поклонником прекрасного пола, и его многочисленные любовные приключения уже тогда занимали газеты. Он часто отсутствовал, совершая походы, путешествия или отправляясь на охоту, но когда возвращался в Дрезден, сейчас же распространялась молва о всевозможных похождениях «Саксонского Марса».

Он очень часто обедал и ужинал у своего любимца обер-гофмаршала фон Хаугвица, после чего лейб-пажу Пфлугу поручалось доставлять нежные послания.

Когда курфюрст находился вне границы Дрездена, эта приятная обязанность выпадала на долю обер-егермейстера Вольфа Дитриха фон Эрдмансдорфа: он играл роль вестника любви и получил прозвание «Ле Бель» — по имени известного камердинера Людовика XV, исполнявшего такую же должность при короле.

Супруга курфюрста Анна София, датская принцесса, не мешала его веселому времяпровождению; она жила самостоятельной жизнью за городом, окруженная своим Двором.

Курфюрст скончался в 1691 г. сорока пяти лет отроду, оставив после себя двух сыновей: принца Иоганна Георга IV и Фридриха Августа, впоследствии именуемого Августом II и названного «Сильным», занимавших престол последовательно один за другим. Анна София, пережившая супруга на двадцать шесть лет, поселилась после его смерти в Лихтенбурге близ Торгау и умерла только в 1717 г., когда страной правил ее второй сын Август Сильный.

Она пользовалась всеобщим уважением, хотя, говорят, обладала некоторой слабостью, отдавая дань Бахусу. По крайней мере, вскоре после ее смерти герцогиня Орлеанская, супруга регента Франции, писала: «Я часто слышала про старую саксонскую курфюрстину, что она напивалась до бесчувствия!..»

Иоганн Георг IV мало чем отличался от отца. Он родился в 1668 г. и вступил на престол 23 лет отроду. Его брак с вдовствующей маркграфиней Бранденбург-Анспахской, урожденной принцессой Эйзенахской, был неособенно удачен. Принцесса была очень хороша собой, но на шесть лет старше своего мужа. Кроме того, между супругами стояла женщина, нарушавшая их согласие — Сибилла фон Нейтшюц, снискавшая себе печальную известность.

Сибилла родилась в 1675 г. и была дочерью некоего Рудольфа Нейтшюца, дослужившегося, благодаря «способностям» жены, до чина полковника. Суеверная, но ловкая мать с раннего детства развила в дочери кокетство, стремясь подражать излюбленному примеру французских нравов. По-видимому, Сибилла с юных лет была мало знакома с женской добродетелью.

Иоганн Георг IV познакомился с ней еще будучи принцем, когда ей было 14 лет, и сейчас же пламенно в нее влюбился. Мать была очень польщена ухаживанием такого кавалера и охотно приняла на себя роль сводницы: сама внушала дочери ответы на письма, получаемые ею от принца, наконец сама дала ему окончательный ответ и привела дочь к нему в замок. Иоганн Георг как-то раз высказал своей возлюбленной: «Билльхен, наша любовь не зашла бы так далеко, не будь твоей матери: она способна убедить в чем угодно!..»

Вступив на престол после смерти отца, Иоганн Георг сейчас же объявил фрейлейн фон Нейтшюц своей возлюбленной. Но отдаваясь безмятежно наслаждению и не заботясь о будущем, он не принял в расчет честолюбивой матери Сибиллы, ослепленной примером госпожи де Ментенон и мечтавшей о том же для своей дочери.

Камеристка Сибиллы рассказывает: «Когда графиня почувствовала себя беременной, курфюрст, почесав себе голову, сказал, что придется ребенка воспитывать тайно, но генеральша (мать Сибиллы) возразила, что не отдаст ребенка в чужие руки, курфюрст должен поступить, как французский король. Генеральша сказала графине: «Курфюрст должен на тебе жениться, скажи ему это, он должен исполнять все твои желания».

Достойная мать проводила вечером дочь в замок и оставила ее там, даже, по ее собственным словам, села у постели, где лежали ее дочь с курфюрстом, и «благословила чету».

Фрейлейн фон Нейтшюц была первой официальной фавориткой в Дрездене, и поэтому за ней вскоре установилась весьма недвусмысленная известность. Вся история получила большую огласку и вызвала общее неудовольствие. Возмущение общества высказывалось в сатирах и памфлетах и не могло не обратить на себя внимание Двора.

Действительно, курфюрст как будто опомнился и решил расстаться со своей «Билльхен», назначив ей ежегодную пенсию в четыре тысячи талеров. Все поверили в искренность его намерений, когда он уехал в Берлин и там обручился с маркграфиней Бранденбург-Анспахской.

Однако, перемена длилась очень недолго. Едва успев вернуться и увидеться с Сибиллой, курфюрст снова оказался под властью ее чар.

Свадьба должна была состояться в Торгау. Жених выехал навстречу своей невесте в Лейпциг, но захватил с собой и Сибиллу. Если верить дошедшему до нас рассказу, встреча жениха с невестой была очень обидная для будущей саксонской курфюрстины.

В Лейпциге Иоганн Георг ожидал принцессу, стоя у окна рядом с фрейлейн фон Нейтшюц. Увидев невесту, он сказал:

— Вы с ума сошли, нарядившись в такую жару в бархатное платье!

Потом повернулся к ней спиной и продолжил разговор с фрейлейн фон Нейтшюц.

Бракосочетание совершилось очень тихо, не было никаких празднеств, обычных в таких случаях, даже не было медалей в память торжества…

Молодая курфюрстина, обладавшая, как говорят, большим умом и прекрасным сердцем, приложила все усилия, чтобы покорить сердце своего супруга. Она была приветлива, терпелива, предупредительна, но все ее старания пропали даром, ей не удалось избавить курфюрста от властного влияния его возлюбленной.

Горе невестки тронуло рыцарское сердце принца Фридриха Августа. Он старался ее утешить и обещал переговорить со старшим братом. Но потерпел полную неудачу. В самом начале разговора он встретил резкий отпор: пусть он заботится о собственных делах и не вмешивается в чужие.

— Если бы ваша милость были женаты, — сказал Иоганн Георг IV младшему брату, — я предоставил бы вам ладить с женой, как вам заблагорассудится, поэтому прошу оставить в покое мои семейные дела!

— Я не позволяю себе лишнего, — возразил Фридрих Август, — мною руководит только забота о вашей чести, когда я указываю вам, как дурно отражаются на вашей репутации оскорбления, наносимые вами вашей прелестной супруге ради ее недостойной соперницы. Я не намерен предписывать вам закон, и мне было бы больно, если бы когда-нибудь пришлось нарушить должное уважение к вам; но все-таки я считаю себя вправе сказать, что по своему рождению, красоте и добродетелям ваша супруга вполне достойна вашей любви.

Курфюрст страшно разгорячился во время спора. По-видимому, Сибилла уже раньше возбудила в нем подозрение, что брат находится в тайном соглашении с его женой. Гневно взглянув на принца, он воскликнул угрожающим голосом:

— Я угадываю ваше расположение к моей недостойной жене, но я сумею справиться с вами обоими.

С этими словами, не помня себя от раздражения, он бросился в комнату супруги, чтобы излить на нее свою ярость. Он ворвался к жене с обнаженной шпагой, и трудно сказать, чем бы кончилось дело, если бы Фридрих Август не последовал за ним. Он знал своего старшего брата и не ждал ничего хорошего. Действительно, он поспел вовремя, чтобы не дать совершиться преступлению. Обезоружил курфюрста, вырвав из рук шпагу.

— Нет, — воскликнул он, — никто не посмеет сказать, что курфюрст Саксонский убил собственную жену!

Но видя, что брат не успокаивается и хочет броситься на свою супругу, чтобы задушить ее руками, он прибегнул к последнему и единственному средству, остававшемуся в его распоряжении: обладая богатырской силой, он схватил курфюрста в охапку и отнес в его комнату.

Курфюрст, не ожидая такого исхода, был вне себя и на словах постарался излить свою бессильную злобу. Но принц сохранил полную невозмутимость и удалился, только убедившись, что вспышка миновала и брат его до известной степени успокоился.

Уверившись, что невестке не грозит больше опасность, он покинул курфюрста и сейчас же отправился к фрейлейн фон Нейтшюц. Он застал ее вместе с матерью.

— Я очень рад, что застал вас вместе, — объявил он им с презрительным видом, — мне надо сообщить вам вещь, касающуюся вас обеих. Курфюрст только что доказал, до какой низости вы его доводите. Уважение, питаемое к нему, лишает меня возможности отплатить за это ему самому, и, кроме того, я уверен, что он со временем заметит расставленную вами для него ловушку и сам накажет вас за то, что злоупотребляете его доверием. Но я воспрепятствую ему быть несправедливым, отниму у вас предлог клеветать на добродетель супруги курфюрста. Поэтому я решил уехать отсюда. Но помните: хотя я удаляюсь, но буду зорко наблюдать за вашими поступками и в свое время усмирю вас. Предупреждаю, чтобы вы не касались больше курфюрстины. Требую, чтобы она спокойно пользовалась принадлежащими ей правами. Если брат настолько забудется и позволит себе оскорбить ее в мое отсутствие, за это ответите вы, и месть за насилие падет на ваши головы. Вы меня знаете, — угрожающе добавил он, — и можете быть уверены, что я сдержу свое слово.

Не ожидая ответа, принц отправился домой, где приказал все приготовить к отъезду.

Узнав о намерениях брата, курфюрст старался всеми силами отговорить его от принятого решения. Он успел одуматься и понять, что принц был вполне прав, вступив в защиту своей невестки. Но Фридрих Август оставался непреклонным и высказал желание отправиться путешествовать. Иоганну Георгу пришлось согласиться, и он обставил отъезд брата с роскошью, подобающей ему как кронпринцу и возможному наследнику одного из самых крупных немецких княжеств.

Между тем в Дрездене все оставалось по-старому. Правда, курфюрст держался более сдержанно и относился к жене с должным уважением, но сердцем его по-прежнему владела возлюбленная Сибилла.

Через год после своего брака с вдовствующей маркграфиней Бранденбург-Анспахской курфюрст выхлопотал у императора германского для фрейлейн Нейтшюц пожалование в императорские графини. Он дал ей герб, на щите которого красовался саксонский герб с зубчатой короной. Но что всего замечательнее, он выдал ей письменное брачное свидетельство, где объявлял ее своей второй женой.

Новая графиня поселилась во дворце, обзавелась собственной свитой, и придворным чинам был отдан приказ доставлять графине все, что она пожелает. От курфюрста она получила в подарок замок Пильниц.

Но ей недолго пришлось радоваться своему счастью: двадцати лет она умерла от оспы.

Курфюрст был безутешен. Он не мог оторваться от бездыханного тела своей возлюбленной, снова и снова возвращался к нему и наконец впал в глубокое отчаяние. Оделся в черные одежды, приказал всему Двору облачиться в траур. В доме графини все стены были обтянуты черным сукном. На четвертые сутки на графиню надели роскошное красное бархатное платье с золотыми бантами и дорогими кружевами, а также дорогой кружевной чепец и богатые золотые украшения. На правой руке ее красовался браслет из волос курфюрста, рядом был положен портрет курфюрста, осыпанный бриллиантами, однако, под белый рукав, откуда он не был виден. Четыре следующие дня тело усопшей было выставлено на парадном катафалке, вокруг горели четыре свечи в высоких подсвечниках, при теле день и ночь дежурили два камер-юнкера и двенадцать трабантов с алебардами. Только на восьмой день состоялись похороны, обставленные истинной княжеской роскошью. Накануне погребения и в самый день похорон в церквах звонили во все колокола с одиннадцати до двенадцати часов. Все дрезденские горожане участвовали — под страхом наказания — в похоронном параде. В черных одеждах, с оружием, со знаменами в руках они стояли перед дворцом графини, на мосту, до церкви Софии, где тело должно было быть предано земле. Погребальная процессия тронулась в восемь часов вечера из дома графини через большую Фрауенгассе и Брюдергассе по направлению к церкви Софии при колокольном звоне, длившемся два часа. Путь освещали тысячи факелов, позади следовал Двор в шестидесяти каретах. Сам курфюрст и брат его, недавно вернувшийся из путешествия, ехали в золоченых парадных каретах шестерней. В церкви гроб с телом умершей был поставлен на катафалк, пропеты четыре молитвы и перед алтарем совершено отпевание. Затем тело было предано земле позади алтаря церкви Софии, 12 апреля в десять часов вечера.

Курфюрст Иоганн Георг IV погиб жертвой чрезмерной нежности к трупу своей возлюбленной. Он заразился от нее оспой, заболел и скончался через две недели после погребения графини, двадцати шести лет отроду. Он похоронен в Фрейберге и был последним здесь погребенным курфюрстом.

Новый курфюрст сдержал слово, данное им покойной Нейтшюц и ее матери перед отъездом за границу. Теперь месть его обрушилась на оставшуюся в живых старую Нейтшюц. После смерти брата он окружил ее дом стражей, подверг ее заключению и предал суду.

Она была присуждена к пыткам, которые выдержала с большой стойкостью. Впоследствии она старалась скрыть следы их на своих руках и поэтому всегда, говорят, носила перчатки. Когда гнев народный несколько остыл, процесс был прекращен: очевидно, Двор был слишком замешан в этой истории. Почтенная женщина умерла шестидесяти трех лет отроду в имении сына в Бауцене.

III

Король-волокита. Путешествие по Европе. Прекрасная маркиза. Опасное приключение. Месть обманутого мужа. Нападение убийц. Раненый принц. В Венеции. Новая любовь. Ночная поездка. Исчезновение на три дня. Неверная вдова. Побитый монах. Услужливый аббат. Рыцарский поступок. Возвращение в Германию.

После смерти Иоганна Георга IV на престол вступил Фридрих Август и для Саксонии началась новая эра — эпоха блеска и роскоши, до сих пор невиданных в Германии. Перед дрезденским Двором бледнели все остальные Дворы. Никто из государей так не любил радости жизни, как Фридрих Август: для него вся жизнь была сплошным праздником, и никто не был таким ревностным поклонником прекрасного пола, как он.

В окрестностях Майсена

Анна Софи-Христиана Эберхардине

Это был король-волокита.

Еще до вступления на престол Август объездил полмира, видел версальский Двор, его блеск, роскошь и разврат, познакомился со всеми развлечениями и увеселениями коронованных лиц. И не только присутствовал при них изумленным зрителем, но принимал самое деятельное участие.

В мае 1687 г. семнадцатилетним юношей он предпринял большое двухлетнее путешествие по всей Европе через Германию, Францию, Испанию, Португалию и Италию. Он путешествовал под именем графа фон Мейсена в сопровождении гофмейстера Христиана Августа фон Хакстхаузена, своего любимого пажа, графа Фицтума и духовника.

Через Франкфурт-на-Майне Август проехал в Париж, где прожил до сентября; в конце года после опасной болезни он прибыл в Мадрид, где провел месяц. Из Лиссабона он снова вернулся в Париж, где опять прожил полгода, затем посетил Лион, Турин, Геную, Милан, Венецию и Флоренцию.

Каких приключений не пережил во время путешествия молодой, пылкий красавец принц! Везде его встречали с распростертыми объятиями; он покорил все сердца своей природной любезностью и рыцарственностью. В особенности женские сердца! Его любовным похождениям нет числа, и не все заканчивались благополучно. Не раз его жизни грозила опасность, а в стране вина и песни он едва избежал кинжала наемных убийц.

Дело было в Мадриде, и рискованное приключение рисует всю отважность пылкого и влюбленного принца.

Представляясь испанскому королю Карлу и его супруге, он обратил внимание на необыкновенную красоту одной из придворных дам в свите королевы — то была маркиза Манцера. С этой минуты Август был поглощен одной заботой: как бы с ней познакомиться. Но это была трудная задача: молодую маркизу охраняли суровый ревнивый муж и бдительная мать.

Однако, принц не падал духом. Чем труднее ему было достичь своего идеала, тем сильнее разгоралось в нем желание. Прошло несколько дней, пока ему удалось снова увидеть маркизу. Король занемог и не выходил из своих покоев. Королева находилась безотлучно при нем, и молодая маркиза, состоя на дежурстве, не отлучалась из приемной.

Принц не терял между тем времени даром. Он узнал, что у маркизы была камеристка по имени Лора, пользовавшаяся ее большим доверием и хорошо знавшая цену деньгам.

На этом он основал свои расчеты. Ему удалось подкупить нищенствующего монаха, родом итальянца, а тому нетрудно было завязать знакомство с донной Лорой. Таким образом все желаемое доходило до сведения маркизы, заинтересовавшейся красивым чужеземцем.

Король поправился, на официальном приеме саксонский принц снова увидел в свите королевы властительницу своего сердца и с тайной радостью почувствовал на себе ее взгляд.

На следующий день на придворном балу, открытом королевой с саксонским принцем, влюбленному удалось приблизиться к молодой маркизе и с ней протанцевать. Но неосторожное слово, им сказанное, так рассердило ревнивого маркиза Манцера, что, пылая гневом, он запретил супруге танцевать с принцем. Маркизе пришлось покориться, и она провела весь вечер, сидя за креслом королевы.

Она боялась за себя и всеми силами старалась уклониться от чужестранца. Сначала под предлогом легкой болезни она перестала выходить и наконец запретила камеристке что-либо о нем рассказывать. Но донна Лора, будучи подкуплена щедрыми подарками принца, не сдавалась, впрочем, она хорошо знала сердце своей молодой госпожи.

Вскоре Август решился на второй шаг. Он написал письмо маркизе и поручил монаху передать его Лоре. Ловкая камеристка ни за что не соглашалась взять на себя роль посредницы, пока ее сердце не смягчил сверкающий бриллиант, показанный ей итальянцем.

Маркиза долго отказывалась прочесть письмо своего поклонника, но камеристка сумела возбудить в ней сострадание к «несчастному принцу», и она уступила. Лед был сломан. Дорогие подарки и золото осыпали донну Лору, помогавшую красавцу принцу достичь своей цели. Маркиза согласилась на свидание, и, пользуясь этим, Лора сейчас же известила принца, что он может явиться к ней в следующую полночь.

Получив такую весть, Август был вне себя от радости и немедленно приступил к приготовлениям: он выбрал особенное платье, а когда наступил условный час, закутался в плащ и в сопровождении Фицтума, всегда принимавшего участие в его ночных похождениях, отправился к указанной калитке в сад дворца Манцера.

Предстоявшее приключение требовало большой отважности. Прежде всего следовало опасаться подозрительной матери и ревнивого мужа. Если присутствие принца будет открыто, можно было ожидать чего угодно! А это так легко могло случиться. Маркиз и его теща жили в одном доме, и окна их спален выходили в сад. Разве можно предвидеть все возможные случайности, могущие испортить все дело?

Но принц не признавал опасностей. Не раздумывая, он пустился в опасное приключение.

Сначала все шло хорошо. Калитка была отворена, донна Лора его поджидала. Принц расстался со своим наперсником и последовал за камеристкой, проводившей его по узкой лестнице в комнату своей госпожи.

«Не стану описывать радости, пишет лукавый повествователь, — охватившей обоих влюбленных при свидании, не стану передавать их беседу. Первую легко себе представить, вторая же осталась тайной, никому не поведанной. По-видимому, время пролетело для них быстро, так как они провели вместе три часа. И хотя маркиза решила сказать принцу, что свидание больше не повторится, у нее не хватило сил исполнить свое намерение. Они условились о новой встрече и несколько раз беседовали таким образом».

Маркиз Манцера был некоторое время болен. Он не выходил из своей комнаты и не желал, чтобы его супруга спала там. Но именно это обстоятельство, столь для них благоприятное, привело к печальной развязке. Маркиза Манцера мучила бессонница, почти каждую ночь он вставал и гулял по галерее, выходившей в сад. В одну из таких бессонных ночей он, томясь от духоты, отворил окно, чтобы подышать свежим воздухом, и увидел при лунном свете, как мужчина в сопровождении женщины показался со стороны комнаты его супруги, прошел через сад и вышел в калитку. Маркиз дождался возвращения женщины и узнал в ней донну Лору. Но она была уже слишком пожилой женщиной, чтобы можно было заподозрить ее в любовном увлечении, поэтому маркиз сейчас же решил, что кравшийся мужчина был любовником его жены, и, вспомнив о неосторожных словах принца на балу, тут же подумал на него.

Маркиз воспылал гневом и замыслил жестокую месть. Но сначала ничем не выдал себя. Сделав вид, что его болезнь усилилась, он никого не допускал к себе. Только глубоко преданному камердинеру он открыл свою тайну, и оба решили, что принца Саксонского следует убить.

Слуга принял на себя все заботы и обещал подговорить трех надежных людей, которые без колебания уничтожат того, кто ночью попытается пробраться в сад через калитку.

Через два дня убийцы были наняты, и, когда наступила ночь, они притаились вместе с камердинером в саду. Им не пришлось долго ждать. Вскоре на улице показалась мужская фигура, плотно закутанная в плащ. Когда незнакомец отворил калитку, чтобы войти в сад, убийцы бросились на него и, прежде чем он успел приготовиться к обороне, нанесли ему несколько ударов.

Но принц — это был он — ни на минуту не потерял присутствия духа. Он сейчас же выхватил пистолет и выстрелил в голову одного из нападавших. Остальные отступили на минуту в замешательстве, а тем временем подоспел Фицтум, привлеченный звуком выстрела.

Началась ожесточенная борьба, из которой принц и его спутник вышли победителями. Еще один из убийц был застрелен, другой смертельно ранен, а последний поспешно обратился в бегство.

Принц, конечно, поспешил скрыться, увидев, что к калитке, услыхав шум борьбы, приближается ночной караул. Таким образом, вся история была раскрыта. Раненый пожелал исповедаться и в присутствии представителя правосудия сознался, что вместе с прочими был нанят маркизом Манцера убить Августа Саксонского.

Раны принца были неопасны. Его лейб-медик уверял, что он скоро совершенно поправится и будет вполне свободно двигаться, если согласится пролежать несколько дней в постели. Но Августа очень беспокоила судьба маркизы. Он совершенно справедливо подозревал, что Манцера хотел с ним расправиться, и был уверен, что его возлюбленной грозит беда.

Его опасения вскоре оправдались.

Манцера узнал в ту же ночь, что принц спасся от его мести и ему все известно. Но сознавая, что спасения нет и ему, маркиз решил доставить себе удовольствие. С кинжалом в одной руке и кубком с ядом в другой он вошел в комнату жены, где находилась также донна Лора. Обе женщины слышали выстрелы и шум борьбы на улице и, видя, что принца нет, сидели в смертельном ужасе.

По грозному виду маркиза они поняли, что погибли и пощады не будет. Манцера не стал ожидать их оправданий. Неверную камер-фрау он заколол на месте, а жене предоставил выбор между ядом и кинжалом. Несчастная маркиза предпочла яд и на его глазах выпила кубок.

Вскоре она умерла на руках матери.

Обманутый муж недолго пережил ее. В тот же день он заболел горячкой, унесшей его через несколько дней в могилу.

Любовное приключение, имевшее такой трагический конец, испортило саксонскому принцу пребывание в Мадриде. Август простился с Двором и через южную Францию отправился в Италию.

Он остановился в Венеции и среди шумной жизни города лагун, в обществе прекрасных венецианок скоро забыл свою несчастную любовь в столице Испании. Сенат республики назначил трех нобилей состоять при принце и показывать ему достопримечательности Венеции. Даже женщинам было разрешено надеть бриллианты и нарядиться в цветные платья во время пребывания августейшего гостя в стенах города. Вся знать стремилась оказать ему радушный прием, и балы, пиры, увеселительные поездки шли беспрерывной чередой.

И здесь у саксонского принца было много любовных приключений. Но не всегда ему удавалось достигать цели. Знатная венецианка, добродетельная синьора Монсениго сумела очень тонко дать ему отпор, к большому огорчению, Августу пришлось испытать, что не для всех он неотразим.

Но остальные дамы не были так суровы и старались его вознаградить за неудачу.

На первых же порах, в один прекрасный вечер, он загадочно исчез, и несколько дней о нем не было никакого слуха, так что саксонская свита начала сильно беспокоиться о своем принце.

Это было своеобразное и прелестное приключение, дошедшее до нас во всех подробностях.

Однажды при выходе из гондолы один из гондольеров подал ему записочку. Принц сейчас же понял, в чем дело, взял записку и прочел ее внизу на лестнице. В письме ему назначали свидание в полночь, только ставили условие, чтобы с ним не было спутников. Вместе с тем его извещали, что гондольер сообщит ему все подробности и подтвердит, что принца ждут вполне достойные его объятия. Принц любил такие приключения, кроме того, он старался теперь рассеять досаду на неудачу, постигшую его у синьоры Монсениго, поэтому он сейчас же принял приглашение и вполне доверился своему гондольеру, тем более что за его верность ему ручался один из самых знатных венецианских купцов. Полночь была недалеко, времени нельзя было терять, принц накинул плащ, захватил пару пистолетов и сел в гондолу, не зная, куда его повезут. Предоставив управление гондолой своему товарищу, гондольер подсел к принцу и сказал ему:

— Ваша светлость — прекрасный принц и, конечно, вы достойны такой же прекрасной возлюбленной. Я представлю вам даму самого знатного происхождения, не имеющую себе равных по красоте.

Принц рассмеялся на его слова и стал усердно допытываться, как зовут эту даму, как попала записка ему в руки и откуда он, гондольер, ее знает. Но последний совершенно не мог удовлетворить любопытство принца.

— Что касается имени дамы, — отвечал он, — мне запрещено его открывать, и ничто на свете не заставит меня выдать доверенную мне тайну. Записку мне передали сегодня утром в церкви, где я был у обедни. Ко мне подошла старуха, закутанная в большой платок, и, сделав мне знак, чтобы я следовал за ней, провела меня в глухую улицу, здесь она передала мне записку, переданную мною вам, и сказала, что вы понравились ее госпоже и она желала бы с вами увидеться. Я уговорился со старухой, что подвезу вас в полночь к окнам дома, где живет эта дама; она будет у окна и укрепит веревочную лестницу, которую я ей брошу. Вы взберетесь по лестнице, и старуха проведет вас в комнату своей госпожи. Когда вы подниметесь наверх, я уеду, в три часа утра я опять вернусь, вы спуститесь в гондолу по той же лестнице, и я отвезу вас домой.

Принцу очень понравился такой уговор, совершенный без его ведома, но выполнение его казалось несколько опасным. Ему вспомнился случай в Мадриде, и эта мысль настолько его смутила, что он несколько минут колебался, не вернуться ли домой. Гондольер заметил нерешительность принца, стал его уговаривать и уверять, что ему нечего бояться. Принц, не ведавший страха, чуть не рассердился на своего гондольера, заподозрившего его в трусости. Он отвечал, что не из-за боязни колеблется, а потому, что сомневается, стоит ли игра свеч. Гондольер поклялся, что ожидающая его дама самая красивая во всей Венеции. Приводимые им доводы наконец убедили принца, и не обладая от природы склонностью к упорству, он приказал везти себя в указанное место.

После многих поворотов гондола остановилась в узком канале. Все условия были соблюдены в точности, лестница была сейчас же брошена. Принц поднялся по ней и, влезая в окно, почувствовал, что его взяли за руки, и в то же время чей-то голос произнес:

— Не беспокойтесь, прекрасный синьор. Вы здесь в полной безопасности, следуйте за мной, вас ожидает счастье.

Он понял, что с ним говорит женщина. Она провела его через несколько темных комнат и наконец открыла дверь в обширный, великолепный, ярко освещенный зал. Отсюда он прошел в роскошно обставленный покой и наконец еще в комнату, не уступавшую по богатству убранства гостиной. Здесь его спутница попросила позволения оставить его ненадолго одного, чтобы пойти известить свою госпожу. Она исчезла, и сейчас же в комнату вошла дама, поразившая его своей красотой, благородством осанки и роскошью наряда. Он поклонился очень почтительно. Дама взяла его за руку, повела к дивану и пригласила сесть.

— Мой поступок, — сказала она, опустив глаза, — достаточно объясняет вам мои мысли. Но избавьте меня от обязанности сознаться в чувстве, которое я больше месяца старалась подавить. Пожалейте несчастную, готовую умереть со стыда от сделанного ею первого шага, но она, безусловно, погибла бы, если ей бы пришлось отказаться от удовольствия видеть вас.

Принц взял ее за руку, растроганно поцеловал, поблагодарив за доброту, уверял, что эта ночь будет одной из приятнейших в его жизни и что он считает себя самым счастливым человеком.

Действительно, в эту минуту он говорил вполне искренно, совершенно забыв о синьоре Монсениго ради неизвестной красавицы, очаровавшей его своей прелестью. Он не мог себе представить, каким образом не заметил ее во время своего пребывания в Венеции и как ему выпало такое счастье. Когда она могла в него влюбиться? Незнакомка объяснила ему эту загадку и рассказала свою жизнь. Родители выдали ее очень молодой и против воли за старого, дряхлого нобиля, продержавшего ее шесть лет в крайнем стеснении и полурабстве. Два месяца тому назад он умер и оставил ей большое состояние. Обычай требует, чтобы вдова в течение трех месяцев никуда не выходила. Вот почему она все время сидит дома и он нигде ее не видел.

— Я нигде не бываю, — продолжала она, — только в церкви. Там я впервые увидела вас месяц тому назад. С тех пор ваш образ неотступно следовал за мной. Я не могла удержаться от удовольствия видеть вас и потому решила написать вам, чтобы просить доставить мне эту радость. Простите за уловку, к которой я прибегла, чтобы пригласить вас к себе. Я не хотела вам открывать своего имени и указывать, где живу, пока не уверюсь, что не произвела на вас неблагоприятного впечатления. Теперь я убедилась в своем счастье и льщу себя надеждой, что вы согласитесь иногда навещать меня. Таким образом, всякая таинственность в дальнейшем оказывается излишней, и вам остается приказывать, когда вы снова пожелаете вернуться сюда.

Принц поблагодарил прекрасную вдову за ее любезность, уверил ее в своей признательности и поклялся, что будет любить ее вечно. Вдова поверила его клятвам — всегда легко верить тому, чего страстно желаешь — и принц поспешил воспользоваться ее легковерием. Ему не хотелось уходить, когда пришла старуха и сказала, что его ожидает гондольер; Август стал просить вдову, чтобы она позволила ему заступить место ее покойного супруга. Сначала она воспротивилась, но вскоре любовь преодолела благоразумие и добродетель, и она согласилась. Старуха снова отослала гондольера и не велела ему больше приезжать. И хорошо сделала, так как влюбленные настолько очаровались обществом друг друга, что провели неразлучно целых трое суток.

Скоро он открыто посетил вдову, и всей Венеции сделалось известно его увлечение. Но нежная любовь была прервана неожиданной и непредвиденной развязкой. Прекрасному принцу пришлось лично убедиться, как ужасно его обманывала его возлюбленная.

Вот как это случилось. В один прекрасный день он пришел к красавице в неурочный час. Слуги считали его за хозяина дома, поэтому о нем никто не доложил, он направился прямо в комнату вдовы. Навстречу ему попалась старая служанка, в ужасе отступившая назад при виде его, а затем начавшая убедительно просить его не ходить к ее госпоже, которая больна и требует покоя. Но старуха имела такой испуганный вид, что в душу принца закралось подозрение, и он решил застать свою возлюбленную врасплох.

И действительно! Войдя в комнату, он увидел ее в объятиях доминиканского монаха. Он тихо подкрался, и парочка заметила его, только когда он подошел к самому ложу любви. Вдова, первая увидевшая его, подняла громкий крик, и ее старания освободиться от монаха кончились тем, что она столкнула его с постели на пол. Вскочив, красавица запуталась в своей юбке и упала на монаха, что ее окончательно смутило. Доминиканец схватил шляпу и плащ и обратился в бегство. Но принц погнался за ним, щедро награждая его ударами. Бедняга кричал во все горло, что он монах и принц за побои пойдет на каторгу. Но принц не унимался, и чем громче кричал монах, тем он сильнее его бил. Застигнутый врасплох доминиканец, не найдя гондолы, прыгнул прямо в канал и, вероятно, утонул бы, если бы его не спасли слуги вдовы…

Итак, любовная история принца-волокиты закончилась, как грубая шутка на сцене. Но прекрасная вдова чувствовала себя настолько пристыженной, что поступила в монастырь и не покидала его до конца дней своих.

Свою досаду на такую измену принц Август старался забыть у знаменитой куртизанки по имени Тромперция. Каждый вечер он ужинал у нее в обществе золотой молодежи Венеции. От такой беспорядочной жизни все его сотрапезники заболели, один принц был здоров. Как будто молодой саксонский Геркулес обладал почти неисчерпаемыми силами…

Одно любовное увлечение следовало за другим, и одна красавица сменяла другую. Чужеземец был не только молодым, изящным, мужественным — он был, кроме того, богат, щедр и разбрасывал золото полными горстями. Но все-таки он оставался рыцарственным принцем: никогда не злоупотреблял своей властью и своими средствами. Случай в городе Сиене ясно доказывает, сколько доброты таилось в глубине его сердца.

Один аббат предложил ему свою родственницу, одну из красивейших девушек Италии, и мать за хорошую цену была готова продать свою дочь. Но когда молодая девушка упала принцу в ноги и созналась, что любит другого, Август поднял ее и успокоил. Он устроил ей свадьбу с возлюбленным и назначил ей пожизненную пенсию в тысячу талеров ежегодно.

Трудно сказать, когда вернулся бы саксонский принц в свое отечество, если бы его не призвал туда долг. Людовик XIV снова двинул свои войска на восток, и принц отправился на север, чтобы принять участие в трех последних походах против французов на Рейне.

Но войны не были особенно утомительны и изнурительны. Вожди умели так устроиться, что и в лагере у них не было недостатка в привычных удовольствиях и развлечениях, веселых играх и в красивых женщинах.

IV

Возвращение с войны. Прекрасная принцесса. Счастливая чета. Омрачение супружеского счастья. Неподатливая фрейлейн. Удавшийся план. Тайны радости. Предательский наряд. Ревнивая супруга курфюрста. Супружеская сцена. Покинутая возлюбленная. Поиски мужа. Веселая свадьба.

Принц Саксонский участвовал до самого конца в походе против французов, но ему не пришлось ни отличиться, ни покрыть себя неувядаемыми лаврами. При всем желании нельзя сказать, что он обладал талантами полководца. У него не было ни малейшего сходства с его знаменитым современником, молодым шведским королем Карлом XII.

Возвращаясь домой с войны, он посетил маленький Байрейт, где его встретили очень приветливо и маркграф Христиан Эрнст устроил ему блестящий прием. Для такой предупредительности имелись веские основания — у маркграфа была дочь невеста, а Август Саксонский считался завидным женихом.

Действительно, молодые люди составили прекрасную пару. Принцесса Христина Эбергардина родилась 19 декабря 1671 г., следовательно, была на год моложе принца, и все современники единогласно восхищались ее необыкновенной красотой. У нее были тонкие правильные черты лица, великолепные белокурые волосы и обворожительный цвет лица. Природной прелестью, скромностью и кротостью она очаровывала всех.

Принц Саксонский страстно влюбился в прелестную принцессу и по своей привычке никогда долго не раздумывать просил у маркграфа руки его дочери, конечно, не встретив отказа. 7 января 1693 г. была отпразднована свадьба со всей торжественностью, подобающей такому случаю, затем молодая чета отправилась в Дрезден.

Здесь принцессу Эбергардину встретили с большим почетом, и при Дворе начался ряд веселых празднеств. Старая курфюрстина приняла невестку с распростертыми объятиями, ведь она знала своего сына и ожидала от молодой красавицы, что она исцелит непостоянного принца от его легкомыслия и сумеет прочно привязать к себе.

Сначала действительно все шло прекрасно.

Фридрих Август, только что вступивший на престол после смерти своего брата, жил в полном мире и сердечном согласии со своей женой. Между супругами царила горячая любовь. Но так продолжалось недолго: вскоре другая красавица пленила сердце легкомысленного курфюрста. И по иронии судьбы именно мать, желавшая оградить сына от новых увлечений, вызвала несчастье.

В свите старой курфюрстины находилась молодая фрейлейн фон Кессель, известная курфюрсту, но никогда не привлекавшая его особенного внимания. Только благодаря канцлерше фон Фризен он ближе познакомился с судьбой и достоинствами молодой красавицы. У доброй канцлерши не было, конечно, никакой задней мысли, она постаралась заинтересовать курфюрста только для того, чтобы выхлопотать для своей любимицы небольшое пособие, так как родители фон Кессель не были состоятельными людьми и ей не хватало получаемого содержания.

Курфюрст пожелал поближе познакомиться с фон Кессель. Случай к этому вскоре представился. Во время одного из посещений матери он встретился с ней в приемной, долго беседовал и так пленился ею, что сейчас же воспылал к ней страстью.

На следующий же день он явился снова, и такие ежедневные посещения продолжались целый месяц. Придворные, не подозревавшие истины, терялись в догадках и предполагали, что курфюрст совещается с матерью о важных государственных делах.

Однако, на этот раз надеждам возлюбленного не суждено было осуществиться так скоро.

Конечно, фрейлейн фон Кессель заметила увлечение курфюрста, но она была скромна и добродетельна, и ее нелегко было совратить с истинного пути; она испугалась высокой милости, выпавшей на ее долю, и боязливо избегала свиданий с Августом наедине.

Но курфюрст не любил даром терять время и, увидев, что не может сразу, как привык, добиться расположения молодой красавицы, написал ей следующее письмо:

«При всей моей готовности исполнять просьбы фон Фризен прошу вас никоим образом не приписывать ей пособие в две тысячи талеров, ассигновку на которые прилагаю при письме. Таким доказательством моего уважения вы обязаны только себе. Будьте уверены, что этим не ограничится мое желание быть вам полезным, поэтому не избегайте меня так упорно и не лишайте приятного удовольствия беседы с вами, может быть, когда вы узнаете меня ближе, вы не откажете мне в своем расположении, от чего зависит все мое счастье».

Однако, фрейлейн фон Кессель не изменила своей сдержанности и не ответила на письмо. Она просила Фицтума — любовного посланца, передавшего ей записку, — засвидетельствовать курфюрсту ее глубокую признательность и добавила, что не преминет сама всепокорнейше поблагодарить его за такую милость.

Тщетно Фицтум убеждал ее написать в ответ хотя несколько слов; она возразила, что находит гораздо более почтительным лично выразить курфюрсту свою благодарность.

Случай к этому представился в тот же вечер.

Когда курфюрст по обыкновению явился к матери, фрейлейн фон Кессель подошла к нему и сказала:

— Ваше высочество дали мне такое доказательство своего великодушия, что я не нахожу слов для выражения своей признательности. Поэтому разрешите мне преклониться в почтительном молчании и ограничиться пожеланием, чтобы вы еще долгое время служили предметом обожания всех, кто знает вас…

— То, что я сделал для вас, — возразил курфюрст, — такие пустяки, что об этом не стоит говорить. Прошу вас принять их от человека, готового воздать вам все, что вы заслуживаете, и ценящего верховную власть только потому, что она дает ему возможность быть для вас полезным.

В эту минуту в комнату вошла старая курфюрстина, разговор прекратился, и только через два дня снова представился для курфюрста случай увидеться наедине со своей возлюбленной.

Сгорая нетерпением, Август посвятил в свою тайну второго поверенного фон Бейхлинга и поручил ему придумать способ устроить свидание с неприступной красавицей.

Путь был вскоре найден. Придворный, обрадованный доверием своего государя, употребил все усилия, чтобы исполнить его желание. Он собрал все нужные сведения и узнал, что фрейлейн фон Кессель предполагает провести несколько дней в имении Фризен в окрестностях Дрездена.

Курфюрст очень обрадовался такому известию. Он сейчас же собрался на охоту и отправился с Бейхлингом в лес, примыкавший к имению фон Фризен. Они сделали вид, будто заблудились на охоте, и, никем не замеченные, подошли к дому, где действительно находилась фон Фризен со своей любимицей. И как будто по счастливой случайности Август встретился со своей красавицей, гулявшей в саду. Увидев ее, он спрыгнул с седла и, привязав лошадь к дереву, поспешил к ней с приветствием.

Фон Фризен была очень удивлена, увидев из окна медленно подходившего к дому Августа рядом с фрейлейн фон Кессель. Она вышла ему навстречу и просила курфюрста почтить ее дом своим посещением.

Курфюрст не заставил себя долго просить. Он вошел в дом, и пока супруги фон Фризен хлопотали над приготовлениями к приему своего августейшего гостя, а его спутник незаметно удалился, он мог без помех насладиться обществом своей возлюбленной. Но фрейлейн фон Кессель держалась так робко и смущенно, что курфюрсту было нелегко придать беседе более дружеский оттенок.

— Ах, — сказал он, — ваша почтительность была бы мне очень приятна, если бы я был так же равнодушен, как вы. Я ищу вашего сердца, и пока вы не подарите мне своей нежной любви, я буду чувствовать себя несчастным. Неужели вас оскорбляют мои слова, что ваши достоинства заставляют меня жить только ради вас, и если вы пожелаете, вы найдете во мне преданного возлюбленного и покорного, почтительного повелителя.

— Я не могу себе представить, ваше высочество, чтобы вы говорили серьезно…

— Клянусь вам, — прервал ее курфюрст и упал к ее ногам, — мои слова выражают только истинное чувство моего сердца…

— Ради Бога, ваше высочество, встаньте! Что подумала бы фон Фризен, увидев вас у моих ног? — поспешно возразила красавица.

— Она подумала бы, что я вас обожаю! И может быть, пожалела бы меня больше, чем вы…

— О, государь, — возразила молодая девушка и покраснела до корней волос, — если бы вы могли читать в моей душе, вы увидели бы, что сердце мое полно глубокой признательности…

Эта беседа все-таки еще не привела к цели, так как в эту минуту вошла хозяйка дома, и оба влюбленных должны были, сделав над собой усилие, поддерживать разговор о безразличных вещах. Все же курфюрст остался очень доволен своим посещением фон Фризен: хитрость удалась, и опытный знаток женского сердца хорошо заметил, что добродетель молодой красавицы колеблется и он находится на верном пути к достижению цели.

Через несколько дней произошла развязка.

По возвращении фрейлейн фон Кессель в Дрезден курфюрст снова виделся с ней и открыто признался ей в любви. Красавица наконец сдалась на пылкие мольбы влюбленного повелителя. Чувствовавшему себя на верху блаженства курфюрсту казалось, что он не в силах достойным образом отблагодарить за такое признание, и сейчас же после свидания он послал фрейлейн фон Кессель драгоценностей и бриллиантов на шестьдесят тысяч талеров, всевозможные украшения и великолепную посуду.

Таким образом, фрейлейн фон Кессель сделалась первой возлюбленной Августа Саксонского после его женитьбы, но она просила его сохранить их отношения втайне, оберегая чувства обеих курфюрстин. Сначала он хотел взять ее от своей матери и устроить ей собственный дом, но она справедливо опасалась, что таким образом сейчас же обнаружится существующая между ними близость, и сумела уговорить его все оставить по-старому.

Но шила в мешке не утаишь… Не зная ничего достоверного, молодая супруга курфюрста сейчас же заметила перемену и холодность в своем раньше столь нежном супруге, и в ней зародилось подозрение. Однако, она не подала никакого вида и затаила тревогу про себя, пока в один прекрасный день не уверилась окончательно.

В день рождения курфюрста она увидела фрейлейн фон Кессель в царственном уборе, залитую бриллиантами. Она удивилась, откуда у бедной девушки такая роскошь, и сейчас же пришла к заключению, что источником такого великолепия был ее супруг.

Возмущенная, пылая ревностью, молодая курфюрстина подошла к фрейлейн фон Кессель и потребовала признания, кто подарил ей такой убор. Та в первую минуту смутилась, растерлось, не зная, что ответить.

— Я знаю, — обрушилась на нее курфюрстина, — откуда у вас эти бриллианты, но с вашей стороны бессовестно показываться мне на глаза в таком уборе.

С этими словами она поспешила к свекрови, чтобы рассказать ей о происшествии. Обе курфюрстины решили взяться за Кессель. Призвали ее к себе и распекали до тех пор, пока она созналась, что ее любит курфюрст, задали ей «сильную головомойку», а старая курфюрстина даже пригрозила посадить ее в смирительный дом.

Бедная фрейлейн ушла с заплаканными глазами и с отчаянием в сердце. В таком состоянии ее встретил курфюрст и настоятельно стал расспрашивать о причине ее слез. Она рассказала, как сурово с ней обошлись курфюрстины.

Рассерженный курфюрст сейчас же отправился к ним и гневно заявил:

— Все стараются меня оскорбить, но я позабочусь о том, чтобы никто не смел обижать ту, кого я люблю…

Обе курфюрстины были очень расстроены и принялись плакать, молодая в особенности пришла в совершенное отчаяние: взглянув на супруга, она спросила, заливаясь слезами:

— Как? Вы прямо говорите мне, что любите другую?

Курфюрст спохватился и возразил:

— Это сплетни, не знаю, кто передает вам их. — При этом он взглянул на мать.

— Было бы умнее заняться чем-нибудь другим.

С этими словами он повернулся и хотел уйти, но молодая курфюрстина схватила его, бросилась к его ногам и умоляла:

— Верните мне свою дружбу или убейте меня! Я люблю вас и буду любить вечно…

И мать присоединила свои просьбы.

— Сжальтесь над женой, — молила она, — вы столько раз проклинали любовь своего покойного брата к Нейтшюц, неужели вы решили подражать ему и любить Кессель?

Курфюрста тронули слезные мольбы обеих женщин, близких его сердцу, он поднял свою молодую жену и обнял ее:

— Я вас люблю по-прежнему, — воскликнул он, — и сожалею, что огорчил. Скажите, что мне сделать, чтобы вас успокоить?

— Надо Кессель выдать замуж, — сейчас же возразила курфюрстина, — и навсегда удалить от Двора!

— Хорошо, — отвечал курфюрст, — будь по-вашему. Отыщите для нее жениха, я не знаю подходящего…

Эту заботу взяла на себя старая курфюрстина и заявила, что найдет ей мужа.

Действительно, Август сдержал свое слово. Он сейчас же приказал приготовиться к отъезду и уехал в замок Морицбург в сопровождении только своих двух любимцев Фицтума и Бейхлинга. Перед отъездом он написал своей возлюбленной, извещая ее о своем решении и советуя принять супруга, которого выберут для нее курфюрстины.

Но покинутая фрейлейн, оскорбленная до глубины души, чувствуя себя опозоренной и обманутой, сначала не хотела ничего слышать. С трудом удалось доброй Фризен, не оставлявшей ее в дни, когда на нее обрушилась опала, постепенно ее успокоить и утешить. Но Кессель упорно стояла на своем и отказывалась от женихов, которых ей хотели навязать ее недоброжелательницы, она обещала дать свое согласие только тому, кого изберет для нее курфюрст.

Никакие уговоры не действовали.

Обе курфюрстины были расстроены и не знали, что делать. Им не оставалось ничего другого, как лично вступить в переговоры с фрейлейн фон Кессель. Старая курфюрстина посетила Фризен, приютившую у себя свою любимицу, и долго беседовала самым дружеским образом со своей прежней фрейлейн.

— Вы помните, — говорила она ей, — что я всегда отличала вас среди остальных дам свиты и сколько раз говорила, что от души желала бы хорошо выдать вас замуж. Вы подали мне повод к неудовольствию. Я готова обо всем забыть, но вы должны выбрать себе мужа, безразлично кого. Я предлагала вам несколько хороших партий, вы от них отказались; если вы имеете в виду кого-нибудь другого, скажите, но я не уйду отсюда, пока не получу от вас окончательного ответа. Не воображайте, что за вас заступится мой сын. Нет, он навсегда отказался от вас. Поверьте, я и курфюрстина, мы обе вернем вам свою благосклонность, мы не только забудем о происшедшем, но позаботимся о счастье вашего будущего мужа.

Август Сильный

Фрейлейн фон Кессель наконец обещала исполнить желание обеих курфюрстин и только просила отсрочить свое решение на месяц, чтобы обдумать выбор.

Может быть, она еще питала скрытую надежду, что в один прекрасный день ее возлюбленный неожиданно вернется? Что, движимый страстью, он покинет замок Морицбург и избавит ее от притеснений, а может быть, даже возьмет с собой?

Но бедняжка ошибалась. Сказочный принц не показывался. Досадуя и сердясь, курфюрст все-таки сидел в своем замке, предоставив, как обещал, матери и жене полную свободу действий.

И покинутой фрейлейн пришлось подчиниться воле курфюрстин, по совету своей покровительницы фон Фризен она наконец согласилась познакомиться с фельдмаршалом Хаугвицем и приняла его предложение.

Курфюрстина-мать была устроительницей ее свадьбы и осыпала новобрачную драгоценными подарками. По-видимому, Хаугвиц не пришлось раскаиваться в своем выборе. По окончании свадебных торжеств она последовала за мужем в Виттенберг и обрела с ним счастье и покой.

Так кончилось короткое любовное увлечение курфюрста, и его супруга могла надеяться, что теперь опасность миновала и его сердце не так легко поддастся новому искушению.

Но ей пришлось горько разочароваться. Вскоре в Дрездене появилась новая красавица, пленившая непостоянного курфюрста и приковавшая его к себе на целые годы, это была знаменитая графиня Аврора Кенигсмарк.

V

Графиня Кенигсмарк. Красота и образование. Легкомысленный брат. Рискованный план. Неудавшееся бегство. Печальное известие. Исчезнувший полковник. Путешествие в Дрезден.

Мария Аврора, дочь графа Кондрада Христофора фон Кенигсмарк и его супруги Марии Христины, урожденной графини Врангель из Стокгольма, родилась в 1668 году. Граф состоял на шведской, а затем на голландской службе и был убит бомбой в 1673 г. при осаде Бонна.

Вдова осталась с двумя сыновьями и двумя дочерьми.

Старший сын Карл Иоанн вел тревожную жизнь, полную приключений. Объездив Голландию и Англию, Францию и Италию, он отправился на Мальту и сражался с турками на галерах мальтийского ордена. Принимал участие в осаде Танжера и вместе с англичанами был в Алжире; находясь во главе французского полка, участвовал в войне с Каталонией; поступил на венецианскую службу и совершил поход в Морею. Но такая беспорядочная, изнурительная жизнь рано свела его в могилу: он умер двадцати семи лет отроду.

Младший сын Филипп Христофор стяжал себе печальную известность, его таинственная судьба волновала в то время весь образованный мир. Он воспитывался в Штаде и Гамбурге, где поочередно проживала вдовствующая графиня, и для завершения образования был отправлен в путешествие к различным Дворам, как в то время было принято. При целльском Дворе он познакомился с принцессой Софией Доротеей.

Старшую дочь звали Амалией Вильгельминой, она вышла замуж в 1689 г. за графа Карла Густава Левенгаунта, потомка знатного шведского рода.

Младшая Мария Аврора развилась с годами в замечательную красавицу. Еще двенадцатилетней девочкой она обратила на себя общее внимание на маскированном балу в Гамбурге.

Она была среднего роста, стройная, хорошо сложена, прелестное лицо ее озарялось большими черными глазами, сверкавшими огнем, умом и весельем. Роскошные темные волосы оттеняли ослепительную белизну ее лица, и алые губы, раскрываясь, показывали маленькие блестящие зубки. Руки были безукоризненной формы, плечи круглые и упругие — одним словом, все, что было видно, позволяло догадываться о совершенстве скрытых прелестей.

Аврора Кенигсмарк была не только хороша собой, но также умна и остроумна. Несмотря на успех, окружавший ее с ранней молодости, несмотря на всю лесть, тайно и явно нашептываемую ей в розовые ушки, она оставалась скромной, приветливой, и ее доброта вошла в пословицу.

Она получила, кроме того, незаурядное воспитание, говорила по-немецки, по-французски, по-итальянски и по-шведски, даже настолько знала латынь, что была в состоянии читать древних поэтов и писателей. Притом она обладала необыкновенным уменьем держаться в обществе. С молодых лет она вращалась в высшем свете, при Дворах и усвоила самые изысканные манеры. Все восторгались ее беседой, приветливостью, неизменно веселым расположением духа.

После смерти матери обе сестры жили сначала в Гамбурге. Вокруг Авроры собиралось все лучшее общество, ей минуло 24 года, и ее окружал рой поклонников. Многие мечтали получить ее руку или, по крайней мере, снискать ее расположение, но никто не мог удовлетворить высоким требованиям красавицы.

К числу ее поклонников принадлежали и шестидесятилетний герцог Антон Ульрих Брауншвейг-Вольфенбюттел, писавший ей пламенные любовные письма, и семнадцатилетний герцог Фридрих Вильгельм Мекленбург-Шверинский, объяснявшийся ей в любви устно и письменно.

Вняла ли она чьим мольбам, теперь трудно сказать. Она жила, окруженная преклонением то здесь, то там, пока судьба не привела ее в Дрезден, ко Двору курфюрста.

И здесь начинается ее карьера.

Поводом явился брат Авроры, служивший при ганноверском Дворе. Молодой граф Филипп Христофор был настоящим Кенигсмарком: искателем приключений, рыцарственным, смелым, расточительным, любезным, остроумным и пламенным. Баловень женщин, он пленил сердце злой графини Платен, возлюбленной курфюрста, но она не встретила взаимности.

Кенигсмарк искренно любил принцессу Софию Доротею, которой тяжело жилось при ганноверском Дворе из-за дурного обращения с ней супруга. Она чувствовала себя одинокой и покинутой; друг ее детства Кенигсмарк был единственным человеком, к кому оно питала доверие.

Графиня Платен, терзаясь ревностью, старалась всячески досаждать принцессе и молодому графу, в конце концов приведя их к отчаянному решению: София Доротея хотела бежать с помощью полковника во Францию, а Кенигсмарк, покинув ганноверский Двор, поступить на саксонскую службу. Он уже раньше знал Августа Саксонского, встречался с ним во время путешествия, вместе участвовал в походах и еще в ранней молодости был произведен в чин саксонского полковника.

Но когда все было готово к бегству, молодой граф отправился в Дрезден и под сильным влиянием Бахуса открыл свою тайну. Об этом узнала графиня Платен и поспешила предупредить курфюрста. Судьба влюбленных была решена.

Вернувшись в Ганновер, Кенигсмарк отправился ночью к принцессе, чтобы сговориться с ней о последних подробностях бегства; на него напали убийцы в масках. Он исчез, и завеса, окружающая эту тайну, осталась непроницаемой до сих пор.

Печальная участь, постигшая принцессу, известна: она была подвергнута вечному заточению в замке Альден.

Аврора узнала о загадочном случае из письма, отправленного в Гамбург секретарем исчезнувшего графа. Письмо это было следующего содержания:

«Ваше сиятельство!

Находясь сейчас в исключительно несчастном положении, я должен прежде всего сообщить вам печальное известие, а именно: я не знаю, какая судьба постигла графа, вашего возлюбленного брата.

По словам его камердинера, он вышел в воскресенье вечером из дому совершенно один и до сих пор не возвращался, повергнув меня в величайшее беспокойство и глубочайшую тревогу, какую может испытывать смертный. Мое сердце терзает мысль о неизвестности его судьбы: я не знаю, поразила ли его жестокая и предательская рука коварного убийцы или его постигла иная ужасная участь. Я готов делать все, везде искать его, но не знаю, куда обратиться, какие нужно принять меры, и остаюсь в нерешительности.

Я привык к тому, что он иногда исчезал на целые сутки, но, прождав его три дня, начал беспокоиться. Вчера утром я обратился к генерал-фельдмаршалу Подевильсу, всегда относившемуся с расположением ко всем, носящим имя Кенигсмарков. Я осторожно посвятил его в причину моей тревоги и просил совета. По его мнению, мне не следовало пока поднимать шума из-за происшествия; он взял с меня слово, что я подожду до следующего утра, не принимая никаких мер.

Теперь, когда этот день настал, далее медлить нельзя и я должен сообщить вам эту печальную весть.

Причина, почему я не обратился к графине Левенгаунт, вашей сестре, заключается в том, что я не уверен, в силах ли она перенести прискорбную весть, еще не увеличив несчастья. Я надеюсь, что ваше благоразумие поможет вам выпить эту чашу с большей стойкостью.

Посылаю Даниила, чтобы он лично вручил вам письмо, которое я не могу доверить почте. От вас и графини, вашей сестры, я ожидаю приказаний, как мне поступить в таком затруднительном положении. Нельзя допустить никакой опрометчивости. Ваше присутствие необходимо, оно принесет мне помощь и утешение…

Я переждал понедельник и только тогда известил графа Левенгаунта обо всем происшедшем в убеждении, что он находится слишком далеко, чтобы принять быстрые меры в постигшем нас неслыханном несчастьи. Но вы и ваша сестра графиня, пользующиеся здесь почтительным уважением, без колебаний докажете миру, что в вас течет сиятельная кровь Кенигсмарков, обязывающая вас во имя родственной любви и памяти усопшего (если по воле злого рока его уже нет в живых) разыскать брата, слава которого наполняла весь мир ожиданием, что своими подвигами он затмит своих предков.

Саксонский генерал лишается жизни в самой столице, в мирное время! Какое гнусное, жестокое злодейство! Последний Кенигсмарк пал от руки презренного наемного убийцы, и с ним угас весь блеск сиятельного рода. Необходимо проследить по этому омерзительному следу! Неужели вы, его сестры, не решитесь возвысить свой голос, неужели движение сердца не торопит вас сюда, чтобы рассеять мрак, под покровом которого произошло беспримерное злодеяние? Требуйте сейчас же суда над совершившимся, не допустите, чтобы оно осталось безнаказанным! Требуйте, чтобы вам вернули так неожиданно исчезнувшего брата, и оцените потерю по ее неизмеримому значению, если не желаете, чтобы вас предупредили друзья, приняв на себя обязанность, принадлежащую только вам.

Отправьте — умоляю вас! — отправьте подателя этого письма как можно скорее обратно, точно и определенно укажите мне, как я должен поступить. Желаю всего хорошего вашему сиятельству.

Ваш преданный и покорный слуга

Г. Гильдебрандт.

Ганновер, 6 июля 1694 г.»

Получив эту печальную весть в Гамбурге, обе сестры сначала не знали, что предпринять. Отправиться в Ганновер? Может быть, им было известно о соглашении исчезнувшего брата с принцессой? И не грозит ли им та же беда, если они попадут в руки озлобленного курфюрста?

Наконец они решили письменно обратиться к курфюрсту, слезно умоляя о расследовании и поддержке. Но просьба не произвела никакого действия: из Ганновера долго ничего не отвечали и граф оставался неразысканным.

Но граф Кенигсмарк был не только ганноверским полковником, он числился также на саксонской службе, Фридрих Август не мог равнодушно допустить, чтобы один из его офицеров внезапно исчез при другом Дворе.

Поэтому из Дрездена был отправлен посол для расследования случая с графом. Ответ гласил, что Кенигсмарка нет более в живых, он убит из-за женщины.

Курфюрст Саксонский должен был этим удовлетвориться. Что ему оставалось делать? Продолжать доискиваться истины? Ссора была вовсе нежелательна. Ввиду этого Август отказался от дальнейшего расследования.

Однако, сестры не могли так легко примириться. Для них было чрезвычайно важно убедиться в судьбе своего брата. Во-первых, настойчиво держался слух, что молодой граф жив, но содержится в заточении вдали от мира. Кроме того, сестрам нельзя было вступить во владение наследством Кенигсмарк, пока его смерть не будет окончательно установлена.

Аврора в особенности горячо любила брата и потому ревностно продолжала розыски. Она обращалась ко всем и всюду, но везде безуспешно, и ей не оставалось ничего другого, как просить о помощи и поддержке молодого курфюрста Саксонского. На него она возлагала все надежды, ведь Кенигсмарк был не только саксонским офицером, но и другом юности курфюрста.

Поэтому молодая графиня решила сама взяться за дело и совершить путешествие в Дрезден.

Жребий был брошен.

VI

Прибытие сестер. Сердечный прием. Любовь с первого взгляда. Письмо-признание. Пособница-сестра. Увеселительная поездка в Морицбург. Великолепный праздник. Веселые дни. Обе курфюрстины в Дрездене. Примирение.

Когда Аврора с сестрой графиней Левенгаунт прибыла в Дрезден, курфюрст находился в Лейпциге. По возвращении к себе он отправился на охоту, так что сиятельным просительницам более месяца не удавалось обратиться к нему со своим делом.

Старая курфюрстина сама горячо ходатайствовала за них перед сыном. Сестры привезли от короля и королевы датских самые лучшие рекомендательные письма, поэтому Анна София, сама датская принцесса, приняла их очень приветливо. Таким образом, здесь произошло такое же странное стечение обстоятельств, как с фрейлейн фон Кессель: мать, старавшаяся оберегать сына от всякого любовного увлечения, опять сделалась невольной причиной новой связи.

Это была, как говорится, любовь с первого взгляда. Увидев прекрасную Аврору, курфюрст сразу пленился ею и, узнав ее более близко и очаровавшись ее веселой приветливостью, добротой, остроумной беседой, воспылал к ней безудержной страстью.

Август настойчиво добивался любви молодой графини. Но по женской предусмотрительности или действительной скромности Аврора оставалась непреклонной. Когда однажды он слишком увлекся, она его остановила и подозвала к себе сестру, чтобы переменить разговор.

Курфюрст, сильно раздосадованный на свою неудачу, ушел и опять обратился за советом к своему доверенному Бейхлингу, как преодолеть упорство неприступной красавицы. Наконец они решили, что курфюрст напишет графине письмо, а ловкий, опытный царедворец передаст это письмо по назначению.

На следующий день план был приведен в исполнение.

В час обычного приема Бейхлинг отправился к графиням, а так как собравшееся общество, видя в нем всемогущего любимца, опасалось его, то ему было нетрудно отвести Аврору в сторону и без помехи начать с ней беседу.

Довольно долго он разговаривал с ней о посторонних, безразличных вещах, пока незаметно не перевел речь на поэзию. Он знал, что Аврора интересовалась изящными искусствами и сама писала недурные стихи, на этом он и построил свои расчеты. Он сознался, что сам занимается стихотворством, продекламировал небольшую оду и, заметив внимание слушательницы, сказал, что сочинил стихи о любви курфюрста и фон Кессель, но прочесть их может только с глазу на глаз.

Ничего не подозревая, графиня встала и вышла с ним на балкон, где за ними никто не мог наблюдать. Сначала Бейхлинг действительно прочел написанные им стихи, а потом, воспользовавшись случаем, перевел разговор на страстную любовь курфюрста.

Убедившись, что его словам внимают не без удовольствия, Бейхлинг вынул из кармана известное письмо и передал графине. Аврора взяла письмо и спрятала его, обещав дать ответ. Пробыв еще некоторое время с гостями, чтобы не возбудить подозрения, она удалилась в свою комнату и прочла письмо курфюрста. Он писал ей:

«Если бы вы знали мое мучение, ваше доброе сердце заставило бы вас сжалиться надо мной, хотя вы меня ненавидите. Поистине нельзя страдать сильнее меня, поэтому я беру на себя смелость признаться вам, что боготворю вас. Позвольте сложить свою вину к вашим ногам и, если вы хотите моей смерти, не откажите мне все-таки в утешении услышать свой приговор из ваших уст. Состояние, в каком я нахожусь, не позволяет мне сказать вам ничего более. Поверьте в этом отношении Бейхлингу, он мое второе я, он скажет вам, что моя жизнь и смерть находятся в ваших руках».

Прочитав письмо, графиня долго недоумевала, отнестись к нему серьезно или шутливо. Наконец она ответила умно и непринужденно:

«Ваше высочество!

Обыкновенным людям так мало подобает судить о правящих государях, что я положительно не знаю, как отнестись к вашему высочеству. Нелегко приговорить того, кого высоко уважаешь, а тем более нельзя желать ему смерти. Поэтому судите сами, ваше высочество, могу ли я хотеть вашей смерти, я, соединяющая с уважением к вам признательность и почтительность…»

Написав ответ, она вернулась к обществу и передала Бейхлингу письмо со словами:

— Вот стихи, о которых вы просили. Только, пожалуйста, никому их не показывайте.

Курфюрст остался недоволен коротенькой запиской. Она показалась ему слишком «почтительной», слишком «рассудительной»: в ней не было ни одного нежного, даже дружеского слова. Но Бейхлинг его успокаивал и утешал надеждой на дальнейшее. Красавица написала ответ, а это уже было доказательством ее уступчивости.

С другой стороны, Аврора уже раскаивалась в этом проявлении благосклонности, данном легкомысленному курфюрсту. Ведь она знала себя и чувствовала, что не в силах долго сопротивляться страстным ухаживаниям красивого, могущественного курфюрста.

Поэтому она решила совершенно серьезно сократить свое пребывание в Дрездене и вернуться домой.

Она попросила к себе сестру и сообщила ей о своем намерении. В виде предлога она сослалась на то, что плохо чувствует себя в Саксонии, и, кроме того, ее присутствие здесь является лишним, так как розыски их убитого брата не подвигаются вперед.

Но Аврора встретила неожиданное препятствие в лице графини Левенгаунт, связанной с саксонским Двором совершенно другими узами. Молодая женщина находилась в близких отношениях со штатгальтером — князем фон Фюрстенбергом, видным красавцем, председателем Тайного Совета, занимавшим очень высокое положение.

Сначала Фюрстенберг увлекся младшей сестрой, но когда ею заинтересовался курфюрст, голос рассудка в нем победил голос сердца. Он был слишком умным царедворцем, чтобы быть соперником своего государя. Он подавил свое увлечение и занялся старшей сестрой, которая сумела быстро привязать его к себе.

Поэтому графиня Левенгаунт старалась всеми способами воспрепятствовать намерению сестры и сделалась поверенной влюбленного курфюрста, недвусмысленно намекнув ему, что Аврора собирается бежать, потому что не уверена в себе, и ее сердце уже почти побеждено, хотя она не хочет в этом сознаться.

Вместе с тем она обещала всеми силами содействовать ему и, уничтожив все сомнения и опасения сестры, доставила Августу возможность видеться и говорить с ней наедине и без помех.

На одном из таких свиданий курфюрсту наконец удалось поколебать равнодушие Авроры, и она выслушала его признание в любви.

Для первого любовного свидания Август избрал уединенный замок. Он решил отправиться с Авророй и ее сестрой в Морицбург, чтобы здесь торжественно провести брачную ночь. Графиня Левенгаунт с радостью приняла предложение, младшая же сестра сначала пробовала возражать, но потом должна была уступить соединенным просьбам и дала свое согласие на увеселительную поездку…

Но еще до поездки щедрый курфюрст прислал графине Кенигсмарк роскошное платье и бриллиантовый убор редкой красоты. Не была забыта и графиня Левенгаунт.

Затем начались празднества в Морицбурге, о которых сохранилось подробное описание.

«Графиня Кенигсмарк и графиня Левенгаунт выехали в сопровождении красивейших придворных дам в амазонках, через несколько часов после курфюрста, устроившего в их честь великолепнейшие увеселения. Прибыв в лес около Морицбурга, они увидели пышный дворец. Экипаж остановился, чтобы они могли полюбоваться красотой здания, как вдруг раскрылись двери и перед ними предстала Диана, окруженная нимфами. Она обратилась к графине Кенигсмарк и, намекая на ее имя Аврора, пригласила ее, как богиню, войти в свой дворец и принять почести лесных божеств.

Когда дамы вышли из экипажа, Диана провела их в зал, украшенный картинами, представлявшими главные деяния этих богинь. Здесь же с неподражаемым искусством была изображена смерть нежного Эндимиона и наказание дерзкого Актеона. Диана приказала нимфам угощать Аврору с ее свитой, и сейчас же из земли поднялся стол, уставленный самыми изысканными кушаньями. Когда дамы разместились за столом, послышались звуки флейт, гобоев и свирелей. Одновременно появился бог Пан в сопровождении фавнов и других лесных богов; это был сам курфюрст и самые красивые из его придворных. Диана, которую изображала Бейхлинг, пригласила бога Пана сесть рядом с Авророй. Как ухаживал за ней Пан, как старался ей услужить, как заботился о том, чтобы ей понравиться и убедить ее в своей любви! Сотни раз они повторяли друг другу: «Как я тебя люблю… я буду любить тебя вечно».

Когда трапеза кончилась, раздались громкий лай собак и звуки охотничьих рогов. Дамы недоумевали, в чем дело, и, в изумлении подбежав к окну, увидели пронесшегося мимо оленя, преследуемого охотниками. Сейчас перед дворцом появились оседланные лошади, а для тех, кто не желал ехать верхом, — открытые охотничьи экипажи. Оленю нельзя было выбраться из натянутых сетей, он должен был броситься в пруд, находившийся перед замком. Собаки устремились вслед за ним в воду, и, когда общество поспешило к берегу, ожидавшие гондолы перевезли гостей на остров, расположенный среди пруда. Зрители высадились как раз в то время, когда олень был убит и собаки набросились на заслуженное ими угощение.

В конце острова была разбита великолепная турецкая палатка. Вся обстановка, все украшения были также турецкие. Пока гости любовались красотой убранства, к ним вышли двадцать четыре молодых турка в роскошных одеждах, предлагая всевозможные прохладительные напитки, находившиеся в серебряных корзинах. Несколько минут спустя из другой палатки показались все высокие сановники сераля и среди них сам великий султан, сверкавший драгоценностями. То был курфюрст, присоединившийся к дамам; бросив графине Кенигсмарк драгоценный вышитый платок, он сел рядом с ней на диван. Присутствующим дамам подали четырехугольные подушки, и, когда все сели, появились танцовщицы, развлекавшие зрителей прыжками, пластичными позами и турецкими танцами. По окончании балета курфюрст подал руку графине Кенигсмарк и подвел ее к гондоле. Курфюрст, графиня Левенгаунт и князь Фюрстенберг сели вместе с ней. Остальные дамы разместились с кавалерами в своих гондолах. Под звуки дивной музыки общество каталось некоторое время по озеру. Потом курфюрст с графиней Кенигсмарк сели в открытую коляску, окруженную верхами янычарами и высокими сановниками сераля. Дамы следовали за ними в разнообразных экипажах, и поезд направился к замку Морицбург.

Курфюрст провел графиню Кенигсмарк в ее комнату, отличавшуюся необыкновенной роскошью убранства. Особенно великолепна была постель. Камчатный полог был заткан серебром, и на нем была изображена в различных картинах любовь Авроры и Титана. Амуры поддерживали занавеси в виде цветочных венков, как-будто усыпая маками, розами и анемонами прелестное ложе.

— Здесь, — сказал курфюрст, — вы действительно верховная властительница, а я из великого султана превращаюсь в вашего раба.

— Ах, — возразила графиня, — вы можете явиться ко мне в какой вам угодно обстановке: в моих глазах вы всегда одинаково достойны любви.

Потом курфюрст поцеловал у нее руку и удалился, чтобы дать время переодеться ей и самому сделать то же. Графиня надела платье, подаренное ей курфюрстом, и никогда еще не казалась столь прекрасной. Курфюрст, со своей стороны, оделся со всей заботливостью человека, желающего понравиться женщине, и его наряд был усеян бриллиантами и жемчугами. Узнав, что графиня готова, он прошел к ней и выразил бесконечное удовольствие, что она так роскошно одета. Затем он повел ее на спектакль, где давалось представление о Психее.

После спектакля был ужин. Садясь за стол, графиня Кенигсмарк нашла на своем приборе букет из бриллиантов, рубинов и смарагдов, означавший, что она выбрана царицей бала, предстоящего после ужина. Действительно она открыла его с курфюрстом, и оба привлекали к себе восхищенные взгляды: все присутствующие неустанно любовались ими; все дамы мечтали о таком любовнике, как курфюрст, все мужчины о такой возлюбленной, как графиня Кенигсмарк. Наконец великий день кончился к удовольствию обоих влюбленных. Они удалились из зала, где происходил бал, однако, никто не подал вида, что их отсутствие замечено, так как все понимали, что им хотелось остаться наедине, и курфюрст упился сладостными восторгами с графиней Кенигсмарк, давшей ему все доказательства своей любви…

За этим празднеством в течение двух недель следовали всевозможные увеселения и развлечения, и графиня Кенигсмарк все время блистала своей красотой, затмевая всех остальных…

Таким образом, курфюрст жил в неразлучной близости с молодой красавицей, и вскоре его новое любовное увлечение сделалось общеизвестной тайной.

Конечно, узнали о том и обе курфюрстины, и надо полагать, что разыгралась такая же сцена, как с Кессель.

Но Аврора Кенигсмарк была тактичнее, скромнее и умнее своей предшественницы. Она не только избежала гнева и немилости обеих принцесс, но даже сумела склонить их на свою сторону и приобрести их уважение.

Однажды курфюрсту случилось по неотложным делам прибыть в Дрезден; не посетив курфюрстин, он поспешил вернуться в свое гнездышко любви. Мать и супруга, узнав о его приезде, были огорчены и возмущены равнодушием и пренебрежением курфюрста.

Молодая курфюрстина разразилась слезами, а мать объявила, что не желает впредь подвергаться такому унижению: она решила удалиться в свою вдовью резиденцию и действительно приказала готовиться к отъезду.

Здесь Аврора обнаружила свою тонкую политичность. Она не стала еще сильнее отдалять курфюрста от жены и матери, не старалась окончательно привлечь его к себе. Напротив, она была очень недовольна его поступком и открыто выразила ему свое мнение. Сказала, что он лучше всего докажет свою любовь, если окружит курфюрстину уважением, подобающим ее добродетели; даже пригрозила ему, что уедет, если он будет поступать иначе. Кроме того, она потребовала, чтобы курфюрст вернулся в Дрезден, посетил свою супругу и передал ей, что она, Аврора, не хочет и не помышляет удалять его от законной жены.

Услышав об этом, молодая курфюрстина должна была оценить добрые намерения Авроры Кенигсмарк.

— Мое единственное утешение, — воскликнула она, — что моя соперница такая достойная женщина…

И впоследствии фаворитка сумела сохранить уважение курфюрстины, никогда не удерживая своего возлюбленного от приветливого отношения к жене; Аврора доказывала курфюрсту, что он должен обращаться с женой с величайшей предупредительностью, чтобы вознаградить ее за понесенную потерю.

Молодая курфюрстина, за недолгие годы своего брака перенесшая много испытаний, пришла постепенно к заключению, что ее супруг неисправим и приходится примириться с его официальной изменой.

Ведь она была не единственной на престоле — возбуждавшей зависть в стольких сердцах — обреченной на такую судьбу. Где было иначе? Для всех немецких Дворов, крупных и мелких, примером служил Версаль, все принцы стремились подражать королю-солнцу. Только сосед на севере представлял исключение. Король Фридрих Вильгельм I Прусский принадлежал к числу немногих, свято чтивших семейный очаг.

Ревность молодой курфюрстины, так сильно возбужденная фрейлейн Кессель, постепенно успокаивалась, и при установившемся порядке вещей ей оставалось только порадоваться, что у нее была соперница, державшаяся в скромных пределах и относившаяся к ней с должной почтительностью.

Даже курфюрстина-мать, ненавидевшая всякие любовные увлечения и утехи, примирилась с фавориткой. Зная Аврору, она поняла, что ее сын был очарован прелестной красавицей.

Между курфюрстинами и официальной фавориткой установились даже самые дружественные отношения. Обе принцессы посещали Аврору и принимали ее в своем обществе. Она пользовалась общей любовью, и даже замужние дамы не могли ей отказать в своем уважении.

Аврора принадлежала к числу немногих, кого счастье не делает надменным. Она оставалась по-прежнему скромной, приветливой, доброй и обязательной и охотно помогала всем чем могла. Поэтому нет ничего удивительного, что все относились к ней доброжелательно.

Графиня никому не давала почувствовать, какой она обладала силой и властью, но в действительности она управляла курфюрстом, в действительности она, но не курфюрстина, была властительницей Саксонии.

VII

Аврора на верху своего могущества. Собственный придворный штат. Война в Венгрии. Плохой полководец. Соломенная вдова в Дрездене. Любовное письмо. Кведлинбургская настоятельница. Возмущение канониц. Тайные роды. Мориц Саксонский. Неудачный брак. Развод. В Париже. Андриета Лекуврёр. Неверный любовник. Кончина маршала саксонского. Поклонник Авроры. Предложение.

Вернувшись в Дрезден, курфюрст назначил графине Кенигсмарк ее собственный придворный штат и подарил ей роскошную обстановку. Каждый вечер он ужинал у нее и устраивал в ее честь блестящие празднества, на которых присутствовал весь Двор. Дрезден превратился в средоточие шумной светской жизни; сюда стекались любители увеселений, иностранцы, путешественники, искатели приключений, привлеченные славой саксонской столицы, и многие, Бог весть где потерпевшие неудачу, старались здесь вернуть себе счастье.

Любовное упоение курфюрста было, однако, вскоре нарушено. Август не довольствовался славой самого любезного государя своего времени, он горел честолюбием и мечтал стяжать себе лавры полководца.

Скоро ему представился случай отличиться. Как союзник Австрии курфюрст Саксонский выставил для войны с Турцией восьмитысячный отряд; в Вене его встретили с большими почестями и назначили фельдмаршалом.

Но всю войну его преследовало несчастье. Он выделялся храбростью, отвагой и неустрашимостью, и турки с трепетом прозвали его «железной рукой». Но кроме силы и смелости, у него совершенно не было природных дарований, необходимых для полководца.

После бесплодной осады крепости Темосвара он был наголову разбит турками и его войско с большим трудом избегло полного истребления. Ему не оставалось другого выхода, как покинуть место своего поражения, вручив императору фельдмаршалский жезл.

Во время отсутствия своего возлюбленного покинутая фаворитка старалась неособенно скучать в Дрездене. По-видимому, это ей вполне удавалось. Окруженная лестью и толпой почитателей красавица охотно принимала ухаживания, и многие из поклонников, очевидно, увлекались не на шутку, о чем свидетельствует дошедшее до нас из тех времен письмо. 6 июня 1695 г. некий г. Ностиц пишет:

«Высокородная и высокочтимая графиня!

Для ответа на ваши милостивые строки сообразно их важности и моим терзаниям необходим ум более свободный и спокойный, чем тот, каким, к сожалению, обладаю в настоящую минуту я. Могу сказать только одно, что препоручаю все остальное всемогущему Богу и желаю лишь, чтобы вы оказались свободной от всех принятых на себя тяжелых и великих клятв, но боюсь, что за такое непостоянство рано или поздно должна последовать кара. Бог, судья праведный, знает, что я невинен и никогда до сих пор не нарушал верной дружбы, что остается мне единственным утешением. Если бы я не боготворил вас так сильно — о Боже! — почти сравняв вас с ним, на меня, может быть, не обрушилось бы такое жестокое наказание. Терпение!.. Несчастье поразило меня, и то, чего вы меня лишили, — потеря вовеки невознаградимая. Как неверно и коварно вы поступили со мной; мои раны выставлены на посмеяние другим! Но довольно, не стану больше жаловаться, хотя мог бы по праву осыпать вас тысячью упреков, разрывающих мне сердце. Впрочем, я поручил подателю на словах передать все, что невыразимые муки помешали мне здесь высказать. Прошу об одном: поверьте, что во всем моем теле нет ни капли крови, которую я бы с безумной радостью не отдал за вас. Таким я и останусь до конца своей жизни.

Вашего сиятельства и т. д.»

Но, развлекаясь, графиня Кенигсмарк не забывала о будущем и думала о том, как устроить свою судьбу. Она чувствовала себя беременной и должна была ожидать, что ее обаяние разрушится и у нее, рано или поздно, появится преемница. Ведь она слишком хорошо знала курфюрста, понимала, что им руководит только чувственность, а не истинная любовь, которой он даже не понимал. Сможет ли она удержать и привязать к себе такого человека, сделавшись матерью?..

Она сама в этом сомневалась и потому намеревалась употребить все влияние, каким еще пользовалась, для того, чтобы создать себе прочное и приятное положение.

Задуманный ею план казался странным и невероятным: она решила сделаться настоятельницей Кведлинбургского монастыря. Настоятельницы этого монастыря, основанного еще в X столетии, носили звание имперской графини, а каноницы были по большей части из принцесс или же принадлежали к самым древним знатным фамилиям.

В описываемое время настоятельницей монастыря была Анна-Доротея принцесса Саксен-Веймарская, и, конечно, до ее смерти графине Кенигсмарк нельзя было надеяться на осуществление своего желания. Но она удовольствовалась бы назначением ее преемницей, а такая цель казалась ей вполне достижимой. Необходимо было только согласие и утверждение императора, а курфюрст, на чью поддержку она могла рассчитывать, пользовался в Вене большим влиянием. Следовательно, с этой стороны ей нечего было опасаться.

Но каноницы?!

Они возмутились. Разве это допустимо, чтобы графиня Аврора Кенигсмарк, известная официальная фаворитка правящего государя, сделалась настоятельницей монастыря девственниц, издревле почитаемого, уважаемого, высокознатного девичьего монастыря!

Разве это мыслимо? Разве это возможно?

Нет, этому надо помешать, и монахини употребили все усилия, чтобы воспрепятствовать такому невероятному кощунству.

Аврора сама поехала в Кведлинбург, чтобы прежде всего расположить к себе принцессу Саксен-Веймарскую, но ей приходилось быть чрезвычайно осторожной и тщательно скрывать свое положение: если бы обнаружилось, что она готовится стать матерью, пришлось бы навсегда отказаться от своих мечтаний.

Все обошлось прекрасно. Своей приветливостью и любезностью она сумела совершенно покорить настоятельницу.

По-видимому, ей удалось также обмануть бдительность монахинь относительно своего положения, по крайней мере, ни у кого даже из самых заклятых ее врагов не зародилось подозрение, что Аврора ожидает ребенка.

Разрешение от бремени совершилось втайне, настолько втайне, что до сих пор неизвестно, где оно произошло. Вероятно, в Госларе, в Гарце, у Авроры родился 28 октября 1696 г. сын, окрещенный через несколько дней и получивший имя Мориц.

Это был знаменитый маршал саксонский. Имя ему было дано по желанию отца, в вечное воспоминание о незабвенных днях в Морицбурге.

Этот наиболее знаменитый сын Августа Сильного, во многих отношениях имевший большое сходство с отцом, неразрывно связан с судьбой матери, и оба играли большую роль в истории Саксонии. Графиня Кенигсмарк была самой выдающейся из всех возлюбленных курфюрста, и ее сын — самым выдающимся из детей Августа.

В личной храбрости, расточительности и страстности Мориц не уступал своему отцу. О нем рассказывают, что он требовал барабанов и литавр, едва выйдя из колыбели.

Уже на тринадцатом году он совершил поход на Рейн с генералом Шуленбургом и очень рано обнаружил пристрастие и дарование к военному делу. По возвращении Морица в Саксонию Август официально признал его своим сыном и подарил ему графство с ежегодным доходом в десять тысяч талеров. Дар, конечно, очень щедрый, но где находилось графство — неизвестно, вероятно, оно существовало только на бумаге.

В 1711 и 1712 гг. Мориц сражался со шведами в Померании и, получая всего три талера в неделю карманных денег, жил как вельможа, содержа целый штат слуг. Он играл, делал долги, содержал любовниц, так что начал внушать беспокойство родителям. Поэтому решили поскорее направить его на путь истинный и найти ему подходящую жену.

Но выбор был сделан неособенно удачно. Правда, Виктория фон Лебен была очень состоятельной особой, обладавшей обширными поместьями в Саксонии и Лаузице, и Мориц без колебаний согласился на этот брак, так как ему нужны были деньги, чтобы вести жизнь соответственно своим наклонностям.

Брак был заключен.

Но молодой муж, не признавая никаких стеснений, продолжал жизнь даже более разгульную, чем раньше, и по его примеру молодая жена не стала слишком строго соблюдать супружескую верность.

При этом обоим им было по 17 лет!

Сейчас же после свадьбы до Морица стали доходить слухи, что его супруга втихомолку ведет очень свободную жизнь, и пока он находился в походах или посещал различные Дворы, она даже сошлась с лакеем и жила с ним.

Средства жены позволяли Морицу устраивать жизнь вполне по своему желанию; поэтому вначале он предоставил жене полную свободу действий. Но потом графиня, несмотря на собственное легкомысленное поведение, начала мучить его ревностью и устраивать ему громкие сцены. Тогда он решил без дальних разговоров развестись. Чтобы иметь к тому законный повод, он был застигнут на месте преступления с камеристкой своей жены шестью подготовленными свидетелями.

Но супружеская измена считалась в то время уголовным и государственным преступлением, наказуемым смертной казнью.

Конечно, Морицу это было хорошо известно, но нисколько его не тревожило. Он знал Двор своего отца и мог быть совершенно спокойным. Если бы лишали жизни всех нарушителей супружеской верности, пожалуй, из всего общества в живых не осталось бы ни одного человека — никого, кроме курфюрста, и то потому, что он как правящий государь стоял вне закона.

Действительно, преступный граф был приговорен судебным постановлением к смерти. Но в тот же день приговор был отменен: за столом Мориц нашел на своей тарелке помилование, дарованное отцом.

Мориц вернул себе свободу и сохранял ее всю жизнь, так как больше не женился. Жена его вскоре вступила во второй брак с саксонским офицером фон Рункелем, который не обращал внимания на ее прошлое и считал ее большое состояние достаточным вознаграждением за все остальное.

Цвингер

Странное дело, граф, стремившийся во что бы то ни стало развестись с женой, после развода вполне с ней примирился. По-видимому, он даже относился к ней очень хорошо, когда она перестала быть его женой. Возвращаясь впоследствии в Дрезден, он всегда посещал ее, выказывая постоянно большое внимание и предупредительность.

Своенравному и жаждавшему подвигов Морицу трудно было ужиться при дрезденском Дворе. Он не умел ладить с отцом и его любимцами, поэтому он отправился в Париж и поступил на французскую службу. Здесь, при Дворе регента Филиппа Орлеанского, красивый и мужественный саксонец сделался любимцем женщин и его ожидало бесчисленное множество любовных приключений.

Его признанной приятельницей была прекрасная и остроумная актриса Андриета Лекуврёр, с которой он находился в близких отношениях. В письме к матери он сам ее описывает: «Посылаю вам портрет остроумной француженки с уверением, что он не приукрашен. У нее прелестная талия, маленькие ножки, полные бедра и хорошенькое личико; ей около двадцати шести лет, она не замужем, свободна, из хорошей семьи, вполне самостоятельно располагает своими поступками, пользуется общей любовью».

Но обстоятельства разлучили Морица с прекрасной актрисой, питавшей к нему более верную любовь, чем он к ней. Курляндцы избрали его своим герцогом, и ему пришлось расстаться с Парижем. Однако, он потерял не только герцогство, из-за неосторожного любовного приключения лишился даже возможности попасть на русский престол. Вдовствующая герцогиня Анна Курляндская, дочь царя Иоанна, впоследствии русская императрица, готова была отдать ему свою руку, но он не мог сдержаться и остаться ей верным, стал ухаживать за одной из ее придворных дам и таким образом лишился ее расположения.

Напрасно две женщины не жалели средств, чтобы поддержать своего любимца: мать, графиня Кенигсмарк, отдала ему свое последнее состояние, а в Париже преданная Андриета продала все свои драгоценности, все бриллианты, чтобы послать неверному любовнику выкуп в сорок тысяч франков. Но Мориц возлагал свои надежды на французский Двор и, вернувшись в Париж, вступил в близкие отношения с герцогиней Бульонской.

Тайна этой связи вскоре разгласилась, и слухи о ней дошли до обманутой актрисы. Она решила отомстить.

Однажды граф появился с герцогиней в театре; Андриета, игравшая Федру Расина, обернулась к ложе своей счастливой соперницы и, возвысив голос, продекламировала место «о бесстыдных женщинах, потерявших способность краснеть и радующихся своему преступлению». Все взоры устремились на герцогиню, упавшую в обморок от сдерживаемого бешенства и вынужденную удалиться из театра.

Все широкие замыслы графа потерпели неудачу; после этого он поселился в Париже и прожил здесь 20 лет. Он был возведен в звание маршала Франции, и три победы — при Фонтенэ, Раку и Лаффельде в Нидерландах — прославили его имя. Он умер 54 лет отроду в замке Шамбор, подаренном ему Людовиком XIV.

Аврора Кенигсмарк была права, опасаясь непостоянства своего царственного любовника. Когда она сделалась матерью, его раньше столь пылкая страсть остыла и ей пришлось уступить свое место другой.

И в этом случае опять обнаружился ее незаурядный ум, ее тонкое чувство такта. Если бы она преследовала своего неверного возлюбленного ревностью и упреками, вероятно, ее ожидали бы неприятности и она потеряла бы всякое влияние при Дворе.

Но ей не пришло в голову ничего подобного, она нисколько не изменила своего обращения; не выступала против своих соперниц, не старалась им явно или тайно вредить, не выказывала зависти или неприязни, относилась к ним приветливо, вежливо, предупредительно, не жаловалась курфюрсту на обиду, не изображала из себя ни несчастной, ни покинутой.

Она осталась в Дрездене, как будто ничто не переменилось, и продолжала ту же жизнь, как вела раньше. Таким образом она сумела сохранить уважение и дружбу Августа Сильного и удержать за собой влияние, которым так долго пользовалась.

Когда чувства саксонского султана к прекрасной графине начали постепенно охладевать, его оправдывали тем, что такое охлаждение явилось следствием не зависящих от него обстоятельств. Говорили, будто после родов у Авроры появился очень дурной запах, не поддававшийся никаким средствам и делавший невозможным общение с ней царственного любовника.

Но, наверное, такое измышление было праздной выдумкой. Ведь существуй действительно подобная причина, бедная графиня оттолкнула бы от себя всех остальных мужчин. Однако, имеются неоспоримые доказательства, что ее по-прежнему окружала толпа ухаживающих и поклонников.

Сохранилось письмо, относящееся как раз к этому времени и дающее нам мечтательное, восторженное описание ее красоты.

«Никто в мире, — говорится дословно в этом письме, — не обладает таким умом, как вы, — умом, всегда распространяющим веселье. Вы не принадлежите к числу красавиц, поражающих только с первого взгляда; нет, чем более вами любуешься, тем больше восхищаешься, потому что прелесть с вами неразлучна. Я созерцал вас в такую минуту, когда вы затмили красоту всего мира. Ваша слава не может быть больше и прекраснее, — она так благородна, так возвышенна, что вас любишь, еще не видя вас. Так и я уже давно посвятил себя вам, но не думайте, что с того дня, как я имел счастье вас узнать! Будьте справедливы, вспомните, что я пленился славой и блеском вашего ума раньше, чем красотой, подверженной превратностям. Тем сильнее и крепче моя любовь и страсть. Но не стану отрицать своего восторга, что вы обладаете богатством телесной красоты, что ваш стан изобличает прелестную величавость, что он не кажется ни слишком полным, ни слишком тонким. Если бы вы были более полны, то соразмерность, вполне соответствующая вашему росту, была бы нарушена. Таким образом, все части прекрасного тела представляют удивительно гармоничное сочетание. Ваш цвет лица, свежий и великолепный, всегда цветет румянцем юности, заставляя думать, что вам, тридцатилетней женщине, не более двадцати лет. Ваши волосы отличаются необыкновенной пышностью и чернотой, круглый овал лица прекрасен, лоб высокий, открытый, и под ним извиваются две большие черные дуги, чарующие без искусства своей природной красотой. Это любовные луки над глазами, сверкающими ослепительным блеском. Как красивы нос, маленький рот, губы, окрашенные природой, всегда ярко-алые, великолепные зубы, белые, ровные, частые! Одним словом, все наполняет блаженным восторгом самого равнодушного…»

Это письмо и другие ему подобные не допускают мысли, что Аврора Кенигсмарк страдала каким-нибудь физическим недостатком или недугом. Вообще нигде не встречается никакого намека, дававшего бы повод к такому предположению.

Наоборот, нам известно, что многочисленные поклонники просили руки красавицы графини. В числе их находился герцог Христиан Ульрих Вюртембергский, овдовевший в третий раз и знавший Аврору еще в Гамбурге. Вероятно, Аврора с удовольствием приняла бы герцогскую корону, но ей пришлось отказаться от этого брака, так как Август Сильный не хотел дать своего согласия.

Однако, он совершенно не обнаружил щедрости относительно бывшей царицы своего сердца, каждое желание которой прежде было для него законом. Графине Кенигсмарк было довольно трудно вести привычный образ жизни, и она постоянно нуждалась в деньгах. Ей захотелось приобрести имение в окрестностях Бреславля, но для осуществления своего намерения пришлось занять десять тысяч талеров. И все-таки ей не удалось удержать купленное поместье — через несколько лет его пришлось продать и, кроме того, вести из-за него целый ряд процессов.

Августа Сильного вообще нельзя причислить к скупым государям. Он, без сомнения, помог бы своей бывшей возлюбленной, но к нему тянулись так много рук, что при всем желании он не мог удовлетворить всем требованиям. Вокруг него образовалось целое сонмище любимцев и фавориток, не отличавшихся скромностью в своих притязаниях.

И в этом случае Аврора составляла исключение. Наконец она получила, вместе с другими дорогими подарками, обещание, что в день нового 1697 г. ей будет выплачено 50 тысяч талеров. По-видимому, ей действительно пришлось получить эту кругленькую сумму.

Но Аврора не привыкла к скромной жизни; даже после падения она не умела устроиться и наслаждалась всеми земными радостями, не признавая стеснений. Она проживала то в Дрездене, то в Кведлинбурге, путешествовала, посещала великосветские курорты. Всюду ее встречали радушно.

Летом она часто жила в Теплице, где очень весело проводила время, о чем свидетельствует ее собственное письмо. Из него же мы узнаем, какими рискованными увеселениями развлекалось высшее общество. Письмо написано по-французски, кому оно адресовано — неизвестно.

«Друзья мои!

Вы меня очень раздосадовали своим остроумным ответом; я прекрасно вижу, что с вами трудно сравняться в магии. Мне понадобился бы Пегас г. Зейвердица, чтобы преодолеть разнообразные приключения. Поэтому я не решаюсь дать вам подробного отчета о происшествиях в Бреславле. Но, если вас удовлетворят незначительные подробности нашей курортной жизни, должна вам сказать, что общество незаметно увеличивается. Вы видите здесь графов из Праги, о прибытии которых возвещает труба с башни, как о появлении диковинных зверей. Нетрудно себе представить, какие в них мечут стрелы, и, конечно, они совершают прогулки не для того, чтобы собирать фиалки при свете луны.

Устраивалось несколько увеселительных поездок, всегда кончавшихся речами, и обедов, где присутствующие засыпали. Однако, такими средствами не восстановишь сил. На днях, чтобы вознаградить себя, дамы устроили купанье, куда явились украшенные цветами, как нимфы Дианы. Было решено бросить жребий, кому быть Дианой. Жребий пал на вдовствующую Рейзевиц, она приняла свою роль с уверенностью в себе и с горячим оживлением и повела свою прекрасную свиту в купальню в беседке, усыпанной цветами и убранной золотыми тканями. Едва толпа прелестных созданий, закутанных лишь в прозрачные покрывала, вошла в воду, как на другом конце купальни появилась незнакомая нимфа, вызвавшая общий испуг своим мужественным бородатым видом. Диана, вспомнив о предыдущем приключении, высказала свое подозрение, и вскоре вся ее свита зашумела. Только нимфа Сусанна сохраняла спокойствие и убеждала своих подруг, что бородатая нимфа не представляет ничего особенного.

Старая нимфа молчала, только испускала вздохи и поджимала ноги, как будто у нее были мозоли.

Вдруг при громком воинственном клике появилась другая фигура. В жизни я не видела ничего более смешного. Это был богемский граф, прозванный нами графом Истерле. Он слышал, что купаются нимфы, и явился изобразить Актеона.

Он был в халате, в меховых сапогах и в шапке из львиной шкуры. В таком виде он намеревался принять участие в купании нимф. Диана, не имея при себе оружия, плеснула ему в лицо водой, и сейчас же показались большие рога. В ту же минуту наша старая нимфа вскочила со своего места, начала клясться и божиться, забыла про свою роль нимфы и оказалась графом Траутмансдорфом, шестидесятилетним подагриком. Он ударил по голове Актеона, но тот подставил ему рога. «Прекрасное головное украшение, — воскликнул граф Траутмансдорф. — Я вижу, рога на все годятся! Убирайся, старый рогатый повеса, ко всем чертям в Польшу».

Во время этой суматохи Диана со своими нимфами поспешила удалиться, однако, по пути ее задержала толпа слуг, возвращавшихся из другой купальни; за ними следовал, в купальном костюме, их молодой господин граф Цвирби, не признававший большего удовольствия, как сечь своих слуг.

Он не преминул предложить Диане свои услуги, но она поспешно убежала, накинув на голову белый платок, и за ней последовала вся ее свита, чтобы принять участие в общей трапезе в находившемся поблизости доме. Во время обеда их услаждали серенадой. Трудно сказать, который из трех графов ее исполнял. Я, со своей стороны, думаю, да простит мне Господь, что это был наш граф Истерле, певший забавные стихи:

Заканчиваю свой рассказ просьбой не считать его за сказку и непреложно верить

Вашим преданным нимфам.»

Графиня Кенигсмарк, как мы видим, не портила общего настроения и безбоязненно проделывала все, что ей предлагали, но она не для того бросалась в вихрь удовольствий, чтобы заглушить свое горе и забыть неверного султана. Это была ее природная веселость и жизнерадостность, бравшая в конце концов верх над всеми разочарованиями.

Таким образом она жила долгие годы и как умная, опытная светская дама даже имела впоследствии большое влияние на Августа Сильного в государственных делах. Нам предстоит с ней еще часто встречаться.

VIII

Курфюрст в Вене. Преемница графини Кенигсмарк. Придворный бал у римского короля. Беседа с графиней Эстерле. Свидание. Золотое ложе. Ужасный случай. Неустрашимый курфюрст. Разоблачение. Отчаяние графини.

С новой красавицей, свергнувшей Аврору Кенигсмарк с ее трона, однако, не выдерживавшей сравнения с ней по красоте, скромности и образованию, курфюрст Саксонский познакомился в Вене. То была графиня Эстерле.

Она была замужней женщиной уже не первой молодости, но брак не представлял препятствия для Августа Сильного, когда речь шла об удовлетворении его желаний. По большей части дамы, пользовавшиеся его благосклонностью и возбуждавшие его страсть, не отличались особенной строгостью и неприступностью, и хотя оказывали некоторое сопротивление — из действительной стыдливости, для виду или из тонкого расчета, — их сердца вскоре сдавались перед изливавшимся на них золотым дождем и драгоценными подарками расточительного курфюрста.

Но редкий любовный роман завязывался и протекал при таких странных и забавных обстоятельствах. История саксонского курфюрста и графини Эстерле в том виде, как она дошла до нас, в высшей степени занимательна.

На придворном балу, данном римским королем, будущим императором Иосифом I, в Вене, Август Сильный в первый раз увидел свою будущую возлюбленную. Он сейчас же пришел от нее в восторг, так что едва мог дождаться случая с ней познакомиться; но, подойдя к ней, в замешательстве он не находил слов для выражения своего восхищения. Однако, графиня понимала язык взглядов и во взоре курфюрста прочла, что происходило в его сердце. По-видимому, она не дорожила славой неприступной добродетели и не старалась скрывать своих чувств; она вышла на балкон, и курфюрст, конечно, поспешил последовать за ней. Графиня сейчас же воспользовалась случаем и начала с ним разговор о блестящем празднестве, но он не был в состоянии отвечать на ее вопросы. Думая, что он нехорошо себя чувствует, она предложила ему прохладительное, венгерской воды, и воскликнула:

— Ваше высочество, послушайте меня…

Но курфюрст прервал ее:

— Ах, — возразил он, — я вас прекрасно вижу и слышу. Чувствую, какой обязан вам благодарностью за вашу готовность прийти мне на помощь. Но венгерская вода не может мне помочь. В вашем распоряжений находятся другие лекарства. Будьте добры их применить, и я буду вам обязан своим выздоровлением, потому что вы причина моих мучений.

— Я, право, не знаю, — улыбаясь, отвечала графиня, — какой болезнью я могла вас заразить, я не подозревала, что во мне таится злая зараза. Кроме того, мне известно так мало целебных средств. Но если я послужила причиной вашего недомоганья, я с удовольствием применю свои скудные познанья, чтобы вернуть вам здоровье, драгоценное для всей Европы.

— Ах, сударыня, — воскликнул курфюрст, — пусть вся Европа забудет обо мне; если вы только примете во мне участие, я буду самым счастливым человеком.

И с движением, ясно выражавшим его чувство, он продолжал:

— Да, прекрасная графиня, моя внезапная болезнь — не что иное, как горячая и нежная любовь к вам. Ничто меня не спасет, если вы не даруете исцеления моим страданиям. Прошу поэтому у вас разрешения посвятить вам свою жизнь и преклоняться перед вами, заслуживающей больше всех на свете такого восхищения.

— Ваше высочество, — отвечала графиня Эстерле, — я уже сказала вам, что употреблю все мне известные средства, чтобы содействовать вашему выздоровлению. Я слишком дорожу данным словом и слишком верноподданная императора, чтобы не приложить все усилия к тому, чтобы возвратить вам здоровье, без сомнения, драгоценное для него. Поэтому успокойтесь и дайте мне время обдумать необходимые меры.

Графиня была так углублена в разговор, что не заметила римского короля, который уже был от них в нескольких шагах. Но она нисколько не растерялась, сейчас же переменила разговор и продолжала с непринужденным видом, как будто отвечая на вопрос курфюрста:

— Да, я большая любительница музыки и в особенности пения.

Король действительно подумал, что они беседовали об изящных искусствах, и присоединился к разговору. Затем он предложил курфюрсту перейти в соседний зал, где должен был происходить ужин.

Таким образом, курфюрсту пришлось расстаться с графиней и во время остального бала, окончившегося только на восходе солнца, ему не представлялось случая подойти к предмету своей новой страсти. Может быть, графиня оказалась дальновидной и уклонялась, чтобы не так скоро сдаться своему пылкому любовнику.

Только через два дня курфюрсту удалось снова увидеться с графиней. Наконец он встретился с ней у римской королевы, но ему не пришлось с ней говорить, так как она намеренно от него удалялась.

Но вечером счастье ему все-таки улыбнулось. Присоединившись к обществу, король предложил супруге и курфюрсту составить игру. Графиня Эстерле присутствовала тут же, и ей досталось место рядом с курфюрстом.

Опытный знаток женщин сумел воспользоваться этим случаем. Не пропуская ни одной удобной минуты, он тихо нашептывал графине слова любви. Делая вид, что достает нюхательный табак, он часто вынимал платок и закрывал им рот, говоря с ней.

При всех этих уловках ему приходилось быть очень осторожным и только украдкой бросать взоры на свою очаровательницу, потому что дежурным камергером, стоявшим за креслом короля, был супруг, граф Эстерле, в котором его старания легко могли возбудить подозрение.

Но все-таки саксонскому гостю удалось объясниться графине в любви и попросить у нее разрешения посвятить ей свои бескорыстные услуги. Графиня делала вид, что не слышит, и ничего не отвечала, но курфюрст хорошо видел, что его ухаживания ей приятны. В тот же вечер он понял, что завоевать крепость будет нетрудно.

Не имея привычки терять времени даром, на следующий же день курфюрст написал своей красавице нежное письмо. Он желал знать, на что ему можно надеяться, и просил разрешения переговорить с ней наедине. Для придания большей убедительности своим нежным искательствам он приложил к письму драгоценный подарок: серьги стоимостью в сорок тысяч гульденов.

Великолепный подарок решил судьбу. Все опасения и сомнения графини рассеялись — разве можно было сопротивляться такому великодушному и щедрому государю? Она сочла это величайшей допустимой ошибкой и не стала долго раздумывать. Она отвечала ему в словах, не требующих дальнейшего объяснения, и извещала, что ожидает в тот же вечер к восьми часам.

Конечно, влюбленный курфюрст не пропустил назначенного часа. Он отправился к графине — и в какой обстановке он застал ее?

Она лежала в легком одеянии на золотом ложе, находившемся в богато убранном покое. Графиня действительно была прелестна и имела очень соблазнительный вид. Прекрасные белокурые волосы ниспадали на плечи локонами, перевитыми зелеными лентами. На ней было розовое платье, затканное цветами и серебром, и дорогие кружева оттеняли красоту груди.

Она была в восторге от посещения курфюрста и встретила его с выражением живейшей радости. Что произошло дальше между двумя влюбленными, повествователь не описывает…

На следующее утро курфюрста, спавшего глубоким сном, неожиданно разбудили. Ему передали, что римский король убедительно просит его сейчас же прийти к себе.

Курфюрст оделся и отправился к своему другу. Каково было его удивление при виде Иосифа, накануне вполне здорового, лежавшего в постели, бледного, удрученного, в сильнейшем волнении.

— Боже мой! — воскликнул курфюрст. — Что я вижу? Что случилось с вашим величеством?

— Ужасное происшествие, — отвечал римский король, — присядьте ко мне на минутку и посмотрим, не испугаетесь ли вы так же, как я.

Курфюрст сел, и король рассказал ему следующее:

— Сегодня ночью меня посетило ужаснейшее виденье, когда-либо являвшееся человеку. Через два часа после того, как я лег спать, я услышал в комнате шаги. Я подумал сначала, что это камердинер, и, не открывая полога, выбранил его, зачем он не дает мне спать. Но представьте себе, как я испугался! Вдруг раздался ужасный лязг цепей и передо мной предстал белый призрак, воскликнувший ужасным голосом: «Иосиф, римский король! Я душа, терпящая муки чистилища. Я являюсь к тебе по повелению, чтобы сказать, что твоя дружба с курфюрстом Саксонским повергнет тебя в бездну. Откажись от его дружбы, или тебя постигнет вечное проклятье!» Бряцание цепей еще усилилось, и я не мог от ужаса произнести ни слова. Привидение продолжало: «Ты не отвечаешь, Иосиф? Неужели ты дерзаешь противиться Богу? Неужели дружба человека для тебя дороже милости всемогущего Бога? Решай, я даю тебе время на размышление! Через три дня я приду за ответом, и если ты будешь настаивать на продолжении посещений курфюрста, твоя и его погибель неизбежны». С этими словами призрак исчез, и я, признаюсь, остался в ужасной тревоге. Я не мог собраться с силами, чтобы позвать людей, и старший камердинер, войдя, нашел меня совершенно без чувств. Теперь я немного успокоился, так как решил исправиться. Надеюсь на прощение моих грехов. Только о вас я беспокоюсь, мой дорогой брат. Поэтому прошу вас, примите нашу святую веру, этим вы приобретете себе вечную жизнь.

Курфюрст внимательно выслушал короля, не прерывая его ни одним словом. Наконец он ответил и высказал свои сомнения.

— Вы уверены, ваше величество, что это вам не пригрезилось? Не был ли это плод вашего воображения, произведший на вас такое сильное впечатление?

Но король уверял его, что не спал и все рассказанное им не было сном.

— В таком случае, я ничего не понимаю, — возразил курфюрст, — не может быть, чтобы дух был обременен цепями. Но я не могу также себе представить: неужели нашлись такие дерзкие люди, решившиеся сыграть с вашим величеством подобную шутку.

— Вы правы, — ответил король, — ведь это совершенно невероятно. Кто осмелился бы обмануть меня подобным образом?

— Все-таки, — продолжал курфюрст, — ничего нельзя утверждать наверное! У вашего величества есть священники, способные рискнуть на такую шутку; они пользуются большим влиянием при Дворе и, может быть, воображают, что я беседую с вашим величеством о вопросах веры и открываю вам глаза на их плутни. Смею спросить ваше величество, не пытался ли раньше ваш духовник возбудить в вас угрызения совести в том, что вы удостаиваете меня своей любовью?

Король сознался, что духовник грозил лишить его причастия, если он не откажется от дружбы с курфюрстом.

— В таком случае, — воскликнул Август, — мы скоро разоблачим привидение. Позвольте мне заняться этим делом. Я ручаюсь, что все обойдется прекрасно, если ваше величество захотите положиться на меня. Продолжайте обращаться со мной по-прежнему, только не говорите никому, что рассказали мне о происшедшем.

Король охотно дал требуемое обещание и держал уговор втайне. Когда настало время отхода ко сну, курфюрст удалился в свою комнату, разделся и через потайную дверь прошел в спальню короля.

На третью ночь, которую оба проводили в напряженном ожидании, до них явственно донесся звук цепей. Привидение, согласно своему обещанию, вернулось снова. Раздался грозный голос: «Иосиф, римский король…»

Но привидению не пришлось продолжать свою речь. Для курфюрста было достаточно этих немногих слов. С обычной неустрашимостью он бросился на привидение и схватил его, между тем как король положительно оцепенел от страха.

С громким возгласом «Иисус Мария» призрак упал на колени и умолял пощадить ему жизнь. И тут обнаружилось, что это был священник.

Но курфюрст не знал пощады и не обратил никакого внимания на его крики. Как мяч, он поднес его к окну и выбросил со словами: «Убирайся назад в чистилище, откуда пришел!». Хотя мнимый дух упал с довольно большой высоты, он не поплатился за это жизнью и отделался только переломом ноги. Охотно он избежал бы огласки такого жестокого урока, но боли были слишком сильны, и он принялся жалобно звать на помощь.

Тут открылся весь обман. Явился караул, и оказалось, что это был патер, всегда сопровождавший духовника короля.

Римский король страшно разгневался, что его хотели провести подобным образом, и поклялся, что со временем выгонит всех иезуитов из своего государства. Но потом, узнав, по чьему указанию действовал патер, он его простил и даже запретил вспоминать об этом случае.

Пока курфюрст переживал такое приключение, графиня Эстерле испытывала сильнейшее беспокойство. Август Сильный за все время ни разу не посетил ее, не подавал никаких признаков жизни.

Она решила, что он отверг ее, неверен ей. Сгорая нетерпением, она не могла дождаться, когда представится случай с ним увидеться и переговорить, поэтому написала ему и умоляла снова посетить ее.

Курфюрст, не менее ее томившийся желанием, сейчас же поспешил к ней и снова застал ее в очень легком, но драгоценном одеянии.

Когда он вошел, она играла на клавесине и пела грустный романс. При виде курфюрста у нее навернулись на глазах слезы, и она замерла на табурете. Курфюрст испугался, увидев ее в таком волнении, и спросил о причине ее горести.

— Как? — отвечала она со вздохом. — Вы еще спрашиваете, что вызвало мои слезы? Неужели сердце вам не подсказывает, что вы тому виной? Как мне не плакать при мысли, что, может быть, другая похитила у меня вашу любовь? Что вы мне дарите только немногие остающиеся у вас свободные минуты, потому что не можете меня сразу забыть?

Курфюрста глубоко растрогали ее слова, он целовал ее руки и клялся, что любит ее одну на всем свете.

— Правда? — переспросила графиня и нежно взглянула на него. — Вы любите меня, и мне приходится ждать три дня, чтобы получить подтверждение вашего обещания и увидеть вас?

Только услышав от курфюрста рассказ о происшествии с римским королем, она поверила его словам и снова развеселилась. Обладая от природы страстной натурой, она бросилась ему на шею, обнимала его, целовала и тысячу раз называла его своим милым, любимым курфюрстом.

Август не остался в долгу у своей возлюбленной и дал ей нагляднейшие доказательства своей любви. Он обещал римскому королю ужинать с ним у его метрессы фон Нальфи, но графиня не хотела отпускать его от себя и просила остаться с ней. Наконец он согласился с условием, что и эту ночь они проведут вместе, на что графиня охотно согласилась.

Таким образом, Август Сильный занял место графа Эстерле, по предписанию врачей не спавшего с женой.

IX

Роковая ночь. Влюбленные, застигнутые врасплох супругом. Бегство графини. Страшный договор. Обещание римского короля. Возвращение в Дрезден. Холодный прием. Молодая курфюрстина. Разгневанная мать. Удаление от Двора.

Но эта ночь оказалась роковой для влюбленных. Их нежные излияния были бесконечны, и они успокоились только на рассвете. Поэтому они долго заспались, и было уже десять часов, когда для них последовало довольно неприятное пробуждение от крепкого и сладкого сна.

Графиня поступила очень неосторожно и забыла запереть дверь комнаты.

Граф Эстерле пожелал сообщить своей дорогой супруге какую-то новость и, найдя дверь незапертой, вошел, ничего не подозревая, и тихо приблизился к кровати, чтобы удивить жену. Действительно он достиг своей цели, но сам он был изумлен еще более открывшейся перед ним картиной.

В объятиях своей жены он увидел спящего курфюрста.

Обманутый муж, придя в неописуемую ярость, громко воскликнул: «Ах ты, клятвопреступница!..» — так что оба испуганно проснулись. Курфюрст сейчас же вскочил и схватился за шпагу, чтобы обороняться. Но граф не помышлял меряться силами с Августом Сильным — без сомнения, преимущество оказалось бы на его стороне. Он поступил самым благоразумным образом, возможным в такую минуту, т. е. поспешил удалиться, оставив жену с любовником.

Графиня была в отчаяньи и не знала, что делать. Она боялась мести мужа. Курфюрст сознавал, что она права, и стал придумывать средства, как ее защитить и обеспечить ей безопасность.

Как тут быть? Наконец ему пришла в голову мысль — укрыть графиню в доме своего посланника, представлявшем по международному праву надежное убежище.

Графиня Эстерле долго не решалась на такой шаг. Но выбора у нее не было. Курфюрст напомнил ей, что их близкие отношения сделались известными именно тому, кому менее всех надлежало об этом знать, и, следовательно, ей незачем более остерегаться.

Наконец она согласилась и собралась в путь, не забыв, однако, предусмотрительно захватить с собой свою шкатулку с драгоценностями.

В сопровождении курфюрста она покинула свой дом и села с Августом в наемную карету. Август действительно отвез ее к своему посланнику и поручил его защите.

Между тем граф Эстерле не терял даром времени. Вместо того чтобы постараться скрыть наставленные ему рога, он поспешил их показать всему свету. Очевидно, в нем кипела настойчивая потребность высказаться. В императорской приемной он громко рассказал своим друзьям о нанесенном ему оскорблении, о своем возмущении и отчаяньи.

Но у придворных был совершенно другой взгляд на вещи, и они старались утешить потерпевшего, уверяя, что у него нет повода так огорчаться, и подтверждая свои слова подходящими примерами из известных преданий древней и новой истории.

Амфитрион, говорили они, был так же рассержен, узнав об измене Алкмены, но успокоился, узнав, что его соперником оказался бог Юпитер собственной особой. А сколько мужей древнего мира уступали своих жен их правящим государям! Во Франции Монтеспан уступил свою супругу Людовику XIV, и в Англии, где власть короля ограничена, сколько мужей терпеливо мирились с тем, что Карл II посещал их жен.

Сначала граф Эстерле не придавал должного значения таковым доводам.

— Все ваши слова, — наивно возразил он, — верны и правильны. Но Амфитрион уступил свое право богу, а остальные — правящим государям.

— Отлично, — возразил граф Мартиниц, впоследствии императорский посол в Риме, — чтобы иметь возможность подражать названным супругам, поступите на службу курфюрста Саксонского! Тогда он может жить с вашей женой и никто не посмеет ничего сказать!

Это был выход из затруднительного положения, и все нашли совет превосходным. Можно ли было допустить, что обманутый граф отнесется к нему серьезно?

Однако, он действительно привел его в исполнение. Он сейчас же отправился к Бейхлингу, любимцу Августа, и высказал ему свое желание: просил взять на себя посредничество и устроить его на службу при курфюрсте.

Август Сильный никогда особенно не соблюдал закон о неприкосновенности священного семейного очага и ни перед чем не останавливался, когда речь шла о красивой женщине. В этом не было ничего удивительного, потому что мужья в возмещение выпрашивали у него должности, чины и знаки отличия.

В своей разнообразной, богатой приключениями жизни саксонский султан испытал многое, над чем стоило призадуматься. Однако, когда к нему явился Бейхлинг и передал просьбу графа Эстерле, он подумал, что его любимец сошел с ума и бредит. Граф застал его со своей женой в обстановке, не допускающей сомнения относительно близости их отношений; он был возмущен, должен был требовать удовлетворения за свою поруганную часть, и вдруг этот самый человек обращается к нему с ходатайством, желает поступить к нему на службу!

Что за свет, что за странный свет!

Курфюрст рассмеялся и сейчас же написал графине, сообщая ей радостную весть. Но графиня была совершенно иного мнения, чем ее любовник и супруг, пожалуй, ее совет был наиболее благоразумным.

Она просила, чтобы Август не принимал предложения ее мужа, не давал ему никакого места, а только выплачивал бы ему ежегодное жалованье под известными условиями.

Август был и на это согласен. Он предоставил ей полную свободу уладить дело, как она найдет нужным. Что касается лично его, он выразил готовность выплачивать графу по двадцати тысяч гульденов в год.

После этого графиня Эстерле заключила со своим достойным супругом договор, все пункты которого были точно оговорены. Какие условия она поставила! Незнакомому с происшедшим могло показаться, что виновной стороной была не она, жена, но ее муж.

Графиня предъявляла следующие требования:

1. Она снова займет свою комнату.

2. Он никогда не будет заводить речи о случившемся.

3. Он должен навсегда отказаться от своих супружеских прав и не требовать сожительства с ней.

4. Она имеет право путешествовать без него, куда пожелает.

5. Он должен прислать за ней карету к саксонскому посланнику фон Герсдорфу и отвезти ее к себе домой.

Сначала требования графини Эстерле были еще больше. Она не постеснялась предъявить требование, чтобы ее муж извинился перед ней при посланнике и его жене в том, что осмелился обличить ее в присутствии курфюрста.

Но это показалось лишним даже такому человеку, как Бейхлинг, и по его желанию графиня отказалась от этого условия. Зато было включено новое требование, а именно, что граф Эстерле обязуется признать своими детей, которые могут родиться у его супруги. Они, сыновья или дочери, получат право на фамилию и герб графов Эстерле.

Дрезден со стороны правого берега Эльбы

Христиана Эберхардине, 1725 г.

Такой невероятный договор, пожалуй, не имевший себе подобных даже в те времена, был признан и подписан обеими сторонами. Курфюрст не утерпел, чтобы не рассказать всю историю римскому королю, немало над ней позабавившемуся. Конечно, это происшествие сделалось известным всему обществу, и графиню с этих пор стали считать официальной фавориткой курфюрста.

При таких обстоятельствах Август и Иосиф близко подружились. Вообще между ними было большое сходство. И по обстоятельствам своей жизни они прекрасно подходили друг другу. Если у курфюрста была графиня Эстерле, у короля была Нальфи. Обе четы часто проводили время вместе и ужинали за маленьким столом.

В один прекрасный день при подобной обстановке оба государя дали друг другу клятву, имевшую для австрийского и саксонского Дома крайне важное значение. Иосиф дал своему другу письменное обещание, если у него родится дочь, выдать ее замуж за саксонского наследного принца, родившегося в 1696 г.

Это обязательство было исполнено, и старшая дочь короля, эрцгерцогиня Мария Жозефа, вступила в брак не с курфюрстом Баварским, одновременно просившим ее руки, но с курфюрстом Фридрихом Августом. К этому браку нам предстоит еще вернуться.

Возвращаясь в Дрезден, курфюрст Саксонский много достиг для блеска и величия своего Дома, заручился дружбой будущего императора на престоле Габсбургов, что имело очень важное значение для его широких замыслов, но спутница, сопровождавшая его, вызвала общее неприятное удивление. То была графиня Эстерле. Он не расстался с ней в Вене и привез ее в свою столицу.

Новая фаворитка не сумела, подобно своей предшественнице, графине Кенигсмарк, приобрести расположение всех слоев общества. Она совершенно не обладала даром покорять сердца людей. Красавица Аврора всегда оставалась скромной, уступчивой и доброй, умея сохранять друзей верностью и привязанностью; графиня Эстерле обнаружила надменность и мстительность и с людьми, казавшимися ей бесполезными, держалась презрительно и высокомерно. Ее себялюбие не знало пределов, и собственная польза была единственным двигателем ее поступков.

Также нельзя сказать, чтобы она строго соблюдала верность курфюрсту. У нее было много любовников, но она их меняла, когда это ей казалось выгодным. Ее расточительность была беспримерна, и ни одна возлюбленная не стоила Августу таких денег.

Конечно, прием, ожидавший ее при Дворе, не отличался большой теплотой и сердечностью. Правда, курфюрстина не волновалась больше, как прежде. Она примирилась со своей судьбой и не протестовала, предоставив обстоятельствам идти своим порядком и придя к заключению, что не в ее силах их изменить.

Безропотной страдалицей она покорилась своей участи. Даже более того: выразила готовность принять новую фаворитку своего супруга. Когда ей намекнули, что курфюрсту было желательно, чтобы она принимала у себя графиню Эстерле, она отвечала:

— Как будет угодно курфюрсту, он может привести ко мне кого угодно.

Но не так поступила курфюрстина-мать. Урожденной датской принцессе очень трудно было унизить свое достоинство и допустить прием ко Двору Авроры Кенигсмарк. Только своей скромности и приветливости первая официальная фаворитка была обязана благосклонностью к себе матери курфюрста.

Но когда ее сын потребовал, чтобы мать таким же образом отнеслась к его новой возлюбленной, она упорно и настойчиво воспротивилась его желанию: она решительно отказалась допустить к себе графиню Эстерле, чем ее смертельно обидела.

Затем она привела в исполнение давно уже созревшее в ней намерение: покинув дрезденский Двор, она удалилась в свою вдовью резиденцию — Лихтенберг.

X

Избрание польского короля. Домогательства курфюрста Саксонского. Переход в католичество. Соперники. Корона с молотка. Въезд. Коронование в соборе. В Варшаве. Застигнутая врасплох фаворитка. Позорное удаление. Шкатулка с драгоценностями. Новая любовь. Турчанка Фатима. Граф Рутовский.

В середине 1696 г. произошло событие, имевшее громадное значение для Августа Саксонского и для всей страны: семнадцатого июня освободился престол Польши, замещаемый по избранию, — скончался Ян Собесский, доблестный король, некогда освободивший столицу Австрии вместе с отцом Августа, Иоганном Георгом III. Курфюрст Саксонский был другого склада, чем великий курфюрст Бранденбургский, отказавшийся в свое время от польской короны. Он не имел ни политических, ни религиозных предрассудков.

Он стремился во что бы то ни стало достигнуть своей заманчивой цели и находил, подобно Генриху IV Французскому, что престол стоит обедни. Протестантскому государю немыслимо было возложить на себя польскую корону, и Август, не задумываясь, совершил великий, имеющий мировое значение шаг: он переменил религию. Для более верного осуществления своих честолюбивых замыслов он тайно принял католичество 2 июня 1697 г. в Бадене, близ Вены. Духовным наставником был его двоюродный брат, герцог Христиан фон Цейтц, уже год тому назад открыто перешедший в католичество и впоследствии сделавшийся кардиналом саксонским.

В Саксонии отнеслись с неодобрением и ужасом к перемене курфюрстом религии, так как все население было лютеранского вероисповедания. Курфюрстина Эбергардина всю жизнь не изменяла своего отношения; сначала она заперлась в своих покоях и затем даже отказалась принять титул королевы и последовать за супругом в Польшу.

Курфюрст Саксонский уже давно подготавливал почву. При своих частых посещениях Вены ему удалось привлечь на свою сторону императора и влиятельного первого богемского канцлера, графа Кинского. В Лаузице, на силезской границе, он расположил 8-тысячный отряд, предназначавшийся для Польши, под начальством графа Траутмансторфа.

Кроме того, он послал в Польшу своего любимца, драгунского полковника графа Флемминга, будущего генерал-фельдмаршала, чтобы склонить в свою пользу магнатов. Граф вполне подходил для этой цели, у него было много связей в Польше, и его двоюродная сестра была замужем за великим коронным казначеем Пшебендовским. Уже раньше, при посещении Дрездена, этот магнат подал курфюрсту надежду на получение польской короны, поставив откровенно одно условие: «не жалеть для этого денег».

В этом отношении с Августом Сильным было трудно сравняться.

Но он не один предъявлял свои притязания. У него был целый ряд соперников, в том числе сын покойного короля Яна Собесского и его зять, курфюрст Баварский. Самым главным и опасным претендентом был выставленный Францией принц Людовик Конти, двоюродный брат Людовика XIV.

Началась торговля за освободившуюся корону. Яков Собесский предложил польским избирателям пять миллионов талеров, принц Конти обещал через своего посланника двойную сумму, и, чтобы сравняться с ним, Август Саксонский должен был пожертвовать, по крайней мере, ту же сумму.

Таким образом, польский престол пошел с молотка и достался предложившему больше.

Венские иезуиты протянули руку помощи курфюрсту Саксонскому, приняв в залог его драгоценности и открыв ему кредит у своих орденских собратьев в Польше. Однако вначале счастье казалось все-таки на стороне принца Конти, за которого стоял королевский примас, лживый и алчный архиепископ гнездненский Радзейявский.

Но граф Флемминг сумел склонить на свою сторону вице-примаса, и наконец в пользу Саксонии открыто высказался императорский посол. В конце июня 1697 г. избирательный сейм собрался на Воле под Варшавой. Но единогласия на нем не было достигнуто. Примас избрал принца Конти, а вице-примас — Августа Саксонского, после того как граф Флемминг роздал еще в избирательном сейме миллион восемьсот тысяч лир.

Получив соответствующее извещение, Август двинулся в Польшу со своими стоявшими наготове войсками. На границе его встретила депутация от республики, и он без колебаний направился в польскую столицу Краков. 12 сентября состоялся блестящий въезд, обставленный новым, далеко еще не всеми признанным королем положительно сказочной роскошью.

Во главе бесконечной торжественной процессии находились краковские купцы и горожане, затем следовала польская гвардия, 2 драгунских полка, 24 пажа, 24 королевских коня в красных бархатных, вышитых серебром попонах, 22 королевские кареты, 40 мулов в желтых попонах саксонского курфюрства, 8 любимых лошадей короля со сбруей и седлами, украшенными драгоценными камнями, 21 барабанщик и 2 литаврщика; затем саксонские министры и кавалерия, кирасирский полк, гусары, потом польское дворянство, сенаторы, вице-примас, коронный маршал князь Любомирский и наконец на сером коне король в польском одеянии из золотой парчи, обшитой горностаем, и голубой жилетке с петлицами, шляпой, саблей, перевязью, седлом и сбруей, украшенными бриллиантами и рубинами, под балдахином из красного бархата, несомом шестью представителями краковского магистрата. Рядом с ним шествовали 50 пеших драбантов в желтом швейцарском одеянии. Затем следовали имперский посол и остальные сановники. Шествие замыкали две роты королевской конной лейб-гвардии и полк королевских лейб-кирасир. В процессии участвовали также 40 верблюдов, нагруженных золотом и серебром.

Три дня спустя Август короновался в соборе древней короной Ягеллонов. И этот торжественный обряд был совершен с чрезвычайной пышностью. Вице-примас, особенно содействовавший его избранию, ожидал его у входа в храм и провел к трону, воздвигнутому рядом с алтарем. Ему предшествовал коронный маршал Любомирский, и перед ним несли корону, скипетр, меч и державу.

Сам Август явился в наряде собственного изобретения, очень напоминавшем маскарадный костюм и представлявшем смесь германо-рыцарского, римского и польского одеяний. На нем была кираса, римские шаровары в виде туники, римское нижнее облачение полководца с сандалиями, голубая бархатная, затканная золотыми цветами мантия, подбитая горностаем; на голове у него развевалась шляпа с султаном из белых перьев. Бриллианты, украшавшие этот тяжелый наряд, оценивались свыше миллиона талеров.

Как мы уже говорили, наряд производил театральное впечатление, но во время коронационного обряда произошел неприятный случай. По окончании музыки, когда началась литургия, королю сделалось настолько жарко, что он лишился чувств. И по странному совпадению обморок случился как раз в ту минуту, когда епископ стал читать символ веры.

Епископ умолк; королю Августу пришлось расстегнуть кирасу, в которой он пробыл около четырех часов. Потом Август повторил символ веры, подписал его, принял причастие, епископ его помазал и короновал, на него снова возложили королевскую мантию и вручили скипетр. Затем три раза прокричали «Vivat!» и пропели молебен под звуки ружейных залпов дворцовых гайдуков на церковном дворе и пальбы из пушек в замке, в городе и в лагерях.

Потом литургия продолжалась. При возношении даров король вошел в алтарь, и опять раздались «Vivat!» и вторичные залпы. Наконец королю вручили державу, снова загремело «Vivat!», и грянул третий залп перед церковью, в замке и в лагерях.

В одежде первосвященника, в белом стихаре, надетом на него после помазания, Август проследовал в три часа из церкви обратно в замок. На нем была мантия, отделанная серебром и золотом, с отворотами красного бархата, он ехал с короной на голове, с державой и скипетром в руках; перед ним несли знамена обеих царств: Польского и Литовского. Затем происходили поздравления, и в заключении — пышный коронационный обед.

Противник нового короля, принц Конти, высадился в Данциге, чтобы изгнать Августа, но не имел успеха. При Оливе его чуть не захватили в плен, и через несколько недель после своего прибытия он снова покинул Данциг. Таким образом, в январе следующего года Август мог совершить свой въезд в Варшаву.

Курфюрст Фридрих Август Саксонский сделался королем Польским.

В это время его расположением еще пользовалась венка, графиня Эстерле, и Август не преминул захватить ее с собой. Она желала быть свидетельницей его триумфа. В Кракове она любовалась на торжественную процессию из особого, для нее устроенного помещения, и утверждают, будто король, проезжая мимо, видимо, для всех взглянул в сторону своей фаворитки, как бы оказывая ей всенародное почитание и преклонение.

Графиня сопутствовала королю также в Варшаву, где знать употребляла все усилия, чтобы угодить фаворитке. Она чувствовала это, и ей чрезвычайно льстило такое внимание; ее природное высокомерие разрослось до крайних пределов, а вместе с тем она все сильнее и сильнее возбуждала к себе общую неприязнь.

Но графиня считала свое положение вполне определенным и прочным. Она не предвидела, что ее может постигнуть судьба ее предшественниц, фрейлейн фон Кессель и Авроры фон Кенигсмарк. Она считала себя обеспеченной благосклонностью короля на вечные времена и не могла себе представить никакой перемены в своей жизни.

У нее было много любовников; в этом отношении она так мало остерегалась, что король наконец узнал об ее измене. Но он настолько любил графиню, что не мог сразу расстаться с ней и некоторое время мирился с ее неверностью, пока в один прекрасный день не застал ее с польским князем на месте преступления.

Тогда его долготерпению пришел конец. Не помня себя от гнева, он выгнал ее вон и порвал с ней отношения, не приняв от нее никаких объяснений и даже не пожелав ее больше видеть.

Это было позорное удаление. Через своего любимца графа Фицтума король приказал ей в течение двух часов покинуть дворец и в двадцать четыре часа выехать из Варшавы.

Что было делать графине? Ей оставалось только исполнить приказ короля.

Но драма закончилась забавным эпилогом. Многочисленные враги, приобретенные графиней во время ее могущества, решили воспользоваться подходящей минутой, чтобы ей отомстить и досадить. После ее отъезда королю намекнули, что у нее следовало бы отобрать часть ее драгоценных бриллиантов, так как подобное наказание было бы для нее гораздо более чувствительным, чем всякая опала.

Король, все еще под влиянием гнева, послал вслед графине погоню, захватившую ее на расстоянии двух дней пути от Варшавы. Гонцы сообщили ей о полученном приказе и потребовали выдать шкатулки с драгоценностями.

Но графиня оказалась хитрее своих преследователей. Она нисколько не сопротивлялась и исполнила предъявленное к ней требование. Немедленно вручила ящичек, но сказала офицеру, что будет лучше, если она запечатает его содержимое. Если пропадут какие-нибудь бриллианты, подаренные ей королем, его как получателя легко могут заподозрить в присвоении.

Офицер вполне с ней согласился. Он был уверен, что ему отдали настоящую шкатулку, вполне соответствовавшую сделанному описанию. Не получив приказания открыть ларчик, он охотно исполнил желание графини. Она запечатала ящичек и ключ вложила в письмо, адресованное королю.

Приняв то и другое, офицер весело пустился в обратный путь, радуясь удачному исполнению возложенного на него поручения.

Графиня же, не медля ни минуты, поспешно продолжала свое путешествие. И к тому времени, как офицер прибыл к своему монарху в Варшаву, она находилась уже в Бреславле.

Но каково было удивление короля, когда он раскрыл шкатулку. Вместо бриллиантов и драгоценностей, какими он осыпал свою возлюбленную, там оказались вещи, совершенно не имевшие никакой цены.

Хитрая графиня, в последнее время, вероятно, почувствовавшая непрочность своего положения, передала свои драгоценности одному итальянскому музыканту, уехавшему в Данциг, в то время как она направилась в Силезию.

Но король, ценивший находчивость, не рассердился на нее за такую удачную хитрость. Он рассмеялся и спокойно примирился с обманом.

По другому сообщению, история произошла несколько иначе, хотя, в общем, заключение было одинаково. Судя по письмам графини Левенгаунт, сестры Авроры Кенигсмарк, час графини Эстерле пробил вслед за польским коронованием.

Графиню, находившуюся в интересном положении, хотели отослать к ее мужу и предложили ему 50 тысяч за согласие принять свою «верную» супругу. Но муж, вдруг спохватившийся о своей семейной чести, отказался от такого великодушного предложения.

После этого графиня еще оставалась недолгое время при короле, пока наконец ее не отослали. По дальнейшим известиям, в Бреславле состоялось свидание супругов, результаты которого нам неизвестны, и впоследствии графиня даже лишилась своей пенсии.

После такого неудачного опыта с последней возлюбленной Август Сильный, по-видимому, временно потерял охоту к розовым узам любви. Он избегал прочных связей и предпочитал походить на мотылька, собирающего мед со всех цветков, нигде подолгу не задерживаясь. Такая жизнь мимолетными увлечениями настолько ему понравилась, что он серьезно решил продолжать ее и в будущем. Но первое же красивое личико разрушило все его планы, и в скором времени он опять лежал у ног новой красавицы.

На этот раз она была чужеземкой — турчанкой, и прелесть новизны и необычайности, конечно, сыграла немалую роль в увлечении саксонского султана. Прекрасная иностранка по имени Фатима была захвачена в плен пяти- или шестилетней девочкой.

Она была красавицей с живыми синими глазами, черными волосами, узким носиком и алыми губами. Умная и ловкая от природы, она умела выражаться метко и кратко и обладала способностью быстро схватывать. Привыкнув с молодости к жизни при Дворе и в высшем свете, она усвоила себе прекрасные манеры. Вежливая и сдержанная, она была не лишена честолюбия, но искусно его скрывала.

Ее считали кокеткой, но, в сущности, в ней не было кокетства; напротив, она была добрым и искренним другом, но только с немногими, держась предупредительно со всеми. Она обладала удивительным умением поддерживать беседу и придавать особенную прелесть всем своим словам. Когда хотела, она могла быть очень весела и даже шаловлива.

Фатима знала все взаимоотношения Дворов, все интриги и происки, имела здравое суждение и заранее предвидела последствия известного образа действий; кроме того, отличалась большим вкусом и владела многими языками. Она никогда не вмешивалась в чужие дела, заботясь только о себе и своих друзьях. Обращаясь с министрами, как с равными себе, или избегая их, она так же держалась и с знатными дамами. Ей всегда стоило усилия над собой просить кого-либо из сановников об одолжении. Даже когда она говорила с королем, в ее почтительной манере чувствовались величавость и благородство.

Судьба привела ее в Польшу к супруге великого коронного казначея Пшебендовской, и здесь Август Сильный впервые встретился с ней на балу. Но в это время он еще находился под влиянием чар графини Эстерле и уделил красавице мало внимания.

Только вернув, так сказать, себе свободу и снова получив возможность любоваться другими красавицами, он заметил Фатиму. Курфюрст разговорился и был восхищен ее природной грацией. После этого он начал каждый день посещать супругу магната, у которой всегда собиралось большое общество, и пользовался всяким случаем приблизиться к красавице.

Фатима долго противилась обольщениям короля, всегда окруженного толпой великосветских дам, но он постоянно уверял ее в своей любви и искушал такими соблазнительными обещаниями, что юная, невинная и неопытная красавица наконец сдалась.

Целые месяцы их связь оставалась никому не известной и обнаружилась только из-за положения молодой турчанки. Узнав о том, что ее любимица беременна, Пшебендовская так рассердилась, что хотела сейчас же выгнать ее из дому.

Но предупрежденный об этом король убедил разгневанную супругу коронного маршала оставить пока у себя Фатиму и смотреть на нее, как на свою дочь, которую он поручал ее нежным заботам. Таким образом, турчанка осталась в доме, и вскоре у нее родился ребенок, которого Август признал своим сыном.

Это был знаменитый граф Фридрих Август Рутовский, с которым нам предстоит еще часто встречаться. Граф Рутовский, получив воспитание во Франции, поступил на службу короля Виктора Амадея Савойского и затем на короткое время перешел к королю Фридриху Вильгельму I Прусскому, оказавшему ему большое расположение. Перейдя на саксонскую службу, он ввел здесь прусскую муштровку, так что впоследствии Фридрих Великий говорил: «Каналья! Все у нас украл».

Рутовский был губернатором Дрездена, облеченный одновременно званиями генерал-фельдмаршала, шефа артиллерии и т. д. Он был женат на польке, княгине Любомирской, и умер 62 лет отроду.

Вторым ребенком Фатимы была дочь по имени Екатерина. Она также вышла замуж за поляка, графа Белинского, но потом развелась и поселилась в Париже. Вторым браком она была за французским графом Клодио Бельгардом, поступившим на саксонскую службу генерал-лейтенантом.

Прекрасная турчанка не сумела долго удержаться в милости привыкшего к разнообразию короля. По рассказам, она казалась ему слишком скромной и добродетельной. Август находил больше удовольствия с более зрелыми дамами, не проявлявшими такой целомудренности и более опытными в искусстве любви.

Однако, по-своему он старался устроить ее судьбу и выдал ее замуж за некоего Шпигеля, получившего чин полковника и дворянство. Фатима провела еще несколько лет в Польше, и, при ее любви к широкой жизни и щедрости, сто тысяч талеров, подаренные ей королем, вскоре значительно сократились.

Впоследствии ее покровительница Пшебендовская увезла ее с собой в Саксонию, предложила ей свое гостеприимство и относилась к ней как к своему близкому другу.

XI

Княгиня Любомирская. Раненый король. Нежное признание. Два письма. Тайное посещение. Богомолье в монастыре. Возмущенный супруг. Развод. Путешествие в Саксонию. Царский подарок. Королева и фаворитка. Шутка королевы прусской. Ревнивая фаворитка.

Сделавшись королем Польши, Фридрих Август Саксонский считал непременным долгом рыцарственного монарха оказать своему новому народу честь и дать ему очевидное доказательство, насколько он ценит красоту его женщин. Новой фавориткой, сменившей венку, графиню Эстерле, и сумевшей привязать короля на многие годы, была полька, именно княгиня Урсула Екатерина Любомирская, впоследствии имперская княгиня Тешенская.

Все современники единогласно отзываются о ней как об одной из самых красивых женщин ее времени, о чем свидетельствуют также ее сохранившиеся портреты. Она была стройной и пышной блондинкой. Родилась она в 1680 г. В ее жилах текла французская кровь; Екатерина была дочерью француза по фамилии Бокум, поселившегося в Литве. Когда король с ней встретился, она была уже замужем за князем Георгом Домиником Любомирским, облеченным в звание коронного обер-камергера.

Могущественный и влиятельный кардинал-примас Польши, боровшийся, как известно, против избрания Августа Сильного всеми дозволенными и недозволенными способами, приходился ей дядей, и сначала думали, что влюбленный король обратился к княгине, чтобы при помощи племянницы расположить в свою пользу дядюшку. Может быть, в начале увлечения государственная мудрость действительно сыграла какую-нибудь роль, но дальнейший ход истории доказал, что король питал к молодой красавице искреннюю и страстную любовь.

И на этот раз его желания не сразу увенчались успехом, что вполне понятно ввиду положения Любомирской, принадлежавшей к числу наиболее высокопоставленных дам царства польского. Конечно, княгиня заметила намерения короля, отличавшего ее при каждом удобном случае, но относилась к нему всегда с почтительностью и держалась с большой сдержанностью. Победа над ней давалась нелегко, и это еще более воспламеняло Августа.

Княгиня любила веселье, развлечения, празднества, игры и танцы, поэтому король не щадил средств, чтобы доставить удовольствие белокурой красавице.

Из Дрездена были выписаны в Варшаву капелла и французская труппа, ежедневно давались спектакли, балы, устраивались скачки, охоты, прогулки по Висле и т. д. Редко приходилось старому престольному городу быть свидетелем такой шумной жизни, как в это время.

На одном из таких блестящих празднеств отношения между польским королем и прекрасной княгиней достигли большей близости.

В один прекрасный день происходила карусель, где Август Сильный особенно отличался среди всех не только силой, но и ловкостью. Получив, таким образом, первый приз, он велел привести несколько великолепных лошадей, недавно приобретенных им в Турции. Хотя они были еще невыезженны, король все-таки пожелал их испробовать, и самые знатные царедворцы должны были волей-неволей последовать его примеру.

Он выбрал себе самую дикую — в робости или боязливости его нельзя было упрекнуть, — и с ним случилось несчастье: при повороте он слишком круто и сильно натянул поводья и с такой силой ударился о столб манежа, что зашатался в седле.

Все присутствующие бросились к нему, думая, что он сильно расшибся. В числе прочих и княгиня Любомирская. Подбежав к королю и увидев, что он залит кровью, княгиня обнаружила свои скрытые чувства к раненому и выдала себя. Потеряв сознание, она упала в обморок.

Когда король, тоже лишившийся на некоторое время чувств, пришел в себя, его первый взгляд упал на княгиню, и, увидев, что ей дурно, он сейчас же поднялся и поспешил ей на помощь.

Он подошел к ней в ту минуту, когда она открыла глаза и слабым голосом спросила свою спутницу:

— Король разбился?

Вдруг увидев его, заботливо ухаживающим за ней, она забыла всякую осторожность, хотя рядом стоял ее муж, и громко воскликнула:

— Ах, государь, вы живы? Да, да, я вижу вас, Бог внял моим слезам.

— Да, княгиня, — отвечал король, — но, прошу вас, поверьте мне: выражение вашего сочувствия для меня дороже жизни.

Ввиду многочисленных свидетелей он не мог больше ничего прибавить.

Но в тот же вечер ему представился случай продолжить разговор.

Это происходило на балу, данном принцессой Собесской в честь короля. Вид Августа заставлял совершенно забыть об утреннем происшествии. Он был роскошно одет и находился в прекраснейшем расположении духа. Все удивлялись, что после несчастного случая утром он нисколько не остерегался, и гости обступили его, поздравляя со счастливым спасением.

Только прекрасная княгиня держалась в стороне.

Но король угадал причину. И его тихая радость еще усилилась. Обменявшись приветствиями с дамами и несколькими словами с принцессой Собесской, он подошел к Любомирской и тихо прошептал:

— Сегодня прекраснейший день в моей жизни.

Княгиня хорошо поняла смысл его слов, но не хотела этого показывать. Намереваясь уклониться и удержать короля от дальнейших объяснений, она ответила ему по возможности непринужденно.

— Охотно верю, что ваше величество причисляете сегодняшний день к наиболее счастливым дням своей жизни, ведь вы избавились от большой опасности.

Но король не смутился.

— Ах, — возразил он, — опасность ничтожна в сравнении с радостью, какую она мне принесла. Что мне до опасности, которой я подвергся. Я думаю только о том состоянии, в каком я вас видел. Или уже забыто все, что доставило мне такое блаженство? Вы раскаиваетесь, что дали мне доказательство своей доброты?

— Ради Бога, государь, — отвечала княгиня, — довольствуйтесь тем, что видели сами! Не требуйте, чтобы я признавалась в том, что вы знаете и чего я не в силах от вас скрыть. Вспомните, — продолжала она, — что здесь находится мой муж, и я не могу в его присутствии открыть вам свое сердце!

Король очень обрадовался этим словам и с трудом мог сдержать свое ликованье. Но, чтобы не делать неприятного княгине, он исполнил ее желание и отошел.

Он открыл бал с гостеприимной хозяйкой, но по окончании танца ему сделалось дурно и его пришлось унести. Врачи приписали нездоровье его падению.

Но болезнь была непродолжительна. Во дворце Августу пустили кровь — одно из немногих всеисцеляющих средств того времени — ему сейчас же сделалось лучше, и несчастный случай не имел других последствий.

Очевидно, к его выздоровлению относится письмецо следующего содержания:

«Ах, сколько заботы причинили вы мне, ваше величество, в один день! Да, государь, я провела самую тревожную ночь в своей жизни, и опасность, какой вы подвергались в моем представлении, чуть не свела меня в могилу. Сейчас я услышала, что вам лучше. Надеюсь, вы скоро убедитесь лично, насколько меня обрадовало это известие. Но я еще дрожу. Ах, если бы мне суждено было лишиться своего короля, — на что был бы мне весь остальной мир».

Сотни раз перечитывал король милое письмо, полное сдержанной нежности, обещавшее так много, и снова заставлял графа Фицтума читать дорогие строки. Он не скрывал от любимца своей беспредельной радости.

— Подумай, — восклицал король, — она желает, чтобы я лично убедился, как ее обрадовало мое выздоровление. Конечно, я должен поспешить к ней, должен ее видеть, пусть она узнает, как восхитила меня ее доброта. Ради такой женщины стоит рискнуть своим здоровьем.

— Княгиня Любомирская достойна всяких жертв, — отвечал льстивый царедворец, сейчас же воспользовавшись удобным случаем услужить своему государю, — но я убежден, что ваше величество огорчили бы ее, подвергнув свое здоровье опасности ради посещения ее. Я надеюсь убедить княгиню пожаловать сюда. Это было бы лучше для вашего величества и для нее самой.

Предложение чрезвычайно понравилось королю.

— Дорогой Фицтум, — воскликнул он, — если ты устроишь мне такое счастье, я готов сделать для тебя все на свете, ты можешь вполне рассчитывать на мою благодарность.

Фицтум поблагодарил короля за его великую доброту и попросил написать письмо княгине Любомирской, обещая лично передать его. Август сел и написал следующее письмо:

«Дорогая княгиня!

Простите за причиненное вам беспокойство. Но мне было бы досадно, если бы я его не причинил: тогда ваша доброта ко мне осталась бы неизвестной. Я должен бы доставить вам удовольствие и сложить к вашим ногам всю благодарность за все написанные вами любезности, но мои врачи и Фицтум меня не пускают. Я чувствую наверное, что им угодно, — я ускользну и явлюсь к вам. И если мне придется поплатиться за это жизнью, по крайней мере, я лишусь ее по прекраснейшей причине, какая может быть на свете».

Придя к княгине, посол короля застал у нее большое общество, но ему все-таки удалось дать ей понять, что им надо переговорить наедине. Она незаметно вышла в другую комнату, и Фицтум последовал за ней.

Здесь он передал ей письмо и в ярких красках описал томление своего государя. Он непременно умрет, если княгиня не согласится посетить его.

Княгиня была в нерешительности и не могла придумать выхода.

— Да, — сказала она, — но что мне делать? Ведь я не могу пойти к королю. Я выдала бы себя перед мужем, перед всем Двором…

— Я мог бы дать совет, княгиня, — возразил Фицтум, — если вы согласитесь последовать моему предложению, никто, кроме короля, вас и меня не узнает о вашем посещении…

— Хорошо, — отвечала княгиня, — говорите, что делать.

— Очень просто. Под видом богомолья вы удалитесь в монастырь. Это никого не удивит — теперь пост и многие уединяются в монастыри. Вечером, в десять часов, вы выйдете из монастыря и сядете в приготовленную для вас карету. Вы остановитесь перед моей комнатой, и я проведу вас по потайной лестнице, известной только мне, в комнату короля.

Княгиня долго не раздумывала. Она приняла совет и обещала выполнить его на следующий же день. Затем она снова присоединилась к обществу.

Но ее отсутствие было замечено, и муж спросил у нее, почему она так задержалась. Не растерявшись ни на минуту, княгиня отвечала, что обсуждала с Фицтумом некоторые обстоятельства, касающиеся кардинала-примаса. Князь поверил ее словам, а она сейчас же воспользовалась случаем и перевела разговор на соблюдение поста.

— Что касается меня, — сказала она, — я не буду поститься. Мне не позволяет здоровье, но мое воздержание выразится тем, что я не стану бывать так часто в обществе. Я решила четыре дня каждой недели проводить в монастыре.

По польскому обычаю, разрешалось постом проводить каждую неделю по несколько дней в монастыре для богомолья, поэтому желание графини никому не могло казаться странным. Князь первый одобрил благочестивое усердие своей молодой супруги.

Действительно полька исполнила свое намерение на следующий же день, как обещала. Она отправилась в монастырь и вечером в условленный час села в ожидавший ее экипаж. Без всяких препятствий Фицтум провел ее к сгоравшему нетерпением королю, затем удалился, и влюбленные остались наедине.

Княгиня Любомирская села на кровать больного. Король благодарил ее за посещение, взял ее руки и, продолжительно целуя их, уверял, что он счастливейший человек в мире, потому что она любит его.

— И я не менее счастлива, — отвечала красавица, — обладая сердцем такого великого короля.

И она поклялась любить всю жизнь только его одного.

Достоверно известно, что на этот раз влюбленные ограничились словами, не потому что король не желал ничего большего, но княгиня Любомирская, дорожа здоровьем короля, боялась причинить ему вред.

Она пробыла у короля до раннего утра и при прощании обещала снова быть на другой день.

Действительно княгиня сдержала свое слово и на следующий вечер посетила Августа во дворце. Так продолжалось до тех пор, пока здоровье Августа Сильного не поправилось совершенно, затем роли их переменились.

Пост прошел очень весело; после Пасхи продолжалось то же самое.

Конечно, их связь не могла долго оставаться тайной, и хотя старая истина гласит, что обманутый муж всегда узнает правду последним, все же в конце концов и у князя открылись глаза.

Он потребовал от жены объяснения, и та, не отрицая, не уклоняясь, по-видимому, ответила очень высокомерно. Возможно, что княгиня, рассчитывая на могущество своего царственного любовника, сама постаралась вызвать разрыв.

Князь оказался в затруднительном положении: его соперником был король, против которого он был совершенно бессилен. Чувствуя, что у него связаны руки, что нельзя ничего предпринять, он позволил себе несколько оскорбительных для Августа выражений, вскоре получивших огласку и дошедших до сведения короля.

Магнату был запрещен приезд ко Двору. Он решил удалиться в свои поместья и потребовал, чтобы жена сопутствовала ему.

Но она отказалась наотрез. Князь рассердился и заявил, что разведется с ней. Княгиня ничего не имела против развода; король, как нетрудно себе представить, был очень рад этому обстоятельству, поэтому папа отнесся снисходительно и расторгнул брак.

Таким образом было устранено последнее препятствие между Августом и его новой возлюбленной, и им не было надобности скрывать свои отношения. Княгиня Любомирская сделалась официальной фавориткой.

Когда король покинул Польшу, чтобы посетить свое родовое курфюрство, княгиня сопровождала его в Саксонию. Он показывал ей все лучшие города своего государства, и повсюду в честь их устраивались торжества и увеселения.

На одном из таких празднеств король подарил своей фаворитке ларчик со всевозможными драгоценностями, а на дне его находилась императорская грамота на пожалование княгине Любомирской звания имперской княгини Тешенской. Фаворитка чрезвычайно была тронута таким доказательством благосклонности.

Во время путешествия Август Сильный посетил с княгиней Тешенской Лейпциг, где к Новому году собрались, как всегда, несколько высочайших особ и много гостей со всех концов света. На этот раз прибыла и его законная жена, чтобы приветствовать супругу Фридриха I Прусского, королеву Софию Шарлотту, также посетившую Лейпциг.

Королева, или курфюрстина Эбергардина, и новая возлюбленная Августа встретились здесь впервые. И свиданье было мало утешительным.

Курфюрстина очень холодно приняла представленную ей княгиню Тешенскую и спросила:

— С каких пор вы находитесь в Саксонии?

— Я прибыла с королем, — непринужденно отвечала полька, — и скоро опять с ним уеду.

Этот ответ привел несчастную принцессу в такое волнение, что у нее выступили слезы на глазах. Она сослалась на нездоровье и удалилась из общества.

Совершенно иначе держалась благоразумная и рассудительная королева прусская, относившаяся к княгине с изысканной вежливостью. Насмешливая и остроумная, она поспешила воспользоваться представившимся удобным случаем для шутки. Она пригласила Августа вечером к себе ужинать, но предупредила, чтобы он явился без большой свиты, так как она не любит торжественности.

— Если вы ничего не имеете против, — добавила она, — я назову вам всех, кто будет за ужином, но вашу фаворитку я не приглашу. Мне хочется видеть вас без нее и иметь вас в полном своем распоряжении. Я знаю, что ваши мысли всегда около нее, но это ничего не значит. Я выберу собеседников, которые сумеют вас развлечь, и все-таки предпочитаю, чтобы вы думали о своей возлюбленной, чем все время ею занимались.

Король согласился и предоставил Софии Шарлотте выбрать гостей по своему усмотрению.

Именно этого и желала королева. Она придумала забавную шутку, удавшуюся сверх ожидания.

Ею были приглашены три бывшие фаворитки короля: Аврора Кенигсмарк, Хаугвиц, урожденная фон Кессель, и графиня Эстерле, все три съехавшиеся в это время в Лейпциг. Август, конечно, ничего не подозревал и спокойно явился на праздник.

Королева приняла все меры для придания большей забавности веселой комедии. В ее свите находились принцесса Гогенцоллерн и принцесса Генриетта Ангальт-Дессауская. Молодая принцесса Гогенцоллерн была очень хороша собой, но слишком молода и невинна, чтобы понравиться Августу Сильному.

Напротив, принцесса Дессауская, не отличавшаяся такой красотой, сразу обратила на себя внимание короля. К тому же она обладала очень стройной фигурой, была остроумна и находчива. Итак, Август, очевидно, предпочел ее принцессе Гогенцоллерн, на что мать Генриетты очень рассердилась — она весь вечер журила свою дочь, не умевшую удержать короля, и, не давая бедняжке ни минуты покоя, довела ее до того, что у нее все время стояли в глазах слезы.

А три бывшие фаворитки?.. Каждая показала себя в своем роде.

Графиня Эстерле, поощренная безнаказанностью своей измены и обмана, по-видимому, еще не потеряла надежды снова попасть в милость — по крайней мере, она прилагала все старания вернуть себе бывшего любовника.

Хаугвиц, напротив, казалась расстроенной и печальной. Только Аврора Кенигсмарк стояла выше всех, не обнаруживая никакого волнения. Королева прусская вступила с ней в разговор и шутила над впечатлением, произведенным Августом.

Между тем король беседовал с принцессой Дессауской, помимо своего желания очаровывавшей его все сильнее и сильнее.

Вероятно, ей удалось бы вытеснить княгиню Тешенскую, если бы она этого захотела. Но она вовсе о том не думала. Холодно и равнодушно принимала она все намеки Августа и наконец дала ему резкий отпор.

— Ваше величество, — заявила она коротко и ясно, — вы не можете сделать меня королевой, и если бы даже у вас была такая возможность, вы не сочли бы меня достойной этого высокого звания. Я прошу принять во внимание, что я слишком горжусь своим происхождением, чтобы сделаться вашей фавориткой.

Ответ достаточно определенный.

Однако, Августа нелегко было смутить. Он решил дождаться более благоприятного случая, чтобы продолжить свои ухаживания. Сели за ужин, и беседа прекратилась.

За столом Аврора Кенигсмарк снова выказала свою шутливость и остроумие. Улыбаясь, она заметила, что для полного блеска праздника недостает только княгини Тешенской.

В ответ на это королева выразила свое сожаление, что не пригласила княгиню. Но Аврора сказала, что время еще не ушло и дело можно поправить: стоит после ужина открыть танцы и дать доступ маскированным — тогда фаворитка непременно явится.

Королева нашла, что это прекрасная мысль, и сейчас же предложила королю устроить танцы. Были приглашены музыканты, и гоф-фурьер объявил, что могут являться маски. По окончании ужина король польский открыл бал с королевой Прусской. Потом он снова сел рядом с принцессой Ангальтской, все еще надеясь преодолеть ее упорство.

Совершенно углубившись в разговор, он не заметил, как к ним все ближе подходили три маски, изображавшие летучих мышей. Наконец они приблизились настолько, что им было слышно каждое его слово.

Вдруг одна из них обратилась к принцессе, с которой так горячо беседовал Август:

— Ах, принцесса, все, что король сейчас говорит вам, он повторял мне сегодня утром. Не верьте ему, прошу вас…

Король узнал голос и испуганно вскочил.

— Боже мой, — воскликнул он, — ведь это княгиня!

Но принцесса Дессауская сейчас же нашлась.

— Не бойтесь, маска, — отвечала она, — король может спокойно говорить все, что ему угодно, не все княгини похожи на вас.

С этими словами она встала, и король хотел пойти за ней. Но фаворитка схватила его за руку и осыпала горькими упреками.

— Теперь вы бежите от меня, — воскликнула она, — а сегодня утром вы клялись, что не будете любить никого, кроме меня!

Король заметил, что София Шарлотта Прусская за ним наблюдает, и пришел в отчаяние. Всеми способами он старался успокоить княгиню и отправить ее домой. Обещал сейчас же последовать за ней и дать ей все доказательства своей неизменной любви. Княгиня Тешенская наконец уступила просьбе короля и удалилась с бала.

На следующий день он заявил княгине Тешенской, что его призывают важные государственные дела и ему непременно надо видеться с королем прусским. Он просил ее ожидать себя в Дрездене и обещал вернуться через несколько дней.

Сначала княгиня была сильно огорчена разлукой. Может быть, она не вполне доверяла королю и питала некоторое подозрение. Однако, Август сумел ее успокоить и был так к ней внимателен, что она наконец согласилась отпустить его.

Итак, король отправился в Ораниенбаум, чтобы снова испытать свое так часто улыбавшееся ему счастье у женщин. Но на этот раз его ожидало горькое разочарование. Принцесса Генриетта была очень недовольна его приездом и встретила его с явной холодностью.

Она откровенно высказалась матери и просила разрешения под предлогом нездоровья не выходить из комнаты.

Но мать была другого мнения. Она возразила, что вскоре стало бы известным, что болезнь вымышленная, и кроме того, ей, Генриетте, незачем прятаться и скрываться, чтобы избежать унизительных ухаживаний.

Таким образом, принцесса Генриетта должна была подчиниться, но она сумела так устроиться, что король никогда не заставал ее одну, всеми способами избегала его и уклонялась от разговора.

Прошло четыре дня, и избалованный поклонник прекрасного пола не достиг никакого результата. Он прибыл победителем и возвращался в Дрезден побежденным.

После неудачи, постигшей короля в Ораниенбауме, он искал и нашел утешение у своей возлюбленной, ожидавшей его со страстным нетерпением. Княгиня предчувствовала, что рано или поздно наступит конец ее власти, и старалась удержать при себе Августа как можно дольше. Она пользовалась еще несколько лет его благосклонностью, может быть, потому, что не нашлось ни одной красавицы, сумевшей особенно нравиться ему.

Но постепенно его любовь охладевала и без всякого видимого предлога связь Августа с прекрасной полькой ослабевала. Насколько нам известно, не было никакой причины для резкого прекращения отношений, а потому не было и открытого разрыва. Августу просто со временем надоела его возлюбленная, и он искал новых прелестей. В этом заключалось единственное основание.

От связи с королем у княгини родился сын в 1700 г. по имени Георг.

Это был так называемый Шевалье де Сакс, признанный Августом законным и проживший дольше всех из его побочных сыновей. Он был способный и образованный человек, но непостоянный и ленивый и умер в звании генерал-фельдмаршала и дрезденского губернатора в 1774 г., в царствование Фридриха Августа III.

Перестав быть официальной фавориткой, княгиня Тешенская жила на 20 тысяч дохода, предоставленного ей бывшим возлюбленным. Кроме того, в 1704 г. ей было подарено поместье Хойерсверд и другие имения, находившиеся в Лаузице. Она жила в Дрездене открытым гостеприимным домом и даже в позднейшие годы вокруг нее собирался большой кружок мужчин и женщин. 42 лет богатая княгиня вторично вышла замуж за храброго принца Людовика, брата владетельного герцога Карла Александра Вюртембергского, бывшего на десять лет моложе ее и давно проживавшего при дрезденском Дворе.

Из этих времен сохранилось описание четы новобрачных. «Княгиня Тешенская, — говорится в нем, — была среднего роста, обладала прекрасной фигурой, большими глазами, прелестными чертами лица и очаровательной ножкой».

Ее беседа была очень приятна, и при желании она бывала необыкновенно любезна. У нее были доброе сердце и благородный образ мыслей, она легко поддавалась своей страстности, но теперь отказалась от этого и душой и телом отдалась принцу. Ей удалось сохранить хорошие отношения с королем, в чем посчастливилось только ей и Кенигсмарк. Август поддерживал с ней дружбу, питал большое доверие и часто откровенно беседовал, приглашал ее на празднества, нередко ужинал у нее в избранном обществе и редко отказывал в просьбе, но она была осторожна и нечасто о чем-нибудь ходатайствовала.

Хорошо зная короля, она всегда умела подойти к нему с его слабой стороны. Заметив малейшее препятствие, она тотчас же отказывалась от своего намерения, чтобы возобновить попытку при более благоприятных обстоятельствах. Она была опасным врагом, если встречала противодействие, но ее можно было постепенно склонить на свою сторону, оказывая внимание.

Принц вюртембергский был одним из четырех сыновей принца Фридриха Карла, ничего не имевшего и завещавшего, так сказать, своих сыновей четырем великим государям: старшего — императору, второго — королю польскому, третьего — королю прусскому и четвертого — королю шведскому. Все государи исполнили завет, взяли по сыну и заботились о них. Таким образом принц Людовик достался королю польскому, назначившему на его воспитание по четыре тысячи талеров в год. Но с молодым принцем, не имевшим средств и жившим от щедрот короля, мало церемонились. В приемной короля на него никто не обращал внимания, только королева относилась к нему приветливо. Но никто не следовал ее примеру. Принц участвовал в нескольких походах во Фландрии и Померании, и король дал ему полк. Благодаря этому дела принца немного поправились, но все-таки не удовлетворяли ни его потребностям, ни честолюбию. Напрасно он обращался за помощью к своему двоюродному брату, владетельному герцогу вюртембергскому, тоже не обладавшему избытком. Впоследствии король приблизил его к себе, и к молодому принцу начали относиться более почтительно.

В это время произошло его сближение с княгиней Тешенской. Принц ей понравился, и она употребила все способы, чтобы его поощрить. Принц был в дурных отношениях с Флеммингом и не любил его. Он часто заходил под вечер к Юльхен, очень влиятельной придворной даме, имевшей большой вес у короля. Княгиня Тешенская, не ладившая с Флеммингом, тоже часто бывала у Юльхен, и между ними возникла тесная дружба. Когда принц и княгиня Тешенская пришли к соглашению, она купила дом по соседству с Юльхен, и вюртембергский принц переселился к ней. Она поместилась во втором этаже, а он — на третьем, так как в те времена в Дрездене нижний этаж предназначался для прислуги. Вскоре принц начал блистать своими слугами и вести широкую жизнь, оплачиваемую княгиней. Затем он купил имперский полк и часто посещал Вену, где два его брата уже сделали карьеру. Он тоже хорошо пошел вперед и приобрел уважение и дружбу знаменитого принца Евгения.

Принц был приземист и силен, имел некрасивое, но приятное лицо, маленькие живые и хитрые глаза и большую голову. Он был одарен умом и наблюдательностью и при желании умел снискать себе любовь. Он обладал также способностью необыкновенно метко выражаться, был опасным врагом и не допускал с собой излишней близости. Однако, нельзя сказать, что его поведение казалось вызывающим. Когда княгиня Тешенская передала ему заведывание всеми делами, у него во всем царил полный порядок и хозяйство было образцовое: скромный, но прекрасный стол — отличные вина, немногочисленные, но превосходные блюда, подававшиеся между десятью и двумя часами. Никогда не бывало особенной роскоши, но всегда собирались несколько близких друзей и господствовала полная непринужденность. Исключение делалось только, когда ужинал король.

Во время пребывания короля в Дрездене за обедом часто присутствовали польские магнаты, но не более двух или трех сразу; до и после обеда велась вполне откровенная и дружеская беседа.

Принц вюртембергский отличался храбростью, здравым суждением и не уступал в даровитости остальным членам своего рода, с некоторых пор отличавшихся на военном поприще; был хорошим генералом и умело пользовался обстоятельствами. Он редко с кем сходился близко и был далеко не общителен, но со всеми вежлив и любезен, при желании был приятным собеседником и относился к друзьям доверчиво и непринужденно; в нем чувствовалось его высокое происхождение, и он умел вселить к себе уважение. Его часто мучила подагра. Княгиня Тешенская приходила к нему в комнату: устраивалась игра или обед втроем или вчетвером. Когда он был болен, — перед его постелью; тогда он никого не принимал.

Княгиня отдала в его неограниченное распоряжение свое довольно значительное состояние.

Как было сказано выше, принц вюртембергский перешел впоследствии на имперскую службу и поселился в Вене. В битве при Гвастаале в 1734 г. он нашел славную смерть. Супруга пережила его на девять лет. Она умерла 63 лет отроду.

Между тем королю польскому его новое государство доставляло мало радости. Он старался сдерживать в повиновении рыцарский, но беспокойный народ и употреблял все усилия, чтобы превратить избирательный престол в наследственный.

Но поляки никоим образом на это не соглашались и принудили его уже в 1699 г. вывести из Польши все саксонские войска, кроме отряда гвардии в 1200 человек. Август возбудил против себя общественное мнение страны и таким образом проиграл игру.

Единственное спасение он видел в войне за пределами государства, и этот случай представился ему даже раньше, чем он ожидал.

Вид площади Нового рынка в Дрездене

Графиня Денгоф, урожденная Билинская, любовница Августа

При своем избрании Август обещал вернуть царству польскому принадлежавшие ему раньше области. В числе их находилась важная прибалтийская провинция Лифляндия, завоеванная Густавом Адольфом.

В этом же году, когда курфюрст Саксонский сделался королем Польским, на шведский престол вступил Карл XII, молодость которого соблазняла всех соседей объявить войну могущественному северному государству. Август также поддался общему настроению и вступил в союз с Данией, исконным врагом Швеции, и с русским царем Петром.

В 1698 г., 11 июня, возвращаясь из Амстердама, Петр Великий посетил Дрезден. По поводу этого посещения вот что говорят современники:

«Русский царь прибыл в Дрезден инкогнито и потому без всякой торжественности, чего он настойчиво желал и что даже поставил непременным условием. Он сидел в четвертой карете, въехал на большой двор при конюшнях и оттуда прошел в приготовленные для него комнаты замка. На нем был короткий черный испанский кафтан с откидными рукавами, узкие панталоны и простые голландские башмаки; на гладко выбритой голове был черный берет, какой носят в некоторых местностях священники. Выходя из экипажа, он закрыл этим беретом лицо, чтобы не быть узнанным. Его свита и генерал Дю-Фор шли впереди. Проходя по ярко освещенным комнатам, они гасили большинство свечей, но саксонские кавалеры спешили их сейчас же зажечь, что не понравилось царю, и он начал сам задувать свечи и тушить их беретом.

Придя в свою комнату, он тотчас же потребовал себе туда обед, но, отведав лишь немногих блюд, пожелал видеть кунсткамеру. Его сопровождали граф фон Экк и хранитель кунсткамеры. Осмотрев две залы, Петр отложил дальнейший обзор до следующего утра. В этот день он обедал со своей свитой у себя в комнате и никому не показывался. Приготовления Двора развлекать его всевозможными увеселениями оказались напрасными. После обеда царь осматривал цейхгауз, затем приказал барону Рехенбергу доложить о себе курфюрстинам, ожидавшим его в роскошных нарядах до семи часов вечера. Наконец явился с приветствием и сел на приготовленном стуле между обеими высочествами. Визит продолжался около часа, в течение которого он несколько раз целовал наследного принца (которому в то время еще не было двух лет), но не позволял ему целовать себе руку. Одет он был в то же платье, как прибыл накануне. Из покоев курфюрстины он прошел в приемную, где собрались все сановные дамы, придворные и городские. После он отправился к штатгальтеру Фюрстенбергу, где его ожидал великолепный ужин. Празднество продолжалось очень весело большую часть ночи при несмолкаемом грохоте пушек.

13 июня в честь русского царя снова был устроен обед, на этот раз в так называемой «Девичьей» зале крепости. Накануне, будучи в веселом расположении духа, благодаря приятному обществу и выпитому вину, Петр разрешил всем знатным людям явиться к нему, что раньше было запрещено под страхом наказания. На этот раз царь оделся в весьма щегольской черный наряд. Каждую ночь собираясь уезжать, Петр благодаря увеселениям, ему очень понравившимся, задержался здесь до 14 июня. В этот вечер был устроен блестящий ужин у Пирнейских ворот, в знаменитом итальянском дворце, расположенном среди большого сада. Ужин затянулся до трех часов утра, после чего царь отбыл для осмотра в известную крепость Кенигштейн. Он прибыл сюда в 6 часов утра, но до семи часов не выходил из кареты и спал. Осмотрев крепость, Петр остальную часть дня весело провел за столом при несмолкаемом грохоте пушек, наслаждаясь прекрасным концертом. Затем он пешком спустился с горы и уехал в Вену через Богемию».

По прибытии в Вену Петр Великий получил известие о бунте стрельцов и тотчас же направился обратно в Россию. Во время этого путешествия произошло свидание царя с королем польским Августом в Раве, местечке поблизости Лемберга.

11 августа 1698 г. царь прибыл инкогнито в Раву в сопровождении немногочисленной свиты и был принят королем со всем почетом, возможным по условиям места. На следующий день после совместного обеда короля с царем они оба отправились в лагерь, где король показал царю находившиеся тут немецкие войска и сам произвел смотр, после чего обоим коронованным посетителям было предложено графом Флеммингом роскошное угощение. К вечеру оба вернулись в Раву, и там днем начался блестящий пир, продолжавшийся до двух часов ночи, где царь был очень весел и доволен, несколько раз обнимал короля и, не желая быть узнанным, все время предоставлял королю первенство. 13 августа королевский придворный штат и саксонские войска были отосланы в Лемберг. После предложенного завтрака царь тоже двинулся в путь в Москву. Король сопровождал его до Замостья, где сделал смотр расположенному там восьмитысячному отряду саксонских войск. На прощание оба величества обменялись драгоценными подарками: царь подарил королю на память необыкновенной величины сапфир, а король царю — палку, усыпанную бриллиантами. Из Замостья король вернулся обратно, а царь продолжал путешествие в Москву, и до границы его сопровождал отряд королевской конной гвардии из 170 человек.

В следующем году был заключен союз между Саксонией — Польшей, Россией и Данией. Началась великая Северная война, закончившаяся после 20 лет страшной борьбы и многих превратностей судьбы в пользу России и утвердившая ее владычество на севере.

Если союзники надеялись приобрести победу легкой ценой, то им вскоре пришлось сильно разочароваться. Им предстояло иметь дело с противником, стоявшим неизмеримо выше их. Прежде всего Карл победил датского короля и заставил его просить мира, потом в 1700 г. в знаменитой битве под Нарвой он разбил с 8 тысячами царя, выставившего против него 40 тысяч человек. Наконец черед дошел до польского короля, и ему пришлось поплатиться больше всех, хотя они состояли в родстве. (Карл XII и Август Саксонский были двоюродными братьями, так как их матери — датские принцессы — были сестрами).

Август со своими саксонскими войсками перешел пограничную реку Двину и осадил Ригу, но шведский король заставил его отступить и разбил его армию.

Узнав о поражении, Август пришел в бешенство. Характерно, что когда прибыло это известие, король, будучи верхом, пришпорил коня и мчался до тех пор, пока животное не выбилось из сил. Тогда он соскочил на землю и саблей отрубил лошади голову.

Не желая продолжать войну, Август попытался вступить с Карлом в переговоры. С этой целью он выбрал странного посла, именно — свою прежнюю фаворитку Аврору Кенигсмарк.

Причины, побудившие его к такому выбору, были ясны и понятны. Красавица графиня была соотечественницей шведского короля, и оба были знакомы с детства. Итак, в 1702 г. графиня отправилась в Курляндию, где Карл XII стоял на зимних квартирах. Но молодой король не только не пожелал ее принять, но даже совсем не захотел ее видеть.

Тогда Аврора прибегла к хитрости. Она дождалась противника своего бывшего возлюбленного в ущелье, где ему невозможно было уклониться.

Они встретились и на минуту очутились лицом к лицу. Но король только снял шляпу и, не говоря ни слова, повернул лошадь.

Таким образом, план потерпел неудачу.

Но Август не отказался от мысли еще раз попытать счастье и послал к несговорчивому шведскому королю графа Фицтума, своего поверенного и любимца. Однако, со вторым посредником дело приняло еще худший оборот, чем с графиней Кенигсмарк. Карл XII объявил его бумаги недействительными и задержал его в качестве пленника. Злополучный Фицтум был отправлен в Ригу и только через три месяца выпущен на свободу.

Итак, все попытки потерпели неудачу, и Август должен был волей-неволей продолжать войну со Швецией.

Но его преследовало несчастье. Карл проник вглубь Польши дошел почти до Кракова и разбил своего противника при Клиссове. Август был обращен в бегство, и шведы несколько дней преследовали его, как дикого зверя, по лесам и болотам.

С большим трудом ему удалось бежать в Краков. Август отступил в Саксонию, чтобы произвести новый набор, и впервые после семилетнего отсутствия вернулся в Дрезден в день нового 1701 г. Ему почти ничего не удалось сделать, так как не хватало самого главного, именно — денег. Он уже через месяц вернулся в Польшу и во время этого путешествия совершил величайшее неблагоразумие, захватив в плен двух сыновей Яна Собесского. Король опасался, что один из них может выступить его соперником, и решил заблаговременно их устранить.

Но он забыл, что оба принца по женам находились в родстве с курфюрстом Баварским и императором. Правда, он извинился, и ему удалось сохранить дружбу венского Двора, но судьба обоих Собесских, заключенных в Плейсенбурге и пробывших больше года в заточении, вызвала на их родине сильное возмущение и восстановила всю страну против короля, и без того не пользовавшегося любовью.

Польша была, по-видимому, потеряна для курфюрста Саксонского. Собравшиеся в Варшаве недовольные поляки объявили престол свободным, и 19 июня 1704 г. вместо Августа королем был избран поляк, палатин познанский Станислав Лещинский.

Это избрание совершилось с ведома и при содействии Карла XII, присутствовавшего, конечно, инкогнито при короновании своего ставленника в следующем году в Варшаве.

Таким образом, в Польше оказалось два короля.

Каждый считал себя законным и не хотел уступать другому.

XII

Шведы в Саксонии. Бегство королевской семьи. Карл XII и рыцарство. Альтранштадтский мир. Новый польский король. Непрошенный гость. Полтавская битва. Радостная весть. Карл XII в Турции. Вновь приобретенный престол.

Саксонский курфюрст не испил еще чашу бедствий до конца. В битве при Фрауштадте саксонское войско было почти поголовно истреблено, и страна осталась беззащитной.

Действительно, 1 сентября 1706 г. шведы вступили в Саксонию. Август приказал населению покидать жилища при появлении врага, спасаться в леса или бежать в Богемию и Силезию.

Но до этого дело не дошло. Шведский король обнародовал приказ, повелевавший соблюдать строжайшую дисциплину и объявлявший о полной безопасности жителей и их имущества, и всем было хорошо известно, что Карл XII привык к исполнению своих приказаний.

Шведы распространились по всей стране и заняли все значительнейшие города, нигде не встретив сопротивления. Карл XII расположил свою штаб-квартиру сначала в Таухе, затем в Альтранштадте под Лейпцигом, где остался даже после того, как местечко почти все выгорело. Таким образом, он находился близ того места, где пал его великий предок Густав Адольф Шведский. Польский король, Станислав Лещинский, двинувшийся вместе с ним в Саксонию, остановился в Лейсниге на Мульде.

При приближении неприятеля вся королевская семья обратилась в бегство. Королева искала убежища у своих родственников в Байрейте, королева-мать с наследным принцем — в Магдебурге, а оттуда они переселились к родным в Данию.

Большая часть населения покинула Лейпциг, так что город совершенно опустел. Было вывезено столько богатств, что за подводу платили «бочку золота». Потом, когда Карл XII обеспечил безопасность людей и товаров, жители Лейпцига вернулись обратно, и торговля вскоре пошла своим обычным ходом.

Шведы потребовали ежемесячную контрибуцию в 625 тысяч рейхсталеров; из них 125 тысяч уплачивалось натурой. В первый раз в Саксонии к уплате было привлечено дворянство, пользовавшееся большими преимуществами и освобожденное от податей.

Конечно, дворяне не преминули всеподданнейше возразить шведскому королю, что по старинному праву они не платят никаких повинностей и обязаны только поставлять рыцарских коней, на что Карл XII дал им достопамятный ответ:

«Где же ваши рыцарские кони? Если бы рыцарство исполнило свой долг, я не был бы здесь. Когда при Дворе можно пображничать, туда спешат все рыцари, когда же дело идет о спасении родины, все прячутся по домам. От вас, господа дворяне, я требую уплаты контрибуции; если сумеете уплатить ее, ничего не тратя, мне будет очень приятно, что все остались освобожденными от налогов».

Волей-неволей рыцарям пришлось представить назначенную сумму, так как шведский король упорно настаивал на своем требовании.

Августу ничего не оставалось, как просить мира во что бы то ни стало. Победитель продиктовал свои условия, и он должен был им подчиниться. 20 октября 1706 г. был заключен Альтранштадтский мир, нанесший сильный удар достоинству бывшего польского короля. Герцогиня Орлеанская, в высшей степени возмущенная, писала из Версаля с обычной откровенной и правдивой прямотой своей сестре, графине Луизе:

«За всю свою жизнь я не видела ничего ужаснее мира, заключенного королем Августом. Он положительно сошел с ума, соглашаясь на такие условия. Никогда я не считала его способным настолько забыть свою честь, и мне стыдно перед своим народом, что немецкий король оказался таким бесчестным».

Прямодушная герцогиня была отчасти права. Условия, принятые Августом, отличались больше чем суровостью. Он должен был навсегда отказаться от польской короны в пользу Станислава I и только сохранял звание и почести короля; должен был расторгнуть все заключенные им союзы, именно — с Россией; не допускать никаких перемен в вопросах религии в Саксонии и Лаузице и вступить в союз со Швецией для поддержания Вестфальского мира; освободить обоих польских принцев, до сих пор содержавшихся в заключении и наконец выдать всех шведских изменников и перебежчиков.

В это время молодой шведский герой находился на верху своего могущества. Властителем, возбуждавшим страх и удивление, он проник в глубь Германии, и во Франции даже распространился слух, что он намеревался провозгласить себя Римским императором.

Могущественнейшие государи Европы прислали своих уполномоченных в Альтранштадтский лагерь, и сам император, так долго защищавший саксонского курфюрста, признал Станислава, ставленника Карла XII, королем Польши. Его примеру последовали король прусский и курфюрст Ганноверский.

Волей-неволей Августу приходилось покориться судьбе и отказаться от Польши. Он покинул Варшаву и прямым путем направился в свое наследственное государство, где находился его враг.

Может быть, он надеялся, что по прибытии его в Саксонию шведский король смягчится. Таким образом, состоялось знаменитое свидание двух противников: встретились «железная рука» и «железная голова».

Все население Саксонии требовало возвращения Августа из Польши. Наконец 15 декабря 1706 г. он прибыл в Дрезден, а 16 совершенно неожиданно — в Лейпциг в сопровождении только одного кавалера и камердинера.

На следующий день Август отправился к королю Шведскому, выехавшему ему навстречу. Однако, по дороге они разъехались, так что король Август первым прибыл в квартиру графа Пипера (влиятельного министра Карла XII) в Гюнтерсдорф, расположенный на расстоянии получаса от Альтранштадта.

Узнав об этом, король Карл поспешил туда. При встрече короли обнялись и поцеловались, подали друг другу руки и дружественно провели почти час в беседе наедине. Затем они вместе поехали в Ранштадт, в главную квартиру, причем король Август все время ехал по правой руке. Он обедал с королем Карлом, провел ночь в его квартире и на следующий день уехал в Лейпциг, намереваясь пробыть здесь некоторое время. Через несколько дней туда прибыл и король Карл, чтобы сделать королю Августу ответный визит, но пробыл здесь недолго.

Король Август еще раз обедал со своим противником в Альтранштадтском лагере, вторично подписал мир, велел объявить его во всех городских и деревенских церквах, но своим присутствием ничего не достиг. Посещения были для него только унижением.

Какая разница была даже во внешности между обоими королями, так сильно занимавшими внимание своих современников! Саксонский курфюрст во французском, расшитом золотом наряде, в большом парике с буклями — и молодой шведский король с обстриженной головой, в простом синем сюртуке и больших ботфортах.

Счастливый швед относился с почти жестокой сдержанностью к своему несчастному врагу. Получая приглашение от Августа на обед, он никогда не бывал сам, посылая своих министров или генералов, но Августу, конечно, приходилось являться на каждый его зов. Обыкновенно трапеза продолжалась не более часа, но этот час казался вечностью, потому что все время царило молчание.

Августу пришлось даже явиться в присутствии своего соперника, короля Станислава. Это была очень тяжелая встреча, оба избегали друг друга и приветствовали один другого только поклонами.

Поэтому нет ничего удивительного, что Август по возможности избегал шведского короля. Случалось даже, что они не виделись в течение двух месяцев, хотя находились так близко друг от друга. Курфюрст должен был принимать все возможные предосторожности, чтобы еще больше не восстановить против себя своего опасного противника.

По настоянию сверженного польского короля в Саксонию вернулись его супруга Эбергардина из Байрейта и его мать с наследным принцем из Дании. Карл отнесся чрезвычайно предупредительно к своей тетке, старой курфюрстине Анне Софии, воздавая ей все подобающие почести. Услышав, что она прибыла из Рендсбурга в Голштинии в свою вдовью резиденцию Лихтенберг близ Торгау, он сейчас же поспешил к ней с приветствием.

Он посетил также в Лейпциге королеву Эбергардину и маленького наследного принца, и когда сын его врага, в то время девятилетний мальчик, явился с ответным визитом в Альтранштадтский лагерь, его встретил самый любезный прием.

Курфюрсту Саксонскому предстояло еще выполнить тяжелую задачу. Согласно обычаю, новый король польский, Станислав Лещинский, сообщил о своем избрании, и Карл XII потребовал от Августа, чтобы тот ответил собственноручным письмом и поздравил своего соперника с восшествием на престол.

Такое требование, конечно, было невеликодушно, но Августу, находившемуся в отчаянном положении, пришлось волей-неволей ему подчиниться. Он написал по-французски Станиславу следующее письмо:

«Государь и брат мой!

Причина, почему мы до сих пор не ответили на письмо, какое мы имели честь получить от вашего высочества, заключается в том, что нам казалось излишним вступать в особый обмен письмами. Но, исполняя желание шведского короля и стремясь доказать, что мы всегда готовы следовать его воле, мы приносим вашему высочеству свое поздравление с восшествием на престол и желаем, чтобы вы нашли в своем отечестве более верных и покорных подданных, чем оставили мы. Весь мир должен признать по справедливости, что за все свои благодеяния и заботы мы были награждены неблагодарностью, и большинство наших подданных помышляли только об образовании партий для содействия нашему свержению. Желаем, чтобы вас не постигло подобное же несчастье, и поручаем вас защите Всевышнего…

Ваш брат и сосед Август, король.

Дрезден, 15 апреля 1707 г.».

Этот год был, пожалуй, самым тяжелым для Августа и его родины. У Карла XII не было больше врагов в Саксонии. Польша находилась в руках русских, и все же шведы, по-видимому, не собирались удаляться. Карл пользовался каждым предлогом, чтобы продлить свое пребывание в Саксонии.

Поэтому все население было очень озлоблено, и один предприимчивый генерал предлагал даже совершить покушение на Карла XII. Местопребывание врага было известно, и казалось нетрудным овладеть им, так как его охранял караул только из двадцати — тридцати человек. Но этот план показался Августу слишком отважным и безумно дерзким, и он не согласился на него.

Не воспользовался также курфюрст и другим, еще более благоприятным случаем, чтобы захватить Карла. 1 сентября 1707 г. шведский король наконец покинул свою штаб-квартиру в Альтранштадте, намереваясь через Силезию вторгнуться в Польшу и снова обрушиться на Петра Великого в России.

Под Лейпцигом оставалось лишь незначительное число шведских войск, и 6 сентября Карл расположился со своей штаб-квартирой близ Мейссена. На прогулке, совершенной им в обществе немногих спутников, ему указали вдали башни Дрездена.

— Ну, — воскликнул он, — раз мы так близко, поедем туда.

И сейчас же привел в исполнение свое намерение. В три или четыре часа пополудни он уже подъезжал к воротам Дрездена. Он назвался драбантом шведского короля, и его вместе с его спутником отвели на гауптвахту. Здесь его узнал генерал-фельдмаршал Флемминг и провел к Августу.

Курфюрст находился с графиней фон Ко́зель, к которой мы еще вернемся, в цейхгаузе, где обыкновенно занимался атлетическими упражнениями. Раздался стук в дверь, Август громко крикнул:

— Войдите!

Вошел шведский король, подошел к кюрфюрсту и обнял его со словами:

— Здравствуйте, брат мой!

Графиня Ко́зель, сейчас же оценившая положение, приблизилась к курфюрсту и шепнула ему, чтобы он велел арестовать отважного посетителя.

Но у Августа не хватило смелости. Карл XII заметил движение графини и сделал знак своему растерявшемуся врагу. Август понял, чего он требовал, и приказал графине удалиться.

Она исполнила приказ, бросив яростный взгляд на шведского короля. Ей было страшно обидно, что курфюрст не воспользовался таким прекрасным случаем отомстить за свое несчастье и унижение.

Шведский король удалился нескоро. Он пробыл еще долгое время, объехав с Августом валы и главные улицы города.

Всюду собирались громадные толпы народа, чтобы увидеть двадцатипятилетнего героя, слывшего усердным защитником лютеранства. Медленно доехали оба короля до ворот, и здесь раздался трехкратный пушечный залп с валов крепости. Август проводил своего непрошенного гостя еще с полмили до Нейдорфа, где они простились.

Это было прощанье навсегда. Больше им не суждено было увидеться.

В лагере Карла XII встретили с великой радостью. Услышав о его поездке, генералы пришли в отчаянье, а при европейских Дворах качали головой, когда стало известно об отважном посещении шведским королем своего озлобленного противника.

Ровно год простояли шведы в Саксонии.

По расчетам самого Августа, это пребывание стоило стране 23 миллиона деньгами и различными поставками натурой и в 12 тысяч, а по другим сведениям, даже в 24 тысячи, человек. Это были молодые люди, силой забранные Карлом XII в солдаты. Из Саксонии молодой шведский король направился в Россию — навстречу своей судьбе. Его ожидала «судьба Фаэтона», как писал в день Полтавской битвы Петр Великий одному из своих фельдмаршалов.

И для Саксонии эта битва имела ужасные последствия. После поражения шведского короля тысячи саксонских уроженцев, завербованных Карлом XII, были сосланы в качестве военнопленных в Сибирь, и их потомки живут там до настоящего времени…

После ухода неприятеля при Дворе вскоре началась прежняя веселая жизнь. Курфюрст не согнулся под тяжестью ударов, обрушившихся на него, его дом и его семью. Его жизненные силы были так же велики, как его жизнерадостность. Он еще стоял несокрушимым в своем блеске и великолепии.

Снова начались любимые развлечения. Уже в сентябре, как видно из описания, была устроена большая садка в присутствии короля, представителей власти и знати.

Август снова посетил, по примеру прежних лет, лейпцигскую ярмарку, особенно им любимую, потому что в шумной незнакомой толпе он чувствовал себя совершенно свободно и непринужденно и мог когда угодно курить табак. Здесь собирались знакомые и высокопоставленные лица, представители и представительницы высшего общества, и щедрый курфюрст «бесподобно» принимал всех. Блестящие празднества происходили ежедневно.

После всевозможных унижений и оскорблений счастье снова улыбнулось свергнутому польскому королю, сохранившему один лишь титул. По возвращении его в Дрезден после посещения прусского Двора пришла весть об ужасном поражении, постигшем его заклятого врага при Полтаве.

Друг Августа, Петр Великий, вышел победителем из отчаянной борьбы, и шведское войско было рассеяно. Карл XII был вынужден отказаться от всех своих замыслов и из грозного властителя Европы превратился в жалкого беглеца, искавшего спасения у турок в Бендерах и Адрианополе.

Это была радостная весть для Дрездена.

Известие вскоре распространилось по всей Германии, и Август Саксонский первый велел напечатать сообщение о победе русских.

После крушения шведского могущества он не считал себя больше обязанным соблюдать позорные условия «вынужденного Альтранштадтского мира». Старое честолюбие снова проснулось и не давало ему покоя. Он решил сразу вернуть себе все, что потерял в этом году.

Поэтому он обнародовал воинственное воззвание и заключил с датским королем новый союз против Швеции. Он поспешно собрал небольшое войско и во главе одиннадцатитысячной армии вторгся в Польшу. При содействии царя, с которым у него состоялось свидание в Торне, ему удалось утвердиться и снова занять польский престол. Его противник, король Станислав Лещинский, должен был уступить: сохранив только титул, он удалился во Францию.

В продолжение почти четверти века управлял после этого Август народом, таким же беспокойным и непостоянным, как его король. Никто так не любил новизну и перемену, как он. Собственно говоря, он все время путешествовал то в Саксонию, то в Польшу.

Карнавал и часть лета он обыкновенно проводил в Дрездене, в августе возвращался в Польшу и снова жил здесь до карнавала. Летней увеселительной резиденцией в Саксонии служил сначала Морицбург, потом Пильниц; в Польше король проводил осень в Виляново, под Варшавой.

XIII

Наследный принц. Его воспитание. Обер-гофмейстер. Лютеранин или католик. Путешествие за границу. Тайная перемена религии. Возвращение в Германию. В Париже. Венеция и Вена. Свадьба. Любимый наследник престола. Возвращение в Дрезден.

Между тем маленький наследный принц, получивший при крещении имя своего отца, Фридриха Августа, подрастал, и надо было думать о его будущем. Пока король предоставил заботу о воспитании сына своей супруге Эбергардине и матери, Анне Софии Датской — ревностным лютеранкам.

Конечно, это не нравилось святому отцу в Риме, упрекавшему Августа, угрожая божественным гневом за то, что маленький принц находится в протестантских руках. Но даже многократные увещевания из Вены не действовали. Король обещал, но все оставалось по-старому. Причина заключалась в том, что ему приходилось считаться с матерью, пользовавшейся в стране большим уважением.

Когда наследнику саксонского и польского престола исполнилось шесть лет, отец назначил ему собственный придворный штат, состоявший из обер-гофмейстера, двух камер-юнкеров, двух пажей, двух камердинеров и четырех лакеев.

Выбор обер-гофмейстера был неособенно удачен. Александр Мильтиц, получивший это ответственное назначение, был обер-гофмейстер и любимец королевы-матери, Анны Софии, особы очень достойной, но не вполне самостоятельной в своих суждениях. Она уделяла слишком много внимания сплетникам и наушникам и страдала слабостью иногда «напиваться до бесчувствия», как мы уже слышали от герцогини Орлеанской.

Обер-гофмейстер не обладал высоким умом, позволявшим бы ему справиться с такой задачей. «Мильтиц был ограниченный, странный педант, трусливый и нерадивый. Он слыл почтенным человеком с незапятнанной честью, его молчаливость почиталась за ум, хотя, в сущности, она была следствием мрачного и трусливого характера, недоверчивого и бывшего всегда настороже из опасения не угодить. Кроме того, хотя не знавшие его близко считали его благоразумно-бережливым, он был от природы скуп, жаден, что называется, скряга. По своему образованию Мильтиц не был ни солдатом, ни царедворцем, ни государственным мужем. Раньше он служил при дармштадтском Дворе и сопровождал в путешествиях брата владетельного ланд-графа. Его разговор был сухой и неоживленный».

Таким образом, Мильтиц был совершенно неподходящим человеком для воспитания мальчика от природы ленивого и несамостоятельного. Только чтобы не возбудить неудовольствия августейшей бабушки, он был согласен на что угодно. Беспрекословно подчинялся он во всем курфюрстине Анне Софии, принявшей на себя высший надзор за воспитанием внука. Это была ошибка. Беспристрастный наблюдатель писал уже тогда:

«Королева-мать предоставляет слишком большое влияние духовенству, и возникает опасение, не предстоит ли нам пережить большой скандал с наследным принцем благодаря плохо понятой набожности».

Этому печальному предсказанию, к сожалению, впоследствии было суждено осуществиться.

Сам Август находился между двух огней: с одной стороны, он испытывал давление матери и супруги, с другой — католической партии с самим папой во главе. Что ему было делать?

Пока верх одерживали женщины.

Когда из Рима был прислан в Саксонию чрезвычайный нунций в сопровождении хитрого иезуита, обе курфюрстины без колебаний совершили решительный шаг: принц, которому только что минуло тринадцать лет, официально присоединился к лютеранской церкви. В Лихтенбурге, резиденции королевы Эбергардины, состоялась конфирмация ее сына и причащение его Св. Тайн по евангелическому обряду.

Узнав об этом, Август Сильный страшно взволновался. Из Данцига он сообщил папе об этом событии и клялся в своей непричастности и невиновности. «Он решительно запретил принцу принимать лютеранскую веру; если бы не известные обстоятельства, его справедливый гнев разразился бы немедленно, но впоследствии при более благоприятных условиях это будет сделано. Принца мать увезет на зиму с собой в Польшу».

Из Рима получили ответ весьма неодобрительный, даже угрожающий: «Для исправления случившегося не помогут ни извинения, ни слова, но только действия и действия быстрые. С Богом шутить нельзя, и меры будут приняты в зависимости от поступков короля».

Август оказался в очень неприятном положении. В Польше против него была сильная партия врагов, и он понимал, что ему необходимо смягчить гнев папы. С этой целью он сделал первый шаг к примирению и назначил обер-гофмейстером наследного принца палатина лифляндского, католика графа Кос. Папа Климент одобрил выбор и прислал королю свое благословение. Одновременно он дал ему наглядное доказательство своего удовольствия, обратившись к полякам с увещеванием повиноваться своему королю.

После того Август счел наилучшим отправить сына в путешествие. Прежде всего молодому принцу предстояло полюбоваться на карнавал в Венеции — вероятно, отец вспомнил о прекрасном времени, проведенном им в молодости в городе лагун и хотел дать сыну возможность насладиться теми же радостями.

В январе 1712 г. последовал отъезд из Франкфурта, и в продолжение семи лет наследник престола не видел своей родины. Кроме этого, были приняты различные меры предосторожности: все письма наследного принца проходили через руки гофмейстера, по возможности оберегавшего своего воспитанника также от бесед с представителями дипломатического мира.

Принц путешествовал по Италии под именем графа Мейссенского или графа де Люзака; его возили по разным городам и наконец привезли в Болонью, где католическое духовенство папы встретило его очень торжественно. Здесь молодой Фридрих Август был обращен в католическую веру. Переход в католичество совершился в глубочайшей тайне, и перемена религии сохранялась втайне в продолжение еще пяти лет.

Осенью следующего года принц предпринял обратное путешествие в Германию. Из Инсбрука через Аугсбург, Францию, Майнц и Кельн он отправился в Дюссельдорф, где провел зиму у курфюрста Пфальнского. Курфюрст был ревностным католиком, и сам папа сообщил ему об обращении Фридриха Августа.

Из рейнских провинций принц направился в Париж, где Людовик XIV принял путешественника очень любезно. Но кроме короля, никому при французском Дворе не было известно о тайном обращении саксонского наследного принца.

Из Парижа путешественники направились окружным путем через Брест, Бордо, Тулон, Марсель и Лион снова в Италию, где остановились в Венеции. Здесь саксонского наследного принца приняли с большими почестями. Знать столицы дожей наперерыв старалась развлекать его всевозможными увеселениями, балами, маскарадами, спектаклями, скачками и т. д.

Но папа заботился не только о сохранении в католической вере своего августейшего питомца. Он хорошо сознавал, что в Саксонии дело католичества окажется обеспеченным в будущем лишь в том случае, если наследный принц породнится с каким-нибудь могущественным Домом. Только таким образом открывалась возможность объявить наконец официально о переходе наследного принца в католичество, что до сих пор скрывали из опасения королевы-матери, Анны Софии.

Папа обратился к австрийскому императору и просил для принца руки одной из принцесс. Но ввиду молодости жениха и невесты вопрос был отсрочен. Для Августа Сильного папа делал все, что было в его власти. Он отправил в Польшу доверенного посла с официальным поручением увещевать знать и духовенство к повиновению своему королю.

Август не остался у папы в долгу. Посла, посланного к нему папой, он снабдил верительной грамотой и всеми необходимыми указаниями, поручив его формальное сватовство при венском Дворе. Умный итальянец повел переговоры так удачно, что император наконец дал свое согласие.

Но Август Сильный все еще медлил сделать последний шаг, очевидно, опасаясь смертельно оскорбить свою престарелую мать, пользовавшуюся в Саксонии большим уважением. Но когда 1 июля 1717 г. она отошла в вечность, он тотчас же сбросил маску и дал свое окончательное согласие на заключение брачного договора.

После этого наследный принц покинул Венецию и в начале октября прибыл в Вену. Он остановился во дворце кардинала саксонского и сейчас же по приезде сказался больным, чтобы избежать нежелательных посетителей. Он хотел уклониться от разговоров, которые могли оказаться для него только неудобными и тягостными.

Вскоре по прибытии наследного принца в Вену последовало официальное объявление о принятии им католичества.

Прошло еще почти полтора года, пока австрийский император дал окончательное согласие. Но наследный принц тем временем не скучал. Он жил в Вене и давал блестящие празднества, вызывавшие в столице много разговоров.

Наконец 20 августа 1719 г. было отпраздновано бракосочетание наследного принца Фридриха Августа Саксонского с эрцгерцогиней Марией Иозефой, и таким образом установилась тесная связь с австрийским императорским Домом, сказавшаяся впоследствии, во времена Фридриха Великого Прусского, столь роковой для Саксонии.

Страна по-прежнему возлагала большие надежды на преемника Августа Сильного. Уже раньше подданные выражали желание, чтобы король призвал сына из чужих краев на родину, и какой любовью пользовался принц, доказывает забавная история так называемого «принца Лисхен».

Этот принц вовсе не был принцем и даже не был мужчиной, а просто молодой девушкой, дочерью горного кузнеца, просившего милостыню в мужском платье. Таким образом она зашла в Аугустусбург к рыболовному начальнику фон Гюнтеру, нашедшему в ней поразительное сходство с саксонским наследным принцем.

Наследного принца в это время не было в Саксонии, он находился в путешествии, но его отсутствие не только не заставило Гюнтера усомниться в своем открытии, напротив, оно еще сильнее укрепило его. Ходили слухи, Бог знает откуда взявшиеся, будто наследный принц без ведома отца путешествует по своему государству, чтобы все видеть своими глазами и лично познакомиться со всеми делами.

Очевидно, Гюнтер был человек недалекий. Долго не раздумывая, он предался самым радужным надеждам. Он решил, что составит себе счастье, если примет предполагаемого принца как можно торжественнее.

Гюнтер был богат и мог раскошелиться. Не жалея денег, он обставил «принца» самым роскошным образом: заказал для него дорогое платье, предоставил в его распоряжение четырех слуг и карету шестерней, чтобы ему удобно было разъезжать и осматривать окрестности, и кроме того, предложил в его пользование кошелек с тремястами дукатами.

«Принц Лисхен» ничего не имел против всего этого.

Конечно, история разгласилась по всему Аугустусбургу и его окрестностям, и все спешили прислужиться и угодить высокому путешественнику. Собралось все окрестное дворянство и пировало с мнимым сыном короля.

Жизнь потекла весело и радостно, и виновник торжества вел себя умнее всех из всего общества. Он не выдал себя ни одним словом: никогда он не объявлял себя принцем и не сознавался, кто он таков, только милостиво принимал все почести.

Через несколько недель недоразумение, конечно, выяснилось. Тайна открылась, и «принцу Лисхен» пришлось отправиться в смирительный дом в Вальдгейме. На Гюнтера со всех сторон посыпались насмешки. Ему приказали оставить «принцу Лисхен» все сделанные или, вернее, навязанные подарки, и кроме того, выплачивать пожизненно по рейхсталеру в день.

Рассудительная и остроумная дочь кузнеца и далее не могла пожаловаться на свою судьбу, хотя для жительства ей было отведено неособенно приятное место. В смирительном доме у нее была отдельная комната, и ей не полагалось никакой определенной работы; она обедала вместе со смотрителем и обыкновенно ходила в наряде амазонки. Она всегда сохраняла веселое и ровное настроение духа и до последних дней своих была довольна своей участью.

Итак, Гюнтер сильно ошибся. Саксонский наследный принц находился действительно за границей и только через семь лет вернулся на родину, уже женившись.

Его супруга, австрийская эрцгерцогиня, была ревностной католичкой, но не отличалась особенной красотой и не была одарена внешними совершенствами и обаянием.

Наследному принцу приходилось довольствоваться ее благочестием.

XIV

Новая возлюбленная. Семья графини фон Ко́зель. Ревнивый муж. Роковое пари. Король в роли третейского судьи. Первые проявления благосклонности. Супруг в отчаяньи. Золотая табакерка. Развод.

Между тем Август нашел новую возлюбленную, самую знаменитую из всех, имевшую больше всех власти и дольше всех подчинявшую себе его сердце: то была графиня фон Ко́зель.

Анна Констанца фон Брокдорф, как она сама пишет, родилась 17 октября 1680 г., следовательно, в один день с княгиней Тешенской, в Депенау в Голштинии. Она по происхождению принадлежала к одному из самых старинных дворянских родов. Уже в XVII столетии одна ветвь его была возведена в графское достоинство. Ее отец, Иоахим фон Брокдорф, был датским кавалерийским полковником и умер в 1719 г., мать ее была богатой нидерландкой.

У Анны Констанцы было два брата, поступивших впоследствии на саксонско-польскую службу, и сестра, умершая в молодых годах. Старший брат был убит на дуэли, а младший умер холостым в 1744 г.

Анна Констанца покинула родительский дом и родину на пятнадцатом году, последовав за дочерью герцога голштин-готорнского, Софией Амалией, вышедшей замуж за наследного принца брауншвейг-вольфенбюттельского. Здесь, при Дворе, она познакомилась с бароном, впоследствии графом Адольфом Магнусом фон Гойм, женившимся на ней в 1699 г. Ей было 19 лет, ее мужу 31 год.

Король Август II Польский и король Фридрих Вильгельм I Прусский

Гойм страстно любил свою жену и был очень ревнив. Настолько ревнив, что в первый год своего брака скрывал ее от всех и держал взаперти у себя в имении. Может быть, он боялся соблазнов и опасностей придворной жизни и надеялся лучше уберечь красавицу, удалив ее из Дрездена.

Последствия доказали, что его предчувствие было вполне основательно, и в бешеном водовороте столичной жизни он скоро потерял ее. Впрочем, он был сам тому причиной, заставив ее покинуть свое тихое уединение.

Дело произошло на одной пирушке в Дрездене. Было изрядно выпито. Разговор, конечно, перешел на женщин. Каждый любил свою содержанку и восхвалял ее как истинное, несравненное чудо. Наконец вышел из своей сдержанности и Гойм, присутствовавший на пиру:

— У меня нет содержанки, — сказал он, — но я люблю свою жену, как содержанку, и она в тысячу раз достойнее любви, чем все женщины, которыми вы так восхищаетесь.

Никто не знал его жену, и потому ему не хотели верить. Сам король показал пример. Ему было известно, насколько Гойм ревнив и почему он прячет от всех свою супругу. Поэтому король стал выражать сомнение в истине его слов, говоря, что Гойм влюблен в свою жену, будто женат всего три месяца; но, если бы она действительно была такой красавицей, о ней бы говорили и это стало бы известно.

Князь Фюрстенберг присоединился к мнению короля и утверждал то же самое, даже пошел дальше и предложил пари на тысячу дукатов, что никто не найдет графиню таким совершенством, когда она появится при Дворе.

Министра заставили тут же сесть и написать жене, чтобы она немедленно прибыла в Дрезден. Сейчас же был снаряжен курьер, чтобы доставить письмо. Не давая Гойму времени опомниться и изменить свое решение, его напоили до такой степени, что он перестал сознавать, где находится. Наконец его отвезли домой и уложили в постель, чтобы он проспался и пришел в себя.

Каково же было его удивление утром на следующий день, когда, раскрыв глаза, он увидел перед собой жену, — его послушную жену, поспешившую исполнить его желание. Тут он все вспомнил и раскаялся в том, что наделал. Может быть, он предчувствовал, чем кончится дело? С каким удовольствием он немедленно отправил бы ее обратно в свое тихое имение! Но он понимал, что это невозможно: он выставил бы себя в слишком смешном виде, и насмешкам над его ревностью не было бы конца.

Скрепя сердце, графу пришлось оставить жену в Дрездене и предоставить все судьбе. Ему предложили пари, он его принял. Приходилось выполнить условие.

Итак, Гойм осталась в столице и как жена министра была представлена королеве, находившейся в это время в Дрездене. По воле случая на приеме присутствовал король, вообще нечасто посещавший свою супругу.

Здесь он встретился в первый раз с Гойм.

При первом взгляде на молодую женщину король был ею очарован. Он должен был сознаться, что Гойм не преувеличивал, и как третейский судья решил, что министр выиграл пари, а князь Фюрстенберг проиграл тысячу дукатов.

— Я вижу, — ответил князь шутливо, — что мне приходится платить за музыку, когда ваше величество собираетесь танцевать.

Но король слишком ценил своего друга, чтобы обидеться на ответ; напротив, он еще наградил его, благодушно объявив Фюрстенбергу, чтобы тот спокойно заплатил тысячу дукатов, а вместо них получил от казначея десять тысяч. Князь поцеловал Августу руку, благодаря за милость, рассчитался за пари и получил подарок короля.

Влюбленный муж действительно не преувеличивал, как удостоверяют все дошедшие до нас сведения; вместе с тем голштинку описывают как энергичную, умную и честолюбивую женщину. Гойм была прекрасно сложена и очень хороша собой, с нежной, белой кожей, с большими темными живыми глазами, черными волосами и красивым ртом с маленькими зубами. Она была высокого роста, стройная, с роскошными округлыми формами. И несмотря на величавость своей фигуры, обладала, что так редко случается, всей прелестью женственности.

При этом она была остроумна, всегда в прекрасном расположении духа, так что в ее обществе нельзя было соскучиться. Ее обхождение было пленительно.

Она была прямодушна, не выносила скрытности и всем говорила правду, из-за чего нажила себе много врагов. Она обладала характером страстным, сильным и смелым, хорошо стреляла и прекрасно фехтовала.

Нет ничего удивительного, что король сразу влюбился в прекрасную амазонку и пожелал ею обладать. Однако, не порвав еще в это время с княгиней Тешенской, он не думал вступить в прочную связь, но предполагал только весело провести время, завязать мимолетную любовную интригу и забыть о красавице, как только ее не будет перед глазами.

Но Август сильно ошибся в этой женщине. Прекрасная, умная и честолюбивая голштинка знала себе цену. Она сдалась далеко не сразу; победа над ней досталась королю нелегко.

Приблизившись к ней и высказав свои пожелания, он не встретил распростертых объятий, как ожидал. Она отказалась исполнить его просьбу, и избалованный покоритель женских сердец встретил сопротивление, еще более его раздражившее и подстрекнувшее.

Кажется положительно забавным, что первые доказательства благосклонности, данные им Гойм, были хозяйственного свойства. Речь идет о винах, о поставке дров, о домах. Август подарил, например, красавице два бочонка токайского, всего шестьдесят пять литров, доставленных ей обершенком. Король этим, по-видимому, угодил вкусу Гойм, умевшей по достоинству ценить дары Бахуса.

Затем был отдан приказ доставлять ей ежегодно с дровяного двора «тридцать кладок дров». Король купил дом и подарил его Гойм; наконец ей был предоставлен в пожизненное пользование так называемый «турецкий сад» вместе с домом и всеми принадлежностями.

Влюбленный король не знал, чем отличить красавицу; он осыпал ее подарками и всевозможными знаками милости так, что она наконец поверила серьезности его намерений. Придя к убеждению, что он находится в ее власти, принадлежит ей всецело и нераздельно, она уступила и выразила готовность внять его мольбам.

Но она поставила свои условия — условия, делавшие ее почти неограниченной властительницей.

Во-первых, Август должен был обещать навсегда расстаться с княгиней Тешенской.

Во-вторых, брак с Гоймом должен быть расторгнут.

В-третьих, король должен был выдать письменное обязательство: в случае смерти королевы предоставить ее место Гойм и признать ее детей законными саксонскими принцами.

В-четвертых, он должен был ей выплачивать по сто тысяч талеров в год.

Когда король выразил готовность принять эти условия, Гойм согласилась сделаться официальной фавориткой.

Ей оставалось только объясниться с супругом. С обычной смелостью она отправилась к нему и с глазу на глаз объявила о своем решении.

Она поблагодарила его за доброе отношение и уверила, что всегда будет вспоминать о нем; но «так как, — сказала она, — в их браке недостает самого необходимого условия для счастливой совместной жизни, именно — взаимной любви, то она решила развестись».

Графиня без стеснения созналась, что король удостоил ее своим вниманием и она согласилась принять честь, которую он ей хочет оказать. Однако, она не желает подать мужу повода к жалобам и потому предлагает развод, который предоставил бы им обоим свободу и обеспечил бы его честь. Если он добровольно согласится на ее предложение, она сохранит ему дружбу и постарается устроить его счастье и будущность. Но если он будет делать ей неприятности и откажется исполнить ее просьбу, она все-таки не изменит своего решения. Только не будет уже чувства признательности, какое она к нему питает, и никогда ему не простит, что он помешал ее счастью.

Муж растерялся, услышав такие речи. Он пытался образумить жену, потребовал объяснения, но она перебивала его и просила окончательного ответа, чтобы сообразно тому устроить свои дела.

Гойм был в отчаяньи и положительно не знал, как отнестись к предложению. Он знал, что хотя говорит с женой, но за ее спиной стоит ее могущественный покровитель.

Его отчаянье не произвело никакого впечатления на красавицу. Она сохраняла полное спокойствие и невозмутимость и, не получив еще определенного ответа, заговорила снова. Упрекнула его в нерешительности и великодушно согласилась дать ему время на размышление, чтобы он мог обдумать, как ему поступить.

С этими словами она повернулась и вышла из комнаты.

Неприятно пораженный супруг остался в величайшем волнении и тревоге. Он искренно любил свою жену, и ему было тяжело расставаться с ней. Она была прекрасна и умна, он был счастлив с ней, и вдруг она намеревалась его покинуть, чтобы отдаться другому.

В таком состоянии застал его Фицтум. Он пришел по приказанию Августа с поручением уладить дело к обоюдному удовольствию. «Королю было бы приятно, — объявил поверенный, — если бы Гойм отказался от своей жены и дал согласие на развод. Но если он, паче чаяния, вздумал бы сопротивляться этому, то ему придется испытать всю тяжесть последствий своего отказа».

Что было делать бедному мужу?

Он находился в безвыходном положении. Он мог отказаться исполнить желание короля, мог не согласиться на развод… Да, это было его право, это было в его власти.

Но последствия?

Его соперник не был простым смертным, равным ему; граф восставал против своего владыки и короля, от кого зависела его судьба. Следуя голосу сердца, он с открытыми глазами устремился бы в бездну. Его ждала гибель, конец карьеры, положения, почестей. Придется отказаться от всего, достигнутого до сих пор, от всего, что стало ему мило и дорого, отречься от блеска, роскоши и придворной жизни, удалиться, погрести себя в неизвестности.

Стоила ли этого жена? Жена, покинувшая его без колебаний, без угрызений совести? Сказавшая ему прямо в лицо, что его не любит, что согласна «принять честь, какую ей хочет оказать король»?

Нет, она этого не заслуживает.

Он наконец решился и уступил свою жену королю.

Он выразил только одно желание: просил разрешения на некоторое время удалиться от Двора. Он хотел избежать различных толков и не желал служить мишенью для насмешек.

Конечно, его просьба была исполнена. Август Сильный уведомил его о своем милостивом позволении и дал просимый отпуск.

Известие, принесенное Фицтумом, было встречено с большой радостью. Гойм приняла поверенного короля очень любезно и обещала, что никогда не забудет его услуги. Подарила ему золотую, осыпанную бриллиантами табакерку, «прося принять маленький подарок в знак ее признательности».

Король велел показать табакерку, но, увидев, что с внутренней стороны она была украшена портретом Гойм, не пожелал отдать ее обратно. Поцеловав портрет, он сказал графу:

— Нет, нет, милый Фицтум, вещь слишком хороша для тебя. Оставь ее мне и получи за нее двадцать тысяч талеров.

Фицтум, конечно, согласился на обмен и отдал королю просимый подарок.

Затем был совершен развод. Дрезденская консистория собралась на заседание, а за обоих супругов перед судом предстали их поверенные. Брак был расторгнут с предоставлением обеим сторонам права вступить в новый брак. Король утвердил постановление, затем оглашенное и прибитое к дверям церквей.

Таким образом, развод состоялся, и обе стороны получили полную свободу. Барон Гойм удалился от Двора и на некоторое время скрылся из вида.

Первое, что потребовала честолюбивая и гордая баронесса, было получение высшего титула. Август обратился в Вену, и любезный император Иосиф I охотно исполнил его желание. В 1706 г. баронессе Гойм было пожаловано звание имперской графини фон Ко́зель — имя было заимствовано из названия родового поместья Брокдорфов в Голштинии, — и весь род был возведен в достоинство имперских графов.

Таким образом, Август сдержал все свои обещания, и графиня Ко́зель сделалась официальной фавориткой Августа Саксонского.

XV

Двор фаворитки. Безумная роскошь. Почетный караул. Смелый проповедник. Август праведный. Лорд-поклонник. Шествие богов. Дети Ко́зель. Указ короля. Восприемники. Последний Ко́зель. Графиня Фризен. Графиня Мощинская.

Графиня Ко́зель была не только признанной фавориткой, каждое желание которой исполнялось и каждый каприз которой являлся законом для ее царственного друга, — она была правительницей, окруженной величайшим блеском, пользовавшейся громадным влиянием. Она поступала иначе, чем все бывшие возлюбленные Августа Сильного. Аврора Кенигсмарк и княгиня Тешенская не забывали о себе и охотно принимали все милости и проявления благосклонности, но все-таки они до известной степени сохраняли скромность и не злоупотребляли до безграничных пределов добротой, слабостью и страстью короля.

Графиня Ко́зель действовала иначе.

Такой роскоши еще не видел саксонский Двор; таких притязаний еще никто не предъявлял. За уступку жены барон Гойм получил пятьдесят тысяч талеров, и она сама выговорила себе содержание по сто тысяч талеров в год, не говоря о бесчисленных подарках и драгоценностях, поднесенных ей царственным любовником.

Она получила замок Пильниц, принадлежавший раньше графине Рохлиц и потом опять перешедший королю, а рядом с замком Август построил ей поистине царский дворец. Он соединялся с замком галереей, и отдельные покои были обставлены с безумной роскошью и великолепием. Одно только внутреннее убранство стоило двести тысяч талеров. Перед дворцом фаворитки стоял почетный караул.

Ей были предоставлены большие доходы, ее осыпали драгоценными украшениями. Так, например, из так называемого «зеленого подвала» — курфюрстских кладовых — ей было выдано множество серебряных вещей, в том числе серебряные столы, зеркала в серебряных рамах, чаши, всевозможные драгоценные предметы домашней обстановки, как, например, великолепные гобелены, турецкие ковры, старинные роскошные кружева и т. п.

Окончательно утвердившись в милости короля, красавица графиня, обнаруживавшая необыкновенное пристрастие к роскоши, давала блестящие празднества, любимые Августом Сильным, и окружила себя большим придворным штатом, в котором находились также знатные пажи.

Для летних увеселений и собраний гостей ей служил дворец в Большом саду, где она обыкновенно появлялась в пять часов вечера. Здесь шла большая игра, как было в то время принято при Дворах. То был обычай, заимствованный из Франции.

Хотя такой образ жизни требовал больших расходов, Ко́зель все-таки откладывала большие суммы и потом пускала их в оборот. Она занималась ростовщичеством, помогала людям, находившимся в затруднительном положении, давая деньги под проценты. Проценты, конечно, бывали очень высоки.

Однако, при таких неособенно опрятных посторонних делах, из-за своей известной жадности, графиня нередко попадала впросак, не всегда поступая достаточно осмотрительно. Не устояв против соблазна, она выдавала значительные суммы под векселя и долговые расписки, которые часто пропадали.

В течение нескольких лет графиня была неразлучной спутницей короля, всюду сопровождая его. Она никуда не отпускала его от себя. Будучи искусной и смелой наездницей, она принимала участие во всех прогулках и поездках Августа Сильного.

Трудно высчитать хотя приблизительно, каких денег стоило содержание требовательной графини. Во всяком случае, она была очень дорогим удовольствием для своего царственного друга. «Ее содержание, — пишет достоверный современник, — обходилось во столько же, как содержание армии. Невероятные суммы денег тратились на доказательства уважения, питаемого королем к этой женщине».

Она пользовалась большим влиянием, и Август почти всегда исполнял ее волю. Редко, очень редко, он прекословил ей. Только в виде исключения он не подчинялся ее желаниям. Как, например, в следующем случае.

Весь свет преклонялся перед могущественной фавориткой, и каждый благоразумно оставлял при себе свое мнение; только один лютеранский пастор осмелился обрушиться на нее с высоты кафедры. Проповедник сравнивал ее с Иезавелью, и его намеки были так понятны, что не оставалось сомнения, кого он имел в виду. Графиня Ко́зель, узнав об этом, разразилась горькими жалобами и потребовала примерного наказания дерзновенного.

Но король был иного мнения и не решился выступить против проповедника. Может быть, в душе он сознавал, что служитель алтаря не так уж не прав, и если быть искренним, то приходится с ним согласиться.

Поэтому он отвечал своей возлюбленной, что проповедники каждую неделю имеют в своем распоряжении час и место, где могут говорить, что им угодно, и их надо спокойно выслушивать; но если какому-нибудь проповеднику вздумается помимо этого часа и места затронуть ее в неподобающих выражениях, он сейчас же будет арестован и наказан по заслугам.

И шутя добавил: «Лютеранская кафедра слишком высока даже для папы и недосягаема для меня, простого смертного».

Во всех остальных отношениях Август беспрекословно подчинялся высокомерным требованиям графини, и примеру короля, конечно, следовал весь Двор. Соотечественники и чужестранцы преклонялись перед могущественной фавориткой. К числу ее больших почитателей принадлежал один английский лорд, проживавший некоторое время в Дрездене. С восторгом говорит он о прекрасной амазонке, «забравшей его под башмак». Многие, подобно мудрому лорду, лежали у ног гордой красавицы.

Но этого мало.

Даже высокопоставленные особы, посещавшие дрезденский Двор, оказывали фаворитке величайшие почести. Когда в Дрезден прибыл король Фридрих IV Датский, чьей подданной была прежде графиня Ко́зель, между прочими празднествами было устроено большое шествие богов по городу, где августейший гость изображал Юпитера, сам Август — Аполлона, а фаворитка — Диану, окруженную нимфами и музыкантами на великолепной колеснице, запряженной двумя белыми оленями.

А королева? Законная супруга царствующего государя?

Она играла второстепенную роль, и ей было отведено незначительное место. Она изображала скромную жрицу в храме Весты.

На торжествах Ко́зель появилась в таком драгоценном наряде, вся залитая бриллиантами, что совершенно затмевала королеву.

В эту пору своего блеска она посетила со своим царственным другом замок Столпень, не предчувствуя, какую роковую роль он впоследствии сыграет в ее судьбе.

В истории города и крепости Столпена говорится:

«В 1708 году июля 16 сюда прибыл его величество курфюрст Саксонский Фридрих Август ровно в девять часов утра. Вскоре прибыли также графиня Ко́зель и несколько господ кавалеров. Его королевское величество изволили осматривать здешние укрепления и затем забавлялись вместе с фон Ко́зель стрельбой по дичи в парке. На следующее утро они отбыли обратно в Пильниц».

При вторичном путешествии в Столпень Ко́зель уже не была всесильной фавориткой. Обстоятельства сильно переменились…

Она одарила своего царственного возлюбленного тремя детьми: двумя дочерьми и сыном. В позднейшем письме она сама пишет о четырех детях, рожденных ею королю, но повсюду упоминается только о троих. Вероятно, четвертый ребенок жил недолго.

В 1708 г. родилась ее первая дочь. В черновике духовного завещания графиня, на тот случай, если умрет без наследников, назначала наследником своего состояния короля, «из благодарности за особую и необычную милость, которой он почтил ее, недостойную слугу».

При этом ее родители и сестры с братьями совершенно обойдены. На тот случай, если короля уже не будет в живых, когда она умрет, его место должен заступить наследник престола, принц Фридрих Август.

Впоследствии графиня прибавила распоряжение, чтобы дочь ее, получившая имя Августы Констанцы, жила и воспитывалась у бабушки. «После смерти последней, — говорится в этом добавлении, — опекуны должны обратить особенное внимание на религию и не помещать дочери туда, где бы молодая графиня могла забыть ее; а если бы ее рвение ослабело или исчезло, ее следует отдать в лютеранское воспитательное учреждение».

Из этого распоряжения видно, что в то время графиня Ко́зель была вполне предана лютеранской религии. Она усердно посещала также церковь, где имела собственную молельную комнату.

Несмотря на несходство во многом графини Ко́зель с графиней Кенигсмарк, в этом отношении они обе придерживались одинаковых правил. Красавица Аврора также настаивала на том, чтобы сын ее Мориц воспитывался в протестантской религии.

Таким образом, обе женщины представляли пример, нередко встречающийся: сами весьма легкомысленно относясь к чести, они воспитывали своих детей в строгости.

В конце 1709 г. у графини Ко́зель родилась вторая дочь, нареченная при крещении Фредерикой Александрой. Роды были так тяжелы, что чуть не стоили жизни матери: она несколько дней находилась в большой опасности. Поэтому были сделаны все распоряжения на случай смерти ее. Штатгальтер, граф фон Фюрстенберг, приказал, чтобы «в силу особых причин» все ее имущество как в Дрездене, так и в Пильнице было опечатано.

Уже в день рождения дочери графиня приглашала на крещение «всех дворян, рыцарей и прелатов всего саксонского курфюршества». Вместо того явился только наследственный маршал Ганс Лезер, потребовавший возмещения издержек на поездку.

Подобная честь оказывалась представителям господствующих сословий, без сомнения, в ожидании от них «подарка крестнице», и это дали ясно понять маршалу. Но предложение сделать подобный подарок из собственных средств не встретило сочувствия со стороны этих господ; они согласились покрыть подарок в четыре тысячи талеров из податных денег, предоставив самой графине Ко́зель решить, желает ли она получить его в виде серебряной посуды или червонцами. Она, говорят, предпочла червонцы.

Обеих дочерей король признал особыми грамотами своими. Кроме того, был составлен особый документ, где они объявлялись «узаконенными королевскими и курфюрстскими детьми и высоко-рожденными графинями».

Но при этом возник вопрос, какую фамилию дать дочерям. Припоминали различные подобные случаи и предложили вместо фамилии матери избрать название какой-либо саксонской местности, например, Веттин, Рохлиц или Ландсберг.

Но вопрос не был разрешен в это время. На отношение тайных советников король отвечал, что он решит вопрос о фамилии впоследствии, а пока его незаконная дочь, Августа Констанца, о которой шла речь, должна сохранить фамилию графини фон Ко́зель.

Сын графини Ко́зель, родившийся в 1712 г., был наречен по отцу Фридрихом Августом. Впоследствии он был кавалерийским генералом, шефом лейб-гвардии и владел замком Сабор в Нижней Силезии. Он был женат на дочери графа Хольцендорфа и умер в 1770 г. С его сыном, прусским лейтенантом, род прекратился.

Старшая дочь графини Ко́зель, Августа Констанца, вышла замуж за обер-камергера графа фон Фризен и принесла мужу в приданое родовое поместье Кенигсбрюк. Она умерла очень молодой.

Младшая дочь, Фредерика, вышла замуж за польского коронного казначея графа Антона Мощинского, бывшего воспитателем кронпринца. На этой свадьбе присутствовал — впрочем, инкогнито — редкий гость, король прусский Фридрих Вильгельм I.

Граф умер рано, графиня же дожила до преклонных лет. При известном графе Брюле, которого она вполне поработила, она была всемогущей повелительницей Саксонии.

Мы еще встретимся с ними обоими.

XVI

Под очарованием Ко́зель. Поездка в Варшаву. Опять княгиня Тешенская. Трактирщик-француз. Ночное посещение. Подозрительный любовник. Переодетый король. Прекрасная Генриетта. Сюрприз в замке. Бдительная фаворитка.

Август Сильный был, без сомнения, самый непостоянный любовник, какого только можно себе представить; он менял свои привязанности, как платья. Еще ни одной женщине, как бы очаровательна и умна она ни была, не удавалось привязать его к себе прочно. Даже таким красавицам, как Аврора Кенигсмарк и полька Любомирская, пришлось узнать, как изменчив и капризен саксонский султан.

Из всех женщин, на долю которых выпало сомнительное счастье пользоваться благосклонностью короля Дон Жуана, графиня Ко́зель умела лучше всех обращаться с ним и привязать его к себе.

Она была не только официальной фавориткой, которую должны были терпеть оскорбленные курфюрстина и королева, но также удержалась дольше всех своих предшественниц и последовательниц. Почти десять лет была она признанной фавориткой. Десять лет! Этим не могла похвастаться ни одна из пассий короля.

В первое время влюбленный король охотно переносил милое ему иго и покорно склонялся под башмаком умной красавицы голштинки. Вполне верен он ей не был — верность была понятием, чуждым ему, — он иной раз делал скачки в сторону, и приключений в этот период его жизни у него было без конца; но Ко́зель все же оставалась его главной страстью рядом со слабыми огоньками, воспламенявшими его мимоходом. Король целые дни, а также большей частью и ночи проводил у графини, и она умела так занять его, что он забывал все другое. Уже полагали, что он переменился и время приключений миновало.

Но оказалось, что мнение это ошибочно. Постепенно и графиня Ко́зель начала прискучивать королю. Любовь его и чувства остыли. Но фаворитка знала его слишком хорошо и слишком крепко держала в руках. Август даже побаивался энергичной и сильной характером женщины и считался с ней.

Так как он не умел обуздывать свои страсти, очень любил запретные дорожки и имел весьма много побочных развлечений, то ему надо было действовать с крайней осторожностью. Приходилось изобретать тысячу уловок и ухищрений, чтобы приключения его не обнаружились.

Графиня Ко́зель держала короля крепко и постоянно была настороже, так что Августу свобода давалась нелегко.

Польские дела представляли удобный случай на время сбросить тягостные оковы и воспользоваться всей полнотой свободы.

Когда война снова отозвала Августа из Саксонии, он предполагал отправиться в путь один, оставив фаворитку в Дрездене.

Однако, этот план не встретил сочувствия. Графиню не удалось уговорить. Может быть, она смутно предчувствовала, что ее непостоянный повелитель хочет таким образом от нее отделаться?

Может быть, она боялась его потерять? Ведь княгиня Тешенская жила в Варшаве, и кто знает, не удастся ли ей вернуть его и снова привязать к себе?

Итак, графиня Ко́зель отказалась отпустить короля одного, говоря, что только одна смерть может разлучить его с ней, и так упрашивала, что ему ничего не оставалось, как волей-неволей взять ее с собой.

Между тем княгиня Тешенская узнала, что король прибудет в Варшаву, и, вероятно, мечтала о возобновлении прежних отношений. По крайней мере, это явствует из того, что она к его приезду прибыла в столицу, но, узнав, что короля сопровождает ее соперница, она тотчас, видимо, рассерженная, уехала обратно.

Она даже имела намерение отомстить неверному возлюбленному. Она отправилась к дяде, примасу-кардиналу, с твердым намерением восстановить его против короля. А так как кардинал был давнишний враг саксонского курфюрста, то это могло ей удасться.

Но Август, вероятно, вовремя узнал обо всем, потому что постарался предупредить все шаги княгини и помириться с ней. Он написал ей очень любезное письмо. Говорят, будто она плакала при чтении письма и забыла все измены короля. В своем ответе, переданном посланному короля, она не отрицала поводов, заставивших ее посетить дядю. Она откровенно призналась в своих планах, но прибавила, что теперь она переменила намерение.

Говорят, что княгиня действительно употребила все усилия, чтобы удержать кардинала на стороне короля, но ей не удалось отклонить его от его намерений. Примас вступил в переговоры со шведским королем, и его племянница напрасно пыталась заставить его переменить свое отношение к Августу. Он объявил себя сторонником Карла XII, и решающая роль должна была принадлежать оружию.

Но даже в эти тяжелые дни, принесшие столько несчастья польскому королю, он умел находить утешение в объятиях красивых женщин. Именно к этому времени относят такое любовное приключение, которое по своей оригинальности и увлекательности не имело себе подобных в его жизни. И это несмотря на присутствие Ко́зель и ее неослабное наблюдение за ним.

В Варшаве жил один владелец виноторговли по фамилии Дюваль, родом из Лиона, имевший красавицу дочь Генриетту. Вся золотая молодежь ухаживала за ней наперебой. Но она не давала предпочтения ни одному поклоннику и все ухаживания принимала одинаково благосклонно. Все говорили о красивой девушке, и молва дошла до короля.

Так как дело шло о красавице, то любопытство короля было возбуждено и он стал расспрашивать о ней у приближенных. Его адъютант фон Рантцау мог ему сообщить, что героиня всех этих разговоров — дочь одного содержателя трактира и виноторговца-француза, считающаяся одной из прелестнейших жительниц королевства.

Чтобы не возбудить внимания, король в эту минуту не сказал ни слова; но, оставшись один, приказал призвать к себе фон Рантцау и подробно расспросил о красавице Генриетте. Он пожелал, чтобы адъютант свел его к ней и назначил для того следующий вечер.

Однако, он принял все возможные меры предосторожности. Не желая быть узнанным дочерью трактирщика и вообще кем бы то ни было, а может быть, побаиваясь в душе своей ревнивой фаворитки, Август искусно замаскировался и надел седой парик. А своему адъютанту строго-настрого запретил хотя бы единым словом обмолвиться перед графиней Ко́зель.

Новый Меркурий, конечно, пообещал молчать как могила и в точности исполнить приказания короля. Он должен был быть наготове и с наступлением ночи явиться в королевскую приемную.

Тут началась самая трудная часть всего задуманного: надо было так обмануть подозрительную фаворитку, чтобы у нее не явилось никакого сомнения. Предлогом должна была служить политика.

Август отправился к графине Ко́зель и сказал ей, что ему надо повидаться по важному делу с одним влиятельным родственником кардинала-примаса; но так как этот господин слишком известен, то он не решился попросить его к себе во дворец, а назначил место свидания в доме одного простого обывателя, куда они оба должны явиться переодетыми.

— Я возьму с собой Рантцау, — сказал король, — так как думаю, что на него могу положиться. И это тем более, что он родственник вам и вы сами мне его рекомендовали.

В этих словах звучало столько откровенности, что у Ко́зель вряд ли зародилось подозрение, но все же ее было не так-то легко успокоить.

— Хотя мой кузен и будет иметь честь сопровождать вас, я все же стану бояться. Кто знает, что может случиться: Варшава кишит предателями, поклявшимися лишить вас жизни, и если хотя один из них вас узнает, то ваша жизнь будет в опасности.

Король засмеялся, говоря, что подобные опасения простительны кому угодно, только не ей, так как он ее знает как женщину мужественную и храбрую.

— Ах, государь, — возразила графиня с нежным взглядом, — можно быть мужественной и все же бояться за того, кого любишь.

Король не знал, что ответить, и поспешил навести ее на другие мысли. Но она стояла на своем и наконец выразила намерение сопровождать его.

— Позвольте мне, государь, последовать за вами и быть вашей телохранительницей, — говорила она. — Если бы кто-нибудь напал на вас, то мы с Рантцау сумели бы защитить вас, и для того, чтобы добраться до вас, пришлось бы прежде всего перешагнуть через мой труп.

Король немало изумился, когда его возлюбленная сделала подобное предложение. Предложение, без сомнения, свидетельствовало о большом мужестве и нежной привязанности — это Август должен был признать, но, с другой стороны, такая заботливость была не ко времени и совершенно не входила в его планы.

Отговорить графиню было нелегко. Только когда король дал понять, что скорее сам откажется от своего намерения, чем подвергнет ее неизвестным опасностям, она согласилась и отпустила его.

Итак, в условленное время король переоделся и отправился с фон Рантцау в гостиницу француза. Они приказали провести себя в отдельную комнату, а так как Рантцау был одним из самых выгодных посетителей, то никому не показалось странным, что он через некоторое время попросил к себе Генриетту. Он представил ее королю, которого назвал своим другом.

Красавица не знала хорошенько короля, она видела его только, когда он проезжал по городу, и потому не могла подозревать, какой знатный господин у нее в гостях. Однако, сходство незнакомца с польским королем все же, вероятно, бросилось ей в глаза, потому что после того, как переодетый государь поговорил с ней несколько времени и сказал ей несколько любезностей, она взглянула на него пристально и сказала:

— Чем больше я на вас смотрю, тем больше нахожу в вас сходства с королем.

— Это правда, — серьезно возразил король, не выходя из своей роли, — мне многие говорили, что я имею честь быть на него похожим по фигуре. Хорошо, если бы я походил на него и могуществом, чтобы быть в состоянии осчастливить вас…

Но девица казалась неособенно честолюбивой и ответила откровенно:

— Я не склонна к предрассудкам. Если бы король полюбил меня, то и я, в свою очередь, полюбила бы его, и только потому, что мне рассказывали о нем много хорошего, а не потому, что он мог бы составить мое счастье.

Вид площади Нового рынка в Дрездене

Графиня Любомирская, любовница Августа и мать его сына Иоганна Георга

— Если так, — воскликнул король, — то любите меня за то, что я похож на короля.

— Совершенно верно, — возразила хорошенькая дочь трактирщика, — у вас есть сходство с королем, но еще надо знать, обладаете ли вы таким нежным сердцем, какое так превозносят в нем, что одно может мне нравиться.

Тогда Август отбросил всякую сдержанность. Он вскочил и воскликнул:

— Да, сударыня, у меня такое же влюбленное сердце; я обладаю всеми качествами короля. Одним словом, я… я сам король.

При этом он сбросил верхнюю одежду и седой парик, скрывавший его волосы, и показал девушке звезду ордена Слона, которую носил на груди.

Генриетта остолбенела, когда король открылся ей. Она испугалась, что не отнеслась к нему достаточно почтительно. Но Август находился в прекраснейшем расположении духа и успокоил ее опасения.

— Напротив, я должен просить прощения, что так испугал вас, — заговорил он. — Но я столько слышал о вашей привлекательности, что хотел собственными глазами убедиться, соответствует ли истина молве. Я нашел даже больше, чем искал, и уже предчувствую, что не уйду отсюда таким же свободным, как пришел.

Генриетта потупила глаза и, еще не овладев собою, не знала, что сказать.

Король успокоил ее и предложил ей свою любовь, и она не нашла в себе в эту минуту мужества отвергнуть его предложение.

Влюбленный король был так доволен, что совершенно забыл про ожидавшую его дома фаворитку и провел всю ночь с красавицей трактирщицей. Она пела, танцевала и умела великолепно занимать своего высокого гостя.

Говорят, что Август не был вполне удовлетворен этим и выражал другие желания, но молодая девушка «не была к тому расположена». Вероятно, она не желала уступать первому натиску и доставить королю Дон Жуану слишком легкую победу.

Таким образом, в потайной комнате француза трактирщика все обошлось благополучно. Король простился с хорошенькой веселой девушкой и обещал вернуться на следующую ночь. И всякий знавший его мог предвидеть, что он сдержит свое слово.

Уже почти рассвело, когда он вернулся в замок. К его изумлению, он увидел, что Ко́зель еще не спит. Она сидела у камина, ожидая его. Так как Август был еще под впечатлением пережитого за последние часы, то это поразило его неприятно, и он спросил холодно, почему графиня еще не легла спать.

— Я ждала вас, беспокоилась за вас, — ответила та.

Но король оказался в дурном расположении духа и сказал довольно резко:

— А между тем вы должны привыкать к тому, что я не всегда буду с вами: когда я отправлюсь в армию, вам будет неудобно следовать за мной.

Но Ко́зель не смутилась.

— Почему же, — ответила она, не задумываясь, — я последую за вами повсюду; когда я с вами, я ничего не боюсь. Но что с вами случилось? Вы как будто чем-то недовольны?..

Король оборвал ее.

— Нет, мне только досадно, что вы не спите.

Все движения короля показались графине подозрительными; но она была достаточно умна, чтобы не раздражать его при таком настроении. Она сдержалась и не высказала своих мыслей, но решила про себя наблюдать с удвоенной бдительностью. Она хотела разведать, в чем тайна, и все обнаружить.

XVII

Злая родственница. Второе свидание. Нападение. Великодушие короля. Подозрительное посещение. Выданная тайна. Сцена. Письмо из Варшавы. Мать и дочь. Путешествие в Нидерланды. В Брюсселе. Прекрасная балерина. За ужином. Первый подарок

Однако, все старания графини Ко́зель узнать что-нибудь более подробное о ночном местопребывании августейшего возлюбленного оставались без результата. Король молчал, а его поверенный тоже ничего не открывал.

Графиня, конечно, воспользовалась первым удобным случаем, чтобы допросить последнего. Когда однажды король занимался государственными делами, она пригласила к себе двоюродного брата и спросила его, где они с королем были в прошедшую ночь. Рантцау уверял, что у них было тайное свидание по политическим делам.

Но подозрения графини не успокоились, и она вышла из себя.

— Я не верю вам, — кричала она, — но берегитесь обманывать меня! Смотрите, придется раскаяться!

Рантцау, обязанному, в сущности, своим положением родственнице, все это дело было неприятно. Он старался заблаговременно выгородить себя и сообщил королю о своем разговоре с графиней.

Ревность метрессы не была особенно приятна королю, и он излил свое сердце перед поверенным своих тайн.

— Признаюсь вам, что ваша двоюродная сестра меня очень озабочивает, — сказал король. — Я люблю ее, но она особа отчаянная; она способна на все. Я не могу равнодушно отнестись к красавице Генриетте. Что мне делать?

— Держаться той, которая вам больше нравится, и забыть о другой, — посоветовал наперсник.

Это было легко сказать, но трудно исполнить, потому что королю хотелось овладеть другой, не оставляя первой. Поэтому он промолчал и отправился к своей фаворитке, которую снова застал в печальном настроении.

— Что с вами, — спросил он, — отчего вы печальны?

— Ах, государь, — заговорила она, заливаясь слезами, — может быть, я и ошибаюсь, но сердце мне говорит, что вы мне изменили!

Август пытался ее успокоить и отклонить от себя всякое подозрение, говорил о своих делах и притом упоминал, что сегодня ему опять надо тайно повидаться с графом Тобянским, родственником кардинала-примаса. Но Ко́зель не желала слушать никакие доводы, она не верила в существование этого польского магната.

— Не противлюсь, — сказала она, — но боюсь, что вы встречаетесь вовсе не с графом Тобянским.

Король рассердился за так откровенно высказанное мнение и дал понять, что не любит недоверия и упреков.

При наступлении ночи он снова в сопровождении Рантцау отправился в дом трактирщика. Генриетта между тем доверилась матери и призналась ей в том, что произошло между ней и Августом. Почтенная женщина, по-видимому, не отговорила дочь от связи с королем, и когда высокий гость прибыл, прелестная дочь трактирщика оказалась уже менее щепетильной и несговорчивой.

«Король восторжествовал над ее целомудрием, хотя не обошлось и без слез со стороны Генриетты».

Была уже поздняя ночь, когда счастливый победитель расстался с молодой красавицей. Перед отъездом он усиленно просил ее сохранить пока их отношения втайне. Он обещал часто посещать ее, а также пригласил ее приехать к нему во дворец.

А чтобы не быть узнанной, она должна была переодеться в мужское платье. Рантцау было поручено ввести ее.

Но по несчастной случайности это тайное приключение Августа чуть было не обнаружилось. Случилось, что в дочь виноторговца без памяти влюбился один кавалергард и намеревался на ней жениться. Уже два дня он тщетно старался переговорить с ней и наконец узнал от служанки, что Генриетта проводила последние ночи с господином фон Рантцау и другим офицером.

Кавалергард, вне себя от ревности, поклялся отомстить своему сопернику: он решил во что бы то ни стало убить того, кто похитил у него любимую девушку. Для выполнения своего плана он захватил с собой брата, служившего в том же полку, и недалеко от трактира они устроили засаду и стали поджидать Рантцау и его спутника.

Лишь только из двери трактира показались Рантцау и король, братья выскочили из засады и крикнули им, чтобы они обнажили шпаги. Минута была опасная, так как можно было ожидать, что король при этом случае будет открыт. Рантцау думал, что тут ошибка, так как он не помнил, чтобы поссорился с кем-нибудь или имел неизвестного врага, покушавшегося на его жизнь.

Он решил назвать себя и объявил, что готов каждую минуту к услугам вызывавших его. Он только просил дать ему полчаса времени, чтобы сделать королю доклад по важному делу. Но братья не хотели слушать этих объяснений.

— Зверь, вы не уйдете от меня! — крикнул один из них. — Становитесь в позицию! Вы отняли у меня возлюбленную, за это или вы или я поплатимся жизнью!

Рантцау не оставалось ничего больше, как тоже обнажить шпагу. Пока товарищ нападавшего не брался за оружие, король тоже держался в стороне; но, увидев, что второй кавалергард обнажил шпагу, Август обнажил также оружие и с такой силой ударил по руке противника, что тот выронил шпагу. Случилось, что в этот момент мимо этого места проезжала карета, над которой держали горящие факелы. Свет факелов рассеял на минуту темноту, и один кавалергард узнал Августа. Испуганный, он крикнул брату, чтобы тот остановился, и сам бросился к ногам короля.

— Государь, — молил он, — я достоин смерти и не прошу помилования, так как мое преступление слишком велико.

— Ты знаешь: я могу простить всякую вину, если знаю, что не было злого умысла, — ответил король. — Прощаю твою заносчивость, полагая, что вы не замышляли против меня ничего дурного. Но вы должны попросить извинения у Рантцау, потому что напали на него, а впоследствии обязаны относиться к нему с подобающим почтением.

Кроме того, посоветовал им вперед быть осторожнее и под страхом немилости не разглашать чего бы то ни было об этом приключении.

Но кавалергарды не вполне доверяли королевскому великодушию. На следующий день они сделали, что им было приказано: отправились к фон Рантцау и извинились. Но все же думая, что им придется плохо, они просили исходатайствовать им отставку, ошибочно полагая, что все равно их карьера кончена.

Рантцау не мог ничего обещать им, но рассказал об этом королю. Август вызвал офицеров к себе и подтвердил свои слова.

— Я уже сказал вам, что прощаю, а вызвал вас для того, чтобы рассеять ваше недоверие к моему слову. Зачем вам бросать службу? Будьте честными людьми, и я не забуду о вашей дальнейшей судьбе.

С этими словами он отпустил их, но потом послал каждому по сто червонцев в подарок…

Графиня Ко́зель между тем тоже не оставалась в бездействии. По всей манере короля, по его заметной холодности ей было ясно: что-то произошло. Король не был любезен по-прежнему, не выказывал такой нежности, как в былые дни. Из этого графиня заключала, что в перемене должна быть виновата новая любовница. После долгих усердных справок Ко́зель наконец напала на след. Она узнала от одного камердинера, что король часто целые часы просиживает с каким-то молодым человеком, и таинственность, с которой последнего провожали в комнату короля, заставила слугу подозревать в молодом человеке переодетую женщину.

Ко́зель насторожилась. Тайна была открыта.

При ее вспыльчивости и страстности ей было очень трудно сдерживать себя и сохранять хотя некоторое спокойствие. Но она не хотела ничего предпринимать, пока не сможет уличить своего возлюбленного, пока не соберет всех доказательств.

Однако, когда король пришел к ней, графиня не смогла умолчать о том, что слышала. Она сказала ему все и с нетерпением ждала, как он станет оправдываться. Он же притворился очень удивленным и нашел для всей истории весьма простое объяснение.

Он не отрицал, что к нему в комнату приводили молодого человека, но уверял, что это вовсе не переодетая девушка, а действительно молодой человек — родственник кастеляна кульмского, державший его в курсе замыслов польских революционеров.

«Он продержал молодого человека у себя так долго потому, что хотел дать через него ответ кастеляну. После того он уже не слышал о нем. Будь это действительно переодетая красотка, которую он полюбил, то он, конечно, постарался бы увидеть ее снова. Очевидно, хотят подстроить так, чтобы она сама себя сгубила, так как для него нет ничего ненавистнее подобных сцен и объяснений».

После таких уловок, которые графиня сочла за явную ложь, она уже не могла сохранить самообладание и разразилась самыми горькими упреками.

— Хорошо, — запальчиво воскликнула она, — я верю вам, но знайте, что я не намерена разделить судьбу ваших прежних любовниц. Ради вас я разошлась с мужем, потеряла честь, и все это только потому, что вы поклялись мне в вечной верности. Но и вашей жизни грозит опасность, если вы меня обманете. Вот пистолет; одну пулю из него я пущу вам в голову, а другую — себе в сердце, чтобы наказать себя за глупость, что полюбила вас…

Сильны были выражения, в которых взволнованная женщина обратилась к королю, но после всего, что мы знаем о ней, этого можно было ожидать.

Дальнейших последствий эта ссора не имела: Август снова примирился с графиней, и она по-прежнему осталась его официальной фавориткой.

Однако, в Варшаве ей уже не пришлось остаться: Августу предстояло отступить перед шведским королем, перешедшим через польскую границу. Когда Август поехал в армию, Ко́зель должна была отправиться в Саксонию, но сделала это очень неохотно. Она предложила королю не покидать его.

— Я переоденусь в мужское платье, — говорила графиня, — и стану сражаться рядом с вами. Я не дорожу своей кровью и жизнью, и ту и другую отдам за вас.

— Нет, — сказал король, — ваша жизнь для меня слишком драгоценна. Берегите ее. Не требуйте от меня, чтобы я подвергал случайностям битвы то, что у меня есть самого дорогого: вас и мою корону. Поезжайте в Дрезден, чтобы я знал, что вы в безопасности. Тогда я буду сражаться мужественнее…

После горького опыта графиня Ко́зель не решалась дальше настаивать на выполнении своего намерения. Но она воспользовалась нежным прощанием перед отъездом, чтобы выведать у возлюбленного тайну «молодого человека», посещавшего короля в Варшаве.

И в минуту упоения Август Сильный во всем признался чистосердечно. Ко́зель сделала вид, что мирится с совершившимся, но в душе была очень раздосадована, а так как не могла ничего предпринять против короля, то решила дать почувствовать свою месть родственнику, фон Рантцау.

В Дрездене еще раз произошла из-за польской любовницы горячая сцена между королем и фавориткой. Однажды в числе полученных известий из Польши министр подал королю также письмо из Варшавы. Король распечатал его, улыбнулся и не мог скрыть некоторого замешательства.

Ко́зель, оправлявшаяся от родов и лежавшая в постели, спросила о содержании письма и пожелала взглянуть на него. Но король отказал наотрез. Это еще больше возбудило ее любопытство, и так как король держал бумагу в руке, то графиня вскочила и вырвала ее.

Она прочла письмо и узнала, что оно от дочери трактирщика в Варшаве. И содержание было не такого рода, чтобы возбудить особенно радостные чувства в ревнивой фаворитке.

Генриетта Дюваль сообщала королю о рождении дочери и в то же время спрашивала, что ей делать с ребенком.

Ко́зель вышла из себя от бешенства.

— Бросить его в воду, — кричала она, — жаль только, что я и мать не могу отправить туда же.

Король принимал во внимание состояние ее здоровья и не хотел расстраивать ее еще больше. Поэтому он обещал не писать Генриетте и не заботиться дальше о ребенке.

Однако, впоследствии Август поступил иначе, чем обещал. Он все же признал потом отверженную дочь, и она сделалась самой любимой из всех его детей. Мы еще услышим о ней.

Красавица Генриетта была только мимолетным увлечением и недолго удержала расположение августейшего Дон Жуана. Но и у графини Ко́зель Генриетта не осталась единственной соперницей. У хорошенькой трактирщицы скоро оказалась преемница, которую король привез себе из Брюсселя.

Летом 1708 г., после позорного для Августа Альтранштадтского мира, униженный и лишенный престола король счел полезным удалиться на некоторое время в свое курфюршество, а затем отправился в Нидерланды, чтобы под начальством принца Евгения и Мальбору принять участие в походе против Франции.

Однако, он недолго выдержал жизнь в траншеях и окопах и предпочел отправиться в Брюссель, где более легким способом можно было «завоевывать сердца оперных певиц и танцовщиц».

Он приехал сюда под именем графа фон Торгау и уже в первый вечер отправился в оперу. Здесь он увидел танцовщицу по фамилии Дюпарк, очень красивую и симпатичную, считавшуюся одной из лучших французских балерин. Она понравилась королю, и он пригласил ее ужинать в одну из лучших гостиниц. Красавица не отказалась и явилась с тремя подругами. Август взял с собой графа Фицтума и еще двух придворных.

За полными бокалами все скоро развеселились. Живая и остроумная танцовщица очень понравилась королю и, по-видимому, была также довольна своим кавалером. Но она не могла себе представить, чтобы назвавшийся графом Торгау был немцем. По ее мнению, только француз мог быть остроумен.

— Вы француз, — воскликнула она, — у вас ум, манеры и любезность француза.

— Право же, нет, — смеясь, возражал король, — я истый саксонец, который говорит как думает и каждую вещь называет ее именем.

— Ах, вы саксонец! Так опишите же мне, пожалуйста, вашего короля, — просила Дюпарк. — Мне говорили, что он несравненный господин.

После того она рассказала, что уже два года приставала к своей тетке, принадлежавшей к французской труппе, с просьбой похлопотать, чтобы ее приняли на королевскую службу, но тетка постоянно отвечала ей, что нет свободного места.

Король сейчас же ухватился за предлог и ответил:

— Вероятно, ваша тетушка не так принялась за дело, как следовало. Или, может быть, она не желала иметь вас возле себя; иначе ей нетрудно было бы вас устроить на место первой балерины. Но если у вас еще не прошла охота отправиться в Дрезден, то я берусь доставить вам место с приличным жалованием.

Дюпарк согласилась и приняла предложение. Король пытался уговорить ее уехать с ним и даже предложил довезти ее в своем экипаже. Но она отклонила эту честь под предлогом, что должна прежде устроить свои дела в Брюсселе, и обещала выехать через четыре недели.

Предприимчивая танцовщица сдержала обещание. В один прекрасный день она прибыла в саксонскую столицу, и тут для ревнивой фаворитки началась новая борьба.

XVIII

Милостивый прием Дюпарк. Таинственный ящик. Сердитая фаворитка. Вечер у директора оперы. Счастливые танцовщицы. Борьба с фавориткой Ко́зель. Графиня фон Денгоф. Услужливая мать. Комедия. Щекотливое поручение. Графиня Ко́зель с пистолетом. На возвратном пути. Новая фаворитка.

Дюпарк не могла себе представить, кто бы мог быть тот богатый незнакомец, с которым она познакомилась в Брюсселе. Когда она приехала в Дрезден, короля там не было.

Она повсюду справлялась о графе Торгау, но никто о нем ничего не мог сообщить. Ее тетушка представила ее господину фон Мурдах, директору оперы и главному распорядителю придворных увеселений. Он ее принял очень хорошо, заявив ей, что им получен приказ о ее назначении придворной балериной, и он должен отвести ей квартиру с полной обстановкой.

Дюпарк, удивленная милостивым приемом, не знала, как выразить свою благодарность директору. Она спросила, каким образом узнал о ней король. Ей ответили, что она обязана графу фон Торгау милостивым вниманием короля.

Как она не старалась, она больше ничего не узнала. Перед ней и ее тетушкой явилась неразрешимая загадка, над которой они ломали себе головы.

Так проходили дни за днями, и не представлялось возможности получить более подробные сведения.

Но однажды утром произошло нечто неожиданное: прекрасной балерине прислали ящик, обитый красным бархатом с золотыми шнурами, от имени графа Торгау.

Когда тетушка и племянница открыли таинственный ящик, они в нем нашли два великолепных платья со всеми принадлежностями и украшениями. Ничто не было забыто, не исключая башмаков.

Отделения ящика были наполнены разными драгоценностями, среди которых находилась небольшая грифельная дощечка, оправленная в золото. Открыв крышку дощечки, Дюпарк нашла на первой странице несколько строчек, написанных рукой графа, который извинялся, что не мог к ней явиться лично, и просил ее принять эти безделушки от него в виде подарка, извещая ее между прочим, что он надеется в этот вечер встретиться с ней за ужином.

Балерина, довольная тем, что ей наконец удастся увидеть своего покровителя, занялась своим вечерним туалетом особенно тщательно. Она явилась в великолепном наряде, к удивлению ее товарок, не понимавших, откуда у нее взялся такой роскошный туалет.

Король приехал в театр немного позднее назначенного часа в сопровождении своей фаворитки Ко́зель.

Дюпарк его тотчас же узнала, сразу поняв, кто был тот, кого называли графом Торгау. От чрезмерной радости она почувствовала себя дурно, и говорят, будто бы король через одного из актеров велел ей передать флакон с душистой водой.

Его внимание к балерине неприятно подействовало на Ко́зель.

— Мне думается, — заметила она насмешливо, — что вы оказываете милости созданию, не заслуживающему вашего внимания.

Король отвечал ей язвительно:

— Совершенно верно, меня уже давно можно упрекнуть в излишней снисходительности к людям, которые ею злоупотребляют.

Ко́зель поняла едкость этого замечания и стала горячиться, привлекая к себе всеобщее внимание. Король, знавший ее характер, удалился, желая избежать неприятной выходки с ее стороны. Он встал и направился в ложу своей супруги, где она находилась вместе со своим братом, маркграфом бранденбургским и байрейтским.

На этот раз он решил не уступать метрессе.

Ко́зель не сумела скрыть своего гнева на поведение короля. Под предлогом болезни она тотчас уехала из театра. Король не обратил на это никакого внимания и не послал узнать об ее здоровье, что привело ее в бешенство. Между тем он призвал фон Мурдаха и заявил ему, что будет ужинать у него с Дюпарк и тремя другими балеринами.

На этом ужине Дюпарк явилась в роскошном туалете, присланном ей утром от мнимого графа Торгау. Король вышел к ней навстречу; она упала ему в ноги и благодарила за милость. Галантный король поднял ее ласково и наговорил ей много любезностей.

В начале ужина замечалась некоторая принужденность: присутствие короля сдерживало веселость молодых дам; хотя они и привыкли разыгрывать роли королев и принцесс на сцене, однако, чувствовали неловкость в присутствии настоящего короля.

После этого вечера прекрасная балерина из Брюсселя была всеми признана тайной любовницей короля; все были уверены, что фавору Ко́зель настал конец.

Хотя Ко́зель имела причины ревновать, зная, что король был и остался Дон Жуаном, однако, она настолько владела собой, чтобы не оттолкнуть его окончательно. Напротив, она старалась все больше привлечь его к себе и держала себя как признанная любовница короля.

Но она уже в это время не была уверена в дальнейшей своей судьбе. Это доказывала ее поездка на родину, в Голштинию, имевшая определенную цель: она увезла с собой 30 больших ящиков, наполненных разными драгоценностями, серебром, дорогими тканями и т. п. Она хотела сохранить свои сокровища, приобретенные постепенно, от всяких случайностей. Все ящики она передала на хранение гамбургскому банку.

С внешней стороны, отношения короля с прежней фавориткой не изменились. Но приближенные заметили, что не все оставалось по-старому, и при Дворе об этом шептались.

Отличаясь властным характером и злым языком, никого не щадившим, Ко́зель приобрела множество врагов среди приближенных короля, между прочим, штатгальтера графа Фюрстенберга и графа Флемминга, пользовавшихся особым расположением Августа.

Таким образом, все вооружились против графини Ко́зель. Особенно деятельно велись против нее интриги из Варшавы. При этом за дело взялись хитро, пользуясь средствами, обещавшими верный успех.

Решили представить королю новую красавицу, способную вытеснить из его сердца Ко́зель, и направили его внимание на графиню Марию Магдалину Денгоф, дочь фельдмаршала графа Белинского. При этом королю внушали мысль, что ему необходимо иметь рядом с саксонской фавориткой еще и польскую, чтобы успокоить поляков.

Графиня Денгоф, по-видимому, не отказывалась принять на себя эту роль, и ее мать согласилась служить посредницей. При этом, однако, явилось небольшое затруднение. Август Сильный наконец согласился, чтобы ему представили знаменитую красавицу, способную заменить прежнюю фаворитку, но встретил ее довольно холодно.

Графиня не отличалась пылкостью, живостью и страстностью — свойствами, которые особенно привлекали короля в представительницах прекрасного пола. Она была, наоборот, довольно скромна, тиха и добродетельна, имея, таким образом, все свойства, которых он вовсе не ценил в женщинах.

Однако, жена гофмаршала не теряла надежды. Думая, что известной настойчивостью можно добиться своей цели, она не пожалела трудов.

Устроив маленькое празднество, она пригласила короля к обеду, заручившись небольшим, но избранным обществом.

Праздник удался как нельзя лучше, веселились, играли и пели, причем графиня Денгоф не отказалась показать свой голос.

Во время пения она не сводила глаз с короля, как бы обращая нежные выражения песни к нему одному. Август был тронут: молодая женщина, казалось, начала постепенно ему нравиться. Он остался доволен приемом в доме гофмаршала, повторял свои посещения, и дело уладилось…

В это время Ко́зель проживала в Дрездене.

Она, как и прежде, играла первую роль в обществе, не воображая, чтобы ее власть могла поколебаться.

Получив грозное известие из Варшавы, она встревожилась и с привычной поспешностью собралась ехать в Варшаву. Заранее уверенная в победе, она рассчитывала разрушить в 24 часа все козни врагов, замышлявшиеся против нее более года. Когда ей намекали на то, что ее встреча с королем гадательна, она отвечала шутя, что знает его лучше всех, так как ей приходилось проводить с ним «дни и ночи». На этот раз она ошиблась.

В Варшаве знали в точности о каждом ее шаге. Когда стало известно, что опасная фаворитка уже выехала, приближенные графини Денгоф пришли в неописуемый ужас. Они решили единодушно во что бы то ни стало помешать прибытию Ко́зель. Графине Денгоф советовали добиться королевского приказа о возвращении опасной соперницы в Саксонию.

Современные документы сообщают, что была разыграна целая комедия. Зная, в котором часу король имеет обыкновение посещать графиню Денгоф, ей посоветовали заранее лечь в постель и, печально подперев голову рукой, вооружившись платком, смотреть неподвижно в одну точку.

Она в точности исполнила эту роль.

Король, застав ее в таком положении, был очень тронут и осведомился о причине ее горя. Бедная графиня, закрыв глаза платком, казалось, сдерживала рыдания. Король схватил ее руки и поцеловал их.

— Что с вами, — воскликнул он, — чем вы так огорчены, дорогая графиня?

Но она долго не находила слов, чтоб ему ответить.

— Ах, ваше величество, — проговорила она наконец, — моей жизни угрожает опасность; да это неважно, если бы я только могла надеяться сохранить вашу любовь. Но меня хотят лишить и этого. Ко́зель собирается приехать в Варшаву, быть может, она уже здесь, и вы пришли меня известить о необходимости уступить мое место счастливой сопернице…

Король прервал ее речь.

— Милостивая государыня, — сказал он, — вы вообразили, что я способен это сделать? Как могли вы думать, что я соглашусь с вами расстаться? Нет, я связан с вами неразрывно. Будьте уверены, что Ко́зель не может нарушить очарование, которое вы мне внушили…

— Ах, ваше величество, если бы ваши мысли соответствовали вашим словам! Если бы вы меня любили так же страстно, как я вас! Повторяю, смерть меня не страшит, но от моей любви к вам я отказаться не в силах.

— Дорогая моя, — отвечал король, — с моей стороны было бы низко, после всего, что я от вас слышу, посвятить свою жизнь кому-либо другому, кроме вас.

— Ваше величество, как меня радуют ваши слова; но я должна признаться, что меня успокоить нелегко, так как моя соперница собралась прибыть сюда. Увидев ее, вы снова возвратите ей ту власть, которой она пользуется в вашем сердце.

— Как можете вы так огорчаться? — возразил король. — Бога ради скажите, что же мне делать? Как вас успокоить? Пусть Ко́зель явится сюда. Пусть она будет свидетельницей вашей победы и своего поражения.

В эту решительную минуту в комнату вошла ее мать. Она все время прислушивалась к их разговору, но притворилась, что не знала о присутствии короля. Она хотела тотчас удалиться, но король ее удержал.

— Войдите, — воскликнул он, — и помогите мне рассеять сомнение вашей дочери.

Жена маршала, умевшая владеть собой, приняла удивленный вид.

— В чем дело, ваше величество? Если у моей дочери возникли сомнения, это должно служить доказательством ее любви к вашему величеству.

Когда король ей передал о происшедшем, она заметила:

— Ах, ваше величество, я дочь свою не буду осуждать. После всех угроз, направленных Ко́зель против вас, вы сами должны ее остерегаться.

Наконец Август уступил соединенным просьбам дочери и матери.

— Хорошо, — сказал он, — я готов исполнить желание графини Денгоф и ваше. Я отдам приказ, чтобы Ко́зель вернулась в Дрезден.

Цель была достигнута, и обе дамы не могли скрыть своей радости.

— О, дитя мое, — воскликнула жена маршала, — какое счастье, что ты заслужила любовь такого великого короля! Но, — сказала она, обращаясь к нему, — если ваше величество желает оказать нам милость и успокоить мою дочь, я бы предложила выслать навстречу Ко́зель верного человека, так как ввиду ее упрямого, властного характера я боюсь, что она едва ли пожелает исполнить ваше приказание.

Король согласился на это предложение, уполномочив жену маршала послать навстречу Ко́зель кого ей будет угодно. Август Сильный согласился на предложение двух женщин, тем более что оно совпадало с его желанием: Ко́зель давно ему надоела, и он вовсе не стремился ее видеть.

Доверенное лицо, которому дали щекотливое поручение увезти графиню обратно в Дрезден, был камер-юнкер Николай де Монтаргон, родом француз. Ввиду возможности сопротивления со стороны Ко́зель король дозволил ему взять с собой подполковника Ла-Гайе и шесть гвардейцев, чтобы водворить во что бы то ни стало упрямую графиню в Дрезден.

Ко́зель, как видно, ничего не подозревала. Она сделала неосторожность слишком долго пробыть в дороге, прожив в Бреславле несколько дней. Наконец она встретила высланных ей навстречу людей в маленьком польском городе. Если бы она не медлила в дороге, она бы вовремя явилась в Варшаву, и неизвестно, в чью пользу кончилось бы дело.

Посланные короля старались исполнить свое поручение как можно деликатнее. Они сделали вид, что встретились с Ко́зель случайно.

Ничего не подозревая, Ко́зель их приняла с большой любезностью и пригласила к обеду. После обеда граф де Монтаргон рассказал ей, в чем дело, но он говорил с ней не от имени короля, а как будто давая ей от себя хороший совет.

Графиня не проявила ни малейшего желания следовать его советам. Не поняв деликатного намека, она, наоборот, вышла из себя, угрожая Монтаргону, что он дорого поплатится за свою дерзость.

После этого ему не оставалось ничего, как объяснить ей цель своего путешествия и предъявить требование от имени короля. Но несмотря на это заявление, графиня отказалась повиноваться под предлогом, что король действует по наущению ее врагов, и уверяла, что он сам будет рад, если она на этот раз не исполнит его приказания.

Монтаргон, очень вежливый и сдержанный от природы, всеми силами старался уговорить Ко́зель повиноваться королю, не вынуждая его принять строгие меры.

При этих словах Ко́зель вскочила со своего места:

— Как, — воскликнула она, — вы имели дерзость мне это говорить?

Однако, француз ни на минуту не потерял самообладания.

— Я получил от короля приказание, — отвечал он, — вас арестовать и доставить обратно в Дрезден, и это приказание я обязан исполнить в точности.

При этих словах графиня схватилась за пистолет, без которого она никогда не путешествовала, угрожая застрелить Монтаргона. Последний, зная ее вспыльчивость, удалился, предоставив Ла-Гайе справиться с ней.

Подполковнику удалось ее успокоить и объяснить, в чем дело. Выражая сожаление о происшедшем, он советовал ей пока возвратиться в Саксонию. Королю, по всей вероятности, придется скоро вернуться в Дрезден, графиня Денгоф его, очевидно, сопровождать не будет, и Ко́зель, конечно, удастся склонить короля в свою пользу.

Графиня Ко́зель наконец послушалась этих советов и, не видя другого выхода, согласилась вернуться обратно. С этим добрым известием был тотчас отправлен курьер в Варшаву. Посланные сопровождали Ко́зель до Саксонии.

Тогда только графиня Денгоф почувствовала свое положение прочным. Ей оставалось лишь потребовать развода с мужем. Папа снова оказался предупредительным и дал свое согласие.

Таким образом, графиня Денгоф стала явной фавориткой короля.

XIX

Графиня Ко́зель в Пильнице. Ее замыслы о мести. Влюбленный полковник. Дуэль. Письмо на родину. Бегство из Пильница. Случайная встреча. Поездка в Галле. Неблагоприятный оборот дела.

Все это происходило летом 1716 г., и этим кончается роль графини Ко́зель. Ее слава померкла. Под ударами судьбы она сразу упала с той высоты, на которой стояла раньше.

Король находился под влиянием новой фаворитки. Намереваясь посетить Дрезден в декабре, он не хотел встречаться с Ко́зель. Ей было приказано оставить столицу и удалиться в Пильниц.

Услышав об этом, Ко́зель пришла в страшное негодование, переходя от выражений страстной любви к королю к жестоким угрозам. Она клялась всех извести и страшно отомстить. Она отказывалась выехать из Дрездена, пока граф Флемминг не явился к ней, предъявив приказ короля и угрожая в случае отказа действовать силой.

Но до ее отъезда в Пильниц из Варшавы был получен приказ, значение которого могло заставить ее призадуматься. Было сделано распоряжение разрушить крытый ход, соединявший ее дворец с замком, и распустить караул.

В то же время с Ко́зель завели переговоры о выдаче важного документа, именно — письменного обещания короля вступить в брак с графиней, и об ее отречении от владения дворцом в Дрездене. При этом ей обещали назначить пенсию.

Но при ее сильном возбуждении нелегко было прийти к какому-либо соглашению. Она требовала 200.000 талеров отступных взамен своих домов и владений и, кроме того, позволения проживать, где вздумается.

Она уверяла, что не позволит водить себя за нос и не выпустит оружия из рук, вполне сознавая, какой опасности подвергается, отказывая в выдаче документов. Но она была готова пожертвовать скорее своей жизнью, чем согласиться, и угрожала выдать важные тайны, если ее выведут из терпения.

Она неоднократно писала королю, выражая желание покинуть Саксонию, но не получала ответа на свои письма.

Тут явился на сцену новый посредник, имевший большой успех у графини, но совершенно не в том роде, в каком от него ожидали.

Король послал к Ко́зель своего адъютанта, полковника Тинена, чтобы покончить дело. Как человек молодой, пылкого нрава он оказался неспособным вести дипломатические переговоры и сразу влюбился в прекрасную графиню.

Она приняла его весьма благосклонно, явно выражая свое расположение и не скрывая своих чувств от окружающих.

Дело дошло до того, что ее родной брат делал ей замечания по поводу ее отношения к полковнику, с которым ее не раз заставали пажи и горничные. Братское предостережение только рассердило Ко́зель, и она потребовала, чтобы молодой возлюбленный доставил ей удовлетворение. Полковник, однако, уклонился от вызова. Он объявил ей, что весь свет осудил бы ее и что совершенно бесполезно разглашать это дело.

Он, однако, не отказывался требовать удовлетворения от другого человека, навлекшего на себя гнев графини во время ее пребывания в Варшаве — от ее двоюродного брата фон Рантцау. Последний теперь распространял о графине оскорбительные слухи, говоря между прочим: «Тинен спит днем, а ночи проводит у графини Ко́зель».

Однажды Тинен, встретив фон Рантцау на улице, вызвал его на объяснения в очень грубой форме. Граф Флемминг, узнав об этой выходке полковника Тинена, велел его арестовать.

Король позволил им драться на дуэли, но приказал им обоим подать в отставку.

Дуэль состоялась, и Рантцау был убит.

После несчастного исхода этого поединка Тинен счел нужным удалиться из Саксонии. Оставив свои вещи и лошадей у графини Ко́зель, он бежал, заняв у возлюбленной 3600 талеров на дорогу. Во время своего отсутствия он, однако, не прерывал своих сношений с ней, продолжая ей писать и уверяя ее в своей любви.

Отверженная фаворитка короля, как видно, в это время имела серьезные виды на молодого поклонника. Она, может быть, думала упрочить свою связь с полковником, когда тот через некоторое время опять возвратился в Дрезден.

Пробыв целый год под арестом, он действительно пытался снова поступить на службу.

По ходатайству фельдмаршала фон Флемминга его приняли обратно и отправили на войну против турок. Позднее он вернулся в Дрезден с известием о победе, но его брак с Ко́зель не состоялся.

Графине пришлось снова пережить тяжелое разочарование.

Неверный полковник женился на богатой женщине незнатного происхождения и поселился в Берлине.

Между тем графиню Ко́зель держали в Пильнице под строгим надзором. Комендант получил приказание не допускать ее переезда в город. Назначив на ее содержание 15000 талеров из придворной кассы, остальных ее требований не удовлетворили.

После всего этого она наконец согласилась на уступки, выразив готовность отказаться от своего права пользоваться дворцом, и передала ключи коменданту. Кроме того, она дала письменное обещание не появляться ни в Польше, ни в Саксонии, ни в тех местах, где пребывал король.

Свадьба кронпринца. Торжественный выезд сына Августа

Фридрих Август II, сын и наследник Августа Сильного

Ей дозволили свободно жить везде, избегая только местопребывания короля, и обещали выдавать пенсию до вступления ее в брак и пока она останется в стране. Кроме того, ей обещали выплатить 200.000 талеров в течение десяти лет под условием отказа от владений в Пильнице, Дрездене и от виноградников в Лезнице. В случае смерти она должна была завещать 200.000 талеров своему сыну.

Графиня Ко́зель дала свое согласие на все это и обещала выдать требуемый документ; но в последнюю минуту она опять раздумала. Явились ли у нее какие-либо сомнения относительно условий, думала ли она добиться бо́льшего, прибегнув к насильственным мерам, — неизвестно. Но она внезапно решила бежать.

В то же время она передала своему придворному комиссионеру Ионасу Мейеру множество ящиков и сундуков, наполненных уже год тому назад всякого рода драгоценными вещами, и приказала отправить все в Теплиц к знакомому еврею.

В длинном списке, приложенном к вещам, были, между прочим, перечислены золотые подсвечники, золотой сервиз, драгоценные одежды и украшения, кружева, меха горностаевые, собольи, белой лисицы и т. д. Вместе с этим графиня отдала управляющему такое распоряжение:

«Он обязан наблюдать за хозяйством, посещая ежедневно погреба и сараи; еженедельно должен присылать доклад на имя Ионаса Мейера о всем происшедшем; ночью выставлять сторожей, а днем проходить по комнатам и за всем надзирать. Как только стемнеет, держать ворота на запоре и удостоверяться в прочности замков. Если бы кто приехал из Дрездена и стал из любопытства расспрашивать, где я, отвечать только, что я скоро возвращусь. Если требование будет предъявлено от имени короля о том, где находятся вещи, отвечать, что они отправлены в Теплиц. Это распоряжение управляющий обязан хранить у себя и никому не показывать».

В тот же день она тайно уехала из Пильница, оставив там своего трехлетнего сына; двух же дочерей поручила своей матери в Депенау.

Обер-гофмаршал в Дрездене, узнав о ее бегстве, тотчас же донес об этом графу Фюрстенбергу. О неожиданном происшествии немедленно сообщили в Варшаву. Лейпцигский губернатор получил приказ в случае приезда Ко́зель задержать ее в Лейпциге.

Но распоряжение запоздало.

Графине удалось скрыться и благополучно добраться до Берлина. Ее драгоценности прибыли на место своего назначения менее благополучно. Ящики были задержаны на богемской границе под предлогом уплаты пошлины.

Узнав об этом, Ко́зель, дорожившая своим имуществом, приняла энергичные меры для свободного пропуска вещей. Когда же это ей не удалось, она лично отправилась в Теплиц, чтобы вести переговоры на таможне.

Она имела успех. Ей возвратили большую часть ящиков под условием уплаты 3000 талеров и направили вещи в Берлин через Шлезвиг.

По возвращении Ко́зель в Берлин с ней начали из Дрездена оживленные переговоры о ее возвращении в Саксонию, даже послали к ней от имени короля доверенное лицо с поручением стараться ее уговорить. Но попытка была безуспешна; убедить графиню не удалось, и она осталась в Берлине.

При саксонском Дворе волновались, опасаясь интриг со стороны Ко́зель. Боялись, как бы графиня не привела в исполнение своих угроз, разгласив разные тайны, способные восстановить прусского короля против саксонского. Всем была известна подозрительность Фридриха Вильгельма, весьма склонного верить всяким слухам. Без сомнения, графиня могла сообщить многое, что в состоянии было повредить королю польскому.

Ввиду этого решили принять энергичные меры. Саксонскому посланнику было поручено хлопотать при берлинском Дворе об аресте и выдаче Ко́зель, и требовали, чтобы он повел это дело как можно быстрее, не жалея нескольких тысяч талеров «для одного из фаворитов короля прусского».

Требование о выдаче Ко́зель было основано на том, что она отказывалась возвратить некоторые бумаги, не имевшие сами по себе важного значения, но свидетельствовавшие о человеческой слабости короля польского. Кроме того, графиню подозревали в намерении нарушить доброе согласие между Дворами. В заключение было сказано, что хотя король Август и имеет право ее строго наказать, он только ограничится ее арестом.

В это время Ко́зель удалось довольно странным образом познакомиться с королем прусским. В сентябре 1716 г., в один прекрасный день, переезжая через мост в Берлине, она встретилась с экипажем короля, запряженного шестерней. Графиня Ко́зель велела кучеру посторониться, но тот не успел, и произошло столкновение. Экипаж графини опрокинулся, и она упала, не получив, однако, никакого повреждения. Пострадало только ее платье. Король отнесся к ней с большим участием: он велел ей передать свое сожаление о случившемся, заявив, что очень досадует на неловкость своего кучера.

В это время наступила ярмарка в Лейпциге. Ко́зель имела там также своего поверенного, с которым она желала переговорить о делах. Она решила ехать в Галле, чтобы находиться поблизости.

В Галле она желала сохранить инкогнито, но это ей не удалось. Один путешественник, видевший ее там, так рассказывает о ней:

«Мне не так давно пришлось видеть графиню Ко́зель в Галле. Она жила очень уединенно, в отдаленной улице, у одного бюргера.

Мне удалось ее видеть несколько раз стоявшей у окна, в глубокой задумчивости. Заметив, что за ней наблюдают, она быстро удалилась. Кроме прислуги, приносившей ей обед, к ней никто не приходил, за исключением одного приличного господина, которого все считали за ее любовника. Нельзя себе представить более красивую женщину. Горе, ее угнетавшее, выражалось в бледности ее лица и в глубине ее взора. Она принадлежала к числу красавиц с большими черными, живыми глазами. У нее белый цвет лица, прекрасный рот и нос красивого очертания. Вся ее наружность чрезвычайно привлекательна; в ней есть какое-то величие и благородство. Королю было, наверно, нелегко освободиться из ее сетей».

Между тем посланнику курфюрста удалось добиться своей цели. Он сумел повлиять на короля прусского и добиться ареста графини.

Этим началась первая часть трагедии.

XX

Арест. Новый поклонник. Напрасная попытка к бегству. Перевод в Носсен. В крепости. Гарнизон. Королевский приказ. Новое несчастье. Напрасные надежды. Покорность судьбе. Бедное помещение. Последние дни.

Графиня Ко́зель была еще в Галле, когда до нее дошли тревожные вести. Полковник фон Винтерфельд известил ее об аресте и в гостинице «Прусская корона», где она жила, поставил караул.

Но прекрасной женщине снова удалось повлиять на окружающих своим очарованием. Она нашла нового поклонника в лице лейтенанта д’Ошармуа, которым вполне завладела. Он сделался послушным орудием в ее руках. Через него ей удалось скрыть важные бумаги, свои письма и заемные обязательства, спрятанные в ее кровати под матрацем. Все это вместе с некоторыми драгоценностями ей удалось однажды ночью через окно передать офицеру.

Однако, она относилась с недоверием даже к своему поклоннику. Лейтенант должен был выдать ей расписку, которую она положила в Библию, и там она сохранилась потомкам.

Хотя король прусский и допустил арест Ко́зель, делая любезность саксонскому Двору, однако, отказался выдать графиню.

Она не раз обращалась с письменной просьбой к Фридриху Вильгельму и к другим влиятельным лицам, прося о своем освобождении. Быть может, ей бы удалось добиться своей цели, преодолев свою скупость, но она пожалела пожертвовать частью своего богатства. Ей стоило бы только выстроить дом в Фридрихштадте или подарить великому тюремщику на прусском престоле несколько рослых солдат, чтобы на все стали смотреть сквозь пальцы. Но этой женщине трудно было расстаться с деньгами или другими ценностями.

Фридрих Вильгельм только тогда согласился на выдачу графини Ко́зель, когда сам король Август обратился к нему с письменной просьбой. Но свое согласие он дал под условием взаимной услуги, требуя, чтобы Саксония выдала ему всех прусских перебежчиков.

Все имущество Ко́зель подверглось строгому обыску, осмотрели даже ее постель и одежду.

Вечером 22 ноября 1716 г. последовала выдача некогда всемогущей фаворитки короля польского специально прибывшему за ней саксонскому военному министру.

Ночь провели в Мерзебурге и на другой день направились в сопровождении караула в Лейпциг, где графиня Ко́зель остановилась в гостинице. Там графиня отозвала в сторону хозяйку, предложила ей 500 талеров, если та доставит ей простую одежду и поможет скрыться.

Но хозяйка осталась непреклонной, уверяя, что это невозможно в присутствии такого множества людей, и донесла обо всем полковнику Димару, начальнику конвоя. Полковник, войдя в комнату графини, застал ее в глубоком обмороке на кровати. Придя в себя, она отказалась от лекарств, но просила дать ей яд. Когда полковник удалился, Ко́зель снова позвала хозяйку и возобновила свою просьбу.

Но все ее мольбы были напрасны. Ей даже не удалось передать записку своему поклоннику лейтенанту д’Ошармуа. Письмо было перехвачено. Бегство оказалось невозможным: графиню строго охраняли, и даже ночью в ее комнате дежурили два офицера.

Она недолго пробыла в Лейпциге.

Через несколько дней ее перевезли в замок Носсен. Полковнику Димару даны были точные и строгие инструкции, которыми офицерам запрещалось говорить с графиней, а также передавать ее письма. Доступ в замок был запрещен из опасения бегства графини.

Кроме того, были приняты разные предосторожности. Тщательно осматривали двери, стены, камины; было приказано закрыть окна решеткой. При таких условиях о бегстве нечего было думать, и графине Ко́зель пришлось примириться со своим положением.

Неудивительно, если силы бодрой, энергичной женщины наконец надломились под неожиданными ударами судьбы. Она заболела.

Одна жительница Меггенбурга, сообщившая графу Флеммингу о положении больной, описывала ее состояние в самых мрачных красках: «Бедная графиня достойна сожаления. Ее привезли из Галле при смерти; она лежит в параличе, и вся правая сторона отнялась. Она ничего не ест и не пьет; на нее жалко смотреть.

Ее страшно напугал вид семидесяти солдат, и она удивляется, почему столько народа сторожит слабую женщину».

Графиня лежала часами в забытьи, оставаясь весь день в постели. Не раз посылали за врачом. Но понемногу она пришла в себя: она оказалась сильнее судьбы, ополчившейся на нее. Когда она немного поправилась, ее перевезли из Носсена в крепость Столпень, куда она ехала в сопровождении целого отряда охраны и нескольких офицеров.

Древний епархиальный город Столпень имел укрепление с высокими башнями и постройками в виде замка. За последнее время в нем никто не жил и о его содержании никто не заботился. Этот замок не был настоящей крепостью, способной выдержать осаду, но в нем стоял небольшой гарнизон.

Помещение, назначенное графине Ко́зель, находилось в доме, примыкавшем с одной стороны к церкви с отдельным ходом. Оно было известно под названием «княжеского дома», так как здесь обыкновенно жил курфюрст, посещая́ Столпень.

Бывшую фаворитку поместили там. Она прибыла в сопровождении своей прислуги, состоявшей из пяти человек: двух горничных, повара, камердинера и истопника, и заняла оба этажа дома.

Незадолго до ее приезда местный гарнизон был усилен отрядом в 40 человек под командой капитана Лаутербаха. Второй офицер, Гейнекен, был командирован для ближайшего наблюдения за пленницей. Командиром крепости состоял майор Велен; в конце 1716 г. он получил особое предписание, как обращаться с графиней. Предписание было очень точно и составлено самим королем. Оно было такого содержания:

«Комендант должен наблюдать день и ночь за охраной порученной ему пленницы, назначая и проверяя приставленный к ней караул. Никто не должен проникать в крепость без ведома коменданта, капитана Гейнекена. Ни майор, ни капитан Гейнекен не должны оставаться с графиней наедине, но всегда вдвоем. Им запрещено с ней обедать. По ее желанию она может посещать церковь, но при этом ни с кем не разговаривать. Прогулки в саду она может совершать в сопровождении майора и капитана, но при этом у входа в сад следует поставить караул. Графине можно доставлять все для нее потребное, но при том следует тщательно осматривать ее книги, одежду и белье. Чернила, бумагу и перо ей иметь дозволяется, наблюдая за тем, чтоб она никаких писем без ведома майора не отсылала. Лица, имеющие с ней деловые переговоры, могут допускаться в присутствии коменданта. Деньги графине в руки не давать; они должны храниться у капитана Гейнекена. Оружие держать при себе графине запрещено. Ночью лейтенант должен оставаться при карауле и ему предписывается совершать обход каждые два часа. С графиней следует обращаться вежливо и предупредительно».

В первое время своего заточения графиня никаким другим ограничениям не подвергалась. Ей на время предоставили право распоряжаться ее имуществом.

Ее управляющий в Пильнице наблюдал за имением, а делами ее заведывал доверенный, с которым ей удалось завязать сношения, несмотря на строгость надзора. Ее посредником служил аптекарь в Столпене, которого она сумела привлечь на свою сторону.

Король вскоре пожелал взять у нее обратно имение Пильниц, но графиня отказывалась расстаться со своим поместьем. Ей предложили взять в обмен имение Цабельтиц, но она и на это не соглашалась.

Наконец решили действовать силой: постановлено было отобрать у графини Пильниц, назначив ей ежегодную ренту, пока она не согласится принять за поместье назначенную цену, а именно — 64 тысячи талеров.

Август, желая сохранить имущество, дарованное Ко́зель для ее детей, не дозволял расточать или раздавать его разным «странствующим рыцарям», под каким именем подразумевались господа вроде полковника Тинена или д’Ошармуа, которых графиня дарила своей милостью.

Ее уговаривали указать то место, куда она укрыла большую часть своих драгоценностей, предлагая ей взамен некоторую самостоятельность.

Она могла бы добиться освобождения, если бы сама этого пожелала. Но самые благожелательные советы в этом отношении ни к чему не привели: графиня упорно отказывалась дать сведения о своих вещах.

К ее несчастью, вскоре умер комендант Велен, и его место занял полковник Боблик, человек ограниченный, исполнявший предписания с большой строгостью. Примером служит следующий случай.

Во время болезни графини врач предписал ей промывательное. Так как прислуга не умела взяться за дело, то послали в Столпень за фельдшером, но комендант, строго придерживаясь буквы приказа, не впустил фельдшера в комнату больной, приказав остановиться на пороге двери. Фельдшеру ничего не оставалось, как удалиться со своими инструментами. Этим дело еще не кончилось. Боблик составил доклад об этом событии, представив его на рассмотрение «тайного совета». В этом докладе он сообщил о своих соображениях на счет опасности допускать фельдшера к графине ввиду возможности тайных переговоров между ним и ею.

По этому поводу действительно состоялось совещание в «тайном совете», и был составлен подробный протокол. Всему этому трудно поверить, однако, документы сохранились. Пока происходили донесения, совещания, заключения и предписания, прошло немало времени и средство оказалось уже ненужным.

После смерти короля польского у Ко́зель ожили надежды. Вообразив, что наступил конец ее заточению, она писала письмо за письмом сыну и наследнику своего прежнего возлюбленного, а также обращалась к жене курфюрста.

Однако, просьбы графини остались без ответа; согласились только доставить ей некоторые облегчения. Ей дозволили читать газеты, принимать знакомых и иметь свидания с детьми.

Она совсем состарилась и примирилась наконец со своей судьбой. Ее высокомерие исчезло, и гордость сломилась. Чего могла она ожидать от жизни на свободе? Она стала чужда всему свету; все ее прежние знакомые давно ее оставили, разъехались или умерли. Жизнь при Дворе совершенно изменилась, никаких отношений к ней графиня уже не имела.

Она стала одинока в своем одиночестве.

Когда дом, в котором она жила, был поврежден молнией, графиню переселили в башню св. Яна, где она и прожила до самой смерти.

В этой башне графиня Ко́зель провела последние дни своей жизни. Помещение было неуютное. «В комнате, — говорит одно описание, — было только два стула, два небольших деревянных стола, большая деревянная кровать без полога и собственное кресло графини; в нем она сидела, обратившись спиной к печке. В комнате все почернело от дыма и копоти».

В этом убогом помещении, в этом деревянном кресле проводила свои последние дни женщина, привыкшая к роскоши, затмевавшая своей красотой королевских и княжеских жен.

Она сидела там в глубоком раздумьи, почти в полузабытьи, со взором, устремленным вдаль, к Дрездену, где она играла такую блестящую роль 50 лет тому назад. Для нее не существовало будущего; настоящее для нее было мертво; настрадавшаяся, притерпевшаяся старуха жила только воспоминаниями прошлого…

В марте 1765 г. силы ее ослабели, она более не вставала с постели и 2 апреля тихо скончалась. Ее похороны состоялись в местной церкви в присутствии ее сына; но на ее могиле не осталось памятника, указывающего то место, где покоится прах бывшей имперской графини фон Ко́зель…

XXI

Графиня Денгоф в Дрездене. Заботливая мать. Мимолетные увлечения. Госпожа фон Дискау. Саксонский Двор. Покорная дочь. Новая звезда. Госпожа фон Остергаузен. Брак кронпринца. Четырехнедельные празднества. Въезд. Увеселения. В монастыре. Светская сестра. Брак как спасение.

Ни одной из фавориток короля Августа, как например, Кенигсмарк, Эстерле, черкешенке Фатиме или графине фон Тешен не удалось сохранять свое положение при Дворе так долго, как графине Ко́зель.

Графиня Денгоф, убедившись наконец, что ей не угрожает встреча с опасной и решительной соперницей в Дрездене, решила следовать туда за королем в сопровождении своей матери и нескольких польских дам. Благополучно прибыв в саксонскую столицу, она остановилась в доме графа Фюрстенберга. Королевские слуги находились в ее распоряжении, и ей тотчас назначили особого гофмейстера.

Говорят, что она не сумела приобрести расположения окружающих. Она редко появлялась в обществе и немногих принимала у себя; говорили даже, что к ней нельзя было явиться без письменного разрешения. Вследствие этого король вел более замкнутую жизнь; этого саксонцы не ожидали от своего повелителя и его фаворитки.

Хотя графиня Денгоф и не имела физических и духовных преимуществ, равных графине Ко́зель, она все-таки отличалась большой живостью, веселостью и неизменно хорошим расположением духа. Она была чрезвычайно предана своему неверному поклоннику и не упрекала его, если он увлекался другими красавицами. Королю не приходилось страдать от ее ревности. Доходило до того, что она даже, как рассказывают, представила ему свою сестру, желая доставить ему удовольствия. Эта сестра была женой литовского главнокомандующего по имени Поцки, на вид маленькое и хрупкое создание, но не уступавшее мужчинам в смелости и удальстве; она была отличной наездницей, возбуждавшей всеобщее удивление. Говорят, она однажды приехала верхом из Варшавы в Данциг, а оттуда в Дрезден вместе со своим возлюбленным, графом Фризеном. Графиня Денгоф не была ревнива и не имела властолюбия Ко́зель. Представляя полную противоположность своей предшественнице, она не стремилась играть роль из честолюбия или вмешиваться в государственные дела.

Несмотря на это, она обходилась дорого королю. Хотя он ею увлекался меньше, чем другими, он издерживал на ее содержание больше, чем на остальных, и она под конец оказалась богаче всех. Нет никакого сомнения, что у нее лично не хватало корыстолюбия для собирания сокровищ. Этим делом занималась ее мать, жена великого маршала, хорошо знавшая изменчивый нрав короля польского. Она предвидела, что его клятвы не вечны, и потому старалась заблаговременно причалить свой кораблик к тихой пристани.

При этом она нисколько не стеснялась.

Когда дары ей казались недостаточными, она требовала; но поступала при этом с большой осторожностью и потому никогда не получала отказа. Август Сильный был добродушным королем, щедро раздававшим милости.

Заботливая мать была права. Увлечение не могло продолжаться долго. Король начал скоро тяготиться своей фавориткой, и Денгоф ему надоела быстрее других, Он искал иных удовольствий. При следующей поездке в Польшу он взял с собой графиню со всей ее свитой и оставил ее в ее отечестве. Пробыв в Варшаве недолго, он вернулся один в Дрезден.

Таким образом, кончилась блестящая карьера графини. Она, впрочем, недолго горевала о неверности легкомысленного поклонника: в 1719 г. она вступила во второй брак с графом Георгом Любомирским. Таким образом две фаворитки Августа Сильного породнились между собой: супруг графини был племянником знаменитой графини фон Тешенской.

После графини несколько дам пользовались расположением короля, но это были увлечения мимолетные.

Непосредственной преемницей графини была фон Дискау, с которой Август познакомился во время ярморочных увеселений в Лейпциге.

Она была знатного рода, дочь тайного советника Гейслера фон Дискау в Чеплине. Но это ничего не значило; самые знатные семьи, ожидая всевозможных выгод от королевской щедрости, гордились, когда одна из их дочерей удостаивалась милостивого внимания государя.

Один из современников пишет по этому поводу язвительно: «Саксонские дамы не оказывают чести королю, соглашаясь быть его фаворитками. Их уровень духовного развития слишком мелок; они не пробуждают чувства чести, но увлекают к излишествам. При Дворе существует особый класс людей, не способных существовать на собственные средства и жертвующих своими женами для приобретения королевских милостей».

Дамы того времени вообще легко поддавались увлечениям. Быть может, властитель служил примером, которому старалась следовать вся страна.

Саксонский Двор, по словам одного путешественника, был самым великолепным во всем свете. Саксонские женщины имеют нечто особенно чарующее и привлекательное, и это, главным образом, можно сказать про женщин родом из Мейссена. Среди них есть владеющие даром слова, и их мягкий голос придает особую прелесть довольно грубой немецкой речи. Саксонские женщины превосходят англичанок своим ростом и красотой. Они напоминают француженок своей непринужденностью, итальянок — своей страстностью и превосходят всех своей нежностью и изяществом. По виду они отличаются необычайной скромностью и невинностью; но они опускают глаза лишь для того, чтобы затем своим проницательным взором натворить тем больше бед.

Эрдмута София фон Дискау принадлежала к числу таких обаятельных женщин. «С походкой и наружностью королевы, она отличалась прекрасным сложением и необыкновенной белизной лица; у нее были большие голубые глаза с томным взглядом, выражение которых говорило о любви. Волосы светло-русые, плечи — ослепительной белизны и очертания рук — верх совершенства».

Король был очарован ее наружностью. Но эта очаровательница имела и отрицательные стороны. Она не блистала духовными преимуществами, и ее способности оставляли многого желать. Вступив с ней в разговор на каком-то маскараде, король был озадачен, заметив мало остроумия и находчивости под ее прекрасной внешностью.

Однако, он ею пленился, и это очарование возрастало с каждой встречей. При первом удобном случае он ей намекнул о своем намерении, но девица молчала, скромно опустив взор. Король не знал, как приняться за дело, и решил выждать. Но не добившись своей цели, он наконец воспользовался средством, нередко удававшимся: он обратился к матери красавицы и просил быть его посредницей.

Это имело успех.

Мать, поблагодарив короля за великую честь, взяла дело в свои руки. Она обещала повлиять на дочь и приняла все меры, чтобы упрочить ее счастье. Но давая обещания королю, она не забывала о самом важном. Соглашаясь вручить королю свою дочь, она потребовала соответствующего приданого, которое ей тотчас было выдано во время лейпцигской ярмарки.

Молодая девица была покорным орудием в руках матери, являясь жертвенным агнцем. Она давала свое согласие на все, дозволяя распоряжаться собою, как угодно.

Так наступил великий день.

Покорную красавицу разукрасили для этого торжественного случая как настоящую невесту. На ней было платье из серебряной парчи, украшенное цветами. Король, увидев ее в этом наряде, пришел в восторг и отпраздновал радостное событие…

Но его страсть скоро охладела, увлечение рассеялось. Женщина вроде Дискау не могла понравиться Августу Сильному. Ей недоставало живости и темперамента; она не отличалась той пылкостью, нежностью и влюбчивостью, которые король ценил в своих фаворитках. Он ее сравнил с комом снега, который «в руках тает и не согревает».

Но она примирилась со своей судьбой.

Двадцати трех лет она вышла замуж за гофмаршала фон Лоса, произведенного затем в шталмейстеры. Позднее он был назначен посланником в Париж и получил звание графа.

За Софией Дискау следовала девица фон Остергаузен, не уступавшая красотой своей предшественнице. Она была скромна, услужлива, великодушна, занималась благотворительностью, любила повеселиться и ценила светские удовольствия.

Не имея родных, она жила самостоятельно, устроив свою жизнь по собственному желанию; имея большое состояние, она им распоряжалась, как хотела.

Король увидел ее в первый раз в обществе своей жены и сразу ею увлекся. Узнав от своей подруги, что понравилась королю, она была вне себя от радости и не могла ничего сказать от волнения.

Первое время король тайно посещал свою новую фаворитку, желая щадить ее репутацию, но Остергаузен не могла скрыть своего восторга, и вскоре весь Двор узнал, кто занял место Дискау.

Новая фаворитка не злоупотребляла расположением короля и его щедростью.

Не отказываясь от подарков, она сама не предъявляла никаких требований. Довольная оказанной честью, она гордилась любовью короля.

Ее счастье было нарушено важным событием, которое на время поглотило внимание Августа: в 1719 г. было назначено бракосочетание наследного принца Фридриха Августа с дочерью австрийского императора, принцессой Марией Иозефой. Свадьбу праздновали с небывалой пышностью. Августу Сильному удалось при этом показать себя и весь свой Двор во всем блеске.

Встреча невесты, ехавшей из Вены, происходила на Эльбе. Целая флотилия, состоявшая из 15 голландских яхт с матросами, одетыми в синее и красное, выехала навстречу невесте до Пирна в сопровождении сотни богато разукрашенных гондол. Здесь невеста пересела на «Буцентавра». Одна позолота этого корабля, представлявшего подражание знаменитому венецианскому судну, обошлась в 6000 талеров.

В торжественном въезде принцессы участвовали около 2000 человек придворных, местных и чужестранных дворян. Из-за границы явились 7 князей, 200 графов, 200 баронов и более 500 дворян.

Август Сильный распоряжался лично во время празднества.

Король встретил новобрачных перед въездом в город, где был устроен шатер из желтого бархата, украшенного серебром.

Одежда короля из красного бархата была разукрашена драгоценностями стоимостью свыше двух миллионов талеров.

Шествие открывал генеральный почтдиректор барон Мордакс, держа в руке массивный золотой почтовый рог, украшенный драгоценными камнями. За ним следовали верхом почтовые чиновники, депутаты, всадники, камергеры и министры; затем выступали в дорогих украшениях 300 коней и мулов с серебряными бубенчиками, сопровождаемые сотней экипажей, запряженных шестерней, и целой толпой гайдуков, швейцарцев, турок, мавров.

Наследный принц в ярко-красной одежде, украшенной бриллиантами, ехал на испанской лошади; перед ним четыре турка несли на парчовом ковре бунчук. Кронпринцесса в испанском костюме ехала в великолепной карете, запряженной восемью лошадьми и обитой красным бархатом с золотыми украшениями. Впереди экипажа ехали верхом 24 мавра в белых атласных одеждах и ярко-красных плащах, в чалмах, украшенных перьями цапли.

Празднества продолжались четыре недели.

Некоторые увеселения были устроены в грандиозных размерах. Так, например, после большого обеда при Дворе и бала, продолжавшегося до утра, была устроена охота на диких зверей во дворе замка.

На празднике в честь Юпитера король в одежде из красного бархата, украшенной алмазами, ехал во главе 16 всадников, изображая собою огонь. Кронпринц служил олицетворением воды с 16 всадниками в светло-голубой одежде, украшенной рыбами, дельфинами, раковинами и кораллами. Один герцог с 16 всадниками изображал землю, его кони шли в попонах коричневого цвета, украшенных золотыми изображениями львов и тигров. Наконец другой герцог олицетворял воздух с 16 всадниками в голубых одеждах, украшенных серебром и крыльями райских птиц.

В конце сентября происходило знаменитое празднество в честь Сатурна. Оно началось охотой на медведей и оленей. Вечером устроили факельное шествие, в котором участвовало 1500 рудокопов с рудниковыми лампами и факелами. Возле храма Сатурна были воздвигнуты два холма, извергавшие пламя в виде огнедышащих гор. В честь новобрачных было дано представление, на котором сам Август должен был совершить сатурналии. По этому случаю он вызвал из пещер и ущелий Гарца рудокопов, принесших в дар молодым все сокровища подземного царства. Роль чеканщика играл Купидон. Серебряные и золотые монеты, вычеканенные в честь этого праздника, сохранились до нашего времени.

Празднества закончились французской комедией и большой оперой в честь новобрачных.

Во время торжеств, длившихся несколько недель подряд, король был так занят, что совершенно забыл свою новую возлюбленную.

Она, впрочем, не произвела на него глубокого впечатления, и, уезжая из Дрездена в Варшаву, он даже не простился со своей дамой. Она долгое время не могла утешиться, но наконец должна была примириться со своей утратой.

При Дворе она пыталась играть прежнюю роль, но ее приняли холодно, и это ее сильно оскорбило. Однако, она не решалась удалиться из общества, так как надеялась вернуть к себе расположение короля.

Она пыталась сблизиться с молодой принцессой и попасть к ней в милость; для этой цели она даже приняла католическую веру. Эрцгерцогиня Иозефа, поздравляя ее по этому поводу, дала ей понять, что недостаточно обратиться в католичество, не доказав этого добрыми делами. Если Остергаузен действительно хочет показать, что ее обращение искренно, то ей следует удалиться на несколько лет в монастырь и там в тишине и уединении жить по правилам своей новой религии.

Остергаузен, не ожидавшая такого совета, была очень смущена. Но ей другого выбора не оставалось, как сделать вид, что она добровольно подчиняется принуждению. Заявив принцессе, что давно об этом думает, она просила указать ей место, куда бы могла удалиться. Ей советовали отправиться в Прагу, и она согласилась.

Получив рекомендательные письма, она уехала туда и встретила самый радушный прием в дворянских семьях. На нее смотрели, как на новую Марию Магдалину, и все поздравляли ее с обращением в католичество.

Но прошло несколько месяцев, прежде чем она решилась поступить в монастырь; ей трудно было сделать этот шаг. Наконец она поселилась в монастыре урсулинок.

Но жизнь в полном одиночестве ее не привлекала, и в монахини она мало годилась. В свою келью она возвращалась только на ночь, днем же принимала участие в различных увеселениях и развлечениях.

Поэтому она очень обрадовалась, познакомившись через несколько месяцев с одним польским дворянином, который ей сделал предложение. Это был камергер Станиславский, надеявшийся этим браком поправить свои дела, не имея достаточно средств для независимого существования. Он узнал, что Осгергаузен располагает большим состоянием.

Она недолго колебалась, не расспрашивала о прошлом жениха и охотно приняла предложение поляка, надеясь таким образом снова возвратиться ко Двору, разлука с которым была ей тяжела.

Новобрачные поехали в Дрезден, но Станиславская ошиблась, думая снова попасть в милость изменившего ей возлюбленного. Король хотя и велел передать ей богатые подарки, но не требовал от нее никаких услуг.

XXII

Всеобщая безнравственность. Графиня Оржельская. Прусский гость в Дрездене. Кронпринц Фридрих и прекрасная графиня. Парад в Темпельгофе. Увеселительный лагерь в Мюльберге. Свадьба Оржельской. Щедрый отец. Последняя любовь.

Преемница Остергаузен была последней в ряду красавиц, умевших продержаться хотя некоторое время при Дворе Августа Сильного, пользуясь его расположением. Графиня Анна Оржельская была последней, но вместе с тем наиболее оригинальной и наиболее замечательной из фавориток.

Отношения короля польского к этой женщине можно объяснить, принимая во внимание не только характер коронованного Дон Жуана, но и общую распущенность нравов, преобладавшую в это время при Дворе. Эти отношения были не только позорны в полном значении этого слова, они были неестественны и противоречили здравому чувству.

Упоминая об этом эпизоде, можно себе представить, до чего доходили правители XVIII века в своем презрении к гражданским и человеческим законам, какова была безнравственность князей и сановников, не признававших никаких прав и законов, Эта эпоха представляет резкий контраст с предшествующей, отличавшейся монашеской суровостью и воздержанием от всяких мирских соблазнов. Отсутствие всякого нравственного чувства и полная распущенность царили при Дворе и в придворных кругах.

Графиня Оржельская, которую Август Сильный избрал фавориткой на склоне своей жизни, находилась с ним в близком родстве: она была его родная дочь.

Нам это может показаться невероятным, между тем это факт, вполне несомненный, основанный на самых достоверных источниках.

Графиня Оржельская родилась в 1707 г. Ее мать была прекрасная Генриетта Дюваль, дочь трактирщика, у которой польский король нередко проводил целые ночи. Дочь Генриетты жила в Варшаве некоторое время в неизвестности, пока один из ее братьев, граф Рутовский, сын прекрасной Фатимы, не представил королю сестру-красавицу.

До этого времени Август еще не признавал ее своей дочерью. В первый раз король ее увидел в мундире гренадерского потсдамского полка, и очарованный отец с этого дня не отпускал ее от себя.

По словам современников, графиня Анна имела большое сходство с отцом. Это сходство проявлялось не только в очертаниях лица, но и в характере и в темпераменте. Она принадлежала к так называемым «львицам XVIII столетия» и отличалась большой ловкостью во всех мужских упражнениях. Она ездила верхом, как татарин, курила, как солдат, и любила веселые пиры.

По словам маркграфини Байрейтской, Фридрих Великий тоже познакомился с прекрасной дочерью польского короля.

Маркграфиня рассказывает об этом в своих известных мемуарах. Во время карнавала 1728 г. Фридрих Вильгельм посетил со своим сыном Дрезден и встретил блестящий прием при Дворе. Дня через два после своего приезда он писал своему другу Зеккендорфу, австрийскому посланнику в Берлине, следующее:

«Великолепие местного Двора не уступает ни в чем Двору Людовика XIV; что касается увеселений, могу сказать, не преувеличивая, что я ничего подобного еще не видел».

Польский король, любивший роскошь, старался показать себя во всем своем блеске, устраивая в честь пребывания прусского короля бесконечные празднества и увеселения.

Король прусский приехал в сопровождении генерала Грумкова, Лебена, полковника Крёхера и трех других придворных.

По желанию Августа Сильного в Берлин отправили курьера с особым приглашением для молодого кронпринца.

Встреча обоих королей отличалась большой сердечностью. В первый вечер был устроен обед на двадцати столах, за которым следовал бал, продолжавшийся до пяти часов утра. И так проводили один день за другим. На третий день явился кронпринц прусский. Он со своей свитой остановился в доме графа Флемминга.

Молодому Гогенцоллерну, жившему до того под строгим надзором отца, открылся новый мир при роскошном Дворе короля польского. Мы знаем, что он не оставался равнодушным ко всем соблазнам и приманкам, его окружавшим.

На одном маскараде, где король Август был хозяином, и участвовала графиня Оржельская, она с принцем Вейсенфельским явилась во главе итальянских комедиантов. Прусский кронпринц был в костюме норвежского крестьянина, а его суровый отец нарядился арлекином.

Король прусский, возвращаясь в Берлин, страшно утомился от этих беспрерывных празднеств. Он еще раньше писал своему другу Зеккендорфу:

«Я живу в Дрездене, где веселюсь и танцую, утомляясь гораздо больше, чем если бы мне пришлось ежедневно гоняться за двумя оленями. Трудно себе представить, до чего доходит любезность короля».

Что касается развратной жизни «саксонского Вавилона», то король прусский пишет своему другу:

«Я возвращаюсь домой в следующую среду, измученный веселым времяпрепровождением. Такого рода жизнь, без сомнения, нельзя назвать христианской, но беру Бога в свидетели, что я никакого удовольствия в ней не нашел и возвращаюсь домой таким же чистым, как уехал».

Его сын испытал совершенно иное. Кронпринц не мог сказать о себе, что возвращается в Берлин таким же чистым, каким уехал. В круговороте веселого карнавала, увлекшего молодого кронпринца, он, как говорят, пленился прекрасной формерой и еще более прекрасной графиней Оржельской, о которой упоминает его сестра в своих мемуарах.

Несмотря не чрезвычайную ревность польского короля, прусский кронпринц, говорят, близко сошелся с молодой графиней.

Маркграфиня Байрейтская познакомилась со знаменитой графиней в том же году, когда саксонский Двор отдал визит берлинскому Двору. Во время большого смотра в Темпельгофе графиня Оржельская явилась верхом в военном мундире. На ней была одежда из красного шелка с золотым позументом и орден Белого орла.

Прекрасная графиня играла также выдающуюся роль на блестящем празднестве, устроенном королем польским в лагере при Мюльберге и прославившемся на всю Европу.

Это празднество продолжалось более четырех недель, т. е. весь июнь 1730 года. Король являлся на нем главным распорядителем.

Постройки лагеря занимали пространство на протяжении трех миль в окружности. В лагере помещались двадцать тысяч пехоты и двадцать тысяч кавалерии, состоявшей частью из польских, частью из саксонских отрядов. Все были в новой обмундировке. Особенной роскошью отличались мундиры кавалеристов и лейб-гренадер.

Дворец в Варшаве

Графиня Оржельская, дочь француженки Генриетты Ренар

На этом блестящем празднестве собралось много знатных гостей. Кроме короля прусского с кронпринцем, на него явились: старый герцог Дессауский, 47 князей и герцогов из Саксонии, Брауншвейга, Мекленбурга, Голштейна, Ангальта, Шварцбурга, Вюртемберга и прочие; кроме того, 15 посланников от германского императора и русского царя, королей Франции и Англии, Голландии, Швеции и Пруссии, 96 графов и 83 барона. На этот праздник приехал также знаменитый сын Августа Сильного и графини Кенигсмарк, могущественный Мориц Саксонский.

Таким образом, увеселительный лагерь с бесчисленным множеством гостей и многочисленными лавками напоминал собой громадную ярмарку.

Увеселения были самые разнообразные. В течение четырех недель устраивались смотры, маневры, стрельбы, балы, концерты с итальянскими певицами, итальянские и французские комедии, охоты, иллюминации и фейерверки. Один из таких фейерверков длился от девяти часов вечера до двух часов ночи — целых пять часов.

В честь этого празднества Август Сильный заказал венецианскому художнику Цукки эстампы, вырезанные из меди. Эти рисунки занимали 200 листов большого формата, и расходы на них обошлись в 200 тысяч талеров. Точно такие же эстампы были сделаны во время другого праздника, происходившего в 1695 году при вступлении на престол Августа Сильного.

По некоторым сведениям, расходы на празднество при Мюльберге составили миллион талеров, по другим вычислениям, они доходили до пяти миллионов. При этом было удостоверено, что увеселительный лагерь при Мюльберге превосходил своим великолепием празднества, устроенные Людовиком XIV во Франции, в Компиене.

Вскоре после этого праздника побочная дочь Августа Сильного, графиня Оржельская, вышла замуж за принца Карла Людовика Голштин-Бекского.

Принц вступил в брак с графиней из своекорыстных целей. Зная, что она больше, чем любимая дочь короля, он надеялся извлечь возможные выгоды из этого брака.

Свадьбу отпраздновали с соответствующим великолепием. И надежды герцога голштинского оправдались: щедрый отец не жалел денег и осыпал любимую дочь ценными дарами.

На другой день после свадьбы он ей подарил дворец, купленный у графа Флемминга, приказав его отделать заново ко дню ее рождения, 23 ноября. Новоселье отпраздновали великолепным балом, длившимся всю ночь, и роскошной иллюминацией.

Кроме дворца и богатого приданого, графиня Оржельская получила от своего отца 80 тысяч талеров на свадьбу. Сверх того, ей подарили владения в Богемии ценою в 300 тысяч талеров. Король ее также не забыл в своем завещании. После его смерти она получала ежегодную ренту в восемь тысяч талеров.

Но этот искусственный брак продолжался недолго. Графиня потребовала развода через три года, и супруги стали жить отдельно. Герцог остался в Кенигсберге, а графиня Оржельская — в Венеции.

Сын, рожденный в этом браке, по имени Карл Фридрих, поступил на службу при саксонском Дворе и умер в звании генерал-майора. Графиня окончила свою жизнь, богатую приключениями, на 62 году.

Она была последней фавориткой коронованного Дон Жуана.

XXIII

Три фаворита короля. Граф Фицтум. Вестник любви. Дуэль на лошадях. Граф Бейхлинг. Незаменимый делец. Падение с высоты. Арест и тюрьма. Граф Флемминг. Берлин и Дрезден. Военный дипломат. Две злые польки. Княжеское хозяйство. Дело с королем. Неожиданная кончина.

Август Сильный имел, кроме фавориток, также и фаворитов. Среди последних трое пользовались особым доверием короля, сделавшись его советниками: один — придворный, другой — государственный человек, третий — военный. Мы уже упоминали о них. То были: обер-гофмейстер, граф Фридрих Фицтум фон Экштадт; великий канцлер, граф Вольфганг фон Бейхлинг и генерал-фельдмаршал, граф Гейнрих фон Флемминг.

Граф Фицтум происходил из древнего тюрингенского рода и родился в 1675 г. Он был на пять лет моложе своего государя-покровителя. Двенадцати лет он был назначен пажем при Дворе курфюрста Иоганна Георга III и тотчас сделался любимцем принца Фридриха Августа. Он состоял при нем в качестве пажа и камер-юнкера, сопровождая принца повсюду в его путешествиях по Европе, и не раз, как мы видели, служил ему посредником в его интимных делах.

Когда принц вступил на престол, Фицтум сразу занял видное место. Произведенный в камергеры и шталмейстеры, он был затем назначен сокольничьим, обер-камергером и наконец кабинет-министром.

«Фицтум, — говорил один из современников, — был человек красивой наружности, услужливый придворный, но характера мелочного. Он не вмешивался в чужие дела, не делал никому вреда и не принося никому пользы. Он отличался в военных упражнениях: был превосходный наездник, прекрасный стрелок; любил играть в мяч, но больше всего пристрастился к картежной игре; он играл при случае день и ночь, выигрывая значительные суммы, и оставил после себя большое состояние, но погиб на дуэли из-за картежной игры».

Фицтум прослыл за самого богатого человека в Саксонии. Его властелин никогда ничего для него не жалел. Но этого жизнерадостного человека постигла преждевременная смерть. Он погиб на дуэли от руки одного молодого итальянца по имени маркиз де С. Жиль, побочного сына сардинского короля Виктора Амедея.

С этим молодым человеком, состоявшим камергером и генерал-адъютантом короля, граф Фицтум поссорился за картами при Дворе в Варшаве.

Играли на крупную ставку; пылкий итальянец проиграл, вышел из себя, и пререкания перешли даже в рукопашную.

Король вступился: велел посадить маркиза на три месяца в крепость, затем приказал ему удалиться и никогда не появляться при Дворе. Выйдя на свободу, итальянец все-таки вернулся в Польшу, прислал вызов графу Фицтуму из маленького городка под Варшавой. Граф, приняв вызов, дал обещание сохранить это дело втайне.

Он сдержал свое слово. Накануне дуэли он ужинал у дочери в веселом расположении духа и играл в пикет до полуночи. Таким образом никто не подозревал близкой борьбы не на жизнь, а на смерть. В два часа ночи он отправился вместе со своим секундантом, графом де Монморанси, в польский городок, где была назначена дуэль. Прибыв туда около шести часов утра, он застал маркиза на месте и сел на лошадь.

Противники хладнокровно выехали навстречу друг другу. Итальянец дал первый выстрел, и граф Фицтум был убит наповал. Граф еще успел выстрелить, но пуля только задела парик маркиза.

Вместо того чтобы удалиться из Польши, маркиз имел дерзость вернуться в Варшаву, скрываясь в монастыре. Но король отдал приказ, невзирая на право убежища, данное монастырям, поступить с маркизом по закону.

Монастырь был окружен отрядом в 150 солдат. Но хитрому итальянцу удалось скрыться, переодевшись лакеем; он бежал в Италию через Берлин и Лейпциг. Своему погибшему любимцу король велел оказать должные почести. Его похоронили в семейном склепе, и во время траурного шествия звонили в колокола.

Второй фаворит, граф Бейхлинг, происходил от побочной линии старинного тюрингенского графского рода, прекратившегося около половины XVI века.

При вступлении на престол Августа граф был придворным советником и находился в Вене, где хлопотал о звании имперской княгини для своей супруги. На это он израсходовал большие суммы казенных денег, в которых должен был отдать отчет. Но он предпочел скрыться и уехал в Голландию.

Новому властелину, однако, было трудно обходиться без графа Бейхлинга, оказывавшего ему не раз большие услуги, добывая для него значительные суммы денег, когда он был еще принцем. Король приказал беглецу возвратиться, прощая ему прежние промахи. Бейхлинг снова попал в милость и продолжал помогать щедрому властелину выпутываться из затруднений. В скором времени изобретательный финансист приобрел полное доверие короля.

Бейхлингу удавалось изыскивать новые источники доходов, не забывая при этом и самого себя. Его умение в этом отношении видно уже из того, что он в течение шести лет мог одолжить королю взаимообразно полтора миллиона талеров. За эти услуги ему было отдано в полное владение прекрасное имение Хоерсверда в Оберлаузице.

В 1700 г. последовало его повышение; он получил графское достоинство от императора Леопольда. В течение шести лет он пользовался безграничным влиянием; но за быстрым повышением последовало столь же быстрое падение.

Главной причиной падения Бейхлинга послужило его богатство. В течение немногих лет своего господства он нажил громадное состояние, которое король пожелал получить обратно, так как фаворит не мог приобрести его честным путем.

Бейхлинга предупредили заранее. Император и город Ганновер предлагали ему убежище. Но напрасно. Он слишком доверял своему властелину.

Удар обрушился на него сразу. Его арестовали в Торне; схватив ночью на постели, его в халате отвезли под сильным конвоем в крепость Кенигштейн. Здесь он пробыл семь лет в заточении, и вместе с ним пали все его приближенные: его два брата и его друзья. Даже старика отца посадили в крепость.

Своим освобождением Бейхлинг был обязан заступничеству высокопоставленных женщин. Одна из них была графиня Фицтум, другая Рехенберг, дочь знаменитого фельдмаршала Шенинга, бывшая фаворитка Августа Сильного, которая нашла себе поддержку и заступничество в лице всемогущей графини Ко́зель.

Однако, Бейхлингу не удалось подняться на прежнюю высоту. Он убедился наконец, что никакими средствами нельзя возвратить утраченное могущество.

С этого времени он поселился в своем имении Чорна близ Вурцена. Со своей женой он развелся без всяких формальностей. Она не сопротивлялась, так как муж уличил ее в том, что она во время его заточения родила ребенка. После развода он не выказал особого великодушия, назначив графине ежегодную пенсию всего в 300 талеров.

Жизнь третьего фаворита короля, графа Флемминга, была особенно богата приключениями еще до его приезда в Дрезден.

Как мы видели раньше, говоря об избрании польского короля, Август был обязан графу Флеммингу короной Ягеллонов. Главную роль, как водится, играли деньги, которые сыпались полными горстями.

Позднее, получив звания генерал-лейтенанта, тайного советника и обер-шталмейстера литовского, граф Флемминг взялся вести деловые переговоры с Дворами в Копенгагене и Берлине.

В 1700 г. Флеммингу был дарован графский титул. Наконец, получив звание главнокомандующего, он распоряжался военными силами в Саксонии, занимая одновременно должность первого кабинет-министра и оставаясь во главе государственных дел в течение 16 лет. Он умел устранять людей, ставших ему поперек дороги, сосредотачивая власть в своих руках.

Вообще о фельдмаршале сохранилось мнение как о человеке, одаренном замечательными способностями, живым, предприимчивым умом, отличавшемся личной храбростью и безграничным честолюбием.

Он однажды выразился так: «Я признаю, что обстоятельства создают человека; каждый человек способен на все, если ему представится удобный случай обнаружить свои способности. Я сам могу служить тому примером. Сначала я вполне отдался военной службе, не имея иного честолюбия, как стоять во главе полка; однако, я сделался первым министром и фельдмаршалом, никогда не побывав в коллегии. Я управляю, так сказать, одновременно и Польшей и Саксонией, не будучи знаком с законами этих стран; несмотря на это, я с честью справляюсь с делами».

С большой предусмотрительностью и непоколебимой самоуверенностью, со смелостью и страхом Божиим, как говорится, взял он в свои руки управление делами войны и мира. «Он проводил свои замыслы с большой смелостью; счастливые последствия, сопровождавшие все его предприятия, давали ему повод думать, что он вполне умеет вести государственные дела, и это внушило ему безграничное самомнение. Однако, со временем пришлось убедиться — это, впрочем, давно было замечено проницательными людьми, — что ему недоставало опытности в военном деле».

Говоря вообще, Флемминг был человек подвижный, жизнерадостный, которого трудно было сокрушить. Военная выправка сказывалась в нем очень сильно; его приказания были коротки, ясны, быстры, и, если их исполнение замедлялось, он приходил в ярость. Но его гнев быстро остывал; удачной шуткой его было легче успокоить, чем длинными и мудрыми объяснениями. Он сам был очень находчив и любил острить. Всегда занятый множеством планов, он привык быстро соображать и быстро приводил в исполнение свои замыслы. Он вечно спешил и писал так плохо, что сам не мог разобрать им написанного.

При этом он не отличался изысканностью обращения. Оно было сурово и даже грубо. Судя по его манерам, его скорее можно было принять за драгунского офицера, чем за министра. Но люди, его знавшие близко, умели с ним обходиться. Он ладил отлично с королем и считался его лучшим другом и верным советником.

До чего доходило вольное обращение в присутствии короля, доказывает случай, происшедший на одном празднестве. Это было в то время, когда графиня Денгоф играла известную роль при Дворе.

Флемминг устроил празднество, приказав выставить шесть полков на большом лугу близ Дрездена. При этом должна была присутствовать вся конная королевская гвардия. На холмах были расставлены пушки, и были отданы распоряжения доставить всему Двору зрелище больших маневров. Полки наступали друг на друга равными силами. Их колебания, натиск и отступление — все их движения представляли веселое зрелище, не причиняя никому ни малейшего вреда.

По окончании маневров король, окруженный сановниками и знатными дамами, обедал в большой палатке. Еще два стола были приготовлены для остальной свиты. Во время обеда палили из пушек и играла военная музыка. Фельдмаршал усердно угощал гостей и сам опьянел. Король, хотя не воздерживался от угощений, не позволил себе, однако, неуместных выходок. «Во время обеда, — пишет очевидец, — мне случилось наблюдать мучение одного камергера, обязанного прислуживать королю. Ему пришлось простоять более получаса со стаканом в руках позади короля, едва удерживаясь на ногах. Он, казалось, готов был упасть от малейшего толчка».

Фельдмаршал был вне себя от радости. Когда король собрался уехать, он бросился к нему на шею.

— Братец, если ты уедешь, я не буду считать тебя своим другом.

Графиня Денгоф, не покидавшая короля, старалась его удержать от безумной выходки. Но Флемминг был в ударе и забыл о благоприличии. Он собирался обнять графиню, делая ей довольно двусмысленные комплименты.

Графиня, привычная к его выходкам, когда он бывал «навеселе», отвечала улыбкой и только старалась, чтобы не произошло столкновения между ним и королем…

По словам очевидца, «король и графиня Денгоф, возвращаясь в Дрезден, едва не свалились с лошади. Короля поддержал один из скороходов, оказавшийся поблизости. Вокруг него собралась толпа. Его упрашивали сесть в экипаж, но, оттолкнув гневно шталмейстера, особенно усердно к нему пристававшего, он любезно обратился к графине со словами: «Не беспокойтесь, оставьте меня, я хорошо знаю своего коня». С этими словами он пришпорил лошадь и поскакал в Дрезден в сопровождении кавалергардов и всей свиты. Графиню подхватил, когда она падала с лошади, один из всадников, и после того она села в экипаж.

Я спрашивал человека, близкого ко Двору, обходились ли такие выходки фельдмаршала безнаказанно. «Что ж, — отвечал он, смеясь, — к этому мы давно привыкли. Флемминг дозволял себе много другого, но когда у него хмель пройдет и он явится ко Двору, то обращается к королю со словами: «Говорят, Флемминг вчера опять дурачился? Но ваше величество не поставит ему этого в вину?» Король посмеется над ним, и все бывает забыто».

Большей частью эти выходки ему сходили с рук, но однажды он все-таки попал в немилость. Приказ о его отставке был уже подписан, и готовились его отправить. Но граф, узнав об этом, на почтовых поспешил явиться к королю.

Хотя король не был расположен его выслушивать, Флемминг так сумел подойти к нему со слабой стороны, что после двухчасовой беседы он снова приобрел милость. Затем он отправился в канцелярию и разорвал зловещий приказ.

Поддержка, которой он пользовался при Дворе благодаря своей кузине, еще усилилась после его брака с графиней Радзивилл. Однако, большого счастья в этом браке фельдмаршал не обрел. Его жена оказалась дамой с тяжелым характером; ему пришлось много от нее терпеть, но он все переносил с ангельской кротостью. Наконец она потребовала развода.

Фельдмаршал не удовольствовался одним браком. Незадолго — года за два — до смерти он женился во второй раз и опять на польке. Она была тоже из рода Радзивиллов, дочь великого литовского канцлера. Но эта жена оказалась еще хуже первой: в браке Флеммингу не везло!

Фельдмаршал жил на очень широкую ногу, устроив в своем доме княжескую обстановку. Кроме целой толпы челяди он держал конюшню в сотню лошадей. В его приемную являлись сановники, министры, тайные советники, наместники, как при Дворе владетельного князя. С раннего утра садился он за работу со своими секретарями, если даже и возвращался домой поздно после попоек.

Хотя ему нередко случалось, по словам одного современника, в течение дня выслушивать сотни докладов и давать советы, это его нисколько не затрудняло и он справлялся со своей работой так же легко, как другой, присутствуя на театральном представлении.

В его канцелярии работали день и ночь. Она служила хорошей школой для молодых людей, готовившихся занять высшие должности. Фельдмаршал был хорошим учителем и воспитывал хороших учеников.

Но при быстроте соображения и неизбежной легкости усвоения он относился ко всему замечательно флегматично. Для достижения же цели он не гнушался никакими средствами.

«Флемминг расходовал невероятные суммы, но также умел добывать невероятные доходы, действуя так, что никто не мог его ни в чем упрекнуть. Будучи министром, он всегда имел в своем распоряжении сотни тысяч талеров. Он жил среди блестящей обстановки, как настоящий князь».

Деятельность фельдмаршала не была ни для кого тайной. Королю она была известна, также как и те средства, которыми пользовался его любимец. Это доказывается следующим случаем.

Дело шло о тяжбе по вопросу о наследстве между потомками одного знатного немецкого рода и саксонским Двором. Все переговоры оставались безуспешными, пока Флеммингу не вручили 50 тысяч талеров. Тогда тяжба сразу получила желаемую развязку. Но король хотел вывести дело начистоту. Перед тем как подписать договор, он пригласил к себе немецкого посланника. Выразив ему свое удовольствие по поводу благоприятного окончания дела, он заявил, что не подпишет договор, пока ему не объявят точную цифру той суммы, которую получил Флемминг за это дело. Посланнику пришлось дать откровенное показание.

Король тотчас дал свою подпись, заметив при этом: «Это честно, такой суммы я не ожидал».

Призвав немедленно фаворита, он ему сказал: «Флемминг, для тебя эта сумма слишком велика».

Бедному фавориту, который на этот раз попался, ничего не оставалось, как поделиться с королем. Посланник над ним посмеялся, когда Флемминг вздумал взыскать с него вторично половину полученной суммы.

Последние годы своей жизни Флемминг провел в Берлине, где, по словам маркграфини Байрейтской, он пытался сосватать семнадцатилетнюю принцессу за 85-летнего короля Августа. Но, к счастью для принцессы, дело не сладилось.

Флемминг переехал из Берлина в Вену, чтобы принять участие в разделе Польши, но тут он внезапно скончался от удара. Его труп набальзамировали и отправили в Столпень, где он и был похоронен.

Фельдмаршал оставил после себя состояние в 16 миллионов талеров, кроме больших владений. Но его вдова не могла воспользоваться всеми этими богатствами. Говорят, что ей пришлось возвратить в казну 8 миллионов как неблагоприобретенных.

Кроме этих трех фаворитов, играли некоторую роль при Дворе Августа Сильного и другие, но первых никто не мог превзойти в их могуществе.

При этом следует упомянуть об одном замечательном человеке, испытавшем необыкновенные превратности судьбы. То был изобретатель знаменитого мейссенского фарфора.

XXIV

Изобретатель фарфора. Таинственный незнакомец. Алхимические эксперименты. Бегство. Милостивый прием. Делатель золота приобретает известность. Опыт в Варшаве. Арест в Кенигштейне. В королевском замке. В плену. Счастливая случайность. Белый и коричневый фарфор. Княжеская жизнь. Ранняя кончина.

Иоганн Фридрих Беттигер, которому мы обязаны изобретением фарфора, был родом саксонец. Он родился в городе Шлейц в Фогтланде, где его отец служил при монетном дворе.

С ранних лет Беттигер обнаружил склонность к химии и 12 лет, в 1691 г., поступил аптекарским учеником в Берлине, где тотчас занялся таинственным искусством добывания золота. Он оказался очень понятливым и ловким учеником: все хвалили его редкие способности.

Через некоторое время в прусскую столицу приехал знатный на вид иностранец, знакомившийся, путешествуя по Европе, со всеми достопримечательностями. Его имя было Ласкарис; он выдавал себя за архимандрита греческого монастыря на острове Митилене. Он имел при себе свидетельство за подписью константинопольского патриарха. Так как он свободно говорил по-гречески и держался на высоте своей роли, то ему оказывали доверие. Он собирал подаяния для выкупа христиан, находящихся в плену у турок. Но некоторые замечали, что он раздавал больше денег, чем получал.

Тотчас по своем приезде в Берлин Ласкарис осведомился у хозяина гостиницы, нет ли в городе людей, занимающихся алхимией. Ему отвечали, что в таковых нет недостатка, между прочим, указали на аптекаря Цорна, у которого Беттигер находился в качестве ученика.

Иностранец отправился в указанную аптеку и потребовал химический медикамент. Провизор велел позвать «лаборанта», который был не кто иной, как Беттигер.

На вопрос Ласкариса, почему его называют «лаборантом», саксонец отвечал с простодушной улыбкой, что эту кличку ему дали в шутку, так как в свободное время он занимается алхимическими опытами. Молодой человек понравился иностранцу, и последний заказал ученику какой-то препарат, поручив принести ему в гостиницу. Беттигер, исполнив поручение, разговорился с неизвестным господином. Посетив его еще несколько раз, он приобрел расположение знатного иностранца.

Перед своим отъездом Ласкарис призвал «лаборанта» и сообщил ему, что он обладает важной тайной, имеющей значительную ценность. При этом он вручил ему две унции своей «тинктуры ценою в 80 тысяч талеров» с просьбой пока не разглашать ничего о его изобретении. Он дал ему разрешение позднее испытать действие этой тинктуры и показать ее всем для того, чтобы в Берлине алхимиков не считали за дураков.

Беттигер поступил, как было ему приказано, и, как говорят, ему действительно удалось сделать несколько удачных опытов. Это привлекло всеобщее внимание и возбудило много толков по всему городу. Слух дошел и до Двора. Король Фридрих I велел тотчас арестовать молодого «лаборанта», занимающегося тайными изобретениями. Но Беттигера предупредили вовремя, и ему удалось благополучно скрыться из Берлина в Виттенберг.

Здесь жил его родственник, профессор красноречия Кирхмайер, занимавшийся алхимией из любви к искусству. Беттигер думал остановиться у него. Но так как его отец прежде служил в Магдебурге монетным мастером, то прусский Двор, считая сына своим подданным, требовал его выдачи.

В Саксонии издавна интересовались алхимией, и потому молодой человек привлек к себе всеобщее внимание. Вопреки требованиям прусского Двора, Беттигера как саксонца по происхождению не выдали, напротив, по приказанию Августа Сильного перевели из Виттенберга в Дрезден.

Здесь он был принят в доме штатгальтера графа Фюрстенберга, которому объяснил действие тинктуры, делая опыты в его присутствии. После этого князь отправился в Польшу к королю, который принял Беттигера под свое покровительство и послал ему собственноручное письмо, прибавив в конце: «Желаю, чтобы он не делал опытов до моего приезда, имея в виду с ним лично переговорить. С помощью Божией надеюсь скоро с ним увидеться».

С этой минуты при дрезденском Дворе все стремились познакомиться с молодым человеком. Сановники пришли в волнение, и каждый старался переманить к себе знаменитого алхимика. Штатгальтер и Бейхлинг старались каждый им воспользоваться для собственных целей. Граф считал себя потерянным в случае, если король вообразит, что человека, умеющего доставать золото, можно заменить другим, умеющим его приготовлять.

Граф Фюрстенберг оказался победителем. Король пришел к убеждению, что великая тайна раскрыта благодаря Беттигеру, который может добыть благородного металла сколько ему вздумается. Несомненно, что предполагаемое добывание золота немало способствовало падению графа.

Между тем опыты добывания шли своим чередом.

Беттигер передал штатгальтеру, кроме пробы своего изобретения, небольшой пузырек, содержащий ртуть. При этом он взял с него обещание не делать никаких опытов при короле, пока тот, со своей стороны, не пообещает не допускать свидетелей при опыте и никому не сообщать об этой тайне.

Кроме того, он внушил графу, что к этим опытам необходимо приступать со страхом Божиим и с чувством глубокого благочестия, так как от этого будет зависеть успех всего дела.

Фюрстенберг едва успел явиться к королю с этим поручением, как по неожиданной случайности собака, вбежавшая в комнату, опрокинула шкатулку и разбила пузырек с ртутью. По уверению Беттигера, эта ртуть отличалась особым свойством и добыть такую в Варшаве было невозможно.

Тем не менее король и граф Фюрстенберг решили приступить к опытам на второй день Рождества, занявшись этим делом ночью, при закрытых дверях. При этом два тигля, присланные Беттигером для этого опыта, были натерты мелом; в один из них вылили тинктуру со ртутью, добытую в Варшаве, в другой положили буры, и всю эту смесь поставили кипятить на огне в продолжении двух часов. В результате, однако, получилось не золото, а какая-то масса, до того твердая, что пришлось разбить тигеля. Фюрстенберг сообщил об этом Беттигеру в письме от 28 декабря 1701 г., прибавляя, что «при этом опыте присутствовал сам король, приступивший к делу с должным благочестием, приобщившись Св. Тайн за два дня до этого. Что касается самого графа, он все время помышлял о Боге, однако, опыт не имел никакого успеха».

Возвратившись в Дрезден через месяц, граф застал Беттигера в самом мрачном настроении. Молодой 17-летний человек жил в доме штатгальтера под строгим надзором, как пленный. Он наконец возмутился и грозил покончить с собою, если ему не возвратят свободу. Поэтому граф из предосторожности велел его перевести в замок Кенигштейн. Это перемещение довело Беттигера до бешенства. По словам коменданта, он бесился, как лошадь, ревел, как бык, скрежетал зубами, бился головой о стену, размахивал руками и ногами, ползал вдоль стен, дрожал всем телом, так что два солдата не могли с ним справиться. При этом он много пил, иногда по 12 кувшинов пива, не чувствуя опьянения.

По мнению коменданта, трудно было объяснить себе, сколько во всем этом было притворства.

После этого был получен приказ от штатгальтера возвратить молодого человека в Дрезден. Он снова принял его в свой дом, и здесь Беттигер познакомился со знаменитым Чирнгаузеном, одним из близких друзей штатгальтера.

Эренфрид Вальтер фон Чирнгаузен, член парижской академии, был одним из знаменитейших естествоиспытателей своего времени. Он объездил всю Европу, и благодаря ему были заведены, между прочим, стеклянные заводы в Шлезвиге. Он жил большей частью в своем имении в Кислингсвальде.

Во время пребывания в Дрездене он обыкновенно останавливался у своего друга, графа Фюрстенберга, где для него была устроена большая лаборатория. Здесь оба приятеля занимались химическими экспериментами.

Чирнгаузен сердечно полюбил молодого Беттигера и относился к нему с полным доверием. Это расположение было очень полезно для молодого человека и возвысило его в глазах окружающих его людей. Ему стали доверять, относиться с большим снисхождением к его опытам, не оставляя надежды, что он добьется успеха.

Дрезден, бульвар Августа

Август Сильный. Автор Луис де Сильвестер

Нет никакого сомнения, что он сам питал такое же упование и не был сознательным обманщиком или фантазером. Его непоколебимая уверенность в самом себе служила тому доказательством.

Полагаясь на советы и указания Ласкариса, Беттигер был убежден, что ему удастся приготовить самому таинственную тинктуру.

Король был на его стороне и заботился о нем. «Беттигера поместили в дрезденском замке, как знатного вельможу. Ему отвели две комнаты с видом на замковый сад, кроме того, большой зал для опытов — так называемый оперный зал — и часовню для молитвы. Все помещения отделали заново. Он мог прогуливаться в одной части замкового сада и по предъявлении особого билета проникать в подземелье, проходившее под укреплениями. Королевский экипаж был в его распоряжении для выездов, но он не мог выезжать без провожатых. Для надзора за ним был назначен секретарь Немин. Без его разрешения никто не мог посещать Беттигера, исключая Чирнгаузена. Кроме него в замке находился еще барон фон Шенк, которому было поручено развлекать Беттигера в свободное от занятий время и, если он пожелает, обедать за его столом. Чирнгаузен, чувствовавший большое расположение к Беттигеру, часто его посещал, иногда в сопровождении штатгальтера. Беттигеру выдавали столько денег, сколько он требовал, даже на содержание его любовниц.

Беттигер, когда он был в хорошем настроении, отличался веселым характером; своими разговорами он умел очаровать собеседника. Штатгальтер относился к нему как к ближнему человеку, приглашал его к обеду, на охоту и писал ему нежные письма».

Король, возлагавший на Беттигера большие надежды, оказывал ему полное доверие и поддерживал с ним деятельную переписку.

Эта переписка продолжалась полтора года. Неудача опытов объяснялась тем, что собака разбила пузырек с ртутью, а отчасти неумением короля и штатгальтера взяться за дело.

В это время Беттигеру жилось привольно и весело. Его содержание обошлось королю за последние годы в 40 тысяч талеров. Беттигер умел веселиться и сделался всеобщим любимцем в высшем обществе. Он давал обеды, куда все ездили с большим удовольствием, тем более что он имел обыкновение дарить каждому гостю золотые медали собственной работы, кладя их под тарелку. Это особенно привлекало дам.

У него охотно играли в карты, так как он не тяготился проигрышем. Вообще он часто устраивал празднества, имевшие большой успех.

Но он не мог рассчитывать на продолжительность такой жизни, если ему не удастся наконец представить доказательства своего таинственного искусства.

В этом отношении дела его не были успешны. Мало-помалу стало убавляться драгоценное сокровище, врученное ему незнакомцем в Берлине. Он, однако, не терял надежды и бодро принимался за работу, чтобы найти настоящий путь. Но все было напрасно. Опыты не удавались.

Предчувствуя неприятности, он пытался бежать из Дрездена.

Летом 1703 г. ему удалось бежать, и он очутился в Австрии. Но штатгальтер потребовал его возвращения и подверг его строгому надзору. Беттигер неоднократно просил о своем освобождении, убеждая короля в том, что ему придется отвечать за него перед папским престолом.

Но Август Сильный не поддавался; он не выпускал из рук своего пленника, и в 1705 г. его отправили в крепость Альбрехтсбург в Мейссене.

Видя, что все его старания безуспешны, Беттигер наконец примирился со своей судьбой. Пробыв еще год в Кенигштейне, он наконец вернулся в Дрезден и снова принялся за свои опыты и эксперименты. И тут он совершенно неожиданно добился успеха, но совсем иного рода, нежели тот, какого ожидал.

Употребляя для своих опытов самый разнородный материал, он применял общеизвестный в то время способ кипячения всех этих веществ вместе. Таким образом в его лаборатории получилась в первый раз масса, известная под названием коричневой фарфоровой яшмы. Изобретение произошло совершенно случайно. Года через два, в 1709 г., Беттигеру удалось получить белый фарфор.

Но неутомимый работник не удовлетворился этими открытиями. Он не переставал трудиться, стараясь усовершенствовать свое изобретение. При этом он работал с такой ревностью, что не ложился несколько ночей подряд.

Король Август не добился фабрикации золота, но сделался обладателем секрета столь же ценного, как чистое золото. Этим он удовлетворился. Пришлось довольствоваться фарфором, который при страшной дороговизне китайских изделий был так же дорог королю, как фабрикация золота. Август потратил миллионы на покупку китайского и японского фарфора, к которому он пристрастился.

Однажды он заказал в Китае вазы и кубки с саксонско-польскими гербами на 50 тысяч талеров.

Новое производство тотчас поставили на широкую ногу. На работу пригласили голландских мастеров. Начиная с 1710 г., белый фарфор производился в Мейссене в больших размерах. Это производство вскоре вытеснило китайские и японские изделия, и местный фарфор стал предметом роскоши большого света. Множество вещиц, которые позднее стали выделывать из мрамора и дерева, делались тогда из фарфора. Пытались даже делать фарфоровые гробы. Для вдовы одного обер-шталмейстера сделали фарфоровый гроб, но он разбился при погребении, причем труп покойницы чуть не выпал. С тех пор прекратилось изготовление фарфоровых гробов; но зато принялись выделывать доски для столов, изразцы для печей и пр.

В Мейссене занимались, главным образом, производством мелких и крупных фигур из раскрашенного фарфора.

Со временем фабрика стала приносить более 200 тысяч талеров дохода, тогда как расходы не превышали и половины этой суммы. Было устроено более 80 лавок и складов, где продавались выделываемые товары. Этот золотой дождь оказался полезен также и изобретателю. Беттигер снова попал в милость королевского покровителя. Ему, однако, пришлось пробыть еще некоторое время в заточении: боялись, чтобы он не разгласил секрета фабрикации. Август оказывал ему разные милости, заботясь о том, чтобы у него не было ни в чем недостатка. Он посещал своего пленника и занимался с ним иногда стрельбой в цель. Еще чаще он приглашал его к себе и принимал его во всякое время. В знак своего расположения он подарил ему кольцо со своим портретом, пару обезьян, медведя и устроил ему кредит у еврея Мейера.

Наконец пробил час освобождения для Беттигера. «В награду за верность и преданность» ему было поручено безотчетное управление фарфоровой фабрикой в Мейссене, с одним только условием — сохранить тайну состава.

При этом он пользовался и другими преимуществами. Во время пребывания в Мейссене он мог приглашать столько гостей, сколько ему вздумается, угощая их за счет короля.

В Дрездене он вел роскошную жизнь, удовлетворяя все свои прихоти. Кроме многочисленной прислуги, он держал множество собак и развел великолепные сады.

В его теплицах в Мейссене было более 400 апельсиновых деревьев и множество редких растений. Его оранжереи пользовались большой известностью, иностранцы со всего света приезжали их осматривать и ими любоваться. Графиня Ко́зель во время своего могущества получала ежедневно от Беттигера свежие плоды с апельсиновых деревьев.

Беттигер любил жить широко и пользовался жизнью чрезмерно. Он умер 54 лет от злоупотребления вином и разными излишествами.

В этом он имел сходство со своим властелином. Но Август был сильнее по природе и мог устоять против злоупотреблений при поклонении Бахусу и Венере дольше, чем знаменитый изобретатель фарфора.

XXV

Блестящий Двор. Церемониймейстер. Любитель книг. Король — устроитель увеселений. Охоты. Рыцарские турниры. Маскарады. Театр. Хорошее вознаграждение.

Во всей Германии не существовало более богатого и блестящего Двора, чем Двор курфюрста Саксонского и короля польского. В настоящее время трудно себе представить разнообразные и непрестанные увеселения, устраиваемые веселым королем. Остается лишь удивляться его изобретательности, доставлявшей современникам новые и оригинальные зрелища, и можно только пожалеть, что он не имел более высоких и полезных целей.

Церемониймейстером этого роскошного Двора был известный придворный поэт Иоганн фон Бессер, сын пастора, родом из Курляндии.

Он родился в 1654 г. и приехал в Лейпциг в качестве учителя одного молодого курляндского барона, который впоследствии погиб на дуэли.

Благодаря своей красивой наружности, утонченным манерам и, главным образом, своему поэтическому таланту, Бессеру удалось жениться на молодой красавице Екатерине Кюлевейн, дочери бургомистра города Лейпцига. Он получил место при посольстве в Берлине, был произведен в церемониймейстеры и возведен в дворянство.

В 1701 г., во время коронования прусского короля, Бессеру было пожаловано звание тайного советника. По смерти Фридриха I его наследник, Фридрих Вильгельм, отпустил его вместе с другими из своего штата.

Через несколько лет Бессер получил звание церемонийместера при саксонском Дворе. Собственно, при Дворе он появлялся редко, и к нему обращались за советом только в затруднительных случаях.

Главным поводом для его назначения послужил брак наследника саксонского престола с эрцгерцогиней австрийской. Бессер должен был представить план въезда и встречи высочайших особ, но его план был изменен самим Августом, любителем устраивать подобные церемонии.

По смерти жены Бессер прожил еще 12 лет в Дрездене среди своих дорогих книг. Он имел библиотеку в 18 тысяч томов, где было много редких изданий, которые он собирал в течение 50 лет со всех концов Европы. Он получал известия о всех новых книгах из всех стран света.

Несмотря на значительное состояние своей жены, Бессер под конец испытывал денежные затруднения.

Август выручил его, купив у него за 10 тысяч талеров его библиотеку, право пользования которой он, впрочем, предоставил ему до самой смерти. Бессер умер в 1729 г., 74 лет отроду.

Но главным церемониймейстером при саксонском Дворе был сам Август Сильный: он лично руководил всеми приготовлениями к увеселениям, и это доставляло ему удовольствие. Благодаря своей общительности и любезности, он был очаровательным хозяином как на интимных праздниках, на которые приглашались избранные дамы и придворные кавалеры, так и на больших празднествах. Король с необыкновенной предупредительностью заботился об угощении и увеселении своих гостей.

Эти роскошные празднества приобрели известность во всей Европе благодаря великолепным гравюрам, вырезанным из меди по заказу Августа.

В первые дни своего царствования он устроил шествие богов и богинь и велел изобразить его на 20 гравюрах.

При дрезденском Дворе жизнь била ключом, представляя непрерывный ряд увеселений, сменявших друг друга.

Первое место занимала охота. В лесах устраивалась охота на оленей и на разную дичь; в Нейштате — охота на кабанов, на зайцев, фазанов. На дворе замка происходили травли зверей, а в окрестностях замка — на лисиц. Более всего Август любил стрельбу в цель и охоту на кабанов — как один на один с охотничьим ножом в руках, так и с помощью капканов. При этом никто не мог сравниться с ним в ловкости.

Затем следовали турниры, карусели, ночная стрельба в цель и по птицам.

Особенной роскошью отличались маскарады и придворные балы, происходившие в самом дворце или на Старом рынке.

На такие балы король являлся в бриллиантовых украшениях, которые еще теперь сохранились в дворцовом музее. Даже благочестивая королева Эбергардина бывала на этих балах; но она не надевала маски и скоро удалялась.

Во время карнавала балы давались ежедневно в продолжение нескольких недель.

На эти балы могли являться все прилично одетые маски. Но для танцев простого народа было отведено особое помещение; для придворных же и лиц высокого звания — другое.

В залу, предназначенную для Двора, никто не мог входить, не снимая маски. Если гость не был известен, то он должен был объявить свое имя и звание полковнику королевской гвардии, который вел список гостей. При Дворе танцевали большей частью польские танцы.

Даже крестьяне приезжали из деревень и принимали участие в маскарадах на улицах. Но несмотря на большое скопление народа, порядок бывал образцовый. За нарушение порядка провинившихся наказывали ездой на осле. Точно так же наказывались и мелкие воры и карманники, пытавшиеся поживиться чужим добром.

Король имел особое пристрастие к театру, французской комедии, балету и итальянской опере.

«Здесь играют, — пишет один современник, — две труппы комедиантов, считающиеся лучшими в своем роде: одна труппа итальянцев, другая французов. Знаменитая Дюпарк не имеет нигде себе равной по красоте и изяществу движений».

В 1717 г. опера состояла из венецианских артистов; их содержание обходилось в 40 тысяч гульденов. Венецианец Антоний Лотти, величайший итальянский композитор в духовной музыке после Палестрины, жил в Дрездене в течение трех лет (с 1717 г. до 1720 г.). Жена его, Санта Стелла, была примадонной в опере; они вдвоем получали десять с половиной тысяч талеров в год. Тенор Фернандо Сенезино, кастрат, получал семь тысяч талеров, Маргарита Дурастанти, первое сопрано, — четыре тысячи талеров; знаменитый скрипач Франческо Вераццини, приглашенный в оперу пожизненно, — тысячу двести талеров в год.

Высокое вознаграждение, назначаемое королем артистам, привлекало в Дрезден самые лучшие силы из Италии.

Общие расходы на театр тоже были выше, чем где-либо. Они доходили до 85626 талеров в год, не считая отдельных расходов на постановку каждой оперы, достигавших 50 тысяч талеров.

Опера в Дрездене окончила свое существование в 1720 г. с отъездом Лотти. После того в продолжение десяти лет играли только французские комедии и давали балет. За два года до смерти короля пригласили для оперы в Дрезден знаменитого капельмейстера Адольфа Гассе с его женой, известной не менее его певицей Фаустиной, о которой речь будет впереди.

При дрезденском Дворе по временам появлялся также один из великих людей в области искусства, тихо проживавший в Лейпциге. То был знаменитый Иоганн Себастьян Бах.

Представления в театре, оперы, комедии, балеты в то время были публичные, к ним имели свободный доступ все прилично одетые люди. Вход был бесплатный.

Таким образом, при Дворе Августа Сильного увеселения не прекращались, следуя одно за другим. В них участвовали не только придворные, но все слои населения: лодочники, рудокопы, крестьяне, бедняки — все привлекались на эти празднества.

Для народа увеселения устраивались в так называемом французском селе близ Пильница, где король велел отделать 30 домов для иностранных артистов.

Эти крестьянские празднества происходили большей частью летом, причем, танцевали под открытым небом. Устраивали также охоты на уток и зайцев, где придворные карлики изображали егермейстеров, маленькие мальчики в зеленых одеждах с маленькими собачками — охотников. В сельской школе придворный карлик изображал учителя. Затем устраивались шинки и карусели для крестьян, куда они толпами сходились из соседних деревень. Во время стрельбы в цель неудачников обливали холодной водой. Девушки же, подбегая к чучелу куклы, с которой должны были сорвать венок, попадали на выдолбленную доску, положенную над чаном с водой и снабженную мелкими отверстиями. Как только они наступали на эту крышку, вода из отверстий брызгала им под юбки, к великой забаве Двора и дворянства.

В широких размерах устраивал Август также праздники в честь Венеры и Дианы в своих садах, в честь Нептуна — на Эльбе и в честь Сатурна — на горах.

Один турист пишет:

«Дрезден представляется волшебной страной, превзошедшей фантазию древних поэтов. Здесь никто не скучает, можно удивляться, что среди вечной сутолоки толпы людей, как будто только о том и думающей, как бы повеселиться, в делах не замечается застоя. Хотя бы всю ночь напролет веселились, утром все оказываются на своих местах: купцы в лавках, солдаты на параде, писаря в канцеляриях, советники в своих коллегиях, а судьи в суде. Здесь праздники никогда не прекращаются: балы чередуются с маскарадами, обедами, охотами, военными маневрами и т. п.».

XXVI

Государственные издержки. Займы. Продажа земельных владений. Новые налоги. Беззаботный король. Правитель и камердинеры. Итальянец Константина. Предок графа Гофмансэг. Отец и сын. Придворные евреи. Придворные шуты. Барон фон Киан. Придворный фокусник. Придворные великаны и карлики. Фин и мавр.

Трудно определить, во что обошлось царствование Августа Сильного. Известно, однако, что королю пришлось израсходовать 88 миллионов на удержание польской короны, кроме пожертвованных 40 тысяч людей и 800 пушек. Люди и пушки исчезли бесследно.

Расходы на приобретение польского трона составляли значительную сумму — 11 миллионов. Уже в то время появилась медаль, вычеканенная в насмешку, с изображением крестьянина, везущего крестьянку на тачке, с надписью: «Перевожу Саксонию в Польшу». Когда Август потерял польскую корону, сложилась в насмешку известная песенка:

«О du lieber Augustin, Polen ist hin!».

К этим издержкам надо прибавить громадные суммы, поглощавшиеся покупкой замков, домов, ювелирных изделий и разных драгоценностей для раздачи фавориткам и в виде наград друзьям и любимцам. Кроме того, издержки на увеселения различного рода, на празднества, театры и зрелища, устраиваемые расточительным королем.

Средства для покрытия этих расходов собирались самым различным образом. Отчасти заключались займы в Голландии, отчасти продавались целые земельные области или изобретались новые налоги.

И несмотря на все это, доходов оказывалось недостаточно для покрытия расходов. Не было человека, способного ввести порядок в расходы государства, работая бескорыстно для общего блага.

Каждый думал только о себе и о своем кармане. Король не проверял счетов, и его обманывали со всех сторон. Впрочем, он не задумывался и жил беззаботно благодаря приближенным, поддерживавшим в нем уверенность, что источники доходов неисчерпаемы.

Денежные дела при саксонском Дворе представляли довольно назидательную картину. В настоящее время, по словам современника, никто не довольствуется доходами со своих имений или своим содержанием. Наоборот, каждый старается только о приобретении различных преимуществ при Дворе. Оказывается, недостаточно иметь снабженную королевской надписью ассигновку. Люди, заведующие казной, выдают деньги по собственному усмотрению тому, кто пользуется их расположением. Даже в случае принесения жалобы не следует иного ответа, как: «Денег нет». Все это делается со злым умыслом и из неуважения к королю. Он же желает, чтобы каждый получал должное.

Деньги получить можно было, только имея поддержку при Дворе. Помочь мог человек, вовсе не занимавший высокое положение или пользовавшийся милостью короля. Достаточно было состоять секретарем, камергером или даже камердинером, умеющим взяться за дело. При Дворе Августа Сильного вообще камердинеры играли большую роль; их услугами пользовались для различных целей. Большей частью им поручали разные тайные дела, исполнение которых ставило впоследствии самих господ в зависимость от прислуги.

Герцогиня Орлеанская писала в то время про версальский Двор:

«Современные господа совершенно опошлились своей близостью с лакеями, которыми они пользуются для всяких подлостей, не смея им впоследствии сказать слова. Лакеи играют роль господ…»

Все это могло относиться и к саксонскому Двору.

Среди любимых камердинеров короля польского встречались и такие, которые добивались видного положения, как, например, итальянец Анджело Константини и Франц Гофман.

Константини был родом из Вероны. Он не только служил при своем господине, но и путешествовал для доставления королю французских и итальянских актрис. Август умел награждать за услуги. Ловкий слуга скоро приобрел доверие короля: он получил звание тайного советника, казначея «сумм на личные удовольствия», и наконец был возведен в дворянство.

Этот Константини, как говорят, дозволял себе разные вольности при Дворе. Так, например, он осмелился искать сближения с одной из королевских фавориток, делая ей разные двусмысленные предложения.

Но дама оказалась неглупой и донесла обо всем, кому следует. Это вывело из терпения даже Августа Сильного, вообще очень снисходительного. Дерзкого камердинера арестовали и посадили в Кенигштейн. Но за него вступилась другая метресса, и его освободили. Он поспешил убраться в Париж и наконец умер в Вероне.

Другой камердинер, Гофман, поднялся еще выше. Он сделался предком графов Гофмансэг. Его роль при дрезденском Дворе была двусмысленная: он исполнял ту же должность, как камердинер Ле Бель при французском Дворе, т. е. представлял ко Двору «разных красавиц» для удовольствия своего монарха.

Гофман нес двойную службу: он не только прислуживал отцу, но и сыну. Август Сильный ничего не скрывал от своего сына и наследника, посвящая его во все свои тайные дела и приключения. Наконец Гофман добился награды, получив звание дворянина вместе со своими четырьмя племянниками, из которых одному впоследствии был пожалован графский титул. Начав с камердинера, дойти до графа — шаг довольно значительный!

Очень важную роль в Саксонии играли придворные евреи, доставлявшие деньги на текущие расходы. Так было в Берлине, в Вене, а также и в Дрездене. Здесь этими делами занимались Мейер и Леман. Леман устроил продажу Кведлинбурга Бранденбургу, чтобы доставить необходимые деньги для коронования Августа королем польским.

Двадцать лет спустя он доставлял деньги для побочного сына короля и графини Кенигсмарк, Морица Саксонского, когда тот предъявил притязания на герцогство Курляндское.

Второй еврей, владелец банкирского дома, Ионас Мейер прибыл в Дрезден из Гамбурга и был назначен «придворным агентом короля». Он имел более приятную и многостороннюю деятельность: ему поручали заботиться о снабжении и выдаче драгоценностей, которыми Август Сильный награждал своих фавориток.

И Ионас Мейер возвышался сообразно расширению своих операций. Он был человек предприимчивый, уже тогда руководивший широкими мировыми предприятиями. Так, например, во время дороговизны припасов в 1719—20 гг. он доставил большие запасы хлеба из России, Англии и Мекленбурга и т. д. в Саксонию, продавая зерновые продукты за более дешевую цену, чем можно было достать до тех пор. В то время это была немалая заслуга, достойная полной признательности.

При этом Ионас Мейер не презирал земных радостей. Он жил на широкую ногу, давал великолепные празднества, на которые собиралось высшее общество Дрездена.

Среди людей, окружавших Августа Сильного в период его блеска, следует упомянуть о придворных забавниках и шутах, пользовавшихся королевской милостью. В первом ряду среди них стоял известный остряк Киан.

Фридрих барон фон Киан происходил из древнего рода. В знаменитой битве при Фербеллине он дрался в рядах солдат и получил первый офицерский чин. Вследствие дуэли ему пришлось покинуть Бранденбург и поступить на саксонскую службу. Здесь он дослужился до генерал-адъютанта короля.

О веселом бароне сохранилось много разных забавных анекдотов, доказывающих его наблюдательность и остроумие. Вот несколько примеров.

Август Сильный, предложив однажды барону исполнить за столом роль мундшенка, велел ему принести несколько бутылок вина. Киан, поместив бокал короля в средине стола, расставил бокалы министров и тайных советников по их рангу, в виде круга. Приказав принести маленьких стаканчиков, он их разместил вторым, внешним, кругом. Затем он принялся разливать вино: сначала в меньшие стаканы, затем в большие, так что для короля осталось всего несколько капель вина. На вопрос короля, почему он так поступил, Киан отвечал: «Это распределение поземельных доходов вашего высочества».

Неизвестно, что ответил король, но мы знаем, что, поняв намек, он от души смеялся.

Другая удачная шутка доставила Киану звание коменданта крепости Кенигштейн.

Однажды за столом он попросил короля поменяться с ним местами на две минуты. Король согласился, и Киан принялся за дело. Поставив кресло на стол и надев шляпу короля, он произнес похвальную речь самому себе, называя себя генералом Кианом и комендантом крепости Кенигштейн. Король понял намек и назначил его комендантом с производством в генерал-лейтенанты.

Здесь, в Кенигштейне, Киан умер 80 лет, за несколько дней до смерти своего монарха.

Из других лиц, служивших для забавы короля, известны барон Шмидель и фокусник Иозеф Фрелих, вечно ссорившиеся друг с другом. Камер-курьер Шмидель, в звании придворного шута, был меланхолик, Фрелих — весельчак.

Иозеф Фрелих был родом из Баварии, имел звание придворного фокусника и пользовался в свое время большой популярностью и известностью. Все потешались, глядя на него, когда он из своего дома отправлялся ко Двору верхом, в шутовском костюме с остроконечной шапкой на голове.

Король его наряжал по-своему, заказав ему 99 шутовских костюмов. При этом ему подарили серебряный камергерский ключ громадного размера, который ему было приказано всегда иметь при себе. Этот ключ мог при случае служить вместо бокала. Фокусник был действительно мастером своего дела и зарабатывал много денег своим искусством. Он владел домом в Дрездене и держал собственный экипаж. В честь его была выбита медаль с надписью: «Иозеф Фрелих, актер короля польского и курфюрста Саксонского. Всегда весел, печален — никогда». Он был действительно веселого нрава и, как говорят, умер в Варшаве от смеха.

Кроме этих шутов, были еще придворные великаны и карлики.

В 1730 г. при дрезденском Дворе были два великана. Один, Даниил Коянус, сын священника в Финляндии, был подарен Августу шведским королем. Он носил турецкое платье с чалмой на голове. По физической силе он не уступал своему повелителю и отличался необыкновенным аппетитом.

Второй великан был родом мавр. Его подарил Августу Фридрих Вильгельм I в обмен за рослого албанца. Он был одного роста с Коянусом, но отличался бо́льшей ловкостью в движениях.

При саксонском Дворе очень дорожили карликами. У короля и королевы были собственные карлики для забавы.

При Августе Сильном состоял карлик-голландец по имени Ганте, имевший свободный доступ к королю. Ганте был в 1 аршин ростом и отличался не только изящной наружностью, но живым и изобретательным умом, а также большой скрытностью. Он умел угодить всем, понимая слабую сторону каждого, и сделался всеобщим любимцем. При этом он умел постоять за себя. Он был хорошим наездником и стрелком, а также умел владеть мечом. Но он умер рано, 30 лет отроду.

Придворный карлик, Ганс Трамм, состоявший при королеве Эбергардине в Торгау, был родом из Байрейта. Королева его знала с детства и воспитала при Дворе. Его отец был тоже карлик, мать — высокого роста. Но он умер 21 года. На его могиле сделали надпись: «Дитя по природе, юноша по летам, взрослый по разуму, по способностям мастер и образец благочестия».

До глубокой старости дожил придворный карлик Матвей Фризен, умерший в Дрездене 82 лет.

Жил при Дворе также карлик мосье Пэн, занимавший должность смотрителя редкостей. Он был ростом не более 1 1/4 аршина и женился на женщине ростом вдвое выше себя. Из трех сыновей и одной дочери, родившихся от этого брака, все, по странной игре природы, были карликами, как их отец. Они все находились при Дворе.

Таким образом, король был окружен целым отрядом карликов и на одном карнавале он устроил оригинальное зрелище: 12 пар карликов обедали за отдельным столом. Это было одно из небывалых увеселений. Надо признаться, жизнерадостный король был изобретателен.

Совместный портрет семьи Курфюрста

XXVII

Смерть герцога Орлеанского. Придворный карнавал. Последняя поездка. Кончина короля Дон Жуана. Новое польское изобретение. Денег, денег, денег! Соперник короля. Борьба за наследство. Бегство Станислава. Граф Брюль. Расточительность министра-регента. Стол великого сановника. Слова Фридриха Великого.

Когда в Дрезден пришло известие о смерти герцога Орлеанского, французского регента, который умер в объятиях де Валори, Август Сильный, как рассказывали, воскликнул:

— Ах, как я бы желал умереть таким образом!

Хотя он и не мог предвидеть своей кончины, но она не постигла его так неожиданно, как он того желал…

Август был в это время здоров. Это видно из того, что он весело отпраздновал карнавал, причем, присутствовал на ужине. Приглашенные должны были явиться в фантастических костюмах или в роскошных домино, прибывая в замок в экипажах или на носилках. После ужина танцевали до шести часов утра.

С 31 июля до 18 августа 1732 г. король Август присутствовал на маневрах близ Варшавы. Затем 29 октября он выехал в Саксонию в сопровождении обер-камергера тайного советника фон Брюля.

Это было его последним путешествием.

Король долгое время страдал от повреждения левой ноги, происшедшего в 1697 г. при падении во время турнира. Этим падением он приобрел, как известно, расположение прекрасной графини Тешен, но оно было причиной его смерти. При осторожном лечении оно могло остаться без последствий, но король себя не берег, и повреждение ноги ухудшалось с каждым годом.

Уже в 1727 г. пришлось сделать ампутацию большого пальца левой ноги. Лейб-медики не решались приступить к операции и обратились к знаменитому хирургу Пети в Париже, приглашая его приехать в Дрезден. Но француз советовал письменно тотчас совершить ампутацию — из опасения не застать короля в живых, если придется предпринять путешествие. Лейб-хирург сделал операцию и, стоя на коленях, клялся королю, что ампутация была неизбежна.

С годами король сильно страдал от этого повреждения. В 1728 г., по словам графини Байрейтской, видевшей его в то время в Берлине, он не мог ни стоять, ни ходить. Ему приходилось беседовать с дамами сидя.

Несмотря на болезнь, Август не оставался в покое. 6 января, открыв карнавал в Дрездене, он отправился в Варшаву на открытие сейма, который постоянно откладывался. 16 января прибыл он в столицу. Но дорога во время зимних холодов ухудшила состояние его здоровья. К тому же он ударился больной ногой, выходя из экипажа, так сильно, что хлынула кровь. Открылся антонов огонь, и в три дня короля не стало.

Это было 1 февраля 1733 г.

Август был похоронен в Варшаве; только его сердце в серебряном сосуде было перевезено в Дрезден.

Его жена Эбергардина умерла шестью годами раньше его. Удалившись от шума Двора, королева жила в тишине в своем замке близ Виттенберга. Она не пользовалась популярностью в народе.

В осиротевшем королевстве началась вновь старая история. Польша была государством избирательным, и ей предстояло избрать нового короля. Корона не досталась сразу наследнику Августа Сильного, и за нее пришлось бороться.

Сын Августа снова встретил соперника в лице Станислава Лещинского, выступавшего уже раньше против его отца. Но и на этот раз дело не могло обойтись без распрей, борьбы и осложнений.

Изгнанный король удалился во Францию, где его дочь Мария вступила в брак с Людовиком XV в 1725 г. Таким образом, при французском Дворе он приобрел сильную поддержку для получения польской короны; на стороне же саксонского курфюрста были Австрия и Россия.

Если Август одержал верх позднее, то это произошло, главным образом, благодаря колоссальным суммам, потраченным для этой цели. Как и во времена его отца, голоса магнатов покупались ценой крупных подарков. Таким образом, вновь открылось торжище: королевство могло достаться тому, кто предложит большую сумму.

Тесть французского короля пытался защищать на месте свои интересы. Переодетый купцом, он явился в Варшаву и собрал вокруг себя своих приверженцев. Благодаря примасу, гр. Потоцкому, и его партии, он имел успех и был провозглашен королем. Но так как в это время к польской столице подступало русское войско в 20 тысяч человек, то он бежал в Данциг.

После этого саксонская партия, хотя и малочисленная, провозгласила курфюрста Августа III королем польским.

Подписав избирательный акт, он вместе со своей женой поспешно выехал из Дрездена и короновался в Кракове.

Этим началась война за польское престолонаследие, и общее настроение было не в пользу курфюрста Саксонского. В этом он был сам виноват: его поведение приводило в это время всех в недоумение.

Как поступал храбрый монарх? В то время, как русские приближались к Данцигу, курфюрст Саксонский, предоставив другим бороться за себя, поспешил в Дрезден, чтобы заняться местными делами, будто бы требовавшими его присутствия.

В то время была ярмарка в Лейпциге; но так как присутствие его высочества курфюрста было необходимо там, то он и поспешил на ярмарку, чтобы принять участие в увеселениях. Пока русские осаждали и бомбардировали Данциг, курфюрст веселился и покупал разные безделушки в подарок польским дамам. Таким образом, этот достойный зачинщик войны, безрассудно затеявший дело, теперь выпутывался из него как трус.

Станислав был осажден в Данциге и после взятия города бежал, переодетый крестьянином, в Кенигсберг, под покровительство короля прусского. Тем и кончилась его королевская роль. После Венского мира ему отдали Лотарингию, дозволив сохранить титул короля.

Август III был признан польским королем. Он в продолжение 25 лет управлял этой страной, где трудно было водворить порядок.

Вследствие этого миролюбивый монарх предпочел поселиться в своем спокойном курфюршестве, пользуясь в безопасности житейскими радостями. Он отдался вполне своей страсти к охоте, к театру и к картинам, исполняя при этом набожно церковные обряды и принимая участие во всех дворцовых увеселениях. К делам он имел такое непреодолимое отвращение, что не посвящал им даже четверти часа в день.

Когда ему докладывали о начале оперы, он немедленно бросал всякие разговоры, доклады и переговоры.

Для государственных дел он нашел подходящего человека — то был всемогущий граф Генрих Брюль.

Брюль родился в 1700 г. и начал свою карьеру в звании пажа. Август Сильный обратил на него внимание во время пребывания в Варшаве. Король получил однажды важное известие, требовавшее немедленного ответа. Его секретарь, известный пьяница, был в эту минуту не в состоянии исполнять свои обязанности, и никого не было, кто бы мог его заменить. Молодой Брюль предложил свои услуги и так удачно исполнил поручение, что с этого дня Август не выпускал его из виду. Брюль быстро повысился: его произвели в камер-юнкеры и камергеры.

Благодаря своим ловким манерам, веселому нраву и способностям, он сделался любимцем старого монарха. Гордясь тем, будто он нашел и создал такого ученика, старый король рекомендовал его своему наследнику.

Успеху Брюля способствовали разные обстоятельства.

Когда старый король умер в Польше, наследник его находился в Саксонии. Брюль сумел этим воспользоваться. Король, умирая, поручил ему польскую корону, государственные сокровища, ордена, драгоценности и секретные бумаги для доставления в Дрезден и передачи новому монарху.

Получив звание первого министра, Брюль по ходатайству курфюрста был возведен императором в достоинство имперского графа. Четверть века он был неограниченным правителем страны с титулом министра-регента, как он любил себя именовать. Он сделался человеком, незаменимым при короле, устраивая его «личные дела», между прочим, с певицей Фаустиной, и стараясь постепенно ослабить влияние королевы.

Пока он не был уверен в своем положении, он окружил дочь австрийского императора своими шпионами и доносчиками, которые ему сообщали малейшие подробности о всех ее действиях, чтоб он имел возможность принять надлежащие меры.

Доходы, которыми пользовался всемогущий министр, были баснословны. Со временем ему удалось присвоить себе до десяти различных должностей военных и гражданских, с которых он получал не менее 50 тысяч талеров дохода. К этому надо прибавить ценность недвижимого имущества: у него было восемь поместий в Польше, восемь имений и владений в Лаузице, в Саксонии и Тюрингии, несколько великолепных домов и садов в Дрездене и виноградников близ Кетченброда.

Он умел обогащаться, пользуясь своим положением министра-регента и любимца короля. Чтобы склонить Брюля на свою сторону, Мария Терезия подарила его жене несколько богатых имений в Богемии. От иностранных Дворов получал он великолепные подарки и во время Силезской войны большие суммы от Франции, постоянно выплачивавшей субсидии Саксонии. Из этих миллионов не одна тысяча перешла в карман Брюля.

К этому надо прибавить драгоценные подарки от иностранных государей. В его последнем завещании упоминается об одном большом алмазном перстне — подарок короля французского, — который он завещал своему наследнику в вечное владение. Такое же кольцо он получил от Марии Терезии.

Свои капиталы он держал не в отечестве, но в разных банках Гамбурга, Амстердама и Венеции.

Совершенно новые и своеобразные порядки завел Брюль на фарфоровом заводе. В торжественных случаях он пользовался великолепным столовым сервизом ценою в 30 тысяч талеров. Так называемый «майоратный фарфоровый сервиз» ценился впоследствии в миллион талеров. В доме Брюля все блестело золотом, даже дверные замки были позолочены.

Любимец короля содержал даже собственный театр и оркестр. В его конюшнях, по словам одного иностранного посла, насчитывалось до трехсот лошадей, и в своем дворце он имел штат из трехсот человек. В том числе было 12 камердинеров, 12 пажей и целая толпа гофмейстеров, шталмейстеров, наездников, поваров, лакеев — более ста человек прислуги в ливреях.

Если эти люди старались служить с преданностью и покорностью, им не жалели наград. Они получали лучшие места и достигали высших должностей в государстве. Саксонское дворянство охотнее отдавало своих сыновей на службу к Брюлю, чем ко Двору, как это было ранее при австрийском Дворе во времена Валленштейна.

Надо упомянуть об обедах временщика. На его кухне работали 30–40 человек: 12 поваров и двадцать помощников. Когда министр-регент обедал один, ему подавали до 30 блюд, маленькие обеды состояли из 50 блюд, большие обеды из 80 блюд. По окончании одного большого обеда высокомерный и тщеславный министр велел выбросить в Эльбу из окна все золотые и серебряные тарелки. Они, конечно, вылавливались, попадая в сеть, растянутую под водой.

Лакомства для графского стола выписывались со всего света. Паштеты и холодные закуски доставлялись из Парижа и Страсбурга, шоколад из Вены и Рима. Погреба Брюля славились по всему свету. После его смерти в них осталось вин на 50 тысяч талеров. Количество его одежды было невероятно: оно доказывает, до какой степени доходило фатовство этого человека, игравшее главную роль в его жизни. Вся его одежда выписывалась из Парижа. Его платья наполняли две громадные залы дворца; для каждого костюма у него были особые часы, особая табакерка, особая шпага и особая трость. Его костюмы были изображены в миниатюре в особом альбоме, который лакей представлял ему по утрам для выбора. Когда пруссаки вступили в Дрезден во время Семилетней войны, они нашли во дворце Брюля, кроме склада одежды, около двухсот пар обуви, до восьмисот дорогих халатов и целый склад париков (у него их было до полутора тысяч). Фридрих Великий заметил по этому поводу: «Как много париков для человека без головы».

Среди всех этих запасов, оцененных по смерти Брюля в 100 тысяч талеров, находилось 198 вышитых одежд и 120 украшенных золотом, множество шелковых, бархатных и обыкновенных платьев. При этом 30 шляп, 139 перьев, 74 шубы и 17 муфт. Белья и кружев — на 20 тысяч талеров, 102 различных часов, 843 табакерки, 75 шпаг, 55 футляров, 87 колец, 600 ружей, 67 флаконов для духов, 29 карет и двое носилок.

Судя по этому, можно отчасти определить расходы этого расточительного фаворита, на которые он тратил саксонские деньги. В этом отношении он превзошел всех предшествующих министров. Эти безумные траты не могли не привлечь внимания короля. Но покорные креатуры Брюля были находчивы: они сумели уверить короля, что все эти затраты оплачиваются благодаря бережливости его супруги графини — лучшей хозяйки в мире, обладающей необыкновенной способностью жить на широкую ногу при малых средствах. Они утверждали, что ежегодные расходы министра не превышают 20 тысяч талеров.

Брюль старался внушить королю, что он сам вовсе не дорожит роскошью, но пользуется ею для того, чтобы возвысить значение саксонско-польского Двора в глазах посланников и чужестранцев. Эти доводы льстили самолюбию слабого короля.

Несмотря, однако, на старания Брюля скрывать от короля расточительность собственную и своей семьи, слухи об этом достигли Августа. Жалкое состояние финансов перед объявлением Семилетней войны дошло до того, что офицеры саксонской армии в течение 28 месяцев не получали ни геллера содержания. Один полковник решился наконец обратиться к королю, изложив ему письменно положение его офицеров и присовокупив просьбу выплатить хотя несколько тысяч запоздавшего жалованья. Ему удалось, несмотря на шпионов Брюля, передать это прошение в руки королю. Король, уверенный в том, что содержание армии выплачивалось в срок, велел позвать Брюля. Его высокопревосходительство, ни на минуту не теряя самообладания, возразил, что намерение его врагов поколебать доверие к нему его величества не имеет основания, так как он может доказать на деле, что содержание армии выплачено сполна до текущего месяца. Он обещал представить на другой день его величеству убедительное доказательство, подтверждающее его заявление.

Затем Брюль приказал во всех полках уплатить за текущий месяц жалование и взять расписки с офицеров. На следующий день он представил его величеству клятвенное удостоверение от генерального военного кассира и расписки офицеров. Что касается полковника, подавшего жалобу, то его Брюль считал «невменяемым».

Таковы были проделки его высокопревосходительства.

XXVIII

Безукоризненный придворный. Король и премьер. Кумовство. Любовник графини. Жестокое наказание. Образ жизни фаворита. Две любовницы.

Брюль пользовался безграничной властью над королем. Этого он добился своим безотлучным пребыванием при нем, старанием льстить и угождать ему во всех прихотях.

Брюль отличался приятной наружностью: он был среднего роста, но красивого сложения, обладал изысканной утонченностью в манерах и необыкновенной привлекательностью в обращении. Получив поверхностное образование, он, однако, покровительствовал искусствам, любил поэзию и музыку, вообще имел вкус, но довольствовался ролью мецената. Придворный этикет он знал до тонкости. Его любимой поговоркой было: «Мы все актеры, дело только в том, кто лучше исполнит свою роль».

При этом Брюль умел придать своему лицу выражение необыкновенной честности и откровенности. На словах он всегда был учтив и предупредителен. Он постоянно повторял своим собеседникам: «Я к вашим услугам; я ваш преданнейший и покорнейший слуга». Его покорность и предупредительность в обращении с королем были неподражаемы.

Август III был «добрый бюргер», по словам одного нунция, очень добродушный, благоразумный, но беззаботный монарх. Он имел некоторые познания, но был беспечен, равнодушен, изнежен и ленив по характеру. Люди, удостоившиеся его доверия, могли распоряжаться его волей по желанию, но его трудно было поколебать в раз принятом решении.

На Брюля ему указал его отец, Август Сильный, и потому Август III поручил Брюлю управление страной, сам нисколько ни о чем не заботясь. Премьер проводил все время после обеда в покоях короля и оставался при нем, не говоря ни слова. Флегматичный король курил табак, расхаживая по комнате, а когда он обращался к любимцу с вопросом:

— Брюль, есть ли у меня деньги?

— Есть, ваше величество! — был неизменный ответ.

Брюль никогда не покидал короля. Он был также его постоянным спутником во время охоты. Кроме него никто не имел прямого доступа к королю. Этой привилегией пользовались только креатуры Брюля, занимавшие должности камергеров, камер-юнкеров или камердинеров.

Ни один лакей не поступал на службу короля без одобрения Брюля, считавшего маленьких людей самыми опасными из-за их постоянной близости к господам. С ними монарх мог беседовать, не стесняясь. Брюлю хорошо было известно, какой властью такие люди иногда пользовались над сильными и могущественными властителями. Пример Фридриха Великого и его камердинера Эверсмана служил тому подтверждением. Знаменитый министр, ни перед кем не склонявшийся, преклонялся перед этими ничтожными и незначительными людьми.

Самые тщательные меры были приняты, чтобы отстранить короля от общения с окружающим миром. При выездах Августа III с дороги сгонялись все экипажи, чтобы никто ему не встречался. Даже когда король отправлялся в церковь, соединенную с замком крытым ходом, зрителей и посторонних людей просили удалиться.

Таким образом король отчуждался от своего народа; он жил невидимо в заточении. Ни один из саксонских министров во время управления Брюля не имел возможности говорить с королем наедине.

Граф распределял все должности при Дворе и в государстве между своими родственниками и креатурами. Из своих трех старших братьев он первого сделал тайным советником, второго обер-шталмейстером, третьего генералом и тайным советником, и всех трех возвел в графское достоинство.

Родственникам со стороны своей сестры, Иоганны Элеоноры Фолькмар фон Берлепш, по мужу, он тоже покровительствовал: зять был назначен посланником в Мадриде; муж одной из его племянниц, граф Остен Сакен, был посланником в Петербурге; его племянник — послом в Лондоне.

Брюль пользовался двумя средствами: возвышением и устрашением. Даже в его время были люди проницательные, которые понимали его и не скрывали своего мнения о нем. Но таким смельчакам приходилось платиться; повод к аресту найти было нетрудно, и они переходили из одной крепости в другую: из Кенигштейна — в Зонненштейн.

По смерти всемогущего министра тюрьмы были переполнены людьми, восставшими против его злоупотреблений.

Многие честные люди, попадая на службу к премьеру, становились мошенниками. Всего хуже были места секретарей. Если, благодаря воспитанию, образованию и личному характеру, им не удавалось оказать сопротивление, то они поневоле превращались в низких и подкупных чиновников, некоторым приходилось даже делаться любовниками графини Брюль.

После этого неудивительно, что в Саксонии все дрожали перед именем Брюля.

Королю он умел представить все в ином свете. Он ему внушал, что в управляемой им стране всем живется легко и весело, как при его блестящем Дворе.

Брюль распределял свои ежедневные занятия сообразно своим целям; это было, так сказать, безделье, приведенное в систематический порядок. Текущими делами он занимался недолго: на это у него были секретари. Он только руководил делами и необходимыми при том интригами.

Утром премьер занимался своим туалетом и этому важному занятию посвящал не менее часа. Узнав от секретарей, какие бумаги будут посланы королю для подписи, он отправлялся к девяти часам в замок, оставаясь там до одиннадцати часов, когда король шел к обедне.

После того Брюль отдавал визит своей приятельнице, всемогущей и хитроумной графине Мощинской, дочери графини Ко́зель, и от нее отправлялся в двенадцать часов ко Двору на обед или к себе домой, причем, обыкновенно его несли на носилках.

В пять часов он снова являлся к монарху, сопровождал его в оперу или принимал с ним участие в других увеселениях.

В опере знаменитый министр встречал своих любовниц: итальянскую певицу Альбуцци и немку Вильгельмину Деннер.

В качестве президента масонской ложи он иногда устраивал заседания в своем дворце.

Все эти занятия чередовались с различными увеселениями при Дворе, путешествиями в Варшаву, в Губертусбург и на ярмарку в Лейпциг.

Но и в жизни этого человека являлись противоречия, трудно объяснимые.

При всем своем деспотизме, расточительности и позорном бездельи Брюль был благочестивым и богобоязненным человеком. Он составил даже назидательную книгу под заглавием «Настоящее благочестие христиан и рассуждение о молитве».

Рассказывают, что по вечерам иногда можно было застать министра в его домашней часовне за молитвой на коленях в глубоком смирении.

Таков был человек, в руках которого более четверти века находилась судьба королевского Дома и Саксонии.

XXIX

Король и королева. Театр-Гассе и Фаустина. Ненужный супруг. Расходы на оперу. Три свадьбы. Любитель охоты.

Мы узнаем из записок одного чужеземного посланника, что происходило при дрезденском Дворе в это время. Ему как представителю чужеземного государства были известны разные тайны благодаря его близости к правящим кругам.

«Несомненное и нескрываемое отвращение короля к государственным делам, его склонность к безделью и различным удовольствиям, к опере, маскарадам, турнирам, балам, охоте и стрельбе в цель препятствуют его стране занять то место в Европе, которое это прекрасное курфюршество могло бы занимать и занимало ранее», — пишет посланник.

«Я имел возможность чаще других послов говорить с королем и должен признаться, что он очень вежлив и хорошо воспитан; его природные способности выше средних. При этом Дворе я никого не встречал, кто бы лучше говорил о делах и судил о них, но он не любит заниматься политикой. Нетрудно заметить, что подобные разговоры ему неприятны, и тогда приходится переводить беседу на последнюю охоту, где ему удалось затравить оленя, или на последнюю оперу, или на последнюю картину, им купленную. При этом его лицо просветляется, и он продолжает беседу с удовольствием. От этих вопросов можно перейти к другим, но надо постоянно следить за выражением его лица, которое необычайно подвижно».

«Во время пребывания короля в Дрездене его редко можно видеть иначе, как за обедом, к которому он всегда является в сопровождении придворных шутов. После обеда король удаляется в свои покои, надевает халат и остается в нем до вечера. В это время никто не имеет доступа к нему, исключая графа Брюля, патера Гуарини и придворного шута. Брак его дочери, княгини Баварской, был для него большой потерей. Она часто его посещала, и случалось, что их заставали в весьма неприличных позах. Королева это знала и приходила в негодование. Она жаловалась своему духовнику, но добрый иезуит уверял, что с этим следует примириться; расположение короля к членам своей семьи следует предпочесть близости к какой-нибудь лютеранке, которая может повредить святой религии. Таким образом, хитрому казуисту удалось успокоить гнев королевы. Весь Двор ожидает с нетерпением, кто будет преемницей княгини, так как темперамент короля ему не дозволяет ограничиваться королевой».

Будучи, с одной стороны, ревностным сыном церкви, Август III, с другой стороны, был любителем оперы, театра, и они достигли при нем блестящего состояния.

Саксонская музыкальная капелла пользовалась всемирной известностью. Король все пересоздал. Труппа, игравшая при его отце, была немедленно распущена, старшим актерам была назначена известная годовая пенсия, все прочие получили по двести талеров и были отправлены на гастроли.

Заведывавший придворными увеселениями тайный советник Гаультир получил отставку, и его место занял некто Брейтенбах. Тотчас по снятии траура была составлена новая труппа, и опера была обставлена великолепно. Ее главным украшением являлись Гассе и его жена Фаустина.

Пользовавшийся широкой известностью композитор Иоганн Адольф Гассе был уроженец Гамбурга и с 1731 г. состоял обер-капельмейстером при дрезденском Дворе. Он оставался в Дрездене до смерти Августа III, последовавшей в 1764 г., затем переселился в Вену и умер в 1783 г. в Венеции. Гассе творил с неутомимым рвением как в области духовной музыки, так и оперной.

Для театра Гассе написал 45 больших опер, кроме того, целый ряд пьес для камерной музыки. Благодаря ему Саксония стала знаменитой во всем музыкальном мире.

Не меньшей известностью пользовалась жена Гассе, Фаустина Бордони. Она была одной из величайших итальянских артисток XVIII века. Про нее говорили, будто она могла выдерживать такие долгие трели, что слушателям становилось страшно за ее жизнь.

В 1726–1728 гг. красавица Фаустина пела в Англии и пользовалась там большим успехом. При Георге II она пела перед восхищенными придворными в театре Хеймаркета, где капельмейстером был Гендель, и одержала победу над соперницей, знаменитой в то время Куццони. Кроме подарков от многочисленных поклонников и поклонниц, она получала за вечер по пятнадцать фунтов стерлингов.

Еще при Августе Сильном она, 31 года, приехала из Венеции в Дрезден. Она только что вышла замуж за Гассе и вместе с мужем получала 12 тысяч талеров жалованья. Но супруга прекрасной артистки при Дворе считали совершенно лишним, так как король желал иметь Фаустину в своем исключительном распоряжении. «Поэтому Гассе снова отправили в Италию ради искусства и продержали там семь лет».

Эта женщина имела такое влияние на короля, что однажды во время представления оперы «Зенобия», когда Август разговаривал несколько громко с окружающими, она подошла к королевской ложе и пропела слова текста: «Taci, ic tel commando!» (Молчи, я тебе это приказываю), прямо обращаясь к королю.

Второй певицей была возлюбленная Брюля, Терезия Альбуцци.

Ничто не могло сравниться по роскоши обстановки с оперой, которую Август III вообще предпочитал. Приходится удивляться затратам на нее.

«Постановка оперы Гассе «Солиман», сыгранной в 1751 г., в которой впервые на сцене появились 18 живых лошадей, стоила сто тысяч талеров.

После двенадцатого представления наплыв зрителей был так велик, что придворные дамы, к досаде городских дам, нанимали солдат швейцарской гвардии, чтобы они заранее занимали места.

На сцене большого оперного театра помещалось до пятисот человек, мог проехать целый эскадрон кавалерии, и при торжественных шествиях восточных героев среди мулов, верблюдов появлялись дикие животные».

Но все виданное до сих пор было превзойдено в опере Гассе «Атилла» — одном из его лучших произведений, либретто к которому написал знаменитый Метастазио в Вене.

«Все великолепие римских императоров, проявлявшееся в триумфальных шествиях после побед над варварами, было перенесено на сцену. Более ста лошадей участвовало в шествии; тут парадировали римские сенаторы, рыцари, ликторы, преторьянская охрана, тяжелая и легкая конница и пехота; среди добычи находилась массивная золотая утварь и другие драгоценности королевской сокровищницы. Велик был восторг дрезденцев и многочисленных чужестранцев; он распространился и на оркестр: старый придворный барабанщик пробил дыру в своем инструменте».

Не менее дорого стоили балеты. Знаменитый Винкельман, живший с 1740 г. у саксонского министра графа Бюнау в его имении близ Дрездена в качестве библиотекаря, пишет в своих письмах незадолго до Семилетней войны, готовясь к итальянскому путешествию, что «один билет во время карнавала стоил 36 тысяч талеров».

В 1756 г., когда Фридрих Великий занял Дрезден, управляющий придворной оперой получал 15 тысяч талеров жалования. В государственном календаре за 1756 г. число лиц, принадлежавших к придворной опере и капелле, показано в 170 человек.

При трех празднествах: по случаю бракосочетания кронпринца с баварской принцессой Марией Антонией и двух саксонских принцесс — одной с курфюрстом Баварским, другой — с дофином, — снова была проявлена та же роскошь, как при бракосочетании Августа III с имперской принцессой Иозефой. Целых три месяца продолжались празднества и увеселения, карусели, балы, оперные представления, иллюминации, фейерверки и т. п.

Особым великолепием отличались фейерверки. Фейерверк, сожженный за три дня до отъезда дофина, стоил больше 15 тысяч талеров; и одной бумаги пошло на 1100 талеров. По свидетельству современника, эта свадьба обошлась в 200 тысяч фунтов стерлингов.

Кроме пристрастия к театру и музыке, многократное пребывание Августа III в Италии — в Венеции и Флоренции — пробудило в нем вкус к живописи. Августом III приобретены сокровища Дрезденской картинной галереи, пользующейся теперь всемирной известностью.

Еще одну страсть имел преемник Августа Сильного: он увлекался охотой. Охота велась при нем в широких размерах, и любимым его местопребыванием был лес. Он выстроил в честь покровителя благородной охоты особенный замок — Губертусбург у самой деревни Вермансдорф.

Август Сильный не был выдающимся военным героем, полководцем, несмотря на все свои старания, не стяжал себе лавров, но он умел вступиться за свои интересы и не бежал трусливо, когда начинали свистеть пули. Это он доказал не раз. Его же бесславный сын предпочитал забавляться на лейпцигской ярмарке, предоставляя другим сражаться за себя.

Но не следует забывать, что вся эпоха, в которую жил Август Сильный, отличалась невероятной распущенностью. Куда ни взглянешь, всюду одна и та же картина. При всех европейских Дворах считалось признаком хорошего тона для государя иметь, кроме законной жены, одну или несколько любовниц. И это было известно всем, так что никто не возмущался таким порядком.

Где же было иначе? Чего не творил курфюрст Макс Эммануил Баварский в знаменитом Баденбурге Нимфенбургского замка; а герцогом Эбергардом Вюртембергским двадцать лет всецело владела графиня Гревениц, доведшая страну до края гибели. Маркграф Вильгельм Баден-Дурлахский содержал у себя в Свинцовой башне Карлсруэ 150 девушек, а у первого курфюрста Ганноверского, Эрнеста Августа, была злая графиня Платен, виновница тяжелой судьбы принцессы Альденской. У его преемника Георга, первого английского короля из ганноверского Дома, опять-таки была графиня Шуленбург, которую непочтительные сыны Альбиона называли «слонихой», так же как ее приятельницу, графиню Кильмансэгте, — «жердью. И так можно бы продолжать до бесконечности…

Правда, Август Сильный превосходил их всех числом своих любовных увлечений. В этом отношении с ним, по-видимому, не может сравняться ни один из известных нам монархов.

Поистине он был Дон Жуаном на троне.