9

Медленно потянулись дни, заполненные визитами дочери и походами по кабинетам, где необходимо было сделать реоэнцефалографию, компьютерную томографию, УЗИ и множество других обследований, которых требовали от нее врачи. К этим походам Татьяна относилась безучастно, мечтая лишь об одном: поскорее вернуться в палату и снова принять горизонтальное положение. Она постоянно чувствовала усталость и сонливость. Доктор сказала, что это реакция организма на психологический шок, вызванный известием о болезни.

Татьяна оживала лишь по утрам. Она поднималась с кровати и распахивала окно. Палата наполнялась солнцем, теплым сквозняком и щебетом птиц. Ожидая Катю, Татьяна смотрела на больничный сад. Лето стояло ясное, сухое, с пронзительно чистым голубым небом. Август только приближался к середине, но уже ощущалось дыхание осени. В деревьях проглядывала желтизна, листья начинали опадать, засыпая траву и садовые дорожки. Эта камерность в природе была созвучна печали в душе Татьяны и настраивала мысли на скорбный и вместе с тем возвышенный лад. Татьяна думала о том, что все, что она видит за окном, когда-нибудь исчезнет. И что после ее смерти состарятся и исчезнут люди, которых она знала и любила. И лет через сто никто и не вспомнит, что была такая Татьяна, которая жила, училась, чего-то добивалась, чего-то ждала от жизни, неожиданно для себя полюбила и потом скоропостижно скончалась от рака мозга… Ей до слез было жаль своих прошедших дней, счастливых и солнечных, которые умрут вместе с ней…

Думала она и о помятых листах с торопливыми признаниями в любви. Они до сих пор лежат в сумочке, подвешенной к изголовью кровати. С того рокового дня Татьяна так и не перечитывала их, даже к сумочке не притрагивалась, настолько ей это было тяжело. Рана в душе, едва зарубцевавшись, снова может начать кровоточить. Нет, хватит с нее этого невыносимого груза надвигающейся смерти…

Поэтому, когда однажды утром Катя сообщила ей, что ночью из Нью-Йорка звонил Виктор и Олег сказал ему о ее болезни, Татьяна мысленно ужаснулась.

— Контракт уже заключен, но отец может выхлопотать отпуск. Он постарается прилететь, слышишь, мама? Он обязательно прилетит!

У Татьяны внезапно ослабели ноги, ее бросило в жар. Она отошла от подоконника, легла в кровать и некоторое время молчала. На ее лице отражалась мука.

— Прилетит? — прошептала она наконец пересохшими губами. — Но зачем?.. Какой в этом смысл?..

Катя всплеснула руками.

— Мама! Он любит тебя!

— Это уже не имеет значения… — Татьяна закашлялась. Вдыхаемый воздух показался ей сухим и начал царапать горло. — Что нам обоим даст эта встреча? Разве что лишние страдания… Пусть лучше он приедет на мои похороны…

Катя хотела крикнуть: «Мама!», но звук застрял в судорожно сжавшемся горле. С минуту дочь в безмолвном оцепенении смотрела на мать.

Татьяна лежала, запрокинув голову. По телу пробегали волны озноба, в голове скреблась боль.

— Нет! Нет! — в каком-то отчаянном порыве вдруг выкрикнула Катя и схватила ее за руку. Рука была теплая и влажная. — Мама, у тебя температура…

— Это один из симптомов онкологии. — Татьяна попыталась улыбнуться, но губы сложились в жалкую гримасу. — Не обращай внимания. Теперь это часто у меня будет.

— Позвать медсестру?

— А что она может сделать? Аспирину дать? Для меня это как мертвому припарка…

Катя обреченно вздохнула.

— Неужели тебе ничего не нужно?

— Пожалуй, только одно… — Татьяна посмотрела на дочь полными слез глазами. — Я хочу вернуться домой. Когда они закончат свои анализы, я попрошу, чтобы меня выписали. Ты ведь не дашь мне умереть в больнице?

Катя зажмурилась, замотала головой, и вдруг, бурно разрыдавшись, бросилась вон из палаты.

— Катя, — слабо крикнула ей вслед Татьяна, но дочь, оглушенная горем, не услышала ее.

Когда дверь за ней захлопнулась, Татьяна тоже дала волю слезам. Ей было жаль себя, жаль своей потерянной любви, но еще горше было видеть страдания дочери. Слезы не принесли облегчения и сменились беспокойной горячечной полудремой.


К ней снова приходила Катя, на этот раз с Олегом, заглядывала Нина Васильевна, медсестра колола вену, чтобы взять кровь. На другой день температура повысилась. Несмотря на это, Татьяна отправилась через все здание в какой-то кабинет, где должна была пройти обследование. Поддерживаемая Катей, она медленно поднималась по лестницам, чувствуя слабость во всем теле и головокружение, часто останавливаясь передохнуть. Лоб ее горел, дыхание с сухим свистом вырывалось из пересохшего рта. После укола Татьяна долго сидела на скамейке в коридоре, не в состоянии встать. Катя с трудом уговорила ее подняться.

Татьяна не помнила, как одолела обратный путь и очутилась в своей палате. Едва приклонив голову, она сразу провалилась в сон.

…Она идет по набережной Москвы-реки навстречу огням салюта, а вокруг ни души, все замерло, застыла свинцовая вода. Внезапно почувствовав, что сзади кто-то приближается, она побежала. Ее душит страх, она боится оглянуться, зная, что если посмотрит назад, то умрет от ужаса. Впереди чернеет громада метромоста. Добраться до него нет сил, ноги не слушаются, и она в панике чувствует, что ее настигают. Чьи-то руки обхватывают ее, она вскрикивает и обнаруживает себя в комнате с облезлыми обоями. Над ней склоняется одутловатое лицо Анатолия Евгеньевича…

Кто-то осторожно трясет Татьяну за плечо. Это медсестра. За окном — вечер, Катя уже ушла. Медсестра протягивает ей таблетку и стакан с водой. Татьяна послушно проглатывает лекарство и снова погружается в зыбкий, полный видений сон.


Новое пробуждение было неожиданным для нее самой. Никто Татьяну не будил. Она проснулась, услышав тоненький скрип открываемой двери.

За окном потемнело еще больше, в палате плавали вечерние сумерки.

Татьяна вздрогнула и задержала дыхание. Ей показалось, что это продолжение сна: в дверном проеме стоял Виктор! Он ей опять снится, снится которую ночь! О, как это мучительно!..

Несколько секунд Виктор неподвижно стоял в дверях, глядя на ее побледневшее, осунувшееся лицо с темными кругами под глазами.

— Таня! — Он вдруг опомнился, бросился к ней, упал на колени перед кроватью и нежно обнял Татьяну за плечи.

— Это ты… — выдохнула она.

Он опять явился неожиданно, как призрак. Явно этот человек имел свойство всюду ее настигать. Возникнув однажды в ресторане, он, казалось, не отлучался от нее ни на миг. Он был рядом с ней в машине, на даче, в ее квартире, в ее снах. И вот он здесь. Зачем? Что еще ему нужно от нее?

— Танечка, милая, что с тобой?

— Все-таки ты вернулся…

Его лицо было нечетким, оно будто проступало сквозь какую-то пелену — слез? сна?

— Я здесь, потому что люблю тебя. Теперь я никуда не уеду. К черту контракт! Даже не уйду отсюда. Не разлучусь с тобой ни на минуту! Ты для меня — все, вся моя жизнь, я не знаю, как буду без тебя… — Он поднес к губам ее руку и покрыл множеством поцелуев.

Татьяне вдруг до боли захотелось дотянуться до его лица и коснуться губами его губ…

— В этой сумочке твои письма, — прошептала она. — Я должна их тебе вернуть.

— Какие письма?

— Которые ты писал мне перед отлетом в Нью-Йорк.

— Я не писал тебе… Ах, да, черновики… Я их, кажется, оставил на столе…

— Я в тот день была у тебя, хотела извиниться за жестокие слова, которые сказала на даче. Мы нехорошо расстались. Я хотела просить прощения… Я звонила тебе…

Он не отнимал от лица ее руку. В его лихорадочно блестевших глазах читались тревога и любовь.

— Это мне надо извиниться перед тобой. Ты была во всем права. Я вел себя как мальчишка, который не смог совладать со своим животным порывом…

— Я приехала к тебе, но не застала дома… — почти не слыша его, шептала Татьяна. — В квартире была старушка… И еще эти письма…

— Я правда хотел написать тебе перед отъездом письмо, но так разволновался, что ни о чем не мог связно подумать, мысли разбредались… В общем, потом я понял, что все равно ничего не выйдет, и бросил это дело. Решил написать тебе из Нью-Йорка, месяца через два, когда успокоюсь.

— Твои письма… — Она взглядом показала на висевшую сбоку сумочку.

— Ты хочешь их вернуть? Там, наверное, не слишком связно написано, но все это правда, до последнего слова!

Приподнявшись на подушке, Татьяна заглянула ему в глаза, словно не узнавая.

— Целых двадцать лет мы жили врозь, ничего не зная друг о друге, — с трудом выговорила она. — Сколько времени потеряно зря…

Виктор сжал ее пальцы и низко опустил голову.

— Почему ты тогда, двадцать лет назад, не сказал сразу, что любишь меня?

Он вновь посмотрел на нее. Сквозь влажную пелену, застилавшую взор Татьяны, ей показалось, что его глаза блестят. Она напрягла зрение и поняла, что они блестят от слез.

— Я хотел, чтобы ты сама поняла, чтобы ты сама почувствовала это!..

Она покачала головой.

— Нет, тогда я не поняла… А теперь я… умираю… — И она без сил откинулась на подушку.

— Это я виноват, я! — Слезы вдруг потоком хлынули из его глаз. — Не сумел сберечь свое счастье… Наше счастье, Таня!

На несколько минут в палате установилась тишина, прерываемая лишь дыханием Татьяны и звуками сдавленных рыданий Виктора.

Татьяна лежала с закрытыми глазами. По ее щекам на подушку текли слезы, и она не в силах была их остановить.

— Наверное, тебе не надо было приезжать, — промолвила она. — От этого будет хуже нам обоим. Потому что я… я… — Она задохнулась и некоторое время боролась с собой, страшась и не желая выговорить эти два слова, но они все-таки вырвались — помимо ее воли: — Я… люблю тебя…

— Таня! — Виктор вдруг припал головой к ее груди. — Таня! И я люблю тебя!.. Все эти дни я думал о тебе каждую секунду… Только о тебе…

— Тогда почему ты улетел?

— Я думал, ты меня ненавидишь… — Он застонал и крепко обхватил руками ее плечи. — Ты была так холодна в то утро…

Татьяну кольнуло чувство вины, и из самых глубин ее души вырвался жалобный стон.

— Дирекция компании предложила мне на выбор квартиру или дом в окрестностях Нью-Йорка, — тихо заговорил он. — Я выбрал дом. Оттуда удобно добираться на машине до моей новой работы. Это двухэтажная вилла с двумя спальнями и бассейном. Я мечтал перевезти тебя туда, приготовил для тебя комнату, повесил в ней картины, а на пол постелил шкуру белого медведя. Я надеялся, что тебе понравится…

— Нет, Виктор. Мне уже никогда не побывать там. Я хочу умереть у себя и чтобы рядом была Катя… И ты… — Она вдруг громко всхлипнула, содрогнулась всем телом.

— Клянусь, я буду с тобой!

— Нет, нет, мне будет мучительней вдвойне! Лучше уезжай!

— Но ты же любишь меня! Почему ты меня снова гонишь?

Она не ответила. Ее рука нащупала ладонь Виктора и вцепилась в нее, словно это была единственная связующая нить с реальностью.

На этот раз молчание длилось дольше. Татьяна лежала с закрытыми глазами, держа его за руку. Ее дыхание было хриплым и прерывистым, грудь судорожно вздымалась.

Текли минуты, Татьяна постепенно успокаивалась. Слез уже не было, только на щеках остались следы от них и на наволочке возле головы темнели влажные пятна.

Виктор, не отрывавший взора от ее побледневшего лица, решил, что она уснула, и тихо пошевелился.

Она сразу открыла глаза.

— Побудь со мной, Виктор, — как-то по-детски беспомощно попросила Татьяна, снова сжимая его ладонь. — Ты… ты мне нужен.

Он хотел что-то ответить, но внезапно горло сжалось, и он лишь кивнул Татьяне. Потом наклонился и потерся губами о ее щеку.

Татьяна медленно обняла его за шею, еще ближе притянула к себе и нежно поцеловала в губы.

Дыхание Виктора вдруг пресеклось, губы дрогнули. С глухим стоном он сорвал с ее груди одеяло и, просунув руки ей под спину, приник к любимой. Он почти лежал на ней. Губы его жадно ловили ее рот, скользили по подбородку, шее, потом снова надолго задерживались на губах.

Так продолжалось несколько минут, и Татьяна не делала попыток освободиться из объятий Виктора. Наконец он очнулся, осознав, где они находятся и в каком она состоянии. Его объятия стали менее настойчивыми, он оторвался от Татьяны и, тяжело переведя дыхание, высвободил свои руки.

— Я буду с тобой всю ночь, — прошептал Виктор. — И весь день. И всю жизнь… Всю жизнь — возле тебя…

С тихим стоном она отвернулась к стене, чтобы он не увидел ее слез, снова выступивших на глазах.

Он поправил на ней одеяло и коснулся губами ее щеки — так нежно, что она едва почувствовала…


Татьяна проснулась среди ночи и увидела его сидящим на стуле возле кровати. На столике слабо горел ночник, и в палате царил полумрак. Окно было завешено шторой. В коридоре за дверью не раздавалось ни шороха. «Боже мой, — подумала Татьяна, — он же не спал всю ночь. Сколько прошло времени? Он так и сидел с тех пор, как я уснула? Он, наверное, так устал!» Она с нежностью посмотрела на Виктора.

Он сидел в одной рубашке, пиджак аккуратно свешивался со спинки стула, там же висел галстук. Рубашка была расстегнута, волосы слегка растрепались. Скрестив на груди руки, он дремал в неудобной позе. Лицо его разгладилось, мышцы расслабились, длинные ресницы отбрасывали на лицо тени. Он казался помолодевшим на добрый десяток лет и вдруг удивительно напомнил Татьяне прежнего Виктора, с которым она шла когда-то по вечерней набережной. Татьяна не могла отвести от него глаз.

Дверь тихонько скрипнула, и в палату бесшумно вошла медсестра. Татьяна почти инстинктивно опустила веки — ей почему-то стало неудобно, что та может застать ее за разглядыванием собственного мужа.

Виктор шевельнулся, словно уловив, что в палату кто-то вошел, и в следующую секунду открыл глаза.

— Она не просыпалась? — шепотом спросила медсестра.

— Нет, только пару раз что-то пробормотала, — подавляя зевоту, Виктор поднес ладонь ко рту. — Я и сам незаметно уснул.

— Поезжайте домой, — так же тихо сказала медсестра. — Когда она проснется, я вам позвоню. Вам не нужно так беспокоиться, я ведь всегда рядом.

— Я обещал жене не покидать ее и собираюсь сдержать свое слово. Да вы не беспокойтесь, мне не трудно.

Татьяна почувствовала раскаяние. Что за нелепая просьба быть всегда рядом с ней! Ей не следовало требовать от него таких жертв. Он, наверное, только что с дороги, примчался прямо из аэропорта, а она… Она поступила как эгоистка. Медсестра права, ему лучше бы поехать домой и как следует выспаться! Может, «проснуться» и вмешаться в их разговор?

Ее мысли прервал шепот Виктора:

— Утром приедет дочь, и тогда я, может быть, отлучусь на часок, чтобы побриться и поесть.

— Ну, как знаете.

Медсестра вышла, и Татьяна перевела дыхание. Виктор уловил этот почти неслышный вздох и наклонился к ней, встревоженно всматриваясь в ее лицо.

Татьяна больше не могла притворяться. Она открыла глаза и виновато улыбнулась…

Загрузка...