Часть II. ИНТЕГРАЦИЯ ФОКУСИРОВАНИЯ С ДРУГИМИ МЕТОДАМИ ПСИХОТЕРАПИИ

10. Унифицированный взгляд на сферу психотерапии на основе фокусирования и метода работы с переживаниями

Сегодня в практике психотерапии существует много различных подходов. Это фрейдистский и юнгианский психоанализ, гештальт-терапия, психотерапия, центрированная на клиенте, психотерапия первичного крика, бихевиоральная психотерапия, психосинтез, метод Хакоми, трансперсональные техники и другие. Все эти подходы весьма важны, так как обеспечивают функционирование ряда социальных и учебных организаций. Каждый из них связан с определенным духом, со своим типом культуры. Среди людей, практикующих данные направления психотерапии, происходят весьма плодотворные дискуссии, которых не было бы, если бы мы были просто разобщенными индивидами. Поэтому у всех нас и существует потребность в принадлежности к той или иной ориентации, а также способность оценить наши различия и то общее, что есть между нами. Однако с точки зрения знаний, необходимых нам для эффективной практики психотерапии, большое количество различных подходов нередко приводит в замешательство. Говорят, сегодня этих подходов можно насчитать уже несколько сотен, а сфера психотерапии представляет собой хаотический набор радикально отличающихся друг от друга практических методов, теорий и целей.

Реальные отличия между различными подходами

Если мы внимательнее рассмотрим различные подходы, то увидим в них много общих процедур, даже если при этом предлагаются различные термины для описания данных процедур. Последователи Фрейда и Юнга интерпретируют то, что происходит во время переноса —«трансфера»; сторонники Кохута и психотерапии, центрированной на клиенте, в одинаковой мере используют рефлексивное слушание, а многие приверженцы юнгианского подхода применяют заимствованную из гештальта процедуру «двух стульев». Возникает впечатление, что каждый подход состоит из определенной совокупности процедур. Если мы соберем их вместе, то получим довольно большой набор практических техник.


1. Первый порыв, естественно возникающий у нас, — рассортировать техники вне зависимости от содержания различных подходов. Проделав это, мы увидим, что многие процедуры с разными названиями в действительности обладают значительным сходством. Если освободить их от специфической терминологии, можно сократить количество процедур до гораздо меньшего набора специфических техник, которые может использовать психотерапевт, принадлежащий к любой из школ. Поэтому в последующих главах я буду говорить не о самих подходах, а об этом сравнительно небольшом наборе практических процедур.

2. Затем возникает потребность во втором этапе. Необходимо учесть, как именно используется каждая из процедур. Различные школы нередко применяют одни и те же процедуры, вкладывая в них свой дух. Кроме того, часто существуют и значительные индивидуальные различия между психотерапевтами одной и той же школы.

Теории и терминология психотерапии сами по себе четко не определяют, как именно должна использоваться та или иная процедура. Когда психотерапевты, принадлежащие к одной и той же школе, обсуждают случаи из практики, они обнаруживают, что сама их практическая работа довольно заметно отличается. А психотерапевты разной ориентации зачастую имеют даже большее сходство в своей работе, чем психотерапевты одной и той же школы.

То, как мы используем ту или иную процедуру, нередко включает в себя множество специфических деталей, для которых вообще не существует установившихся терминов. Так, консультируя, мы изобретаем новую терминологию для принципиально важных на практике различий, которые нам необходимо определить. Таким образом, мы можем прийти к заключению: то, что мы в действительности используем на практике, не является ни каким-либо психотерапевтическим подходом, ни конкретными процедурами. На самом деле то, что мы используем в нашей практике, оказывается чем-то гораздо более специфическим.

Трудно надеяться на успешное интегрирование различных подходов или неспецифических процедур. Заявляя это, мы тем самым пускаемся в свободное плавание по безбрежному морю специфических особенностей, никак не организованных ни в подходы, ни в отдельные процедуры. Можно ли тогда сказать, что процедуры вообще невозможно сгруппировать по значимым признакам? Отчасти это действительно так, но необходимо сделать третий шаг и попробовать разделить интересующую нас область по-иному.

3. Если мы отложим на время и сами подходы, и современные их описания, то проявятся гораздо более реальные различия между практическими процедурами. Психотерапия может состоять из совершенно разных типов переживаний. Я называю это «путями психотерапии». Конкретное событие в процессе психотерапии часто состоит из образов, ролевой игры, слов, когнитивных убеждений, воспоминаний, чувств, эмоционального катарсиса, различных форм межличностного взаимодействия, сновидений, мышечных и танцевальных движений и привычных форм поведения. В этих «путях» и проявляется подлинное различие в сути процесса психотерапии.

Однако сами психотерапевтические подходы не могут быть классифицированы по таким «путям». Работа с образами играет главную роль в юнгианской процедуре «управляемого фантазирования». Ни один другой подход не использует такой процедуры, однако в систематической десенсибилизации, аутогенной тренировке и некоторых других подходах применяются свои собственные способы работы с образами. Таким образом мы можем сгруппировать процедуры по «путям психотерапии» вне зависимости от того, что они могут принадлежать к различным подходам, основанным на различных теориях.

Разделение интересующей нас сферы, следовательно, имеет ряд значительных преимуществ. Существует большее количество процедур, чем мы способны изучить, однако это количество перестанет нас пугать, если сгруппировать их по «путям». Изучив две-три процедуры, принадлежащие к одному из путей психотерапии, мы получим возможность познакомиться с этим путем в целом и начнем его использовать.

Насколько хорошо мы используем ту или иную процедуру, в определенной степени зависит от нашего знакомства с соответствующим путем и умением его применять. Так, например, эффективность процедур, ориентированных на работу с образами, зависит от нашего знакомства с природой образов. И если использовать только одну фиксированную процедуру, связанную с образами, знакомство с этим путем может оказаться весьма поверхностным (необходимо применение хотя бы двух-трех процедур).

В настоящее время различные процедуры, принадлежащие, по сути, к одному и тому же пути, изучаются в разных школах психотерапии. Для того чтобы изучить несколько таких процедур, их необходимо прежде всего найти. Но если изучить три процедуры, принадлежащие к одному пути, можно обрести нечто большее, чем просто знание трех разных вещей, а именно — характеристику пути. Так, например, используя три разные процедуры при работе с образами, мы, вполне естественно, будем применять каждую из них с учетом того, что предлагается двумя другими. При этом мы видоизменяем каждую из процедур весьма специфическим образом, который и определяет нашу восприимчивость к характерным особенностям образов.

Мы раскрываем для себя не только сущность подхода, но и ряд конкретных процедур в каждом из путей.

Однако то, насколько хорошо нам удается работать с каким-то одним из этих путей, зависит и от других путей, поскольку они могут быть связаны между собой. Познакомившись со многими путями, мы начинаем лучше понимать, как работает каждый из них. Так мы автоматически воздействуем на то, что делаем на каждом из путей, используя знание, связанное с другими путями.

Поэтому сущность нашего третьего шага состоит в том, что мы начинаем воспринимать себя в качестве специалистов, работающих не столько с какими-то отдельными процедурами, сколько в русле определенных путей.

4. Фокусирование и методы работы с переживаниями позволяют нам использовать каждый из путей на основе работы с переживаниями и при необходимости переходить от одного к другому. Таков наш четвертый шаг.

Поэтапные изменения, которые я уже описывал ранее, возникают не столько от образов, сколько от вызываемых ими чувствуемых ощущений. Если мы считаем, что работаем с чувствуемыми ощущениями клиента, то каждый из путей приводит нас именно к ним. В сущности, каждый из путей является способом выдвинуть на первый план эти ощущения. Тогда из чувствуемых ощущений может возникать следующий шаг, принимающий форму образа, эмоций или межличностных взаимодействий.

Поскольку каждый из путей может приводить к чувствуемым ощущениям и выдвигать их на первый план, эти ощущения оказываются точкой, где соединяются все пути. А наша восприимчивость к различиям, свойственным разными путям, позволяет нам соответственно корректировать то, что мы делаем на каждом из них, уникальным образом реагируя на неповторимую сложность различных ситуаций каждого из клиентов.

Чувствуемые ощущения, возникающие внутри клиента, позволяют нам проводить работу, исходя не из определенного психотерапевтического подхода (хотя мы и продолжаем принадлежать к нему), не из фиксированных процедур (хотя можно изучить две-три такие процедуры для каждого из путей) и даже не из самих чувствуемых ощущений (хотя именно они и приводят к поэтапным изменениям и являются точкой, где объединяются различные пути), а ориентируясь на личность самого человека, сидящего перед нами.

Преимущества отказа от определенной ориентации

В настоящее время тот, кто осваивает клиническую психологию, изучает подходы, связанные с несколькими ориентациями. Каждая из них по-своему эффективна и полезна. Человек пытается выбрать один из подходов для практического использования. В сущности, это выбор профессионального сообщества, причастность к которому хотелось бы чувствовать индивиду, а вовсе не выбор способа психотерапевтической практики. И не следует ожидать, что человек станет отказываться от уже найденных им эффективных приемов только потому, что они не соответствуют избранной им ориентации. В противном случае, вместо того чтобы устанавливать контакт с клиентом и делать то, что могло бы ему помочь, человек будет пытаться «практиковать» избранный им подход.

Все подходы и процедуры начинают препятствовать эффективности психотерапии, если жестко их придерживаться. Приоритет всегда должен отдаваться самой личности клиента и установлению связи с ней.

Подобно различным процедурам, любые теории могут стать деструктивными, если мы будем считать, что человеческая личность является тем, что утверждают теории. На самом деле, личность — не «что», а «кто». Это живой человек, сидящий перед нами. Поэтому личность всегда оказывается новой — в гораздо большей мере, чем любые идеи и процедуры.

В противном случае при неправильным использовании теорий они приведут к утрате нами чувства непредсказуемости переживаний и возникающих в них изменений. Я хочу показать, как один или два шага, сделанных по направлению к той грани, где возникают телесные ощущения, могут принести нечто новое и неожиданное в переживаниях и событиях, кажущихся хорошо знакомыми.

Процедуры и теории важны, но они должны использоваться только на основе нашего контакта с реальным, конкретным человеком. Тогда они действительно приведут к тому, на что мы рассчитываем, при этом другому человеку ничего не будет навязано и контакт с ним не будет утерян. То, что мы можем выполнить в рамках любого из путей или заимствовать из какого-либо метода, должно быть использовано на основе обстоятельств взаимоотношений.

Если процесс психотерапии приостанавливается, необходимо опробовать достаточно большое количество различных процедур. Мы не в состоянии разрабатывать все их самостоятельно. Однако если какая-либо из этих процедур имеет для нас смысл, она может стать нашей собственной техникой, и мы начнем использовать ее на основе нашей восприимчивости, при необходимости творческим образом видоизменяя данную процедуру.

Чтобы иметь возможность сделать это, нам необходимо упорядочить наше понимание сферы психотерапии в терминах ее путей. Это поможет изучить несколько процедур того или иного пути. Например, какая-то одна процедура из направления, ориентированного на межличностное взаимодействие, показывает, что клиенту иногда следует позволять взаимодействовать с нами так, как будто мы являемся персонажем из его прошлого. Другая процедура поможет понять, что порой мы можем выйти за пределы прошлого опыта, реагируя новым, положительным образом на поведение клиента в настоящее время, в течение психотерапевтической сессии. Какая-либо другая процедура основывается на конфронтации с клиентом, третья — на его принятии. В рамках некоторых процедур мы реагируем, оставаясь нейтральными. Однажды испробовав эти процедуры взаимодействия, мы уже не будем чрезмерно цепляться за те приемы, к которым привыкли. И даже применяя один из этих приемов в течение большей части времени, мы не будем использовать его рутинным, жестко фиксированным образом. Мы уже знакомы с путем ориентации на межличностное взаимодействие в целом, и наша реакция на поведение клиента автоматически принимает во внимание возможные варианты развития психотерапевтического процесса.

Каждый психотерапевт открывает для себя, что его коллеги, обучавшиеся в русле иных методов, оказываются поразительно нечувствительными к определенным вещам. Психотерапевт, практикующий определенный метод, становится восприимчивым к специфическому типу наблюдаемых явлений. Представьте себе психотерапевта, имеющего опыт работы с двумя методами, но сейчас практикующего только один из них. Ортодоксальный последователь одного метода просто не замечает ничего другого. Однако наблюдатель, практикующий другой метод, изученный, но не используемый, отметит, что этот психотерапевт не столь уж плох, как можно было бы ожидать. Он не станет грубо отвергать чувства и наблюдения, связанные со вторым методом.

Каждый момент процесса психотерапии включает в себя множество специфических нюансов, и способы, с помощью которых психотерапевт применяет данную процедуру, могут довольно сильно различаться. Выполнение этой процедуры на практике естественным образом изменится, чтобы не вступать в противоречие с наблюдениями, приобретенными с помощью других процедур. Вместо того чтобы пытаться соединить противоречащие друг другу процедуры, мы станем соединять специфические формы восприимчивости. А они не бывают противоречивыми! И если у нас есть подобный опыт восприимчивости, мы сможем вести себя естественно, исходя из данного опыта.

Один из способов изучить две или три процедуры, принадлежащие к одному пути, состоит в том, чтобы принять роль клиента и испытать эти процедуры на себе. Мы довольно легко можем получить такой опыт за несколько часов работы с коллегами, принадлежащими к другой ориентации. А познакомившись с двумя-тремя иными методами, мы сможем остановиться на одном из них. Мы приобретаем способность гибко вводить необходимые нам новшества в рамках данного пути.

Приведу пример. Некая женщина, довольно яркая личность, так выразила свою неудовлетворенность деятельностью негибкого адвоката: «Если кто-либо в моей области не хочет работать со мной в рамках строгих книжных правил, я могу найти десяток других способов решить его проблему».

Предположим, мы изучаем метод систематической десенсибилизации — сложную последовательность инструкций, с помощью которых вызывается образ той или иной ситуации. Кроме того, изучаем юнгианскую технику управляемого фантазирования, согласно которой необходимо позволить образу возникнуть естественным путем, чтобы потом клиент мог активно на него отреагировать так, как будто этот образ является реальным. Дополнительно мы овладеваем техникой работы с воображением, разработанной супругами Саймонтон. Когда мы поняли сущность некоей функции, являющейся частью каждой из этих процедур, то убедились, что они распадаются на совокупность небольших компонентов. Это позволяет нам познакомиться с путем, ориентированным на работу с образом, и по мере необходимости вносить в него естественные и неизбежные новшества.

Так мы придумываем новые небольшие элементы процедур, соответствующие каждой уникальной ситуации. После этого механическое использование во всех случаях одной и той же процедуры начинает восприниматься как нечто искусственное.

Существует целый ряд причин, по которым целесообразно уметь работать со всеми путями. Однако в настоящее время большинство психотерапевтов способны применять лишь некоторые из них. Так, некоторые используют только беседу, а другие отвергают ее и настаивают на необходимости работы с образами или же, например, ролевой игры. Третьи работают преимущественно с межличностным взаимодействием во время самой психотерапии; четвертые проводят большую часть времени в исследовании сновидений и того, как новые сновидения «комментируют» работу, проводившуюся во время предыдущей сессии. Такая психотерапия проходит в форме «бесед со сновидениями». Некоторые терапевты, специализирующиеся в различных формах массажа, работают с мышцами пациента, игнорируя смысл, скрытый в телесном опыте. А иные проводят все время сессии, планируя шаг за шагом то, что клиент должен делать на протяжении недели (такой подход принят, например, в «оперантной бихевиоральной психотерапии»), для того чтобы переструктурировать привычные формы поведения клиента. Они вообще не обращают внимания на межличностное взаимодействие во время сессии как источник достижения успеха психотерапии. Есть психотерапевты, использующие когнитивную сферу в гораздо большей мере, чем чувства; другие же принимают во внимание только чувства, считая когнитивные процессы «просто интеллектуализацией».

Одна из причин, заставляющая нас выбирать тот или иной метод, состоит в том, что различные пути кажутся на первый взгляд несовместимыми. Действительно, как соединить когнитивную психотерапию и работу с чувствами или мышцами? Ведь данные подходы ориентированы на работу с разными частями человека.

Однако необходимо напомнить: практически все пути уже соединены в каждом из нас. Каждый из нас думает и чувствует; видит сны и получает воспитание в семье, где имеются соответствующие семейные отношения; у любого из нас есть не только образы и воспоминания, но и мышцы; каждый имеет привычные формы поведения и взаимодействует с другими людьми. Поэтому мы и говорим, что в человеке все эти функции уже соединены вместе. Их использование в форме психотерапевтических путей не только может, но и должно быть сведено вместе.

Связь между различными путями

Всевозможные теории различной ориентации ничего не говорят нам о том, как можно соединить вместе различные пути психотерапии. И только чувствуемые ощущения оказываются принципиально важным связующим звеном.

Мы часто думаем об индивидуальном опыте так, как будто он состоит только из чувств, взаимодействий, представлений, воспоминаний, действий, образов и т. п. Однако можно ли действительно разделить опыт на такие четко очерченные небольшие фрагменты?

Эти фрагменты опыта кажутся нам отдельными друг от друга. Действия представляются как некие движения во внешнем пространстве, в то время как чувства воспринимаются как возникающие внутри индивида. Мы считаем, что межличностные события происходят вовне, в отношениях с другими людьми. Воспоминания содержат в себе события из прошлого. Мы определяем сущность всех этих компонентов по отдельности. Однако являются ли все они такими же изолированными в непосредственном опыте?

Непосредственно испытываемые чувствуемые ощущения оказываются сложно сплетенной сетью переживаний, которую нельзя разделить на компоненты. В зоне, расположенной на грани сознательного и бессознательного, индивид может ощущать в себе процесс переживаний, которому всегда присуща скрытая сложность: он включает в себя весь диапазон образов, чувств, действий и прочих явлений, которые еще не произошли, хотя, в принципе, могли бы произойти.

Начиная с любой из форм переживаний, индивид может обнаружить в себе чувствуемое ощущение, испытываемое во время этого переживания. Индивид может найти чувствуемое ощущение того, что он только что сказал, почувствовал или сделал; ощущение того, как он отреагировал на другого человека; ощущение, связанное со сновидением, с образом или воспоминанием или проявляющееся как давление в той или иной части тела. То есть все компоненты нашего опыта не являются лишь той четко определенной и изолированной формой опыта, которой они кажутся.

Необходимо сделать некоторое фундаментальное изменение в самой природе нашего понимания: всякая ситуация и любой человеческий опыт состоят не только из отдельных, четко определенных компонентов. Но обычно мы обращаем внимание именно на отдельные компоненты, хотя в действительности имеет место сложно сплетенная сеть переживаний, гораздо большая, чем каждый ее компонент. (Эта сеть не имеет определенной формы, или, точнее, она является чем-то большим, чем отдельная форма, поскольку включает в себя многие формы, отражающие прошлый опыт. Она оказывается более сложным образованием, чем любая отдельная форма.) Каждый из психотерапевтических путей может возникать из некоего основного процесса переживания, к нему же и приводя. Данный процесс не является ни одним из путей, но в то же время он включает их в себя.

Должен еще раз подчеркнуть: о чувствуемых ощущениях нельзя сказать, что они уже были в нас до момента своего возникновения, скрыто присутствуя где-то под порогом осознавания. Действительно, основной процесс переживания идет всегда, но чувствуемое ощущение формируется и возникает только в том случае, если индивид обращает на него внимание и некоторое время ожидает. Оно возникает из чего-то (являясь ощущением чего-то), что было прежде, но индивид может почувствовать его возникновение и отметить, что этого чувства раньше не было. Его появление отражается в изменениях на уровне тела.

Действительно, возникновение чувствуемого ощущения — физическое изменение, с которым связаны иные, дальнейшие изменения, впоследствии формирующие переживания. Слова и образы, возникающие при этом, нередко имеют уникальный и творческий характер и оказываются сложнее нашего обычного опыта.

Новые слова, образы или эмоции не были частью чувствуемого ощущения. Они возникают из него и они же его изменяют. Поэтому мы говорим, что телесное ощущение развивается с их помощью.

Само чувствуемое ощущение оказывается поразительно сложным по сравнению с описывающими его словами. Одни слова помогают удержать это смутное ощущение, в то время как другие слова, имеющие такое же значение в словаре, препятствуют этому. Причина заключается в разных оттенках значений слов, которые мы чувствуем.

При отсутствии чувствуемых ощущений клиент может прямо переходить от образа сновидения к мыслям, потом к эмоциям, а уже после этого — к действиям. Образы, мысли, эмоции и действия обычно отражают одно и то же состояние и обеспечивают путь к обретению нового опыта. Эмоции сами по себе не приводят к возникновению изменений, как не приводят они и к образам, способствующим возникновению иных эмоций. Эмоции, поступки, образы, мысли и взаимодействия могут приводить к каждому из этих компонентов, но сам по себе переход между ними еще не приводит к изменениям.

Обычно реальные изменения не возникают на основе четко определенных форм опыта. Поэтому мы и не пытаемся комбинировать различные компоненты, даже если бы это и было возможно, поскольку при этом будет упущен сам процесс изменения переживаний.

Если мы не можем интегрировать фиксированные психотерапевтические процедуры при использовании их в неизменном виде, значит, не можем интегрировать и различные типы переживаний, связанных с различными путями. Возникает вопрос: как же удается этим типам переживаний соединяться и сосуществовать в каждом отдельном человеке?

Чтобы соединить различные пути, мы обращаем внимание на то место, где они сходятся, — на скрыто присутствующий в каждом из нас процесс переживаний; он будет всегда чем-то большим и не разделенным на части.

Каждый из путей может быть использован в работе с той взаимопереплетенной сетью переживаний, частями которой являются эти пути. Используемые подобным образом, они всегда оказываются чем-то заведомо большим, чем сформированные виды переживания. Каждое из них будет восприниматься как ведущее к той грани, где возникают неотчетливые чувствуемые ощущения. С другой стороны, новое и более масштабное чувствуемое ощущение может приводить к возникновению нового опыта на каждом из путей.

Мы будем исследовать различные психотерапевтические процедуры с точки зрения процессов, происходящих в переживаниях клиента во время каждого этапа процедуры. Например, вместо того чтобы работать только с поступками, как это предлагается сторонниками бихевиоральной психотерапии, мы можем проводить работу с источником этих поступков, находящимся в переживаниях клиента, и с их влиянием на поведение индивида. Мы начинаем понимать, какие изменения в переживаниях вызываются теми или иными поступками, приобретая возможность достичь поведенческой цели более эффективным образом, поскольку теперь нам известна роль поступков и действий индивида в масштабе всего психотерапевтического процесса.

С помощью той связи, которую нам дают чувствуемые ощущения, любой вид психотерапии становится методом работы с переживаниями. И мы можем выразить словами то, что связано с данной проблемой, но в то же время находится за пределами оформившихся переживаний.

Рассмотрим два возможных способа применения метода работы с переживаниями. Вначале я проанализирую, каким образом специализированные формы психотерапии могут использовать чувствуемые ощущения, превращаясь в методы работы с переживаниями (в рамках того или иного пути психотерапии). Затем покажу, как основанная на фокусировании психотерапия может работать, следуя одновременно по разным путям.


Выбор варианта психотерапии

Придерживаться одного из путей

К сожалению, нет человека, который являлся бы специалистом по всем путям. К тому же, разные пути выдвигают свои требования к личности психотерапевта и включают в себя различные психотерапевтические подходы. Каждая специализация возникает из накопления ценных знаний. В состоянии ли один психотерапевт изучить искусство межличностных взаимодействий, эмпатии и фокусирования; усвоить обширный материал, накопленный Юнгом в попытках установить корреляции между мифами и сновидениями; а в дополнение к этому — приобрести тот опыт телесной работы, который терапевт может получить лишь за годы практики массажа и работы с мышцами? Конечно же, нет. Поэтому нам и приходится иногда направлять клиента на несколько сессий к специализированному психотерапевту.

Однако такие специализированные методы также могут стать методами работы с переживаниями, оставаясь в пределах своих путей. Например, при работе с образами клиент нередко переходит от образа к телесному ощущению, а от него — к новому образу. Психотерапевт при этом работает не только с образами, но и с переживаниями, являющимися как истоком образов, так и их следствием. Представим другой случай, когда при работе с телом клиенту предлагают испытать чувствуемые ощущения. Это приводит к изменению состояния мышц. Дальнейшая работа с мышцами изменит чувствуемые ощущения. Теперь специалист работает не только с мышцами, но и с переживаниями, являющимися как источником, так и следствием тех или иных форм напряженности мышц.

Вместо того чтобы работать только с образами, метод работы с переживаниями предполагает анализ всего процесса переживания, происходящего при переходе от одного образа к другому. Нечто подобное наблюдается во всех направлениях психотерапии. Каждый метод зависит от более широкого контекста, чем тот конкретный опыт, с которым приходится работать. Однако сущность вклада, вносимого контекстом, выразить словами довольно трудно. Многие процедуры нередко пренебрегают этим более широким контекстом и не принимают его во внимание. Если намеренно обращать внимание на грань, где возникают телесные ощущения, а также на их систематическое использование, любой метод может стать гораздо более эффективным, оставаясь в пределах своего собственного направления.

Использование многообразия путей в психотерапии, основанной на работе с переживаниями

Теперь давайте обсудим, как можно проводить работу с различными путями. У нас есть все основания использовать их полный диапазон. Допускаю возражение, что индивид как единое целое может изменяться, даже если использовать только один путь. Для чего же тогда все остальные? Не могут ли необходимые нам изменения возникать при использовании чувствуемых ощущений, независимо от того, с каким из путей связано возникновение данных ощущений? Нет, не могут.

А теория (Gendlin, 1966a) утверждает, что различные пути психотерапии по-разному способствуют развитию переживаний. Образ способствует проявлению новых возможностей, не выраженных в действиях. Существуют различные способы проживания жизни, следование им дает возможность для проявления различных изменений.

Пути психотерапии оказывают влияние друг на друга. Возникновение чувствуемых ощущений на основе эмоций прокладывает путь для дальнейших изменений не только в эмоциях, но и в сновидениях. Однако изменения в сновидениях могут быть различными. Подобным же образом, работа со сновидениями меняет поведение, однако это не обеспечивает тех изменений, к которым могла бы привести непосредственная работа с поведением. Так, каждое из направлений привносит нечто свое, незаменимое.

Может ли один психотерапевт использовать в работе все пути? Да, может, но без глубокой специализации. Но без этого мы утрачиваем некоторые существенные преимущества, однако преимущество может состоять в совместном использовании всех путей. Это позволяет нам открыть для себя то, что является существенным в каждом из путей, — тем, что не способны дать другие пути. Так мы научимся узнавать, когда может понадобиться специфическая сила, связанная с данным путем. При этом мы изменяем свой стиль работы в рамках данного пути, включая в него то, что узнали из других. Даже если нам не придется специально работать с межличностным взаимодействием, мы будем работать с образами клиента так, что это не станет препятствовать психотерапевтическим возможностям взаимодействия. Работая с взаимодействием, мы отмечаем возникновение образов, которые могли бы нам помочь. Таким образом, все знакомые нам пути психотерапии оказывают влияние на нашу работу на каждом из них, в то же время делая эту работу более эффективной.

Как совместить все пути в рамках одной психотерапевтической сессии

В отсутствии специализации заключается еще одно очень важное преимущество. Когда мы позволяем каждому из путей психотерапии влиять на другие, изменяя их, эти направления больше уже не ассоциируются у нас с различными обстоятельствами. Теперь все эти пути можно совместить в рамках контекста одного психотерапевтического сеанса.

Так можно работать с телом, не становясь при этом психотерапевтом телесной ориентации, привязанным к массажному столу. Мы сможем использовать ролевую игру, не предлагая клиентам устраивать драматическое представление, как это принято в гештальт-терапии, и не применяя специфический личный стиль работы Фрица Перлза. Можно научиться использовать некоторые приемы работы оперантной бихевиоральной психотерапии, не посвящая ей всю сессию и не становясь последователями Скиннера.

Принятие решения не посвящать всю сессию какой-то одной процедуре включает в себя изменение представления о нашей профессии. Психотерапия часто мыслится в терминах конкретной процедуры, используемой психотерапевтом. Поэтому клиенты, приходящие к последователю гештальта, ожидают работы в духе гештальт-терапии.

С другой стороны, если мы думаем о психотерапии как о процессе, происходящем с клиентом, а не о типе процедуры, то оказывается, что психотерапия — это помощь клиенту. Мы не знаем заранее, да и не можем знать, что происходит в разных случаях с разными клиентами. Психотерапевт и клиент могут свободно видоизменить то, что делают, переходя от использования одного пути к другому.

Процедуры, связанные с различными путями, не являются отделенными друг от друга, как было бы в том случае, если бы мы пытались применять их одну после другой. Если мы уловили сущность каждого из путей, они начинают влиять друг на друга, так что при работе с одним из них вполне естественным оказывается включение других.

Переход от одного пути к другим возникает естественно, благодаря тому, что мы не пытаемся работать, например, с действиями как таковыми, а используем лишь те из них, что способствуют проявлению и развитию чувствуемых ощущений. Это тот тип поступков, на которые мы естественным образом обращаем внимание, поскольку мы уже знакомы с чувствуемыми ощущениями, возникавшими при использовании других путей. И то, что мы знаем о принципах подхода Скиннера, помогает нам использовать некоторые из них, если они способны привнести что-то действительно существенное. Так обстоит дело и с образами: мы работаем лишь с тем, как тот или иной образ вызывает новое чувствуемое ощущение или способствует развитию таких ощущений.

Существует процедура работы с образами, которая включает заранее подготовленные последовательные инструкции, охватывающие все время психотерапевтической сессии. Конечно, в течение сессии определенные межличностные отношения вполне могут иметь место, но работа проводится преимущественно с образами. Возникает впечатление, что психотерапевт должен сделать выбор: проводить работу либо с глубинными образами, либо с межличностными отношениями. Естественно, если весь час сессии посвящен работе с образами, кое-что что окажется за его пределами. Однако мы сможем приобрести гораздо больше, чем утратить, если нам удастся найти способ использовать силу образов, не жертвуя для этого всем временем сессии. В следующем фрагменте стенограммы психотерапевт задает клиенту вопросы, ориентированные на работу с образами. Психотерапевт ничем не рискует: эти вопросы никак не умаляют права клиента на принадлежащее ему время психотерапевтической сессии. Наоборот, они вызывают мощный поток образов, проявляющихся одновременно с взаимодействием психотерапевта и клиента; при этом клиент исследует свои чувствуемые ощущения.


К: Эта (детская) часть меня очень болезненна.

П: Вы можете почувствовать болезненность в этой детской части?

К: Да. (Молчание.)

П: Вы можете ее увидеть?

К: Да.

П: Что она делает?

К: Я вижу ее (тихо плачет). Она внезапно появляется передо мной — в позе эмбриона, с руками, поднятыми над головой.

П: Можем ли мы с вами просто спокойно посидеть вместе с ней? Не будем ничего говорить, не будем пытаться подталкивать события. Просто будем здесь… Мы с вами составим ей спокойную компанию. Так она получит запас времени… (Молчание.)


В главе 14, посвященной работе с образами, я подробно опишу, как продолжать работу в подобной ситуации.

Психотерапевт, знакомый с этим путем работы с образами, добавляет образ к обычной практике работы с переживаниями, когда клиенту предлагается оставаться со своими чувствами и создавать вокруг них безопасную среду. С другой стороны, знание психотерапевтом пути работы на основе взаимодействия приводит к созданию новой процедуры работы с образами.

Отметьте, что вопрос «Вы можете ее увидеть?» не оказывает насильственного воздействия на дух общения, центрированного на клиентке. Ничего не форсируя, не пытаясь чем-либо управлять, не стараясь контролировать события на протяжении сессии, психотерапевт признает возможность существования образа.

Различие в теориях

Возникает впечатление, что существуют некие базовые конфликты — например, между фрейдистской и юнгианской интерпретациями. Одна и та же теория нередко вызывает к жизни противоречивые гипотезы по поводу любой ситуации. В действительности все «интерпретации» — всего лишь гипотезы. Современные теории носят настолько широкий и общий характер, что редко предлагают нам только одну правдоподобную гипотезу для объяснения сложной ситуации. Однако существует своего рода пробный камень. Возникновение нового шага из чувствуемого ощущения позволяет выбрать одну из различных гипотез в любом их сочетании. Поэтому любые теории могут быть использованы для создания гипотез. Но только в том случае, если одна из них позволяет проявить чувствуемое ощущение и развить его, она становится чем-то большим, чем просто гипотеза. Когда после возникновения телесного ощущения из него проливается целый поток подробностей, не должно оставаться никаких сомнений. То, что возникает, изменяет и дополняет первоначальную гипотезу. Но результат не может быть выведен непосредственно из гипотезы, она лишь помогает его возникновению.

Я преподаю учебный курс «Разработка теории», студенты обучаются использованию многочисленных существующих теорий и созданию новых понятий на основе чувствуемых ощущений. Как правило, студенты уже имеют достаточно глубокую подготовку во многих различных областях и работают над определенной темой в избранной ими сфере. Обычно я предлагаю им начать с чего-либо, уже им известного, с чем они хотели бы работать, но пока еще не могут выразить словами, — с чувствуемыми ощущениями. На этом пути встречается некий краеугольный камень, с помощью которого они могут оценить формируемые теории. Обычно я говорю в подобных случаях: «Если что-либо не будет резонировать с чувствуемым ощущением, сразу же отбросьте это еще до того, как ощущение покинет вас, поблекнет и станет неразличимым».

При этом оказывается, что сначала новая идея не может быть выражена, поскольку пригодные для этого слова обычно означают что-то иное. Чувствуемое ощущение является в этом отношении более точным. Затем появляется возможность выразить его, хотя и довольно грубо, при помощи слов. Так постепенно формируются новые концепции. Их подробно разработанная структура возникает на основе вербализаций, способствующих дальнейшему развитию чувствуемых ощущений.

Большинство студентов в моей группе не специализируются в сфере психологии. Психотерапия вообще упоминается крайне редко. Поэтому для меня было приятной неожиданностью, когда в конце учебного года одна из студенток сказала: «Спасибо, теперь я могу быть психотерапевтом». Я даже не сразу понял, что она имела в виду. Избранная ею тема вообще не была связана с психологией. Студентка пояснила, что скоро должна получить диплом клинического психолога, но думала, что практически не будет заниматься этим, так как не могла найти подходящий для себя метод. Она сказала, что сама мысль о попытках изменить природу людей, используя для этого произвольно выбранные способы, вызывала у нее нервную дрожь.

Мой учебный курс разрешил проблему и показал, что люди могут проверять любое свое действие по тому, способствует ли оно дальнейшему развитию чувствуемого ощущения. На данном пути мы можем без опаски использовать любые методы и теории, а проблема выбора между ними вообще снимается.

В следующих главах я покажу, как каждый специализированный метод можно превратить в способ работы с переживаниями, если связать его с фокусированием. Затем я опишу некоторые новые процедуры, позволяющие нам в обычных рамках психотерапии использовать силу, заложенную в каждом из ее путей. Мы работаем с использованием всех этих путей, и то, что мы делаем на каждом из них, изменяется благодаря осознанию наличия других путей. Поэтому содержание каждой из глав этой книги как бы развивается в следующей.

11. Работа с телом: высвобождение новой энергии

Мы уже видели, что фокусирование связано с телом. Работа с телом также представляет собой отдельный путь психотерапии. Предложенная мной процедура представляется весьма незначительной, но она является очень важной и необходимой, чтобы лучше понимать другие пути и использовать их. Поэтому я и описываю ее раньше всех остальных.

Позвольте мне использовать слово «тело» в том смысле, как оно ощущается нами изнутри. Конечно, это то же самое тело, которое может видеть внешний наблюдатель. Но в то же время оно является чем-то большим, чем ощущения и наблюдения. Тело ощущает всю сложность каждой ситуации и выполняет большую часть того, что мы делаем ежедневно. При этом у нас нет необходимости думать о каждом движении. То, что мы думаем, разумеется, тоже важно, однако вы можете одновременно думать лишь о нескольких вещах. В то же время наше тело в полной мере ощущает всю ситуацию и постоянно реагирует на нее соответствующими действиями. Каждую ситуацию тело человека проживает непосредственно.

Доктор Кулка, известный гинеколог с пятидесятилетним опытом работы, однажды заметил: «Я могу узнать очень много о личности клиентки по ее вагине. На основании периодических исследований я могу рассказать вам, как проходит ее психотерапия. Я уже неоднократно проверял свои впечатления, беседуя с психотерапевтами». Есть специалисты, которые могут рассказать все о личности своих клиентов по мышцам стопы. Видимо, можно узнать, что происходило с человеком, по любой из частей его тела, если, конечно, этим занимается специалист.

В жизненном процессе участвует все тело человека, а не только его нервная система. Это подтверждается недавним открытием химических веществ, с помощью которых быстро осуществляется связь между всеми частями тела. Психотерапевты, работающие с мышцами, обнаружили, что переживания прошлого, эмоции и образы возникают в результате снятия напряжения мышц.

Я часто помогаю клиентам работать с физическими симптомами изнутри, одновременно с врачом-терапевтом или каким-либо другим специалистом, обычно воздействующими на тело как бы снаружи. Подобно доктору Кулке, я также обнаружил поразительные взаимосвязи. В одном из случаев новая, застенчивая «часть» личности нуждалась в том, чтобы быть скрытой, с ней нельзя было работать непосредственно, и это вызывало у клиентки боли. Несколько дней спустя она была отправлена на медицинское обследование. По время ультразвуковой диагностики клиентка почувствовала, что эта «часть» снова пытается оставаться скрытой и избежать исследования с помощью медицинской аппаратуры. Позднее врач, проводивший обследование, сказал, что у него действительно возникли реальные трудности во время диагностики.

Некоторым из моих клиентов помогли несколько сессий у врачей-специалистов, проводившихся параллельно с моими психотерапевтическими сессиями. Поэтому иногда я и сам предлагаю клиентам провести такую работу и часто нахожу взаимосвязь, о которой уже говорил.

Существует очень много специалистов по работе с телом, значительно отличающихся друг от друга. Кто-то работает с мышцами пациента, кто-то — с иными системами человеческого тела. Фокусирование может быть добавлено ко многим из таких форм телесной работы. Например, техника Хакоми (Johanson & Taylor, 1988) представляет собой форму работы с телом, когда регулярно используется фокусирование, которому клиент специально обучается. Другим примером может служить техника GFK, разработанная в Швейцарии Эрнстом Юхли (Erhst Juchli, 1995). Она является более интерактивной, ориентированной на межличностное взаимодействие формой телесной работы и целительства, когда энергия перетекает от одного человека к другому.

Одна моя знакомая, массажист, обучала своих клиентов фокусированию и предлагала им выполнять его в ходе сеанса массажа, выделяя для этого специальное время. Когда позже она возобновляла работу с мышцами клиента, то отмечала, что в результате фокусирования мышечное напряжение существенно ослабевает.

Нам нет необходимости задаваться вопросом, имеем мы дело с физическими или же с психологическими симптомами — всякий человеческий опыт включает в себя как первый, так и второй аспекты. Однако, в отличие от чувствуемых ощущений, «обычные» телесные ощущения не столь сложны. Как правило, в них отсутствует то, что я называю «скрытым смыслом жизненной ситуации», хотя и они могут приводить к возникновению чувствуемого ощущения, действительно отражающего определенную жизненную ситуацию. Благодаря этому мы можем почувствовать, как события, происходящие в нашей жизни, порождают соответствующие им телесные ощущения.

Легче всего обнаружить чувствуемые ощущения, если сосредоточиться примерно на середине тела, для чего следует переместить физическое напряжение к центру тела. Сделать это можно двумя способами и в следующем примере я пытаюсь применить их. Прежде всего я спрашиваю клиента, какие ощущения возникают в середине его тела в связи с беспокоящими его болями, испытываемыми в той области, где они обычно возникают. Когда эта попытка оказывается неудачной и в центре тела не возникает никаких ощущений, я пытаюсь использовать другой способ: «Попробуйте сделать так, чтобы боль переместилась в центр тела»[5].


К: Я чувствую боль здесь (прикасается ко лбу прямо над точкой, находящейся между глазами). Эта боль просто есть, и я ничего не могу извлечь из нее.


Послушав клиента в течение некоторого времени, я спросил:


П: Как вы чувствуете себя? В желудке и груди?

К: Хорошо.

П: Давайте хотя бы на мгновение переместим внимание на желудок и грудь, а затем посмотрим, что вы там испытываете.

К: Я чувствую себя хорошо… некоторое ощущение расслабленности…

П: Хорошо, удерживайте там свое внимание и посмотрите, есть ли там какое-то чувство, связанное с болью в области лба.

К (судя по виду, он находится в замешательстве): Не знаю, что вы имеете в виду.

П: Продолжайте сосредоточиваться на ощущениях в желудке и груди, а затем посмотрите: может быть, боль станет опускаться из головы в область желудка.

К (Все так же находится в замешательстве. Хотя перед этим он мог нормально говорить): О… да, это чувство страха…

П: Сосредоточьтесь на нем. А сейчас попробуйте почувствовать всю целостность ощущения, возникающего у вас вместе со страхом.


То, что телесные ощущения могут изменяться и перемещаться, кажется странным и необычным. Однако это их свойство хорошо известно. Например, если вы испытываете беспокойство в области желудка, то можете начать постукивать ногой. При этом дискомфорт в желудке уменьшается, поскольку он перемещается к ногам. Несложно проверить, является ли это переместившееся чувство тревоги тем же самым. Если вы прекратите постукивать ногой, в области желудка снова появится чувство дискомфорта. Оно опять переместилось!

Другая проблема состоит в следующем: чтобы обнаружить чувствуемое ощущение, соответствующее физическому ощущению, необходимо обратить внимание на то место в теле, где непосредственно перед этим вы испытывали физическое ощущение. Приведем следующий пример:


К: Я чувствую, что у меня начинается очередной приступ головной боли.

П: Давайте попробуем выяснить его причину.

К: Не знаю.

П: Что вы чувствуете сейчас в середине своего тела?

К: Тошноту, такую же, как при рвоте.

П: Давайте попробуем немного отступить, отдалиться от этого чувства тошноты, а затем снова вернуться к нему. Однако, снова возвращаясь к нему, не проходите весь путь. Остановитесь рядом с тем местом, откуда возникает тошнота, и посмотрите, нет ли там какого-либо осмысленного чувства.

К (помолчав): Я чувствую, что мне хочется заплакать. Вот что там.

П: Плачьте, не сопротивляйтесь.

К: Я не могу…

П: Ну ладно… Я не думаю, что это для вас так просто — заплакать. Просто пусть это место сохраняется в вашем теле.

К (после долгого молчания): Когда я прикасаюсь к этому чувству, головная боль уменьшается. (Долго молчит.) Я боюсь этих головных болей. Что мне делать, если опять начнется приступ, а я так и не смогу заплакать?

П: Когда я говорил о тошноте, помогло ли это вам или же вы нашли в себе то «место», где присутствует желание заплакать, независимо от моих слов?

К: Желание заплакать находится немного дальше, чем тошнота, как бы в стороне.


В данном примере мы видим различие между тошнотой, сугубо телесным ощущением и скрыто присутствующим в ней более сложным, комплексным чувством, отражающим всю проблему в целом. Это чувство возникает «как бы в стороне» от тошноты. Телесные ощущения возникают где угодно, но мы спрашиваем область, находящуюся в центре тела: «Там, в середине, как отражается эта боль?» Однако в данном случае тошнота появилась и в центре тела, здесь же, возле нее, возникает интересующее нас целостное чувствуемое ощущение.

Области, расположенной в середине тела, легче всего «разговаривать» с нами, но иногда мы отмечаем возникновение таких сложных, целостных чувств, определяющихся ситуацией, и в других частях тела. Например, лицо. Выражение лица всегда заключает в себе некую скрытую значимость. Лучше всего проследить, чем становится эта значимость, если перенести ее вглубь тела, в область желудка и груди. Но если вам не удается переместить ощущение, необходимо сосредоточиваться на нем там, где оно возникает.

Высвобождение новой телесной энергии

А сейчас я перейду к основной процедуре телесной работы, которую собираюсь описать. Эффективность психотерапии значительно выиграет в том случае, если новые шаги будут возникать таким образом, что новая, высвободившаяся телесная энергия действительно начнет вливаться в тело клиента. Когда определенные психотерапевтические изменения уже произошли, их количество можно увеличить, если клиент приложит дополнительные усилия, намеренно стараясь, чтобы эти изменения возникали в теле в форме энергетического потока.

Предположим, что определенные небольшие шаги уже были сделаны, а сейчас готовится следующий, гораздо больший. Фокусирование поможет клиенту сделать этот шаг, приводящий к новому, более эффективному образу жизни.


К: Да! (Непродолжительное молчание. Клиент несколько раз кивает головой, как это обычно бывает при фокусировании, когда происходит проверка чего-либо). Да, я чувствую (по-новому)… Сейчас все хорошо. Теперь я бы хотел, обсудить…

П: Давайте подождем. Можете ли вы позволить тому новому, что вы ощущаете, войти в ваше тело?

К (Некоторое время молчит, улыбается.)


Шаг, сделанный клиентом, оказался подлинным. Он оказался не просто идеей, но обретенным на уровне переживаний чувством. Таким может быть новый, лучший образ жизни. Это чувство возникло из чувствуемого ощущения, пошаговое изменение казалось завершенным. Однако изменений могло произойти гораздо больше, если бы клиент «позволил войти в тело этому новому положительному ощущению».

В психотерапии нелегко добиться принятия новой практической процедуры. Однако до тех пор, пока мы не станем более восприимчивыми к телесной энергии как таковой, мы не сможем отмечать возникающие энергетические изменения. Мы увидим изменения в теле клиента — меняется его поза и более живым становится выражение лица. Можно будет отметить, когда энергия упущена, даже несмотря на то, что психотерапевтический шаг произошел.

Вовсе не обязательно, чтобы новая физическая энергия возникала в результате простого фокусирования. Возникновение чувствуемого ощущения — процесс скрытый. Именно из этого целостного ощущения могут появляться бурные эмоции и рождаться энергия, ведущая к новым циклам фокусирования. Однако когда возникает новое, положительное изменение, мы замечаем, что тело клиента часто остается в спокойном, восприимчивом состоянии, весьма типичном при обращении человека к своим чувствуемым ощущениям. Пока тело находится в таком положении, оно не может наполниться ничем новым.

Когда возникает новый образ жизни и присущая ему энергия начинает течь свободно, клиент отмечает изменения, появляющиеся в его теле. Плечи распрямляются, человек начинает делать широкие шаги, действительно чувствуя в себе прилив новой энергии — как будто вдыхает глоток свежего воздуха. В теле возникает чувство облегчения, словно оно получает подтверждение своего права быть, права существовать на земле и быть освещенным солнцем. Новая энергия возникает в теле и проявляет себя таким образом, который она сама изберет.

Каждый шаг фокусирования является изменением на уровне тела, но мы нередко отмечаем, что наше тело, целостное, единое образование, не всегда в достаточной мере участвует в этом шаге. В некотором смысле психотерапевтические изменения можно рассматривать и как реальные перемены в тканях тела. Когда во время психотерапии клиент обретает нечто новое, часто оно может быть небольшим. Если предложить клиенту позволить новому проявиться в теле в полной мере, это может вызвать значительные физические изменения.

Конечно, подобная процедура используется в ходе психотерапии редко, — когда произошедшее изменение кажется достаточно важным, чтобы попросить клиента полностью прочувствовать его на уровне тела. Во время новых шагов клиент зачастую бывает очень восприимчивым, и это состояние нельзя нарушать. Однако психотерапевт, хорошо ориентирующийся в телесной работе, находит способы, необходимые для дальнейшего продвижения. Приведем следующий пример.

Клиентка, проходившая долгосрочную психотерапию, начала психотерапевтическую сессию с краткого упоминания об одном, казалось бы, незначительном событии. Ее ребенок испек для нее кекс, проявив при этом фантазию и изобретательность. Психотерапевт знал, что клиентка очень беспокоится о ребенке, для нее так важно проявление его творчества, а не внутренней ущербности и замкнутости. Однако клиентка просто упомянула историю с кексом мельком, перед началом сессии. Когда сессия началась, она поторопилась перейти к своим главным проблемам, с которыми проводилась работа, и поэтому психотерапевт сказал следующее:


П: Подождите, вы должны радоваться, что ребенок смог сделать это! Позвольте радости проникнуть в вас поглубже.

К (Недолгое молчание, потом вздох.): О, да!


Психотерапевт считает, что следующая часть проводимой им работы будет более эффективной, если приятная новость станет физически ощутимым потоком энергии. В результате тело клиентки будет более сильным, более живым, с ним она сможет работать над любой задачей.

Отметьте, что в данном случае психотерапевт не упоминает тело, но суть его реакции остается прежней: она возникает из понимания, что столь приятное известие никак не отражается в теле клиентки.

Телесная реакция может создавать взаимодействие, во время которого и психотерапевт, и клиентка одновременно испытывают радость. Психотерапевт разделяет радость клиентки. Если бы радость психотерапевта не была столь очевидной для клиентки, он мог бы сказать: «Давайте попробуем отпраздновать это событие — хотя бы на мгновение».

Далее приводится подобный пример, также без какого-либо упоминания о теле. Клиентка долго рассказывает, что ей всегда приходилось ждать, пока отец заметит и услышит ее. А теперь она говорит:


К: Я говорила ему (мужчине, с которым у клиентки было назначено свидание) и говорю вам, что больше не стану ждать и буду сама принимать решения.

П: Итак, вы говорите на всех уровнях, что не будете больше ждать.

К: Да. (Клиентка понимает, что фраза психотерапевта «на всех уровнях» относится к мужчине, с которым у нее назначено свидание, к психотерапевту и к ее отцу.) Когда я звонила, он всегда был занят, и…

П (прерывая ее): Подождите, вы сказали очень важную вещь. Вы не будете больше ждать!

К (Тишина, потом она плачет): И это очень много для меня.

То, что проявилось в данный момент, настолько важно, что психотерапевт решает прервать клиентку. Он ожидает проявления явно положительной энергии. Напротив, клиентка испытывает глубокое потрясение, глубже осознавая, что именно означал сделанный ею шаг.

Иногда новая телесная энергия уже появляется, хотя бы на мгновение. Вот пример:


К: Я смог бы сделать это только потому, что стремлюсь к свободе. Да! Я буду делать это просто потому, что хочу. Я больше не буду так переживать из-за всех этих мелочей, как раньше.


Психотерапевт, восприимчивый к изменениям, происходящим на телесном уровне, отмечает энергетические изменения, подобные тем, что происходят в данном случае. При этом на мгновение проявилось довольно большое количество новой, высвободившейся энергии («Я буду делать это просто потому, что хочу»). Но была ли эта вспышка достаточно длительной, чтобы иметь продолжение? В нашем случае клиент уже в следующее мгновение утратил всю энергию, использовав тело для того, чтобы подчеркнуть свои прежние трудности («переживать, как раньше»). Необходимо, чтобы клиент снова испытал в себе поток новой физической энергии и позволил ей заполнить тело. После того как энергия возникла, она сможет проявляться снова и снова, но того мгновения, на протяжении которого клиент ощущает себя живущим совершенно по-новому, явно недостаточно, чтобы изменить его личность.

Теперь следует задать вопрос: «Не могли бы вы позволить этому ощущению снова возникнуть в вашем теле?». Вопрос достаточно прост, но он добавляет к психотерапевтической работе совершенно новый «путь».

Когда совершается новый шаг, психотерапевт нередко отмечает, что тело клиента все время полностью неподвижно и не принимает участия в действиях. Если это так, то необходимо изменение позы для возникновения потока новой энергии. Тогда клиенту прежде всего потребуется расслабить тело и выйти из застывшего положения, в котором оно находилось до того.


П: Можете ли вы позволить, чтобы все это проявилось еще сильнее? Пожалуйста, присядьте на минуту прямо передо мной, вот так (психотерапевт показывает, присаживаясь на краю стула) и расслабьте тело. Пусть внутри вас возникнет то, что будет там возникать естественно. Почувствуйте, что возникает у вас в теле, когда я произношу эти слова.


Конечно, мы не стремимся, чтобы клиенты просто имитировали как, по их представлению, во время этого нового шага должно вести себя и выглядеть тело, не стремимся мы и к тому, чтобы клиенты что-либо разыгрывали перед нами. Поэтому мы могли бы добавить:


П: Нет необходимости показывать мне что-либо. Просто почувствуйте то, что возникает в вашем теле.


Такого небольшого приглашения вполне достаточно. Когда вы навязываете что-либо слишком настойчиво, это отталкивает энергию клиента и она как бы приобретает заряд, противоположный по отношению к тому, который нам необходим. Мы же просто предлагаем клиенту позволить его телесной энергии течь свободно, и нам не требуются доказательства ее возникновения.

Если что-то новое проявляется и сразу же исчезает, мы предлагаем клиенту сделать паузу. Приведем следующий пример:


К (некоторое время он говорил без особых эмоций, теперь в его голосе послышалась перемена): Я устал от депрессии, так же как устали от нее и все, кто меня окружает. Даже мой друг Ник не хочет больше меня видеть. Когда я пришел сюда, к вам, я старался не жаловаться и не просить помощи. Но в моей группе считают, что я просто пассивный человек и вместо того чтобы что-то делать, только жалуюсь. А я говорю себе: «Я могу позаботиться о себе. Да, я могу сделать это».

П: Вы можете почувствовать, что вашей депрессии необходимо, чтобы о ней кто-то позаботился. Однако вы боитесь, что люди устали от вас.

К: Я беспокоюсь, что надоел и вам.

П: Я? Вас пугает, что я устал от вашей депрессии и желания получить помощь и поддержку?

К: Да. (Молчание.)

П: Мне показалось, когда мы заговорили о вашей потребности в заботе, внутри вас начало проявляться нечто.

К: Да, я почувствовал, как что-то расслабилось у меня в горле. Обычно я ничего не чувствую.

П: Итак, слова о том, что вам необходима забота, помогли вашему горлу расслабиться, и вы реально ощутили желание получить заботу.

К: Да, это зажатое место действительно расслабилось. (Глаза клиента наполняются слезами.)

П: Постарайтесь сейчас почувствовать это место в своем теле как можно более определенно. То зажатое место, где находится депрессия, в действительности оказалось местом, которое нуждается в заботе. Не так ли? Вы можете почувствовать это место?

К: Да, оно расслабляется, когда я повторяю: «Мне необходима забота», — если рядом есть кто-то, кому я мог бы сказать такие слова. А кроме того, все это связано с моей матерью, о чем мы уже говорили.


То, что ощущалось как зажатость и напряженность, превратилось в поток энергии. Он присутствовал здесь и раньше, но был заблокирован где-то в горле клиента.


В следующей беседе клиент продолжал развивать эту же тему.


К: Что-то сработало, и зажатость превратилась в слезы, они текли, когда я думал о том, что мне нужна забота и помощь… О матери.


Если все в клиенте кажется мертвым и оцепеневшим, психотерапевту следует быть настойчивым, для того чтобы проявились чувства. Психотерапевт может услышать, в какой миг дрогнет голос клиента или когда в его глазах появится блеск. В нашем примере психотерапевт явно реагирует на то, что связано с межличностными отношениями («Вас пугает, что я устал от вашей депрессии, а также от желания получить помощь и поддержку»). Об этом уже шла речь ранее. Сейчас, когда психотерапевт конкретно демонстрирует свою заботу и принятие клиента, это в большей мере соответствует страхам клиента и его потребности в заботе, чем просто разговор об этом.

Открывшийся поток энергии оказался совершенно новым. Это можно заметить по изменению голоса клиента. Хотя дальше началось содержательное обсуждение, то, что возникло, сразу же ушло. Можно ли предложить клиенту полнее погрузиться в этот поток, чтобы действительно «быть в нем»? Перед тем как предпринимать такие попытки, необходимо признать: поскольку чувства клиента возникают (хотя бы отчасти) как реакция на присутствие другого человека, всякое подталкивание клиента со стороны психотерапевта может помешать их взаимоотношениям. Помня об этом, мы осознаем следующее: предлагая клиенту полнее проявить свою потребность в заботе, мы тем самым весьма конкретно признаем его потребности, и наше признание явно преобладает над «усталостью» от клиента. Пример показывает, как различные пути психотерапии существенно углубляются, когда мы предлагаем клиенту «почувствовать нечто в своем теле».

Однако при этом существует риск, что тонкие аспекты межличностных взаимоотношений нарушаются в том случае, если открыто заговорить о телесном аспекте переживаний. Есть другие, более подходящие способы стимулирования изменений на телесном уровне. Психотерапевт, в достаточной мере восприимчивый к телесному аспекту опыта, без труда сможет отмечать изменения, происходящие в телесной энергии клиента. При этом следует избегать необычных форм реагирования, вызывающих у клиента раздражение.

Какого рода изменения могут быть отмечены? Прежде всего это новая, устремленная вперед энергия, но также и ее неожиданное прекращение. При этом психотерапевту следует задавать вопросы: «Погодите, что это значит для вас?», «Что произошло?», «Что изменилось?». Если подобная реакция находит подтверждение со стороны клиента, необходимо продолжать наблюдать все, что будет возникать и развиваться своим собственным путем у него внутри. Иногда психотерапевт может пытаться вернуть обратно положительную энергию: «Говоря это, вы явно продвинулись вперед. Не так ли?»

Внезапная потеря энергии нередко связана с критикой со стороны Супер-Эго (подробнее см. главу 18). Если сама идея критики Супер-Эго понятна клиенту, то психотерапевт может направить обратно положительную энергию. «Постойте, опять этот голос… А ведь вы говорили о…»

Однако наиболее важная роль телесного аспекта состоит в том, что на уровне тела порой происходит высвобождение и раскрытие новой энергии. Что это за энергия? У каждого человека она своя, и ее суть нередко противоположна смыслу слов: «Я буду делать это просто потому, что мне так хочется». Приведем следующий пример.


К: Я думаю, что смогу изучить эту книгу, как и предполагал. Х-м-м… (Молчание.) Раньше в таких случаях я всегда отказывался и был вынужден делать нечто иное. Но если я не обязан делать что-то другое и могу позволить себе делать то, что мне хочется, то сейчас это воспринимается почти как привилегия.


Из этих слов можно сделать вывод, что клиент обрел новую степень свободы. Он упоминает о некоторых ситуациях, которые обсуждает с психотерапевтом, и возникает определенное мгновение, когда чувство свободы было для клиента реальным, но, кажется, давно прошло. Однако он все еще продолжает говорить о нем.


П: Можете ли вы почувствовать это в теле? Можете ли вы сесть прямо и посмотреть, что будет проявляться в теле в ответ на мои слова? Итак, что возникает у вас в теле, когда я говорю: «Сейчас вы разрешаете себе делать все, что хотите»?

К (Молчание, поза клиента становится более расслабленной): Я чувствую, что все ушло.

П: Ага, значит, вы чувствуете, что ушло…

К: Да.

П: Осталось ли оно здесь, в вас?

К: Оно было здесь

П: Если мы попытаемся снова войти в это состояние, появится ли у вас опять новая энергия? Вы получили ее, когда сказали, что хотели бы изучать книгу так, как предполагали. (Психотерапевт ожидает ответа клиента.)


Клиенты могут вернуть свою новую энергию, если вспомнят один или несколько шагов, которые привели к ее появлению. Однако воспоминания самого по себе еще недостаточно. Если клиент сможет достаточно ярко и живо снова проделать эти шаги, то энергия физически вернется к нему.

В период между психотерапевтическими сессиями клиент сможет получить возможность снова и снова обращаться к этой энергии, если станет повторять шаги, которые привели к ее возникновению. Однако ситуация, когда новая энергия проявляется только в присутствии психотерапевта, считается вполне нормальной.

Для некоторых клиентов появление новой, высвободившейся энергии связано с самопринятием. Однако для чрезмерно активных и неугомонных «трудоголиков» такая высвободившаяся энергия скорее проявляется в способности проводить время в покое. Заранее мы не можем узнать, чем будет эта энергия, и клиент поймет это только в том случае, если энергия проявится на физическом уровне.

Если мы позволяем чему-либо проявиться на уровне тела, это может оказаться полезным по многим причинам, а не только из-за усиления уже произошедшего изменения. Так, например, многие клиенты чувствуют в своей жизни недостаток «заземленности». Им можно предложить представить себя лежащими в траве или на земле и посмотреть, что произойдет потом. Это может быть телесное расслабление, глубокий вздох или что-либо еще, возникающее на телесном уровне.

Конечно, может быть, ничего и не возникнет, но в любом случае подобные предложения займут всего лишь несколько минут и не отнимут много времени. Поэтому можно предложить клиенту ощутить, что возникает у него на уровне тела всякий раз, когда появляется шанс обрести новую и освобождающую энергию. Распознавание возможных источников появления такой энергии также не займет много времени.

У меня был клиент, который весьма успешно проработал события своего прошлого, но затем возникло впечатление, что в психотерапии не происходит никакого продвижения. Обычно я никогда не прерывал паузы, даже если клиент не знал, что говорить, но в данном случае я нарушил молчание:


П: Могу ли я предложить вам сделать кое-что? Это займет у вас всего одну минуту. Я хочу, чтобы вы вообразили то детство, которое могло бы у вас быть. Подайтесь немного вперед (я тоже делаю это), чтобы ваше тело воспринимало это положение как стартовую позицию. Направьте внимание в середину тела и ждите. Что могло бы появиться там, если бы ваше прошлое соответствовало вашему нынешнему чувству, что сейчас у вас все в порядке?


Клиент, без сомнения, испытал что-то на физическом уровне: он широко улыбнулся. Я не мог с уверенностью сказать, какую роль в этом сыграла именно эта сессия, но после нее клиент начинал многие из наших бесед словами: «Я чувствую себя хорошо. Не понимаю, почему моя ситуация не изменилась». Затем мы проводили работу над шагами, которые он предпринимал, чтобы изменить ситуацию на работе и восполнить недостаток отношений с другими людьми. Все это он был не способен сделать раньше, хотя я не раз предлагал ему совершить подобные шаги.

Другой клиент проходил психотерапию уже на протяжении двух лет. Несмотря на довольно значительный прогресс, какая-то его часть оставалась подобной обиженному ребенку, и казалось, что она никогда не сможет исцелиться от всех тех травм, которые, по его словам, нанес ему когда-то отец.


К: Он всегда действовал по-своему. И я каждый раз проигрывал.

П: Можем ли мы попробовать сделать что-либо сейчас?

К: Да.

П: Подайтесь немного вперед. Перенесите внимание в середину тела. Что возникло бы в вашем теле, если бы вы выиграли некоторые из этих битв и могли бы действовать по-своему?

К (вздыхает): Да, действительно, было бы приятно выиграть некоторые из них. (Молчит, его тело выпрямляется, явно чувствуется прилив новой энергии.) Может быть, даже выиграть все!


Когда психотерапевт приобретает опыт работы с телесными энергиями — энергиями в теле клиента и своими собственными, — он обретает возможность стимулировать их возникновение и реагировать на них по-разному.

Специфическое качество телесных энергий способствует освоению других путей психотерапии. В следующих главах мы увидим, что любой из этих путей не только способствует успеху психотерапии благодаря средствам, присущим данному аспекту психотерапии, но и предлагает уникальные способы стимулирования и высвобождения телесных энергий. Эту тему мы рассмотрим подробнее, когда перейдем к описанию других путей психотерапии.

12. Ролевая игра

Ролевая игра, метод психотерапии, разработанный Морено и названный им «психодрамой», действительно использует своего рода «игру на сцене», когда клиент действует, как в драматической постановке. Многие французские психоаналитики применяют в своем кабинете такую «игру». В ролевой игре для изображения определенных персонажей из жизни клиента могут использоваться другие люди. При этом «дополнительное я», или «дубль», помощник, стоит перед клиентом и более непосредственно изображает чувства, которые клиент либо выражает, либо подразумевает. Ролевая игра способствует появлению очень важных переживаний, которые клиент никогда не испытывал раньше.

Гештальт-терапия использует технику «двух стульев». Клиент делает вид, что остается на одном стуле, в то время как на самом деле встает и садится на другой стул. После этого клиенту предлагают быть (играть роль) какого-то значимого для него человека, персонажа сновидения или чувства. В этой роли индивид говорит и действует, как бы обращаясь к образу самого себя, который представляется сидящим на первом стуле, в действительности же — на пустом.

Ролевая игра обладает потенциальной возможностью изменять направление телесной энергии. Например, если клиент чувствует обескураженность, вялость и подавленность, гештальт-терапевт может сказать: «Будьте самим этим чувством, изобразите его как в шараде, выразите, как будто вы артист, играющий роль в пьесе». Клиент поднимается и изображает свои чувства вялости и подавленности перед воображаемым «клиентом», сидящим на стуле.

Чтобы на опыте испытать технику ролевой игры, мы исследуем, как она начинается и как влияет на переживания клиента. Это позволит нам увидеть, как действует ролевая игра, понять, какие из эффектов ролевой игры не могут быть получены с помощью других путей психотерапии. Поэтому я хотел бы не только отметить, но и подробно объяснить уникальный вклад ролевой игры в процесс психотерапии.

В приведенном выше примере клиент, вместо того чтобы исполнять пассивную роль и действительно испытывать чувство «вялости», сам становится этим чувством, заставляя испытывать вялость воображаемого зрителя на стуле. Это доставляет реальное удовольствие, поскольку клиент занимает активную позицию, вместо того чтобы находиться в роли жертвы. Быть чьим-то неприятным чувством — совсем не то же самое, что испытывать это чувство. С другой стороны, это то же самое переживание (чувство вялости). Однако то, что возникает в теле клиента, является совершенно другим видом энергии — например, злонамеренности: «Я прихожу, чтобы навалиться на тебя и придавить к земле!» Это может сопровождаться блеском в глазах, вспышкой враждебности и смехом. Для застенчивого и мягкого человека такая энергия, весьма вероятно, окажется совершенно новой и неожиданной, однако она действительно может возникать в один из моментов ролевой игры.

Является ли такая энергия совершенно новым образованием? И да, и нет. Это агрессивность самого клиента, направленная вовнутрь; клиент оказывается хронической жертвой агрессивности, но сейчас она переживается в своем активном аспекте. Поэтому, хотя это та же самая агрессивность, в качестве телесной энергии и способа бытия она может восприниматься как нечто совершенно новое.

Когда мы испытываем и переживаем что-либо с его противоположной стороны, происходит изменение направленности энергии. Если сначала энергия приходила к клиенту откуда-то извне, то сейчас она движется наружу, возникая внутри клиента.

Когда что-либо «расщепляется» (как в приведенном примере), это не просто «отделение». То, что мы отделили, потом снова возвращается к нам. Например, депрессию иногда называют гневом, обращенным внутрь себя. Возникает вопрос: как в таком случае мы можем изменить данное направление? Ответ прост: играя роль депрессии, клиент может обнаружить в себе принципиальное изменение характера энергии, когда сама депрессия как бы «говорит»: «Ты не сможешь сдвинуть меня с места. Я останусь там, где нахожусь! Я тверда и сильна, я не буду изменяться!» Так энергия клиента внезапно становится сильной и активной.

Принципиальный и незаменимый вклад ролевой игры состоит именно в этой обратимости ролей, в способности проживать и чувствовать что-либо с иной стороны. Ни один из других путей психотерапии не способен обеспечить этого, поскольку вне ролевой игры клиенты могут говорить о проблеме и фокусироваться на ней без переживания ее противоположной стороны.

Агрессивная энергия, долгое время отделенная от индивида, теперь становится единой с ним, интегрированной за счет того, что изменила свое направление. Не будучи обращена против клиента, энергия становится частью его личности, поскольку теперь она возникает внутри индивида.

Я бы хотел объяснить, что на самом деле означает слово «интеграция». В группе студентов, обучающихся у меня психотерапии, одна студентка жаловалась, что многочисленная семья постоянно подвергает ее критике. В это время я как раз обучал студентов применению техники двух «стульев» (которой в ее фиксированной и неизменной форме пользуюсь довольно редко). Студентка поднялась и обратилась к «самой себе», став «критическим отношением». После нескольких возгласов и жестов она склонилась перед воображаемой «собой», сидящей на пустом стуле, и высосала кровь из своей воображаемой шеи. (Это напугало всю группу.)

Использовав приемы и технику гештальт-терапии, я попросил ее снова присесть на свой стул и посмотреть, какова же будет ее реакция. Несколько мгновений студентка молчала, а потом спокойно и уверенно произнесла: «Прочь от моей шеи!»

Пример наглядно показывает, что нам не нужно ничего бояться, даже если в расщепленном виде оно принимает чрезмерно бурные или отвратительные формы. В данном случае все быстро превратилось в спокойную силу, носящую адаптивный характер, а энергия начала свободно течь в теле, проникая во все его части. Теперь эта энергия интегрируется и начинает восприниматься как своя собственная.

Давайте попробуем раскрыть фиксированные процедуры ролевой игры и приспособить их для используемой нами формы психотерапии, а также для других ее путей. Прежде всего я хотел бы пояснить, почему не использую традиционные два стула и предлагаю клиентам возвращаться на свой собственный, как в приведенном примере. Как я уже отмечал в предыдущей главе, клиенты слишком быстро возвращаются к своей обычной роли. Я предпочитаю удерживать их от этого так долго, как это мне удается, чтобы сохранить в них новую энергию.

Сами клиенты не изменяются во время ролевой игры (например, они остаются все такими же чувствительными и заботливыми), даже если им приходится исполнять роль агрессора. Они часто смеются, одновременно ощущая в себе присутствие двух различных сторон. Поскольку обе эти стороны обитают в одном и том же теле, в результате может возникать интеграция. В нашем примере качество энергии студентки было положительным даже в том случае, когда она пыталась «пить кровь». Просто со стороны все это выглядело пугающим. Генерируемая при этом энергия воспринималась во время ролевой игры как положительная и жизнеутверждающая, несмотря на то, что ранее «оборотная сторона» воспринималась как отрицательная. Действительно, выражаясь через постоянную критику, которой подвергалась в жизни эта студентка, энергия могла восприниматься как негативная, но когда та же самая энергия свободно проявлялась вовне, она утрачивала неприятный или пугающий характер, присутствовавший в ней до тех пор, пока она была направлена на саму студентку.

Метод работы с переживаниями способен устранять проблемы, иногда приводящие к неудаче при использовании гештальт-терапии. Это происходит в тех случаях, если клиент начинает выдумывать свои чувства или воображать существование какого-либо персонажа. Ролевая игра предполагает, что она будет иметь спонтанный характер, хотя что именно это означает, четко не определено. Иногда «спонтанность» просто означает, что у клиента нет времени подумать, прежде чем сказать что-либо. Клиенты могут разыгрывать роль «из головы» таким образом, что это никак не будет связано с их телом.

С помощью фокусирования, при котором подчеркивается важность потоков энергии в теле, это различие может быть продемонстрировано со всей отчетливостью. Подавленные аспекты опыта связаны с телом. Последователи гештальт-терапии также соглашаются, что ролевая игра должна начинаться на уровне тела. Но лишь некоторые из сторонников гештальта знают, как можно это обеспечить. Когда к ролевой игре добавляется фокусирование, внимание клиента направляется внутрь тела и он ожидает, пока оттуда возникнет импульс, побуждающий его сказать или сделать что-либо.

Фокусирование имеет смысл и после того, как в результате ролевой игры у клиента появляется что-то новое. Когда ролевая игра спонтанно генерирует что-либо новое, клиенты, знакомые с фокусированием, могут остановиться и направиться непосредственно к источнику того, что возникает. Если, например, возникают печальные слова, вызывающие слезы, можно предложить клиенту почувствовать внутри себя «плачущее место». Это внутреннее «место» и есть чувствуемое ощущение, и оно может привести к дальнейшим шагам в психотерапевтических изменениях.

Ролевая игра вовсе не обязательно должна быть спонтанной на физическом уровне. Чтобы предотвратить обыкновенные выдумки или игру воображения, мы даем клиенту обычные для фокусирования инструкции, предлагающие направить внимание на тело. Мы не требуем от клиента, чтобы он в буквальном смысле вставал и начинал разыгрывать роль. Упор делается на необходимость некоторое время подождать — пока изнутри тела не возникнет импульс, побуждающий что-либо сказать или сделать. Станиславский учил артистов, играя роль, полностью погружаться в нее именно на телесном уровне.

Метод работы с переживаниями предлагает полный набор специфических инструкций для ролевой игры, выполняемой на уровне тела. Даже предлагая клиенту разыграть роль, мы делаем это в специфических телесных терминах. Мы говорим: «Перенесите внимание в середину тела и ждите. Что возникнет у вас там, если вы…?» На основании опыта фокусирования мы можем распознавать, что клиенты не способны перенести внимание внутрь тела. В таком случае мы обучаем их, как это сделать. Так мы получаем возможность убедиться, что клиент понимает: подлинная ролевая игра возникает только на уровне тела.

Мы не только подчеркиваем значение телесного аспекта, но и модифицируем ролевую игру таким образом, чтобы она не занимала все время психотерапевтической сессии. Клиент нуждается в большей части этого времени для работы с иными путями психотерапии, и нам не хотелось бы, чтобы ролевая игра вытесняла их. Это относится в том числе и к пути, связанному с взаимодействием. Ведь для того вида взаимодействия, при котором клиенту говорится, что он должен делать, необходимо не более нескольких минут.

Я бы хотел представить здесь модифицированный вариант ролевой игры в специфическом контексте. Ролевая игра незаменима при работе со сновидениями. Мы предлагаем клиенту «быть» фигурой или объектом из сновидения. Любой элемент сновидения может символизировать часть личности человека, однако без ролевой игры нам могут потребоваться годы, чтобы получить к ней доступ. С помощью ролевой игры мы можем войти в любой элемент сновидения и пережить его на телесном уровне. Так мы сразу же узнаем его значение.

Те части нас, что проявляются в сновидении, отнюдь не всегда требуют изменения энергии. Просто их необходимо пережить, как бы приняв их точку зрения. Когда мы наблюдаем их лишь со стороны, у нас не возникает никаких мыслей о том, что они собой представляют (как мы могли бы, например, думать о картинах из сновидения). При смене ролей, входя в образы сновидения и действуя как бы от их лица, мы довольно быстро начинаем чувствовать и открывать их для себя, понимать, чем они являются.

Клиенты, не привыкшие к ролевой игре, нередко проходят через стадию «боязни сцены». У них возникает напряжение, они беспокоятся о том, как будут выглядеть со стороны и насколько хорошо будут играть свою роль. Все эти соображения не имеют отношения к целям ролевой игры: в ней нет наблюдателя, следящего за клиентом. Внешние проявления ролевой игры — вещь хорошая, но не принципиальная. Важной является сама возможность перевоплощения, чтобы физически почувствовать себя в другой роли, когда в теле может возникнуть новая энергия.

Чтобы обращение к роли происходило спонтанно, оно должно начинаться на уровне тела. Нет необходимости специально разыгрывать что-либо, если это может происходить у клиента само по себе.

Если ролевая игра выполняется на уровне переживаний, необходимо обращать особое внимание на момент перед началом действительного разыгрывания роли. В это время, когда люди в спокойной обстановке готовятся к исполнению своей роли, они лучше всего могут позволять телесным импульсам возникать внутри себя без какой-либо цензуры. Затем у них будет время и возможность погрузиться в себя, чтобы физически почувствовать исполнение роли.

Действительно, это напоминает способ, который Станиславский использовал при обучении актеров: в течение определенного времени им необходимо почувствовать себя живущими как бы внутри персонажа. Актер спрашивает себя: «Как мне ходить? Как стоять?» Так можно проводить целые недели, чтобы позволить проявиться всем этим импульсам перед непосредственным разыгрыванием роли.

Мы предлагаем более конкретные, «физические» инструкции к ролевой игре, даем клиентам понять, что им нет необходимости вставать и начинать делать что-либо заметное для окружающих. Я говорю: «Сейчас я как будто бы ставлю пьесу. Представление будет на следующей неделе. Это детская пьеса; все в ней преувеличено, „переиграно“. Будут страшные злодеи и ведьмы в высоких колпаках, а также разноцветные драконы. Необходимо, чтобы вы сыграли роль персонажа из сновидения, намеренно „переигрывая“ ее». Либо я скажу: «Вы знаете, в средние века были постановки, где действующими лицами являлись различные добродетели и пороки, а также другие чувства. Одним из персонажей могла быть зависть, другим — ревность, и т. п. Я ставлю подобную пьесу на следующей неделе. В моей постановке одним из персонажей станет образ из вашего сна. Готовы ли вы сыграть эту роль? Вам не нужно делать что-либо прямо сейчас. Просто почувствуйте, как необходимо играть эту роль. Направьте все внимание на тело. Сядьте прямо (я показываю, как именно). Расслабьтесь. А сейчас представьте, что вы являетесь этим образом из вашего сна.

Подождите, пока в теле не возникнет желание что-либо сделать или сказать. Как вы собираетесь выходить на сцену? Резко выскочите, неторопливо выйдете или попытаетесь незаметно прокрасться? Как будете стоять? Помните, вам не нужно делать все это сейчас. Просто посмотрите, как вы ощущаете это внутри, что там возникает и как вы собираетесь играть свою роль. Не пытайтесь ничего придумывать — просто направьте внимание в середину тела и ждите».

Если клиент захочет проявить себя каким-либо образом, приветствуйте это. Некоторые сразу порываются вскочить и начать что-то делать, но внешняя активность в данном случае вовсе не обязательна. На самом деле необходимо отпустить свое тело на свободу. Если же в теле клиента появляется новая энергия, изменяется прежде всего его внешний вид и цвет лица. Обычно мы можем довольно точно распознать это. Кроме того, подобное изменение довольно часто сопровождается смехом.

Если клиенты просто описывают, как именно они могли бы разыгрывать роль, я прерываю их и говорю: «Подождите. Пусть это возникнет у вас в теле. Направьте внимание на тело и посмотрите, какой возникнет импульс, когда вы становитесь данным персонажем».

Если энергия не появляется в теле и клиент не начинает смеяться, то, вероятнее всего, ему необходимо переиграть, утрировать эту роль. Например, если разыгрывается роль какого-то неприятного персонажа, я поощряю клиента словами: «Играйте плохо, утрируйте, переигрывайте. Будьте настолько невыносимым, чтобы это казалось неправдоподобным. Попробуйте сесть на других актеров, может быть, даже пройтись по ним… Однако все это мои проекции. А какое желание возникает в вашем теле? Что бы вам хотелось сделать? Посмотрите, что произойдет, если вы станете явно переигрывать. Пусть все идет своим путем».

С помощью ролевой игры мы можем войти в сновидении во что угодно — в частности, в образ отрицательного персонажа, возможно, проявляющего себя как явно агрессивная, неприятная, презренная, пугающая и злая фигура. В приводимом ниже примере клиентка вовлекалась в такую ролевую игру уже много раз. Сейчас речь идет об образе из ее сновидения:


К: Это был гигантский динозавр, и меня напугал вид его головы.

П: Будьте этим динозавром. Как бы вы стали передвигаться?

К: Я думаю, вы сами скажете это. (Молчит, потом смеется.) Я бы стала передвигаться гигантскими шагами.


Иногда клиенты не могут войти в роль, однако разыгрывание противоположной роли также может дать подобное чувство прилива новой энергии. После того как клиентам были даны инструкции сыграть такую роль, одна из участниц сказала, что не может этого сделать. Немного позже она объяснила: «Я увидела образ мужчины, изнасиловавшего меня в детстве». Я ответил: «Конечно же, вам не хочется играть такую роль. Тогда разыграйте противоположную роль. Что вам необходимо, чтобы противостоять ему? Вы можете получить все, что пожелаете, — копье, огнемет и даже танк». В теле клиентки возникли явные изменения. Она глубоко вздохнула и произнесла: «Да, танк — это просто замечательно

Конечно, разыгрывание противоположной роли — не совсем то же самое, но и это также может приводить к позитивному шагу.

Конечно, не следует настаивать на своем, если ваше предложение вызывает у клиента отрицательную реакцию или страх. Можно предложить ему сфокусироваться на этом. Можно в какой-либо форме ответить на реакцию клиента.

Роль агрессивного персонажа нежелательна для лиц, у которых могут возникнуть проблемы с самоконтролем, так как они порой непроизвольно проявляют агрессивность.

Некоторые клиенты, не знакомые с ролевой игрой, вначале могут испытывать некоторый дискомфорт, нуждаясь в объяснениях или, может быть, даже в небольшой демонстрации со стороны психотерапевта («Можете ли вы выйти на сцену вот так? Или так?.. А так? Обратите внимание на то, что возникнет при этом в вашем теле»). Чрезмерно контролирующие себя клиенты часто сопротивляются, когда им предлагают «стать» злым или отвратительным персонажем, поскольку они всегда старались избегать таких чувств. Объясняя клиентам, что наше упражнение — только игра, притворство, я спрашиваю: «Получаете ли вы удовольствие, играя эту роль?» Через несколько секунд на лице клиента появляется широкая улыбка: «О да!» В этот миг в теле клиента возникли изменения — появилась новая энергия.

Такая энергия всегда ощущается как положительная, даже если слова, используемые для ее описания, имеют явно негативный характер («грязный», «неприятный», «злой», «враждебный»). Пока в принципе существует расщепление на две части, эта часть не может ощущаться как позитивная, но когда ее энергия физически входит в тело клиента, она начинает ощущаться как положительная.

Необходимо четко отделять энергию от действий. Действия имеют последствия. «Человек не должен причинять вред живым существам, — говорю я, — но, с точки зрения обретения энергии, может быть очень полезно со всей силы дать кому-нибудь по голове. Убийство в день — и вам не нужен психоаналитик[6]. Конечно, я не имею в виду совершение каких-либо реальных действий, речь идет только о высвобождении потока энергии.

Во время психотерапии не раз возникают моменты, когда очень полезно заострить внимание на различии между энергией и действием, например, если клиент блокирует свою ярость, направленную на отца, потому что не хочет причинить вред пожилому человеку. „У него может произойти сердечный приступ“, — говорит клиент. „Конечно, — отвечаю я, — вам самому решать, что следует говорить и делать. Может быть, вам и не придется делать что-либо подобное. Однако энергии вашего гнева необходим выход. Поскольку вашего отца сейчас нет здесь, вы можете представить, как вы что-либо делаете или говорите ему. Сделайте это здесь и сейчас. Энергия и действие — две разные вещи“.

Если клиент не принимает такое предложение, я просто внимательно его слушаю и следую за тем, что будет происходить.

Этот метод можно пытаться применять в любой момент процесса психотерапии. Понадобится всего лишь одна минута, и в случае неудачи мы ничего не утрачиваем. Как только клиент изучит его, психотерапевту достаточно будет просто сказать: „Хотите ли вы быть этой фигурой?“

Ролевая игра может быть использована для работы не только со сновидениями. Приведем пример:


К: Я не могу пользоваться комнатой, потому что там до сих пор стоят коробки моего приятеля. Он уже несколько месяцев обещает мне забрать их. Я говорил, что комнату необходимо освободить, и ему придется скверно.

П: Предлагаю вам сыграть роль кого-то скверного в моей пьесе, на следующей неделе.

К: Хм-м… (В телесной энергии клиента происходят заметные изменения.) Я выброшу эти ящики на снег, выброшу на улицу!


Как я уже говорил в главе, посвященной работе с телесной энергией, клиенты довольно часто почти сразу же утрачивают новую энергию. Приведем пример:


П: В сновидении Майк (сын клиентки) спасает маленького ребенка. Какой вашей частью является Майк? Можете ли вы стать им, почувствовать это на уровне тела?

К: Он очень смелый. (Она расправляет плечи, улыбается и явно демонстрирует наличие у себя энергии, о которой говорит.) Он справится с любой проблемой!

П: Пусть то, что вы сейчас испытываете в теле, проявится еще больше.

К (сутулится): Ах, все это слишком далеко от меня. Я всегда робею, как маленькая мышка (ее лицо приобретает инфантильное выражение).

П: Подождите, давайте вернемся назад и попробуем подольше испытать то чувство, когда вы были Майком. Удается ли вам снова почувствовать это?

К (молчит, глубоко дышит.)


Клиентка некоторое время пребывает в состоянии, когда она физически чувствует себя по-новому. То, что она говорит потом, хорошо показывает, что у нее получилось.


К: Я чувствую, что мне больше не нужно прятаться.


Если весь час психотерапевтической сессии отводится на ролевую игру, могут быть упущены многие другие, принципиально важные моменты психотерапии. Психотерапевту грозит опасность превратиться в режиссера, а клиенты начнут занимать пассивную позицию. Однако право клиента использовать для себя все время сессии не будет нарушено, если иногда его спрашивать: „Что возникнет в вашем теле, если вы…“ Тогда это станет источником новых и незаменимых для психотерапии возможностей.

После того как ролевая игра помогла психотерапевту стать восприимчивым к направлению потоков энергии, он станет отмечать их каждый раз на любых путях психотерапии. Мы можем заметить, как в некоторых случаях наша реакция приводит к тому, что энергия клиента слабеет, сжимаясь и отступая внутрь, и тогда мы быстро изменяем свою реакцию, предоставляя энергии клиента возможность дальше развиваться и проявляться. Если же клиент выглядит подавленным и на его лице пропадает выражение оживления, необходимо сразу спросить: „Что-то не так? Может быть, я сказал или сделал что-то неправильно?“

Ролевая игра дает клиентам возможность быть спонтанными, позволяет свободно ходить, где им хочется, громко кричать или кататься по полу. Очень важное дополнение к процессу психотерапии, большая часть которой проходит в спокойной обстановке и в состоянии обращенности к самому себе.

Поэтому психотерапевты, знакомые с ролевой игрой, обретают явное преимущество. Складывается впечатление, что для большинства форм психотерапии необходим невозмутимый и полностью контролирующий себя психотерапевт. Но если вы предлагаете клиентам ролевую игру и демонстрируете ее, то можете внезапно раскрыться перед ними, стать шумным и спонтанным. Это обеспечит противовес тем из нас, кому больше знакома спокойная сосредоточенность. Клиенты не требуют, чтобы мы были только спокойными и обращенными вовнутрь. Им необходимо видеть нас живыми и подвижными. Но при этом мы всегда можем быстро вернуться к внимательному выслушиванию.

13. Интерпретация сновидений на уровне переживаний

Работа со сновидениями — незаменимый «путь» психотерапии. Этому есть две причины: (1) во сне может подвергаться переработке то, что обычно находится за пределами осознавания клиента; (2) сновидения переводят проблемы индивида в форму образов, скрыто содержащих в себе энергию, устремленную к разрешению.

Чтобы применить обычную процедуру, используемую психотерапевтом при анализе сновидений на уровне переживаний, мы исследуем источник возникновения снов, а также их влияние на переживания клиента. В предыдущей главе было показано, как метод ролевой игры, примененный к персонажам сновидения, может быть понят и использован на уровне реальных переживаний клиента. Сейчас мы проанализируем другие методы интерпретации сновидений, чтобы увидеть, когда и каким образом они могут приводить к изменениям в переживаниях.

Давайте рассмотрим первую из причин, чтобы выяснить, почему бессознательный материал бесполезен для психотерапии, пока он скрыт, а также как данная ситуация изменяется, если такой материал проявляется и подвергается переработке в сновидении.

Сновидения возникают из глубины «бессознательного» (на уровне переживаний это означает, что они выходят за пределы осознавания и произвольного контроля индивида). Если наркотические вещества либо действия психотерапевта способствуют проявлению определенного материала из бессознательного, он часто оказывается дезорганизующим для клиента. Такой материал нарушает сложившийся порядок, поскольку оказывается совершенно далеким от того, что естественно возникает во внутреннем мире клиента.

Переживания не состоят из каких-то фиксированных фактов, которые можно было бы раскрывать по отдельности. Здесь нет отдельных элементов содержания, и реальный опыт переживания обычно представляет собой нерасчленимую смесь различных компонентов. Любое отдельное воспоминание, событие или чувство является частью общего процесса переживаний, скрыто содержащего в себе многие другие части.

На протяжении всей этой книги мы наблюдаем, что следующий шаг всегда можно достаточно точно предвидеть еще перед его возникновением. Каждый момент переживания оказывается не только тем, чем он кажется; он служит основанием для дальнейших шагов. Поэтому процесс психотерапии всегда исходит из того, что скрыто, а каждый следующий шаг движет этот процесс дальше. Появляется новый скрытый материал, и только так дальнейшие шаги вообще оказываются возможными. У нас нет возможности использовать «бессознательный материал», возникающий слишком далеко от той грани переживаний между сознательным и бессознательным, где в данный момент находится клиент. Для этого понадобилось бы «перескочить» через множество предшествующих шагов. Любые новые шаги происходят на той грани сознательного и бессознательного, где возникают переживания клиента; поэтому они должны развиваться в естественном для них порядке.

Сновидения же по самой своей природе не нарушают этого порядка, поскольку возникают в организме человека каждую ночь. Появляясь на грани сознательного и бессознательного, они уже содержат в себе то, что могло бы возникнуть на следующем шаге в том случае, если удастся вызвать внутри индивида процесс, скрыто содержащийся в сновидении.

«Внутри» является жизненно важным условием. И то, что действительно появляется в последующем в сновидении, отличается от видимого нами с помощью системы интерпретации. Поэтому то, что будет следующим, определяется тем, что извлекает из сновидения тело клиента. Я опишу некоторые процедуры, с помощью которых тело могло бы сделать существенный психотерапевтический «шаг» на основании сновидения.

А теперь перейдем к обсуждению второй причины: каким образом вариант проблемы, отражающийся в сновидении, уже содержит в себе ключи и энергию для совершения шагов, ведущих к ее разрешению.

Согласно теории Фрейда, все сновидения являются исполнением желаний. Я думаю, это не совсем так, но мы можем понять данный тезис следующим образом. Конечно, наше желание почти всегда воплощает в себе то, что отсутствует. Оно указывает на энергию, которая не может иметь продолжения в реальной жизни, потому что нечто было утрачено. Мы можем не стремиться к тому, чтобы вещи действительно происходили точно так, как в сновидении, и чтобы сон продолжался в реальной жизни, но нам хотелось бы, чтобы наша энергия не была заблокированной и у нас появился безопасный способ проявлять ее. Поэтому теорию Фрейда можно понимать и так: образы сновидений содержат в себе энергию, стремящуюся к продолжению.

Согласно идеям Юнга, жизнь создает «оппозиции» (некоторые другие теории называют их «конфликтами»). То, что возникает в нашем сознании, предполагает, что оно будет существовать только таким образом, а не иным, и по этой причине все «иное» становится бессознательным. Так наша первоначальная живая целостность разделяется, и всякая вещь, изначально единая, создает две противоположности. Сновидение, которое вы видели прошлой ночью, основано на нерешенной проблеме, переживаемой во сне. Сон возникает на грани сознательного и бессознательного, указывая на два фактора — на реальный образ жизни человека и на то, как его отвергаемая часть реагирует на этот образ жизни. Действия индивида, видящего сон, оборачиваются одной стороной, а действия других людей и внешние события в сновидении — другой. Юнг полагал, что сновидение представляет собой процесс «переговоров» между этими двумя противоположностями.

Если мы перенесем подходы Фрейда и Юнга в плоскость реальных переживаний, то можно будет попытаться уловить реальный опыт, реальное чувство энергии, стремящейся к своему продолжению. Таким образом мы привнесем в происходящее его иную, организмическую плоскость. Выявляя чувствуемые ощущения, связанные с различными частями сновидения, эту энергию можно обнаружить довольно скоро — мы найдем ее в теле. Энергия не остается статичной. Возникая из чувствуемого ощущения, она порождает новый психотерапевтический шаг, направленный на достижение разрешения.

За исключением редких случаев, такой направленный вперед шаг не содержался в самом сновидении. Он возникает из энергии, которую содержат в себе образы сновидения. Что это значит, станет понятным из приводимых далее примеров.

Чтобы перевести анализ сновидений на уровень реальных переживаний, я рассмотрю применяемые мною процедуры примерно в том порядке, в котором они могут быть использованы. К центральному событию сновидения обычно я перехожу немного позже.


Подготовительные процедуры

Относитесь к сновидению с любовью

Вначале важно помочь клиентам установить хорошие взаимоотношения со своими сновидениями. Люди часто чувствуют, что их сновидения странны и причудливы; это вызывает у них испуг. Но мы можем помочь клиенту полюбить свои сновидения, если выразим восхищение содержащимся в них творческим потенциалом. «Разве сновидения не удивительны? — восклицаю я. — Вы бы никогда не смогли придумать такое намеренно!»

Когда то, что я называю «способом отношения» к сновидениям, изменяется от страха к интересу и принятию, это изменяет весь способ внутреннего бытия клиента.

Сновидения не нуждаются в том, чтобы их интерпретировать. Практически не существует каких-то особых, специфических сновидений, нуждающихся в истолковании. Причина в том, что мы видим сны каждую ночь. Если мы слишком долго и напряженно работали над сновидением во время предыдущих психотерапевтических сессий, клиент может начать сопротивляться их обсуждению. Когда клиент радуется, что рассказывает о своих сновидениях и работает над ними, это оказывается гораздо более продуктивным, чем принудительные попытки форсировать такую работу.

Личное пространство

Если клиент принимает решение говорить обо всем, по мере того как это «все» возникает, то возникнет как раз очень немного. Когда мы работаем со сновидениями, основываясь на переживаниях, то отмечаем, что для проявления значимых ассоциаций и изменений необходимо создание особого «личного пространства». Я говорю клиенту: «Если у вас что-либо возникнет, просто удерживайте это некоторое время и дайте мне сигнал. Спустя примерно минуту вы поймете, что именно вам хочется рассказать, — если, конечно, вообще захочется рассказывать».

Поскольку стоит учитывать лишь то, что возникает на уровне тела, работа со сновидениями должна происходить в теле клиента, а не на уровне вербального общения. Мы не сможем сделать никакого вывода из сновидения без участия тела клиента. Именно клиент в первую очередь знает, что именно с ним происходит. Его полная свобода в «личном пространстве» обеспечивает условие, принципиально важное для взаимоотношений клиента и психотерапевта, позволяя проявиться гораздо большему количеству материала.

Процедура задавания вопросов

Разные теории, посвященные тому, чем являются сновидения и как они функционируют, приводят к различным интерпретациям. Почему мы должны отдавать предпочтение какой-либо из них? Вместо того чтобы выбирать в качестве интерпретации ту или иную идею, в психотерапии, сфокусированной на работе с переживаниями, мы стремимся к возникновению действительных изменений в переживаниях. Оказывается, что любая из конкурирующих друг с другом интерпретаций нередко приводит к такому изменению переживаний, основанному на работе со сновидениями. Но может и не приводить. Помня об этом ключевом моменте, мы применяем любые из известных нам теорий. И вместо того чтобы рассуждать о том, что означает то или иное сновидение или какая-то его часть, мы задаем вопрос: «Будет ли происходить внутри вас что-либо, если мы предположим то-то и то-то?» На уровне переживаний различные интерпретации оказываются лишь гипотезами. А гипотезы можно было бы лучше всего выразить в виде вопросов. Таким образом, мы можем использовать все теоретические системы, чтобы задавать небольшие вопросы, продолжая делать это до тех пор, пока сновидение не будет проинтерпретировано на уровне конкретно переживаемых шагов, возникающих в теле клиента.

Так, психотерапевт может использовать любые теории в качестве источника вопросов (см. работу Gendlin, 1986a, где приводится подробный перечень вопросов, разработанных мною на основе всех известных теорий).

Многие клиенты отвечают на такие вопросы очень быстро: «Нет, у меня ничего не возникает». Иногда они предлагают свои собственные интерпретации, искренне в них веря. Однако если мы работаем на уровне переживаний, то не следует адресовать свои вопросы самому клиенту. Вместо этого мы предлагаем клиенту обратить вопрос внутрь себя, задавая его чувствуемым ощущениям.

Однако, до того как клиент сможет сделать это, он должен найти чувствуемое ощущение в той или иной части своего сновидения. И если там действительно оказывается чувствуемое ощущение, может случиться, что вопрос помешает этому ощущению. Тогда необходимо задать вопрос, сохранилось ли оно или ему необходимо возникнуть заново, чтобы вопрос был обращен непосредственно к чувствуемому ощущению.

Некоторые образы сновидений сопровождаются странными и неопределенными чувствами — своим уникальным «вкусом», аурой, особым телесным качеством, которое (если на нем сосредоточиться) и оказывается чувствуемым ощущением. Это может стать тем способом, с помощью которого клиент откроет для себя то, чем являются чувствуемые ощущения. Когда возникнет чувствуемое ощущение той или иной части сновидения, оно оказывается весьма сложно организованным, уникальным и новым, хотя и знакомым.

На уровне тела чувствуемое ощущение переживается как целостность, и тогда ничто в сновидении уже не воспринимается как отдельные, не связанные между собой образы, смысл которых остается непонятным. Содержание сновидения раскрывается все больше и больше, а каждый его аспект может вызывать свое, специфическое чувствуемое ощущение. Такое ощущение, возникая, потом начинает жить своей собственной жизнью. Мы не можем исчерпать его сути, даже если намеренно захотим сделать это, как не сможем помочь и проявлению такого ощущения, если оно не будет откликаться на те или иные идеи. Затем, когда ощущение наконец проявляется и возникает целый поток подробностей, образ сновидения перестает быть удаленным объектом, о котором мы можем лишь теоретически рассуждать. Только такое раскрытие можно воспринимать как успех в интерпретации сновидения, а вовсе не какие-либо наши идеи, «подходящие» с нашей точки зрения и вызывающие на интеллектуальном уровне желание заявить: «Ага, вот оно!»

Часто психотерапевт спрашивает клиента в первую очередь об ассоциациях. Фрейд считал, что сновидение состоит из не связанных друг с другом частей, каждая из которых «включена» в определенный ряд ассоциаций. Для Юнга каждое сновидение являлось отдельной драмой со своим сюжетом, персонажами и обстановкой. В психотерапии, направленной на работу с переживаниями, мы довольно часто обнаруживаем: справедливо и то, и другое. Я покажу, как можно использовать оба этих подхода.

Клиент чувствует себя свободным, если мы вначале задаем ему открытый вопрос: «Что возникает у вас сейчас (или уже возникло) в связи с этим сновидением?»

Известно, что Фрейд часто обращался к «дневным остаткам» (то есть элементам событий предыдущего дня), действительно часто возникающим в сновидениях. По этой причине мы задаем клиенту вопрос: «Что вы делали накануне сновидения и что происходило внутри вас?» Когда у клиента уже есть чувствуемое ощущение определенной части сновидения, мы задаем ему другой вопрос: «Что в вашей жизни подобно этому? Какая ее часть обладает таким же качеством?» Так ассоциации могут приводить к чему-то, придающему смысл всему сновидению. Если же они ни к чему не приводят, то необходимо подождать примерно полминуты, а потом прекратить попытки. У клиента не должно возникать никакого дискомфорта от того, что ничего не произошло: от него ничего и не требовалось.

Лучше всего начинать с открытых вопросов, оставляя свои собственные гипотезы на потом. Можно использовать элементы истории (по Юнгу) и задавать клиенту вопросы об обстановке, персонажах и сюжете сновидения. Здесь нет какого-либо фиксированного порядка, но считается, что наиболее безопасным является вопрос об обстановке. «Где происходили события в сновидении — в помещении или снаружи?» — «В комнате». — «Можете ли вы почувствовать, как она выглядела? Где в ней находились окна?» Затем переходим к фокусированию: «Пусть ваше внимание обратится к телу и найдет там чувствуемое ощущение этой комнаты». Затем спросим: «Где еще в своей жизни вы видели подобную комнату?»

Возможно, клиент ответит: «Все это было в помещении, но я не видел всей комнаты, а только дверь». — «Попробуйте отметить целостное чувство, связанное у вас с этой дверью. Где вы видели подобную дверь?» — «Да, действительно, это же дверь туалета в доме моей бабушки, вот тут знакомое пятно…» Затем мы некоторое время работаем с этим чувством.

После вопросов об обстановке следует задавать вопросы о людях, «участвовавших» в сновидениях: «Попытайтесь получить целостное чувство, связанное с персонажами» вашего сновидения. Затем задайте вопрос: «Какое слово или фраза лучше всего характеризуют качество ощущения, связанного с этим персонажем?» Следующий вопрос: «Если это была часть вас самих — пусть даже та, которую вы не очень хорошо знаете, — то какая именно? Можете ли вы почувствовать это в своем теле?» Если что-либо возникает, мы продолжаем: «Произойдет ли что-нибудь, если сказать, что вы относитесь к этой части так же, как к персонажу сновидения?» Если все это приведет к каким-то открытиям, можно поблагодарить Юнга; но если у клиента возникает замешательство, необходимо примерно через минуту продолжить работу.

Такие вопросы на ранних этапах работы со сновидением не основаны на интерпретациях психотерапевта. Это просто открытые вопросы о различных аспектах сновидения.

Многие из них ни к чему не приводят; некоторые вызывают важные ассоциации и эмоции, которые постепенно накапливаются. Мы не строим никаких предположений о том, связаны ли они друг с другом или же существуют сами по себе. Но со временем один из этих вопросов раскроет нечто более глубокое. И если ранее клиент испытывал только недоумение, то теперь он, без сомнения, знает хоть один аспект реальной жизни, отражаемый сновидением. Эта часть сновидения и соответствующая ей жизненная проблема клиента имеют одинаковое чувствуемое ощущение. Подобным образом внезапно могут стать значимыми и другие части сновидения.

Нередко возникает впечатление, что сновидения относятся к отдельным ситуациям, хотя в действительности они относятся к личности человека, к тому, как он ведет себя в подобных ситуациях.

Задавать открытые вопросы о чувствуемых ощущениях — довольно изящная процедура. Психотерапевт просто спрашивает, и скоро клиенту становится ясен смысл его сновидения.

Подобные вопросы иногда приводят к весьма конкретному, непосредственно переживаемому психотерапевтическому прогрессу. Но если воспринимать сон как метафору чего-либо, что клиент уже знает, то в данном случае вообще не следует рассчитывать на какой-либо психотерапевтический прогресс.

В последнем случае клиент может выразить желание остановиться, и нам, конечно же, следует это сделать. Иногда вполне достаточно идентифицировать в сновидении то, что вызывает чувство замешательства. Просто радоваться работе со сновидениями — уже большое дело. Сновидение может помочь клиенту глубже почувствовать даже то, что он уже знал заранее, и это окажется для него весьма значимым. Однако работа со сновидениями не сможет внести принципиально важного вклада в психотерапию до тех пор, пока мы будем воспринимать сны как всего лишь метафоры для чего-то, уже известного нам.

Основной вклад работы со сновидениями в психотерапию состоит в том поразительном факте, что сновидение превращает проблему клиента в серию образов.

Для нас недостаточно знать, какой именно была проблема, превращенная в символы сновидения. Сами образы содержат в себе скрытую энергию, нередко приводящую к возникновению нового шага в процессе психотерапии. Описанные далее процедуры продемонстрируют способы, при помощи которых это может происходить.


Процедуры, позволяющие обнаружить новый шаг

«Помощь» со стороны сновидения: «собрать всех союзников»

Прежде чем обращаться к сложным и деликатным проблемам, полезно поискать то, что я называю «помощью со стороны сновидения». Некоторые из образов сновидения никак не отражают проблему клиента, но содержат в себе положительную энергию, позволяющую работать с ней.

Идеи Юнга были основаны на его мифологических исследованиях. Когда он говорил, что в волшебных сказках животные всегда правы и необходимо принимать то, что они нам сообщают, а все живое и зеленое носит положительный характер, в этом заключалось некоторое преувеличение. Но его мысли могут быть использованы для наших целей. И если применить их на уровне переживаний, то мы начнем воспринимать их не как идеи о природе животных или всего зеленого, а как связанную с данными образами энергию в теле, как возникающие на уровне тела изменения к лучшему. Мы можем позволить теории направлять нас, если станем задавать вопросы, но все действительно успешные интерпретации будут содержать в себе определенную жизненную силу, — если мы, конечно, сможем ее обнаружить.

При проявлении такой «помощи» со стороны сновидения тело становится более сильным, готовым справиться со всеми проблемами, отраженными в сновидении. Чтобы искать такой эффект на уровне переживаний, нет необходимости заранее быть уверенным, что этот эффект действительно существует. Мы обращаемся непосредственно к телу клиента и предлагаем ему почувствовать «качество» животного, увиденного во сне, зеленой ветви, ребенка, драгоценного камня, любимого человека или доставляющей радость деятельности. Например, такой «помощью» оказывается катание на коньках в одном из примеров, приводившихся в главе 9.

Мы можем получить помощь со стороны любых объектов сновидения. Ассоциации, связанные с данными объектами (либо их разыгрыванием во время ролевой игры) также зачастую оказывают помощь. Помощь — это все, что приводит к появлению новой, освобождающей энергии, к открытию положительного качества, переживаемого непосредственно на уровне тела. Я бы хотел, чтобы мы помнили обо всем этом, когда перейдем к обсуждению более сложных проблем.

Юнг считал, что образ лодки в сновидениях связан с прохождением клиента через серьезные испытания. Однако мы могли бы позволить телу человека, смотрящего сон, проинтерпретировать образ лодки более прямым образом. Например, лодка появляется в сновидениях клиента в приводимом далее примере. После ряда вопросов психотерапевт спрашивает:


П: Что значит для вас лодка? Когда вы в последний раз катались на лодке?

К (встряхивает головой): Я уже много лет не видел лодки. Когда я был ребенком, мы часто переправлялись на остров на пароме.

П: На что он был похож?

К: Паром… О… (Лицо клиента оживляется, в его теле заметны изменения.) Паром был замечательным. (Далее клиент рассказывает много подробностей.)

П: Давайте сохраним чувство, будто мы находимся на этом пароме и там проводим нашу работу со сновидениями, хорошо?

У клиента не было никакого чувства, связанного с воспоминаниями о пароме, пока его не спросили об этом. Затем в его теле возникли видимые изменения, с помощью которых можно достичь успеха в работе со сновидениями.

Такая «помощь» является одним из типов энергии. Ее содержат в себе образы сновидения.

Превращение неестественных отрицательных моментов в положительные

Нередко в сновидениях содержится нечто такое, что могло бы «помочь», но в самом сновидении это нечто выглядит (или действует) негативным, неприятным образом. Например, в сновидении какое-то животное начинает действовать неестественным образом — возможно, подражая действиям клиента в реальной жизни. Клиент может признавать подобное сходство, а может и не признавать.

Во время семинара одна из участниц рассказывала о своем сновидении. Ей снилась раненая черепаха, медленно ползущая по дороге. Она волочила за собой внутренности. Этот образ вызвал у женщины чувство ужаса, уже знакомое ей. Она ощутила ужас на физическом уровне и знала, с чем связано это чувство в реальной жизни. Со всей очевидностью она поняла, что означал ее сон. Однако возникло впечатление, что сон показывает лишь то, что женщина находится в плохой физической форме. Женщине был задан вопрос: «А на что была бы похожа выздоровевшая черепаха?» Вопрос застал ее врасплох: «Выздоровевшая черепаха? Выздоровевшая черепаха?..» Она глубоко вдохнула, а затем ее поза и цвет лица изменились. Клиентка выглядела раскрывшейся, расправившейся — подобно японским бумажным цветам, распускающимся, если их бросить в воду. «Выздоровевшая черепаха? Да-а…» — «Вам не нужно пытаться описывать этот образ, просто ощутите его в своем теле». — «Я чувствую себя гораздо лучше», — ответила она. Я спросил: «Можете ли вы чувствовать себя по-новому именно в той части жизни, к которой относился ваш сон? И поможет ли вам приятное чувство, сейчас возникшее в вашем теле, справиться с данной ситуацией? Значат ли для вас что-либо мои слова?» — «Да, в этом действительно есть смысл», — согласилась женщина. Она была настолько удовлетворена всем этим, что мы перешли к разбору сна другого клиента. Немного позже женщина перебила наш разговор и произнесла: «А сейчас моя черепаха встала на задние лапы и танцует!»

Мы убедились, что сновидение просто является точной метафорой, отражающей проблему. Необходимо отметить, что сновидение преобразует ситуацию в образы, в данном случае связанные с черепахой. Хотя при этом мы не знаем, что делать с реальной проблемой. Но если рассматривать эту проблему в терминах образов сна, это может способствовать проявлению психотерапевтических изменений.

Образ черепахи обладает некой энергией, стимулирующей определенные изменения. Иногда такие образы развиваются и претерпевают изменения (например, если дать возможность образам сновидения продолжаться в образах бодрствующего состояния). Однако когда нечто, являющееся в естественном состоянии положительным, в сновидении выступает как болезненное или отрицательное, мы задаемся вопросом: каким оно может быть в своей здоровой, естественной форме? Приведем еще один пример подобного превращения:


К: Это был мертвый мужчина, лежащий на алтаре. Я точно знаю, что это творческая часть меня самой. И она умерла!

П: Мы не можем допустить, чтобы ваша творческая часть оставалась мертвой. Может ли встать лежащий на алтаре мужчина?

К: Он встал! Когда вы произнесли эти слова, он сразу же встал!

П: Можете ли вы почувствовать в теле, как он стоит?


Когда происходят такие вещи, мы видим, что в образе сновидения присутствует энергия, необходимая для дальнейших шагов. Но мы не заметим ее, если станем воспринимать как статическую и не будем предлагать ей прийти в движение. Однако как определить, предлагать ли клиенту разыграть роль отрицательного персонажа сновидения или же спрашивать, чем может быть этот образ, является ли он положительным? Допустим, мы предлагаем разыграть роль отрицательного персонажа, связанного с насилием, потому что энергия агрессии может становиться положительной и освобождающей. Но предлагать клиентке сыграть роль раненой черепахи мы, конечно же, не будем. Этот образ не высвобождает никакой новой энергии. Поэтому мы предлагаем разыграть роль выздоровевшей черепахи, то есть черепахи в ее естественном состоянии. В последующих двух главах мы приведем дальнейшие примеры отрицательных элементов, превращающихся в свою естественную положительную форму, если предлагать им проявиться в теле клиента.

Однако такое превращение чего-либо, находящегося в неестественном отрицательном состоянии, необходимо лишь в особых ситуациях. Далее мы приводим два примера более обычных случаев, в которых образы сновидения содержат в себе потенциальный психотерапевтический шаг.

Работа с проблемой в терминах образа сновидения

Когда основная проблема, представленная в сновидении, осмысливается нами посредством образов, это может привести к ее естественному разрешению.


К: Я видела во сне мотоцикл. Он трещал, но не заводился, потому что был покрыт снегом и льдом. Мастер по ремонту говорил, что мотоцикл надо бы очистить от снега. А я все толкала его и толкала, но он так и не сдвигался с места. Затем сон вдруг изменился, и в нем появились эти женщины… Одна из них была в блузке, которую я вышивала. Еще одна имела очень важный вид, а потом пришло много других женщин, которые зажгли зажигалки, чтобы «погреть одно место…»


Судя по всему, «одно место» — это вагина. Кроме того, клиентка усматривала во сне скрытый гомоэротический смысл. Однако в результате всех этих рассуждений не возникло ничего нового. Как и ранее, клиентка ощущала желание проявить свою подавленную сексуальность, чтобы почувствовать себя более сексуальной. Она пыталась разыгрывать разные роли — мотоцикла, льда, одной из женщин, но так ничего и не произошло.

Прорыв удался с помощью повторяющегося вопроса о сюжете сновидения. Вопрос привел к следующему: в сновидении было выделено три основных события, в центре которых находились действия клиентки. «Сначала произошло это, потом ты сделала то, а затем случилось вот что…» Итог трех действий сопровождался вопросом: «Что в вашей жизни напоминают данные события?»


П: Вначале не удавалось сдвинуть кое-что; затем возникло нечто, сделанное вашими руками. После чего появившиеся во сне женщины грели «одно место…»


В теле клиентки возникли явные изменения: она покраснела. Конечно! Ведь это она вышивала блузку. Она всегда любила украшать одежду и другие вещи.


К: Сейчас я стала мотоциклом, а лед тает.

Ее умение украшать одежду, как и ее любовь украшать все вокруг, как бы растворила блок, относящийся ко всей проблеме. Она вышивала платья куклам, еще когда ей было пять лет. Она научилась любить яркие цвета и стала чувствовать их. Но она ощущала, что ее творческое (и, следовательно, сущностное) начало заледенело, скованное страхом. Это испуганное творческое начало не могло проявить себя непосредственно в эротическом плане так, как ей хотелось бы. Был найден иной путь, и сейчас он отрылся перед ней: он был связан с ощущением цвета и с украшением. Отсюда мог бы начаться и путь к раскрытию ее эротических чувств.

Когда старые сексуальные проблемы клиентки были проработаны благодаря тому, что сновидение перевело их на язык образов, возник новый шаг на пути к положительному разрешению, скрытому в самой сущности этих образов.

В следующем примере клиент оказался вовлеченным в поединок с каким-то непонятным человеком, который очень сильно его рассердил. Поэтому весь сон вызвал чувство беспокойства.


К: График был показан после рисунка головы, демонстрируя вот что: если кривая и дальше будет ползти вверх, это приведет к катастрофе. Затем сон переключился на другое, и я оказался в «центре контроля». Ремонтная бригада была уже здесь, но я не мог войти внутрь, потому что дверь была загорожена козлами, на которых пилят дрова, — знаете, полиция иногда использует самые разные предметы, чтобы перекрыть выход…

П: Да, я рад, что ремонтная бригада, наконец появилась. Они знают, как исправить ситуацию. А вы рады, что они уже здесь?

К (вздыхает): Да. Надеюсь, они все сделают…


Многочисленные вопросы, обсуждавшиеся после этого, так и не привели к заметным результатам.


П: Можете ли вы стать козлами для дров?

К (весь сжимается, как будто силы полностью покинули его, а затем начинает ворчать и выглядит очень сильным и настойчивым): Меня поставили вот сюда… Не знаю почему… Я продолжаю стоять на этом месте… И если кто-то станет прыгать через меня — это не мое дело. Я стою на месте…


Создается впечатление, что он специально придумал этот способ, чтобы оставаться хладнокровным и невозмутимым. Это чувство возникало в теле, когда клиент изображал козлы для дров, виденные им во сне.

Когда человек, который видит сон, не согласен с его сюжетом

Сейчас мы переходим к конфликтам и симптомам, называвшимся у Фрейда «компромиссными образованиями» и «оппозициями» у Юнга. С моей точки зрения, это ситуация, встречающаяся во многих сновидениях: человек, который видит сон, пытается отвергать то, что говорит ему сновидение; или же, наоборот, полностью принимает, если ход событий во сне отказывается подчиняться его воле. Например, клиент во сне находит в туалете пачку листов бумаги, озаглавленную «Инструкция для человека-паука» и выбрасывает ее. Я думаю, что сам ход сновидения не случайно предлагает клиенту эту инструкцию, но тот не хочет ее читать.

Или, например, человек во сне хотел бы попасть в определенное место, в то время как поезд увозит его совершенно в ином направлении. Или некто, воспринимающийся во сне как человек мудрый, вдруг заявляет: «А сейчас мы должны прыгнуть с буфета», но клиентка отказывается и говорит, что ей не нравится эта идея.

Возникающие в результате интерпретаций идеи не нуждаются в том, чтобы их высказывали, но они могут привести нас к формулированию определенных вопросов. Обычно мы предлагаем клиентам задать эти вопросы чувствуемым ощущениям и посмотреть, что при этом произойдет. Если не возникает никакой реакции, мы оставляем данный вопрос.

Конфликты между человеком, который видит сон, и самим ходом сновидения необходимо прорабатывать (если по тем или иным причинам мы не приняли решение воздерживаться от этого), исходя из того, что ни одна из сторон не может быть однозначно правой.

Если мы будем рассматривать такой конфликт на уровне переживаний, то не сумеем заранее предвидеть, каким будет его разрешение (приведенные ниже примеры наглядно это показывают). Мы можем задавать клиенту вопросы по поводу конфликта, но каких-то стандартных, подходящих для всех случаев вопросов не существует, и эта часть работы со сновидениями носит весьма тонкий характер.

Однако метод работы с переживанием имеет свои преимущества. Если клиент почувствовал один из аспектов события (естественно, с той стороны, как оно воспринимается с позиции человека, который видит сон) и если он на физическом уровне почувствует другой аспект события, происходит изменение, в котором учитываются обе стороны.

Например, в том сновидении, где некий уважаемый человек предлагает спрыгнуть с буфета, а клиентка отказывается, ее приятельница, напротив, прыгает и падает. Она не получает при этом никаких травм, но разбивает каблуком стеклянную дверцу буфета, повредив стоявшие внутри стеклянные статуэтки. Это сильно опечалило клиентку.

Во сне проблема довольно часто бывает связана с желанием попасть на землю: раскачивание на веревке, падение. Возможно, в том сне, где приятельница клиентки падает на землю, переживание самой клиентки является противоположным аспектом сновидения, способным дать положительную энергию.

Я попросил клиентку разыгрывать роль своей приятельницы (она говорила о ней как о храбром и твердом человеке). Мы пытались использовать различные вопросы, например: «Как можно тот факт, что стекло разбилось, превратить в положительное событие?» Однако вопросы ни к чему не привели. Затем события повернулись другой стороной, и оказалось, что буфет принадлежал матери клиентки. И клиентка опечалилась, потому что ей было жалко принадлежавшие матери стеклянные фигурки. Ее печаль была связана с детскими переживаниями и беспокойством о матери. Энергия пришла в движение, и клиентка заявила: «Я просто вне себя! Я всегда заботилась о матери и печалилась о ней. Я не могла чувствовать за себя! Но теперь меня это не устраивает — я хочу почувствовать сама себя.

Оказывается, стоит потратить время и задать вопросы в тот момент, когда клиент отвергает инструкции, предлагаемые сновидением. Позвольте мне привести еще один пример (речь идет о той же клиентке, что вышивала блузку).


К: Женщина протягивает мне ожерелье, в нем множество бриллиантов. Но я не хочу брать его, и она дает его кому-то другому. Позже я жалею об этом: я могла бы выгодно продать его, а у меня как раз нет денег.

П: А почему вам так не нравятся бриллианты?

К: Просто не нравятся, и все.


Здесь мы предлагаем клиентке погрузиться в чувствуемое ощущение, связанное с тем, что ей не нравятся бриллианты. Хотя ей и не нравятся бриллианты, сновидение пытается подарить ей бриллиантовое ожерелье. С точки зрения своего обычного отношения, она воспринимает лишь то, что „бриллианты можно выгодно продать“. Необходимо попытаться предпринять шаг с противоположной стороны — с той, которая хочет иметь бриллианты.

Человек, который видит сон, практически всегда привносит в сновидение какие-то свои предубеждения. Он интерпретирует сон с тем же отношением, которое он проявляет и в самом сновидении. При этом обычно утрачивается то, что человек упускает и в повседневной жизни. Поэтому мы стремимся выявить возможность (речь идет лишь о возможности) возникновения нового шага со стороны, противоположной обычному отношению клиента. В моей книге, посвященной работе со сновидениями (Gendlin, 1986a), я называю такой подход „Контролем предубеждений“.

Какая из сторон права — индивид или само сновидение? Ни та, ни другая. По мере развития процесса будет изменяться вся совокупность переживаний. А всякий новый шаг станет открытием нового способа бытия. Я вовсе не пытаюсь объединять конфликтующие противоположности, потому что при возникновении психотерапевтического прогресса данные противоположности растворяются и формируются новые аспекты опыта.

В нашем примере нормальное отношение клиентки выражается в том, чтобы отвергнуть бриллианты, и она отстаивает именно это отношение при интерпретации сновидения. Но если бы даже она приняла драгоценности, то лишь для того, чтобы потом продать их. Таков ее подход, и она живет согласно ему. Поэтому мы и рассчитываем, что при добавлении иного подхода, этой „противоположной стороны“, может быть совершен новый важный шаг в психотерапевтическом процессе.

Да, она не любит бриллианты, хотя не знает, почему. Здесь нет какой-либо особой сложности. Неприязнь к бриллиантам понятна, но вот чувствуемое ощущение, связанное с данной неприязнью, пока остается невыясненным. Психотерапевт предлагает клиентке проявить это ощущение:


П: Ведь бриллианты представляют собой большую ценность. В них есть нечто, представляющее ценность, не так ли? Какое у вас возникает целостное чувство, связанное с бриллиантами?

К (после длинной паузы): Бриллианты — для определенного типа людей… для крутых и холодных… Да-да… Бриллианты холодны, как лед. Как лед, намерзший на мотоцикле в другом моем сне!.. Бриллианты вызывают у меня именно такое чувство — чего-то холодного, замерзшего… Это моя замерзшая сексуальность… Хм-м… да, я отвернулась от нее, отвернулась от желания украшать себя, от искусства… А сейчас, я чувствую, лед снова начинает таять…


Психотерапевт стремится найти новый шаг, возникающий из отвергаемой стороны сновидения („В них есть нечто, представляющее ценность, не так ли?“). Новый шаг рождается из образа бриллиантов, вернее, из связанного с ними чувствуемого ощущения клиентки.

Можно ли сказать, что сон „прав“ в том, что дарит клиентке бриллианты? Нет, потому что он дарит их холодными и замерзшими. „Правильно“ ли отвергать холодные и замерзшие вещи? Нет, потому что это ее собственная сексуальность, только застывшая и замерзшая. И та, и другая сторона одновременно и „права“, и „не права“ — до тех пор, пока вся совокупность переживаний не изменится. Так, образы сновидений скрыто содержат в себе возможность изменений, но в действительности эти изменения возникают в теле клиентки.

В следующем сновидении опять возникает проблема несогласия. Во сне утверждается, что клиентка может иметь все, что захочет, но она не верит этому (и во сне, и после пробуждения).


К: Во сне я видела, что некая компания по доставке товаров прислала мне свой каталог и я могла заказывать по нему все, что хотела.

П: И вы могли заказывать все что угодно?

К: Да.

П: Неужели действительно все что угодно?

К: Я вижу, вам это нравится.

П: Хм… Ну ладно, почувствовали ли вы, что действительно можете получить любую вещь, которую захотите?

К: Да, у меня было такое чувство! (Вздыхает.) Я чувствовала эту возможность, хотя и не верила в нее.

П: А не могли бы вы сейчас снова вызвать у себя эти чувства — возможность получить все, что захотите, и в то же время неверие в такую возможность?

К: Это… м-м-м… это чувство… оно как-то связано с моей семьей…


Следующее сновидение клиентки продолжается с этого же момента. В нем мы видим „помощь“.


К: Мы были правы во время нашей прошлой беседы. Я видела во сне Чака („хороший“ брат), испытала к нему чувство любви и проснулась, но знала, что мои чувства связаны не со всей семьей, а именно с Чаком. И этих болезненных переживаний я избегаю.

П: Представьте себе, что Чак вернулся. Пусть он будет вместе с нами, тогда и вы сможете быть с ним.

К (молчит, клиентка долго и глубоко дышит.)


Образ Чака подтверждает, что прогресс достигнут за счет „помощи“ со стороны сновидения.

Во время первой стадии работы со сновидениями мы просто задаем вопросы без каких-либо гипотез. Затем мы стараемся найти ту „помощь“, которую готово оказать нам само сновидение, и принимаем ее. И, наконец, задаем вопросы с надеждой, что на основе либо отрицательной, либо положительной части сновидения в психотерапевтическом процессе возникнет новый шаг. Если этот шаг возникает на основе положительной телесной энергии и связан с основными проблемами сновидения, значит, пришло время остановиться, несмотря на то, что большая часть сновидения все еще остается не проинтерпретированной. Сновидению по самой его природе присуща неисчерпаемость, а кроме того, у нас еще будет возможность работать со многими другими сновидениями. Если же мы упорно станем продолжать работу именно с этим сновидением, клиенты утратят чувство произошедшего изменения. Вместо того чтобы пассивно позволить этому произойти, необходимо убедиться, что есть возможность снова и снова возвращаться к телесным ощущениям, связанным с новым, только что совершенным шагом, чтобы клиент мог „практиковаться“ в новом способе жизни тела.

Для более подробного ознакомления с работой со сновидениями я отсылаю читателей к другой своей книге (Gendlin, 1986a), поскольку не могу здесь пересказывать ее содержание.

Мы увидели, что энергия, направленная на достижение психотерапевтических изменений, скрыто присутствует в самой природе образов сновидения. Это пригодится нам и при работе с любыми другими образами (мы рассмотрим данную тему в следующей главе). В то же время возникает вопрос: чем являются образы и за счет чего они обладают такой скрытой силой?

14. Образы

Образы обладают огромной силой, но мы не сумеем раскрыть ее в полной мере, если будем работать только с одними образами. Серия образов может быть весьма впечатляющей, но в то же время не вызывать у человека никаких изменений. Поэтому сейчас специалисты по работе с образами все больше и больше внимания уделяют работе с телом. Так, например, с помощью фокусирования образы могут быть быстро связаны с телом.

Предположим, что во время работы над проблемой у клиента возникает образ «тяжелого бремени», погребенного в земле так, что видна лишь его верхушка. Клиент прикрепляет к ней цепь и с помощью большого подъемного крана пытается вытащить груз. Это вызывает к жизни длинную серию весьма необычных образов, являющихся полным сюрпризом для клиента, — целое удивительное путешествие. Исходя из природы этих образов можно было бы подумать, что происходит подлинно глубинный процесс. Однако он не вызывает у клиента никаких заметных изменений. Оказывается, что само по себе созерцание образов еще не является процессом, вызывающим реальные изменения. Поэтому некоторые называют это просто «просмотром кинофильма».

Направляя внимание на тело, клиент снова обнаруживает образ «тяжкого бремени», погребенного в земле. Но сейчас он замечает, что образ связан с чувством тяжести в желудке, возникшим после обсуждения его проблем. Продолжая сосредоточиваться на теле, клиент снова представляет, как он вытаскивает это «бремя» из-под земли с помощью подъемного крана. Однако если позволить образам развиваться спонтанно, то оказывается, что кран не может поднять такой груз и тот снова оказывается в земле. Клиент предпринимает многочисленные попытки, но неподатливый «тяжкий груз» все время опускается и погружается в землю.

Причина, по которой образ оказывает такое сопротивление, состоит в том, что он создан из чувства тяжести, присутствующего в желудке, — телесного ощущения, отражающего проблему клиента. Поэтому в данном случае это не просто картинка, а визуальный образ «тяжелого бремени», который не удается вынуть из земли, потому что он связан с телом, а в теле пока еще не произошли необходимые изменения. Попытки поднять «тяжелое бремя» приводят лишь к визуальным изменениям образа, а на уровне телесных ощущений образ «тяжелого бремени» все так же остается погребенным в земле.

Телесный аспект образов — те самые чувствуемые ощущения, о которых мы говорим в настоящей книге. Новые шаги в психотерапевтическом процессе станут возможными, если мы обратимся именно к ним. Когда клиент задает чувствуемому ощущению вопрос о том, что скрыто в нем, его содержание может действительно раскрыться. Подобное раскрытие ощущается как изменение на уровне тела, происходящее вместе с приобретением нового знания, и в это время на ум обычно приходят слова, необходимые для описания происходящего.

Если после фокусирования на подобном шаге позволить образам проявляться спонтанно, в них начнут происходить изменения (Olsen & Gendlin, 1970). Весьма впечатляющий эффект, показывающий связь образов с телом.

Дальнейшее развитие чувствуемого ощущения может происходить либо в молчании, либо при разговоре, в межличностном взаимодействии клиента и психотерапевта и т. д. Благодаря фокусированию и возникающим в результате изменениям физически ощущаемое «тяжелое бремя» начинает сдвигаться; земля, в которой оно было погребено, постепенно осыпается, либо возникает какой-то иной образ. Это происходит по мере прояснения причин, по которым проблема клиента оказалась погребенной, а «вес» бремени — столь большим.

При этом вполне естественен постепенный переход от чувствуемого ощущения какого-либо образа к соответствующим словам, чувствам и взаимодействиям. Когда человек включен в безопасное взаимодействие и чувствует заботу о себе, это способствует изменениям в теле и со временем приводит к изменениям в образе. И даже если нам кажется, что на уровне образов ничего не происходит, сам процесс взаимодействия клиента и психотерапевта может привести к дальнейшему продвижению. Я покажу это далее.

Если возникающий образ не вполне соответствует чувствуемому ощущению, следует некоторое время подождать возникновения нового образа. Мы проверяем каждый образ до тех пор, пока на уровне чувствуемых ощущений не возникает ясно ощущаемый эффект — ответ: «Да, этот образ соответствует чувствуемому ощущению». Чувство, возникающее при этом небольшом «да», само по себе уже является некоторым изменением и достаточно быстро приводит к изменениям в чувствуемом ощущении.

Иногда клиент вообще не может испытать чувствуемого ощущения. Я помогаю таким лицам научиться фокусированию, жду, пока проявится образ проблемы, и только потом задаю вопрос о физическом, телесном качестве образа. «Представьте себе, что вся проблема изображена перед вами, подобно большой настенной картине… Вы отходите немного назад, чтобы лучше ее разглядеть. Какой образ возникает?»

Затем я спрашиваю: «Какое чувство вызывает данный образ в вашем теле? Подождите немного и позвольте ему проявиться в полной мере».

А теперь я хотел бы показать, как фокусирование может быть добавлено к некоторым стандартным психотерапевтическим методам работы с образами.

В методе лечения, предложенном супругами Саймонтон, клиентам, больным раком, показывают изображение раковой клетки. Затем предлагают представить себе акулу, пожирающую раковые клетки. Саймонтон считает, что этот метод весьма эффективен. Кроме того, он успешно применяет различные формы фокусирования.

Развивая такой подход, следовало бы предложить клиентам почувствовать на уровне тела активную энергию акулы, а также то, как акула нападает на врага. Некоторым клиентам не удается почувствовать это в теле, и для них необходимы специальные инструкции и практика. Цель этого метода состоит в том, чтобы показать клиентам, как сосредоточить внимание в середине тела (легче всего это сделать, если двигаться снизу, от пальцев ног).

Можно сказать: «Направьте внимание в середину тела. Вы уже там? Каково ощущение, возникающее у вас?» Если клиент указывает на то, что такое телесное качество найдено, можно продолжать. В противном случае необходимо помочь уловить это ощущение. После чего можно предложить: «Создайте такой образ акулы, чтобы у вас возникло телесное ощущение, что вы действительно являетесь акулой». Потом можно спросить: «Какого рода телесное ощущение возникает у вас сейчас?»

Если возникает впечатление, что некоторые ощущения блокируют путь дальнейшего продвижения, можно уделить некоторое время работе с этими ощущениями, пытаясь найти их телесное качество, а также обнаружить те дальнейшие шаги, которые могут возникнуть из такого ощущения. Если человеку все же не удается почувствовать энергию акулы, ему в данном случае поможет ролевая игра, когда необходимо почувствовать, на что похожа эта энергия.

Большинство из нас при достаточно глубокой релаксации в состоянии довольно ярко почувствовать эти образы, возникающие очень легко и включающие в себя глубинные аспекты личности. Но, к сожалению, во время глубокой релаксации нет обратной связи, и клиент не может ничего сообщить о своих чувствуемых ощущениях.

Каковы критерии для определения того, является ли глубина релаксации чрезмерной для процесса фокусирования? Релаксация считается слишком глубокой, когда тело перестает «отвечать» и реагировать на внешние раздражители. Во время гипноза можно сказать: «Мое тело чувствует себя комфортно», и это будет восприниматься как истина. Но если мы скажем это во время фокусирования, скорее всего возникнет острое и яркое чувство дискомфорта. Тело предлагает обратную связь в виде отчетливого ответа: «Нет, не комфортно… а вот так…»

Даже легкого, едва заметного транса бывает достаточно, чтобы тело перестало «отвечать». Действительно, глубокая релаксация полезна во многих отношениях, но если клиент проведет все время психотерапевтической сессии в трансе, то нечто весьма важное может быть утрачено. Но как получить необходимые нам образы без глубокой релаксации? Большинство людей, закрывая глаза (если они не находятся в состоянии глубокой релаксации), не видят никаких картин. Но каждый может довольно легко наблюдать визуальные образы, не закрывая глаз. Обычно я говорю: «Представьте, где находится ваша постель. А сейчас представьте, что вы отправляетесь в ванную». Почти все могут сделать это, даже если в этот момент они смотрят прямо на меня. Затем я говорю: «А сейчас в пространстве данного образа вместе с телесным ощущением у вас возникает визуальная картина».

С помощью техники систематической десенсибилизации, предложенной Лазарусом (Lazarus, 1971), мы убедились, что тревога угасает в том случае, если клиент, оставаясь в состоянии глубокой релаксации, постепенно переживает все большее и большее количество образов объектов, вызывающих тревогу.

При процедуре десенсибилизации образы постепенно становятся все более и более подробными. Однако Лазарус говорил мне, что часто наблюдал, как с образами происходит нечто совершенно не запланированное. Например, у женщины, испытывающей затруднения в сексуальных отношениях с мужем, в последовательной серии визуализаций его образ должен был очень медленно приближаться к клиентке. Вначале клиентке предложили представить себя стоящей на верхней ступеньке лестницы, в то время как муж находился у входной двери. Но когда Лазарус спрашивал у клиентки, что она видит, та отвечала, что муж действительно входит в дверь, но вместе с матерью, в то время как себя она увидела скатившейся с лестницы и бросившейся на свою свекровь.

То, что действительно раскрывается в образах, вероятнее всего, выходит за пределы процедуры. Психотерапия — это процесс самого клиента, а не проводимая психотерапевтом процедура. Согласно Лазарусу, нам прежде всего необходимо создать связь с действительным процессом, происходящим у клиента. Далее мы увидим, как при этом используются другие пути психотерапии и в чем состоит специфическая сила образов. В любом случае не существует фиксированной процедуры, которая могла бы гарантировать успех.

Другой метод — предложенная Юнгом техника управляемого фантазирования. Она также иногда включает в себя чувствуемые ощущения. Юнг говорил о «пятом чувстве», движущемся центре квадрата, стороны которого составляли ощущения, чувства, мышление и интуиция. В некотором смысле чувствуемое ощущение оказывается каждым из этих четырех аспектов, не являясь в то же время ни одним из них. Иногда Юнг говорил клиентам, что необходимо позволить образу «возникнуть из аффекта». Он, конечно, мог и не иметь в виду телесных ощущений, а то, что он называл аффектом, скорее относилось к эмоциям, чем к обладающим скрытой сложностью чувствуемым ощущениям. Однако юнгианскую технику активных «снов наяву» можно довольно легко использовать в русле фокусирования, предлагая клиентам направить внимание на тело, чтобы там возникали чувствуемые ощущения, из которых позже сформируются образы.

Давайте рассмотрим, что можно использовать из этой техники. Когда у клиента возникал образ, Юнг предлагал быть активным по отношению к нему и реагировать так, как будто тот реален. Например, один мужчина при работе с образами увидел, как его подруга нырнула в озеро и скрылась под водой. Юнг заметил: «Почему же вы сидите и спокойно смотрите на это? Как бы вы поступили в реальной жизни? Прыгайте в озеро и немедленно хватайте ее, пока она не утонула!»

Юнг хотел бы, чтобы клиент после активного реагирования на образ немного подождал, позволяя событиям снова развиваться своим чередом. Иногда такой подход может пригодиться и нам.

Мы постепенно приобретаем опыт в работе с несколькими специфическими процедурами, и они начнут разделяться для нас на более мелкие части, которые мы сможем гибко использовать в различных сочетаниях. И даже когда мы задаем клиенту простой вопрос о том, какие у него возникают образы, это учит нас очень многому: «Может ли из этого возникать образ?» А когда образ действительно приходит, мы спрашиваем: «Какое телесное ощущение возникает на его основе?»

В главе 9 мы рассмотрели, как образы «дают нам полезные советы», часто с такими новыми альтернативами, которые иначе мы никак не смогли бы получить. Способность образов предлагать новые пути оказывается просто поразительной. Обычно у нас есть лишь две альтернативы: остановиться или идти дальше. «Не пытайтесь преодолевать препятствие здесь, — говорит нам образ. — Там, дальше, есть место, где его можно легко преодолеть». Мы не даем инструкции, не пытаемся управлять образами, а сами повинуемся их указаниям.

Образы раненой черепахи и погребенного в земле «тяжелого бремени» содержали в себе энергию — энергию, которая могла или вызывать новые шаги, или сопротивляться им. Мы можем почувствовать эту энергию, когда из образа возникает телесное ощущение, а сама энергия в своем проявлении устремляется к новым шагам.

Что уникального содержится в образах? В своих философских публикациях (Gendlin, 1962, 1992a, 1992b, 1996a) я разработал систему терминов и сделал выводы, которые привожу в упрощенной форме.

Каждое живое тело заключает в себе и, если ему это удается, реализует следующий шаг жизненного процесса. Если этот шаг не удается воплотить в жизнь, он остается в теле в скрытой форме — весьма болезненное переживание, подобное приступам острого голода, когда потребность в пище не удовлетворяется.

Образы являются проекциями (виртуальными объектами), которые тело создает, для того чтобы выразить то, что в нем скрыто присутствует. Причем выразить теми способами, которые невозможны в реальной ситуации. Так образ оказывается компромиссным решением, созданным самим организмом объектом, воплощающим в себе то, что не может быть воплощено в реальности. Поэтому при фокусировании шаг, необходимый для разрешения проблемы, часто возникает сначала в форме образа.

Чувство, которое мы пытаемся передать с помощью слов, является результатом взаимодействия. В том, что мы «хотим сказать», участвует большое количество факторов. Образ также возникает при взаимном пересечении многих факторов. Иногда он появляется просто при мысли об определенной ситуации. Затем, если у нас рождается чувствуемое ощущение и мы сосредоточиваемся на нем, обнаруживается бесчисленное множество факторов, при взаимном пересечении которых и возникает образ.

Если же образ оказывается как бы покрытым пластиковой оболочкой, у вас может появиться мысль: «Если бы я мог укрыться за такой оболочкой, враждебность со стороны других не затрагивала бы меня, а у меня имелась бы возможность свободно наблюдать все происходящее. Поскольку оболочка невидима, никто не узнает, что она у меня есть. Получилось бы как в том фильме… Да, это помогло бы справиться с ситуацией и придало бы мне уверенность в себе, которую я всегда искал. Такая оболочка обеспечивает людям большую безопасность и пригодна в любых ситуациях, при воздействии любых факторов».

Так, образы дают нам новые, более богатые возможности. Обычные объекты и связанные с ними альтернативные возможности слишком бедны, чтобы сравнивать их с тем количеством нитей, которые пересекаются в образе. Но почему эта альтернатива, приводящая к разрешению ситуации, возникает именно в образе? Данный процесс можно сравнить с исцелением раны или с ситуацией, когда, испытывая чувство голода, мы получаем наслаждение от самой мысли о еде.

Конечно, в действительности не существует никакой прозрачной оболочки, позволяющей человеку спокойно находиться в опасной для него ситуации. Однако тело действительно содержит в себе возможность сделать шаг (или серию шагов) к неуязвимости и доверию. Перед возникновением образа индивид чувствовал себя в угрожающей ситуации, и только желание неуязвимости порождало в нем доверие. В реальности же ничего этого нет. То, что необходимо, кажется совершенно невозможным, однако оно возникает, и развивается ситуация вполне реальной неуязвимости и уверенности, хотя еще недавно это казалось невыполнимым.

Поскольку клиент не сможет в действительности иметь такую прозрачную оболочку, нередко возникает впечатление, что мы зашли в тупик. Мы действительно зашли бы в тупик, если бы у нас был только образ. Но если образ возник на основе чувствуемого ощущения, если он соответствует этим ощущениям и способствует их дальнейшему развитию, клиент позволяет возникнуть из образа чувствуемому ощущению, чтобы оно могло развиваться дальше. Новое чувствуемое ощущение возникает у человека (находящегося в угрожающей ситуации) и уже содержит в себе угрожающие аспекты его опыта. Однако теперь телесное ощущение включает в себя чувство неуязвимости и уверенности. Так изменяется вся совокупность переживаний.

Если человек входит в чувствуемое ощущение и пытается выразить словами различные его аспекты, каждое новое открытие способствует дальнейшему развитию ощущения, так что оно начинает вызывать вполне реальные изменения в теле. Этот новый, более совершенный способ бытия существует в теле как потенциально возможный, уже испытанный образ жизни, готовый проявиться при соприкосновении индивида с реальной ситуацией.

Какой бы путь психотерапии мы ни использовали, возникающие на уровне тела новые шаги в процессе переживаний «дают» нам свои советы. Чтобы сделать это, мы пытаемся отрефлексировать чувствуемое ощущение, связанное, например, со словами: «Я хотел бы испытывать доверие к людям, которые чувствуют себя неуязвимыми». При этом психотерапевт мог бы заметить: «У вас есть чувство, что вы сможете доверять людям, если признаете свою неуязвимость». Но при помощи «пластиковой оболочки» образа клиент может действительно стать неуязвимым и исполненным доверия.

Далее я продолжу разбор процесса работы с образами, начатый в главе 10. (Приводимые далее фрагменты стенограмм реконструированы по кратким заметкам. В действительности во время сессий происходило больше шагов, чем отражено в диалогах.)

Иногда у клиентов возникают образы, о которых они не упоминают. Их появление зачастую вызывается вопросом: «Можете ли вы увидеть ее?» Оказывается, такой простой вопрос нередко вызывает довольно длинный ряд новых шагов, направленных к исцелению. Иногда я спрашиваю: «Что она делает?» или: «Она стоит или сидит?»

В случае, который я привожу далее, нам было необходимо просто удостовериться, что клиентка чувствует себя взрослым человеком, находящимся в безопасности. Но при этом ее внимание направлено на чувствуемое ощущение — она чувствует себя ребенком. Под защитой двух взрослых (себя самой и психотерапевта) ее детское начало проявляет себя и исцеляется.

Ранее клиентка вообще не упоминала образы. В самом начале фрагмента мы видим, что клиентка испытывает целостное чувство боли. Это чувствуемое ощущение, которое затем развивается в определенной последовательности.


К: Детская часть моей личности чувствует сильную обиду.

П: Итак, вы чувствуете обиду именно в детской части личности.

К: Да. (Молчание.)

П: Можете ли вы увидеть эту детскую часть себя?

К: Да.

П: Что она делает?

К: Я вижу ее (тихонько плачет). Она свернулась, как эмбрион, подняв руки над головой.

П: Давайте просто спокойно посидим возле нее. Не будем ничего говорить и не станем пытаться что-либо делать. Просто поприсутствуем, составляя ей спокойную компанию.

(Молчание.)

П: Будем охранять ее и не позволим никому приблизиться к ней. Хотя мы и отличаемся от нее, но посидим рядом…

К: Никто никогда не заботился о детской части моей души (плачет).

П: В то время не было никого, кто бы защищал ее. Это очень плохо. Но сейчас мы здесь, рядом — я и вы, взрослая женщина.

(Молчание.)

К: О, она смотрит по сторонам!


Внезапно ребенок в этом образе начинает исцеляться! Однако отметьте, что психотерапевт не пытается как-то организовать процесс работы с образами, произнося фразы типа: «Наблюдайте за ней; сейчас она будет двигаться и изменяться».

«Составить кому-либо компанию» — в высшей степени психотерапевтическая форма взаимодействия. Это естественная часть психотерапии, и нельзя сказать, что работа с образами является «совершенно иной» психотерапевтической процедурой. То, что психотерапевт «составлял компанию» клиентке, вполне соответствовало общему контексту происходящего с ней, но принципиально меняло контекст ситуации для образа детской части личности клиентки — одинокого и беспомощного ребенка, которому раньше никто не составлял компанию и не пытался его защищать.

Для клиентки явилось полной неожиданностью то, что довольно скоро «ребенок» начал смотреть по сторонам. Я думаю, что исходящее изнутри движение не началось, если бы психотерапевт попытался предвидеть, что именно станет делать «ребенок», или даже то, что он вообще будет делать.

В этом примере отражен процесс, который я наблюдал почти у двадцати различных клиентов. Данный процесс нередко начинается, если клиент чувствует себя похожим на маленького ребенка после моего вопроса: «Можете ли вы увидеть свою детскую часть?» и некоторое время спустя, после следующего вопроса: «Что она сейчас делает?»

Прежде чем задать вопрос, я стараюсь убедиться, что клиенты испытывают действительно теплое отношение к этой части. Для некоторых это несложно, а с другими приходится проделывать определенную работу. Теплое, исполненное принятия отношение жизненно важно при работе с любой своей частью (не потому, что нам хотелось бы видеть все в положительном свете, а потому, что иначе чувствуемое ощущение не сможет раскрыться). В особенности важным становится такое теплое отношение к детской части личности клиента.

Многие люди отвернулись от своей детской части. Когда они встречаются с ней внутри себя, им хочется просто игнорировать ее. Обычно считается, что «с ней слишком много проблем», что она является чем-то «необоснованным» и «нереалистичным». Поэтому о ней не заботятся и даже проявляют враждебное отношение, реагируя на нее так же, как раньше, в детстве, реагировали на них другие люди. Иногда сам факт существования детской части души воспринимается как слабость. Идентифицируя себя с Супер-Эго, многие испытывают раздражение и презрение по отношению к детской части собственной личности. Но если клиенты отвергают этого внутреннего ребенка, они сами бессознательно становятся им. И тогда ребенок остается в одиночестве, остается только ребенком, лишенным поддержки взрослого.

«Нет, вы не только ребенок, — говорю я клиентке, — вы взрослая женщина, сидящая рядом со мной на диване, но у вас внутри есть ребенок». Я могу сказать и так: «Будьте и тем, и другим. Чувствуя себя взрослым человеком, заботящимся о маленьком ребенке, вы являетесь и тем, и другим».

Многие люди испытывают теплое и заботливое отношение к другим детям, но не к своему «внутреннему ребенку». Если это действительно так, вам можно помочь, если вы представите какого-то другого ребенка, к которому испытываете чувство заботы. Затем мы продолжим работать по осознанию того факта, что «ваш внутренний ребенок — просто ребенок, такой же, как другие дети».

Я спрашиваю в подобных случаях: «Какие чувства вы могли бы испытывать к другому ребенку, с которым происходит нечто подобное? Представьте себе такого ребенка». Обычно клиенты отвечают: «Мне хотелось бы крепко прижать его к себе». Такой порыв и есть то теплое чувство, которое нам необходимо.

«А что, если ребенок слишком напуган, чтобы позволить вам прижать его к себе? (спрашиваю я. (В таком случае необходимо просто спокойно сесть возле него».

Недостаточно убеждать клиентов в необходимости испытать теплое чувство по отношению к «внутреннему ребенку». Если я говорю, что это необходимо сделать, они чувствуют, что должны сделать это сами, своими силами. Но это способ, применявшийся ими в прошлом. Ребенок проявлял заботу о ребенке. Потому я говорю им: «Мы с вами будем рядом с этим ребенком. И вы, и я, мы вдвоемстанем защищать его».

Так мы составляем компанию «внутреннему ребенку», хотя и не делаем при этом ничего, просто воздерживаемся от всего пугающего. Я говорю: «Не будем совершать никаких резких поступков, помня, что нам не нужно ничего узнавать. Просто посидим рядом».

Все это я говорю без малейшего намерения вызвать у клиентки какие-либо образы. Если действительно существует детская часть личности или что-то иное, столь же нежное и уязвимое, нам поможет представление о том, что мы с клиенткой являемся взрослыми людьми, заботящимися об этом ребенке. В некоторых примерах, приводимых в следующих главах, я еще буду обращаться к этому.

Такой подход соединяет в себе различные принципы. Способ сосуществования с чем-либо болезненным подобен «созданию пространства» и не является ни попыткой избежать отрицательных сторон, ни попыткой их отбросить. Он подобен «чистому слушанию», при котором необходимо воздерживаться от каких-либо оценок. Хотя может показаться, что мы не способны сделать что-либо, но чувство одиночества и незащищенности постепенно изменяется благодаря взаимодействию, контакту и безусловному принятию. Иногда такие попытки «составить компанию» могут продолжаться всего лишь несколько минут. В иных случаях психотерапевт и клиент остаются в этом состоянии на протяжении почти всей сессии.

Одна клиентка (несмотря на то, что я ничего не говорил ей об образах) разглядела маленькую девочку в лесу, где у нее было ложе из сосновой хвои, мягкое и безопасное. Потом она увидела себя с большим медведем, защищавшим ее. Все эти образы вызвали у нее чувствуемые ощущения и сильные эмоции, клиентка часто тихо плакала. Иногда она быстро покачивала рукой на уровне груди, что также служило признаком сильных эмоций.

В ходе следующей сессии она не упоминала ни о чем подобном, но в конце я спрашивал ее о маленькой девочке.


П: Продолжаете ли вы видеть маленькую девочку?

К: Да… она взбирается вверх по лестнице!

П: Хорошо, давайте попробуем побыть вместе с ней.

К: О, я знаю, что это!


Чувствуемое ощущение связало образ маленькой девочки с событиями, происходившими на протяжении недели. Мы ожидали, пока у девочки появится возможность спуститься с лестницы, после чего в теле клиентки возникло чувство облегчения.

А вот другой пример. Клиентка в течение многих лет испытывала трудности с дыханием, и она хотела бы проработать их во время сессии. Некоторое время спустя она почувствовала, что вернулась в детство.


П: Можете ли вы увидеть детскую часть себя?

К: Да.

П: Что она делает?

К: Свернулась в клубок и стала похожа на маленький мячик.

П: Давайте мы с вами — взрослые люди — посидим вместе с ней, чтобы она почувствовала себя в безопасности…

К: Сейчас она свернулась под кроватью.

П: Она в безопасности?

К: Нет. Здесь безопаснее, но они смогут найти ее и тут.

П: Чувствует ли она страх?

К: Она не дышит, потому что знает: это сделает ее невидимой. Хотя в этом нет смысла…

П: А я думаю, что есть. Если она не будет издавать никаких звуков, они не будут знать, что она спряталась здесь. Поэтому она и чувствует себя невидимой.

К: Да.

(Молчание.)

К: А сейчас ей хочется, чтобы с ней были ее игрушки и книги.

П: Давайте принесем их.

(Молчание.)

К: Она говорит, что не знает меня (плачет), но ей понравилось, что мы принесли игрушки и книги.

(Молчание. В этот момент появляется положительный персонаж из сновидения клиентки, и одна часть ее «внутреннего ребенка» забирается к нему на колени, в то время как другая часть так и остается под кроватью.)

К: Одна из них прыгнула ему на колени! А другая осталась там же.

(Молчание.)

К: Та, под кроватью… она очень слабая…

П: Да, она слабая.

К: Она в отчаянии… в отчаянии… (Тяжело вздыхает.)

(Молчание.)


В этот момент входят другие люди и становятся вокруг нее.


Означает ли подобная последовательность событий, что у человека происходят реальные изменения? Изменения в образе вызывают изменение в чувствуемом ощущении, причем такие, которые клиент ранее не испытывал. Хотя некоторым клиентам кажется весьма маловероятным, что у них вообще могут возникнуть какие-то телесные ощущения, сопровождающие эти образы, мы используем такую работу с образами, чтобы вызвать хотя бы небольшие изменения, вносящие потом весьма существенный вклад в психотерапию.

Мы обнаруживаем, что сновидения и образы, если работа с ними основана на межличностном взаимодействии и связи с телом, содержат в себе скрытую энергию, приводящую к дальнейшему движению и развитию. Я обнаружил, что это движение всегда имеет положительный характер, постепенно обращая клиентов к жизни, вызывая интерес к жизни и тем самым способствуя исцелению.

15. Повторное проживание опыта и эмоциональный катарсис

Эта глава посвящена спонтанному возникновению эмоций и «катарсиса», который можно было бы назвать «разрядкой» данных эмоций. Катарсис используется в различных методах психотерапии, и я раскрою их содержание, чтобы мы могли использовать отдельные компоненты этих процедур.

Когда катарсис возникает сам по себе

Катарсис может включать в себя такие проявления, как крик, бурные рыдания и кашель. Иногда клиент бьет кулаком в стену (см. главу 9, фрагменты 3 и 12). В предыдущей главе этой книги мы видели, что взаимное общение психотерапевта и клиента — двух спокойных, готовых проявлять заботу взрослых людей — помогает проявлению детского опыта, столь необходимого клиенту. Вместо того чтобы просто повторно проживать свой ранний опыт в той же форме, что и в прошлом, такой подход позволяет добиться новых важных шагов. Напротив, при катарсисе индивид переживает прошлые события так, как будто они происходят в настоящем, но с тем важным отличием, что сейчас клиент может в полной мере испытать и выразить эмоции, в свое время заблокированные. В некотором смысле это происходит при всякой психотерапии; мы называем такой процесс «катарсисом», или «разрядкой», если клиент проявляет значительную физическую экспрессию, имеющую неуправляемый характер. Если возникающие при разрядке эмоции являются для клиента новыми и возникают естественным путем, это может представлять большую ценность.

Психотерапевты, не знакомые с катарсисом, часто боятся его, поскольку он кажется им совершенно не контролируемым. Однако не следует опасаться эмоциональной разрядки, поскольку через несколько минут она обычно приходит к своему естественному завершению. Если же мы прервем процесс разрядки только потому, что испугались, это приведет к весьма продолжительным негативным последствиям для клиента: он будет чувствовать, что внутри у него — некая ужасная сила, пытающаяся полностью выйти из-под контроля. Страх перед этой неведомой силой как бы пугает все происходящее внутри человека. Клиент боится сойти с ума, а вся внутренняя работа оказывается заблокированной. Подобный страх может сохраняться у клиентов на протяжении многих лет. А причиной явилось недостаточное знакомство психотерапевта с естественным процессом эмоциональной разрядки.

Если психотерапевт не останавливает процесс разрядки, клиенты начинают кричать, плакать или бить кулаком по столу. Обычно это длится не очень долго, а потом энергия истощается. Когда клиент начинает бить кулаком по чему-то твердому, психотерапевту необходимо просто подложить мягкую подушку.

Человеком, переживающим катарсис, он воспринимается совсем не так, как внешним наблюдателем. Наблюдатель воспринимает его как нечто ужасное. Его настигают волны интенсивных эмоций. Гнев и боль, приходящие таким образом к индивиду, не могут восприниматься позитивно. Однако когда такие волны энергии исходят наружу, они воспринимаются клиентом положительно.

В травматических событиях детства обычно присутствует двойное подавление, связанное не только с самими событиями, но и с тем, что у человека нет возможности отрыто заплакать, задрожать или проявить вспышку гнева (а такие вспышки гнева вполне естественны для всех живых организмов). Когда ребенку после длительных запретов наконец позволяют заплакать, он может вновь почувствовать себя целостным. Такие мгновения драгоценны, и именно поэтому катарсис столь важен для личности.

Общая проблема, связанная с катарсисом, состоит в том, что разрядке подвергаются одни и те же эмоции, и это всегда происходит одним и тем же путем. Обычно я прерываю процесс разрядки, если повторяется то, что уже происходило много раз. В действительности клиенту необходимо нечто совершенно иное, но если разрядка возникает естественным путем и не повторяет то, что уже было, необходимо ее приветствовать и создавать безопасные условия.

Поскольку катарсис действительно является естественным процессом, его много раз как бы открывали заново. Но в качестве метода психотерапии катарсиса самого по себе явно недостаточно, поэтому он довольно часто отбрасывался. Фрейд обнаружил явление катарсиса, но потом отказался от его использования. В 1950-е годы катарсис был заново «открыт» в дианетике, где его значение преувеличивалось. Совсем недавно катарсис снова появился в «психотерапии первичного крика», где его значение также преувеличено. Катарсис можно вызвать почти у любого человека, но вопрос в том, стоит ли это делать. Однако нет сомнения, что при возникновении катарсиса естественным путем, его следует воспринимать как нормальную часть процесса психотерапии.

Поэтому если психотерапевт чувствует, что катарсис может быть полезным, его необходимо предложить клиенту. Я советую клиентам, чтобы они могли совершенно свободно пронзительно кричать, ударять кулаком по кушетке или подушке. При этом я говорю: «Если у вас появится желание, позвольте себе сделать это», а затем демонстрирую клиенту, как я сам могу стать на колени и начать избивать подушку. Я хотел бы, чтобы клиенты воспринимали катарсис как форму экспрессии, на которую они имеют полное право. Некоторые клиенты следуют моему совету немедленно, другие — спустя некоторое время, а большинство вообще никогда не делает этого.

Катарсис хорошо сочетается с другими путями психотерапии, если воспринимается как один из вариантов. Мы не пытаемся вызывать его специально, хотя и принимаем, когда он возникает естественно.

Катарсису недостает чувства настоящего в переживаниях прошлого

При использовании одного лишь катарсиса утрачивается чувство настоящего, в том числе чувство настоящего в ситуации, имевшей место в прошлом. Только почувствовав настоящее, мы сумеем предпринять новые шаги, невозможные в прошлом. Мы говорим о новых шагах на протяжении всей книги, в особенности в последней главе.

При осуществлении «психотерапии первичного крика» клиенты работают над проблемой, чувствуя ее в теле, но делают они это только для того, чтобы позволить проявиться прошлому опыту. Яркие переживания из прошлого возникают довольно быстро, но обычно оказывается, что клиент ранее уже проходил через эти переживания. Клиент интенсивно, но повторно испытывает уже знакомые состояния. Клиенты физически чувствуют свою боль и ярость; они плачут и кричат — вероятно, потому, что сейчас им это действительно необходимо. Их внимание полностью переносится в прошлое, и они не ощущают актуальной жизненной ситуации, над которой хотели бы работать. Поэтому в «психотерапии первичного крика» клиенты часто оказываются полностью дезориентированными в отношении своей жизни в настоящем и собственной личности: они весьма настойчиво работали над каждой проблемой так, как будто она существует только в прошлом.

Ловушка, связанная с работой только над прошлым, нередко встречается при фокусировании: вначале клиенты испытывают глубокое расслабление, а потом им предлагают обратить внимание на все, что возникает в той или иной специфической проблеме. При повторном переживании ранних детских событий катарсис, вероятнее всего, будет возникать в таком расслабленном состоянии без связи с настоящим.

Катарсис предполагает определенную степень регрессии, и в этом смысле он в известной степени аналогичен гипнозу. Хотя релаксация специально и не вызывается в технике «переоценочного консультирования» (Jaekins, 1962) — данная техника как раз характеризуется эмоциональной разрядкой, — в конце каждого сеанса клиентам предлагают «возвратиться в настоящее». Чтобы убедиться, что они действительно сделали это, клиентам предлагают описать какой-либо объект, находящийся в комнате. Но это означает конец сессии! Реальная жизнь и существующее в настоящем отношение к прошлому в подобной ситуации не работают.

Интенсивность эмоций приводит к сужению переживаний даже без релаксации и регрессии. На примере обычного совета — в момент сильного гнева сосчитайте до десяти — мы можем увидеть, что интенсивные эмоции настолько сужают наши переживания, что мы утрачиваем большую часть того, что скрыто в них. Такое суживающее воздействие на переживания оказывает как интенсивность эмоций, так и регрессия (см. работу «Теория изменения личности» — Gendlin E., «A Theory of Personality Change», 1964). Моя теория эмоций излагается в книге «Эмоции в психотерапии» (Gendlin E. «On Emotions in Therapy», 1991b. О катарсисе см. McGuire, 1991).

Напротив, чувствуемые ощущения оказываются более широкими, чем обычные переживания. Ощущение «всего этого» — нечто гораздо большее, чем обычные переживания. Оно содержит в себе множество скрыто присутствующих граней и частей. Именно из такого ощущения и возникают новые шаги процесса переживания.

Оптимальная степень релаксации достаточна для того, чтобы могли возникать новые переживания, но не настолько сильна, чтобы клиенту было трудно реагировать на настоящее. Так, с помощью не очень глубокой релаксации субъект может достигать оптимальной точки, в которой возникает необходимый материала. При этом клиент присутствует в настоящем в полной мере и может немедленно реагировать на происходящее. Именно это и происходит при фокусировании (Gendlin, 1996b).

Для возникновения катарсиса может потребоваться совершение некоторых шагов на уровне переживаний

В главе 9 мы приводили фрагменты стенограмм, где клиентка, возможно, не сумела бы выдерживать связанные с прошлым опытом переживания, проявившиеся на ранних стадиях психотерапии, если бы не избивала матрац в тот момент, когда ее ярость становилась непереносимой. Мы видели, что она очень точно чувствовала время, когда можно было делать подобные вещи, и довольно долго удерживала себя от эмоциональной разрядки. Большое значение имело то, что клиентка была готова принять и ту, и другую альтернативу.

Клиентка чувствовала: перед тем как непосредственно столкнуться с остатками своего аффекта, необходимо проделать определенную работу.

Если клиенты боятся страха, присутствующего в прошлом, им потребуется сделать довольно много небольших шагов, постепенно приближающих их к чувству страха. Так, постепенно клиент обретает возможность оказаться рядом со своим страхом. Шаги становятся увереннее, и клиенты начинают соприкасаться со страхом более непосредственно. Психотерапевт знает, как помочь гневу выйти наружу, но он понимает, что лучше воздержаться от этого до тех пор, пока индивид не разовьет в себе силу и способность самостоятельно выдерживать свой гнев.

Так, с течением времени происходит развитие личности и приходят в движение ее новые аспекты. Они могут быть важными сами по себе, однако сейчас речь идет о том, что некоторые стороны данных аспектов должны проявиться еще перед тем, как гнев будет проработан.

Приведем пример. «У меня есть… весьма болезненное… чувство. Мне тяжело говорить о нем…» На этой стадии психотерапевту не нужно стремиться увеличить интенсивность болезненного чувства. Для клиента будет вполне достаточно просто слегка прикоснуться к этому чувству. А пребывание в обществе психотерапевта помогает ему выдерживать болезненное чувство таким, какое оно есть.

Вот другой пример. Клиентка говорит: «Здесь я остановилась… это для меня уж чересчур… Мне приходится слишком сильно бороться… А ведь на самом деле я не настолько плохой человек». (До сих пор ни психотерапевт, ни сама клиентка не считали, что «она плохой человек».)

У клиентов может внезапно возникать связь с тем временем, когда они еще были здоровы и не пережили травму. «О… такой я была когда-то! (Вздыхает.) В прошлый раз я надеялась… что мы вернемся туда, к той точке, где я остановилась». Когда клиентка вспоминает об этом давно ушедшем в прошлое чувстве, она явно оживляется. Но это не только порождение прошлого, потому что и сейчас бывают моменты, когда она живет подобным образом. Это делает личность более целостной и сильной. И мы хорошо понимаем, почему клиентке хочется сначала научиться жить по-новому, а лишь потом повторно проживать воспоминание о травматическом событии. Тогда взрыв гнева сможет иметь совершенно иные последствия, чем в прошлом (Grove, 1995).

Будучи психотерапевтами, мы не можем самостоятельно решать, что этому клиенту необходимо совершить какие-то определенные шаги, а тот уже готов к катарсису. Точность, с которой происходят последующие шаги — один за другим, — показывает, что лучшим решением было бы не пытаться в них вмешиваться.

С другой стороны, если у нас проявляются эмоции, необходимо просто принимать их. Например, я говорю клиенту: «Я слышу гнев. Я прав?» Когда клиент плачет, я могу сказать: «У вас на глазах слезы. Надеюсь, вы готовы принять их…» Если я замечаю, что клиент пытается подавить слезы, я также спрашиваю об этом. Допустим, клиент отвечает: «Я чувствую слезы, но не могу заплакать». В таких случаях я обычно говорю: «А вы просто разрешите себе, чтобы слезы потекли в нужный момент». Детям обычно внушают, что они не должны плакать. Напротив, согласно «нормам», принятым в психотерапии, мы можем и должны плакать. Понятно, что и та, и другая установка искусственны. Просто где-то глубоко в нас прячется небольшая «служба охраны», не позволяющая нам плакать. Если мы дадим этой службе распоряжение: «Пусть слезы текут в любое время, когда это необходимо», — слезы будут возникать естественным образом.

Чувствуемые ощущения в сравнении с эмоциями

Чувствуемые ощущения часто бывают весьма слабыми, в то время как эмоции, например гнев, — очень сильными. Чувствуемое ощущение, связанное с тем, что вызывает гнев, является более широким и менее интенсивным, чем гнев.

Люди, привыкшие к катарсису, нередко испытывают затруднения в распознавании чувствуемых ощущений, даже если те уже возникли. Они привыкли к чрезмерной интенсивности и драматизму долго сдерживаемых эмоций. По сравнению с моментами, когда клиент пронзительно кричит и рыдает, спокойное погружение в чувство чего-то целостного, но неотчетливого, может восприниматься как ситуация, в которой почти ничего не происходит. Однако интенсивность еще не является критерием эффективности. Весьма интенсивные эмоции иногда возникают из чувствуемых ощущений, в то время как сами по себе чувствуемые ощущения обычно переживаются довольно спокойно.

Иногда прошлый опыт необходимо повторно пережить и завершить в той точке, где эмоции были заблокированы. Гипноз также помогает в определенных ситуациях. (Один из клиентов рассказывал, что ему очень помог гипноз, хотя во время сеанса ему не делались никакие конкретные внушения. При гипнозе «множественные», «расщепленные» части переживания могут впервые оказаться собранными вместе, на одном уровне; позднее это происходит уже без гипноза.) Медитацию тоже можно считать формой глубокой релаксации, ценной во многих отношениях. Мы еще не знаем всех возможностей глубокой релаксации. Ничего не хочу сказать против этих состояний, но у меня не раз возникал вопрос: почему многие так настаивают на необходимости регрессии в прошлое и уделяют этому значительную часть каждой сессии?

В некоторых случаях, когда клиент упорно сидит в позе для медитации, я могу сказать: да, он действительно имеет опыт медитации. «Если ваше тело привыкло к медитации, — говорю я клиенту, — она будет возникать у вас каждый раз, когда вы сядете в эту позу. Тогда тело не сможет вам сказать, какая поза нужна ему здесь и сейчас. Сядьте по-другому, немного свободнее».

Клиенты могут сами решить, сесть ли им на кушетку, вытянуться ли на ней или же принять какое-то другое положение. Я не мешаю им погружаться в состояние релаксации так глубоко, как они захотят. Но иногда я предлагаю клиентам сменить положение, характерное для релаксации, и сесть передо мной прямо. Или наоборот, предлагаю клиентам расслабиться, откинуться назад, позволить телу стать гибким и занять удобное для него положение.

Мы сумеем лучше осознать значение пути психотерапии, связанного с катартической разрядкой, предоставляя клиентам возможность допускать катарсис (если они испытывают в нем потребность) и оставляя за ними свободу выбора, использовать это состояние или нет.

16. Пошаговое изменение действий

Аристотель утверждал, что люди способны изменяться только с помощью практики правильных действий. Привычки — могучая сила, которую нельзя преодолеть сразу. Правильнее будет сказать, что их можно изменить с помощью практических действий за определенное время. Во второй части этой книги мы обсуждали пути внутренних изменений, результатом чего становятся изменения внешние. Однако индивид может измениться внутренне и под влиянием извне.

В этой главе я попытаюсь раскрыть сущность иной группы направлений психотерапии, связанных с использованием действий.

Приверженцы подхода «оперантного поведения» (Скиннер и его последователи) нашли эффективный способ изменять привычный способ поведения людей. Он состоит в совершении отдельных, небольших шагов, направленных на достижение нового поведения. Мы вполне можем использовать данный подход, так же как и ряд других новшеств, предложенных техникой «оперантного поведения». В любой психотерапевтической сессии может быть найдено время для разработки небольших новых шагов, направленных на изменения в действиях, предпринимаемых в период между сессиями, — для этого может потребоваться всего лишь несколько минут.

Внутренние и внешние изменения обычно происходят параллельно, и поэтому одно связано с другим. Мы уже неоднократно убеждались, что внутренние изменения приводят к изменениям внешним, однако последние не всегда оказываются достаточными.

Иногда внутренние изменения предшествуют внешним, как это произошло с одной клиенткой, которая внезапно нашла спутника жизни сразу же после преодоления бессознательных страхов и раскрытия в себе внутренней готовности быть привлекательной. Однако справедливо и то, что подобные вещи могут происходить лишь в тех случаях, когда изменяется поведение клиента среди других людей. Клиентка могла быть готова к встрече спутника жизни, но понятно, что нужный человек не придет просто так и не позвонит в дверь. Общая цель психотерапии — улучшить качество жизни клиента, а большая часть человеческой жизни проходит среди других людей.

Некоторые клиенты ожидают, пока их чувства полностью изменятся и только после этого начинают предпринимать новые действия. Однако внутренние изменения трудно завершить без некоторых конкретных внешних действий. Это происходит не только потому, что изменения в реальных событиях и возможностях возникают в результате изменения в действиях. Выполнение новых действий — это, кроме всего прочего, еще и процесс физических изменений. Новые действия изменяют тело, поскольку требуют нового способа переживаний на уровне тела. При этом различные внутренние трудности переживаются иначе. Так, небольшое действие, малозначимое само по себе, обладает потенциальной возможностью изменять всю внутреннюю сложность той или иной проблемы, а незначительное изменение в поступках позволяет индивиду более непосредственно соприкоснуться со своими внутренними препятствиями.

Далее мы обсудим некоторые типы пошаговых изменений действий, которые легко могут использоваться в контексте психотерапии.

Безобидные и безопасные действия

Психотерапевт помогает клиенту так изменить свои действия, что они редко будут иметь отрицательные последствия, например, получить откуда-то информацию, позвонить по телефону, прочитать газету и т. д. Клиенты довольно часто начинают обсуждать вопросы, связанные со сменой работы или карьеры, как будто у них вообще нет никаких вариантов. Скорее всего, они прекрасно знают о существовании специальных агентств по трудоустройству и о людях, располагающих необходимой информацией, однако, испытывая внутренний страх, избегают их. Хотя понятно, что позвонить по телефону для получения новой информации — не такое уж и сложное дело. Такие совершенно безопасные действия могут помочь решить любые проблемы, поскольку при этом раскрывается совершенно новый диапазон возможностей.

Действия, использующие новую телесную энергию

Когда клиент во время психотерапии ощущает в себе появление принципиально новой энергии, самое время задать вопрос: какие изменения в действиях он может предпринять, чтобы обеспечить сохранение данной телесной энергии и достигнутых изменений. Это не обязательно должно быть какое-то значительное действие — даже сравнительно небольшой поступок может хорошо передавать тот новый способ бытия, который пациент будет воплощать на практике на протяжении следующей недели.

Одна клиентка, недавно разведенная женщина, собиралась отправиться на танцы в свою церковь[7]. Она знала, что ее бывший муж также намеревается пойти туда со своей новой подругой. Поскольку он обычно не ходил в церковь, клиентка усмотрела в этом намеренную попытку досадить ей. Она сказала: «Я позвоню ему и скажу, что это мое пространство, где ему появляться не следует. Но… я боюсь звонить ему — мне неудобно. И хотя я знаю, что он придет в любом случае, мне все равно необходимо поступить именно так — это будет шаг вперед».

Чтобы идентифицировать и выполнить такие действия, часто необходимо отказаться от стремления получить немедленные результаты. Мы называем это «действием ради практики». Когда человек делает что-либо ради самого процесса действия, он не может потерпеть неудачу. Мы достигаем успеха уже благодаря тому, что предпринимаем само действие. Не имеет значения, хорошо ли мы выполняем эти действия или не очень. Фактически мы ждем, что сначала все получится плохо.

Однажды при выполнении подобных действий я сказал клиентке следующее: «Несколько лет назад это действительно многое бы изменило. Сейчас уже слишком поздно, но вам в любом случае необходимо совершить это. И тогда ваше тело получит нечто новое».

Небольшое действие нередко олицетворяет новый образ бытия и позволяет человеку жить согласно ему. Например, после обретения уверенности во время психотерапевтического сессии клиент начинает заниматься поиском новых действий, которые могут быть проявлением такого образа жизни. Он принимает решение: «Отныне я буду отправляться в туалет сразу же, как только у меня появится в этом потребность, не ожидая, пока закончится разговор с другим человеком». Давайте проанализируем это решение как действие, приводящее к новому шагу. То, что решил делать клиент, находится полностью в его власти. Он может считать, что это сделать нелегко, но на самом деле единственное препятствие находится в нем самом. Отметим также, что действие носит сугубо личный характер. Только сам клиент четко знает: произойдет большой шаг, если он при необходимости прервет разговор с другим человеком. Кроме того, этот шаг является частным случаем новой уверенности, обретенной клиентом. И если это действие будет успешным, у клиента появится шанс жить по-новому. Выполнение таких действий позволит ему снова обрести новое качество энергии, найденное во время психотерапии.

Применяя поведенческие методы, мы исследуем влияние действий и поступков на переживания. Поступки не просто содержат в себе новую энергию; они продолжают ее во взаимодействии. Телесная «энергия» предполагает стремление к воплощению во взаимодействиях с окружающей средой. Если энергия действительно нова, она не имеет продолжения во взаимодействиях, а ее слишком простая модель не готова к реальным ситуациям. Однако даже небольшие действия, связывающие индивида с окружающей средой, позволяют этой модели значительно измениться.

В приведенном примере новое самоутверждение действительно может вначале оказаться упрощенным и примитивным, связанным с чувством отчаяния и враждебной мотивации, поскольку заблокированная энергия циркулирует по замкнутому кругу, препятствуя взаимодействию. Если клиент попытается проявить эту энергию в такой форме в некоторых важных ситуациях, ему придется оказаться от нее и возвратиться к старой, чрезмерно острожной манере поведения. Однако при совершении небольших действий новая энергия функционирует даже в наиболее примитивных ее формах, постепенно развивая свое новое качество, что представляет собой значительное внутрипсихическое изменение.

Обычно клиенты не задумываются о том, что практическое исполнение желаемых ими новых действий должно вначале происходить в безопасной ситуации, — им хотелось бы разрешить свои проблемы немедленно. Однако попытка сделать это окажется слишком большим и невыполнимым шагом, и ничего не изменится.

Предположим, что клиент постепенно развил в себе довольно большую силу и уверенность. Он стал чувствовать, что воспринимает ситуацию на работе вполне адекватно. Это создает в его теле новое чувство бесстрашия и новую энергию, которая может помогать ему утвердить себя, обрести больше свободы и инициативы.


К: Я хочу войти в кабинет шефа и высказать ему все, что думаю. Но я не могу сделать этого. Сейчас я чувствую, что почти готов, но знаю, что когда соберусь, то не смогу войти.

П: Бывали какие-нибудь другие ситуации, когда вы бы чувствовали себя в безопасности и вам было легче совершить такой поступок? Где и когда вы могли бы чувствовать себя уверенно?

К: Я думаю, что буду больше участвовать в происходящем. Конни (жена клиента) всегда говорила, что я не способен на это, а если я и пытался принимать в чем-либо участие, ей это не нравилось.

П: Вы думаете о том, чтобы сделать больше… и, может быть, меньше заботиться о том, что нравится или не нравится это жене?

К: Нет, я вообще не думал об этом… Только о том, что мне необходимо было бы активней участвовать в происходящем… Жена права…


В данном примере клиент сознавал, что «высказать боссу все» — слишком серьезно, и принял идею психотерапевта о том, что первый шаг должен быть более легким. Психотерапевт может вносить свои коррективы, даже когда ему кажется, что клиент уже полностью утратил обретенную им новую энергию («Жена права…»). Конечно, у нас нет какого-либо окончательного способа узнать это. Возможно, клиент действительно знает, что жена права. Возможно, он знает и то, что всего лишь притворяется, что участвует в происходящем. Если психотерапевт станет подталкивать его и оказывать давление, внушая, что не стоит слишком сильно заботиться о том, нравятся или не нравятся его поступки жене, а клиент примет такое внушение, психотерапевт возьмет на себя функцию и шефа клиента, и его жены. В данном случае он будет претендовать на то, что лучше клиента понимает происходящее.

До сих пор я обсуждал «безопасные» действия, являющиеся частными случаями нового способа телесного бытия. Теперь мы обсудим действия иного рода.

Программа небольших шагов: оперантная психотерапия

Используя предложенную Скиннером теорию оперантного поведения, Голдаймонд разработал эффективную систему постепенных шагов по изменению поведения. Кое-что из этой системы могли бы позаимствовать и мы.

Прежде всего, Голдаймонд опирался на общую формулу, «программу», обрисовывая в общих чертах ее типичные шаги. Например, в «программе свиданий» первые три шага могли оказаться такими: купить газету, где печатаются объявления о знакомствах, сделать несколько телефонных звонков, чтобы выяснить расписание различных мероприятий, составить для себя список мест, куда можно пойти, чтобы познакомиться. Отметьте, насколько небольшими и незначительными являются эти шаги.

Следующий этап — раз в неделю тщательно наряжаться и оставаться дома. Когда это будет выполняться легко, можно предпринять следующий шаг — действительно пойти в одно из выбранных мест, но не заходить в него. Затем следует отправиться домой и поощрить себя каким-нибудь призом.

Далее можно сделать следующий шаг — войти в помещение и оглядеться. После этого просто заговорить с каким-то одним человеком, завершив данный шаг. В следующий раз необходимо провести некоторое время, беседуя с несколькими людьми. И награждать себя за каждый шаг — за сам факт, что этот шаг сделан. Потом надо перейти к следующему шагу — внимательно посмотреть вокруг и отметить, когда кто-либо посмотрит на вас. Таковая общая, приблизительно очерченная схема последовательных шагов, которые могут быть различными для каждого клиента.

Данная программа сильно отличается от простой тренировки силы воли. Обычно упражнения по выработке воли состоят в том, что вы заставляете себя выполнять определенные действия, что создает весьма значительную противодействующую силу, со временем приводящую к ослаблению самых лучших намерений. Небольшие шаги позволяют избежать этого.

Другое отличие малых шагов состоит в следующем: определенный режим, предписанный при выработке силы воли, может нарушиться после единственной неудачи, вызванной давлением внешних обстоятельств. А программу малых шагов можно легко регулировать по необходимости. Один клиент говорил: «Когда ко мне приходят родители, я пересматриваю свою программу борьбы с курением и выкуриваю по одной сигарете каждые 15 минут (вместо обычных 45 минут)». На время приходится отступать по одному из пунктов программы, но сама программа не отбрасывается.

Отметьте в приводимых далее примерах, насколько малыми — до абсурдности — могут быть проделываемые шаги. Клиент получил явную пользу от других аспектов психотерапии, всегда занимающих больше половины сессии. Однако особенно хорошо у него получалась программа малых шагов. Одинокий мужчина в возрасте 55 лет, он имел опыт лишь одного краткого сексуального контакта, да и то в юности. Сейчас у него появилось желание научиться вступать в отношения с женщинами. Мы уже проработали многие темы, обычные при психотерапии, в частности его отношения с матерью. После одного-двух месяцев работы я предложил клиенту предпринять некоторые действия, при этом раскрылось, что у него возникали проблемы даже с тем, чтобы хорошо одеваться. Там, где он работал, не предъявлялось строгих требований к одежде, но даже там считали, что он одевается плохо. Поэтому первый шаг был связан с покупкой одежды.

В начале нашей программы предполагалось, что клиент станет тщательно одеваться по средам вечером, затем праздновать это событие, но оставаться дома. Научившись одеваться, он составил список мест, где мог бы завязать знакомство с женщинами. Следующий шаг состоял в том, что ему необходимо было просто пойти туда, а затем вернуться домой. В другой раз он должен был заглянуть в одно из этих мест и снова вернуться.

Клиент всегда знал: он может и должен на следующей неделе сделать новый шаг: потому что мы специально разработали подходящие для него шаги и потому что каждый из этих шагов был весьма незначительным. Мы не брались за что-то новое до тех пор, пока я не увидел проявление энергии клиента и не убедился, что он может с улыбкой сказать: «Да, я сделаю этот шаг».

Следующий шаг был принципиально важным. Следовало поприветствовать какую-нибудь женщину и даже обменяться с ней несколькими словами, продолжая разговор до тех пор, пока не возникнут затруднения, а потом уйти домой. В другой раз надо было попробовать заговорить с двумя женщинами. «А что, если это будут не две женщины, а больше?» — спросил клиент. «Отлично, — ответил я, — все равно найдите минуту, чтобы отпраздновать то, что сегодня вы смогли заговорить уже с двумя женщинами». Спустя некоторое время клиент мог приветствовать пять женщин за вечер. Так, выйдя из состояния нерешительности, когда он не мог сделать вообще ничего, клиент стал активным и оптимистичным.

Далее клиенту следовало попробовать провести вечер, разговаривая с одной женщиной. Затем необходимо было предложить ей зайти в кафе.

Тем временем мы продолжали нашу работу по всем аспектам психотерапии, уделяя этой программе лишь около 15 минут. Клиент прорабатывал свои отношения с недавно умершей матерью и все время уверял меня, что если он действительно сможет лечь в постель с женщиной, то все его проблемы разрешатся. Я согласился, хотя в действительности думал несколько иначе. Я был готов к работе с иной проблемой, лежащей в основе затруднений с женщинами, — проблемой, которая должна была проявиться при подходящей возможности.

Следующий шаг состоял в создании ситуации, в которой клиент мог бы оказаться наедине с женщиной. Если бы женщина предложила пойти к ней домой, это было бы замечательно. «А что, — спросил клиент, — если она предложит пойти ко мне домой?» Это привело нас к серии шагов, имеющих отношение к его уродливому матрацу — единственной постели в его квартире. Кроме того, необходимо было совершить ряд других шагов — звонки в магазины и организация доставки покупок. Тем временем подошло время встречи, и женщина пригласила моего клиента к себе домой. И что же потом? Оказалось, что у него не возникло никаких проблем!

Некоторое время он поддерживал отношения с этой женщиной. Затем он познакомился со многими другими и потом говорил, что во время интимной близости женщины его возраста выглядят весьма привлекательно и намного моложе своих лет. Видимо, это было как-то связано с циркуляцией крови.

Обычно «оперативная психотерапия» занимает все время сессии. Во время первой сессии клиент избирает для себя «целевое поведение», которое ему необходимо создать и усиливать (либо наоборот, ослаблять и игнорировать). Первый шаг — ведение записей, каждый раз фиксирующих данное поведение, а также то, что ему предшествовало и появлялось в его результате. Затем, в последующих сессиях клиент и психотерапевт совместно анализируют данные записи. Это позволяет убедиться, что обсуждаемое поведение часто возникает до (или после) определенных событий. Клиенты вознаграждают (или, иначе говоря, «подкрепляют») себя чем-либо. Необходимо заранее выбрать вознаграждение. Существует вознаграждение за работу по ведению записей и за каждый последующий небольшой шаг. Кроме того, психотерапевт награждает клиента своими похвалами и выражением интереса. Некоторые приверженцы бихевиоральной психотерапии используют в качестве награды обыкновенную конфету.

Теперь давайте рассмотрим, каким образом некоторые из таких подходов могут быть лучше всего применены в психотерапии, ориентированной на работу с переживаниями.

Как применять оперантный метод при работе с переживаниями

От интереса только к поведению мы переходим к заинтересованности в том, как данный метод переживается клиентом. Поведенческие результаты достигаются более эффективным образом в том случае, если учитываются основанные на переживаниях источники и последствия каждого из предпринимаемых шагов.

Выбор целевого поведения

Некоторые из бихевиоральных терапевтов допускают ошибку, которую не сделал бы психотерапевт иной ориентации. Они предлагают клиентам выбрать «целевое поведение» во время первой же сессии. Затем могут пройти многие месяцы в попытках достичь этого поведения. Однако в контексте психотерапии поведенческие цели должны возникать в результате длительного и глубинного процесса. А при выборе цели в самом начале психотерапии существует большая вероятность, что данная цель будет определена на основе существующих в данный момент установок, которые, скорее всего, изменятся во время психотерапии.

Всем психологическим изменениям свойственен этот парадокс: человек сам должен выбрать направление желаемых изменений, но выбор скорее всего станет не столько целью изменений, сколько проявлением аспекта личности, более всего нуждающегося в изменении. Поэтому, хотя клиентам действительно необходимо определить свои цели, это должно быть сделано в результате более глубокого психотерапевтического процесса, включающего взаимодействие с «я» клиента. Сказанное в особенности относится к фокусированию, когда подлинные цели постепенно возникают из раскрывающегося нового ощущения того, что индивиду действительно необходимо в жизни.

Поощрение (подкрепление) каждого небольшого шага

Поощрение является очень важным моментом. Последователи оперантной психотерапии в качестве такого поощрения предлагают клиентам конфету, какой-то небольшой подарок или участие в каком-либо приятном мероприятии. Все это вполне эффективное поощрение. Однако действительно важным для клиента поощрением — вознаграждением на уровне переживаний — является возможность на протяжении нескольких мгновений праздновать выполнение каждого из шагов. Люди привыкли наказывать себя (что стало уже почти обычным делом) за каждое усилие, предпринимаемое для улучшения ситуации. Это может показаться странным, но когда большинство из нас пытается предпринять что-то новое, смелое, совершить какой-то новый шаг для изменения ситуации, то сразу же после этого мы сами себя наказываем.

Например, одинокий человек предпринимает огромные усилия, чтобы оказаться в том месте, где он мог бы познакомиться с представителями противоположного пола. Однако если потенциальный партнер не посмотрит на него, человек возвращается домой более подавленным, чем раньше, переживая по поводу своего одиночества. Теперь он настроен еще более самокритично и убежден, что остаток жизни ему предстоит прожить одному. После этого ему будет еще труднее снова предпринять подобную попытку, тем более что если бы он провел вечер дома перед телевизором, этого наказания не последовало бы.

Подобная депрессивная реакция нередко возникает и при выполнении небольших шагов. Человек уже научился хорошо одеваться, сделал еще какой-то шаг, однако это так и не принесло положительных результатов. Появляется чувство, что желаемый результат оказывается еще дальше.

Оперантный принцип работы с прямыми последствиями является вполне правильным. Обычные поощрения хороши и должны использоваться. Однако лучший путь избежать самонаказания — развить в себе позитивную ответную реакцию, выступающую в качестве вознаграждения и поощрения. Это может быть частью «празднования» успеха. Подобное поощрение следует спланировать заранее и применять сразу же после того, как будет завершен новый шаг.

Психотерапевту необходимо заранее подготовить клиента, сказав ему, например: «Отпразднуете ли вы то, что составили список мест, куда можно пойти для знакомства? Сделав этот шаг, найдите одну минуту и скажите себе: „О, я сделал это шаг, я на правильном пути! Разве я не разработал программу, куда я могу пойти? И неужели я не воспользуюсь случаем, чтобы получить удовольствие?“ В ответ клиент может ответить вяло и без всякого интереса: „А, да, конечно, я буду доволен…“ Тогда психотерапевту необходимо задать фокусирующий вопрос: „Хорошо, представьте, что вы уже поступили именно таким образом. Как вы это чувствуете?“ Клиент может заметить: „Мне бы вообще не хотелось делать это, потому что я избегаю своей проблемы на протяжении многих лет“. Так снова происходит самонаказание. Необходимо предпринять определенные усилия, чтобы преодолеть тенденцию наказывать себя за сделанный шаг, вместо того чтобы поощрять.

Чувство, подобное описанному, необходимо отрефлексировать („Это болезненно, и некоторая часть вашей личности обвиняет вас“), после чего следует продолжать делать шаги, связанные с фокусированием и выслушиванием. Позднее можно попытаться структурировать самопоощрение, еще раз объяснив все с самого начала: „А сейчас, когда вы действительно составили этот список, отпразднуете ли вы это достижение?“ После чего следует фокусирующий вопрос: „Проверьте и увидите сами. Итак, можете ли вы отпраздновать свое достижение?“

Шаги должны быть очень небольшими

Принципиально важно, чтобы шаги были очень небольшими, и тогда у индивида не будет возникать чувство, что он не способен сделать их. Купить газету и составить список мест, куда необходимо пойти? Нет, это должны быть отдельные шаги. Для начала просто купите газету. Или, может быть, просто выясните, где продаются газеты, где можно найти перечень необходимых мероприятий. Пока будет достаточно и этого. Проверьте, нет ли таких газет в ближайшем киоске. „Да, я смог сделать это“. Можно задать следующий вопрос: „Где находится киоск и когда у вас будет время зайти туда?“

Подходящий шаг будет вовсе не обязательно тем, который индивид предложит первым. Необходимо почувствовать на уровне переживаний способ осуществления небольших шагов и найти наилучший. Мы говорим: „Проверьте и почувствуйте, можете ли вы действительно сделать это?“ — „Да, мне бы хотелось…“ — отвечает клиент. „Тогда представьте, как вы делаете это. Какое чувство вы испытываете?“ — продолжаем мы задавать вопросы… Когда ситуация подготовлена таким образом, причина возникновения трудностей становится ясной. С этими помехами можно справиться обычными психотерапевтическими средствами. Тем временем клиент находит другой способ действия, вполне реальный и приемлемый для него.

Правильный шаг, найденный и проверенный таким образом, дает новую энергию. „Да, сейчас я знаю, что смогу сделать это!“ Если сделанный шаг оказывается правильным, у клиента появляется энергия и возникает чувство облегчения.

Использование „небольших шагов“ в обычной психотерапии

Обычно „небольшие шаги“ занимают незначительную часть психотерапевтической сессии. Если остальная часть сессии проходит благоприятно, я не настаиваю на необходимости выполнения этих шагов (так же, как на использовании любых других путей, описанных в этой книге). Если же процесс приостанавливается, я могу предложить тот или иной путь, с которым мы еще не работали.

Я спрашиваю клиента, жалующегося на одиночество: „Куда вы можете пойти, чтобы встретить новых людей?“ Я имею в виду людей противоположного пола или же просто друзей. „Да, да, я встречаюсь с новыми людьми…“ — говорит клиент. „Где?“ — допытываюсь я. „В августе следующего года я отправляюсь на съезд…“ — отвечают мне. „Но ведь сейчас декабрь“, — говорю я, зная, что большинство одиноких людей весьма неохотно ходят в те места, где они могли бы завести новые знакомства.

Потом я спрашиваю: „Не могли бы вы составить список мест, куда хотели бы отправиться? Я не предлагаю вам идти туда, просто составьте список“. Конечно, при этом я внимательно слушаю то, что отвечает клиент. Затем мы работаем с тем, что у него проявилось. К самим действиям мы перейдем в другой раз.

Я могу задать и такой вопрос: „Каких людей вам хотелось бы встретить? Что они любят делать? Давайте посмотрим, сможете ли вы не просто пойти в то место, где встречаются одинокие люди, а туда, где делают что-то интересное для вас, туда, куда было бы естественно пойти и вам, и тому, с кем вы хотели бы познакомиться. Там вы будете лучше себя чувствовать, и у вас появится больше возможностей встретить человека, который вам нужен“.

„Вероятно, вам придется проверить 50 человек, прежде чем вы встретите того, кто вам нужен, — говорю я клиенту. — Но поскольку проверка любого человека занимает всего пять минут, эта задача вполне реальна“.

Я неоднократно наблюдал эффективность данного метода. Наиболее драматичным примером стал случай разведенной женщины, у которой было пятеро детей, достаточно взрослых для того, чтобы у нее появилось время вернуться к своему образованию для получения докторской степени. Когда ее спросили, кого бы ей хотелось встретить, она ответила: „Разведенного мужчину“. Затем я задал ей вопрос: „Почему бы вам не написать диссертацию о разведенных мужчинах?“ Для типичного исследования требуется около 25 участников, а она познакомилась со 150 разведенными мужчинами, отобрала трех перспективных кандидатов и вышла замуж за одного из них.

Недавно одна богатая клиентка, отвечая на подобный вопрос, сказала, что ей хотелось бы встретить богатого и достигшего успеха мужчину. Я спросил, какой деятельностью должен был бы заниматься этот мужчина. Некоторое время спустя клиентка ответила: „Теперь я буду много летать на самолете первым классом“. Некоторое время спустя она встретила подходящего человека, за которого и вышла замуж.

Чтобы предложить изменения в действиях, требуется всего одно мгновение. Затем необходимо внимательно выслушать ответ. Приоритет всегда следует отдавать межличностным взаимодействиям. Например, если клиент произносит слова „Да, доктор“ тепло и с улыбкой — все в порядке. Но если клиент отвечает: „Перестаньте нагружать меня этой ерундой“, я спрошу: „Итак, вы не хотите, чтобы я нагружал вас всякой ерундой. А какое чувство вы испытываете при этом?“ Необходимо быть готовым принять гнев клиента.

Чаще всего подобные реакции возникают в тех случаях, если я впервые предлагаю совершить шаги по изменению. Клиент может ответить: „Я сделаю это позже“. Я соглашаюсь и даю ответную реакцию: „Вы говорите мне, чтобы я не подталкивал вас. Естественно, позже вы придете к этому сами“. Некоторое время спустя (например, через месяц) я снова повторю свое предложение, хотя в некоторых случаях я вообще избегаю делать его.

Если мы уделим некоторое время поиску подходящих действий для выполнения небольших шагов, это не нарушит сложившихся психотерапевтических отношений с клиентом. Приведем пример.


К: Я увидел интересную девушку и собирался предложить ей встретиться, но потом решил, что не смогу справиться с этим.

П: Делали ли вы когда-нибудь девушкам подобные предложения?

К: Никогда.

П: Некоторые действия могут быть весьма важными. Вам вовсе не обязательно создавать ситуацию, с которой вы не справитесь. Можете ли вы пригласить ее только на чашку кофе или совершить какие-то другие подобные поступки? Они должны быть настолько малы, чтобы вы не боялись сделать их. Даже когда вы просто обдумываете их, это тоже можно считать небольшим действием.


Во время следующей сессии ситуация развивается примерно следующим образом:


К: Мои сны становятся все более яркими и отчетливыми, но моя жизнь при этом не изменяется ни на йоту. Вы считаете, так и должно быть?

П: Да, возможно. Но некоторые действия помогают вам соединить внутренний процесс с поступками в реальной жизни.

К: Оказалось, что у меня не было реального интереса к этой девушке.

П: Можете ли вы продумать подходящие действия?

К: Дело в том, что если моя попытка знакомства с девушкой окажется неудачной, потом я буду вспоминать об этом целый год.

П: Есть вещи, которые люди делают, не связывая себя обязательствами, например, разговоры в очереди или по дороге домой. Люди могут говорить о чем-то малозначимом или просто смотреть друг на друга… Приходилось ли вам наблюдать, что в подобных случаях люди, общаясь, не связывают друг друга никакими обязательствами?

К: Думаю, я тоже смогу сделать это…


Я уже сказал довольно много, но поскольку клиент принял мои слова, решил добавить:


П: Просто наблюдать — уже действие. А кроме того, вы можете попытаться почувствовать, подходит ли это вам.

К: Да, в другой ситуации я однажды пытался сделать нечто подобное, но испытал лишь приступ страха.

П: Не стоит поддаваться страху, как не стоит и пытаться убежать от ситуации. Необходимо просто отступить на пару шагов, а потом посмотреть, что произошло.


Обычно изменения оказываются действенными, освобождая настоящее от блоков прошлого. Если клиент чувствует, как существующая в настоящем неадекватная модель поведения связана с прошлым, необходимые перемены происходят путем изменения действий в настоящем. Приведем пример:


К: Вернувшись домой, я осознала, что купила не то, что действительно хотела, хотя потратила на это все выходные. Конечно же, я знаю, что произошло.


Клиентка перед этим долгое время работала над глубоким блоком, препятствующим стремлению получить то, что ей хочется. Блок был связан с происшедшим в детстве случаем, когда она захотела получить игрушку и вместо этого подверглась насилию.


К: Долго ли я буду продолжать утрачивать столь многое в жизни — утрачивать потому, что пытаюсь предотвратить уже давно произошедшее? Все остается по-прежнему до сих пор.


Через неделю клиентка заявила: „Я принесла покупку обратно в магазин и сказала, чтобы они обменяли ее на то, что мне нужно. Мне было трудно — все это скрыто так глубоко… Но, когда вернулась домой, я была уверена: наконец-то я получила свою игрушку!“

Некоторое время спустя клиентка добавила: „Теперь я хотела бы изменить прошлое, живя в настоящем, вместо того чтобы постоянно жить в прошлом и утрачивать настоящее“.

Связь между психикой и действием

В действительности не существует никакого противопоставления между психотерапией и поведенческой бихевиоральнойтерапией. В человеке внутреннее и внешнее — две стороны одного и того же процесса жизни. Люди, ориентированные на действие, иногда спрашивают меня, действительно ли фокусирование поможет им почувствовать себя лучше без изменения реальной жизни — как будто кто-либо действительно мог почувствовать себя лучше без изменения своей жизни. Мы „проживаем“ каждую ситуацию с помощью своего тела. Когда изменяется чувствуемое ощущение, меняются также и наши способности. И наоборот, иногда бывает так: несмотря на все наши усилия, ничего не меняется. Наши телесные ощущения не могут измениться, если наша жизнь и действия остаются прежними.

С другой стороны, некоторые люди, в значительной мере ориентированные на интроспекцию, сопротивляются прямым попыткам предпринять шаги к действиям. Они считают их чем-то искусственным, полагая, что любые действия, не возникающие естественно и непосредственно из их чувств, окажутся просто неэффективными. И в затруднительных ситуациях, вместо того чтобы попытаться действовать, они стремятся находить в себе уже знакомые им внутренние конфликты. Это подобно словам: „Какое облегчение? Здесь внутренняя проблема, над которой надо работать. Еще не время для реальных действий“. Однако изменения в действиях могли бы изменить все тело, способствуя возникновению как раз того чувства, которого более всего не хватает.

Например, сновидения действительно никогда не относятся только к затруднениям в той или иной специфической ситуации. Они связаны со всей личностью. Человек не может испытывать затруднения в какой-то одной ситуации, если он не обладает типом личности, обычно создающим подобные трудности. Но хотя данный личностный тип создает довольно серьезные затруднения в такой ситуации, они могут быть преодолены при помощи определенных действий. Независимо от того, будут ли эти действия внутренними или внешними, именно изменения создают новый образ бытия тела в настоящем, в то же время требуя такого образа бытия для своего осуществления.

В настоящей главе я пытался познакомить читателя с различными шагами, предпринимаемыми с помощью реальных действий — безопасных действий; действий, совершенных на основе новой телесной энергии, а также небольших шагов в программе оперантного поведения. Психотерапевт может предлагать клиенту любые из них. Мы также увидели, как осуществлять данные действия таким образом, чтобы это вело к обретению новой энергии, возникающей в процессе фокусирования и слушания, а также при работе на уровне тела и во время ролевого разыгрывания сновидений.

17. Когнитивная психотерапия

Определенные изменения в когнитивных категориях клиента происходят практически при всех формах психотерапии, хотя хорошо известно, что сами по себе когнитивные изменения порождают у людей весьма незначительные реальные изменения. Из этого можно было бы сделать вывод, что когнитивные изменения не играют никакой роли в психотерапии. Однако на самом деле это не так.

Подобная ошибка довольно часто допускается, когда фокусирование описывается так, словно когнитивные моменты не играют в нем никакой роли. В действительности же фокусирование является своего рода диалогом между чувствуемыми ощущениями и их когнитивным аспектом.

Я бы хотел вначале обсудить стандартную когнитивную психотерапию и методы ее применения в той форме, в которой она практикуется психотерапевтами традиционной когнитивной ориентации, но использовать ее лишь время от времени и коротко. Затем я покажу, как фокусирование способно изменить весь когнитивный подход в целом.


Методы стандартной когнитивной психотерапии

Борьба с негативными мыслями

Когнитивная психотерапия, используемая в своей обычной форме, противостоит тенденции клиентов к негативной интерпретации происходящих событий, а также самих себя. Это особенно полезно в случаях депрессии. Депрессивные больные обычно имеют негативные мысли определенного типа. «Это бесполезно», — говорят они, и от самого факта произнесения этих слов им становится хуже. Распознавание таких мыслей и борьба с ними имеет принципиальное значение.

Вспоминая события, происходившие, например, на прошлой неделе, депрессивный клиент заявляет: «Тогда я еще мог смеяться, а сегодня это совершенно невозможно». Вместо того чтобы принимать эти мысли без возражений, когнитивный психотерапевт поощряет исследование и оспаривание хода этих мыслей, например, предлагает вспомнить случаи, когда клиент преодолевал депрессию и чувствовал себя хорошо.

Когнитивная психотерапия работает над тем, что клиент говорит самому себе, а основным психотерапевтическим шагом считается распознавание клиентом определенных мыслей. Тогда появляется возможность остановиться и изменить эти мысли, пока их последствия не зашли очень далеко; возможность заменить их на другие мысли, оказывающие заведомо положительный эффект. Например, утром клиент может подумать: «Я почувствую себя лучше, если останусь в постели». Однако, возможно, он уже понял: если остаться в постели, депрессия только усилится. Поэтому возникает иная мысль: «Вчера мне было лучше, когда я все-таки встал».

Любой психотерапевт может использовать открытия когнитивной психотерапии с теми клиентами, которым это принесет пользу. Однако психотерапевту нет необходимости рассматривать когнитивную психотерапию как единственно правильный метод, так же как не следует читать клиентам наставления, ставя их в сугубо пассивную позицию. Будет вполне достаточно, если вы просто предложите им способы самопомощи.

Альтернативные пути восприятия проблемы

В дополнение к борьбе с негативными мыслями определенные концепции также имеют потенциальную возможность изменять качество переживаний. Например, общее чувство ситуации изменится, если клиент станет воспринимать ее как вызов. Или если новые формы поведения трудны, существенно легче их выполнять, рассматривая практику, как мы уже рассматривали это в предыдущей главе. И вместо того чтобы отчаянно пытаться преуспеть, совершая действия, которые клиент не в состоянии выполнить достаточно хорошо, можно достичь успеха, если его ближайшей целью станет практика.

Психотерапевты когнитивной ориентации считают, что такие понятия, как вызов и практика, противостоят определенным бессознательным предпосылкам, например, убежденности в том, что человеку необходимо достичь успеха, поскольку в случае неудачи он опозорится. А признание того факта, что клиент неизбежно является просто человеком с присущими ему недостатками, может уменьшить затруднения, вызываемые установкой на безусловное стремление к совершенству.

Использование когнитивных методов во время психотерапии на основе переживаний

Хотя различные идеи порой приводят к большим изменениям, мы не предполагаем, что одно и то же понятие может быть полезным для разных клиентов. Для кого-то оно вообще означает нечто скучное или даже может навредить. Нам предстоит работать не просто с понятиями, а с их воздействием на переживания человека.

Когда когнитивные методы оказываются успешными, они способны вызывать изменения на достаточно глубоком уровне. Если же они не действуют, это означает, что такой «глубокий уровень» нуждается в иных формах работы. Поэтому может показаться глупым применять методы, воспринимающиеся как поверхностные. Тем не менее, работа на когнитивном уровне оправдывает те небольшие затраты времени, которых она требует. Приведем пример:


К: Я и так отдала очень много… Но все это предельное лицемерие: на самом деле я хочу чего-то для себя.

(Ее лицо искажается гримасой отвращения.)

П: Вы считаете, что это плохо? Я рад, что вы тоже хотите что-то для себя. Это подтверждает, что вы живы, и мне это кажется весьма здравым.


Полезно, если психотерапевт предлагает клиенту альтернативный способ мышления. Это может быть сделано более успешно, если подобное предложение рассматривается как выражение собственных убеждений психотерапевта: такой подход дает возможность быть естественным и позволяет при этом не навязывать ничего клиенту.

А сейчас я снова обращусь к обсуждению определенных теоретических вопросов. Даже если я достигну успеха в их объяснении, вдумчивый читатель увидит, что я делаю нечто бoльшее — излагаю мысли, развитые мной в ряде работ философского характера (Gendlin, 1962, 1992a, 1992b), а также в других исследованиях, готовящихся к публикации).

Является ли познавательная способность основой для организации опыта?

Существует некое основное теоретическое различие между когнитивной психотерапией и другими подходами. Сейчас нет необходимости обосновывать их, однако эти различия следовало бы понимать. Когнитивная психотерапия исходит из предположения, что любой человеческий опыт детерминируется познавательной способностью, сознательными либо бессознательными исходными предпосылками. Противоположная точка зрения состоит в том, что когнитивные предпосылки имеют поверхностный характер и просто скрывают за собой более глубокие факторы биологического, психического и межличностного бытия индивида. Обе точки зрения являются упрощенными.

На наше тело и межличностные взаимодействия влияют многие более основополагающие факторы, а когнитивные способности — просто дальнейшая организация человеческого опыта. Мы убеждаемся, что животные также действуют в соответствии с определенными формами соотношений, сложившимися в окружающей среде, хотя и не пытаемся предполагать, что животные специально «думают» об абстрактных соотношениях как о чистых формах познания. Человеческий опыт также не организован на основе отдельных познавательных процессов.

Когда мы впервые констатируем отношения когнитивного характера, можно ли сказать, что они действительно существуют в форме, отмечаемой нами? Нет, но если эти отношения действительно оказываются подходящими, тогда сама возможность открыто выразить их становится дальнейшим развитием опыта.

Чем является мышление, связанное с переживанием?

Мышление — важная способность человека. Оно выстраивает и перестраивает наш мир, играя важную роль в развитии человека. Однако использование мышления в качестве пути психотерапии приобрело плохую репутацию, так как мышление слишком легко можно использовать неправильно. Действительно, когда оно отделено от других форм опыта, его называют «интеллектуализацией», приводящей к весьма незначительным психологическим изменениям.

Большинство людей не знают, что возможна форма мышления, связанная с переживаниями. Ведь обычно нас учат, что данный процесс должен быть отделен от переживаний. И даже желая обдумать какие-либо переживания, мы часто не используем непосредственное ощущение, с этими переживаниями связанное. Когда появляется первая мысль о переживании, мы отодвигаемся от нее, приближаясь к следующим мыслям и уже не обращаясь к самому переживанию, чтобы оценить, насколько наши мысли ему соответствуют. Обычно люди говорят: «Я думаю, мои чувства являются тем-то и тем-то», и на этом основаны их дальнейшие мысли. Так возникают выводы, которые никто уже не сравнивает с самим переживанием, чтобы выяснить, действительно ли данные выводы раскрывают переживание и расширяют наше понимание его или же оказываются насилием над переживанием.

Такие эффекты могут быть отмечены, когда мы беседуем с кем-то о фильме, который произвел на нас сильное впечатление. Однако анализ фильма может привести к тому, что мы утратим это впечатление. Может оказаться, что наши мысли не способны выразить впечатление, которое начнет все больше и больше съеживаться, пока полностью не умрет. После этого нам останется только пожалеть, что мы затеяли анализ фильма. Однако может быть и так, что анализ впечатления, произведенного фильмом, будет все больше и больше его усиливать, раскрывать и проявлять его сущность. От чего зависит такое отличие?

Мы сумеем понять это — и соответствующим образом направить свои мысли, — если начнем проверять все этапы развития наших мыслей, а не просто будем дожидаться завершения их последовательности. На каждом из этих этапов мы сможем почувствовать, как мысли влияют на переживания. Если само переживание станет «съеживаться» под влиянием наших мыслей, можно быстро «отложить» эту мысль и попробовать найти другую, усиливающую переживание.

Иногда мы совершаем серию последовательных шагов для достижения чисто логического результата, но затем нам придется все равно вернуться к проверке, что же именно данный результат дает нашему непосредственному переживанию.

Обычно мы довольно быстро можем отбросить мысль, приводящую к утрате непосредственного переживания. Можно подождать появления других мыслей, связывающих нас с непосредственным чувством и усиливающим его. Некоторое время спустя к нам приходит мысль, на которую откликается переживание, после чего мы следуем уже не только тому, что содержала в себе мысль, но и тому, что открылось в новом переживании.

Такой тип мышления как раз и необходим нам во время психотерапии. Это не «интелектуализация», поскольку слова и понятия не функционируют сами по себе, — они должны лишь способствовать дальнейшему развитию переживаний. Однако на основании изолированного понятия мы не можем определить, подходит ли оно для такой цели. Это выяснится лишь в том случае, если клиент попытается непосредственно почувствовать свое переживание.

Однако в этом есть и нечто большее: переживание по самой своей природе обладает способностью развиваться и усиливаться, стремясь стать чувствуемым ощущением события, эмоции или проблемы. Таким образом, это трудноуловимое «нечто» может быть постигнуто прямо сейчас, а связанное с ним чувствуемое ощущение будет раскрыто и станет развиваться дальше.

В некоторых видах когнитивной психотерапии признается, что сама по себе познавательная способность не настолько эффективна. Поэтому Эллис изменил название своего метода — «рациональная психотерапия» — на «рационально-эмотивная» (Ellis, 1962). Однако эмоции не являются ключевой формой переживаний. Когда индивид обращается к чувствуемым ощущениям, он обнаруживает, что эмоции представляют собой часть общей целостной структуры переживания. Так изменения в чувствуемом ощущении вызывают появление новых эмоций и форм познания, подталкивающих жизнь вперед.

Различия между когнитивным и некогнитивным носят временный характер

Если мы рассмотрим в качестве примера фокусирование, то обнаружим когнитивное устремление обратиться к самому себе: «Пусть у меня возникнет чувствуемое ощущение этого». С другой стороны, телесное внимание и возникновение чувствуемого ощущения не является когнитивным устремлением, но вопрос «Каково же качество всего этого?» имеет явно когнитивный характер.

Когда проявляется чувствуемое ощущение и у индивида возникает что-то новое, необходимо быть готовым принять все, что будет возникать. Эта готовность является намеренной когнитивной реакцией, и ей необходимо специально учиться. Индивид может на время отложить (хотя и не отбрасывать полностью) свое несогласие и оговорки, связанные с тем, что у него возникает, для того чтобы происходило дальнейшее развитие ощущений. Затем, если когнитивные аспекты продолжают отличаться, он начинает задавать себе вопросы о чувствуемом ощущении, делая это до тех пор, пока оба аспекта не изменятся настолько, что между ними больше не будет различия.

Убеждения обычно включены в переживания, и потребуется сделать много новых шагов, пока не появится возможность обдумать их отдельно. Например, одна из моих клиенток почувствовала следующее: если мужчина захочет вступить с ней в сексуальный контакт, у нее не будет выбора и придется в любом случае согласиться. Поэтому она просто избегала всяких сексуальных ситуаций. Это отношение к мужчинам на протяжении долгого времени никак не изменялось в процессе психотерапии, хотя на когнитивном уровне мы не раз подтверждали право клиентки уклоняться от сексуальных контактов, если она не хочет этого. В такой же мере мы подтверждали ее право на контакты при наличии желания. И то, и другое право на когнитивном уровне воспринималось одинаково уместным, однако никак не было связано с чувством, что у нее нет выбора. Телесное ощущение «нет выбора» привело к необходимости совершения многих новых шагов в ходе психотерапии. Однако только после того как изменилось многое другое, у клиентки раскрылось чувство «отсутствия выбора». Она сделала открытие: «Я действительно имею право отказаться, если не хочу; ну а если хочу, то имею ли я право отказаться?»

Этот пример показывает, что (1) когнитивные установки сами по себе могут оказаться неэффективными и (2) что же именно психотерапевты когнитивной ориентации называют «бессознательными убеждениями» (в данном случае при возникновении сексуального возбуждения клиентка не имеет права отказаться от секса).

Могли бы подобные когнитивные утверждения оказать клиентке помощь ранее? Возможно, и могли бы. Психотерапевт когнитивной ориентации, знающий, каких убеждений придерживаются клиенты в подобных случаях, мог бы высказать их и тем самым сэкономить время. Однако данный пример показывает: если психотерапевт не знает убеждений клиентки, ему необходимо работать «на грани» телесных ощущений до тех пор, пока не станет ясным соответствующее убеждение. В ином случае ни психотерапевт, ни клиентка не узнают всех факторов, влияющих на ее неспособность отказаться. Поэтому просто изменения на когнитивном уровне здесь ничем не помогут.

Если предпринимаемые на когнитивном уровне попытки оказываются неудачными, необходимо прислушаться к чувствуемому ощущению, дать ему возможность проявиться и сообщить, что оно в себе содержит. Затем (в зависимости от того, что именно возникло) либо чувствуемое ощущение распадается, либо потребуются дополнительные шаги — как со стороны психотерапевта, так и со стороны клиента.

Возможен ли когнитивный рефрейминг?

При когнитивной психотерапии большая часть сессии посвящена «рефреймингу» интерпретаций клиентами своих ситуаций и переживаний. Клиенту предлагают «установить новые фреймы» своих интерпретаций. Иногда это приводит к действительным изменениям, позволяющим клиенту жить лучше. Почему это оказывается возможным? Если интерпретации действительно изменяют характер переживаний, возникает впечатление, что переживаемые нами события не обладают какими-либо изначально присутствующими в них интерпретациями.

Конечно, если правильной является только одна интерпретация и если она действительно содержится в самом переживании, остальные интерпретации можно считать заблуждениями. Однако постмодернисты, скорее всего, отвергли бы данное предположение. Они знают, что в зависимости от того, что мы думаем о переживании, оно может изменяться. Однако при этом легко приходят к противоположному, явно упрощенному предположению, что переживания вообще не имеют организации. Если переживание организовано только на основании когнитивных категорий, к нему должны подходить любые из предлагаемых когнитивных интерпретаций. Но если бы это оказалось действительно так, то все давно были бы здоровыми, счастливыми и богатыми, — если мы, конечно, стремимся к этому. Однако понятно, что одни интерпретации принимаются переживанием, а другие нет. Это совершенно очевидно, хотя и труднообъяснимо.

Переживания и ситуации всегда обладают некими свойствами, но переживания — это живой процесс, продолжающийся и развивающийся. И даже когда мы просто говорим о том, чем было или есть переживание, в этом уже содержится его дальнейшее развитие.

Однако мы не можем просто выбрать произвольный путь дальнейшего развития переживания — оно всегда содержит в себе свой собственный путь, хотя он и не является когнитивным.

Когда рефрейминг эффективен?

Только непосредственно ощущаемый и переживаемый опыт позволит нам узнать, будет ли предлагаемая интерпретация способствовать дальнейшему развитию переживания. Можно довольно легко предложить такой рефрейминг, который будет просто интеллектуализацией. В лучшем случае это не даст никакого результата, но иногда подобные интеллектуализации могут вообще блокировать переживания. Причем не только сами психотерапевты предлагают такие блокирующие интерпретации — клиенты тоже довольно часто могут делать это. При этом ситуация соотносится с другими событиями, не имеющими в данный момент связи с непосредственно переживаемым опытом. Много времени можно уделить рефреймингу, который будет лишь скрывать переживания или же, в лучшем случае, не приведет ни каким изменениям в жизни клиента. Но если при рефрейминге сохраняется связь с непосредственным опытом, ощущаемым на уровне тела, его бесполезные формы быстро отбрасываются и создается пространство для проявления форм эффективных.

Эффективный рефрейминг быстро дает непосредственно ощущаемый эффект. Чувство тяжелого бремени проходит, а клиент физически ощущает освобождение и новую телесную энергию — способность сделать то, что раньше казалось невозможным. Конечно, такой рефрейминг — не просто интеллектуализация. Среди других отмечаемых эффектов может появиться новое раскрытие содержания воспоминаний или возникнуть большая ясность в ощущении проблемы, ранее непонятной. Достижение эффекта на когнитивном уровне не всегда сразу приводит к такому результату и первый эффект может быть довольно слабым. В таком случае необходимо сосредоточиться на нем, чтобы дать ему возможность проявиться более полно. Как мы уже видели в других случаях, может возникнуть необходимость перенести внимание на тело. Когда все связанное с какой-то жизненной проблемой на протяжении долгого времени оставалось безжизненным и безмолвным, само по себе возникновение ощущения движения придает клиенту новые силы и вселяет надежду. Однако большинство людей быстро утрачивают это чувство, поскольку оно, как правило, не очень интенсивно. Например, реагируя на определенное высказывание, клиент чувствует в себе импульс движения. Вместо старого, хорошо знакомого ему чувства у него появляется довольно слабое желание услышать это высказывание. Что следовало бы сделать в подобных обстоятельствах психотерапевту? Понятно, что значимые высказывания необходимо повторить. Клиент может испытывать потребность, чтобы психотерапевт повторял высказывание много раз до тех пор, пока постепенно у него не возникнет определенное чувство и в результате произойдут дальнейшие шаги.

Это раскрытие не будет утрачено, если и психотерапевт, и клиент проявят внимание по отношению к незнакомым энергиям, к возникновению нового качества, овладевающего телом, хотя все это может казаться весьма незначительным.

И наоборот, попытки рефрейминга могут вызывать чувство истощенности и слабости, поскольку, несмотря на его очевидную полезность, у клиента просто появляется чувство усталости. А может быть, клиент почувствует, что проблема еще больше угнетает его. Возможно проявление чувства замкнутости, скуки и утраты того, что ранее казалось живым. От таких когнитивных элементов необходимо сразу же отказаться, чтобы снова обрести непосредственное чувство переживаемого опыта.

Высказывания могут оказаться довольно нудными, содержать в себе что-то нездоровое — это верный признак наличия в высказывании какой-то ошибки, чего-то неуместного. Приведем пример.


К: Я сказала, что решила увидеться с ним. «Ты уверена?» — спросил он. «Не уверена», — ответила я. На это он заметил: «Если человек не уверен в правильности чего-либо, вообще не стоит делать этого!» Но я думаю, что в жизни никогда ничего не менялось бы, если бы мы всегда делали только то, в чем уверены.


Обратите внимание на мысли, выделенные курсивом. Это когнитивные представления. Есть много способов рассматривать оба высказывания как истинные, но вопрос состоит в том, как они влияют на переживания клиентки. Какую роль они играют в данном случае? Чем отличаются эти высказывания для клиентки? Конечно, почувствовать все это и решить может только она сама.

Клиентка во время психотерапии часто обсуждала присущую ей модель поведения, из-за которой все время попадала в неприятные ситуации с мужчинами. Если это было «чувство неуверенности», она просто не должна была бы снова встречаться с этим мужчиной. С другой стороны, у нее была еще одна характерная модель, сущность которой состояла в том, что клиентка не живет, а все время ждет чего-то.

Мы снова подходим к вопросу о той роли, которую высказывания играют в переживаниях клиента. Мы поймем эту роль, если клиентка обратит внимание на физически ощущаемое качество высказываний. Можно ли сказать, что в словах «не уверена» содержится привкус все той же давней модели, из-за которой она все время попадает в неприятные ситуации? Или же слова дают ей возможность почувствовать что-то новое, свежее и не испробованное? Чтобы ответить на эти вопросы, необходимо обратиться к чувствуемым ощущениям, возникающим из данных утверждений. Сами по себе высказывания, отражающие когнитивные представления, не являются ни хорошими, ни плохими; ни полезными, ни бесполезными.

Поэтому роль когнитивных процессов не может быть оценена лишь на основе этих процессов. Клиенту необходимо знать, как испытать ощущение на уровне непосредственных переживаний. Именно там мы сможем заметить различие, создаваемое когнитивными процессами.

Что делать после того, когда когнитивные представления стали эффективными?

Многие считают, что после того как когнитивные представления становятся эффективными, нам необходимо исследовать их скрытый смысл. Однако ценность когнитивных представлений заключается как раз в их воздействии на переживания. Во время психотерапии мы занимаемся выяснением различий в переживаниях, создаваемых мыслями. В ином случае мы рискуем упустить происходящие изменения и остаться просто с мыслями. Но когда мысли раскрывают нам что-то новое на уровне переживаний, мы включаемся в них и видим то, что возникает далее. Затем мы сможем реагировать на происходящее с точки зрения его когнитивного аспекта.

Чем являются мысли и чем они не являются

При возникновении действительно новых мыслей человек подходит к некой новой грани, ощущаемой лишь неотчетливо. На грани научного открытия или при достижении естественного завершения логического ряда мыслей возникает нечто беспокоящее, волнующее, новое и возбуждающее, что в то же время не может быть упорядочено и выражено словами. Мыслить по-новому — значит чувствовать, чувствовать происходящее после каждого шага и каждой мысли, думая: а что возникает сейчас? Раскрывается ли что-то новое? В этом отношении чувство новизны и свежести мысли действительно отчасти подобно психотерапии. В обоих случаях происходит раскрытие каких-то новых категорий. Если же мышление продолжает происходить в старых категориях, то о какой-либо неотчетливой грани переживаний говорить вообще не приходится.

На новой грани психотерапии, так же как в философии и математике, сформировавшиеся понятия помогают индивиду и в то же время блокируют его мышление. А сама грань остается неотчетливой. Ее можно легко утратить, если пытаться форсировать ход событий, стремясь к большей ясности еще до того, как возникнут новые категории, с помощью которых она может быть выражена. Большинство из нас в состоянии придавать форму определенным суждениям практически на любой стадии процесса мышления. Ведь оставаться с неотчетливой, не принявшей определенной формы гранью подлинности переживания гораздо труднее — как в теоретическом мышлении, так и в психотерапии.

Главный вопрос: является ли структура переживаний производной от когнитивных представлений?

Когда люди по-новому высказывают что-то из переживаемого ими, они часто отмечают, что убеждения и понятия, которыми они мыслят, считая их естественными, были на самом деле «выучены» (если, конечно, можно так выразиться). Наши переживания отчасти приобретают свою форму именно за счет этих интроецированных убеждений, хотя мы и не осознаем их. От этого остается сделать только один небольшой (хотя и ошибочный) шаг к заключению, что весь опыт человеческих переживаний возникает из приобретенных убеждений.

Когда люди открывают в себе эти убеждения, они довольно часто отвергают часть их. Отвержение происходит на уровне непосредственных переживаний, однако оно может быть неверно понято и рассматриваться так, как будто само по себе отвержение является просто когнитивной операцией, заменяющей одни представления на другие. Однако мы можем отвергнуть осознанное когнитивное представление, так как неудовлетворенность им заложена в более сложной структуре наших переживаний. Но эта более сложная структура может быть также познана, что станет явным шагом вперед. Хотя может показаться, что отвержение было обусловлено когнитивным аспектом данной сложной структуры, на самом деле это не так.

Представим себе клиентку, вдруг понявшую, что она живет на основе самооценки, усвоенной ею в детстве и гласящей: «Ты существуешь только для того, чтобы служить другим». В то мгновение, когда клиентка понимает эту идею, ее она отвергает. Может возникнуть впечатление, что отвержение основано на когнитивном убеждении, что она в своей жизни заслужила большего. Но это не так: убеждение отвергается всем ходом ее органического, «животного» жизненного процесса, сформированного ситуациями, переживаниями и когнитивными представлениями о жизни. Физические и биологические процессы оказываются на самом деле более сложными и в большей мере обладающими способностью создавать новые конфигурации, чем когнитивные системы. В то же время создание таких конфигураций еще больше усложняет эти процессы. Конечно, подобные органические процессы клиента включены в когнитивные учения в рамках концепции западного индивидуализма. Однако когнитивные представления можно считать сравнительно немногочисленными и слабо выраженными; даже привычки и ситуационные модели поведения, ими обусловленные, являются лишь незначительной частью органической жизни клиентки. Она может использовать один из старых принципов для выражения своего неприятия идеи жить только для других. Однако эти когнитивные процессы не будут иметь ничего общего с проявлением того самого органического процесса самой жизни, отвергающего убеждения клиентки.

Когда возникает проблема, заблокированным оказывается целый аспект жизни; этот аспект может больше не получить возможности развиваться таким путем, который ранее был вполне эффективным. Если у индивида сохраняется этот блок — так, как он ощущается на уровне тела, — его сложность может обусловить необходимость гораздо более тонких когнитивных различений, чем имелись у индивида ранее.

Почему когнитивные терапевтические интервенции могут (и должны) быть случайными и краткими

Если мы решим использовать когнитивные методы только иногда и кратко, это не будет компромиссом. С точки зрения их эффективности в процессе работы с переживаниями, когнитивные интервенции по самой своей сути являются краткими. Предположим, клиент пытается высказать новую мысль, что немедленно приводит к изменению характера ощущений. Сейчас мы слушаем и реагируем таким образом, который помогает клиенту достичь реального эффекта на уровне переживаний. Поэтому когнитивные интервенции, даже в том случае, если они порождают явный эффект на уровне переживаний, могут быть только кратким.

Однако что делать, если предложенное когнитивное представление не вызывает никакого эффекта? Сначала должны произойти изменения в переживании и возникнуть новое устремление вперед. Без этого, если психотерапевт пытается утвердить какое-либо когнитивное представление, клиент может согласиться с мудростью данного предложения, но реально так ничего и не изменится. Несмотря на это, новые когнитивные представления заслуживают внимания. Клиент услышал их, и они стали частью его обычного набора представлений. Потом могут проявиться некоторые их последствия. Психотерапевту стоит упомянуть о них. Однако продолжительное привлечение внимания к новому когнитивному представлению будет лишь создавать непродуктивное давление на ситуацию. Таким образом, мы убеждаемся, что неудачное когнитивное воздействие также будет иметь краткий характер.

18. Процессуальный подход к Супер-Эго

Даже если психотерапевт с уважением относится ко всем чувствам клиента, внутри каждого клиента постоянно ведет свою работу другой, внутренний «психотерапевт», настроенный критически или даже отрицательно. Это то, что Фрейд называл Супер-Эго — внутренний голос, критикующий любые предпринимаемые человеком действия, мешающий своей критикой их осуществлению. Психотерапевт, даже если он настроен самым нейтральным образом, при вмешательстве критически настроенного внутреннего голоса содействует защите процесса, происходящего у клиента, — как если бы это вмешательство исходило от вошедшего в комнату постороннего человека.

Вмешательство со стороны Супер-Эго считается одной из наиболее важных вещей как в когнитивной, так и в интерпретативной психотерапии. В этой главе мы обсудим, как можно защитить психотерапевтический процесс от постоянных попыток Супер-Эго вмешаться в него. А также как дать клиентам возможность распознавать эти проявления Супер-Эго и работать с тем, что они содержат в себе.

Отставить Супер-Эго в сторону

Хотя психотерапевт обычно слушает то, что говорит клиент, сохраняя нейтральность, данный подход неприменим при проявлениях Супер-Эго. Поэтому в таких случаях мы вмешиваемся, указываем на эти проявления, а затем пытаемся вернуться к тому, что клиент чувствовал до вмешательства со стороны Супер-Эго. Приведем следующий пример.


К: Я чувствую… (произносит несколько слов о чувствах). Но все это, конечно же, глупо (является проявлением лени, эгоизма и т. п.), потому что…

П: Как будто нечто напало на вас и назвало ваши чувства «глупыми», но вы чувствуете… (Далее я отражаю то, что клиентка говорила о своих чувствах.)

Без подобной ответной реакции клиентка продолжала бы рассказывать, почему Супер-Эго считает ее чувства глупыми, так и оставаясь за пределами того чувства, которое предшествовало проявлению Супер-Эго. Основная процедура, применяемая мной в данном случае, состоит в том, чтобы отставить Супер-Эго в сторону и помочь клиенту восстановить контакт с теми чувствами, которые должны проявиться. При этом часто вполне достаточно просто вспомнить и отразить то, что ощущала клиентка в себе в тот момент, когда проявление Супер-Эго прервало этот процесс. Затем клиентка сможет продолжить работу с того, что возникло непосредственно перед вмешательством Супер-Эго.

Однако даже и в таком случае клиент нередко продолжает высказываться с позиции Супер-Эго.


К: Глупо было бы думать, что я могу знать об этом. Мне необходимо просто попытаться быть выше.

П: Итак, нечто вмешивается и говорит, что вы ничего не можете знать об этом, но вы пытаетесь почувствовать ваше собственное ощущение… Вы говорите…

К: Нет никакого «нечто». Это другая сторона меня самой. Именно в этом мои проблемы… Я всегда нападаю сама на себя.

(Психотерапевт дает краткое описание природы Супер-Эго.)

К: Я думаю, это как раз про меня. Со мной часто так бывает.

П: Хорошо. Итак, вы чувствуете, что вы сами нападаете на себя, и это происходит довольно часто. Перед этим вы начали говорить, что чувствуете… (Я снова отражаю то, что было сказано перед началом вмешательства Супер-Эго.)


Обычно цель моей ответной реакции состоит в том, чтобы вернуть клиента к тем чувствам, которые должны у него проявиться, но иногда я обращаю внимание и на сам факт вмешательства Супер-Эго, чтобы клиент мог осознать этот момент. Постепенно клиент приобретает способность распознавать такие «вторжения» и отмечать, что они прерывают попытки проявления чего-то скрытого внутри. Если же вмешательство Супер-Эго не распознается, клиент будет направлен по другому пути, так и не осознав, что произошло.

Супер-Эго универсально

Каждый из нас знаком с такими случаями вмешательства чего-то изнутри. Нечто — некоторые люди называют это «внутренним голосом» — говорит вам: «Ты нехороший человек», или: «Ты все делаешь плохо — посмотри на это… и на это»… (Потом следует длинный перечень ваших ошибок.) А если вы пытаетесь сделать что-то смелое и новое, внутренний голос говорит: «Все это глупости. Ничего не получится». Если же вы следуете своей новой идее, «голос» говорит вам: «Если это ваша идея, она, конечно же, плохая».

Этот голос обладает весьма незначительным пониманием и ему не свойственно сострадание. Если вы чувствуете себя плохо, он не спросит, почему. Скорее он скажет что-нибудь вроде: «Все это твоя собственная вина. Тебе необходимо было бы… Ты должен был бы… Сколько раз я уже говорил тебе…»

Временами проявления Супер-Эго не похожи на внутренний голос, скорее, они напоминают оплеуху. Человек внезапно чувствует, как он сжимается. Иногда после описания Супер-Эго на лекции я спрашиваю у аудитории: «Если у кого-то из вас нет ничего подобного, скажите мне. Мне хотелось бы исследовать такой чрезвычайно редкий случай». В аудитории раздается смех.

Те, кто занимается изучением психологии человека, обнаруживают эту часть личности. Мы признаем ее существование под разными именами — Супер-Эго, «внутренний критик», «плохой Родитель».

Хотя Супер-Эго может в значительной степени ассоциироваться с образом родителей клиента, оно в гораздо большей мере неразумно и деструктивно, чем родители. Оно содержит в себе наследие всех родительских поучений и критики, но в то же время является чем-то гораздо бoльшим.

Фрейд (1923/1960) очень верно заметил: «Супер-Эго очень глубоко погружено в Ид (Оно)», подразумевая, что оно примитивно и поглощает всю ту агрессивность и насилие, которые отвергает сознание индивида. Чем меньшую агрессивность проявляет индивид в своей жизни, тем более деструктивным, вероятно, является Супер-Эго индивида. Многие чувствительные, исполненные любви люди внутри жестоко притеснены Супер-Эго. Они никогда не обращаются с другими так, как обращается с ними их Супер-Эго.

Обычно то, что говорит Супер-Эго, совершенно не соответствует действительности. Оно реагирует лишь на отдельные фрагменты ситуации (например, на попытки индивида протянуть руку другому человеку), и в нем отсутствует оценка целостной ситуации.

Когнитивная психотерапия имеет дело преимущественно с посланиями Супер-Эго (хотя и не называет их так), а ее приверженец пытается показать клиенту, что такой тип посланий ошибочен и неразумен. Например, когда клиент думает или говорит, что ему «следовало бы» сделать что-то, психотерапевт пытается заменить данное утверждение на иное: «Было бы приятно, если бы…» Когнитивная психотерапия борется с предположениями, содержащимися в посланиях Супер-Эго, например, с такими: индивид может контролировать события; ценность человека определяется при сравнении его с другими; «не следует» испытывать гнев; человек «должен быть приятным для других; он „может“ быть совершенным.

Методы работы с переживаниями добавляют новые способы для работы с Супер-Эго, намного превосходящие просто борьбу с его „посланиями“.

Деструктивными эти послания делает не столько их содержание, сколько та характерная манера, в которой они передаются и переживаются.

Некоторые люди могут достичь успеха, отбрасывая старые родительские предписания, усвоенные в детстве, и заменяя их своими собственными, более подходящими ценностями и убеждениями. Однако это не окажет никакой помощи в том случае, если данные ценности возвратятся к ним в форме вторжений Супер-Эго.

Давайте рассмотрим основные признаки Супер-Эго как особые переживания.

Распознание признаков проявлений Супер-Эго

Психотерапевт может распознать следующие признаки проявлений Супер-Эго, указывая на них клиенту.

Различие между „ко мне“ и „от меня“

Супер-Эго обычно воспринимается как нечто, приходящее „ко мне“. Оно подобно некой авторитетной фигуре, возвышающейся над индивидом с поднятым пальцем и наставляющей его. „Сколько раз я буду говорить тебе?“ Наставления воспринимаются как исходящие откуда-то сверху.

Мы уже обсуждали подобное различие в связи с ролевой игрой, когда происходило обращение направленности энергии. Образ персонажа сновидения был жутким и пугающим, когда приходил извне к человеку, который видел сон, но та же самая энергия воспринималась как положительная, если она исходила изнутри. Мы также видели, что катарсис, связанный с негативным аффектом, воспринимается положительно, когда он исходит из индивида, но в то же время болезненно, когда приходит извне кнаблюдателю, не знакомому с таким явлением.

Направленность энергии имеет принципиальное значение и во взаимоотношениях психотерапевта и клиента. Мы радуемся, когда застенчивый и робкий клиент проявляет гнев, направленный на психотерапевта, или ведет себя более настойчиво. Нам не хотелось бы, чтобы психотерапия состояла только из поучений или попыток убедить клиента в чем-то, поскольку все это делает его пассивным объектом воздействия.

Обычно люди думают, что Супер-Эго — это часть их самих. Действительно, в каком-то смысле они сами нападают на себя, потому что больше некому. Но в ином смысле, если рассматривать Супер-Эго как определенный способ переживания происходящего, оно по самой своей природе не есть „мое“. А то, что мы называем „моим“, во время вторжения Супер-Эго отступает, защищает себя, прячется и сжимается.

Представим, что я собираюсь нечто написать. Сейчас я чувствую (как говорит мне Супер-Эго), что мне необходимо было написать это много лет назад. Однако самому акту написания все эти „должен был… много лет назад…“ не приносят никакой пользы. На самом деле я могу написать нечто лишь в том случае, когда-то, что я хочу сказать, приходит ко мне изнутри. А мысли о том, что „я должен был сделать это раньше…“ ничем мне не помогут. Поэтому этот „внутренний голос“ необходимо просто отбросить, чтобы я действительно мог услышать изнутри то, что мне хотелось бы сказать. Пытаясь не проявлять поучительного тона, мы стараемся, чтобы клиенты поняли: им необходимо осознать тот факт, что вторжения Супер-Эго не помогают нам жить и достигать цели, устремляясь в окружающий мир. Эти проявления приходят скорее извне, а не изнутри клиента.

Негативный тон и деструктивное отношение Супер-Эго

Если мы обращаем внимание только на слова, нас легко можно одурачить. Но если мы чувствуем тон голоса говорящего, можно распознать проявления Супер-Эго по свойственному им неразумному, отрицательному и деструктивному отношению. Это голос прокурора, выносящего обвинение. Люди думают, что внутренние вторжения помогут им усердно работать. Однако при более близком рассмотрении мы замечаем, что негативное отношение Супер-Эго только стоит поперек дороги. Сжимаясь, мы не способны действовать максимально эффективно. Это отнюдь не придает нам силы для выполнения задачи, и мы могли бы работать гораздо успешнее без воздействия Супер-Эго. После его вторжения мы становимся мрачными, отупевшими, сжавшимися, в меньшей мере способными хорошо функционировать — даже если хотели бы делать именно то, что нам говорит этот голос. Поэтому я считаю, что отношение к нам Супер-Эго далеко не всегда оказывается полезным.

„Супер-Эго“ не знает реальных фактов

Супер-Эго автоматически, независимо от реальной ситуации, всегда говорит, что вы все делаете неправильно. Например, вы уходите от ситуации, критикуя себя, если понимаете, что говорите слишком много. Но когда вы мысленно возвращаетесь к ситуации, то приходите к выводу, что на самом деле вы сказали недостаточно. Но при этом вы немедленно чувствуете новое вторжение Супер-Эго, причем точно таким же образом, но на этот раз — за то, что не защитили свои убеждения. Когда вы начинаете думать об этом больше, оказывается, что вы, может быть, уже не способны действительно принять решение о том, что вам делать — необходимо ли говорить больше или же наоборот, меньше. Ведь вмешательство Супер-Эго не основано на фактах.

В действительности Супер-Эго вообще не обладает каким-либо фактами. В нем не содержится информация о ситуации. Чтобы найти ее, вам необходимо погрузиться в сложное, комплексное чувствуемое ощущение, относящееся к ситуации. А Супер-Эго мешает вам, поэтому получить доступ к этому ощущению не удается.

Критичность Супер-Эго является явным упрощением

Клиенты часто говорят, что они „просто чувствуют лень“, „просто испуганы“ или еще что-нибудь в этом роде. Вмешательство Супер-Эго приводит к упрощению, оно не учитывает сложность ситуации. Конечно, человек может быть ленивым, но он никогда не будет „просто“ ленивым. И когда мы обращаемся к чувствуемому ощущению, связанному с любыми обстоятельствами, то происходящее раскрывается во всей его сложности.

„Супер-Эго“ склонно повторяться

Послания Супер-Эго имеют тенденцию всегда быть одними и теми же. Подобно записи на магнитофоне, такое послание всегда будет одним из ряда хорошо знакомых, уже слышанных много раз. Действительно, послания Супер-Эго хорошо знакомы и просто скучны.

В Супер-Эго нет ничего нравственного

Фрейд говорил, что Супер-Эго — это совесть, но данное утверждение вряд ли можно считать верным. В Библии сказано: совесть — это „тихий голос внутри нас“. А Супер-Эго может быть чем угодно, но только не „тихим“ голосом. Это самый громкий из всех голосов, звучащих в нас. Однако, несмотря на то, что у большинства людей он смешивается с моралью, необходимо отделять его от всего нравственного.

Представим, например, что вы причинили кому-то боль. Супер-Эго немедленно вмешивается и начинает вас мучить, заставляя испытывать чувство вины: во всем виноваты вы и только вы. Данный пример хорошо показывает, что это не имеет никакого отношения к морали.

И только когда давление со стороны Супер-Эго ослабевает, вы начинаете задумываться о другом человеке, которому причинили боль. Внутри вас возникает стремление проявить заботу об этом человеке, и только сейчас вы начинаете думать о том, что для него сделать. Вместо того чтобы сжиматься, как предлагает Супер-Эго, вы проявляете заботу, и это приводит к тому, что вы как бы вырастаете. Вы продвигаетесь вперед, во внешний мир. Вы оцениваете то, что сделано, и удивляетесь, как ловко улаживаете ситуацию. Может быть, вам необходимо написать письмо? Или позвонить? Сейчас вам хотелось бы разобраться и понять, как событие затрагивает другого человека и чем вы могли бы ему помочь. Вот это и есть мораль.

Супер-Эго имеет хорошо знакомое качество

Все эти характерные признаки посланий Супер-Эго дают возможность довольно легко распознать их. Однако вмешательство Супер-Эго может происходить и без каких-либо явных посланий. В данном случае распознать его гораздо сложнее.

Например, каждый раз, когда у клиентки возникает определенное чувство, она испытывает острую боль. У нас ушло немало времени, прежде чем пришло понимание, что боль связана с запретом, не разрешающим проявляться тому типу ощущений, который она хотела бы исследовать.

Начиная использовать фокусирование, клиенты осознают последствия вмешательства Супер-Эго вне зависимости от того, имеет ли оно форму конкретных вербальных посланий. Это ощущается как глухой удар, как чувство собственного сжатия, как энергетический коллапс в теле. Легко узнать этот постоянно повторяющийся, уже хорошо знакомый способ воздействий, в то время как происходящее при фокусировании воспринимается как что-то новое и уникальное.

Мы обращаем внимание на это различие при обучении фокусированию. Вначале чувствуемое ощущение оказывается весьма незначительным, и человек может быть озадачен: проявилось ли хоть что-нибудь, пусть даже осторожно и несмело.

Однако еще до того, как все это проявится в полной мере, может произойти вмешательство Супер-Эго — отчетливый глухой удар где-то в желудке или чувство сжатия в груди. Человек, не знакомый с фокусированием, может подумать: „Это, наверное, и есть чувствуемое ощущение!“ Ничего подобного! Чувствуемое ощущение — сложное и уникальное ощущение целостности проблемы. А глухой удар в желудке — типичный, хорошо знакомый эффект, обычно сопровождающий вмешательство Супер-Эго.

Неудачно проведенная психоаналитическая психотерапия может привести к тому, что потом придется заниматься поисками последствий воздействия Супер-Эго. Психотерапевт молча выслушивает клиента на протяжении достаточно долгого времени, а потом „выстреливает“ в него своей интерпретацией. Клиент застывает. Ни один из них не знает, как использовать интерпретацию. В данном случае предполагается, что сама по себе интерпретация уже является психотерапией.

Клиенты, прошедшие когда-то такую „психотерапию“, часто пытаются потом использовать данный подход на себе. Они изучили определенные идеи, на основе которых легко может быть создано любое количество интерпретаций. В тот миг, когда у них возникает чувство, вместе с ним появляются и интерпретирующие мысли — обычно они носят негативный характер. Затем клиенты начинают чувствовать эмоциональные последствия отрицательных мыслей (действительное вторжение Супер-Эго). Они хотели бы уйти от всего, чтобы работать с проблемой, но ничего не получается. Ощущение глухого „удара“, возникающего в ответ на наши мысли, не является чувством, относящимся к самой проблеме. Однако они не могут увидеть, какие чувства вызывает у них данная проблема; они уверены, что уже чувствуют это. В такой ситуации клиенту не удается открыть, где и как может быть найдено нечто, показывающее дорогу и приводящее к разрешению проблемы. Человеку необходимо распознавать этот глухой „удар“ и отличать его от того, с чем ему необходимо работать. Это различение важно для каждого, поскольку у всех временами возникают подобные „интерпретации“.

Неотложная помощь при вмешательстве Супер-Эго

Далее будет рассказано о некоторых подходах, используемых для противодействия вмешательству Супер-Эго и оказывающих быструю помощь. Чуть позже мы обсудим более долговременные формы работы с Супер-Эго.

Иногда можно реагировать на вмешательство Супер-Эго, непосредственно обращаясь к чувствам, скрыто присутствующим в нем. Приведем пример.


К: У меня, вероятно, нет настоящего таланта к рисованию.

П: Может быть, вы просто боитесь подумать, что он у вас есть?

К (помолчав): Тогда меня все время заставляли бы рисовать.


А вот другой пример.


К: Я снова поступаю так же. Да, я все делаю плохо. Когда же я смогу поступать иначе?

П: Вы слишком устали. Я слышу в вашем голосе раздражение и, как мне кажется, страх. Не так ли?


Отметим, что чувства гнева и страха как раз свойственны Супер-Эго, но они не являются чувствами самого человека, считающего себя жертвой вторжения Супер-Эго.

Непочтительное отношение к Супер-Эго

Непочтительное отношение также может оказаться весьма полезным. Оно позволяет сделать открытие, что Супер-Эго не является ни информированным, ни нравственным, ни, тем более, полезным авторитетом, а скорее деструктивным и просто глупым. Чтобы прийти к такому непочтительному отношению, необходимо просто внимательно отмечать, насколько Супер-Эго неразумно, негативно, тупо и без конца повторяет одно и то же.

Просто не верьте ему

Большинство людей верят посланиям Супер-Эго. Но поскольку они не основаны на достоверной информации, то неверие является явным шагом вперед. Это можно лучше понять, если знать, как и где можно найти достоверное знание о происходящем, а оно возникает из чувствуемых ощущений, отражающих различные события, а также из более широкого ощущения самого себя и ситуации.

Однако для того чтобы действительно найти это, необходимо хотя бы несколько минут покоя. Найти их довольно сложно, пока продолжается вмешательство Супер-Эго. Но, возможно, индивиду удастся сделать это немного позже.

Юмор тоже помогает

Поскольку Супер-Эго постоянно повторяется, человек может сказать ему: „Уходи и не появляйся до тех пор, пока не придумаешь нового“. Поскольку Супер-Эго не обладает достоверной информацией, индивид вправе заявить: „Наверное, ты говоришь правильно, — но тогда это просто случайное совпадение?“ Что же касается отношения к происходящим событиям, свойственного Супер-Эго, можно сказать: „Любой, кто разговаривает со мной таким тоном, вряд ли пытается действительно помочь мне“. А может быть, в ответ на вмешательство Супер-Эго стоит начать дико вращать глазами…

Что происходило непосредственно перед вмешательством Супер-Эго?

Вмешательство Супер-Эго разрушает внутреннюю сосредоточенность внимания индивида. С помощью фокусирования мы узнали, как лучше всего прийти в себя после такого вторжения. Мы можем задаться вопросом, к чему было приковано наше внимание непосредственно перед вмешательством Супер-Эго, чтобы снова вернуться к тому, что мы чувствовали или над чем работали. Даже сама попытка обнаружить это уже способна вывести нас из сферы влияния Супер-Эго.

Попробуйте просто отмахнуться от Супер-Эго

Вовсе не обязательно затрачивать много времени, пытаясь убеждать в чем-то Супер-Эго или защищаться от него. Можно поступить гораздо проще — сказать: „Да, да. Я уже слышал обо всем этом, и мне ни к чему выслушивать подобные вещи еще раз“. Еще лучше вообще ничего не говорить, а просто махнуть рукой и таким образом отделаться от Супер-Эго.

Это подобно совместной жизни с вечно придирчивым родственником, не желающим вести себя спокойно. Он все время ворчит и ворчит, не слушая никаких объяснений. В конце концов приходится сказать ему: „Да, да, конечно; пожалуйста, уйдите, чтобы я мог подумать о своих делах“.

Иногда полезно согласиться с тем, что проблема, о которой предупреждает Супер-Эго, действительно важная и срочная. После чего мы можем отбросить Супер-Эго и работать с самой проблемой.

„Давайте попробуем оставить его здесь“, — говорю я клиентам, указывая на угол комнаты. Или: „Пусть оно подождет за дверью. Потом проверим, что получилось“. Если от Супер-Эго удалось отделаться, клиент почувствует физическое облегчение, энергичность и боґльшую способность к активным действиям.

С помощью таких процедур можно обеспечить довольно быстрый прогресс. Однажды я рассказал о них клиентке во время первой сессии. На это она ответила: „Каждое утро нечто внутри меня говорит, чтобы я убила себя, что я не должна жить. Ужасно…“ Две недели спустя она сказала: „Раньше каждое утро я была близка к самоубийству. Сейчас, когда нечто говорит мне, что я не должна жить, я просто посылаю его к чертовой матери и смеюсь над ним. Оно всегда говорит мне одну и ту же ерунду, и это постоянство удивительно“.

Хотя это достижение ей удалось сохранить, по отношению к другим проблемам мы достигли весьма незначительного прогресса на протяжении всего года, пока клиентка проходила курс психотерапии. Обычно люди не меняются так быстро. Однако клиентка действительно почувствовала заметный эффект от своей способности быть бдительной по отношению к посланиям Супер-Эго, которые, как оказалось, не соответствовали действительности.


Долговременные способы работы с Супер-Эго

Обращение ролей

Поскольку организм един, энергия Супер-Эго в действительности является собственной энергией индивида, но обращенной против него самого. Поэтому один из аспектов работы с Супер-Эго состоит в том, чтобы вернуть эту энергию обратно. Приведем пример:


К: Оно наносит мне удар в середине тела. Это сигнал, чтобы я испытал чувство ужаса. А сейчас поступает другой сигнал: я должен почувствовать себя безумным. Как будто некто наносит мне сокрушительный удар. Моя реакция ясна: „Остановите это!“


Когда человек становится сильнее, влияние Супер-Эго уменьшается. Роль Супер-Эго может быть разыграна так же, как роль любого агрессивного персонажа сновидения, с такой же сменой направления телесной энергии.

Супер-Эго — не просто „внутренний голос“, у него есть свое, вполне определенное отношение. Обычно данное отношение имеет негативный характер, ему свойственны гнев, враждебность, подлость, попытки напасть, мелочность и стремление угнетать человека. Почувствовать подобное отношение можно изнутри, когда клиент разыгрывает роль Супер-Эго.

Почувствуйте в Супер-Эго истеричность и страх

Супер-Эго подобно враждебно настроенному мужчине, в основе агрессивности которого лежат страх и чувство опасности.

Роза Кац (Rose Katz, 1981) так описала этот аспект Супер-Эго: при групповой психотерапии довольно часто встречается человек, избегающий самораскрытия. По мере того как проходят первые несколько недель, другие участники начинают обсуждать свои проблемы, но этот человек лишь комментирует слова других, критикует их и пытается подавлять. После пяти или шести сессий наступает время, когда остальные участники обращают на него внимание. „Что с вами? — спрашивают они. — Мы заметили, что вы никогда ничего не говорите о себе, а только критикуете других. Но сегодня ваша очередь. Мы хотим знать, что чувствуете вы сами“. После таких слов этот человек может не выдержать и заплакать.

Создается впечатление, что Супер-Эго похоже на такого человека. Познакомившись с фокусированием, клиент действительно может почувствовать Супер-Эго как отдельную субличность. А за его агрессивным, атакующим обликом начинает угадываться нечто, подобное страху, истеричности или чувству собственной небезопасности.

Иногда, говоря о Супер-Эго, я сравниваю его с Волшебником страны Оз. Впереди у него огромный пугающий рог, но если мы обойдем его вокруг, то увидим, что за этой маской скрывается просто маленький человечек. Что он чувствует? Если мы поймем это, то сможем работать с Супер-Эго так же, как работаем со всем остальным.

Почувствуйте, почему Супер-Эго пытается делать свои выпады

Если мы возвратимся к тому моменту, когда произошло вмешательство Супер-Эго, может возникнуть вопрос: „Почему Супер-Эго вмешалось именно в тот момент, когда я сделал (или почувствовал) это?“ Затем можно попытаться почувствовать, что именно пыталось сделать Супер-Эго: „Я чувствовал себя неуверенным и уязвимым. Но оно не позволяло мне испытывать эти чувства“. Или: „Я чувствовал возникновение близости с вами. А Супер-Эго пыталось препятствовать мне. Когда я был ребенком, я пытался сделать это много раз. А оно говорило мне: „Неужели ты еще не понял, что не нужно повторять эти попытки?“

Например, одна клиентка почувствовала, что ей следует начать говорить, что я был критически настроен к ней, потому что раньше она говорила недостаточно. Я посоветовал ей махнуть рукой на Супер-Эго и оставаться спокойной. Но она ответила мне: «Не говорите мне, чтобы я махнула рукой — я попыталась разобраться и спросить Супер-Эго, что именно заставило его обратиться ко мне сейчас. Оно ответило мне: 'Если ты ничего не можешь сказать, уходи домой. Зачем тебе просто сидеть здесь и молчать?' Я знаю, что не обязана говорить. Еще я знаю, что вас не особенно беспокоит, если я молчу, и меня тоже. Оно всегда говорит мне то же, что и сейчас. Но я хотела бы понять, почему оно говорит такие слова именно сейчас… Это приводит меня к тому месту внутри, где я испытываю боль. Видимо, это то, над чем надо работать, — но сегодня я не готова».

Клиентка смогла сделать то, что сделала, потому что научилась не поддаваться тому, что ей говорило Супер-Эго. Ей удалось почувствовать, «что находится за ним», и успешно «разобраться». С другой стороны, попытки «разобраться» могут оказаться неблагоразумными. Клиентка стала достаточно сильной для того, чтобы быть активной по отношению к своему Супер-Эго. Клиентка сама стремилась получить от него ответ. В данном случае усилия клиентки оказались весьма перспективными.

Психосексуальные концепции

Вторжения Супер-Эго на концептуальном уровне можно истолковать и как попытки кастрации со всеми соответствующими последствиями (как у мужчин, так и у женщин). Идеи Фрейда помогают нам распознать тот общий комплекс, частью которого являются вмешательства Супер-Эго. Он характеризуется чувствами вины, стыда и униженности, а также страха и невозможности действовать свободно. Это избегание всякой конкуренции и соревнования, стремление уступить власть другому и убежденность, что желаемое никогда не будет достигнуто; стремление всегда останавливать себя, не давая совершать поступки, помогающие достичь того, что хочется, и т. п. Подобное избегание жизни связано с вмешательством Супер-Эго. Когда этот общий комплекс преодолевается, влияние Супер-Эго может исчезнуть. Психотерапевт мог бы рассказать клиентам о различных формах этого комплекса, помогая им найти свою собственную специфику.

Овладение злом

И Фрейд, и Юнг (хотя они использовали различные термины) обнаружили, что людям необходимо действительное овладение своими злыми, отрицательными желаниями и поступками (независимо от того, действительно ли они являются злыми или же лишь воспринимаются таковыми данным субъектом). Но при вмешательствах Супер-Эго мы обычно пассивны и, хотя и чувствуем свою ответственность, осуждаем себя так, как будто наблюдаем откуда-то со стороны. Мы не знаем, как чувствуем изнутри эту нашу «злую» часть. Афоризм «Убийство в день — и вам не нужен психоаналитик» хорошо выражает положение дел. Люди смеются, услышав это изречение, потому что оно позволяет стать на позицию исходящих изнутри злых желаний, хотя, конечно, действия, соответствующие этим желаниям, — совсем другое дело. Действия имеют последствия как для нас самих, так и для других. Но овладение «злом», присутствующим внутри, позволяет человеку быть более целостным, а не просто пассивной жертвой.

Открытие собственной личности под маской вторжений Супер-Эго

Постоянное выражение своего гнева еще не является достоверным сигналом, что энергия индивида направлена вперед. Клиенты могут пытаться защищать себя от нападок Супер-Эго, которые мы вообще не можем видеть. Проявляя упорство и настойчивость по отношению к самым тривиальным событиям, с уверенностью в своей правоте обвиняя всех, кроме самих себя, они постоянно пытаются предотвратить внутреннее самоуничтожение. Самозащита вообще не является высвобождением здоровой энергии гнева как проявления телесной целостности. Но, тем не менее, она нуждается в уважении.

Такое отношение однажды помогло клиентке услышать и воспринять мою точку зрения на ее гнев. Гнев являлся для нее хоть каким-то способом остаться живой и преодолеть препятствия. Если клиентка начнет ощущать себя более непосредственным образом, она сможет почувствовать нападение изнутри, от которого пыталась защититься, борясь с другими людьми.

Принимая чувство гнева клиентки, мы помогаем его проявлению и стараемся освободить ее от нападок Супер-Эго. Пока клиентка обвиняла других, она могла лишь неотчетливо чувствовать эти нападки. Но когда она «дорастет» до того, чтобы чувствовать их лучше, то обнаружит, что нападкам Супер-Эго подвергается в первую очередь ее детское начало: Супер-Эго упорно называет его уродливым, не заслуживающим внимания, не способным достичь успеха ни в чем и обреченным на неизбежную гибель.

Погрузиться в глубину самого себя и обойти нападки Супер-Эго

Непосредственно перед диалогом, описанным ниже, клиентка пыталась понять, бил ли ее отец. Она не помнила ничего похожего, но отец пугал ее. Клиентка чувствовала этот страх где-то в грудной клетке и в костях рук, после чего пыталась исследовать ощущаемый на глубоком уровне страх — перед отцом и перед адскими муками. Она часто гневалась на свою семью за то, что «они забивали ей голову всякой ерундой». Кроме того, она пыталась разобраться в природе явного страха перед отцом, страха, имеющего сексуальную окраску, и более общего (но в то же время совершенно реального) страха перед «адскими муками», который испытывала в детстве. Но сейчас попытки исследования своего страха прекратились.

К1: Это то, что сформировало мою личность, — страх перед всем, перед каждым человеком… Мое тело просто застывало от страха. Такова моя личность, и я ничего не могу поделать с этим.

П1: Это не ваша личность.

К2: А что же?

П2: То, что стоит на пути вашей личности.

К3 (после долгого молчания): На противоположной стороне этого чувства я вижу что-то зеленое… Там я свободна… чтобы видеть и слышать… и там солнечный свет… Такое чувство, будто лед начинает таять…

П3: Да…

К4: Должно быть, это была мастурбация, но я не могу от этого удержаться… Мои руки… Когда я произнесла эти слова… Я чувствую, что тело расслабляется.


После уверенных заявлений (П1 и П2) психотерапевт снова возвращается к внимательному выслушиванию, ожидая, что клиентка выразит свое несогласие. Но она не только подтверждает П2, но идет гораздо дальше и в это мгновение преодолевает свой страх, оказываясь по другую его сторону: там нечто зеленое, растущее… и солнечный свет. Лед тает. У нее уже и раньше были намеки на то, что находится по ту сторону страха.

Отметим проявившееся в К4 различие ощущений в руках и ощущений, связанных с релаксацией, испытываемой во всем теле. Новое ощущение возникло не столько в руках, сколько во всем теле. Так произошло изменение в телесном ощущении — она стала по-новому чувствовать себя. Но это не сняло проблему, связанную с ее руками. Наоборот, проблема проявилась. Вмешательство со стороны Супер-Эго препятствует процессу проявления сексуальных проблем, однако психотерапевт не позволяет проявиться этому вмешательству.

В данном случае основная процедура состоит в том, чтобы устранить влияние Супер-Эго, стоящего на пути естественного протекания процесса. Простейший способ сделать это — вернуться к тому, что клиентка чувствовала непосредственно перед вмешательством Супер-Эго.

19. Жизнеутверждающее направление

В этой главе обсуждаются формы реагирования психотерапевта на первые признаки устремления клиента к тому, что я назвал бы «жизнеутверждающим направлением». В качестве одного из аспектов оно рассматривалось во многих примерах, приведенных в предыдущих главах. Теперь я бы хотел рассмотреть жизнеутверждающее направление само по себе.

Психотерапевтам необходимо распознавать проявления этого направления и реагировать на них. Вначале такие проявления могут быть весьма несмелыми и скрытыми. Нам необходимо прежде всего чувствовать, где это могло бы проявиться, чтобы пытаться найти его там. Поэтому следует знать, как распознавать такое направление.

Клиент может почувствовать что-то волнующее внутри себя, хотя на протяжении долгого времени там все было окоченевшим и мертвым. Если волнующее чувство является новым и жизнеутверждающим, необходимо отметить его. Когда мы говорим «жизнеутверждающим», значит, человек позволяет себе испытывать чувства, являвшиеся прежде заблокированными, или готов положительно относиться к тому, что ранее просто игнорировалось. Клиент получает возможность выразить то, что на протяжении долгого времени ощущалось, но не высказывалось. А еще это помогает почувствовать небольшой проблеск надежды.

Нам необходимо всегда искать проявления новой исцеляющей силы, подобной звонкому смеху. Эта сила позволяет клиенту испытывать чувство интереса (к чему угодно) и стремление испробовать что-то новое; желание создать для себя новое пространство; повышение самоуважения и готовности принять все происходящее; научиться чему-то новому и разрабатывать какие-то личные планы, привнося элемент игры; открывать что-то новое, характерное для своей сущности, развивая творческое и сильное начало.

Психотерапевт, почувствовав возникновение у клиента жизнеутверждающего процесса, должен — особенно в самые первые моменты — продемонстрировать позитивную реакцию и одобрение. Не обязательно быть уверенным, что этот процесс действительно начался. В конце концов, даже если порыв клиента и не был жизнеутверждающим, ничего страшного не произойдет. В любом случае проявление реакции психотерапевта должно быть достаточно кратким, чтобы клиент мог внести в него свои коррективы. Затем можно будет отреагировать на эти коррективы: «Да-да, я вижу, это действительно так…» Только чувства самого клиента служат критерием оценки того, действительно ли данное направление является жизнеутверждающим. Если такое подтверждение в самом деле происходит, психотерапевт может повторить свои одобрительные реакции, чтобы клиент не утратил необходимого направления.

Часто оказывается, что психотерапевт хорошо обучен только восприятию негативных проявлений. Однако мы работаем с отрицательным материалом только потому, что из него может возникнуть нечто положительное. Нам бы не хотелось встречать все новое словами: «Должно быть, это лишь еще одно проявление вашего старого комплекса».

Покажем на примере, как необходимо принимать возникновение новых шагов.


К: Я сержусь на себя за то, что позволяю другим людям уговорить меня — буквально во всем. Я знаю, что хочу попытаться сделать то, что мне необходимо, но не могу.

П: Итак, вы действительно сердитесь на то, что позволяете другим управлять собой… Это уже возникло… или возникает сейчас…? Сохраняется ли у вас сейчас желание попытаться сделать то, что вы хотите?


Поэтапно работая с шагами, мы убедились, что люди обычно наказывают себя за попытки обрести жизнеутверждающее начало, поскольку обычно их не удается довести до конца. В приведенном примере появляется что-то новое («Я хотела бы пойти и попытаться сделать это»), однако все это можно легко упустить из виду, потому что попытки каждый раз оказывались неудачными. Клиентка, выражая это новое, говорит о его утрате и о неудаче. Но в данном случае психотерапевт рассматривает такие попытки как новый шаг со стороны клиентки. Конечно, на слова о неудаче необходима соответствующая ответная реакция, но утрачивать новый шаг не хотелось бы! Сейчас, несмотря на вмешательство Супер-Эго, у клиентки обнаруживается потребность попытаться сделать что-то новое.

Вот еще один пример.


П: Дайте возможность проявиться этому чувству и на протяжении минуты просто ощущайте его.

К: Нет, я не сделаю этого.

П: Ладно, пусть будет так…

В этом примере неуверенный тон голоса клиентки внезапно становится настойчивым. Она отвергает знакомое и характерное для фокусирования предложение с новой, весьма энергичной настойчивостью, которой у нее не было раньше. Вначале психотерапевт захвачен врасплох, но затем находит в этой энергии целительное начало, возникающее где-то в глубине тела, и чувствует желание похвалить клиентку, затем понимает, что это может быть расценено как покровительственное и снисходительное отношение, после чего решает, что лучше просто сказать: «Пусть будет так».

Если клиентка после этого станет критиковать себя («Я слишком часто не соглашаюсь…»), психотерапевту необходимо сказать ей что-нибудь вроде: «Когда вы отвергли мое предложение, это звучало так, как будто вы создаете для себя свободное пространство. Заключается ли в этом положительная энергия? Чувствуете ли вы ее?» Некоторое время спустя можно спросить: «Я думаю, вы, возражая мне и произнося: „Нет, я не сделаю этого“, испытываете позитивные чувства. Не так ли?»

Не следует быть чрезмерно восторженными. Но было бы неплохо, чтобы клиент понял: психотерапевт одобряет то, что он становится сильнее. А ведь в большинстве подобных ситуаций далеко не всегда приветствуется стремление клиента стать сильнее.

Приведем еще один пример. Психотерапевту необходимо, чтобы клиентка последовательно и определенным образом пересказала свое сновидение. Он испытывает гнев и раздражение, когда та пытается сделать это по-своему.


К: Я хочу рассказать вам свое сновидение… Там был один человек с моей работы… Потом все захотели, чтобы я взяла их с собой, и у меня дома оказалась куча народа…

П: Это ваш сон?

К: Да нет, это было на работе. Они просили меня…

П: Пожалуйста, если вы рассказываете о сновидении, говорите о только о сновидении.

К: Я не могу сделать так, как вы говорите.

П: Но я хотел бы узнать, в чем состоял ваш сон и что происходило в реальной жизни — если вы, конечно, можете отделить одно от другого.

К (как будто не слышит): Я могу просто рассказать вам мой сон: там столько всего накручено, и мне необходимо сказать об этом.

П: Только рассказывайте так, чтобы я все-таки мог понять, где одно, а где другое, хорошо?

К: Итак, мой сон… этот человек на работе…

П (почти кричит): Я так и не могу понять, это было во сне или же на самом деле.

К (кричит): Вы что, будете мне рассказывать, что я должна делать со своим сном? (Начинает орать.) Я не собираюсь разрывать себя пополам — ни для вас, ни для Бога — ни для кого! Слышите, ни для кого!

П (Молчит.)

К: Вы расстроились?

П: Просто мне необходимо несколько минут, чтобы собраться с мыслями… Мне нравится, что вы кричите.

К: Я знаю, что совсем разошлась…

П: Нет, нет, я привык к тому, что это с вами иногда случается. Тут дело во мне, в том, как я работаю с вашим сновидением… Я пытаюсь определенным образом раскрыть его содержание… Это мой подход, и мы рассмотрим его немного позже… Мне нравится, что вы кричите. Вам действительно не нужно разрываться ни для кого — ни для меня, ни для Бога, ни для кого-то еще.

К: Вот это правильно!

П: Прекрасно!

К: Я знаю, что вам нужно. Нужно не смешивать одно с другим, чтобы вы смогли разобраться, где сон, а где явь.

П: Где-то там внутри мне стало весело. Я ощущаю это совершенно отчетливо. Да, сейчас все в порядке.

К: Знаю. Но на самом деле я могу разделить эти вещи. Я думала, вы требуете, чтобы я рассказала свой сон — и только сон.

П: Что означают ваши слова «Не хочу разрывать себя ни для кого»?

К: Но я действительно не могу сделать это! Просто не могу!

П: Ну хорошо, пусть будет так.

К: Вот это правильно.


Однажды клиентка написала мне: «Иногда я ощущаю вашу заботу о моем внутреннем росте, даже когда пытаюсь игнорировать его. И тогда я вынуждена (если я хочу быть честной) попытаться обратить на него внимание и допустить его существование. Я думаю: „Юджин ожидает, что я найду свой центр независимо от того, сколько человек меня изнасиловало“. Эта мысль помогает мне попасть в центр самой себя. Да, меня изнасиловали, но ваше отношение ко мне связано не с этой патологией, а скорее с моим подлинным центром. Вы очень верно поняли историю о том, как мой отец давал мне деньги для обучения игре на фортепиано даже тогда, когда пришлось заложить за долги наш бакалейный магазин… Потому что отец хотел (я только потом это поняла), чтобы у меня был внутренний центр. Потом, уже почти достигнув этого центра, я снова утратила его, — вы реагировали на это молчанием, потому что это был мой собственный выбор. А утратила я его, когда сама отвергла. Вы верно отметили, что мне очень не хотелось утрачивать его…

Я спрашивала вас: может быть, не нужно работать с моей патологией, пока я не достигну своего центра? Вы ответили: „Действительно, почему бы вам не попробовать достичь своего центра, а потом мы снова сможем вернуться к работе с патологией — если в этом будет необходимость“.

Ее письмо подтверждает, что жизнеутверждающее устремление составляет сущность личности (клиентка называет эту сущность своим центром). Необходимо отреагировать на него еще до того, как мы убедимся, что он находится в нас. Если предполагать, что этот центр скрывается за страхом и нерешительностью, клиенту потребуется наша реакция на присущее человеку стремление к жизни.

Идентификация патологии никогда не являлась целью психотерапии. Патология — это нечто, стоящее у нас на пути. Однако возникает вопрос: на пути к чему? Вот это и важно (независимо от того, как мы это называем) — то, что способно вывести нас из трясины, „нечто“, заблокированное патологией, жизнеутверждающий процесс.

Идея существования жизнеутверждающего направления не означает, что какие-то определенные вещи и поступки в одинаковой мере подходят для всех, не всегда самоутверждение является правильным направлением абсолютно для всех в любой момент жизни. В определенный момент шаг, направленный на самоутверждение, действительно может выражать ваше продвижение вперед, и вы очнетесь от безмолвия и оцепенения. Но, возможно, вы всю жизнь самоутверждались и боролись с другими за жизненное пространство. Поэтому если вы станете отмечать очарование, присутствующее в других людях, или попытаетесь ощутить, что они чувствуют в тот момент, когда вы самоутверждаетесь за их счет, это тоже может стать для вас жизнеутверждающим шагом.

После совершения нескольких шагов жизнеутверждающее направление может потребовать чего-то, что кажется полностью противоположным отмеченному ранее. Например, для одной клиентки самым большим шагом стала способность к борьбе — без попыток найти убежище и укрыться в нем. Чтобы преодолеть существовавшую ранее модель поведения, приводившую к стремлению спрятаться, она начала вести борьбу открыто, явно, демонстративно. Позднее оказалось, что ее борьба станет более эффективной, если будет менее открытой. Так, умение вести борьбу тайно стало ее новым шагом. Кое-кто мог бы воспринять это как противоречие, поскольку клиентка снова начала скрывать свои действия. Однако это уже не был тот, прежний комплекс поведения, приводивший к стремлению найти укрытие. Само определение жизнеутверждающего начала может неоднократно изменяться.

На основании одних только слов мы не можем решить, что является для данного человека жизнеутверждающим направлением. Однако когда внутри человека действительно возникает нечто, ведущее его вперед, это ощущается со всей очевидностью, хотя все это, конечно же, довольно легко можно отвергнуть или проигнорировать. Поэтому, если психотерапевт не уверен, что то или иное событие или явление, переживаемое клиентом, носят жизнеутверждающий характер, его реакция должна быть весьма осторожной. Но если становится очевидным, что в данном случае речь идет действительно о жизнеутверждающем направлении, но сам клиент игнорирует его, психотерапевту необходимо всячески поощрять происходящее.

20. Ценности

Некоторые психотерапевты считают, что они должны решать за клиента, какой будет цель психотерапии, и представляют ее процесс как способ смены системы ценностей. Основная предпосылка состоит в следующем: и цели, и система ценностей внедряются в человека откуда-то извне, с помощью влияния общества. Фрейд (1940/1949) придерживался мнения, что ребенок — это просто совокупность хаотических влечений, «не имеющих отношения к внешнему миру», поэтому всем организованным формам поведения необходимо учиться. При этом Эго полностью оказывается продуктом общества. Фрейд писал, что на Эго немца можно поставить клеймо «Сделано в Германии» — как на любом промышленном товаре. Таким образом, он полагал, что внутри индивида нет ничего, что организовывало или направляло бы ход его жизни. И хотя большинство психотерапевтов после Фрейда отвергали данное предположение, оно признавалось многими теориями.

Однако когда люди думают, что, начиная психотерапию, они полностью отдают себя в руки психотерапевта, при этом теряется из виду нечто основное в самой человеческой природе. В действительности человек сам держит руль, управляющий его жизнью, а попытки передать контроль психотерапевту ослабляют в человеке то, что мы как раз и надеемся усилить с помощью психотерапии. Большое значение имеют сессии, во время которых клиент чувствует себя подобным ребенку, а психотерапевт играет роль доброго и заботливого родителя, проявляя то отношение, которого клиенту, быть может, недоставало в детстве. Однако это возможно лишь в рамках более широкого понимания, состоящего в том, что клиент сохраняет полную ответственность за собственную жизнь.

Из этого следует, что психотерапевт в своих оценках должен оставаться нейтральным, — это соответствует самой природе его попыток помочь другому человеку прожить нормальную жизнь. Нейтральность по отношению к ценностям клиента необходимо намеренно культивировать. Однако в любом случае психотерапевту (как я пытался показать в предыдущей главе) необходимо занимать позицию, в которой предпочтение отдается жизнеутверждающим устремлениям клиента, и делать это до тех пор, пока подобные устремления не станут ясными для самого клиента. При этом основным критерием являются переживания клиента.

Жизнеутверждающая направленность, появляющаяся внутри клиента, всегда будет более точной и более совершенно организованой, чем любые ценности общего характера. Шаги, возникающие при фокусировании и психотерапии, ориентированной на работу с переживаниями, также будут гораздо точнее дифференцированы, чем любые обобщения. Сам факт наблюдения этих шагов может привести к новому пониманию ценностей. Я хотел бы подробнее остановиться на этих различиях.

Мы часто думаем о ценностях как о неких общих принципах или предпочтениях, считая, например, секс хорошим или же, наоборот, плохим; считая смерть естественной частью жизни, которой не нужно бояться или же, наоборот, относясь к ней как к страшному бедствию, которого необходимо избегать любой ценой; полагая, что дети заслуживают всего, что мы можем дать им, или же думая, что взрослые должны в своей жизни оставлять что-то и для себя. В нашем обществе отношение людей к таким ценностям сильно различается, поэтому попытки психотерапевта навязать клиенту те или иные предпочтения ничем не обоснованы.

Необходимо признавать существование процесса формирования и следования ценностям, являющегося гораздо более глубоким, чем любые обобщения. Приведу несколько примеров, в которых ценности, кажущиеся противоположными, помогали разным клиентам. Мы убедимся, что в действительности никакого противоречия между ними не существует. Ценности, основанные на реальных переживаниях, не имеют никаких противоположностей. Если значение ценностей рассматривается в широком контексте, оно оказывается более точным и дифференцированным, чем просто их словесное выражение. Если значение ценностей ощущается клиентом непосредственно, это приводит в движение весь массив переживаний.

Приведем пример. Одна женщина постоянно ругала себя за то, что, приходя домой после работы, она проявляла раздражительность и нетерпение по отношению к детям. Я предложил ей направить свое внимание на тело и ощутить там это «отсутствие терпения», выделив ему место, чтобы мы могли наблюдать связанные с ним ощущения.

Клиентка испытывала сильное желание найти время, чтобы заняться собой.


К: Я стараюсь организовать свое время таким образом, чтобы у меня никогда не было возможности заняться собой.

П: Все люди имеют право уделять часть времени своим нуждам. У каждого есть право на это. С каким чувством связано то, что вы никогда не могли организовать свои дела так, чтобы у вас оставалось время для самой себя?


Я считаю, что люди должны сами направлять свою жизнь. Может показаться, что я утверждаю некую разновидность универсальных ценностей («люди имеют право уделять часть времени своим нуждам…»), но это вовсе не входит в мои планы. Я просто чувствую, что клиентка говорит о застое в жизни, и предлагаю ей сосредоточиться на том, почему у нее не находится времени для своих нужд. Из ответов я понимаю: ее жизнеутверждающее начало подавлено.

Я предлагаю клиентке почувствовать, что именно в ее теле противостоит желанию найти время для себя. Ей довольно быстро удается сфокусироваться.


К: Не могу поверить, что мне действительно необходимо нечто.

П: Пусть в вашем теле проявится чувство, связанное с этим убеждением.


Через несколько мгновений у клиентки обнаруживаются ее детские потребности. Но клиентка заявляет, что они ее не интересуют.


П: Какое чувство возникает у вас сейчас? Какое чувство стало причиной вашего нежелания иметь такие потребности?


Клиентка фокусируется и находит такое чувство.


К: Когда я была ребенком, о моих потребностях никто не заботился и я понимала: никто о них никогда и не будет заботиться. Поэтому у меня не было и не будет никаких потребностей.

П: Каждый ребенок нуждается в том, чтобы о нем заботились. Давайте мы, вы и я, позаботимся сейчас о том ребенке, которым вы когда-то были.


Наступает длительное молчание. Мы вместе (она, я… и ребенок внутри клиентки. Женщина тихо плачет, а потом произносит:


К: Я хотела, чтобы мне ничего не было нужно. Но я знаю: причина этого в том, что обо мне никто никогда не заботился.

После еще одного периода длительного молчания она говорит:


К: Я научила такому же отношению и своих детей. Когда они испытывали потребность в чем-либо, я говорила им, что необходимо быть сильными. Так я настраивала их, чтобы они в своей жизни никогда не стремились ничего получить. Я так рада, что поняла это.


Суть дела состоит вовсе не в желании иметь время для своих нужд; не в необходимости идти навстречу своим потребностям и даже не в чувстве, что иногда можно было бы сделать это. Люди вполне могут жить, не получая того, что им необходимо. Гораздо хуже, если люди не позволяют себе почувствовать собственные потребности. Исходя из убеждения, что их потребности никогда не будут удовлетворены, они отбрасывают сами потребности. Поэтому возможность найти время для своих нужд является отражением жизнеутверждающего начала.

Конечно, забота клиентки о своих детях совершенно реальна и исходит изнутри. Отметим, что при этом она не изменяла своих ценностей, согласно которым забота о детях стоит на первом месте. Она хотела работать над отсутствием терпения, потому что ее беспокоило неправильное отношение к своим детям. И что же оказалось для нее наиболее значимым? При фокусировании возникло нечто, помогающее понять, как не делать то, что может причинить вред ее детям. Действительно, система ценностей клиентки при этом не изменяется. Происходит, скорее, нечто иное: появляется различение, основанное на уровне переживаний, которое я хотел бы пояснить подробнее.

В данном примере мы можем видеть, что значит «различать» те или иные переживания. Речь не идет о концептуальных разграничениях. Ведь можно было бы ошибочно заявить, что клиентка произвела такое разграничение: раньше она заботилась только о детях, а теперь стала уделять часть времени себе, а часть — детям. Однако это не так. Дети продолжают занимать значительную часть ее внимания. И если, вернувшись после работы домой, клиентка уделяет все время детям, значит, она жертвует своими интересами.

Различие на уровне переживаний возникает между двумя типами понимания фразы «быть сильной». На вербальном уровне клиентка не думает, что следует быть слабой. Она открывает для себя на уровне непосредственных переживаний, что старое понимание этих слов означает необходимость отбросить свои потребности, как будто они вообще не существуют, и подобное понимание не позволяет ей достичь чего-либо в жизни. Обнаружив это, клиентка отказывается от своего старого понимания. Отказ от старого понимания лежит в основе всех ее последующих переживаний, отражающих новое понимание того, что значит «быть сильной».

Переживания приводят к возникновению более дифференцированных ценностей, уже не навязанных извне. Однако что можно сказать о таких высказываниях психотерапевта, как, например: «Каждый ребенок нуждается в том, чтобы о нем заботились»? Эти слова могут как способствовать продвижению вперед, так и блокировать прогресс, создавая дополнительные затруднения. Поэтому если мои высказывания препятствуют процессу, я просто отбрасываю их. Да, действительно, однажды я могу указать на их правильность, но если они не приведут к прогрессу, мне придется вернуться назад, чтобы лучше отразить позицию клиента.


К: Я никогда не давал матери то, в чем она эмоционально нуждалась.

П: Вы чувствовали, что ей нужно, но никогда не давали ей этого в достаточной степени.

К: Это всегда приводило к тому, что я ощущал собственную неадекватность. Я знал, что должен быть лучше, но не мог.

П: Это не тот путь — вам не следовало стараться дать матери то, в чем она нуждалась. Это она должна была дать вам то, в чем нуждалисьвы. Ребенок должен быть окружен материнской заботой. А мать не нуждается в том, чтобы ее окружали материнской заботой.

К: Думаю, это не так.

П: Но вы ведь знаете, что вам не обязательно соответствовать ее ожиданиям и чувствовать себя неадекватным.

К: Ну, не то, чтобы я этого не знаю. То, что вы говорите, звучит хорошо. Но мои чувства остаются прежними: я пытаюсь сделать как лучше, но ничего не получается.

П: Можем ли мы прикоснуться к тому месту, где мальчик, которым вы были, продолжает испытывать потребность поступать именно таким образом? Можно ли сказать ему, что сейчас уже не обязательно испытывать это чувство?

К (помолчав): Это разновидность того же чувства… (Молчание.) Чувства безнадежности… Я никогда не смогу сделать так, как нужно.


Итак, мое заявление ничего не изменило. Поэтому я решил следовать тому чувству, которое клиент нашел в себе и выразил следующими словами: «Вы чувствуете безнадежность — чувствуете, что никогда не сможете сделать правильно».


В следующем примере мое утверждение помогло клиенту.

К: Тяжело примириться с мыслью, что моя жена может умереть (от рака).

П (Довольно долго ожидает, пока клиент скажет что-нибудь еще): Этого не должно произойти — человек в ее годы, немногим более сорока, да еще с маленьким ребенком — неподходящее время, чтобы умирать. Да, это не должно произойти, это неправильно.

(Клиент с изумлением смотрит на меня, и его лицо, все его тело выражает огромное облегчение. У него текут слезы. Довольно долго он просто сидит и глубоко дышит. Потом продолжает говорить.)

К: Я пытался почувствовать, что будет, если это случится.


То, что я высказал в виде краткого замечания, оказалось связанным с переживаниями клиента и вызвало внутри него развитие чего-то такого, что он долгое время замалчивал и отбрасывал.

В различных бедственных ситуациях некоторые люди не могут просто смотреть в лицо реальности (что они тоже, естественно, делают). Они пытаются убедить себя, что раз несчастье произошло, это правильно. Они начинают говорить о Боге, о котором раньше никогда даже не упоминали, считая, что все происходит по воле Божией. Однако несчастье — вовсе не то, чего хотелось бы внутреннему (на уровне организма) чувству — ему хочется исцеления и движения в жизнеутверждающем направлении.

В данном случае я не чувствовал заранее, что жизнеутверждающее начало этого клиента потерпело поражение. Я просто высказал свое мнение и был готов его отбросить в том случае, если бы оно стало препятствовать процессу.

В другой раз, при работе с другим клиентом, содержание нашей беседы на концептуальном уровне было совершенно противоположным.


К: Он (близкий друг) был примерно моего возраста и умер. С тех пор я напуган и напряжен (Клиент фокусируется. Затем делает глубокий выдох облегчения)... Умереть — это допустимо… Да, умереть — это допустимо, и этот момент для меня очень важен.

П: Ваше напряжение ослабевает, когда вы говорите, что это допустимо. Действительно, смерть не является чем-то запрещенным.


Давайте рассмотрим общие ценности клиента. Возникает впечатление, что они противоположны тем, что были приведены в предыдущем примере. Я понял, что тело этого человека постоянно находится в напряжении, стараясь этим уберечь себя от возможности смерти. При фокусировании клиент замечает, что его напряженность — вовсе не страх смерти, как это казалось первоначально. Скорее, это чувство, что смерть — это изначальное зло и несправедливость, которое можно и нужно полностью запретить. Клиент нашел в себе такое различие и смог отделить это чувство от страха смерти. Наступило облегчение.

Понимание, полученное в данном случае на основе реальных переживаний, не является противоположным тому, что мы наблюдали в предыдущем примере. Это вовсе не означает, что смерть — что-то «правильное», как пытался думать клиент. Но без того взаимопереплетения переживаний, благодаря которому данное утверждение получает свое дальнейшее развитие, мы не смогли бы узнать, что оно означает. Без погружения в чувствуемое ощущение и без его последующего развития человек, произносящий эти слова, не сумеет сам узнать, что они означают. Хотя клиент может подтверждать, что его слова означают именно то, что означают, их действительное значение проявится в том, как будут развиваться связанные с ними переживания, они всегда более сложны, чем теоретические понятия (Gendlin, 1967, 1982, 1986b).

Психотерапевт не может знать заранее, какое из общих утверждений окажется для данного клиента жизнеутверждающим. Я могу легко сказать второму человеку то же самое, что и первому. Если бы я сказал ему, что смерть друга — это неправильно, он, вероятнее всего, подтвердил бы мои слова, но они не имели бы никаких последствий на уровне переживаний, поскольку его подлинное, внутреннее отрицание смерти может быть найдено только с помощью фокусирования.

Можно ли на этом основании предположить, что значение всех высказываний носит чисто индивидуальный характер? Нет, нельзя. Большинство людей могут разобраться в различениях, сделанных другим человеком на основе его переживаний. В различении на уровне переживаний есть нечто общее для всех людей.

Основано ли чувство такой организмической «правильности» на неких природных предпосылках? Если, например, утверждать, что «каждый ребенок нуждается в заботе и покровительстве», то такое утверждение вполне справедливо и для детеныша любого животного. Однако следующие два случая показывают, что возникающее в данном случае на уровне тела чувство «правильности» не просто основано на каком-либо природном факте. Приведем пример. Клиент, казалось бы, вполне ярко вспомнил себя новорожденным. Два его старших брата смотрят на него и качают головами: «Да он ни на что не годится, — говорят они. — Никчемный парень…»


К: Я почувствовал полное презрение к себе. Получается, что я вообще ни на что не способен. И я никак не мог защитить себя от этого. Я не умел еще говорить… Да, я не мог возразить!

П: Они проявляли свое презрение к вам, а вы ничего не могли сказать в свою защиту. Конечно, в этом нет ничего хорошего. Так не должно быть. У вас должны быть способы защитить себя.


Это был переломный момент. Клиент явно распрямился, его плечи приподнялись, как будто с них был сброшен тяжелый груз. Он начал глубже дышать.


К: Да, я должен был возразить. Мне приходилось жить под гнетом этого презрения всю жизнь, но больше так не будет.


Когда мы только рождаемся, природа не дает нам никакой возможности защитить себя самостоятельно. Поэтому мое утверждение не основано на том, каковыми вещи являются по своей природе. Я ценю этот пример именно за то, что он показывает эту мысль со всей отчетливостью.

Другой, совершенно противоположный пример взят из беседы с одним клиентом, недавно эмигрировавшим из России и рассказывающим, как хорошо ему здесь живется.


К: То, как мы живем здесь… там это совершенно невозможно. Только отдельные люди могут жить так хорошо. Реальностью в том мире было то, что моя мать, я и мои братья жили в одной комнате и тратили все свое время на то, чтобы просто выжить. Мне нужно найти способ объяснить моим детям, что наша нынешняя жизнь — не настоящая реальность.


Мои оценочные утверждения о том, что должна быть реальность более правильная, чем реальность, предлагаемая природой и обществом, в данном случае могут выглядеть попыткой запутать то, что этот человек считает ценностью и что он хотел бы передать своим детям. Сама возможность понять и оценить оба убеждения показывает, что они в чем-то универсальны (так же, как и любые другие различения, основанные на непосредственном опыте).

В первом из следующих двух примеров клиентка, подвергшаяся в детстве сексуальному насилию, обнаружила в себе много болезненных переживаний. Как-то я сказал ей:


П: Этого не должно было произойти. Я знаю, что это случилось, но не должно было — это просто неправильно.

П: Нет. На самом деле мир устроен не так. Любой человек может сделать все что угодно с любым другим человеком.


Тем не менее, в ее глазах что-то блеснуло. Я увидел, как у нее внутри пришло в движение и ожило нечто новое, волнующее и неомраченное. Внутри личности появилось что-то такое, что знало (и знало всегда): насилие не должно было произойти. И вовсе не обязательно, чтобы это подтверждалось словами.

В ответ на ее реакцию я покачал головой и еще раз произнес: «Нет, этого не должно было произойти. Я знаю, это было, но не должно было произойти. Я уверен в этом. Каждого ребенка необходимо защитить. Но я знаю, что вы говорите „нет“, с любым можно сделать все что угодно». Клиентка просто заговорила о чем-то другом. Когда ребенок подвергается плохому обращению, бывает, что его внутреннее чувство, подсказывающее, что происходит нечто плохое, оказывается подавленным, хотя полностью никогда не исчезает, находясь в недоумении и замешательстве, угнетаемое внешними событиями, пытающимися его разрушить. Но в действительности оно остается и способно развиваться.

Другой пример, кажущийся противоположным (он связан с женщиной, которая не является моей клиенткой), показывает, как общий тип понятий, которых я придерживаюсь — организм имеет присущее ему чувство, позволяющее определять, что правильно, — иногда оказывается неуместным в рамках различений, основанных на переживаниях другого человека.

Я довольно часто пытаюсь внушить, что те или иные события или явления не должны были происходить. Но моя собеседница была непреклонной: «Я ненавижу то, что вы говорите. В конце концов, я ведь пережила все это в прошлом. А вы предлагаете мне вернуться в то время, когда эти события еще не произошли, — так, как будто их и не было. Сейчас я стала большой, взрослой и более сильной благодаря тому, что прошла через них. Вы же говорите, чтобы я снова стала маленьким ребенком».

Поскольку эта женщина не была моей клиенткой, а ее проблема просто заинтересовала меня, я недостаточно быстро отказался от своего высказывания. И за то время, на протяжении которого я пытался отстаивать свою точку зрения, женщине был причинен реальный вред. Когда я увидел ее на следующий день, она сообщила мне: «Я провела без сна почти всю ночь, пока не вернулась к своему нормальному состоянию».

Мы видим, насколько бессмысленным, а иногда даже и вредным может оказаться навязывание собственных ценностей другому человеку, если не знать, какой именно эффект они вызовут на уровне переживаний. Мы не можем заранее предугадать, что наши высказывания будут означать «внутри» у другого человека (так же, как и у нас самих), до тех пор пока с помощью фокусирования не почувствуем их на уровне переживаний.

Так можно понять, насколько велика способность человеческой жизни устремляться вперед. Мы также сумеем увидеть, насколько недостаточными, убогими и скудными являются все наши утверждения.

На уровне организма все правильно, но там нет знания, что является «правильным», а что нет

Мы можем придерживаться «организмической правильности» и без каких-либо высказываний или мыслей о том, что мы якобы знаем, какое направление является верным. При фокусировании, когда мы спрашиваем: «Каким должен быть следующий правильный шаг?», понятие «правильности» остается когнитивно открытым. Так мы привыкаем использовать чувство «правильности», не предпринимая попыток определить заранее, что же такое «правильно».

Иногда я могу спросить у клиентов, переживающих конфликтную ситуацию: «Стало бы вам легче, если бы не было необходимости принимать решение и выбирать что-то одно. Попробуйте сказать себе, что вы хотите всего, что является для вас правильным, и не хотите ничего неправильного».

Это довольно быстро поможет продвинуть вперед весь процесс терапии и «растворит» создающий конфликт блок, принося физическое облегчение и чувство открытия: «О… то, чего я хочу, и является правильным!»

Одна из клиенток использовала некоторые приемы гештальт-терапии, чтобы интегрировать два отдельных кластера ее множественной личности. Но после этого она почувствовала большую утрату. В данном случае интеграция была ошибочной.


К: Что-то было неправильно… После интеграции я осознала, что утратила нечто.

П (после того как понял, что она имела в виду): Да, такая интеграция действительно была ошибочной. Я знал ребенка, игравшего и на скрипке, и на фортепиано. Он играл на каждом из них по полчаса в день. Эта интеграция подобна тому, как если бы мальчику предложили играть одновременно на обоих инструментах.

К: Но я не знаю, что мне теперь делать. Что-то подталкивает меня к интеграции; к тому, чтобы смешать эти вещи воедино. (Видно, что клиентка испытывает отвращение и боль.) Я не знаю, что делать.

П: Не старайтесь принять решение. Просто спросите, что «правильно», и пусть происходит то, что должно происходить.

К: Действительно, мне уже не хочется интеграции. Мне просто хочется того, что «правильно».


Это приносит чувство облегчения. Сейчас, в тот момент, когда клиентка чувствует себя внутренне пойманной, она говорит: «Мне просто хочется того, что правильно», и эти слова освобождают ее.

Человек может решить, что он хочет «то, что должно произойти» или «то, что правильно», оставляя открытым вопрос о том, что именно является правильным. Это производит весьма значительное воздействие на тело. Если индивид говорит это, а его тело откликается, конфликт исчезает. Противостояние прекращается. Вместо этого у целостного человека возникает новое желание. Появляется возможность дышать полной грудью, все тело распрямляется. Переживания обычно возникают с того момента, на котором они остановились в прошлом. Затем, на основании дальнейшего развития переживаний, может быть сформулирован новый образ действия.

Иногда при этом выявляются ложные или невысказанные убеждения. Клиент может внезапно почувствовать, что «ему хотелось бы, чтобы все обернулось для него плохо, потому что он сам слишком безумен». В таком случае следует глубже войти в это чувство.

Конечно, невысказанные или искаженные вещи не всегда удается распознать, но они иногда обладают неким сырым, «зловонным» качеством переживания. Или же оказываются чем-то настолько закрытым и оцепеневшим, что нет возможности войти в них и почувствовать. Эти качества могут оказаться знакомыми клиенту.

Так подтверждение некой неведомой, но физически явно ощущаемой «правильности» оказывается весьма полезной процедурой.

Не существует каких-то определенных стандартов, на основании которых можно было бы выявить, когда произойдет дальнейшее развитие переживаний. Ни одна из целей или ценностей, привносимых в психотерапевтический процесс, не определяет его направления и этапы.

Может показаться, что содержащие обобщенные ценности высказывания бесполезны, если мы можем достичь больших успехов, используя лишенное содержания чувство «правильности». Дело в том, что нельзя заранее знать, что будет означать то или иное утверждение, до тех пор пока мы не изучим эффект, вызываемый им на уровне переживаний. Однако высказывания, содержащие в себе обобщенные ценности, весьма важны, поскольку могут приводить к значительному эффекту на уровне переживаний.

Когда мы открываем в себе какие-то ценности или вспоминаем о них, то возникающие при этом изменения на уровне тела подобны тем, что происходят во время фокусирования. В тот момент, когда мы вновь подтверждаем приверженность этим ценностям, весь способ ощущения происходящего может быстро измениться прямо у нас на глазах. Если человек работает над какой-либо проблемой, эти изменения затрагивают весь связанный с ней контекст. Подтверждение приверженности определенным ценностям позволяет почувствовать данную проблему в контексте жизнеутверждающего отношения. Конечно, это не решает саму проблему, но теперь она проявляется по-новому, в форме чувствуемого ощущения, что может оказаться шагом к ее разрешению. Именно поэтому работа с ценностями представляет собой отдельный путь психотерапии.

Люди формулируют свои ценности различными способами — например, в терминах саморазвития, либо же с помощью этических, эстетических, политических или духовных понятий. Далее я приведу несколько примеров.

В рамках нашего обсуждения я определяю термин «политический» как сопротивление любому подавлению. Если человек хорошо знаком с сопротивлением политическому подавлению, какие-то из его установок могут быть перенесены и в сферу борьбы с психологическим подавлением.

Если клиент уверен, что политическое или социальное подавление причиняет вред, это поможет и при психотерапии, например, в понимании способов, при помощи которых Супер-Эго подавляет личность. Если же не использовать подобную аналогию, то клиент довольно долго будет считать, что Супер-Эго является правым. Однако если внутреннее подавление было однажды распознано, такой клиент будет уверен, что его роль негативна.

«Политические» установки нередко создают у клиента адекватное самоуважение. Например, вместо того чтобы испытывать чувство стыда за свою безграмотность, малообразованный человек может сказать: «Смотри-ка, они даже не научили меня говорить правильно». Если мы посмотрим на раны и шрамы, оставленные в нас подавлением, то вместо того чтобы относиться к нему с почтением, мы наверняка испытаем желание противостоять ему.

Одну мою клиентку в детстве били каждый раз, когда она говорила, что чего-то хочет. Женщина до сих пор ощущает неприятную дрожь в области желудка каждый раз, когда собирается сказать, что чего-то хочет для себя. И когда ее тело до сих пор сжимается от страха, она ругает себя за малодушие. Я рассказал ей об одном знакомом парне, который в течение шести месяцев после возвращения с войны бросался под стол, когда слышал звук пролетающего самолета. «Тем не менее, все его уважали, — заявил я клиентке. — Мы знали, что он прошел очень трудный путь».

Я предлагал ей с уважением относиться к реакции своего тела. Действительно, подобное поведение достойно уважения, не так ли?

Подобные изменения в установках изменяют и весь контекст проблемы, воздействуя на нечто целостное, существующее в теле клиента.

Уверенность в том, что подавление причиняет вред, а равенство всегда справедливо, может переноситься и на межличностные отношения, выдвигая на первый план права, изначально присущие клиенту, а также права других людей, которые он, возможно, нарушает.

Возникает впечатление, что политическая, духовная и психологическая лексика охватывает совершенно различные темы, но если мы перейдем на уровень переживаний, то увидим, что по сути они едины. Все они противостоят подавлению, но у каждой свои средства для борьбы с ним.

Духовная литература, при всем ее богатстве, обычно избегает обсуждения чего-то неявного, скрыто присутствующего в нас. Но тем не менее, когда индивид обретает доступ к этому скрыто присутствующему опыту, он обнаруживает, что об этом написано в духовной литературе. (Подобным же образом мы могли бы сказать, что такой имплицитно присутствующий опыт потенциально используется во всех методах психотерапии.) Однако скрытый уровень останется незаметным для человека, не знакомого с ним.

Учителя восточных религий говорят, что человеку необходимо найти в себе внутреннего наставника — гуру, хотя в некоторых случаях в духе грубого авторитаризма навязывается внешний гуру. В этом отношении авторитетные фигуры, представители духовных учений, на мой взгляд, весьма напоминают авторитеты в сфере психиатрии. Необходимые нам изменения могут происходить на политическом и духовном уровне лишь в том случае, если индивид откроет в себе внутренний источник, указывающий необходимое направление. Однако духовные традиции провозгласили достижение этого источника настолько редким событием, что обычный человек считает, что он не может даже надеяться на его обретение.

Обретение духовных ценностей нередко приводит к очень значительным изменениям личности. В духовной литературе можно найти описание многих весьма мощных способов изменения всего контекста, связанного с проблемой. Однако современным людям необходимо проделать немалую работу, чтобы с помощью своих непосредственных переживаний понять язык, которым описываются эти изменения. Новые слова и фразы помогут индивиду развить в себе переживание грандиозности, по значимости превосходящее все известные нам теории.

Например, весьма значительные изменения происходят, если человек представляет себе конец своей жизни, а затем возвращается обратно. Это поможет осознать некоторые очень важные вещи. Приведу пример такого изменения. Во время практики медитации обычные жизненные трудности кажутся незначительными. Человек думает, что уже никогда не будет расстраиваться из-за таких мелочей. (Хотя через некоторое время они снова наваливаются на него так же, как и раньше. Подробнее я поговорю об этом далее.)

Духовный контекст, так же как и политический, в значительной мере способен соединять положительные и отрицательные ценности в самых различных аспектах нашей жизни. То, что в нашем обществе считается не имеющим ценности, вдруг начинает восприниматься как важное — и наоборот. Воспоминание об этом может вызывать изменение в чувствах, связанных с той или иной проблемой.

А сейчас давайте рассмотрим, как такое изменение соотносится с работой над личными проблемами. Например, с точки зрения духовных ценностей можно утверждать, что такие проблемы — не настоящие. Но какие же они в таком случае? Это всего лишь незначительные «заботы Эго» — мастер дзэн не стал бы беспокоиться из-за таких мелочей. В ответ на подобные слова человек может ощутить в своем теле явное облегчение. Но это облегчение еще не означает, что проблемы закончились.

В некотором смысле это облегчение, создаваемое благодаря использованию подобных подходов, является вполне уместным. Так же, как и при любом изменении ощущений, при фокусировании человек стремится дать им возможность дойти до завершения. После того как процесс изменений дойдет до конца, необходимо попытаться почувствовать, какие трудности все еще сохраняются.

Духовные ценности помогают человеку почувствовать себя лучше, они могут ослабить напряженность и облегчить тяготы, и это можно ошибочно воспринимать как устранение проблемы.

Например, когда человек испытывает неприятные чувства, сталкиваясь с очередной проблемой, он может подумать: «Множество подобных историй уже происходило с другими людьми, и моя история — лишь одна из них. Не нужно „отождествляться“ с тем, что так тяжело давит на меня. Ведь я — не просто одна из многих историй жизни. Я живой человек, смотрящий собственными глазами на происходящее». Конечно же, все верно.

Логически из этой теории вытекает, что теперь не должно оставаться никаких затруднений. Однако что-то все же остается и продолжает существовать, несмотря на несоответствие подобным идеям. И если человек чувствует то, что осталось в нем от очередной проблемы, это останется и потом, хотя и в более легкой форме, чем могло быть.

Если человек будет фокусироваться на том, что осталось у него от проблемы, ощущаемой уже как менее тяжелая, шаги, направленные к разрешению этой остаточной проблемы, возникнут у него гораздо легче. Однако люди должны продолжать работать над уникальным переплетением своего опыта даже и после того, как обращение к новым ценностям вызовет изменения на уровне телесных ощущений. Человек просто не может «перескочить» через ощущаемую им «структуру» ситуации, одним махом отделываясь от всех требований данной ситуации, так же как и от предлагаемых новых возможностей развития.

Специфические ситуации создают возможность для развития специфических сил человека. Иногда это создает трудности там, где мы больше всего нуждаемся в развитии, — там, откуда могут возникнуть новые специфические значения и действия. Между высокими духовными истинами и мрачностью реальной ситуации находятся всевозможные «обломки», гнев, страх и печаль, смешанные с соответствующими событиями. Чтобы «перескочить» через это целостное переплетение личного опыта и попытаться жить только универсальными ценностями, необходимо избегать личностного развития как раз в тех сферах жизни, которые относятся к данной ситуации. Однако никакие универсальные принципы не способны заменить реальное обучение, возникающее при взаимодействии со всеми сложностями жизни.

Монах старается избежать мирских ситуаций, проводя жизнь в созерцании. Но скоро его начинает мучить зависть из-за того, что брат Эдвард оказался ближе к аббату. Быть человеком — значит постоянно подвергаться испытанию и развиваться в определенном направлении каждый день. Не существует никакого конфликта между универсальными ценностями и необходимостью противостоять личным испытаниям. Скорее, любое конкретное испытание может быть легче принято в контексте универсальных ценностей.

Когда проблема кажется разрешенной на духовном уровне, это на самом деле дает нам не более чем хороший контекст, с помощью которого мы можем проработать проблему. Мы почувствуем себя гораздо лучше, может быть, даже совсем хорошо, и займемся своими делами, правда, отмечая, что осталось слабое чувство беспокойства. Если оно происходит, можно сказать: «Хватай это! Удержи хотя бы на миг, не позволяй ему вползти в твое будущее». Нам не следует просто игнорировать такое чувство, но не стоит и отказываться от того испытанного ранее облегчения, которое нам дало разрешение проблемы на духовном уровне. Можно сказать, что небольшая нервозность, которую легко можно было бы игнорировать, является телесным уровнем существования проблемы. Это знак, что нашему телу известно: мы еще не справились с проблемой. «Что означает эта нервозность, все еще остающаяся во мне?» — спрашиваем мы у нашего чувства (в данном случае «нервозность» — просто ключевое слово для общего качества переживания).

Ценности должны обладать жизнеутверждающим качеством, давать индивиду энергию и помогать его движению вперед. Направляя энергию назад, они не проявляются на уровне переживаний. Так, и духовная терминология может становиться формой подавления. Она должна давать человеку чувство расширения его границ, а не сужения и смирения. Индивиду необходимо чувствовать, что происходит у него в действительности, чтобы избегать самоограничения. Если какие-либо ценности приводят к ограничению, можно сфокусироваться и подождать, пока возникнет истинный, более дифференцированный вариант ценностей.

Как я уже пытался показать с помощью многочисленных примеров, эффект, производимый теми или иными высказываниями на уровне реальных переживаний, не может быть нам известен. Высказывание вызывает многие непредвиденные последствия в сложном взаимопереплетении человеческих переживаний.

Как мы могли бы примирить универсальность ценностей с их уникальностью и сложностью, а также с многообразием разных людей? Наши человеческие возможности постоянно увеличиваются и становятся более разнообразными. И ни одна теория об универсальности человеческой природы не может ограничить широкий и постоянно расширяющийся диапазон человеческих возможностей. Не существует универсального содержания, общего для всех людей. Мы можем отыскать эту универсальность только в способности понимать шаги любого человека, направленные на дифференциацию его переживаний, — если мы, конечно, получили разрешение сопровождать его на этом пути. В этом отношении все мы действительно одинаковы, подобно луковицам тюльпана, из которых вырастают только тюльпаны. Однако человек отличается от тюльпана, и его тело постоянно создает новые формы ощущений, чтобы таким образом способствовать развитию процесса, уже изначально заложенного в луковице.

21. Самовосполнение

В младенчестве и раннем детстве организм обладает способностью «самовосполнения» того, что им недополучено. Самовосполнение может происходить довольно быстро. Многие ошибочно полагают, что потом, когда человек становится взрослым, этого уже не бывает. Конечно, нынешние взаимоотношения с людьми уже не такие, как в детстве, когда о ребенке заботятся и нянчат. Однако и во взаимодействиях взрослых скрыто, подспудно и в то же время совершенно конкретно продолжаются процессы, прерванные в детстве. Еще с тех пор тело содержит в себе все возможные последующие шаги и будет пытаться проявить их, когда реальные взаимодействия предоставят ему такую возможность.

В главе 14, посвященной образам, я объяснил, как происходит такое продолжение, если образы возникают из телесного процесса в безопасном и защищенном взаимодействии с психотерапевтом. На примере женщины, которая не могла найти время, чтобы заняться собой, я показал, что это может происходить и без образов.

Кроме того, я отмечал, что мы можем выражать словами безопасное и создающее защиту отношение так, как если бы испытывали это к маленькому ребенку. Я часто задаю клиентам вопрос, что бы они чувствовали по отношению к ребенку. Затем говорю, что мы «составим компанию» ребенку, так как знаю: клиент не сможет сделать этого сам. Таким образом я поясняю, что мы, будучи взрослыми, не знаем ничего, но при этом достаточно мудры для того, чтобы не пытаться оказывать давление на «внутреннего ребенка». Мы просто защищаем его и создаем ему компанию.

Мы наблюдаем это, например, в том случае, когда женщина, не умеющая найти время, чтобы заняться собой, просто молча сидит рядом со мной, и мы, двое взрослых, проявляем заботу о том ребенке, которым она когда-то была.

А вот другой пример. Клиентка жаловалась, что в детстве вокруг нее не было женщин, которые могли бы стать подходящим примером для подражания. Когда она рассказывает об этом, обращаясь к возникающему в это время телесному ощущению, становится ясным, какой вред причинило отсутствие таких образцов. Клиентка подробно и ярко рассказала о том, чего ей не хватало. Воображаемые образцы, которым ей так хотелось подражать, были настолько живыми, как будто они действительно присутствовали здесь. Это присутствие можно было бы почувствовать еще конкретнее, если бы клиентка не была так наполнена печалью, гневом и сожалением. Уже не раз она испытывала эти давние печаль и гнев. И пока они владели ее телом, она была не в состоянии чувствовать себя так, как должна была бы чувствовать, согласно образцам этих моделей для подражания. Психотерапевт, умеющий работать с телесной энергией, знает и то, что клиентка может физически чувствовать, какой она должна быть в соответствии с этими образцами для подражания, если бы ее телом не владели столь хорошо знакомые чувства гнева и сожаления.

Она упоминает о женщине, которая могла бы стать хорошим образцом для подражания: «Если бы кто-нибудь, подобный ей, находился возле меня в детстве…» Я говорю в ответ: «Представьте, что эта женщина присутствует прямо здесь, сейчас». Клиентке удалось почувствовать это совершенно осязаемо — как изменение во всем теле.

Я провел определенную работу, чтобы помочь женщине сохранить это чувство в течение нескольких минут, а также научил возвращать его, если оно пройдет.

Затем я спросил ее, знает ли она в реальной жизни хоть одну женщину, соответствующую этому образцу.


К: Да, это X и Y. Получилось так, как я хотела. Я чувствую присутствие этих трех женщин (первой женщины вместе с X и Y); они здесь, возле меня, все время…


По мере того как клиентка говорила, телесное ощущение рассеялось и она снова начала жаловаться. Я опять спросил, какие ощущения она испытывает в теле, если эти три женщины присутствуют прямо здесь. После этого у нее полностью изменилось ощущение собственного тела.


К: Да, сейчас все они стоят вокруг меня. Я чувствую себя превосходно. Мне бы хотелось, чтобы одна женщина была прямо передо мной, другая сбоку, а третья позади — пусть они станут вокруг меня.


Это происходит. Где-то глубоко в ее теле начало расти и изменяться нечто новое. Она вновь и вновь переживает это изменение на уровне тела. Постепенно возникают и более постоянные физические изменения. Через некоторое время центральной становится новая проблема, и я отмечаю, что старое чувство недостатка чего-то постепенно «самовосполнилось».

Я не знаю, были ли у этой клиентки какие-то образы. Но вне зависимости от того, были они или нет, шаги, которые привели ее к реальным изменениям, начались с того, что на телесном уровне она позволила себе ощутить присутствие этих женщин — образцов для подражания. Наше конкретное взаимодействие создало реальность, где эти процессы могли происходить. Способность находиться вместе, спокойный взаимный контакт на протяжении достаточно длительного времени обеспечили продолжение ранее прерванных процессов. Организм сам смог восполнить пробел, выполняя это даже в тех случаях, когда клиентка просто рассказывала о событиях прошлой недели. С наибольшей вероятностью это происходило в тот момент, когда клиентка обсуждала, чего ей недостает, и ее внимательно слушали и понимали. Я наблюдал, что организм чаще всего сам восполняет пробелы, если внимание направлено на телесные ощущения, связанные с потребностями клиента.

Приведу еще один пример. Клиентка проходила длительный курс психотерапии и уже могла довольно легко говорить о достаточно глубинных вещах. Она сказала, что муж напоминал ее отца тем, что не всегда был способен выражать свои чувства: «Мне всегда хотелось оторвать и того, и другого от постоянного чтения газеты. Я всегда стремилась привлечь к себе внимание, но мне так и не удавалось это сделать».

При этих словах я выразил надежду, что ее нынешнее общение со мной не будет восприниматься как одна из подобных бесконечных и ни к чему не приводящих попыток. В действительности наши взаимоотношения — это случай, когда ей действительно удалось привлечь к себе внимание.

Во время последующей сессии она сказала:


К: Это заставило меня почувствовать свою двойственность — я всегда была наполовину девушкой, наполовину парнем. Я старалась все делать сама, и в этом проявлялось мое мужское начало. Никогда мне не удавалось просто быть, просто позволять происходить всему, что происходит. Если бы я была в полной мере женщиной, я бы просто довольствовалась тем, что муж присутствует рядом, и не пыталась что-либо сделать. Тогда я действительно могла бы просто позволить происходить всему, что происходит. Просто быть…


В этих словах я почувствовал сильное стремление и явную тоску по отцу: ей хотелось просто иметь возможность положиться на него, без какого-либо напряжения, и не пытаться привлечь его внимание. В какой-то момент клиентка действительно была очень близка к тем чувствам, которые ей хотелось бы испытывать по отношению к отцу.


К: Мне бы хотелось просто сидеть у него на коленях…

П: Вы могли бы попробовать. Попытайтесь физически почувствовать, как сидите у отца на коленях — просто сидите на коленях…


Клиентка молча пребывала в этом ощущении, «сидя на коленях у отца», в течение довольно долгого времени, почти 20 минут. Произошли многие изменения.


К: Внезапно я чувствовала, как сижу перед ним на полу, а его половые органы свисают над моей головой, как гроздь винограда.


Было ясно, что на уровне тела у нее происходит весьма глубинный процесс. Я предположил, что это хорошо, но все же решился спросить:


П: Это хорошо?

К: О, да. (Она вздохнула.)


Эти краткие примеры, записанные по памяти через некоторое время после окончания сессии, не очень хорошо передают сущность происходившего процесса и не отражают того длительного взаимодействия, с помощью которого была создана реальность, в которой развивались телесные ощущения клиентки. Мои инструкции кажутся резкими, как будто я, будучи психотерапевтом, пытался направлять весь ход процесса. Но когда клиенты уже были очень близки к ощущению данного процесса и ярко чувствовали, что им необходимо, я давал им совет, чтобы они попробовали почувствовать то, к чему они стремятся; почувствовать на уровне тела — так, как будто все происходит в действительности. Таким образом, то, к чему клиент стремится и чего ему недостает, как бы «самовосполняется», если, конечно, нынешнее взаимодействие с психотерапевтом действительно создает для этого возможность. В тех случаях, если я предлагал проявить свои ощущения слишком рано, не происходило ничего. Я обнаруживал, что ничего не могу объяснить клиенту. Мои слова казались фикцией, попыткой выдать желаемое за действительное — чем-то, что подменяло реальное разрешение проблемы и обескураживало клиентов. Конечно, предлагавшийся процесс — не просто подмена реальных событий. Это реальное, а не символическое действо. Но его описание звучит как фантазия, поскольку у нас нет способа сказать о том, что реальное взаимодействие с клиентом и есть — скрыто, на внутреннем уровне — то, что необходимо восполнить.

Не думаю, что мы должны непосредственно направлять клиентов к тому, чтобы они ярко пережили нечто, утраченное когда-то в детстве. Все это будет иметь искусственный и неубедительный вид. Но когда такие вещи происходят естественно, необходимо просто сказать в подходящий момент: «Позвольте себе на уровне тела почувствовать, что значит просто быть „в том времени“.

Как мы уже видели, вовлеченность тела в процесс психотерапии имеет принципиально важное значение. Один клиент рассказывал мне, что занимается фокусированием каждый день во время 20-минутных упражнений на тренажере. Я предположил (хотя и не был уверен в этом до конца), что во время упражнений он как бы отсоединяется от тела, позволяя ему выполнять работу автоматически, пока он занят тем, что называет фокусированием. Подобным же образом многие клиенты отключаются от тела и во время сессий. Тело продолжает сидеть неподвижно, сгорбленное или выпрямленное. Оно просто ждет, пока закончится сессия. Однако могли бы произойти гораздо бoльшие психотерапевтические изменения, если бы тело принимало участие в происходящем.

В приведенных примерах предложения почувствовать заботу о себе на уровне тела связаны с довольно невеселым убеждением, что потребность клиента в заботе никогда не удовлетворяется. Тело клиента наполнено гневом и печалью, аутистическими формами поведения. Все это остается даже в том случае, если межличностное взаимодействие клиента в настоящем вполне соответствует его потребностям. Как говорила одна клиентка, ссутулившаяся в позе, выражающей безнадежность: „Внутри я уже отказалась от желания быть любимой, я не прошу об этом и просто ухожу — несчастная, но гордая“. Она засмеялась и задрала нос.

Конечно, мы работаем над старыми комплексами, сформировавшимися вокруг потребностей, длительное время не получавшими удовлетворения, так же как работаем с чувствами гнева и печали. Естественно, мы проводим работу в процессе межличностного взаимодействия, в котором удовлетворяются потребности клиента. Но совет позволить своему телу почувствовать, как происходит то, что ему необходимо, в действительности может отсечь накопившиеся старые комплексы.

Вторая важная потребность, которая может „самовосполняться“, — способность быть „заземленным“. Везде, в всем мире маленькие дети спят рядом с матерью, соприкасаясь с ее телом. Только в западном обществе они спят отдельно. Возможно, именно этим можно объяснить тот факт, что в нашей культуре у столь многих людей отсутствует чувство заземленности. Речь идет о телесном ощущении своей связи с землей — чувстве чего-то твердого у нас под ногами, на что можно опереться. Нечто подобное мы испытываем, когда лежим в траве, ощущая под собой нашу огромную планету. Но многие не способны позволить себе просто прильнуть всем телом к земле.

Можно рассказать клиенту о комике, который говорил, что боится летать на самолете. Не доверяя самолету, он все время полета просидел, приподнявшись на подлокотниках кресла: он просто не мог позволить себе опуститься в кресло всем весом своего тела. После того как мы посмеемся, я предлагаю клиенту почувствовать, как его поддерживают и кушетка, и пол; как поддерживает земля, позволяя расслабиться и опереться на нее всем своим весом.

Сновидения также довольно часто демонстрируют проблему клиентов. Обычными темами сновидений являются попытки взобраться по веревке или по шаткой лестнице; чердак, с которого нельзя спуститься, или же сломанный лифт. Падение из окна на землю — знак того, что человек действительно достигает земли, хотя и не вполне обычным образом.

Мать — это мост между ребенком и землей. Она пытается оградить ребенка от возможной опасности. Матери некоторых клиентов мало заботились о них, и это ощущение отсутствия заботы сохранилось. Когда тело такого клиента действительно испытывает заземленность, я могу сказать: „Мать — это мост между вами и землей. Сейчас вы сами обрели связь с землей, и у вас больше нет потребности в материнской заботе“.

Заземление тем или иным образом скрыто подразумевается в большинстве удачных психотерапевтических сессий, но особенно в тех случаях, когда два человека спокойно вступают в глубокий контакт, который оба чувствуют и осознают. В это время потребность в общем спокойствии и чувстве безопасности, ассоциирующиеся с землей, также „самовосполняются“.

Как можно теоретически объяснить „самовосполнение“?

А сейчас давайте зададимся вопросом, как именно организм может „заполнять“ все эти пробелы. Если мы сумеем понять это теоретически, наша работа с образами, сновидениями, телесной энергией и реальными взаимодействиями также станет более понятной.

Большинство современных теорий предполагают — и совершенно неверно, — что человек знает лишь то, что пережил фактически. Но это не так. Организм ребенка еще до рождения знает, как он будет принят матерью: это и заботливые материнские руки, держащие ребенка и прижимающие его к себе, и кормление грудью. Ребенок и мать — одна система, и она должна быть определенным образом подготовлена.

Юнг утверждал: каждый организм обладает опытом не только реальной матери и отца; в нем есть образы внутренних матери и отца — Юнг называл их „архетипическими“. У Юнга эти образы оказываются чем-то таинственным, и в каком-то смысле это действительно так. Но у меня имеется своя теория, позволяющая понять данную идею.

Действительно, ребенок и мать — одна система, и тогда, когда ребенок находится в утробе, и позднее. Рождаясь на свет, ребенок готов сосать материнскую грудь, а грудь готова питать ребенка. Если ребенку не давать грудь, он будет плакать и страдать от голода. Для материнской груди тоже вредно, если ее не будет сосать ребенок: если ребенок умирает или отнят от груди, грудь набухает и болит.

Когда теряется котенок, кошка повсюду ищет его. Если котенок родится преждевременно и не выживет, она тоже будет его искать, подбирая и таская игрушки или другие предметы, чем-то напоминающие ей котенка.

Некоторые люди говорят: „Поскольку я никогда не испытывал чувства, что меня любят, я не знаю, что это такое“. На самом деле это не так. Каждое живое существо развивается и движется вперед, если его любят и заботятся о нем. Сознательный человек может неправильно истолковать отношение к себе, считать, что все идет по-старому, но тело все равно будет предпринимать шаги развития, если во взаимодействии найдет необходимое ему отношение.

С одной стороны, то, что должно происходить, — лишь идея; реально же то, что происходило на самом деле. Но с другой стороны, то, что должно было бы произойти, оказывается более реальным. В конечном счете то, что произошло, зависит от слабостей и жизненных проблем родителей клиента. То, как они вели себя, было случайностью. С другой стороны, все, что запланировано в организме, столь же реально, как органы тела: способ функционирования каждого органа уже заложен в нем. Мы рождаемся не только с легкими, но и с умением дышать[8].

Я спрашиваю слушателей во время лекции: „Как дети учатся ходить?“ „Они повторяют действия взрослых“, — отвечают мне. „А как тогда они учатся ползать?“ — спрашиваю я. После этого студенты начинают смеяться. Конечно, они молоды и могли просто не видеть, как ребенок пытается встать, падает, а затем пытается встать снова, пока систематически не овладевает каждым промежуточным положением тела между сидением и стоянием. Затем он так же упорно предпринимает попытки ходить — до тех пор, пока действительно не научится. Тело человека начинается не только с ног, но и с ходьбы.

Подобным же образом, тело не просто имеет желудок, но ему присущ сложный процесс пищеварения, предполагающий взаимодействие. При таком процессе может перевариваться пища — если эта пища есть. Тело как-то предполагает, подразумевает способы, которыми с ним будут взаимодействовать различные объекты и другие люди. Но поскольку подразумевается дыхание, то должен подразумеваться и воздух для дыхания. Когда подразумевается ходьба, тело подразумевает и чувство отталкивания от земли. Пищеварение и сосание ребенком груди предполагают наличие молока и груди кормящей матери.

Организм ребенка знает каждый следующий шаг процесса жизни, он чувствует, каково ему будет вместе с матерью и отцом. Он предполагает и то, как процесс жизни будет развиваться и двигаться вперед с их помощью. Подобно знанию о том, как вдыхать воздух, организму известно и то, что значит быть желанным, ухоженным и защищенным.

Это присущее телу знание остается в нем всегда. И если оно сможет создавать отсутствующие формы взаимодействия, то будет делать это.

Сложная новизна

Поскольку описанные ранние универсальные формы поведения кажутся неизменными, всегда одними и теми же, возникает вопрос: как они могут порождать новые, достаточно сложные шаги, переживания, о которых я до сих пор говорил?

Если в улей вставить картонную перегородку, скоро начнут рождаться пчелы с особыми органами, помогающими им прогрызать картон. Когда амебу погружают в раствор, содержащий новое, незнакомое химическое вещество, в ее организме происходят довольно сложные химические реакции, помогающие ей не оказаться восприимчивой к этому веществу. Подобные новые формы реакций, происходящих на уровне тела, могут быть связаны с культурой и с языком.

Мы можем видеть нечто подобное и в сновидениях. В них проявляются универсальные комплексы, описанные Фрейдом и Юнгом. В сновидениях содержатся знания о первобытных культурах, мифах, а также различные символы сексуальности. Но каждое сновидение всегда является новым, каждый сон — заведомо более сложным, чем любые его интерпретации. Образы сновидения всегда намекают на жизнь именно этого человека. Поэтому они содержат уникальные шаги, необходимые именно этому человеку и именно в данной ситуации. Однако важно знать, что такие шаги происходят сами собой. Если мы этого не знаем, то будем напряженно работать, придумывать что-нибудь, пытаясь таким образом справиться с проблемой. Но нам нет необходимости делать это. Организм сам восполнит пробелы. Все необходимые шаги производятся самим телом — подобно тому, как при ранениях или порезах наша задача состоит лишь в том, чтобы очистить рану от грязи. Тело само знает, как произвести процесс исцеления всех клеток.

22. Взаимоотношения психотерапевта и клиента

Межличностное взаимодействие — наиболее важный путь психотерапии. Его качество оказывает влияние и на все другие пути, потому что все они осуществляются на фоне взаимодействия между людьми. Эта мысль подчеркивалась мной на протяжении всей книги. А теперь давайте рассмотрим психотерапевтические взаимоотношения сами по себе.

Межличностное взаимодействие можно считать отдельным путем психотерапии по двум различным причинам: во-первых, это взаимодействие происходит постоянно, на протяжении всего процесса психотерапии, и носит достаточно конкретный характер. В более узком смысле межличностные взаимодействия могут становиться отдельным путем психотерапии, если мы специально будем заниматься работой с ними. Некоторые клиенты критикуют психотерапевта, испытывают гнев по отношению к нему или сомневаются в том, что о них проявляют достаточную заботу; жалуются на неискренность психотерапевта; пропускают сессии; выражают негодование из-за необходимости оплаты; реагируют на психотерапевта с чувством обиды, приписывая ему те или иные чувства; задают каверзные вопросы. Иногда, наоборот, они проявляют к психотерапевту сугубо позитивные чувства, хотят встретиться после окончания сессии, выражают сексуальный интерес и т. п. При работе с такими клиентами психотерапия состоит преимущественно из различных форм межличностного взаимодействия.

Но иные клиенты вряд ли хоть раз сделают что-то подобное, и они вообще редко касаются межличностных взаимоотношений, говорят преимущественно о себе и лишь изредка проявляют личное отношение к психотерапевту.

Однако то, что какой-то аспект психотерапии является сущностным для некоторых клиентов, еще не означает, что его необходимо предлагать все время и всем клиентам подряд. Было бы ошибкой превращать каждую сессию в дискуссию о межличностных взаимоотношениях. Нам необходимо всего лишь прямо реагировать на проявления взаимодействия, по мере того как они возникают.

Позднее в этой главе я опишу специфические способы работы непосредственно с проявлениями взаимоотношений. Вначале я буду обсуждать формы взаимодействия, происходящие вне зависимости от того, выражены они на уровне слов или нет.

Постоянное взаимодействие в рамках психотерапевтического процесса: существуют ли проблемы?

Все происходящее во время психотерапии — это взаимодействие. Поэтому всегда, что бы мы ни делали, необходимо задавать вопрос: Какого рода взаимодействие при этом происходит?

Психотерапевтический эффект каждой процедуры, описанной в этой книге, основан не только на самой процедуре как таковой, но и на присущем ей взаимодействии.

Например, если психотерапевт подталкивает клиента к ролевой игре, то в присущих этой ситуации формах межличностного взаимодействия клиент может играть пассивную роль. Конечно, это происходит не во всех случаях, но бывает довольно часто. Допустим, психотерапевт говорит клиенту: «Погрузитесь в это, усильте это, будьте активны», но его слова, наоборот, делают клиента пассивным. Так реальные формы взаимодействия опровергают то, о чем говорится. Иногда в подобной ситуации уже ничего нельзя сделать, но психотерапевту в любом случае необходимо осознавать характер взаимодействий, возникающих во время работы с клиентом.

Вот пример позитивного взаимодействия. Во время рефлексивного слушания на основе скрытого взаимодействия клиент определяет, как он воспринимается психотерапевтом; клиент корректирует психотерапевта, а его чувства, на протяжении долгого времени скрытые и подавленные, проявляются в конкретном взаимодействии. Многие формы психопатологии и негативного поведения могут представлять собой заторможенные, подавленные формы взаимодействия клиента с другими людьми. Если конкретный жизненный процесс, подавляемый и проявляемый через психопатологию, будет продолжен во время психотерапии дальше той точки, на которой он обычно приостанавливался и переносился вовнутрь, произойдут желаемые психотерапевтические изменения. Психотерапевт отражает чувства клиента: «Вы чувствуете себя таким одиноким». Однако присущее этому взаимодействие таково, что клиент вступает в реальное взаимодействие с другим человеком и перестает быть одиноким. Или, например, психотерапевт говорит клиенту: «Вы чувствуете, что разговоры в данном случае бесполезны». Однако происходящее взаимодействие, переживаемое на уровне тела, состоит в том, что клиент как раз воздействовал на кого-то (здесь мы видим противоположность тому, что выражено словами). Психотерапевт рефлексирует происходящее: «Вы говорите, что если покажете кому-то себя настоящего, то никому не понравитесь», но конкретное взаимодействие, присущее происходящему, состоит в том, что клиент показывает себя настоящим и при этом нравится психотерапевту. При рефлексивном слушании конкретное взаимодействие имеет позитивный характер, несмотря на то, что вербальное содержание общения остается негативным.

Однако может происходить и противоположное. Предположим, я скажу клиенту: «Смотрите, прямо сейчас, когда я отвечаю вам, вы отнюдь не одиноки. Ваши чувства воспринимаются мной, а когда я реагирую, вы чувствуете, что общаетесь со мной». Каким будет наше взаимодействие и что будет происходить при этом? Конечно, это прежде всего зависит от самого клиента, от контекста текущего момента и от тона голоса, но, вероятнее всего, данное взаимодействие будет направлено на то, чтобы поймать клиента на противоречии и несоответствии; победить в борьбе двух точек зрения и поставить клиента в положение, когда он вынужден будет принять мое мнение, соглашаясь со мной, учась у меня и проявляя готовность воспринимать мои слова, несмотря на то, что при этом, возможно, придется отбросить ту одинокую часть себя, только что заявлявшую о своем существовании. Так конкретное, реальное взаимодействие может оказаться противоположным тому, что я хотел бы сказать.

Переживания, связанные с отношениями, имеют телесный характер и совершенно конкретны; но этого не скажешь о взаимоотношениях. Они не сводятся к тому, как два человека воспринимают друг друга и что они думают друг о друге. Взаимоотношения — это каждый раз новое, совершенно конкретное взаимодействие в данный момент.

Наиболее типичное взаимодействие, не имеющее психотерапевтического характера

Если психотерапевт интерпретирует взаимоотношения, объясняя их клиенту, то иногда реальные взаимоотношения действительно могут складываться следующим образом: психотерапевт говорит, а клиент слушает. Когда психотерапевт задает вопрос о взаимоотношениях, в реальных взаимоотношениях он ведет допрос, а клиент обязан отвечать.

Случится такое или нет, определяется прежде всего тем, станут ли психотерапевт и клиент разделять устаревший свод представлений об авторитете и власти. Если они понимают, что основные права принадлежат клиенту, то процесс, происходящий с ним, не будет так сильно зависеть от сиюминутных воздействий. (Хотя иногда, может быть, и будет.)

И даже если я просто говорю: «Мы можем некоторое время помолчать», это тоже оказывается взаимодействием, в котором клиенту сообщается, что он будет чувствовать. Тревожный клиент может при этом подумать о психотерапевте: «Он хочет, чтобы я почувствовал то, что я вообще не ощущаю», или: «Легко вам говорить, чтобы мы просто помолчали». Взаимодействие состоит в том, что клиенту прямо даются инструкции, что он должен делать, а что не должен.

Но поскольку я все-таки являюсь психотерапевтом, то не могу ли я избежать подобных инструкций? Конечно, время от времени я так поступаю. Но при этом снова повторяется тип взаимодействия, когда один человек пытается что-то говорить другому, — взаимодействия, познанного всеми нами еще в детстве. Понятно, что все это не может быть тем новым типом взаимодействия, который нам необходим и с помощью которого клиент мог бы реально измениться.

Конечно, все мы время от времени задаем вопросы. Однако при этом можно отметить, станет ли клиент проявлять активные шаги по самовыражению или будет придерживаться позиции самозащиты. Если осознать конкретное взаимодействие, то можно решить, что именно нам необходимо делать и когда.

Как правило, взаимодействие при психотерапии не очень часто копирует обычный для детского возраста тип общения, когда некто определяет для клиента способ восприятия реальности, а клиенту просто предлагается внимательно слушать. У всех имеется опыт подобного взаимодействия с родителями, учителями, специалистами, высокомерными друзьями и, может быть, недостаточно умелыми психотерапевтами.

При таком взаимодействии другой человек проявляет себя активным, живым; он ясно воспринимает и столь же ясно объясняет происходящее, характеризуя окружающий мир. Это именно та форма взаимодействия, которую необходимо открыть для себя клиенту, в это время пассивному, готовому внимательно слушать других, игнорировать собственные мысли и чувства и принимать мнение других людей. Это тип взаимодействия, которого следует избегать. При таком взаимодействии не происходит почти ничего нового, хотя то, что говорится, иногда действительно может иметь ценность. Такое взаимодействие должно быть как можно более кратким и редким; его необходимо прекращать при первых же попытках что-либо доказывать.

Но что делать, если мы поймали себя на том, что уже начали что-либо объяснять или оспаривать? Необходимо как можно быстрее переключаться на рефлексивное слушание. Мы можем сказать: «Сейчас я хочу уловить, что вы имели в виду. Вы говорите…» Затем хорошо было бы некоторое время просто послушать клиента. Это поможет не смешивать слушание и попытки доказать что-либо.

Проблемы не могут быть разрешены при типе взаимодействия, повторяющем тот, при котором данные проблемы возникли. При повторении того же самого взаимодействия оно будет создавать ту же самую проблему. Поэтому нам необходим новый тип взаимодействия, когда клиент действительно живет по-новому, выходя за пределы того, что раньше его тормозило. Тогда более сложное переживание обретет новые, скрыто присущие ему грани, способные приводить к реальным изменениям.


Понятия, свойственные взаимодействию общего характера

«Между нами ничего не стоит»

Принцип первой из обычных при межличностном взаимодействии процедур, которые я хотел бы обсудить, можно было бы выразить следующими словами: «между нами ничего не стоит».

Ожидая клиента, я откладываю в сторону свои чувства и заботы — правда, не очень далеко, потому что у меня может возникнуть потребность узнать, что там время от времени что-то изменяется. Я также откладываю в сторону все теории и фиксированные процедуры — все, что я обсуждал на страницах этой книги. Передо мной оказывается свободное пространство, готовое к принятию другого человека.

Позвольте мне объяснить проявляющееся при этом отличие. Например, сейчас я нахожусь в определенном настроении, связанном с моими личными проблемами. Кроме того, я занят переписыванием текста этой главы. И если вы внезапно войдете в мой кабинет, возникнет еще один, третий фактор — социальные нормы и установки, связанные с необходимостью правильно принять другого человека. Поэтому реагировать на вас я буду исходя из всего этого. Если вы мой старый друг, я буду реагировать на вас, основываясь на факте нашего давнего знакомства. Если вы потом захотите перейти к личной беседе, мне понадобится время, чтобы изменить обычный способ общения, отложить мои соображения, связанные с написанием этой главы, и определенным образом изменить все мое настроение. Вот тогда между нами действительно не будет ничего постороннего. Однако гораздо проще скрыться за всем, что пришлось отбросить.

Чтобы действительно быть вместе с клиентом, передо мной не должно быть ничего постороннего. Конечно, я знаю, что в любом случае смогу защитить себя и начну работать в соответствии с определенными правилами реагирования на происходящее. Например, я всегда имею возможность отражать чувства клиентов, какие бы чувства ни испытывал сам. Однако я не хочу, чтобы установка «Я готов реагировать на происходящее» была препятствием между мной и клиентом. Поскольку теперь между нами ничего не стоит, клиент может посмотреть мне в глаза и найти там меня самого. Конечно, многие клиенты вообще не пытаются делать это. Некоторые из них на протяжении довольно долгого времени просто не способны вести себя таким образом. Но если они попытаются сделать это, я не стану прятаться. Понятно, что клиент может увидеть во мне не очень привлекательную личность. Я бы не допускал этого, если бы считал, что психотерапевтом может быть только особый человек, мудрый, с позитивными мотивами, проживающий свою жизнь действительно безупречно, свободный от беспокойства и проблем. Но, к счастью, для того чтобы быть психотерапевтом, ничего этого не требуется и достаточно быть просто быть человеком. Осознание этого факта часто вызывает умиротворение. Ведь мне необходимо просто быть здесь, чтобы собеседник мог меня найти.

Итак, принцип «между нами ничего не стоит» — первая, постоянно применяемая «процедура» взаимоотношений, которую я хотел бы отметить.

«Личность внутри»

Сейчас я хочу описать то, как я чувствую клиента. Данный принцип можно было бы назвать «личность внутри».

Когда я был студентом, то наибольшую пользу могли принести мне слова: «Внутри всегда есть личность». Даже у младенцев и сенильных стариков — у глупых детей и никчемных людей — внутри кто-то есть. Обычно это стоящая в боевой позиции личность, готовая к борьбе за выживание.

Несколько лет назад я работал с пациентом психиатрической больницы, все время сидевшим неподвижно, согнувшимся и пристально глядевшим в пол. Я подумал: «Внутри у него кто-то есть». Я сел рядом с пациентом и объяснил ему, что собираюсь делать. Я сказал: «Я составлю вам компанию» — и говорил что-нибудь каждые две минуты. Но пациент не двигался и ничего не отвечал. Однако я находил все новые и новые темы, о которых пытался поговорить с ним. Медсестры бросали на меня странные взгляды. Им было забавно, что я продолжаю беседовать. Мне казалось, что мои слова иссякли. Лишь через несколько месяцев к пациенту вернулась возможность общаться, и тогда он спросил меня: «Почему вы так мало говорили со мной? Разве вы не знаете, что людям помогает, когда вы разговариваете с ними?» (Gendlin, 1972).

Я часто обсуждал с другими психотерапевтами три «непременных условия» психотерапии, о которых говорил Роджерс. Что такое эмпатия — понятно, хотя многие удивляются, как человек может быть искренним и в то же время испытывать безусловное принятие собеседника. Ведь часто у клиента бывает много таких черт, которые довольно трудно любить и положительно к ним относиться. Но я не вижу в этом противоречия, поскольку, как я уже говорил ранее, безусловное принятие необходимо проявлять к личности внутри. Личность внутри тоже борется с недостатками. Я не хочу сказать, что всем легко почувствовать эту внутреннюю борьбу. Здесь нет никакого противоречия с теорией Роджерса.

Многие, глядя на другого человека, видят в нем остроумного собеседника или полное ничтожество, невротика, застенчивого, украинца[9], психолога или моряка. Да, конечно, все это верно; но важно еще и то, что внутри него присутствует личность.

Можно по-разному думать об этом. Можно облагораживать человека, воспринимая его как духовное существо, либо принижать, считая бессмысленной кучей хлама. Но в любом случае внутри него присутствует личность, борясь за свою жизнь. Нам это или нравится, или нервирует, но внутри человека все равно находится личность.

То, что «находится внутри» — не какая-то отдельная черта личности, не переживание и не чувствуемое ощущение. Индивид не является чувствуемым ощущением — он обладает им.

Как бы ни выглядел клиент, всегда кто-то существует внутри него. Поэтому общая схема межличностного взаимодействия в рамках того вида психотерапии, который я практикую, состоит в том, что между вами и собеседником не должно быть ничего постороннего — вам просто необходимо быть рядом с личностью, находящейся внутри клиента.

Скрытая в глубине целостность

Я знаю, что каждый человек всегда обладает скрытой в глубине целостностью, даже если в данный момент она кажется безнадежно утраченной. Глядящий на меня клиент может ощущать слабость и беспомощность. Причина в том, что скрытая в его глубине целостность и непрерывность переживаний может быть подавленной и наглухо запертой еще в раннем детстве. Но я знаю, что она всегда присутствует здесь.

Вместо того чтобы жить согласно своей природе, многие люди могут лишь выбирать то, что, как им кажется, они могли бы чувствовать. Затем они пытаются поверить в то, что действительно так чувствуют. Но, несмотря на это, они переполнены гневом, горечью и страхом; неуверенны и не обладают целостностью, скрытой где-то в глубине.

Иногда клиенты говорят об утрате чувства своей сущности: «Я чувствую себя внутри пустым», или: «Я не думаю, что во мне действительно есть какая-то сущность».

Такие клиенты обычно ценят в психотерапии моменты, когда они чувствуют себя более живыми где-то внутри. Ранее я уже упоминал о клиентке, которая внезапно почувствовала это, когда вдруг перестала соглашаться со мной.

Когда клиент говорит, что на самом деле не обладает никакой внутренней сущностью и что чувствует себя внутри мертвым, я отвечаю: «Я знаю, что она есть глубоко внутри, и мы не отступимся, пока ее не найдем».

Обычно я говорю это мельком и никогда не пытаюсь убеждать клиента в своей правоте. Я могу сказать об этом раз или два, не ожидая согласия: может быть, что-то внутри клиента и откликнется. Самому клиенту вообще нет необходимости верить во все это. И хотя глубинная сущность порой воспринимается утраченной или мертвой, на самом деле она всегда остается, подобно человеку, погребенному под развалинами разрушенного дома. И когда мы начнем пробираться через них, то внезапно можем услышать стук — откуда-то снизу, из глубины. Понятно, что мы не пройдем мимо, даже если стук будет очень слабым.

Иногда клиент заявляет: «Я умер». Может быть, это говорит его чувствуемое ощущение. Но ведь оно есть, оно живо и разговаривает! Однако следует знать: слова о том, что какая-то часть клиента действительно умерла, — тоже правда. Да, это часть присутствует здесь, но если она говорит, что умерла, — значит, это правда, и смерть действительно была. Подвергшийся насилию ребенок с трудом дышит и может оказаться на грани смерти. Так он испытывает состояние умирания. В действительности та детская часть личности, которая «умерла», может оказаться просто очень глубоко скрытой либо утраченной.

При фокусировании клиентка входит в контакт со своей давно утраченной детской частью. На одной сессии она говорит как бы от лица этого детского «я», последовательно, на протяжении получаса, рассказывая о чувствах и событиях. Внезапно, во время следующего шага, она заявила:


К: А затем я ушла…

П (помолчав): Что вы имеете в виду? Вы куда-то вышли?

К: Нет, я просто погасла[10],как свеча. После этого я уже никогда не была здесь.


Когда приостанавливается деятельность жизненно важных частей личности клиентки, она чувствует себя слабой и утрачивает опору под ногами. Однако часть себя — еще не глубочайшая сущность. Эта сущность является некой целостностью, скрытой где-то глубоко внутри; ее часто удается обнаружить лишь после того, как найдены другие части себя. Без этой глубочайшей сущности утрачивается и сама возможность непосредственно ощущать желания. Обычно человек желает либо того же, что желают другие люди, либо того, что считается уместным и приемлемым, не имея при этом реальной внутренней энергии для достижения чего-то реального.

Один мой знакомый настолько устал от того, что не мог ничего реально пожелать, что просто взял в долг денег на жизнь и вообще перестал что-либо делать. Ежедневно, на протяжении более месяца, он целыми днями сидел в своей комнате, упорно и отчаянно ожидая, когда ему по-настоящему захочется что-нибудь сделать. Наконец он решил выйти на улицу, но как раз выпал снег, а у него не было пальто. Однако он испытал огромное облегчение от того, что ему захотелось этого. Это был очень большой шаг. Он действительно вышел и купил пальто.

Предположим, что в приводившемся примере, когда женщина не могла спланировать время, чтобы заняться собой, мы спросили бы ее, что она собирается делать в такой ситуации. Скорее всего, она сказала бы, что не знает. Но если бы она смогла найти несколько часов в неделю для себя, то установила бы контакт с глубокой, сущностной частью своей личности, которую обычно просто отбрасывала. Через некоторое время к ней пришли бы и желания.

У одной женщины-психотерапевта, которую я знал, был знакомый (не клиент), всегда рассказывающий о самом себе иронично, с насмешкой. Однажды она спросила его: «Вы говорите все это серьезно или шутите?» Он подумал некоторое время, а потом ответил: «Не знаю» и улыбнулся. «Вот, — сказала она, — опять то же самое». Через некоторое время он пришел снова и произнес: «Спасибо». «За то, что я искала вас настоящего?» — спросила женщина. «Да», — ответил он.

Я помню клиентку, часто заявлявшую: «Если я не буду цепляться за это (давние болезненные переживания), от меня ничего не останется». Но спустя некоторое время у нее возникло иное чувство: «Я могла бы быть другой». В этом была скрыта какая-то проблема: «Но если у меня будет свобода выбора и я смогу быть другой, то кто же тогда я на самом деле?» Подобное замешательство связано с появлением глубокого чувства своей сущности. Потом, во время психотерапии нечто подобное происходит довольно часто, когда старые способы бытия клиента отброшены, но на их месте нет пугающей пустоты. При этом человек чувствует себя гораздо более живым. Все кажется ярким, как только что вымытое окно. Один клиент как-то сказал мне: «В большинстве случаев, когда я что-то делаю, это выполняет именно мое „я“.

Обеспечение безопасности

Теперь ясно, что я считаю психотерапию сферой реальных взаимоотношений двух людей. Эта реальность не умаляется тем фактом, что психотерапия имеет свои вполне определенные и хорошо известные „рамки“, призванные обеспечивать безопасность. Всякие взаимоотношения имеют свои рамки, и они всегда являются частью реальности.

Клиенту необходимо чувствовать себя свободно и в безопасности, чтобы иметь возможность высказать свои чувства. Соблюдение безопасности требует, чтобы психотерапевт не предпринимал действий в ответ на проявления полового влечения со стороны клиентки или рассказы о противозаконном поведении. В данной ситуации психотерапевту не следует действовать обычным образом. Сохранение незыблемости принципа безопасности — неотъемлемая часть реальности психотерапевтических отношений. Мир предлагает нам много сексуальных возможностей; полицейских в нем тоже хватает. А психотерапевтические отношения очень редки, и цель их совершенно в ином. С одной стороны, такие рамки сужают психотерапевтические отношения, но в то же время делают их гораздо более глубокими, чем какие-либо другие отношения.

Безопасность клиента стоит на первом месте по сравнению с любыми процедурами, теориями, диагнозами, интерпретациями, мыслями и содержанием переживаний. Человек, говорящий о себе „Я — тот, с кем мы работаем“, должен чувствовать себя в безопасности, общаясь с нами.

Но если мы очаровываемся самим процессом психотерапии и ставим его выше интересов клиента, безопасность может утрачиваться. Мы пытаемся подтолкнуть клиента, чтобы он делал то, что требует от него логика психотерапевтического процесса. Вполне понятно, но когда мы ловим себя на этом, то можем вспомнить, что живой человек в данном случае значит больше, чем наше желание сделать так, чтобы изменение произошло прямо сейчас.

Я забываю об этом, когда какой-нибудь процесс, который я хотел бы предложить клиенту, кажется мне весьма многообещающим. А иногда некое новое понимание, нечто в содержании переживаний может показаться мне необычайно важным. Я могу обращать внимание только на то, что говорит клиент. Но в какой-то момент я снова вижу его — маленького, беззащитного и напряженно вжавшегося в стул, но, несмотря на это, присутствующего здесь и смотрящего на меня. Разве я имею право утратить правильный путь? Одного моего воспоминания об этом достаточно, чтобы мы снова встретились здесь и сейчас, встретились хотя бы на одно мгновение. Так наш контакт восстанавливается. Клиент и его личность важнее, чем все то, что скажет он или я.

Встретятся ли наши глаза или нет, но это именно тот контакт, для установления которого я не предпринимаю никаких намеренных действий. Возможно, мой голос или поза передадут мое ощущение присутствия другого человека, но у меня нет необходимости специально думать об этом. Мне нужно просто вспомнить о том, что этот человек здесь.

А сейчас я хотел бы упомянуть о некоторых примерах специфических форм реакции психотерапевта.

Часто, когда во время сессии работа приостанавливается и клиент испытывает боль или когда наши взаимоотношения вдруг нарушаются и я не знаю, что делать, я просто говорю: „Привет!“ (как будто клиент только что пришел). Это не прерывает процесс, а наоборот, предоставляет ему больший шанс вне зависимости от того, над чем именно мы работаем.

Я уже говорил, что обычно психотерапевт не должен нарушать естественно возникающие паузы, когда клиент замолкает. Будет ли клиент ощущать в этой тишине мое присутствие? Если у меня возникает впечатление, что клиент чувствует себя одиноко, я могу пошевелиться на стуле или, например, кашлянуть. Мне бы хотелось, чтобы мое присутствие стало частью внутреннего процесса клиента.

Одна клиентка, пережившая в детстве насилие, не могла представить себе, как она могла бы исцелиться, — только если сделать так, чтобы насилия не было вообще в ее прошлом. Потом она сказала, что у нее не возникало бы проблем на протяжении этих лет, если бы ей было с кем поговорить обо всем и можно было бы вместе „покопаться в прошлом“. Но поскольку здесь и сейчас присутствую я, у клиентки есть возможность „покопаться в прошлом“ вместе со мной.

Это означает, что нам не нужно стремиться получить ответ, почему в некоторые моменты процесс у клиента тормозится. Иногда в таких случаях существуют действительно реальные ответы. Хотя обычно у нас есть ответ на эти вопросы, потому что мы еще не поняли сущность проблемы. А когда мы достигнем той стадии, на которой у нас не будет никаких ответов, мы действительно поймем сущность происходящего.

Иногда я предлагаю ответы, чтобы помочь процессу сдвинуться с того места, где клиент остановился. Я знаю достаточно много различных процедур, и у меня всегда есть что-то, что я могу предложить. Но все это мы можем попробовать позднее. Сейчас же нам необходимо не утратить реальный, хотя и трудно передаваемый словами процесс, возникающий, когда мы с клиентом просто сидим вместе. Людям, выросшим в нашем обществе, вообще довольно трудно находиться вместе в молчании. Если видно, что молчание начинает вызывать у клиентки дискомфорт, я могу сказать: „Мы присутствуем здесь, вы и я, и в данный момент неясно, что будет дальше“; или, например: „Мы чувствуем болезненность происходящего, и в этот момент нам нечего сказать“. Либо можно просто произнести слово „боль“.

Я привожу примеры, чтобы показать, что нам не нужно отчаянно искать какие-то слова, чтобы сказать их клиентам. Можно просто добавить: „Давайте некоторое время побудем здесь“. Так, с помощью простых слов, а чаще — с помощью молчания я указываю, что наше пребывание вместе уже вполне реальная вещь и она есть, даже если нам нечего сказать.

Взаимодействуя, мы всегда остаемся разными людьми

Контакт не означает слияния; скорее, наоборот: он приводит к острому чувству присутствия иного существа — другого человека. При слиянии мы чувствуем, как будто кто-то другой совмещается с нашим ощущением этого человека. А когда мы открываем, что человек прямо сейчас чувствует нечто совершенно иное, чем то, что мы думали, процесс слияния нарушается, но глубина контакта, наоборот, возрастает.

При работе с одной клиенткой, чьи проблемы с чувством своей „отдельности“ постепенно сделали ее настоящим специалистом в данной области, у меня произошел следующий разговор.


К: Вы должны знать: я рада, что вы идете по тому пути, который избрали.

П: Я постараюсь принять ваши слова.

К: А вы просто попытайтесь услышать их. Будете вы их принимать или нет — уже ваше дело.


Контакт включает в себя постоянную новизну чувства, что другой человек — именно „другой“, отдельный от нас. Мы можем приветствовать мгновения возникновения неожиданных сюрпризов и радоваться им. Такие моменты рассеивают проекции и показывают: действительно возник контакт с другим человеком.

Открытое реагирование при взаимодействии

Позвольте мне сейчас вернуться к более узкому значению слова „взаимодействие“, к периодически возникающим трудностям, которые могут стать новыми возможностями для процесса психотерапии.

Как проблемы во взаимоотношениях можно использовать в психотерапии

Психотерапевт, не работающий сознательно с межличностными взаимодействиями как с путем психотерапии, может рассматривать межличностные конфликты просто как затруднения. Но на самом деле они содержат в себе новые возможности для психотерапии. Подход к таким трудностям в классическом психоанализе состоял в попытках их интерпретации. Это делалось в таких терминах, как сопротивление клиента, межличностная динамика, проекция и перенос; а также рассматривалось как повторение прошлого опыта клиента.

Потом многие психотерапевты научились обращать трудности во взаимодействиях в новые возможности психотерапии. Общий принцип состоит в следующем: клиента не нужно ни останавливать, ни проявлять по отношению к нему чрезмерную толерантность. Необходимо в настоящем строить взаимодействие таким образом, который выходит за рамки старых стереотипов клиента. Это позволяет клиентам открыть для себя возможность нового способа жизни, а психотерапевту всегда необходимо быть готовым вовремя увидеть эти возможности.

Приведем некоторые примеры.

Когда нечто скрытое становится проблемами в наших отношениях

Если во взаимоотношениях что-то не в порядке, это должно быть исправлено еще до попытки достичь заметного эффекта с помощью других психотерапевтических средств.

Вызывающий затруднения аспект взаимоотношений необходимо прежде всего вербализовать, и это имеет приоритетное значение по сравнению со всеми другими путями психотерапии. Мы можем уже пребывать в конфликтных взаимоотношениях, но делать вид, что это не так. Когда мы боремся, притворяясь, что ничего не произошло, психотерапевту необходимо указать на трудности. Есть некая пикантность в том, как психотерапевт выводит на поверхность нечто подобное.

Я могу сказать: „Я знаю, в этом наши мнения не совпадают“.


А вот другие примеры:


„Спасибо, что вы согласились изменить время сессии, но я знаю, что у вас продолжают оставаться определенные чувства по этому поводу“.

„Может быть, вы все еще сходите с ума по поводу тех глупостей, которые я говорил прошлый раз?“

„Мне кажется, вы пытаетесь сказать, что, по вашим ощущениям, мы так ничего и не достигли“.


Иногда клиент боится прямо выразить свою реакцию психотерапевту и может лишь намекать на нее. Например:


К: Все окружающие приводят меня в бешенство.

П: Раз все вас приводят в бешенство, то это, видимо, относится и ко мне.


Внутренние реакции психотерапевта как способ отметить наличие проблем во взаимодействии

Нельзя позволять личным чувствам по отношению к клиентам разрастаться до такой степени, когда они могут „взорваться“ и мы выплеснем их на клиента. (То же самое касается и интерпретаций, обладающих свойством снова и снова приходить нам в голову.)

Клиент присутствует здесь не для того, чтобы удовлетворять потребности психотерапевта и понимать его. Поэтому большую часть реакций психотерапевта личного характера необходимо просто отбросить, либо эти вещи должны отдельно прорабатываться внутри нас и не касаться клиента. Однако мы должны говорить или делать что-либо в том случае, если наши чувства указывают, что психотерапевтические отношения развиваются неправильно.

Я уже говорил, что приветствую ситуации, когда робкая, пугливая клиентка вдруг начинает давать мне советы, чтобы я сохранял спокойствие, либо пытается как-то иначе направлять меня. Возможно, другим клиентам необходимо нечто противоположное — держаться в определенных границах, считаться с реальностью другого человека. Например, что можно сказать о клиентах, обладающих властной манерой поведения и навязывающих всем свое мнение до тех пор, пока их прямо не отвергнут? В обычной социальной ситуации нетрудно просто игнорировать такое поведение, но во время психотерапии я несу ответственность за то, чтобы прямо высказать свое мнение, противостоять попытке навязать мне что-то и в итоге действовать так, чтобы это было наиболее полезным для клиента.

Когда я отражаю направленный на меня гнев клиента, мне необходимо, если можно так выразиться, твердо стоять на ногах, чтобы этот гнев мог проявиться еще больше. Я бы не хотел, чтобы клиент отступал с чувством вины, опасаясь, что причинил мне боль. Поэтому, чтобы явно продемонстрировать свою неуязвимость, я говорю: „Считаю, что делаю все правильно, но вы чувствуете это иначе…“ В нашем взаимодействии мы оба, и я, и клиент, в одинаковой мере прочны в своих позициях и неуязвимы.

Как психотерапевт, я могу радоваться, что гнев клиента проявился наиболее полно. Но прежде чем я скажу: „Я рад, что ваш гнев проявился полностью“, мне необходимо учесть, как это отразится на наших взаимодействиях. Некоторые клиенты могут воспринимать подобные заявления как снисходительное отношение к ним, позволяющее психотерапевту находиться вне досягаемости их гнева. Я могу сказать это другим клиентам, находящимся со мной на одном уровне рефлексии. Можно говорить это и тем, кто чувствует, что, проявляя свой гнев, они утратят контакт со мной.

„Вы и я сейчас подобны вот этому“, — иногда говорю я, энергично сдвигая ладони. Не думаю, что вы правы, но знаю, что вы чувствуете…» Мне хотелось бы, чтобы в нашем взаимодействии сохранялось равенство и возможность конфликтов.

Негативные проявления можно считать заторможенным позитивным процессом

Другой способ реагировать на негативные и разрушительные способы взаимоотношения психотерапевта и клиента состоит в том, чтобы относиться к ним как к позитивным, но в данный момент незавершенным, заторможенным или обращенным в свою противоположность. Психотерапевт мог бы спросить себя: какое именно жизнеутверждающее направление предположительно присутствует здесь? Ведь клиент мог уже устремиться в данном направлении, но оно оказывается заблокированным или обращенным не туда. Психотерапевт может отреагировать на правильные намерения клиента так, как будто они выражены явно. Что бы ни представляло собой в действительности жизнеутверждающее направление, после этого оно получает возможность проявиться.

Например, клиент может рассказывать о (реальном или воображаемом) плохом отношении к себе (данного психотерапевта либо другого человека), негодуя по этому поводу, но продолжая общение. Более сильный человек настойчиво потребует от другого прекратить свои действия. Мы можем представить, что клиент действительно делает это, хотя и в недостаточной мере. Мы могли бы попытаться отреагировать на это следующим образом: «Вы предлагаете прекратить то-то и то-то. Мне кажется, вы чувствуете, будто я (или кто-то другой) поступает плохо по отношению к вам». Это поможет клиенту настаивать более определенно: «Да, вам (ему) не следовало бы делать этого».

Даже если такая реакция психотерапевта оказывается неверной, она помогает клиенту выявить возможное положительное направление. Клиент может сказать: «Нет, я вовсе не предлагаю прекращать что-либо. Но я чувствую, вы проявляете обо мне недостаточную заботу». Затем мы могли бы развить эту мысль: «Итак, вы чувствуете, что о вас необходимо проявлять бoльшую заботу и это относится в первую очередь ко мне. Да, вам действительно необходима бoльшая забота. Я думаю, что проявляю ее в достаточной мере, и вы должны были бы почувствовать это, но почему-то не чувствуете».

Проблемы, о которых говорят клиенты, могут проявляться в их отношениях с психотерапевтом. Иногда я делаю это совершенно явным, заявляя: «Хорошо. Сейчас у нас есть проблема, о которой мы с вами говорим. Значит, она живая, и мы можем над ней работать. Я рад, что проблема проявилась». У нас появляется возможность изменить ее, превратив из вызывающего замешательство пробела в нашем понимании в новую, вдохновляющую возможность. «Хорошо, но что мы собираемся делать с этим?» — может спросить клиент. «Пока неясно, — отвечаю я, — сейчас будем разбираться».

Случаи переноса

Иногда клиенты знают, что во взаимоотношениях с психотерапевтом бывают случаи, которые можно охарактеризовать как перенос. Например, клиентка говорит вам: «Я просто без ума от вас! Ну, не совсем от вас… Отчасти… Как бы вам сказать… Я в смущении…» Я отвечаю так, чтобы сохранить возможность отнесения чувств как к настоящему, так и к прошлому: «Вы говорите (и мне, и еще кому-то), что просто без ума».

Иногда клиент чувствует быстрое чередование или слияние прошлого с настоящим, что может оказаться болезненным. Если психотерапевт легко поймет такой феномен, это может стать заметной помощью. В таких случаях я говорю: «Да, я знаю, что сейчас являюсь одновременно и собой, и другим человеком».

При этом я олицетворяю одновременно и самого себя, и кого-то из прошлого клиентки. В данном случае она осознает двойственность. Однако в том случае, когда такая двойственность не осознается, психотерапевту приходится реагировать на происходящее как бы одновременно с двух точек зрения. В той степени, в какой гнев клиентки будет направлен на меня, я готов встретить его так, как уже говорил выше. Но в той степени, в какой он направлен на чей-то образ в прошлом, я могу позволить гневу проявиться и быть направленным на меня, но при этом лично никак не стану реагировать. Следует конкретно отреагировать на оба уровня, присутствующих в чувстве гнева.

В классическом психоанализе все побуждения, возникающие при взаимоотношениях, так же как и чувства, направленные на аналитика, интерпретируются как направленные на тот или иной образ из прошлого. В настоящее время некоторые психоаналитики думают иначе. Они интерпретируют чувства клиентов по отношению к своим родителям как направленные на психотерапевта. Конечно, такой аспект взаимоотношений, происходящих в настоящем, присутствует при психотерапии постоянно. А прошлое включено в каждое мгновение настоящего. Почему мы принимаем решение, что одно «реальнее» другого? И то, и другое в одинаковой мере присутствуют во время психотерапии, и нам приходится иметь с ними дело.

Так мы можем понять, что не бывает чистого переноса; он никогда не связан только с событиями прошлого. Обычно он возникает на основе события, которое произошло совсем недавно. Иногда клиенту легче почувствовать прошлое и проработать его, если в первую очередь рассматривается то, что он выражает в отношении настоящего. В главе 9 мы уже не раз показывали, как психотерапевт реагировал одновременно и на прошлое, и на настоящее, обычно при этом в первую очередь отражая то, что клиентка говорила о настоящем, а затем предлагая ей в такой же мере почувствовать, насколько в настоящее вовлечены события из прошлого.

Подобным же образом, если клиенты говорят о прошлом, это необходимо отразить в первую очередь, даже если с таким же успехом можно было бы проявить вербальную реакцию на взаимоотношения в настоящем.

Когда самовыражение психотерапевта необходимо

При возникновении затруднений в общении с клиентом я довольно часто предполагаю, что сам являюсь частью проблемы. В этом для меня нет ничего неожиданного.

Когда проблема связана с взаимоотношениями, говорят о четырех направлениях, которым можно следовать: прошлое и настоящее психотерапевта и клиента. Обычно в проблеме присутствуют все четыре аспекта, хотя прорабатывать все приходится довольно редко.

Иногда при работе с некоторыми клиентами у психотерапевта возникает настоятельная необходимость выразить что-то из своего опыта. В то же время для других клиентов будет лучше, если психотерапевт не станет пытаться делать это. В какой степени от психотерапевта потребуется самовыражение, определяется особенностями конкретного клиента. Некоторые из них утрачивают нить своего процесса, пытаясь предохранить себя от проработки собственных проекций. Такие клиенты могут сказать: «Вы знаете, мне необходимо задать вам один вопрос, но в то же время мне бы не хотелось, чтобы вы отвечали на него».

Другие клиенты останавливаются в том случае, если психотерапевт не хочет раскрывать то, что происходит с ним самим, чтобы и клиент также мог пережить это. Например, одна моя клиентка сказала: «Я видела вашу реакцию. Что она значит?» Я понял, что в моем внутреннем пространстве возникла болезненная реакция, отразившаяся на моем лице.

Если что-то действительно уже отразилось на моем лице, не стоит настаивать, что «ничего не было». Отрицание реальных фактов еще никогда не помогало. Однако, поскольку клиентке необходима возможность выразить происходящее с ней и исследовать его, а мой ответ может остановить ее, я говорю: «Я мог бы снова войти в прежнее состояние, если вам это необходимо, но ведь это вы чувствовали, будто вас прерывают, критикуют, не так ли?». Клиентка может ответить: «Да, я чувствую, что делаю нечто плохое для вас». И снова переключиться на свои чувства. Это будет означать, что больше ей не нужно знать о моих чувствах.

Но если она снова задаст такой вопрос, мне придется действительно войти в это состояние. И вся структура происходящего отразится в моем собственном чувствуемом ощущении. Я буду говорить лишь то, что имеет сейчас отношение к делу, — только в редких случаях клиентам необходимо, чтобы я исследовал данную проблему глубже.

Если клиентка будет настаивать, я готов исследовать себя до того, как она сделает это с собой. После чего я стану настоятельно предлагать клиентке войти в свое чувствуемое ощущение, связанное как с нынешним взаимодействием, так и с ее прошлым опытом.

Предположим то, что проявится, будет чем-то сугубо личным. Если клиентка снова спросит меня об этом, я отвечу, что все это просто не имеет к ней никакого отношения. Если же этого будет недостаточно, я расскажу о какой-то части своих переживаний и о том, как я вошел в них.

Если моя реакция имеет отношение к нашему взаимодействию, я выражу ее, когда клиентка попросит меня об этом, хотя иногда я могу сделать это и по собственной инициативе.

Без доверия и признания реальности взаимодействие может приостанавливаться и блокироваться или же активизировать память о предыдущих случаях такого блокирования. В прошлом представления клиента довольно часто отвергались. Клиент чувствовал что-то в другом человеке, но не получал разрешения проникнуть в его состояние. Взаимодействие вообще прекращалось, и клиент оставался один в своем замкнутом пространстве, где преобладал аутизм. Нам бы вовсе не хотелось снова повторять такое прекращение взаимодействия.

Может быть, вполне достаточно просто признать: «Да, я делал это. Я знаю, что вы имеете в виду, и могу обратиться внутрь себя и посмотреть, что там возникает. Но что это значит для вас? Какое чувствуемое ощущение возникает у вас при этом?»

Внутри самого себя я буду вникать в свои собственные способы реагирования. Если при этом я почувствую что-либо, создающее проблемы, то задумаюсь: «Что это? Раздражение? Нетерпение? Гнев?» Хотя совсем не обязательно присваивать какой-то ярлык. Гораздо важнее другой вопрос: «Что присутствует в этом чувстве? Что оно говорит мне о происходящем между мной и клиентом?»

Моя реакция содержит в себе информацию о ходе психотерапии. Я инструмент, с помощью которого отражается состояние клиента. Поскольку мои собственные затруднения хорошо мне знакомы, довольно легко понять, что именно я чувствую в клиентах. Затем необходимо найти психотерапевтически уместный способ отреагировать на поведение клиента. Возможно, это будут какие-то вербальные высказывания о наших взаимоотношениях, а может быть, что-то иное. В том случае, если моя реакция будет иметь вербальный характер, она должна разблокировать конкретные, хотя и скрытые формы взаимодействия (в том случае, если они, конечно, действительно были заблокированными и носили аутистический характер).

Психотерапия не может быть наполнена необходимым содержанием, если все взаимодействия рассматриваются как еще один пример из прошлого. Мы можем обнаружить у клиента его прежние затруднения, но не сумеем изменить что-либо. Но нам необходимо, чтобы прошлое теперь повторилось в более широком контексте процесса, в котором клиент мог бы измениться и выйти за пределы того, что мы обнаружили в его прошлом. Нам необходимо, чтобы сам процесс исследования прошлого являлся в то же время процессом дальнейшего развития.

Два способа выйти за пределы простого повторения при переносе

1. То, что возникает на основе чувствуемого ощущения, обычно обладает своей уникальной спецификой. Если я выражаю что-то, основываясь на своем чувствуемом ощущении, оно также будет иметь свою уникальную специфику. Это позволяет моим клиентам непосредственно пережить, что все, что я говорю, обладает особым качеством, характерным для моей личности. Скорее всего, это поможет ликвидировать проявления переноса и проекции. Первый способ избежать простого повторения связан с присутствием личности психотерапевта, выражающего время от времени свой уникальный опыт.

2. Точное отражение чувств клиента — второй способ выйти за пределы переноса и таким образом разрешить связанную с ним проблему. И даже если вербальное содержание связано только с прошлым, отражение может обеспечить новый контекст межличностного взаимодействия. Исключением являются клиенты, чьи родители проявляли нерешительность и ограничивали их от соприкосновения с реальностью. Тогда при отражении чувств может создаваться впечатление, что происходит просто восстановление того, чем прошлое являлось в действительности для данного клиента. Отражение чувств клиента — явная противоположность тому, что происходило почти во всех случаях нездоровых взаимодействий, вредных для клиента. Поэтому это обычно препятствует повторению переноса. Это происходит за счет развития возникающегоу клиента импульса с того самого момента, когда характерные для прошлого взаимодействия были блокированы. Если реально присутствующий человек действительно слушает и отражает происходящее, то положительный импульс, присущий всем повторяющимся формам поведения, может проявиться снова и достичь своего завершения в процессе взаимодействия.

Карл Роджерс был совершенно прав, когда считал искренность одним из трех непременных условий психотерапии (вместе с эмпатией и безусловным принятием).

Однако он был не вполне прав, когда добавлял, что клиент должен «воспринимать» эти три момента по отношению к психотерапевту. Мне кажется, он хотел сказать, что эти три формы отношения не должны оставаться скрытыми субъективными состояниями психотерапевта и ему следует проявлять их, чтобы они могли внести свой вклад в ход психотерапии и привести к конкретному эффекту. Тело человека переживает различные ситуации прямым и непосредственным образом, причем отнюдь не только с помощью интерпретации и отображения того, что они воспринимают или думают о происходящем. Многие клиенты начинают психотерапию в таком состоянии, что они далеки от возможности просто воспринимать тот факт, что кто-то другой понимает их и проявляет заботу. Им трудно даже представить, что кто-то может так относиться к ним. Но, несмотря на такое не вполне адекватное восприятие, конкретное взаимодействие будет иметь положительный эффект. Процессы, происходящие в организме, станут постепенно развиваться и изменять личность клиента! После того как произойдут достаточно конкретные изменения, сформируется и новое восприятие этих отношений.

Метод Роджерса приводил многих психотерапевтов к такой форме рефлексии чувств клиента, что на самом деле они этих чувств вообще не понимали и не ощущали. Когда Роджерс обнаружил, что его метод использовался лишь вербально, он сразу же отреагировал на это, предложив противоположную крайность и заявив (1961), что имеет значение только действительное отношение психотерапевта. Роджерс говорил, что не нужно отражать сказанное клиентом. Рефлексия, отражение оказались всего лишь одним из многих способов проявления эмпатии.

Я же сделал упор на рефлексивное слушание, которое стало играть гораздо более важную роль, чем у Роджерса. Другие способы выражения эмпатии, возможно, менее удачны в смысле стимулирования внутреннего психотерапевтического процесса. Без поэтапной рефлексии ни клиент, ни психотерапевт не сумеют понять, что ощущает клиент в действительности и что может проявиться на этой внутренней «грани» у данного индивида. Но Роджерс был полностью прав в том, что взаимоотношения играют первостепенную роль в психотерапии. Слушание, фокусирование и все прочие процедуры эффективны лишь при безопасных, искренних и исполненных взаимного доверия межличностных отношениях. Все остальное — нечто, что происходит между двумя людьми, которые всегда сами по себе более реальны, чем любые психотерапевтические процедуры.

В психотерапевтическом процессе взаимоотношения имеют первостепенное значение, на втором месте стоит слушание, а инструкции по фокусированию — на третьем. Если во взаимоотношениях что-либо неверно, с этим необходимо разобраться как можно скорее, а все остальное подождет. Но без слушания вообще нельзя сохранить контакт с другим человеком.

Само по себе фокусирование не является внутренним психическим процессом по сравнению с межличностным взаимодействием. При таком разграничении утрачивается тот факт, что мы прежде всего живые существа и остаемся ими во всех ситуациях, во всех отношениях с другими людьми; в наших взаимоотношениях мы живы прежде всего именно на телесном уровне. Что мы обнаруживаем, когда фокусируемся? Не выражает ли это нашу жизнь в мире в данный момент? Человек может выполнять фокусирование и в одиночестве, но если он делает это в присутствии другого, фокусирование оказывается более глубоким, как будто эти взаимоотношения углубляют и улучшают процесс, происходящий в теле. И то, что происходит во взаимоотношениях неправильно, оказывает влияние на все качество фокусирования.

Когда-то давно я написал, что фокусирование является «двигателем психотерапии». Пересмотрел ли я эту точку зрения, утверждая, что фокусирование находится на третьем месте? Нет, в данном случае я имел в виду, что на третьем месте стоят инструкции по фокусированию. Все виды психотерапии предполагают внутреннее прикосновение к тому, что находится на грани реально присутствующего, а фокусирование делает данный процесс произвольным и конкретным, позволяя психотерапии стать гораздо более эффективной.

Фокусирование предполагает определенное отношение к тому, что проявляется внутри у клиента. Это отношение к самому себе, как к участнику взаимоотношений. Фокусирование использует подобное отношение, в то же время помогая индивиду открыть его в себе, — если это, конечно, еще не было сделано.

Во второй части этой книги я пытался показать, как все другие пути психотерапии могут становиться ориентированными на работу с переживаниями, если интегрировать их на основе фокусирования, а не рассматривать по отдельности. В завершение необходимо сказать, что я описал способ изменения методов психотерапии, приспособления их к фокусированию и к возникающему внутри клиента процессу. Это способ, разработанный только мною, всего лишь одним человеком. Кто-то может предложить свои способы. Так, по прошествии времени, мы обретем новые, более эффективные пути к достижению целей психотерапии.

23. Стоит ли называть это психотерапией[11]?

Слово «психотерапия» часто применяется ко всему, что делает получивший соответствующую подготовку психотерапевт. Я не согласен с этим. Необходимо различать собственно психотерапию и то, что я называю «административной ролью» психотерапевта. Приведу пример. Когда суд выносит приговор, он имеет силу вовсе не потому, что приговор просто нравится, а потому что его вынес законно назначенный судья. Даже если судья пользуется дурной репутацией, а решение кажется несправедливым, приговор имеет силу из-за административной роли, которую исполняет судья. Так и должно быть, потому что общество нуждается в определенном способе решения подобных проблем. Но само правосудие не зависит от административной роли, как не зависит от нее и психотерапия. Определенность всегда противоречива, но она не основана на административной роли судьи или психотерапевта.

Сама роль «психотерапевта» предполагает наличие определенных официальных дипломов и сертификатов; умение правильно использовать слова; право ставить людям диагноз; право ставить подпись в страховом полисе; право госпитализировать человека и право приводить в движение определенные административные механизмы. Такова признаваемая законной реальность, имеющая свое название. Поэтому я называю это «административной ролью» психотерапевта.

Сама же психотерапия является чем-то совершенно иным. Даже если в ней участвует психотерапевт, все равно возникает «вопрос»: происходит ли психотерапевтический процесс у клиента? Необходимо проводить различие между тем, как мы определяем явления или события, и тем, что они означают на самом деле. В любом случае ясно, что данный вопрос не тождествен вопросу, имеет ли психотерапевт необходимые «дипломы».

К сожалению, люди нередко думают, что если кто-то регулярно ходит к психотерапевту, то все происходящее при этом представляет собой процесс психотерапии. Они просто могли никогда не вступать во взаимоотношения, при которых им пришлось бы переживать возникновение внутри собственного организма небольших шагов, ведущих к общему улучшению состояния. Психотерапевты по-разному дают определение психотерапии, но я могу сказать нечто иное — чем психотерапия не является.

Фрейд установил принцип, согласно которому аналитик должен отказаться от интерпретации, если из бессознательного клиента не возникает ничего, что могло бы ее подтвердить. Например, в работе «Человек-волк» (The Wolf Man, 1915/1971) он сообщает, что сам отказался от своих интерпретаций, но это произошло после того, как он настаивал на них на протяжении девяти месяцев! Конечно, новаторам это простительно. Однако приходится слышать бесчисленные истории об ужасных, поразительных по своей тупости и способности причинять клиентам вред высказываниях психотерапевтов, у которых не хватило здравого смысла отказаться от них, а также о клиентах, принуждаемых совершать какие-то шаги против собственной воли. Все это привело к тому, что теперь многие думают, что психотерапия является чем-то таким, с чем не захочет связываться ни один здравомыслящий человек. На самом деле существует огромная разница между заслуживающим всяческого уважения процессом, когда клиенту дается возможность проявить свое внутреннее содержание, и такой «психотерапией», когда постоянные попытки навязать клиенту какие-то идеи и действия извне становятся сутью ее метода. Подобный подход вообще не следовало бы называть психотерапией.

Давайте попробуем изменить распространенное представление, согласно которому фраза «пройти курс психотерапии» означает передать себя в руки человека, который возьмет на себя полную ответственность за вас. При этом замечаниям и советам такого человека придается больший вес, чем собственному мнению или мнению других людей. Это означает, что человек теперь находится «в процессе лечения» и подразумевает, что обычные отношения врача и клиента действительно наполняются каким-то особым смыслом.

Приведем пример. Основательно подготовленная и обладающая даром интуиции женщина-психотерапевт, которую я очень хорошо знал, отправила свою дочь на курс психотерапии. Мать рассказывала мне о некоторых ужасных вещах, которые говорил психотерапевт, и о предлагаемых им методах грубого вмешательства, которые ей с трудом удалось прекратить. В то же время она не рассказывала мне ничего о том, что говорила сама дочь о своих мучениях. «А вы не спрашивали у самой Джейн, что она чувствует?» — спросил я у матери. «Но ведь не допускается, что можно лечить собственного ребенка», — говорила в ответ она. Это, конечно, было правильным. Но почему бы ей не услышать собственную дочь? Ведь она сама столь одарена! Я не мог спросить ее об этом. Молчал я еще и потому, что объяснение своей позиции заняло бы у меня много часов. Конечно, мать не может быть психотерапевтом для своего ребенка. Я был согласен, что ей необходимо было найти специалиста. Но она не занималась его поисками, а довольствовалась данным психотерапевтом! Что именно она позволила ему делать со своей дочерью? Ответ заключался в том, что этот человек был психотерапевтом, а мать слепо верила в психотерапию! Поэтому и заявила: «Да, Джейн необходимо пройти какую-нибудь психотерапию».

Так я понял, что женщина считает: лучше хоть какая-нибудь психотерапия, чем вообще никакой, и существует некая вещь, называемая психотерапией, состоящая в том, чтобы просто прийти на прием к человеку, называющемуся психотерапевтом. Мне пришлось сказать ей: «Послушайте, не существует психотерапии вообще. Психотерапией является только то, что работает» (Rohlfs, 1990).

Конечно, я слишком долго описывал, почему мы не можем называть психотерапией ситуацию, когда в одной комнате встречаются два человека, один из которых является психотерапевтом. Но когда я увидел, что даже этот, весьма квалифицированный психотерапевт использует слово «психотерапия» для внешнего антуража взаимоотношений врача и клиента, то почувствовал, что мне, видимо, придется вообще отказаться от этого слова. Успешный процесс слишком сильно отличается от всего этого; он имеет настолько мало общего с пустой структурой отношений врача и клиента, что это и привело меня к мысли: если эта пустая и ничтожная вещь называется психотерапией, то в данном случае «психотерапия» предполагает, что полезный для клиента процесс так и не происходит. И если все это называется широко используемым словом «психотерапия», то нам лучше вообще от него отказаться. Если же мы используем его, то необходимо исправить, скорректировать его значение в восприятии общественности.

Поэтому необходимо разобраться, что же означает это слово как в общественном мнении, так и в контексте обучения. Если прямо и откровенно сделать такое разграничение, то большинство психотерапевтов согласятся с тем, что мы не просто выполняем административную роль; мы пытаемся действительно помочь клиентам, и если нам не удается сделать это эффективно, значит, психотерапии просто не было.

Второй вопрос, которого я бы хотел коснуться в связи со значением понятия «психотерапия», будет более дискуссионным. Я думаю, что нам необходимо подчеркнуть равенство, изначально присущее любым отношениям человека с человеком. Неравенство может быть только в ролях. Если один человек играет роль психотерапевта, учителя, родителя и т. п., он должен признавать неравенство ролей, но в реальном взаимоотношении необходимо помнить: никакого неравенства не существует.

Например, находясь в роли «профессора», я не могу установить настоящий личный контакт со студентами. Как может происходить реальное взаимодействие «на равных», если я обладаю властью решать, получит ли студент необходимую степень после окончания обучения? Я должен использовать свою власть ответственно, потому что степень, присваиваемая выпускникам, также дает им власть. Общество возлагает на меня обязанность контролировать, чтобы документы об образовании не давались кому угодно. Это социально необходимая роль, которую кому-то необходимо играть. Но мне необходимо, чтобы студенты понимали мое презрение к фальшивому почтению, которое, как предполагается, они должны мне оказывать. Например, я могу знать довольно много о разном, но у меня нет необходимости притворяться, что я знаю больше о предмете, который студент изучал в течение двух лет.

Ролевые отношения, лишенные подлинности, — пустая трата времени и жизни. Ведь того, вокруг чего они выстраиваются, не существует в реальности! Зачем тяжело трудиться во имя чего-то нереального? Не лучше ли просто лежать на пляже! Реальным взаимоотношениям всегда присуще равенство. Необходимо знать, что в теле того или иного человека обитает некто, отдельное существо, живущее своей жизнью, независимой от вашей. Поэтому необходимо подождать; в данном случае вы не можете ничего контролировать или произвольно заменять. Если вы упустите этот момент, то останетесь в одиночестве, и единство с другими людьми окажется мнимым.

Психотерапевты нередко очень тепло реагировали на утверждения, подобные этому. Они считали, что получали помощь, когда я громко высказывал вслух подобные вещи. Это еще раз указывало на тот ужасный факт, что фальшивое понятие «психотерапия» угнетало даже тех, кто хорошо понимал, что я хочу сказать. Им необходимо было понять, что они готовы нести бремя этой фальши просто для того, чтобы сохранить свою работу.

С этим связаны и более глубокие вопросы, которые трудно объяснить. Ориентированная на фокусирование психотерапия — это психотерапия, центрированная на клиенте. Довольно трудно общаться через ту глубокую пропасть, отделяющую подход, центрированный на клиенте, от других направлений психотерапии. Роджерс исключал ситуацию, обычную в других направлениях психотерапии, когда психотерапевт сидит за спиной клиента, исключал медицинскую модель и само понятие «пациент» — то есть человек, положение которого принципиально отличается от положения врача; он исключал использование таких понятий, как «диагноз», «лечение», анализ истории случая — всю эту структуру, принятую в обычном подходе. Но вопрос не просто в том, что психотерапевт изменяет свое поведение. Как можно выразить значение этих изменений?

Даже в психотерапии, центрированной на клиенте, столь целительной, подходящей нам и реальной, многие из наших коллег практически выполняют нечто вроде «ритуального танца»: они говорят только определенные вещи, скрываясь за собственной компетентностью. Хотя они и не садятся в изголовье психотерапевтической кушетки, но фактически отгораживаются от клиента хорошо «работающей» в данном случае рутинностью происходящего. И снова возвращаются к старому разграничению позиций врача и пациента.

Сейчас появились так называемые «Учителя Фокусирования» (заглавные буквы поставлены мной намеренно). Они прикрываются своим сертификатом по фокусированию, но этим лишь увековечивают все ту же структуру отношений врача и пациента. Некоторые начинающие клиенты полагают, что основанная на фокусировании психотерапия представляет собой просто психотерапевтическую сессию, целиком посвященную молчаливому фокусированию. Они говорят при этом: «Простите, но мне хотелось бы кое-что рассказать». Это беспокоит меня не только потому, что психотерапия включает в себя нечто гораздо большее, чем фокусирование, но и потому, что клиенты, задающие подобные вопросы, не чувствуют, что действительно являются хозяевами психотерапевтической сессии.

Как мы излагаем эту идею во время нашего обучения? В его начале я ввожу некоторое базовое понимание с помощью слов «конечно» и «разумеется». Я говорю некоторые специфические вещи, например, «Конечно же, вы остановитесь, если этого захочет клиент»; или: «Конечно, вы не будете спорить с клиентом о его собственных переживаниях», после чего добавляю: «Дело не в том, что нужно делать, а что не нужно; все дело именно в этом „конечно“. Сейчас вы можете не знать, почему я говорю „конечно“, но если вы в полной мере не почувствуете смысла этого „слова“, значит, я не смог вас ничему научить».

Я понимаю, что даже перед своими учениками не могу выразить словами то, что имею в виду. Но я полагаю, что студентам удастся уловить это косвенным образом. Ведь дело не в том, о чем я говорю, а в том, благодаря чему к ним применимо слово «конечно».

Может быть, нам и не удастся найти смысл этого «конечно» в общих высказываниях. Для этого необходимо много примеров, различных ситуаций и случаев. А сам процесс обучения потребует включения в него какой-то специально разработанной деятельности, помогающей найти смысл этого «конечно». Учебная программа вполне может включать в себя в довольно большом объеме так называемое «реальное действие» (при желании его можно назвать как-то иначе), а специфические аспекты данного действия будут потом подвергаться обсуждению. Специфика «реальных действий» должна стать существенной и явной частью нашей практики.

Мы не можем разрешать конкретные проблемы только с помощью общих принципов. И дело здесь не в некой «вере» или «убежденности», а в весьма специфических внутренних, четко дифференцированных наблюдениях и переживаниях, например таких, которые были предложены мной в предыдущих главах. Обычных, общих отношений недостаточно для того, чтобы курс был эффективным. Сегодняшнее обучение психотерапевтов включает в себя многие учебные курсы по гораздо менее важным темам, но в нем нет ни одного курса, посвященного формированию психотерапевтических отношений. Вместо этого различные виды психотерапии определяются по различиям в способах «вмешательства». Они описываются и сравниваются в литературе, но довольно трудно разработать материал учебного курса, касающегося базовых отношений. Карл Роджерс полностью определял характер психотерапии в терминах отношений психотерапевта и тем не менее в обучении подходу, центрированному на клиенте, большая часть времени отведена внимательному слушанию клиента, а также (в последнее время) инструкциям по фокусированию. А о самом важном — об отношениях — говорится недостаточно. Необходима такая же специфическая типология, которую я разработал для фокусирования. Я взял нечто, известное многим людям, но смутное и неясное, а затем выделил в нем ряд компонентов: внимание на уровне тела, отношения, последовательные шаги, а также многие детали и особенности каждого шага. Но для того чтобы сделать подобное с такой темой, как психотерапевтические отношения, необходимо немалое время и усилия не одного человека.

Кроме того, необходимы некоторые конкретные детали, чтобы научить распознавать фальшивые аспекты роли психотерапевта, например представления о том, что психотерапевт всегда прав. Обучающиеся довольно быстро понимают, что такое требование нереалистично.

Студенты и другие лица, проходящие обучение, могут сотрудничать в проекте, посвященном попытке подробно передать словами опыт создания внутренних дифференциаций. Они уже делают это, и я предлагаю им собрать, рассортировать и организовать эти различия, расширяя таким образом содержание тех материалов, которые у нас уже имеются.

Такое сотрудничество должно включать в себя еще один подход, который Карл Роджерс всегда считал необходимым при обучении: вместо готового, выделенного из общего контекста и «законсервированного» содержания метода Роджерс старался представить его пребывающим в процессе становления. Это обеспечивало дух живого общения при сотрудничестве и готовность вносить свой вклад в попытки осмысления явлений, находящихся у пределов известного. Он начинал каждый учебный курс с того, что предлагал студентам длинный список вполне доступных источников (книги, аудиозаписи и т. п.), предоставляя возможность учащимся самим принять решение, с чего лучше начать, как использовать материалы и каким образом переходить к следующим. Все это позволяло испытать на себе именно тот тип процесса работы с людьми, которому он хотел нас обучить.

Однако не стоит уравнивать психотерапию с дружбой или лишать ее четкой структуры и границ. Я уже говорил, что данная структура и границы имеют принципиально важное значение для защиты интересов клиента. Психотерапевт несет определенную ответственность, благодаря чему клиент остается более свободным, чем был бы при иных обстоятельствах. Все чувства клиента принимаются, однако его возможные действия весьма ограничены. Это предохраняет психотерапию от превращения в обычные межличностные взаимоотношения. Ограничения действия дают возможность достичь особой глубины переживаний, а ограничение масштаба взаимоотношений создает то центральное русло в общении психотерапевта и клиента, в котором они могут переживать более глубокие взаимоотношения. Переживать их реальнее, чем мы обычно делаем это в наших запутанных, хотя и неизбежно необходимых взаимоотношениях, когда слушаем другого человека очень поверхностно и большая часть из того, что мы говорим или чувствуем, является всего лишь проекциями.

Идею более узкого, но и более реального «русла», или канала общения, которую я пытаюсь объяснить, довольно трудно удовлетворительно выразить словами, и поэтому она часто понимается неправильно. Психотерапия — это реальные взаимоотношения между двумя людьми; она не является заменителем или же «символическим» отражением реальных взаимоотношений. Правильно говорят, что в этих взаимоотношениях восполняется детский опыт, но такое восполнение возможно лишь как часть реального контакта. Я надеюсь, что эта книга показала некоторые стороны взаимоотношений при психотерапии, однако необходимо учесть все аспекты этой сферы деятельности, если мы хотим действительно почувствовать и понять, как один человек пытается войти в контакт с другим, — в том случае, если это, конечно, действительно подлинная психотерапия.

Фокусирование включает в себя определенное отношение к чувствуемым ощущениям и всему, что может возникать изнутри. Это отношение связано с межличностным общением, подобно тому, как это происходит в подходе, центрированном на клиенте. Фокусирование требует особого реагирования, что создает особый климат безопасности и рождает готовность воспринимать все, что возникает изнутри (вместе с созданием пространства для проявления других реакций, которые также необходимо признавать).

Не следует воспринимать фокусирование как нечто таинственное. Под «фокусированием» подразумевается то, что в течение определенного времени мы находимся в контакте с неотчетливым телесным ощущением проблемы и позволяем таким образом возникать новым шагам. Поэтому фокусирование — лишь небольшая дверь. Некоторые люди называют «фокусированием» все, что они обнаруживают, проходя через эту дверь. Нет, фокусирование — это внимание, направленное на то, как человек на телесном уровне ощущает свою проблему. Необходимо придерживаться этого несложного понимания фокусирования, чтобы оно было доступно для людей. Однако нам необходимо отразить нечто более обширное и глубокое, основные принципы того, что мы называем словом «психотерапия», сущность которого, может быть, становится более понятной с помощью фокусирования. «Психотерапия, ориентированная на фокусирование» не является совокупностью инструкций по фокусированию. Скорее, это направление психотерапии, которое допускает, что все, что возникает из глубин личности клиента при фокусировании, определяет действия психотерапевта, его взаимоотношения с клиентом и протекание всего процесса психотерапии.

Однако с таким представлением о психотерапии связан ряд сложных философских проблем. Личность с ее внутренней целостностью, раскрывающейся при фокусировании, оказывается чем-то совершенно не известным для культуры. В нашей культуре принято считать, что в человеке нет ничего, кроме того, что внедрено в него культурой. На протяжении долгого времени преобладала точка зрения, что изнутри индивида ничегоне может возникнуть. Если же что-то подобное происходило, это объяснялось результатом влияния общества, социальных классов, истории и языка. Когда при такой «социализации» что-либо происходило неправильно, считалось, что ситуацию можно исправить только с помощью другой формы социализации. Но хотя такой социализации подвергался каждый из нас, все то, что возникало на телесном уровне, «под» этой социализацией и за ее пределами, оказывалось более целостным, более этичным и в то же время более сложным, чем усвоенное под влиянием культуры.

В соответствии с существовавшими ранее представлениями, тело — просто механизм. Сейчас отношение к телу иное, и ему уделяется большое внимание, хотя большинство людей так и не открыли для себя тот особый вид телесных ощущений, являющийся нашим чувством ситуации.

Почему фокусирование вообще работает? Как происходит этот «процесс», позволяющий нам обретать мудрость? В действительности «мудрым» является наше тело, — хотя, конечно, это не то тело, которое можно свести до уровня простой физиологии и считать «механизмом». Наше тело позволяет нам жить. Неправильно считать, что тело является чем-то одним, а ваша личность — чем-то другим. Именно тело разыгрывает ваши жизненные ситуации еще до того, как вы успеваете подумать о том, как это происходит. Когда ваше внимание направлено на собственный жизненный процесс, вы получаете гораздо больше возможностей и свободу выбора, чем если бы просто управляли телом, как обычно управляете машиной. Телу свойственно жить вместе с другими. Оно само рождается благодаря взаимодействию двух людей и по своей физической природе предполагает наличие в себе устремления к другим, к тому, чтобы находиться рядом с людьми. Когда тело только появляется на свет, его уже необходимо взращивать и поддерживать, а впитав в себя всю сложность обстоятельств человеческой жизни, оно поможет найти новое решение непредсказуемых и затруднительных ситуаций.

Интерактивная, ориентированная на взаимодействие природа тела не вписывается в большинство теорий. Но даже если мы отвергаем теории, наши исходные предпосылки остаются прежними: они построены из обычных слов и фраз. При разработке своих философских идей я нашел способ создавать фразы и предложения таким образом, что слова в них используются по-новому, с их помощью мы можем продвигаться дальше, развивая новые мысли. Так я создал теорию с новыми понятиями, взаимосвязанными как логически, так и на уровне переживаний. С помощью этих понятий я получил возможность обрести новое понимание физического тела как некоторой целостности, обретающей способность сначала к животному поведению, потом к человеческому языку и, наконец, — к фокусированию.

Загрузка...