Фокусирование. Новый психотерапевтический метод работы с переживаниями

1. Неудача в психотерапии

Неудача при психотерапии может быть двух видов: во-первых, когда психотерапия состоит из одних лишь интерпретаций и вмешательств психотерапевта без реального процесса переживаний у клиента. Неудача второго вида возникает, если пациент переживает реальные и конкретные эмоции, но они повторяются снова и снова. Далее в настоящей главе я буду подробно обсуждать эти неудачи. Первый ее раздел назван «Тупиковая дискуссия».

Представьте, что на вечеринке вы увидели привлекательную незнакомку, стоящую в другом конце комнаты. Вы хотите подойти к ней, но вдруг понимаете, что эта задача очень сложная. И если вы все-таки попытаетесь сделать это, то окажется, что ваши действия неуклюжи, вы в затруднительном положении и понимаете, что обычных ваших способностей в данном случае явно недостаточно. У вас может возникнуть мысль: «Видимо, мое Супер-Эго слишком сильно. Я все еще сохраняю идентификацию с образом своего отца, в детстве запрещавшего мне любые проявления сексуальности. Но поскольку сейчас я уже не ребенок, мое Супер-Эго должно было бы прекратить отождествляться с запретом, но почему-то этого не происходит» (пример фрейдистской терминологии). Или же вы можете сказать себе: «Да, я боюсь быть отвергнутым. Это просто мой давний страх. Но даже если меня отвергнут, будет еще хуже, если я уйду домой, так и не предприняв попытки познакомиться. Так что я должен попытаться» (пример на уровне обычного повседневного языка). Однако использование такого языка и присущей ему логики ничего не меняет, потому что вы оказываетесь вовлеченным в тупиковую дискуссию, а интеллектуальные интерпретации никак не влияют на вашу нерешительность и неловкость.

Психотерапевт тоже может подталкивать клиента к тупиковой дискуссии; все мы время от времени делаем это. При этом можно использовать теоретические построения Фрейда, Юнга, когнитивной психотерапии или любой другой теории, либо же просто язык здравого смысла. Однако действительно хороший психотерапевт не ограничится простой попыткой заменить один язык на другой, если разница только в словах. К тому же никто не станет спорить, что простая замена одного неэффективного образа мысли на другой не сделает психотерапию успешной.

В приведенном примере действительно в уме может возникать довольно долгая дискуссия, но она, в сущности, ничего не изменяет. К примеру, ответственны ли вы за эту неудачу или же все дело в ваших родителях? Это очень важный вопрос, но он ничего не решает. Действительно, что изменится, если вы назовете это «робостью» или «динамической проблемой»? Подобные вопросы очень существенны для нашего восприятия жизни, но в данном случае какую бы позицию мы ни заняли, ничего не изменится, как не изменится и в том случае, если вы будете разделять социологический подход, согласно которому нормы нашей культуры или субкультуры не позволяют обращаться к незнакомому человеку противоположного пола. Вот почему это оказывается для вас столь затруднительным. Да, социальные нормы кое-кто призывает разрушить, но тем не менее они слишком прочно усвоены вами. Вы можете сказать, что ваши проблемы связаны с недостатком «безопасности», поскольку ваше самоуважение будет ущемлено, если вас отвергнут, но любые из этих объяснений ничего не изменяют.

Чтобы завершить этот пример, представим, что человек принимает ту или иную из предложенных интерпретаций, убедившись в ее истинности, — а сам механизм интерпретации может быть поразительно мощным. У вас возникает вопрос: «Ну хорошо, если дело обстоит таким образом, что же делать?» Вам кажется, что вы знаете причину, но как противостоять ей?

Раньше у вас была надежда, что если узнать причину, можно понять, что делать дальше, — сразу устранить причину, разобраться с ней постепенно или же просто зафиксироваться на ней. Однако потом вы обнаруживаете, что все не так просто. Возникают проблемы, с которыми вы не можете справиться. Это и есть тот случай, который мы называем «неудачей».

В большинстве случаев неэффективная психотерапия представляет собой аккумулирование таких неудач без непосредственного соприкосновения с их сущностью и без изменения ситуации. Часто верным признаком отсутствия непосредственного соприкосновения с сущностью проблемы становится слово «должен». Вы можете сказать себе: «Я понимаю: должно быть, отец проявлял силу по отношению ко мне. Я знаю, он действительно был сильнее меня. Все это, наверное, и стало причиной происходящего сейчас». Однако «должно было быть» — это умозаключение. Люди обычно не говорят «должно быть, это так», если находятся в непосредственном соприкосновении с ситуацией. В данном случае они могут сказать «это есть» или «так я чувствую». Конечно, это лишь вербальное различие, но оно указывает на различие реальное. В следующих главах я объясню подробнее, что представляет собой такое непосредственное соприкосновение и как его достичь.

Тем не менее некоторых психотерапевтов удовлетворяют правдоподобные интерпретации, особенно если клиент принимает их. Они не интересуются сами и не пытаются научить своих клиентов чувствовать на внутреннем уровне, может ли предлагаемая интерпретация привести к неудаче психотерапии. Однако отказ от стремления узнать, приводит ли интерпретация к прямому внутреннему соприкосновению с сущностью происходящего, превращает все происходящее в «неудачу», а весь процесс психотерапии становится просто «беседой».

Поэтому хороший психотерапевт должен испытывать неудовлетворенность, когда клиент соглашается с интерпретацией, но это в конечном счете приводит к неудаче. «Да, вы правы; все это именно так, — говорит клиент. — Но что с этим делать? Как изменить то, что есть?»

Еще хуже, когда психотерапевты предлагают интерпретации, правдоподобные только для них самих, а не для клиентов. После того как они целый час пытаются доказать клиенту правоту своих интерпретаций, его отправляют домой. И даже если клиент поверит в интерпретации психотерапевта, при подобном подходе реальные изменения происходят весьма редко и развиваются очень медленно. Тысячи клиентов не отмечают вообще никаких изменений на протяжении многих лет психотерапии (бывает, девяти или даже четырнадцати), по несколько сессий каждую неделю.

Эти критические замечания относятся не только к классическому психоанализу. Некоторые психотерапевты экзистенциальной ориентации просто ведут беседы с клиентами, пытаясь убедить их в своей правоте. Вместо того чтобы говорить: «Это запреты, основанные на вашем эдиповом комплексе», они скажут: «Это ваше неумение делать выбор и противостоять реальным другим». При интерпретациях такого рода изменения либо вообще не происходят, либо бывают весьма незначительными.

Психотерапевты, называющие свой метод трансактным анализом, также используют психоаналитические понятия, хотя и в более простой форме. Вместо Супер-Эго они говорят о «плохом Родителе». Многие из них пытаются убедить клиентов в том, что они должны преодолеть этот образ. Но если клиент спрашивает: «Как это сделать?», то психотерапевту нечего ему ответить. Опять неудача!

Более новые методы (когнитивное переструктурирование или рефрейминг) показывают, как можно по-другому взглянуть на проблему. Они могут помочь вам (если взять приведенный пример) переструктурировать ситуацию принципиально новым образом, рассматривая ее как некий вызов или возможность учиться преодолевать препятствия. Иногда это работает, а иногда нет. Чтобы определить, является ли эффективным такой рефрейминг, вам необходимо выяснить, создает ли он какие-либо изменения на уровне телесных ощущений. Вы должны почувствовать, что в действительности происходит в вашем теле в ответ на рефрейминг. Реальные изменения отражаются не только в изменении образа мысли, но и в изменении того, как проблема реально представлена на уровне тела.

В современной психотерапии существует много разнообразных подходов. В последние годы все больше осознают, что одних только интерпретаций недостаточно для создания реальных изменений, поскольку все интерпретации обычно ведут лишь к тупиковым дискуссиям. Все новые направления психотерапии предлагают свои способы обретения реального опыта, который мог бы преодолеть бесконечные дискуссии. (Хотя и эти направления психотерапии нередко приводят к неудачам второго рода; подробнее я рассмотрю это в следующем разделе). Некоторые из психотерапевтов старой ориентации принимают новые техники. Так, ряд авторов современных работ психоаналитической ориентации в полной мере осознают ту ловушку, которой являются тупиковые дискуссии, и предлагают дополнительные способы справиться с данной проблемой. Например, обогащение Кохутом концепции Карла Роджерса идеей «рефлексии чувств» позволяет клиентам почувствовать переживаемое ими в данный момент и глубже погрузиться в переживания. Многие психотерапевты юнгианской ориентации применяют позаимствованный из гештальта метод двух стульев (подробнее см. главу 12). В любом случае находятся психотерапевты, которых интересует собственно «процесс» психотерапии, то есть то, что конкретно происходит.

Точно так же есть психотерапевты, понимающие тот телесный аспект, о котором я говорю, а есть и не понимающие его. Далее мы перейдем к обсуждению того, что именно клиент и психотерапевт могли бы сделать в том случае, когда возникает тупиковая дискуссия, чтобы предпринять конкретные шаги, способствующие процессу реальных переживаний.

Вне зависимости от того, что человек говорит или делает, необходимо в каждый момент быть внимательным к тому, как слова и действия проявляются на уровне непосредственных переживаний.

Является ли данное высказывание, интерпретация, когнитивное переструктурирование или любая другая форма символического выражения реальным шагом по направлению к тому, как именно проблема переживается на соматическом уровне? Если это действительно происходит, то непосредственно ощущаемый эффект необходимо развивать. Если же эффект не наблюдается, нам следует признать неудачным то, что мы говорим или делаем, и отказаться от этого. Так мы можем избежать тупиковой дискуссии или попытаться уменьшить ее масштабы, если она уже началась. Такая проверка на уровне телесных ощущений должна применяться не только к вербальным интерпретациям, но практически ко всему, что клиент и психотерапевт могли бы сделать во время сессии. Все виды психотерапевтического воздействия требуют, чтобы клиент проверял таким образом наличие их конкретного эффекта. При этом некоторые виды воздействия действительно оказывают подобный эффект, а некоторые нет. Соответственно, все, что клиент говорит или делает сам, также нуждается в проверке с помощью телесных ощущений. Часто клиенту довольно сложно объяснить, как проверить на телесном уровне, оказало ли эффект то, что он сказал. Далее мы обсудим подробнее, как помочь ему сделать это.

Первое наше заключение само по себе не содержит ничего нового; новым является то, как именно осуществить проверку на уровне телесных ощущений. Еще Фрейд подчеркивал, что цель всякой интерпретации — проявить утраченный или вытесненный опыт. Интерпретации оказываются просто «строительными лесами», временно воздвигающимися вокруг постройки и разбирающимися после ее завершения.

Психоаналитик Отто Фенихель так описывает данный процесс:

«Предлагая свою интерпретацию, аналитик ищет способ вмешаться в динамическую игру внутренних сил, чтобы изменить их сложившееся равновесие и помочь подавленному бессознательному материалу в его борьбе за достижение разрядки. Степень, в которой эти изменения происходят в действительности, и является критерием правильности всякой интерпретации». (Fenichel, 1945)

Все эффективные психотерапевты, начиная с Фрейда, соглашались в том, что в качестве реакции на всякую интерпретацию у пациента должно возникать конкретное переживание; в противном случае ничего реального не будет достигнуто, и от интерпретации и необходимо отказаться, хотя бы временно.

Фрейд уже очень давно говорил, что психотерапевту необходимо обращать внимание на последствия интерпретации, но это требование не было понято в достаточной мере. Один из выводов, следующий из совета Фрейда, о котором часто забывают, состоит в том, что психотерапевт может использовать много различных интерпретаций и различных методов, а отнюдь не один! Поскольку критерием, позволяющим оценить успешность психотерапевтического воздействия, является хотя бы небольшое продвижение, психотерапевт имеет право выбирать между интерпретациями и практическими процедурами, проистекающими из многочисленных теорий и методов. Если избранная процедура оказывается неудачной и не способна привести к реальным изменениям у клиента, психотерапевт может попробовать технику, связанную с иной теорией или методом. Однако при многообразии подходов современной психотерапии всякий выбор метода, применяемого к отдельному пациенту, неизбежно будет носить случайный характер. Проверка физических (возникающих на телесном уровне) последствий применения конкретного метода будет способствовать тому, чтобы такой выбор не был полностью произвольным. С помощью этой проверки психотерапевт сможет более эффективно использовать то, что предлагают различные подходы и быстро отказаться от тех из них, которые не вызывают реального эффекта, испытываемого на физическом уровне.

Иногда психотерапевт хотел бы продолжить какую-либо интерпретацию, даже если немедленного эффекта и не наблюдается. Однако в большинстве случаев, когда эффект на уровне переживаний не наблюдается, психотерапевту следует отбросить все сказанное им и вернуться к начальной точке («Да, я вижу, не происходит ничего, о чем стоило бы рассказывать; хорошо, вспомним то, что вы сказали раньше…»). В этом случае ни минуты психотерапевтической сессии не будет потрачено даром на споры или замешательство.

Следовать естественному ходу психотерапевтического процесса клиента — наиболее простой способ избежать тупиковой дискуссии. Психотерапевту необходимо осознавать, что просто быть вместе с клиентом, в точности чувствуя то, что он испытывает, — задача весьма нелегкая. Но если это достигнуто, все эффекты, возникающие у пациента на уровне телесных ощущений, будут вызывать «резонанс» и у психотерапевта. Присутствие другого человека, готового разделить все, что бы ни проявилось во время психотерапии, вызывающее чувство безопасности и стабильности, — наиболее мощный положительный фактор. Если мы не пытаемся ничего улучшить или изменить, не стараемся что-либо добавить от себя (даже если у клиента проявляется нечто отрицательное), а просто говорим, что очень точно понимаем происходящее, предлагая свое присутствие, — это помогает клиенту оставаться в своих переживаниях, погружаясь в них все глубже и глубже. Возможно, это наиболее важная вещь, о которой необходимо знать всякому, кто пытается оказывать помощь другим. Кроме того, это самое простое средство избежать возникновения тупиковой дискуссии.

Но такая ответная реакция (называемая рефлексией чувств) требует физической проверки. Говоря иными словами, клиенту необходимо на внутреннем уровне проверить и найти для себя ответ на вопрос: «Действительно ли я сейчас нахожусь в соприкосновении с этими переживаниями? И содержит ли сказанное психотерапевтом то, что я с таким трудом стараюсь выразить?». Если это действительно так, клиент может почувствовать некоторое физическое облегчение. Вслушиваясь в сказанное, он чувствует, что это действительно нечто большее, чем выраженное словами. И больше не нужно бороться за то, чтобы быть услышанным. Оно просто присутствует здесь и сейчас; оно обрело жизнь. Когда это происходит, возникает ощущение, что внутри возникло больше свободного пространства — пространства, из которого может проявиться что-либо еще.

Без такой внутренней проверки все попытки отрефлексировать то, что пытается передать клиент, становятся просто пустыми разговорами. Затем неизбежно начинается тупиковая дискуссия, хотя и начатая не столько психотерапевтом, сколько самим клиентом.

После того, что психотерапевт сказал или сделал, неизбежно наступает момент, когда становится действительно ясно, имеет ли все это реальный эффект на уровне переживаний. Я не имею в виду, что клиент должен соглашаться с утверждениями психотерапевта. Речь идет скорее в том, что сказанное психотерапевтом или клиентом связано с непосредственными переживаниями клиента. Если такой связи нет, то все сказанное можно считать неудачным.

Если же действительно существует связь, ощущаемая на внутреннем уровне, либо любая другая заметная физическая ответная реакция, необходимо обратить на нее внимание и оставаться сосредоточенным на ней, поскольку все дальнейшие шаги в процессе психотерапии будут исходить именно отсюда, из этой внутренней ответной реакции, даже если она будет представлять собой лишь едва заметное волнение. (Многие психотерапевты не знают, как искать такой эффект, не говоря уже о том, чтобы научить клиента находить его. Вместо этого они много говорят, часто даже не замечая этого эффекта!) Если такой эффект действительно возникает, необходимо немедленно прекратить все разговоры. Клиенту надо быть безмолвным и внимательным, пребывая в своих ощущениях и следуя их естественному течению.

Предположим, что психотерапевт и клиент «застряли» в какой-то точке процесса на некоторое время (измеряемое минутами, а может быть, и месяцами). Они произнесли много всяких слов, но ничего не изменилось. Психотерапевт что-то говорит и пытается что-либо сделать, но в переживаниях клиента не происходит никаких изменений. Допустим, существует многое, о чем психотерапевт мог бы рассказать клиенту. Предположим также, что хотя бы что-то из сказанного (наконец) привело к небольшому проявлению внутренних ощущений, связанных с проблемой. Что-то чуть сдвинулось там, где раньше был тупик. Нужно ли психотерапевту в такой ситуации снова возвращаться к разговорам, при которых малейший шанс на прогресс снова будет утрачен? Нет, необходимо оставаться там, где что-то сдвинулось; сосредоточить на этом внимание, почувствовать, позволить раскрыться, чтобы можно было пойти по новому пути.

Далее я подробно объясню, как психотерапевт предоставляет клиенту возможность «войти» туда, где могут происходить реальные изменения в переживаниях. Необходимость этого — казалось бы, столь очевидная — не осознается многими психотерапевтами. Они могут соглашаться, что все произнесенные слова должны иметь какой-то эффект на уровне реальных переживаний и что в этом состоит цель предпринимаемой работы. Но они не знают, как осуществить это на практике, а когда у клиента действительно происходит нечто подобное, психотерапевт не может вовремя заметить этого и последовать за переживаниями клиента.

Неудача в попытках следовать за реальными ощущениями клиента приводит нас ко второму типу неудачи всего процесса психотерапии, о чем я уже упоминал ранее.

Во время психотерапии люди часто испытывают довольно сильные эмоции, ощущаемые на телесном уровне («нутром») и воспринимаемые как нечто очень конкретное. Хотя при этом клиент не просто ведет пустые разговоры или углубляется в интеллектуальные интерпретации, а погружен в реальные эмоциональные переживания, эти переживания не изменяются и человек снова и снова испытывает одни и те же чувства.

Основная тема этой книги как раз связана с тем, что можно было бы предпринять в случае не изменяющихся чувств: как сделать, чтобы на уровне переживаний произошел хотя бы небольшой сдвиг, который и характеризует эффективность психотерапии, — в том случае, если она, конечно, вообще «работает».

Сегодня существует много психотерапевтических методов, позволяющих вызвать глубокие физические ощущения, связанные как с прошлым, так и с будущим. Такие методы часто приводят к тому, что пациент испытывает и выражает сильные эмоции, однако эти эмоции не изменяются на протяжении многих месяцев или даже лет. Использование других методов приводит к тому, что пациент погружается в свои эмоции, оставляя при этом то, что можно было бы назвать «Эго», столь же ограниченным и хрупким, каким оно было до того. Иногда эти методы погружения сочетаются с «интегративными сессиями» — в большинстве случаев это все те же хорошо известные дискуссии. Однако реальные изменения происходят не во время этих обсуждений, не во время «погружения» и даже не от самого факта переживания интенсивных эмоций.

В большинстве случаев тупиковые чувства возникают и остаются неизменными, потому что они кажутся очень ясными и завершенными. У этих чувств нет того неясного края, который можно было бы предложить исследовать клиенту. Клиент не может сказать: «Я испуган, но причина страха мне не известна. С этим связано нечто большее, но я еще не все знаю». Вместо этого клиент обычно говорит: «Я боюсь того-то», а психотерапевт предлагает: «Расскажите мне о своем чувстве. Погрузитесь в него. На что похоже ваше чувство страха?». На это клиент говорит: «Я просто напуган, вот и все. Неужели вы не понимаете? Были ли вы когда-нибудь напуганы? Ну вот, это как раз то, что я сейчас чувствую».

Ну и что дальше? Конечно, клиент может рассказать что-то о том, почему у него возникает страх, когда это происходит, вспомнить о других подобных случаях и т. п. Однако сам страх будет оставаться неизменным, как будто это целостное, законченное переживание без каких-либо внутренних компонентов.

Хотя каждый из психотерапевтических методов имеет свои средства для устранения тупиковых эмоций и временами эти методы действительно работают, часто они оказываются недостаточно эффективными. Несмотря на различия, все они имеют одну цель: психотерапевтический прогресс. При этом «психотерапевтический прогресс» описывается в терминах используемой теории личности. Однако в действительности живые люди состоят не из тех компонентов, которые предполагаются данными теориями. И сам психотерапевтический прогресс нередко происходит отнюдь не в тех грубых формах, в которых он обычно описывается, — он принимает гораздо более тонкие формы. Далее я покажу, как можно использовать все существующие сегодня методы, несмотря на их противоречия, а также объясню, как происходят малейшие изменения в переживаниях. Затем мы увидим, каким образом подобные изменения могут быть вызваны каждым из методов.

Изучение процесса изменения в переживаниях позволит по-новому взглянуть на природу самих переживаний. Всякое переживание уже содержит в себе потенциальную возможность дальнейшего продвижения. Этот опыт никогда не бывает завершен полностью, не является лишь тем, чем кажется с первого взгляда и не состоит из законченных неизменных элементов.

Один из наиболее уважаемых мною психоаналитиков однажды спросил меня: «После того как человек прошел курс психоанализа, он понимает природу всех вещей, всегда может войти с ними в соприкосновение и заново открыть их. Так что же вы имеете в виду, когда говорите, что есть нечто большее?»

Он задал этот вопрос, услышав мои слова о психотерапевтическом процессе, когда клиент достигает чего-то большего, чем познание своих эмоций и переживаний; большего, чем обретение возможности соприкасаться с ними снова и снова по своему желанию. Мое заявление, что существует нечто большее, привело аналитика в замешательство. Во время проводимого им анализа внутреннее содержание переживаний никак не изменялось — оно просто становилось известным, с ним можно было соприкоснуться и научиться входить в эти переживания снова и снова. Конечно, как говорил Фрейд, это тоже большое достижение. Когда мы на уровне непосредственных переживаний снова и снова соприкасаемся с чем-либо, это высвобождает энергию, раскрывает новые перспективы и новые формы поведения. Тем не менее Фрейд упустил возможность тех, пусть небольших, изменений, происходящих внутри того, с чем мы «соприкасаемся», — то ли потому, что в его собственном анализе данный процесс не происходил, то ли из-за того, что он не настолько подробно его описывал.

Изменения, наблюдавшиеся Фрейдом, были ограничены лишь осознанием переживаний. Никакие изменения в содержании переживаний даже не предполагались. Само же содержание определялось либо инфантильными желаниями, либо событиями, происходившими в прошлом. Фрейд считал, что это содержание не изменяется, но по мере осознавания постепенно «утрачивает энергию», и эту энергию приобретает Эго. В определенных случаях данное описание действительно можно считать точным, и по отношению к некоторым вещам оно вполне применимо. Однако если считать, что содержание переживаний никак не изменяется, то процесс психотерапии, личностных изменений и личностного роста не может быть полностью понят в одних лишь терминах утраты и обретения энергии.

В теории Фрейда психопатология складывалась из определенных законченных компонентов. Однако если проблема состоит из неких «законченных» компонентов, они действительно никак не способны измениться, а лишь утрачивают энергию. Но данная теория оставляла непроясненными некоторые принципиально важные вопросы (как теоретические, так и практические), которые она даже не пыталась рассматривать.

Как я покажу в дальнейшем, когда психотерапия оказывается эффективной, мы довольно скоро начинаем наблюдать нечто иное: постепенное, поэтапное изменение в том, что (как нам кажется) является содержанием переживаний. Мы хотели бы знать, как научиться распознавать такие этапы в изменении содержания.

Рассуждая теоретически, хотелось бы понять, как и почему переживания и события не являются фиксированными структурами и, соответственно, как в них могут происходить изменения.

Переживания настоящего — не просто совокупность элементов переживаний прошлого. Это довольно широко распространенная ошибка в существующем сегодня способе «объяснения» механизмов переживаний и приобретения опыта, когда пытаются объяснить событие, происходящее в более позднее время, с помощью обращения к прошлому и нахождения в нем чего-то подобного. Событие «объясняется» как реорганизация более раннего опыта переживания прошлых событий. Мы уже привыкли к подобным объяснениям, довольно часто предлагаемым физиками и математиками. Очевидно, что результат, равный 96, является либо результатом умножения 6 на 16, 2 на 32 или 8 на 12, либо же результатом деления 192 на 2. Кроме того, в физике суммарное количество вещества и энергии при всех реакциях сохраняется, и по этой причине любые изменения могут быть прослежены в прошлое к некоторым энергиям, формам вещества или силам, уже присутствовавшим ранее и продолжающим оставаться здесь же, просто принимая иные формы. И если происходят какие-либо изменения, можно разделить их на более мелкие части, сами по себе неизменные, а просто меняющие форму и взаимосвязи. Если мы локализуем эти неизменные элементы, то почувствуем, что обрели понимание и получили необходимое объяснение.

Но существует и другой вид объяснений, не требующий предположения о наличии неизменных составных частей. Например, можно объяснять какое-либо событие, показывая, что оно является частью более общей картины. Допустим, некто делает что-то, вызывающее недоумение. Но если будет известен более широкий контекст ситуации, нам станет ясно, какой смысл имеет такое поведение, и тогда можно говорить, что мы понимаем происходящее; у нас есть объяснение. Так, с помощью изменений, которые мы опишем далее, возникает совершенно иная картина.

В математике и логике мы имеем дело лишь с фиксированными элементами анализа. При процедуре умножения или при логической дедукции нет необходимости обращаться к другим элементам или отбрасывать те, которые были у нас перед началом процедуры. Однако переживания и ситуации нельзя разделить на четко фиксированные элементы. Любая ситуация может быть разделена множеством различных способов. При этом возникают весьма разные логические умозаключения. Всегда найдутся два или несколько дополнительных элементов, сводящих на нет все логические доказательства. Вот в чем заключается та причина, по которой логика не способна дать действительно корректное умозаключение в отношении живого человеческого опыта. И если вы посмотрите на факты под несколько иным углом зрения, логика окажется ниспровергнутой.

Конечно, для процесса психотерапии и возникающих в нем изменений большой удачей является то, что прошлые и настоящие события не организованы таким образом, что имеют лишь одну форму с фиксированным результатом. Именно поэтому ничто не бывает полностью завершенным. Все явления и переживания можно продолжить, и когда это происходит, возникают новые изменения. Они не обязательно будут логически вытекать из того, что мы наблюдали в более ранний момент, но тем не менее эти изменения оказываются весьма плодотворными, и их меньше всего можно считать произвольными. Обычно они имеют гораздо больше аспектов и граней, чем их исходная форма.

Прошлое не является простой совокупностью оформленных и фиксированных событий. Все, что происходит в настоящем, должно включать в себя прошлый опыт, но при этом настоящее нельзя считать всего лишь реорганизацией прошлого опыта. Настоящее — это некое совершенно новое событие. Оно придает прошлому новую функциональную направленность и новую роль. В новой роли прошлое и структурировано будет совершенно по-иному. Более того, оно будет не только по-новому интерпретироваться, но и совершенно по-новому функционировать в новых событиях настоящего, даже если индивид не будет осознавать всех этих изменений. Говоря метафорически, происходящие в настоящем переживания изменяют прошлое. Это открывает новый способ взаимодействия прошлого и настоящего.

Настоящее — это всегда новая целостность, даже если индивид в точности оживляет и повторно переживает прошлое событие. Эмоции и воспоминания, связанные с прошлым, возникают как часть личности, существующей уже в настоящем. Так прошлое изменяется в совершенно новое настоящее. И даже если присутствие прошлого скрыто не отмечается, оно может продолжать себя, может быть включено в новую целостность как часть процесса переживаний, происходящих в настоящем. Таким образом, прошлые события не фальсифицируются задним числом — примерно так, как это делалось в отношении прошлого в Большой Советской Энциклопедии, — но при этом их роль на уровне тела нередко приобретает совершенно иную функцию.

Каждое переживание и событие скрыто содержит в себе возможность дальнейшего развития. Но чтобы обнаружить это, необходимо почувствовать неотчетливое ощущение данной возможности, неясную грань переживания.

Действительно, каждое переживание может быть продолжено и получит свое развитие. Получая даже незначительную помощь, индивид почувствует ту грань переживания, которое всегда будет более сложным и многогранным, чем любые слова или концепции. Именно этой грани и следует уделять особое внимание, потому что именно там и возникают все изменения.

В дальнейшем мы обсудим, что делать в том случае, если возникает впечатление, что у переживания нет никакой «грани» и поэтому непонятно, какие шаги необходимо предпринять, чтобы вызвать изменения. Действительно, как можно продолжить в будущее переживания, кажущиеся завершенными? И как можно помочь человеку найти «эту грань» переживаний — то, что всегда находится за пределами сказанного? Дальше мы обсудим все эти вопросы, а также рассмотрим, как вызвать процесс изменений, начинающийся на «грани» переживания. Все изменения редко происходят скачкообразно, обычно они состоят из множества небольших шагов, и только изредка — больших.

В этой главе я попытался объяснить природу двух типов неудач в психотерапии: при тупиковой дискуссии, не приводящей к каким-либо конкретным переживаниям; а также неудачу на уровне конкретных эмоций и чувств, с которыми установлен непосредственный контакт, но которые снова и снова повторяются. В отличие от этого, нам хотелось бы иметь возможность вызывать у клиента ряд переживаний, приводящих к постепенным, поэтапным изменениям. Но каковы эти поэтапные изменения? Как можно работать с ними и что делать, если такие изменения не происходят?

2. Восемь характерных черт процесса поэтапного проявления переживаний

Чтобы понять суть этапов процесса проявления переживаний, способных вызвать реальные изменения, следует проанализировать их изнутри самого процесса. Мы рассмотрим, как развиваются переживания у клиента, не вдаваясь пока в обсуждение вопроса о терапевтических интервенциях.

Сама идея «взгляда изнутри» для большинства читателей может показаться непривычной. Имеется в виду точка зрения того человека, который испытывает переживания, относящиеся как к внутреннему, так и к внешнему миру. В этом «поле переживаний» нередко обнаруживаются мысли и образы восприятия, а также определенные телесные ощущения, которые впоследствии становятся более отчетливыми, если им уделяется достаточное внимание.

Некоторые вещи возникают из бессознательного таким образом, что индивид не имеет возможности почувствовать их источник. Например, человек вспоминает сновидение и к нему приходит какая-то мысль, возникает образ или сильные эмоции. Так же спонтанно могут возникать действия или определенные поведенческие роли. Обычно в этом случае мы предполагаем, что все это появляется «на бессознательном уровне», настолько глубоком, что индивид не имеет возможности почувствовать их источник. Однако такой источник можно почувствовать непосредственно, хотя и с разной степенью глубины. Это может быть достигнуто путем осознания «пограничной зоны» между сознательным и бессознательным. Например, если человек плачет, он обратит внимание вовнутрь и почувствует там то «плачущее место», из которого текут слезы. Если возникают сильные эмоции, можно сосредоточиться на внутренних чувствах, частью которых являются эти эмоции. Возникающий образ не обязательно будет только зрительным, он может сопровождаться физическими ощущениями, окружающими его, подобно ауре. Такой образ уже не будет казаться полностью непонятным и приводящим в замешательство, а для его объяснения уже не потребуются подробные интерпретации. В самом образе теперь будет присутствовать внутреннее понимание, не имеющее концептуального характера. Оно не может быть прямо выражено словами. Так, сосредоточение на образе нередко приводит к непосредственному ощущению его значимости.

Даже при простой беседе индивид может обратить свое внимание вовнутрь; в это время начнет проявляться нечто, ощущаемое им непосредственно. Можно остановиться и ощутить то «место», из глубины которого человек говорит во время беседы. Это чувство всегда будет глубже всего выраженного словами, хотя индивид может и не знать того, что скрывается за ним. Я называю это содержание, заключенное в непосредственно испытываемом ощущении, неявно присутствующим и скрытым.

Без такого прямого контакта с «источником» переживаний клиент может испытывать лишь то, что будет возникать из него. Как правило, индивид добавляет свои интерпретации. Однако обычно клиент не имеет возможности непосредственно почувствовать этот источник и получить из него необходимый импульс, подталкивающий его к дальнейшим шагам. Он имеет перед собой лишь сам поверхностный материал и интерпретации психотерапевта.

Однако по мере дальнейшего изложения мы увидим, что источник возникновения переживаний действительно можно ощутить непосредственно, что будет иметь большое значение как для процесса психотерапии, так и для развития индивида. Далее я попытаюсь описать основные особенности непосредственного ощущения этого первоисточника.

Прежде всего, непосредственное ощущение скрытого источника переживаний всегда сначала неясно. Это нечто неопределенное, трудноуловимое, не распознаваемое и не похожее на знакомые нам чувства или эмоции. Однако этот источник действительно может ощущаться вполне отчетливо.

Действительно, переживание чего-то неотчетливого существенно отличается от обычно испытываемых нами эмоций, когда мы знаем, что ощущаем гнев, печаль или радость. Это отличается и от знакомых нам «чувств», в том числе и тех, что не вписываются в общепринятые универсальные категории. «Я так чувствовал, когда…» — эти слова понятны и знакомы всем. Однако то, что ощущается в «пограничной зоне» между сознательным и бессознательным, оказывается смутным и неясным, а индивид не знает, как это описать и охарактеризовать. Однако испытываемое в этой «пограничной зоне» имеет свое собственное, специфическое, уникальное и неповторимое качество. И хотя нам не удается выразить словами это уникальное и неповторимое качество или сказать, на что оно похоже, его можно считать чем-то вполне определенным.

Представьте себе человека, рассказывающего о своей проблеме. Примерно через 20 минут он прекращает говорить. И хотя все, что можно было сказать, уже сказано, возникает ощущение, что проблема является чем-то большим, чем произнесенные слова. Эта грань явно ощущается, но четко описать ее не удается и нет возможности приблизиться к ней. Это некий дискомфорт, создаваемый проблемой. Иногда человек может почувствовать, что пришло время что-то сказать, потому что если не говорить ничего, дискомфорт лишь усиливается. Но в процессе произнесения слов существовавшее на телесном уровне ощущение грани утрачивается.

Неотчетливость такой грани можно видеть и в приводившемся ранее примере, когда вы не решаетесь подойти на вечеринке к привлекательной незнакомке. Некоторые могут выразить это неясное ощущение примерно так: «Я думаю, мне понятна причина моего страха; это то, чего я всегда пугался, — необходимость самостоятельно принять решение. Я боюсь, что это решение будет неправильным. Однако… хм-м… как бы вам это объяснить…» Человек явно чувствует грань, о которой мы говорим, и «хм-м» — верный тому признак. Или подобное определенное, но неясное ощущение может возникнуть позднее.

Иногда на протяжении долгого времени в переживаниях не удается различить такой грани. Но гораздо чаще возникает впечатление, что это чувство просто осталось незамеченным, потому что человек слишком быстро говорил. Для того чтобы оставаться в непосредственном контакте с чем-либо, обычно требуется несколько секунд молчания. Может возникать ощущение тревожности, поэтому люди стремятся побыстрее начать говорить, переходя к чему-то другому. При этом говорящий обычно остается как бы снаружи, не погружаясь в себя. Еще один способ, позволяющий клиенту не погружаться в себя, состоит в том, что он как бы критикует себя с точки зрения внешнего наблюдателя. Чувство беспокойства вызывает у него гнев, и хотя индивид испытывает его непосредственным образом, он не позволяет чувству беспокойства что-либо сказать ему. Все эти тонкие грани игнорируются, а клиент остается со своими проблемами (Hendricks, 1986).

Дальше я покажу, как помочь клиенту остановиться, погрузиться в себя и почувствовать эту неуловимую грань.

Непосредственный опыт переживания пограничной зоны возникает всегда на уровне тела как некие физические, соматические ощущения. Обычно это ощущается где-то в животе, в груди или в горле — в особой области примерно в середине тела. Это весьма специфический вид телесных ощущений, которые позднее я опишу подробнее. Такие ощущения возникают внутри и не похожи на внешние физические ощущения, например напряженность мышц или щекотание в носу (хотя подобные ощущения тоже играют свою роль, но эта роль иная).

Странно, но многие вообще не могут почувствовать свое тело изнутри. Так, например, некоторые люди ощущают пальцы на ногах только после того, как предварительно пошевелят ими. Другие говорят, что должны для этого ощутить давление обуви. Такие люди также испытывают интенсивные эмоции, но они локализуют все эмоции либо «снаружи», либо в голове и вокруг нее. Если не использовать специальные процедуры, тело вообще не будет вовлечено в психотерапевтический процесс. Однако даже эти индивиды довольно быстро могут научиться чувствовать тело изнутри («Что вы чувствуете сейчас в груди или в желудке?») и открывают, что все воспринимаемое ими может вызывать уникальные телесные ощущения. Для этих ощущений характерно, что вначале они кажутся неясными, но скоро становится понятным, что именно они и являются тем источником, из которого возникает все многообразие переживаний, связанных с любой проблемой.

Предложенный Фрейдом термин «подсознание» относится к иному — к тому, что мы не осознаем, но могли бы осознавать, например, некоторые доступные нам воспоминания и чувства. Что же касается «бессознательного» материала, то Фрейд считал, что мы в принципе не можем осознавать его, даже если захотим. В данном случае Фрейд рассуждал с точки зрения содержания переживаний, которое называл «материалом». Поэтому подсознание было для него областью доступного материала.

Я же в данном случае говорю о слое бессознательного, который вскоре может достичь уровня сознания. Этот слой ощущается прежде всего на соматическом уровне, не будучи известным субъекту и не находясь в «подсознании». Фрейд не приводит специального термина для обозначения этого слоя. Нет для него подходящего слова и в нашем повседневном языке. Здесь мы называем его «чувствуемым ощущением», «чувствованием». Иногда я называю это «прямой связью». Предложенной Фрейдом технике свободных ассоциаций и юнгианской технике управляемого фантазирования как раз не хватает именно таких соматических ощущений. Иногда они присутствуют, но специально не отмечаются, например, если во время процесса свободных ассоциаций возникал так называемый «блок», Фрейд обычно интерпретировал этот блок. Неявно предполагалось, что пациент сосредоточивается на блоке — возможно, на связанном с ним ощущении дискомфорта, казавшимся сначала непонятным. Но на данном непосредственном ощущении внимание обычно не заострялось. Считалось, что правильная интерпретация помогает устранить блок.

Для некоторых читателей рассматриваемое нами внимание, направленное вовнутрь, окажется знакомым явлением, и они будут знать, как перевести внимание от слов и мыслей к телесным ощущениям или хотя бы к чувствам. Другим для этого потребуется небольшая помощь. Например, иногда вы считаете, что голодны, потому что давно не ели. Но обычно чувство голода вы ощущаете непосредственно в теле. Соответственно, и в других ситуациях необходимо просто проверить свои непосредственные ощущения, чтобы выяснить, насколько комфортно вы себя чувствуете.

Непосредственное, хотя вначале и неясное, телесное ощущение в пограничной зоне между сознательным и бессознательным — это не обычные телесные ощущения, не эмоции, не мысли и не какое-то определенное содержание переживаний.

Наш обычный способ мышления разделяет переживания на отдельные дискретные единицы: мысли, чувства, воспоминания, желания, ощущения в теле и т. п. В нашем примере вы думали, что ничего не потеряете, если подойдете к незнакомке. Вы чувствуете напряженность и испуг, даже злость на самого себя. Можно вспоминать другие подобные случаи и даже какие-то события из детства. Вы когда-то хотели подойти к незнакомке. У вас есть образ того, как это необходимо сделать. И вы физически чувствуете, как бьется ваше сердце.

Эти переживания отделены одно от другого. И если вы спросите себя: «Как я мог бы физически почувствовать данную ситуацию, почувствовать целостно?» — то даже сам вопрос вызовет у вас замешательство. Ответ на него предполагает не вполне обычный тип ощущений. По отношению к этим ощущениям мы используем слова «физический» и «тело». Но можно ли физически почувствовать ситуацию? Обычно мы думаем о «ситуации» как о чем-то внешнем и отделяем ее от всего внутреннего.

Предположим, вы чувствуете, что у вас слишком сильно затянут ремень. Вы ослабляете его и чувствуете, что вам гораздо приятнее. Тугой ремень — это реальное физическое ощущение. Предположим, вы ослабили ремень, но чувство напряженности все равно осталось. Это и есть физическое ощущение ситуации.

Под словом «чувствовать» мы обычно подразумеваем хорошо известные нам эмоции, такие, например, как «быть испуганным» или «быть разгневанным». Но человек испытывает различные чувства, содержание которых бывает трудно раскрыть. Это и есть «чувствование на уровне телесных ощущений».

Иногда возникают переживания, в которых перепутаны мысли, чувства, желания, образы и чисто телесные ощущения, но это случается довольно редко. Как правило, чувствуемое ощущение не является простой совокупностью этих компонентов. И хотя такое «чувствование» может как возникать на основе любого из этих компонентов, так и снова приводить к любому из них, оно принципиально отличается от всего вышеперечисленного. Это именно телесное ощущение ситуации, проблемы или определенного аспекта жизни человека.

Обычно такому ощущению необходимо дать возможность проявиться, поскольку оно отнюдь не всегда присутствует явно. Чувствуемое ощущение — нечто принципиально новое, оно не возникает в нас автоматически, как реакция на воспринимаемый объект. Оно приходит к нам так же неожиданно, как неожиданно возникает зевота или, например, слезы.

В нашем примере чувствуемые ощущения не тождественны чувству испуга, хотя испуг можно считать частью этих ощущений, так же как и все другие аспекты целостной проблемы. Эти ощущения — не осознание того, как бьется сердце, не воспоминания, не желание подойти к незнакомке и не гнев на свою неспособность сделать это. Это нечто иное, и если сосредоточить внимание внутри тела, то «чувствование» может возникнуть. Оно появляется где-то «под» чувством страха, параллельно с ощущением сердцебиения или как некое физическое, телесное качество, присутствующее в воспоминаниях.

По мере приобретения некоторого практического опыта человек постепенно начинает воспринимать возникновение этого необычного вида переживаний, называемых нами чувствуемыми ощущениями. Людям, сталкивавшимся с психотерапией (а также многим из тех, кто не имел к ней никакого отношения), удалось научиться воспринимать эти неотчетливые ощущения (Gendlin, 1981). Затратив некоторое время, практически любой человек может научиться выделять подобные ощущения — от пациента-психотика, находящегося в стационаре, до студентов колледжа, детей и представителей творческих профессий.

Характерный признак чувствуемых ощущений состоит в том, что они переживаются как сложное целое и могут восприниматься как состоящие из многих взаимопереплетенных волокон. В отличие от куска железа или, например, масла, эти ощущения неоднородны. Это скорее сложная целостность, имплицитно заложенная в едином ощущении.

Когда возникает такое телесное ощущение, обычно приходит чувство облегчения, как будто тело благодарно за то, что ему позволили проявить целостность своего бытия. Так телесное ощущение становится очевидным фактом, «вещью в себе», чем-то просто присутствующим как данность. Это нечто такое, что просто есть у вас. И если раньше вы просто были, то есть определенным образом существовали, то сейчас вы — новое живое существо, сущность которого определяется тем, как вы чувствуете свое бытие. Теперь вы можете испытать это чувствование своего бытия — оно становится объектом, на который может быть направлено ваше внимание.

Если из телесных ощущений возникает первый шаг, ведущий к реальным изменениям, это трансформирует вас в целом. Это может быть как очень значительный, так и весьма небольшой шаг, но тем не менее он изменяет всю природу целого. Подобное изменение или «сдвиг» можно испытать на уровне тела и распознать его безошибочно. При этом человек может испытывать чувство непрерывности и целостности происходящего, и когда такая целостность начинает изменяться, изменения ощущаются непосредственно, на физическом уровне.

Когда делается такой шаг, индивид может ощущать себя по-разному. Скорее всего, возрастет понимание того, что такое «я сам». Поэтому такой шаг становится развитием (пусть даже небольшим) и проявлением целостной сущности, являющейся центром личности.

Когда у индивида возникает целостное чувствуемое ощущение как объект, доступный восприятию, приходит понимание различия между «я» и этим ощущением. «Это присутствует здесь, а мое „я“ есть сейчас». Совершенно конкретное и непосредственно ощущаемое разотождествление (правда, лишь один из способов его осуществления): «Это не есть „я“! Чувствуемые ощущения позволяют сделать открытие, что наше „я“, в сущности, этим ощущением не является. Так человек, испытывая чувствуемое ощущение, может в большей мере стать самим собой.

Каждый шаг направлен на рост[1]. Человек не может предопределить направление роста, однако знание самого факта, что рост имеет направление, нередко оказывает существенную помощь.

Я не удивлюсь, если сейчас читатель захочет получить объяснение моего заявления, что процесс изменений всегда имеет направление — направление, которое я (и другие психотерапевты) нахожу в самом процессе. Давайте пока отложим спорный вопрос, задаю ли это направление я или же оно возникает само. И в том и в другом случае данное направление представляет собой личностный рост.

Сравнение с катарсисом поможет понять, что я имею в виду. Предположим, человек переполнен гневом и яростью — может быть, он не способен с ними справиться и контролировать. В процессе психотерапии переживание гнева может включать в себя плач и избиение подушки, даже разрывание ее на части. Позднее человек может почувствовать себя лучше. Или узнать, что гнев не разрушил его. Но в процессе самого переживания он чувствует себя сметенным собственным гневом, будто скорлупка в океане.

Центральное ядро личности, его внутренняя „сущность“, раскрывается и расширяется в направлении своего проявления и развития. „Я“ также становится более сильным. При этом человек (я имею в виду сейчас нечто, не различимое с первого взгляда) в большей мере возвращается к самому себе, к своей подлинной сущности. Такое проявление „Я“ индивида, раскрытие и развитие его личности оказывается принципиально важным для успеха психотерапии.

С помощью катарсиса индивид также может осуществлять процесс своего развития, но часто возникает чувство, что человек остается столь же ничтожным и малым, как ранее. При катартическом переживании индивид может „соприкоснуться со своими чувствами“, в том числе и с самыми „телесными“, поэтому процесс развития происходить не будет.

Развитие человека происходит, когда его желание жить и совершать те или иные поступки достаточно глубоко затрагивает его личность вместе с присущими ей надеждами и стремлениями, когда восприятие и оценка самого себя придают новое чувство уверенности, способность „прочно стоять на ногах“ усиливается и человек при этом приобретает возможность лучше понимать других. Последнее ни в коей мере не противоречит всему остальному. Так индивид обретает чувство своего бытия, он ощущает себя отдельной личностью, достаточно сильной для того, чтобы испытывать желание быть ближе к другим людям, принимая их такими, какие они есть. Человека влечет все, что представляет для него непосредственный интерес, у него возникает желание снова и снова играть в эту игру. Внутри пробуждается нечто, долгое время бывшее неподвижным и безмолвным, стесненное и почти полностью онемевшее; тогда и сама энергия жизни начинает течь по новому пути.

Однако как начинается этот рост? Конечно, если он уже продолжался достаточно долгое время, мы можем довольно легко отметить результат. Но как можно распознать начало роста, чтобы оказать ему содействие или по крайней мере не мешать? Каковы его первые „зеленеющие побеги“? И что именно делает человек в эти первые моменты (возможно, нечто не столь эффективное, но приводящее к важному результату)?

Прежде чем такое развитие станет очевидным, можно будет наблюдать появление многих тонких струек энергии, борющихся за свое выживание и развитие. Каким образом это происходит, мы увидим в следующих примерах из первого интервью с клиентом.

Клиент: Она все время говорила, что я бесчувственный — на протяжении многих лет, до самого нашего развода. Действительно, она умела насквозь видеть других людей, а я ничего не замечал.

Психотерапевт: То, о чем она говорила, выглядит вполне правдоподобным.

Клиент: Да, действительно. Я стремился как-то изменить свою бесчувственность, и в этом одна из причин моего обращения к психотерапевту. Мне бы не хотелось оставаться бесчувственным. Однако я прошел достаточно долгий путь. Когда я был молод, то ничего не знал о своих чувствах.

Психотерапевт: Когда вы оглядываетесь назад, у вас возникает чувство удовлетворения от того, насколько длинный путь вы прошли?

Клиент: Да. Моя нынешняя работа близка к вершине всей моей жизненной карьеры, и мне бы не хотелось в конце концов признать, что я плохой человек.

Психотерапевт: Раз вы достигли определенных жизненных успехов, то, очевидно, не являетесь таким уж плохим.

Клиент (плачет): Будь я проклят… Не знаю, почему я плачу. Конечно, это глупо.

Психотерапевт: Видимо, когда вы сказали, что вам не хочется оказаться плохим человеком, что-то всколыхнулось в вас, поднявшись на поверхность.

Клиент: Вы действительно так думаете?

Некоторые психотерапевты не знают, что следует предоставить клиенту возможность остановиться на тех чувствах, которые он испытывает, говоря, что прошел достаточно длинный путь (см. выше, выделенное курсивом). Тогда клиент не отметил бы и других положительных моментов. Некоторые психотерапевты привыкли работать только с отрицательными явлениями и зачастую просто игнорируют положительные стороны человека.

В приведенном примере можно довольно легко увидеть, что я подразумеваю под направленностью на рост, поскольку клиент говорит о многих позитивных качествах и результат оказывается драматическим. Его внутренняя сущность оживает, когда положительные мотивы и усилия признаются как им самим, так и психотерапевтом. И по мере углубления в самого себя клиент начинает плакать.

Психотерапевту не обязательно становиться на чью-то сторону и говорить клиенту, что его бывшая жена плохая, а сам он хороший. Достаточно просто относиться к мнению пациента, как к мнению, имеющему право на существование и отличающему от мнений других людей. Весьма вероятно, может обнаружиться, что это мнение внутренне вполне последовательно. В данном примере психотерапевт признает и понимает мнение клиента, постоянно подвергавшегося критике. В результате и сам клиент признает собственную позицию. Его внутренняя сущность, долгое время вынужденная пребывать в скрытом и безмолвном состоянии, постепенно начинает проявляться. Клиент приятно удивлен этим, хотя и не знает, что происходит.

Иногда нечто подобное может происходить и менее заметным образом. Необходимо просто принимать то позитивное, что клиенту удается сказать о себе, и говорить ему об этом. Интересно, что такой подход оказывается применимым ко всему, что есть в личности клиента — ко всему, что он любит, ко всему уникальному и неповторимому в нем. Хотя не всегда можно наблюдать такое проявление внутренней сущности, мы нередко явственно ощущаем, что, реагируя на подобные вещи, испытываем контакт с этой внутренней сущностью.

Нет ничего важнее, чем внутренняя сущность. Сама психотерапия существует для человека только в приложении к его внутренней сущности, и у нее нет каких-либо иных целей. И когда внутреннее бытие приходит в движение, пусть даже в незначительной мере, этот факт оказывается более реальным и важным, чем любые диагностические оценки.

В стенограмме, приводимой в следующей главе, можно увидеть, как психотерапевт активно предлагает клиенту определенные ценности. Понятно, что это само по себе еще не приводит к положительному результату. Далее мы обсудим этот вопрос подробнее, а здесь же я еще раз подчеркну, что для процесса изменений характерна его направленность на рост.

У нас сейчас нет необходимости обращаться к общему предположению, что все человеческие процессы всегда направлены к душевному здоровью — подобный наивный оптимизм нам ни к чему. Учитывая, сколько страданий и деструктивных моментов постоянно присутствуют вокруг нас, для испытывающего эти страдания человека оптимизм просто оскорбителен. Но и пессимизм столь же оскорбителен для самой жизни. Ведь жизнь, несмотря на все происходящее, всегда устремлена вперед.

Следование направленности на рост и поощрение этого роста явно отличается от навязывания психотерапевтом клиенту определенной системы ценностей и своих представлений о „хорошем“ или „плохом“. Содержание переживаний никогда не остается неизменным. И то, что сейчас кажется плохим, потом может повернуться другой своей стороной, изменяя сами наши представления о том, что такое „плохое“. Поэтому понятия о хорошем и плохом должны подвергаться постоянному пересмотру — так же, как и все остальное во внутреннем содержании личности.

Как мы уже обсуждали ранее, никакие теоретические представления не могут направлять реальный процесс переживаний, так как данный процесс имеет свое собственное направление. Но теории (особенно нового рода) иногда помогают найти эти „направления“, даже если их трудно определить в терминах конкретного содержания.

Я осознаю, что заявление о превращении плохого в хорошее звучит весьма неубедительно. Я бы и сам себя не убедил в этом на основании лишь той информации, которую я представил выше. Предлагаемый в следующем разделе фрагмент стенограммы позволит нам подробно рассмотреть, как происходит каждый шаг изменений в переживаниях.

Мы не можем заранее предсказать или вывести логически, какими будут следующие этапы процесса. Они почти всегда оказываются гораздо более специфическими и осязаемыми, чем позволяют предполагать любые теоретические построения — даже в тех редких случаях, когда нам удается правильно угадать эти шаги. Но когда такой шаг происходит, появляется возможность ретроспективно восстановить логику изменений и соотнести ее с сущностью проблемы клиента. После возникновения изменений человек может осознать достигнутый им прогресс. Однако индивид не в состоянии предвидеть эти изменения и должен ожидать, пока произойдут конкретные шаги.

Подведем итог и сформулируем восемь характерных черт чувствуемых ощущений.

1. Такие ощущения возникают в пограничной зоне между сознательным и бессознательным.

2. Ощущения вначале носят неотчетливый характер (хотя при этом они бывают уникально неповторимыми и узнаются безошибочно).

3. Ощущения испытываются на телесном уровне.

4. Они имеют целостный характер, это некая данность, но обладающая внутренней сложностью, комплексностью.

5. Ощущения возникают поэтапно, проявляясь шаг за шагом.

6. Эти шаги приближают человека к его подлинной сущности, которая не сводится к какому-либо содержанию.

7. Процесс проявления ощущений направлен на рост.

8. Разрабатывать теоретические объяснения этапов проявления ощущений имеет смысл лишь ретроспективно.

3. Что необходимо делать клиенту, чтобы возникли поэтапные изменения переживаний

Давайте рассмотрим случай, когда происходят позитивные сдвиги в изменении переживаний, и попробуем оценить роль непосредственно испытываемых неотчетливых чувствуемых ощущений. В следующей главе мы рассмотрим этот же фрагмент психотерапевтической сессии, чтобы показать, как психотерапевт может способствовать возникновению у клиента чувствуемых ощущений. Мы постараемся рассмотреть, что же именно помогает индивиду сохранять у себя эти ощущения, чтобы постепенно, шаг за шагом, начали происходить изменения.

Анализируемый нами фрагмент относится к самому началу сессии, продолжавшейся в течение часа. Заканчивается фрагмент моментом, когда был сделан первый реальный шаг, ведущий к изменениям. Конечно, психотерапевт и клиентка на этом не остановились. Я же, лишь кратко останавливаясь на предшествующих этапах психотерапии, тщательно прокомментирую именно ту часть сессии, когда был сделан первый шаг.

В комментариях, приводимых справа, содержится достаточно дополнительной информации, чтобы понять сущность описываемых в стенограмме событий. Может быть, вам потребуется вначале прочесть весь фрагмент стенограммы, чтобы понять общую картину, а уже потом анализировать ее отдельные моменты.

Однако прежде позвольте мне в общих чертах объяснить, для чего я привожу здесь эту стенограмму. Я хотел бы обратить внимание читателя, что диалог начинается с тупиковой дискуссии. Клиентка имеет свое мнение о происходивших событиях и неотступно ему следует. Психотерапевт знает об этом. Несмотря на выводы, которые делает клиентка, проблема никак не продвигается к разрешению. Читатель может довольно легко представить, как можно провести целый час в подобных дискуссиях без какого-либо заметного эффекта.

Отметим также восемь характерных признаков возникновения первого шага в изменении переживаний.

1. Время от времени клиентка будет обращать внимание на нечто, скрыто присутствующее в испытываемых ею ощущениях. В эти моменты она как бы находится в пограничной зоне между сознательным и бессознательным.

2. То, что ощущается подобным образом, вначале смутно и неотчетливо, неразличимо, вызывает замешательство и не распознается. Клиентка может обращаться к этим неотчетливым ощущениям, откладывая на некоторое время то, что хотела сделать или сказать. Вначале, когда психотерапевт предлагает ей обратиться к ним, она оказывается не готовой к этому, но пытается продолжить свою мысль и высказать ее. В отрывке стенограммы я специально подчеркивал этот момент.

Не следует пытаться оценивать, является ли точка зрения клиентки правильной или ложной, как не следует и критиковать то, что она думает. Процесс движется в диапазоне между мышлением и телесными ощущениями; и то, и другое необходимо. Но для того чтобы обнаружить телесные ощущения, клиентке следует отвлечься от старой информации, от всего определенного и известного. Вместо этого она обращается к тому, что неотчетливо и смутно проявляется на фоне явных ощущений, скрываясь за ними.

Вы заметите, что существует определенный промежуток времени, на протяжении которого из неотчетливых телесных ощущений не возникает ничего конкретного, определенного. Клиентка не сразу находит ответ, не сразу обнаруживает путь дальнейшего продвижения. Этот дискомфортный период обычно продолжается минуту или две (до тех пор, пока не начнет что-то происходить.

3. Кроме того, вы можете увидеть, что ощущения существуют для клиентки именно на телесном уровне, она обращает внимание на свое внутреннее физическое состояние.

4. Она обнаруживает в себе нечто, являющееся целостной сущностью. Когда такая сущность проявляется, клиентка убеждается, что в целостности скрыто заложена сложность.

5. Действительный, реальный шаг включает в себя изменение и открытие в чувствуемых ощущениях. До сих пор чувствуемое ощущение оставалось скрытым, безмолвным и непроявленным. Сейчас оно приходит в движение и раскрывается. Этот принципиальный сдвиг подразумевает чувство телесного облегчения (верный признак того, что высказанное имеет явное значение, возникшее из смутного ощущения. Но из этого не следует, что сказанное является полностью истинным и верным. Ни психотерапевту, ни клиенту не следует допускать этого. Дальнейшие шаги, вероятно, изменят то, что сейчас воспринимается как верное. Однако нет сомнения, что произнесенные слова оказывают явное влияние на смутное ощущение. Поэтому психотерапевт предлагает «говорить, исходя из этого ощущения», в то время как многое другое, что было сказано (или подумано), совершенно не затронуло чувствуемого ощущения.

Такой шаг воспринимается положительно и высвобождает скрытую энергию. То, что клиентка при этом для себя раскрывает, может восприниматься и как хорошее, и как плохое, но сам момент, когда делается шаг к раскрытию, всегда приносит облегчение — подобно глотку свежего воздуха, а болезненное не становится еще более болезненным. Я называю это состояние «чувством изменения». Оно изменяет как общую конфигурацию проблемы, так и отношение индивида к ней.

6. Отметьте: клиентка открывает достаточно глубокую часть самой себя, но открываемое на самом деле не является ее подлинной сущностью. Да, ей интересна и симпатична эта часть, но сама она остается чем-то отдельным и явно большим, чем данная часть. Более глубокое ощущение собственной сущности дает чувство удовлетворения.

7. То, что возникает при этом, основано на целях или ценностях клиентки (например, стремление к компетентности или желание достичь чего-либо, вместо того чтобы отступать). В рамках ее ценностей то, что порой ей приходилось отступать, было достойно осуждения. Новые ощущения возникают отнюдь не из оценки происходящего, даваемой психотерапевтом, хотя он постоянно ее предлагает. Я считаю, что в данном случае не существует разницы между оценкой со стороны клиентки и со стороны психотерапевта. Однако проявляющийся у клиентки материал ни в коей мере не является произвольным; он имеет свою собственную направленность и ценность.

8. Ретроспективно индивид может осознать возникающие у него ощущения, попытаться дать им теоретическое объяснение и продумать логические шаги, которые могли бы привести к такому эффекту. Реальные шаги придают новый смысл тем явлениям и событиям, которые к ним привели. Однако заранее, на основании того, что клиентка говорила и думала, невозможно предвидеть, каким именно будет шаг. И хотя сам этот шаг по-прежнему логически связан с событиями или проблемой, которые его вызвали, восприятие самой проблемы изменяется. Мы называем это «изменением содержания».

В течение предыдущих сессий было уже немало тупиковых дискуссий, иногда имело место фокусирование, которому клиентка немного научилась. Тупиковая дискуссия касалась ее отрицательной самооценки и озабоченности тем, как ее воспринимают другие. В отношении мужчин клиентка говорила о том, что не уверена в своей привлекательности и сильно озабочена этим обстоятельством. Она также выразила досаду и раздражение, что ей приходится беспокоиться по этому поводу. Такое беспокойство не соответствовало ее системе ценностей, согласно которой внешний вид человека не имеет значения. Она критиковала себя, используя слова типа «уверенность» для описания чувств, испытываемых к самой себе. Клиентка рассказывала о том, как складывались ее отношения с людьми, в частности с мужчинами: она «замыкалась» и «уходила в себя».

Клиентка говорила о своем образовании (спустя несколько лет она решила его продолжить), о своих научных интересах, а также о чувстве невыносимой скуки и протеста против того, что обычно происходило на занятиях.

Она ощущала в себе «заблокированность», что вызывало у нее чувство гнева. Этот блок нарушал ее образ жизни, проявляясь в виде чрезвычайно сильной потребности уйти в себя и полной невозможности общаться с другими людьми. Когда это впервые случилось с ней в колледже, ее отправили домой, потому что у нее начался кризис, столь сильный, что он скорее напоминал полный крах.

Клиентка не сумела подготовить статью, так и оставшуюся незавершенной, поскольку посчитала ее несовершенной. Это вызвало у клиентки вопрос, почему она постоянно так озабочена желанием быть выдающейся, хорошей и привлекательной, и дискуссия по этому поводу была достаточно длительной. Возможность быть подвергнутой проверке и оценке также имела для нее очень большое значение, и поэтому клиентка всячески старалась избегать подобных ситуаций.

Если вы не знакомы с клиент-центрированным способом реагирования, называемым «активным слушанием» (подход Роджерса-Кохута), вам может показаться, что в данной ситуации психотерапевт ведет себя весьма пассивно, проводя большую часть времени в попытках точно воспринять и отразить то, что говорил клиент. Это действительно чрезвычайно активный и эффективный способ установить глубокий и ничем не ограничиваемый контакт с клиентом, позволяющий бoльшую часть времени самому управлять ходом процесса психотерапии. Ведь если вы пытаетесь научить кого-то управлять машиной, вам необходимо посадить ученика на место водителя, а не вести машину самому. Иногда вам действительно придется брать руль и кое-что показывать, но если вы будете делать это слишком часто, человек так никогда и не научится водить машину.

В следующей главе (и далее) я буду обсуждать другие виды психотерапевтического воздействия, но они не должны отнимать много времени в ходе психотерапевтической сессии. Большую часть сессии клиенту приходится действовать свободно и спонтанно, не имея никаких ориентиров и ожидая того, что проявляется изнутри. После того как клиентом нечто воспринято и отрефлексировано, он снова вернется в состояние внутреннего ожидания.

Что же происходит, если клиенту не удается погрузиться в себя и ожидать проявления следующего шага изнутри? В данном случае то, что возникнет, будет носить исключительно вербальный характер, и вероятность тупиковой дискуссии весьма велика.

Когда вы будете читать начало приводимого далее фрагмента стенограммы, представьте, насколько легко клиентка может провести весь психотерапевтический сеанс в таких ни к чему не ведущих дискуссиях, рассуждая о том, как плохи ее успехи в учебе, и о своем стремлении избегать мужчин. Представьте, насколько утомительным для вас оказалось бы чтение более длинного отрывка такой стенограммы. Клиентка весьма озабочена тем, как ее воспринимают другие люди. Она будет снова и снова пытаться убеждать себя, что это очень важно для нее. Она упорно твердит о всеобщем падении ценностей; о том, что большинство людей из ее окружения озабочены тем, как их воспринимают, и что само общество поощряет подобное отношение, а также о том, что она противится всему этому, и подтверждать все это случаями из жизни. Кроме того, клиентка будет обсуждать то, что она достаточно привлекательна и обладает интеллектуальными способностями, — несмотря на кажущуюся очевидность противоположного.

Приводимый фрагмент следовало бы рассматривать как альтернативу тупиковой дискуссии. Поэтому давайте внимательно рассмотрим, что происходило на сессии.

К1: Я все думала об этом по дороге… Мне не кажется, что я так уж плохо о себе думаю…

П1: Вот… Вы спрашиваете… Почему у вас такая низкая самооценка?

К2: М-да…

П2: Ну, может, и не спрашиваете, если быть точным.

К3: Я видела сон. Мы были вдвоем с этим парнем (пауза)… Это был очень приятный сон… Да, действительно приятные отношения… И когда я вспоминала этот сон на следующий день, я спрашивала у себя, почему у меня не складываются такие отношения… Не думаю, что этот парень на самом деле находит во мне что-то неприятное. Еще я думала, почему так часто пропускала занятия. В самый ответственный момент я тяну, трясусь от страха и наконец все бросаю.

П3: Вы говорите, что между этими двумя вещами (между пропусками занятий и проблемами в отношениях с мужчинами) есть нечто общее.

К4: Да, у меня масса отговорок и оправданий, почему я никогда не делала всего возможного…

П4: В самый ответственный момент что-то сдерживает вас.

К5: Да.

П5: И наиболее подходящее слово для вашего состояния — «испуг».

К6: Да, да… Меня как бы оттаскивают и… я отступаю.

П6: «Отступать» — наиболее подходящее слово, не так ли?

К7: Испуг — это нечто более поверхностное, чем отступление. Испуг возникает, когда какая-то часть меня самой говорит: «Ты знаешь, что тебе действительно необходимо сделать это…»

П7: Мы не знаем, что вас оттаскивает, — во всяком случае, не испуг сам по себе.

К8: Да, испуг — это результат.

П8: Итак, мы не знаем, на что в действительности похоже ваше чувство отступления и что именно внутри вас стремится отступать.

К9: Я думаю… Ага… Это связано с тем, что мне не хочется подвергать себя проверке… испытывать свои возможности… Я боюсь, что плохое подтвердится.

П9: Можете ли вы почувствовать, как вас оттаскивает и вы отступаете, если представите, что смело идете вперед?

К10: Да, сейчас я могу. Отступление — в «травке». Это именно то, что она дает.

П10: В «травке»?..

К11: Да, «травка», марихуана — это самое лучшее, куда можно отступить.

П11: Самое лучшее место, куда можно отступить?

К12: Да. Однако если я не подойду к критической черте, у меня не появляется необходимости отступать.

П12: Однако пока не перейдете эту черту, вы не можете проверить, что находится за ней — хорошее или плохое. Но вы пугаетесь того, что можете там обнаружить.

К13: Правильно!

П13: Я хотел бы узнать, каково оно, ощущение «оттаскивания». Вы можете снова почувствовать это сейчас?

К14: Да, могу.

П14: Давайте слегка прикоснемся к этому чувству и посмотрим, что получится.

(Короткая пауза.)

К15: Испуг… Как будто мир пытается укусить меня или что-то в этом роде… (Смеется.)

П15: М-да… Ну, хорошо.

(Более длительная пауза.)

К16: Очень странно. Одно чувство как бы лежит в основе другого, и именно об этом я пытаюсь сказать.

П16: Вы пытаетесь ощутить это чувство непосредственно и сказать, что это такое. И возникает испуг.

К17: Интересно, что страх находится в основе этого чувства. Сейчас мне нравится сидеть здесь, отстраненно испытывая апатию… пока снова не возникнет это чувство, и тогда я снова погружусь в приятную апатию. (Смеется.)

П17: Да… Значит, апатия оказывается более комфортным чувством, а страх находится… прямо под ней… Вы падаете и… Ага… вот он.

(Молчание.)

П18: Ну, хорошо, давайте попробуем подружиться со страхом; попытаемся сказать себе, что сейчас, когда мы ничего не делаем, вам ничего не угрожает. Давайте просто попробуем услышать, что ваш страх пытается сказать нам. Чего он боится…

(Молчание в течение трех минут.)

К19: Это очень хорошая, лучшая часть меня самой, но она скорее умрет внутри, чем сможет проявиться, выйти наружу… чтобы над ней насмехались.

П19: Итак, это ваша «лучшая часть», но поскольку над ней будут насмехаться, она скорее умрет или по-прежнему будет отступать.

(Тишина.)

П20: Можете ли вы радоваться тому, что эта «лучшая часть» проявилась и говорит сейчас с вами? Можете ли вы поприветствовать ее?

К21: Это похоже… как будто вы стараетесь быть приятной для другого человека, но кто-то посторонний, наблюдающий за этим, говорит, что вы просто пытались произвести приятное впечатление.

П21: Получается, что внутри вас это чувство воспринимается как хорошее, а когда выходит наружу, то отказывается плохим для других?

К22: Да.

(Пауза.)

К23: Действительно, это два разных момента…

Прервем изложение стенограммы сессии, чтобы проанализировать, как происходит первый шаг и связанные с ним изменения в ощущениях. Понятно, что час, отведенный на сессию, еще не истек и работа продолжалась. Клиентка вспоминала другие случаи, с которыми были связаны подобные переживания, подробно рассказывала о различных аспектах своей жизни. В конце концов она стала лучше понимать эту «лучшую часть» себя.

Я бы не хотел заниматься обсуждением личности клиентки и предлагаю вам самим проделать то же самое. Для некоторых читателей это может оказаться затруднительным, но тем не менее я подчеркиваю важность данного момента. Попробуйте отвлечься от содержания стенограммы и попытайтесь вместо этого проанализировать происходящий процесс. Да, это может быть нелегко, но все же я предлагаю вам попробовать.

Давайте посмотрим, как именно происходят подобные шаги и возникают изменения в переживаниях. Отложим на некоторое время мысли о том, что, по нашему представлению, должен был бы сделать психотерапевт. Вместо этого попробуем понять, как происходят подобные изменения.

В следующей главе мы проанализируем, что сделал для возникновения такого шага психотерапевт, а сейчас остановимся на том, что сделала для этого клиентка.

Итак, в первой части стенограммы клиентка пыталась предпринять то, что, по моему мнению, является анализом проблемы, заведомо обреченным на неудачу. Она полагала, что проблема состоит в боязни проверить себя и свои возможности. Она спрашивала: «Почему я должна испытывать страх?» Клиентка считала, что боялась признать, что на самом деле она далеко не столь приятна и привлекательна, как ей хотелось бы. Данное предположение подразумевается в ее словах (К3—К4 и К9). Думая о необходимости сдать выполненные работы или встретиться с мужчиной, она испытывала страх.

В самом анализе проблемы не происходило никаких сдвигов. Клиентка занимала ту же самую позицию, пример которой я уже приводил ранее, предлагая представить ситуацию, когда вам необходимо подойти к незнакомому человеку противоположного пола. Тогда приводящий к заведомой неудаче анализ состоял в том, что вы боялись быть отвергнутым или выглядеть глупо. Попытки анализа ситуации никак не изменяли конкретного чувства — того состояния, в котором пребывало ваше тело, реагируя на ситуацию. Поэтому если вы попытаетесь заставить себя подойти к незнакомому человеку, вы будете напряженным и неуклюжим, и все равно ничего хорошего не получится.

Анализ подобного рода приводит к заведомой неудаче не только потому, что не изменяет проблемы в том виде, в каком она существует, в форме телесных ощущений, но и (что даже важнее) потому, что не приводит к ответу, как же быть дальше. Такой ответ может быть найден в ощущениях, возникающих у клиента на реальном, физическом уровне, когда он пытается совершать необходимые действия.

Клиентка в приводимом фрагменте стенограммы не только предпринимала попытки анализа, но и испытывала возникающие при этом определенные чувства. Она называла их «страхом перед проверкой своих возможностей». До тех пор, пока клиентка считала, что их можно четко определить в терминах анализа как некую конкретную известную вещь, — например, страх проверки своих реальных возможностей, — которая может быть узнана и познана, ее чувства сохранялись в неизменной форме.

Что же помогло клиентке выйти за пределы неизбежно обреченного на неудачу анализа? Произошло нечто новое, когда клиентка сказала: «Я постоянно отступаю к тому, что сама же отвергаю»[2].Она обращается к тем ощущениям, в форме которых ее проблема представлена на уровне тела. По-новому построенная фраза, когда слова приобретают иное значение, часто указывает на то, клиентка пытается описать какие-то вполне конкретные вещи. Она не станет говорить «Я отступаю», если не будет чувствовать это непосредственно в своем теле. Психотерапевту необходимо постоянно реагировать на новые ощущения и чувства, возникающие у клиентки, относясь к ним так, как будто это фактически существующее «нечто», и не пытаясь его описывать.

Естественно, что клиентка не испытывает чувство отступления и отвержения как нечто, присутствующее «прямо сейчас». Психотерапевту вовсе не обязательно быть в этом уверенным. Необходимо просто быть готовым принять его таким, как есть, как неотчетливое ощущение в теле. Если же этого не происходит (и не происходило ранее), через некоторое время необходимо попробовать проделать то же самое с другим чувством. Предположим, что клиентка относится к этому чувству как к чему-то, ведущему в никуда. Она говорит: «Я просто отступаю, вот и все. Неужели вам никогда не приходилось отступать, уходя от чего-либо?» В данном случае психотерапевту необходимо вернуться на позицию внимательного слушателя и через некоторое время снова попытаться помочь проявиться чувствуемым ощущениям.

Отступление принимает форму чувствуемого ощущения. Давайте рассмотрим его в соответствии с характеристиками процесса переживаний (описанных в главе 2).

1. Заметно (К14), как клиентка начала непосредственно ощущать то «нечто», которому в ней соответствует слово «отступать». Теперь, вместо попыток сделать умозаключения, она начинает чувствовать само ощущение, связанное с этим словом. Иными словами, она начинает чувствовать желание отступить. Чувство носит непосредственный характер, а отступление становится реальным ощущением в теле — некой отдельной вещью, это «нечто», которое безусловно присутствует.

Причем «нечто» не просто присутствует — оно ожидает, пока клиентка обратит на него внимание. Ранее, говоря об отступлении, она имела в виду определенное поведение. Она отступала, уклоняясь от учебы в школе и избегая знакомств с мужчинами. Но, как мы уже увидели, отступление может быть пережито и как конкретное чувствуемое ощущение.

2. Хотя у клиентки был достаточно хорошо разработанный набор идей относительно причин отступления, она пока еще не обладает знанием о том, что же именно означает отступление. Но оно воспринимается как нечто безусловно значимое, как будто в самом отступлении уже содержится знание о его причинах, хотя клиентке все это пока неведомо.

Она говорит (К14—К17) о том, что для возникающего телесного ощущения у нее есть «ключевое слово» (как я обычно его называю) — «испуг» — и пытается описать свои ощущения, связанные с ним, говоря, что мир как бы «пытается укусить ее». (Новая формулировка указывает на то, что она, вероятно, непосредственно испытывает «качество» этого ощущения.) Для чувства отступления появляется новое название — «страх».

Можем ли мы сейчас определить вторую характеристику чувствуемого ощущения, когда оно неотчетливо и неопределенно? Вначале может показаться, что не можем. Однако важно отметить, что значение слова «страх», в сущности, является гораздо более широким, чем мы обычно подразумеваем. Когда это неотчетливое «нечто» присутствует, то именно оно и пугает. В страхе скрыто содержится проблема клиентки во всей ее целостности. Если предположить, что чувство страха — просто страх и неясная целостность не в нем присутствует, то это чувство ни к чему не приведет. Всем нам знакомо состояние испуга, но в данном случае неясное «нечто» оттаскивает клиентку от чего-то, приводя к отступлению. В нашем примере ее оттаскивает от страха в приятную апатию, но затем она опять сталкивается со своей проблемой. Все повторяется вновь и вновь.

Возникает впечатление, что ничего не происходит. Однако клиентка проводит определенное время в прямом контакте с этим непосредственно воспринимаемым, но неотчетливым «нечто», заставляющим ее «отступать». В это время и происходит то, что мы называем «фокусированием», — соприкосновение с телесными ощущениями, неотчетливыми до тех пор, пока они не оказываются «в фокусе».

3. Является ли «отступление», «оттаскивание» ощущением в теле? В данном примере явных указаний на это нет. Но как еще (и где еще) человек может испытать чувство отступления? Дальнейшие примеры яснее покажут телесный характер такого чувства.

4. Является ли чувствуемое ощущение целостным, обладающим своей внутренней сложностью? Да, чувство отступления скрыто содержит в себе большое количество внутренних компонентов. Это и причина отступления, и то, от чего человек уходит при отступлении. Кроме того, это и память о тех случаях, когда происходили события, и то, что «оттаскивает». Вот в чем и заключается, возможно, объяснение взаимоотношений клиентки с мужчинами и всех ее проблем с сексом; а также ситуаций, когда клиентка болезненно переживает свою недостаточную компетентность. Все это (а также многое другое) скрыто присутствует в одном целостном чувстве — чувстве отступления. И ощущается в единственном чувстве, к которому клиентка то прикасается, то вновь уходит от него, погружаясь в апатию, чтобы затем снова обращаться к нему во всей его неявно присутствующей сложности, воспринимаемой как единое целое.

5. Можем ли мы увидеть во всем этом реальный шаг, реальное продвижение? Да, внезапно наступает миг, когда «нечто» раскрывается, переходя от неотчетливости, неясности и скрытости к проявленности. Тогда вся сложность данного чувства становится понятной для клиентки, хотя подобное понимание неким особым, специфическим образом отличается от того, что мы обычно называем пониманием. Клиентка может чувствовать, что все это служит продолжением уже знакомого ей чувствуемого ощущения. Так, спустя определенное время она обретает понимание сути неотчетливого телесного ощущения, бывшего ранее скрытым. Обычно такое понимание приводит к тому, что клиентка выражает свои ощущения новыми словами, потому что известные словесные обозначения уже не подходят. Она использует выражение «очень хорошая часть меня».

При таком понимании сложное переплетение многих различных компонентов создает целостность чувства. Подобная сложность и целостность уже неявно присутствовала в проявлявшемся ранее чувствуемом ощущении, но к ней не удавалось получить доступ, и она была скрыта. Сейчас же все раскрывается, а пациентка может почувствовать и осмыслить данную целостность. «Что», «почему», «с кем» — все многочисленные предыдущие ситуации получают сейчас новое понимание.

В конечном счете все это оказывается «лучшей» частью личности клиентки. Становится понятным и то, почему она отступает. При этом она перестает относиться к себе как к «плохой», уходит от насмешек и издевательств.

При проявлении чувствуемых ощущений довольно часто обычные слова не могут достаточно точно передать качество происходящего. Клиентка выражает эту мысль следующим образом: «Бывает, что вы просто стараетесь быть приятной для другого человека, но кто-то, наблюдающий за вами, потом говорит, что вы намеренно пытались произвести хорошее впечатление». Чтобы пояснить свою мысль, клиентка может рассказать даже небольшую историю.

Подобно большинству чувств, приводящих в замешательство, отступление нельзя назвать просто иррациональным или отрицательным. Правильнее будет сказать, что само по себе отступление уже содержит в себе смысл и отступающий знает, зачем он это делает. Если человека обвинять в том, что он плохой, эгоистичный и злонамеренный, у него, естественно, возникнет желание отступить и выйти из неприятной для него ситуации.

Инцидент, о котором рассказывает клиентка, произошел с ней совсем недавно. Очевидно, что не сам инцидент был причиной того, что она ожидала проявления отрицательной реакции на свои благие намерения. Однако этот случай позволил ей понять, что же такое чувство отступления. Нет сомнения, что сейчас для нее стали доступными многие воспоминания о подобных случаях. Возможность их восстановить появилась благодаря обращению к чувству отступления, которое проявилось и приобрело для клиентки совершенно новый смысл.

Впоследствии клиентка вспоминала о нескольких аналогичных случаях и рассказывала о них. Но тот шаг, который мы сейчас пытаемся проследить, не связан с воспоминаниями. Это изменение во всей целостной и сложной текстуре переживаний. Чувство отступления включает в себя многие воспоминания и компоненты опыта. Поэтому шаг состоит в проявлении самого чувства отступления, что позволяет ощутить — как бы изнутри «нечто», — какая именно часть личности клиентки связана с отступлением и почему это происходит.

Оказывается, что данная часть весьма отличается от того, что ожидает клиентка. Это не стремление избежать результатов проверки, а скорее чувство ожидания неблагоприятной реакции окружающих и возникающей в результате этого травмы.

Вместе с этим шагом изменяется все отношение клиентки к происходящему, изменяется и характер переживаний. Она испытывает сочувствие к той части самой себя, которая оказывается травмированной. Естественно, клиентка хотела бы, чтобы вместо необходимости отступать и отвергать что-либо в себе у нее появилась возможность свободно проявить отвергаемое. Однако она только сейчас поняла, что чувство отступления связано с тем, что можно было бы назвать ее «лучшей частью». Становится ясным, как такой, казалось бы, небольшой шаг приводит к изменениям во всей структуре личности клиентки.

6. Поскольку клиентка чувствует, что эта ее часть является «лучшей», она вызывает у нее сочувствие и понимание. Так небольшой шаг приводит к тому, что клиентка обретает, как она сама говорит, «более глубокий контакт с собой».

Однако давайте еще раз внимательно рассмотрим происходящее. В сущности, само «я» клиентки не является ни частью содержания переживаний, ни частью происходящего. Правильнее было бы сказать, что ее «я» — это наблюдатель, переживающий все происходящее, чувствующий его и понимающий. Поэтому мы и говорим, что «я» клиентки не тождественно ничему из содержания ее переживаний.

7. Приведенный фрагмент стенограммы хорошо объясняет то, что я имею в виду, когда говорю, что процесс имеет свое собственное направление. Психотерапевту необходимо быть максимально внимательным ко всему происходящему с клиенткой и связанному с чувством отступления. Так, возникающее понимание, что отступление связано с лучшей ее частью, является довольно неожиданным, поскольку существующая у клиентки система ценностей не позволяла это предположить. Что привело к тому, что чувство отступления, воспринимавшееся отрицательно, начало связываться с «лучшей частью» личности клиентки? Очевидно, это связано вовсе не с тем, что у нее появились какие-то новые ценности, а также не имеет отношения к решению психотерапевта относиться к отступлению положительно.

Сами переживания приводят к появлению новой оценки. И то, что проявляется у клиентки, имеет свой собственный скрытый смысл. Когда человеку кажется, что он приятен другим, но потом оказывается, что со стороны это воспринимается очередным проявлением его эгоистичности, возникает новая оценка происходящего. Я считаю, что если человек действительно приятен другим, то это уже само по себе содержит вполне справедливое стремление ожидать от окружающих любви и не реагировать на отрицательные оценки и обвинения в эгоистичности.

Итак, я еще раз подчеркиваю, что происходящий процесс имеет свое собственное направление и ценность. Это характерно для всех шагов того процесса переживаний, который я здесь рассматриваю. Кто-то может называть такое внутреннее направление хорошим (самоактуализация) или плохим (нарциссизм), но это уже совсем другой вопрос.

Я думаю, что протеканию процесса способствует знание о его позитивной направленности и готовность следовать ему.

8. В ретроспективном отношении можно заметить, что происходящие изменения ни в коей мере нельзя считать случайными. Это не просто внезапный переход к чему-то другому; нельзя назвать происходящий шаг и рефреймингом или новой интерпретацией. Скорее, вначале мы наблюдаем всю неразрывность процесса до и после происходящего сдвига. И хотя то, как клиентка видит проблему в конце сессии, принципиально отличается от того, как она воспринималась ранее, мы понимаем, что сама проблема, в сущности, осталась прежней. Но прежней уже не в смысле словесного определения, а в смысле чего-то иного, воспринятого на уровне непосредственного опыта. На уровне словесных формулировок проблема оказывается уже другой. Это и есть то, что я называю дальнейшим развитием проблемы.

Мы начинаем по-новому понимать и все происходившее раньше. Мы видим, что этот новый шаг «зарождался» в событиях, ему предшествовавших, но его невозможно было предвидеть заранее — он должен вначале произойти на уровне телесных переживаний. После этого уже несложно ретроспективно произвести логические шаги, позволяющие увидеть, как проблемы с учебой в школе и стремление избегать мужчин в действительности оказываются тем, что «лучшая часть» личности клиентки никак не может проявиться, потому что она не защищена и боится быть травмированной.

Однако отметьте, насколько по-иному данная проблема воспринимается сейчас! Дело здесь уже не в компетентности клиентки и не в том, что на самом деле она, возможно, далеко не так хороша, как ей хотелось бы. В сущности, проблему нельзя больше обсуждать лишь с точки зрения получения клиенткой хороших отметок или достаточной привлекательности, ее уже не должны заботить эти вещи. Не об этом беспокоилось ее «нечто», когда отступало. Вместо этого клиентка приходит к пониманию, что речь идет о лучшей (но и наиболее ранимой) части ее личности, которую раньше она не ощущала и не знала.

Можно ли сказать, что такой непосредственный контакт дает абсолютно достоверное знание? Нет, потому что дальнейшие шаги приводят к новым изменениям в общей структуре переживаний, что, в свою очередь, нередко приводит к изменению восприятия всех предыдущих шагов. Поэтому происходящий процесс можно считать по-своему истинным на каждом из его этапов, хотя эту истинность часто бывает довольно трудно выразить словами и она связана с изменениями всего целостного взаимопереплетения переживаний.

Можно ли считать очевидным, что подобные шаги приводят к конкретным изменениям в личности клиента? Не имея перед собой достаточно большого количества примеров таких изменений, нередко бывает нелегко отметить их. Однако можно заметить, что происшедший шаг открыл для клиентки новую перспективу — и, вероятно, более корректную интерпретацию. Но продолжает ли эта часть ее личности отступать и оставаться заблокированной?

Да, это так. Серьезная проблема не решается с помощью лишь одного шага. Однако этот шаг — небольшая, начальная часть конкретных изменений. Поэтому давайте посмотрим, как изменялось то, что создавало заблокированность.

Если рассматривать личность состоящей из отдельных частей, то можно считать, что отношение клиентки к той части, которая приводит к необходимости отступления, действительно изменилось. Ей открылось понимание сущности данной части личности и ее значение; теперь клиентка понимает все положительные моменты этой части своей личности и симпатизирует им. Однако такой подход к личности, состоящей из отдельных частей, неизбежно приводит нас к ловушке, поскольку все части статичны; в действительности они являются элементами лишь временных структур.

Но «я» клиентки не является ни одной из этих частей, как не является и их совокупностью. Она переживает чувство добра и нежности, а также испытывает желание, чтобы окружающие положительно и с пониманием относились к ней самой и к ее внутреннему бытию. Пытаясь непосредственно почувствовать свои мысли, связанные с тем, что другие люди избегают ее, клиентка движется вперед, постепенно достигая раскрытия и проявления собственных ощущений.

Этапы процесса переживаний предполагают как изменение его содержания, так и развитие самого процесса постепенного движения личности.

В нашем примере мы можем непосредственно выделить момент происходящих изменений, хотя сами эти изменения заходят не очень далеко. До того как произошел этот шаг, «нечто» в личности клиентки избегало реальной жизни. Но даже и сейчас это «нечто» продолжает утверждать, что скорее умрет, чем сможет проявиться. Итак, оно не превратилось во что-либо другое, и происходившие изменения тоже не продвинулись настолько далеко, чтобы состояние клиентки принципиально отличалось от прежнего. Можно легко увидеть, что проявившееся ранее было глубоко скрытым и как бы «отказывалось» выйти на поверхность.

В рассматриваемом примере мы прослеживаем проживание событий, связанных с прошлым, и последующее освобождение от их влияния. Я хотел бы подчеркнуть, что подобные шаги являются не просто проявлением чего-то уже присутствовавшего ранее; правильнее будет говорить об изменении всей структуры переживаний.

Можно ли утверждать, что здесь не происходит формирование чего-то нового, а только лишь проявление уже существовавшего? Перед началом изменений мы называли это «нечто» патологическим блоком, сущность которого состояла в уходе от жизни. Можно ли говорить, что реальный шаг состоял в том, что клиентка начала создавать в себе позитивное отношение тому, что ранее вызывало патологическую реакцию? Люди довольно часто пытаются изменить свое отношение с негативного на позитивное, но это далеко не всегда завершается успехом. Необходим конкретный шаг, и этот шаг должен действительно состояться и привести к изменениям и новому развитию.

Ранее та часть личности клиентки, о которой мы говорим, была подавлена, травмирована и всячески уклонялась от жизни. Сейчас же эта часть может быть прочувствована в гораздо большей мере, а связанные с ней желания приходят в движение и начинают проявляться, становятся живыми и теперь их можно почувствовать. Разве это не серьезное изменение?

Может ли клиентка почувствовать все это, не обладая определенным знанием, — почувствовать так, как чувствует маленький ребенок? Многие люди, сделавшие подобный шаг, потом говорят: «Неужели все эти чувства, проявившиеся сейчас, были скрыты во мне ранее, и я не ощущал их присутствия?» И да, и нет. Ответ на вопрос о скрытых чувствах мы получаем, когда понимаем характер структуры переживаний, в которых скрыто присутствуют многие различные компоненты. Было бы неправильным сказать, что переживания состоят только из того, что имеет определенную форму и содержание. Наши чувства представляют собой реакцию на события жизни; они не являются скрытыми комплексами, лежащими где-то глубоко. Испытывать чувство — значит привносить нечто в текущий момент жизни. То, что ранее было скрытым и не ощущалось, начинает изменяться и проявляться, и его можно почувствовать. Возникающие переживания содержат в себе нечто новое и не тождественны тому, что было ранее.

Поэтому не стоит сводить сложную структуру переживаний лишь к старой или новой форме. Нет оснований полагать, что данная структура уже изначально содержит в себе все, что мы можем сейчас наблюдать; и точно так же было бы неправильным считать, что наблюдаемые нами проявления — это все, что она содержит. Правильнее будет сказать, что все существующие подструктуры являются временными образованиями. И содержание переживаний, временами кажущееся нам простым, возникает из самой их структуры. Оно обладает всей присущей ей сложностью. Эта сложность переживаний, будучи целостной, всегда готова к дальнейшему развитию и возникновению нового содержания.

Согласно моей теории, «патологическое содержание» переживаний является не чем иным, как отсутствием их дальнейшего развития и переживания. В нашем примере это произойдет, когда клиентка получит возможность проявить свое чувство страха, не подавляя его, не встречая насмешек и не превращая в отрешенность. Так проявление подавленных чувств становится их дальнейшим развитием и достижением новых форм. Без дальнейшего опыта весь процесс переживаний приостанавливается. Кое-кто ошибочно рассматривает данную тенденцию как некий патологический комплекс, как отрицательное стремление к уходу от проблемы и ее избеганию. Однако сама идея отрицательных комплексов не предполагает дальнейшего развития переживаний, поскольку подобное представление предполагает, что эти комплексы являются лишь тем, что они уже есть, и не могут иметь никакого дальнейшего положительного развития. Возможность положительных изменений, утрачивающаяся при данном подходе, не может быть выведена из такого представления о патологии.

Когда со временем клиент приобретает возможность пережить то, что было утрачено, я называю это «дальнейшим развитием» ситуации. Однако «дальнейшее развитие» обычно оказывается совсем не тем, что может быть выражено на вербальном уровне. Это непосредственное переживание, позволяющее проявиться всей целостности внутреннего опыта. Именно дальнейшее развитие ситуации мы и наблюдаем в нашем примере.

«Нечто» в личности клиентки, функцию которого составляло избегание реальной жизни, становится тем, чем оно было бы, если бы ничто не препятствовало его проявлению; и то, что приводило к уходу от реальной жизни, превращается в стремление участвовать в ней. Когда клиентка непосредственно пережила, ощутила внутри себя подобное стремление, она позволила произойти дальнейшему развитию этого «нечто». Она провела эти минуты, проживая свое чувство отступления таким образом, который весьма отличался от предыдущего типа процесса переживаний. Она совершенно по-новому поняла свое отступление и позволила ему стать тем, чем оно было в действительности — частью своей личности, способной испытывать любовь.

Давайте на минуту согласимся с тем, что всякоесодержание переживаний действительно является результатом процесса проживания — точнее, специфического способа проживания своей жизни. Когда способ проживания жизни изменяется, изменяется и ее содержание. Поскольку подход клиентки состоял в том, что она позволяла проявляться отступлению и не воспринимала его как что-то плохое, в ней преобладало прежнее содержание переживаний, а положительные качества личности воспринимались как отрицательные. Но после открытия нового способа проживания своей жизни содержание переживаний начинает восприниматься положительным образом. Это новая констелляция, новая структура переживаний.

Если же способ переживания и проживания жизни состоит в гневном отвержении определенной части себя («в этом нет ничего хорошего, и оно лишь блокирует все, что я пытаюсь сделать»), соответствующим образом изменяется и содержание переживаний. Вначале так происходило, потому что эту часть отвергали другие, а потом ее стала отвергать и сама клиентка. (Именно по этой причине психотерапевт, озабоченный тем, что клиентка может отвергнуть «нечто», настойчиво рекомендует ей «принимать его» таким, какое оно есть, хотя ему это, в сущности, не нужно. В данном примере клиентка самостоятельно приняла часть себя, которая ранее отвергалась.)

Если бы клиентка пыталась занять позицию отстраненного отношения, все оставалось бы по-прежнему («уязвимая» часть личности, постоянно создает серьезные проблемы). Клиентке необходимо просто установить контакт с этим «нечто», которое сохранится постоянным, — до тех пор, пока это не изменится и не станет положительной противоположностью способу проживания своей жизни, где главной, казалось, была сохранность существующих структур в неизменном виде.

Я не пытаюсь убеждать вас теоретически. Мне бы хотелось, чтобы вы как можно точнее поняли, что происходит в анализируемом нами примере. Если это удастся, вы сможете осмыслить происходящее по-своему и при необходимости сформулировать любую необходимую вам новую теорию. Если же вам не нравится что-либо из сказанного мной и вы не согласны с этим, еще раз внимательно просмотрите стенограмму и попробуйте сформулировать собственное понимание, более приемлемое для вас.

Возможно, я уделил слишком много времени теоретическим объяснениям. Цель этой книги — дать вам возможность увидеть, как происходит поэтапный процесс психотерапии. Однако моя цель не будет достигнута, если вы согласитесь с теорией, но будете воспринимать только теоретические построения. Я хотел бы, чтобы вы отмечали все наблюдаемые детали процесса изменений по мере их проявления.

Нам следует точно знать, что необходимо делать для того, чтобы способствовать возникновению изменений. Сначала давайте отметим все, что происходило с клиенткой и послужило причиной изменения. Далее, в следующей главе, мы подробно рассмотрим, что может сделать психотерапевт, чтобы помочь возникновению желаемых изменений.

Клиентка дает себе возможность непосредственно почувствовать нечто, создающее заблокированность. Проявление этого «нечто» — вот основное, принципиально важное изменение. Мой подход может быть выражен в следующих словах: «Давайте послушаем противоположную сторону — то самое „нечто“. Если вам кажется неестественным наделять „нечто“ речью и движениями, может быть, вы найдете более точный способ описания происходящего. В любом случае необходимо отметить именно то, о чем я уже не раз говорил: клиентка сопротивляется чему-то внутри, останавливающему ее в определенных жизненных ситуациях. Она делает выводы о природе этого „нечто“ на основании различных предположений. Очевидно, что „нечто“ внутри клиентки постоянно создает для нее проблемы и воспринимается как противник, как враг, стремящийся нанести поражение. И, что самое главное, все это ни к чему не ведет.

Но сейчас ситуация изменяется и происходит что-то иное. Клиентка получает возможность воспринимать то, что она считает плохим, вначале на уровне ощущений. Проходит некоторое время, и эти ощущения уже явно присутствуют, но определить их сущность все еще не представляется возможным. Клиентка описывает то, что чувствует, прикасаясь к ощущениям и уходя от них в „апатию“, а затем снова пытаясь погрузиться в эти ощущения.

„Нечто“ удерживает ее от поступков, которые ей очень хотелось бы совершить, но она считает „нечто“ плохим. „Нечто“ избегает всевозможных жизненных конфликтов, опасаясь неудачи и уклоняясь от проверки своих реальных возможностей. Клиентка считает „нечто“ своим противником. Но постепенно начинает задавать вопросы этому „нечто“, позволяя себе ощутить чувство отступления, разрешая этому чувству развиться и раскрыться в большей мере.

„Противник“ заставляет клиентку поступать не так, как она сама себе велит. Она говорит себе, что необходимо заставить себя или не уклоняться от встречи с мужчиной. Но „противник“ возражает против этих поступков и не дает выполнить их. На первый взгляд, иррационально и неразумно, но тем не менее это происходит.

Во время психотерапии клиент может часами ругать себя или пытаться описать свое поведение с точки зрения внешнего наблюдателя, критикуя себя и всегда исходя только из своей собственной позиции, сожалея о наличии внутренних препятствий, но не пытаясь даже на миг остановиться, чтобы увидеть и почувствовать их, позволив препятствиям говорить самим за себя. В последнем случае возможны те принципиально важные изменения, которые могли бы привести к новому шагу.

Когда „противник“ получает возможность проявиться, чтобы клиентка могла его почувствовать, люди, наблюдающие за происходящим, нередко бывают удивлены тем, что скрывается за этим. Даже в том случае, когда человек обнаруживает именно то, что ожидал, найдутся такие новые подробности и детали, которые невозможно было обнаружить путем умозаключений. А возможность почувствовать на внутреннем уровне принципиально отличается от попыток строить предположения с точки зрения внешнего наблюдателя.

Ниже мы приведем пример иного рода. Заметьте отличие между умозрительными предположениями и прямым вопросом. Ответ будет представлять собой полную неожиданность.

К: Я схожу с ума, когда Том (новый муж) делает это. Мне хочется оттолкнуть его.

П: На что похоже ощущение, связанное с желанием оттолкнуть его?

К: Хм… Оно похоже на желание засунуть его в большой черный футляр, где лежит моя виолончель. Я думаю, что должна захотеть переделать и перекроить его по-своему. Я так поступаю с людьми.

П: Хорошо, попробуйте подольше задержаться на этом чувстве.

К: Хм-м… О! (Неожиданно.) Похоже на то, как будто я уже прогнала его, прямо сейчас… но при этом знаю, что захочу потом вернуть его. Необходимо просто держать его в безопасном месте, как драгоценность.

Итак, чем же умозрительные предположения и интерпретации отличаются от непосредственного ощущения проблемы, от прямого обращения к ней с вопросом? Высказывая предположения, человек говорит: „Должно быть, это…“ (должно быть, я боюсь того, что покажет проверка). Многим предположениям не хватает прямого, непосредственного контакта. Интерпретации беспомощно повисают в воздухе, не имея под собой реальной опоры и подтверждения; предлагаются многие совершенно различные интерпретации, но не ясно, как выбирать между ними.

Чтобы сформулировать то или иное умозаключение, нам необходимо отвлечься от беспокоящего чувства и обратиться к мыслям по поводу этих чувств. Напротив, чтобы поставить вопрос о конкретной, непосредственно переживаемой проблеме, следует обратиться к самой проблеме и позволить ей проявиться, чтобы почувствовать ее полнее. Необходимо прикоснуться к проблеме, а затем просто немного подождать, пока она сама „ответит“ на наши вопросы.

4. Что может сделать психотерапевт, чтобы вызвать поэтапные изменения переживаний?

Далее приводится та же самая стенограмма, что и в предыдущей главе. Мои замечания (справа) объясняют линию поведения психотерапевта.

К1: Я все думала об этом по дороге… Мне не кажется, что я так уж плохо о себе думаю…

П1: Вот… Вы спрашиваете… Почему у вас такая низкая самооценка?

К2: М-да…

П2: Ну, может, и не спрашиваете, если быть точным.

К3: Я видела сон. Мы были вдвоем с этим парнем (пауза)… Это был очень приятный сон… Да, действительно приятные отношения… И когда я вспоминала этот сон на следующий день, я спрашивала у себя, почему у меня не складываются такие отношения… Не думаю, что этот парень на самом деле находит во мне что-то неприятное. Еще я думала, почему так часто пропускала занятия. В самый ответственный момент я тяну, трясусь от страха и наконец все бросаю.

П3: Вы говорите, что между этими двумя вещами (между пропусками занятий и проблемами в отношениях с мужчинами) есть нечто общее.

К4: Да, у меня масса отговорок и оправданий, почему я никогда не делала всего возможного…

П4: В самый ответственный момент что-то сдерживает вас.

К5: Да.

П5: И наиболее подходящее слово для вашего состояния — «испуг».

К6: Да, да… Гм… меня как бы что-то оттаскивает, и я отступаю…

П6: «Отступать» — наиболее подходящее слово, не так ли?

К7: Испуг — это нечто более поверхностное, чем отступление. Испуг возникает, когда какая-то часть меня самой говорит: «Ты знаешь, что тебе действительно необходимо сделать это…»

П7: Мы не знаем, что вас оттаскивает; во всяком случае, это не испуг сам по себе.

К8: Да, испуг — это результат.

П8: Итак, мы не знаем, на что в действительности похоже ваше чувство отступления и что именно внутри вас стремится отступать.

К9: Я думаю… Ага… Это связано с тем, что мне не хочется подвергать себя проверке… испытывать свои возможности… Я боюсь, что плохое подтвердится.

П9: Можете ли вы почувствовать, как вас оттаскивает и вы отступаете, если представите, что смело идете вперед?

К10: Да, сейчас я могу. Отступление — в «травке». Это именно то, что она дает.

П10: В «травке»?..

К11: Да, «травка», марихуана — это самое лучшее, куда можно отступить.

П11: Самое лучшее место, куда можно отступить?

К12: Да. Однако если я не подойду к критической черте, у меня не появляется необходимости отступать.

П12: Однако пока не перейдете эту черту, вы не можете проверить, что находится за ней — хорошее или плохое. Но вы пугаетесь того, что можете там обнаружить.

К13: Правильно!

П13: Я хотел бы узнать, каково оно, ощущение «оттаскивания». Вы можете снова почувствовать это сейчас?

К14: Да, могу.

П14: Давайте слегка прикоснемся к этому чувству и посмотрим, что получится.

(Короткая пауза.)

К15: Испуг… Как будто мир пытается укусить меня или что-то в этом роде… (Смеется.)

П15: М-да… Ну, хорошо.

(Более длительная пауза.)

К16: Очень странно. Одно чувство как бы лежит в основе другого, и именно об этом я пытаюсь сказать.

П16: Вы пытаетесь ощутить это чувство непосредственно и сказать, что это такое. И возникает испуг.

К17: Интересно, что страх находится в основе этого чувства. Сейчас мне нравится сидеть здесь, отстраненно испытывая апатию… пока снова не возникнет это чувство, и тогда я снова погружусь в приятную апатию. (Смеется.)

П17: Да… Значит, апатия оказывается более комфортным чувством, а страх находится… прямо под ней… Вы падаете и… Ага… вот он.

П18: Ну, хорошо, давайте попробуем подружиться со страхом; попытаемся сказать себе, что сейчас, когда мы ничего не делаем, вам ничего не угрожает. Давайте просто попробуем услышать, что ваш страх пытается сказать нам. Чего он боится…

(Молчание в течение трех минут.)

К19: Это очень хорошая, лучшая часть меня самой, но она скорее умрет внутри, чем сможет проявиться, выйти наружу… чтобы над ней насмехались.

П19: Итак, это ваша «лучшая часть», но поскольку над ней будут насмехаться, она скорее умрет или по-прежнему будет отступать.

(Тишина.)

П20: Можете ли вы радоваться тому, что эта «лучшая часть» проявилась и говорит сейчас с вами? Можете ли вы поприветствовать ее?

К21: Это похоже… как будто вы стараетесь быть приятной для другого человека, но кто-то посторонний, наблюдающий за этим, говорит, что вы просто пытались произвести приятное впечатление.

П21: Получается, что внутри вас это чувство воспринимается как хорошее, а когда выходит наружу, то отказывается плохим для других?

К22: Да.

(Пауза.)

К23: Действительно, это два разных момента…

На первый взгляд может показаться, что в приведенном примере психотерапевт реагировал, лишь отражая все, что говорила клиентка. Но на самом деле его действия отнюдь не исчерпываются этим. Прежде всего, давайте коротко обсудим процедуру зеркального отражения или рефлексирования. Затем отметим по крайней мере пять совершенно разных типов реакции психотерапевта.

Рефлексирование, или «слушание» (как мы его здесь называем), состоит в попытках точно повторять то, что пытается высказать клиент. Психотерапевт старается уловить, как клиент ощущает каждый из моментов переживаний, стремится находиться в контакте с малейшими изменениями в переживаниях клиента и со всеми их новыми значениями. Конечно, каждый психотерапевт может время от времени неправильно понимать смысл того, что происходит, и по невнимательности игнорировать важные сообщения клиента. Осознав это, психотерапевт должен прежде всего предпринять новую попытку понять происходящее. Что бы психотерапевт ни пытался делать, все это не будет иметь эффекта без точного понимания того, что именно индивид пытался высказать.

Однако человек не всегда может с первого раза точно уловить смысл того, что говорит другой, и психотерапевт должен быть готов к исправлению ошибок. Возникает определенный ритм общения: клиент говорит что-либо, психотерапевт отражает это; клиент вносит свои коррективы, а психотерапевт произносит новую формулировку с учетом корректив. Затем у клиента возникает внутренний вопрос: «Соответствует ли рефлексия психотерапевта тому, что я имел в виду?» И действительно, часто возникают такие нюансы, которые психотерапевт не может уловить. Клиент повторяет упущенный нюанс, а психотерапевт отражает теперь уже только его. Затем клиент снова спрашивает самого себя: «Соответствует ли это тому, что я чувствую? Да, теперь соответствует». То, что клиент хотел высказать, повторять уже не нужно, потому что это было произнесено и услышано. Сейчас у клиента внутри образовалось пространство, где может проявиться что-то новое, но пока он не готов сказать что-либо большее и возникает небольшая пауза. Клиент пребывает в молчании, на пороге нового, и когда ему приходит в голову нечто, что можно было бы высказать, оно часто возникает на довольно глубоком уровне.

Необходимо помнить, что личность психотерапевта отличается от личности клиента. Он может говорить и делать многое, но ему необходимо воспринимать в словах клиента прежде всего именно тот смысл, который тот сам вложил в них.

Психотерапевт следит за всеми нюансами происходящего с клиентом, чтобы тому не приходилось убеждать психотерапевта, пытаясь втолковать, что означают те или иные переживания: психотерапевт должен научиться понимать это сам.

Попробуйте вспомнить, какие ощущения вы испытывали, когда пытались погрузиться в глубокие непосредственные переживания, находясь в обществе другого человека, не понимавшего вас и не желавшего почувствовать, что вы переживаете в этот момент. Вы будете бороться со стремлением другого человека отвергать ваши чувства и игнорировать их. У него есть своя точка зрения, и она может быть правильной, но вы пытаетесь плыть против течения, пытаясь почувствовать собственные переживания, в то время как вам приходится слушать собеседника или предпринимать усилия, чтобы как-то реагировать. Вы можете даже быть травмированы тем, что ваши слова, которым вы уделяете такое внимание, не воспринимаются серьезно другим человеком или даже отвергаются им. Думаю, такая ситуация знакома каждому.

В данном случае можно поступить двояко. Во-первых, вы можете потратить некоторое время, чтобы попытаться понять, что собеседник думает о вас. Пытаясь понять это на внутреннем уровне, вы можете обнаружить, что его отношение к вам оказывается в чем-то вполне уместным. Однако человек, на самом деле вас не слушающий, нередко не имеет никакого желания узнать, понимаете ли вы его и что нового вы при этом нашли в самом себе. Второй способ поведения в такой ситуации — игнорировать то, что говорит собеседник. Таким образом вы можете почувствовать свой внутренний мир, независимо от точки зрения собеседника. Однако вам удастся сделать это лишь в том случае, если собеседник на какое-то время замолчит. Подобное неудачное общение довольно часто возникает во время психотерапии, когда психотерапевт не воспринимает чувства, испытываемые клиентом.

Если это удается сделать (что бывает довольно редко), у клиента появляется возможность гораздо глубже погрузиться в свои переживания. Это способ максимально приблизиться к другому человеку, ничего при этом ему не навязывая.

Обычно психотерапевт стремится к тому, чтобы клиент мог сделать все то, что я описываю в этой книге. Всегда приятно, когда клиент на внутреннем уровне чувствует в себе место, где откроется новое. Но большинство психотерапевтов вообще не знают, где это находится, не догадываются, что возникающее чувство смутно и неотчетливо. Поэтому они не очень хорошо понимают, как помочь клиентам сосредоточить внимание на возникновении этого неотчетливого чувства.

Другая трудность состоит в том, что многим клиентам не удается подойти к пограничной зоне, и они даже не подозревают о ее существовании. Вместо того чтобы сидеть в тишине, пребывая на той грани, где могло бы проявиться что-то новое, они всеми силами избегают такой тишины, пытаются что-то сказать, стараются заполнить время любыми разговорами.

Клиент может сделать более или менее правильный вывод относительно своих проблем, высказать его, повторять снова и снова, но при этом не знать, как извлечь от данного вывода какую-либо пользу. Подобным же образом психотерапевт может предлагать свои интерпретации, которые могли бы вызвать переживания, но если клиент не знает, как воспринимать и проверять их на внутреннем уровне, то и польза будет весьма незначительной.

Фрейд в своей работе «По ту сторону принципа удовольствия» (1928/1959) писал, что клиенты часто принимают интерпретацию психотерапевта таким образом, который не приносит никакой пользы. «Динамическое изменение» не возникает и ничего не происходит. Фрейд дал теоретическое объяснение подобной ситуации (повторяющееся принуждение), но не объяснил, как поступать с такой проблемой на практике.

Можем ли мы помочь клиенту найти в себе эту неотчетливую грань между сознательным и бессознательным и сосредоточить на ней внимание? Один из способов сделать это — реагировать описанным выше образом на неотчетливое «нечто». В приведенном примере психотерапевт так и поступал (П3), спрашивая у клиентки, действительно ли существует «нечто общее между этими двумя вещами».

Психотерапевт может не делать упор на слове «нечто». Например, он мог бы заметить: «Пропустить занятия — то же самое, что избегать встречи с мужчиной», или: «В обоих случаях вы избегаете участия в происходящем». Не стоило подчеркивать слово «нечто» и в том случае, если бы психотерапевт собирался проинтерпретировать происходящее таким образом: «Вы не способны упустить даже самый незначительный контроль над ситуацией» или: «Не является ли это вашим гневным отстранением от жизни?» Клиентка могла бы согласиться с такими и другими подобными интерпретациями или же могла бы поспорить с ними. Но в любом случае при такой реакции не возникло бы необходимости делать упор на словах о неотчетливом «нечто», которое можно непосредственно почувствовать.

Иногда клиент уже бывает знаком с этим «нечто», и тогда общее между пропуском занятий и отношениями с мужчинами становится уже не просто абстрактной идеей. Клиентка в приведенном примере могла чувствовать сходство как «нечто», явно присутствующее в обоих ситуациях, хотя и в неотчетливой форме. Обычно такое «нечто» не воспринимается в конкретной форме. Поскольку никакого «нечто» нет, может показаться, что психотерапевт предлагает клиенту попытаться почувствовать что-то, чего на самом деле здесь нет.

Но психотерапевт (П3) переводит внимание клиентки туда, где это «нечто» могло бы проявиться, что дает клиентке возможность найти конкретное «нечто» там, куда указывает психотерапевт.

Однако намерения психотерапевта, подчеркнувшего слово «нечто», не увенчались успехом, и клиентка не обратила внимания на П3. Она просто проигнорировала слова психотерапевта и начала рассказывать о себе с позиции обычного внешнего наблюдателя: «Да, у меня масса оправданий…».

Не стоит огорчаться, если такой прием оказывается неудачным. В данном случае психотерапевту необходимо просто следовать за клиентом и несколько позже предпринять еще одну попытку. Психотерапевт, практикующий фокусирование, может таким образом неоднократно привлекать внимание клиента к тем или иным моментам. Со временем цель будет достигнута, и психотерапевт поможет возникновению у клиента каких-либо конкретных изменений.

Обратите внимание, что он снова пытается сделать это (П4), говоря, что «нечто» сдерживает клиентку. Так он еще раз предлагает клиентке почувствовать это «нечто», если оно сможет проявиться.

Практически почти все можно высказать таким образом, чтобы указать клиенту на определенные вещи. Приведем тривиальные примеры: «Мне нравится этот фильм», «Я чувствую, во мне есть нечто, поэтому мне и нравится этот фильм». Конечно, когда человеку просто нравится фильм, никто не станет говорить все это. Видимо, мы поступим так лишь в том случае, если испытаем замешательство от мысли, как этот фильм вообще может нравиться. В результате можно обратить внимание человека вовнутрь, к чему-либо, что он может непосредственно почувствовать. При такой реакции нечто, ранее понятное и определенное, превращается в неясное и неопределенное, и эта неопределенность может привести к чему-то совершенно новому.

С помощью смутных ощущений мы можем не только указывать клиенту на те или иные моменты, но и осмысливать его переживания как неясные чувствуемые ощущения. Способность мыслить таким образом может принести большую пользу. Когда клиентка в нашем примере сравнивает то, что она избегает мужчин, с затруднениями в учебе, психотерапевту не следует пытаться давать объяснение этих двух проблем на уровне слов. Понятно, что подобное объяснение можно было бы сформулировать по-разному, исходя из различных психологических теорий и принятой в них терминологии. Однако, несмотря на возможность разнообразных интерпретаций, при выборе одной из них психотерапевт утрачивает все остальные. Поэтому разумнее будет просто позволить всем интерпретациям оставаться скрыто присутствующими. Так психотерапевт приобретает невыразимое словами ощущение неясного «нечто», подобного ощущению клиента. Психотерапевт знает, что и для клиента все это — лишь смутное, неопределенное ощущение. Поэтому вместо гипотез и интерпретаций психотерапевт сохраняет в себе непосредственное ощущение, вызванное переживаниями клиента. Таков его конкретный ответ на реальные переживания клиента.

Такая реакция психотерапевта может возникать каждые несколько минут и со временем принесет желаемый эффект. Она необязательно каждый раз будет приводить к фокусированию (да никто и не сможет целый час фокусироваться на чем бы то ни было — подобная интенсивность внимания была бы чрезмерной). Поэтому психотерапевт проявляет готовность следовать за клиентом туда, куда он его приведет, пока не сработает его предложение начать работу с переживаниями.

Другие примеры, показывающие, как психотерапевт направляет внимание клиента, будут приводиться в последующих отрывках из стенограмм сеансов. Отметим лишь, что на психотехническом языке мы называем испытываемое клиентом чувствуемое ощущение «прямой связью».

Когда у клиента возникает чувствуемое ощущение, необходимо попытаться найти слово, фразу или образ, более всего подходящие к данному чувству. Если это удается сделать, мы говорим, что клиент «управляет» возникновением своего ощущения. Подобно тому, как на ручку чемодана приходится весь его вес, так и весь «вес» испытываемого ощущения приходится на ключевое слово или фразу.

Обратите внимание: когда психотерапевт говорит, что клиентку что-то сдерживает (П4), он пытается найти для этого «что-то» ключевое слово. Психотерапевт полагает, что таким словом может быть «испуг», поскольку неотчетливое ощущение клиентки действительно более всего напоминает испуг.

В данном случае он ошибается, но попытка найти ключевое слово приводит к желаемому результату: психотерапевт предлагает клиентке почувствовать качество этого «нечто». Она делает это (К6) и произносит слова «я отступаю». Психотерапевт отказывается от слова «испуг» (П6) и принимает слово «отступать». Он не знает заранее, какое ключевое слово лучше помогает уловить неотчетливый смысл ощущения. Если таким словом являются «отступаю», оно принимается, а предыдущее отбрасывается.

Однако, как довольно часто бывает в том случае, когда психотерапевт ошибается, клиент чувствует потребность в объяснении, почему тот не прав. Обычно клиенты склонны быть вежливыми, и поэтому им нелегко отбросить сказанное психотерапевтом, даже если они понимают, что он не прав. Можно ли попытаться понять, почему психотерапевт не предложил клиентке подробно объяснить причины, по которым слово «испуг» в данном случае не подходит? Дело в том, что для такого объяснения клиентке необходимо было бы выйти из состояния непосредственного восприятия своих внутренних ощущений, но снова войти в него не так легко. Психотерапия оказывается более успешной, если клиенты знают, что психотерапевт сам хочет, чтобы они отвергали его неправильные высказывания.

Психотерапевт не может самостоятельно решить, какие именно из слов клиента приводят к возникновению ощущений, о которых мы говорим. Клиенты должны почувствовать физический эффект от того, что они говорят. Подвергая свои ощущения такой «проверке», необходимо убедиться, что ключевое слово (предлагаемое клиентом или психотерапевтом) связано с «чем-то непосредственно ощущаемым», и помогать поддерживать это ощущение.

Психотерапевт показывает пациентке (П7), что принимает тот факт, что слово «испуг» не является ключевым. Но он пытается найти иное слово, говоря о «том, что оттаскивает». Однако это не работает, поскольку клиентка продолжает фиксироваться на том факте, что слово «испуг» не подходит. Психотерапевт пытается сделать это снова (П8), предлагая клиентке почувствовать, на что похоже чувство отступления. Психотерапевт идет еще дальше в утверждении этого «нечто», наделяя его собственными желаниями. Он говорит: «Мы не знаем, что именно внутри вас стремится отступать». При этом психотерапевт делает бoльшее, а не просто находит «ключевое» слово. Клиентке необходимо произвести проверку, чтобы выяснить, резонирует ли это слово с неотчетливым скрытым ощущением того «нечто», которое блокирует ее поведение. Слово «отступать» оказывается именно таким.

Иногда психотерапевт делает нечто большее. Клиента можно спросить: «Итак, можете ли вы прямо сейчас почувствовать то, о чем говорили?» Или: «Если вы перенесете внимание на тело, в его центр, сможете ли вы почувствовать это?» Такие точные инструкции позволяют проявиться чувствуемым ощущениям и действительно дают возможность испытать их.

Психотерапевт явственно предлагает клиентке обратиться к своим неотчетливым ощущениям (П8). Он говорит: «Итак, мы не знаем, на что похоже чувство отступления и что именно внутри вас стремится отступать».

И снова это не работает. Вместо того чтобы почувствовать на внутреннем уровне ответ на вопрос психотерапевта, клиентка начинает излагать свои предположения.

Другой способ, позволяющий помочь проявиться чувствуемому ощущению, испытываемому в теле, состоит в том, что клиенту можно предложить достаточно ярко представить себе ситуацию и попытки выполнения действий, вызывающих затруднения. После этого у клиента, скорее всего, проявится конкретное ощущение.

Например, в П9 («Если вы представите, что смело идете вперед…») психотерапевт предлагает клиентке представить, как развиваются ее отношения с мужчиной. Он надеется, что если клиентка представит это, у нее появится отчетливое чувствуемое ощущение отступления.

Можно вызывать такое ощущение и более сложным способом. Например, клиентка жалуется на то, что постоянно откладывает все свои дела: «У меня была конкретная задача, и я действительно думала, что хочу сделать это, но почему-то так и не смогла начать». Психотерапевт может ответить: «Представьте как можно ярче, что вы попробуете начать еще раз прямо сейчас. Представьте, куда вы идете, чтобы сделать дело, которое начинаете прямо сейчас… А теперь переместите внимание в центр своего тела и отметьте, какие ощущения возникают у вас, когда вы пытаетесь начать дело».

Временами такие инструкции действительно помогают клиентам осознать, где именно у них возникают чувствуемые ощущения. Но их можно предлагать лишь изредка, поскольку они превращают психотерапевта в своего рода «мастера церемоний», что уменьшает возможности психотерапевтической сессии. Кроме того, если подобные инструкции окажутся неудачными в попытках вызвать желаемые изменения, клиент может испытать замешательство. Простое же подчеркивание определенных моментов переживаний обычно не создает таких трудностей. Например, психотерапевт может сказать: «Когда вы пытаетесь начать свое дело, внутри вас нечто не желает этого». Или: «Когда вы представляете, что начинаете дело, нечто не позволяет вам сделать это».

Все, что психотерапевту необходимо было бы сделать в П9, — просто отреагировать на слова, сказанные клиенткой. Но психотерапевт слишком увлечен своей собственной идеей — дать клиентке возможность сфокусироваться на отступлении.

Клиентка делает то, что психотерапевт предлагает ей в П10, и обнаруживает, что чувство отступления представляет собой желание курить марихуану, и она явственно ощущает, что марихуана оказывается тем «местом», куда всегда можно отступить. Клиентка испытывает это желание прямо сейчас. Так чувство отступления оказывается «здесь и сейчас». И проявляется не только в стремлении избегать мужчин и проблем с учебой, но и в желании отступить и выйти из возникшей психотерапевтической ситуации. Возможно, клиентка стремится уйти от ситуации именно потому, что психотерапевт подтолкнул ее к непосредственным ощущениям отступления, а она все еще пыталась высказать свое, но психотерапевт не услышал. Ей бы хотелось уйти от всего этого прямо сейчас, но не таким образом, который привел бы к еще большему фокусированию на самом желании. В итоге оказывается, что ее стремление сводится к желанию курить марихуану.

Все психотерапевты время от времени сталкиваются с подобной ситуацией. С одной стороны, хорошо, что проблема проявилась прямо сейчас, во время сессии, в процессе общения психотерапевта и клиента. Но возникает вопрос, как работать с этим, чтобы могло проявиться нечто новое. Наиболее простой путь состоит в том, чтобы просто уделить время коммуникациям клиента. Это позволяет сохранять такой характер общения психотерапевта с клиентом, при котором клиент играет активную роль. Подобное общение обычно устраняет блоки, возникшие в прошлом, поскольку в основе психопатологии очень часто лежит именно фиксация на неудачном опыте межличностного взаимодействия.

Вся ситуация показывает, как подобное взаимодействие создает более широкий контекст, в котором начинается внутренний процесс изменений. Для того чтобы изменился характер внутреннего процесса клиента, необходимо прежде всего изменить сам характер взаимодействия с психотерапевтом.

Важно, что психотерапевт в нашем примере всегда доброжелательно и внимательно принимал все, что клиентка говорила или делала, независимо от того, было ли это хорошо или плохо. Такое отношение является позитивной альтернативой эмоционально окрашенному негативному восприятию. В ситуации подобного взаимодействия клиентка чувствовала, что ее принимают такой, какая она есть, со всеми ее переживаниями. Поэтому содержание того, что она открывала в себе, могло изменяться: теперь это не зафиксировавшиеся последствия длительного переживания отвержения, но продолжение ее стремления к жизни (то, чем эти переживания должны были быть с самого начала).

Поскольку содержание зависит от способа выражения, жизненно важными в данном случае оказываются межличностные отношения. И чтобы понять, как происходит изменение содержания переживаний, мы должны исследовать не только внутренний процесс клиента, но и характер происходящих при этом межличностных взаимодействий. Все внутренние процессы затрагивают не только клиента, но и его взаимодействия с психотерапевтом. Когда такие взаимодействия вызывают беспокойство, носят отрицательный характер или блокируются, возникающие переживания определяют соответствующее внутреннее содержание.

Обычно мы не можем перевести внимание человека на что-то другое, если будем игнорировать то, на чем его внимание сосредоточено сейчас. Чтобы быть услышанным, психотерапевту необходимо позволить клиенту быть тем, кто он есть, и принимать то, что он говорит. Но до тех пор, пока слова клиента не будут признаваться, он будет пытаться снова и снова говорить о том, что его беспокоит, и не сможет легко перейти к чему-то другому.

В том же случае, если клиент просто подчиняется, его взаимодействие носит пассивный характер; это взаимодействие будет постоянно являться реакцией согласия на то, что ему навязывают. Подобное взаимодействие возникает довольно часто, и поскольку давление — вполне обычная форма взаимодействия, оно определяет соответствующее содержание переживаний. Чтобы изменить внутреннее содержание переживаний, человеку необходимо изменить форму взаимодействий и по-другому отнестись к самому себе.

Клиентка снова пытается сказать то, что психотерапевт ранее игнорировал (К12). Это также вполне характерно: то, что не было услышано, повторяется снова и снова. Некоторые люди, находящиеся в близких взаимоотношениях, например в браке, говорят одно и то же на протяжении более тридцати лет. Это происходит, потому что другой человек не воспринимает значения произносимых слов. И дело не в том, чтобы соглашаться или не соглашаться со сказанным, — просто им не удается услышать и понять. Если бы человек в полной мере услышал то, что означают сказанные слова, в нем могло бы проявиться нечто совершенно новое.

Психотерапевт признает (П12), что клиентка повторяет что-то, ранее уже сказанное ею, но не услышанное психотерапевтом. Сейчас психотерапевт полностью принимает слова клиентки, отражает, повторяет их («до того, как вы перейдете за эту черту…»), придавая словам именно то значение, которое имела в виду клиентка. В ответ клиентка уверенно и искренне подтверждает: «Правильно!» (К13).

Ее попытки проявить активность и рассказать что-то психотерапевту достигают успеха, и она больше не хочет быть пассивной. Теперь ей уже не нужно бороться за то, чтобы высказать свое мнение; она может свободно выслушать предложения психотерапевта и проверить их.

Польза заключается и в том, что психотерапевт высказывает свои предположения (П13), подчеркивая, что он явно заинтересован в принятии своей точки зрения. Иногда ситуация складывается очень запутанно, и для психотерапевта полезно быть предельно честным и принимать ответственность за все свои действия. Психотерапевт явственно показывает свое желание (П13), чтобы клиентка сфокусировала внимание, понимая, что при этом между ними могут возникнуть некоторые разногласия. Под «разногласиями» я в данном случае понимаю хорошо знакомое всем чувство, когда один человек хочет, чтобы другой сделал нечто, чего ему совершенно не хочется, но оба делают вид, что не замечают этого и продолжают общаться в весьма дружественном духе. Психотерапевту необходимо всегда отмечать такие «небольшие» разногласия и не позволять подобной ситуации продолжаться слишком долго. Характер общения всегда будет более важным, чем любые другие соображения — например, связанные с тем, происходит ли у клиента необходимое фокусирование внимания или нет.

Довольно легкий способ восстановить последствия разногласия — отразить точку зрения клиента (П12) и дать время прочувствовать, что эта точка зрения воспринята психотерапевтом. В стенограмме мы видим, что связь восстанавливается только в том случае, когда психотерапевт слышит от клиентки уверенное «Правильно!» (П13). Только тогда психотерапевт снова обращается к своей позиции и недвусмысленно подчеркивает, что это именно его точка зрения. Он говорит: «Я хотел бы узнать…».

Итак, сейчас психотерапевт и клиентка снова вместе. Активные усилия клиентки достигли успеха; прояснилось и ее мнение, и позиция психотерапевта. Она решает последовать указанию психотерапевта благодаря тому, что ее собственная позиция уже не игнорируется, и действительно делает это после того, как психотерапевт говорит: «Я хотел бы узнать, каково это ощущение „оттаскивания“… Вы можете снова почувствовать это сейчас?»

В нашем примере клиентка хочет быстро сфокусировать свое внимание и действительно способна это сделать. Поэтому реальный прогресс можно увидеть довольно быстро. Но для многих людей необходимо проведение многочисленных психотерапевтических сессий, прежде чем они смогут сосредоточиться необходимым образом. Некоторые нуждаются в формальных инструкциях, носящих дидактический характер, и в процессе психотерапевтической сессии для этого можно выделить специальное время («Сейчас, на протяжении нескольких минут, я бы хотел показать вам кое-что. Скажите, когда можно будет начать. Может быть, это поможет, а может быть, и нет. Попытаться сделать это?») В Бельгии и Германии некоторые психотерапевты обучают фокусированию клиентов своих коллег. Однако большинство людей могут освоить это естественным образом (описанным здесь), используя весьма незначительные инструкции, не требующие от клиента пассивного ожидания в течение целой психотерапевтической сессии.

«Сопротивление» клиента нередко оказывается реакцией на поведение психотерапевта. Оно возникает или усиливается, когда психотерапевт хочет грубо проникнуть в сферу переживаний, требующую более тонкого подхода. Чтобы избежать проявлений сопротивления, психотерапевту лучше всего просто слушать клиента и точно отражать происходящее общение.

Конечно, сопротивление обычно является реакцией на неудачный прошлый опыт общения с другими людьми. Но оно может оказаться и чисто внутренним явлением, связанным со стремлениями клиента попасть туда, куда можно проникнуть, используя лишь тонкие и деликатные механизмы. Чтобы выйти из подобной ситуации, клиенту необходимо просто прислушаться к противоположному мнению. Пусть сопротивление говорит само за себя. Если, например, клиент рассуждает: «Я понимаю, что мне необходимо пройти через все это, но как-то не хочется…», психотерапевт может предложить клиенту почувствовать качество этого «не хочется» на телесном уровне. «Это тяжело для вас и действует на нервы? Или похоже на продвижение в чем-то вязком и клейком? Может быть, вы опишете это чувство как-то иначе?». Фокусируясь на качестве телесных ощущений, клиент может перейти к конкретному ощущению, связанному с его нежеланием, и таким образом узнать нечто новое для себя: «Пусть само ощущение расскажет нам, почему оно не хочет».

При некоторых обстоятельствах может возникать диссоциация («Когда я пытаюсь продолжать, у меня возникает странное чувство, и все вокруг как бы погружается в туман, в котором я уже не вижу дороги…»). Скорее всего, это означает, что пока еще не пришло время двигаться в данном направлении и необходимо предпринять некоторые другие шаги. Я довольно часто наблюдал случаи, когда клиенту требовалось несколько месяцев, прежде чем он обретал способность к дальнейшему прогрессу в данном направлении. И даже если это воспринимать как сопротивление, то столь длительное сопротивление вызывает уважение.

Однако в нашем примере вопрос о сопротивлении ни в коей мере не затрагивается. В данном случае подлинное фокусирование возникает легко и быстро. Клиентка хочет, чтобы психотерапевт понимал и принимал ее слова. В этом нет никакого сопротивления, как не было бы сопротивления и в том, если бы у клиентки возникли затруднения в получении целостного образа ощущения, связанного со словом «отступать». Действительно, многим людям необходимо продолжительное время, чтобы научиться позволять проявляться смутным телесным ощущениям. Довольно трудно заранее узнать, как необходимо направить внимание таким образом, чтобы возникло чувствуемое ощущение. Это подобно попыткам направить внимание на нечто, чего сейчас здесь нет и что вообще не похоже на обычный тип внимания.

В приводимом далее анализе стенограммы вы можете найти различные варианты инструкций, предназначенных для того, чтобы клиент оставался погруженным в неотчетливые чувствуемые ощущения. Довольно трудно удержать внимание человека на чем-то неясном. Это может прийти внезапно и ощущаться со всей конкретностью, но потом бесследно исчезать.

Здесь я хотел бы еще раз подчеркнуть, что психотерапия может проходить и без фокусирования. Даже если во время психотерапевтического сеанса происходит только обычная в таких случаях беседа, со временем у клиента проявляются новые грани переживаний, новые чувства и воспоминания. Фокусирование же является систематическим методом, позволяющим раскрыться тому, что было скрыто.

В данном примере мы рассматриваем работу с клиенткой, ранее уже выполнявшей фокусирование, хотя и достаточно давно. Психотерапевт не уверен в том, что клиентка правильно понимает его инструкции. Он готов повторять их снова и снова, формулируя иными словами. Признаком понимания являются периоды молчания, возникающие после высказывания перефразированных инструкций, а также то, что клиентка не проявляет признаков замешательства или заблокированности процесса переживаний. Можно наблюдать, как она, не говоря ни слова, делает для себя нечто важное. Конечно, психотерапевт не может быть уверен в эффективности своих инструкций до тех пор, пока клиентка не скажет прямо: сохраняя молчание, она делала именно то, что хотел от нее психотерапевт. Что бы ни делала и ни говорила клиентка, психотерапевт готов принять это и ответить. Он должен быть готов и к наиболее типичным ловушкам: клиентка может не понимать инструкций психотерапевта, проявлять нетерпение, связанное с тем, что чувствуемые ощущения не проявляются прямо сейчас, или даже испытать гнев, направленный на эти ощущения («как глупо… но из-за этого я теряю то, чего мне хочется больше всего в жизни…»); клиентка может отождествиться с этим чувством («здесь нет никакого „нечто“; я просто хочу отступить, уйти от всего…»). Однако в приведенном нами примере ни одной из этих ловушек не оказалось.

Чтобы клиент мог погрузиться в свои ощущения, ему необходимо одновременно быть и близким к ним, и в то же время отстраненным, сохраняя способность снова и снова возвращаться в это ощущение. Именно так и поступает клиентка.

Давайте посмотрим еще раз пункты К16 и К17. То, что клиентка делает в этот момент, полностью соответствует цели психотерапевтической процедуры, которую мы уже обсуждали.

К16: Очень странно. Одно чувство как бы лежит в основе другого, и именно об этом я пытаюсь сказать.

К17: Интересно, что страх находится в основе этого чувства. Сейчас мне нравится сидеть здесь, отстраненно испытывая апатию… пока снова не возникнет это чувство, и тогда я снова погружусь в приятную апатию. (Смеется.)

Кое-кто может возражать против моего теоретического обоснования способов описания происходящего. Да, это может быть сказано по-иному, множеством различных способов. Однако независимо от того, как мы будем описывать происходящее, в действительности важно лишь то, что делает клиентка.

Именно эту стенограмму я привел сначала, поскольку клиентка описывала происходящее своими собственными словами. Она пытается объяснить (К16 и К17), на что похоже ее состояние, когда она где-то совсем рядом со своим чувствуемым ощущением. Она действительно испытывает его прямо сейчас и чувствует, что оно следует сразу за чувством страха («лежит в основе»); она может освободиться от данного ощущения, а затем снова в него погрузиться.

Погружаясь в себя, клиентка прикасается к своему ощущению на грани того, что может осознавать. Именно к этому стремился психотерапевт. Его реакции помогли клиентке осуществить это без всякого давления. Психотерапевт каждый раз предлагает клиентке проверить то, что он сформулировал по-новому. Такая внутренняя проверка приводит к тому, что клиентка соприкасается со своим чувствуемым ощущением. Поскольку психотерапевт чувствует, что именно клиентка хочет сказать, он легко реагирует на это «нечто» — скрытое, но несомненно значимое. То же самое происходит, когда клиентка пытается почувствовать, какое слово в большей мере можно считать ключевым («испуг» или «отступление»). Чтобы решить это, ей необходимо испытать то ощущение, которое возникает у нее как единое целое, и увидеть, как соотносятся с ним данные слова. Психотерапевт также предлагает ей обратиться к смутным ощущениям, прикоснуться к ним, немного подождать и посмотреть, что произойдет, если эти ощущения проявятся. Таким образом, все реакции психотерапевта направлены на тот происходящий в молчании процесс, который клиентка затем пытается выразить словами (К16 и К17).

Позвольте мне высказать еще одно соображение общего характера. Цель психотерапевта состоит не в том, чтобы клиентка просто испытала какие-либо ощущения, в частности не знакомые ей. Нет, цель в том, чтобы предложить клиентке обратить внимание на ощущения, являющиеся более общими, значительными и в то же время более неопределенными, чем обычные ощущения, — нечто, находящееся на грани сознательного и бессознательного.

Здесь мы можем увидеть различие между обычными и чувствуемыми ощущениями. У клиентки есть знакомое ей чувство, которое она называет «апатией». Она уходит, отступает в апатию, скрываясь от смутных и неясных ощущений, называет апатию «приятной» и смеется при этом. Понимая, что так ей удобнее, вскоре она испытывает «чувство, лежащее в основе приятной апатии», называя его словом «страх».

Однако это не просто страх. Мы привыкли (что является заблуждением) делить человеческие переживания на дискретные сущности, как будто они состоят из отдельных компонентов. Начиная думать об этом подобным образом, мы все воспринимаем как известное и статичное. Так и чувство апатии клиентки воспринимается как нечто полностью известное — просто избегание страха. Страх воспринимается как некая законченная сущность — нечто, что может быть познано отдельно от понимания, то, что именно вызывает страх. Страх оказывается просто беспричинным страхом, из него нет никакого выхода. Чувство страха воспринимается как нечто вполне отчетливое и знакомое, но сам «объект» страха остается неизвестным. Так мы попадаем в тупик.

Но в действительности здесь нет двух отдельных дискретных сущностей — самого страха и того, что его вызывает. И правильнее будет сказать, что «страх» — это название некой целостности, к которой клиентка время от времени прикасается. Характерным качеством страха является присущая ему сложность.

В следующей главе я буду обсуждать различие между эмоциями как таковыми и более обширной структурой чувствуемых ощущений, частью которых являются эмоции. И если бы проявившееся чувство являлось просто страхом, клиентка не чувствовала бы чего-то иного, скрыто присутствующего в этом страхе (неясного, загадочного, но более широкого и целостного; оно как бы окружает чувство страха и сопровождает его.

Однако многим людям не сразу удается почувствовать свои эмоции подобным образом. Для них страх не содержит в себе ничего, кроме самого страха, и они рассуждают лишь о его возможной причине. В таком случае требуется гораздо больше времени и инструкций, чтобы направить клиента к открытию более широкого по своему значению, но в то же время неотчетливого телесного ощущения, сопровождающего эмоцию.

Конечно, всем психотерапевтам хотелось бы, чтобы их клиенты почувствовали нечто глобальное и целостное, сопутствующее обычному чувству страха. Но большинству психотерапевтов известен лишь один способ — предложить клиенту «рассказать об этом больше», хотя было бы лучше, если бы психотерапевт знал, откуда можно взять это «больше».

Поэтому наша цель — научиться действовать точнее и конкретнее, вызывая внутри у клиента неотчетливые целостные ощущения. Позднее я приведу более подробные инструкции, которые могут быть использованы в том случае, если фокусирование не возникнет так легко и просто, как в приведенном нами фрагменте стенограммы.

И для психотерапевта, и для клиента важно сохранять дружественное отношение к возникающим ощущениям.

Однако для некоторых людей довольно трудно быть дружественным к тому, что вызывает у них беспокойство. Они могут возразить: «Как я могу быть дружественным по отношению к чувству страха, столь неприятному для меня? Я ненавижу его!» Но «быть дружественным» не означает, что нужно отрицать чувство гнева и раздражения. И цель не в том, чтобы попытаться почувствовать «приемлемость» того, что на самом деле является неприемлемым. Скорее, «быть дружественным» по отношению к чувствуемым ощущениям означает, что человек находит в себе отдельное место для гнева, отдельное — для раздражения, понимая их и позволяя им свободно развиваться, но при этом создавая безопасное пространство для чувствуемых ощущений. Нет необходимости отрицать свой гнев, но нельзя и позволять ему угнетать чувствуемые ощущения: это приведет к тому, что они окажутся скрытыми и подавленными. Иногда нам может не нравиться то, что «говорят» испытываемые ощущения, но нам хотелось бы быть дружественными по отношению к «говорящему», или мы больше ничего от него не услышим. Так, вместо того чтобы критиковать «нечто», необходимо научить клиента быть более дружественным к нему и радоваться его появлению.

В нашем примере (П18 и П20) психотерапевт пытается обеспечить как раз такое отношение, поскольку клиентка ранее проявила раздражение из-за своей склонности все время отступать и уходить от ситуации. Психотерапевт надеется, что она сможет изменить прежнее поведение и быть дружественной к ощущениям, связанным со словом «испуг».

По мере обретения опыта прохождения через процесс пошаговых изменений такое внутреннее дружественное отношение становится более доступным для клиента. Постепенно человек начинает понимать, что даже негативные проявления содержат в себе положительную жизненную энергию, которая просто искажена или заблокирована. Поняв это, клиент уже ожидает изменений на дальнейших этапах психотерапевтического процесса. Постепенно индивид становится готовым к тому, чтобы испытать дружественное отношение к своим ощущениям еще до того, как те проявятся.

Психотерапевт проявляет свое понимание того, как изменилась эта сторона личности клиентки (П20): ранее казалось, что это отступление, уход от жизни, а теперь она представляется ей любящей и устремленной вперед. Однако он не уверен, что клиентка готова приветствовать такое изменение. Иногда клиент нуждается в помощи, особенно когда могут проявиться чувства, связанные с любовью, освобождением и движением вперед. Часто ошибка психотерапевта состоит в том, что он интересуется лишь негативными явлениями, создающими проблему, хотя важнее то, что ведет к проявлению новой, позитивной жизненной энергии. Сама психотерапия — это движение человека вперед, и нам приходится работать с негативными явлениями лишь постольку, поскольку они блокируют эту устремленность.

Могут ли все негативные явления быть преодолены с помощью раскрытия их позитивного аспекта? Что, если бы клиентка обнаружила в себе гнев и деструктивные силы? В самом деле, она обнаружила силы, которые действительно имеют «деструктивный» характер. Они сохраняют его до тех пор, пока не будут раскрыты и изменены.

Было бы неразумным предполагать, что все, присущее человеку, изначально носит деструктивный характер. Да у нас и нет необходимости в подобном предположении, чтобы эффективно продвигаться вперед. Достаточно того, что мы часто наблюдаем изменения, подобные описываемым. Процесс, который мы стремимся вызвать и поддерживать у клиента, представляет собой движение к большей полноте жизни. И даже если у человека есть и другие процессы, в равной мере присущие его природе, мы прежде всего будем стремиться вызвать именно этот процесс.

Давайте предположим, что явления, кажущиеся нам деструктивными, на самом деле могут нести положительную жизненную энергию. Например, они могут быть проявлениями самоутверждения, самозащиты, отстаивания своего собственного способа бытия; желания быть защищенным, смеяться, играть; желания быть близким к другим… Важно позволить проявиться всем этим аспектам личности — всему, что человек связывает со своей природой. Независимо от того, является ли это действительно проявлением природы человека или его произвольным выбором, — в любом случае отклик на жизнеутверждающие стремления клиента помогает нам поддерживать и направлять необходимый процесс. И когда у человека проявляются чувствуемые ощущения, его «я», его сущность становится более свободной, отделенной от целостных ощущений. Поэтому формирование чувствуемых ощущений само по себе уже является принципиально новым шагом — шагом к новому образу жизни.

5. Принципиальное значение телесного внимания

В данной главе мы обсудим, как чувствуемые ощущения отличаются от более привычных видов переживаний. Проводя эти сравнения, я постараюсь описать подробнее и саму природу ощущений.

Чувствуемые ощущения — нечто совершенно иное, чем эмоции, хотя в некотором смысле они имеют сходство. И те, и другие живут своей самостоятельной жизнью: мы не можем полностью контролировать возникающие эмоции, как не можем заранее знать, возникнут они или нет. Эмоции приходят к нам непрошеными, незваными, и все, что мы можем, — это создать предрасположенность к их возникновению. Например, живо вспоминая какие-либо события, мы можем испытать возникновение эмоций. И даже если события происходили достаточно давно, обычно воспоминание о них освежает связанные с ними эмоции. А иногда — нет. Действительно, эмоции приходят совершенно автономно, независимо ни от чего. Чтобы выяснить, возникли ли у нас те или иные эмоции, нам необходимо обратить внимание на то, чувствуем ли мы их. Если такого чувства нет, можно считать, что эмоции не возникли. В этом смысле эмоции действительно подобны чувствуемым ощущениям.

Первое и основное различие между эмоциями и чувствуемыми ощущениями состоит в том, что эмоции нетрудно распознать. Обычно мы знаем, какие эмоции испытываем. Гневаясь, печалясь или радуясь, мы не только испытываем эти чувства, но и знаем, что они собой представляют. Но имея дело с чувствуемыми ощущениями, можно лишь заметить: «Да, я испытываю их прямо сейчас, хотя и не знаю, что это такое».

В действительности чувствуемые ощущения имеют свое собственное значение, но обычно оно гораздо более сложное, чем то, что мы можем выразить с помощью обычных слов и понятий. Однако, несмотря на это, испытываемое нами ощущение — вполне очевидная и определенная вещь. Мы сразу чувствуем, если оно «не подходит». В этом случае ощущение как будто начинает возражать, съеживаться или же оставаться незатронутым. Неверно выбранные для описания ощущения слова приводят к тому, что чувствуемое ощущение тормозится; оно не может быть вызвано этими словами.

Если же нам удается найти правильные слова, чувствуемое ощущение раскрывается, проявляется еще больше и начинает естественно развиваться. Если перед тем оно было заторможенным, теперь оно приходит в движение, побуждаемое подходящими словами. Правильно выбранные слова становятся с ощущением одним целым.

Чувствуемое ощущение всегда целостно и связано с тем, как тело реагирует на сложные ситуации. Оно включает в себя много различных компонентов, в том числе и те, которые мы никогда ранее не выделяли, в частности различные эмоции.

Чувствуемые ощущения содержат в себе целый лабиринт значений и множество различных граней, образующих сложную структуру — узор, подобный персидскому ковру, гораздо более сложный, чем тот, что мы могли бы «сплести» словами или даже представить. Однако, несмотря на свою сложность, чувствуемое ощущение всегда имеет свой фокус, свою специфическую направленность, которая порой сводится к одному-единственному шагу. После того как он будет сделан, мы узнаем, чем это ощущение «оказалось на самом деле» и сможем сказать об этом. Сказанное, как выясняется, содержит всю сложность целостного ощущения. Иногда, если у нас возникают проблемы, мы можем сказать, что в ней заключено самое главное. Из целостного ощущения, если мы позволим ему проявиться и сформироваться, возникает единственное слово, утверждение или шаг.

Действительно, жизненные ситуации являются гораздо более сложными и запутанными, чем это могут выражать любые наши слова и понятия. Иногда довольно простое высказывание полностью выражает ситуацию, но это происходит потому, что за словами скрывается вся сложность происходящего. В таких случаях я говорю, что высказывание действительно содержит в себе всю сложность реальной ситуации.

Однако только вполне определенные слова или действия резонируют с чувствуемым ощущением и способствуют его дальнейшему проявлению. И до тех пор, пока такие слова или действия не будут найдены, мы не можем узнать, какими они должны быть. И даже если мы знаем довольно много о том, что содержит в себе чувствуемое ощущение, в действительности оно является чем-то гораздо большим, чем нам известно. Уникальное, неповторимое ощущение целостности и сложности не удается втиснуть в привычные и знакомые нам категории.

Другое существенное различие между эмоциями и чувствуемыми ощущениями состоит в том, что обычно мы считаем эмоции чем-то менее надежным, чем рассудок, в то время как чувствуемые ощущения как раз более достоверны и им можно доверять в большей мере, чем здравому смыслу и рассудку. Совершая поступки в состоянии гнева, мы потом часто сожалеем о том, что реагировали только на отдельную часть целостной ситуации. Спустя некоторое время, успокоившись, мы можем вспомнить всю эту ситуацию и по-иному взглянуть на нее. Поэтому мы и говорим, что эмоции менее надежны, чем рассудок.

В отличие от эмоций, чувствуемые ощущения оказываются более достоверными, чем рассудок, поскольку отражают в себе много таких факторов, над которыми здравый смысл и рассудок не властны. Это не означает, что необходимо отбрасывать здравый смысл и переносить ответственность за происходящее на чувствуемые ощущения. На самом деле нам в одинаковой мере необходимы как ощущения, так и рассудок. И то, что проявляется как изменение, на самом деле — только начальный этап длительного процесса, включающего в себя много других шагов. Нельзя заранее предусмотреть все последствия каждого шага. Иногда нечто, возникающее в качестве следующего шага, оказывается чем-то совершенно диким, иррациональным. Поэтому, чтобы позволить следующему шагу произойти легко и естественно, необходимо убедиться в способности сохранять ответственность за свой выбор и действия. Тогда можно приветствовать все происходящее. Нет необходимости сразу же пытаться что-то делать со всем, что возникает заново. Позже еще будет время, чтобы принять решение. Сейчас же, отложив попытки дать рациональную оценку происходящему, позволим неясному «нечто» говорить самому за себя, просто принимая все сказанное. Это только один шаг, за которым последуют другие, и мы сможем убедиться, что последующие шаги будут снова и снова изменять ситуацию. Поэтому нет необходимости отвергать то, что может показаться иррациональным. Если мы позволим на некоторое время проявиться иррациональным вещам, это вовсе не означает, что мы отвергаем здравый смысл.

Например, я знаю, что мне необходимо делать, но не могу заставить себя. Я позволяю своей неспособности действовать вызвать чувствуемое ощущение, на основе которого может быть сделан первый шаг: «Нет, этого делать нельзя». На уровне рационального рассудка я продолжаю думать, что должен и буду делать это, но позволяю присутствовать во мне и чувству «неправильности». Из нового для меня чувства может возникнуть следующий шаг: «Я был бы готов сделать это, если бы… вокруг меня была пластиковая оболочка». Естественно, данное условие воспринимается как нереалистическое: я не могу защитить себя, спрятавшись в пластиковую оболочку, да и не хочу. Однако этот шаг полностью изменяет мое видение всей проблемы. Сейчас у меня уже нет необходимости спорить с самим собой, правильным является это действие или нет. Оно действительно было бы правильным, но не в моем нынешнем состоянии уязвимости. Этот небольшой шаг указывает на корень проблемы: он в моей незащищенности. По отношению к чему я оказываюсь столь уязвимым? Последующие шаги откроют мне ответ на этот вопрос, и когда этот ответ проявится в полной мере, я буду лучше знать, что и как мне делать. Либо же я приду к выводу, что «уязвимость» — нечто совершенно иное. Возможно, это приведет к шагу, сделав который, я увижу, что испытываю гнев и могу выйти из себя в неподходящий момент, если все же заставлю себя сделать то, что надо.

Что касается чувствуемого ощущения, то человек никогда заранее не знает, что именно у него возникнет. После целого ряда шагов вся ситуация изменится, хотя мы и не знаем, как именно. Однако уже ясно, что чувствуемые ощущения включают в себя гораздо больше факторов, чем нам обычно известно. Эмоции же обычно представляют собой реакцию лишь на часть известных нам факторов.

Существуют и другие различия между эмоциями и чувствуемыми ощущениями. Сопоставление их дается в таблице 5. 1.

Чувствуемые ощущения имеют определенное телесное качество — например, нервозность, тяжесть, жар или напряжение. Иногда телесное качество может быть описано словами, которые в то же время являются и названиями эмоций, — страх, стыд или вина. Поскольку эти ощущения состоят из сложной совокупности отдельных элементов, они содержат в себе не только эмоции, носящие такое же название.

Когда чувствуемое ощущение изменяется и раскрывается, эмоции возникают вместе с мыслями, образами восприятия, воспоминаниями или же с аспектами проблемы, воспринимаемой более целостным образом. Чувствуемые ощущения нередко содержат в себе те или иные эмоции. Поэтому, если человек будет стараться избегать любых эмоций, он вряд ли обнаружит у себя какие-то ощущения. Скорее наоборот, если уже имеется эмоция, можно на ее основе вызвать чувствуемое ощущение, как нечто, что проявляется вместе с эмоциями, лежит за ними или находится где-то возле них.

На уровне чувствуемых ощущений эмоции не отделены от других граней опыта, таких как мысли, наблюдения, воспоминания, желания и т. п. После того как они сформировались, возникнув из чувствуемых ощущений, они начинают восприниматься нами как отдельные явления. Затем мы называем их эмоциями, воспоминаниями, желаниями, мыслями, сновидениями или чувствами.

Однако чувствуемое ощущение не является простым сочетанием этих или каких-либо других психологических элементов, хотя скрыто содержит их в себе. «Скрыто содержит» означает, что по мере дальнейших шагов все эти элементы могут возникать из чувствуемого ощущения. Однако в данный момент они не находятся здесь, подобно реальным предметам, спрятанным в коробочке. И когда мы говорим, что они «скрытые», то подразумеваем, что все эти элементы возникают лишь в том случае, если в дальнейшем наши слова и межличностное взаимодействие способствуют возникновению чувствуемого ощущения. Действительно, все, что раскрывается при дальнейших шагах, не находится здесь и сейчас, как вещи, накрытые покрывалом и спрятанные от нас. Правильнее будет сказать, что все это создается в результате осуществления следующих шагов.

Важное различие между чувствуемыми ощущениями и эмоциями можно увидеть в том, как вы испытываете все более и более сильные эмоции. Однако независимо от того, насколько сильны будут переживаемые вами эмоции, в них никогда не раскроются новые аспекты и они не изменятся. Если вы испытываете гнев и погружаетесь в него, в вашем теле появляется желание напасть, ударить, избить кого-то. Так бывает практически всегда вне зависимости от того, насколько различными оказываются ситуации, вызывающие гнев.

Напротив, чувствуемое ощущение скрыто уже содержит в себе все, что вызывало у вас гнев, — это восприятие ситуации и всего, что привело к ней, и то, как она вас затрагивает.

Гнев — это не чувствуемое ощущение. Чтобы позволить проявиться таким ощущениям, необходимо успокоиться. Чувствуемые ощущения обычно не столь интенсивны. Но когда они возникают, вы можете узнать новое и о причинах гнева, и о происходящем с вами в целом.

Общее

И те, и другие возникают на уровне тела. Мы можем заявить, что испытываем эмоции или чувствуемые ощущения, но не способны контролировать их действительное возникновение.

И те, и другие формируются в определенном, примерно одном и том же «месте». Обычно чувствуемые ощущения кажутся более «глубокими», потому что, как правило, они более четко локализируются где-то на уровне нижней части груди и желудка и (в другом, переносном значении слова «глубокий») потому, что воспринимаются как бы лежащими «под эмоциями». Однако о них можно сказать, что они находятся не «под эмоциями», как бы «вокруг» них. Это явно более широкое, более целостное ощущение чего-то большего, чем может быть выражено словами, — все, что связано с теми или иными эмоциями и приходит вместе с ними.

Чувствуемые ощущения многообразны, хотя и воспринимаются как единое целое. Они также имеют свою собственную точку фокусировки — худшую, лучшую или просто наиболее важную и выдающуюся. Эта точка соответствует следующему шагу, который необходимо предпринять в мыслях или действиях.

Действуя в соответствии с эмоциями, вы основываетесь на меньшем количестве факторов, чем обычно принимаете во внимание. Чувствуемое ощущение включает в себя большее, чем вы знали или думали о ситуации, и даже больше, чем вы могли бы представить. (Конечно, и при этом может быть упущено многое, например то, что чувствуют и знают другие.)

Сегодня многие освободились от тенденции к интеллектуальному анализу, столь характерному ранее для психологии, поскольку этот анализ оказался недостаточно эффективным, и считают достижение эмоционального катарсиса лучшим методом психологической помощи. (Подробнее мы обсудим это далее, в главе 14.) Ловушка катарсиса состоит в следующем. Обычно человек испытывает тенденцию к проявлению одних и тех же эмоций. Существует ошибочная теория, что эмоции могут «исчерпаться». В действительности же каждый раз, когда происходит катарсис, эмоции возникают снова и снова. Эмоции не пребывают в неподвижном состоянии и ожидании, пока с ними разделаются и отбросят, как какой-либо неживой предмет: одни и те же эмоции будут возникать вновь и вновь.

Можно не сомневаться в пользе способности чувствовать и выражать эмоции, долгое время остававшиеся заблокированными. Многие люди подавляют свои эмоции, не в состоянии испытать их и живут, не зная своих действительных чувств. Поэтому когда мы позволяем проявиться эмоциям, это может принести значительное облегчение. Осознание этого факта становится выдающимся достижением человека или общества в целом. Но если однажды эмоции уже были полностью пережиты и выражены, от их повторения у индивида не будет возникать никаких изменений.

Если предложить отыскать чувствуемое ощущение, лежащее в основе эмоции, многие могли бы заявить: «Не вижу здесь ничего особенного. О какой сложности вы говорите? Испытывая гнев, я знаю причину его возникновения. И то, что приводит меня в бешенство, приведет в бешенство любого нормального человека». Ответ на подобное заявление состоит в том, что мы обычно знаем, какое именно событие вызывает у нас гнев. Нам кажется, что аналогичные события непременно вызовут гнев у любого человека. И это самое далекое, куда могут привести эмоции. Чувствуемое ощущение способно вести дальше. Например, человек говорит: «Я чувствую печаль. Почему? Потому что умерла моя кошка. Будет ли каждый человек испытывать печаль, если его кошка умрет?» С такой точки зрения, может показаться бессмысленным вопрос: «Что именно в факте смерти моей кошки вызывает у меня печаль?» Если погрузиться в это глубже, можно понять, что чувство вины (за то, что вы недостаточно хорошо заботились о кошке) оказывается одним из компонентов печали. И это «недостаточно заботился» оказывается лишь незначительной частью того большого количества вещей, которые вы должны были быть сделаны, но этого не произошло. Тяжелый груз: «Да, если бы я сделал кое-что немного раньше, мне бы не пришлось испытывать сейчас чувство печали». Это не означает, что чувство печали не возникает просто так, вообще. Оказывается, что частью печали является тяжелый груз вины. Кто-то другой может в подобной ситуации чувствовать себя одиноким; ощущать, что ему не хватает чего-то, что связывало бы его с остальными, будет испытывать страх перед опустошенностью. Иногда это бывает чувство беспомощности, причина которого в том, что попытки избавить от одиночества другое живое существо потерпели крах.

Если обратить внимание на физическое качество всей этой ситуации, то в ней всегда можно будет найти сложность и многокомпонентность. Мы также будем обнаруживать в ней и те моменты, которые делают ситуацию особенно тяжелой именно для нас, когда она так сильно «достает» нас, каждый раз оказываясь чем-то новым, уникальным и неповторимым, обладающим сложной целостной структурой. Когда мы обнаруживаем то, что больше всего «достает» нас, и оказываемся способным выразить это словами, наши чувствуемые ощущения начинают проявляться все больше и больше, раскрывая всю свою сложность, разделяясь на компоненты, из которых оно сплетено, и начиная изменяться.

Далее я буду сравнивать чувствуемые ощущения с другими видами опыта. Я не претендую на то, что смогу адекватно проанализировать их все. Моя цель — просто показать с помощью такого сравнения, чем являются чувствуемые ощущения.

Образы — визуальная форма опыта, некая картина перед вами. Или звуковой образ, например звук колокола или звучание слов, которые вы слышите. Образ связан с восприятием чего-то видимого или слышимого.

Чувствуемое ощущение возникает в вашем теле, подобно подташниванию, указывающему на то, что определенные проблемы, с которыми, как вам казалось, вы уже разобрались, в действительности так и не разрешены.

Если вы перестанете ощущать прямое воздействие, которое образ оказывает на вас, это может привести к возникновению чувствуемого ощущения. Однако оно возникает не сразу. Вам необходимо по крайней мере в течение нескольких секунд находиться в покое, обращая внимание на то, что будет возникать в теле в качестве реакции на данный образ. Это и есть чувствуемые ощущения, не тождественные визуальным образам или звукам.

Работу с образами мы подробнее рассмотрим в главе 13.

Ощущения, о которых мы говорим, возникают на уровне тела, но они не тождественны таким обычным физическим ощущениям, как щекотка или боль. Это скорее телесное ощущение какой-то значимости, непонятной и скрыто присутствующей сложности. Ощущение, отражающее целостный образ ситуации, проблемы или, может быть, точки зрения, которую индивид хотел бы выразить. Поэтому речь идет не просто о телесном ощущении, а об ощущении чего-то неопределенного.

Некоторые обычные физические ощущения также могут напоминать то, о чем мы говорим, и иногда довольно сложно определить разницу между ними. Например, несварение желудка может напоминать чувствуемое ощущение в глубине живота. При этом вы обычно не знаете, связано ли такое ощущение с ситуацией или же в данном случае это просто признак несварения желудка. Если вы представите себе, что нет необходимости решать свою проблему прямо сейчас, что ее можно отложить, в желудке возникнет чувство облегчения. Теперь попробуем сделать обратное: представьте, что вам необходимо что-то предпринять прямо сейчас. Если при этом к вам снова возвратится чувство напряженности в желудке, вы будете знать, что это просто способ вашего реагирования на ситуацию. Это и есть пример чувствуемого ощущения.

Бывает, что ситуация вызывает обычные физические ощущения, затем перерастающие в чувствуемые ощущения. Тяжесть в плечах или мурашки, бегающие по коже, могут возникать в различных ситуациях, но это еще не те чувствуемые ощущения. Отличие состоит в том, что данные ощущения по своей сущности не являются сложными и многокомпонентными. Я имею в виду, что боль — именно то, чем она является, например, внезапная острая боль. Сложность и многокомпонентность ситуации никак не отражается в таком простом ощущении, как боль. И когда у человека болит затылок, это состояние никак не передает сложности эмоциональных обстоятельств, с которыми связана боль.

Физические ощущения возникают на периферии тела, в то время как чувствуемые ощущения обычно (за редкими исключениями) возникают в центре тела — в брюшной области, солнечном сплетении, груди или горле. Тем не менее, даже периферические физические ощущения могут быть весьма полезными. И если человек спрашивает: «О чем говорит боль в плечах?», может проявиться нечто, даже если он и не испытывает чувствуемых ощущений. Боль в плечах — компонент целостного переживания. И когда человек обращает внимание на боль в плечах, это помогает ему непосредственно прикоснуться к целостному переживанию, возникающему у него в глубине тела.

Постепенно, по мере того как чувствуемое ощущение станет развиваться, проходя через ряд поэтапных изменений, возникает чувство облегчения, а сама боль в плечах ослабевает. Так периферические ощущения оказываются своего рода барометром, указывающим на возникающие изменения.

Поэтому следует позволить проявиться чувствуемым ощущениям, в особенности в том случае, если человек предполагает, что психологические проблемы порождают физические болезни (психосоматические симптомы). Кто-то может сказать, что практически все физические болезни имеют психологические последствия. Может быть, и так, но мы не знаем этого наверняка.

Хотя чувствуемые ощущения сами по себе не являются тревогой, они нередко включают ее в себя и служат ее индикаторами. Возможны ощущения, из которых потом возникает тревога; они содержат ее в себе. Тревога сама по себе весьма неинформативна. При ее возникновении человек ощущает лишь то, что и до этого знал и чувствовал, думал и наблюдал. При тревоге чувствуемое ощущение формулируется с трудом, но сама тревога при этом уменьшается. Человеку может не понравиться то, что он находит в себе на уровне чувствуемых ощущений, сопровождающих тревогу, но каждый дальнейший шаг будет все больше и больше избавлять его от нее. Так, с помощью чувствуемых ощущений человек может обнаружить самый неприятный момент в своем опыте и, как ни странно это звучит, вздохнуть с облегчением.

Тревогу можно сравнивать с чувствуемыми ощущениями примерно так же, как и эмоции. Ее можно классифицировать как разновидность эмоций. Особенность тревоги состоит в том, что она часто становится «царской дорогой» к познанию самого себя, дорогой, проходящей через то, что мы чувствуем, но не осознаем. Однако сама по себе тревога не содержит в себе той сложности, которая необходима для ее объяснения. И если мы будем сосредоточиваться на тревоге, это приведет лишь к ее усилению. Спустя некоторое время мы можем адаптироваться к тревоге и стать невосприимчивыми к ней, но ничего нового так и не возникнет. А когда человек становится все более и более тревожным, это означает, что у него уменьшается возможность почувствовать то, что он пока еще не знает. Поэтому мы и говорим, что тревога не является чувствуемым ощущением.

Но так же, как и при всяком другом виде опыта, из тревоги зачастую возникает чувствуемое ощущение как целостный, холистический способ восприятия ситуации.

Помимо конкретной пользы от специфических гипнотических внушений, пребывание в состоянии гипноза само по себе нередко оказывает весьма благоприятное воздействие на человека, так как при этом происходит глубокий отдых и расслабление. Я не противник гипноза, я просто отделяю гипнотическое состояние от фокусирования на чувствуемых ощущениях.

Возникновение чувствуемых ощущений имеет весьма незначительное сходство с гипнотическим состоянием. Некоторое подобие может быть усмотрено только в первый момент, когда у человека возникает состояние покоя. В случае же телесных ощущений, в отличие от дальнейшего погружения в состояние релаксации, происходящего во время гипноза, индивид остается на нормальном уровне расслабленности, и это состояние явно отличается от гипноза. На том уровне релаксации, где возникают чувствуемые ощущения, гипнотическое внушение неэффективно. Тело не подчиняется ему и даже оказывает сопротивление гипнозу, предпочитая сосредоточиваться на чувствуемых ощущениях.

Предположим, вы говорите: «Я чувствую, что справлюсь с этой проблемой, у меня все в порядке». В гипнотическом состоянии эти слова играют роль внушения, которому придется подчиняться. В результате у вас действительно все будет в порядке. Произнесение этих слов во время фокусирования на чувствуемых ощущениях поможет возникновению таких ощущений. Тело возражает вам с помощью чувствуемого ощущения, которое показывает, что совсем не «все в порядке».

Во время гипнотического состояния чувствуемые ощущения обычно вообще не возникают, потому что тело «безмолвно». Именно поэтому и работает гипноз: «телесное знание», создающее чувствуемые ощущения, как бы выключено. Тело воспринимается как нечто готовое к проявлению любых внушаемых телесных ощущений.

То, что обычно называют «обкуренным» состоянием, также отличается от фокусирования на чувствуемых ощущениях по тем же причинам. В обкуренном состоянии, вместо того чтобы позволить проявиться в теле тому или иному конкретному ощущению, которое сможет ответить нам и скорректировать наши мысли, человек «улетает» очень далеко от своего тела.

Конечно, для описания происходящего при попытках фокусирования на чувствуемых ощущениях можно использовать термин «самогипноз». Но я не намерен сейчас пускаться в споры по поводу выбора подходящих слов. Существенны действительные отличия. И если человек будет расслаблен хотя бы немного более, чем это необходимо, чувствуемые ощущения могут и не проявиться. Если все стихает, останавливается и погружается куда-то внутрь, так что невозможно предпочесть одно другому, индивид, судя по всему, становится слишком сильно расслабленным для того, чтобы сосредоточиваться на чувствуемых ощущениях. При такой глубокой релаксации намеренное управление вниманием весьма затруднительно, даже болезненно, что и делает фокусирование невозможным (подробнее об этом см. мою статью — Gendlin, 1996b).

Если слово «медитация» понимать достаточно широко, то описываемый мной процесс может напоминать определенную форму медитации. Существует много видов медитации; действительно, почему бы не назвать фокусирование одной из форм медитации?

В одном из распространенных типов медитации медитирующий расслаблен слишком сильно для того, чтобы у него могли проявиться чувствуемые ощущения. После длительной практики медитации достижение достаточно глубокого уровня релаксации происходит сразу же после обращения внимания вовнутрь. При таком погружении, подобном спуску на лифте в глубь самого себя, медитирующий как бы проскакивает тот уровень, где могут возникать чувствуемые ощущения. Я хотел бы отметить для тех, кто практикует медитацию, что чувствуемые ощущения возникают на полпути к такому достаточно глубокому уровню расслабления; именно там и следует остановить лифт.

Человеку необходимо на собственном опыте испытать чувствуемые ощущения и все их стадии, в том числе и для медитации. Однако при медитации, если индивид испытывает ту или иную форму скованности, лучше выйти из состояния сосредоточения, немного пошевелить плечами и возвратиться в нормальное состояние. После этого необходимо снова начать погружаться в себя, но остановиться на полпути и наблюдать беспорядочное проявление чувствуемых ощущений. После нескольких этапов пошагового процесса проявления чувствуемых ощущений можно возвратиться в состояние медитации и отметить, что оно стало глубже, чем прежде.

Я хотел бы как можно точнее передать свою мысль: фокусирование предполагает намеренное обращение внимание на «нечто», лежащее в глубине всякой активности и всякого действия. Необходимо удерживать внимание на неотчетливых ощущениях дискомфорта и на чувствуемых ощущениях, возникающих в ответ на их направленный поиск. Индивид стремится найти целостное ощущение того, что в данный момент ему не нравится. Очевидно, что подобное состояние отличается от обычного медитативного состояния, когда внутренняя активность стихает и субъект испытывает в себе глубокое, хотя и неопределенное «нечто» (McGuire, 1984; «Making a Space», Gendlin, 1984b).

Юнг выделял четыре типа «функций» — ощущение, чувство, интуиция и мышление. Чувствуемые ощущения не относятся ни к одному из этих типов. Но Юнг предполагал, что в центре четырех функций находится некая пятая, «трансцендентная» функция. В определенных моментах его описание данной функции совпадает с моим описанием чувствуемых ощущений. Независимо от того, является ли «трансцендентная» функция примером чувствуемых ощущений, мы можем увидеть, что эти ощущения не могут быть отнесены ни к одной из четырех функций. Чувствуемые ощущения — особая форма каждой из четырех функций. Да, действительно, они ощущаются в теле, как и обычные ощущения, и точно так же, как и обычные чувства, могут переживаться. Подобно интуиции, чувствуемые ощущения дают нам информацию, выходящую за пределы того, что мы знаем в настоящий момент. И, несомненно, эти ощущения содержат в себе нечто, напоминающее познавательную активность, включая в себя и все, что характерно для мышления. Но это, повторяю, особая форма каждой из четырех функций.

То, что Юнг говорил о трансцендентной функции, напоминает инструкцию: он предлагал нам использовать ту силу, с помощью которой мы создаем слова, чтобы дать возможность этой функции выразиться, «приобрести власть над аффектом» через слово (или образ). Кроме того, Юнг говорил, что тот вид «аффекта», который ответственен за это, не является функцией чувства.

Но Юнг, по-видимому, упустил специфику направленности чувствуемых ощущений: они обладают способностью развиваться и приводить к новому. Юнг считал: нам необходимо «аккумулировать» проявившийся «материал», интерпретировать его (мы используем сейчас понятия самого Юнга). Чувствуемые ощущения, наоборот, сами предлагают нам интерпретацию, указывая то направление, в котором они хотели бы развиваться, — к их следующей стадии.

При использовании катартических методов (психотерапия с помощью «первичного крика»[3] и другие направления психотерапии, ориентированные на «разрядку») клиенты повторно переживают прошлые события и связанные с ними эмоции. Как я уже отмечал ранее, если эти эмоции были заблокированы и никогда не выражались в полной мере, их повторное проявление и проживание может оказаться весьма полезным. Однако при катартических формах психотерапии клиенты приобретают привычку постоянно переходить от чувств в настоящем к прошлому опыту. Психотерапевты, работающие с техниками катарсиса, подчеркивают значение переживаний в настоящем, но в этом случае они подразумевают возникающие в настоящем чувства и телесные ощущения, связанные с прошлым опытом. Такие психотерапевты стремятся к тому, чтобы клиенты в точности повторили в настоящем прошлое событие. Испытывая нечто в настоящем, они позволяют проявиться воспоминаниям о прошлом событии. Но они уже многократно «разрядили» эти прошлые события и «прокричали» их задолго до настоящего момента. Поэтому данный метод нередко приводит к тому, что клиенты утрачивают ощущение своего бытия в настоящем, как будто в нем действительно нет ничего такого, что было бы достойно внимания.

Однако сами по себе катартические методы вовсе не обязательно должны приводить к таким результатам. Те, кто защищает их использование, часто заблуждаются, утверждая, что прошлое необходимо «проработать», поскольку оно всегда является основой переживаний, проявляющихся в настоящем. Однако сама природа всех переживаний такова, что они скрыто включают в себя прошлый опыт. Некоторые психотерапевты допускают ошибку противоположного характера, считая, что клиенты должны сосредоточиваться не на прошлом, а лишь на настоящем.

Чувствуемые ощущения по-иному связаны с настоящим. Разговоры о необходимости «быть здесь и сейчас» игнорируют то, как время соотносится с переживанием. Ведь переживания нельзя разделить на части, расположенные в линейной последовательности: эти — прошлое, эти — настоящее, а те — будущее. Каждое мгновение представляет собой новую совокупность опыта, в которой скрыто присутствует прошлое, а также относящиеся к будущему надежды, в том числе и связанные с прошлым; и все это постоянно изменяет контекст переживаний. Все это справедливо по отношению к любой части прошлого опыта. Прошлое вновь и вновь воссоздается в каждом переживании настоящего, в каждом чувствуемом ощущении. Прошлое присутствует в переживании скрыто, не само по себе и не в качестве неких неизменных частей, например воспоминаний. Когда переживаются воспоминания, настоящее не присутствует в них. Например, мы не можем обращать внимание на настоящее, пока вспоминаем и переживаем прошлые события. Если прошлое не присутствует само по себе, оно скрыто существует в настоящем. Настоящее — часть прошлого, и если изменяется прошлое, соответственно, изменяется и настоящее. В этом смысле прошлое действительно всегда присутствует в настоящем и не может быть отделено от него.

Воображаемое будущее является существенным компонентом всякого опыта настоящего. Я не имею в виду события, которые просто произойдут позже. Я подразумеваю события, которых мы ожидаем или на которые надеемся. Это будущее, присутствующее в настоящем, — предполагаемое будущее, воображаемое в настоящем, являющееся важным элементом значения настоящего для нас (Gendlin, 1996a).

Некоторые психотерапевтические техники уводят клиента от настоящего, предлагая ему погрузиться в «измененные состояния сознания», никак не связанные с жизнью в настоящем. Опыт «измененных состояний сознания» может быть поистине колоссальным, но часто он приводит к весьма незначительным изменениям — кроме, разве что, общего расширения перспективы мировосприятия. Да, этот опыт может быть величественным, но человек остается столь же малым, так же легко дезорганизуемым и столь же часто засасываемым в трясину обстоятельств. Каким бы ни был этот опыт, он не освобождает нас от необходимости развивать себя как личность. А это может происходить только постепенно.

Область чувствуемых ощущений находится в пограничной зоне между обычным состоянием сознания и состояниями измененными. Для их возникновения необходима определенная степень релаксации, так же как и для того, чтобы иметь возможность испытывать ощущения и в дальнейшем, давая им возможность возникать в пограничной зоне. Но когда эти ощущения возникают, индивид немедленно возвращается в обычное состояние, реагируя таким образом на то, что проявилось, и задаваясь вопросом, что это такое. На той карте внутреннего пространства, где присутствует сознательное, бессознательное и пограничная зона, чувствуемые ощущения находятся в промежуточной зоне. Можно было бы сказать, что они и составляют пограничную зону. С помощью этих ощущений можно в данный момент почувствовать целостное состояние организма. По сравнению с типом осознавания в измененных состояниях сознания ощущения в пограничной зоне оказываются ближе к обычному типу сознания, хотя и находятся на грани измененного состояния.

В следующей главе я опишу подробнее, как может быть обнаружена пограничная зона.

6. Фокусирование

Как может быть найдена пограничная зона и где можно войти в нее? Что делать, если кажется, что нет никакой «пограничной» зоны?

Иногда бессознательный материал возникает спонтанно, например, в тех случаях, когда проявляются образы или воспоминания, на протяжении долгого времени бывшие вытесненными. Им приходится переходить через пограничную зону, но часто они ничего не говорят ни об этой зоне, ни о том, что лежит за ней. Подобный материал оказывает весьма незначительную помощь в психотерапии, поскольку его возникновение мало что изменяет в переживаниях человека. В данном случае мы задаемся естественным вопросом: «Где же находится „грань“ между сознательным и бессознательным? Где та неопределенная, но скрыто присутствующая целостность переживаний, из которой возникает постепенный процесс изменения самого характера переживаний?» Действительно, далеко не всегда ясно, как индивид может находить в себе непосредственные телесные ощущения, эту «грань», точку, где находится «вход» в процесс переживаний, который мы пытаемся описать.

Поскольку каждый метод психотерапии требует работы именно на грани между сознательным и бессознательным, любой метод станет эффективнее, если мы будем знать, как прикоснуться к этой грани.

Во время длительных исследований было обнаружено, что некоторым клиентам во время психотерапии удается работать на «грани» и это как раз те клиенты, у которых вероятнее всего можно наблюдать положительный результат (Gendlin, 1968c, 1986c; Hendricks, 1968). Если достаточно широко обобщить результаты, то получится, что психотерапия подходит только для таких клиентов, и если работать лишь с данным контингентом клиентов, она станет успешной во всех случаях. Но такое открытие порождает и гораздо более интересный вопрос: как дать возможность другим людям (которых гораздо больше) сделать то же самое — сосредоточить внимание новым для них образом, на том, чего сначала даже нет и неясно, когда появится.

Сегодня мы уже знаем, как научить людей «фокусированию»: следует уметь находить в себе смутные чувствуемые ощущения и работать с ними. Фокусированию уже было обучено довольно много людей, и проходивших, и не проходивших психотерапию. Однако необходимо отметить: применение фокусирования выходит за пределы собственно психотерапии[4].

Как мы уже видели, для частичного фокусирования может потребоваться одна-две минуты, а весь процесс занимает от пяти до десяти минут. Иногда (если фокусирование не удается) попытки необходимо приостановить и возобновить их через несколько часов. Отдохните, выпейте чаю, а потом снова попробуйте выполнить фокусирование. Возможно, успех в фокусировании будет достигнут, когда вы будете заняты чем-то совершенно другим.

В процессе психотерапии фокусирование можно вызвать и без специального обучения клиента. Психотерапевту следует лишь периодически давать небольшие инструкции, но при этом обучение фокусированию растягивается на несколько месяцев. Но чтобы действительно понять сущность фокусирования, все-таки необходимо пройти специальное обучение. Это особое, приобретаемое умение, и мы рассмотрим обучение фокусированию как отдельный процесс.

На первый взгляд фокусирование кажется довольно простой вещью. Но, к сожалению, обучение ему оказывается далеко не столь простым, часто приходится сталкиваться с некоторыми ловушками. Поскольку «территория» каждого переживания довольно хорошо организована и расчленена на отдельные структуры, каких-либо общих инструкций явно недостаточно. В последние годы мы создали набор полезных техник, но поскольку индивидуальная специфика переживаний бесконечно разнообразна, всегда можно найти новые подходы. Несмотря на все необходимые инструкции и предупреждения о возможных ловушках, индивидуальное обучение фокусированию порой занимает от трех до восьми часов, и большинство людей сталкивается при этом с определенными трудностями и чувством замешательства. В настоящее время специалистов, обучающих технике фокусирования, можно найти во многих городах Соединенных Штатов, а также в других странах.

Обычно обучение состоит из шести этапов, каждый из которых также разделяется на отдельные шаги. Понятно, что разделение на этапы носит искусственный характер. В жизни человека нет никаких процессов, которые естественным образом состояли бы из шести этапов, поэтому подобное разделение полезно лишь для обучения. Поскольку фокусирование позволяет человеку выявить свой внутренний первоисточник переживаний, возникают существенные противоречия, связанные с применением в данном случае самого понятия «обучение». По этой причине при обучении предлагаются инструкции, которые я называю «двойственными». Мы говорим: «Попытайтесь сделать в точности все эти шаги, как они описаны, а в то мгновение, когда вы почувствуете, как что-то происходит не так, остановитесь, вернитесь немного назад и посмотрите, что именно кажется вам неверным. Таким образом вы научитесь фокусированию в любом случае — либо с помощью инструкций, либо за счет того, что они не будут работать. Не делайте на внутреннем уровне никакого насилия над собой, даже в том случае, если вам покажется, что в инструкциях содержится точное указание, что именно это вам необходимо делать».

Почему такие «двойственные» инструкции не получили повсеместного распространения? Обучение многим процессам требует их практического использования. То, чему мы обучаем, имеет чрезвычайную ценность, но лишь в том случае, если индивид использует фокусирование, чтобы войти в прямой контакт со своими непосредственными переживаниями. Так, в сущности, и должно было бы быть при всяком обучении.

При обучении фокусированию люди начинают понимать, что иногда инструкции противоречат собственному внутреннему опыту. Начинающие нередко говорят: «Я старался сделать все „правильно“. Но оказалось, что мое старание только помешало». Такие слова иногда сопровождаются смехом — человек понял, что фокусирование возникает внутри и принципиально отличается от всего, что приходит к нам извне.

Но поскольку фокусирование для большинства людей оказывается принципиально новой вещью, оно требует специальных инструкций. И, конечно же, для фокусирования необходимо отбросить все предубеждения о том, чем оно «должно быть». Поэтому на время откажитесь от того, как вы привыкли обычно поступать со своими чувствами и проблемами, обращаясь к привычным вам способам действий лишь в том случае, когда у вас действительно появится в этом необходимость. По мере того как я буду показывать способы вызывания фокусирования, предлагаю вам не просто читать инструкции, но и обретать реальный опыт.

Если вы почувствуете, что нечто из предлагаемого мной может причинить вам вред или помешать проявиться непосредственно возникающему именно у вас, либо если вы почувствуете страх или принуждение, необходимо остановиться, возвратиться назад и попытаться почувствовать, что кажется вам неправильным.

Сегодня люди примерно пополам разделяются на тех, кому сосредоточить внимание на происходящем внутри тела легко, и тех, кому сделать это весьма трудно. Некоторые делают это мгновенно, а для иных требуется определенная практика. И тех, и других можно научить фокусированию, но последних необходимо вначале научить чувствовать происходящее внутри тела. В том случае, если вы окажетесь в числе последних, я предложил бы вам следовать приводимым ниже инструкциям.

? Можете ли вы почувствовать то, что находится внутри желудка и груди? Что вы там чувствуете? Удерживайте это ощущение в течение одной-двух минут…

? Похоже ли ваше ощущение на что-то уютное? Или на трепет? На напряженность? На что-то еще? Не обязательно давать этому словесное описание, достаточно просто сказать, что данное качество присутствует. Удерживайте его в течение двух минут…

? Можете ли вы удерживать внимание на этом ощущении?

При обучении многим людям приходится помогать начинать «снизу». Попробуйте такую инструкцию:

? Направьте внимание на палец левой ноги. Чувствуете ли вы его? Если нет, пошевелите пальцем, после чего вам будет легче его ощутить. Теперь вы чувствуете происходящее внутри пальца. Проделайте то же самое с коленом, а затем почувствуйте, как стул «давит на вас» снизу. После этого почувствуйте таким же образом желудок и грудную клетку. Какие телесные ощущения вы находите в своем желудке?

Если вы легко можете почувствовать то, что находится внутри вашего тела, можно начинать обучаться фокусированию.

Попробуйте на протяжении минуты расслабиться и вступить в дружественные отношения с тем, что вы чувствуете внутри. Посмотрите, какие препятствия находятся между вами и чувством благополучия. У каждого из нас есть целый ряд проблем, а обычно их даже несколько одновременно. Полезно было бы распределить их следующим образом:

? Перенесите внимание на желудок или грудную клетку и (зная, что, вероятно, это совсем не так) произнесите что-нибудь, например: «Моя жизнь в эти дни проходила замечательно, и я полностью ею доволен». Затем сосредоточьте внимание внутри тела и посмотрите, что там будет происходить.

? Ваш ум сможет довольно быстро ответить на этот вопрос еще до того, как вы попробуете сосредоточить внимание внутри своего тела. Если это действительно произойдет, попробуйте еще раз.

? Возникает ли у вас телесное ощущение, что «не все так замечательно», как будто тело говорит: «Нет, у меня не все в порядке; скорее, что-то вроде вот этого…»?

? Что бы у вас ни возникло при этом, скажите: «Привет! Да, это действительно здесь» — и будьте готовы разобраться в происходящем. Обычно неблагоприятное ощущение связано не только с чем-то одним. Задайте себе вопрос: «Могу ли я назвать что-нибудь в моей жизни, связанное с этим ощущением?» Если вы сможете, — пообещайте, что позднее вернетесь к этому и продолжите работу. Сейчас необходимо немного подождать, пока вы не составите полный список всего, что нашли.

? Возможно, вам захочется определить, как далеко вы откладываете найденное — находится ли оно прямо перед вами, в полуметре от вас, за горизонтом или же совсем далеко, например, в другой стране. Какая дистанция необходима для того, чтобы не утратить связь, чтобы эти ощущения не скрылись, не стали неразличимыми?

? А сейчас снова обратите внимание на свое тело. За исключением проблемы, отложенной вами на время, чувствуете ли вы, что в вашей жизни все в порядке?

? Вы можете заметить, что возникающее чувство можно считать явно более приятным по сравнению с тем, что было раньше. Если же оно ничем не отличается, задайте тот же вопрос более настойчиво: «Что возникнет в моем теле, если найденная проблема каким-то чудесным образом разрешится?» Затем наблюдайте, какие ощущения будут возникать в вашем теле.

? Посмотрите еще раз, сможете ли вы сказать, что в вашей жизни все в порядке, за исключением того, что вы уже выявили? Подождите немного, пока к вам не придет чувство облегчения.

? А сейчас выберите одну из обнаруженных вами проблем — любую. Если у вас нет достаточного опыта в процессе фокусирования, выберите наиболее незначительную проблему.

Какой бы ни была ваша проблема, в ней присутствует чувствуемое ощущение беспокойства, неразрешенности и какой-то скрытой сложности, явно большей, чем вы можете охватить. Для того чтобы отыскать в себе это смутное, скрытое ощущение, выполните следующее:

? Направьте свое внимание на желудок и грудную клетку, а затем посмотрите, какие телесные ощущения возникнут. Как можно было бы описать их телесное качество?

? Просто произнесите: «Я чувствую, здесь все в порядке», переключите внимание на тело и ждите. Посмотрите, что будет возникать.

? Может показаться, что возникающие при этом неясные и неотчетливые ощущения вообще не заслуживают внимания. Может ли быть, чтобы вся эта книга была посвящена подобной ерунде? Да, действительно, если в данном случае такие ощущения возникают, это чувствуемые ощущения. Но необходимо признать: они не кажутся особенно многообещающими.

? Возможно, в какой-то момент вы утратите способность сосредоточиваться на ощущениях «на грани». В данном случае вам необходимо снова направить внимание на тело. И когда неясное ощущение опять появится, будьте готовы удерживать его хотя бы в течение минуты (минута — достаточно длительное время). Прикасайтесь к ощущениям снова и снова.

Этот шаг является, возможно, наиболее трудным. Вам необходимо почувствовать нечто совершенно конкретное и более значимое, чем то, что вы можете сказать или определить. Если у вас ничего не получается, попробуйте сделать следующее:

? Представьте, что вы стоите перед большой фреской. Чтобы увидеть ее полностью, необходимо отойти назад. Будем считать, что фреска — целостный образ вашей проблемы. Подождите некоторое время, пока у вас не возникнет этот образ. Какую картину вы видите? А сейчас почувствуйте, какие ощущения вызывает данный образ в вашем теле.

? Если возникший образ не вызывает у вас конкретного чувствуемого ощущения, попытайтесь сказать что-либо о вашей проблеме. Затем повторяйте это снова и снова, наблюдая за тем, что появляется в вашем теле.

Попытайтесь найти одно слово, фразу или образ, в полной мере передающий качество чувствуемого ощущения.

Это могут быть такие слова, как «липкое», «клейкое», «тяжелое», «безнадежное», «обременяющее», «создающее беспокойство» или «действующее на нервы». Вероятно, вы сможете подобрать не слово, а фразу, лучше всего передающую сущность телесного ощущения, например: «Увязнуть в чем-то клейком», «Потеряться в бескрайней степи». Или же: «В этом нет ничего пугающего… суть этого чувства — отступление». Слово, фраза или образ должны как можно точнее передавать сущность происходящего.

Если выбранное вами слово, фраза или образ действительно являются подходящими, вы испытаете чувство облегчения уже от самого осознания, насколько хорошо они вам подходят. Такое чувство облегчения может приходить несколько раз. Спросите свое тело: «Действительно ли это слово подходит? Похоже ли оно на то, что я чувствую?» Если слово действительно подходит, вы испытаете облегчение — своего рода телесный сигнал, говорящий вам: «Да, это верно».

А сейчас спросите свое тело, само чувствуемое ощущение, чем оно является — так, как будто вы ничего об этом не знаете.

? Если что-то оказывает воздействие на чувствуемое ощущение, удерживайте внимание на данном воздействии. Отложите на время все другие вопросы. (Прежде чем пытаться ответить на вопросы, необходимо убедиться, что в этот момент вы действительно испытываете чувствуемое ощущение. Только лишь воспоминания о нем будет недостаточно. Если ощущение не присутствует, вы не сможете задать вопрос непосредственно ему. Продолжаете ли вы его чувствовать? Используйте ключевое слово или образ, чтобы возвратить необходимое вам ощущение. Появилось ли оно снова?

? Задайте ему вопрос: «Что можно сказать о: _______?» (Подставьте сюда ваше ключевое слово, фразу или название образа.)

? Или: «Что на самом деле содержится в ________?»

? Либо: «Что самого плохого можно сказать о ________?»

? Либо: «Что нужно для того, чтобы все было хорошо?»

Если ничего не будет изменяться, уделите каждому вопросу одну минуту и переходите к следующему. Каждый раз убеждайтесь, что вы вызвали в себе необходимое чувствуемое ощущение.

Большинство людей довольно быстро находят ответы, приходящие к ним на основе того, что они уже и так знают. Если ощущение никак не изменяется в ответ на возникающие у вас мысли, пусть эти мысли свободно уходят. Чтобы задать вопрос чувствуемым ощущениям, требуется определенное время. Поскольку вначале, скорее всего, не будет никакого эффекта, может потребоваться около минуты для того, чтобы прикоснуться к неотчетливому чувствуемому ощущению, а затем, может быть, вернуться назад и попробовать еще раз.

Когда вы задаете вопрос чувствуемым ощущениям, это напоминает попытки вспомнить что-то забытое, когда от самого события в памяти осталось лишь смутное чувство. Нечто осталось, но раскрыть и проявить его нелегко. Проблема не столько в воспоминании, сколько в том, чтобы позволить самому ощущению непосредственно реагировать на ваш вопрос. Вначале это реагирование проявится в виде небольшого внутреннего волнения. Может быть, когда вы задаете вопрос, у вас не наблюдается никакого эффекта? Что ж, все требует практики.

Если вы проведете хотя бы немного времени, непосредственно испытывая чувствуемое ощущение, даже не зная, чем оно является, считайте, что вам удалось выполнить фокусирование. В определенный момент сущность ощущения сможет раскрыться и позволит вам совершить следующий шаг. Но вы не в состоянии контролировать этот процесс — все произойдет само собой.

Принимайте все, что бы у вас ни возникало при попытках прикоснуться к ощущению. Естественно, это не конечный ответ, а лишь первый шаг, и вам нет необходимости верить во все это — просто принимайте его как то, что тело хочет сообщить вам. Радуйтесь, что оно говорит с вами. Но помните: все это — только первый шаг, а не окончательный ответ.

Постарайтесь, чтобы ваша постоянная склонность к критике не погубила первый шаг. Да, действительно, вы не знаете, реален ли и правилен ли этот шаг, — когда он сделан, в голову приходит множество вопросов. Отбросьте вопросы — пусть они подождут до другого раза. Сейчас вы не сможете на них ответить. И только после многих последующих шагов вы сможете убедиться, что это был действительно настоящий первый шаг. Поэтому не стоит гадать, правильным ли он был, — просто прислушивайтесь к нему.

Если этот шаг указывает направление, которое, как вы чувствуете, облегчает вашу жизнь, пусть он останется в вашей памяти, даже если сейчас и воспринимается как совершенно нереалистический. Это может быть лишь общее направление, первый намек на то, что когда-то позже изменится и окажется более реалистичным. Но если вы позволите телу сохранить данное направление, это может оказаться очень полезным, даже если первое ключевое слово или образ были нереалистичными.

Оглянитесь назад и посмотрите, как вы «редактировали» первый шаг, пытались изменить его и ограничить — сделать с ним все что угодно, чтобы приуменьшить его действительный телесный эффект. Порой, восстанавливая это ощущение в том виде, как оно пришло к вам в первый раз, вы будете получать новый заряд телесной энергии.

Принять значит разрешить каждому шагу быть — ничего не отвергать, а воспринимать его таким, как он есть, даже если он кажется странным или ошибочным. Вместе с ним на уровне тела будет возникать чувство облегчения, легкого вздоха — ощущения, что все происходит правильно. А это как раз то, что вам так необходимо.

Все эти шаги образуют своего рода «первый этап» фокусирования. Решение серьезных проблем требует многих этапов, а небольшие проблемы могут быть полностью решены во время первого этапа.

Если процедура фокусирования не знакома человеку, то маловероятно, что все необходимые шаги произойдут после первых же инструкций. На практике почти все сталкиваются с теми или иными трудностями.

Приведенные нами инструкции по фокусированию можно напечатать на двух небольших страницах. Но все возможные варианты, подробности и дополнительные рекомендации могут занять несколько книг такого объема, как эта. В книге «Фокусирование» (Gendlin, Focusing, 1981) каждому виду типичных трудностей посвящена отдельная глава.

В следующей главе я приведу ряд фрагментов из стенограмм сессий, посвященных обучению фокусированию. Эти примеры могут оказаться для нас весьма полезными.

7. Фрагменты стенограмм сессий, посвященных обучению фокусированию

Приводимые в этой главе фрагменты стенограмм показывают, как обучают фокусированию не в рамках психотерапевтической сессии, а с целью обучения именно этой технике. Поскольку психотерапия — нечто гораздо большее, чем просто техника (в том числе и техника фокусирования), то и психотерапевтическая сессия обычно включает в себя многие другие моменты. В приводимых же примерах фокусированию обучают специально.

Первая группа стенограмм была получена от психотерапевтов, с которыми я лично не знаком. Они проходили обучение фокусированию и умению слушать клиента у доктора Мэри Хендрикс в Школе профессиональной психологии (штат Иллинойс). Некоторые из них были достаточно опытными психотерапевтами и проходили дополнительное обучение; опыт же большинства оказался не очень большим. В технике фокусирования все они являлись новичками, поэтому и обучали своих клиентов достаточно простым вещам. Но, как это ни парадоксально, такая простота лишь подчеркнула некоторые моменты в процедуре фокусирования.

Кроме того, все эти психотерапевты не имели опыта работы с активным слушанием, а их клиенты также не получали никаких инструкций по фокусированию перед началом сессий.

Стенограмма

П1: Если можете, еще раз сосредоточьтесь на теле. Оставайтесь там какое-то время и спросите у тела: «Можно ли назвать это чувство яростью? Подходящее ли это слово? Действительно ли ваше чувство является яростью?» Затем снова спросите у тела, отражает ли слово «ярость» то, что вы чувствуете, — состояние, которое вы называете «ярость». Подходит ли это слово? Пусть тело само подскажет вам.

К2: Да, интересно. Когда я спрашиваю свое тело или какую-то его часть: «Это оно?», у меня возникают только зрительные образы. Да, вы же знаете, что у меня возникают картины…

П2: Эти картины связаны с яростью?

К3: Да…

П3: Итак, вы выбрали слово «ярость». Действительно ли ваши чувства соответствуют ему?

К4: Да, это действительно ярость. Не просто слово, это еще и образ. И образ оказывается сильнее слова — если вы понимаете, что я имею в виду. Так что это не просто слово…

П4: У вас возникает картина…

К5: Да. Слова для меня — просто слова, а картина, образ соответствует чему-то реальному.

П5: Картина действительно более реальна, чем слово «ярость». (Клиент: М-да… М-да…) Какого же рода эта картина?

К6: Образ дикаря, он крутится и наносит удары во все стороны. (Психотерапевт: М-да…) Да, образ безумного дикаря… Совершенно неистового… Или сумасшедшего…

П6: Он полностью не контролирует себя…

К7: О Боже, да… Вокруг меня нет ничего, никакой точки отсчета… Никакой системы координат… Ничего… Только это… полностью не управляемое, не контролируемое… Вы понимаете, о чем я говорю? (Психотерапевт: Да.) Это движется так быстро, как только можно представить… наносит удары во все стороны…

П7: Да, да… Оно очень сильно и непредсказуемо…

К8: Да, и движется настолько быстро, что почти невозможно уследить… Со страшным шумом… (Психотерапевт: М-да…)

П8: Можете ли вы сейчас погрузиться в себя и сосредоточиться на этом ощущении хотя бы на минуту? (Пауза 30 секунд.) Что самое неприятное в том ощущении, которое вы называете «яростью», — в образе этого чудовища, безумного дикаря? Что хуже всего для вас? Подождите немного, пусть тело даст вам ответ…

(Пауза 15 секунд.)

К9: Действительно, самое неприятное — контроль. Я могу позволить себе испытать это чувство лишь отчасти. Чувство такое, как я и ожидал… если только дать ему волю, тут же придется загонять обратно… Потому что если я позволю себе испытать это чувство, я действительно начну делать все, о чем только что говорил. (Психотерапевт: Хм-м…)

П9: Видимо, вы испытываете страх при мысли о возможности погрузиться в это чувство…

К10: Для меня это не просто страх, а реальный факт.

П10: Действительно, это очень реально.

К11: Если я позволю себе отказаться от контроля… то вскочу, вышвырну стул в окно и начну крушить и ломать все вокруг… Во мне проснется ярость, и я впаду в неистовство.

П11: Давайте прямо сейчас попробуем отключить все сдерживающие вас ограничители…

К12: Давайте…

П12: М-да… Это действительно пугает.

К13: Когда я вхожу в соприкосновение с этим чувством, оказывается, что в нем нет ничего пугающего… Просто очень сильное, мощное чувство, вы знаете…

П13: Так что, слово «пугает» не походит для этого чувства?

К14: Да, наверное, оно не подходит… В сущности, мне нравится это чувство, это ощущение силы…

П14: Оказывается, в нем есть нечто привлекательное для вас.

К15: Это всемогущество… Как будто я говорю: «Эй, вы! Да я вас всех… Никто ничего не сможет мне сделать!» Вы знаете, что если так и произойдет… тогда никто не сможет сделать со мной ничего плохого.

Этот короткий фрагмент относится только к одному небольшому шагу и не охватывает всего процесса проработки состояния гнева. Однако для нас важно увидеть как можно точнее, какой шаг был сделан. Это существенное изменение содержания переживаний — от состояния одержимости и неистовства до чувства обладания некоторой силой («…никто ничего не сможет мне сделать…»).

Перед тем как мы начнем обсуждать это изменение, я бы хотел убедиться, что вы осознаете его значение. Этот шаг — часть процесса роста, процесса развития человека. Теперь он живет по-новому — как обладатель некоторой силы. Не просто живет, повинуясь охватившим его неконтролируемым эмоциям или подавляя внутреннюю энергию, как это было раньше.

То, о чем мы говорили в общих чертах ранее, отчетливо показано в этом небольшом фрагменте: мы не можем удовлетворяться просто фактом появления не изменяющихся переживаний. Мы не стремимся к тому, чтобы гнев проявился — такой же, каким он был давным-давно. Мы хотим понять, как по мере возникновения переживаний происходит процесс роста и развития человека и как сами переживания изменяются по мере их возникновения.

В данном фрагменте речь идет о проявлении чувства гнева. Вначале клиент говорит: «У меня возникают только зрительные образы», но после 15 секунд сосредоточения на ощущениях в теле он начинает явственно ощущать и свой гнев, и то, что гнев заставляет его делать.

С точки зрения возникновения переживаний это не так уж много. Но с точки зрения процесса психотерапии можно сказать: произошел важный шаг. Клиент стал сильнее; он приобрел новый опыт и по-новому чувствует себя — личностью, обладающей силой; а слепой гнев, превращавший его в обезумевшего от ярости человека, изменился: теперь человек ощущает, что овладел собственной силой. С нашей точки зрения, такой шаг весьма желателен.

Маловероятно, что в будущем клиентом периодически будет овладевать неуправляемый гнев, если учесть, что этот небольшой шаг изменил ситуацию и дал возможность овладеть своей силой. Каждый такой шаг приводит к изменениям, и это не просто изменения содержания переживаний, а шаги в развитии самого клиента.

Как же это достигается?

Не психотерапевт должен решать, должен или не должен возникать гнев. Необходимо просто принимать все происходящее, не отбрасывая ничего, и тогда гнев будет уже не просто гневом — он станет целостной реакцией тела. Психотерапевт предлагает клиенту направить внимание на ощущение тела как целого и на проверку возникающих изменений с точки зрения этого целого.

Вначале у клиента есть только слова и образы, никаких чувствуемых ощущений. Один из способов, которым психотерапевт может помочь клиенту в возникновении таких ощущений, — нахождение ключевого слова или фразы, более всего подходящих для описания целостных ощущений. Для того чтобы определить, соответствует ли это слово (или, может быть, образ) целостным ощущениям, клиенту следует подвергнуть его проверке на внутреннем уровне. Если избранное ключевое слово подходит для описания целостного ощущения, такая проверка скорее всего поможет этому ощущению проявиться.

Другой способ вызвать чувствуемые ощущения — дать клиенту следующие инструкции: «Спросите у своего тела…», «Подождите, пока тело даст вам ответ…».

В нашем примере появление целостного телесного ощущения является совершенно новым для клиента. Это не какие-то подавленные на протяжении долгого времени чувства из прошлого, только сейчас вышедшие на поверхность. Нет, телесные ощущения возникают сейчас, у взрослого человека в его нынешнем состоянии и присутствуют в настоящем. Так возникновение телесных ощущений оказывается продвижением вперед, обретением нового образа жизни и нового ее содержания.

Проявление чувствуемых ощущений дает индивиду возможность сделать сильнее свое «я». Поскольку чувствуемые ощущения — некая целостность, присутствующая во мне, обладание ими в некотором смысле делает меня более свободным. В отличие от этого, эмоция овладевает человеком, захватывает его. Если человек захвачен эмоцией, его «я» временно уменьшается, хотя полная идентификация эмоций является кратковременной, а не привычной. Конечно, эмоции тоже жизненно важны, особенно если речь идет о новых эмоциях. Но столь же важно, чтобы овладевающие человеком эмоции сопровождались активной внутренней проверкой. В ответ на нее может возникнуть совершенно новая целостность. Дальнейшее развитие сущности, «я», связанное с этой новой целостностью, требует не просто ответов на вопросы: «Что я испытываю к своему гневу?» Необходимо включить возникшее содержание в жизнь целостного организма. В противном же случае это снова будет все то же старое, никак не изменившееся «я» и столь же старое чувство гнева, не способное к контролю.

В данном примере мы не стремились выяснить, что именно клиент чувствовал по отношению к своей неспособности контролировать происходящее; это можно довольно легко представить. Мы же хотели бы получить нечто иное — телесное ощущение целостного процесса жизни; чувствуемое ощущение, когда гнев будет постепенно изменяться и превращаться в нечто новое, а «я» — расти и развиваться.

Причиной изменений, небольшой этап которых отражен в приведенном фрагменте стенограммы, было то, что клиент позволил прийти целостным телесным ощущениям, делал это снова и снова, проверял на уровне этих ощущений каждую ситуацию и ожидал ответной реакции.

К1: Я не уверена… Что вы имеете в виду, когда спрашиваете: «Как вы это чувствуете?» Я чувствую разочарование.

П1: Ну, хорошо…Вы действительно чувствуете сейчас нечто, и это все?

К2: Я думаю, что еще я чувствую гнев.

П2: Давайте теперь проверим это чувство и посмотрим, в этом ли его суть для вас. Пусть ваше тело почувствует целостно все, что связано с этим чувством, — гнев, разочарование или, может быть, что-то еще?

К3: Да, да… у меня возникает образ… (Пауза.) Как будто картинка из мультфильма… это женщина… не знаю, как лучше описать… Как будто она почти полностью вырвала у себя волосы и у нее текут слезы… (Смеется.)

П3: Итак, у вас возникает образ женщины, вырвавшей у себя все волосы и залитой слезами.

К4: Понимаете ли вы, что я имею в виду? Можете ли вы почувствовать выражение страдания на лице этой женщины?

П4: Давайте теперь возьмем образ этой страдающей женщины и проверим его на уровне телесных ощущений, возникающих у вас. Соответствует ли этот образ вашим ощущениям?

К5: Да, давайте… (Смеется.)

П5: Хорошо… Соответствует то, что вы чувствуете, правильным… Что вы при этом испытываете?

К6: Да, я смеюсь, потому что мне приятно… Это забавно, потому что теперь я вижу все по-другому.

(Молчание 10 секунд.)

Диалог начинается с тупикового чувства. «Разочарование», о котором говорит клиентка, означает просто чувство разочарования и ничего более. Клиентка даже не понимает вопроса психотерапевта. Она говорит, что не уверена, правильно ли поняла вопрос о том, что она сейчас чувствует. В конце концов клиентка рассказывает психотерапевту о своих чувствах, называя их «разочарованием». Это подобно тому, как если бы она задала вопрос: «Знаете ли вы, что такое разочарование?» Сейчас у нее пока нет доступа ни к одному из смутных ощущений, и поэтому она не может соприкоснуться с чем-либо, ведущим к дальнейшему развитию переживаний. Поэтому вопрос психотерапевта вызывает у клиентки замешательство. Она хотела бы сказать что-то большее о своих чувствах, но разочарование остается просто чувством разочарования. Как в подобной ситуации могут быть сделаны шесть шагов изменения процесса переживаний?

Психотерапевт предлагает клиентке подвергнуть проверке слово «разочарование», а затем отметить отличие между самим словом и тем, что следует подвергнуть дальнейшей проверке. Таким образом, «нечто», которому клиентка пытается дать название, становится не зависящим от конкретного слова.

Используя различные намеки, психотерапевт помогает клиентке приобрести на телесном уровне прямой доступ к своим ощущениям. Поэтому психотерапевт задает наводящие вопросы: «Вы действительно чувствуете сейчас нечто?», подводя клиентку к тому, чтобы та почувствовала свои ощущения целостно. Именно на это и направлены все его усилия, когда он предлагает клиентке испытать свои целостные ощущения на уровне тела («Пусть ваше тело почувствует целостно…»)

Из «нечто» возникает образ, наполненный новым значением и передающий чувства страдания, боли и возбуждения, а состояние клиентки изменяется. Она смеется и пытается привести примеры, чтобы выразить смысл данного образа.

Изменения связаны с образом, но они не являются самим образом. В действительности они происходят в теле клиентки и приводят к новому шагу. Этот шаг неким принципиально новым образом включает в себя прошлый опыт, который, однако, изменился и в своем новом значении служит элементом целостной жизни клиентки.

Образ приходит из целостных телесных ощущений, возникающих при «проверке» ключевого слова. Образ — не просто картина, содержание которой никак не изменяется. Правильнее будет сказать, что вместе с возникновением образа у клиентки происходят физически ощутимые изменения, а образ возникает как часть нового бытия тела. Поэтому можно говорить не просто о возникновении нового образа, а о действительно реальном шаге, приносящем изменения.

Во многих случаях (но не в этом) при возникновении образа необходимо предлагать клиенту обращать внимание непосредственно на телесные ощущения, связанные с данным образом. Зачастую люди обращают внимание только на образ, не воспринимая связанных с ним телесных ощущений и не позволяя произойти изменениям на соматическом уровне. Поэтому необходимо позволять проявиться всем телесным ощущениям, скрыто присутствующим в возникающем образе.

К1: Проблема состоит в том, что сегодня вечером я должна встретиться с подругой. Проблема связана с чувством вины: я ей не писала… но я осознала, что мои отношения с подругой являются вовсе не такими, как мне казалось, поэтому я не могу ей доверять; да и мое отношение к ней носит двойственный характер.

П1: Хорошо, вполне достаточно. Пусть это целостное ощущение остается с вами. Итак, проблема связана с предстоящей встречей и с тем, что ваши взаимоотношения на самом деле совсем не такие, как вы считали, и еще с чем-то, правильно? Давайте попробуем почувствовать все это. Нет необходимости перечислять все свои проблемы и их аспекты — пусть естественно проявятся те ощущения, которые с ними связаны. Так вы сможете испытать чувство, охватывающее всю проблему.

К2 (причмокивает губами): Я чувствую беспокойство.

П2: Можете ли вы сказать, что это и есть целостное чувство, связанное с тем, как вы воспринимаете свою проблему?

К3: Да. Но, кроме того, я испытываю гнев. Его причина в том, что я не знаю, насколько я могу быть правдивой со своей подругой.

П3: Итак, проблема в степени вашей частности и правдивости.

К4: Да…

П4: Можете ли вы сейчас войти в это чувство, не пытаясь выразить его словами или перечислять все детали ваших проблем, войти в это чувство и охватить его целиком: ваше участие, участие вашей подруги; ситуация — попытайтесь взглянуть на все это со стороны. Охватите целиком и посмотрите, что получится. Пусть то, что придет к вам, будет основано непосредственно на ваших чувствах.

К5: Вы хотите, чтобы я описала возникающее у меня чувство или образ, и рассказала вам об этом?

П5: Да, если увидите что-либо или если у вас возникнут подходящие слова.

К6: Я чувствую напряженность.

П6: Напряженность?

К7: Да.

П7: Хорошо, я вижу, вы киваете.

К8: Хм-м…

П8: Можно ли в действительности назвать это чувство напряженностью?

К9: Да.

П9: Не могли бы вы вновь проверить слово «напряженность», сравнивая его с тем чувством, которое было у вас первоначально?

К10: Вы имеете в виду первоначальное чувство беспокойства, связанное с подругой?

К10: Да, да. Подходит ли оно?

К11: Я чувствую, что слово «напряженность» подходит больше.

П11: Хорошо…

К12: Да, это напряженность… и стремление к самозащите.

П12: Есть ли у вас образ самозащиты?

К13: Да, образ того, как я защищаю себя и проверяю подругу.

П13: Можем ли мы погрузиться в это состояние глубже? Какое чувство связано у вас со стремлением защитить себя и проверить подругу? Что лежит в глубине этого чувства?

К14: Думаю, что это связано с доверием. И это беспокоит меня. Есть вещи, о которых я хотела бы сказать, но не могу, потому что не доверяю ей.

П14: Итак, можно ли считать это другой частью образа?

К14: Конечно. Образ нашей встречи, когда мы выпьем с ней по бокалу вина и я скажу о многом, о чем хотела бы сказать. Я чувствую, что мне трудно сказать ей многое. (Пауза.) При общении с подругой мне трудно сохранять уверенность. Сложно будет произнести: «Не могу обсуждать с тобой этого человека»; или: «Я не согласна на это…»

П15: Итак, все это вызывает у вас затруднения, вся ваша встреча целиком.

К16: Хм-м…

П16: Ну, хорошо… Вы знаете, что у вас есть много соображений о том, что все это означает, но нам необходимо отвлечься от них и попытаться погрузиться в сам образ, в картину, чтобы посмотреть, не проявится ли что-то новое. Мы попытаемся получить целостное ощущение происходящего, охватывающее все, что связано с вашим образом.

К17: Образ начинает изменяться.

П17: Он изменяется.

К18: Я могла бы описать эти изменения. Сделать это?

П18: Да, может быть, вы попробуете определить, в чем суть этих изменений?

К19: В наших отношениях. В том, что я уже не тот человек, которому она помогает утвердить свое положение.

П19: Изменение состоит именно в этом?

К20: Да. И по этой причине я больше ничего не должна ей и не обязана. Это чувство долга или что-то подобное…

П20: Уже ближе…

К21: Да, да…

П21: Нашли ли мы то, что находится в глубине чувства напряженности?

К22: Да, правильно, все это связано с чувством, как будто я что-то должна своей подруге.

П22: Итак, вы чувствуете, что как бы должны ей что-то…

К23: Да…

П23: Можете ли вы взглянуть на все это со стороны или же вы полностью погружены в свое чувство?

К23: Нет, я действительно могу увидеть все со стороны…

П24: Хорошо… (Пауза 30 секунд.) Не могли бы вы пойти еще глубже, за это чувство? Можете ли вы взглянуть внутрь вашего чувства?

К25: Да… Не знаю, как у меня возникает это, но тут есть некоторая связь… Мы с ней отличаемся друг от друга, очень сильно отличаемся, но мне нелегко было бы объяснить ей это.

К25: Происходящее оказывается неожиданным для клиентки, что довольно часто происходит при подобном изменении содержания.

П25: Итак, возвратимся к чувству, что вы ей должны. Чувствуете ли вы, что оно все еще верное? Можете ли вы еще раз проверить его, сравнив с самым первым чувством, с беспокойством? Было ли там что-нибудь еще?

К26: Сочетание двух моментов… Чувство, что я ей нечто должна, переходит в чувство, что я вынуждена терпеть ее поведение по отношению ко мне.

П26: Думаю, это правильная мысль. Давайте попробуем взглянуть на чувство, что вы ей что-то должны. Вы говорите, что здесь наблюдается сочетание разных моментов и поэтому речь идет не просто о чувстве, что вы ей чем-то обязаны. Там есть и какая-то другая часть… Можете ли вы увидеть, что это за часть?

К27: Я снова думаю о том, что не могу сохранять такое чувство… Это тяжело для меня…

П27: Может быть, мы неправильно называем это чувство?

К28: Ой, Боже, да! Такое впечатление, что она хочет от меня что-то такое, что я не хочу ей давать.

П28: Что же это такое? Хотя нет, не будем делать упор на вопросе «Что это?» — просто оставайтесь со своим чувством, сохраняйте его в себе, хорошо? Итак, она хочет от вас нечто, что вы не можете ей дать. Просто оставайтесь с этим чувством, и пусть в нем проявится что-то еще.

К29: Я чувствую, что застряла во всем этом….

П29: Погрузитесь в это чувство. Что оно собой представляет?

К30: То, чего она хочет.

П30: И что же она хочет?

К31: Я думаю (хихикает), она стремится к самоутверждению. Но я не дам ей сделать это так просто, хотя мне и нелегко ссориться с ней.

П31: Итак, на что все это похоже? Прежде всего давайте определим, выдерживает ли это проверку сравнением с первоначальным чувством?

К32: Да…

П32: Итак, вы не можете ссориться с подругой. И это часть вашего первоначального чувства.

К33: Да, в значительной мере. Действительно, я боюсь. Боюсь, что она отвергнет меня, если я буду с ней ссориться и перестану оказывать ей поддержку.

П33: Именно в этом и проявляется ваш страх?

К34: Да. В необходимости сказать ей, что мы сильно отличаемся друг от друга. (Смеется.)

П34: Итак, одна часть проблемы состоит в том, что вам необходимо сообщить о ваших различиях, а другая — в том, что она может отвергнуть вас.

К35. (Молчание.)

П35: Давайте проверим еще раз первоначальное чувство страха.

К36: Да, Карла (имя женщины-психотерапевта), это действительно подходит.

П36: Ну, хорошо… (Тишина, клиентка открывает глаза.) Мы далеко зашли, правда?

К37: Да, это оно. (Смеется) Оказывается, все это довольно тяжелая работа.

П37: Сегодня вам пришлось потрудиться. Но вы сделали все, что было необходимо.

К38: У меня такое чувство, что я была на другой планете, а сейчас возвратилась. Думаю, я действительно сделала это… Все это очень полезно… Я запомню надолго…

В этом фрагменте мы видим, как психотерапевт пытался ускорить ход событий (видимо, были и другие паузы, не отмеченные в стенограмме, которые замедляли ход сессии). Необходимо уделить внимание и время — пусть небольшое, минуту или полторы, — всему, что возникает в процессе работы. Поэтому нельзя сразу же задавать новые вопросы.

За исключением скорости продвижения, фрагмент стенограммы можно считать неплохим примером последовательности шагов, приводящих к изменению содержания переживаний.

Отметьте, насколько каждый из этих шагов отличается от тупиковых чувств, возникающих как результат психодинамической интерпретации. И даже если предлагаемую интерпретацию можно считать (в определенном смысле) полностью верной, ей явно не хватает реальных шагов, связанных с изменениями в переживаниях, а также положительного разрешения проблемы, как это было в приведенном фрагменте.

Однако как именно содержание переживаний изменяется в нечто совершенно иное? Ответ состоит в том, что человек обращает внимание не столько на само содержание, сколько на целостные телесные ощущения (связанные с этим содержанием). Так из телесных ощущений (рассматриваемых как некая скрытая целостность) возникают все дальнейшие шаги процесса изменения. Само же по себе содержание переживаний, без изменения телесных ощущений просто повторяется много раз.

На первом этапе фокусирования клиентке предлагается расположить проблему перед собой, что позволяет воспринять ее как некую целостность. С этим связаны слова психотерапевта, предлагающего взглянуть на проблему как бы со стороны. Однако такой подход можно довольно легко спутать с чем-то совершенно иным, когда непосредственные ощущения не возникают вообще. Это делается для того, чтобы обсуждать проблему как целое, а не вдаваться в поверхностное обсуждение ее составных частей. Поэтому вместо того чтобы погружаться в проблему, как мы обычно делаем, клиенту предлагается посмотреть на проблему как бы со стороны, пока не сформируется ее целостный образ.

П1: Сейчас мне хотелось бы спросить вас, что является наиболее неприятным в этом чувстве; что больше всего заставляет вас чувствовать себя плохо. Я не предлагаю, чтобы вы дали мне ответ прямо сейчас, но помните этот вопрос и не позволяйте своему рассудку высказывать все подряд, как вы это делали раньше. Пусть ответ возникнет в какой-нибудь точке, например, где-то в желудке. Пусть говорит само ваше тело. (Молчание, клиентка вздыхает.) Вероятно, это придет к вам не как слово, а в форме образа.

(Пауза.)

К2: Хотелось бы вам узнать, какое чувство я испытываю?

П2: Нет, я хотел бы знать, что в вашей проблеме является наиболее неприятным. Главное — в вашей проблеме. Не могли бы вы назвать какое-нибудь ключевое слово или описать образ, неожиданно возникающий перед вами? Это нельзя постичь с помощью интеллекта, и вы не сможете понять этого, даже если будете снова и снова говорить об этом.

К3: Это образ коробки, ящика.

П3: Коробки?

К4: Да…

П4: Вы видите эту коробку?

К5: Да, это квадратный ящик с четырьмя стенками.

П5: И что вы можете сказать об этом ящике?

К6: У него есть верх и низ, но он пуст.

П6: Теперь мне хотелось бы, чтобы вы сравнили образ этого пустого ящика с теми чувствами, о которых вы говорили, и определили, действительно ли этот образ пустого ящика соответствует самому неприятному в ваших чувствах? Верен ли ваш образ?

К7: Да.

П7: Возникает ли у вас что-либо еще?

(Молчание.)

К8: Ящик изолирован от всего, вокруг ничего нет.

П8: Опять пустота?

К9: Да, просто пустой ящик.

П9: Вокруг которого ничего нет…

П10: Ну, хорошо, теперь попробуйте спросить себя, что означает все это… это чувство пустого ящика. О чем оно? Пусть ответ, как и раньше, исходит изнутри вас, из некоторой точки где-то в желудке… Пусть тело скажет вам, что означает пустой ящик…

(Молчание, потом клиентка начинает плакать.)

П11: Подсказывает ли вам что-либо ваш рассудок?

К12: Не знаю.

П12: Что бы это ни было, оно причиняет вам боль.

(Клиентка продолжает плакать.)

К13: Я очень напугана… Там, внутри.

П13: Пугает ли вас ящик, его пустота? Или же страх — часть чего-то иного?

К14: Я боюсь стать таким ящиком.

П14: Вы думаете, что пустой ящик — вы сами?

К15: Да…

П15: Ладно…. Вы боитесь там, внутри себя, найти образ пустого одинокого ящика? Именно это вас пугает?

К16: Да. Все это одно и то же — одиночество…

П16: А сейчас давайте попробуем снова обратиться к чувствам испуга, одиночества и опустошенности. Произнесите: «Если бы их не было, мне было бы хорошо, поэтому я вынимаю их и кладу вот здесь. Теперь они не во мне, они снаружи, я смотрю на них, и мне должно стать хорошо». Можете попробовать?

(Клиентка вздыхает. Тишина…)

П17: Скажите себе: «Я чувствую себя хорошо. А это чувство одиночества… я беру пустой ящик и убираю его. Да, действительно, это часть меня самой — та часть, которой я боюсь, но сейчас я беру его и ставлю вот сюда. И мне хорошо».

(Клиентка вздыхает.)

К18: Хорошо, я попробую.

П18: Ну как, появилось ли у вас сейчас это чувство снова?

К19 (почти неслышно): Да.

П19: Хорошо, сосредоточьтесь на этом чувстве минуты на две. Скажите: «Да, это часть меня, я хочу позаботиться об этой части, и буду заботиться, но чтобы сделать так, эту часть пока нужно убрать. Тогда мне будет хорошо, и я смогу лучше работать с ней».

(Молчание.)

К20: Хорошо…

П20: Чувствуете ли вы себя лучше?

К21: Да (усмехается).

П21: Но вы, конечно, знаете, что находится снаружи?

К22: Да.

П22: А что касается пустого ящика… Давайте еще раз спросим себя, обратившись к тому же самому телесному ощущению, что и раньше, — чем плох пустой ящик? Что именно настолько неприятно в одиночестве, в том, чтобы быть одной? Не отвечайте умом, пусть ответ придет сам.

(Молчание.)

П23: Может быть, вы спросите: «Что нужно этому пустому ящику?»

К24: Он хотел бы, чтобы о нем позаботились…

Вопрос состоит в том, правильно ли поступал психотерапевт, пытаясь вывести клиентку из чувства изолированности и напуганности, чтобы она могла ощутить все это новым, целостным образом? В данной ситуации вопрос можно было бы вообще не ставить, но мы говорим об общих правилах, пытаясь определить, при каких условиях это является верным, а при каких — нет.

Понятно, что для клиентки важно почувствовать, что она сейчас испытывает, не отбрасывая ни одно из возникающих у нее чувств. В особенности это относится к тем случаям, когда чувство является новым и еще не было в полной мере испытано. Однако некоторые чувства возникают вновь и вновь, а у клиентки может возникать ощущение, что она увязла в них. Как выйти из подобной ситуации?

Когда нечто испытывается много раз подряд, разумнее всего будет поступать именно так, как сделал данный психотерапевт, — необходимо дать клиентке возможность отстраниться от проблемы и увидеть ее по-новому, целостным образом. Известно, что повторное возникновение чувства депрессии или изоляции не приведет ни к чему, кроме того, что повторялось уже множество раз.

Поэтому когда чувство является старым и возникает много раз подряд, при первом же его появлении необходимо попытаться отстраниться от него, чтобы у клиентки появилось восприятие целого, а это, в свою очередь, создаст условия для возникновения нового шага.

В особенности это справедливо для чувств, на которых индивиду свойственно зацикливаться. Их можно без труда распознать: клиент поступает таким образом, потому что так уже происходило прежде не раз.

Однако в данном случае клиентка зациклилась на чувстве страха и одиночества. Как ей удалось выйти из этого состояния?

Первый этап фокусирования мы называем «созданием пространства». При этом клиент дистанцируется от проблемы. Это один из способов воспринимать ее целостным образом. Еще один способ — «проверка» ключевого слова. «Действительно ли слово является сутью всей проблемы?» Есть и другие пути — переход от содержания переживаний к ощущению их целостности, например, возникшая у клиентки потребность в том, чтобы о пустом ящике позаботились.

Так, удаление чего-либо на некоторую дистанцию, отстранение, взгляд со стороны позволяет получить целостный образ. Поэтому цель первого этапа фокусирования состоит не просто в установлении приемлемой дистанции. Даже если клиент не испытывает переполняющих его бурных чувств, полезно попытаться не погружаться в саму сущность проблемы, как обычно поступают многие, заходя при этом в тупик. Вместо этого мы советуем немного отступить назад, взглянуть на проблему как бы со стороны и позволить ей проявиться в виде целостного образа. Мы рекомендуем так поступать особенно в тех случаях, если существует угроза, что какие-либо переживания могут стать чрезмерно переполняющими и драматичными. В данном случае мы принимаем решение пока не работать с ними, но и не уходить от них, а позволить им проявиться целостно, оставаясь на некоторой дистанции, чтобы клиент мог «перевести дух». Потом, спустя некоторое время, к проблеме можно вернуться, и клиент будет в состоянии продолжить работу с ней. В данном примере у клиентки возникли чувства, «овладевшие ею». Когда психотерапевту стало понятно, что подобные чувства будут возникать снова и снова, клиентке было предложено почувствовать их целостным образом, отстранившись от них, как бы отдалив на некоторую дистанцию.

Такой способ может быть применен ко всем труднопереносимым негативным переживаниям (а не только к чувствам, которые часто «овладевают» челоовеком). Если эти переживания поместить на некоторой дистанции, они будут не настолько далеко, чтобы индивид вообще перестал воспринимать их, но и не настолько близко, чтобы клиент полностью погружался в них. При таком дистанцировании не только работа оказывается более эффективной, но и сами переживания начинают восприниматься целостно, что создает новое к ним отношение. Индивид может сказать: «Я — здесь, эти переживания — там. Поскольку я не отождествляюсь с ними, у меня есть возможность выбирать, как относиться к ним».

Каким может быть такое отношение? Метод фокусирования предполагает дружественное отношение ко всему, что возникает у клиента. В нашем примере психотерапевт предлагает клиентке «позаботиться об этой части самой себя».

Происходящее оказывается изменениями такого типа, которые возникают, если индивид позволяет сформироваться целостным чувствам и относится к ним дружественно. Страх и опустошенность превращаются в нечто, нуждающееся в заботе и ласке.

Следующие три примера взяты из описания случаев при демонстрации примеров фокусирования для его лучшего объяснения. Первый эпизод связан с интервью, которое я дал для радио. Разговор длился около 15 минут — примерно половину времени, отведенного для передачи.

Корреспондент: Я не очень хорошо понимаю, что такое смутные телесные ощущения, о которых вы говорите. Думаю, что многим нашим слушателям это тоже будет не совсем ясно.

Джендлин: Хорошо, выберите какую-нибудь свою проблему. Не нужно пытаться описать ее, просто думайте о ней.

Корреспондент: Это не сложно. Такая проблема есть. Дом, в котором мы живем, переходит в совместную собственность новых владельцев, и нам придется переезжать. Это очень раздражает меня. Просто такой способ выжимания денег из жильцов, причем весьма немалых денег. Подобная политика мне не нравится. Да, мы чернокожие, что тоже играет свою роль. Но я просто ненавижу всякие переезды, когда нарушается то, к чему привыкаешь. Поэтому я не готов к переезду в другую квартиру.

Джендлин: Я знаю, это действительно очень серьезная проблема, о которой можно было бы говорить долго. И я понимаю ваш гнев. А расовая проблема еще более масштабна. Но для того чтобы продемонстрировать вам технику фокусирования и лучше пояснить ее сущность, предлагаю вам сделать нечто совершенно иное. Не могли бы вы почувствовать в виде целостного ощущения свой дискомфорт, связанный с предстоящим переездом? Есть ли слово, которое лучше всего передает качество данного ощущения?

Корреспондент: Да, я знаю, что чувствую, но не готов к этому… Ко всем этим неожиданным сюрпризам…

Джендлин: Давайте сосредоточимся на ощущении «не готов». Вы, конечно же, знаете, что означают эти слова, но давайте на мгновение представим, что вам неизвестно их значение и перед вами просто неприятное чувство, которое вы называете «не готов».

(Молчание… Пауза длится около 15 секунд, но поскольку это радиопередача, оно кажется особенно долгим.)

Джендлин: Понимаю, что это нелегко сделать прямо сейчас… Ведь вам надо вести программу… Но мы пытаемся пояснить слушателям, как все это делается… может быть, немного позднее, когда вы успокоитесь…

Корреспондент смеется.

Джендлин: Почему вы смеетесь?

Корреспондент: У меня получилось. Это чувство пришло ко мне, ответило на мой вопрос, и я теперь знаю, что это такое.

Джендлин: Вам нет необходимости прямо сейчас говорить, что это.

Корреспондент: Да нет, могу сказать. Это значит быть немолодым… человеком среднего возраста. Вот и все…

Джендлин: О да…

Корреспондент: Я не готов носить тяжести. О чем говорят женщины, когда приходится переезжать? Я боюсь повредить спину. Мы давно уже никуда не переезжали, и я не поднимал тяжести лет двадцать. Я понимаю, все это глупо… Просто я уже не молод, и это действительно беспокоит меня. А переехать мы, конечно, как-нибудь сможем.

(На лице корреспондента появляется выражение облегчения.)

Можно было бы подумать, что корреспондент просто перескакивает на совершенно другую, более общую проблему. Однако он воспринимает более масштабную проблему возраста совершенно по-иному, чем проблему переезда. Он проявляет чувство юмора и уверенность, что у него достаточно времени для работы с проблемой. Между тем связанная с переездом напряженность ослабевает, и он посмеивается над тем, что выглядел глупо.

Конечно, не всегда первый шаг приносит чувство облегчения, пусть даже относительное. Часто облегчения вообще не удается достичь с помощью какого-то одного шага. Менее развитый человек вообще может не испытать облегчения, и ему не удастся посмеяться, обнаружив свои опасениями выглядеть глупо. Но тогда можно предпринять другой шаг и попробовать еще раз почувствовать целостное ощущение, связанное с опасениями выглядеть глупо.

Я хотел бы подчеркнуть, что нисколько не пытаюсь принизить и представить как тривиальную проблему вынужденного переселения или расовой дискриминации, с которой столкнулся мой собеседник. И достигнутый шаг в изменении отношения к проблеме вовсе не снижает социальной значимости и серьезности всех этих вопросов. Более того, я заметил, что если личная энергия человека высвобождается, он приобретает возможность более эффективно работать над социальными вопросами.

Давайте попробуем определить, что нового узнал мой собеседник — такого, чего он действительно не знал ранее? Это не хорошо знакомый ему дискомфорт при переезде, к которому он «не готов». Это нечто иное, пришедшее к нему, когда он позволил смутному и неопределенному чувству совершить следующий шаг.

Следующий пример также связан с интервью на радио. Меня пригласили участвовать в программе, в которой необходимо было давать ответы на вопросы по телефону. Задающая вопрос женщина жаловалась на мужа, который все время смотрит телевизор и заявляет, что имеет на это право. И жена, и дети приносили ему еду к телевизору, а однажды, когда телевизор сломался, муж чуть не сошел с ума от ярости. Что делать этой женщине, как помочь ей заставить мужа обсудить их семейную проблему?

Джендлин: Можно было бы сказать многое… Но я предложу вам кое-что другое. Не могли бы вы на время отложить все беспокоящие вас мысли и попытаться проникнуться тем, как вы чувствуете эту проблему в своем теле?

Женщина: Что вы имеете в виду?

Джендлин: Если вы попробуете вызвать в своем теле чувство, что все в порядке и никаких проблем не существует, то, могу поспорить, у вас ничего не получится. Давайте попробуем. Скажите себе: «У меня все в порядке» — и посмотрите, что вы почувствуете после этого в теле. У вас возникнет некое неотчетливое чувство дискомфорта по отношению к вашим проблемам.

(Молчание… Поскольку это радиопередача, я не могу позволить длиться ему слишком долго.)

Джендлин: Можете ли вы отметить в своем теле отчетливое чувство, связанное с данной проблемой?

Женщина: Да.

Джендлин: Попробуйте подобрать слово или фразу, вернее всего передающие суть ощущения. Как бы вам хотелось назвать его?

(Молчание, потом смех.)

Джендлин: Почему вы смеетесь?

Женщина: Я нашла подходящее слово — «презрение».

Моя собеседница совершенно неожиданно для себя вошла в непосредственное соприкосновение со своим отношением к проблеме недостатка общения с мужем. Она засмеялась, а смех в подобной ситуации является верным признаком того, что человек может взглянуть на проблему шире. Собеседница воспринимала мужа как человека, который ее не любит, а себя — как утомленную длительными страданиями женщину. Но когда она нашла ключевое слово, то вдруг рассмеялась.

Конечно, это весьма незначительный шаг, и во время радиопередачи у меня не было возможности подробно анализировать реакцию собеседницы. Но мне хотелось бы думать, что этот небольшой шаг изменит ее отношения с мужем и таким образом окажется весьма важным. Серьезные проблемы, как правило, не решаются с помощью одного лишь шага, да и сам этот шаг было бы нелегко описать словами за то короткое время, пока я говорил с ней.

Понятно, что «презрение» (ее действительное отношение) было чем-то иным, чем все сказанное ею прежде, и ни она, ни я не ожидали такого развития событий. Но, тем не менее, в этом был большой смысл.

Однажды мне позвонила издалека женщина-журналист, чтобы задать некоторые вопросы о технике фокусирования. Она хотела бы написать статью для журнала о том, как люди помогают друг другу, и рассказала мне, что сама в нерешительности оттого, что не знает, как найти подход к одной женщине, явно нуждающейся в помощи. Журналистка хотела использовать этот пример в своей статье и спросила меня, чем вызывается нерешительность в подобных ситуациях. Она хотела бы знать мое мнение о том, в чем причина того, что люди не склонны сопереживать и выслушивать чужие проблемы. Желая проанализировать эту проблему в своей статье, она думала: возможно, ее знакомая не желает принимать от нее помощь или она сама не способна ей помочь. Находились и другие причины.

Журналистка рассказывала о произошедшем недавно случае, когда она легко спросила собеседницу, которую едва знала, нужна ли ей помощь и есть ли у нее желание поговорить о себе. Почему же с другой женщиной, спрашивала она у меня, такое общение не удается?

Я предложил ей направить внимание на тело и подождать некоторое время, наблюдая за тем, что будет возникать, при этом говоря себе: «У меня все хорошо, и ничто не мешает обратиться к моей знакомой». «Да, но я же знаю, что у меня далеко не все в порядке», — ответила она. Я объяснил, что нам это известно, но если она попытается вызвать у себя чувство, что «все хорошо», в ее теле возникнет «ответ» на физическом уровне, который поможет ей лучше почувствовать, почему же «не все хорошо».

Она попробовала сделать это и засмеялась. «Нет, вы знаете, у меня явно не все хорошо. Однако по тону ее голоса я понял, что нечто все же произошло. Поэтому я предложил ей сосредоточиться на телесном ощущении и задать ему вопрос: почему „не все хорошо“?

Через некоторое время моя собеседница произнесла: „Вы знаете, может быть, я просто не настолько хороший человек“. Итак, ответ от телесного ощущения явно был получен. Через несколько секунд женщина с удивлением спросила: „Могу ли я быть уверенной, что причиной моих проблем является возникшее у меня чувство, а не то, о чем я думала раньше?“

У нас было несколько способов проверить правильность полученного ответа. Я использовал один из них, предложив журналистке сосредоточится на теле, как она уже делала это раньше. Затем я предложил ей спросить себя: „Если я по какой-то причине могу с уверенностью утверждать, что я хороший человек, то могу ли я считать, что у меня нет проблем в отношениях с другими женщинами?“ Собеседница вздохнула, а когда она заговорила, в ее голосе чувствовалась новая энергия: „Абсолютно! Я чувствую, что тогда у меня действительно все было бы замечательно!“

Немного позже она заметила: „Я поняла, что в той ситуации, когда мне было легко обратиться к человеку, я действительно была хорошей. Мне удалось это проверить“.

Приведенный пример особенно хорошо показывает, как тело может „отвечать“ на наши вопросы. Журналистке не удается на уровне тела испытать чувство „все хорошо“, хотя она и пыталась это сделать, работая над статьей. Но, предположив, что она „хороший человек“, журналистка сумела ощутить в теле чувство уверенности в том, что теперь у нее нет никаких проблем в общении, несмотря на то, что это было всего лишь предположение. Мы можем видеть, как „ответы“, предоставляемые нам телом, могут быть весьма определенными, хотя и в довольно своеобразной форме.

„Ответы“ тела позволяют производить двойную проверку: по какой причине возникают проблемы и какие изменения будут ощущаться на уровне тела, если эта причина исчезнет?

Изменения ощущений (речь идет о конкретных физических изменениях) часто бывают весьма незначительными. Однако человеку необходимо просто сосредоточиться на возникающих у него ощущениях примерно в течение минуты, и тогда эти изменения усиливаются. В нашем примере изменения вначале также были весьма небольшими, и журналистка все время настойчиво спрашивала об их достоверности, пытаясь развеять свои сомнения. Многие люди часто поступают точно так же: когда у них возникает нечто новое, они испытывают сомнения в его достоверности или обращаются к воспоминаниям о ситуациях, подтверждающих обоснованность их сомнений. В нашем случае у журналистки также возникает сомнение („Как я могу быть уверенной?“). Такой быстрый переход к сомнениям уничтожает возникающие ощущения еще до того, как они приведут к изменениям на физическом уровне. В случае с журналисткой это изменение полностью так и не произошло, пока не был получен „ответ“ на „проверяющий“ вопрос.

К1: Если я пребываю в расстройстве, то единственное, что я пытаюсь сделать, — это позволить самому расстройству сказать мне, что происходит. И это действует! Таким образом я избежала сердечного приступа. Не знаю, в чем здесь секрет, но это действительно помогает.

П1: Итак, фокусирование приносит вам облегчение?

К2: Да, правильно. Если бы я не делала этого, то уже, наверное, сошла бы с ума. А так я пытаюсь как-то справиться с этим… и получается. Я вообще удивляюсь, почему этого не делают другие.

(Смеется.)

К3: Однажды я чуть не умерла со смеху. Мой адвокат сказал, что у него не получаются некоторые дела, так как „на него оказывают сильное давление“, и он очень расстроен. Я посоветовала ему обратиться к своему чувству давления, чтобы оно ответило, где именно оно находится. При этом я подумала: „Боже мой, Марта! Что ты делаешь, это же твой адвокат… Но ведь это работает. Конечно, похоже колдовство, но тем не менее…

В данном фрагменте описывается работа психотерапевта с клиенткой, имеющей диагноз „шизофрения“. Во время сессии он впервые попытался обучить ее фокусированию. Ниже приводятся его записи.

Я встречался с клиенткой раз в неделю на протяжении примерно трех месяцев после ее непродолжительного пребывания в психиатрическом стационаре. Этой молодой женщине (ей было немногим больше 20 лет) было очень трудно соприкасаться со своими переживаниями о прошлом. Мы записывали на магнитофон две предыдущие сессии, что вызвало явное беспокойство клиентки, и в этот раз мы решили не делать запись.

В середине сессии клиентка сообщила, что „застряла“ и ей все труднее сосредоточиться. Я сказал, что есть метод, который поможет идентифицировать ее проблемы, и предложил попробовать его. Клиентка пребывала в нерешительности, и тогда я предложил ей привести „пример“ этого метода, на что она согласилась.

Я сказал ей, что в теле может содержаться некоторое знание, не доступное для ума. Иногда тело предоставляет как бы укрытие для того знания, которое ум не желает воспринимать. Скрытое знание может локализироваться то в желудке, то в ногах, то под коленями, то в какой-то иной точке, о которой мы можем даже и не подозревать.

Я предложил клиентке расслабиться и глубоко дышать, а в тот момент, когда она почувствует, что расслабление достигнуто, — закрыть глаза. Клиентка села в удобное кресло и без труда расслабилась. Затем я предложил ей заглянуть как бы внутрь тела и найти там любые места, где она испытывает дискомфорт или напряжение, а после, если ей удастся найти эти точки, попытаться расслабить их. Если будет найдена точка, оказывающая сопротивление, необходимо осознать это и как бы двигаться вокруг этой точки, зная, что напряжение присутствует, и позволяя ему там оставаться. Потом клиентка сможет вернуться к этим точкам.

После того как была достигнута полная релаксация, я предложил клиентке попробовать определить, какие проблемы возникают у нее прямо сейчас — не погружаться в них, а просто взглянуть, увидеть. Когда она выполнила мое задание, я предложил ей представить, что она кладет каждую проблему в отдельную коробочку. После этого я поручил написать на каждой коробочке название спрятанной там проблемы. Когда клиентка сделала и это, предложил отложить коробочки в сторону и создать некоторое пространство между ней и проблемами, отдалив их на комфортную дистанцию.

Я спросил у клиентки, как она ощущает это пространство, и клиентка ответила, что чувствует его расслабленно. Я предоставил ей еще несколько секунд, чтобы испытывать это чувство, а затем снова предложил взглянуть на проблемы и представить себе, что они исчезли, спросив себя: „Если все это исчезло, довольна ли я своей жизнью?“ „Нет“, — ответила клиентка. Я обратил ее внимание, что иногда, устраняя одни проблемы, мы обнаруживаем за ними другие. Я предложил ей взять новые проблемы, точно так же разложить их по коробочкам, написать названия и отложить в сторону, на удобное для нее расстояние. Затем я снова спросил пациентку, какие чувства она испытывает. После ее ответа, что чувства положительные, я опять попросил ее представить, что все проблемы исчезли, и спросить себя, довольна ли теперь она своей жизнью. Клиентка кивнула, ответив положительно. Я предложил ей осознать это чувство благополучия, а затем взглянуть на свои проблемы и позволить телу самому выбрать проблему, с которой необходимо работать в первую очередь.

Некоторое время спустя клиентка сказала, что выбрала проблему. Я предложил ей сосредоточиться на ней, не погружаясь, а просто рассматривая и пытаясь почувствовать, как она воспринимается на уровне тела. После того как было сделано и это, я спросил у клиентки, может ли она назвать чувство, испытываемое ею на уровне тела. Клиентка сосредоточилась и вздохнула (признак возникновения изменения), после чего я заметил, что по моим наблюдениям у нее что-то произошло. Клиентка ответила, что возникшее у нее чувство напоминает нерешительность. Я повторил слово „нерешительность“, предложив ей сравнить его со своей проблемой, взвесить слово и проблему и определить, действительно ли они соответствуют друг другу или же это разные вещи. Она выполнила мою инструкцию и через некоторое время второй раз вздохнула (признак еще одного изменения) и произнесла: „Думаю, тут что-то еще“. Оказалось, что более подходящим является слово „фрустрация“. Я предложил ей сосредоточиться на новом слове и почувствовать, чем оно для нее является; снова взвесить слово „фрустрированность“ и проблему, сравнить их и решить, подходит ли новое слово для описания проблемы или же необходимо искать что-то другое. Клиентка сделала и это, а спустя некоторое время у нее произошел еще один сдвиг в переживаниях. Она вздохнула, и по ее щекам потекли слезы. Я сказал, что она, вероятно, почувствовала кое-что новое, и клиентка ответила: „Да, чувство вины“. Я снова предложил ей почувствовать слово внутри, на уровне тела. «Что внутри вас означает выражение 'чувство вины'?».

В этот момент у клиентки возникли затруднения, которые она не смогла объяснить, и я предположил, что тело препятствует получению преждевременного и чрезмерного знания. Я отметил, что мы достигли осознания некоторых совершенно новых явлений, хотя это и не устранило самой проблемы. Затем я предложил клиентке попытаться увидеть, что именно она открыла. Был задан вопрос, хочет ли она продолжать работу или ее следует прекратить. Клиентка ответила, что на сегодня хотела бы завершить работу, и сессия была закончена.

Я привел примеры того, как люди сравнительно легко могут использовать телесные ощущения, необходимые для успешного фокусирования. Я избрал именно эти фрагменты стенограмм, потому что хотел показать, как возникает непосредственное ощущение чего-то смутного и неотчетливого, но безусловно присутствующего; показать процесс проявления, раскрытия и изменения смутного «нечто».

В первых семи примерах, приведенных выше, клиенты ранее никогда не сталкивались с фокусированием, и все приводившиеся инструкции оказались для них совершенно новыми. Но даже несмотря на это, они смогли сосредоточиться на телесных ощущениях. В восьмом примере клиент ранее обучался фокусированию. Сейчас я приведу случай, когда клиенту было трудно сосредоточиться на телесных ощущениях.

Этот отрывок стенограммы относится к самому первому интервью. (Клиент объяснил мне: «Я прохожу курс психоанализа уже восемь лет и прекратил его потому, что мой психоаналитик пошел на пенсию».) Клиент слышал о фокусировании и обратился именно к этому психотерапевту, чтобы обучиться данной технике. Поэтому он проявил больше настойчивости, чем другие клиенты, которым тоже не удавалось сразу освоить фокусирование. Хочу отметить, что вообще не рекомендую проводить первую беседу таким образом, как в данном примере. Психотерапевт слишком старается идти навстречу специфическим потребностям клиента. Обычно в процессе психотерапии подобные инструкции следует растягивать на 10–20 сессий, если у клиента возникают затруднения. В ином случае они оказываются преждевременными и лишь мешают.

Я выбрал этот фрагмент стенограммы именно потому, что он хорошо демонстрирует тип инструкций, предлагаемых при фокусировании, а также неблагоприятные результаты, к которым приводят попытки ускорять процесс и подталкивать клиента. Надеюсь, вы отметите, что тип взаимодействий, представленный здесь, нельзя считать правильным для психотерапии.

В данном случае клиенту удалось найти ключевое слово. Это произошло почти в самом конце психотерапевтической сессии, на протяжении которой многие другие попытки оказались неудачными. Психотерапевт просто следовал за всем, что говорил клиент. Несмотря на неудачи, клиент сохранял готовность продолжать свои попытки, и психотерапевт давал ему инструкции по фокусированию, предлагая непосредственно почувствовать проблему, с которой клиенту хотелось бы работать.

П1: Давайте снова обратимся к тому, что вызывает у вас чувство напряженности, и зададим вопрос: «Чем же все-таки является эта напряженность?» Но не торопитесь задавать этот вопрос до тех пор, пока не вернетесь немного назад.

(Короткая пауза.)

К2 (глубоко вздыхает): Я совершенно запутался…

П2: Может быть, вам поможет, если вы спросите у себя: «Могу ли я относиться дружественно к чувству „запутанности“? Большинству из нас кажется, что они просто сходят с ума, когда оказываются перед запутанным вопросом.

К3: Да, действительно. Я тоже в таких случаях испытываю сильный гнев…

П3: Хорошо, не могли бы вы сказать себе: „Да, я вижу, что испытываю гнев“, а затем отбросить чувство гнева?

К4: У меня возникает чувство, что я слишком сильно все это интеллектуализирую.

П4: Ну, хорошо… Продолжаете ли вы чувствовать „запутанность“?

К5: Да, немного есть.

П5: Давайте посмотрим, можете ли вы быть более дружественно настроены к этому чувству… Попытайтесь провести с ним приятную беседу…

К6: Хорошо, давайте попробуем…

П6: Было бы хорошо, если бы это чувство что-то рассказало нам. Для этого необходимо просто быть дружественным по отношению к нему. Если мы хотим, чтобы какой-то человек согласился участвовать в исследовании и на протяжении двух часов заполнял опросник, необходимо быть дружественным по отношению к нему. (Смеется.) Не могли бы и вы сохранять такое же отношение к чувству „запутанности“?

К7: Ну что ж, давайте попробуем. Не знаю… действительно не знаю правильного ответа на этот вопрос…

П7: Снова, как и в П4, психотерапевт избирает путь выхода из тупика: „Посмотрим, можете ли вы прикоснуться…“

К7: Вы знаете, я действительно плохо понимаю, о чем идет речь.

П8: М-да… Значит, мои слова вам непонятны… Давайте попробуем сказать иначе. Можете ли вы все еще чувствовать „запутанность“?

К9: Не знаю… Может быть, это от того, что я неудобно сижу…

П9: Попробуйте выпрямиться.

К10: Да, сейчас я чувствую запутанность. Хотя и не знаю, мое ли это чувство…

П10: Хорошо, если это прошло, все в порядке. Давайте снова попробуем спросить у тела: „Подходит ли для этого чувства слово „конфронтация“?“

К11: Как будто в этом есть нечто большее…

П11: Итак, это нечто большее, чем просто телесная реакция на ключевое слово или фразу.

К12: Да, да!

П12: Может быть, оно подобно этому вашему „Да!“? Пусть это будет лишь легкое касание… Нам необходимо одно слово. Мы могли бы произнести целую фразу, но пусть это будет только одно слово. Какое слово мы выберем? „Конфронтация“? Или „отталкивание“?

К13: „Отталкивание“, пожалуй, ближе. Да, „отталкивание“ — более определенно… Я могу почувствовать это!

П13: Наконец вы это почувствовали.

К13: Да, у меня возникло ощущение в ответ на слово „отталкивание“.

П14: Да, вы действительно смогли почувствовать это…

В тех случаях, когда некоторым клиентам бывает трудно сосредоточиться на теле так, как это необходимо для фокусирования, и если неотчетливые телесные ощущения так и не возникают, будет вполне достаточно, если для начала клиенту удастся лишь небольшая часть фокусирования. В данном случае это переживание непосредственного ощущения, возникающего в большей мере в ответ на слово „отталкивание“, чем на слово „конфронтация“. Клиент сможет обучиться дальнейшим тонкостям техники фокусирования во время следующих сессий, но успех уже достигнут, если он научился чувствовать непосредственно и узнал, что такое чувство возникает в ответ на одни слова, а в ответ на другие — не возникает. Клиент действительно прямо сейчас почувствовал нечто неотчетливое и неведомое, но вызывающее вполне определенную реакцию. Он никак не управляет тем, что будет вызвать внутреннюю реакцию: слово „отталкивание“ или же слово „конфронтация“. Но теперь клиент уже знает, что значит работать с чем-то неведомым, но ощущаемым непосредственно, а также знает, как проверить ключевые слова. Если уделить достаточно пристальное внимание какому-то одному, даже столь незначительному и слабому ощущению, станет ясно, как происходит фокусирование.

8. Проблемы, связанные с обучением фокусированию во время психотерапии

Итак, мы уже рассмотрели кое-что из того, с чем сталкивается психотерапевт в процессе фокусирования, но остается вопрос: как можно обучать фокусированию во время психотерапии? В приведенных примерах подразумевалось, что клиент обучался приемам фокусирования во время предшествующих сессий. Поэтому клиентам были понятны краткие указания психотерапевта, относящиеся к фокусированию, такие как предложение хотя бы на минуту почувствовать качество ощущения, связанного со словом «отступать» (глава 3, П13), или предложение обратиться внутрь своего тела, сосредоточиться там на минуту и спросить, правильным ли является слово «ярость» (глава 7, фрагмент 1, П1).

Однако каким образом психотерапевту следует подводить клиентов к тому, чтобы они понимали эти краткие инструкции? Конечно, фокусированию можно обучить за несколько минут, — но в том случае, если клиент готов к этому. Существуют тщательно разработанные процедуры обучения технике фокусирования (Gendlin, 1981, а также ряд других материалов, их можно получить из Института фокусирования, Чикаго — Focusing Institute, Chicago). Проблема же состоит в том, что достаточно длительные процедуры обучения превращают отношения психотерапевта и клиента в чисто дидактические, когда психотерапевт выполняет активную роль, а клиенту остается лишь полностью пассивная позиция.

В действительности же цель процесса фокусирования состоит в том, чтобы вызвать у клиента внутренний процесс, но поскольку обучение всегда исходит извне, то парадокс заключается в том, что самим этим фактом оно уже препятствует возникновению внутреннего процесса. В сущности, это может произойти при всех формах работы за исключением тех случаев, когда психотерапевт просто слушает клиента и точно реагирует на то, что тот хотел сказать. Такие же проблемы могут возникать и при различных интерпретациях, и при конфронтации с клиентом. Это будет служить лишь препятствием возникновению внутреннего процесса. Во время психотерапевтической сессии все это происходит достаточно редко и только при условии готовности клиента. Если же клиент не готов к подобному вмешательству и оно оказывается нежелательным, его следует отложить до другого раза. Кроме того, если психотерапевт осторожно пробует что-то новое, реакция клиента обычно улучшает или изменяет его понимание ситуации, не нарушая процесса психотерапии. Этот способ хорошо используют цыгане, рассказывающие о вас все, в сущности, не зная ничего. Цыганка говорит: «У вас очень много друзей», внимательно смотрит на выражение вашего лица и, если видит, что оно не самое лучшее, сразу же добавляет: «Но лишь немногие из них настоящие». И если психотерапевт для эксперимента попытается применить некоторые предположения, то его идеи, носящие характер интерпретаций, смогут помочь проявиться проблеме клиента, даже если сначала психотерапевт был далек от истины.

Однако в отличие от цыган, психотерапевту необязательно делать вид, что он всегда прав. Наоборот, такого подхода следует всячески избегать, и если некоторые психотерапевты обращаются к нему, то это ничем не обосновано и просто нечестно. Я говорю своим клиентам: «Конечно же, я не знаю — да и никто не знает, — что именно возникнет у вас внутри». И если при психотерапии я сказал или сделал что-либо, потом оказавшееся неверным, то сам подчеркиваю свою ошибку. Для меня важно показать клиенту, что я не боюсь ошибаться и в любое время готов признать ошибку. Если клиенты знают это, им нетрудно исправить меня и рассказать о том, что возникает у них внутри, — пусть даже это совсем не то, что я предполагал. Мои интерпретации ни в коей мере не препятствуют внутреннему процессу клиента, они лишь помогают раскрывать новые и новые его аспекты.

Но не подрывает ли авторитет психотерапевта то, что он иногда ошибается? Если я ошибся десять раз подряд, но на одиннадцатый оказался прав и помог клиенту, — он будет доверять мне, а ошибки будут забыты. В действительности малоэффективные попытки забываются клиентом, и я все еще рискую казаться мудрым волшебником.

Но если я как психотерапевт принимаю решение, утверждая, что это знаю, а то — нет, я рискую застрять на чем-то, что считаю верным, и не предпринять эти одиннадцать попыток. После этого клиент начнет упорно сопротивляться любому воздействию с моей стороны либо же, оберегая мои чувства, станет выдавать желаемое за действительное. Еще хуже, если он будет введен в заблуждение и станет считать истинным то, что таковым не является. Результатом всего этого является блокирование психотерапевтического процесса.

То, что говорится по этому поводу в литературе, как правило, оказывается совершенно неверным. Предполагается, что психотерапевты знают нечто, чего на самом деле знать не могут. Поэтому мы полагаемся на всевозможные интерпретации и теории. Но техника, рекомендуемая в одной книге, в другой опровергается как неудачная.

Поэтому лучше всего сделать акцент на установлении вербальной или невербальной обратной связи с клиентом. Тогда всевозможные теории и интерпретации не будут нас ограничивать, а лишь подтолкнут к новым возможностям, а небольшая «порция» интерпретаций не станет препятствовать психотерапевтическому процессу.

Это же относится и к инструкциям по фокусированию. Клиенту неприятно, когда он не может сделать то, что ему предлагает психотерапевт. И если клиент понимает желание психотерапевта заставить свои инструкции «работать», для него еще более неприятной и тяжелой будет необходимость сказать психотерапевту, что в действительности данные инструкции «не работают». Все это вызовет у клиента нерешительность, не позволяющую ему точно сообщать психотерапевту о происходящем («У меня возникают лишь слова, поток которых проходит в голове»; «Когда вы говорите, чтобы я спросил у своего тела, я погружаюсь в депрессию»).

Фокусирование основано на попытках психотерапевта сделать так, чтобы индивид смог воспринять его предложения, почувствовать происходящее внутри и рассказать об этом. Поэтому для таких внутренних попыток всегда необходимо оставлять достаточно времени, а психотерапевту не следует сразу давать клиенту слишком много инструкций. Подобным же образом обстоит дело и с интерпретациями — психотерапевт не должен предлагать клиенту полный анализ ситуации. Необходимо давать лишь часть интерпретаций, оставляя клиенту время, чтобы почувствовать внутри себя то, что будет возникать в ответ на данные интерпретации. Психотерапевту надо внимательно выслушать клиента и точно отреагировать на его слова. Если это приводит к возникновению у клиента какого-либо нового процесса, то психотерапевту необходимо отложить дальнейшие интерпретации до следующего раза. В сущности, общая цель всех интерпретаций состоит в том, чтобы вызвать новый виток процесса, который может начаться только внутри клиента. Поэтому для такого развития процесса прежде всего необходимо место и время, и этому не должны препятствовать никакие интерпретации. Клиенту всегда надо ощущать перед собой достаточный простор, где он мог бы свободно двигаться в соответствии с тем, куда его поведут возникающие внутри побуждения.

Если клиенту предоставлена подобная возможность, он сможет контролировать происходящий внутренний процесс. Однако если рекомендации психотерапевта будут следовать одна за другой, значит, он полностью взял руль в свои руки и оставляет клиенту пассивную роль пассажира. И даже если результаты работы окажутся заметными, клиент при этом никогда сам не научится управлять движением, потеряет контроль за происходящим, и значит, он потерял больше, чем приобрел. Если подобное начнет происходить слишком часто, то внутренний процесс может прекратиться.

То, что я постоянно подчеркиваю необходимость самостоятельного контроля за ходом процесса со стороны клиента, не имеет никакого отношения ни к демократичности, ни к абстрактному желанию, чтобы клиент добивался исцеления своими собственными силами. Необходимость в самостоятельном контроле связана с самим характером психологических изменений, которых мы хотим достичь. Подобные изменения всегда исходят изнутри, и то, что будет намеренно делать психотерапевт, всегда окажется менее значимым, чем происходящее внутри клиента.

Порой у психотерапевта возникает желание вернуться к чему-то оставшемуся позади или задержаться на чем-то. При этом он может интерпретировать, входить в конфронтацию или выражать собственные чувства. В этом нет ничего неправильного, но потом он сразу же должен внимательно выслушать клиента и отреагировать на его поведение. В особенности хотелось бы подчеркнуть, что психотерапевту не следует делать все это сразу, так как в данном случае возникновение у клиента внутреннего процесса изменений будет затруднено.

Почти каждый психотерапевт может достичь успеха, если начнет предоставлять клиенту достаточные возможности для возникновения и развития его собственного внутреннего процесса, адекватно реагируя на происходящее.

Поэтому во время самой психотерапевтической сессии обучение фокусированию происходит лишь небольшими «порциями». Независимо от того, будет ли эффективной предпринятая для эксперимента попытка обучения, необходимо сразу же начать внимательно слушать то, что говорит клиент. Следующую попытку обучения фокусированию можно предпринять позднее, когда настанет подходящий момент. Большинство клиентов обучаются фокусированию именно таким образом, с помощью небольших шагов, продолжающихся на протяжении достаточно длительного времени.

А сейчас я перейду к более подробному описанию потенциальных ловушек, возникающих при обучении фокусированию.

Некоторые клиенты ведут себя по отношению к своим переживаниям как самые бесцеремонные психотерапевты. Если это происходит, необходимо вмешаться и помочь клиенту создать в себе восприимчивое, готовое к принятию внутреннее пространство, предложив ему некоторое время оставаться в покое, чтобы данное пространство смогло раскрыться. Психотерапевт инструктирует клиента, чтобы тот позволил этому пространству существовать, попытался прикоснуться к нему, почувствовал его и услышал, что оно «говорит ему. Пространство должно быть защищено от чрезмерного критицизма и постоянных нападок со стороны Супер-Эго, а также от нравоучительного тона по отношению к самому себе, холодного отвержения или попыток преднамеренного создания заранее предопределенного результата. Если все это приходит извне, необходимо предоставить клиенту возможность прислушаться к тому, что говорят его внутренние ощущения.

В подобном случае вмешательство психотерапевта минимально, и он постоянно помнит о необходимости предоставлять клиенту достаточно свободного времени и пространства. Иногда предлагать клиенту возможность для проявления всего возникающего внутри следует даже более активно и настойчиво, чем я описывал выше. Психотерапевт должен защищать процесс самопроявления от возможного критицизма и нападок, говоря, что клиент не выслушал то, о чем говорит ему данная проблема. Мы, конечно же, не знаем, что могут „сказать“ смутные ощущения клиента и что именно они „знают“. Ощущения подобны маленькому ребенку, которого необходимо выслушать, не забывая, что это всего лишь ребенок.

Подобное настойчивое вмешательство психотерапевта может причинять явный вред, и иногда так и происходит. Но отрицательные последствия можно уменьшить, если после каждого такого вмешательства психотерапевт станет делать паузу и внимательно выслушивать клиента. Если подобное вмешательство начнет вредить проявлению чувств клиента или будет иметь какие-либо иные нежелательные последствия, то всякие действия психотерапевта станут более эффективными в том случае, если клиента поставить в известность, что психотерапевт всегда готов признать свои ошибки.

Данная методика (обучение небольшими „порциями“) не позволяет некоторым клиентам овладеть фокусированием даже через несколько месяцев. Для достижения успеха в этом случае необходимо применять более сложное и разработанное обучение. Но и в этом случае, однажды испытав фокусирование, в дальнейшем они должны фокусироваться медленно и самостоятельно, прибегая к минимальной помощи со стороны психотерапевта. В противном случае они смогут научиться фокусироваться лишь с посторонней помощью.

Ловушка, связанная с зависимостью от психотерапевта, возникает в том случае, когда тот оказывает клиенту чрезмерную помощь на протяжении каждой сессии, с самого начала. Этого явно не стоит делать.

Несколько лет назад я думал, что нет ничего плохого в том, что я помогаю достичь фокусирования каждому клиенту во время каждой сессии. Я усердно старался помочь клиенту обрести телесные ощущения и оставаться сосредоточенным на них. Но когда я пробовал не делать этого, то обнаруживал, что сам клиент не способен выполнить фокусирование и на протяжении всей психотерапевтической сессии вообще ничего не происходило. Хотя на прошлой сессии мы, казалось бы, достигли многого. Оказалось, что клиенты не только не научились фокусироваться самостоятельно, но внутренний психотерапевтический процесс у них даже и не начинался.

Поэтому психотерапевту не следует постоянно помогать клиенту поддерживать процесс. После того как клиент несколько раз испытал фокусирование, ему необходимо предложить в дальнейшем выполнять это самостоятельно, прислушиваясь к минимальным инструкциям со стороны психотерапевта.

Другая ловушка при обучении фокусированию состоит в том, что у клиента может возникать впечатление (часто оказывающееся верным), что психотерапевт проявляет нетерпение. Действительно, психотерапевту, знающему о том, как вызвать фокусирование, иногда бывает довольно утомительно наблюдать, как клиент ходит вокруг да около, в то время как даже минимальное внимание к телесным ощущениям могло бы раскрыть смысл проблемы и привести к принципиально важному шагу. Если психотерапевт в подобном случае всегда проявляет настойчивость, у клиента может сложиться впечатление, что психотерапевта не интересует ничего, кроме фокусирования.

Я сам наблюдал это, когда клиент старался побыстрее рассказать мне о событиях, происходивших на протяжении недели, спрашивая: „Можно рассказать еще кое-что?“, как бы подразумевая: „Да, знаю, вам неинтересно, вы ждете, когда я закончу болтать и перейду к телесным ощущениям“. Иногда клиент в такой ситуации может говорить: „Да ладно, расскажу в другой раз“.

Я никогда не отвергаю ничего из того, что говорит клиент, проявляю готовность выслушать абсолютно все и считаю, что любые разговоры с клиентом действительно оказываются необходимыми. Любые формы общения и взаимодействия важны для психотерапии, и я полагаю, что одно из наиболее важных качеств психотерапевта состоит в способности поддерживать обычный человеческий разговор. Ведь психотерапевт — не машина для психотерапевтического процесса, хотя подобное впечатление действительно может возникать, если при общении с клиентом делать слишком большой упор на необходимости фокусирования.

Следует помнить, что фокусирование — один из способов проявить опыт, скрыто присутствующий на уровне тела, но существуют и другие способы. При фокусировании используется непосредственное внимание к телесным ощущениям, в то время как другие способы связаны с взаимодействием психотерапевта и клиента, с образами, сновидениями, с изменением привычек и поведения клиента, и хотя все они действительно могли бы стать гораздо более эффективными при использовании фокусирования, психотерапия, в сущности, может обойтись и без него. Я думаю, никто не вправе провозглашать, что существует только один путь личностного роста, развития и психотерапии.

Было бы неверным думать о фокусировании как о сугубо внутреннем, интрапсихическом процессе. В действительности это, конечно же, не так. Взаимодействие психотерапевта и клиента всегда является принципиально важным аспектом психотерапии и, как я уже отмечал, фокусирование происходит в более широком контексте общего взаимодействия психотерапевта и клиента. В зависимости от контекста подобного взаимодействия и само фокусирование будет приводить к совершенно разным результатам и иметь различное содержание.

Поэтому когда в общении психотерапевта и клиента возникают проблемы, они должны рассматриваться как первоочередные по отношению к любым инструкциям по фокусированию или иным действиям, предпринимаемым психотерапевтом. Фактор межличностных взаимоотношений скрыто присутствует всегда. И если взаимоотношения начинают создавать проблемы, то такими отношениями необходимо заняться в первую очередь, так как они могут причинить вред процессу психотерапии.

Хотя большая часть того, что происходит при фокусировании, происходит в молчании, даже безмолвное фокусирование остается процессом взаимодействия с клиентом, когда психотерапевт просто постоянно присутствует, предлагая клиенту свое спокойное внимание. Конечно, легче выполнять фокусирование в компании внимательного молчаливого помощника, чем делать это самому. Даже обращаясь внутрь себя, человек продолжает жить в обществе. Это можно почувствовать физически, когда кто-то другой как бы принимает на себя всю тяжесть окружающего мира, позволяя клиенту направить энергию на внутренний процесс фокусирования. В любой момент, когда бы клиент ни открыл глаза, он видит перед собой психотерапевта, присутствие которого изменяет весь процесс фокусирования, даже если его содержание сугубо индивидуально. Поэтому на самом деле нет никакого непреодолимого барьера между „внутренним“ и „межличностным“.

Может показаться, что все эти трудности были отмечены нами, чтобы показать, что психотерапевту необходимо придерживаться четко ограниченных „рамок“ психотерапии. Считается, что данные рамки ограничивают психотерапевта, приводя к тому, что весь психотерапевтический процесс будет сводиться к одним лишь интерпретациям или к пассивному слушанию клиента, и если психотерапевт останется в этих рамках, он избежит всех отмеченных выше ловушек.

Не могу согласиться с этим мнением. Ловушки встречались и будут встречаться всегда, и не думаю, что кто-либо полностью сможет избежать их. А негибкий формальный подход лишь приведет к тому, что станет труднее выявить реальные процессы, происходящие с клиентом, и работать с ними.

Чем бoльше степень формальности метода, тем большую „стерильность“ она будет создавать и ограничивать психотерапию гораздо сильнее, чем любая из упомянутых ловушек. Да, действительно, соблюдение рамок психотерапии способно предохранить психотерапевтическое пространство от каких-либо нежелательных воздействий. Но если слишком жестко придерживаться подобного подхода, он лишь уничтожит все, что психотерапевт стремится вызывать и стимулировать.

Так, например, соблюдение рамок психотерапии четко структурирует регламент сессии, во время которой клиент должен преимущественно рассказывать о себе. Да, это сохраняет время клиента, и весь час действительно будет отдан только ему, а не рассуждениям психотерапевта. Но обратным эффектом станет то, что взаимный контакт психотерапевта и клиента может разрушиться — особенно если соблюдать непререкаемое правило, что клиент не должен ничего выяснять о психотерапевте и тем более прикасаться к нему. Но предположим, клиент чувствует некое отношение к психотерапевту, и у него появляется потребность выразить его. Реальная потребность должна получить реальный отклик. Поэтому иногда сам процесс психотерапии требует, чтобы психотерапевт проявлял в подобных случаях необходимую открытость.

Существует дилемма, связанная и с обучением фокусированию во время психотерапии, подобная ригидной ограниченности всяческих рамок психотерапии. Процесс фокусирования должен возникать внутри клиента, и может создаться впечатление, что любые действия, которые мы как психотерапевты будем предпринимать, чтобы помочь внутреннему процессу, лишь помешают. Действительно, если мы пытаемся извне вызвать внутренние изменения, не приведет ли это к противоположному эффекту?

С подобной дилеммой мы сталкиваемся при любых проявлениях помощи: то, что оказывает реальную помощь человеку, должно исходить от него самого. Какова тогда роль помощника? Вероятно, он должен каким-то образом указать, что именно может помочь, не пытаясь при этом ни направлять ход событий, ни брать его в свои руки. От помощника требуется определенная активность, но весь процесс психотерапии не является, в сущности, процессом помощи — это внутренний процесс самого клиента, который должен возникать и развиваться у него самого.

Дилемма разрешается в том случае, если действия помощника носят эпизодический характер и при этом всегда остается время и возможность для проявления того, что возникает у клиента внутри, — клиенту не следует отказываться от своей лидирующей роли.

В одних случаях при фокусировании эти правила успешно соблюдаются, даже если психотерапевт говорит достаточно много и дает клиенту подробные инструкции. В иных же случаях даже одно-единственное вмешательство психотерапевта через каждые три или четыре сессии оказывается лишним, и у клиента может возникнуть ощущение, будто ему что-то навязывают. Обычно психотерапевт может освоить на практике всю эту тонкую динамику лишь после того, как неоднократно начнет сталкиваться с подобными проблемами. Однако опытный психотерапевт всегда готов к тому, что такой баланс может в любой момент нарушиться, поэтому он должен уметь сразу же исправить ситуацию.

Если в процессе фокусирования возникают препятствия, они могут быть избраны объектом фокусирования. Предположим, что в ответ на инструкции по фокусированию у клиента на лице появляется выражение напряженности, а психотерапевт спрашивает о ее причинах. Клиент боится, что не сможет следовать инструкциям и это вызовет разочарование и огорчение психотерапевта. Если же психотерапевт даст клиенту понять, что нет ничего страшного в том, что он не может выполнить инструкции, у клиента появится возможность сфокусироваться на своем чувстве необходимости соответствовать ожиданиям.

Если клиент сопротивляется инструкциям психотерапевта, одним из возможных решений психотерапевта должен стать отказ от этих инструкций. Хорошо, если клиент обладает достаточной силой и прямотой, чтобы отвергнуть инструкции психотерапевта, пытаться направлять его действия или отстаивать неприкосновенность своего пространства, сопротивляясь психотерапевтическому вмешательству. Психотерапевт должен реагировать таким образом, чтобы поддержать клиента в защите своего пространства. И если клиент просит психотерапевта остановиться, тот должен немедленно сделать это.

В любом случае осуществление клиентом подобных намерений зависит от реакции психотерапевта. Если психотерапевта просят остановиться и он действительно останавливается, у клиента возникает чувство, что он способен вполне успешно отстаивать свои права. Если же психотерапевт опять продолжает делать то же, что и раньше, у клиента появляется чувство усталости и даже, может быть, вины за то, что он проявил враждебность к психотерапевту. Действительно, все, что человек чувствует, в определенной степени зависит от реакции других.

Нет необходимости рассуждать о том, контролирует ли клиент происходящее и проявляет ли сопротивление. Или же он прав, и его самоутверждение способствует душевному здоровью и процессу роста. Психотерапевт должен реагировать на происходящее так, чтобы второе оказалось справедливым.

Все это не означает, что воздействие психотерапевта можно легко проигнорировать или отбросить. Возможное сопротивление клиента должно приводить к полезному эффекту, изменяя соответствующим образом поведение психотерапевта, но не причиняя при этом вреда самому психотерапевту.

Способ правильного реагирования прост. Он подобен внезапному открытию, что вы наступили кому-то на ногу. Вам не нужно спорить об этом факте, а следует просто убрать свою ногу с ноги другого человека. При этом вы не убегаете домой, не начинаете плакать и не утопаете в извинениях, как будто случилось нечто невыносимое. Вы просто говорите, что сделали это не намеренно и больше не будете. Вы признаете отличие между вашим законным пространством и таким же законным пространством того, кому наступили на ногу. Вы охраняете свое пространство и не пытаетесь нарушить пространство других.

Сами по себе ловушки не столь опасны, если клиент рассказывает о своих переживаниях, а психотерапевт внимательно слушает его и проявляет заботливое отношение. Может быть достигнут даже более положительный результат, чем если бы ловушки вообще не было.

То же самое можно сказать и по отношению к большинству ошибок, совершаемых психотерапевтом. Проблема не в самих ошибках, а в том, что потом с ними делать. И будут ли последствия ошибки позитивными или негативными, зависит от того, как психотерапевт справится с реакцией клиента на ошибку. Важно, чтобы эта реакция была услышана, а смысл жалобы принят. И хотя в повседневной жизни мы сталкиваемся иногда с неправильным отношением к себе, мало кто стремится понимать и исправлять подобные ошибки.

Таким образом, внимательное слушание со стороны психотерапевта является той основой, которая делает возможным процесс фокусирования. Если психотерапевт, действительно внимательно выслушивая клиента, при необходимости быстро переключается и задает ему вопросы о его ощущениях, а затем адекватно реагирует на ответы, не пытаясь убедить в чем-то клиента или добавить нечто свое, тогда любые ошибки в конечном счете приведут лишь к положительным результатам.

9. Фрагменты из стенограммы психотерапии одной клиентки

Клиентка, с которой проводилась психотерапия, год назад обучалась приемам фокусирования на занятиях, которые проводили различные психотерапевты. Данный пример взят из четвертой беседы клиентки со мной. Она обладала способностью очень быстро и глубоко погружаться в себя в силу склада своей личности, а также потому, что техника фокусирования была хорошо ею освоена.

Специфическое содержание переживаний, проявление которого можно видеть в данном фрагменте, не является чем-то необычным. Сам по себе такой материал может проявляться во время психотерапии довольно часто; необычным является довольно быстрый прогресс. Обычно на протяжении одного часа не удается сделать так много шагов в изменении переживаний.

Цель этой книги состоит в том, чтобы показать, как происходит такой процесс и как психотерапевт может помочь возникновению этого процесса, а также отметить средства, с помощью которых клиентам удается достичь успеха. Поэтому в данном фрагменте я хотел бы отметить скорость продвижения вперед, этапы возникновения новых переживаний и изменение его содержания. Именно эти моменты являются наиболее важными в приводимых ниже стенограммах.

Я хотел бы, чтобы при чтении стенограммы вы помнили о главном: всегда ли раскрытие и возникновение следующих шагов происходит так же легко, как у этой клиентки? Тщательно проследите, как клиентка переходит от одного шага к другому. Что делает она для своего продвижения и какого рода вмешательство необходимо для этого? Каковы действия клиентки на внутреннем уровне? Задайте подобные вопросы по отношению к каждому из шагов.

Действительно, в данном случае новые шаги и изменения в характере чувств происходили очень быстро. В середине сессии я решил, что клиентка нуждается в отдыхе, поскольку человеку трудно выдерживать такой темп на протяжении всего лишь одного часа психотерапии. Телу необходим отдых. Необходимо время, чтобы изменения на телесном уровне были пережиты наиболее полно.

В начале сессии клиентка жаловалась на чувство скуки, собственной никчемности. Я предложил ей почувствовать, где именно на внутреннем уровне «привязана» ее положительная энергия. Сможем ли мы увидеть, как человек в состоянии, подобном состоянию этой клиентки, обращается внутрь себя, испытывает непосредственное ощущение места, где «привязана» энергия и находит там свою утраченную силу?

Естественно, я предложил клиентке попытаться почувствовать, как эти «путы» развязываются и энергия освобождается; почувствовать энергию изнутри (а не со стороны блокирующего ее барьера). Каким образом у клиентки происходило практически немедленное раскрытие (за период длительного молчания)? За счет чего ей удалось сделать все это?

Затем к ней пришло понимание «скрытой части». Какая же это часть? Это сторона личности клиентки, которая (если ее не скрывать и не замалчивать) могла бы сказать, когда у нее возникают проблемы; она могла бы не сдаваться и сопротивляться, не подчиняться давлению со стороны других людей. Естественно, я надеюсь, что она сможет сохранить в себе ощущение этой части своей личности, «остаться с ней» и не утратить ее. Совершив ряд шагов, клиентка приходит в состояние, когда эта ее «часть» оказывается наиболее активной — она издает крик жизни!

Затем совершаются дальнейшие шаги. При чтении стенограммы каждый раз задавайте себе вопрос, что именно означает всякое успешное раскрытие и связанные с ним изменения в физических ощущениях.

К1: Я была готова, что на этот раз произойдет нечто гораздо большее, чем во время других сессий. У меня была очень тяжелая неделя — моя работа ужасна. Я устала от обстановки дома, и все на свете вызывает у меня чувство скуки, как будто я просто наблюдаю происходящее, не участвуя в нем. Я не включена во все это, но знаю, что на самом деле причина во мне самой.

П1: Итак, все вызывает у вас чувство скуки, и вы лишь наблюдаете происходящее, не принимая в нем участия. Но вы знаете, что скука не связана ни с проблемами на работе, ни с чем-либо подобным — причина внутри вас.

К2: Да, хотя моя работа действительно плохая и все там происходит не так, как надо. Однако в других подобных случаях я знала, что могу сделать что-либо с этим.

П2: Ваши чувства по отношению к работе справедливы, но, кроме того, кое-что внутри вас тоже явно не в порядке.

К3: Да.

П3: Итак, мы хотим понять, куда делась ваша положительная энергия.

(Длительное молчание.)

К4: У меня здесь очень много энергии, но она действительно связана.

П4: Итак, вы чувствуете энергию здесь, но она оказывается связанной.

К5: Да.

П5: А не могли бы вы почувствовать, что именно связывает эту энергию?

(Длительное молчание.)

К6: Это подобно массивной стене, возникающей на пути движения энергии; она останавливается перед стеной.

П6: Итак, вы можете чувствовать массивную стену.

(Длительное молчание.)

К7: Это целая часть моей личности, скрытая внутри.

П7: Вы сказали «целая» часть? (Я думал, что клиентка, быть может, скажет «старая часть» личности.)

К8: Да, целая часть меня. Как будто я говорю: «Все в порядке», когда на самом деле далеко не все в порядке, я таким образом все сдерживаю в себе.

(Длительная пауза.)

Одна часть меня мертва, а другая — жива.

П8: Итак, одна часть умерла, а другая…

К9: Выжила.

(Молчание.)

К10: Она хочет подать голос, закричать.

П10: Мертвая часть хочет закричать и высвободиться.

К11: Чтобы жить…

(Длительная пауза.)

К12: И есть еще что-то, довольно смутное и неуловимое, я не могу понять, что это такое.

П12: Создайте в себе пространство, в котором могла бы проявиться эта смутная и неопределенная вещь. Пока вы еще не знаете, что это такое — просто нечто неотчетливое, но ясно, что оно присутствует здесь.

К13: Я чувствую сильное напряжение.

П13: Хорошо, сделаем перерыв. Давайте немного отступим. Действительно, это неопределенная вещь, к тому же у вас возникло чувство напряженности. Давайте просто немного поговорим. Вы и так сделали уже довольно много важных шагов.

(Клиентка несколько расслабляется, изменяя позу.)

П14: Да, правильно. После того как мы прошли длительный путь, необходимо сделать небольшой перерыв, чтобы тело снова смогло обрести свою целостность.

К15: Сейчас сделать перерыв довольно сложно.

П15: Это я просто так выразился. Я буду сам что-нибудь говорить, а у вас в это время будет как бы перерыв.

К16: Да, понимаю. Я буду слушать то, что вы говорите, и в это время у меня будет перерыв.

(Она снова меняет положение на стуле.)

К17: А сейчас я возвращаюсь…

П17: Да, это была смутная, неопределенная вещь и связанное с ней напряжение.

К18: Как будто мне хочется убежать.

П18: Сделайте небольшой шаг назад, чтобы оказаться ближе к желанию убежать.

П18: Это инструкция, типичная для фокусирования. Клиентка говорит: «Мне хочется убежать». Моя реакция на ее слова превращает их в нечто новое, в желание убежать, т. е. в нечто такое, к чему клиентка может попытаться приблизиться.

(Длительная пауза.)

К19: Если я позволю этой своей части ожить, кое-кто сойдет с ума от моего поведения, и это будет очень неудобно.

П19: Итак, если вы позволите этой части ожить, то кое-кто сойдет с ума от вашего поведения, и это трудно будет перенести.

К20: Да.

(Долгое молчание.)

К21: Мне хотелось бы убежать и никогда не оглядываться; просто быть свободной.

П21: Итак, вы хотели бы убежать, не оглядываясь, чтобы быть свободной.

(Молчание.)

К22: И это печально…

П22: Получается, что почему-то вы почувствуете печаль, если убежите и не оглянетесь.

К23: Да. Убегать от чего-то неопределенного — печально.

(Длительное молчание.)

К24: Какая-то часть меня хочет найти то, что означает эта неопределенная вещь. А какая-то часть не хочет.

П24: Итак, вы чувствуете, что одна часть вас хочет найти эту неопределенную вещь, а другая не хочет.

(Клиентка выглядит рассерженной.)

П25: Будьте дружественны к этому месту, просто немного отступите назад и скажите себе: «Да, это займет некоторое время. Даже если мне понадобится неделя — это нормально, торопиться не стоит». Предоставьте место для проявления и той части себя, которая не желает, чтобы значение «чего-то неопределенного» обнаружили, и для той, которая этого хочет.

К26: Я не испытываю никакого дружественного отношения. Мне хочется… убежать подальше.

П26: Я так и думал. Ну, хорошо, давайте создадим свободное пространство и для гнева тоже. Он уже возник и присутствует здесь. Однако не позволяйте ему распространяться.

(Длительное молчание.)

К27: Я испытываю очень сильный гнев.

П27: Да, оказывается, вы действительно сильно разгневаны.

(Длительное молчание.)

К28: Это большая утрата, чувство, что чего-то не хватает. Это и есть та самая «неопределенная вещь»…

П28: Итак, большая утрата… утеряно что-то важное…

(Длительное молчание.)

К29: И еще — моя энергия, она ощущается прямо здесь…

П29: Итак, стало ясно, где находится ваша энергия. Она здесь, вместе с чем-то смутным, неопределенным, которое затем превращается в чувство большой утраты.

К30: Да, я действительно чувствую облегчение!

П30: Вот видите, вы чувствуете себя лучше.

К31: Не знаю, что я утратила, но даже если я и думаю об этом, то все равно испытываю облегчение. Да, я снова чувствую, что внутри у меня все в порядке!

Приведенный фрагмент представляет собой (вместе с периодами молчания) лучшую часть психотерапевтической сессии. И мне, и клиентке было известно, что произошло достаточно много важного и был достигнут особенно благоприятный момент, чтобы остановиться. Остальная часть психотерапевтической сессии могла бы быть проведена в беседах о чем-то другом; в данном случае мы с клиенткой пили чай на кухне.

Так как клиентка провела довольно большую часть сеанса в молчании, а также поскольку она знала о моей вере в эффективность фокусирования, я почувствовал, что должен задать ей вопрос:

П: Вы ведь занимаетесь фокусированием не просто потому, что мне это нравится. Не так ли? Но мне нравится и просто говорить с вами о различных вещах.

К: Черт возьми, я никогда не делаю ничего, что бы мне не хотелось. В большинстве случаев, если я в спокойном состоянии, я не могу говорить о чем-либо. Это слишком тяжело. Если бы мне надо было говорить, мне не удалось бы сосредоточиться.

П: Хорошо, хорошо. Я вовсе не имел в виду, что вам необходимо сейчас говорить о чем-то. Просто мне хотелось убедиться, что вы сможете беседовать со мной, если почувствуете потребность.

У нас уже бывали случаи, когда я спрашивал клиентку, не пора ли нам остановиться. Это происходило, если я чувствовал, что на протяжении одной сессии уже совершено достаточно важных шагов, и предполагал, что тело клиентки нуждается в отдыхе. Для меня — человека, многие годы потратившего на поиск способов углубления психотерапевтического процесса, — определенная ирония заключалась в том, что я предлагал клиентке провести небольшую беседу за чашкой чая. Однако наша беседа за чашкой чая оказалась довольно оживленной и взаимно приятной.

Сегодня мы уже привыкли к факту, что люди могут чувствовать различные части самих себя. Однако мы не будем фиксироваться на отдельных частях. Иногда они кажутся вполне устойчивыми, но порой могут очень быстро изменяться.

Например, в данном случае клиентка почувствовала, что какая-то часть ее личности, «сдерживающая все в себе», находится как бы за некоторой стеной. Затем, немного позже, клиентка сказала: «Одна часть моей личности мертва, а другая — жива». Сейчас нам нет необходимости знать, соответствует ли одна из двух этих частей личности той упомянутой ранее «части», которая «сдерживала все в себе». Возможно, подобное соответствие существует; а может быть — нет. Внутренняя «география» этих частей может оставаться постоянной, а может изменяться в процессе психотерапии. Хотелось бы, чтобы эти части, когда мы их обнаруживаем и чувствуем, оставались такими, какие они есть. Если клиент или психотерапевт попытаются искусственно стабилизировать эти части или соединить их, процесс может приостановиться. Отметьте, как процесс идет своим естественным путем, возникая изнутри, по мере того как клиентка просто чувствует то, что происходит.

Потом клиентка заявляет, что ее мертвая часть хочет закричать и ожить. После периода молчания она говорит: «Есть еще что-то смутное». У нас нет необходимости выяснять, является ли «что-то смутное» новой, третьей частью, помимо «мертвой» и «живой», либо внутренняя «география» ее личности изменилась как-то иначе. Кроме того, у клиентки появляется желание убежать. Потом оказывается, что позади останется некая смутная и неопределенная часть личности. Итак, мы снова видим две части: желающую убежать и неопределенную. Однако у нас нет необходимости прерывать процесс для выяснения, являются ли эти части теми двумя, о которых речь шла раньше.

Нам удалось бы выяснить это лишь в том случае, если мы составим когнитивную «карту» частей и попытаемся удерживать их в стабильном состоянии или соединить. Однако если бы клиентка или я сам и создали подобную концептуальную карту, всякий последующий шаг неизбежно стал бы изменять ее. Я надеюсь, читатель уже заметил, что каждый раз новый шаг не являлся логическим следствием предшествующего ему состояния. То, что возникало при совершении этих шагов, всегда отличалось, оказывалось гораздо сложнее, чем то, что можно было бы предвидеть с помощью любой концептуальной «карты».

Этот и следующие фрагменты взяты из стенограммы сессий, происходивших через год после первой. Были моменты, когда суицидальный исход казался весьма вероятным. Клиентка соприкоснулась с чувством ненужности, восходящим к раннему детству и достигшим своей кульминации в некотором весьма негативном детском опыте. Она часто испытывала состояния интенсивного гнева, а также настроение, в котором все бывшее «тогда» воспринималось как происходящее сейчас.

Все, что я мог сделать, это в конце каждой сессии брать с нее обещание, что она позвонит мне, если желание покончить с собой станет слишком сильным. Каждый раз, перед тем как дать такое обещание, клиентка долго колебалась. Поэтому наше соглашение имело принципиально важный характер.

Еще я сказал ей: «Если ход процесса будет ослабевать и давать вам передышку — хорошо; не подталкивайте ход событий. Если же процесс начнет снова активизироваться, звоните мне». Однако предложение звонить в любое время следует делать лишь в том случае, если психотерапевт действительно сможет долго разговаривать по телефону.

Иногда клиентка испытывала чувство сильного гнева и слышала внутри себя голос, говоривший ей, что необходимо все бросить, что она ничем не связана. Клиентка знала, что это чувство связано с прошлым, но одного понимания было недостаточно, и оно ничем не могло помочь ей.

Во время наших небольших бесед мне становилось очевидно, что сейчас клиентка в нормальном состоянии. Несколько раз, если мне так не казалось, я прерывал нашу беседу и задавал клиентке вопрос: «Итак, сейчас у вас не все в порядке. Не так ли?» Она вздыхала и отвечала: «Да, не в порядке». Тогда мы возвращались в кабинет для более длительного разговора.

На ранних этапах психотерапии я иногда говорю клиентам, что они могут свободно делать то, что им захочется, например, кричать в подушку или бить по кушетке. Обычно я говорил это, когда чувствовал, что у клиента накопилось много сдерживаемых эмоций, не находящих выхода. Я сам демонстрировал, как это можно делать, становясь на колени перед кушеткой, поднимая над головой руки, сжатые в кулаки и несколько раз ударяя по кушетке. При этом я говорил клиентам: «У вас тоже может возникнуть желание сделать нечто подобное. Если оно появится, сделайте так». Это весьма универсальное предложение, и его следует делать всегда, когда оно уместно.

Клиентка дважды била и пинала ногой кушетку на протяжении 10 минут или даже более, после чего ей становилось лучше. Каждый раз это было связано с тем или иным прошлым опытом. Таким образом, вам следует учесть, что в то время, с которым связаны приводимые фрагменты стенограмм, клиентка знала, что может сделать нечто подобное. Я не принимал решения, когда именно клиентке необходимо было бить кушетку, оставляя возможность выбора за ней. Правда, временами я мог предлагать такую разрядку, когда видел, что клиентка начинает нервно постукивать ногой. В приводимых ниже фрагментах стенограммы она не проявляла таких признаков, за исключением тех случаев, когда я отмечал их сам.

К1: Мне было очень тяжело в течение всей недели.

П1: М-да…

К2: Я чувствовала… как бы вам сказать… В предыдущую неделю у меня было все в порядке, а сейчас тягостное чувство ненужности снова вернулось ко мне.

П2: Да, все эти переживания… чувство своей постоянной нежелательности… все это было очень тяжело для вас.

К3: Такое чувство, что я рассыпаюсь на части… Чувство внутреннего потрясения… Я ведь действительно долго колебалась, прежде чем прийти сюда.

П3: Было бы очень хорошо, если бы для начала вам стало легче. Давайте создадим немного свободного пространства, станем немного позади… и скажем: «О да… пусть все это будет здесь… Я чувствую, что здесь все начинает распадаться на части… Все становится шатким и ненадежным…» Знаете, это чувство похоже… как будто дом начинает рассыпаться на части, а вы отходите подальше.

К4: Хм-м… Мы не знаем, многое ли будет распадаться, но…

(Длительное молчание.)

К5: Да, я чувствую, как я стою немного в отдалении, но…

П5: Сохраните это ощущение еще в течение нескольких минут, до тех пор, пока у вас не возникнет приятное чувство, как будто должна произойти какая-то большая перемена, и…

К6: Я думаю, мне удалось соприкоснуться с этим чувством, и его нельзя назвать плохим. И на некоторое время во мне возникло пространство… (неразборчиво), но сейчас осталось чувство испуга.

П6: Итак, вы как бы на одной стороне… (Клиентка: Хм-м…) Давайте сосредоточимся на этом чувстве «испуганности» хотя бы одну минуту; может быть, вы впервые испытали его. Я предпочитаю чувствовать себя комфортно с дискомфортными вещами; чувствовать себя в безопасности с вещами небезопасными… Давайте послушаем, что скажет вам ваше чувство испуга… Вы увидите, что чувствуете себя хорошо… хотя действительно испуганы…

(Молчание 80 секунд.)

К7: Та часть меня, которая испытывает страх… чувство распада… (Молчание 30 секунд.) Эта часть знает, что мне предстоит все время быть одной… но если все во мне распадается, то как же… (неразборчиво).

П7: Как же вы тогда будете создавать?

К8: Правильнее сказать, как я буду воссоздавать…

П8: Да, да, правильно. Воссоздавать. Действительно, это совершенно разные вещи. Еще у меня есть вопросы по поводу чувства испуга. Один из них связан с одиночеством.

К9: М-м-м… (Молчание 10 секунд.) Да, разные вещи… Обычно мне хочется быть одной, но сейчас я чувствую нечто иное.

П10: Это не то «одиночество», которое вы знаете…

К10: Да, правильно, и когда я прикоснулась к этому чувству, то поняла, что не быть одной гораздо приятнее… (П: Хм-м…) Но сейчас каким-то образом я оказалась между этими двумя полюсами.

П10: Да, действительно, можно испытать испуг от знания того, как не быть одинокой; а может быть, это изменяет отношение к тому, приятно ли быть одной… Существует определенное различие: теперь вы уже не находитесь в своем безопасном, непоколебимом месте…

К11: Да, это так… Я чувствую себя в меньшей безопасности. Это подобно чувству (молчание 15 секунд)… как будто я не могу почувствовать себя комфортно (далее неразборчиво).

П11: Итак, в таком промежуточном положении вы чувствуете себя не совсем комфортно.

К12: Нет, не комфортно.

П12: И необходимо что-то делать с переживаниями некоей близости… связанности… не одиночества.

(Молчание 50 секунд.)

К13 (сначала неразборчиво): Я чувствую свою уязвимость, ранимость.

П13: М-м-м…

(Молчание в течение минуты.)

К14: Всех моих защит сейчас нет. Сейчас у меня возникла иная сила. Да, я уязвима, но в этом есть что-то новое.

П14: Вы продолжаете чувствовать уязвимость, но у вас возникает нечто новое, новая сила.

Здесь мы видим, как возникают последовательные шаги процесса. Никто не мог бы по своему желанию создать «иную, новую силу», о которой говорит клиентка в приводимом выше фрагменте. Мы могли бы обсудить, как такое новое содержание возникает в данной ситуации в связи с тем, что процесс основан на взаимосвязи и личностной близости (психотерапевта и клиента), либо, быть может, по какой-то другой причине. Однако в любом случае можно считать, что новое содержание возникает оттого, что два человека нашли для него подходящее время, место и проявили готовность к восприятию того, что возникает у них внутри.

Между К12 и К14 произошло нечто очень важное. В К12 клиентка находит в себе чувство соединенности (с кем-либо) и больше не испытывает чувства одиночества, к которому уже привыкла. Все это вызывает у нее тревогу. Я же в своих словах просто отражаю обратно то, что она пытается мне передать. В К14 можно видеть, что тревожность остается, но клиентка обнаруживает «что-то новое… некоторую другую силу…».

Мы надеемся, что когда разрушится старая тенденция к изоляции, клиентка сможет обрести новую силу, проявляющуюся в желании поддерживать отношения с другими людьми. Но если это чувство новой силы не придет само, мы не сможем узнать, как его вызвать.

Следовало бы задаться вопросом: почему я не упомянул наши взаимоотношения, которые можно было бы прорабатывать? В некоторых случаях, когда клиенты сами косвенно упоминают о взаимоотношениях (и в нашем случае тоже) правильным будет, если психотерапевт сам поднимет этот вопрос или, по крайне мере, спросит: «Вы имеете в виду наши с вами отношения в данный момент, не так ли?»

Я был близок к уверенности, что взаимоотношения, которые клиентка находила угрожающими, связаны с моим поведением. Если бы она сказала об этом, я был бы готов обсудить наши взаимоотношения. Она могла бы сказать больше о том, что именно заставляло ее считать эти отношения угрожающими. Я бы подтвердил на уровне слов полную безопасность наших взаимоотношений. После чего клиентка могла бы погрузиться в свою личную историю, пытаясь выяснить, почему все отношения с другими людьми воспринимались как угрожающие. Во время психотерапии такое исследование часто оказывается полезным. Однако гораздо более полезным бывает конкретное переживание безопасности в реальных взаимоотношениях.

В данном случае я не говорю ничего такого, что усиливало бы труднопереносимое чувство угрозы. Когда я повторяю слова клиентки, то просто возвращаю обратно то, что сказала она сама, и это в большей мере делает наши взаимоотношения действительно безопасными, чем заострение внимания на том, почему они небезопасны. Пережитое мгновение действительной безопасности является гораздо более ценным, чем сосредоточение на чувстве небезопасности.

В следующий момент клиентка чувствует обретение новой силы вместе с появлением тревожного чувства. В этот момент она находится во взаимоотношениях. Оказывается, когда клиентка вступает во взаимодействие, то (совершенно неожиданно для себя) чувствует появление в себе новой силы.

Роль межличностных отношений мы видим в том, что они определяют то содержание, которое клиенты находят в себе. То, что индивид находит внутри себя, прямо зависит от того, каким образом он проживает текущее мгновение. А наше проживание бытия по самой своей природе основано на взаимодействии. Так качество взаимодействий определяет и обусловливает то, что человек находит, пытаясь почувствовать происходящее в данный момент.

Психотерапевту необходимо осознавать качество действительного взаимодействия, постоянно заботясь о его безопасности, в особенности в то время, когда клиент фокусируется на чувстве небезопасности. Если возникает действительное переживание, действительное чувство безопасности, прежняя угроза переживается в более широком контексте новых безопасных взаимоотношений. Затем, если клиент продолжает фокусирование, возникают новые шаги, подобные новому чувству силы, упоминавшемуся в нашем примере.

27 мая

К1: Сегодня я чувствую себя не очень хорошо.

(Пауза 1 минута.)

К2: Это подобно желанию убежать или что-то вроде того…

П2: «Желание убежать» — это возврат назад.

К3: Но сейчас загорелся желтый свет светофора и сказал мне: «Жди!»

П3: Да, сейчас у нас есть нечто, удерживающее вас от желания убежать и предлагающее подождать — хотя бы одну минуту…

К4: Это подобно внутреннему чувству неуверенности; весь день я чувствую себя разбитой, не могу нормально работать.

П4: Хм-м… Это чувство внутренней неуверенности говорит о том, что нечто может раскрыться.

(Молчание 15 секунд.)

К5: Но я не знаю, что оно говорит мне.

П5: Пока мы этого еще не знаем…

(Молчание 2,5 минуты.)

К6: Это чувство подобно запруженной реке.

К6: Во время молчания в процессе фокусирования на чувстве «неуверенности» возникает что-то совершенно новое.

П6: Что-то действительно сильное и мощное, стремящееся нестись свободным потоком, но остановленное и запруженное… Оно стремится разрушить плотину…

(Пауза 60 секунд.)

К7: Однако оно отравлено.

П7: Хорошо, давайте попробуем пойти дальше… мягко и осторожно… (Молчание 15 секунд.) Вы думаете, там действительно что-то отравлено или это просто такое чувство?

Нужно ли было поощрять клиентку, чтобы она била кушетку или отдалась течению этой реки, «перегороженной плотиной»? Можем ли мы почувствовать, как единственное слово — «отравлено» — говорит, что, возможно, не стоит отдаваться течению «реки» и натиску чувств, связанных с прошлым и пока еще сдерживаемых плотиной.

Прочтите еще раз К6 и К7. Слова клиентки (К6) можно рассматривать как стремление к катарсису, как желание «дать выход». Действительно, многие психотерапевты могли бы именно так и подумать. Но слова клиентки (К7) указывают на то, что качество «запруженной реки» не совсем такое, как хотелось бы. Сначала необходимо проработать очень многое — возможно, с помощью небольших шагов, постепенно изменяющих характер переживаний, прежде чем «прорыв запруды» станет желательным. В любом случае психотерапевт не должен принимать решение, ему не следует подталкивать клиента или же, наоборот, сдерживать его. Клиентка хорошо знает, что если она захочет, то может начать бить кушетку.

Когда в первый раз возникают особенно тонкие или проблемные чувства, моя реакция обычно бывает следующей: «Сейчас осторожно продвигайтесь дальше», или: «Сейчас продвигайтесь мягко», или «Давайте будем продвигаться очень медленно…». Подобные чувства требуют создания особенно мягкого пространства, чтобы клиент мог погрузиться в них без попыток психотерапевта грубо подталкивать ход событий, пытаясь ускорить их.

Клиентка начала с образа желтого света светофора, символизирующего предупреждение. Затем почувствовала некую «запруду», преграждающую течение жизненной энергии. Услышав это, я обрадовался. Жизнь стремится к движению вперед! Поэтому так больно было услышать следующие слова клиентки: «Но она чем-то отравлена». Чем бы ни оказалось это «что-то», мы не должны просто подталкивать к нему клиентку. Нам хотелось бы сохранить близость к этому ощущению, не делая никаких внезапных движений, хотелось бы создать «мягкое» внутреннее пространство, чтобы просто быть в нем.

Отметьте, что ни я, ни клиентка никак не пытаемся направлять ход процесса. Никто из нас не пытается ни добавлять в него что-либо, ни избегать того, что будет возникать. Я предлагал клиентке инструкции, относящиеся к тому, как она должна принимать и чувствовать происходящее, чтобы ощущать его непосредственным образом.

11 июня

(Сессия начинается с 70-секундного молчания.)

К1: Я чувствую внутреннее беспокойство…

П1: М-м-м…

К2:…как будто я не хочу сидеть, не хочу стоять на месте… Такое чувство, как будто я плачу во время работы…

П2: Итак, кое-что стремится выйти наружу, и нам лучше установить с ним контакт, поздороваться с ним, не так ли?

(Мы сдвигаем стулья ближе. Молчание 2,5 минуты.)

К3: Это подобно тому, как будто внутри меня что-то вот-вот лопнет…

(Молчание 50 секунд.)

К4: Мне бы хотелось побыть одной.

П4: Может быть, это голос, говорящий вам, что вы не должны быть здесь?

К5: Хм-м…

П5: Это «нечто» говорит вам, что вы не должны здесь находиться; вам необходимо быть одной. (Молчание 25 секунд.) Итак, что-то внутри близко к раскрытию, к взрыву, и это создает у вас неуверенность, не так ли?

К6: Да, верно.

П6: Это подобно тому, как будто вы не можете ни стоять, ни сидеть… что-то одно присутствует здесь, а другое говорит, что ему здесь делать нечего. Правильно?

К7: Правильно.

П7: Говорит, что вам лучше одной. Это та недружественная часть вас самой, которая заявляет: «Если вы не можете ничего сказать, то почему вы вообще здесь находитесь?»

К8: Нет.

П8: По-другому?

К9: Нет, не то. Если мне вообще не хочется говорить, ни черта я… не скажу.

П9: Да, хорошо.

(Молчание 2 минуты.)

К10: Как будто что-то толкает меня в разные стороны… где-то внутри меня…

(Молчание 10 секунд.)

П10: М-м-м…

К11: Это похоже… как будто сейчас я нахожусь в большей близости…

П11: М-м-м…

К12: Подобно чувству… как будто мне хочется, чтобы вы просто сели рядом со мной… но не держали меня…

П12: М-м-м… два разных желания… Нечто хочет большей близости… а нечто иное… (неразборчиво). Можем ли мы сделать это? (Мы подходим к дивану и садимся рядом, но я не беру клиентку за руку.)

П13: Это «нечто» в вас точно знает, что вам сейчас нужно.

Клиентов необходимо поощрять, чтобы они могли почувствовать, что является «правильным» в данный момент, а что нет. Таким образом, и психотерапевт, и клиент в одинаковой мере направляют ход процесса. Если это происходит, я выражаю свою радость.

В П12 указывается на то, что у клиентки возникло решение, весьма характерное для процесса фокусирования: ей хочется большей близости, но она не может вынести ее.

Клиентка относится к тому типу лиц, которым необходим физический контакт, для того чтобы почувствовать реальность связи, возникающей между людьми (а иногда — для того чтобы почувствовать: что-то реальное все еще существует). Когда клиентка явно просит об этом, я охотно соглашаюсь на физический контакт, очевидно не носящий сексуального характера.

Однако в данный момент детские переживания, вернувшиеся к клиентке, являются слишком болезненными, чтобы она могла позволить себе испытать их в присутствии другого человека. И тем не менее, именно из-за их болезненности она еще более нуждается в контакте. То, что возникает, оказывается явно более сложным, чем две стороны этого противоречия.

Когда клиентка просит меня сесть рядом (опять-таки не в сексуальном смысле), я не отказываю ей. Но сам не стал бы предлагать этого. Психотерапевт должен всегда воздерживаться от действий, которые могут восприниматься как сексуальные или смущающие клиентов. Однако клиенты часто просят о физическом прикосновении, подчеркивающем реальность возникшего контакта.

«Сядьте возле меня, но не держите меня». В некотором смысле это делает меня ближе к клиентке, но при условии, что не будет никаких объятий и прикосновений. Однако поскольку теперь я не сижу напротив клиентки, я уже не смотрю ей в глаза. В этом отношении контакт оказывается не столь непосредственным.

Конечно, я приветствую подобное решение, но тем не менее, прежде чем сделать шаг к дивану, я спрашиваю: «Можем ли мы сделать это?» Я даю ей шанс произнести: «Нет… подождите…» в том случае, если бы ей не хотелось, чтобы я действительно это сделал прямо сейчас.

Подчеркну снова, что если обсуждение происходящего будет необходимо, мы с клиенткой будем готовы его начать. Такое обсуждение также может служить примером близости, являющейся в то же время вполне безопасной. Реальные взаимоотношения всегда значат больше, чем отношения обсуждаемые.

16 июня

К1: Мне совсем дерьмово…

П1: М-м-м…

К2: Я не могу, чтобы это продолжалось.

(Молчание 50 секунд.)

П2: Можете ли вы утверждать, что эти отрицательные чувства… часть вашего прошлого?

К3: Я чувствую… что это подобно кораблекрушению… или чему-то, что я не могу (неразборчиво).

П3: Все это…

К4: Да, я чувствую, как будто оно происходит сейчас, но…

П4: Да, вы чувствуете это как то, что происходит в настоящее время, хотя на самом деле тема связана с прошлым.

(Молчание 40 секунд.)

К5: Да, я чувствую это, как будто оно происходит сейчас, хотя на самом деле все не так. Я понимаю, что это просто не имеет значения.

П5: Это сейчас оно воспринимается так.

К6: И это только…

П6: Единственное, что важно: все это было тогда.

(Молчание 30 секунд.)

К7: Единственное, с чем все в порядке… (неразборчиво). А все остальное…

П7: Оно действительно воспринимается вами как происходящее сейчас.

(Молчание 2 минуты.)

К8: Я чувствую это как… (неразборчиво) боль внутри меня, и не могу справиться с ней, она просто возникает…

П8: Эта боль сильнее, чем вы можете перенести? Она просто возникает… можете ли вы сказать, что именно вы ощущаете?

К9: Мне становится хуже.

П9: Становится хуже… М-да… То, как мы испытываем эти переживания прямо сейчас, то, как они связаны друг с другом, — это углубление… приводит к ухудшению вашего состояния… (Молчание 15 секунд.) Необходимо подойти к этому как-то иначе, посмотреть под другим углом.

(Молчание 12 секунд.)

К10: Нет… я просто чувствую, что мне хуже. Все это уже присутствует здесь… и там нет ничего скрытого.

П10: На что это похоже?

К11: На раскрытость… обнаженность…

П11: Значит, раскрытость… И не мы виноваты в том, что вам становится хуже… А то, что я сказал перед этим, было неверным. Все уже есть здесь.

(Молчание 5 минут.)

К12: Это похоже… как будто оно больше не мертвое… оно живое, оно волнуется.

П12: М-м-м (делает глубокий выдох)… Ну что ж, на некотором глубинном уровне мы можем радоваться тому, что все это до сих пор живо…

(Молчание 5 минут.)

П13: Алло…

К14: Да…

К15: Это действительно… (неразборчиво).

К15: Действительно?

К16: Как будто я действительно изрезана…

П16: О! (вздыхает).

(Молчание 50 секунд.)

К17: Когда я лежу здесь, на кушетке, мне кажется, что я истекаю кровью.

П17: М-да… значит, вы действительно чувствуете себя изрезанной, истекающей кровью…

(Молчание 2,5 минуты.)

К18. (неразборчиво).

П18: Истекающая кровью и брошенная на произвол судьбы…

К19. (неразборчиво).

П19: М-м-м… вам кажется, что я пытаюсь причинить вам боль?

К20: Я чувствую прошлое как происходящее сейчас. И это вызывает у меня тревогу.

П20: М-м-м… у вас возникает тревога от чувства, что сейчас я пытаюсь причинить вам боль?

К21: Да, все, что бы вы ни сказали прямо сейчас… все причиняет мне боль.

П21: Я не могу сказать ничего, что не причинило бы вам боль?

(Молчание 10 секунд.)

К22: Это похоже… Внезапно у меня возникло чувство, что есть нечто, не являющееся… (неразборчиво); как скрытое послание, которое… (неразборчиво).

П22: Вы можете почувствовать себя… И вам не нравится то, что вы чувствуете… Вы можете попробовать почувствовать, что ожидаете… предполагаете найти какое-то негативное послание с моей стороны…

(Молчание 10 секунд.)

К23 (сначала неразборчиво): Причина, по которой я сказала: «Когда вы уезжаете…» была в том, что вы сами сказали: «Я уезжаю только на пятницу и субботу…»

П23: Вот еще одно подтверждение, что все это для вас болезненно. М-да…

(Молчание 50 секунд.)

К24 (неразборчиво).

П24: Вы имеете в виду, что вы это так чувствуете. Почему… вы критично настроены? Правильно ли я понимаю, что вы имеете в виду? Сам я не уверен в этом.

К25: Мне кажется, что это послание, подобное… (неразборчиво).

П25: Возникает впечатление, что сказанное мной повторяет старое: «И почему она столь чувствительна?»

К26: Я не настолько плоха…

П26: А я и не имел это в виду.

К27: Да понимаю.

П27: Я понимаю, вы хотите сказать, как тягостно вам прямо сейчас.

(Молчание полторы минуты.)

П28: Эй!

К29: Слишком много… в этом…

П29: Вы сталкиваетесь с более интенсивными чувствами, чем можете перенести… во всяком случае, одновременно. Это… больше, чем мы можем рассортировать… (Молчание 10 секунд.) Это прежде всего чувство неприятия вас другими. Возможно, насилия над вами, как его кульминация…

(Молчание 5 минут.)

К30: Мне хочется быть поближе к вам.

(Молчание 20 секунд.)

П30: Это не так сложно… (Сдвигаем стулья ближе.) Я думаю, сейчас вы почувствуете, что я стал несколько ближе.

К31: Да, я действительно чувствую ваше присутствие — если вы не собираетесь поучать меня.

П31 (смеется): Очень мило!

К32: Я никому не позволяю поучать себя.

П32: А я это делал?

К33: Нет… во всяком случае, не очень часто… несколько раз… но не очень часто…

П33: Не очень часто…

(Молчание 60 секунд.)

К34 (начинает шевелиться, шуршать, потом поднимает глаза).

П34: Может быть, чаю? Мне кажется, как раз подходящее время.

К35: Да, было бы неплохо.

Предпринимая попытки помочь клиентке, я часто говорил ей, чтобы она попыталась провести различие между тем, что было «тогда», в прошлом, и происходящим «сейчас». Я говорил, что если она сможет почувствовать свои переживания в контексте событий, происходивших «тогда», это поможет ей освободиться от ситуации «сейчас». Однако здесь это не помогло, и клиентка назвала мои слова попытками «поучать» ее. Я понял, что больше этого делать не следует.

Клиентка повторно пережила очень болезненный опыт и сказала, что чувствует себя «истекающей кровью», хотя понятно, что это просто метафора. Гораздо позже она смогла рассказать о своем переживании больше. Одна из угрожающих ситуаций действительно была связана у нее с кровью. Я знал, что клиентка вскрыла и повторно пережила некий целостный опыт таким образом, как будто события происходили прямо сейчас, хотя она смогла выразить словами лишь небольшую часть своих переживаний.

Другой клиент мог бы спросить, почему я проявил защитную реакцию в отношении того, что уезжаю «только» в пятницу и субботу. Тогда я, наверное, нашел бы внутри себя нечто, что говорило бы: «Да, я пытался зафиксировать эти дни. Я беспокоился, что это окажется трудным для вас. Да, действительно, я избегал возникшего у вас чувства, вместо того чтобы смело задать вопрос о нем. Я избегал его бессознательно». Если бы я открыл клиентке свои внутренние переживания, это позволило бы ей понять, что я вовсе не собирался критиковать, и как бы говоря: «Как вам не стыдно! Как можно так переживать из-за каких-то двух дней?» Но подобные дискуссии в данном случае были просто не нужны. Она уже знала, что я вовсе не критиковал ее, и чувствовала, что события ее детства привели к тому, что она восприняла мои слова как критику. Если бы нам не было так легко сразу понять друг друга, необходимо было бы сказать друг другу больше слов. Однако в данном случае конкретное и целительное межличностное взаимодействие оказалось более ценным, чем любые дискуссии.

Выразив свои чувства по поводу того, что ее, как ей казалось, критикуют, и открыв после этого новые стороны в нашем взаимодействии, клиентка вновь возвратилась к воспоминаниям о своем детском опыте (следующий период довольно длительного — полторы минуты — молчания). Затем она снова обратилась к нашим взаимоотношениям, выразив стремление к большей близости. Я подвинул свой стул поближе. После этого клиентка, дразня меня, стала говорить о том, что я читаю проповеди и пытаюсь ее поучать (о различии между бывшим «тогда» и происходящим «сейчас»).

На протяжении всего этого периода психотерапии, длившегося примерно год, клиентка находилась в состоянии тяжелой депрессии, чувствуя, что от психотерапии «нет проку», жизненная энергия заблокирована где-то глубоко внутри, как будто находится под тяжелым гнетом. Она уходила от меня (как и сейчас) явно в лучшем виде, ее энергия частично высвобождалась. Так происходило регулярно, хотя другим клиентам я довольно часто позволял уходить от меня домой в таком же депрессивном состоянии, в каком они пришли ко мне. Однако наше взаимодействие во время этой психотерапевтической сессии имело особое значение для клиентки, что видно из следующего фрагмента.

Сессия, к которой относится данный фрагмент, была посвящена рассказу клиентки о своем сновидении и работе с ним.

18 июня

К1: Вместе с братом мы катались на коньках, получая от этого большое удовольствие.

П1: Кто-то (в сновидении) хочет узнать, умеете ли вы кататься на мысках. А вы действительно умеете это делать?

К2: Да.

П2: А как вы это делаете?

К3: Необходимо стать прямо и просто начать вращаться…

П3: Что все это значит для вас?

(Молчание 10 секунд.)

К4: О, это означает не так много… Просто очень приятно… И я делала это иногда просто для удовольствия или чтобы покрасоваться.

(Молчание 10 секунд.)

П4: Итак, можно ли сказать, что вопрос: «Умеете ли вы вращаться на мысках?» означает: «Можете ли вы сделать себе приятное? Можете ли вы покрасоваться перед другими людьми?»

(Молчание 10 секунд.)

К5: Это подобно вопросу: «Можете ли вы найти время на то, чтобы сделать себе приятное?»

П5: М-м-м…

К6: Потому что это приятно мне.

П6: В этом есть нечто, подобное глотку свежего воздуха!

К7: Да, подобно всему остальному, что несерьезно… Могу ли я позволить это, позволить другой части себя…

П7: Итак, это важная вещь. Давайте будем стараться удержать ее, хорошо?

К8: Во сне мне приятно было говорить об этом… как был приятен человек, говоривший об этом…

П8: Это как приглашение повеселиться… в то самое время, когда вы погрязли в семейных делах. Правильно? Держу пари, это стоящая вещь… если вы, конечно, мне позволите… и тогда вы сами увидите…

К9: Хорошо, говорите, что мне необходимо делать.

П9: Скажите, можете ли вы веселиться в разгар семейной драмы?

(Молчание 30 секунд.)

К10: Думаю, что да. (Молчание 5 секунд.) В этом есть некий контраст с серьезностью происходящего, подобно тому, как в моем сне есть много различных частей (молчание 10 секунд), как бы переход от серьезного к несерьезному. Не все ведь…

П10: Не все ведь серьезно, не так ли?

К11: Да, не все…

П11: Есть в нас некая часть, способная веселиться, в то время когда происходят другие события… Например, когда кого-то собираются повесить, не так ли?

(Позднее в ходе этой же сессии мы снова обсуждаем тот же сон.)

К12: Мне не нравится серый цвет.

П12: Почему?

К13: Он слишком скучный. Я люблю более яркие вещи.

П13: Подходит ли серый цвет?

(Молчание 10 секунд.)

К14: Хорошо… Если я смотрю на это с другой стороны, то иногда чувствую… но после последнего дня я была здесь…

П14: Да?

К15: Я помню, что чувствовала… и думала… думала, почему все вокруг такое темное, мрачное? Не знаю, что произошло, но я стала чувствовать себя гораздо лучше — впервые за столь долгое время… Мне казалось, я уже говорила вам это, как только вошла…

П15: М-м-м…

К16: Как будто во мне что-то поднялось и внутри стало по-настоящему хорошо. Я смогла почувствовать это и вспомнила свои мысли: «Сейчас все вокруг — просто серость. Оно не полностью хорошее и не полностью плохое… скорее, просто серое…

П16: О да!

К17: И я почувствовала, что все это действительно хорошо…

К18: Это… как некое место, расположенное где-то глубоко внутри меня, говорящее: „Да, все вокруг так и осталось серым… но теперь оно воспринимается положительно; оно изменилось, перестало быть для меня окрашенным в черный цвет и стало просто серым. Это действительно произошло — на следующий день после нашей встречи“.

П18: Просто удивительно… а что касается серости…

К19: Еще я чувствовала, что это похоже… На следующий день мне было гораздо легче, но я знала… как будто не хотела остановиться на этом… Просто продолжать чувствовать все это… ему необходимо измениться, и оно продолжает изменяться…

П19: Это не безнадежная серость… Нет, это серый цвет, который теперь никогда не будет черным.

К20: Да, оно не будет таким…

П20: Кое-кто в вашем сновидении с уважением относится к этому, не так ли?

К21: Думаю, что это я сама. Действительно другое отношение… как будто вы говорите мне о том, как найти выход из положения. „Если ваш процесс стремится к дальнейшему раскрытию, проявлению… в следующие два часа, следующей ночью… когда угодно…“ И вы говорите мне… да, вы говорите мне… это место внутри меня было действительно скрыто столь глубоко… Это было действительно что-то другое, что-то новое… Обычно я всегда знаю, что произойдет и что я буду делать, но теперь это исходило из места, скрытого глубоко внутри меня. Как будто какая-то часть не хочет бороться за то, чтобы он раскрылся.

П21: Да, да… и даже негибкая часть вашей личности с уважением относится к этому.

К22: Негибкая часть моей личности? А да, это неплохой способ подтолкнуть ее…

П22: Если она вообще есть. (Смеется.)

К23: Да, есть.

П23: Понимаете, я просто проявляю заботу…

К24: Сейчас вам нет необходимости быть столь заботливым, потому что… Я уже чувствую связь, установившуюся между нами… но этой связи нет — будьте начеку. (Смеется.)

Мои интерпретации всегда являются вопросами, и я стараюсь испробовать их понемногу. Только если они „приняты“ клиенткой, я иду дальше. В П1—П5 мы находим как раз такие краткие вопросы о сновидении клиентки и о ее катании на коньках. Поскольку на все эти вопросы было получено подтверждение, я смог сказать нечто большее в П6.

Психотерапевту необходимо отмечать все положительные, жизнеутверждающие моменты, в особенности если они связаны с материалом, вызывающим у клиентки страх. Более подробно я буду обсуждать этот вопрос в главе 13, посвященной работе со сновидениями. Развлечения могут быть совершенно тривиальными, но они привносят чувство свободы и бесконечности в тривиальность всех тех дел, которые мы обычно считаем важными.

Турбер (Thurber) говорил когда-то, что самое драгоценное — это смех сквозь слезы.

21 июня

П1: Привет!

(Молчание 18 секунд.)

К2: Сегодня мне тяжело сидеть здесь.

П2: Вы хотите сказать, что вам лучше сесть как-то иначе или вам вообще тяжело сидеть на одном месте?

К3: Мне тяжело находиться здесь с этим чувством беспокойства.

П3: То есть вам тяжело сидеть неподвижно с этим действующим на нервы чувством беспокойства внутри вас.

(Молчание 45 секунд.)

К4: Да, и испытываю своего рода нервозность.

П4: М-м-м… нервозность…

(Молчание 45 секунд.)

К5: Это похоже… как если бы мне необходимо было стоять неподвижно. После понедельника мне постоянно приходится придумывать себе какое-то занятие.

П5: Понятно. Значит, существует потребность сидеть неподвижно и просто наблюдать за своими чувствами…

К6: Да.

П6: А почему бы вам не попробовать прекратить суетиться, заглушая свои чувства?

(Молчание 65 секунд.)

К7: Как будто я могу чувствовать только тревогу.

П7: Действительно, трудно оставаться с этим, потому что как только вы направляете свое внимание на себя, все, что у вас возникает, — это тревога, с которой трудно спокойно усидеть на месте. Я правильно говорю?

К8: М-м-м…

П8: Да, с тревогой трудно спокойно усидеть на месте… Алло! Хотя, несмотря на то, что я сказал только что „алло“, мне бы хотелось, чтобы мы сейчас сделали перерыв на секунду.

К9: Вы уже вернулись? (Эти слова относятся к поездке, которую мне необходимо было предпринять.)

П9: Да.

К10: Что-то вы не очень хорошо выглядите…

П10: А, да… в аэропорту была забастовка.

К11: Понятно…

(Мы говорим примерно минуту о другой поездке, которую собиралась предпринять клиентка. Затем следует молчание, примерно в течение 15 секунд.)

П11: Ну что, попробуем снова прикоснуться к вашим чувствам?

К12: То, что пришло ко мне прямо сейчас… как будто я что-то знаю… потому что это началось на следующий день, когда я печатала на машинке, записывая содержание моего сна. У меня началось что-то вроде сна наяву, с яркими образами… А потом я заплакала и не могла остановиться… все плакала и плакала, потому что действительно глубоко погрузилась во все это… пугающее… и с тех пор я не могла…

П12: Вы погрузились глубоко в сновидение и не могли выйти оттуда, не так ли? И это заставляло вас нервничать…

К13: Та часть сновидения, куда я погрузилась и не могла потом оттуда выйти… с людьми, стоящими на платформе, все было в порядке. Это напоминало печаль, и здесь все было в порядке, но другая часть — когда мой отец вышел… я не была готова справиться с этим.

П13: Подождите, это ведь часть работы с активным воображением?

К14: Да.

П14: Но есть и другая часть, связанная с вашим отцом.

К15: М-м-м…

П15: Вы погрузились в нее, а потом застряли на чувстве „плохого“ или почувствовали заранее, что все будет плохо?

К16: Когда я начала, эта часть казалась мне хорошей; но когда я действительно погрузилась в нее… хм… она оказалась печальной. Если я пыталась проработать ее отдельно, она действительно менялась. Да, она изменилась, потому что раньше я могла с ней работать. С ней было связано действительно сильное чувство одиночества. Просто ужасно!

П16 (смеется): Способность устанавливать отношения с другими людьми — это нечто совершенно особое. Раньше вы все делали в одиночестве, но вместе с другими людьми вы сможете сделать гораздо больше, чем сами.

К17: Да, сейчас у меня действительно появилось желание находиться с другими людьми, и для меня это нечто новое.

П17: Ну вот, мы и общаемся здесь с вами.

К18: Я так и знала, что вы скажете это.

П18: Это может быть кто угодно… в том числе и я…

К19: Что?

П19: Я прервал ваши мысли? Ну ничего, не страшно.

К20 (поднимает глаза).

П20: Куда это вы так глубоко погрузились?

К21: Я просто прикоснулась к чувству боли.

П21: М-м-м…

К22: А потом снова попытаться ходить вокруг да около.

П22: Итак, вы знаете, где все это происходит, и… вы действительно можете прикоснуться к этому чувству, но это оказывается достаточно неприятным.

К23: М-м-м…

(Молчание 10 секунд.)

П23: Да, нет ничего плохого в том, чтобы просто прикоснуться к этому, а затем вернуться… Можете ли вы теперь сказать, что у вас все в порядке? (Молчание 10 секунд.) Теперь вам не нужно ходить вокруг да около. Вы уже знаете, что можете сделать это… и потом сделаете перерыв. (Молчание 10 секунд.) Да, это правильный способ… просто прикоснуться, а потом сделать перерыв.

(Молчание почти две минуты.)

К24: Я хотела бы сказать, что на моем пути возникло какое-то препятствие…

П24: М-м-м…

(Молчание больше двух минут.)

П25: Препятствие?

К25: Да.

П26: Оно где-то рядом с болезненной областью? (Клиентка соглашается.) Где-то между вами и этой областью…

К27: М-м-м… Как будто я пытаюсь взобраться на гору… и не могу.

П27: Давайте представим, что вы поднимаетесь на гору на грузовике (образ из сновидения).

К28: М-м-м…

П28: Итак, вы пытаетесь забраться на гору, но не можете.

К29: М-м-м…

П29: Вы знаете, что это за гора?

(Молчание дольше полутора минут.)

К30: Она подобна… Я хотела бы подняться на вершину горы, чтобы ясно рассмотреть оттуда все, но я не думаю, что мне удастся преодолеть болезненные ощущения, связанные с подъемом.

П30: М-м-м… Итак, с вершины горы вы можете ясно увидеть все вокруг, но это связано с достаточно сильными болезненными ощущениями… Где-то между вами и… способностью увидеть все ясно находится нечто, которое не хочет испытывать боль… Не так ли?

(Молчание 10 секунд.)

К31: Да… При попытке взобраться на гору я начинаю испытывать боль… (Молчание 10 секунд.) Мне кажется, я продолжаю искать дорогу, по которой можно подняться на гору.

П31: Искать дорогу?

К32: Я ищу другие пути.

П32: А, я понял. Вы хотите найти другую дорогу, чтобы подняться на гору, не испытывая боли, не так ли?

К33: Ну…

П33: Да, да, я понял вас…

(Молчание 10 секунд.)

К34: А затем что-то приходит ко мне и говорит: „Ты уже достаточно долго искала дорогу, не так ли?“

П34: Да… (Смеется.)

К35: Это не работает.

П35: Да, я вижу… Хм-м…

(Молчание 155 секунд.)

К36: Давайте выпьем чаю.

П36: М-м-м…

(Мы переходим на кухню, где у нас происходил небольшой разговор, и пьем чай. Немного позже, на кухне, клиентка успокаивается.)

П37: Прикоснулись ли вы к этому снова?

К38: Да. Когда я не испытываю боли, у меня опять возникает чувство беспокойства.

П38: Возможно, есть место, где вы оказываетесь ближе к болезненной области, но не входите в нее в полной мере.

(Молчание 4 минуты.)

К39: Сейчас уже все в порядке. Я отбросила и беспокойство, и боль… Знаете, что мне помогло? Я представила себя играющей!

Можно строить различные предположения для объяснения, почему возникла „игра“, когда клиента отбросила беспокойство и боль. Когда человек „отбрасывает“ что-либо, организм испытывает облегчение, и другие виды энергии получают возможность выйти на передний план.

Позднее, в ходе этой же сессии, у клиентки произойдет драматический прорыв и возникнет более интересное содержание переживаний, но я хотел бы показать, как происходило развитие психотерапевтического процесса.

Мы уже подошли к следующему предположению: если клиентка почувствует свою боль и испытает болезненные переживания, это, как правило, помогает. Однако так происходит не всегда. Утверждая, что данный процесс окажет помощь, мы редко говорим о том, как и почему это будет происходить. Все зависит от характера самого процесса и межличностных взаимодействий. И вопрос не просто в том, осознается или не осознается содержание не изменяющихся переживаний. Нет, речь идет о том, как клиент осознает изменения в содержании его проблемы.

Когда фокусирование „извлекает“ эти проблемы и помогает им „выйти на поверхность“ на уровне телесных ощущений, клиентка чувствует себя лучше, чем когда пытается просто избегать их. Если клиентка утрачивает контакт со своей болью, это вызывает у нее чувство „беспокойства“ (К38). Таким образом, данный способ проработки не является ни обычным уходом от боли, ни столь же обычным погружением в эту боль.

Процесс носит активный характер. Сама клиентка прикасается к своей боли и она же потом отбрасывает боль прочь. Однако это не „подавление“ болезненных переживаний, в результате которого клиентка утрачивает контакт со своей болью и начинает испытывать чувство беспокойства. Нет, она остается связанной с болью, но ее тело как бы освобождается от боли.

При фокусировании мы говорим, что „выход“ травматических переживаний происходит лишь тогда, когда во всем теле возникает отчетливое чувство облегчения. В противном случае мы говорим, что такой „выход“ переживаний пока еще не произошел. В нашем же примере клиентка отбрасывает боль и воздействует на нее. В возникающем в результате пространстве, свободном от боли, появляется новое приятное чувство — способность к игре.

Эта сессия была чрезвычайно богата примерами процесса фокусирования. Однако в плане содержания переживаний ничего нового так и не возникло.

Как только клиентка перестала сосредоточиваться на чувствуемом ощущении, к ней вернулось ее рассеянное „беспокойство“. В то время как это ощущение было „прямо здесь“, остальная часть ее тела испытывала облегчение, поскольку возникло отчетливое чувство, что прямая связь установлена. Однако без чувствуемого ощущения „беспокойство“ клиентки снова становится рассеянным и овладевает всем ее телом.

То, что происходит в конце, демонстрирует используемую при фокусировании процедуру „создания пространства“, при которой не происходит ни подавления проблемы, ни ухода от нее.

Избежав и того, и другого, клиентка использует созданное пространство, где она представляет себя играющей.

21 июля

К1: Барьер подобен… многим различным вещам.

П1: О да… этих вещей действительно много…

(Пауза 20 секунд.)

К2: Хорошо… но это не добавляет смысла…

П2: Все в порядке…

К3: То, что сейчас возникло у меня, похоже на образ, который уже возникал у меня раньше… образ препятствия… Часть препятствия была подобна колючей проволоке… К ней нельзя было прикоснуться, нельзя было ни обойти, ни перелезть через нее… Но в другой части преграды оставалось небольшое отверстие, через которое я могла бы проскользнуть…

П3: О да…

К4: Эта часть преграды… там просто столбы, и на них немного колючей проволоки… Так что если я захочу, то действительно смогу перелезть через нее… Это одна часть преграды, а вдали от нее находится другая часть, опасная.

П4: Она полностью опутана колючей проволокой.

К5: Да.

П5: Итак, есть часть преграды, которую можно легко преодолеть, и другая часть, представляющая опасность.

К6: В той части, которая кажется мне более легкой, есть небольшое отверстие, через которое я могу проползти; я чувствую его…

П6: Да…

К7: Это чувство… оно похоже на слова: „Я здесь; я преодолеваю эту преграду“. Ловкая часть меня самой пробирается через препятствие а потом оглядывается назад, чтобы рассмотреть, какая будет реакция, хотя в то же время чувствует, что меня совершенно не беспокоит эта реакция…

П7: Да!

П8: Итак, сейчас для вас особенно важно то, что вы смогли преодолеть препятствие.

К9: Да, это так. Сейчас мне необходимо именно это… потому что мне не хотелось бы возиться с колючей проволокой.

П9: Что ж, резонно. Посмотрим, потом можно будет заняться и проволокой, а сейчас для вас действительно важнее всего просто пробраться через преграду.

(Пауза 20 секунд.)

К10: М-м-м… Действительно хорошо, что эта часть смогла преодолеть преграду… Я верю, что и с другой частью все будет в порядке, но если она не сможет пробраться через препятствие, тогда о ней придется забыть. (И психотерапевт, и клиентка смеются.)

П10: Я могу почувствовать это. Если и другая часть сможет пройти через преграду, будет здорово.

К11: Да, потому что это та часть меня, с которой все в порядке… Да… (Молчание 10 секунд.) Я чувствую себя хорошо (глубоко дышит).

П11 (смеется): М-м-м… (И психотерапевт, и клиентка смеются.) М-м-м…

К12: Сейчас я уже вне опасности. А было действительно опасно!

П12 (смеется): М-м-м… Я счастлив, что ваше ощущение дало нам такие точные инструкции

(Происходит небольшая беседа. Затем пауза 2 минуты, мы обнимаем друг друга.)

Как принять решение, во что необходимо погрузиться, к чему прикоснуться, а что отбросить? Обычно психотерапевт не может сам принимать такое решение — он может лишь задавать пробные вопросы, делая это таким образом, который позволяет клиентке самой почувствовать, что правильно, а что нет. В данном случае нет необходимости предлагать клиентке почувствовать: она научилась этому уже давно.

Данный фрагмент ясно показывает, почему не следует подталкивать клиента к чему бы то ни было. В возникновении психотерапевтических изменений мы полностью зависим от процесса, который, однако, может происходить, а может и не происходить. У нас нет ни полного понимания этого процесса, ни того, что его вызывает. Поэтому мы не можем просто „подталкивать“ его тем или иным произвольным образом, предполагая, что процесс приведет к необходимому нам результату.

Когда мы позволяем постепенно раскрываться последовательным этапам данного процесса, он приобретает свое собственное направление. Быть может, придется столкнуться с чем-то невыносимым; это может занять у клиентки несколько часов, но приведет либо к весьма незначительным изменениям в содержании переживаний, либо вообще не даст никакого результата. Однако при этом проработке подвергаются все „территории“ опыта, изменяясь как единое целое. И когда клиент продолжает сосредоточивать внимание таким образом, целостность переживаний начинает менять свою структуру. На протяжении последних фрагментов психотерапевтических сессий слов было произнесено немного, и может возникнуть впечатление, что особых изменений в содержании переживаний не происходило. Все сводилось к необходимости быть настолько близкой к чувству собственной боли, насколько это оказалось возможным для клиентки; хотя и не настолько близко, чтобы клиентка испытывала стремление убежать от нее. На протяжении сессий особенное значение имело установление контакта с клиенткой. Способность „отбрасывать“ что-либо и „создавать пространство“, где могло бы проявляться что-то другое, — еще один способ сосуществования с болью. При этом проявляются новые грани переживаний, бывшие ранее скрытыми.

Сейчас, когда процесс начал развиваться по своему собственному пути, проявились два различных аспекта чувства боли. Столь же естественным путем определилось следующее: на одной из частей (предупреждение „Только не сейчас“. Может быть, позднее откроется, а сейчас уже проявилась вторая часть, и клиентка ощущает ее как нечто весьма жизнеутверждающее.

Физически она также чувствует себя совсем не так, как в первой части сеанса — „вне опасности“. Когда у клиентки возникает чувство облегчения, это видно и по ее лицу, и по самой позе.

Действительно ли она смогла проникнуть через барьер? Да, отчасти ей это удалось. Когда будут сделаны многие подобные шаги, тогда нам полностью удастся преодолеть преграду — в этом можно не сомневаться.

Сегодняшний опыт во время следующих сессий будет выполнять роль инструкции как для меня, так и для клиентки. Иногда я говорю: „А сейчас немного подождите. Это та самая часть преграды, опутанная колючей проволокой?“ „Да“, — следует ответ. Я продолжаю: „Помните, мы решили ничего не делать с ней до тех пор, пока не преодолеем более легкий участок?“

Конечно, я не стану останавливать клиентку, если она твердо решит, что преграду необходимо преодолевать именно здесь, но и в таком случае я предложу ей прежде всего еще раз почувствовать это и три-четыре раза проверить, действительно ли она готова.

Подобный опыт выступит своего рода положительной перспективой, и если клиентка будет говорить „Это бесполезно“, я могу ответить: „А все-таки, не могли бы вы найти это небольшое отверстие? И тогда вы сможете пробраться через него“.

Не слишком ли мы доверяем столь небольшому образу? Это ведь не просто образ, а своего рода послание, и уже поэтому оно заслуживает доверия. Необходимо учитывать следующее: это „послание“ говорит, что некоторая часть боли, испытываемой клиенткой, слишком остра, чтобы с ней можно было справиться сразу. Что мы можем утратить, если поверим в это? „Послание“ говорит нам, что есть и другая часть, которая в большей степени готова к работе. Чем мы рискуем, если поверим в это? „Послание“ говорит нам, что существует способ прямо сейчас обрести положительную энергию от преодоления барьера. Кто же станет сопротивляться этому?

Итак, вопрос состоит не в том, будем ли мы верить в образ. Если это будет образ чувства безнадежности, я сам скажу клиентке, чтобы она не верила в него. Я скажу ей: „Сейчас вы чувствуете, что пути нет. Но это можно изменить“.

Как мы сможем увидеть изменение? Как сможем уловить и понять его? Отметим, что изменения, о которых идет речь в данном фрагменте, не связаны с содержанием переживаний. И даже если содержание переживаний также изменяется, есть кое-что более важное — изменение самого способа жизни, способа бытия индивида; изменение качества энергии и обретение жизнеутверждающего направления.

Например, в главах 3 и 4 речь шла о том, что клиентка чувствовала стремление уклониться, отступить, если жизнь бросала ей вызов. Это чувство было раскрыто в процессе работы. То, чем оно „было“ на самом деле, проявилось. Я пытался привлечь ваше внимание к изменениям в самом способе ощущения, способе чувствования. Из ненавистного препятствия чувство „отступления“, проявив себя, стало „лучшей частью“ клиентки, и эта „лучшая часть“ готова скорее умереть, чем быть неправильно оцененной. Я пытался пояснить, что важный аспект изменений может быть связан вовсе не с содержанием переживаний, а с новым типом жизненного процесса; клиентка почувствовала, что способна любить и заботиться о чем-то, что ранее подавляло и вызывало фрустрацию.

Так новое и более позитивное содержание переживаний возникает из столь же нового и позитивного характера процесса. Я не предлагаю предаваться ложному оптимизму. Существует слишком много глубоко укоренившихся „психологических демонов“, которыми можно оправдать бездействие, но при позитивном отношении благополучный результат достижим. Однако если мы сами можем придать процессу позитивный характер, наше стремление к обретению более позитивного содержания переживаний и достижению положительного исхода, исцеляющего наши травмы, будет уже не просто беспочвенным оптимизмом. Если мы не станем принимать во внимание содержание переживаний, то сможем легче исследовать характер процесса и возникающих в нем изменений.

То, что изменилось, — это и есть появление положительной энергии. Возникает желание играть. Однако это просто слова. Если мы будем считать их содержанием, может быть упущен весьма важный момент. Желание играть, ощущение себя играющей — это иной способ жизни, проявление готовности участвовать в любых событиях с тем отношением, которое можно назвать „вкусом к жизни“; способность вспоминать хорошие времена и радоваться жизни.

Что происходит с болезненным содержанием при проявлении этой положительной энергии? На первый взгляд, ничего; все остается прежним. Все происходящее как бы помещается на определенной дистанции (слово „помещается“ имеет здесь тот смысл, который мы обычно используем при фокусировании). При этом мы предполагаем, что все остается неизменным, и позже снова сможем обратиться к этому материалу. Но, в сущности, на некотором глубинном уровне происходит многое. И прежде чем начнется явная проработка содержания переживаний, оно уже будет подвергнуто скрытым, неявным изменениям, причем именно в нужном направлении. Поэтому впоследствии можно будет произвести успешную проработку.

Без предварительных изменений своих установок клиентка может достаточно эффективно повторно пережить содержание своих болезненных переживаний — может быть, даже испытать катарсис и заплакать, хотя при этом содержание переживаний останется прежним, с теми же последствиями в ее нынешней жизни. Именно по этой причине нам и хотелось бы, чтобы подобный процесс происходил в первую очередь.

На некотором неявном, скрытом уровне тело само прорабатывает изменения в содержании переживаний даже в том случае, если мы не работаем с ними явным образом. Так, прикасаясь к этим переживаниям, позволяя им проявиться и выйти на поверхность, создается связь с их содержанием. Клиентка проживает их, видит и чувствует, потом уходит, чтобы вновь прикоснуться и сохранить в таком месте, где контакт с ними не будет утрачен. Данный процесс представляет собой противоположность подавлению или утрате контакта (при утрате контакта возникает общее чувство беспокойства).

Если встретить боль лицом к лицу, можно стать еще сильнее, но и избегание больше также нельзя считать приемлемым подходом. Чередование прикосновения к боли и ухода от нее оказывается менее неприятным, чем беспокойство. Таким образом, можно выделить три отдельных состояния: утрата контакта с болью и вызванное этим беспокойство; попытки прямо встретить боль и справиться с ней, что часто оказывается непосильной задачей; характерный для фокусирования подход, когда к боли можно прикоснуться на время, а потом вернуться назад. При этом боль как бы помещается в определенное пространство, туда, где переносить ее гораздо легче.

Во время такого процесса, когда происходит прикосновение к чувству, а потом возвращение обратно, особенно важным является контакт с психотерапевтом. Теории психотерапии обычно упрощают происходящее, утверждая, что все это — „взаимоотношения“. Либо что все это — „интрапсихические процессы“. Однако что это за отношения, которые не включают в себя индивидуальную интрапсихическую реакцию на эти взаимоотношения, в особенности на те аспекты психики, что развиваются как прямой результат межличностного взаимодействия (разновидностью и аналогом которого является и собственно психотерапевтическое взаимодействие)? Таким образом, и взаимоотношения, и то, что индивид переживает внутри себя во время этих взаимоотношений, нельзя рассматривать отдельно.

Многие жизненные процессы основаны на взаимодействии и не могут происходить, когда человек оказывается один, сам по себе. Для того процесса, который я описываю, другой человек всегда является принципиально важной частью. Потребность в партнере и проблема зависимости — отдельный вопрос. Для нас важно, что человек не может переживать процесса взаимодействия в одиночестве, сам по себе. В приводимых нами примерах клиентка гордится тем, что она вполне может функционировать без близких отношений. Но подобные отношения нельзя считать зависимостью. Скорее, они просто присущи человеческой природе, а некоторые процессы по своей сути основаны на взаимоотношениях и вообще не происходят без них. Фокусирование в одиночестве может быть достаточно глубоким, но оно будет еще более глубоким и способным вызывать различные изменения в содержании переживаний, если происходят в контексте взаимоотношений.

И образ препятствия — не просто инструкция для ее использования в будущем. Это препятствие присутствует сейчас. Однако каким-то образом клиентка уже преодолела препятствие, воплощающееся для нее в определенном образе жизни. И теперь образ преодоленного препятствия связан с новым, уже проявившимся сейчас способом бытия и взаимодействия.

Все проблемы, связанные с „содержанием“ переживаний, составляют в то же время и часть процесса жизни. Конкретный, воспринимаемый на уровне тела процесс жизни всегда оказывается более важным, чем то, что мы воспринимаем как содержание. Новый, носящий позитивный характер процесс жизни довольно скоро начнет приспосабливать к себе содержание переживаний, даже если оно пока еще остается старым.

Содержание переживаний определяется самим процессом жизни, поскольку все зависит от характера, образа жизни, в соответствии с которым и переживается определенное содержание.

Само понятие „содержание“ вообще носит довольно поверхностный характер. Это „содержание“ (например, „я ненавижу свою работу“) можно легко выразить словами. Однако для того чтобы его испытать, оно должно состоять из переживаний, из тех элементов процесса жизни, которые не являются чем-то доступным на уровне размышления. Они представляют собой неявное, скрыто присутствующее сложное взаимопереплетение, постоянно находящееся в движении и изменении. Это множество отдельных аспектов, не существующих сами по себе как отдельные вещи. Процессу жизни всегда присущ целостный характер, внутренний уровень, который нельзя уловить только по частным внешним проявлениям.

Таким образом, сам тип энергии, тип взаимодействия — то, благодаря чему мы существуем как живые существа, — всегда будет говорить нам гораздо больше о нынешнем состоянии этого „нечто“, чем его внешние формы, нередко остающиеся неизменными.

Поэтому я и говорю, что содержание переживаний, кажущееся нам неизменным, на самом деле постоянно изменяется на протяжении всей сессии, хотя клиентка ничего не говорит об этом прямо. Я думаю, что для клиентки не происходит внешне выраженных изменений. Она просто прикасается к этому „нечто“, а затем возвращается назад, когда переживание становится чрезмерным. Может возникать много специфических воспоминаний, но их содержание не претерпевает изменений.

Со временем все внутренние, неявные изменения в содержании, все таинственные и драматические результаты переживаний станут очевидными, и тогда произойдут реальные изменения. Если бы мы видели только эти драматические события, то не поняли бы, как и почему они происходили.

Однако, несмотря на то, что мы многое наблюдали, мы можем все так же сказать, что не понимаем сути происходящего процесса. Он слишком глубок, возникает и идет своим собственным, естественным путем. Поэтому мы не можем оформить его не только в границы концепций, но даже интуитивно. Этот процесс — „вещь в себе“; исцеление, которое приходит откуда-то из глубины. Если обратить внимание внутрь себя и на отношения, вся сложная сеть переживания реорганизует сама себя. Необходимо понимать: это происходит, если мы определенным образом входим, погружаемся в чувствуемые ощущения, „создаем для них пространство“, „остаемся с ними“, позволяя им обрести свою форму; сосредоточиваем на них внимание и готовы к малейшим новым шагам.

Отметьте, что сделано было немного. Но это немногое имело принципиальное значение, оно было понятным — тем, чему можно научиться. Мы можем выделить и теоретически объяснить все, что было необходимо для начала и поддержания процесса. В этих условиях можно считать, что процесс сам сделает остальное, подобно тому, как заживает изнутри рана, из своей глубочайшей точки, если, конечно, мы предохраняем ее от загрязнения.

23 июля

П1: Привет.

К2: Привет. (Молчание 30 секунд.) У меня такое чувство, что я все время чего-то боюсь… Я не знаю…

П2: Итак, у вас где-то внутри возникает страх…

К2: Да, это подобно… как будто я не знаю, чего именно боюсь…

(Пауза 20 секунд.)

П3: Итак, вы испытываете страх, хотя и не знаете, с чем именно он связан.

(Пауза 20 секунд.)

К3: Находиться в одиночестве — часть этого чувства… Я никогда не боялась быть одной, но…

П4: Итак, одиночество — часть этого… Но есть еще что-то новое, только что возникшее… и оно не нравится вам…

(Молчание две минуты.)

К4 (поднимает глаза): Это болезненное чувство…

П5: Действительно, довольно трудно выдержать все это.

К5: М-м-м… (Молчание почти две минуты.) То же самое, испуг…

П6: Итак, все остается по-прежнему… ничего не изменяется… Расскажите об этом немного больше.

К6 (не отвечает).

П7: Расскажите еще, я внимательно слушаю… Вы ощущаете болезненность… и чувство „испуга“… в том же самом месте…

К7: Да, страх…

П8: Страх…

К8: Нечто подобное страху овладевает мной…

П9: Итак, что-то пугающее овладевает вами…

П9: Да, как будто мне приходится спать с включенным светом…

П10: Получается, что страх в большей мере овладевает вами, когда вы спите?

К10: Да, ночью, когда темно, он усиливается. И мне приходится включать свет.

П11: Это чувство — оттуда, из прошлого?

(Молчание 10 секунд.)

К11: Это как-то связано с моей головой… что-то возникает там и овладевает мной… Я не могу почувствовать, что оно оттуда.

П12: Возникает впечатление, что чувство испуга появляется у вас прямо сейчас, в настоящем, как вы говорите, — „где-то в голове“… Но, похоже, вы чувствуете страх, что что-то придет и овладеет вами… — нападет на вас?

К12: Да, и причинит мне вред…

(Молчание 20 секунд.)

П13: Итак, что-то придет и причинит вам боль.

(Молчание 70 секунд.)

К13 (неразборчиво).

П14: В возникающих у вас чувствах я вижу только страх.

К14: И напряженность.

П15: Напряженность…

К15: М-м-м…

П16: Итак, страх и напряженность.

(Молчание 60 секунд.)

К16: У меня в теле возникает чувство, что мне хочется убежать куда-то, но я слишком напряжена… Напряжение парализует меня и вызывает действительное чувство страха, как будто ночью вы вдруг услышали, что кто-то заходит в комнату… Оцепенение и напряженность…

4 августа

П1: Не нужно ничего делать. Я просто составлю вам компанию.

К1: Хорошо, привет.

П2: Привет… Если вы устали, можно просто некоторое время посидеть вместе.

К2: Я вообще-то не устала, но мое состояние никчемности снова вернулось. (Молчание 20 секунд.) Если бы я могла разделить прошлое и настоящее… Но мне, видимо, действительно плохо это удается.

П3: Было бы гораздо лучше, если бы вы могли разделить то, что было раньше, и происходящее сейчас.

К3: Да.

(Молчание 30 секунд.)

П4: Тогда позвольте мне сказать, что все это действительно было „тогда“, раньше, вы сами хорошо об этом знаете. Однако чувствуете это так, как будто оно происходит сейчас, и поэтому нам не удается действительно разделить прошлое и настоящее.

К4: Иногда я чувствую… когда вы говорите об этом… чувствую, как мое маленькое „я“ пытается отделить себя от „этого“.

П5: Вы говорите, маленькое „я“?

К5: Да, маленькое, и ему трудно сделать это.

П6: Кажется, некое „это“ занимает большую часть вашего пространства…

К6: То, что вы говорите, справедливо, но… я не вижу никакого разделения… а мое „я“ действительно слишком мало.

П7: Вы действительно чувствуете себя такой маленькой?

К7: Чувствую ли я себя маленькой? О да…

П8: То есть вы чувствуете себя сейчас маленькой…

К8: Да, я действительно оказалась в плохом месте. Когда я выхожу из него, то чувствую себя больше, крупнее, что ли.

П9: Итак, находясь в этом плохом месте, вы присутствуете „там“ и чувствуете себя „маленькой“. Покидая его, — чувствуете себя большой. Но сейчас вы там и чувствуете себя маленькой.

К9:…У меня в голове звучат слова: „Все это происходит сейчас. А сейчас я уже взрослая“.

П10: Правильно. Можно говорить об этом, но на самом деле вы чувствуете себя маленькой.

К10: Да.

П11: И вы там… Такая маленькая… Хотя, наверное, слова неточно выражают все это…

К11:…То, что возникает сейчас, после ваших слов… как будто во мне что-то всколыхнулось и начало поворачиваться…

П12: Итак, внутри вас что-то начало поворачиваться…

(Молчание 40 секунд.)

К12: У меня в голове звучат слова: „Ты можешь дышать свободно, можешь дышать…“, но я не могу.

П13: Да, сейчас вы можете дышать свободно, но…

К13: Но я все равно боюсь, что не смогу. (Молчание 30 секунд.) Мне очень неудобно, я испытываю дискомфорт. Может быть, я снова в утробе матери?

П14: Подходящий образ, и он, вероятно, правильный. Вы пытаетесь повернуться, находясь в утробе матери.

(Молчание 20 секунд.)

К14: Как будто я разрушаюсь или вот-вот начну разрушаться.

П15: В любой момент.

К15: Да… (Молчание полторы минуты.) Я ощущаю, будто мне срочно что-то нужно.

П16: Да, сейчас вам что-то действительно необходимо.

К16 (молчание 40 секунд): Могу я подержать вас за руку?

П17: Да, конечно, даже за обе. (Я подвигаю свой стул ближе к кушетке, на которой находится клиентка.)

К17: Я не контролирую себя…

П18: Да, вижу. Я понимаю, что в такой ситуации вы не можете ни вздохнуть свободно, ни что-либо сказать.

(Молчание 80 секунд.)

К18: Необходимо, чтобы меня подняли, но не могу этого объяснить им…

П19: Итак, необходимо, чтобы вас подняли, но вы не можете сказать об этом.

(Молчание две с половиной минуты.)

К20: Мне хуже (она чувствует тошноту).

П20: Откройте глаза и посмотрите на что-нибудь.

К21 (она выполняет мою инструкцию).

П21: Вам лучше открыть глаза… Остается ли у вас ощущение, что нечто „вращается“ вокруг вас?

К21: М-м-м…

П22: Вперед-назад или в одном направлении?

К22: Вокруг, вверх и вниз.

П23: Итак, вокруг, вверх и вниз… (Молчание полторы минуты.) Видимо, скоро вы почувствуете процесс рождения…

К23: Когда вы произнесли эти слова, я почувствовала, как что-то сжало мне горло.

П24 (неразборчиво).

(Молчание 20 секунд.)

К24: Я чувствую напряженность в теле.

П25(глубоко вздыхает).

К25: Мне хочется, чтобы вы подержали меня за руку. (Вздыхает.)

П26: М-м-м… (Я беру ее за руку.)

К26: Как будто я сейчас задохнусь.

П27: Не закрывайте глаза.

К27: Такое чувство, что внутри меня все застывает.

П28: Такое напряжение?

К28: Сильное оцепенение…

П29: Оцепенение…

К29 (тяжело вздыхает).

К30: Я бы хотела выпить воды (идет в ванную).

(Молчание 40 секунд.)

К31: Я чувствую веревку на своей шее…

П32: М-м-м…

К32 (плачет и всхлипывает на протяжении 9 минут, потом вздыхает, плачет еще минуту, а потом с облегчением делает глубокий выдох).

К33: Сейчас мне уже лучше.

П33: Так…

(Молчание 3 минуты.)

К34 (вздыхает).

П35 (смеется).

К35: Все изменилось, я родилась,

П36: Если это на самом деле — прекрасно, и даже если это не воспринимать буквально, это все равно прекрасно. Понимаете ли вы, что я имею в виду?

К36: Да, знаю. Вы правы.

П37: Великолепно.

К37 (она потирает шею).

П38: Вы все так же продолжаете ощущать нечто, обвившееся вокруг вашей шеи?

К38: Да. Подержите меня еще вот так. У меня такое ощущение, будто я падаю (показывает, как ее необходимо держать.)

П39: Мы нашли весьма удачное направление.

К39 (смеется): Я испытала чувство, что на самом деле вовсе не задыхаюсь. Совсем не так, как в первый раз, когда я почувствовала удушье.

П40: Ага…

К40: Но потом я отбросила это, освободилась… Я была (неразборчиво)…Сейчас я чувствую себя хорошо.

П41 (вздыхает): Да…

К41: А вы все продолжаете вздыхать? (Смеется.)

П42 (смеется): Да.

8 августа

К1: Я весь день чувствую себя сонной и усталой, а когда ложусь, ощущаю, как на грудь что-то давит. Это пугает меня. Я пытаюсь встать и посмотреть, что происходит и что вызывает у меня страх, но мое тело реагирует на происходящее так, как будто не позволяет мне сделать это.

П1: Может быть, это нечто говорит вам: „Ложись спать“? Или нет?

К2: Нет, оно не говорит мне, чтобы я ложилась спать. Это моя голова, мой ум говорит: „Ложись в постель, ты уже сделала достаточно; оставь все это“. Но когда я думаю о том, чтобы лечь, что-то продолжает пугать меня.

П2: Да, понимаю.

К3: Я то и дело поднимаюсь, готовлю чай, пытаясь просто почувствовать… пусть этот страх уйдет прочь… Но мое тело говорит: „Я не могу…“ Затем я иду погулять и во время прогулки спрашиваю себя, что мне нужно, для того чтобы почувствовать себя хорошо, но сначала ответа не возникало. Тогда я говорю себе: „Попробуй просто почувствовать себя в безопасности“. Фраза „почувствовать себя в безопасности“ зазвучала во мне, и я почувствовала себя лучше.

П3: Да, правильно. Почувствовать себя в безопасности, просто почувствовать себя в безопасности…

К4: Вначале мой рассудок спрашивал: „В чем дело, почему ты не можешь почувствовать себя в безопасности?“, а затем говорил: „Нет, лучше не трогать все это“, и это был просто способ оставить на некоторое время все так, как есть… это так приятно.

П4 (глубоко вздыхает): Да…

(Молчание 20 секунд.)

К5: Хорошо, есть две вещи: одна — действительно хорошее место; оно мягкое… подобно… помните, я говорила вам, что чувствую в глубине себя что-то такое, чего не могу достичь?

П5: Да, да.

К6: Я, наконец, достигла этого. Все, что связано с веревкой на шее, и тому подобное…

П6: Фантастика!

К7: Я всегда пытаюсь „ставить телегу впереди лошади“. Это относится к тому, что находится где-то в глубине и чего я не могу достичь, потому что не знаю, что это такое…

П7: Да…

К8: Я вижу, вам нравятся мои слова.

П8: Да. (Мы смеемся.) Просто замечательно.

К9: Да, это оно. Сейчас я могу пройти дальше. (Пауза 20 секунд). Это чувство оптимизма… А другая моя часть говорит: „Да, но сколько это займет времени…“ Мысль о времени приходит ко мне, как дань уважения к телу, время необходимо ему, чтобы восстановить силы.

П9: Да!

К10: Если я слушаю, мое тело сообщает мне… когда оно действительно готово… но я не всегда слушаю…

П10: Прекрасно. Сейчас как раз время для роста…

К11: Прямо сейчас… Я действительно хочу жить… И сделаю это… Это иное… Да, хорошо… Я могу пройти через то время, когда мне не захочется жить, но там, в глубине, знаю, что я все-таки буду жить.

П11: Итак, сейчас вы чувствуете, что сможете сделать это. А прежнее чувство вашей беспомощности содержалось именно в этом.

К12: Мне необходимо некоторое время. (Молчание 40 секунд.) И мне бы хотелось, чтобы вы поддержали меня…

П12 (Я держу ее за руки).

19 августа

П1: Где-то по ту сторону чувства гнева… а это чувство действительно воспринимается как ненависть и гнев… вы сможете непосредственно прикоснуться к самой себе… Там вы найдете способность любить… и нечто, что вы уже знаете…

К2: Да, нечто, что я знаю умом, но сейчас я прикасаюсь к нему непосредственно. Но… эта часть меня подобна… Во мне не только гнев и ненависть… Я могу прикоснуться к чему-то другому, где, возможно, больше любви…

П2: Да, да! Это то, что вы всегда знали.

К3: Но сейчас я могу прикоснуться к этой части. Вчера я тоже прикасалась к ней: я думала, что наполовину пробудилась, но пока я держусь за свой гнев и ненависть, кажется, будто я не могу прикоснуться к чувству своего одиночества…

П3: М-м-м…

К4: Гнев мешает мне вступать в отношения с другими людьми. Когда я чувствую его приближение, то говорю: „Мне никто не нужен“. И не чувствую себя одинокой, но истина в том, что гнев подавляет во мне потребность в отношениях с другими людьми — может быть, в каких-то других отношениях, по сравнению с тем, что было раньше.

П4: Да…

К4: Мне необходимо вначале прикоснуться к своему одиночеству и пережить его, а затем может прийти что-то новое — как глоток свежего воздуха.

П5: Это связано с вашими словами: „Может быть, на самом деле я все-таки не на острове“?

К5: Да, это как раз то, что я чувствую… Хотя и не совсем то, что я имела в виду, когда говорила: „Может быть, я не на острове“. Я и так чувствую, что я не на острове.

П6 (смеется).

К6: Несмотря на это, мне нравится выдвигать на передний план то, что мне никто не нужен.

П7: Так.

К7: Но, что странно, я научилась этому иным способом. (Смеется.)

П8: Да.

К8: С вами (мы смеемся) и с Мартином… Если я беру на себя обязательство… все равно отступаю всякий раз, когда хочу… Это трудно объяснить… Мне не хочется жить так, чтобы мои взаимоотношения все время были на грани…

П9: Да, ваше одиночество действительно имеет фундаментальный характер…

К9: Правильно!

П10: И прямо на пороге возникновения взаимоотношений, вы можете отступать…

К10: Да. То, что я чувствую, — не просто я сама, это взаимоотношения… две разные вещи…

П11: Да, конечно.

К11: Я живу на грани жизни, в одиночестве… и я устала.

П12 (смеется): Вы говорите, что устали от этого…

К12: Да. И это действительно разные вещи… Да, разные, хотя я и не могу в полной мере понять их.

(Немного позже, на той же сессии.)

П14: Вы как бы стоите в дверях.

К14: Да, сравнение подходящее… Мне необходимо контролировать взаимоотношения.

П15: Вы обязаны их контролировать.

К15: Не знаю, подходящее ли это слово — „контролировать“. Что-то во мне несвободно, и мне необходимо позаботиться об этом „что-то“, а не пользоваться им или…

П16: Итак, что-то предупреждает вас, проявляет заботу и не позволяет событиям происходить неконтролируемым образом.

К16: Да, мне действительно трудно поверить… чтобы взрослый человек мог полюбить меня просто за то, что я есть, не пытаясь использовать… Но почему-то это не получается…С вами — иное, я чувствую, что вы действительно заботитесь обо мне, даже если я не делаю всех этих проклятых Богом вещей!

П17 (смеется).

К17: Правда! Для меня это действительно что-то новое. Может быть, позже… Я смогу ощущать это в большей степени с другими людьми.

П18: М-м-м… Что-то вроде: „Они просто хотят использовать меня“ или: „Они просто хотят то, что я могла бы сделать“…

К18: И все-таки я знаю, что это неверно.

П19: Это ваше чувство.

К19: Я думаю, что это часть чего-то… и мне не хотелось бы ставить себя в такие условия, чтобы мне снова причиняли боль.

П20: М-м-м…

К20: Как будто я знаю, что значит чувствовать себя одинокой.

П21: Да, знаете.

К21: Я почти чувствую, что лучше… быть такой, чем снова разочаровываться…

П22: Получается, что лучше быть одинокой, чем ожидать, пока это произойдет снова.

К22: Да, это как… (Молчание 50 секунд.) Как будто ничего не осталось или что-то в этом роде.

П23: В любой момент все может разрушиться.

К23: Сейчас все происходит иначе…

П24: Страх перед возможностью быть преданной, что-то вроде этого…

К24: Думаю, все это связано с моим отцом. (Молчание 5 минут.)

П25: Да, с его отношением к вам. Нам неизвестно, в чем именно здесь дело и откуда взялось это „он всегда может предать“ или, как вы сами говорите, „каждый раз я могу быть предана“.

К25: Это больше похоже на навязывание…

П26: Вы думаете, он мог что-то навязывать вам?

К26: Да… я утратила равновесие в своем внутреннем пространстве… Возникло желание, чтобы это пространство принадлежало только мне, чтобы я могла быть в нем полностью уверенной. До тех пор, пока… В каком-то смысле я не могу вернуться из этого состояния к равновесию между…

П27: Возникает впечатление, что вы настолько сильно страдали от этого навязывания, что готовы сделать что угодно, лишь бы вам никогда ничего не навязывали. Вам хотелось бы контролировать подобные ситуации и никому не позволять вмешиваться в вашу жизнь.

К27: Да.

П28: И вы чувствуете, что… где-то есть середина… и там, где вы могли бы позволить другим людям быть рядом с вами… при этом не испытывая всего этого… Не могу сейчас точнее высказать свою мысль, но я чувствую различие…

К28: Да, это касается моего гнева.

П29: Вполне реальный гнев, вызванный попытками вмешаться в вашу личность.

(Молчание 30 секунд.)

К29 (неразборчиво.)

П30: Здесь есть какая-то связь с тем, что вы не можете почувствовать… заботу о себе.

(Молчание 30 секунд.)

К30: Как будто я попала на необитаемый остров… но только так, чтобы он (отец) не мог пользоваться этим островом, когда захочет.

П31: Оказаться на острове, чтобы он не мог воспользоваться им.

К31: Да… (Молчание 40 секунд.) Я действительно могу соприкоснуться с одиночеством, скрытым во мне.

П32: Да.

К32 (неразборчиво.)

П33: Действительно, это не тот способ, которым стоит пользоваться.

К33: Да… и сейчас я… (Молчание 40 секунд.) Это неправильно… проявление ненависти и подобных чувств… Но какая-то другая часть меня иногда проступает через это… и… (молчание 30 секунд) та часть, которая нравится мне… говорит, что все это старое дерьмо — только часть меня самой. А та, хорошая часть, не должна быть утрачена. Долгое время она существовала на пределе, но… такое впечатление, что эта часть напугана… а я пытаюсь удержать ее.

П34: О… да… это та положительная часть, которую вы не хотели бы утратить и, конечно же, не утратите.

К34: Да, тем более что эта часть отделена от других, подобно моей любви к природе… Приятная часть, о которой я узнала.

П35: Это та ваша часть, которая бесконечна…

К35: Да.

П36: И она открывалась, потому что вы так долго были в одиночестве… но теперь вы уже не утратите ее.

К36: И мне не нужно, чтобы кто-то развлекал меня. (Смеется.) Да, очень хорошая часть.

П37 (смеется).

К37: Идея, заключенная в словах „надеть боксерские перчатки“, пришла сразу… Я сказала себе: „Необходимо справиться со своим гневом“. Я была действительно захвачена им: „Когда ты собираешься справиться со своим гневом?“ После этого я легла, чтобы почувствовать в своем теле напряжение и зажатость, потому что думала, что постараюсь справиться с гневом. „Когда же ты уйдешь, сколько еще ты будешь присутствовать во мне?“ — ну, и тому подобное, понимаете? Я продумывала всевозможные способы, даже подумала о комнате с мягкими стенами, где могла бы ломать и крушить все, что захочу, но у меня не было возможности попасть в такую комнату… А потом я легла… наполовину спала, наполовину бодрствовала… но, как это бывает иногда после пробуждения, не могла больше уснуть: „Давай, давай, вперед, ты же хочешь справиться со своим гневом!“… И: „О да… это оно. Вот теперь мне действительно нужны боксерские перчатки!“ Я могла ждать, позволяя всему этому просто быть, появляясь в необходимое время. И пока я ждала его, оно никак не могло прийти.

П38: Мы не знаем способа, которым вы могли бы выразить свой гнев. Вам же не хочется ломать вещи вокруг или травмировать себя…

К38: Я чувствую… если бы даже я и хотела этого… То, что возникло у меня, можно выразить словами: „До тех пор пока я буду стараться справиться с гневом, я стану препятствовать его возникновению“. Затем пришло нечто новое, и я бы описала его следующим образом: „Мне необходима пара боксерских печаток и спортивные ботинки, которые дети надевают на ноги, чтобы можно было наносить удары“. Я действительно почувствовала, что мне пора вступить в бой.

П39: Мысль о боксерских перчатках возникла как результат… ваших слов о желании „выразить свой гнев любым путем“… любым способом. Вот вы и придумали способ.

К39: Да, точно. Это чувство гнева и ненависти… оно подобно колодцу с грязной водой… Я чувствовала, что могла бы разрушить все стены, опустошить колодец… почувствовать эту пустоту. Я хотела бы почувствовать внутри себя пространство, которое описала раньше, но оно снова заполнилось бы грязной водой.

П40: Да…

К40: А то, что я чувствовала, напоминало… просто потребность поступить именно так, потому что я никогда не делала этого в достаточной мере.

П41: Правильно, правильно…

К41: А затем оказалось, что нужен небольшой источник, чтобы появилась тонкая струйка… уже менее грязной воды… и потом… чистая вода станет прибывать все больше и больше, и так я очищусь… Вот на что было похоже мое чувство.

П42: Да…

К42: То, что произошло, было подобно чувству, возникшему, когда вы держали меня… когда я ощущала связь с вами.

Видимо, образы клиентки содержат в себе ключ к открытию катарсиса. Это зависит от того, будет ли та же самая „грязная вода“ наполнять собой пространство, временно очищенное катарсисом, или начнет появляться новая „свежая вода“. Откуда? „Из глубины“. Она приходит изнутри, но это происходит лишь при установлении контакта.

Отметим следующие ответы клиентки: во-первых, она отбрасывает давление и требование „Я должна проявить свой гнев“. Затем возникает способ проявить свой гнев. Далее она чувствует, что само по себе нанесение ударов „боксерскими перчатками“ оказывается недостаточным. Она чувствует потребность бить и колотить, но пространство, которое при этом очищается, снова наполняется той же самой „грязной водой“. Нечто более медленное, „тоненький ручеек“, дает иной результат.

К1: Сегодня утром я кое-что очень отчетливо поняла. Будто почувствовала гнев на отца, но его образ находился не внутри меня, а как бы снаружи. Я смогла поставить его к стене и несколько раз хорошо ударить боксерскими перчатками. В противном случае мне пришлось бы бить саму себя. Возможно, скоро этот образ снова окажется внутри, но утром он был отделен от меня. Я чувствовала, что могла бы на этом закончить, но мне было важно наполнить пространство свежей водой, чтобы это действительно ушло, и тогда я могу переработать все остальное. Да, просто наполнить свежей водой… действительно важно… водой, приходящей откуда-то изнутри. Похоже на непреодолимый зуд, на желание… Знаю, что вам необходимо снова поддержать меня: это оказывает на меня исцеляющее действие, подобно тому, как заживающая рана зудит где-то глубоко. Для меня это точно так же. Поэтому я и хочу, чтобы вы держали меня за руку до тех пор, пока мое внутреннее пространство не заполнится чистой водой, поступающей из глубины. Я называю это моим „источником“, возникающим где-то во мне… и ощущаю его как небольшой ручеек теплой свежей воды… и свободное пространство для него здесь… Теперь я могу позволить источнику течь… и тогда появляется маленький ручеек… Это связано с моим сильным желанием наполниться любовью и заботой, чтобы все остальное покинуло меня. Когда это приходит ко мне сверху, то в какой-то кульминационный момент снова загрязняется, но если приходит из самой моей сущности…

Работа с клиенткой продолжалась на протяжении более трех лет и сопровождалась многими интересными моментами, после чего благополучно завершилась. Теперь, через десять лет, я пишу эти строки, и для меня ясно: мою бывшую клиентку можно считать успешной с точки зрения любых стандартов.