Глава 15. Слухи девятнадцатого века


— «Так люблю я нашу кошку...»

О боже! Если бы Фрэнки, Нейша и остальные увидели меня сейчас, они бы подумали, что у меня не все дома. Сидеть, болтая ногами, на подоконнике спальни и петь Персику «Так люблю я нашу кошку»? Они бы наверняка отреклись от меня. (Если, конечно, некоторые из них это уже не сделали, судя по их молчанию.)

Я понимала, что, должно быть, выгляжу слишком сентиментально и по-уолтдиснеевски, но было так приятно сидеть в прохладе ночи рядом с Персиком, мурлыкавшим свою песенку. Мы вместе наблюдали, как солнце село в море и как вдоль набережной зажглись ряды огней. Прошло совсем немного времени, и на берегу вспыхнули бесшумные фейерверки — сотни цветных электрических лампочек. Официальное открытие парка развлечений было назначено на следующий день, пятницу, но те, кто затеял это дело, наверняка знали, что самая лучшая реклама — это включить как можно больше огней.

Потом, как будто природа пыталась превзойти старания устроителей парка развлечений, клочковатые серые тучи расступились и взору представилась почти полная луна и небо, усыпанное звездами.

Именно в это мгновение мне в голову пришла мысль спеть «Так люблю я нашу кошку». Во всяком случае, строчка «У ней шубка золотая» оказалась очень уместной, когда я спела ее Персику...

— А я-то всегда думал, что ты боишься высоты, — долетел до меня папин голос от двери.

— Больше не боюсь. — Я повернулась к нему и улыбнулась.

— Ну и хорошо! Во всяком случае, если бы ты вздумала свалиться вниз, Персик смягчил бы твое падение, — рассмеялся он, подходя ближе и опираясь о подоконник своими загорелыми мускулистыми руками.

— Ты хочешь сказать, что он слишком толстый? — обняв Персика, я сделала обиженное лицо.

— Да нет, по сравнению с гиппопотамом очень даже стройный!

Я убрала ладонь с широкой спины Персика и шлепнула отца по руке.

— Ой, беру свои слова обратно, — в шутливом испуге проговорил папа, делая вид, что ему очень больно, хотя бывало, что от моих братцев ему доставалось гораздо больше. — И не натравливай на меня, пожалуйста, Персиковых блох!

— Ты пришел сюда надоедать нам или была какая-то другая причина? - Я прищурила один глаз.

— Чтобы надоедать вам. — Он улыбнулся, опустился на колени и оперся подбородком о скрещенные на подоконнике руки. — Ну и другая причина, конечно.

Прежде чем спросить о том, какая это другая причина, я бросила на папу быстрый взгляд и поняла, что он выглядит... ну... не как мой папа. Мой папа носил дорогие костюмы и модные галстуки. Он старался выглядеть хорошо одетым даже дома, в джинсах, которые носил с повседневными рубашками и ботинками и никогда с кроссовками. Моему папе было сорок, и у него на лбу уже пролегли морщинки.

Но этот папа выглядел так, будто его одежда никогда не знала, что такое утюг. Этот папа был одет в футболку с надписью «Нирвана». Этот папа так много улыбался последние несколько дней, что у него скоро должны были появиться морщинки от смеха, но лоб совершенно разгладился.

— Что же это за вторая причина? — спросила я, отгоняя любопытного мотылька от своего лица.

— Я разговорился сегодня с одной из наших соседок. Ее зовут Мэгги. Она была учительницей, а потом, десять лет назад, вышла на пенсию и переехала сюда, в Портбей.

Почему он рассказывает мне об этом? Неужели задумал что-нибудь ужасное, например дополнительные занятия во время летних каникул?

— Я спросил ее о той старой чете, которая раньше жила в этом доме, — продолжал папа.

Слава богу, может, все и обойдется. Во всяком случае, не похоже, чтобы речь шла о дополнительных занятиях. Я уже знала, что «Коттедж наперстянки» раньше принадлежал пожилой чете, которая переехала в пансионат для престарелых или что-то в этом роде. Несколько лет он стоял необитаемым, ветшая и разрушаясь, пока сын владельцев не решил продать его. (Бьюсь об заклад, что никто в городе даже не подошел к этому дому и он дожидался, пока лондонские лохи, у которых мозгов еще меньше, чем денег, не польстятся на его руины...)

— И что? — нетерпеливо спросила я, а Персик в это время лениво прихлопнул мотылька огромной лапой.

— Она сказала, — поморгал папа, — что за те несколько лет, что она знала пару, которая жила здесь, она никогда не слышала, чтобы они говорили об искусстве, и ни разу не видела, чтобы кто-то из них рисовал.

— Возможно, садовый домик использовали в качестве мастерской те владельцы, которые жили здесь еще раньше этой пары, — предположила я, не собираясь слишком углубляться в эту тему.

— Может быть, — кивнул папа, — но тогда это было очень, очень давно. Мэгги сказала, что старик прожил здесь всю свою жизнь. Он здесь родился вскоре после того, как его родители купили этот дом.

Как странно — прожить всю свою жизнь в одном и том же доме, создать всю свою историю в одном и том же месте. Может, не так уж и плохо, что мы решили привести в порядок этот старый дом. Но кто тогда тот таинственный художник, использовавший садовый домик в качестве своей мастерской? Вспомнив, какими старинными выглядели картина с феей, принадлежности для рисования и фетровая шляпа, я начала что-то соображать.

— Мне кажется, что тот неизвестный художник, — неуверенно начала я, — жил в этом доме не меньше ста лет назад.

— Вполне возможно, — снова кивнул папа, глядя своими серо-голубыми глазами на звездное небо за окном. — Во всяком случае, Мэгги рассказала мне кое-что интересное и о городке тоже.

— Неужели? — осторожно проговорила я, решив, что он вознамерился прочесть мне лекцию о достопримечательностях Портбора.

— Да. Например, о том, что несколько веков назад эту местность облюбовали для своих делишек пираты и грабители.

— Вообще-то я это и так знаю, — небрежно сказала я.

Старая, слегка помешанная дама с воздушными пирожными уже сообщила мне эти исторические сведения.

— И еще она сказала, что нам нужно обязательно побывать в бухте под названием «Сахарная», — продолжал папа.

Я внезапно почувствовала пристальный взгляд пары зеленых глаз.

— Она сказала, что это очень красивая маленькая бухта по ту сторону мыса, за кемпингом, — проговорил папа, не подозревая, что мне это прекрасно известно. — Там есть интересный старинный дом. Его построил один богатый плантатор в тысяча восемьсот каком-то году, когда перебрался сюда с Барбадоса. Возможно, он разбогател, торгуя сахаром.

Персик выглядел вялым и сонным почти все время, что я его знала, но клянусь, в это мгновение его уши сделали поворот на триста шестьдесят градусов.

— Вот почему эту бухту назвали Сахарной! — задохнулась я от догадки, такой яркой, как солнце, которое в это мгновение выглянуло из-за туч.

— Скорее всего, — кивнул папа. — Во всяком случае, для тебя есть кое-какие интересные исторические сведения: в свое время владелец плантации и его семья вызвали довольно большую суматоху в Портбее, потому что привезли с собой с Карибов молодого чернокожего раба.

— Неужели? — пробормотала я, чувствуя, как от волнения покрываюсь гусиной кожей.

— Как странно, что какой-то подросток стал притчей во языцех для всего города только из-за своего цвета кожи, — рассмеялся папа. — Представляешь, в те времена главной новостью для газет мог стать даже вид женской лодыжки!

Ха! Жители Портбора волновались по пустякам не только в девятнадцатом веке. Разве только позавчера вид моих полосатых носков не произвел фурор в кафе «Лишайник»?

— Во всяком случае, завтра в это время здесь будет Фрэнки, — весело проговорил папа, меняя тему разговора. — Соскучилась по ней?

— Да, конечно! — Я улыбнулась, забыв все свои прежние огорчения и подозрения по поводу лучшей подруги.

В конце концов, когда Фрэнки примчится в этот городок, малопривлекательный Портбор даже не узнает, как ему повезло...

Загрузка...