IV

Снова квартиру сдавило безденежье, привычное и невыносимое. Пришлось сказать Арахне:

— Можешь идти… Если так уж хочешь.

Плащик Арахны уже не убирали, и он висел в обнимку с детскими курточками на гвозде.

— Только недолго, — предупреждали ее голоса. — Часа хватит? Я уже волнуюсь. Час и пятнадцать минут. Зонт пусть возьмет, скажите. И про деньги не думай, не нужны нам твои деньги…

«Сестрой» Арахну уже неделю как не называли.


Магдалена Юсуповна надвинулась на Толика и Алконоста, возившихся в уголке.

— Так. Толик мгновенно идет гулять. Посмотришь, куда пошла тетя Арахна. Понятно?

— Понятно. — Толик нехотя отстранялся от Алконоста. — Опять исчезнет, у нее невидимская шапка есть, точно есть.

— Я тоже хочу гулять за тете-Арахной! — заныл Алконост.

— Ты наказан за скрипку и паршивое поведение…

Генеральскими шагами Магдалена прошла на балкон и выглянула. Из подъезда вышла Арахна и побрела куда-то направо, сутулясь под моросью. Через минуту появился и Толик, натягивая на бегу куртку и ныряя в капюшон.

— Направо беги, бестолочь! — зашипела на него с небес Магдалена.

Курточка побежала направо.


Арахна исчезла.

…Плащ у нее скорее всего, тоже волшебный, думал Толик. Иначе почему она его носит и мерзнет, и отказывается от пальто Софьи Олеговны?

Только один раз… Когда она читала ему, Алконосту и остальным «Царя Салтана» (все уже уснули, даже Алконост) и сказала, заикаясь: «Нос ужалил богатырь, на носу вскочил волдырь», Толик засмеялся, а она наклонилась к нему:

— Ты за м-мной все время шп-пионишь?

И провела своим холодным носом по его щеке.

— Шпионлю, — неожиданно для себя признался Толик. — И Алконост.

— Я н-н-не сержусь, — сказала Арахна и все дышала в его лицо чем-то непонятно-вкусным. — Ты на п-п-п-папу своего очень лицом п-похож.

— Алконост тоже похож, — шепотом возразил Толик.

Арахна скосила зеленые, как у царевны, глаза на спящего Алконоста.

— Мы же близнецы…

Она наклонилась к нему еще ниже.

— Ты б-больше п-похож. И об-бещай за мной не с-следить. За ж-женщиной следят т-т-только… м-малодушные скоты, — сказала она с неожиданной злостью.

Толик, испугавшись, кивнул. Она поцеловала его в щеку, два раза. Один раз в губы.

И ушла, оставив Толика в рассеянной улыбке. («Да ты что! Вуй,» — завидовал на другой день Алконост.).

Нет, надо было тогда, обещая, спросить, куда Арахна прячется. И поклясться никому ни-ни-нишечки не рассказывать (кроме Алконоста).


Лабиринт гаражей. Делать здесь сейчас было нечего: муравейник спал зимним сном, лезть на крыши — скользко. Кошку какую-нибудь поймать, что ли.

— Стары вэ-эщ пакупа-аим! Стары обывь-падушька пакупаим!

Или старьевщика передразнить? Чего тут ходит, орет? Разорался.

Прежде чем успел закричать «стары-вээщ», Толик заметил, что дверь одного гаража открыта. Подошел, проверил.

Открыта. И слабый свет изнутри.


Людей не было.

Сталагмитами громоздились стопки книг; здесь были бутылки из-под лимонада, слоники с отбитыми хоботками, перекидные календари, портреты животных в разрезе, линзы для телевизора.

В середине всего этого антикварного шабаша стоял обглоданный «Москвич» древней марки и без передних колес — под голую ось подложены кирпичи. Впрочем, машина жила: горели фары.

В пыльном свете фар Толик увидел торчащий из мешка неподалеку знакомый футляр.

Скрипка Алконоста.


Озираясь, Толик прокрался к мешку, попытался вытащить футляр.

Шаги.

Заметался с футляром по гаражу; сообразил — заполз под машину.

В гараж вошли двое.

— А г-где ш-шампаньское? — поинтересовался женский голос.

Толик окаменел.

— Вино есть. Старое. «Монастырская изба», — ответил Арахне сиплый баритон.

Этот голос тоже показался уже слышанным. Из наблюдательного пункта были видны только сапоги с задранными носами.

— Х-хороший у т-т-тебя тут… м-монастырь! — усмехнулась Арахна (тонкие щиколотки и полы плаща зажглись в нестерпимом пятне света и были видны каждой черточкой).

— Болгарское вино. Выдержанное, — обиделся голос. — Знаю, как ты пьешь. Один глоточек сделаешь — и «нельзя-нельзя».

Говорил он медленно, как будто слова по местам раскладывал, долго прицеливаясь, на какую полку положить каждое слово.

Закрыл дверь, прогремел ключом.


— Д-дома с-сестры сразу алкоголь п-п-пронюхают, загрызут, — оправдывалась Арахна.

— С-сестры… — хмуро передразнил голос. — Послала бы ты их…

Сапоги выросли вплотную к ботинкам Арахны.

К монотонному дребезжанию капель примешались сопение, чмоканье, что-то еще, от чего Толик закусил губу.

— Н-наливай с-свой монастырь…

Сапоги ушли в темноту. Вернулись c вином — сверху на кузов «Москвича» опустилось что-то гулко-стеклянное. Стали наливать: плеск, чоканье, глотки.

— Н-ну, не думай, что я п-примитивная и не ценю… С-стоп. А к-кровать к-куда д-д-девалась? И т-теплее т-тогда было.

— Кровать продал. Бизнес, понимаешь? Сейчас гамак подвешу. А тепло из машины будет — я ее в суперпечку переоборудовал.

Толик опознал голос… Но теперь старьевщик говорил без акцента, не как во дворе.

А тот уже лез в машину — кузов просел под ним, и Толик чуть не закричал, испугавшись, что сейчас все рухнет.

Со свистом прорвался теплый воздух.

Старьевщик забрался на капот (кузов снова просел), стал колдовать под потолком.

— Ч-что это? — Ботинки Арахны обошли вокруг Толикиного убежища. — А м-мы с н-него не с-слетим?

— Надежно. — Было слышно, как старьевщик подергал лямки гамака. — Немецкая семья продала. Или хочешь, постелю на капоте?

Зашумела снимаемая рывками одежда; прямо перед лицом Толика соскользнул с капота горчичный плащ.

— Н-нет, — задыхалась Арахна, — Х-хочу в гамаке. А-а… а…


Небо, венозное небо над гаражом, разорвалось и упало на Толика, из разрыва посыпались ядовитые звезды, ведомые звездой-полынь в курносых сапогах. У звезды этой был треугольный рот, которым она командовала скорпионами и оскверняла источники вод. А следом неслись четыре всадника, и копыта их били по крыше гаража — и не было спасенья.


Толик лежал, зажав уши ладонями. Потом ужас ослаб. Что он в конце концов, как маленький? Он знал, что иногда творят взрослые. Все… нормально. Они так сделаны.

Толик подполз к краю убежища. Чуть-чуть выглянул.


В полутора метрах от пола качался маятником, закручивался-раскручивался, визжал и бултыхался, пикировал в пятно света над головой Толика и улетал во тьму огромный ячеистый кокон.

В этом коконе Толик, как ни щурился, не мог различить ничего, кроме какой-то истошной пульсации и лохматых, как у мамонта, ног старьевщика. Эти ноги летали над Толиком, сминая восковой мякиш, которым какое-то время назад была Арахна.

— Боженька… — прошептал Толик.

Что-то лопнуло, и гамак с криком полетел вниз.


— Д-дурашка, т-ты же об-бещал не ш-шпионить. Ну, п-посмотри, как к-курточку загрязнил. З-зачем под м-машину з-залез? Н-надышался т-там чего-то…

Он приоткрыл глаза — над ним была Арахна, а над Арахной — уже не дождливое, а где-то даже голубое, с воронами, небо.

Арахна слюнявила платок и пыталась оттереть с его рукава пятно. Они сидели на перевернутой скамейке перед тем же гаражом, только теперь закрытым; на Арахне был все тот же горчичный плащ, казавшийся от солнца золотым.

Толик вспомнил старьевщика и снова зажмурился.

— Тетя Арахна, а где этот… «стары вэщ»?

— К-то? «С-стары в-вэщ»? П-похоже (улыбнулась). К-колекционер он. Уехал к-куда-то. П-по д-дд-делам, н-на машине.

— У его машины передних колёсов нет.

— Да? Н-незнаю. Вот, к-кстати, с-смотри, с-следы.

Глина перед гаражом действительно была всклокочена свежими следами от шин.


— Разве мне приснилось?

— Что?

Наморщил лоб, пытаясь выловить нужный ответ.

— Монастырская изба.

Почему-то ему стало стыдно этого названия, и он уткнулся в плащ Арахны.

— Р-ради т-твоего отца. Я эт-то д-делала т-только р-ради него, п-понимаешь?

Толик кивнул в плащ.

— Н-не п-понинимаешь, — сама себе ответила Арахна. — Я в о-одиннадцать т-тоже н-нич-чего не п-понимала, ж-жила: ля-ля, ля-ля. Так до с-семнадцати и до-долялякала. С-сигаретки, к-кофеек, на кроватке м-м-мужичок. П-потом разломали. М-м-мужички и раз-ломали. П-полетело—поехало.

— А потом вы пришли к нам? — быстро спросил Толик, боясь, что Арахна начнет рассказывать про «полетело».

— Не у-угадал. П-потом — меня с-спасли. Ч-человек п-п-по имени — Игорь.

Она произнесла «Игорь» быстро, словно боясь заикнуться внутри этого имени. Толику стало обидно, что до отца ее уже спасал какой-то человек-Игорь.

— В-врач. Оч-чень г-гордый, п-правда. Н-но с-с-обирался ж-жениться.

— И вы хотели?

— Т-теперь не з-знаю. П-пошла з-заказывать с-с-свадебное п-п-платье… Ошиблась вот адресом. П-попала к вам.

Неожиданная жалость к Арахне судорогой прошла по Толику, и он неумело обнял ее. Губы Арахны приблизились. Он них тихо пахло вином…

Знакомый крик, повисший в воздухе:

— Толик! То-олик, домо-ой!

Загрузка...