Гарем

V

Вернувшись, Арахна, как всегда, бросилась в душ. Тихонько застонала от убаюкивающей ласки юрких и горячих потоков. Впала в забытье.

Толик, спрятав заляпанную куртку и дав по пути два легких щелбана Зойке и Гуле, вошел в Залу.

Здесь было торжественно, как на школьной линейке. Зловеще выключен телевизор.

— Ну, Толенька, рассказывай, — тихо сказали ему Магдалена Юсуповна, Гуля Большая, Зулейха, Марта Некрасовна, Зебуниссо.

Толик молчал, уткнувшись взглядом в пол.

— Не хочешь рассказывать? — еще тише спросили Магдалена Юсуповна, Гуля Большая, Зулейха, Марта Некрасовна, Зебуниссо. — Хорошо-о… Алконост! Повтори для своего брата, все, что ты нам честно рассказал.

Поднялся заплаканный Алконост:

— Толян… за гаражами… с каким-то дядькой, с тетей Арахной… Вышли с тетей Арахной из гаража, а потом еще сидели и…

— Что за жаргон! — топнула Марта Некрасовна. — Это Арахна вас таким словечкам обучила?

Желтый пол вздыбился и забурлил под ногами Толика, он бросился на Алконоста, пытаясь ударить ему кулаком прямо в губы…

Их растаскивали, кто-то голосил: «Растление несовершеннолетних!», рука Магдалены Юсуповны отшвырнула брыкающегося Толика на батарею, из носа побежала кровь, он кричал:

— Добрая… она ради папы… она из-за него врача оставила… и на гамаке — из-за папы, а ей больно там было… и всадники на нее скакали, старьев… щики… добрая, слышите!

Его уже не слушали — народ бросился в ванную; только Фарида, торопливо присев рядом и запрокинув мальчику голову, чтобы текло меньше, спросила:

— А видел? Видел с ней всадников? Четырь, да? Четыре?

И унеслась со всеми в темноту — в квартире снова погас свет, и в руках сгрудившейся перед дверью ванной толпы запылали свечи, купленные на Арахнины деньги.

— Открыто! — хрипло объявила Старшая Жена, проверив дверь.

Гарем, толкаясь и нечленораздельно гудя, ворвался в ванную.

Арахна сдавленно закричала. Удары, плеск.

— Откройте же, что у вас там! — прозвучал в гулком подъезде растерянный тенор Иоана Аркадьевича.

— Быстрее! Не успеем! — визжали в ванной.

Толик, зажимая кровавый нос, бросился открывать.

— Папа, Арахну убивают!

Ванная стихла. Быстро — кто согнувшись, кто почти на четвереньках — ванную покидали торжествующие жены.

— Что, что у вас тут?.. — пустым, скомканным голосом спрашивал в темноту Иоан Аркадьевич.

Последней вышла Старшая Жена.

— Прошу, — распахнула перед Иоаном Аркадьевичем дверь ванной и протянула свечу. — Полюбуйся, что они натворили.

Внутри, в черной воде, лежала Арахна. Иоан Аркадьевич опустил свечу, осветились кровоточащие царапины, покрывавшие лицо, руки, грудь.

— Арахна… Арашенька, — сказал Иоан Аркадьевич. — Что они с тобой…

— Т-т-топили.

— Ой, жива… Ничто ее не берет, — прошептал кто-то, подглядывая из коридора.

Иоан Аркадьевич обернулся, лица пропали.

Арахна, вздрагивая от боли, обхватила шею Иоана Аркадьевича; он попытался вынуть ее из ванны.

— Зебуниссо… (Та заглядывала с еще одной свечой). Помоги.

Зебуниссо с готовностью подхватила ноги Арахны. Оценила царапины.

— Зелёнкя помажу — до свадьбы все как новенькя будет.

— Я д-деньги п-п-при… при-н… н-н…

— Зебуниссо… — Они уже несли Арахну через коридор. — Кто ее так, а?

— Калектиф…

Зебуниссо шаманила над Арахной, экономно расходуя зеленку.

Иоан Аркадьевич лежал в Зале лицом в желтый истоптанный линолеум, над ним бесшумно передвигались жены. Где-то всхлипывали и мирились Толик и Алконост.

Наконец до него дошел медленный голос Первой Жены (она сидела на табурете и вязала):

— Яник…

Услышав одно из своих давным-давно потерянных имен, Иоан Аркадьевич вздрогнул и поднял напряженное лицо.

— Яник, я так больше не могу.

Через день Иоан Аркадьевич обнаружил пепельного цвета листок, сложенный вдвое.

«В Мирзоулугбекский межрайонный суд по гражданским делам г. Ташкента.

Исковое заявление (О расторжении брака).

Я и ответчик вступили в зарегистрированный брак в 1992 году. От совместного брака имеем сына Анатолия и сына Алконоста, оба 1991 года рождения.

Причиной распада семьи являются разные взгляды на семейную жизнь.

На основании изложенного и в соответствии со статьями 40, 41 семейного кодекса Узбекистана прошу вынести решение о расторжении брака, не давая срока на применение, судебные расходы прошу возложить на ответчика».

Внизу раздавленной стрекозой распласталась подпись Первой Жены.

«На основании… изложенного. На основании кодекса» — перекатывались в голове Иоана Аркадьевича дикие слова, в каждом из которых слышался лязг печатной машинки, царственный кашель судьи и смех адвоката, к которому ему теперь советовали — и правильно советовали — обратиться. «Судебные расходы, — пугал самого себя Иоан Аркадьевич, — Ответчик… Ответчик — я… за что?»

Потом, из разных закоулков квартиры стали вылезать такие же листки, где под зеленую, синюю и красную копирку выписывались претензии, громоздились один на другой ультиматумы, а внизу была угроза натравить на Иоана Аркадьевича ООН. Жены молчали и глядели желтыми глазами на Арахну.

Из машины выбежал спортивный толстяк и, не теряя времени на рукопожатие, дал знак следовать за ним, спрашивая только: «А теперь куда?… А теперь направо?».

— За это… сажают? — спрашивал адвоката Иоан Аркадьевич.

— Статья сто двадцать шестая УК. Многоженство, то есть сожительство с двумя или более женщинами на основе общего хозяйства, наказывается штрафом от пятидесяти до ста минимальных размеров заработной платы, исправительными работами до трех лет либо лишением свободы до трех лет.

«Исправительные работы», — думал Иоан Аркадьевич, плетясь следом.

Адвокат был первым за всю историю мужчиной, приведенным самим Иоаном Аркадьевичем, — коллективный разум гарема, и без того поврежденный последними событиями, просто застопорило: никто не знал, как себя вести и куда себя девать. Включая самого Иоана Аркадьевича.

Адвокат тоже поначалу осел под навалившимися на него букетом из пеленок, сырости, Маряськиных проделок и топленого масла. Но быстро пришел в себя, потребовал проветрить помещение.

— Здесь дети… — попыталась защищаться Старшая Жена.

— Детьми я займусь позже.

Закончив экскурсию по квартире (даже деловито ощупав «Глобус» с мертворожденной хурмой), адвокат замурлыкал:

— Поздравляю. Ожидания мои вы не обманули. Есть еще настоящие мужчины… готовые сесть по сто двадцать шестой статье. И если во время бракоразводного процесса всплывет эта славная деталь из вашей биографии, то… по крайней мере будет кому носить передачи… Я бы хотел побеседовать с каждой из жен с глазу на глаз. Если вы, конечно, не ревнуете.

Иоан Аркадьевич не ревновал.

Через полтора часа Адвокат вышел из спальни с удовлетворенным видом хирурга, только что проведшего удачную ампутацию.

Спрятав мобильник, Адвокат взял Иоана Аркадьевича за плечо и вывел на балкон. Закурил:

— Поздравляю. Жены у вас хорошие, многочисленные… У всех выяснились родственники, опекуны и даже бывшие мужья. Я уже сделал несколько звонков, кому не дозвонился, тех достану вечером. Я договорюсь с машиной, дня через два — через три мы всю вашу групповуху развезем по домам.

— По каким домам? — пошевелил губами Иоан Аркадьевич.

Внизу, в затопленном солнцем дворе, Толик и Алконост гоняли консервную банку.

Как и обещал адвокат, через день за гаремом приехал автобус.

— Почему он… погребальный? — Иоан Аркадьевич увидел черную кайму, опоясывающую уазик.

— Вы можете оплатить другой транспорт? — улыбнулся адвокат. — Я думаю, сюда они тоже не на свадебных «Чайках» приезжали.

В разбитые окна подъезда было видно, как гуськом, держась за перила от отвычки ходить по ступенькам, спускались жены.

— Рано… Почему так рано? — спросил Иоан Аркадьевич. — Восемь утра всего.

— Внимания лишнего не привлекать, соседи там разные… Послушайте, вы мне что, не доверяете?

Передние ряды уже выходили из подъезда, щурясь от непривычного уличного света.

— А то, что, дорогой друг, рассудком ваша Софья — как ее там — Олеговна помутилась, так это, может, и к лучшему. Есть куда везти… Мадам, заходите. — Адвокат подавал Старшей Жене руку, помогая взобраться на подножку «Черного тюльпана».

— Только я бы посоветовал вам отойти подальше и не провоцировать своим видом объятия и рыдания… Ага, хотя бы на такое вот расстояние… Водитель проверенный, я его когда-то от нар отмазал. Так что… может держать не только баранку в руках, но и язык за зубами. И вашу ручку, мадам, — говорил он уже закутанной в мужской чапан Зебуниссо. (Она пришла к Иоану Аркадьевичу летом, поэтому теплых вещей у нее не оказалось.) — Та-ак, прошу не скапливаться в дверях, проходим в салон, места всем хватит…

Катафалк наполнялся.

Последней, передвигая костыли, в «Тюльпан» залезла маленькая Зойка; Толик и Алконост помогли ей подняться.

Автобус затарахтел. Отрыгнув синеватым облаком, покатил по заиндевевшему двору.

— У. у… у — завыли, запричитали в автобусе. Из маленьких окон потянулись к Иоану Аркадьевичу руки — белые, толстые, смуглые, детские, взрослые, худые…

А он стоял в каком-то свинцовом оцепенении, не в силах даже моргнуть… Только когда автобус, выруливая на улицу, стал исчезать за угловой пятиэтажкой, губы Иоана Аркадьевича свело в кривую, готовую вот-вот лопнуть улыбку.

Квартира ошпарила его тишиной.

В разросшейся Зале, устроившись по-турецки на черном табурете, медленно вращала спицами Арахна.

— Вот, в-вязание какое-то осталось. Х-хочешь, д-довяжу? Ш-шарфик?

Иоан Аркадьевич захлопнул дверь и побежал вниз, пытаясь застегнуть бестолковыми пальцами сопротивляющееся пальто.