Иван Зеленцов (Москва)



ТРЕТИЙ РИМ



Вечер. В троллейбусе тесно, но мыслям просторно.


Сосредоточенной злобы и желчи полны


лица сограждан — героев домашнего порно,


будничных драм, сериалов карьерной войны...


В давке лишиться часов, кошелька или плевы,


если такие имеются, немудрено.


Мир состоит из потомков Адольфа и Евы,


секса и алчности — как ни крути, всё равно


близко от Третьего Рейха до Третьего Рима,


как и до первого, впрочем, с похожей судьбой.


Видишь, плебей у ларька покупает "Плейбой",


слушая плеер, глядит на летящие мимо


"мерсы" патрициев, бывших партийцев, братков,


ныне сенаторов, братски влюблённых в сестерции


с изображением дядюшки Бена. Таков


ритм биенья столичного сердца. И


даже при том богоизбранный римский народ


непобедим. Укрывая своим одеялом


И заставляя работать рабов всех пород —


горцев, узбеков и прочих фракийцев и галлов —


водкой умывшись с утра, восклицает: "Изгнать!"


Только не будучи в силах устраивать бучу,


вновь забывается сном. Отшумели. И лучше


всех остальных это знает распутная знать,


в терме лаская податливый задик гетеры —


триста-четыреста за ночь, массаж и минет —


париться больше не нужно. И сходят на нет


от кокаина, травы и словесной холеры


их золотые детишки в нарядах от Гуччи,


Прада, Ферре и других италийских портных,


Твёрдые в вере своей, что деревья и тучи,


солнце и снег были созданы только для них...



Впрочем, настала пора говорить об ином:


О генофонде, о плебсе, который глазеет,


по горловину залившись дешёвым вином


на гладиаторов с круглым мячом в колизеях,


чтобы потом раздербанить соседям анфас,


о, как обычно, нежданной зиме,


о чиновничьей мрази,


о легионах на юге, просравших Кавказ,


или о нищих провинциях, тонущих в грязи,


вспомнить дворец за зубастою красной стеной,


где за бумажным дерьмом и за стёклами камер,


фото— и видео-, прячется очередной


тусклый правитель династии лжи, где носками


тысячелетними пахнет имперская власть...


Можно схитрить и слукавить, что станет


лучше и проще, что скоро надышимся всласть


или хотя бы, что будет тонуть наш "Титаник"


целую вечность, и сбацать на палубе вальс


или фокстрот, но кончаются струны и строки,


и, захлебнувшись, последняя оборвалась.


Мне выходить. Просто слишком темно на востоке


в этот закатный и всё ещё западный час.



ДЫРОЧКА



Мчим на резиновом катере,


Пьяные озером вдрызг,


Катимся к чёртовой матери


В белых комариках брызг.



Что так безжалостно колется,


Рвётся и жалит внутри?


Эти леса и околицы,


Избы и монастыри,



Славное море Плещеево,


Детский бассейн Петра...


Шито иголкой Кощеевой


Светлое наше вчера.



И, на бессмертье нанизаны,


Пасынки лютой зимы,


Узкими бродим карнизами


Мимо сумы и тюрьмы.



Вот потому-то с тобою мы,


Не оттрубив двадцать пять,


В лодке житейской пробоины


Настрополились латать —



Рюмкой ночной, разговорами,


Дымом, солёной звездой...


Но лишь такими просторами


Да изумрудной водой,



Только полями да чащами,


Да шепотком камышей


Можно заделать свистящую


Дырочку в русской душе...



МАНДАРИНОВЫЙ МЕСЯЦ



Скучен мир, как любовь за лавэ.


Может быть, на извозчике — к Анне?


Вечер. Ветер свистит в голове.


Заседает "Парламент" в кармане.



Олигархи летят в Куршавель.


Я "Крушовице" пью на Арбате.


Чу! Шевелится вкусный щавель


в моей запертой умной палате.



В этой предновогодней стране


сотни лет — мандариновый месяц.


Душу, слякоть дорожную, мне


дни прохожие медленно месят.



Взгляд, обычно потухший, у них


от предчувствия ярок настолько,


словно праздник шутов и шутих —


от вселенской печали настойка.



Скоро всем нашим шведам отсель


погрозим мы бокалом шампанским!


Ёлки-палки, метель-карусель


да над Спасскою бубен шаманский...

Загрузка...