Жажда искушения

Глава 2

Женщины. Жены. Они всегда узнают последними, думал Марк, раздраженно качая головой. Господи Боже мой, этот парень убил девушку из стриптиза, с которой встречался. Стриптизерка? Боже праведный! Ну конечно. Быть может, у нее было доброе сердце, вероятно, под ценником, который она напяливала на себя во время представления, таилась личность. Но, называя вещи своими именами, бедная зарезанная девочка была проституткой. Однако, похоже, жене этого парня нет никакого дела до того, что та была женщиной такого сорта. Вот она, жена подонка, его крошка: лицо залито слезами, умоляет врача спасти жизнь человеку, который только что украл — пусть и невеликие — мечты другого.

— Итак, что мы имеем, а? — пробормотал Джимми Дево, высокий, тонкий, словно жердь, дружелюбный парень с лохматой темной шевелюрой и лицом, смахивающим на морду ищейки. По званию Марк был выше Джимми, но они часто работали вместе. Напарники. Когда улицы кишат негодяями с ножами и стволами, до званий ли тут? Джимми тоже покачал головой: — Складненькая. Симпатичная женщина. Волосы богатые. И задок.

Джимми всегда так выражался. Сослуживцы называли его манеру комментировать картину места происшествия юмором висельника. Сегодня они расследовали убийство. Что может быть серьезнее? Но юмор не в последнюю очередь помогает копам не свихнуться в той жизни, которую они для себя выбрали.

Обычно Марк подыгрывал напарнику. И в этом не было даже намека на секс, женщины-полицейские, выезжая на происшествие, тоже откровенно обсуждали достоинства и недостатки человеческого тела, не важно, мужского или женского. Мужчины и женщины в таких случаях употребляют разного рода клише, у полицейских тоже свои клише.

Вот и сегодня…

— Джимми, мы здесь не затем, чтобы оценивать ее задок, — сказал Марк.

Джимми, судя по всему, не заметил его настроения:

— И грудки тоже недурственные.

— Джимми, мы здесь не для того, чтобы оценивать ее грудки и задок, — еще тверже сказал Марк.

— Ладно, мы здесь не для того, чтобы их оценивать, но вот ведь они перед нами, и они так хороши! На кой черт, скажи на милость, этому парню понадобилось убивать проститутку, если дома его ждала такая женщина?

— Да ладно тебе, мой мальчик, ты не первый день служишь в полиции, чтобы не знать, что в мире полно всяких психов и что порой даже более нормальные, «парниковые» особи ведут себя как психи.

— Я бы ее на проститутку не променял, — со вздохом заключил Джимми.

— Джина Лаво не была обычной в твоем представлении проституткой, — заметил Марк.

Джимми посмотрел на друга долгим, тяжелым взглядом, потом пожал плечами и согласился:

— Да, Марк, она не была обычной в твоем представлении проституткой. Отнюдь. Ты вообще в порядке?

— Конечно, я в порядке.

В ожидании доктора, вызванного на место убийства, Марк все больше раздражался. Он отвернулся от пытливого взгляда Джимми и снова с ног до головы оглядел жену Джона Марсела. Ее звали Энн. Энн Марсел. Поначалу он даже принял ее за ребенка, такой миниатюрной она была — росту в ней, казалось, не больше пяти футов трех дюймов. Но Энн Марсел не была ребенком. При ближайшем рассмотрении ей можно было дать лет тридцать — тридцать пять. Может, даже немного больше. Маленькая, но, надо отдать должное вкусу Джимми, отлично сложена. Миниатюрная конституция не портила прелестные формы. Очень светлая блондинка с волосами до плеч, почти неправдоподобно зелеными глазами на фоне светлой кожи лица с мелкими и изящными чертами, она напоминала изысканно сделанную куклу. На ней было нечто, когда-то представлявшее собой, видимо, легкое весеннее платье из мягкой ткани темно-серого цвета, прежде свободно ниспадавшее и скрывавшее ее изящные формы, однако сейчас, пропитанное во многих местах кровью, оно облепило ее тело.

— Джон Марсел — художник, — сказал Джимми, словно это все объясняло.

Марк поднял бровь:

— Что ты хочешь сказать?

Джимми, словно оправдываясь, пожал плечами:

— Кто знает? Я слышал, что некоторые города готовы платить им целые состояния, чтобы они во имя искусства окропляли красным отдельные островки. Я просто хочу сказать, что художники — народ странный.

— Джимми, что ты, черт побери, несешь?

— Я… я… Может, они делили свои победы?

Марк снова вопросительно поднял бровь.

— Ну ладно тебе, Марк, ты же понимаешь, что я имею в виду. — Джимми слегка покраснел. Он мог с откровенным восторгом рассматривать привлекательных женщин, но не был любителем «сугубо мужских» разговоров, если они касались всякого рода отклонений от нормы.

— А, ты имеешь в виду menage-a-trois1? — догадался Марк.

— Да.

— Она вроде не тот тип.

— Можно подумать, что женщины такого типа стоят за каждым углом, — чуть обиженно заметил Джимми.

— За каждым углом они, может, и не стоят, но она все же не из таких, как они.

Есть вещи, которые невозможно объяснить словами.

— Разве в голове самого обычного, тишайшего обывателя не могут таиться причудливейшие идеи? Вспомни Кларка Кента, его alter ego супермена. А об этом случае уж и говорить нечего.

— Да, — пробормотал Марк. Об этом случае действительно нечего будет говорить, и весьма скоро, если лабораторные анализы окажутся положительными, никаких сомнений в том, что Джону Марселу будет предъявлено обвинение в убийстве, не останется. Марк судорожно сглотнул и постарался ничем не выдать, насколько потрясло его это дело.

С тех пор как получил вызов на место убийства, Марк был взволнован гораздо больше, чем мог ожидать. Какой-то турист, наткнувшийся на тело, позвонил в полной истерике. Патрульные полицейские сообщили, что, когда они прибыли к месту преступления, тело еще не остыло.

Напротив, когда за несколько секунд до приезда сотрудников коронера явился сам Марк, труп был уже холодным. Девушка лежала в луже крови, глаза ее все еще были открыты, и казалось, что мечты, которые жили где-то в глубине ее души, странным образом отражаются в этих мертвых глазах. Она была миловидной женщиной и даже после смерти не утратила своей привлекательности. Если бы не лужа крови, можно было подумать, что она застыла в ожидании того, что ее мечты вот-вот начнут сбываться.

Но жизнь из нее уже ушла, тело остыло.

— Лейтенант?

Опустившись на колено и разглядывая труп убитой, Марк не сразу расслышал, что к нему обращается один из патрульных полицейских. Он словно бы и сам застыл на какое-то время, и ему не без труда удалось перевести дух. Поднявшись, он узнал молодого офицера-новичка.

— Корби, — спросил Марк, — чем мы располагаем?

Пока он выслушивал сообщение патрульного, все было хорошо. Так по крайней мере казалось. Прямо от места, где было совершено преступление, тянулся кровавый след к дому Энн Марсел. Оказалось, что миссис Энн Марсел сама вызывала службу спасения «911» и в настоящее время ее муж лежал на операционном столе в отделении реанимации.

Марк снова опустился на колени возле трупа той, что еще недавно была красивой и печальной женщиной.

Значит, ты боролась, девочка? Умница.

Эксперты-оперативники были здесь в полном составе. Они собирали образцы всего, что могло послужить уликами, особенно тщательно изучали тянувшийся к дому Энн Марсел кровавый след.

Ассистент коронера Хенри Лэпп сказал Марку:

— Ли сам этим займется. Я позвонил ему домой, он уже едет. Вы же знаете Ли, ему всегда кажется, что, если не доставить труп на вскрытие как можно быстрее, обязательно что-нибудь упустишь. Впрочем, этот случай, похоже, ясен как стеклышко. Ее искромсали ножом, но она оказала сопротивление и убийца побежал. Мы можем проследить весь его путь.

— Да, — согласился Марк, — может, парень сам все расскажет? Мы с Джимми едем в больницу. Попросите Ли не уезжать домой, пока я с ним не свяжусь.

И вот с тех самых пор они с Джимми торчат здесь, в больнице. Ждут. И наблюдают за миниатюрной блондинкой, укоризненно качая головами: почему женщины так часто клюют не на тех мужчин?

— Честно говоря… — он вдруг услышал, как сам произносит эти слова вслух, — разрази меня гром, если я что-нибудь понимаю насчет этого парня. Или его жены. — Он снова покачал головой.

Она не производила впечатления невменяемой, не была в истерике. Время от времени на глаза у нее набегали слезы, и, когда она слушала, потом отвечала, потом опять слушала, они медленно скатывались по ее щекам. Марк безмерно удивился, почувствовав, что, когда он посмотрел на нее, сердце вдруг бешено заколотилось у него в груди, а потом замерло. «Дурак», — раздраженно обругал он себя. Ему сотни раз приходилось бывать в подобных ситуациях, в том числе и в этой самой больнице. Он с уважением относился к страданиям родственников и близких преступников или потерпевших, но всегда умел профессионально соблюдать дистанцию и был готов задавать им вопросы: вежливо, уважительно, но и безжалостно, если требовалось. Сколько раз он видел женщин, рыдающих над своими мужьями или возлюбленными, но никогда так по-дурацки не испытывал желания утешить кого бы то ни было.

Странно, особенно если учесть, что эту женщину он считал полной идиоткой, раз она оплакивала беспутного гуляку.

Марк любил Новый Орлеан. Любил почти отеческой любовью. Здесь он вырос, знал все улочки, знал местное общество, знал все опасности и удовольствия, которые таил город. Новый Орлеан манил и давал приют любому, независимо от того, к какому кругу принадлежал человек, — продажным политикам, дряхлым красавицам-южанкам, музыкантам, художникам, писателям, любителям кофе, святым и набожным католикам, уличным негодяям с ножами, пистолетами и ядом за пазухой. А если все это оказывалось бессильным, у них в запасе оставались приемы мистической магии. Новый Орлеан — дрянной, гнусный город, в котором мужчине нужно на каждом шагу оглядываться и постоянно быть начеку. Но он же и дивный город, где, околдованные скорбными мелодиями, извлекаемыми из трубы печальным стариком, вкладывающим в музыку все свое сердце, застывают на площадях сотни зачарованных людей — белых, черных, кахонов, испанцев, северян, южан… Новый Орлеан — это очаровательное многоголосье местного французского говора, и витающий в воздухе запах вкуснейших кондитерских изделий, и аромат кофе, и роскошь цветников — словом, это бурлящий центр Миссисипи. Для многих Новый Орлеан был неотразимым, волшебным городом.

Однако Марк никогда не питал иллюзий относительно его опасности и склонности к насилию, хотя и не переставал его любить, несмотря ни на что. Думая о своем городе, он то и дело возвращался к насильнику и женщине, которую ему, к его собственному удивлению, так хотелось утешить. Да, Марк обожал этот город, но, черт возьми, бывал же он в таких местах и прежде, сиживал в ожидании момента, когда можно будет поговорить с какой-нибудь малышкой, лежащей на смертном одре, видел слезы на глазах жен или любовниц, не понимавших, как их возлюбленный мог совершить такое. Не сказать, что подобные картины его вовсе не трогали. Задевали, конечно. Чужую боль всегда тяжело видеть. Но за годы службы полицейский приучается воспринимать все это несколько отстраненно. Такова уж профессия.

Похоже, нынешний вечер будет нелегким. Он почувствовал необычное эмоциональное напряжение сразу же, как только прибыл к месту преступления.

И постепенно ему становилось все хуже и хуже. Может, отказаться от дела: пусть кто-нибудь другой им займется?

Но Марк не собирался отступать, он ясно отдавал себе в этом отчет и поэтому оставался вместе с Джимми в холле больницы.

Все казалось очевидным. Джина Лаво была актрисой стриптиза, у которой хватало подобных клиентов. Однажды она встретилась с художником, рисовавшим стриптизерок-проституток, они повздорили, и это привело к преступлению. Он ударил ее ножом, она сопротивлялась. Теперь она мертва, а он умирает. Печально, но просто и ясно. Эту книгу можно спокойно закрывать. Но, Господи, почему же он так скверно себя чувствует?! Боже, ведь это всего лишь его работа.

Марк устал. Ему хотелось все поскорее закончить. Нужно лишь дождаться: если Джон Марсел не умрет во время операции, может быть, он сможет говорить и сам расскажет о своем преступлении.

Марк увидел, что вышедший из операционной врач, проходя мимо Энн Марсел, положил руку ей на плечо, успокаивая, и направился к ним с Джимми, Это был человек лет пятидесяти пяти, очень солидный и на вид настоящий «профи».

— Джентльмены, — поздоровался он и пожал обоим руки.

— Ну что? — спросил Марк.

Врач неопределенно покачал головой:

— Нам понадобилось два часа, чтобы сшить его. Он потерял слишком много крови, то и дело впадает в забытье, боюсь, это закончится комой.

— Думаете, нам не удастся с ним поговорить? — спросил Марк.

— Во всяком случае, не сегодня. Сегодня мы будем делать все возможное, чтобы сохранить ему жизнь.

— И какие у него шансы? — поинтересовался Джимми. Марк видел, что он не сводит глаз с Энн Марсел, к которой в этот момент подошла медсестра. Энн кивала — похоже, благодарила ее, потом пошла следом за ней.

Женщина-полицейский, Холли, направилась было за ними, но медсестра остановила ее.

Они не собирались давать возможность копам поговорить с Марселем, но, кажется, разрешили его жене взглянуть на него.

— Вы позволите миссис Марсел на нега посмотреть? — вежливо поинтересовался Марк.

— Только шестьдесят секунд, — ответил доктор. — Только шестьдесят секунд.

— Миссис Марсел? — Любезная медсестра, которая отнеслась к ней по-доброму с самого первого момента, когда Энн ворвалась в больницу, сопровождая каталку, на которой лежал Джон, сейчас стояла рядом.

Она хочет сообщить, что копы готовы поговорить со мной, подумала Энн.

Энн ощущала присутствие этих копов с той самой минуты, как они здесь появились. Они деликатно держались в отдалении, пока все ждали выхода доктора, но, даже сходя с ума от тревоги, Энн тем не менее ощущала, что они здесь, что они за ней наблюдают. Она и сама рвалась поговорить с ними, спросить, нашли ли они того, кто напал на Джона, она хотела что-то делать, а не стоять вот так, умирая от страха, не в силах ничем помочь…

Но они смотрели на нее как-то странно. И тот, что напоминал усталого печального бурого медведя, и другой. Первый был высоким малым с плечами боксера и взглядом старого орла.

Впрочем, он не стар, но и не молод. Под сорок? Или за сорок? У мужчин так трудно определить возраст. Энн с завистью подумала о том, что мужчины с годами часто становятся интереснее. Ей вдруг представилась комната, полная мужчин в майках с надписью: «Старея, становимся краше».

Сколько бы ему ни было, смотрелся он действительно превосходно. Она с ужасом поймала себя на том, что ей хочется поглядеть, будет ли он выглядеть таким же мускулистым, сильным и упругим, если снять с него пиджак и брюки. Ей показалось, что он не особо заботится о своей физической форме, вероятно, ему ничего не стоило сохранять ее. Или так только казалось из-за его небрежной позы?

Красивое тело. Отличное. Да и все остальное в этом человеке интриговало.

Золотисто-каштановые волосы с проседью на висках, длинные, ниспадающие на воротник, обрамляли удивительно мужественное лицо, словно высеченное из камня: все линии и углы прямые, упрямая нижняя челюсть, скулы высокие, красивой формы. Эдакий Клинт Иствуд, ковбой.

Такое лицо было бы интересно написать, вдруг подумала она. В нем виден характер. Ум, сила, решительность. М-м-да. Может быть, упрямство. Он неотрывно наблюдал за ней. Она не сомневалась, что он видит ее насквозь. Может, оно и к лучшему. Такой докопается, что случилось с Джоном.

А может, и нет. В этом вспыхивающем взоре, скользившем по ней, угадывалось легкое презрение. Глядя на нее, он время от времени качал головой. Это ее раздражало. Очень раздражало. Особенно когда она ощущала на себе этот его чертов взгляд и не могла противиться желанию тоже посмотреть на него. В какой-то момент ее словно бы окатила теплая волна, она оглянулась и увидела, что он разглядывает ее от макушки до пят. Изучает: как она выглядит, что на ней надето и что она думает о случившемся.

Джон…

Она здесь из-за Джона.

Ей не хотелось думать о полицейском, который так пристально разглядывал ее.

Впрочем, лучше перебирать в голове десятки вопросов, которые провоцировал этот странный полицейский, чем умирать от страха за Джона в бессильном ожидании. Вот он, эдакий мачо2, словно сошедший со страниц книги, зануда, которого она скорее всего больше никогда в жизни и не увидит. Да! Да, лучше думать о нем. Он, может, и раздражает ее, но позволяет отвлечься от тревоги за Джона. Не думай о ранах Джона и его шансах на выживание, думай лучше об этом мужчине, сказала она себе.

Коп в цивильной одежде. Обычный твидовый пиджак, полотняные брюки. Ей сразу сказали, что он полицейский, как только он явился со своим длиннолицым напарником, но тогда ей было все равно. Однако, почувствовав на себе этот взгляд, она тут же поняла, что он действительно коп. И что он ее оценивает. Она готова была рассказать все что могла, чтобы помочь Джону, но в то же время испытывала какую-то странную неуверенность. Надо признаться, ее тянуло к этому мужчине, он был волнующе привлекателен. Однако что-то заставляло испытывать настороженность. Почему? Ведь полицейские — отличные ребята. Они на ее стороне.

— Если они готовы со мной… — начала она.

— Нет-нет, дорогая. Они подождут минутку, пока вы не увидите мистера Марсела. — Медсестра взяла ее под руку.

— Минутку?..

— Ну, минутку-другую. Он ведь только что перенес тяжелую операцию и, хоть держится молодцом, нуждается в полном покое, чтобы выжить.

— Но ведь опасность миновала…

— Ну-ну, миссис Марсел, вы ведь сильная женщина, и доктор был с вами абсолютно честен, ведь так?

— Да, — ответила Энн.

Она сильная. Правильно.

Но когда ее провели в реанимационную палату, у нее комок встал в горле, так больно было смотреть на Джона. Ноги у нее стали ватными, колени подогнулись, хотя чуть раньше, когда он заливал кровью все вокруг, она держала себя в руках. Тогда она не могла позволить себе расслабиться: нужно было остановить кровотечение, согреть его, не дать ему впасть в шок.

Теперь она была беспомощна. О нем заботились люди, которые действительно знали, что делать. Он был весь старательно сшит. Внутри и снаружи. Капельницы несли к его венам какую-то живительную жидкость. С помощью других трубок воздух поступал ему в легкие. Мертвенно-бледное лицо покоилось на белой больничной подушке. Энн стоически старалась быть сильной, но чувствовала себя как Снежная королева, попавшая в печь, — она словно плавилась. Глядя на него, пепельно-серого, оплетенного всеми этими трубками, она прерывисто всхлипнула и тут же ощутила руку медсестры на своем плече.

— Мне очень жаль, миссис Марсел, но помните, в вашем распоряжении всего одна минута…

Минута. Энн понимала, что не должна без толку потратить эту минуту, стоя как истукан.

Она поспешно прошла к кровати. Мысли мешались у нее в голове. Она не хотела потерять его. Она любила его, ужасно любила. Не как мужа, они и не помышляли о том, чтобы сойтись снова, — как лучшего друга. Как своего самого строгого критика. Однако когда она теряла веру в себя, он, как никто, умел подбодрить. Ее успехам он радовался совершенно искренне. Она прикоснулась к его безжизненно-бледной руке, которая была свободна от капельницы. Джон выглядел как покойник, но она почувствовала тепло жизни в этой руке. Ободренная, она сжала ее крепче.

— С тобой все будет в порядке, все будет хорошо. Поверь. Я об этом позабочусь. И обещаю: кто бы ни сотворил с тобой это чудовищное преступление, он не уйдет от ответа. — Она поднесла его руку к губам и поцеловала сухую, горячую ладонь. — Джон, ты поправишься. Обещаю.

— Он все еще под наркозом, — успокоила ее добрая седовласая сестра и добавила с сожалением: — Вряд ли этой ночью он придет в сознание. Но подсознание — вещь удивительная. Не исключено, что он вас слышит, дорогая. Кто знает? Но мы всегда приветствуем, когда с нашими пациентами так разговаривают.

Энн согласно кивнула, постаравшись улыбнуться медсестре, и позвала:

— Джон…

К ее удивлению, Джон открыл глаза. Взгляд был мутным, но постепенно он как бы прояснился, пока наконец не сосредоточился на лице Энн.

Губы зашевелились. Из горла вырвался вздох и нечто похожее на шепот.

Энн наклонилась к нему поближе:

— Джон, все в порядке. Джон, ты в больнице. За тобой ухаживают замечательные люди. Прекрасные доктора и медсестры.

Он снова зашевелил губами, изо всех сил стараясь что-то сказать. Он не слышал того, что говорила она, не обращал внимания на попытки ободрить его, он отчаянно пытался что-то произнести.

— Джон, тебе нельзя говорить. Тебе нужен покой, ты должен выздороветь…

— Энн… — прошептал он ее имя.

— Я здесь, Джон.

Он повел головой из стороны в сторону: нет не то.

— Джон, прошу тебя…

Рука, которую она держала, напряглась. Чуть-чуть. Энн склонилась еще ниже.

— Аннабелла…

Его глаза закрылись.

Последние силы словно бы ушли из него.

Энн судорожно всхлипнула и почувствовала, что ей становится дурно. Он умирает у нее на руках. О Боже, он уже умер?..

— Он, он… — в отчаянии выдохнула она.

— Не волнуйтесь, миссис Марсел.

— Но…

— Дорогая, он просто потерял сознание. — Сестра ласково обняла за плечи. — Посмотрите на мониторы. Вот этот, слева от его изголовья, фиксирует сердцебиение. Его жизненные показатели удовлетворительны и стабильны. Это очень хорошо.

Энн кивнула, глядя перед собой невидящими глазами.

— Я уверена, то, что вы с ним в эту минуту, — большая поддержка для него, — продолжала медсестра. — Что он пытался вымолвить? Ваше имя?

Энн обернулась и с удивлением посмотрела на сестру.

— Он… — начала она, но осеклась.

Нет. Это было бы, разумеется, очень приятно, если бы Джон увидел и узнал ее, назвал по имени.

Но он произнес не ее имя.

«Аннабелла».

Он прошептал название клуба, где показывали стриптиз и куда он ходил наблюдать за своими «Дамами красного фонаря».

Тяжело раненный, возможно, умирающий, он пришел к ней и упал прямо ей на руки.

И за все это время сказал только две вещи.

Я не делал этого. О Господи, я не делал этого, не делал, не делал!..

И вот теперь еще: Аннабелла.

Когда сестра провожала ее к выходу, она, кусая губы, обернулась, чтобы еще раз взглянуть на него. Она молилась за него.

Она проклинала его.

Чего ты «не делал», Джон? Посмотри, что с тобой произошло и с чем ты меня оставляешь. Чего, черт возьми, ты «не делал»? И какого черта ты смотришь на меня, а шепчешь: «Аннабелла»?