Журнал «Вокруг Света» №02 за 1963 год

Асбьёрн Сюндэ. Борьба во мраке

Мы идем не спеша по улице. Длинноногий Эдгар шагает мягко, пружинисто, как рысак; Ланге что-то возбужденно говорит Хансу. С ним всегда так: в минуту опасности он тараторит, тараторит, пока вдруг не смолкнет — выговорился.

Ханс терпеливо слушает. Ханса трудно вывести из равновесия. Он делает свое дело уверенно и основательно. Рядом со мной — Архитектор, спокойный, невозмутимый; в уголке вечно улыбающегося рта — сигарета. Часто я спрашивал себя: не маска ли это, необходимая ему, чтобы скрыть беспокойство? Я и сейчас не знаю, так и не пришлось узнать.

Мы вооружены до зубов, у каждого пистолет и два «коктейля» с зажигательной смесью, сверх того у Ланге, Ханса и Эдгара динамитные патроны. Пистолеты — под пиджаком, в специальных карманах, чтобы можно было мгновенно выхватить.

Сырой апрельский вечер. 22 часа 24 минуты.

На площадь Святого Улафа медленно въехал большой грузовик, стал у тротуара. Шофер высунул голову, кого-то высматривая. Бледный, испуганный — еще начнет нервничать и натворит глупостей. Нужно было самому подобрать человека...

Я подошел к шоферу, поздоровался.

— Спичка найдется, товарищ? Он нерешительно поглядел на меня.

— Найдется, если у тебя есть что закурить.

— Четыре пачки самосада устраивает?

— Сойдет.

Ступив на подножку, я огляделся. Кажется, на нас никто не обратил внимания. Мимо, смеясь и разговаривая, прошли несколько немецких унтер-офицеров.

— Слушай внимательно и делай все так, как я тебе окажу.

— Ну?

— Поезжай не спеша по Университетской улице. Сверни вправо на Пилестредет. Когда я постучу два раза, остановишься у самого тротуара. Не трогай машину с места, пока я опять не постучу. Тогда газуй вовсю. Тебе будет сказано, куда ехать дальше.

Я вскарабкался в кузов и тихонько свистнул. Остальные последовали за мной, и машина медленно покатилась по Университетской. До половины одиннадцатого оставалась ровно одна минута. Очередной трамвай пройдет не раньше чем через три минуты.

Я повернулся к товарищам.

— Ребята, эта операция должна удаться. Во что бы то ни стало. Будем драться до последнего. Согласны?

Все четверо кивнули. Даже Архитектор был почти серьезен.

По моему сигналу машина резко затормозила перед конторой по найму.

— Поберегись! — гаркнул я что было мочи.

Тротуары мигом опустели. Прохожих точно ветром сдуло — смекнули, в чем дело.

Первый «коктейль» влетел в окно конторы. Раздался грохот, из окна полыхнуло яркое пламя. Только я замахнулся, как машина дернулась и нас швырнуло через борт кузова. Я шлепнулся на живот, бутылка, спрятанная в правом рукаве, разбилась вдребезги о мостовую.

Будто я нырнул в море горящей серы. И сразу пошел ко дну. Мимо летели искры, я отчаянно барахтался, силясь всплыть. Вокруг меня, размахивая руками, плясали какие-то черные фигуры.

Я принудил себя встать на колени. На секунду в дыму мелькнули Архитектор и Ханс. Оба швырнули в окно по бутылке. Оглушительный треск, мимо меня метнулся язык пламени.

По мостовой топали тяжелые сапоги. Со всех сторон приближались немецкие солдаты. Я вскочил на ноги и послал пулю в ближайшего из них. Он упал с воплем: «Он стреляет! Стреляет!»

Остальные бросились врассыпную. Я сделал шаг, другой и снова упал... Пахло чем-то едким, противным. В голове вертелись слова забавной песенки, я с трудом удерживался от смеха.

Ишь как полыхает! Густой дым окутал все, потом вдруг стало светло, как в солнечный полдень... Прощайте, товарищи! Прощайте, Астрид и Ролф! Больше мы не увидимся. А если бы и увиделись — вам все равно не узнать меня. Черный, обгорелый... Адская боль. Прощай, маленький индеец.

Кажется, я начинаю плакать? В приступе ярости я перевернулся со спины на живот и стал подниматься. Кожа горела, меня кололи сотни иголок, но сознание работало отчетливо. Где они? Почему не пытаются взять меня? Сколько времени я пролежал? Наверно, секунд пять-шесть. Не больше. Еще осталось несколько патронов. Еще есть чем их встретить.

Ветер погнал дым вдоль улицы. Убедившись, что ноги держат меня, я медленно пошел, прижимаясь к стене. Завернул за угол на улицу Святого Улафа и побежал.

Вдруг прямо передо мной оказался толстяк в мундире немецкого сержанта. Широко расставив ноги, он пытался схватить меня.

— Halt! Halt!

Я выстрелил в упор, он сложился пополам, словно перочинный нож, и, хрипя, повалился навзничь.

В дальнем конце улицы несколько фигур юркнули в подворотню. Я побежал туда же и увидел открытую дверь, из которой падал свет. Вместе с другими я протиснулся внутрь и оказался в небольшом помещении, судя по всему — прачечной. Возле длинного стола стояла с утюгом в руках молоденькая девушка. Мой вид явно напугал ее.

— Ну и отделало вас! — произнес кто-то. — Вы что, рядом были?

— Ага. Иду, а тут вдруг как рванет! Черт бы побрал этих диверсантов! Совершенно ни с чем не считаются. И кому это нужно?! Нахватают немцы заложников, только хуже будет.

Никто не ответил. Они явно были не согласны со мной.

— Ну-ка, покажитесь, — сказал все тот же человек. — Ого-го! Здорово вам досталось. Надо сейчас же врача найти.

— Не надо. До дома доберусь. Здесь совсем рядом.

— Как хотите. Помочь?

— Нет, спасибо.

Я сел на первый попавшийся стул и почувствовал, что теряю сознание. В следующий миг я увидел, что девушка стоит передо мной, держа в руках тазик с водой и полотенце.

— Давайте-ка я вас умою. В таком виде на улицу лучше не показываться.

Я поднял голову, она потупилась.

— Спасибо тебе. Ничего, не обращай внимания. Это не страшно. Ты ведь настоящая норвежская девушка?

— Да, — прошептала она.

— Так выгляни на улицу и расскажи мне, что там делается.

Она поставила тазик и вышла. Через несколько минут вернулась.

— Два-три прохожих — и все, немцев не видать. Я с трудом встал, кожа пылала.

— Спасибо. Побольше бы таких, как ты.

Ее глаза смотрели на меня — большие, карие, полные слез.

На улице было темно. По Пилестредет с бешеной скоростью промчалось несколько машин. Охота в полном разгаре. С минуты на минуту нагрянут сюда.

В полузабытьи я тащился по улицам. Земля ходила ходуном. То казалось, что я взбираюсь на гору, то начинался крутой спуск и приходилось бежать, чтобы не упасть.

Неведомо как я очутился на Бугставейен, нашел нужный дом, ощупью стал подниматься по лестнице. Из-за двери доносились слабые голоса; я отворил и вошел.

— Ты! Живой?!

В сером дыму, в облаке искр передо мной плыли одно за другим бледные лица. Я поднял руку, называя их.

— Эдгар... Ланге... Ханс... Архитектор...

Новый взрыв, сильнее предыдущих, — и я полетел в черную бездну.

Мы несем потери

...Ночью я вдруг очнулся. Глядя во мрак, я медленно возвращался к жизни. С величайшим напряжением восстанавливал в памяти события до того момента, как потерял сознание.

Руки и голова плотно забинтованы. Сильный жар, но боли нет. За окном прошумели автомашины. И снова тихо. Тихо.

Щелкнул выключатель, вспыхнул свет. Ланге, полуодетый, взлохмаченный, сонный, подошел ко мне, сел рядом на стул. Больше в комнате никого.

— Ну как? — спросил он.

— Ничего. Здорово я болел?

— Думали, не вытянешь. Столько дней без сознания. Врачи так и сказали: не выдержит.

— Это я-то?!

— Любой на твоем месте отдал бы концы. Тебе что-нибудь нужно?

— Ага. Воды.

Я получил стакан ледяной воды. До чего вкусно!..

...Ланге и Архитектор ухаживали за мной, как за грудным младенцем. Я поправлялся с каждым днем, жар прошел, постепенно возвращались силы.

Однажды днем появился Эдгар. Увидел, что я сижу с сигаретой в зубах, и даже ахнул

— Вот черт! Мертвяк курит! Официант, два коньяка! — обратился он к Ланге.

Мы рассмеялись. Отлично! Скоро в строй. Мне не терпелось снова взяться за дело.

— Ты ведешь себя неосторожно. Зачем вы с Хансом выходите на улицу днем? — спросил я.

— Что уж нам — в затворников превратиться?

— Это было бы не так плохо. Скоро вы опять понадобитесь.

Он сразу весь подобрался, сел ко мне поближе.

— Что-нибудь новое?

— Да. Кое-что готовим.

— Расскажи.

— Не сейчас. Ступай домой. Я устал, и мне надоела твоя противная морда.

Он громко захохотал.

— Кто бы говорил! Ты погляди на себя. Попадись ты черту на лесной тропинке, он со страху провалился бы сквозь землю. Ухожу.

Разбитый усталостью, я отдыхал, закрыв глаза Ланге сел рядом с моим диваном.

— Ты меня считаешь дрянью?

— Это почему же?

— Иногда я и сам так думаю. Понимаешь, как на операцию — боюсь.

— Все боятся.

— Эдгар не боится. Мне бы таким быть.

— И он боится. Архитектор тоже.

— Это не то. Они боятся не так, как я. Я себя не помню от страха.

— А держишься ничуть не хуже других.

— Все от того же страха. Зажмурюсь, и пошел колотить. После кажется — все во сне было.

— А по-моему, ты молодец.

— Искренне? По-твоему, я не хуже других?

— Если не лучше.

Я приоткрыл один глаз. Ланге улыбался.

...Я проснулся от какого-то шума. Самюэльсен... Войдя, он остановился, и я услышал прерывистое дыхание, точно он долго бежал.

— Они нас выследили! Поднимайся! Можешь? Машина ждет.

— Где Ланге?

— Ну-ка, я тебе помогу. Одевайся! Быстрей!

Я встал, голова раскалывалась, комната плыла перед глазами. Я уцепился за его плечо.

— Где Ланге?

— Вот так... Да пошевеливайся, черт возьми! Нельзя терять ни минуты.

— Где Ланге?

Наши глаза встретились.

— Ланге убит, — тихо сказал он.

Я продолжал смотреть на него в упор.

— Архитектор?

— Ушел. Он, должно быть, уже на пути в Швецию.

— Эдгар?

— Взят.

Казалось, я снова нырнул в кипящую серу.

— А Ханс?

— Отбивался — схватили...

Мысли путались. Что же произошло? Не могу вспомнить. Ах да, нужно уходить. Немцы. Вот-вот нагрянут.

Я сунул в карман ручную гранату. В другом лежал пистолет. Самюэльсен взвалил на спину огромный рюкзак. Пошли: я впереди, он сзади, поддерживая меня. Пол колыхался. Ноги подкашивались, но Самюэльсен не давал мне упасть. Вот и лифт; он нажал кнопку. Пока мы спускались, он приколол кнопкой около инструкции мятую бумажку: условный знак — тревога.

Выйдя из лифта, я потерял сознание и очнулся уже в такси. Рядом со мной сидела молодая полная женщина.

— Марианна, — представилась она.

— А ведь ушли, — донесся до меня ее голос. — Опять ушли. Теперь ты вне опасности. Мы нашли тебе надежное убежище. Отлежишься, поправишься. Будем нянчиться с тобой, как с маленьким принцем.

До чего приятно слушать ее болтовню! Мягкий грудной голос... И ведь она от души верит, что в ее силах помочь мне, утешить.

Наконец машина остановилась, Марианна вышла.

— Ну как, дойдешь? Здесь недалеко.

Мы шли под руку. Бог не обидел ее ни силой, ни здоровьем, и все же ей пришлось нелегко. Встречные, наверно, думали, что она тащит домой пьяницу мужа.

Вот мы поднялись по лестнице, она позвонила. В прихожей я свалился. Женский голос тихо запричитал:

— Ох, да что же это такое... Бедный парень...

На второй день утром пришел врач — молодой, плечистый, деловитый. Тщательно осмотрел меня, сменил повязки.

— Все в порядке, — сказал он. — А вообще-то здорово тебе досталось. С недельку отдохни, потом можешь снова браться за дело. Деньги нужны?

— В доброе старое время пациенты платили врачам.

— Времена меняются. Если нужны деньги, скажи — добуду.

А под вечер зашли двое из полицейской группы — Хенриксен и Эриксен. От них я узнал, что произошло.

...Во вторник вечером на Тронньемсвяйен схватили на месте преступления двух грабителей. Обоих доставили в уголовную полицию. Один из грабителей — бывший «фронтовик» — держался нагло и вызывающе. Как раз в этот день на участке дежурил человек, который единственный из всех сотрудников розыска продался немцам. Он заподозрил, что вор неспроста храбрится, и решил его допросить.

А тот лишь ухмылялся.

— Дело ваше. А только если отпустите, я вам кое-что могу рассказать.

— Например?

— Например, кто поджег контору на Пилестредет.

— Будто ты что-нибудь знаешь.

— Как хотите. Могу и помолчать.

— А ты точно знаешь?

— Точно. Хочешь повидаться с человеком, которого они зовут Эдгаром?

Следователь опешил.

— Ты можешь навести нас на след?

— Конечно.

Следователь позвонил в гестапо и получил распоряжение немедленно доставить обоих арестованных на улицу Хенрика Ибсена. Здесь выяснилось, что болтливый вор — дезертир из эсэсовских частей. Он выложил все, что знал.

Пытка

Друзья постоянно навещали меня, приносили новости, обсуждали со мной предстоящие операции. Как-то Хенриксен пришел один. Подсев к кровати, он жадно курил и болтал о пустяках.

— Ладно, Хенриксен, хватит, — не выдержал я. — Говори, в чем дело.

Он хмуро взглянул на меня.

— Астрид...

— Ее?..

— Отпустили уже, она сейчас дома, в Хортене. Я лежал неподвижно, глядя в потолок.

— Как она держалась?

— Молодцом.

— Здорова?

— Да, но ей пришлось нелегко.

— Рассказывай, что знаешь. Он закурил новую сигарету.

— Они взяли ее у сестры. Дом окружили, подкрадывались по всем правилам, словно там командосы засели. А в доме только были-то Астрид, ее сестра Лилли, муж Лилли и его мать. Немцам Астрид была нужна.

— Тяжело досталось?

— Да, нелегко. Допрашивали впятером. Сначала все шло чинно, потом один гестаповец взбесился и ударил ее так, что она упала. «Где Освальд?» — орет. Она встала, говорит: «Знать не знаю никакого Освальда «Это твой муж!» — орет немец. А она — свое: мол, моего мужа совсем иначе зовут. А где он? «Не знаю, — говорит, — от него уже давно ни слуху ни духу».

— Тогда они взялись всерьез?

— Да. Били дубинками, пока не потеряла сознание.

— Что-нибудь выжали из нее?

— Ни слова.

— А потом?

— Потом бросили ее в камеру. На следующую ночь отвезли в Грини и заперли в одиночку. Примерно в то же время взяли ее сестру, которая живет в Хортене.

— Ее тоже пытали?

— Кажется, нет.

Хенриксен испытующе смотрел на меня.

— Ну, что еще?

— Астрид на допросах не очень-то лестно отзывалась о тебе.

— Еще бы.

— Говорила, что ты в семье вел себя отвратительно. Пьянствовал, путался с женщинами. Так что ей на тебя совершенно наплевать. Мол, она даже к адвокату ходила с заявлением о разводе, у нее доказательство есть.

Хенриксен опешил, видя, как я хохочу.

— Мы с ней заблаговременно все это придумали, — утешил я его. — Ну и как, поверили ей немцы?

— Наверно. Теперь она на свободе.

Бойцы невидимой армии

Армия партизан появлялась будто из-под земли и вступала в бой. Она молниеносно наносила удар и так же молниеносно исчезала.

И армия росла. Нам удалось арендовать заброшенную усадьбу. Постройки были в плачевном состоянии, но мы привели их в сносный вид. Человек, который спит с пистолетом под подушкой, не спрашивает об удобствах.

В то время в лесах укрывалось много народу, большинство — студенты, которым удалось уйти, когда немцы стали подбираться к университету. Я смог сделать так, что у каждого были продовольственные карточки. В одной пекарне мы получали дополнительно хлеб, маслозавод отпускал нам масло. Местные жители продавали нам то телятину, то еще что-нибудь.

Контингент «рекрутов» у нас в Хюсюменга сменялся часто. Занимались пять дней в неделю, с 8 до 12 дня. Сперва — теория, затем учили ребят взрывному делу. Каждый должен был уметь сам изготовлять и ручные гранаты и сложные «адские машины». Выстроив «курсантов» в одну шеренгу, выдавали им по капсюлю с пятисантиметровым шнуром. Они делали палкой ямки в снегу, по команде поджигали смазанные салом шнуры и быстро прятали заряд в ямку.

Мы тщательно изучали ребят — насколько хладнокровно и уверенно они действуют. Потом определяли, кто на какое дело годится.

На втором месте была огневая подготовка — упражнения с пистолетом. От «курсанта» требовалось, чтобы за три секунды он мог открыть огонь и попасть с трех метров в монету.

Встреча

Когда я уходил, остальные посмеивались и многозначительно подталкивали друг друга. Уж, кажется, не часто я ходил «гулять». С раннего утра муштровал их, придумывал то или иное дело. А теперь они знай себе смеялись и подшучивали...

Теплый осенний день, тропы устланы желтыми листьями, топкая почва мягко пружинит под ногами. Со склона я увидел далеко внизу озеро Эйна. Утренний ветерок чуть морщил серебристую гладь. Меж черных влажных стволов — багрец и золото...

Что может быть лучше для беспокойной души, чем такой вот тихий осенний день! Даже воспоминание о неудавшихся операциях, которое недавно приводило меня в ярость, сегодня не могло испортить настроения. Мысленно я разбирал каждый случай.

Ведь я сам виноват в случае с инженером, который клялся, что против его «адской машины» не устоят никакие рельсы.

Надо было проверить его изобретение, я же поверил на слово, и мы задумали большую операцию — одновременно взорвать все железные дороги, ведущие в Осло.

И вот мы ждем сообщения от разосланных в разные концы групп. Осечка... Осечка... Осечка... Осечка...

Ни одна мина не взорвалась! Потом их нашли немцы и послали для экспертизы на военный завод. Директор торжественно заявил, что мины не могли быть изготовлены в Норвегии. А нам передал, чтобы мы в следующий раз не пользовались такой дрянью...

Я сел на пенек, выжидая. Несколько раз мне казалось, что я вижу над лесом на юге белый дымок. Воображение...

Внизу среди желтых полей извивалась серая дорога. Таким, как мы, на ней опасно показываться. Один раз я чуть не влип.

Мы ездили в Люннер, чтобы забрать там связного с важными данными. Людвиг вел машину, сзади сидели связной Биргер и я, а между нами — огромный волкодав Ункас.

Вдруг из-за поворота выскочила машина. Я насторожился — неприятная встреча. Приготовили пистолеты.

Сигнал — стоп! В следующий миг к нам подскочили три немца — унтер и двое рядовых. Унтер распахнул дверцу нашей машины:

— Автоинспекция! Я поднял отворот пиджака, показал полицейский жетон и спокойно ответил:

— Полиция!

— Aha, weiter fah-геп!

Приятно сидеть на пеньке и перебирать воспоминания. Стариковское занятие. Нет, нет, и это не дым... Вот что-то живот побаливает. Это у меня давно. Вообще здоровье — дрянь. Кончится все, пойду к доктору. Нужно, хотя бы ради Астрид и сына. Жизнь — своего рода долг, обязанность.

Ребята не жалуются: еда хорошая. Просто так уж получилось, что я ничего не переношу. Будто в желудке камни. И болит, болит. Только поэтому я вызвал Астрид. Главным образом поэтому.

Сейчас я видел их с Ролфом такими, какими они были тогда в лесу под Хортеном. Как они шли, взявшись за руки, и смеялись...

Теперь она бросится мне на шею, расплачется. Разумеется, и я раскисну. Никогда слезу не пускал, но тут не выдержу. Вот возьму и обниму ее у всех на глазах.

...Далеко на юге над макушками деревьев протянулась струйка белого дыма.

Я медленно пошел вниз по склону. Сердце отчаянно колотилось.

Людвиг привез их на машине. Она как раз остановилась возле домика, когда я вышел на дорогу. Ролф выскочил и, улыбаясь во весь рот, ринулся ко мне.

— Ну и вид у тебя, отец! Ей-богу, едва узнал! Подошла Астрид. Бледное, серьезное лицо, а глаза

смеются.

— Здравствуй, Астрид!

— Здравствуй, Асбьёрн!

Будни

Астрид стояла в двери, пристально глядя на нас.

— Асбьёрн, это так необходимо?

Я положил пистолет в карман и встал.

— Это обязательно — обучать мальчишку? — повторила она.

— Да, необходимо. Ему эта наука может пригодиться.

— Ты хочешь сказать...

— Я хочу сказать, что он не должен быть взят живым. Это относится ко всем нам и к нему тоже.

Она тяжело села и повернулась лицом к окну.

— Как, по-твоему, Асбьёрн, сколько это может продлиться?

— Два года. Может быть, три. Может быть, пять. Пока мы их не истребим.

— Я так долго не выдержу. Не выдержу.

— Что ж. Бросим все и уйдем в Швецию. Заживем на славу. Сколько угодно еды, сколько угодно одежды. Яркий свет на улицах, апельсины, бананы, шоколад, кино, театры, рестораны. Как, Астрид? Дай мне два-три дня на сборы — ив путь.

Она закурила. Кольца дыма поплыли к потолку, потом стали причудливо извиваться.

— На тебя иногда находит остроумие, Асбьёрн. Мне кажется, я свое дело не хуже других делаю.

— И надолго тебя хватит?

— Года на два. Может быть, на три. Может быть, на пять. Пока мы их не истребим.

Ролф радостно засмеялся, когда я поцеловал ее.

Ночной переход

Немцы методично прочесывали местность. Ни одного сарая не пропускали; контрольные посты всех останавливали и обыскивали. Крестьян, едущих на мельницу, задерживали, мешки с зерном вспарывали и проверяли.

Укрывшись в лесу, наши ребята внимательно следили за происходящим; ежечасно ко мне поступали донесения.

И вот из Эйны в нашу сторону едет немецкая машина. Мы тотчас раздобыли лошадь, сани и быстро очистили дом. Вещи спрятали в лесу, а сами по льду переправились в Хюсюменга.

Новый рапорт: немцы продвигаются вдоль озёра. Врываются на хутора, бесчинствуют. Мы послали разведчиков, и вскоре поступило сообщение, что машина с немцами застряла в канаве, еле вытащили грузовиком. После этого немцы, недовольные скверными дорогами, вернулись в Ёвик.

Было ясно, что они нас в покое не оставят. Надо срочно перебазироваться.

И нам посчастливилось: мы связались с владельцем туристского отеля Сульлиа.

Место было идеальное, в глухом лесу, по соседству — никого. В самом начале войны здесь одно время стояли немцы. Но им это место не понравилось, они скверно чувствовали себя в лесу, он был их врагом. Опасный, таинственный, исполненный неведомых угроз... Лес требовал умения драться в одиночку. Немцы привыкли воевать скопом.

В главном, трехэтажном здании было тринадцать комнат, не считая гостиной, столовой, курительной и кухни. Небольшое подсобное хозяйство давало почти все, в чем мы нуждались.

Первыми отправились в путь три патруля на велосипедах. Каждый отвечал за свой этап маршрута. У нас была очень подробная карта: если патруль сообщит, что шоссе где-то перекрыто немцами, мы можем использовать любой объезд.

Кроме Ролфа и Гюннара, все были вооружены автоматами и пистолетами. На каждой машине по два пулемета. Лучшие стрелки лежали наготове за кабиной грузовика.

Поздним вечером мы начали переезд. Фары зажигать не решались и двигались медленно.

Астрид сидела между мной и шофером. Ствол моего автомата смотрел в открытое окошко.

...Вот впереди три раза мигнул синий фонарик.

Водитель кивнул.

— Так. Все правильно. Как раз здесь и должен быть наш первый пост.

Из тьмы вынырнул человек — Биргер.

— Путь свободен. Ни души. Можно двигаться до следующего поста.

— Есть.

Около трех часов из-за деревьев показался отель. Разведчики уже прибыли, и мы остановились у главного хода. Ребята оживились: здесь можно неплохо устроиться! Нас целая армия, вооружены до зубов, не так-то просто будет справиться с нами.

Крепость

Теплый весенний день, Астрид стоит у окна и смотрит наружу.

— Давно я себя не чувствовала так хорошо, как здесь. — Она отодвинула занавеску, в комнату ворвалось ослепительное солнце. — Правда, чудесно? Посмотри.

Лес стоял еще влажный после ночного дождя, хвоя и листья переливались разными оттенками зелени. Высоко в светлом весеннем небе плыли белые облака: Вдоль ручья на склоне цвели крокусы и подснежники. Вот с кирками и лопатами прошли внизу наши ребята. Смеются, разговаривают, настроение отличное.

На какое-то время в нашем отряде установился определенный распорядок жизни.

Общим голосованием были выбраны начальники служб.

Круглые сутки дежурили караульные; у нас было четыре поста.

Два человека следили за чистотой оружия, одежды и помещений. Один — командир базы, второго избирали на неделю. В гостиной висела черная доска, на ней мелом записывали фамилии провинившихся. За несколько дней всюду была наведена идеальная чистота.

Слушали радио и записывали все коммюнике, передаваемые союзниками. Нужно было согласовывать наши действия с тем, что происходило на фронтах. Мы отлично понимали, что наш вклад очень скромен, но понимали и то, как важно сковать в Норвегии тридцать дивизий вместо десяти. И стремились действовать энергично. В начале весны взорвали несколько мостов в районе Хенефосса, в том числе очень важный железнодорожный мост на единственной дороге, которая связывала немцев со строительством большого аэродрома.

Катастрофа

Дело шло к концу. Близилась агония великогерманокого рейха. Скоро мы будем свидетелями величайшего в мировой истории военного разгрома.

...Весной 1944 года мы начали готовить освобождение пятисот русских военнопленных из лагеря Гул в Халлингдале. Большую пользу сослужили при этом сведения, которые дал нам русский член нашего отряда, получивший кличку Нильс.

Мы послали своих людей в Халлингдал разведать все на месте, тем более что когда-то у нас в том районе была база.

Связались с политическим руководителем военнопленных и приступили вплотную к разработке конкретного плана. Начертили размещение бараков, пометили расположение постов, указали часы смены. Нам передали списки — на кого из заключенных можно положиться, а кто менее надежен. Узнали, сколько машин можно будет использовать, сколько шоферов среди русских.

После этого мы послали двоих наших уполномоченных выяснить, каким образом можно организовать базы на пути в Швецию, куда предполагалось переправить освобожденных. Вместе с тем мы рассчитывали, что русские, если в Норвегии начнутся бои, вернутся через границу и поддержат нас.

В самый разгар приготовлений нам пришлось провести крупную операцию в Осло.

В мае поступило сообщение, что завод акционерного общества «Пер Кюре» отныне будет всецело работать на немцев. Завод в Осло должен был собирать авиационные моторы, а также поставлять немцам ценное электрооборудование, в частности для восстановления завода тяжелой воды в Рьюкане, разрушенного подрывниками.

Мы решили вывести из строя наиболее важные цехи. Руководить операцией назначили одного из наших бойцов, который раньше работал на этом самом заводе. Мы заручились планом всего предприятия, указали на нем все станки и рассчитали силу зарядов.

Операция была нелегкой, мы выделили двадцать пять человек. Из них восемь должны были заняться заводской охраной.

Сперва мы думали сделать проход в проволочном заграждении и прокрасться мимо охранников. Но это было слишком рискованно, и мы предпочли прямую атаку.

Июньской ночью ребята ворвались в караульное помещение. Охранников заперли в бомбоубежище, телефон и пожарную сигнализацию вывели из строя.

Взрывчатка была доставлена с нашей базы, заряды заранее приготовили и пронумеровали, оставалось только поместить их в назначенные точки. Набрав из цистерны трансформаторного масла, мы разбрызгали его по цехам. Запал был замедленного действия, с расчетом на полчаса.

К часу ночи все было готово, и ребята покинули территорию. Почта тотчас раздался первый взрыв, потом пошло грохотать — все предприятие окутало облако дыма.

Я спал неспокойно, меня преследовали кошмары. То и дело просыпался и сидел, напряженно вслушиваясь.

Дождь... Ровное дыхание Астрид и Ролфа... Больше ничего.

И все-таки на душе было неспокойно, мысли метались, не слушаясь меня. Что-то произошло, пока я спал. Какой-то звук проник в мое подсознание. Что-то назревает, и совсем близко от нас.

В половине шестого я встал и начал одеваться.

Проснулась Астрид, сонно улыбнулась.

— Уже встаешь? До утра еще целая вечность.

— Сегодня много дел. Жду рапорта — как прошла операция в Осло. Вдруг что-нибудь стряслось?

— Почему? Ребята надежные. Справятся. К чему себя терзать раньше времени?

— Я себе места не нахожу.

— Хочешь, чтобы мы встали?

— Да, так будет лучше.

— Ладно.

Она разбудила Ролфа, они стали одеваться.

Убрав затемнение, я распахнул окно. Тихо падали дождевые капли. В воздухе повис сладкий запах леса и молодой травы. Откуда-то издалека донесся ровный гул. Должно быть, поезд...

Вдруг — грохот, будто что-то обвалилось в гостиной. И крик:

— Немцы! Немцы здесь! Звякнуло разбитое стекло,

в стену, просвистев, ударились пули...

Окончание следует

Сокращенный перевод с норвежского Л. Жданова