Журнал «Вокруг Света» №04 за 1971 год

Корабли возвращаются на землю

«Время от времени приходится и теперь еще сталкиваться... с теми, кто считает, что вроде бы миновали времена героики трудовых будней. Очевидно, люди, которые рассуждают так, неправильно понимают, что такое героизм, что такое героика. Они считают, что героизм — это какой-то порыв, момент, когда человек выкладывает все свои силы. По-моему, героизм — совершенно другое. Это повседневный творческий труд, когда человек и не думает, что совершает подвиг».

Ю. А. Гагарин

Накануне юбилейной даты — десятилетия со дня первого в истории полета космического корабля с человеком на борту — мы пригласили в нашу «Кают-компанию» авиационных врачей — Виталия Воловича, Олега Бычкова, Виктора Артамошина и Алека Мнациканьяна и попросили рассказать о работе групп поиска и спасения. Но сначала — справка.

«Современное техническое оснащение космических кораблей позволяет обеспечить необходимую безопасность полета экипажу на всех стадиях. Однако нельзя полностью исключить возможность аварийных ситуаций или каких-либо отклонений в работе систем корабля, в результате которых спуск космонавтов на Землю произойдет не в заданном районе, а в других местах, расположенных на трассе корабля. Для поисков и эвакуации экипажа космического корабля после приземления в заданном районе или вне его существует поисковая служба, в состав которой включены специальные группы врачей-парашютистов. В задачу этих групп входит: медицинское обследование экипажа после его приземления и первоначальный сбор научного материала о воздействии факторов полета на организм человека; оказание членам экипажа в случае необходимости первой врачебной помощи в расширенном объеме и эвакуация их в лечебное учреждение; сопровождение экипажа... Все врачи, входящие в поисковые группы, имеют парашютную, медицинскую и специальную подготовку и укомплектованы необходимым снаряжением и медицинским имуществом».

Бычков: 1957 год — год первого спутника. Я тогда занимался летными делами: испытывал снаряжение для высотных полетов. Когда в нашей лаборатории начала проходить подготовку первая группа космонавтов, мне предложили заняться испытанием средств спасения первого космического корабля.

В испытаниях приняли участие лучшие парашютисты страны — Николай Константинович Никитин, Петр Иванович Долгов, Валерий Головин... Что из себя представляла система приземления космонавта? Это кресло-катапульта с НАЗом — носимым аварийным запасом и парашютами. Наконец, скафандр.

Накануне система действовала отлично. Но на море... На море купол порой подхватывал ветер, и парашютиста тащило по воде с большой скоростью. Пришлось вносить в систему некоторые изменения. Протаскивание сократилось, была улучшена система отцепки НАЗа, куполов. Доработали систему автономного дыхания под водой (на случай, если все же космонавта затащит под воду). Теперь в аварийной ситуации космонавт мог находиться под водой до часа — для такого случая скафандр имел регенерационное устройство.

В ходе многочисленных и труднейших испытаний Долгов, Никитин, Головин проявили настоящий героизм.

Вот что было однажды с Долговым. Не успел он приводниться, как сразу оказался под водой — купол парусил и тащил за собой парашютиста. Отрезать стропы ножом никак не удавалось, и Долгов шел под водой уже полторы минуты... Но подоспел наш быстроходный катер и корпусом погасил купол парашюта.

Немало хлопот причинили нам и манекены — «ван ванычи», как их называют. Отцепиться от парашюта, взобраться на катер манекен, естественно, сам не может. Вот и тащишь его из воды за лямки. Весит он килограммов полтораста, и приходилось потрудиться, прежде чем втащишь его в лодку. А испытания проходили в январе. Помню, что самое дрянное дело было волочить на себе «ван ваныча» в лабораторию на крутой берег. Холодно, а с него вода льет...

Наконец системы были готовы и испытаны, но специалисты считали, что, как бы ни были надежны системы, космонавта надо готовиться встречать. Ведь даже в заданном районе посадки условия могли оказаться сложными, требующими немедленной помощи.

Поэтому были созданы группы встречи.

Волович: В состав первой группы встречи в 1961 году входили четыре врача-парашютиста: Иван Колосов, Виктор Артамошин, Борис Егоров (будущий космонавт-врач) и я. Мы интенсивно готовились к встрече первого космонавта. Совершенствовали парашютную подготовку, подбирали подходящее снаряжение, которое бы гарантировало нам успешное выполнение любого задания.

Не раз после основной работы отправлялись в клинику. Носились в «Скорой помощи», в операционной совершенствовали хирургическую технику.

К 12 апреля мы были во всеоружии.

И когда в 9 часов 07 минут московского времени Гагарин стартовал, мы уже находились в воздухе, на борту поискового самолета.

Настала долгожданная минута. Район приземления. Бесконечные поля. А внизу — кажущийся небольшим шаром «Восток» и фигурка космонавта неподалеку.

Отдраили дверь ИЛа. Площадка для приземления парашютистов под нами была идеальна. Но сейчас мы готовы были прыгать хоть к черту на рога, лишь бы сию же минуту оказаться рядом с человеком у «Востока».

Прыжок, однако, не состоялся. У космонавта все в порядке.

До аэродрома наш ИЛ сопровождал вертолет с Гагариным. В комнате начальника аэродрома, набитой до отказа восторженными встречающими, я смог наконец обнять Космонавта-1. Но только в самолете по пути в Куйбышев удалось произвести полный медицинский осмотр, показавший, что организм человека блестяще справился с первым космическим путешествием.

Мнациканьян: Я был включен в группу врачей-парашютистов вскоре после полета Гагарина. Познакомился с новыми товарищами по работе. К моей радости, одним из них оказался мой сокурсник по институту — Виктор Артамошин. Еще одним нашим сотрудником была женщина — Люба Мазниченко. Врач по профессии, она к тому времени уже была признанным парашютным асом, рекордсменкой Союза; Ее стаж подбирался к тысячному прыжку...

Бычков: Люба много помогала конструкторам спасательной системы, предназначенной для женщин-космонавтов. Многократно испытывала ее над землей и морем, а впоследствии, прыгнув с парашютом, была первой, кто встретил на земле Валентину Терешкову.

Мнациканьян: И вот первый выезд в составе группы на тренировку. Нас выводит из ангара инструктор парашютнодесантной службы. Выход весьма торжествен. И вдруг — взрыв хохота! На поле несколько человек в потертых летных куртках, в видавших виды башмаках весело смеются, разглядывая наши новенькие костюмы — белые каски, оранжевые ботинки на толстой амортизирующей подошве. Оказалось, что первый наш прыжок предстояло провести вместе с чрезвычайно почтенной компанией — Романюк, Никитин, Долгов, Ванярхо — парашютистов, известных всему миру.

Но столь внушительная наша экипировка была необходима: ведь площадку для приземления к космонавтам нам никто не мог приготовить, да и ветер там мог оказаться выше всякой «нормы»...

Но самое обидное было впереди. Когда мы уже сидели в самолете в предвкушении прыжка, нас троих вежливо попросили выйти — прыжки отменялись. Оказалось, что на площадке приземления был ветер, который показался «опасным» руководителю — чуть больше шести метров в секунду. Впоследствии нам приходилось прыгать при ветре и посильнее, но пока... пока руководитель действовал строго по инструкции.

Артамошин: Мы занимались не только парашютной и медицинской подготовкой. Одновременно отрабатывались наиболее подходящие укладки НАЗов, выверялись нужность и качество каждой мелочи, входящей в аварийный запас. Иногда вместе с космонавтами участвовали в натурных экспериментах и тренировках. Цель этих работ — проверить возможность выживания экипажа космического корабля в случае аварийного приводнения или приземления в безлюдной местности.

Мнациканьян: Этот опыт особенно пригодился после приземления в тайге Беляева и Леонова.

Когда их полет подходил к концу, мы находились в вертолете. Рядом — поисковые самолеты. Все снаряжение наготове тут же, в грузовом отсеке.

В это время пришло сообщение об изменении района приземления. Мы сейчас же перебрались в самолет АН-12, чтобы вовремя успеть к месту посадки. Настороженно посматриваем друг на друга. Быстрее, быстрее!

Держим курс на Пермь. Вечером наконец получаем на борт сообщение, что корабль благополучно приземлился, и команду — постараться выйти с ним на связь и производить визуальный поиск. Тем временем один из поисковых самолетов уже обнаружил корабль, видел космонавтов, передал координаты. Космонавты связались с самолетом и сообщили, что подождут до утра.

Всю ночь над ними ходили ИЛы с парашютистами. Прыгать было нельзя — высокие деревья стоят плотно, сильный ветер, возможны травмы. Космонавты чувствовали себя хорошо. А на первое время у них было все необходимое — аварийные пайки, спасательное снаряжение и собственный дом — космический корабль.

И все же ночь у нас никто не спал. Ждали рассвета. Чуть забрезжило, едва обрисовались деревья, МИ-6 поднялся в воздух. Отправились в район посадки, чтобы забрать космонавтов и корабль. Однако это оказалось гораздо сложнее, чем мы предполагали.

Из иллюминаторов внимательно следим за тайгой, ждем появления яркого купола парашюта корабля — главного ориентира. Идем на высоте метров сто пятьдесят. И вот тогда-то я, пожалуй, впервые почувствовал, что значит для человека, даже подготовленного, вдруг оказаться в таких диких местах. Да, наверное, это не похоже на тренировку любой сложности.

Тайга седой щетиной покрывала, казалось, всю землю и — ни дымка, ни дороги...

— Вот он, вот он, смотрите! — радостно завопил штурман.

Но тут уж и мы увидали. Внизу — оранжевый купол парашюта и под ним, глубоко в снегу — сам корабль. Сорокаметровые деревья вокруг, бурелом.

Сделали круг, чтобы посмотреть, как чувствуют себя космонавты. Один стоял и весело махал рукой, а второй сидел на чем-то. Он нас и насторожил: может, получил травму? Связались с космонавтами по радио. Нет, все в порядке.

Через несколько минут, в нескольких километрах нашли площадку. Вертолет завис, и пилот предложил борттехнику спрыгнуть, посмотреть, что за грунт. Какой там грунт! Техник ухнул в снег по грудь. Но это было единственное место, где мы могли десантироваться. И летчик рискнул. Тяжелая машина медленно опустилась.

Мы вышли, вернее — провалились в сугробы. Я попробовал было идти, но это походило на рытье траншеи. Можно, как выяснилось, перекатываться по легкому насту. Метров двести мы с кинооператором пробовали так двигаться и выдохлись. Что же касается нашего специального снаряжения, то...

Накануне, перед отлетом, когда мы только собирались на аэродроме, появление нашего автобуса с багажом вызвало у остальной группы веселое оживление. Над полем светило весеннее солнце, стояла теплая погода, а мы полчаса выгружали из чрева машины, казалось бы, совсем ненужные вещи: газовые плитки, теплые спальные мешки, унты, зимние толстенные куртки. Особый смех вызвали неуклюжие широченные лыжи. Когда традиционное «на полюс собрались?» повторилось, наверное, в пятый раз, мы стали огрызаться: «Погодите!..» Хотя в душе и сами кляли свое имущество — тяжесть!

И вот теперь все с вожделением глядят на три пары тех самых охотничьих лыж. Но — увы! — их всего три пары...

Руководитель поисково-спасательной группы, смущенно улыбаясь, натягивает крепления — он был у нас одним из главных шутников. Вторую пару надевает врач Михаил Павлович Туманов. Обычные лыжи, захваченные в Перми, при таком снеге не очень удобны, проваливаются, но и они идут в ход. Наконец группа готова отправиться к космонавтам.

В это время прилетают вертолеты МИ-4. Предложение: поднять космонавтов с режима висения. Однако первая разведка показала, что такую операцию в густой и высокой тайге провести трудно, почти невозможно. Хотя и космонавты, и вертолетчики к такому подъему готовы, проходили многочисленные тренировки.

Сейчас, помимо трудных таежных условий, есть еще и ответственность за судьбу космонавтов, благополучно закончивших полет. Надо скорее выйти к ним, но это нелегко. Космонавты исправно, как на тренировках, палят в воздух зелеными ракетами, показывая спасательной группе путь к кораблю, и мечтают о тех минутах, когда смогут оказаться в парилке настоящей русской бани.

Спасательная группа медленно пробирается сквозь тайгу.

Представляю себе грузноватую фигуру Михаила Павловича. Ему ох как нелегко под тяжестью объемистой медицинской сумки! Но впереди — он еще не знает об этом — его будет ждать необычный сувенир: Леонов на досуге, после медицинского осмотра у таежного костра, выгравирует Туманову на память иглой на фляге картинку: корабль в лесу, деревца...

Группа двигается зигзагами — ориентиров никаких, ракет космонавтов, вероятно, они не видят. Вертолет пролетает над ними и дает верное направление. Кто это тащит самый большой груз? Ну конечно, Миша! Наш постоянный спутник по тренировкам и испытаниям, парашютист-киношник. Тощий, довольно легко одетый, он отчаянно мерзнет и, видимо, поэтому вырывается на поляну к космонавтам одним из первых.

Встреча!

Пригодилось наше снаряжение — и теплые куртки, и унты. На площадке вытоптали снег, устроили настил, развернули палатку, разложили спальные мешки. Полыхал костер. В необычных условиях были проведены медицинские обследования экипажа «Восход-2».

По рации врач сообщил, что нужна вода, нужны дополнительные комплекты теплого обмундирования. И вот наш вертолет сбрасывает вниз тюки и канистры с водой. Видим, как они исчезают в глубоком снегу. Их найдут.

Операция подходит к концу. Остается еще задача — эвакуация корабля. Для этого спускаем двух лесорубов с бензопилой «Дружба» — им предстоит подготовить посадочную площадку поблизости от «Восхода». Но космонавты не дожидаются конца этого строительства и на лыжах идут к месту нашего первого десанта, к вертолету.

Я не вижу финала таежной эпопеи. С официальным донесением о состоянии космонавтов отправляюсь в Пермь. Донесение — маленький клочок бумажки с рукописными строчками: никакой особой помощи экипажу не требуется. Космонавты хотят лишь поскорее выбраться из тайги, попасть в баню и отдохнуть.

В вертолете с усмешкой оглядываю себя: обросший, в грязном летном снаряжении. Важный дипкурьер!

Артамошин: Встреча «Восхода-2», пожалуй, один из немногих случаев, когда врачи-парашютисты были вынуждены добираться до площадки приземления пешком. А в основном наша группа прибывала к космонавтам по воздуху. В этом смысле особенно мне запомнилась встреча Николаева и Поповича. Я должен был на земле встречать Поповича. В поисковом самолете, дожидаясь расчетного времени посадки, я незаметно заснул. Вдруг кто-то в бок кулаком тычет: «Нашли, нашли!» Ничего не могут понять — кого нашли, где? Штурман прямо сам не свой от радости.

Проснулся я совсем, вспомнил, что к чему. Выглянул, вижу — пустыня внизу расстилается, купол парашюта и шарик. Оторопь меня взяла: как это мог проспать такой момент!

А космонавт стоит на земле, запустил зеленую ракету. Сам в синем спортивном костюме, значит, уже переоделся. Я обрадовался — все в порядке!

Подбегу к распахнутому люку, взгляну вниз — как он там? И опять к штурману: есть разрешение на прыжок? Что-то долго не приходит разрешение. В конце концов я так умаялся носиться туда-сюда по самолету да с полной выкладкой, что сел у люка. И когда пришла команда на прыжок, просто вывалился из самолета, как сидел, только слегка привстал. Но прежде сбросил для пристрелки свою укладку на парашюте: НЗ, медицинскую аппаратуру. Солидный тючок получился.

У земли оказался сильнейший ветер. Спасибо нашей экипировке, спасла меня. Но сначала натерпелся страху.

Опускаюсь на парашюте, все пока в полном порядке, на длинном фале пристегнута ко мне еще одна укладка, самое необходимое. Она опускается подо мной метрах в пятнадцати. У самой земли, когда ветер нес меня вперед быстрее, чем я парашютировал вниз, эта укладка вдруг за что-то цепляется. В пустыне... зацепилась. За что? И я мгновенно распят. Парашют тянет вперед, а сзади меня держит крепчайшим образом укладка. Вижу — со страшной скоростью лечу прямо лицом в землю. В тот же миг фал все-таки ослабевает... Успеваю только сгруппироваться, ноги к носу и...

Аж треск пошел. Каска спала. Но на этом приключение не кончилось.

Парашют под сильным напором ветра тащит меня по земле. Чувствую, песок и камни протирают живот насквозь. И подбрасывает, как машину на ухабах. Повернулся на спину и гляжу, как меня увозит от Поповича. Вывернулся, поглядел вперед — никаких препятствий, километров с десяток мне так сквозить до гор на горизонте. Ну что делать? Кое-как изловчился, нож вытянул, отхватил лямки.

Подбегает Попович. И вот тут начинается форменная комедия. У меня на лице порезы, ссадины, кровь. Попович и спрашивает: «Так кому помогать-то будем — мне или тебе?»

Я все же измерил ему давление, пульс, все, что полагается в таких случаях. Но прежде расцеловались. А он щетинистый до невозможности.

Тогда страшный был ветер, и я все радовался, что, несмотря на это, космонавт хорошо приземлился. А парашютиста, что прыгнул первым, тоже волокло по земле, и Попович профессионально остановил его, погасил купол.

Когда первые восторги стихли, я записал беседу с космонавтом на портативном магнитофоне — это тоже входит в наши обязанности. И когда летели на вертолете, беседа продолжалась. Выходит, это еще одна наша профессия — репортеры...

Бычков: Безусловно, встреча космонавтов на земле каждый раз была для нас главным, итоговым, что ли, моментом, кульминацией долгой и трудоемкой работы. Я не говорю, какой вал эмоций выплескивается в короткие минуты встречи, — об этом можно догадаться. И хотя мы должны были и в эти моменты оставаться врачами и хладнокровно фиксировать состояние своих подопечных, спокойствию не было места — человек есть человек.

Артамошин: А затем мы вновь возвращались к будничной работе — экспериментам, исследованиям...

Эксперименты проводились не только в привычной обстановке, на суше, но и на море. Одна из целей — проверка возможности выживания в космическом корабле в случае аварийного приводнения капсулы, условия покидания корабля и оказание медицинской помощи экипажу.

Макет корабля брался на борт корабля-матки, и в море капсула вместе с экипажем опускалась на воду. Внутри было, как правило, трое испытателей. Я, к примеру, плавал с Олегом Бычковым и Виктором Окуневым. Мнациканьян входил в другой экипаж.

Пока мы висим на корабельных талях, можно еще оставаться в креслах. Но как только капсула оказывается на плаву, начинается отчаянная болтанка (большей частью мы дожидались штормовой погоды, 4—5 баллов на море). Тут уж лучше сразу отвязаться и держаться в распор руками...

Только держаться долго не приходится. Пора приступать к работе: физиологически» замеры, измерения температурного режима внутри объекта, постоянная связь с патрульными воздушными и морскими судами. Иногда и поесть некогда, хотя обеды уже готовы и под рукой — тубы с зеленым супом, борщом и харчо, консервированные языки, куриное филе, чернослив, цукаты. И главный деликатес — спинки сушеной воблы. Вобла пользовалась у нас особой популярностью — главное средство от укачивания.

Укачивание выматывает. Я участвовал в разных экспериментах. Так вот, как минимум один-двое из нас укачивались в капсуле вплоть до временной потери работоспособности. Но самым трудным, для меня во всяком случае, были ночные дежурства. Все тяготы дневного эксперимента усугубляются борьбой со сном. Зеленоватый мерцающий свет табло, как гипнотизер, в сон клонит. Единственное спасение — шланг с водой. Нажмешь на штуцер, на шею и на голову ледяной водички побрызжешь, — оживешь немного...

Мнациканьян: Вероятно, у нас в экипаже были условия полегче. Вот только одна из последних ночей казалась бесконечной...

Остались считанные часы нашего пребывания в макете космического корабля. Он методично перекатывается с волны на волну, беспокойно крутится на ее гребне, сваливается на бок.

Мы привыкли к капризам нашего кораблика и уже не обращаем внимания, когда очередная высокая волна бьет в люк. Кругом вода, а у нас внутри тепло, сухо и по-своему уютно. За время эксперимента мы уверовали в прочность, остойчивость и герметичность капсулы, приспособились отдыхать и работать в необычных позах. Научились быстро находить на приборном пульте нужные кнопки и включать их даже ногой, не вставая с кресла.

Последняя ночь. Проведены все физиологические замеры, проверена работа бортовых систем, допита вода корабельных запасов. Мы отдыхаем, собирая силы для завершения самого ответственного задания в программе исследования. Мы должны проиграть аварийную ситуацию: надеть гидрокомбинезоны и покинуть корабль.

Освещение выключено. Лежим в темноте, поглядывая в мерцающие круги иллюминаторов. Ждем рассвета. Почти как у Пушкина: в синем небе звезды блещут, бочка по морю плывет...

Руководитель испытаний приказал отключить системы жизнеобеспечения корабля. Авария так авария! Остается только связь. Надо определить, сколько времени сможет пробыть экипаж из трех человек в ограниченном пространстве капсулы, где постепенно падает содержание кислорода, накапливается углекислота, растет температура » влажность воздуха.

Вот в такой обстановке нам предстоит еще надеть теплозащитный костюм и гидрокомбинезон, достать НАЗ, открыть люк и с максимальной быстротой покинуть корабль.

Давно затих шум вентилятора. Столбик на термометре ползет вверх. Становится жарко, душно, на лбу выступает испарина. Приходит приказ: приготовиться!

Нет, нет, только не суетиться. Достаем НАЗ и гидрокомбинезоны. Попробуем одеваться все вместе — ничего не получается. Ага, вот так-то лучше. Поочередно помогаем друг другу. Дышать почти нечем. Но мы подозрительно спокойны. Самочувствие обманчиво, тем более к концу эксперимента...

Мы знаем, что вся обслуживающая бригада в этот момент настороже, готова прийти к нам на помощь в любую минуту. Где-то рядом дежурит спасательный катер. Вместе с капсулой дрейфует лодка с врачом на борту.

Хватаю ртом воздух. Мы спокойны. «Постой, ребята, надо отдышаться... — Наш командир по пояс уже в комбинезоне, руки заняты. — Пот, пот смахните, глаза щиплет...» Да, не очень приятный эксперимент!

Долгожданная команда: «Разрешаю открыть люк».

Затягиваем потуже «молнии» на комбинезонах... В лицо ударяет яркий свет и отчаянно вкусный острый запах — свежий воздух! Вот уже и обрез люка. Бросаюсь в воду. Боже мой, как хорошо! Но пока еще рано наслаждаться. Принимаю НАЗ, жду товарищей. Теперь мы все в воде. Поддуваем плавучие воротники, пристегиваем страховочный фал к НАЗу. Впереди — работа с аварийным запасом на плаву и окончательная эвакуация — подбор вертолетом с воды.

Морское течение относит нас от капсулы. Осиротелая, она качается на волнах, глядя в небо черным зрачком люка.

Бычков: В нашей работе — и на экспериментальных полигонах, и на площадках приземления — случались довольно неприятные происшествия. Было бы наивно предполагать, что такой процесс, как обеспечение приземления космических кораблей, не говоря о главном — о самом космическом полете, всегда и во всем будет проходить гладко.

С полетами, с конструкциями кораблей совершенствовалась и служба спасения. Организовывались новые группы, создавалась новая техника.

Мнациканьян: Мне пришлось наблюдать спуск корабля. Незабываемое зрелище!

Накануне посадки «Союза-7» резко испортилась погода. Сильный порывистый ветер достигал временами 20—25 метров в секунду. Приходили сообщения: порваны провода, приостановилось движение на дорогах. Члены поисковой группы, особенно врачи, волновались.

Однако за час до посадки погода вновь изменилась, теперь в лучшую сторону. Стих ветер, прекратился снегопад.

Утро. На борту поискового МИ-4, кроме экипажа, нас еще двое. В заданный район посадки шли около сорока минут. Унылая степь, поля. Потом пошли озера. Пилот вертолета смотрел, смотрел на воду, не выдержал, спросил: что будет, если «Союз» угодит в озеро? Мы его успокоили — все десятки раз проверено и в гораздо более серьезных условиях. Но он все так же недоверчиво посматривал вниз.

На полчаса приземлились. Ждали расчетного времени посадки. И тут нас рассмешил борттехник. Он чуть отбежал от вертолета, снял свой шлем и стал внимательно слушать тишину. Сказал нам, что хочет засечь момент, когда раскроется парашют над «Союзом». Я глядел на него с сомнением. Явный розыгрыш!

И вдруг — точно: звук, вроде легкого хлопка. Пилот тотчас махнул нам рукой, и мы взлетели.

Скоро летчик сообщил, что вышел с кораблем на связь.

Мы сидели в грузовой кабине, припав к иллюминаторам. «Корабль!» — это борттехник кричал и показывал куда-то вверх.

Ничего не видно! Наконец техник смилостивился и уступил нам свое место у кабины пилота. Мы во все глаза обшаривали горизонт... Сплошные низкие тучи, снова затянувшие небо, и больше ничего.

«Да вот же он, смотрите!» — Летчик протянул вперед руку.

И тут я увидел...

Из-под тучи опускалось округлое яркое тело. Скоро показался и парашют. Корабль плавно шел на посадку.

Тучи, степь, пустота. Ни души. И обожженный яростным пламенем, вернувшийся из других миров рукотворный корабль. Было что-то неописуемо грандиозное во всей этой картине...

Наш вертолет, боясь помешать, метрах в двухстах совершил осторожный облет спускавшегося «Союза». Вот корабль окутали клубы дыма, сработали двигатели мягкой посадки. «Союз» опустился, мягко лег на бок — парашют все еще был наполнен ветром.

Забыв все предосторожности, мы сели и сразу бросились к кораблю. С нами вместе спешили и члены технической группы. Один из них ключом стал открывать люк. Изнутри ему кто-то помогал. Когда люк открылся, на нас пахнуло запахом обжитого человеческого жилья. Из сумрака первым показался заросший, чуть бледноватый Филипченко — командир. Он улыбался. Не успев коснуться земли — наверное, он так ждал этого момента! — командир сразу попадает в яростные объятия друзей. Поцелуи. Из люка показывается инженер Волков. Совсем недавно мы встречались с ним на морских тренировках. А где же Горбатко? Оказывается, где-то под «потолком» корабля и теперь старательно выпутывается из привязных ремней. Помогаем ему. И вот уже весь экипаж на земле, рядом со своим «Союзом».

Странное дело — сейчас корабль, окруженный веселой сумятицей встречающих, не производит впечатления сверхъестественного. Он не особенно велик, почти невзрачен, какой-то домашний...

Но передо мной все еще стоит картина: «Союз» опускается на землю, пронзая тучи, будто вобрав в себя отсветы неистовой плазменной бури.

Сколько еще впереди таких встреч!

Беседу записал наш корр. В. Арсеньев