Журнал «Вокруг Света» №04 за 1984 год

Счастливый день в апреле

М аленький просмотровый зал киноархива. На экране — документальный фильм 1934 года «Герои Арктики». Полвека назад, сразу после первого сквозного плавания «Сибирякова» по Северному морскому пути в одну навигацию, экспедиция на «Челюскине» вышла в такой же поход. «Челюскин» должен был уточнить карту с действительным положением островов, береговой линии, собрать необходимые научные данные о глубинах, течениях, ветрах, льдообразовании и, кроме того, высадить новую смену зимовщиков на остров Врангеля. На судне было 104 человека, в том числе десять женщин и двое детей.

«Челюскину» не повезло. В ноябре 1933 года он вмерз во льды и стал медленно дрейфовать в сторону Берингова пролива. Ледяное поле вместе с судном внесло в пролив, и многие вздохнули с облегчением, предвкушая конец похода. Однако неожиданно сменился ветер, и льдину потащило обратно в Чукотское море. Так начался дрейф судна, который продолжался до 13 февраля 1934 года. Именно в этот день из-за северного ветра льды пришли в движение. Образовалась многометровая гряда торосов, которая с шумом и треском двинулась на корабль...

На экране эпизоды похода: угольные авралы, борьба со льдами, кадры катастрофы, лагерь на льду, прилеты самолетов и, наконец, триумфальная встреча в Москве, на Красной площади...

Кадры производили сильное впечатление, но молчали сами участники событий: это было время немого кино. Их повседневная жизнь, горе, радость — все осталось за кадром. Что переживал капитан Владимир Иванович Воронин, ведя неравную борьбу со льдами? О чем думал руководитель экспедиции Отто Юльевич Шмидт, прежде чем сказать самые нужные слова челюскинцам после катастрофы? Наконец, как себя чувствовали летчики на подходе к «аэродрому» лагеря Шмидта, когда они видели лишь небольшую площадку среди торосов?

Хотелось услышать все из «первых уст». Это было тем более необходимо, что мы (я как кинорежиссер) начали работать над документальным телефильмом «Челюскинская эпопея», посвященным 40-летию плавания. И начались поиски. Они привели к... дневникам челюскинцев, опубликованным в 1934 году — сразу, по горячим следам. А потом стали разыскивать самих участников события...

Мы узнали тогда, что челюскинцы и летчики, их спасавшие, ежегодно 13 февраля собираются в Москве. На эту традиционную встречу москвичи приходят с детьми, внуками. Приезжают из Ленинграда и Д. Васильева со своей дочерью Кариной. Как известно, супруги Васильевы шли на «Челюскине» на остров Врангеля на смену зимовщикам. Шмидт разрешил В. Васильеву, сотруднику Всесоюзного арктического института, взять на зимовку жену, ждавшую ребенка, которая ранее участвовала в чукотско-анадырской экспедиции 1931—1932 годов и имела опыт работы на Крайнем Севере. Во время похода Васильева родила девочку, которую после долгих споров назвали Кариной — ведь она появилась на свет в Карском море! Капитан Воронин собственноручно сделал запись в судовом журнале: «У супругов Васильевых родился ребенок — девочка: счислимая широта 75° 46,5" северной широты, восточная долгота 91° 06". Имя девочки — Карина...»

Теперь у Карины двое взрослых сыновей...

13 февраля 1934 года многометровая гряда торосов двинулась на «Челюскин»... Два месяца трудной и тревожной жизнью жил ледовый лагерь Шмидта. 13 апреля советские летчики вывезли последних челюскинцев.

На одну из традиционных встреч мне посчастливилось попасть. Удивительная деталь: оказалось, все челюскинцы очень хорошо помнили события 1934 года, а день катастрофы — 13 февраля— так, будто все происходило буквально накануне. Я успел записать воспоминания некоторых.

Доротея Ивановна Васильева:

— Кариночке было уже пять с половиной месяцев, я ее покормила и уложила спать. В этот момент послышался гул, треск. Я подумала: очередное сжатие. Муж был в палатке физика Факидова недалеко от «Челюскина» — они наблюдали в лунке, как начала вибрировать поверхность льда и воды, чувствовали: надвигается что-то серьезное. Прибежал геодезист Гаккель и сказал, что нужно собираться, готовиться к высадке на лед. Я переодела Карину в кухлянку, стала собираться и сама. Наша каюта была возле радиорубки, оттуда начали выносить приборы. Снова прибежал Гаккель, и мы спустились по трапу на лед. Муж уже спешил навстречу и повел нас в палатку Факидова...

Анна Петровна Сушкина, биолог:

— В момент самого сильного сжатия я была на льду и видела, как беспокойно вели себя стрелки приборов в палатке Факидова. Я только что взяла донные пробы и собиралась возвращаться на судно. Кто-то попросил передать старпому, что надвигается сильное сжатие. Стоял легкий туман, я побежала по тропинке и услышала гул льда. Вдруг тропинка начала двигаться к «Челюскину», а у меня мелькнула мысль, что это судно надвигается на меня. Вот уже можно протянуть руку и коснуться борта. Очевидно, это был момент, когда льды прорвали борт и вместе с водой хлынули внутрь...

Федор Павлович Решетников, художник экспедиции, ныне вице-президент Академии художеств:

— Незадолго до катастрофы в стороне от «Челюскина» образовалась полынья. Там часто бывали моржи, и мы ходили любоваться ими. В тот день пуржило, но я решил все-таки навестить моржей. Они купались. Задувал ветер, скрипел лед, и вдруг послышались тревожные гудки. Я понял: происходит что-то чрезвычайное. Еще издали я увидел, что судно накренилось. Стало ясно, что «Челюскин» обречен. Вопрос только в том, сколько времени он продержится. Я включился в работу — из носового трюма выгружал листы фанеры. Было довольно жутко слышать, как соседний трюм заполняется водой. Но мы все равно продолжали работать даже тогда, когда в нашем трюме появилась вода. Тут скомандовали — подниматься наверх. Я забежал в каюту — там уже лежал слой снега. Схватил папки, этюдник и выбросил их прямо на лед. Все это потом пригодилось: на льду мы выпустили специальные номера стенгазеты «Не сдадимся!».

Кадры из документального фильма «Герои Арктики» и фотографии из личных архивов летчиков и челюскинцев

Александр Ервандович Погосов. Шел мотористом на остров Врангеля, был дежурным по камбузу:

— Кто-то сказал, что с левого борта надвигается большой ледяной вал. Я быстренько накинул ватник и спустился на лед. Увидел этот вал, он надвигался на меня и все нарастал. Я стоял как завороженный, а потом спохватился и побежал на судно. Раздались тревожные гудки, я включился в разгрузку. Когда «Челюскин» стал оседать, мы подхватили самолет «Шаврушку» и стащили его на лед. Боцман Загорский схватил зубило и начал рубить тросы, чтобы освободить лес, доски — в крайнем случае сами всплывут (оно так и вышло). Когда нос стал уходить в воду, я побежал на корму, а винт уже обнажился. Шмидт (или Воронин) прокричал: «Все за борт!» Я прыгнул. Высота была уже с двухэтажный дом. Вижу, как сошли Шмидт и Воронин, а завхоз Борис Могилевич почему-то замешкался. А корму все выше поднимает, начали катиться бочки, и его сбило с ног. Через мгновение корабль вместе с Борей ушел под лед. Остался только вой ветра...

Александр Михайлович Шафран, кинооператор:

— Согласитесь, что не часто оператору приходится снимать гибель корабля... Я перенес пленку и аппаратуру на лед и бросился помогать таскать ящики, катать бочки. Судно заметно оседало. Я подбежал к камере — ее забило снегом. Очистил. Снял, как спускали ящики, шлюпки, самолет Бабушкина. Холодный ветер пронизывал насквозь, и, как назло, кончилась пленка. Стал перезаряжать. В аппарат сразу набился снег. Я забежал в палатку, чтобы согреть руки, как вдруг слышу крик:

— «Челюскин» тонет!

Я выбежал и начал снимать. Корабль уже погружался. Я совсем не был уверен, что хватит сумеречного света для съемок, но снимал, пока не кончилась пленка. Когда корабль с треском ушел под лед, взметнулось облако угольной пыли, снега, потом все осело и наступила тишина...

На традиционных челюскинских встречах всегда шумно и радостно приветствовали летчиков: любимого «дядю Васю» — так челюскинцы называли Василия Сергеевича Молокова, остроумного и веселого Михаила Васильевича Водопьянова и, конечно, Николая Петровича Каманина и Анатолио Васильевича Ляпидевского, в шутку прозванного «дамским пилотом» за то, что вывез, всех женщин и детей. Таланты этих замечательных пилотов раскрылись в те годы, когда началось грандиозное по масштабам освоение необъятных районов Дальнего Востока и Крайнего Севера. Они были первооткрывателями многих северных и дальневосточных трасс. Тогда, 50 лет назад, вся страна, весь мир затаив дыхание следили за поединком с арктической стихией молодых летчиков, устремившихся на своих открытых всем ветрам аэропланах в маленькую факторию Ванкарем, ближе всех расположенную к лагерю Шмидта.

Матвей Петрович Шелыганов, единственный тогда профессиональный штурман в спасательной группе, был в каманинском экипаже. И Николай Петрович Каманин начал свой рассказ с «оды» штурману:

— Теперь летать легко — есть приводные станции, точно выходишь на полосу, а тогда ни аэродромов, ни локаторов — кругом белая тундра, глазу не за что зацепиться. Единственная надежда на штурмана Матвея Петровича... Ведь был случай, когда Молоков и Водопьянов летали без штурмана и не нашли лагерь... Помню, как мы в первый раз из Ванкарема вылетели в лагерь Шмидта. Штурман дал точный курс и время прибытия. Летим над льдами, уж подходит расчетное время. Шелыганов говорит:

— Все, время кончилось, а я ничего не вижу.

И тут я успокоил его:

— Вот он, лагерь, под нами.

И встала главная проблема: как сесть? Кругом ропаки, посадка как в ящик: по краям торосы торчат. Пришлось применять метод парашютирования, чтобы погасить скорость и не наскочить на них. Перед нами Слепнев хорошо сел, но наскочил на торосы и подломил левую стойку шасси. Самолет уткнулся в лед левым крылом. Но неунывающие челюскинцы отремонтировали машину за три дня, и Слепнев вывез в один рейс шесть человек. Мы с Молоковым первым рейсом вывезли пятерых. Сажали по два-три человека в одноместную штурманскую кабину, а потом Молоков предложил дополнительно вывозить людей в парашютных ящиках, которые подвешивались под плоскостью крыла. Сначала челюскинцы робели летать в этих фанерных сооружениях, а к концу — ничего, пообвыкли. Всего я вывез тридцать четыре человека, а Молоков — тридцать девять...

Слушая Каманина, я подумал: а нужно ли было рисковать жизнью людей, перевозя их в фанерных ящиках? Спросил об этом Погосова. На льдине была своя «аэродромная» команда: Погосов, Гуревич и Валавин — бортмеханик Бабушкина. Они следили за состоянием «полосы», первыми встречали самолеты из Ванкарема и последними их провожали. Погосов ответил:

— Это было необходимо, и мы доверяли летчикам. Летели в парашютном ящике в лежачем положении всего час, зато люди покинули лагерь очень своевременно. Уже вечером 13 апреля, когда эвакуировали последних шесть человек, испортилась погода, и дуло затем трое суток. Аэродром наверняка поломало, а рабочих рук для нового строительства не хватило бы... Нам повезло, когда 12 апреля прилетели еще Водопьянов с Дорониным: все-таки пять машин — большая сила!

Погосов обратился к Молокову, который с мягкой улыбкой слушал рассказы товарищей:

— Василий Сергеевич, мы все знали, что ты заядлый курильщик, расскажи, как 11 апреля тебе ни разу не удалось покурить...

— Было дело,— вспоминает Василий Сергеевич.— С утра мы с Каманиным настроились на хорошую работу — погода позволяла. Попили чаю (чайник постоянно держали на плите) и пошли на «аэродром» — в лагуну, где уже готовили к полету машины. Кренкель сообщил, что аэродром пока цел и можно прилетать. Мы попросили, чтобы челюскинцы отправлялись на аэродром: им час ходу, а мы как раз и прилетим. Все получалось складно, и мы работали вовсю. После третьего рейса я собрался отдохнуть и перекурить, думал — все на сегодня. Вытащил трубку, как вдруг говорят: надо срочно лететь в лагерь вывозить Шмидта. Оказывается, он серьезно заболел, простыл и положение его становилось критическим... А уже смеркалось. Но ради Шмидта мы были готовы на все. Быстро заправили машину, я только попросил: пусть Отто Юльевича подвезут к самолету, чтобы успеть вернуться до полной темноты. Шмидта привезли на нартах, подняли, сунули в спальный мешок и положили в кабину. Я посадил доктора напротив Шмидта, чтобы он спиной прикрывал больного от ветра, а в парашютный ящик поместили третьего. Летел я очень осторожно, сел мягко-мягко. Шмидт только поднял руку и улыбнулся. Его тут же увезли на нартах в домик. Вот только тут я достал трубку и закурил,— с лукавой улыбкой закончил свой рассказ Молоков.

Чукчи тогда называли Молокова Ымпенахен — Старик, Каманина Аачек — Юноша. А про его ровесника, тоже 26-летнего, Анатолия Ляпидевского передавали из стойбища в стойбище легенду о том, как злые духи потопили корабль и тысяча (!) человек оказались на льду. На них набрасывалась пурга, накатывались льды, и океан норовил затянуть в свои глубины, но прилетел на крылатой байдаре храбрый пилот, герой из героев Анатолянгин, и спас всех, кто попал в беду...

Анатолий Васильевич так рассказывал о полете в лагерь:

— Я уже был на Чукотке, в бухте Провидения, когда принесли радиограмму от В. В. Куйбышева, предписывающую лететь на помощь челюскинцам. Пурга, холод, короткий световой день. Приходилось ежедневно выкапывать самолеты из снега. Я предпринял 28 попыток слетать в лагерь — и все неудачно. То один мотор отказывал, то пурга останавливала, то раз лагерь не нашли. Вернулись в Уэлен — поближе к лагерю. И вот пятого марта 1934 года еще затемно стали греть воду и масло (температура минус 36 градусов), захватили аккумуляторы для радиостанции, ломы и лопаты, две оленьи туши. Погода прекрасная, ясно. Как только рассвело, полетели. На горизонте висело солнышко, и казалось, мы тоже висели над бесконечными льдами. Время от времени раздавался возглас: «Лагерь!», но то был пар над разводьями. Лагерь нам уже мерещился. Вдруг дым, ясно видно, но боялись ошибиться. И тут летчик-наблюдатель Петров закричал: «Самолет!»

Действительно, мы увидели машину Бабушкина, а вскоре весь лагерь. Я сделал два круга и осмотрел «аэродром»: примерно 450 на 150 метров. С колоссальным вниманием совершал посадку. Сели удачно. Челюскинцы обнимают нас, женщины окружили, а я думаю только о том, как отсюда вылететь!

Посадили всех женщин и детей, взяли старые аккумуляторы от радиостанции (на подзарядку). Получилась небольшая перегрузка, но лететь нужно. Шмидт на прощание сказал мне:

— Наконец я могу говорить более веско, что спасение близко.

Через 2 часа 20 минут прилетели в Уэлен. Сели удачно. Пассажирок моих кого вели, кого несли на руках. Все население сбежалось...

Мир был потрясен полетами советских летчиков. На самолетах Р-5 было вывезено большинство челюскинцев. Это означало, что отечественная авиационная промышленность поднялась до уровня мировой. Именно тогда, в апреле 1934 года, было принято постановление ЦИК СССР о введении звания «Герой Советского Союза». Первыми Героями стали летчики, участвовавшие в спасении челюскинцев: Анатолий Васильевич Ляпидевский, Сигизмунд Александрович Леваневский, Василий Сергеевич Молоков, Николай Петрович Каманин, Маврикий Трофимович Слепнев, Михаил Васильевич Водопьянов, Иван Васильевич Доронин.

Английская газета «Дейли геральд» писала в те дни: «История об этом — одна из величайших среди историй о героизме и выносливости, которыми так богата история полярных исследований. Радио и авиация сделали их спасение возможным. Но радио и авиация не смогли бы помочь без знаний и доблести летчиков. Весь мир отдает дань этим доблестным русским».

Вскоре после торжественной встречи в Москве О. Ю. Шмидт писал: «Поход «Челюскина», рассматриваемый с формальной точки зрения, окончился неудачей, политически же был величайшим триумфом нашей страны. Формально он окончился тем, что погиб ценный корабль, политически же показал с удивительной яркостью, что такое Советская страна, на примере челюскинцев в лагере и особенно летчиков, которые их спасли, показал всему миру, что такое СССР. Граждане СССР почувствовали новый прилив любви к Родине, созданной трудящимися под руководством Коммунистической партии. Небывалый порыв, подъем лучших человеческих чувств охватил трудящихся от края и до края нашего Союза. Пример глубокий, поучительный пример, показывающий, что хорошая, преданная партии работа на Севере имеет отклик далеко за его пределами».

Как-то Ляпидевский сказал мне в разговоре:

— У меня есть редкие снимки: мы вместе с Юрой Гагариным, как-нибудь покажу...

И показал. На одном улыбаются друг другу представители разных поколений — Гагарин и Ляпидевский. Гагарин родился как раз в 1934 году, когда появились первые Герои Страны Советов. И наставником его был Н. П. Каманин — один из первых Героев. Это ему пришла в голову замечательная идея: устроить встречу первых Героев и первых летчиков-космонавтов в Звездном городке. Другой снимок групповой: в первом ряду сидят первые Герои, за ними стоят летчики-космонавты во главе с Гагариным...

Юрий Сальников