Журнал «Вокруг Света» №06 за 1988 год

Три полярных сюжета

Ночной полет

— Не принимает Диксон,— выходя из пилотской кабины, сообщает начальник экспедиции Борис Покатило.— Пурга, черт ее дери. Видимости никакой. Идем на Средний.

...Шестой час, как во мраке ночи плывет на десятикилометровой высоте наш АН-72. Новый реактивный «грузовоз», созданный в ОКБ имени Антонова. Первые экземпляры этой машины уже запущены в серию, вскоре появятся на авиатрассах нашей страны, но эта, головная, вылетевшая из Ленинграда, еще долгое время будет летать в испытательном режиме. И сейчас за штурвалом ее летчики-испытатели: Сергей Горбик, давший постоянную прописку в небе 35 самолетам, и Александр Галуненко, который первым поднял АН-124 — ныне известный всему миру «Руслан», побивший все рекорды дальности перевозок сверхтяжелых грузов. У каждого из пилотов за плечами многие часы ответственнейших полетов: в грозу, над горами, с «отказавшими» двигателями. Но командирское кресло в полете занимает Горбик.

В прошлом году он вывез с дрейфующих льдов экспедицию лыжников «Комсомольской правды», садился и взлетал с площадки всего в 330 метров, и опыт его важен» Предстоит и на этот раз, теперь уже в условиях полярной ночи, совершить несколько посадок на ограниченные площадки дрейфующих льдов.

Остров Средний, куда держит курс самолет,— крохотный островок в архипелаге Северная Земля. Плоский, как блин, он оказался удобным, как запасной аэродром для самолетов, летающих по арктическим трассам. До одной из дрейфующих станций «Северный полюс-28» отсюда, как говорится, рукой подать. «За пять дней АН-72 облетит Арктическое побережье — от Мурманска до Певека,— сообщалось в газетах о нашем агитперелете, устроенном ТАСС и Госкомгидрометом в связи с 70-летием ТАСС,— совершит посадки на дрейфующих льдах у полярников СП-30 и СП-28, доставит необходимые грузы зимовщикам, порадует северян и полярников концертами московских артистов...»

И все бы было так, не начни вносить свои коррективы погода. В Москве на борт поднялись артисты: Таня и Наташа из театра-студии «У Никитских ворот»; Павел Дементьев, лауреат премии Ленинского комсомола; захотел познакомиться с северянами и Михаил Жванецкий. Но из-за тумана сутки уже были потеряны. Затем застряли в Ленинграде, куда прилетели за посылками и грузами для дрейфующих станций. А тут еще непогода на Диксоне. Вот и пришлось сразу позабыть о полете вдоль побережья...

Огоньки, обрамляющие взлетную полосу на острове Среднем, возникли во мраке звездной ночи, как вновь родившееся созвездие. Кругом была чернота, и казалось, что аэропорт висит в пространстве.

— Видим вас, Средний,— доложил по радио Горбик.— На прямой. Идем на посадку.

В салоне в это время свет был притушен. Артисты и корреспонденты, устроившись кто где, подремывали, как ночью на вокзале, а конструктор Яков Григорьевич Орлов рассказывал мне негромко, что АН-72 вышел впервые на взлетную полосу в тот день, когда исполнилось тридцать лет наиправеднейшей службы в Аэрофлоте их первому самолету АН-2. Отменными качествами зарекомендовала себя эта машина и перед полярниками. Ей не нужны были укатанные полосы: переобутая в лыжи, она могла садиться на снег, на лед озер, участвовала в высокоширотных экспедициях, работала в Антарктиде. Но всему на свете, как говорится, приходит свой черед... АН-72, реактивный, способный брать 10 тонн груза на тысячу километров пути, либо 5 — на две с половиной тысячи. Он приходит не на смену крошке АН-2 — это совсем другой самолет. Но, создавая его, рассказывал конструктор, мы видели перед собой все преимущества нашего первого «Антонова».

Реактивные двигатели у АН-72 установлены сверху, над плоскостями. С виду он напоминает гидросамолет давних времен, это дает возможность при взлете и посадке, используя тормоза, специальные закрылки и реверс тяги, значительно сократить пробег. Самолет как бы прижимается к земле и этим обретает необычную силу торможения. Для пробега и взлета ему достаточно всего лишь 400 метров. Как раз такой клочок полосы сохранился у полярников СП-30, и на него-то и предстояло нам сесть.

Что-то случилось: техники вдруг заходили по салону. Попросили артистов подняться, пересесть на другой борт. Самолет продолжал снижаться, и мы все, находившиеся в этот момент в салоне, подшучивая, исполнили их просьбу, не ведая, что у машины не выпустилась «правая нога» и техники пытаются вручную вывести ее в положение, пригодное для посадки. Только позже стало ясно, что виной тому была вода. Перед тем как отправиться в Арктику, самолет две недели летал в Батуми при проливных дождях, отрабатывая там программу полетов во влажных субтропиках. И во время этих полетов влага через воздухозаборник все же проникла внутрь, и теперь при низкой арктической температуре это сказалось. Но мы узнали об этом, лишь когда возвратились в Москву.

Техники с деланной беззаботностью разобрали пол, потом дернули сообща за какой-то трос, и лампочка в кабине загорелась — шасси выпущены. АН-72, на удивление встречающих, совсем немного пробежав по укатанной волокушами, заснеженной полосе, остановился перед выстроившимися в ряд вездеходами, словно дельфин купаясь в свете их дымящихся фар.

Двадцать взлетов и посадок выполнили затем летчики, прежде чем продолжить полет. Им необходимо было убедиться, что эта машина при посадке на укороченную полосу во льдах не подведет. Может, поэтому Галуненко в первый полет на СП-28 категорически отказался взять кого-либо из пассажиров.

И посылки и пассажиров доставили на СП-28 вторым рейсом.

Самолет взял курс на СП-30, дрейфовавшую неподалеку от острова Врангеля. Но на подходе получили сообщение, что тот клочок полосы в четыреста метров, на который собирались сесть, исчез. Полоса раскололась надвое... На СП-30 пришлось сделать сброс: груз на парашютах опустился столь мягко и точно, в двух шагах от кают-компании, что киевские торты, как сообщили нам зимовщики по радио, выглядели как из магазина. А затем садились в Черском, и московских артистов тепло приветствовали тысячи колымчан.

Ленинград — СП-28

В. Орлов, наш спец. корр.

Человек в арктическом пейзаже

От нашей палатки до края льдины всего сто метров. Лыжи легко скользят по плотному снегу. Шахтерский головной фонарь освещает мне дорогу на ровной, слегка всхолмленной ледяной поверхности. В полярной ночи кромка льдины узнается по вставшей вдоль нее гряде торосов. За ней — пространство взломанного льда, вздыбленных обломков, хаотических нагромождений. Между обломками льда высокие сугробы снега.

А летом здесь было разводье. Большое и широкое. И тогда мелкие волны часто бились о ледяной берег, вымывая в толще льдины углубления. В воздухе и на льду — чайки, на воде — кайры. Но скоротечно арктическое лето. Уже в августе все разводья и снежницы (озерца талой воды на льду) покрылись тонким зеркалом темного льда. Резко уменьшилась низкая облачность, исчезли бесконечные туманы. В ясном похолодавшем воздухе заиграли неброские, но многоцветные краски полярной осени.

Поворачиваю влево и иду по старой лыжне вдоль кромки льдины. Собственно, это даже не лыжня. Ветер выдул снег, и остались лишь два невысоких узких снежных рельса с лыжным следом поверху. Узнаю приметные места гряды торосов. Вдруг дорогу мне преграждает свежее нагромождение льда. Старая лыжня ныряет в черную воду у подножия нового тороса. Это край нашей льдины не выдержал незримого напряжения океана, обломился и ушел под воду. И без того небольшая льдина, на которой мы живем и работаем, уменьшилась еще. А нависающая стена обломков толстого льда вновь изготовилась для дальнейшего наступления.

А пока тишина и неподвижность. На небе полыхает северное сияние. По нижнему краю высокой занавеси, извилисто протянувшейся от одного края горизонта до другого, бегут красные волны, гонимые ветром. Сквозь неверный льющийся свет сияния видны семь звезд Большой Медведицы. Прямо над головой Полярная звезда.

Менее чем в полукилометре от меня семь ярких ртутных ламп выхватывают из тьмы крохотный, в масштабах ночной Арктики, мирок. Там наша дрейфующая станция СП-29. Неподвижно стоят домики, словно вмерзшие в лед маленькие кораблики с высокими застывшими снежными бурунами у форштевней. Мачты разного назначения над домиками лишь усиливают это сходство. Что же может противопоставить эта маленькая храбрая эскадра леденящему напору ветра и снега, черным молниям трещин, неожиданно рассекающих льдину? Конечно же, не фанерную хрупкость стен-бортов своих «корабликов», а знания, опыт и умелые неутомимые руки своего экипажа. Так было всегда, когда человек приходил в Арктику.

Неожиданно что-то мягко толкнуло меня в ногу пониже колена. Мишка! Наш общий любимец — полугодовалый пес, черный, лохматый, общительный и добрый. В отличие от своего отца, волкообразного крупного Тороса, который является персональным сторожем только своего кормильца механика СП-29 Николая Васильевича Лебедева, Мишка с удовольствием сопровождает любого, удаляющегося от лагеря. В этом отношении он весь в свою мать. Ее звали Вега. Прошедшим летом она, гоняя, как обычно, очередного белого медведя, где-то сплоховала и не успела увернуться от его когтистых лап. И винтовка у нас была под рукой. Но что поделаешь, если наша умная, добрая и полезная собака в Красную книгу не занесена, а этот хищник в ней значится.

Я наклонился к Мишке. Он уткнул свою лохматую голову мне в колени и как-то шумно вздохнул. «Неужели так тяжело?» — шутливо спросил я, поглаживая сироту. «Ничего»,— вильнул он хвостом, поднял голову и ухватился зубами за рукавицу, приглашая поиграть. Нет, не помнят собаки своих матерей.

Медведи летом просто одолели нас. Редкие дни в июне — сентябре в районе станции не околачивались медведи. Из лагеря мы их выгоняли с помощью собак, стрельбой из ракетниц. Тогда они доходили до свалки пищевых отходов и там оставались на несколько дней. Один жил более недели. Медведь на помойке стал настолько привычным явлением, что сдававший дежурство по станции обычно говорил своему сменщику: «На станции все в порядке. Карабин, ракетница, бинокль и медведь на месте!» Потерпели мы от них много: порвали надувной плот и резиновую лодку, прокусили несколько мягких емкостей с топливом. Да и работать, особенно вне лагеря, приходилось при оружии и с оглядкой. Ведь сильнейший хищник с непрогнозируемым поведением. Дело дошло до того, что начальник станции Валерий Лукин запрашивал (и получил) у соответствующих организаций «добро» на отстрел наиболее агрессивного и прижившегося у нас экземпляра совсем негостеприимного хозяина Арктики. Но, к счастью, для обеих сторон обошлось без этой крайней меры.

Вот и самый высокий и мощный торос был назван нами Медвежьим, так как около него летом привычно маячил знакомый силуэт. Торос образовался вскоре после ухода атомохода «Сибирь» и как раз в том месте, где ледокол пробивал канал в толстом льду. Летом долго был виден рыжий след сурика, оставленный бортами ледокола на обломках льда. Почти на 20 метров уходят вглубь огромные обломки льда под этим торосом. Даже летом, когда мы, подводники, погружались туда, приходилось пользоваться фонарем.

А сейчас все заснежено. Фонарь выхватывает из темноты отдельные ледяные и снежные изваяния. На снегу следы — это Валерий Лукин, начальник СП-29, делал очередной обход своих владений.

С северо-западной и западной стороны к нашей льдине примыкает поле ровного, невсторошенного льда. Кроме объекта исследований, оно служило отличным полем для игры в мини-футбол. Низкие деревянные ворота с сеткой, стоящие на невысоком бугре на краю, напоминают, и сейчас о бескомпромиссной борьбе «лысых» (некоторые ребята постриглись и побрились на лето).

Путешествие вокруг льдины СП-29 заканчивается. Хотя и недолгое, а замерз изрядно. Все же разгар полярной ночи, мороз под сорок, а мое лыжное снаряжение не какое-нибудь специальное. Снимаю лыжи и влезаю в палатку.

Внутри просторной палатки светло, пышет жаром соляровая печь, тепло. В самой середине ровного пола квадратный полутораметрового размера проем, а в нем черная вода, вход в океан — наша рабочая водолазная лунка. И мы регулярно проводим подледное наблюдение. Подо льдом много интересных явлений. Недавно я поймал прямо рукой кальмара длиной около двадцати сантиметров. Посадили его в банку с морской водой, отнесли в кают-компанию. После того как все насмотрелись, кальмара отпустили обратно в лунку. Он судорожно ухватился за деревянную перекладину трапа, еще не веря в свое спасение. Затем раздулся, набирая воды, и одним реактивным рывком исчез в пучине. Но вот вопрос: никто из нас раньше в Арктике кальмаров не встречал и ничего о них не слышал. Не попадались они раньше и мне при многочисленных погружениях под арктические льды.

Интересны подводные исследования в Центральной Арктике, но ведь... холодно, темно, мокро под водой, работа тяжелая, опасная. Однако парадокс: Лева Иванов, который впервые работает подо льдом в Арктике, как-то сказал, что после погружения, после выхода из глубины чувствует себя каким-то другим. А я бы добавил, что не только погружение под лед, но и вообще длительная работа в Арктике делает человека лучше, чище, нравственнее.

СП-29

В. Грищенко

С полюса на полюс

Француз Жан Луи Этьен и американец Уилл Стигер рассказывали в Госкомгидромете о том, как они встретились в Ледовитом океане по пути на Северный полюс, подружились, и там же во льдах у них возникла идея создать международную трансантарктическую экспедицию с непременным участием в ней русского ученого.

Эта удивительная встреча двух людей, не знавших друг друга, случилась 8 апреля 1986 года, в то время, когда на тридцать второй день экспедиция Уилла Сти-гера обнаружила лыжный след двухдневной давности. След, занесенный поземкой, быстро терялся, к тому же шел через места, непроходимые для тяжелого санного каравана Стигера. К концу дня собаки вдруг залаяли, и тут американец заметил в 45 градусах правее своего курса отдыхающего на дальнем склоне человека. Это был Жан Луи Этьен. Услышав лай собак, он поднялся, чтобы выяснить, в чем дело.

— Далеко ли следуете? — опередил незнакомца вопросом Уилл Стигер.

— На полюс,— ответил Жан Луи Этьен.— А вы?

— Тоже на полюс...

За столом эта невероятная встреча преподносилась так, будто острова Канадского арктического архипелага, откуда они вышли в поход, оставались где-то недалеко за углом их дома, позади, а Северный полюс находится впереди за следующим кварталом.

Поговорили, обменялись телефонами и разошлись. Жан Луи Этьен, таща за собой сани, пошел в одиночку спрямлять углы «тропинки», а те... Уилл Стигер со своими людьми, собачьими упряжками пошли в объезд выбирать «столбовую дорогу»...

Говорил в основном Жан Луи Этьен. Уилл Стигер лишь изредка улыбался, когда речь заходила о его собаках. Виктор Боярский же, похоже было, держался уже своей команды, он сидел рядом со Стигером и, слегка склонив голову к Этьену, наблюдал так, будто бы готов в любую минуту прийти ему на помощь... И конечно же, некоторая легкость рассказа француза была рассчитана на людей, хорошо знавших Арктику и хорошо представляющих, что для подобной встречи человека с человеком в безмерном ледовом пространстве мог существовать один шанс из миллиона.

Перед организаторами московской встречи сидели маститые ходоки — опытные путешественники, прошагавшие, проплывшие, пролетавшие по свету не один десяток тысяч миль. И никому не надо было объяснять, что покорение вершины планеты требовало от них нескончаемой борьбы с замерзшим океаном, что милю за милей они шли против холода и неизвестности, блуждали из-за объездов, трещин и разводий, посреди постоянно торосящихся, наползающих друг на друга льдов...

И француз-одиночка, и американец со своей командой отправлялись в полярный поход почти в одно и то же время, отправлялись с островов, расположенных сравнительно близко друг от друга и находящихся на одной широте: Стигер — с острова Эльсмир 18 марта 1986 года, а Жан Луи Этьен — на следующий день с острова Уорд Ханг... Потом уже, когда их пути невероятным образом пересеклись и они, познакомившись, стали разбирать обстоятельства продвижения двух экспедиций, выяснилось, что Этьен шел все время впереди. И это не вызвало удивления у Стигера. Француз шел налегке.

Маленькие сани, напоминающие лодочку из банановой кожуры, с полной загрузкой весили всего 110 фунтов. Запас пищи был рассчитан на две недели, и время от времени оборудованный лыжами самолет садился на лед недалеко от Этьена, снабжал его всем необходимым или, как бывало, привозил новые сани, а старые увозил на базу. Чтобы лучше было видно одинокого путника посреди белого пространства Арктики, Жан Луи Этьен был одет в ярко-красную куртку, на его санях лежал раскрытый флаг Франции, и вместе с флагом пилот мог видеть начальные буквы названия страховой компании Парижа, которая больше всех вложила денег в его экспедицию.

Несмотря на полыньи, торосы и на то, как часто скрывалось солнце, а вместе с ним исчезало и чувство направления, француз в среднем в час проходил немногим более одной мили. Но чем ближе к высоким широтам, тем ненадежнее работал компас, и для того чтобы знать свое местонахождение, Жан Луи Этьен и начальник базового лагеря Майкл Франк, сидящий в местечке Ризольют — на одном из островов Канадского арктического архипелага,— использовали спутниковую систему связи. А именно? Каждую ночь Этьен включал специальный навигационный передатчик, автоматические сигналы которого, в свою очередь, принимались американским спутником и передавались в вычислительный центр «Аргос» на юге Франции в Тулузе. Майкл Франк ежедневно связывался с ЭВМ Тулузы и получал координаты Жана Луи Этьена, после чего устанавливал связь с ним и по телефону сообщал ему его местонахождение.

Бывало, Этьен долгими часами бродил вдоль кромок полыньи и трещины в поисках мостика или обхода, оставляя сани где-то позади. Случалось, он возвращался за ними, а новое пространство воды, неожиданно открывшееся, пока он ходил, преграждало ему путь к саням. Открытая вода из всех трудностей была, пожалуй, самая главная — равно как для Этьена, одинокого путешественника с легкими санями, так и для тяжелого каравана Стигера...

Уилл Стигер шел к Северному полюсу с шумной компанией своих подопечных — собак. И экипаж он подобрал немалый, взял с собой канадцев — Бренда Бодди и Ричарда Вебера, американцев — Боба Мантелла, Джефа Каррола, Пола Шурке, новозеландца Боба Маккерроу и еще одну женщину, американку, тридцатилетнюю учительницу Анну Бэнкрофт.

Экспедиция Стигера была автономной, она не получала помощи с неба. Пять саней были загружены снаряжением и продовольствием, которого должно было хватить до полюса восьмерым людям и сорока девяти собакам. С тяжелыми санями — каждые из них вмещали по 1350 фунтов — двигались с трудом, особенно в начале пути, и поэтому в первые три недели часто приходилось продвигаться челночным методом — выгружать часть груза на лед, идти вперед, а потом возвращаться за оставленным грузом. Так на каждую милю движения к полюсу приходилось делать три мили. Но чем дальше на север, тем легче становились сани, и чтобы не тащить их пустыми, от них просто отрезали пилой кусок. Конструкция саней позволяла укорачивать их без ущерба прочности.

Стигера больше всего заботили собаки: как бы не загнать их. Поэтому приходилось иногда делать для них специальные стоянки, и на несколько дней. На это идти ему было нелегко, так как продовольствие и горючее (керосин для печей) требовалось экономить. Но день, когда приходило время отрезать еще одну секцию от саней, считался праздником. Кроме того, что люди могли получить дополнительное тепло, подсушить всегда мокрую от пота и арктической влаги одежду, запах горящего, просмоленного дерева возвращал мысленно к дому, и это поднимало настроение. Были и другие дни, а с ними — туманы, белая мгла. Принцип, по которому устраивалась экспедиция Стигера, исключал использование современных средств навигации. Местонахождение экспедиции Пол Шурке обычно определял посредством хронометра и секстанта, хотя маленький передатчик, чьи сигналы могли приниматься спутниками полярной орбиты, оставался в санях нераспакованным. Радиоконтакт с базой происходил жестко односторонне: экспедиция сообщала, как идут дела, но в ответ не получала ни сведений о своем местонахождении, ни сведений о погоде или состоянии льда на пути следования каравана, то есть никакой помощи извне.

Правда, были дни, когда автономность экспедиции нарушалась, приходилось вызывать самолет. Первый раз это случилось на двадцать шестой день похода, когда Стигеру пришлось отправить на базу новозеландца — он при пересечении очередной гряды торосов повредил себе несколько ребер. Второй раз, на тридцать пятый день, отправляли двадцать одну собаку. Остальные же собаки должны были тянуть оставшиеся трое саней. Был момент — Стигер хотел отправить на Большую землю и несколько членов экспедиции, но в конце концов раздумал: нечестно было бы лишать людей возможности побывать на полюсе. Но чтобы облегчить сани, отослали с самолетом часть оборудования, грузов и настолько перестарались, что пришлось потом из одиночных спальных мешков сконструировать двойные, в каждом из которых спали уже по три человека. Особенно неудобно было это Анне Бэнкрофт, единственной женщине, за все времена достигшей Северного географического полюса.

И еще: на тридцать девятый день Боб Мантелл, один из тех, кто готовился к экспедиции с 1982 года и много сделал для нее, обнаружил, что у него обморожена нога. Пришлось и ему покинуть Арктику...

И все-таки несоизмеримо труднее было Жану Луи Этьену. Он шел один. И каким же хрупким существом мог показаться он со стороны в этом устрашающем пространстве холода! «Полюс лежал за пределом моего сознания,— скажет он потом.— Сколько времени потребуется, чтобы его достичь? Я старался не думать».

После памятной встречи с караваном Стигера Жан Луи Этьен еще день-два шел впереди. Но в дальнейшем облегченные сани на собачьих упряжках пошли быстрее, и Стигер со своей компанией 1 мая, на десять дней раньше Этьена, достиг Северного полюса.

Жан Луи Этьен, уже находясь в приполюсном районе, заметил на снегу санные следы стигеровского каравана. Он так взволновался, что снял лыжи, освободился от лямок саней и начал фотографировать эти следы. Он еще не знал, что Стигер и его группа уже улетели домой. Следы говорили о присутствии человека, пусть где-то впереди, пусть не рядом, но присутствии...

Жан Луи Этьен пришел на купол Земли 11 мая 1986 года. И когда база подтвердила его координаты, лицо француза отражало скорее усталость, чем триумф человека, впервые в одиночку, на собственных ногах добравшегося до Северного полюса.

В Госкомгидромете решались организационные вопросы будущей Международной антарктической экспедиции. Специалисты по Антарктиде обговаривали с гостями, на каких участках маршрута какая из сторон возьмет на себя наблюдения и обеспечение безопасности, где и как на пути должны комплектоваться склады с продовольствием, в каких пунктах будут находиться группы поддержки, как будет осуществляться радиосвязь, поддержка экспедиции вездеходами, самолетами...

Обстановка — рабочая. В просторной комнате на длинном столе перед людьми много бумаг: карты, проспекты, чертеж небольшого парусного судна с яйцевидным корпусом — с очертаниями амундсеновского «Фрама»; здесь же всевозможные справки для участников совещания. Вот одна из них.

«Походом будет руководить Уилл Стигер, 43 года, гражданин США, имеет 25-летний опыт путешествия в Арктике. С экспедициями на Крайнем Севере прошел на собачьих упряжках 14 тысяч миль. Его последним достижением явился поход к Северному полюсу на собаках в 1986 году.

Ответственность за строительство судна, плавание и международные дипломатические переговоры возложена на доктора Жана Луи Этьена, 41 год, из Парижа, гражданина Франции. Доктор Этьен имеет 15-летний экспедиционный стаж. Он принимал участие в альпинистских восхождениях, плаваниях под парусом. В 1986 году совершил в одиночку лыжный переход к Северному полюсу.

Виктор Боярский, кандидат наук, готовит и координирует научную часть экспедиции. Советскому ученому 37 лет, он принимал участие в 6 арктических и антарктических экспедициях...»

Время от времени разносили кофе, и тогда за столом возникал свободный разговор.

— Пока Уилл тренировал ездовых собак у себя на ранчо в штате Миннесота,— говорил Этьен,— я прочитал об Антарктиде все, что можно о ней прочесть. Так что теперь на собственной шкуре ощущаю ее холодное дыхание. Это худшее на свете место для ходьбы пешком. Ветер, высота и трещины — три главные опасности для путешественника.— Говоря это, Этьен то и дело косил глаза на Виктора Боярского, словно ждал его одобрения.— Изучал Антарктиду и не знал, что в это же самое время один из нашего экипажа находится там...

Виктор сам ни о чем таком не ведал, в мае 1987 года возвращался домой в Ленинград из 32-й Советской антарктической экспедиции. Во Владивостоке он узнал, что Арктический и Антарктический научно-исследовательский институт назвал его участником Международной трансантарктической экспедиции. А в июне Виктор в Шереметьеве уже встречал Жана Луи Этьена. В лицо он его не знал, а потому в руке держал табличку с именем француза и выискивал глазами среди пассажиров, прибывших из Парижа, самого рослого и могучего. Но каково же было его удивление, когда к нему подошел человек невидного роста и сказал, что он и есть Жан Луи Этьен.

Вечером того же дня они уже ехали на «Стреле» в Ленинград. «Эта поездка и сблизила нас,— говорил Виктор.— Ленинград Этьену очень понравился, он чувствовал себя там великолепно, и мое плохое знание английского не было помехой для нас...»

В июле Виктор Боярский повидался и с Уиллом Стигером в Париже у Жана Луи Этьена. Тогда в Главном географическом обществе на бульваре Сен-Жермен участников экспедиции слушали представители МИД Франции, посольства США, общественность... А затем состоялась вот эта встреча в Москве. Здесь впервые были названы и остальные участники антарктической экспедиции: канадец Мартин Вильяме, англичанин Джеф Соммерс и японец Кеидзо Фунацу.

Итак, шесть представителей разных стран собираются не только дойти до Южного полюса, но и пересечь весь ледовый континент.

Цель экспедиции, помимо научных исследований,— показать силу международного сотрудничества; поход будет посвящен 30-летию Антарктического договора, превратившего этот континент в научный полигон, открытый для всех наций.

Определены сроки старта и финиша. Трансантарктический поход начнется 15 августа 1989 года. Три упряжки, в каждой из них по четырнадцать собак, уйдут с мыса Хопбэй — северо-западная оконечность Антарктического полуострова—к Южному полюсу. Здесь для обеспечения быстрого продвижения одна упряжка и два члена экспедиции (только не Стигер, Этьен и Боярский) возвратятся в базовый лагерь к горам Элсуэрт. Две другие, отобрав лучших собак, продолжат путь через Полюс недоступности дальше по направлению к станции «Восток» и 1 марта 1990 года, преодолев расстояние более чем 6 тысяч километров, завершат поход на советской обсерватории «Мирный».

Но прежде чем экспедиция снимется с якоря, ее участникам предстоит еще не раз собираться вместе. Сначала в штате Миннесота, на ранчо Стигера для знакомства экипажей с собаками. Потом, после небольшого перерыва, весной — летом 1988 года в Гренландии — здесь должны будут смоделировать все условия антарктического перехода. Две тысячи километров с севера на юг на собачьих упряжках по ледоразделу, находящемуся в трех тысячах метров над уровнем моря, будут хорошей проверкой и для собак, и для людей во всех отношениях. Следующая тренировка на севере Канады — зимой. И наконец, в мае 1989 года в штате Миннесота, на берегу озера рядом с домом Уилла Стигера экспедиция погрузится на специально построенное парусное судно и начнет свой путь по системе озер и рек; в районе Нью-Йорка выйдет в Атлантический океан; а там вдоль побережья двух Америк на юг, к проливу Дрейка.

Москва Н. Сафиев