Журнал «Вокруг Света» №06 за 1991 год

Реабилитация Дюма

Октябрь 1858 года. Шел третий месяц нового французского вторжения в Россию.

Реализуя стратегический замысел, неприятель воспользовался современным транспортом. По железным дорогам совершил бросок из Парижа в Штеттин. Под парами пересек Балтику, высадился 10 июня в Кронштадте и беспрепятственно вошел в Санкт-Петербург. Предпринял экспедицию на Ладогу, до самых карьеров, где брали мрамор для Исаакиевского собора. По железной дороге достиг Москвы, повернул на Троице-Сергиеву лавру, на неделю стал лагерем между Переславлем-Залесским и Калязином в имении камергера Нарышкина-Елпатьево. Дальнейших намерений не скрывал: Волга, от Калязина до Астрахани, с непременным десантом на Нижегородской ярмарке, и Кавказ, где в горах блокирован Шамиль.

Противник оказался похитрей Наполеона. Явился по приглашению, под благовидным предлогом и без армии. Все его силы — он сам да художник Муане. Всюду, однако, восторг и капитуляция, если не брать в расчет сопротивления отдельных патриотов, таких, как надежда русской поэзии Мей, литератор Павлов и эмигрант Герцен. Нового претендента на мировое признание звали Александр Дюма (отец). Его привезла из Парижа молодая графская чета Кушелевых-Безбородко. Привезла в довольно любопытной компании, вместе с модным в Европе и Америке экстрасенсом Хоумом и знаменитейшим итальянским маэстро Миллелотти. Писателю отводилась смиренная роль шафера на свадьбе свояченицы графа и Хоума. Он же, путешествуя, писал историю человеческой цивилизации и не мыслил ее без истории России.

Официальный Санкт-Петербург не сомневался, что в результате появится что-нибудь вроде резкой книги маркиза де Кюстина (которого здесь так тепло принимали!) — «Россия в 1839 году». Написал ведь Дюма уже по мотивам декабрьского восстания 1825 года запрещенный в России роман «Учитель фехтования». В стремлении оградить себя от нежелательных последствий система напрягла высшие интеллектуальные силы. Оборону и контрудар возглавила госбезопасность. Князь Долгоруков, начальник Третьего отделения, распорядился 18 июля установить за писателем тайный полицейский надзор. Агентурные донесения показывали государю. По объявленному маршруту понеслись корреспонденты, заранее рассыпая проклятия отвратительным дорогам, трактирам и гостиницам. В воздухе витала идея противовеса Александру Дюма, и в октябре того же года в Санкт-Петербург прибыл другой, благонамеренный французский писатель, «не шарлатан и болтун, а истинный поэт и художник» Теофиль Готье.

Корабли и форты Кронштадта уступили столичной прессе честь открыть огонь по неприятелю. Она дружно отреагировала на сигнал, поданный шефом жандармов. В дыму этой нескончаемой артподготовки гордо воспарил миф о легкомысленном борзописце, неспособном понять Россию. Дюма и во Франции не обращал внимания на газетную трескотню. Издатель, главный редактор, единственный сотрудник и специальный корреспондент парижского журнала «Монте-Кристо», он отправлял в редакцию с дороги толстые пакеты, и свежие материалы вскоре попадали к читателям. Так сложились книги путевых очерков «Из Парижа в Астрахань» и «Кавказ», изданные позже в Брюсселе и Париже. Русский перевод «Кавказа» увидел свет в Тифлисе в 1861-м и переиздан в Тбилиси в 1988 году. Первый сборник, куда, кроме предисловия и пролога, вошли путевые очерки «Санкт-Петербург», «Ладога», «Москва», «Волга» и «Степи», до последнего времени не отпускали цепкие когти мифа, задуманного как контрудар. Сначала сознательно его раздували, потом, похоже, в него поверили. В частности, именно Дюма приписывали открытие пресловутой «развесистой клюквы», дерева, ставшего символом невежественных писаний чужеземцев о России.

О путешествии Дюма по России мне приходилось слышать еще школьником от отца, книголюба до конца дней своих. Он пересказал тогда несколько забавных эпизодов. Через несколько лет я обнаружил их в книге «Кавказ», с трудом разысканной в Москве, в Государственной публичной исторической библиотеке. Затем в руки попала книга Андре Моруа «Три Дюма». К сожалению, пребыванию у нас знаменитого писателя отведено в ней всего 4,5 страницы. Появилось желание прочесть, что же все-таки он написал о России. И в голову не приходило, какая это непростая задача.

Энциклопедии быстро дали сводную справку: помимо «Кавказа», написана еще серия путевых очерков «De Paris a Astrakan. Nonvelles impressions de voyage» (или «Impression de voyage en Russie») — «Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию». Но в каталогах библиотек и в том числе Государственной библиотеки СССР имени В.И.Ленина карточка на очерки никак не находилась. Спасибо консультанту Истерички, помогла.

— Вы же видите, — упрекнула она, — работа занесена в каталог на языке ее автора. Значит, она в русском переводе не издавалась.

Отступать не хотелось. Тем более после усиленной вузовской подготовки по французскому языку на случай помощи слаборазвитым странам.

Постигая историю и размышляя над судьбами России, писатель не скупился на слово и не экономил бумагу. Поэтому перевод занял много времени. Но столько же вечеров и выходных были окрашены радостью общения с неизвестным Дюма! Можно было ограничиться переводом для себя, да не давало остановиться растущее чувство протеста против утверждений литературоведов прошлого и настоящего, что знаменитый гость из Франции не разобрался в русской жизни, в очерках все напутал, и они недостойны внимания читателя. Термины типа «беспардонное завирательство», «фокусник от литературы» вместе с цитатами из XIX века вошли в фундаментальную статью исследователя С. Дурылина «Александр Дюма-отец и Россия», опубликованную в 1937 году в «Литературном наследстве». На крючок этого мнения попался и Андре Моруа: «...Его рассказы по возвращении из России своей невероятностью превзошли приключения Монте-Кристо. Хорошо выдумывать тому, кто приехал издалека».

Настоящий писатель все увидит и все поймет. Как палеонтолог по кости доисторического животного воссоздает его облик, так и писатель по неприметной детали способен представить себе картину социальной жизни. Мое доверие к Дюма полностью оправдалось. Каждая перевернутая страница подтверждала, что путаницы в очерках нет. Писатель с симпатией и глубоким участием отнесся к многоликому населению державы под двуглавым орлом. Однако тех, кто хотел бы канонизировать доброе старое царское время, ждет разочарование. Дюма заметил, что народу недостает братства и привычки к свободе, разглядел все формы деспотизма, коррупции и рабства. Конструктивно отнесся к вопросу собственности и другим проблемам, которые силой инерции достигли наших дней. Предупредил, что любая партийность чревата узким сектантством. Сделал вывод: России понадобится не одна революция, чтобы сравняться с Западом.

Очерки написаны с путеводительской точностью. Зная старые названия, легко отыскать след Дюма в городе на Неве, в Москве и волжских городах, на Кавказе. Убедиться в этом помогло мне путешествие по его следам. Например, на Валааме без расспросов, по авторским описаниям, удалось опознать бухту, где Дюма сошел с парохода на берег; там даже деревья у дорожки, ведущей к монастырской лестнице, стоят так же.

Люди и время пощадили не все вехи путешествия. Нет больше в Троице-Сергиевой лавре надгробья, «обезглавленного» еще по приказу Петра, потому что лицо, достойное казни, дерзнуло скрыться и умереть. Не сохранился деревянный «замок» Нарышкина в ярославской деревне Елпатьево. Улицы Калязина, по которым ходил Дюма, и причал, с которого он поднялся на борт волжского парохода в сопровождении всех офицеров местного гарнизона и полкового оркестра, — на дне Рыбинского водохранилища. Но многое осталось. Вчитаемся в строки мастера и оглядимся.

Как в Неве, отражена в них «вилла Безбородко», штаб-квартира путешественника в Санкт-Петербурге; сегодня это здание занимает противотуберкулезный диспансер.

Те же номера на домах бывшей Английской набережной. По ним выходишь к бывшей резиденции испанского посланника, у которого Дюма был с визитом.

Доверясь писателю, на берегу Финского залива определяешь место петергофской дачи, куда на лето выезжала редакция журнала «Современник» и где Некрасов и Панаев принимали гостя из Франции.

К северу от Сортавалы, в 10 километрах от финской границы, стали озерами прежние карьеры. Рядом — новые, с устаревшей оснасткой для распиловки мраморного монолита...

Найдется множество подтверждений справедливости слов и суждений Дюма. Публикация очерков почти полуторавековой давности — лучший способ его реабилитировать. И они подготовлены к выпуску отдельным изданием. Заключительный очерк серии «Из Парижа в Астрахань» предлагается — с сокращениями — вниманию читателей журнала «Вокруг света».

Переводчик Владимир Ишечкин От редакции:

По нашей просьбе доктор исторических наук Н.Л.Жуковская взглянула на книгу А.Дюма глазами ученого, знающего историю и этнографию краев, которые он посетил. И сделала примечания в тех местах, которые требуют пояснений. В конце публикации мы поместим заключение специалиста о достоверности сообщенной Дюма информации.