Журнал «Вокруг Света» №08 за 1987 год

Бронзовый флейтист

Когда нет обложных дождей, нашу тихую улочку нигерийской столицы Лагоса будят две зеленщицы. Они приходят с первыми лучами солнца, возвещая о своем появлении пронзительным криком: — Огеде! Огеде! Улочка узка, стены домов многократно усиливают их зычные выкрики, так что со сном приходится проститься: зеленщицы не уйдут до тех пор, пока кто-нибудь не купит у них «огеде» — бананы.

В отличие от них Алево Иленду приходил с большой кожаной сумкой в понедельник каждого месяца, часам к восьми. Он выкладывал на пестрый коврик перед входом в дом черные статуэтки, маски, фигурки животных, умело вырезанные им самим из эбенового дерева, и лишь после этого давал о себе знать коротким негромким звонком.

Однажды я увидел на коврике рядом с эбеновыми поделками небольшую бронзовую статуэтку: женщина присела на колени, придерживая правой рукой на голове вместительный кувшин, который только что подняла с земли. Теперь нужно встать, да, видно, ноша тяжела, и женщина боится расплескать воду.

Раньше Алево Иленду никогда не приносил бронзу.

— Откуда?

— Знакомый литейщик просил продать.

Мне давно хотелось узнать, как местные мастера делают удивительные по красоте отливки, и вот теперь представлялся подходящий случай.

— Послушай, Алево, а можно повидать твоего литейщика?

— Конечно.

...Мастерская располагалась в невзрачной маленькой хижине. Хозяин, скрестив ноги, сидел у порога на циновке. Перед ним стояли бачок с глиной и ведро с водой. Смачивая руки, он что-то лепил и при моем появлении быстро прикрыл заготовку тряпицей. Наверное, не хотел показывать незаконченную работу незнакомому человеку. Кивнув в глубь хижины, Акпан Иро (так звали литейщика) предложил:

— Если хотите что-нибудь купить, выбирайте сами.

Я шагнул в хижину. После яркого дневного света закопченная мастерская сначала показалась сумрачной. Справа, под раструбом-вытяжкой, краснели в горне угли. Напротив, у стены, протянулись деревянные полки с тускло поблескивающими бронзовыми статуэтками: крестьянка с мотыгой, охотник, натягивающий лук, рыболов на лодке... Перед ними, внимательно рассматривая отливки, топтался мужчина среднего роста, не обративший внимания на мой приход.

Не надо было обладать профессиональными познаниями, чтобы понять — все это вышло из рук настоящего мастера. Не удержавшись, я стал громко расхваливать статуэтки. — Это что,— смутился Акпан Иро, вошедший вслед за мной.— Видели бы вы бронзового флейтиста, тогда бы иначе заговорили.

— Флейтиста?

— Отлил его древний мастер, но когда, никто не знает. Таких работ больше не было и не будет. Говорят, что тот, кто увидит в натуре бронзового флейтиста, станет великим мастером в своем деле.

— А где же он находится?

— Вот этого никто не знает.

— Макети Зуру, служащий Федерального департамента древнего искусства,— неожиданно представился мужчина, рассматривавший статуэтки, и продолжал: — Мне на днях нужно побывать по делам в кое-каких местах. Возможно, там нападем на след флейтиста.

В назначенный день Макети Зуру заехал за мной на своей автомашине. В дороге мы разговорились. Макети Зуру, получив диплом местного института африканских исследований, уже несколько лет работал в федеральном департаменте. Когда начались поиски старинных скульптур для музея в Лагосе, молодому искусствоведу поручили заняться их подбором.

Наш маршрут лежал в северо-восточном направлении в обход крупных городов. Довольно быстро выбрались в саванну с редкими деревьями. Селения с круглыми хижинами под соломенными или камышовыми крышами выглядели безлюдными: местные жители от мала до велика убирали на своих наделах маис и хлопок.

Затем тряская грунтовая дорога поползла вверх на плато Джое. Кругом громоздились рыжие скалы, за ними — невысокие хребты, поросшие густым кустарником. Внизу, в долинах, змеились, поблескивая, быстрые горные речушки.

Наглотавшись пыли, мы, наконец, остановились у заброшенного карьера, который походил на древнегреческий театр, размытыми уступами уходя вниз. От края карьера до «сцены» было метров двадцать.

— Когда-то, двадцать пять, а то и тридцать веков назад, на этом месте жили люди.— Макети Зуру кивнул на карьер.— Но современный мир узнал об этом лишь в 1944 году. А произошло это так...

Горнякам, добывавшим открытым способом неподалеку отсюда касситерит, все чаще стали попадаться изделия из терракоты — обожженной неглазурованной глины: горшки для варки пищи, черепки, обломки статуэток. Рабочие переправили находки английскому этнографу Бернарду Фэггу, находившемуся тогда неподалеку в городе Джосе. Образцы весьма заинтересовали англичанина, у которого возникло предположение, что все эти разрозненные обломки относятся к древней культуре. Нужны были доказательства этой гипотезы.

Для раскопок были выбраны окрестности деревушки Нок, то есть место, где мы теперь находились. Осторожно снимая слой за слоем, археолог и его помощники на небольшой в общем-то глубине обнаружили несколько терракотовых изделий — человеческие головы, слепки рук и ног. Бернарду Фэггу было достаточно одного взгляда, чтобы определить: все эти предметы — творения древних мастеров. Радиокарбонный анализ позволил уточнить время их изготовления: V Увек до нашей эры — II век нашей эры.

Поиски неведомой «культуры Нок», как она была названа Фэггом по месту первых раскопок, охватили огромный район центральной части страны. Результаты превзошли самые смелые предположения. На всем участке, от местечка Кагоро на северо-западе до Кацина-Ала на юго-востоке, были найдены терракотовые головки, изображения животных, каменные топоры, инструменты для обработки дерева — древнейшие из известных памятников культуры Тропической Африки...

Наш путь лежал дальше. Перед Котон-Карифи, за крутым поворотом, Макети Зуру резко нажал на тормозную педаль.

— Полюбуйтесь на этого красавца!

Метрах в двадцати посреди дороги стоял широкоплечий лохматый бабуин. Я невольно вжался в сиденье, но бабуин не проявлял никакой агрессивности. Как заправский постовой-регулировщик, он стал к нам лицом, требуя остановиться. Убедившись, что машина не двигается, издал командный рык. Тут же из кустов выскочили бабуины-малыши, за ними вразвалочку гуськом потянулись самки с повисшими на них детенышами поменьше. Вожак вел себя прямо-таки по-рыцарски: не сдвинулся с места, пока последний бабуин из его стада не пересек дорогу...

Ифе, куда мы въехали, внешне, пожалуй, мало чем отличался от тех городов, что попадались на пути. Чистые улицы с зелеными двориками перед домами. У двухэтажных зданий — навесы-козырьки над нижними окнами: непременный элемент архитектурного стиля городов Йоруба.

Вскоре мы остановились у небольшого одноэтажного дома на пригорке. Макети Зуру распахнул стеклянную входную дверь, широким хозяйским жестом предложил пройти в дом. Переступив порог, я увидел подернутые зеленым налетом бронзовые фигуры. Сила красоты этих таких земных и в то же время таинственно одухотворенных изваяний была настолько велика, что я застыл на месте.

— Это наш музей древнего искусства Ифе,— сказал Макети Зуру, довольный произведенным эффектом.

Он оставил меня с Укомо Садипо, круглолицым, учтивым смотрителем музея, а сам ушел, сославшись на то, что ему нужно кое с кем переговорить об экспонатах для музея в Лагосе. Прежде всего Укомо Садипо подвел меня к бронзовой головке, изображающей, если верить табличке на пилоне, бога моря и изобилия Олокуна. Она отличалась удивительной точностью воспроизведения черт лица, которое было проработано с такой тщательностью, до каждой морщинки, что невольно подумалось, не мумия ли это. Прекрасной формы нос, выпуклые, характерные для негроидной расы губы, раскосые глаза без зрачков, как в древнегреческих скульптурах,— все свидетельствовало о высоком мастерстве древнего литейщика. Голову скульптуры венчала позолоченная конусообразная корона. Рядом с изображением Олокуна была другая, похожая на него изящная скульптура, тоже с короной и позолоченным кольцом — маска одного из древних правителей Ифе. Не менее впечатляюще выглядела и бронзовая голова без всяких украшений.

От бронзовых скульптур Садипо повел меня к терракотовым, песочного цвета женским и мужским головам. Они были выполнены в той же реалистической манере, что и маски из металла.

— Интересно, откуда в вашем музее такие памятники древности?

— Из наших краев! — с гордостью ответил Укомо Садипо.

...Открытие бронзовых и терракотовых скульптур Ифе связано с именем немецкого этнографа Лео Фробениуса. Путешествуя по Нигерии, в 1910 году он попал в Ифе. Ученого заинтересовали легенды о происхождении города, различные святилища, культовые обряды. Фробениус решил заняться раскопками и сразу же, как говорится, напал на золотую жилу. В священной роще, которую йоруба считают обителью Олокуна, он обнаружил гончарню, глазурованные черепки, тигли для плавки стекла, бусы, а на глубине пяти с половиной метров — терракотовые скульптуры. Фробениус уже провел исследования в некоторых африканских странах, да и в самой Нигерии, и нигде не встречал ничего подобного. И хотя на голове Олокуна имелись характерные линии татуировки, немецкий этнограф был далек от мысли, что ее сделал чернокожий литейщик. Ученый выдвинул наделавшую много шума гипотезу о том, что легендарная Атлантида находилась некогда на побережье Гвинейского залива и он наткнулся в Ифе на ее следы.

Находки Лео Фробениуса оказались не единственными. В последующие годы в разных местах Ифе было обнаружено еще немало терракотовых и бронзовых масок, ставших украшением здешнего музея. Они изображают главным образом различных богов, правителей, членов их семей, придворных и делались, вероятнее всего, для культовых целей. У всех масок негроидные черты лица, на многих имеются племенные знаки йоруба — продольные шрамы на щеках. У «полных» скульптур — типично африканские пропорции: значительно увеличенная голова и укороченное туловище.

— Все это позволяет говорить о принадлежности древнего искусства Ифе к одной художественной школе, существовавшей, как полагают, в XII—XIV веках, о чисто африканских ее истоках,— подвел итог мой гид.

Теперь было самое время спросить о бронзовом флейтисте, и я обвел зал глазами.

— Вероятно, я что-то пропустил? — Укомо Садипо перехватил мой взгляд.

— Говорят, есть такая статуэтка — бронзовый флейтист. Надеялся у вас ее увидеть...

— Увы, такого экспоната в музее нет,— словно извиняясь, сказал Садипо.

К нам подошел Макети Зуру.

— Чем недовольны? — спросил он, уловив на моем лице разочарование.

Укомо Садипо сказал, что я спрашивал о бронзовом флейтисте.

— Не расстраивайтесь. Есть у меня на примете еще одно место.

Наш дальнейший путь повел на юго-восток от Ифе, где лежит лесной край. Густые заросли по сторонам дороги, плантации бананов, речки с черной водой — все это чередовалось в одной и той же последовательности, словно мы ехали не по прямой, а по кругу.

Машина обогнула зеленый холм, и перед нами открылся город. Своеобразие ему придавали приземистые дома с поблескивающими белыми крышами, стоявшие в стороне от новых построек. Со склона холма они казались кусками пиленого сахара, положенными плашмя длинными ровными рядами.

Оставив позади с десяток кварталов, мы выехали на довольно просторную площадь. Одну ее сторону почти целиком занимало глиняное строение, вытянувшееся метров на шестьдесят. На фасаде проступали размытые дождями барельефы, изображающие людей, эпизоды баталий, сцены охоты. Оставив машину, через узкий проем в стене мы вошли в небольшой двор, где теснились квадратные глиняные дома, обрамленные открытыми галереями и окруженные невысокими стенами. По двору расхаживали важного вида мужчины в белых агбадах, перебирая на груди коралловые ожерелья. Тут же резвились двое мальчишек в шортах, с золотыми кольцами на ногах.

Зуру подошел к одному из мужчин и о чем-то попросил. Тот остановился, молча его выслушал и, не сказав ни слова, ушел.

— Вы знаете, где мы сейчас находимся?

— Понятия не имею.

— Во дворце самого обы (Царь.) Бенина!

Царский дворец в моем представлении (и не только, наверное, в моем) должен блистать богатством и великолепием. Здесь же не было даже отдаленного намека на роскошь.

— В таком случае, кто эти люди — мужчины с коралловыми ожерельями и мальчишки?

— Придворные и царские дети.

Бенин входит в число городов, уже отметивших свое тысячелетие. А нынешние царские палаты находятся на том самом месте, где поставил свои хоромы первый оба. Менялись времена, менялись правители, но каждый из них вселялся туда, где жил его предшественник. Правда, палаты эти время от времени подновлялись, поскольку строители использовали кирпичи из необожженной глины, восприимчивой к воздействию дождей и ветра.

Дворцовый комплекс, где жили оба со своими женами, жрецы и вельможи, служил центром Бенина. Перед дворцом была площадь, от которой в разные стороны расходились прямые широкие улицы, застроенные глинобитными домами с пологими крышами из пальмовых ветвей. Иностранцы, посетившие Бенин в XV веке, отмечали его четкую планировку, восхищались проспектами, каких не имело большинство европейских городов.

Бенин был не просто городом, а столицей одного из могущественных государств Западной Африки с довольно развитым земледелием, ремеслами, с обширными торговыми связями. Теперь он главный город штата Бендел с населением около 200 тысяч человек. За последние годы тут появились кварталы новых домов, административные здания, различные промышленные предприятия.

Нынешний оба уже не обладает той властью, какую имели его предшественники, нет у него и былых обширных владений. Его обязанности сводятся в основном к разрешению различных гражданских споров. Но, как и прежние цари, следуя традиционным канонам, он ведет затворнический образ жизни и лишь изредка выходит из дворца к жителям города в дни культовых праздников.

— Какое отношение имеет все это к нашей поездке? — не вытерпел я, прервав рассказ Макети Зуру.

— Самое прямое, скоро в этом убедитесь.

Возвратился грузноватый придворный, которого звали Нгале Агвара, и повел нас к глиняному строению без окон в глубине двора.

Придворный распахнул дверь, зажег светильник на пальмовом масле и лишь после этого позвал нас к себе. Мы переступили порог и словно попали в сказочную сокровищницу. На деревянных полках выстроились не прикрытые никакими предохранительными стеклянными колпаками бронзовые скульптуры. Любой музей, несомненно, многое бы дал, чтобы стать обладателем этой коллекции.

— Фотографировать не разрешается, трогать ничего нельзя,— предупредил Нгале Агвара.— Что надо, я объясню...

Гуськом мы последовали за ним.

— Женская головка — это изображение принцессы,— начал наш придворный гид экскурсию, переходя от полки к полке.— На голове типичный африканский убор — высокая конусом шапочка с кисточками по бокам. Все это, разумеется, сделано из бронзы. Две большие головы — маски царей. Одну венчает плоская плетеная шапочка, вокруг шеи корралловые бусы — двадцать рядов. На другой — шапочка островерхая, шея, как шарфом, тоже обмотана бусами. Рядом на бронзовом барельефе — оба с двумя сановниками в длинных одеяниях, охраняемые стражей, — неторопливо рассказывал гид-придворный.— В правой руке царь держит короткий церемониальный меч — символ власти. На груди у него, как и у сановников, коралловые бусы — знак благородного происхождения...

Бронзового флейтиста пока не было, но во мне росла уверенность, что он где-то здесь и скоро я его увижу.

Характерные особенности масок напоминали бронзу Ифе, впечатления от которой были еще свежи в памяти. Я сказал об этом Нгале Агвара.

— Иначе и быть не может. Бенинцев бронзовому делу научил мастер из Ифе. Даже имя его известно — Игве-Ига. Литейщика где-то в году 1280-м прислали сюда по просьбе обы Огуолы...

Профессия литейщика была в Африке достаточно распространенной. В древнем Бенине бронзовых дел мастера попали в разряд привилегированных. Они жили в отведенном для них городском квартале, неподалеку от дворца обы, и работали под присмотром одного из царских вельмож. Приемы изготовления бронзовых скульптур держались в секрете, и за их разглашение литейщики платили головой.

— А как сейчас они работают, все так же замкнуто? — Я вспомнил, как Акпан Иро прикрыл свою работу при моем приходе в мастерскую.

— Приемы литья ныне ни для кого не секрет. Сами в этом можете убедиться. В Бенине улица есть — Игун, где издавна живут династии литейщиков. Сейчас процесс изготовления отливки широко известен и называется «метод потерянного воска»...

То, что я сумел понять из рассказа Нгале Агвара, в общих чертах выглядит так.

Сначала мастер лепит из глины модель. Несколько дней она сушится на солнце, пока не затвердеет. На эту заготовку наносится размягченный воск толщиной около сантиметра, после чего следует самая ответственная операция. Нагретым ножом литейщик выводит на воске необходимые рисунки и линии. Восковое изображение обмазывают толстым слоем глины, оставляя несколько отверстий. Когда оболочка высохнет (а это снова несколько дней ожидания), заготовку нагревают и вытапливают воск. В образовавшуюся между внутренним и внешним слоями глины полость заливают расплавленный металл. Через некоторое время обе «скорлупы» разбивают и приступают к чистовой отделке маски.

При таком способе создается лишь одна скульптура. Конечно, изготовить другое подобное изделие можно, но оно будет схоже с первым лишь в общих чертах, а не в деталях, поэтому каждая маска неповторима.

Бенинцы оказались смышлеными учениками. Они быстро научились не только делать портреты, но и пошли дальше своего учителя: взялись за изготовление барельефов со сложными композициями.

У человека всегда была естественная потребность обозначить каким-то образом свое пребывание на Земле. В Бенине до появления миссионеров не знали письменности. Все деяния правителей хранили в своей памяти специально выделенные на то люди. Но человеческая память, как известно, ненадежна: можно что-то подзабыть или напутать. Так бронза стала вечным материалом для фиксации тех или иных событий. Смерть царя, коронация его преемника, победа или поражение в военном сражении, сюжеты из жизни обы, вельмож, обряды в память предков, танцы, приезд неведомых белых людей (длиннобородых европейских купцов) — все это переносилось на металл. По бронзовым скульптурам, как по книге-летописи, можно проследить историю, многие стороны жизни.

— А вообще наша коллекция — лишь жалкие остатки былого,— вздохнул Нгале Агвара.— Бронзовых изделий, что имели цари Бенина, хватило бы не на один большой музей...

В конце XIX века Бенин начал утрачивать свое могущество. От империи одна за другой стали отделяться и ближние и дальние провинции. К внутренним бедам добавилась внешняя угроза. Англичане, которые к тому времени захватили немало районов в южной части Нигерии, решили сломить последний очаг сопротивления — Бенин. В феврале 1897 года английский экспедиционный отряд подверг осаде город. Его защитники упорно сопротивлялись, но не смогли устоять перед европейским оружием. Англичане подожгли Бенин, ворвались во дворец обы. В руки колонизаторов попало более двух с половиной тысяч художественных реликвий, которые были переправлены затем в Европу.

— Да еще каких! — насупился Нгале Агвара.— Один бронзовый флейтист чего стоит. На аукционе в Лондоне его продавали за 180 тысяч фунтов стерлингов...

До самых последних слов Нгале Агвара во мне теплилась надежда что еще шаг-другой и мы, наконец,, подойдем к полке с «музыкантом». И вот... Макети Зуру развел руками и вздохнул, сочувствуя мне.

Но все же я увидел бронзового флейтиста.

Месяцев через пять Макети Зуру заехал ко мне домой. Напустив на себя таинственный вид, он пригласил «кое-что посмотреть» здесь, в Лагосе. Я согласился, и минут через десять мы вошли в... национальный музей. Это был тот и не тот музей, который я посетил вскоре после приезда в Нигерию. То же серое двухэтажное здание в парке, те же застекленные витрины. И одновременно — все иное. В залах полно людей, в витринах — терракотовые маски культуры Нок, бронза Ифе, Бенина...

— Собирали по крупицам.— Макети Зуру не скрывал своего удовлетворения.— Кое-что раздобыли у себя. Часть экспонатов из своих фондов выделили музеи Джоса и Ифе. Обратились и к западным музеям. Попросили вернуть хотя бы часть бенинских масок, что были вывезены из страны. Кстати, флейтист наш нашелся.

— Где? — Я уже потерял всякую надежду его увидеть.

— В Париже, в Музее человека. Как он туда попал, не знаем.

Макети Зуру протянул мне толстый каталог с закладкой, который все это время не выпускал из рук. Я раскрыл отмеченную страницу с фотографией.

Безымянный ваятель создал настоящий шедевр. Выполненный в рост, бронзовый флейтист в расшитой узорами одежде, с двумя нитками коралловых бус на шее держал у припухших губ флейту. Выражение лица, вся его поза были настолько «живыми», что чудилось: еще мгновение, и польются звуки нежной мелодии.

— Западные музеи наотрез отказались вернуть Нигерии наши шедевры,— продолжил он свой рассказ.— Это вынудило нас пойти другим путем: купить часть древних нигерийских отливок на западных аукционах. Словом, наши древние изделия все же вернулись на родину...

К этому следует добавить небольшое пояснение.

Мир познакомился с древним искусством Нигерии в перевернутой последовательности: бронза Бенина — бронза Ифе — терракота Нок. Разбросанные по разным местам творения нигерийских мастеров не давали целостного представления о многовековой истории страны. Теперь в национальном музее все стало на свои места: терракота Нок — бронза Ифе — бронза Бенина-Страницы ранней биографии Нигерии заполнены еще не все: не найдены промежуточные звенья между культурой Нок и бронзой Ифе (разрыв по времени достигает тысячи лет). Но я уверен, что за этим дело не станет. В последние годы были обнаружены бронзовые предметы в Игбо-Укву, которые относят к IX веку, терракотовые скульптуры Ово XV века. Нигерийская земля продолжает открывать свои тайны.

Лагос — Москва

Юрий Долетов