Журнал «Вокруг Света» №08 за 1991 год

Тень в земле

Луна всходила огромная, оранжево-розовая, теплая. Вечер дотлевал последним светом. В густеющих сумерках шла я по безлюдной улице Ростова, казавшейся широкой оттого, что дома по левую сторону стояли двухэтажные, а справа тянулись приземистые торговые ряды. Домам было лет по сто, а рядам и того больше. За ними подпирали темнеющее небо стройные соцветия соборных куполов. Улица огибала кремль, нигде к нему не приближаясь, а в конце и вовсе уводя на окраину, в разброс деревянных домов, за которыми уже угадывалось озеро. Не было здесь ничего похожего на старинный флигель, где меня, должно быть, ждали... Флигель имел неожиданный адрес: улица Сакко, 2 (именно без Ванцетти) — и ни один прохожий названия такого не слыхал. Уже при высокой луне — и двух-трех фонарях — повезло мне встретить старушек, соседок тех, кого я искала...

И вот, оставив, где пришлось, вещи, уже ночью, вместе с высоким лохматым человеком со встрепанной бородой, я смотрела на ободранное красно-кирпичное здание, пустое, с выбитыми рамами, с бурьяном и мусором перед входом, которое и было целью моей командировки. Вернее, не само оно, а то, что скрывалось под ним: нагромождение невзрачных камней, развалы плинфяных обломков... — церковь XIII века, настоящая сенсация, как считает нашедший ее ленинградский ученый Олег Иоаннисян. Сохранившееся строение над нею — церковь XVIII века, в которой при Советской власти устроен был швейный цех, позже закрытый за ненадобностью.

Бывший храм стоит на холме: преодолевая кучу песка и рыхлый земляной отвал, мы с Иоаннисяном взбираемся по склону. Ржавые двери придерживает засов. Олег Михайлович бьет по нему загодя прихваченной с базы кувалдой. При свете фонаря мы перешагиваем через порог.

Внутри — ничего неожиданного. Стены не сохранили и следа былой росписи. В кровле, на том месте, куда опирался подкупольный барабан — заделанная досками дыра. О назначении здания напоминает лишь апсида, за выбитыми окнами которой разлита ночь.

Во всю ширь цементного пола зияют три глубокие ямы. Серьезно рискуя свалиться, мы осторожно огибаем их и пробираемся дальше. Здесь Иоаннисян наконец останавливается, достигнув заветной цели. Луч фонарика падает вниз, освещая грубую каменную кладку...

Почему нас понесло на раскоп ночью, трудно сказать. Не было в том нужды. Очевидно, Олег Михайлович не налюбовался еще на свое сокровище, да и мне хотелось увидеть его поскорее.

Мы встречались с Иоаннисяном, старшим научным сотрудником Эрмитажа, полугодом раньше, в Ленинграде. Известный специалист в области древнерусской архитектуры, он третий год руководит единственной в своем роде археологической экспедицией. И называется она архитектурно-археологической совсем не случайно. Ее цель — изучение именно памятников зодчества, более того — любых строительных остатков на территории Древней Руси.

— Мы — искусствоведы, но прежде всего — археологи, — говорит Олег Михайлович. — Вот возьмем, скажем, архитектуру домонгольского периода. С тех времен до наших дней дошло всего лишь около 30 сохранившихся зданий. И если даже добавить те памятники, которые уцелели хотя бы до половины своей высоты, и те, что погибли сравнительно недавно, то и тогда мы получим едва ли 60 сооружений. А этого слишком мало, чтобы судить о развитии зодчества, о существовавших на Руси архитектурных школах. Раскопки же дают нам все новые и новые объекты.

Отдельные исследователи пытались копать еще с середины XIX века. К сожалению, их усилия, как правило, приводили к потере множества ценных данных. На достаточно высоком научном уровне раскопки древнерусских построек проводятся только с 50-х годов нашего столетия. И лишь совсем недавно окончательно сформировалась методика раскопок и сложилась как наука архитектурная археология.

К тому времени—1972 году — на базе Ленинградского отделения Института археологии АН СССР была создана первая в стране и единственная по сей день архитектурно-археологическая экспедиция. Позднее в ней приняли участие Ленинградский государственный университет и Государственный Эрмитаж. До 1988 года экспедицией руководил выдающийся исследователь древнерусского зодчества П. Раппопорт, а после его смерти — О. Иоаннисян, бывший прежде начальником отряда.

Отряды экспедиции работали в Смоленске, Полоцке, Витебске, на Волыни, в Галиче, на новгородской земле, в Ярославле, Гродно, Чернигове... За годы исследований были открыты и/ изучены многие интересные памятники, но, похоже, самая замечательная находка дожидалась именно Иоаннисяна — в Ростове.

— Мы шли по следам известного ученого Н.Н.Воронина, который проводил здесь раскопки более 10 лет назад, — продолжал мой собеседник. — Из Лаврентьевской летописи известно, что в 1214 году при князе Константине Всеволодовиче в Ростове было начато строительство Борисоглебской церкви. В 1218 году строительство закончили. В 1253 году церковь ремонтировалась. Воронин искал ее, но нашел лишь развалы плинфы — плоского кирпича. Место, где надо искать, по письменным источникам вычислено было очень точно, поэтому, проведя раскопки, Воронин пришел к выводу, что церковь погибла, разрушена до основания. После него здесь никто не копал. И все же мы усомнились в его правоте...

Есть, наверное, у археологов свое капризное божество: в полуметре от цели удерживает оно руку одного искателя, чтобы, через десятки лет, избрав другого, подарить ему открытие. Летом 1986 года ростовский отряд, начав разведочные работы на холме, наткнулся на каменную кладку. Археологи продолжили раскопки. Спустя год стало ясно, что найденный памятник хорошо сохранился. Еще через год, когда почти полностью определились его контуры, они подивились тому, что увидели. А еще год спустя уже с трудом верили своим глазам... Находка древней ростовской церкви Бориса и Глеба обернулась трижды сенсацией!

...Луч фонарика освещает раскоп. В центре его, повторяя полукруглый выступ апсиды сохранившейся церкви XVIII века, проходит кладка из крупных камней. Верхние ряды ее заметно наклонены внутрь полукружья...

— Холм, на котором стоит новая церковь — это оборонительный вал XVII века, — объясняет Олег Михайлович. — Трасса вала проходит рядом с древней церковью. Но по каким-то причинам она все же оказалась засыпанной землей и потому сохранилась почти на всю свою высоту, от фундамента до начала сводов.

Когда была «похоронена» древняя церковь? Почему? И какое странное стечение обстоятельств заставило зодчего возвести новый храм точно на стенах прежнего? Узнаем ли мы это когда-нибудь?

Обе церкви представились мне как бы поставленными друг на друга кубиками. И я подумала, что в археологической практике, пожалуй, не бывало подобной находки. Но скоро выяснилось, что это еще не самое важное.

Найденная церковь оказалась совсем не той, которая упоминается в Лаврентьевской летописи. Она была построена не в 1218 году! Говорить об этом с уверенностью стало возможно лишь недавно. А в ту ночь, когда мы с Иоаннисяном стояли над раскопом, он еще сомневался. Нельзя было не сомневаться...

Архитектурная археология — ныне наука очень точная. Чем-то напоминает она палеонтологию, когда по одной найденной челюсти ученые воссоздают облик доисторического зверя — с этим сопоставима работа коллег Иоаннисяна. Раскопки дают иной раз только следы постройки — не более чем ее тень в земле, но сегодня специалисты способны произвести по ним реконструкцию здания и даже датировать его. Если же найдены остатки стен, то, изучая их, археологи могут делать выводы даже о... связях между древнерусскими княжествами. Датируются же такие памятники обычно с точностью до года.

Информация содержится в самой кладке. Материал — камень или плинфа. Способ его укладки, клейма на кирпичах — все говорит об определенной архитектурной традиции, а также о мастерах, возводивших храм. Сегодня накоплены сведения обо всех строительных артелях, работавших в разное время на территориях древнерусских княжеств. Исследователи безошибочно различают их по почерку. И, встречая созданные одной и той же артелью церкви в разных концах русской земли, прослеживают ее путь от одного князя к другому. Но ведь артели были княжеской собственностью, их передвижение не случайно. Вот бесценный материал для историка.

Оказалось, что церковь, найденная в Ростове в 1986 году, построена какой-то совершенно неизвестной артелью!

— Мы хорошо знаем артель, принадлежавшую Константину Всеволодовичу, — продолжал Олег Михайлович.— Одни мастера строили в Ростове в 1213-1231 годах Успенский собор и в 1214-1218 Борисоглебскую церковь, в Ярославле — в 1215 году Успенский собор, в 1216-1224-м — Спасский собор, в 1218-1221-м — церковь Входа в Иерусалим. Интересно, что Константин каждый год закладывал новую церковь, так что мастера должны были оставлять начатое строительство с тем, чтобы лишь через два-три года вернуться и закончить его. Иные храмы достраивали уже после смерти Константина, который умер в 1219 году. Все эти даты указаны в летописи. Памятники — кроме Борисоглебской церкви — нам известны: они, конечно, не сохранились в первозданном виде — разрушались и не единожды перестраивались, но уцелели те или иные их фрагменты, которые позволяют изучить почерк мастеров.

Так вот, техника строительства нашей церкви не имеет ничего общего с той, что применялась в начале XIII века. Она гораздо грубей, примитивней. Это забутовочная техника: стены сложены из каких попало камней и только облицованы плинфой. Так храмы на Руси не ставились ни в домонгольское время, ни, тем более, в XIV веке, когда, как принято считать, возобновилось строительство. Примечательна одна деталь: для облицовки брали не целую плинфу, а битую. Это значит, что ее уже однажды использовали в строительстве!..

Так что же за церковь нашел Иоаннисян?..

Дошла до наших дней Никоновская летопись — более поздняя, чем Лаврентьевская. Историки ей не очень доверяют. Да вот в ней-то и указано, что строилась в Ростове церковь... в 1287 году! До сих пор поверить в это было невозможно. Орды Батыя вторглись на Русь в декабре 1237 года. На протяжении нескольких лет монголы грабили и дотла жгли русские города, под корень вырезали население. Потом обложили русские земли тяжелой данью. Казалось бы, опустошительные набеги на этом должны были бы прекратиться, но в Волжской Орде начался разлад, изменивший ханскую политику. С 1273 года снова начались кровавые набеги на русские земли, повторявшиеся до конца XIII века. Более всего пострадали северо-восточные княжества. Могла ли идти речь о строительстве новых храмов в этом разоренном краю? Ведь даже в Новгороде, до которого ни разу не докатилась волна нашествия, строительство возобновилось лишь в 90-е годы.

— До сих пор считалось, что в Северо-Восточной Руси строительство началось снова только при Иване Калите в Москве и что первый памятник послемонгольского времени — Успенский собор Московского Кремля. А это уже 20-е годы XIV века. Правда, есть сведения, что раньше началось строительство в Твери — в 1285 году. Но пока древние памятники в Твери не найдены. Значит, если найденная нами церковь относится к 1287 году, ей просто цены нет!

Сегодня предположения перешли в уверенность. Можно смело говорить о крупнейшем в СССР археологическом открытии последних лет, которое заставит пересмотреть многие представления об экономике и культуре послемонгольской Руси.

... Мы не знаем, как погибла церковь Константина Всеволодовича. Случилось это между 1253 и 1287 годом. Артель старых мастеров перестала существовать. Может, причиной тому было отсутствие заказов, возможно, мастеров погубили ордынцы.Но традиции были утрачены, печи для обжига плинфы разрушены. По кусочку собирали люди плинфу с развалин храма и, как умели, поставили на том месте новый. Ибо во все христианские времена на Руси особо чтили святых великомучеников Бориса и Глеба...

Ольга Алексеева, наш спец. корр.

Фото Г. Скачкова и О. Иоаннисяна

Комментарии ученого

Найти и сохранить

Хотелось бы, чтобы рассказ об этом интереснейшем памятнике закончился бы столь оптимистически, но, к сожалению, памятник только открыт, но далеко еще не исследован. До сих пор мы не знаем его полного плана — ведь раскопаны только апсиды и одна пара подкупольных столбов, другие же элементы его плановой структуры остаются скрытыми в земле под полом существующего здания. Не выяснены очень многие вопросы связанные со строительно-техническими особенностями памятника. И, наконец, не выявлены пока остатки еще более древнего здания — церкви Бориса и Глеба 1214-1218 годов, а возможно, и дворца князя Константина Всеволодовича. Вспомним, что церковь, построенная им, была «платяной», то есть дворцовой (от слова «палаты»).

Удастся ли выяснить всё это? Смогут ли наши современники увидеть этот уникальный памятник (ведь открывается возможность из остатков этого древнего здания в интерьере церкви XVHI века устроить «двухъярусный» музей, в котором посетители существующей ныне церкви 1761 года, спустившись ниже, попадали бы в XIII век)? На эти вопросы ответа, к сожалению, пока нет. Да и сами исследовательские работы ведутся крайне медленно и вообще могут быть прекращены. Дело в том, что Борисоглебская церковь в Ростове представляет собой сложнейшую конструктивную систему из нескольких равномерных зданий, стоявших... друг на друге: на остатках домонгольской церкви — здание 1287 года, на стенах и сводах которого его апсид — существующее здание 1761 года. Поэтому для того, чтобы раскопать церковь XIII века, надо полностью обнажить фундаменты стоящей церкви XVIII века. Но, чтобы обеспечить возможность проведения дальнейших исследований, необходимо решить целый комплекс довольно сложных инженерно-реставрационных задач. Правда, это проблема не археологов, а других специалистов. Ума и сил нужно приложить много, а стоит это, по существующим реставрационно-строителъным расценкам, мало. И гораздо выгоднее привести памятник в состояние чисто внешнего «благолепия» — покрасить фасады, позолотить купола, поставить просто леса на здании, наконец. А так и думает сделать руководство треста «Ярреставрация». Хотя понимает, что имеющий внешне благопристойный вид памятник при этом будет продолжать разрушаться.

Итак, само продолжение исследований памятника XIII века, вероятно, поставит под угрозу существование здания XVIII века — оно может разрушиться. Уже несколько лет реставраторы обещают заняться хотя бы необходимыми для обеспечения дальнейших исследований противоаварийными мероприятиями, работая синхронно с археологами, но дальше обещаний дело не идет. А археологи не засыпают большие раскопы внутри и снаружи существующего здания, все больше и больше подвергая опасности здание (правда, в 1989 году, не надеясь больше на обещания своих коллег-смежников, они сами взялись за укрепление обнаженных участков существующего здания и выполнили эту работу). Поэтому нынешний сезон может стать последним в исследованиях Борисоглебской церкви.

Если в этом году не будет решен вопрос о проведении инженерно-реставрационных мероприятий, нам придется прервать исследовательские работы, засыпать раскопы и уйти из этого памятника. Вот и возникает вопрос: а нужен ли он кому-нибудь, этот памятник, кроме небольшой группы заинтересованных энтузиастов, не проще ли оставить его пока под землей до лучших времен, да и вообще не трогать и не изучать древние памятники? Не пора ли разработать единую государственную программу по изучению и реставрации наиболее уникальных памятников зодчества (в том числе и не сохранившихся, находящихся в «археологическом» состоянии) с той целью, чтобы действия исследователей, реставраторов и заказчиков координировались бы в ее рамках? Это дало бы возможность не только открыть и исследовать еще много не известных до сих пор или остающихся еще загадочными памятников древнего зодчества. Но главной задачей такой программы должно стать введение древних, зачастую забытых и давно утраченных памятников не только в научный и в культурный обиход общества, возвращение ему его утраченного духовного наследия.

Италия, Греция, ФРГ, Швеция, Польша, Чехословакия, Болгария (список можно продолжить) — там такая работа ведется уже давно и целенаправленно. И, казалось бы, навсегда ушедшие в небытие памятники вновь возвращаются к людям в виде законсервированных или смакетированных на современной поверхности земли руин, служат благороднейшей цели воспитания национальных культурных традиций. А у нас?

О.М.Иоаннисян, кандидат исторических наук, начальник Архитектурно-археологической экспедиции Государственного Эрмитажа