Год крысы

2

Купленный Матросовым и Бэхой сурик отвезли в гараж, и в тот же день рабочие начали его обработку. На следующий день к ним с родины приехала подмога — работать стали в три смены, не прерывая процесс ни на минуту. К тому же ловкий Бэха устроил соревнование между сменами, объявил о премиальных лучшим — дело пошло и вообще бойко.

— Смотри веселее, Матросов! — заявил он. — До полного счастья осталось не больше двух суток!

Матросов, тем не менее, с каждым часом становился все более задумчивым.

О немцах и порошке узнавало все больше и больше людей. Неясные слухи, бродившие по городу, все усиливались и в какой-то момент, как и следовало ожидать, просочились в прессу. Появился один репортаж, за ним другой, а потом об аммоните стали писать все подряд.

Тон первого репортажа был серьезным. Журналисты рассказывали о крупном немецком концерне, который — в рамках международной экологической программы — скупает у населения вредные отходы бытовой химии. Эти отходы, попав в окружающую среду, представляют большую угрозу для человечества. Концерн скупает для дальнейшей переработки около десятка высокотоксичных веществ, в частности, двухвалентный аммонит свинца. А кое-кто из наших несознательных соотечественников приспособился подделывать этот самый аммонит. Как им только не стыдно и куда смотрит милиция.

Тему подхватили, и она обросла подробностями. Сообщалось, что несознательные граждане изготавливают аммонит из обыкновенного сурика. И теперь вместо того, чтобы собирать ядовитые отходы по помойкам и в быту, они, наоборот, производят их в огромных количествах, центнерами изводя полезное в хозяйстве антикоррозийное вещество.

Как и следовало ожидать, результат критики был прямо противоположным: появилось немало желающих тоже попробовать себя в качестве химиков-любителей. Почти все магазины сторойматериалов начали продавать сурик — и делать это с большим успехом. У дверей немецкой конторы, возле которой еще вчера скучал в одиночестве Вольфганг, выстроилась беспокойная очередь.

Тему раздували все больше и больше. И если серьезные издания вроде бы осуждали ловкачей, которые пытаются нажиться на благородном деле защиты окружающей среды, то в материалах бульварной прессы, которые один за другим начали выпекаться падкими на всякую чушь репортерами, интонация была иной. «Вы только посмотрите! — восклицали журналисты. — Ну до чего же ловок наш человек! Чего только он не придумает, чтобы по легкому заработать денег! А как здорово он дурачит туповатых, нерасторопных немцев!» За пару дней только ленивая газетенка не напечатала на своих страницах статью об аммоните, сопроводив материал доступным рецептом для тех, кто хочет поправить материальное положение — с указанием цен, пропорций, адресов и подробного описания того, как в домашних условиях превратить сурик строительный в двухвалентный аммонит свинца.

Когда первый репортаж об этом прошел по телевидению, Ксюша побежала разыскивать в больнице Матросова.

— Ты слышал? — стараясь не смотреть ему в глаза, спросила она.

— Что?

— Все вокруг только и говорят, что о ваших немцах!

Матросов небрежно пожал плечами. Что же теперь поделать? Пусть говорят.

— А что немцы? Вы узнавали? — беспокоилась Ксюша.

— Немцы только рады. Бэха сегодня ездил смотреть. Они расширили офис и наняли новых людей…

Ксюша кивнула. Это хорошо, раз так. Но ей показалось, что спокойствие и уверенность Матросова — напускные, а на самом деле он волнуется, и его беспокоит развернувшийся вокруг аммонита шум.

— Ладно, осталось недолго, — сказал Матросов. — Послезавтра все закончится.

— Да…

Оба поняли, что эту тему лучше не развивать. Разговорами делу все равно не поможешь, а нервозности прибавляется.

— А я сегодня забрала бабушку из больницы… — сообщила Ксюша.

— Это хорошо.

— У меня осталась почти половина от пяти тысяч, — сказала Ксюша. — Я могу тебе вернуть…

Матросов махнул рукой: не надо. Это ничего не изменит. И вообще, они об этом уже говорили.

— А как бабушка?

— Сидит, смотрит в одну точку… Меня узнает через раз…

Матросов кивнул. Он не стал больше ничего спрашивать. А Ксюша не стала больше ничего говорить.

— Скорее бы уже все это закончилось, — вздохнула она.

Матросов опять кивнул.

— Да.

Дело шло полным ходом. Бэха привез в гараж еще одну бочку для раствора и пять дополнительных электроплиток для выпаривания. Буквально на глазах гора красных мешочков с суриком таяла, а штабель аккуратно сложенных пакетов с аммонитом рос. Чутко оценив ситуацию, Бэха решил не ждать, пока будет переработан весь сурик, а сдавать продукт по мере готовности. Но оказалось, что на сдачу порошка немцам нужно записываться на три дня вперед, а потом каждые четыре часа отмечаться в перекличках, и даже шустрый Бэха не смог обойти этот порядок и записался только на воскресенье.

Слухи же по городу ходили самые невероятные. Об очередях, выстраивающихся за суриком на торговых складах. О том, что деньги там уже некуда складывать — их пакуют прямо в картонные коробки. О десятках фур, которые идут в город с завода в Боровичах, — а ведь всего две недели назад сурик никому вообще не был нужен! О том, что возле немецкой конторы день и ночь творится черт знает что, страсти накалились до предела, и разборки в очереди уже несколько раз заканчивались драками едва ли не со стрельбой.

Чтобы занять руки и отвлечь голову, Матросов в свободное от больницы время взялся помогать рабочим обрабатывать порошок — тоже разводил сурик в бочке, мешал, разливал раствор по противням. Бэха смотрел на это дело не очень одобрительно — для работы есть специально обученные люди, тот, кто вкладывает деньги, делать ничего не должен! Но вслух своего недовольства не высказывал: пусть уж лучше Матросов работает, чем болтаться под ногами и портить настроение своей унылой физиономией. Заодно он и за процессом приглядывает, и за новыми работниками. От этого тоже польза, Бэхе не приходится по нескольку раз на день наведываться в гараж.

На следующий день, сидя с Тосей дома, Ксюша специально просматривала по телевизору все новости. О порошке говорили в каждом выпуске. Причем на этот раз тон репортажей был уже другим. Репортеры возмущались всеобщим умопомешательством и высказывали вопрос: почему немцев не смущает имеющий место массовый обман? И когда аммонитом, приготовленным из сурика, заинтересуются компетентные органы. Не пора ли вмешаться? И запретить это надувательство?

В конце дня Ксюша не выдержала и снова побежала в больницу повидаться с Матросовым.

На этот раз Матросов был как-то подозрительно беззаботен и весел. На его губах бродила неясная ухмылка. По утомленному лицу Ксюша догадалась, что ночью он не спал.

— Как там дела, в гараже? — спросила она.

— Все хорошо.

— Скоро они?

— К завтрашнему дню обещали управиться…

Ксюша не хотела говорить о неприятных новостях, услышанных ею по телевизору, но все же не выдержала.

— В новостях такое говорят… Уж скорее бы…

— Пустяки! — сказал Матросов. — Вот увидишь, все будет хорошо!

Ксюша не ответила. Хотя в безапелляционном тоне Матросова ей послушалось что-то неестественное.

— В крайнем случае, и без этой доли гипофиза люди отлично живут, — пошутил Матросов. — Мне говорили в клинике.

Ксюша замерла. Как это без гипофиза? О чем он?

Матросов вдруг рассмеялся.

— А знаешь, в чем тут дело?

— В чем?

— Я сам во всем виноват!

Ксюша внимательно посмотрела ему в лицо.

— Я обманул Гольдштейна! — признался Матросов.

— Кто такой Гольдштейн?

— Мой доктор из психушки. Тот, который мне «крышу» на место ставил.

— А-а…. Ну и как ты его обманул?

Матросов лукаво взглянул на Ксюшу.

— Меня ведь как Гольдштейн лечил?..

Ксюша затаила дыхание:

— Как?

— «Ты, — говорит, — представь, что у тебя не голова, а видеомагнитофон. Представил?» — «Представил». — «Теперь я вставляю в этот видеомагнитофон кассету, и ты записываешь на нее все, что было в армии. Все-все! Понимаешь?» — «Понимаю». — «Записал?» — «Записал». — «А теперь, смотри: я беру эту кассету и выбрасываю ее в мусорное ведро. Видел? В мусорное ведро! И все! Конец! Теперь ничего этого в твоей голове нет! Запомни: ничего нет! Понял?»

Матросов почему-то рассмеялся.

— И что? — осторожно спросила Ксюша.

— А то! Я все сделал так, как он велел. Представил, что голова — это магнитофон, записал на кассету все, что было, вынул воображаемую кассету из головы и выбросил в ведро.

Матросов замолчал и опять хитровато улыбнулся.

— Ну? И что?

— А то! Что после выписки, перед уходом с отделения, я прокрался к Гольдштейну в кабинет, нашел в мусорном ведре мою кассету, спрятал под халатом и унес с собой! На всякий случай! — он рассмеялся и весело посмотрел на Ксюшу. — Так что сам во всем и виноват!

Матросов говорил вроде бы в шутку, вроде бы для того, чтобы Ксюшу развлечь. Но его смех был таким напряженным и неестественным, что Ксюше стало нехорошо.

И по дороге домой она вдруг почему-то вспомнила о странном мужчине, который следил за ней, когда она разговаривала с Матросовым в первый раз, о мужчине, который говорил, что ей скоро потребуется его помощь. Конечно, он очень походил на сумасшедшего, но… Но было в его словах что-то такое…

В тот же вечер Ксюша пошла в парк, чтобы разыскивать у пруда человека, похожего на Калиостро.

Ксюша обнаружила странного мужчину на скамейке перед прудом. В руках он держал горбушку хлеба. Старик машинально отламывал от горбушки куски, бросал их в пруд и о чем-то мрачно размышлял.

Ксюша не была уверена, что старик вспомнит о их встрече, но тот сразу ее узнал и, кажется, совсем не удивился.

— Пришла… — мельком взглянув на нее, констатировал он. Не переставая при этом о чем-то думать и крошить хлеб в пруд.

— Я пришла узнать, что вы имели в виду.

— Когда?

— Когда сказали, что мне скоро понадобится ваша помощь, — твердо сказала Ксюша.

Мужчина кивнул — это он понял и без нее. Но вместо того, чтобы заговорить и объяснить, что значили тогдашние его слова, он вдруг как будто забыл о Ксюше и еще глубже погрузился в задумчивость.

Больше минуты сбитая с толку Ксюша стояла перед окаменевшим мужчиной и ждала, когда тот соизволит о ней вспомнить. Но он и не думал обращать на Ксюшу внимание.

Наконец Ксюша потеряла терпение.

— Эй! Вы что, обо мне забыли?

Мужчина как будто сделал над собой усилие и из заоблачной дали вернулся на землю.

— Я никак не могу понять, что вы там делали, — проговорил он. — Ты и тот молодой человек…

Ксюша удивилась — хорошенькая у этого типа манера вести разговор. То молчит целую вечность, то вдруг начинает говорить ни с того, ни с сего, с полуслова.

— Где — там? — уточнила она.

— Среди безумцев, покупавших порошок.

Ксюша еще больше удивилась и почувствовала, что ей не нравится начало разговора.

— Почему безумцев? — спросила она.

Мужчина посмотрел на нее снизу вверх и не посчитал нужным отвечать.

— Зачем им порошок? — строго спросил он.

— Они хотят его переработать… — сказала Ксюша и осеклась.

— И продать в три раза дороже? — закончил за нее мужчина.

— Не в три, а в два, — сказала Ксюша и в очередной раз подумала, что этот мужчина — очень и очень странный.

— Вот видишь! — сказал мужчина, уставился куда-то вдаль и опять погрузился в глубокое раздумье.

На этот раз Ксюша не стала ждать пять минут, а сразу вернула собеседника к действительности:

— Вы думаете, у них ничего не получится?

Мужчина строго посмотрел ей в лицо.

— Не получится, — сказал он.

— Почему?

— Потому что алчность — это вечная беда человечества… Она всегда приводит к несчастью…

— Это я уже слышала, — сказала Ксюша, чувствуя, что начинает терять терпение.

Этот мужчина разговаривает с ней так, будто она не может сообщить ему ничего интересного. Будто он заранее знает все, что она может сказать, и ему это уже не интересно.

Но Ксюша постаралась справиться с собой. Решив, что с незнакомцем нужно разговаривать осторожно и вообще запастись терпением.

— Так что вы делали среди тех людей? — спросил мужчина. — Тоже покупали порошок?

— Да. То есть мой друг покупал…

— А зачем ему порошок? Он тоже хочет получить в два раза больше денег?

Ксюша покраснела.

— Ему не нужны деньги. Он… Это он не для себя…

— А для кого?

Ксюша с достоинством тряхнула головой:

— Для меня.

Во взгляде незнакомца, направленном на Ксюшу, впервые мелькнул интерес. Как будто в Ксюшиной истории открылись новые страницы, которые делали ее случай намного более любопытным для науки.

— Дело в том, что моя бабушка… — начала объяснять Ксюша. — Она…

Мужчина коротко кивнул.

— Она болеет и для лечения нужны деньги, — закончил он за Ксюшу. И не стал слушать дальше. Будто ему опять все стало ясно.

Странное дело, в том, как он говорил, в выражении его лица, в горящих глазах, во всем облике было, с одной стороны, что-то непонятное и загадочное, а с другой, — что-то уверенное и убедительное, так что Ксюша чувствовала: этот человек знает, что говорит, ей нужно ловить каждое его слово и не возражать.

Мужчина опять погрузился в глубокую задумчивость, и Ксюша попробовала осторожно вернуть его к действительности.

— Так вы считаете, что у них ничего не получится?

— Не получится.

Ксюша подождала, не продолжит он ли он сам, а потом спросила:

— И что же делать?

Мужчина сурово поджал губы.

Он, прищурившись, смотрел куда-то вдаль, на деревья, на покрытую кувшинками поверхность пруда за ними, на серебристые листья ив на том берегу… Причем, как показалось Ксюше, он думал вовсе не о ней и не о Матросове. Он думал о чем-то большом, может быть, о причинах и следствиях, лежащих в основе этого мира, а может быть, об устройстве вселенной…

Ксюша принялась терпеливо ждать. Мужчина пребывал в задумчивости долго. Ксюша успела заскучать и начала переминаться с ноги на ногу, когда незнакомец опять ожил.

— Людей, одержимых алчностью, невозможно остановить словами! — Он посмотрел на нее сурово. — Их может остановить только катастрофа.

Ксюша, не отрываясь, смотрела на его плотно сжатые губы.

— Впрочем, — добавил мужчина. — Тут дело не в алчности… Алчность — это полбеды… — он опять умолк.

— А в чем дело?

— Тут дело в чем-то большем… Я чувствую…

Ксюша удивленно подняла брови.

— Беда в том, что вмешиваться в такие дела нужно крайне осторожно, — сказал он. — Потому что любое действие рождает противодействие. И неосмотрительное вмешательство может нарушить сложившийся баланс и сделать только хуже.

Его слова были туманны, но Ксюше на всякий случай кивнула головой.

— Но ведь вы обещали помочь…

— Да, — мужчина нахмурился.

Он в последний раз прикинул что-то в уме и принял, наконец, решение. Поднявшись со скамьи, он сверху вниз посмотрел на Ксюшу:

— Ты говоришь, это он для тебя?

— Да.

— Точно?

— Да. У меня бабушка болеет.

— А что с ней?

— Она теряет память…

Мужчина кивнул. Он так и думал.

— Я дам тебе Лолиту!

— Кого?! — удивилась Ксюша.

Но мужчина уже был погружен в новые соображения и не посчитал нужным ничего объяснять.

— Пойдем! — сказал он, развернулся и широко зашагал по аллее.

Ксюша торопливо поднялась и поспешила за ним.

Пройдя немного по главной аллее в противоположную от входа сторону, незнакомец и Ксюша свернули на боковую дорожку, обогнули разросшиеся на полгектара заросли бузины, вышли из парка через калитку, перешли по мостику пованивающий гнилью канал и по его берегу начали углубляться в какие-то совсем заброшенные богом места — пустыри, покрытые чертополохом, громоздящиеся отвалы строительного мусора, заброшенные стоянки яхт, на которых стояли хибары с заколоченными фанерой окнами.

Ксюша, которую с каждой минутой охватывало все большее смущение, едва поспевала за длинным плащом. Чтобы держаться на разумном расстоянии, ей то и дело приходилось переходить со спортивного шага на бодрую трусцу. Она успела запыхаться и раскраснелась.

«И что это я бегу за ним, как Каштанка? — удивлялась она сама себе. — А вдруг это маньяк? Сейчас заведет в глухое место и…» Она опасливо смотрела в спину плащу и продолжала торопливо шагать за ним.

— А тебе, кстати, нужно сходить к кардиологу, — не оборачиваясь, сказал мужчина. — И начать заниматься спортом.

— Зачем?

— Сердце. Пока что — ерунда, но запускать не стоит…

— Откуда вы знаете? — глядя ему в спину, спросила Ксюша.

— Знаю.

В просветах полосы деревьев невдалеке уже начали просматриваться грязно-серые просторы залива, над которыми висело сплющенное сверху и снизу вечернее солнце, когда мужчина свернул, наконец, к старенькому двухэтажному флигелю, одиноко торчащему посреди сталкеровского пейзажа.

Флигель, половина которого была будто срезана глухой пожарной стеной-брандмауэром, представлял собой жутковатое зрелище. Он, судя по всему, был недавно расселен, так как за некоторыми стеклами еще виднелись выцветшие занавески и засохшая герань. Но часть окон уже смотрела на мир пустыми мертвыми глазницами без стекол.

Мужчина обитал на втором этаже флигеля, за дверью, обитой изрезанным дерматином. Из-под дерматина перьями торчали клочья пожелтевшей ваты. На проводах болтались вырванные с мясом звонки старой коммуналки. Стекло на площадке отсутствовало, и по лестнице гулял ветер.

Мужчина отпер ключом дверь, и они с Ксюшей оказались в длинном коридоре, конец которого терялся в полумраке. Незнакомец повернул выключатель, но засиженная тусклая лампочка почти не прибавила света. Они двинулись вглубь квартиры, Ксюше показалось, что у нее под ногами что-то мелькнуло, но она постеснялась сказать об этом своему спутнику.

Справа и слева по коридору тянулись оставленные выехавшими жильцами гулкие комнаты. Под ногами шуршали старые газеты и крошились куски штукатурки.

Мужчина обернулся к Ксюше и сделал предостерегающий жест рукой.

— Шагай осторожно, — сказал он. — Тут пол неровный.

Ксюша кивнула и сняла с лица налипшую паутину.

Они прошли почти половину коридора, когда справа, из двери, висевшей на одной петле, навстречу им выбежала крупная мохнатая собака. Ксюша остановилась в испуге, но быстро поняла, что у собаки нет на уме ничего плохого. Кроме того, Ксюша заметила, что у доброй дворняги отсутствует одна из задних ног, и, передвигаясь, она высоко подкидывает зад и управляется только тремя лапами.

— Бедная! Что это с ней? — спросила Ксюша, осторожно протягивая руку и гладя собаку.

— Попала в капкан, — неохотно пояснил мужчина.

— На охоте? — догадалась Ксюша.

— Нет. — Мужчина помедлил. — Из нее хотели сделать шапку. Или полушубок.

Ксюша посмотрела на него вопросительно.

— Одни умные дяди организовали меховую мастерскую, — строго пояснил незнакомец. — И отлавливали по округе собак.

— И что же?

— Удалось вовремя вмешаться… — мужчина помолчал. — Но ногу пришлось ампутировать.

— А-а-а…

Мужчина двинулся дальше, Ксюша за ним. За ними следом, весело закидывая зад, потрусила спасенная жертва дикого предпринимательства.

Под ногами у Ксюши опять что-то мелькнуло. Ксюша вздрогнула. Пес проворно ее обогнал и, шутя изображая атаку, скакнул к левой двери. Ксюша заметила в полумраке тоненький серый хвостик, юркнувший под дверь.

— Мышь! — воскликнула она.

— Не мышь, а мышонок, — поправил мужчина. — Не бойся. Он свой.

Они двинулись дальше, а пес, продолжая игру в охоту, остался лежать и сторожить щелочку под дверью.

Коридор сделал поворот и в его конце завиднелась окно, половину стекол в котором заменяла фанера. Налево открывалась большая кухня с газовой плитой и колонкой, налево — утепленная дверь, наподобие входной, с такими же клочьями ваты, торчащими из-под дерматина..

— Как-то у вас… Неуютно… — поежилась Ксюша.

— Переезжаем скоро, — коротко ответил мужчина. И толкнул дверь, ведущую в его комнату.

В просторной комнате, несмотря на два окошка, было темно от стоящих повсюду растений. Растения — да, собственно, и не растения даже, а почти что деревья, и какие-то странные — узловатые, с мясистыми глянцевыми листьями и корявыми стволами, — стояли повсюду в кадках и тазах, превращая комнату в мрачноватый лес. В одном углу громоздился старинный шкаф-шифоньер, с чучелом ворона наверху. В другом — узкая, по-солдатски застеленная тахта. Допотопный обеденный стол с ножками в виде массивных львиных лап, был завален какими-то странными книгами — огромными, старыми, в тяжелых переплетах. По стенам сушились подвешенные вверх корнями пучки болотной осоки. Ксюша заметила, что с их появлением в листве спряталась парочка сереньких пичуг.

Обогнув фикус, на середину комнаты вышел дымчатый охотник-кот; он, потягиваясь, выгнул спину и уставился на вошедших единственным зеленым глазом. Другой глаз отсутствовал, веко закрылось и было как будто сожмурено, отчего физиономия у кота выглядела не то по-разбойничьи, не то плутовски.

— В драке потерял, шпана? — рассмеялась Ксюша.

— Нет, — ответил мужчина. — Глаз выковыряли мальчишки.

— Кто?!

— Мальчишки. Они хотели посмотреть, можно ли глаз шевелить на ниточках. Как в мультфильмах.

Ксюша не успела ничего сказать, как с шифоньера раздался хлопок и сразу еще один, Ксюша непроизвольно вжала голову в плечи, обернулась и увидела, что чучело ворона на шкафу угрожающе махало крыльями и тянуло вперед шею. Ксюша поняла, что это вовсе и не чучело, а живой ворон, причем, одно крыло у ворона хлопало нормально, а другое лишь чуть-чуть приподнималось, будто подрезанное.

— Сколько у вас животных — заметила Ксюша. — И какие-то они все… Больные…

— Да, — просто сказал мужчина. Но продолжать эту тему не стал. — Располагайся. А мне нужно покормить одного голодного водоплавающего, — он махнул рукой куда-то вглубь квартиры и вышел.

Кот, встрепенувшись, оставил потягивания и, предвидя развлечение, разбойничьей трусцой последовал за мужчиной.

Ксюша прошлась взад и вперед по странной комнате. Думая о том, что комната совсем не похожа на жилище человека. А скорее напоминает келью отшельника. Или лабораторию чернокнижника. Она подошла к столу и заглянула в нарисованную от руки схему, лежащую поверх книг. Схема была набросана на обратной стороне большого типографского листа и изображала взаимное расположение небесных светил. Ксюша некоторое время рассматривала схему, угадывая созвездия и стараясь понять, что могут означать стрелки и крестики, ничего, конечно, не поняла, махнула рукой и от нечего делать перевернула лист.

Оказалось, что схема нарисована на обратной стороне большой афиши. На афише Ксюша с удивлением узнала хозяина квартиры, правда, значительно моложе, тщательно выбритого и постриженного; он, сложив руки на груди, вперил горящий магнетический взор в зрителей. Охваченная любопытством Ксюша прочитала текст под портретом и узнала о серии встреч с известным магом и экстрасенсом в одном из городских кинотеатров, которая должна была состояться почти десять лет назад. Ксюша сразу вспомнила фамилию экстрасенса и его лицо; много лет назад, на волне интереса ко всяким чудесам, его имя было широко известно, а лицо то и дело мелькало на экранах телевизоров.

Вошедший в дверь мужчина застал Ксюшу за разглядыванием афиши. Он слегка нахмурился, недовольный ее самостоятельностью, но ничего не сказал.

— Так вот почему мне знакомо ваше лицо! — воскликнула Ксюша. — Моя бабушка одно время растиралась заряженной вами водой! — Ксюша рассмеялась, а мужчина поморщился, как от приступа застарелой зубной боли. — У вас еще фамилия такая странная…

Он сухо поджал губы:

— Оккервиль.

— Да!

Мужчина помрачнел:

— Но никакую воду я никогда не заряжал. Этим занимались только шарлатаны. А я лечил тех, кого мог вылечить. И афиши эти я делал не сам…

Ксюша посмотрела на него с любопытством и не стала спорить.

— Газеты писали, что вы уехали за границу. В Штаты или в Европу. Зарабатываете там бешеные деньги! А вы оказывается, вот где! — она обвела глазами мрачные стены.

— Я уезжал на некоторое время, — неохотно пояснил Оккервиль, — но давно вернулся.

— И что же, — спросила Ксюша, — вы больше не работаете экстрасенсом?

— Нет.

— Почему? У вас был такой успех…

— У меня нет на это времени. Нельзя тратить жизнь на пустяки.

Ксюша посмотрела на чародея удивленно, и Оккервиль, заметив это, покраснел.

— Каждый должен быть там, где его место, — пояснил он.

Ксюша кивнула.

— Это понятно, — сказала она.

— Тебе так только кажется.

Ксюша удивилась.

— Что — кажется?

— Что это понятно.

Ксюша вконец сбилась и пристально посмотрела на Оккервиля. Тот поморщился, вздохнул и неохотно пояснил:

— У каждого человека есть свое предназначение на земле, независимо от того, сознает он это или нет. Подавляющему большинству людей не дано знать свое предназначение. Даже если им кажется, что они рождены для того или для этого, они, как правило, заблуждаются.

Нельзя сказать, что слова Оккервиля прояснили что-нибудь для Ксюши. Как раз наоборот, они только затуманили вопрос и заронили в Ксюшину душу разные нехорошие предчувствия.

Оккервиль нахмурился, пожалев, что начал этот разговор, и мрачно сказал:

— Дело в том, что нам только кажется, будто мы живем, как хотим, — а на самом деле, каждый из нас выполняет свою функцию в огромном организме под названием человечество. С одной стороны, это просто, а с другой — нет. Каждый человек состоит из миллионов клеток — точно также человечество состоит из миллионов и миллионов людей. И как каждая клетка имеет свое предназначение, так каждый человек имеет свое. Отдельной клетке, — например, клетке крови — тоже наверное кажется, что она живет сама по себе — растет, делится, болеет, выздоравливает — а на самом деле ее жизнь подчинена законам жизни всего организма. Ты порезал палец — и в порез устремляются клетки, которые отвечают за сворачивание крови. Тут же начинают расти и делится лейкоциты — клетки, ответственные за заживление. Но ранка заросла — и лейкоциты погибают за ненадобностью. Если ты заболел гриппом — начинают вырабатываться клетки-антитела. Ты выздоровел — их не стало. И так далее. Но сами клетки не понимают, что они делятся для того, чтобы зажила ранка на пальце или прошел грипп. Им кажется, что они живут и размножаются, руководствуясь своими собственными желаниями и интересами.

Ксюша неопределенно пожала плечами. Слова Оккервиля, может быть, и звучали любопытно, но для нее все это имело очень мало практического смысла. Да и вообще. Она привыкла относиться подозрительно ко всякой доморощенной философии. А так же к людям, которые очень сильно погружены в туманные лабиринты такой философии.

Оккервиль это почувствовал и помрачнел.

— Вот ты, например, — проговорил он. И его слова прозвучали высокомерно. — Ты вряд ли знаешь, в чем твое предназначение. Ты никогда не задумывалась над этим вопросом.

Ксюша пожала плечами.

— А вы, конечно, знаете, в чем ваше? — пошутила она.

— Я — знаю! — строго сказал Оккервиль.

Ксюша с интересом посмотрела ему в лицо. В очередной раз подумав, что все, происходящее с ней в последний час, очень и очень странно.

— И в чем же оно? — спросила она. — В том, чтобы спасать покалеченных животных? Вы доктор Айболит?

Оккервиль пропустил мимо ушей Ксюшину иронию.

— Животные — это не цель. Животные — это всего лишь инструмент, средство. Цель в другом.

— И в чем же? — спросила Ксюша.

— Долго объяснять, — гордо сказал задетый Оккервиль. — Да ты и не поймешь.

— А я попробую!

Оккервиль посмотрел с досадой, вздохнул и сказал:

— Мое предназначение — тонкие астральные сферы. Я нахожусь в постоянном контакте с этими сферами и, контролируя циркулирующие в них энергетические потоки, слежу за уровнем безопасности в нашем мире.

Ксюша некоторое время рассматривала сосредоточенное лицо мага.

— Во всем мире? — уточнила она.

— В данный момент — в этой стране! — сосредоточенно ответил Оккервиль. — Потому что сейчас именно эта страна является зоной наибольшего риска для всего мира.

Ксюше опустила глаза в пол.

— И что же вы делаете? — тихо спросила она.

— Главное — контролировать потоки. Следить за тем, чтобы они не вышли за пределы допустимых значений. Ну и, конечно же, по мере сил снижать уровень напряжения.

— Напряжения?

— Да!

— В этой стране?

— Ну конечно! — сердито проговорил Оккервиль.

Ксюша посмотрела в его решительное лицо, в горящие огнем глаза, и ей вдруг стало совершенно ясно: передней ней сумасшедший. Тонкие сферы, энергетические потоки, уровень напряжения… Не было никакого сомнения, что бывший экстрасенс, углубившийся в эти материи, тронулся умом и теперь пребывает не в ладу со своей «крышей».

Оккервиль между тем все более и более хмурился. Он чувствовал: чем больше он говорит, тем большее недоверие вызывают его слова у Ксюши, тем более странным получается разговор. Но, раз уж начал, приходилось продолжать.

— Дело в том, что добро и зло распространяются по земле, как вирус, — Ксюша насторожилась: она уже слышала недавно что-то похожее. — И в каждый момент времени между ними складывается на Земле определенный баланс. Иногда, в благоприятные времена просвещенности и достатка, этот баланс — в пользу добра. Люди высоко ценят общественное благо, великодушие, благородство. Они живут высокими устремлениями, и зона распространения зла день за днем сокращается. А иногда… — Оккервиль нахмурился. — Иногда наоборот…

Он мрачно посмотрел на Ксюшу.

— Война, например… Война производит такую дыру в этом пространстве!.. Несколько поколений потомков тех, кто убивал на войне, не могут жить нормально.

Он замолчал и к испугу Ксюши впал в длительную задумчивость. Он молчал, наверное, минуты три.

— И вы хотите сказать, что сейчас… — проговорила Ксюша, пытаясь осторожно вернуть Оккервиля обратно на грешную землю.

Он посмотрел на нее пристальным взглядом и заговорил вновь.

— Сейчас ситуация с балансом очень тяжелая. Бывает война наступательная. Бывает позиционная. А бывает, что приходится изо всех сил удерживать последних рубеж обороны…Люди все больше и больше отдаются низменным интересам! Они едят, пьют, совокупляются, соревнуются в жадности и в количестве денег, ищут новые и новые развлечения… Так уже бывало: Римская империя, Вавилон, Афины… Но раньше катастрофа могла разразиться в отдельно взятой стране. А теперь мир, начиненный оружием и пронизанный миллиардами связей, может погибнуть сразу весь!

Он постарался взять себя в руки и подобрать простые и понятные слова.

— Зло очень заразно. В каждом из нас есть звериное, и есть божественное. В каком-то смысле вся история человечества — это борьба звериного и божественного. Звериное всегда под рукой, оно грубо и убедительно. А божественное — очень тонко. Быть зверем легко. А человеком — нет. Око за око — это каждому понятно, это первое, что приходит в голову, это в звериной природе человека. А вот подставить другую щеку, или простить врага — это сложно.

Оккервилю пришлось замолчать, чтобы опять справиться с собой. Он побледнел, и у него на скулах заходили желваки.

— Вы не волнуйтесь, — посоветовала Ксюша. — Мне кажется, я вас отлично понимаю.

Оккервиль кивнул. Если понимаешь — это хорошо!

— Самое главное, — пояснил он, — это уровень агрессии. Именно непомерный уровень агрессии вызывает взрыв в обществе.

Ксюша кивнула.

— К счастью, — проговорил он, — во все времена существуют люди, которые распространяют вокруг себя добро. Они понимают — или чувствуют? — как важно сохранять хотя бы редкие очаги, свободные от агрессии! Иногда таких людей много, иногда — мало. Но именно их усилиями мир до сих пор жив, именно благодаря им ситуацию удается удерживать под контролем.

— А ваши больные животные — тоже для этого? — вдруг догадалась Ксюша. — Для распространения добра?

Оккервиль кивнул. А потом озабоченно покачал головой:

— В последние дни — я вижу — уровень агрессии в обществе стал стремительно приближаться к критической точке. Что-то назревает совсем недалеко от нас, что-то опасное — а что, я пока не пойму! Должно случиться что-то, что резко изменит сложившийся баланс. А баланс и так не в нашу пользу. Когда общество перекалено, достаточно небольшой искры, чтобы вспыхнул пожар. И тогда катастрофа может разразиться в считанные часы… Поверь…

— Может быть, дело в крысах? — спросила Ксюша.

— Может быть… Иногда и мне так кажется. Собственно, дело не в самих крысах. Сейчас не семнадцатый век, их рано или поздно обуздают. Дело в том, как это будет происходить… Иногда люди по легкомыслию совершают казалось бы безобидную вещь… А последствия оказываются ужасны…

Он опять замолчал.

— Или этот порошок — из-за него тоже могут выйти большие неприятности. Может образоваться такая дыра в пространстве добра, что ее потом будет невозможно покрыть в течение многих лет… — Он замолчал, настороженно следя за Ксюшиным лицом.

— Да вы не волнуйтесь, я понимаю! — заверила Ксюша и постаралась перевести разговор на другую тему. — А вот вы говорили про Лолиту. Это кто? Ваша помощница? В области этих… как их… тонких сфер?..

Оккервиль посмотрел на нее так, будто только что разглядел ее лицо, и насупился. Он некоторое время ничего не говорил, как будто вспоминая, зачем, собственно, привел Ксюшу к себе домой. Потом вышел на середину комнаты, тихонечко свистнул и позвал:

— Лолита! Лолита!

Ксюша с удивлением огляделась по сторонам, прикидывая, где же среди этих растений может скрываться загадочная Лолита.

В это время откуда-то сбоку, из-под тахты, на середину комнаты, цокая коготками по паркету, выбежала средних размеров серая крыса с длинным кожистым хвостом.

— Крысы! Опять крыса! — вскрикнула Ксюша и отскочила к дверям.

Лолита мельком огляделась вокруг, подбежала к Оккервилю и уселась на пол у его ног.

— Боже, какая гадость! — опять не сдержалась Ксюша.

Оккервиль посмотрел на нее и со значением сказал:

— Крыса крысе рознь!

Он отпахнул полу плаща, который так до сих пор еще не снял, и похлопал себя по груди. Крыса, подчиняясь условному знаку, подбежала к его башмакам, присела, подпрыгнула, вцепилась коготками в его штанину, проворно вскарабкалась вверх и юркнула в оттопыренный карман просторной блузы.

Ксюшу передернуло от отвращения. Это не скрылось от глаз Оккервиля.

— Люди почему-то предубеждены против крыс, — печально заметил он. — А между тем они не чуть не менее симпатичны, чем многие наши любимцы. Например, таксы. Или левретки. Или гладкошерстные кошки…

Он вдруг задумался. Ксюша посмотрела на острую Лолитину мордочку, выглядывающую из его кармана, на черные росинки глаз, на чуткий подвижный нос.

— Это глубокое заблуждение — считать, что крысы являются врагами людей. Они всего лишь звено в единой системе животного мира и выполняют в ней определенную функцию — поедают отходы человеческой деятельности, уничтожают падаль, не дают чрезмерно размножаться другим паразитам. Наше отношение к крысам связано с предубеждениями прошлых лет. Еще двести лет назад крысы ходили полчищами и были настоящим стихийным бедствием — могли на корню уничтожить урожай, осадить деревню, разорить городские склады. Тогда-то в своих сказках и легендах люди изображали крысу отвратительным существом, наделенным мистической силой.

Ксюша подумала и согласилась.

Оккервиль хлопнул в ладоши, и Лолита, выбравшись из его кармана, по штанине спустилась на пол. Она сделала круг по комнате и уселась перед Оккервилем, вопросительно задрав на него мордочку.

— А вот Лолита… — заметила Ксюша. — Она с виду ничего… нормальная.

— В каком смысле?

— Ну, в смысле глаз… И лап… Все на месте.

— А-а… Она нормальная только с виду.

— А что с ней?

Оккервиль пристально оглядел крысу. Та, будто вслушиваясь в людские голоса, склонила голову на бок.

— Она наркоманка.

— Кто наркоманка? Крыса?

Оккервиль кивнул.

Он посмотрел на часы, нахмурился, прошел к холодильнику, прятавшемуся тут же в зелени, и достал жестяную коробку из-под чая. При виде коробки крыса пришла в сильное возбуждение: она начала подпрыгивать на месте и вертеться, то впиваясь глазами в хозяина, то начиная стараясь поймать зубами свой хвост. Хмурый Оккервиль открыл коробку, достал аптечную упаковку, выдавил из целлофана одну из таблеток, разломил пополам и еще раз пополам. Крыса, как загипнотизированная, замерла на месте и уставилась на таблетку.

— Элениум, — пояснил Оккервиль. — Лекарство от стресса, продается в каждой аптеке. А для крыс это хуже, чем героин.

Он бросил четвертинку таблетки на пол, но таблетка не успела долететь до пола: Лолита, метнувшись, поймала ее на лету и проглотила, не жуя.

Ксюша заворожено следила за всем происходящим.

— Животные вообще очень восприимчивы к допингам, которые привык использовать в своей жизни человек. Даже малые дозы никотина вызывают жесточайшее привыкание. Алкоголь действует с силой морфия. Известны случаю, когда домашние животные стали хроническими алкоголиками, всего лишь облизывая горлышки пустых хозяйских бутылок.

— А как же она пристрастилась к этому элениуму? — спросила она.

— Нашелся один человек… Бывший дрессировщик… Из школы МВД.

— А зачем?

— Что?

— Зачем он приучил ее к таблеткам?

Оккервиль мрачно пожал плечами. Он спрятал остаток таблетки в аптечную упаковку, а упаковку положил в коробку.

— Чтобы крыса в обмен на элениум воровала ему деньги.

Ксюша вскинула на Оккервиля удивленные глаза.

Оккервиль печально встретил ее удивление и кивнул головой.

— Да-да. Сначала он подсадил крысу на этот наркотик, а потом стал давать ей его только в обмен на денежные купюры. Дело в том, что деньги имеют ярко выраженный запах, это только так принято говорить, что деньги не пахнут. А у крыс феноменальный нюх. Их нюх по чуткости во много раз превосходит собачий. Китайцы издревле использовали крыс в качестве ищеек — когда нужно было найти спрятанный опиум. Или динамит. А деньги крыса чувствует по запаху за десятки метров. После чего запросто может пролезть под дверь, или в небольшую щелочку, или канализационную трубу, если нужно, прогрызть перегородку или ящик стола. Этот ловкий человек запускал Лолиту, скажем, в вентиляционный ход магазина или в сторожку автомобильной стоянки, или просто в квартиру — и ему оставалось только ждать с таблеткой наготове.

Оккервиль замолчал.

— Ничего себе!.. — проговорила Ксюша. — Так это же…

— Что? — строго, как школьный директор, посмотрел на нее Оккервиль.

— Да так, ничего, — отвела глаза Ксюша. — А к вам она как попала? Вы ее купили?

— Нет, — медленно проговорил Оккервиль. — Я получил ее в виде платы за исцеление. И не от дрессировщика, а совсем от другого человека. Но это длинная история. И тебе она ни к чему.

Он перевел глаза на Лолиту, которая между тем немного успокоилась и уселась на пол у ног, не сводя глаз с жестяной коробки в его руках.

— Все совсем не так просто, как кажется, — подумав, добавил Оккервиль.

— Что?

— Про Лолиту и про деньги. Многие пытались нажиться с ее помощью. Строили хитроумные планы, разрабатывали комбинации. Но никому из этих людей так и не удалось разбогатеть. Более того, все они плохо кончили…

Он нахмурился и помрачнел. Как будто вспоминая всех тех, кто пытался использовать Лолиту для наживы, а вместо этого получил трагические перемены в судьбе.

— Это потому, что с помощью Лолиты хотели делать недобрые дела? — догадалась Ксюша.

Оккервиль кивнул: да, поэтому. Но не только.

— Формально говоря, их планы натыкались на то, что Лолита не умеет складывать деньги в пачки.

Ксюша изумленно уставилась на Оккервиля:

— Что не умеет?

— Потом поймешь. Хотя твои деньги, скорее всего, упакованы… — заметил он.

И опять впал в задумчивость. Ксюша, наконец, поняла, что в такие минуты Оккервиль из привычного мира перемещается в свои тонкие сферы, для того чтобы найти там ответ на очередной важный вопрос.

Помолчав немного, Оккервиль кивнул:

— Да, к тебе это не имеет отношения. Ты можешь воспользоваться Лолитой. Ты ведь хочешь вернуть свое. Да?

— Конечно! — горячо согласилась Ксюша. — Точнее не мое, а того моего друга… Ну, вы видели…

Оккервиль кивнул: да-да, так. Он нахмурился и посмотрел вниз, на Лолиту.

— Я даю ее тебе с возвратом, только на три дня! Через три дня ты должна принести ее обратно.

Ксюша кивнула: конечно!

Оккервиль едва заметно поморщился. И продолжал:

— Все оставшееся время носи ее на себе, чтобы она привыкла к твоему запаху. Таблетки храни в кармане в пузырьке, я тебе дам. Так чтобы она чувствовала их близость, но не сильно. Элениум в первый раз дашь ей перед сном. Три раза в день по четверть таблетки — это ее поддерживающая доза. Больше не давай. Но для работы нужно больше. Придешь к месту, где спрятаны деньги — постарайся подойти как можно ближе, чтобы она почувствовала запах. Первую четверть таблетки дай ей сразу. Потом покажешь еще четверть — и пускай. Каждый раз как принесет деньги — давай ей понемногу.

Ксюша кивнула. Все ясней ясного.

— А где то место, где спрятаны деньги?

— Этого я не знаю. Ты должна догадаться сама. Но у тебя есть несколько попыток. Ты можешь попробовать в разных местах. Я бы начал с конторы, где принимают порошок.

Ксюша озадаченно кивнула.

— И помни: три целых таблетки в день — это Лолитина предельная доза. Больше ей давать нельзя.

Ксюша посмотрела на Оккервиля широко раскрытыми глазами.

— А что потом? — понизив голос, спросила она. — Смерть?

Оккервиль опять пристально на нее посмотрел.

— Сначала она впадет в кому, — сказал он. — А потом — смерть

Он прошел к шкафу, отыскал на одной из полок стеклянный пузырек с притертой крышкой, положил в него упаковку таблеток из жестяной банки и передал пузырек Ксюша.

— Здесь больше, чем три, — заметила Ксюша.

Оккервиль кивнул.

— Это не важно. Если захотеть, таблетки можно купить в любой аптеке. Ты сама должна принять решение… — как-то не очень понятно сказал он.

Оккервиль помолчал некоторое время, задумчиво глядя на крысу под ногами.

— И ты жалей ее, Лолиту. Она несчастная… Она…

Он опять не договорил.

И Ксюше в который раз показалось, что Оккервиль знает гораздо больше того, что говорит. Казалось, ему заранее известно, что все получится совсем не так, как они себе это сейчас представляют, но Оккервиль понимает, что изменить ничего нельзя и все должно идти так, как идет.

— А когда? — спросила Ксюша. — Когда она понадобится?

— Не знаю. Ты сама это поймешь.

Ксюша посмотрела на замкнутое лицо Оккервиля и не стала уточнять, как.

— А что она должна сделать? Найти деньги Матросова и принести мне?

Оккервиль сердито на нее посмотрел и ничего не ответил.

Ксюша поняла, что лишних вопросов лучше не задавать. А до того, что нужно, доходить своей головой.

— Ну, давай! — вздохнул Оккервиль и еще раз показал, как нужно подзывать Лолиту к себе в карман.

— А у меня нет такого просторного кармана, — сказала Ксюша.

— Это не важно. Давай!

Ксюша отпахнула полу куртки и, преодолевая отвращение, похлопала ладонью по животу. Лолита, помедлив немного, подошла, обнюхала ее кроссовки, потом ловко вскарабкалась по джинсам и пристроилась сбоку, уцепившись за ремень.

— Пока можно и так, — сказал Оккервиль. — А когда пойдешь… ну, туда… надень что-нибудь с карманом.

Ксюша кивнула.

— И помни: через три дня Лолита должна быть у меня.

— Конечно, конечно!

Ксюша посмотрела на мага и наткнулась на его жесткий пронзительный взгляд.

— В любом случае, — добавил он. — Живая или мертвая…

Ксюша вздрогнула, что за подозрения! — но под взглядом Оккервиля лишь опустила голову.

— Она будет живая, — проговорила Ксюша.

— Обещаешь?

— Да!

Страшным, страшным выдалось следующее, четвертое по счету и последнее воскресенье июня. Самым страшным днем в жизни сотен и сотен жителей знаменитого северного города. А уж в Ксюшиной жизни ничего более ужасного, чем этот день, никогда раньше не было и, наверное, уже не будет.

Первое время после встречи с Оккервилем Ксюша провела именно так, как тот и велел: приучала крысу к себе. Носила ее всюду с собой в сумке, выпускала в закрытых помещениях и приманивала крошечным обломком таблетки. Пришила на футболку на животе большой карман и, борясь с отвращением, приучала крысу по команде забираться внутрь.

Время от времени ей казалось, что она спит и все это ей снится — колдуны, таблетки, тонкие сферы, дрессированные крысы… Может быть, этот Оккервиль — просто чудак, повернувшийся на мистических идеях и верящий в чудеса. А Лолита — самый обыкновенный серый пасюк, который убежит к своим хвостатым сородичам сразу же, как только ее выпустишь на свободу. Кто знает… Но что-то подсказывало Ксюше, что все это не просто так, и Оккервиль знал, что говорил.

Еще с вечера в субботу ветер в городе сменился на северный, который при абсолютно ясном небе все дул и дул пронизывающим холодом, будто напоминая о том, что совсем рядом, в какой-нибудь тысяче километров, лежит великий студеный океан, по которому день и ночь ходят ледяные седые валы и на берегах которого ни зимой, ни летом не тает вечная мерзлота.

В воскресенье утром Ксюша решила взять крысу с собой в город, по магазинам и прочим делам, и все время носить ее в кармане на животе, — пусть привыкает. По ее расчетам, к концу дня крыса должна уже была к ней окончательно привыкнуть, и ей можно было устроить первую пробу. Оккервиль не сказал, как и когда она может понадобиться, Ксюша хотел быть готовой как можно раньше.

Но события стали разворачиваться совсем не так, как планировала Ксюша.

Уже в полдень она встретила на рынке взволнованную соседку и та сообщила, что у немецкого химического концерна, о котором всю неделю вещал телевизор и писали газеты, как говорят, возникли какие-то проблемы. Будто бы на территорию завода нагрянула милиция, что-то проверят, собралась большая толпа и люди волнуются. Храбрая девочка Ксюша никогда ничего в жизни не боялась, — но и у нее при этом известии тошнотворно засосало под ложечкой. Она подхватилась и побежала на завод.

Чем ближе был завод, тем чаще Ксюшу обгоняли попутные машины и тем больше людей с сумками, рюкзаками и даже тележками шло по тротуару.

Эх, лучше бы добрым людям вообще не ходить на химический завод тем воскресеньем! Но тянутся, тянутся к заводу автомобили и пешие, и свозят, свозят на его территорию бесовский порошок. На мостовой у тротуара уж и места свободного нет от припаркованных машин. Уже на перекрестке за квартал от заводских ворот проезд перегораживает автоинспекция, которая не пускает транспорт дальше во избежание заторов.

Из-за забора доносилась искаженная громкоговорителем музыка, напоминающая о первомайских демонстрациях. Откуда-то сбоку к Ксюше шагнул молодой человек… Неприметная кепочка… Неуловимые глаза…

— Аммонит, девушка… Недорого…

Ксюша вздрогнула. Это что еще такое?

По улице навстречу ей — женщина в простом платочке на голове, идет, прижав руки к животу и кланяясь кому-то на каждом шагу. Женщину за плечи обнимает девочка-подросток с встревоженным лицом. Кусает губы девочка, а женщина подвывает вполголоса, спотыкаясь и не видя ничего перед собой.

— Аммонит… С доставочкой… — опять пропел у Ксюши над ухом интимный голос, скользким ужом пробирающийся к самому сердцу. Да что же это такое творится, а?

И солнце, висящее над головой, от холодного ветра какое-то странное, неживое, молочно-белое, как вареный рыбий глаз. Смотрит слепо и совсем не греет. И нехорошо от этого становится на душе, тошно…

За воротами черно от людей. Двухэтажное административное здание по правую руку от ворот и заброшенный производственный корпус по левую образуют просторную площадь, выходящую к реке. Из-за угла производственного корпуса выглядывает старый пирс, возле которого греет на холодном солнце ржавые обшарпанные борта заброшенная баржа. Люди стоят в беспорядке, небольшими кучками, часть с рюкзаками и тележками, ближе к крыльцу офиса почти что плечо к плечу.

Посреди двора, перед крыльцом, стоят милицейские «Жигули», на крышу выставлен динамик-колокольчик. Грохочет динамик блатной музыкой, поет что-то о нарах и лесоповале. Молчат люди… Двери офиса распахнуты, внутри — это видно — все перевернуто вверх дном, валяется на боку стул, бумаги из ящиков вывалены прямо на пол, стекло разбитое раздавлено сапогами.

На крыльце перед дверями в совершенно неуместном офисном кресле — милицейский лейтенант в распахнутом кителе. Откинулся на спинку, закинул ногу на ногу и читает газету, будто у себя на даче. На полу рядом с ним — магнитофон, провод от магнитофона уходит в кабину оперативных «Жигулей», а потом к динамику. И лицо у лейтенанта несговорчивое, недоброе…

Уголовный голос дотянул до конца, лейтенант нагнулся, щелкнул клавишей, и в магнитофоне сам собой заговорил записанный на пленку голос:

— Граждане! Не скапливайтесь на территории завода, расходитесь по домам. Деятельность так называемого химического концерна приостановлена. В его работе выявлены нарушения, связанные с бухгалтерской документацией и налоговой отчетностью. Компетентными органами начата надлежащая проверка. По результатам проверки будет возбуждено уголовное дело. Граждане! Не скапливайтесь на заводе и расходитесь по домам!

Голос умолк, некоторое время над площадью висела сосущая душу тишина, потом в динамике раздался щелчок и с полуслова опять запел хриплый голос, изображающий бывалого уголовника.

— Что? Что они говорят? — растерянно переспросила Ксюша.

Стоявший рядом парень в высоких армейских ботинках посмотрел на нее ярко-синими насмешливыми глазами и, хмыкнув, проговорил:

— Проверка будет. Говорят, в работе выявлены нарушения…

Ксюша недоуменно посмотрела на парня и не поняла, к кому относится его ирония.

Молчит толпа на площади, затаилась. Недобрая толпа, напряженная. А в ворота входят все новые и новые люди, и теснят прежних и встают плечо к плечу.

Маячит на другой стороне площади лохматая голова большого Матросова, а в глазах у него тоска, тоска…

— Да что это за базар, люди! — перекрывая магнитофон, прокричал чей-то злой голос. — Что за проверка? С чего вдруг?

— Да-да! — вторят голоса со всех сторон. — Что происходит, в натуре!

— Эй, лейтенант! Объясни народу, в чем прикол!

Лейтенант некоторое время пытается не замечать крики, потом все же отрывается от газеты, презрительно кривится, не говоря ни слова, нагибается к магнитофону и тыкает пальцем в какие-то клавиши. Блатной шансон смолкает, и его место над площадью опять занимает записанный на пленку голос диктора.

— Граждане! Не скапливайтесь на территории завода, расходитесь по домам. Деятельность так называемого химического концерна приостановлена. В его работе выявлены нарушения… Компетентными органами начата надлежащая проверка…

— Мы это уже слышали, ментяра! — перекрывая динамик, кричит раздраженный голос откуда-то сбоку.

— Издеваешься, да? — поддержал его другой. — Отложи, мужик, газету! С народом разговариваешь!

— Что вы на него смотрите! Нужно начальство требовать!

Милиционер опустил наконец газету на колени и нехотя посмотрел в толпу.

— Надолго проверка? — спросил голос из толпы.

Милиционер процедил что-то сквозь зубы.

— Что, что он говорит?

— Говорит на месяц… Или на два.

— Как это на месяц? Да они что?

— Нам же деньги отдавать! — вслух удивилась Ксюша.

— А кто оплатит наши убытки?!

— Да!

Лейтенант пожал плечами и опять уткнулся в газету. Это его не касается. Раньше надо было думать.

Синеглазый парень рядом с Ксюшей опять ухмыльнулся. Он, похоже, был согласен с мнением милиционера.

— А ты что все время ухмыляешься? — удивилась Ксюша.

Парень нахально посмотрел ей в глаза и вдруг отчего-то смутился.

Честно говоря, Родион, который появился на заводе вместе с первыми горожанами, и в самом деле находился в определенном смущении. Договариваясь с человеком в штатском, а потом направляясь к заводу, он был убежден, что обнаружит здесь сборище отъявленных спекулянтов, прожженных хапуг, людей лживых и неприятных. Но теперь, оглядываясь исподтишка, он видел вокруг себя много обычных горожан, молодых и старых, женщин и пенсионеров, людей испуганных и попавших в беду.

Вот и эта девушка, чем-то очень к себе располагающая, вовсе не походила на человека, который хотел разбогатеть обманом.

— Лейтенант прав. Раньше нужно было думать, — заметил Родион.

— А если у людей была безвыходная ситуация? Если их обманули, воспользовавшись доверчивостью? А они, может быть, ввязались во все это вообще не ради себя… А, скажем… ради других?

Родион внимательно на нее посмотрел и не ответил.

Лейтенант тем временем попытался опять погрузиться в газету, но негодование толпы разгоралось все больше и больше.

— Ну, что ты опять бычишь, ментовская башка!

— Начальство зови!

— А где немец? Давай нам немца! Пусть немец все объяснит!

— Нет вашего немца. Исчез немец, — огрызнулся лейтенант.

— Как это нет! А куда он делся?! Спугнули его, да?! Спугнули?

— Да что вы на него смотрите! Пятак ему начистить и все дела!

Лейтенант вскинул голову. В этот момент из гущи людей вылетела пластиковая бутылка с остатками газированной воды и ударила милиционера по голове. С лейтенанта слетела фуражка и колесом запрыгала по ступенькам.

Лейтенант вскочил на ноги. Стул повалился набок.

На шум и крики из дверей офиса вышел маленький и чудовищно толстый майор с мясистым носом и потным лицом. Тулья его фуражка была щегольски затянута наверх и казалась необъятной. Толстая шея складками лежала на тугом воротничке.

Майор сердито оглядел толпу, раздраженно сказал что-то лейтенанту, шагнул к милицейской машине и достал с заднего сиденья мегафон. Толпа приостановила нажим и притихла.

— Граждане! — прокаркал усиленный мегафоном голос. — Ваши действия нарушают общественный порядок! Вам следует немедленно разойтись!

— Ага! Разойтись! А деньги?

— Зачем закрывают офис!! Объясните!

— Соблюдайте спокойствие, граждане! Ваши действия нарушают общественный порядок!

Очень неприятные глаза у этого майора — выпученные, как у рака, и лишенные всякого человеческого выражения. Как будто за долгие годы работы майор научился делать свою дело, не рассуждая и ничего не чувствуя. Неприятные у майора глаза… А уж вещи-то он говорит и совсем страшные…

Он говорит, что офис закрывается потому, что в его деятельности обнаружены криминальные признаки… Будто бы у милиции есть данные о группе мошенников, орудовавших на заводе. Оперативная информация установила связь людей, которые продавали сурик, с теми, кто скупал его в качестве химического вещества аммонит. Короче говоря, и те и другие составляли одно организованное сообщество, банду.

Толпа на площади растерянно примолкла. Вот оно как… Шайка… Мошенники… Организованное сообщество…

В наступившей тишине кто-то нервно рассмеялся.

— Сами вы мошенники! — прокричал взволнованный женский голос.

— Верно! Гонит он про аферистов! Сто пудов гонит! — раздалось в толпе.

— Тише! Пусть говорит!

— Говори, майор! Говори!

Майор сердито посмотрел на кричавших и продолжал.

Деятельность шайки была основана на скрытом принципе пирамиды. Аферистами купили по бросовой цене двадцать два железнодорожных вагона испорченного сурика. Обработав сурик особым маркером, на который реагировал индикатор приемщиков, они от имени несуществующего завода в Боровичах продавали порошок по завышенной в сотни раз цене. Но по еще более высокой цене представители мнимого немецкого концерна покупали так называемый аммонит свинца, — для того, чтобы привлечь к афере как можно большее количество доверчивых горожан. По сведениям следствия на прошедшей неделе, после того, как прошли рекламные материалы по телевидению, было продано более ста пятидесяти тонн так называемого сурика, в то время как контора, искусственно создав очередь, приняла не более восьмисот килограммов аммонита. В связи с чем общая сумма прибыли составила сумму, эквивалентную десяти миллионам долларов.

Господи, люди добрые, да что же это делается!

— А как же ООН? И экологическая программа?

— Никакой экологической программы не существует. Как не существует и завода в городе Боровичи.

— А немец?

— Местонахождение господина Вольфганга Шпеера неизвестно. Он объявлен во всесоюзный розыск. — Майор посомневался мгновение, продолжать или нет, и добавил: — По нашей информации, это совсем даже и не немец. А житель Прибалтики. По профессии актер.

Вот оно, оказывается, как. Объявлен в федеральный розыск. А значит, денежек своих людям не видать. Вот вам хлопцы и золотые гусли.

Ксюше почувствовала, как крыса у нее на животе зашевелилась. Она прижала зверька ладонью, чтобы тот не волновался, вздохнула и начала потихоньку протискиваться сквозь толпу дальше, вглубь территории завода.

— А что же будет с нами? — раздался над площадью чей-то злой голос.

Майор обвел толпу выпученными глазами. Часть участников группы задержана и дает показания. Начато следствие. Остальные разыскиваются, к розыску подключен Интерпол.

— А где десять миллионов, которые были получены за сурик?

Лицо майора сердито побагровело. Банковские счета компании арестованы. Денег на них не обнаружено. Гражданам следует ждать результатов расследования. Обращаться в прокуратуру, писать заявления. Если преступников задержат и деньги будут обнаружены, то в соответствии с законом всем обманутым вернут утраченные в результате мошенничества суммы.

Сквозь толпу Ксюша пробралась к стене главного корпуса и начала бочком двигаться вдоль нее, туда, где в просвете между зданиями виделся песчаный кусок берега реки.

— Ага… Да их никто и искать не будет!

— Постойте, постойте! Если здесь орудовала банда, если вместо немцев работали мошенники, то почему милиция не накрыла их неожиданно, всех разом? Почему дали им скрыться и увести со счетов деньги? А?

— Точно! Ведь милиция приехала на завод только в одиннадцать. А офис сегодня даже не открывался. Значит, мошенники заранее знали об облаве? Значит, их предупредили? Да?

— Ну, точно, предупредили! Вы что не видите, они все заодно!

Все больше и больше расходится толпа… Сама себя заводит, распаляет…

Ксюша, протискиваясь между спинами и обходя особенно плотные скопления людей, прошла вдоль главного корпуса, и задержалась на некоторое время, прежде чем повернуть за угол.

Она увидела, что сквозь толпу к ней пробивается тот самый синеглазый парень в армейских ботинках. Парень встал перед Ксюшей, пытливо ощупывая ее лицо своими синими глазами.

- А ты сама что здесь делаешь? — с полуслова продолжая прерванный разговор, спросил парень. Ксюша покраснела. — Ты тоже хотела заработать денег на сурике?

— Нет.

— А что?

— Я его вообще не покупала. Покупал мой друг.

— А-а…

— Это не то, что ты подумал. Я до этого его почти не знала. А он хотел мне помочь. У меня бабушка… очень больна…

Родион кивнул. В том возбуждении, в котором пребывали люди на площади, не нужно было много слов для того, чтобы понимать друг друга. Достаточно взглянуть в глаза и чувствуешь то, что не сказано словами.

В кармане у Родиона зазвонил мобильный телефон.

— Что случилось? — донесся до Ксюши игрушечный голос из трубки. — Почему тебя не слышно?

Родион нахмурился.

— Дело в том…

— Что?

— Дело в том, что здесь все не так просто. На площади в основном не спекулянты. Здесь обычные люди. Много пенсионеров и женщин…

— Ну и что?

— Это меняет дело. Так мы не договаривались. Люди не виноваты, их доверчивостью воспользовались жулики. Людей обманули, а мы хотим подставить их под ОМОН.

Трубка захлебнулась:

— Ты что, с ума сошел? Какие люди? Какие жулики? Действуй согласно договоренности. И начинай немедленно.

Родион переступил с ноги на ногу.

— Нет. Так не пойдет. Это несправедливо! Я повторяю: это не спекулянты!

Трубка, казалось, забилась в руках Родиона:

— Ты вообще, понимаешь, о чем говоришь? И с кем связался? Знаешь, какие люди здесь замешаны? Да ты до вечера не доживешь… Ты…

— А вот пугать меня не надо. Я все равно вас не боюсь! — сказал Родион и дал отбой.

Ошибается военный, ой, как ошибается! Напрасно он думает, что Родиона можно купить за тридцать сребреников. Как бы ни так!

Не все в этом мире измеряется деньгами. По крайней мере, для Родиона. Для Родиона, например, главное — чтобы все было по-человечески. Родиона буквально трясти начинает, когда он видит несправедливость. И ради справедливости он готов на все.

Оставив Ксюшу, Родион начал протискиваться вперед, к крыльцу.

Толпа с каждой минутой становилась все более и более возбужденной. Да что же это такое творится, граждане? За кого они нас принимают? За идиотов, да?

— Что вы их слушаете! — выкрикнул из гущи людей сердитый голос. — Задержаны… пресечена… Да если бы они не нагрянули, Шпеер был бы сейчас здесь и покупал у нас порошок!

— Конечно! Про пирамиду — это выдумки… Немец с ментами поделиться забыл — и все дела!

Красный, как рак, майор попробовал сделать вид, что не слышит провокационных реплик:

— Деятельность группы пресечена! — опять закаркал мегафон. — Часть ее участников задержана и дает показания. Следствие во всем разберется и выяснит все детали!

Кто-то громко свистнул.

Из дверей немецкой конторы вышел мужчина в штатском, который нес на вытянутых руках конфискованный компьютер и стопку офисных папок на нем. Мужчина погрузил компьютер в машину, лейтенант тут же запер двери офиса на замок и начал пристраивать к замку казенную контрольку с пропечатанным пластилином.

Это было последней каплей. Толпа пришла в движение. Да что же это делается! Сейчас они опечатают офис и уедут. А мы что же? Так и будем на это смотреть?

Толпа стала напирать. Задние теснили передних, возникла давка, милицию начали оттирать от дверей. Ситуация выходила из-под контроля.

Майор кивнул лейтенанту и оба они вслед за следователем в гражданском забрались в машину. Взревел мотор, машина засигналила, начала разворачиваться и на малой скорости прокладывать себе путь к воротам.

— Что же вы смотрите, мужчины! — прокричал срывающийся женский голос. — Они сейчас уедут — и с концами! Вы что, не понимаете? Мы их больше не увидим!

Толпа колыхалась и шумела. Несколько человек уперлись в капот «Жигулей» руками и пытались остановить машину. Кто-то бухал кулаком в окно. Сквозь стекло было видно, как майор что-то кричит в рацию.

— Нужно требовать правду! — кричал чей-то голос.

— Не соглашаться! У них все заранее спланировано!

— Улицу, улицу машинами перегородить! Чтобы все видели!

— Не слушайте его! Он провокатор! Власти только и ждут, чтобы мы устроили беспорядки. Нас разгонят, а эту историю прикроют!

— Кто провокатор!? Я?! Сам ты провокатор!

Какая-то женщина, визжа, дергала за ручку запертую дверь милицейского автомобиля.

— Отпустите их, — прокричал Родион, упруго запрыгивая на крыльцо перед офисом. — От них нам все равно никакого толка! Они ничего не решают.

В яростной фигуре Родиона, в его лице, в прищуренном взгляде было что-то такое, что заставило людей обратить на него внимание. Сотни глаз впились в лицо синеглазого молодого человека.

Родион повернулся лицом к толпе и поднял руку:

— Отпустите их! Это всего лишь исполнители. От них ничего не зависит! Я знаю, что нужно делать!

Ксюша вздохнула, развернулась и пошла между корпусами в сторону реки.

Сопротивление людей ослабло, милицейский автомобиль проложил себе путь через толпу и, взревев, скрылся за воротами.

Зайдя за угол производственного корпуса, Ксюша оказалась в той части заводской территории, что выходила к городская реке. По правую руку от нее друг за другом стояли одинаковые одноэтажные корпуса завода. Слева — вдоль низкого песчаного берега величественно текла большая вода.

Откуда-то сзади до нее донеслись крики толпы и голос синеглазого молодого человека:

— Не будем срывать злость на исполнителях! Они все равно ничего не решают! Решают другие! Те, кто сидит за толстыми дверями кабинетов и ездит на лимузинах. И эти другие держат нас за болванчиков в своих грязных играх!..

«Он прав, — подумала Ксюша. — Верно говорит!» Ей почему-то было приятно, что ее случайный собеседник на площади оказался человеком неплохим и взялся успокаивать толпу. Теперь нужно, чтобы Лолита нашла деньги — и тогда все будет очень, очень хорошо!

«А этот старик, Оккервиль, силен! И откуда он все знал заранее? И как угадал, что ей потребуется именно чующая деньги крыса! Впрочем, стоп! Рано еще радоваться! — суеверно оборвала сама себя Ксюша. — Прежде всего нужно успокоиться и взять себя в руки!»

Она вдруг ужаснулась: если бы сейчас ее увидел Матросов — стоящую посреди пустого завода с крысой за пазухой, стоящую в надежде с помощью этой крысы отыскать на огромной территории тайник с деньгами, и все это в ситуации, когда этот тайник, скорее всего, сделан вовсе не на заводе — он бы наверняка посчитал ее полной дурой.

Ну и что? Если все время слушать этих мужчин, с этой их хваленой логикой — что бы тогда было?

Ксюша прижала рукой куртку у себя на животе, в том месте, где во внутреннем кармане притаился дрессированный зверек.

«Давай-ка, Лолита, будем рассуждать логически. Если денег на заводе нет, то нам их вообще не найти. Просто потому, что я ума не приложу, где еще их можно искать. А раз в другом месте мы их не найдем, то будем считать, что они каким-то чудом остались на заводе. Так?»

Ксюше показалось, что крыса у нее под курткой едва заметно пошевелилась.

«Так! — сама себе ответила Ксюша. — Более того, я почти уверена, что деньги должны быть здесь! Еще вчера вечером контора работала. И, если бы не милиция, она работала бы и сегодня — принимала аммонит. А за аммонит нужно платить — вон сколько народа собралось на площади! Значит…»

«С другой стороны, деньги в контору скорее всего привозили в начале рабочего дня. Инкассаторская машина забирала их в банке и привозила сюда, в кассу. Если сегодня офис не открывался, то и деньги на завод не привозили. Но… Но мы сразу договорились не рассматривать такие варианты. Так? — мысленно спросила она у крысы. И сама себе ответила: — Так!»

«А раз так, значит, милая, давай искать!»

Ксюша внимательно огляделась вокруг.

Одинаковые одноэтажные корпуса завода, стоящие справа, были построены, видимо, давно, может, сто лет назад, красный кирпич успел прокоптиться и стать бурым, разбитые окна были заколочены досками. В паре десятков метров от реки, текущей слева, пролегали заброшенные и заросшие травой железнодорожные рельсы, ведущие к последнему из корпусов. У этого корпуса когда-то была разгрузочная платформа: ржавели без употребления металлические бункеры, желоба, подвешенные на проржавших балках тали.

Совсем рядом уходил в воду провалившийся в нескольких местах причал. Причал был построен на деревянных быках — стянутых металлическими обручами пучках подгнивших бревен. Вблизи было заметно, что баржа, которую Ксюша видела с площади, чуть осела на левый борт. Борта баржи давно требовали покраски, иллюминаторы на ходовой рубке были заколочены фанерой, на палубе свален всякий ненужный хлам — пустые бочки, мотки провода, штабель березовых дров.

За корпусами располагались здания котельной и заброшенного гаража. За ними — высился двухметровый бетонный забор до половины заросший крапивой и бурьяном.

«Да тут не то, что деньги, тут слона можно спрятать! — мысленно подбодрила Ксюша саму себя и Лолиту. — А Оккервиль сказал, что ты почувствуешь деньги на расстоянии в десятки метров».

Ксюша вспомнила, что вход в главный корпус располагался на площади, со стороны же реки в него вели наглухо запертые двухметровые металлические ворота. Окна рядом с воротами были большей частью выбиты и крест-накрест заколочены досками. Ксюша заглянула в просвет между досками и увидела огромное полутемное помещение, пронизанное со всех сторон пробивающимся солнечными лучами. Пучки света выхватывали неясные силуэты каких-то огромных емкостей и транспортеров. В воздухе пахло плесенью.

Ксюша достала крысу из кармана, поставила ее на подоконник и — как учил Оккервиль — показала ей кусочек таблетки.

Вид таблетки вызвал у Лолиты живой интерес, но этим дело и кончилось: она, явно для вида, спрыгнула внутрь здания, обежала небольшой кружок рядом с окном, с показным усердием принюхиваясь к окружающему воздуху, но в конце концов ни с чем запрыгнула обратно на подоконник и уселась, глядя на Ксюшу блестящими бусинами глаз.

— Что? Ничего нет?

Крыса со скукой отвернулась.

— Ладно! Не расстраивайся! — сказала Ксюша. — Попробуем в другом месте.

Переходя из одного корпуса в другой, Ксюша последовательно пускала крысу на поиски в двери каждого из них. Но Лолита нигде не проявляла никаких признаков интереса. Ксюша даже отправляля ее через разбитое окно в кочегарку, но и оттуда Лолита через минуту выбежала ни с чем и уселась у Ксюшиных кроссовок.

— Ну что ты на меня смотришь? Нужно искать! Ну, давай, Лолита! Давай, милая. Мы же с тобой не можем так просто бросить этого Матросова! Он же без нас пропадет!

С каждой попыткой энтузиазм Ксюши все более и более слабел. Наконец она вышла на берег и остановилась в задумчивости.

«А, может быть, он вообще сумасшедший, этот колдун? И то, что крыса может по запаху найти деньги — это всего лишь его фантазии?» — подумала Ксюша. Но тут же отогнала прочь эту предательскую мысль.

«Труднее всего найти не то, что хорошо спрятано, а то, что лежит под самым носом, — припомнила Ксюша. — Ты будешь ходить сто раз мимо и не догадаешься заглянуть, скажем, под веник, стоящий в углу, потому что тебе в голову не придет, что злодеи могли спрятать деньги именно там».

Ксюша осторожно достала Лолиту из-за пазухи, держа в ладонях, подняла ее над головой и медленно повернулась вокруг своей оси, — будто показывая крысе территорию завода. Потом поднесла Лолиту к лицу и заглянула ей в глаза. В блестящих круглых бусинах отразилось лицо человека, крыса отвела взгляд.

- Знаешь что, милая! — решительно сказала Ксюша. — Если заранее не верить в успех, то никогда ничего не найдешь! Без веры в свои силы вообще ничего нельзя добиться в жизни. А вот если очень-очень верить…

От воды потянуло легким йодистым ветерком. Лолита вдруг встрепенулась, задрала мордочку и повела чутким носом.

— Что? — насторожилась Ксюша, внимательно следя за крысой.

Лолита зашевелилась в ее ладонях, заскребла когтями, пытаясь выбраться и спрыгнуть на прибрежный песок.

Внимательно следя за крысой, Ксюша сделал пару пробных шагов в одну сторону, потом в другую и поняла, что идти нужно к пирсу. С каждым ее шагом в этом направлении возбуждение крысы все больше и больше нарастало.

Подойдя к самому причалу, Ксюша присела на корточки и поставила Лолиту на землю. Она опять показала крысе обломок таблетки, но Лолита уже и не обратила на него особого внимания. Крыса замерла на мгновение в напряженной позе, вытянув вперед морду и поводя чувствительным носом, и почти сразу проворно побежала на пирс. Метнувшись по его настилу из стороны в сторону, она запрыгнула на доску, которая в виде трапа была переброшена на борт баржи, пробежала по ней и, оказавшись на палубе, сразу юркнула в дверь рубки.

Некоторое время Ксюша в напряжении ждала, прислушиваясь к доносившемуся с площади шуму.

По тому, как крики десятков голосов на площади сменялись напряженным вниманием во время речей Родиона, Ксюша поняла, что молодой оратор сумел завладеть вниманием толпы.

Ксюша не успела как следует обдумать, чем это может обернуться для нее и Матросова, как из люка вновь показалась Лолита. Она трусила по трапу, держа во рту плоский продолговатый предмет зеленоватого цвета. Ксюша почувствовала, как сердце ее замерло.

Лолита спрыгнула на пирс, подбежала к Ксюше и уселась у ее ног. Бока крысы возбужденно ходили ходуном. Во рту Лолита держала стянутую резиночкой пачку американских долларов.

Ксюша на радостях схватила крысу и поцеловала ее в нос. Она опустила Лолиту на землю, отдала ей приготовленный элениум, дрожащими пальцами отщипнула еще кусочек таблетки и опять показала его крысе. Лолита покосилась на таблетку, развернулась и побежала на пирс опять.

Нет, это просто невероятно! Лолита в самом деле нашла деньги! Пока крыса вновь бегала на баржу, Ксюша с трудом сдерживалась, чтобы не броситься с этой вестью назад, к Матросову. Ай да Лолита! Ай да Оккервиль! Теперь все будет хорошо! Все будет очень, очень хорошо!

Ксюша едва дождалась, пока из ходовой рубки вновь выбежала крыса с чем-то зеленоватым в зубах, пробежала по трапу, спрыгнула на пирс и подбежала к Ксюшиным ногам.

Но на этот раз в пасти Лолита держала вовсе не пачку американских денег. Разжав зубы, она выронила к Ксюшиным ногам небольшой плотный брикет серо-зеленого, в самом деле продолговатый и плоский, на боку которого стояло черное типографское клеймо. Брикет был крест-накрест перемотан бечевкой.

Подавив желание сразу же броситься наутек, Ксюша осторожно подняла брикет и поднесла его к глазам.

Ох, нехорошо, тревожно было на химическом заводе в то самое четвертое, последнее воскресенье июня.

Людей на площади перед главным корпусом собралось уже больше тысячи. Черным черно вокруг, не протолкнуться. Волнуется, негодует толпа — недобрая, опасная толпа. Тысячи глаз неприязненно ощупывают глазами одинокую фигуру Родиона, забравшегося на крыльцо перед входом в офис.

— А ты кто вообще такой, парень? Тебе что нужно?

— Зачем отпустили милицейскую машину? Зачем дали ей уйти? Мы бы сейчас спросили с них по всей строгости, с ментов-то!

— Да! Спросили бы!

Усмехается в ответ Родион:

— Не бойтесь! Все нормально. Власти сейчас сами к нам нагрянут. И не шестерки какие-нибудь, а самые главные генералы!

Где-то у забора мелькнуло из-за людских спин лицо военного в штатском.

— А ты что, самый умный? — слышится злой голос из толпы.

— Ты что, знаешь, где наши бабки?

Не отвечает Родион, только усмехается презрительно.

Волнуется толпа, ропщет… Недобрая, опасная толпа… Может, все по отдельности и неплохие люди, но в такой толпе — звериные законы, тут человек человеку волк. Здесь никто никого не любит и никто никому не верит. Каждому нужно вернуть свое, а на то, что будет с другими — ему наплевать. А у тех, кто громче всех кричит, — вообще ничего святого.

С химией-то, кажись, и вправду манипулировали аферисты — а значит, кто ввязался, тот сам виноват, никто никого за руку не тянул. Теперь с властей взятки гладки, заварили менты кашу и смылись. Начнешь буянить — в пять минут приедет ОМОН и разгонит всех дубинками к чертовой матери. Бунтовать открыто — это вам не из-за чужих спин кричать. В ОМОНе ребята серьезные, начнут месить без разбора — кому по загривку достанется, а кому и по башке. А башку-то жалко, они одна, новая не вырастает.

Десять миллионов какие-то гады скрысятили! Ничего себе! И денег жалко. Свои ведь деньги, кровные. Если покричать, да поупрямиться — может, что и отломится, может что-то удастся вернуть. Прав этот парень на крыльце: через две недели в город приедут высокие гости со всей Европы, властям сейчас ой как не нужен скандал. Стоять на своем: спугнули менты немца, и все! Был бы немец — принимал бы сейчас аммонит. А если что — все шишки на этого парня с крыльца посыплются, все дубинки ему достанутся — сам подставляется, сам лезет на рожон…

Бэха, Семен Семеныч и Матросов стоят в толпе, зажатые со всех сторон людьми.

— Этот парень чего-то не договаривает… — говорит Бэха. — Он, похоже, что-то знает…

— Как пить дать! — поддерживает Семен Семеныч. — Приберегает пацан главные козыри к приезду реального начальства.

И тот и другой избегают смотреть в лицо Матросову.

— А что? Пока еще ничего не ясно! Мало ли как еще все повернется…

Матросов напряженно думает о чем-то.

— Ты что?

— Мне все кажется, что я где-то видел это лицо… Не помню где… По телевизору? Или в газете… Точно где-то видел…

— Ты стой здесь, а мы пойдем поближе. — Матросов остается, а Бэха с Семен Семенычем начинают пробиваться в самую гущу, ближе к крыльцу.

Волнуется толпа, шевелится, распаляет сама себя. У каждого в голове мыслишки нехорошие. Мелкие мыслишки, трусливые, жадные…

— Что ты предлагаешь? Говори! — кричат люди Родиону.

— Да! Что ты предлагаешь? Что у тебя на уме?

Эх, Родион, Родион! И зачем ты взобрался на это крыльцо? На что ты надеешься? За какую справедливость хочешь бороться?

Какая может быть борьба с этими людьми? Посмотри внимательно в эти лица. Поджатые губы, взгляды исподлобья, нахмуренные лбы. Эти люди думают только о своей рубашке, которая ближе к телу. До справедливости им нет абсолютно никакого дела.

Но Родион видит не это. Родион видит десятки глаз, — мужских и женских, молодых и немолодых, карих, серых, голубых, унылых и решительных, отчаявшихся и полных надежды — глаза людей, ставших жертвой циничного обмана. Для него сегодняшнее дело заключается в людях, попавших на завод по ошибке. Как та светлая девочка и ее друг. Как другие. И Родион знает, что этим людям можно помочь.

Он смотрит в лица людей на площади, а видит лицо собственной мамы…

Его милая, добрая, тихая мама… От одной мысли о которой, такой маленькой и беззащитной, такой гордой и независимой, — у Родиона сжимается горло. Мама всю свою жизнь проработала на одном и том же месте — в городской библиотеке. В тихой заводи, с тихими радостями и печалями. С книжными полками, расставленными елочкой, с картотечными шкафами, с формулярами и письмами должникам… Со встречами с никому неизвестными поэтами, смешно краснеющими от смущения… С книжками, которые мама носила на дом к заболевшим старушкам. С записью в очередь за новинками.

Мама никогда не думала о себе, она всегда жила для других. А в итоге не нажила ничего, кроме болезней. А разные подлецы и ворюги живут в свое удовольствие, ни в чем себе не отказывают и презрительно смотрят на окружающих из окон шикарных авто и роскошных особняков!

На кусты роз, которые росли под мамиными окнами на радость всему двору, новые жильцы свалили мешки со строительным мусором. Каждую весну мама выводила маленького Родиона на субботник, вскапывать газон и равнять дорожки — теперь и газон, и дорожки превращены в пустырь колесами припаркованных машин. «Я взорву их всех, мама!» — «Что ты, сынок! Разве так можно! Соседи не знали про розы. А водителям надо где-то ставить машины. Разбогатели люди — это же хорошо! А если кто-то из них нечестно — так Бог им судья»!»

Нет, мама, нет! Не Бог будет судьей этим людям! Родион собственноручно будет чинить над ними суд!

Милая, тихая, добрая мама… От которой на всех окружающих исходил особый согревающий свет. Милая, добрая мама… А Родион — не добрый! Нет! Родион злой, очень злой! И он терпеть не может несправедливости.

Хотел бы Родион посмотреть в насмешливые глаза военного, когда о его планах станет известно широкой публике. Военный уверен, что все рассчитал, что все получится так, как он задумал, а значит, ему нечего бояться, все концы окажутся спрятанными в воду, победителей не судят. А если нет? Если он ошибся? Он ведь наверняка знает, где спрятаны деньги этих людей. А если так — ему придется разговориться!

— Ты что предлагаешь? Говори! — выкрикнул Семен Семеныч, пробившийся с Бэхой почти к самому крыльцу.

— Да? Что ты предлагаешь? Что у тебя на уме?

— Что предлагаю? — усмехнулся Родион. И почувствовал, как судорога ярости передернула плечи. — Во-первых, не уходить с территории завода, ни в коем случае не уходить! Не уходить до тех пор, пока наш вопрос не будет решен!

— Ну? Так! И что?! Что дальше?

— Во-вторых, звать журналистов и требовать прямой эфир на телевидении! Мы хотим сами, без посредников рассказывать о происходящем городу и всей стране.

— А что? Верно!

— Да!! Да!

— Подумаешь, телевидение!

— Верно говорит!

— И, в-третьих, — прокричал Родион, — В третьих…

Было слышно, как во внутреннем кармане куртки Родиона надрывался мобильный телефон.

— Что в третьих?

Честно говоря, Родион и сам толком не знал, что следует делать. Он лишь чувствовал, как ненависть бьется в висках и застилает чем-то горячим глаза.

С детства он знал: в уличной драке побеждает не сила. И не умение. И даже не количество участников. Главное в дворовой разборке — ярость. Готовность идти до конца, убить или быть убитым, сесть в тюрьму за удар куском арматуры или ножом. Побеждает тот, у кого больше ярости. И Родион из всех драк выходил победителем, потом что у него этой ярости всегда оказывалось на десятерых!

Вот и сейчас, он чувствовал, как ярость его с каждой минутой прибывает, — и поэтому знал, что решение придет само и все закончится так, как надо.

— А в-третьих, — Родион усмехнулся. — Нам нужно как следует обжить вот эту баржу! — он полуобернулся к реке и махнул рукой в сторону ржавеющих на воде бортов. — Нам нужно обжить эту баржу, как свою собственную квартиру!

Родион опять отыскал между спин в толпе лицо военного в штатском. Лицо это уже не было насмешливым и заметно побледнело. Родион опасался, что военный попробует скрыться, и тогда нужно будет убедить людей задержать его, но военный не проявлял намерений покинуть завод.

Их глаза встретились. Вот так, господин военный! Ошиблись вы в Родионе. Всех людей вокруг вы привыкли держать за мусор, одних можно купить, других — запугать. А Родион не такой. Совсем не такой!

— А что? Правильно! Дело говорит парень! — прокричал за спиной у Матросова чей-то раскатистый голос. И слова эти были подкреплены пронзительным разбойничьим свистом.

Матросов обернулся и в нескольких метрах увидел Калюжного, который, заложив в рот свернутые бубликом пальцы, изо всех сил раздувал щеки. Кого Матросов никак не ожидал здесь увидеть, так это своего будущего кровного родственника, человека, который ждал для трансплантации его левую долю гипофиза.

В свою очередь и Калюжный с удивлением узнал Матросова.

— Ого! И ты здесь, сынок! — закричал он. — Какими судьбами? Ты посмотри, что творится! Полгорода собралось на этом заводе!

Он протолкался между людьми вплотную к Матросову.

— А власти-то, власти что делают! Полный беспредел!

Возбужденными глазами Калюжный оглядывал площадь, и Матросову почему-то почудилось удовлетворение в его взгляде. Заметив интерес Матросова, потомок Стеньки Разина весело подмигнул:

— А я представляешь, сам чуть было не повелся на эту туфту! «Как же так, — думаю. — Люди шальные деньги зарабатывают, а Калюжный не при делах! Непорядок!» Уже прикидывать начал, не купить ли мне самому вагон-другой этого сурика… Да пока собирался, все уже накрылось медным тазом.

Калюжный рассмеялся, довольный тем, что удача опять ему не изменила, что провидение оказалось на его стороне и не позволило встрять в досадные неприятности.

— Постой, постой… А ты сам-то что здесь делаешь? — вдруг насторожился он и принялся пытливо ощупывать глазами лицо Матросова. — Вы в клинике о каком-то бизнесе говорили… На который деньги нужны… Уж не это ли вы имели в виду?..

Матросов покраснел и отвернулся. Калюжный начал на глазах надуваться и багроветь.

— Э-э, сынок… Как же это тебя угораздило! Хороший ты парень, в самом деле… Но это…

Матросов пожал плечами. Кто же знал. Да и потом, в его ситуации он не мог поступить иначе.

— Зато теперь вопрос с вашим гипофизом наверняка решится положительно… — улыбнулся он.

Калюжный крякнул и посмотрел укоризненно:

— Напрасно ты так! Калюжный не маромой. Он свое счастье на чужом горе строить не привык!

Впрочем, Калюжный не умел долгое время оставаться унылым.

— Нет-нет! Ты посмотри, что делается! — он с удовольствием указал пальцем на Родиона, который, балансируя по доске, переброшенный с пирса, перебегал на борт баржи. — Ай да парень! Ай да молодец!

А в губернаторском кабинете проходило итоговое совещание, посвященное приезду в город европейских гостей. За длинным столом, недавно оснащенном компьютерами на каждом рабочем месте, собралось два десятка высших городских чиновника, каждый из которых отчитывался о ходе подготовки города к ответственному мероприятию.

Заслушивали доклад начальника дорожной службы. Как и всякий доклад дорожника, речь выступавшего пестрела названиями улиц и дорог, бесконечными километрами отремонтированного покрытия, кубическими метрами израсходованного щебня и асфальта, ссылками на чудовищные погодные условия и заверениями в героическом труде.

Папа слушал рассеянно. И не только потому, что не ожидал ничего неожиданного от доклада руководителя дорожной службы. Папе был погружен в свои неспокойные мысли.

В последние дни подозрения Папы по поводу заговора переросли в твердую уверенность. Но губернатор по-прежнему не мог определить, откуда следует ждать готовящийся удар.

Папе никогда бы не удалось занять высокое губернаторское кресло, а потом столько лет в нем продержаться, если бы он и сам не был искусным политическим бойцом, опытным подковерным интриганом, старым безжалостным лисом. За годы долгой политической карьеры ему и самому не раз приходилось продумывать и воплощать в жизнь замысловатые многоходовые комбинации. Как свои пять пальцев он знал все приемы закулисной борьбы: переманивание на свою сторону одних, и решительное размежевание с другими, распускание ложных слухов, сбор компромата, использование настроений начальства, подножки, скрытые ловушки и прочее, прочее, прочее.

Может быть именно поэтому Папа все еще очень прочно сидел в своем кресле, несмотря на солидный возраст и на то, что в последние годы политический ветер значительно изменил свое направление. Желающим занять его место не так-то просто было свалить Папу с ног. К тому же в Папином активе всегда была снисходительная любовь горожан. Только серьезная оплошность могла поставить вопрос о его смещении с должности.

Губернатор был уже не молод, он привык быть хозяином города, привык к власти, к любви горожан, ему нравилось быть Папой, но он все чаще и сам подумывал о том, чтобы оставить хлопотное губернаторское кресло. Но одно дело уйти самому, а совсем другое — стать жертвой чьей-то игры, уступить, позволить кому-то победить себя. Ну, уж нет! Дудки!

Смутно Папе припоминался один неприятный разговор, произошедший несколько месяцев назад на приватной вечеринке в загородном доме областного олигарха. Молодой (по Папиным меркам) мужчина в отличном гражданском костюме (который не мог скрыть военную выправку), пристально глядя губернатору в глаза, завел разговор о несправедливости, царившей в городе и в стране вообще. В том смысле, что, вот, например, одни люди в последние годы честно служили родине, а другие в это время самым бессовестным образом богатели. Что вот он, например, (мужчина прищурился) — офицер сверхсекретного боевого подразделения министерства обороны, их подразделение много лет отстаивало первостепенные интересы страны на разных географических широтах. Его люди, уникальные профессионалы, не жалели себя и каждый день рисковали жизнью. А что они имеют в итоге? Ничего! В то время, как другие… (Мужчина качнул бокалом в сторону гостиной, где местная элита согревалась напитками по нескольку тысяч долларов за бутылку).

Губернатор с первого слова понял, что имеет в виду военный в штатском и какие сейчас последуют предложения. Он резко оборвал разговор. Потому что, во-первых, такие разговоры не ведутся на ходу и неизвестно с кем, а во-вторых, потому, что последнее время появилось много разных офицеров, готовых совмещать свои интересы с интересами высоких чиновников, и все как один из сверхсекретных боевых подразделений.

Неужели опасность, которую чувствовал губернатор, была следствием того самого разговора?

Высокая дубовая дверь губернаторского кабинета приотворилась, и в проеме показалась голова Папиного помощника. Помощник вопросительно посмотрел на Папу, тот кивнул, и помощник, неслышно ступая, подошел к губернаторскому креслу. Папа грузно откинулся на спинку и обернулся к подчиненному.

- Ну? — вполголоса спросил Папа и махнул остановившемуся в нерешительности докладчику, чтобы тот продолжал.

— Ученые из Института физиологии срочно просят о встрече, — шепотом сообщил помощник.

— Что там у них? — нахмурился Папа.

— Они выловили в канализации двух крыс и срочно хотят доложить результаты исследования.

Папа и задумался. Он чувствовал, что, несмотря на наступившее затишье, история с крысами еще далека от завершения и может принести немало хлопот.

Более того, губернатора то и дело посещала неприятная мысль о том, что небывалое нашествие на город крыс, и как раз накануне ответственного приезда европейских гостей, выглядит как-то очень подозрительно. Слишком уж оно на руку Папиным недоброжелателям.

Папа недовольно посмотрел на помощника.

— Торба в курсе?

— В курсе-то в курсе… — Помощник позволил себе тонко улыбнуться, а потом вздохнуть, намекая на определенная ревность, существующую между Торбой и учеными из института. Потом стер улыбку с лица и сказал официальным тоном: — Торба не видит в результатах исследования ничего срочного.

Папа кивнул. И задумался. Торбе с его оригинальными методами, без сомнения, удалось сбить накатившую на город крысиную волну, но теперь, прикидывал Папа, пришло время постепенно отодвинуть его с первых ролей.

— У нас сегодня есть для них время? — все также вполголоса спросил он.

— Сразу после совещания, минут сорок…

Папа кивнул помощнику: «Назначай». Потом грузно навалился локтями на стол и сверкнул глазами на собравшихся, которые все как один следили не за докладом, а за их с помощником лицами.

«Ишь, навострили уши! — с неудовольствием подумал Папа. — Небось, ждут не дождутся моего промаха…» Папа не обольщался по поводу своих соратников. Случись что — большинство из них тут же перекинется в стан победившей стороны.

Губернатор с неудовольствием отметил, что теперь он — самый старый из собравшихся, сидевшие за столом люди были на десять, пятнадцать и даже двадцать пять лет моложе его. А когда-то все было ровным счетом наоборот: проводивший свое первое в этом кабинете совещание Папа был самым молодым из собравшихся в кабинете чиновников.

Папа тайком оглядел лица людей из своей команды. Кто-то из них наверняка ведет игру на чужой стороне. Кто? Папа бросил незаметный взгляд на силовиков. Начальник городского УВД, сидел, склонившись к компьютеру и прикрыв ладонью глаза. Поза была энергичной, но Папа знал, что милицейский генерал, не любивший статистику и цифры, дремлет. Его коллега из государственной безопасности, в прошлом разведчик, проведший пятнадцать лет в чужой стране на нелегальном положении, с обычным невозмутимым лицом строил абстрактные геометрические фигуры в рабочем блокноте.

Когда-то папа был вознесен в свое кресло волной молодых амбициозных политиков, рвавшихся к власти. Эти люди держались друг друга, тащили наверх своих, топили чужих, вступали в смертельные схватки и были готовы на все. Они отвоевали свое место под солнцем. С тех пор прокатилось еще несколько волн стремящихся во власть людей, но каждый раз Папа умудрялся повернуть дело так, что новые люди предпочитали не воевать с ним, а договариваться, включать в свои ряды.

Вот и сейчас прежних, знакомых губернатору обитателей коридоров власти настойчиво вытесняли другие. Папа видел, что эти другие, объединенные негласной круговой порукой, занимались тем же, чем и прежние — враждой, интригами, лоббированием, заговорами, покрытием чьих-то грехов и созданием кому-то неприятностей, разделом бюджетных денег так, чтобы они попали в руки к своим и не попали к чужим, проталкиванием тучных государственных заказов в нужные компании, незаконным использованием служебного положения для выгодного приобретения многочисленных личных благ и привилегий — но делали они это не так, как прежние. Прежние занимались всем этим просто потому, что так принято, потому, что так делают все и так — в большей или меньшей степени — устроена любая власть в любой части света. Новые же придавали своей деятельности какой-то особенный смысл, провозглашали великие цели, относились к своим занятиям, как к военным действиям, и оттого считали себя вправе орудовать с еще большим размахом, неприкрыто и смело.

Но кто же, кто из соратников ведет двойную игру? Кто помогает вести подкоп под губернаторское кресло?

Дубовая дверь кабинета приотворилась опять, и вновь показалась голова помощника. На этот раз, поймав недовольный взгляд Папы, помощник виновато пожал плечами — он не нарочно, опять срочное сообщение — и указал глазами на милицейского генерала. Папа кивнул.

Помощник на цыпочках подошел к начальнику ГУВД и положил возле его локтя листок с несколькими написанными на нем строчками. Генерал встрепенулся, энергично повел плечами, показывая, что ни на минуту не терял бдительности, достал из кармана кителя очки, встряхнул их в воздухе, раскрывая дужки, и взял в руки листок. Его лицо на мгновение дрогнуло, но тут же приняло обычное решительное и непреклонное выражение. Он полуобернулся, кивнул папиному помощнику и глазами попросил у губернатора разрешения на минуту выйти.

Однако Папа поднятой ладонью остановил монотонную речь докладчика.

— Что там у вас? — спросил он у генерала.

Генерал, не дрогнув, встретил Папин проницательный взгляд.

— Ничего важного, Пал Степаныч. Оперативные вопросы.

— Какие вопросы? — не отступал Папа.

Генерал пошевелился в своем кресле.

— Опять обманутые граждане… — развел он руками.

— Обманутые граждане?

— Группа аферистов выдавала себя за германский химический концерн, скупающий отходы, и выманила у горожан несколько сотен миллионов рублей. Газеты писали, Пал Степаныч.

— Да, помню. И что?

— Мошенники скрылись. Мы опечатали их офис. Но возле офиса собрались недовольные граждане.

— Вот как?!

— Ничего серьезного. Ситуация под контролем. На место выехало специальное подразделение во главе с опытным офицером. Думаю, через полчаса граждане разойдутся.

Папа цепко изучал лицо генерала, прикидывая, так ли все хорошо и насколько начальник УВД приукрашивает ситуацию в его глазах. Генерал руководил управлением много лет и со своим делом справлялся. Папа решил, что его словам можно доверять.

— Но вы смотрите там помягче, — предупредил он. — Проявите терпение, выслушайте людей. Ну и, конечно, разберитесь. Заведите уголовное дело, постарайтесь найти преступников.

— Само собой, Пал Степаныч.

Губернатор кивнул, показывая, что вопрос решен. Генерал в свою очередь кивнул Папиному помощнику, и тот собрался уходить.

— А где, кстати, собрались люди? — вдруг спросил Папа.

Генерал почему-то смутился.

— Возле закрытого офиса немецкого концерна.

— Где это?

— На территории Северного завода бытовой химии.

— Где?! — удивился Папа.

— На Северном химическом заводе.

— Это что же, тот самый завод, вокруг которого в прошлом году устроили скандал европейские экологи? Из-за того, что он стоит на берегу и авария на нем может отравить реку?

Генерал покраснел.

— Он самый, Пал Степаныч.

— Так ведь мы же закрыли завод! Как там оказались люди?

Генерал развел руками.

— Мошенники сняли на полгода один из пустующих корпусов.

— Да вы в своем уме! Как такое могло случиться?

— В том-то и дело, Пал Степаныч. Я поручил своему заместителю провести проверку. Завод простаивал, на перепрофилирование требовались средства. Мошенники предложили руководству хорошую арендую плату. В документах они заявили торгово-закупочную деятельность стройматериалами, это не требовало специального согласования.

Папа кивнул. Он лихорадочно прокручивал в голове создавшуюся ситуацию. Это могло быть именно тем, чего он смутно опасался в последние недели.

— И что же, аферисты свозили на завод свою химическую дрянь?

— Да.

— И складировали?

— Да.

— Где?

— В основном на старой барже.

— А баржа стоит на воде?

Генерал развел руками.

— Да.

— И теперь на территории митингуют обманутые люди?

— Да.

Папа понял: так и есть, это оно! Такое количество роковых случайностей не могло случиться одновременно без чьего-то коварного и расчетливого замысла.

— Сколько людей собралось на заводе? — с трудом справившись с дыханием, спросил он.

— Несколько сотен.

— Точнее!

— До тысячи.

Губернатор мотнул головой: ничего себе!

— И вы говорите оперативные вопросы! Почему сразу не доложили?!

Он развернулся вместе с креслом и склонился к селектору.

— Мою машину! Срочно! На химический завод!

Он решительно поднялся из кресла, обогнул стол и, не обращая внимания на оторопевшее собрание, поспешил к дверям.

— Поехали! — губернатор на ходу кивнул силовикам.

— Пал Степаны, а как же ученые? — крикнул ему в спину так и не успевший уйти помощник.

Папа отмахнулся. Ему теперь было абсолютно ясно: дело не в крысах, не от крыс исходит главная опасность!

— Сам их выслушай. И поступай по обстоятельствам!

Напряжение на заводской площади не ослабевало ни на минуту. Люди все подходили и подходили, они переговаривались, слушали, качали головами; кто-то возмущался, кто-то уходил, на площади оставались самые решительные, те, кому нечего было терять.

Вокруг Родиона сама собой собралась инициативная группа, обсуждавшая возможные варианты развития событий и соответствующие планы действий. Звонили на телевидение и в администрацию. Сразу несколько человек говорили что-то в мобильные телефоны. В самой гуще то и дело мелькало сосредоточенное лицо Бэхи. Раскрасневшийся Семен Семеныч доказывал что-то хмурому парню в косухе. Сжатый в толпе Матросов издали видел, как Родион дважды бегал на пирс, чтобы осмотреть зачем-то баржу, ее палубу и ходовую рубку с заколоченными фанерой иллюминаторами.

Вдруг Матросов почувствовал, как кто-то потянул его за рукав. Он обернулся. У него за спиной стояла Ксюша.

— Ты?!? Что ты здесь делаешь?

Ксюша недоверчиво покосилась на Калюжного, стоявшего рядом, и потянула Матросова за рукав. Тот нагнулся и приблизил к Ксюше свое лицо.

— Пойдем отсюда скорее, — попросила она.

— Почему? Что случилось?

Ксюша мотнула головой:

— Пойдем!

Посмотрев на удивленное лицо Матросова, она поняла, что требуются пояснения. Ксюша полезла за пазуху и тайком от окружающих показала Матросову краешек перевязанной банковской летной пачки долларов.

— Что это? — удивился Матросов.

— Деньги.

— Где ты их взяла?

Ксюша с опаской огляделась, ее подозрительный взгляд опять остановился на Калюжном.

- Это мой знакомый, — пояснил Матросов. — Тот человек, который…

Ксюша не дослушала, полезла за пазуху опять и вытащила продолговатый зеленый брикет с армейским штампом на боку.

— Ты случайно не знаешь, что бы это могло быть! — спросила она.

Матросов в изумлении вытаращился на брикет. Калюжный с любопытством заглянул ему через плечо.

— Где ты это взяла? — Матросов потянулся, чтобы вынуть брикет из Ксюшиних рук.

А Калюжный хмыкнул:

— Это толовая шашка. Грамм двести тротилового эквивалента. Воронка будет метра два глубиной.

Матросов кивнул и осторожно вынул шашку из занемевших Ксюшиных пальцев.

— Где ты ее взяла?

— На барже, — Ксюша махнула рукой в сторону реки. — Что это значит? Баржа заминирована? Зачем?

Этого никто не знал.

— Там были еще? — спросил любопытный Калюжный.

— Не знаю.

— А зачем тебя понесло на баржу? — спросил Матросов.

— За деньгами.

— За чем?!? — хором изумились слушатели.

— За деньгами. Это Оккервиль. Он дал мне Лолиту. Лолита сначала… и в самом деле… — Ксюша сбилась. — А потом вместо денег принесла это… — Пояснения Ксюши еще больше запутывали дело. Она махнула рукой: — Пойдемте отсюда скорее.

— А как остальные? Нужно сказать всем!

— Как сказать, если… — Ксюша не успела продолжить.

За воротами послышался нарастающий шум нескольких мощных моторов.

По мере того, как шум нарастал, все голоса на площади смолкли. Люди поворачивали головы в сторону ворот и настороженно прислушивались.

На их глазах к распахнутым заводским воротам с ходу подкатили два тяжелых грузовика, кузова которых были затянуты брезентом защитного цвета. Грузовики остановились возле самых ворот, продолжая урчать моторами и отравляя воздух сизым выхлопом, а еще через мгновение рядом с ними встал военный джип с государственным гербом во всю переднюю дверцу.

Вот и дождались… Вот и ОМОН.

Автомашины с гербами ОМОНа остановились возле самых ворот, блокируя выход с завода, — грузовики по краям, джип посредине. Задние борта грузовиков со стуком отвалились, на землю посыпались бойцы в черных шерстяных масках с прорезями для глаз. В руках омоновцы держали пластиковые щиты и длинные штурмовые дубинки.

Из джипа выбрался офицер, энергичный атлет с бритой головой и живыми глазами — в здоровом теле здоровый дух. Наметанным глазом офицер окинул главный корпус, площадку, толпу, сразу же определяя дистанции, углы, численность, пути атаки и отхода. Он остался доволен: все было именно так, как он предполагал, ничего неожиданного.

Офицер сунул руку внутрь джипа, достал мегафон и приложил его к губам.

— Граждане! Ваше собрание незаконно! Предлагаю вам не нарушать общественный порядок и немедленно разойтись! Все, у кого нет оружия и опасных веществ, смогут беспрепятственно покинуть территорию завода. Повторяю: предлагаю вам не нарушать порядок и немедленно разойтись.

— Вы не имеете права! — прокричал в ответ Родион. — Мы стоим в очереди, чтобы продать свой порошок! Для этого не нужны никакие согласования и ничьи разрешения.

Офицер кивнул: знакомая песня, так все говорят.

— Офис закрыт и вам следует разойтись, — сообщил мегафон. — Предлагаю вам выходить по одному. Руки держать за головой. Имеющееся оружие и опасные предметы оставлять у выхода.

Офицер оглянулся назад и махнул в сторону своих бойцов поднятым над головой кулаком с выставленными пальцами. Двое омоновцев отбежали к грузовику и принялся разматывать шланг водомета, бухтой свернутый в пространстве между кабиной и кузовом.

— Не бойтесь, граждане! — прокричал Родион. — Они не посмеют применить силу к тысяче человек! Сейчас сюда приедет телевидение! Бригада новостей уже в курсе.

— А самым горластым я рекомендую идти первыми! — гаркнул веселый офицер.

— Ага! Щас! — ответил Родион.

Какой-то молодой человек в кожанке выбежал вперед, и в офицера полетела пластиковая бутылка. Тот хладнокровно увернулся и кивнул головой. Вот и молодцы, вот и правильно! Он отстегнул от пояса каску, надел на голову и опустил на лицо прозрачный щиток.

Он подал очередной знак своим бойцам, и омоновцы начали строиться в две колонны.

Не приступить к штурму ОМОН не успел.

К заводу, оглашая округу завываниями сирен, подкатила кавалькада черных автомобилей в сопровождении патрульных машин. В середине — бронированный Мерседес губернатора с изображением национального флага вместо государственного номера, приземистый и огромный, как тропический броненосец.

Броненосец остановился, из передней двери выскочил коренастый телохранитель и, взявшись за ручку задней двери, принялся профессионально оглядывать людей, машины, окна, крыши окружающих домов. Не дожидавшись окончания осмотра, задняя дверь распахнулась, и из машины грузно, со второй попытки, выбрался солидный немолодой человек.

Толпа ахнула и затихлась. Ожидали, конечно, что приедет начальство, а тут губернатор! Собственной персоной.

Папа бросил грозовой взгляд на ОМОН — что за методы разговаривать с людьми! — досадливо раздвинул охрану и свиту, высыпавшую из машин, и двинулся в самую гущу толпы.

Дорогой, на заднем сидении автомобиля, сидя между милицейским генералом и следователем, объясняющим обстановку, Папа пытался представить настроение людей, пробовал угадать, какая она, эта сегодняшняя толпа — полная затаенной ненависти или открыто агрессивная, неуправляемая или уже сплотившаяся, разумная или охваченная экстремизмом, — и в зависимости от этого прикидывал различные сценарии развития событий и разные линии своего поведения. Теперь он видел, что толпа возбуждена и озлоблена. И центр ее находится в опасной близости от реки и пирса.

Папа вклинился в самую гущу и встал, крепко расставив ноги. Кустистые, будто наклеенные брови насуплены. Из-под бровей во все стороны стреляют гневные молнии. Вот он рядом, сам губернатор, только руку протяни — до мелочей знакомый по телевизионным репортажам.

И заробела вдруг толпа, смутилась… Ведь губернатор — это вам не шуточки. Он государственные дела решал, когда многие еще под стол пешком ходили. Когда еще и про нынешнего президента никто слыхом не слыхивал. И видно, что недоволен Папа, сердится оттого, что вместо государственных дел приходится ему заниматься всякой ерундой. Эх-ма… Папа на то и Папа, чтобы сердиться и ругать.

— Ну что, опять вляпались? — обводя окружающих гневными глазами, спросил губернатор. — Опять дали каким-то проходимцам обвести себя вокруг пальца?

Понурились отчаянные головы… Умолкли мятежные голоса. Что тут возразишь? Коротко сказал губернатор и ясно — обвели вокруг пальца какие-то проходимцы и скрылись. А люди на площади оказались лопухами и вляпались.

— И что теперь прикажете с вами делать? — сердито спросил губернатор.

Что делать?.. А что тут, в самом деле, поделаешь?

Хотя, постой, постой… Что это за нотки странные слышатся в голосе губернатора? Что это за слова такие Папа произносит? Вроде как гневается губернатор, грозовые молнии посылает из-под бровей, но при этом вроде как сердцем болеет за доверчивых горожан, вроде как беду их готов принимать как свою.

Так-так, и что же это значит? А значит это, если подумать, что не хочет Папа теперь ссориться, не хочет проблем, а хочет, наоборот, найти пути к примирению, решить вопрос полюбовно. Получается, не нужен губернатору теперь скандал, не хочет выносить он сор из избы.

— А что мы? Мы ничего! — раздались голоса с разных сторон… — Это все милиция!

Охрана все же оттерла от губернатора людей, освободив вокруг него защищенное телами в бронежилетах пространство.

— Да-да! Если бы милиция не закрыла офис, все было бы хорошо!

— Это же международная экологическая программа! Типа, Организация Объединенных Наций!

— Точно-точно!

Молчит губернатор, не возражает. Голову опустил, разглядывает носки своих ботинок.

Не робей братцы! Может, чего и получится! В городском бюджете денег много, десять миллионов для бюджета — пустяки. Скажет губернатор — и вернут всем денежки до последней копейки.

— Это милиция поторопилась. Нагрянула ни с того, ни с сего!

— Да, если бы менты не спугнули немца… — кричат люди. — Если бы немец был здесь!..

Поднял голову губернатор:

— Какой еще немец?

— Вольфганг Шпеер, — пояснил из-за спин звонкий голос Родиона. — Он еще вчера от имени концерна принимал у населения аммонит. А сегодня исчез. Но дело здесь не в этом Шпеере.

Губернатор поверх голов внимательно посмотрел на Родиона. В машине его предупредили, что в толпе образовался лидер, который подбивает людей к активным действиям. Установить контакт с таким лидером, нейтрализовать его или переманить на свою сторону — главная задача любых переговоров.

— Что ты хочешь сказать? — спросил Папа.

— Я хочу сказать, что все происходящее — не просто обман. И не работа аферистов.

— Да? А что?

— Здесь замешана… политика, — сказал Родион, пристально глядя Папе в глаза.

Папа нахмурился. Собственно, об этом он и сам догадывался. Но кто такой этот парень и что ему нужно?

— Какая еще политика? — недовольно спросил Папа.

— Есть люди, которые хотят использовать возникшие на заводе беспорядки в своих целях.

Папа кивнул. Ситуация становилась все более ясной. Против губернатора плелся заговор, парню что-то о заговоре известно, и он дает это понять. Но почему? Потому что сам был участником, а теперь хочет порвать с прежними единомышленниками? И перейти на Папину сторону? Зачем? С какими целями? А может, это вообще провокатор?

— Политика! Скажешь тоже! — проговорил Папа. — Откуда ты знаешь?

— Знаю! — усмехнувшись, ответил парень и посмотрел куда-то в толпу, за спину губернатору.

Эх, Родион, Родион! Напрасно ты идешь по этой дорожке! И зачем только ты взобрался на это крыльцо!

Папа грузно обернулся, стараясь проследить взгляд Родиона, пошарил глазами в толпе и наткнулся на холодное лицо человека в штатском и его насмешливые глаза. Несколько секунд Папа и военный смотрели друг на друга, и очень многое без слов было сказано между ними.

В несколько мгновений в голове Папы все сложилось в единую картину: разговор в бане, предложения военного, собственный отказ, люди, собравшиеся на химическом заводе, тонны ядовитого вещества в непосредственной близости от реки, решительная толпа и готовый к действиям ОМОН. Понял Папа и другое: если военный, рискуя быть разоблаченным, не убегает и не пытается скрыться, если он уверено и даже нахально смотрит в глаза, — значит, за ним стоят по-настоящему серьезные люди и было бы глупо сталкиваться с этими силами лоб в лоб на глазах у тысячи разгоряченных людей.

И еще. Папа понял, а скорее почувствовал, что молодой человек, который пытается вызвать его на откровенность, — не профессиональный провокатор и не политик. Это человек случайный и непрактичный, явный дилетант, у тому же настроенный романтически, его цели, наверняка, наивны и не ясно определены.

Кожей ощущая, как сотни и сотни глаз неотрывно следят за малейшим движением его лица, Папа равнодушно, как ни в чем не бывало, отвернулся от военного.

— На площади много людей, пострадавших невинно — пояснил Родион, заметив сомнения губернатора. Он начинал волноваться. — Здесь много женщин и стариков. Будет несправедливо, если они станут жертвами грязной политической игры.

Губернатор выжидал, все еще не зная, как поступить. И в эту минуту в воцарившейся над площадью тишине в губернаторском кармане вдруг отчетливо зазвонил мобильный телефон.

Это было более чем странно. Номер телефона был известен очень узкому кругу доверенных людей. Кто из них мог звонить Папе в эту ответственную минуту? Губернатор достал телефон, посмотрел на экран, пытаясь рассмотреть номер звонившего, и приложил телефон к уху:

— Слушаю.

Кто был на линии и что сказал тот человек, навсегда осталось тайной. Заступался ли он за военного, говорил ли, что это свой человек, который погорячился, убеждал ли губернатора, что военный раскаивается и готов мирно урегулировать вопрос, — теперь этого уже никто не узнает. Но когда Папа дал отбой и спрятал телефон в карман, на лице его больше не было сомнений.

Он поджал губы и сухо посмотрел на Родиона.

— Если тебе что-то известно, следует рассказать об этом следователю, — губернатор кивнул головой куда-то назад, себе за спину, в сторону черных машин. — Дело ведет грамотный человек, он во всем квалифицированно разберется. Но если ты просто хочешь раскачать ситуацию и помешать нам мирно решить вопрос — берегись. Тебе не поздоровится!

Родион смертельно побледнел. Он все понял: губернатор отказался от него. Папа не захотел идти по пути правды, который предлагал Родион, а выбрал интересы своих, тех, кто знает номер его мобильного телефона. Для Родиона это означало катастрофу.

Папы демонстративно отвернулся от Родиона, показывая, что вопрос решен, и, прищурившись, оглядел окружающих.

— Так что же мы теперь будем делать? — спросил он.

Толпа зашевелилась.

— Нужно вернуть наши деньги! — выкрикнул неуверенный женский голос. — Городские власти должны вернуть нам наши деньги!

Эх, Родион, Родион! Закрыть бы сейчас глаза, как будто уснул… А открыть их тогда, когда уже все закончится.

— Как это вернуть? — сдвинул брови губернатор. — Вы, значит, вляпались в историю, а отвечать должны налогоплательщики?

— А где раньше была милиция? Власти тоже виноваты!

— Если немцы — мошенники, почему их сразу не остановили? Об аммоните уже неделю писали газеты и рассказывал телевизор…

— Милиция сработала топорно, а мы расплачивайся!

Губернатор развел руками:

— Город не может отвечать за всех проходимцев. Меня не поймут, если я начну разбазаривать деньги направо и налево! Деньги-то государственные.

Конечно, государственные! Чего тут не понять. Если направо и налево — то не поймут. Но на то вы и власть, чтобы выдумать для этого дела правильный соус… Не робей, братцы, пошел процесс. Торгуется губернатор, явно торгуется! Не пропадем!

— Но ведь можно найти украденные деньги! — выкрикнул Родион. — На площади находятся люди… Люди, которые…

— Да! — поддержала его Ксюша. — Деньги можно найти!

Их уже никто не слушал. Кому нужна правда, когда под рукой есть спасительный обман.

— Всем вернуть деньги, видимо, не удастся… — не обращая внимания на Родиона, продолжал губернатор. — Но в части случаев… если ситуация критическая… Если жертвой обмана стал инвалид… или человек нуждающийся … Короче, мы выделим определенную сумму из городского резервного фонда, а вы сами создадите комиссию и будете решать, кому возвращать деньги, а кому нет.

Ага, вот это уже дело! Сумму бюджет выделит, и судя по всему не малую, а уж кто из нас нуждающийся — там видно будет. Знаем мы эти комиссии. Кто захочет, тот получит.

Губернатор знал природу людей и знал, что предлагает. Он знал, что в возбужденной толпе опасность представляют, как правило, не более двух десятков человек — наиболее решительных и горластых. Если нейтрализовать этих людей, запугав или, наоборот, подкупив, толпа лишится волевого стержня. И после этого престанет быть опасной.

— Ну, верите, что я хочу решить ваш вопрос? — спросил он.

— Верим, верим!

— Согласны на мое предложение?

— Согласны, согласны!

— Нет, не согласны! — раздался над толпой звонящий от напряжения голос.

Все головы обернулись на голос, и люди увидела Родиона, который стоял на борту баржи, возле самого края.

— Нет, мы не согласны!

— Что?! — губернаторские брови поползли вверх.

— Нам не нужно подачек, которые достанутся только самым ловким. Мы хотим, чтобы это дело расследовали по-настоящему! И чтобы люди узнали правду.

— Да ты в своем уме?!

— Мы требуем, чтобы этим делом занялся сам президент!

— Кто?!

— Президент! Или его полномочный представитель!

Ну, дает, парень! Эк, куда хватил! Но, посмотрите, он, кажется, не шутит!

На глазах тысячной толпы Родион выхватил из кармана руку, поднял ее над головой, и все увидели черную лимонку, зажатую в его кулаке. Вторая рука взметнулась вверх и выхватила из лимонки чеку.

Родион шагнул к борту и ногой столкнул в воду доску, соединяющую баржу с пирсом.

— Стойте! Эта баржа… Там на барже… — закричала Ксюша.

— Что?

— На барже…

Пояснить, что такое страшное было на барже, Ксюша не успела.

Где-то у ворот вскрикнула женщина, потом еще одна, офицер ОМОНа обернулся и замер на месте, как вкопанный.

Все глаза устремились в одном направлении. По улице со стороны центра в сторону заводских ворот от края и до края мостовой бежала живая серая река. Насколько хватало глаз, были видны лишь подпрыгивающие на бегу крысиные спины. Крысы бежали плотной беспокойной толпой, толкаясь боками и наскакивая друг на друга. Они деловито трусили — плечо к плечу, голова к голове, опустив головы и закидывая на ходу зады. В воцарившейся гробовой тишине отчетливо слышался приближающийся шелест — это тысячи и тысячи коготков торопливо цокали по асфальту.

Наконец, командир ОМОНа справился с невольной растерянностью. Прозвучала команда, бойцы поспешно развернулись и из двух колонн перестроились в шеренгу. Встав плечо к плечу и сомкнув щиты, они перегородили улицу на пути крыс и приготовились остановить поток.

По мере того, как крысы приближались, людей все больше и больше охватывали неосознанный ужас и смятение. Дело в том, что это были не просто крысы. Это были очень большие, невиданно большие крысы. Даже самые меленькие из них были гораздо больше любой из крыс, каких когда-либо видели люди.

Впереди, хищно щерясь, бежало животное размером никак не меньше молодого поросенком. Бежала оно как-то боком, отставив крупную голову влево — справа голову подпирало нечто вроде горба или чудовищно разросшейся опухоли. Опухоль тряслась на ходу и была так велика, что крыса даже припадала на правую ногу.

Толпа оцепенела.

Крысиная река достигла омоновского кордона. Раздался сочный удар крысиной морды о щит, за ним сразу еще один и еще. Первый боец не выдержал натиска десятков навалившихся на его щит тел, сделал шаг назад, оступился и упал. За ним еще один. Потом еще… Шеренга ОМОНа пыталась сопротивляться еще несколько секунд, потом была прорвана и сметена.

Прорвав запруду, крысиный поток смешался, а потом хлынул на завод.

Над толпой раздался истошный женский крик, потом еще один, и еще… В следующее мгновение толпа очнулась, наконец, от оцепенения, дрогнула, качнулась в одну сторону, потом в другую, кто-то, получив толчок в спину, вскрикнул и упал, это послужило сигналом остальным, люди заметались и бросилась врассыпную.

А в это время в губернаторском кабинете высшие городские чиновники заслушивали экстренное сообщение ученых.

После того, как губернатор в сопровождении руководителей силовых структур срочно уехал на химический завод, совещание в его кабинете само собой закончилось и было перенесено на другое время. Часть совещавшихся разъехались по своим делам, а члены комиссии по борьбе с крысами остались для того, чтобы узнать, что же такое удивительное вызвало беспокойство ученых.

Оказалось, что беспокоиться было от чего. Дождавшись, наконец, приглашения в кабинет, два сотрудника Института физиологии животных с трудом внесли большую птичью клетку, в которой сидело огромное невиданное животное, едва помещавшееся между проволочными стенками.

Острой мордой, бессмысленными бусинами глаз, проволочными усами и серой шерстью животное, без сомнения, напоминало крысу. Но размером… размером оно походило на упитанного бультерьера, а может быть, даже на трехмесячного поросенка. Животное занимало все пространство клетки от стенки до стенки. Кожистый хвост, имевший в длину никак не меньше семидесяти сантиметров, в клетке не помещался, был высунут между прутьями и змеился по поверхности стола. У основания хвост был толщиной с детскую руку. Время от времени крыса начинала злобно биться в ограниченном пространстве, а затихнув, с ненавистью косилась на людей.

В кабинете царила нервозная обстановка. Присутствующие со страхом и отвращением поглядывали на заключенного в клетку монстра. Заместитель губернатора, который занял Папино место во главе стола, то и дело снимал очки и протирал их стекла концом галстука. Бледный руководитель санитарно-эпидемиологической службы, расположившийся по правую от него руку, кусал губы и нервно потирал ледяные пальцы, и даже Торба, сидевший по левую, с трудом сохранял невозмутимый вид.

Рядом с клеткой стоял седовласый директор института Физиологии с указкой в руках. Заслуженный ученый заметно волновался. По другую сторону клетки встал его молодой ассистент, державший на всякий случай наготове выкрашенный огненной краской багор из противопожарного комплекта.

— Вчера в центральной трубе канализационного коллектора нами были выловлены две крысиные особи, — стараясь следовать объективному научному стилю, говорил ученый. Он сделал паузу и, стараясь не смотреть на Торбу, добавил: — Как вы помните, наш институт с самого начала был против применения психотропных газов в борьбе с крысами, и все это время мы продолжали держать крысиную популяцию под наблюдением.

Торба, который сидел в вольной позе боком к столу, болезненно усмехнулся. Нарочито скучающее выражение его лица должно было показывать окружающим, что Торба считает все происходящее бессмысленной тратой времени и присутствует на заседании только потому, что его обязывает положение.

— Мы вынуждены признать, — продолжал ученый, — что в результате применения газа поголовье крыс значительно сократилось. До начала мероприятия популяция крыс оценивалась в десятки миллионов особей. Теперь, по нашим подсчетам, крыс осталось не более десяти тысяч. — Торба охотно кивнул: вот видите! — Но зато кардинальным образом изменился качественный состав поголовья!..

Ученый совладал с негодованием, вызванным мимикой Торбы, и продолжил беспристрастным голосом ученого:

— Внешним видом представленное животные схоже с широко распространенной серой крысой, но с первого взгляда видно, что оно существенно превосходят всех известных крыс по размеру. В линейном измерении эти животные больше крыс в два-три раза, а в весовом — в пять-десять раз.

— Крыса большая. Ну и что? — перебил его Торба. — А что вы ожидали? Ясно дело, после двух суток ожесточенных битв за выживание среди крыс уцелели самые крупные и сильные! Лично я не вижу в этом ничего странного.

Докладчик побагровел.

- Крыса не просто крупная! Это монстр, мутант! — он поперхнулся и замолчал.

Его ассистент по-своему образовавшуюся паузу. Он сделал шаг к клетке и что есть силы плашмя хлопнул багром по крысиному хвосту. Хвост произвел судорожное движение и улегся зигзагом в новом положении. Крыса, не имевшая возможности повернуться, яростно забилась в клетке, потом припала ко дну и настороженно прижала уши к голове.

— И что, они там все такие? — спросил заместитель губернатора.

— Да.

В кабинете повисла напряженная пауза. Директору института опять потребовалось некоторое время на то, чтобы справиться с собой.

— Одну из особей мы подвергли вскрытию, другая, — он ткнул указкой в сторону клетки, — стала образцом для изучения поведения и рефлексов.

Вслед за директором все посмотрели на клетку.

— Не буду перечислять все результатамы вскрытия. Укажу лишь на два главных момента. Во-первых, исследуемое животное обладало совершенно иной микрофлорой пищеварительного тракта.

— Микрофлорой? — язвительно переспросил Торба.

Докладчик пропустил его замечание мимо ушей.

— Это означает, что новые крысы могут быть переносчиками совершенно иных вирусов и бактерий. Например, неизвестных науке. И смертельно опасных для человека.

Все глаза невольно устремились на Торбу.

— А во-вторых? — переспросил тот.

— Во-вторых, печень животного, подвергнутого вскрытию, содержала яды, которые используют для борьбы с бытовыми паразитами, в концентрациях, в десятки раз превышающих смертельные!

Заместитель губернатора нахмурился:

— И что это значит?

— Значит, эти яды больше не оказывают на животных необходимого действия.

Заместитель вопросительно посмотрел на Торбу. Торба беспечно пожал плечами. Подумаешь, испугали! Не будут действовать обычные яды, применим другие.

Докладчик меду тем сверился с заметками, лежащими перед ним на столе, и перевернул несколько страниц.

— Не менее тревожные результаты принесло исследование рефлексов пойманных животных, — сказал он. — Наши тесты выявили качественные изменения в структуре их поведения. Обычная городская крыса — это типичный грызун-вредитель. Она осторожна, скрытна, пуглива. Крысы избегают прямых контактов с людьми и домашними животными.

Ученый обвел глазами аудиторию.

— Но эти животные проявляют черты, не свойственные грызунам. Для них характерны бесстрашие и открытая агрессивность, активность и злоба. По общепринятой классификации эти черты соответствуют поведению хищника, который охотится в стае.

— Ко-го?! — удивился начальник санэпидемслужбы.

— Хищника среднего размера. Например, шакала… Или даже волка. Такие хищники кровожадны и смелы. В случае угрозы они не бегут, а нападают. — Докладчик оторвался от бумаг и, помолчав, добавил: — Мы убедились в этом на собственном опыте. Как только привезенные животные очнулись от наркоза, они тут же атаковали работавшего с ними лаборанта! — докладчик помолчал. — Лаборант доставлен в больницу с множественными укусами. Состояние — шоковое.

Присутствующие смотрели на животное в клетке. В самом деле, нормальная крыса, оказавшись в клетке на виду у двух десятков людей, наверняка бы нервничала и пугалась. А эта чувствовала себя уверенно и недоброжелательно таращилась на людей.

— К тому же болевой порог у животного сильно понижен… — Докладчик кивнул ассистенту, и тот чувствительно ткнул крысу багром в ляжку. По крысиной шкуре прошла рефлекторная судорога, но сама крыса не обратила на укол никакого внимания. — А это типичный признак агрессивного хищника.

— По нашим данным, крысы перестали драться и поедать друг друга… — продолжал ученый. — У них наблюдаются лишь мелкие стычки, связанные с выявлением вожаков. Теперь животные интенсивно совокупляются. Это означает, что через две недели тысячи самок принесут потомство. А это — тысячи и тысячи детенышей. Заметьте, детенышей не крыс, а новых опасных животных! Если в ближайшие дни нам не удастся взять вопрос под контроль… если животные освоятся в подполье…

— И что тогда? — зевнул Торба.

Докладчик обвел присутствующих скорбными глазами.

— Это будет катастрофа, последствия которой даже трудно представить!

Докладчик замолчал. В кабинете воцарилась гробовая тишина. Громко отсчитывали секунды напольные часы.

Торба почувствовал, что пришло время для решительного наступления. Он упруго поднялся со своего места.

— У меня создается впечатление, что нас пытаются запугать! — он заносчиво оглядел присутствующих. — А лично я не вижу во всем сказанном ничего неожиданного. Все идет по ранее намеченному плану. Количество крыс с десятков миллионов сократилось до десятков тысяч. Это ли не колоссальный успех?

Он обвел взглядом настороженную аудиторию. Присутствующие вынуждены были согласиться: крыс стало явно меньше.

— Крыса есть крыса. Это вредитель и грызун, — продолжил Торба. Он решительно обогнул стол и подошел к клетке. — У крыс снижен болевой порог? — Торба вынул из рук ассистента багор и смело кольнул крысу в ляжку. Та дернулась, качнув клетку, злобно ощерилась и вцепилась зубами в проволочные прутья. — Ну и отлично! Значит, у животных понижено чувство опасности! Значит, уничтожить их будет намного проще.

Он сунул багор обратно в руки ассистенту.

— Допустим, что крысы перестали биться и поедать друг друга. Пусть даже среди них выжили самые крупные и самые живучие. Ну и что? Пришло время приступать к заключительной фазе мероприятия. Нужно локализовать под землей остатки крыс, — коротким движением самурая Торба рубанул воздух ладонью, — и решительным ударом их уничтожить!

Директор института побагровел:

— Локализовать крыс под землей — практически невозможно. Если бы это можно было сделать, в современных городах уже давно бы не существовало никаких вредителей. Но городские подземелья — это целая страна! Первые канализационные системы начали строить еще при Петре Первом. Они частично обваливались и приходили в негодность, их бросали и строили новые. А старые колодцы? А подвалы? А сооружения гражданской обороны и метрополитен? Даже сейчас только двадцать процентов подземелий в той или иной степени изучены. А все остальное — это терра инкогнита, запутанные ходы и лабиринты в десятки километров! Представьте, что будет, если их заселят хитрые, исключительно живучие, безжалостные хищники, которые могут внезапно появляться в любой точке города и нападать на людей? Плюс неизвестные болезни, которые могут разносить эти хищники…

— Не надо нас пугать! — процедил Торба. — Сейчас не средневековье! Справимся как-нибудь! Армия нам поможет, верно? — сидящий за столом генерал уверенно кивнул.

— Мы считаем, что нужно как можно скорее выяснить причины скопление в городе крыс, — вставил директор. — Ведь что-то привлекло их в наш город? Что? Если мы поймем это, возможно, удастся выманить крыс на поверхность, и тогда….

В это мгновения дверь кабинета отворилась, и по ковровой дорожке по направлению к заместителю губернатора трусцой пробежал секретарь. Под напряженными взглядами присутствующих он торопливо сообщил что-то тому на ухо.

Заместитель решительно поднялся на ноги:

— Поступила информация, что крысы в массовом порядке вышли на поверхность!

Присутствующие зашевелились на своих местах.

— Они пересекли северную часть города и сосредоточились на территории завода бытовой химии!

— Того самого?

— Да! Того самого!

Заместитель, а за ним и все присутствующие посмотрели на Торбу. Лишь немногие заметили, что в первое мгновение сообщение вызвало испуг Торбы. Под многочисленными взглядами Торба быстро взял себя в руки.

— Отлично! Это именно то, чего я ожидал! — заявил он. — Пришло время решительных действий. Будем уничтожать паразитов!

Заместитель значительно склонил голову. Начальство любит, когда находится человек, который берет на себя всю полноту ответственности.

— Каким образом собираетесь уничтожать? — поинтересовался он.

Глаза Торбы метнулись из стороны в сторону, но он опять совладал с растерянностью.

— В принципе, это не важно, — проговорил он. — Главное — решительность! Лично я предпочитаю проверенные средства, которыми пользовались наши деды и прадеды.

— Что именно? — уточнил заместитель.

— Что? Керосин! — Торба победно оглядел кабинет. — Керосин и огонь!

Заседание комиссии наделило Торбу исключительными полномочиями и обязало военных оказывать ему все необходимое содействие.

Ксюша и Матросов, сжатые со всех сторон толпой, бежали вместе со всеми прочь от топочущей серой реки, широким языком втекающей в заводские ворота. Отрезанные от выхода с завода, люди заметались и в поисках спасения бросились врассыпную. Они в панике наскакивали друг на друга и толкались, спотыкались о брошенные сумки и тележки, падали, поднимались, переступали через упавших и падали опять.

На площади началась давка. Люди бежали кто куда. Кто-то взбирался по пожарной лестнице на крышу администрации, кто-то карабкался по водосточной трубе, крышка мусорного контейнера уже не закрывалась — из-под нее торчали чьи-то спины.

Послышался звон выдавленного стекла и треск отдираемых досок, крест-накрест наколоченных на окна, — люди принялись вскрывать заколоченный корпус, чтобы спрятаться внутри. В считанные мгновения остатки рам были выставлены, а двери снесены с петель, в проемах сразу же образовалась давка, раздался треск порванной одежды визг, крики и стоны.

Втянув голову в плечи, убегал губернатор, — охрана решительно прокладывала дорогу в толпе, на ходу поддерживая его под локотки. Телохранители беспокойно озирались: пожилой губернатор не мог двигаться быстро, — а крысы были уже совсем рядом.

Раздались первые истошные вопли тех, кто отстал и кого настигли гигантские животные. Крысы хватали бегущих людей за ноги, напрыгивали сзади на спины. Давка и паника усилились. Какой-то парень в шортах и майке со скоростью циркового артиста карабкался по гладкому бетонному столбу освещения, судорожно дрыгая ногой — в нее мертвой хваткой вцепилась остервеневшее животное. От ворот раздались сухой треск выстрелов — у кого-то не выдержали нервы и он принялся палить направо и налево из газового пистолета. Те, кто оказался ближе к реке, бросались прямо в воду. Одна из крыс метнулась сквозь кольцо охраны, больно укусила губернатора за ляжку и была застрелена точным выстрелом ближайшего телохранителя.

Охрана сопроводила Папу к опечатанному офису, сорвала пломбы и, прикрывая телами, пропустила губернатора внутрь.

— Эй, сынок! Туда, туда!

Оглянувшись на крик, Ксюша и Матросов увидели Калюжного, который локтями энергично прокладывал себе путь ко входу в офис. В сам офис занявшая оборону Папина охрана не пускала ни животных, ни людей. Но на козырек над входом один за другим забирались убегавшие. Толкаясь и преодолевая течение людского потока, Ксюша и Матросов тоже направились к крыльцу. Мужчины подсадили Ксюшу на металлический бак, приставленную чьей-то рукой к стене, потом Матросов помог Калюжному, протянутые сверху руки подхватили их и все трое оказались на козырьке.

Площадь перед главным корпусом стремительно освобождалась от людей и заполнялась крысами. После людей на асфальте оставались брошенные сумки с порошком, потерянные зонты, туфли и бейсболки. Территория завода — от ворот до берега реки, от флигеля администрации до производственного корпуса — на глазах заполнялась колышущимся морем серых волосатых тел.

— Боже мой! Кто это? Что это такое? — не выдержав, закричала Ксюша.

Внизу толкались и суетились страшные животные — внешним видом они очень напоминали крыс, но никто и никогда не видел крыс такого огромного размера! Одна из них попробовала запрыгнуть на бак, сорвалась и злобно оскалила в сторону людей зубастую пасть. Ксюша почувствовала, что у нее потемнело в глазах. Она пошатнулась и, чтобы не упасть, схватилась за руку Матросова.

Как только последние крысы пробежали на территорию завода, спохватившийся ОМОН тут же закрыл за ними ворота. Заскрипели петли, сомкнулись створки, прогремели с внешней стороны металлические засовы, закрывая западню, в которой оказались пришедшие в тот день на завод люди.

К счастью, гигантские крысы почти сразу перестали преследовать обезумевшую толпу. С козырька было видно: они пришли на завод не для того, чтобы охотится на людей. Как только крысы занимали освободившееся от людей пространство, они тут же начинали нападать друг на друга и драться. Крысиное море под ногами волновалось и ходило ходуном. В нем то и дело возникали течения и водовороты, образовывались буруны и омуты. Крысы вертелись и кусали друг друга. Они набрасывались на оставленные людьми пакеты, злобно рвали их на части и разносили в клочки.

— Смотрите, смотрите! Это порошок! Они жрут порошок!

Да, теперь это было очевидно: крысы дрались из-за порошка. Как только очередной пакет или сумка разрывался на части, сразу же десяток нетерпеливых морд погружался в аммонит. Крысы торопились и отталкивали друг друга. По спинам успевших к порошку карабкались те, кто остался сзади. Над площадью стоял нетерпеливый визг и чавканье. В воздух поднимались взбитая серая пыль.

— Сколько же их здесь?

— Сотни! Несколько сотен!

— Нет! Тысячи! Тысячи!

В считанные минуты все брошенные на площади сумки были разорваны, порошок съеден и вылизан до последней крупицы. Но эти выигранные минуты позволили людям, запертым на территории, найти хоть какие-то укрытия. Теперь перепуганные горожане смотрели на крысиную возню со всех крыш и столбов, с пожарных лестниц и чахлых заводских деревьев. Из окон офиса выглядывало мучнистое лицо губернатора и растерянные лица его нукеров. Но большая часть распахнутых в ужасе глаз мелькала в выставленных окнах и пустом дверном проеме главного производственного корпуса.

Однако порошка в брошенных убегавшими сумках хватило далеко не всем животным. Порошок достался только самым сильным и самым решительным, большинство же успело лишь попробовать аммонит, почувствовать вблизи его запах. Необъятное крысиное море качнулось из стороны в сторону, как бульон на сковородке, и начало растекаться по территории завода в поисках новой отравы.

При этом поведение крыс, не бросившихся на поиски, а оставшихся на площади, на глазах менялось. Их движения с каждым мгновением становились все более плавными и замедленными, из них исчезала агрессия и злоба. Крысы больше не дрались и даже не огрызались друг на друга, они пребывали благодушном расположении духа. Кто-то крутился на месте, пытаясь поймать свой хвост, кто-то чесал задней лапой ухо, кто-то заводил любовные игры с соседкой, некоторые просто валялись на боку, в блаженной истоме подергивая лапками и хвостами.

— Вот черти! Раскумарились! — нервно хохотнул Калюжный.

— Что? — не поняла Ксюша.

— Наелись порошка и впали в транс… — пояснил Матросов.

— Вы думаете, это аммонит?

— Конечно. Остались те, кто успел нажраться. А кому не досталось — побежали дальше. Крысы — известные токсикоманки.

Ксюша невольно покраснела и положила руку на живот, туда, где под круткой сидела в кармане Лолита.

— А вы откуда знаете? — через некоторое время спросила она.

— Что?

— Что крысы — токсикоманки?

— Знаю… Я на Дальнем Востоке вырос. Там китайцы скупали у населения живых крыс. Раздавали мальчиками какой-то порошок, крысы жрали его и отрубались… А мы их собирали…

— А-а…

— А зачем они скупали крыс? — спросил Матросов.

— А кто их знает… — отозвался Калюжный. И с удивлением добавил: — Ты только посмотри на них! Что делают!

Под их ногами раскинулась широкая разбойничья вольница. Какая-то упитанная крыса, как заведенная, подпрыгивала на месте, — она изгибалась в воздухе, как цирковая собачка, приземлялась на четыре лапы и тут же подрыгивала опять. Еще одна головой подбрасывала и подбрасывала обрывок полиэтиленового пакета, не давая ему спланировать на землю. Еще две стояли на задних лапах, обнявшись передними и, склоняя головы то в одну сторону, то в другую, пытались каждая опередить подружку и забрать ее пасть в свою. Кто-то блаженно катался на спине, беззаботно выставив на всеобщее обозрение розовое брюшко, кто-то, присев и скособочившись, с частотой пулемета лупил задней лапой по расчесавшемуся уху.

Впрочем, у Ксюши не было времени разглядывать сцены крысиного блаженства. Стараясь действовать незаметно, она сунула руки в карманы, и изо всех сил прижала куртку у себя на животе. Она ощущала, что Лолита, спрятанная в потайном кармане, находится в сильном возбуждении. Зверек ворочался, скреб лапами и пытался выбраться наружу.

Ксюша сделала шаг в сторону. Чтобы немного успокоить крысу, она незаметно достала из кармана пузырек Оккервиля и сунула Лолите под куртку еще полтаблетки элениума.

Монстры между тем рыскали по всей территории завода. Незаметный для человеческого глаза, но ощутимый для крысиного обоняния, аммонит в некоторых количествах присутствовал везде: на земле, в траве, на досках настилов, в пустых бочках, на дне погрузчика, возившего порошок по территории.

Но самые крупные и самые сильные животные скопились у реки, на пирсе, к которому была пришвартована баржа. Крыс на пирсе прибывало с каждой минутой. И чем больше чудовищ собиралось на пирсе, тем в большее возбуждение они приходили. Они теснились, огрызались, наседали друг на друга, скребли когтями доски настила, задние карабкались на спины передних, а на их спины тут забирались следующие. То и дело то одна то другая крыса, не удержавшись на краю, с плеском падала в воду.

— Что это они? — со страхом спросила Ксюша.

Калюжный хмыкнул.

— Всё то же… — мрачно пояснил Матросов. — На баржу немцы складывали купленный порошок. Наверное, чувствуют по запаху…

По двум швартовым канатам, удерживающим баржу у пирса, животные одно за другим перебегали на борт, но их было мало, капля в море, и количество монстров на пирсе нисколько не уменьшалось.

Припечатавшись спиной к ходовой рубке, стоял белый, как смерть, Родион, прижимая одеревеневшими пальцами гашетку лимонки. Его губы сжались в ниточку, расширенными глазами он смотрел на копошащихся в нескольких метрах от него крыс. К счастью, крысы, перебравшись на борт, не обращали на человека никакого внимания. Они сразу же ныряли в открытые палубные люки и исчезали в трюме.

— А там, небось, порошка хватит на всех! — заметил Калюжный, разглядывая баржу и пирс. — Неделю будут оттопыриваться!

— Но ведь надо как-то слезать с этого чертова козырька… — сказала Ксюша. — Попробовать перелезть через забор. Или бежать к реке…

В это время по ту сторону забора раздался низкий рев нескольких десятков моторов, и к запертым воротам с внешней стороны стали один за другим въезжать тяжелые армейские грузовики.

Из подъехавших к воротам завода грузовиков горохом посыпались на землю бойцы срочной службы. ОМОН отступил в сторону, и военные спешным порядком начали выгружать из машин какие-то бочки, баллоны, разматывать шланги, подавать воду и подключать передвижной компрессор. На автомобиле с правительственными номерами прибыл Торба — в сопровождении людей из администрации. Оглушая округу сиренами, к заводу съехались три пожарные машины, и сразу за ними четыре скорые; и те и другие по распоряжению Торбы были до поры до времени отправлены в соседний переулок — чтобы не мешались под ногами.

Со стороны было видно, что избыток начальства и отсутствие как у Торбы, так и у военных четкого плана вызывали невообразимую суету и неразбериху. С грузовиков то снимали тенты, то вновь их устанавливали, моторы то заводились, то глушились до прибытия дополнительных расчетов, машины то рассредоточивались вдоль забора, то, наоборот, собирались в единый кулак у самых ворот. В конце концов очертания некоторого замысла начали все же прорисовываться: грузовики колонной выстроились перед воротами завода, тенты все же сняли, но дуги оставили, в кузове каждого из грузовиков расположилось по несколько боевых расчетов с армейскими огнеметами, расчеты распределились вдоль бортов. Бойцы расчетов находились в некотором возбуждении, с высоты грузовиков поглядывали на крыс за забором, нервно перешучивались.

Торба отдавал командирам последние распоряжения. По его плану грузовики один за другим должны были въехать на территорию завода, охватить крыс в кольцо, по команде открыть огонь и приступить к уничтожению. Вот, собственно, и все.

Торба уже собирался дать команду к началу операции, когда почувствовал чье-то присутствие у себя за спиной. В нескольких шагах от него стоял бледный, как покойник, Оккервиль и буравил Торбу горящими глазами.

— Ты? — вздрогнул Торба и с неудовольствием покосился на военных. — Зачем ты здесь?

— Что ты собираешься делать? — не сводя с Торбы прожигающих насквозь глаз, спросил Оккервиль. — Эти огнеметы — для крыс?

Торба сурово поджал губы и отшагнул в сторону, прочь от свидетелей.

— А чем тебе не нравятся огнеметы? — спросил он. — Старое проверенное средство: найти крысиное гнездо и спалить выводок. Крысы уйдут навсегда.

— Но ведь это не крысы! Как ты не видишь! Если они разбегутся — случится катастрофа!

— Какая еще катастрофа? — поморщился Торба. — Что ты несешь?..

— Нужно понять, зачем крысы пришли в город! Ведь что-то их сюда привело! Если мы это поймем, тогда… Как они пришли, так и уйдут!

Торба рассеянно посмотрел через плечо Оккервиля на рычащие грузовики:

— Поздно. Поздно, старик!

К спорившим полушагом полутрусцой направлялся командир истребительного взвода.

— Ну? — коротко глянул на него Торба.

— Боевые расчеты готовы.

— Значит — пора, — Торба кашлянул и посмотрел на Оккервиля. — А ты… Иди-ка ты лучше домой… Твой удел — кабинетная философия, тонкие сферы… А здесь реальные люди, реальные дела!

Торба вслед за офицеров направился к машинам, а Оккервиль остался стоять, остановившимися глазами глядя в пространство. Как будто его внутреннему зрению одна за другой открывались страшные картины: вооруженные люди, рыскающие по лесам, армейские операции, выжженные территории, дети, охваченные кровавым азартом, всеобщее озлобление, хаос…

Оккервиля тронул за плечо затянутый в бронежилет омоновец.

— Давай, отец, давай, — беззлобно подтолкнул он Оккервиля прочь от ворот. — Сейчас начнется войсковая операция. Шел бы ты от греха.

— Если крысы разбегутся, будет беда. Вы понимаете?

— А то как же! Конечно! — с шутливой серьезностью заверил боец. — Иди, отец, иди!

Все было готово на площади перед заводскими воротами. Наступила тишина, нарушаемая лишь урчанием мощных моторов. Створки ворот разъехались в стороны и на территорию завода один за другим поползли тяжелые армейские грузовики.

В кузове первого из них, широко расставив ноги, стоял сам Торба. На его плечи был наброшен бронежилет, на голову надета штурмовая каска с защитным щитком. В руках Торба держал полковой огнемет, гибкий шланг от которого уходил ему за спину, к ранцу с двумя баллонами. Торба возвышался над кабиной, справа и слева за его спиной, вдоль каждого из бортов, расположились еще по два огневых расчета с горелками наизготовку.

Ворота пропустили грузовики внутрь и опять закрылись. Грузовики разделились на две колонны и, двигаясь вдоль стен административного флигеля с одной стороны и пустых окон главного корпуса с другой, начали окружать крыс. Когда первые грузовики под сотнями взволнованных взглядов почти дотянулись до реки, Торба надвинул на лицо прозрачный щиток, поднял вверх руку и дал отмашку всем боевым расчетам.

Минуту над заводом царила зловещая тишина, а потом одновременно со всех сторон раздалось сипение двух десятков горелок и гудение вырывающегося под давлением пламени. Десятки огненных факелов ударили сверху в гущу крыс. Раздался треском опаленных шкур, и в следующую секунду площадь огласилась безумными криками десятков животных, попавших под огонь.

Некоторое время в тишине были слышны лишь вопли погибающих крыс. Животные, на спины которых попала горючая жидкость, метались по площади, натыкаясь на соседей и в судорогах валились на землю. Еще отмашка и опять — сипение горелок и гудение вырывающегося пламени. В воздухе начала разливаться тошнотворная вонь паленой шерсти.

Тишину разорвал крик ужаса, вырвавшийся у какой-то женщины. Потом еще и еще. Стоявшие на крыльце замерли, не в силах отвести глаз от оскаленных в последнем усилии пастей и выпученных от боли глаз. Ксюша почувствовала, что и она тоже визжит что есть мочи. Какой-то женщине стало плохо.

— Что же это такое! Что же они делают! — закричал Калюжный. — Ах ты ж, ё-моё!

Крысы отхлынули от грузовиков и стали сбиваться в плотную кучу ближе к середине. На очистившемся пространстве остались бьющиеся в агонии трупы.

Горелки заработали опять,

— Стойте! Остановитесь! — раздалось над площадью, и люди, стоявшие на козырьке, увидели долговязого старика в длинном старомодном плаще, который размахивая руками как мельница, бежал наперерез грузовикам. Старик добежал до крайнего грузовика и встал пред ним, раскинув руки, заслоняя своим телом крыс и не давая огнеметам возможности стрелять.

— Остановитесь! — кричал Оккервиль. — Что вы делаете!

Боевые расчеты крайнего грузовика вынуждены были опустить горелки.

— Гражданин! Немедленно покиньте зону огня! — раздался искаженный мегафоном голос Торбы. — Покиньте зону огня!

Не обращая внимания на мегафон, Оккервиль бросился к соседнему грузовику, стараясь и ему помешать поливать крыс огнем.

— Это он! — Ксюша схватила Матросова за руку.

— Кто?

— Тот мужчина! Что дал мне Лолиту!

— Какую Лолиту?! — не понял Матросов.

Ксюша махнула рукой: некогда объяснять.

— Он хороший! Он очень хороший!

Матросов кивнул: каким-то образом он понял ее мысль.

— Не сметь стрелять! — кричал Оккервиль. Он метался между грузовиками, раскидывая руки перед огнеметами, и мешал стрелять то одному из них, то другому. Оккервиль вставал перед грузовиком, и огнеметы вынуждены были умолкнуть, но как только он бежал дальше, огонь начинал бушевать опять.

Между тем операция, начатая наспех и без четкого плана, начинала буксовать и давать сбои. Очень скоро стало ясно, что окружить крыс грузовикам не удается — подъехать к реке, где скопилось больше всего крыс, мешает проходящая вдоль береговой линии железнодорожная колея, по которой в былые времена ездили вагонетки. Урон же, который наносил крысам огонь, был незначителен. Опытные бойцы, выжившие в трехдневных ожесточенных схватках за свое существование, крысы не суетились, не метались, не впадали в панику. Привыкшие к близости смерти, они вели себя хладнокровно и расчетливо. Они не разбегались кто куда, а держались от грузовиков и огнеметов на почтительном расстоянии, с приближением опасности, не торопясь, разбегались в стороны и, улучив минуту, выскальзывали из кольца грузовиков на свободное пространство. Как заметил Матросов, огонь настигал в основном тех крыс, что были одурманены порошком.

Через десять минут после начала операции на заводской территории царила полная неразбериха. Ревели моторы и сипели горелки, разносились сбивчивые команды, в ужасе голосили в своих укрытиях женщины. Огненный факел задел единственное дерево и оно медленно тлело. Во многих местах дымилась сухая трава, заполняя воздух сизым дымом. Корчились на асфальте пораженные огнем крысы, но их количество было лишь каплей в сером колышущемся хищном море. Все больше и больше занималось огнем дерево, в кроне которого прятались несколько обезумевших людей. Из окон главного корпуса слышались мужские вопли и женский визг — сквозь проём крысы пробрались и туда.

Раздался очередной залп и очередной десяток животных огласил территорию завода предсмертными криками.

— Что они делают! — воскликнула Ксюша. — Как же это можно!

В это время наступающие, отчаявшись сделать то, что нужно, принялись — как это часто бывает — делать то, что получается. В результате крика командиров и гомона раций, им все же удалось придать своим действиям какой-то смысл. Грузовики перестроились в две шеренги, одна вытянулась у ворот, другая, наоборот, со стороны реки, и, поливая перед собой огнем, шеренги начали сближаться, — блокируя на площади между корпусами несколько сотен оказавшихся там животных.

Оказавшись отрезанными от воды, крысы заметались по площади. Они бросились было вправо, к административному зданию, но двери в офис и его окна были плотно закрыты. Два ряда факелов приближались с двух сторон, и крысам ничего не оставалось, как броситься влево, к производственному корпусу, туда, где нашли укрытие наибольшее количество людей. Под сипение горелок крысы принялись карабкаться по стенам, запрыгивать в окна и ломиться в дверь.

Изнутри послышались истошные крики и визг сотен спрятавшихся внутри людей.

— Опомнитесь! — на пути грузовиков встал Оккервиль. — Остановитесь!

Матросов решительно шагнул к краю козырька.

— Куда ты! — схватила его за рукав Ксюша.

— К нему!

— Я с тобой!

Матросов спрыгнул на землю, протянул вверх руки, и Ксюша шагнула ему в объятия.

— Стоп, ребята! И я с вами! — раздался сверху голос Калюжного.

— Не стоит! Вы же нездоровы!

— Калюжный за чужими спинами отсиживаться не привык!

Спрыгнуть с козырька вниз было легко, но, оказавшись на земле, Ксюша оцепенела от ужаса. Сверху крысы не казались такими огромными, как были на самом деле. К тому же раненные животные… Ксюша схватила Матросова за руку и закричала от ужаса: прямо на них бежала крыса, зад которой был охвачен огнем. Горящая крыса на ходу изгибалась назад, пытаясь схватить зубами жалящее пламя. В двух шагах от Матросова и Ксюши крыса повалилась на бок и забилась в агонии.

— Назад! — Калюжный замахнулся на подбегавшего с другой стороны монстра горящей головней. — Брысь, кому говорят!

Ксюша зажмурила глаза. Но отступать было поздно! Матросов подхватив кусок тлеющей полиэтиленовой трубы, распространявший вокруг себя клубы черного дыма, и, тыкая им в разные стороны, стал прокладывать им с Ксюшей дорогу на помощь Оккервилю. Вслед за Матросовым и Ксюша сделала первый острожный шаг вперед.

— Граждане! — прогремел над площадью усиленный динамиком голос. — Немедленно покиньте зону огня. Повторяю: немедленно покиньте зону огня!

Между тем огненное кольцо факелов сжималось все больше и больше. Крысы одна за другой карабкались по кирпичной стене и ныряли в окна.

Изнутри раздавались уже не просто крики, а несмолкаемый безумный вой.

На палубе белый, как мел, Родион прижимался спиной к ходовой рубке и нервно улыбался бескровными губами. Его занемевшие пальцы по-прежнему сжимали лимонку без чеки.

С его позиции было отлично видно все происходящее на заводе. Он наблюдал за тем, как в ворота въехали грузовики, как они пытались окружить крыс, и у них ничего не получилось. Потом видел высокого старика в плаще, который выбежал на площадь, чтобы помешать огнеметам. Поначалу старик метался между грузовиками, подбегая то к одному, то к другому, потом обреченно встал посредине, раскинув крестом руки и опустив голову. Видел Родион и троих смельчаков, спустившихся с крыльца на помощь старику.

Он думал о том, как стремительно изменилась его ситуация за последнее время. Всего лишь полчаса назад он был полон надежд, рассчитывал быть полезным людям и, может быть, стать героем, он был вожаком, за которым с волнением и надеждой следили сотни глаз. А теперь… Теперь у него в руках эта нелепая граната и он обречен… Дрожащая усмешка кривила губы Родиона.

Матросов первым пробился к бессильно замершему Оккервилю.

— Так им не помешать! — издали крикнул он. — Нужно что-то придумать!

Бледная от волнения Ксюша крепко держала Матросова за руку. Калюжный проворно развернулся и ткнул горящей головней в морду подбегавшей крысы.

Оккервиль пристально на них посмотрел и кивнул.

— Зачем пришли крысы? За порошком? — спросил он.

— Да! — прокричал Матросов. — Но всем не хватило.

Оккервиль кивнул опять. Он понял.

— А где весь порошок, который принимали немцы?

Матросов махнул рукой в сторону реки:

— На барже!

— На барже?

Оккервиль вслед за Матросовым посмотрел в сторону реки. Берег был серым от крысиных тел. Пирс был облеплен крысами, как медовые соты пчелиным ульем.

— А где Лолита? — сквозь шум спросил Оккервиль.

— Здесь! — Ксюша прижала руками куртку на животе, в том месте, где во внутреннем кармане притаился дрессированный зверек. — Она нашла деньги!

Оккервиль опять кивнул: потом, потом!

Было видно, что крысы, скопившиеся у реки, идти в воду тем не менее не решаются. Они теснились на берегу, толкаясь и наседая друг на друга, но те из них, кто оказывался вытолкнутым в поток, тут же с визгом бросался обратно.

— А крысы умеют плавать? — спросила Ксюша.

— Все животные умеют плавать, — отозвался Калюжный. — Одни лучше, другие хуже…

— А эти?

Ей никто не ответил. Да и кто же, в самом деле, может это знать.

— Бывает, животным не хватает последнего толчка, примера одного из собратьев, чтобы броситься вплавь по воде.

Воспользовавшись невнимательностью Оккервиля, грузовики обогнули группу переговаривающихся людей и продолжили теснить крыс дальше.

— Смотрите! — Матросов указал рукой в сторону баржи, на Родиона, который кричал что-то с борта и махал им рукой. Слов за ревом моторов, криками и визгом было не разобрать.

— Что он хочет? — удивилась Калюжный. — Зовет к себе на баржу?

На баржу? Вряд ли… Зачем?

— Он предлагает заманить туда крыс, — понял Оккервиль. — Ведь в трюме порошок. Много порошка…

— Заманить? Как?

Все четверо смотрели на возню монстров, скопившихся на берегу; те подталкивали друг друга к воде, огрызались и пятились.

Родион, отчаявшись докричаться до людей на берегу, огляделся, перебежал на корму, сдернул ветхий брезент с какого-то бурого от ржавчины механизма, и, держа руку с лимонкой на отлете, налег грудью на отполированную ладонями рукоятку, ведущую к зубчатому колесу. Сам механизм был старым и ржавым. Но зубчатым колесом, видимо, недавно пользовались, его поверхность покрывала свежая смазка.

— Что это он? — удивился Калюжный.

Рукоятка подалась, колесо с натугой сделало первый оборот, потом, разгоняясь, еще один, еще…

— Он пытается опустить борт!

Матросов тоже это понял:

— На палубе лебедка. На старых армейских паромах борт опускается вручную.

Теперь и все остальные заметили, что задний откидной трап дрогнул и начал медленное движение. Вскоре даже невооруженным глазом стал различим просвет между палубой и задним бортом.

— Давай, сынок, давай! — на расстоянии поддержал Родиона Калюжный.

Еще минута, и сотням глаз, наблюдавших за баржей со всех сторон, начали открываться недра судового трюма. Трюм казался огромным. В глубине громоздилась целая гора сложенных полиэтиленовых мешков с серым порошком. Со всех сторон гора была облеплена крысами, как гигантская свиноматка сотней крохотных поросят.

За спиной Оккервиля и его товарищей раздалось очередное сипение горелок, крики и визг, — нужно было срочно что-то делать.

Оккервиль, а за ним и все остальные начали прокладывать себе дорогу к пирсу. Ксюша опять отметила странный момент: крысы, которые вели себя очень агрессивно ко всем остальным, не только не трогали Оккервиля, но даже, казалось, побаивались его. Ксюша держалась вплотную за Оккервилем, Матросов и Калюжный отстали.

Задний борт лег наконец на береговую кромку, открывая широкую дорогу в трюм.

— Сюда их! Сюда давайте! — прокричал с баржи Родион.

Ксюше и Оккервилю было отчетливо видно, что крысиная стая на берегу находится в нерешительности. Борт опустился на берег, но крысы опасались ступать на него. В трюм вела широкая дорога, порошок был рядом, но близкий шум моторов, вонь паленой шерсти и стоны умирающих сородичей вызывали у крыс тревогу, мешали отдаваться зову порошка. Ближайшие к парому крысы то и дело подбегали к вплотную к борту, но, посомневавшись, отступали назад.

Оккервиль с Ксюшей подступили к самой воде.

— Пускай Лолиту! — прокричал маг, делая шаг к парому. — Пускай Лолиту в трюм!

Ксюша вскинула на него испуганные глаза.

— Как это пускай? А крысы?

— Пускай!

— Но ведь они ее сожрут!

— Пускай Лолиту!!! — заорал Оккервиль.

Ксюша поняла, что сейчас не до препирательств. Путаясь в молнии, она рванула куртку, выхватила дрессированного зверька и поставила ее на край откинутого борта. Лолита, казавшаяся крошечной на фоне близких монстров, припала к металлическому настилу, испуганно оглядываясь по сторонам.

— Ищи! — близко нагнувшись к крысе, приказал Оккервиль.

Лолита замерла, поводя в воздухе чуткими ноздрями. Обоняние зверька улавливало сотни запахов: порошка, крыс, людей, гари, судового мазута, и среди прочего слабый запах приготовленных для Родиона денег, который доносился с баржи.

— Ищи! Ищи деньги!

Оккервиль вынул из дрожащих от волнения Ксюшиных рук пузырек с элениумом, вытряхнул на ладонь целую таблетку и показала Лолите.

Рефлекс был сильнее страха. Глянув на зажатое между пальцев лекарство, Лолита бросилась в трюм.

Оккервиль и Ксюша едва успели отступить в сторону: следом за Лолитой, повинуясь охотничьему инстинкту преследования, ринулись несколько ближайших монстров, за ними еще и еще, и через несколько мгновений все крысиное море, качнувшись из стороны в сторону, потекло на баржу.

Теперь крысы стремились на берег, не только спасаясь от огня. Стадное чувство манило их туда, где теснились сородичи, к барже с порошком.

Ксюше и Оккервилю было видно, как крысы, оказавшись внутри, лезут друг на друга и по спинам карабкаются на сложенные мешки, рвут полиэтилен и с жадностью набрасываются на порошок.

Тем временем две шеренги грузовиков на площади сомкнули ряды, уничтожив часть крыс и вытеснив другую внутрь главного корпуса. О том, что теперь происходило внутри, было страшно подумать.

Грузовик, в кузове которого стоял Торба, маневрировал у стены, пристраиваясь к дверному проему.

— Граждане! — прокричал Торба, направляя мегафон внутрь здания. — Отойдете подальше от дверей и окон. Мы воздействуем на животных огнем! Повторяю: отойдите подальше от дверей и окон.

Ответом ему был вой охваченных ужасом обреченных людей.

— Ворота! — воскликнула Ксюша. — Со стороны реки в здании есть ворота! Если открыть ворота, крысы побегут на берег!

Оккервиль пристально на нее посмотрел. Он успел заметить, что в критические минуты голова Ксюши работает очень быстро.

Калюжный с Матросовым развернулись и стали пробиваться в потоке крыс к заржавевшим засовам.

Ворота не открывались, наверное, со времен царя Гороха. Матросов развернулся к воротам спиной и изо всех сил уперся плечами в закладную щеколду. У него на лбу ижицей обозначились жилы. Калюжный, как штангист в жиме, уперся снизу в щеколду рядом с ним. Изнутри здания был слышен цокот когтей, возня, звуки, падения тел, стоны и крики.

— Эх, да ёж ты! — поднатужился Калюжный. Щеколда со звоном отскочила в сторону.

Грузовик Торбы, выждав несколько секунд, полыхнул внутрь здания горящим керосином. Изнутри послышался треск огня и крики, оттуда потянуло паленым. Но ворота под руками Матросова с Калюжным уже разъезжались в стороны, и первые монстры уже выбегали из них, озираясь по сторонам и бросаясь вслед за сородичами на баржу.

Это еще больше подстегнуло движение крыс в трюм. Поток ускорился, образовывая заторы и водовороты, на минуту застопорился и потек с новой силой. Крысиная стая секунда за секундой освобождала берег и перетекала на паром.

С расстояния в несколько шагов Ксюша с перекошенным лицом наблюдала за потоком крыс.

— Ты что? — спросил Оккервиль.

— Да так, ничего… — проговорила Ксюша и вдруг всхлипнула.

— Что?

— А, может быть, она еще живая?

— Кто?

— Лолита. Может быть, крысам был нужен порошок и они ее не тронули?

Оккервиль строго на нее посмотрел и ничего не ответил.

Крыс на берегу с каждым мгновением становилось все меньше и меньше. Это не укрылось от глаз военных. Грузовики один за другим разворачивались и выезжали к берегу, настолько, насколько позволяли рельсы.

По мере того, как гигантские крысы освобождали территорию и скапливались на берегу, на их место проникали люди. Заводские ворота то и дело открывались, пропуская внутрь ОМОН и штурмовиков в бронежилетах и касках. От офиса к берегу, прихрамывая, спешил губернатор, прикрываемый со всех сторон озирающейся охраной. Из дверей и окон заводских корпусов выбирались самые смелые из спрятавшихся горожан.

Ксюша подняла голову и перехватила пристальный взгляд синеглазого парня на барже.

Она ободряюще улыбнулась ему.

— Прыгай в воду и плыви, — крикнула она. — Сейчас никто не заметит.

Парень кривовато усмехнулся и мотнул головой. Убегать? Пытаться скрыться? Нелепо… Он еще раз печально покачал головой. Теперь ему не было дороги назад.

— Отвязывайте баржу! — крикнул он. — Нужно сплавить ее ниже городского водозабора…

— Что? — Ксюша ничего не поняла. — Отвязывать?

Она обернулась к Оккервилю и обнаружила, что тот уже бежит на пирс, к причальному кнехту.

Ксюша, закусив губу, бросилась за ним.

— Ты что? — обернулся Оккервиль.

Ксюша не отвечала.

— Что?!!

— Деньги…

— Что деньги?

— Они на барже!

Оккервиль в изумлении вытаращил на нее глаза. Потом махнул рукой.

— На барже никаких денег нет, — сердито прокричал он. — Откуда им там взяться?

Времени на разговоры не было. Нужно было спешить. К железнодорожной ветке выезжал грузовик, в кузове которого стоял Торба.

— Гражданин на барже! — прокричал Торба в мегафон. — Немедленно сойдите на берег! Мы применим против баржи боевое оружие.

Торба сдернул с головы защитный шлем. Оккервиль торопливо разматывал с кнехта канат.

— Немедленно покиньте баржу! — каркал мегафон. — Немедленно покиньте баржу!

К грузовику, в кузове которого продолжал стоять Торба, подбежал военный в штатском. Торба склонился к борту, и военный, косясь на Родиона, что-то торопливо ему пояснил.

Торба разогнулся и пристально посмотрел на руку, которую Родион прятал в кармане.

— Молодой человек! Спускайтесь на берег! — прогремел мегафон. — Вы окружены, у вас нет шансов!

На груди Родиона заплясали два малиновых огонька от лазерных прицелов. Оккервиль досадливо крякнул.

Родион посмотрел Торбе в лицо, горько усмехнулся и покачал головой. Он заметил рядом с Торбой холодные глаза человека в штатском и вдруг понял, что все — за исключением крыс — происходит именно так, как того хотел военный.

— Нельзя! Нельзя стрелять! — что есть силы закричала Ксюша. — Баржа заминирована!

— Отставить стрельбу! — подал голос Папа. — У него лимонка. Мы не можем рисковать.

Последние крысы поспешно перебегали по откинутому трапу на паром. Заводские ворота распахнулись и на территорию завода хлынули все вперемешку — военные, штатские, ОМОН, машины скорой помощи, пожарные.

— Молодой человек! — прокричал Торба. — Делаю вам последнее предупреждение. У вас еще есть шанс сдаться. Власти обещают вам снисхождение!

В эту минуту баржа дрогнула, откинутый борт заскребся по песку и лег на воду. Оккервиль бросил последний швартовый конец на палубу.

Только сейчас Торба заметил, что баржу у берега уже ничего не держит.

— Прекратить! — загудел мегафон. Но было уже поздно.

Баржа качнулась, между досками пирса и бортом появился просвет и стал стремительно увеличивался. Течение принимало судно, и оно медленно разворачивалось носом вниз по ходу реки, к заливу. Последние гигантские крысы бросились вплавь за качающимся на воде бортом.

На опустевший пирс подошли Матросов с Калюжным.

— Может быть, она еще живая? — Ксюша взглянула на Матросова блестящими глазами.

— Кто?

— Моя Лолита. Как ты думаешь?

Матросов строго на нее посмотрел и ничего не ответил.

— Молодец, парень! Все правильно сделал! — с чувством сказал Калюжный, имея в виду Родиона.

— А что с ним теперь будет? — повернулась к нему Ксюша.

Ответом ей было молчание. Такой вопрос легче задать, чем на него ответить.

— Что вы тут стоите! — орал на Торбу стоявший на прибрежном песке Папа. Из-за его спины откуда ни возьмись выглянуло сосредоточенное лицо Бэхи. — Отправляйте к барже буксир! Связывайтесь с пограничными катерами.

Торба побледнел, вытащил из кармана армейскую рацию и начал что-то в нее говорить. Потом вскочил на подножку подъехавшего армейского джипа и помчался в сторону заводских ворот.

Баржа неудержимо удалялась от берега. Собравшимся у реки было видно, как судно, чудом не задев опоры, прошло под сводами последнего перед заливом моста.

— Он может спрыгнуть ниже по течению… — предположил Матросов.

— А лимонка?

С лимонкой, конечно, сложнее…

— Вообще-то можно чеку вставить на место…

— Да что там на место! Забросить лимонку подальше в воду и все дела! — высказался Калюжный.

— Он не станет прыгать в воду… — заметил Оккервиль

— Почему? Он не умеет плавать? — спросила обеспокоенная Ксюша.

Оккервиль строго на нее посмотрел и отвернулся.

— Может, он уже плывет, просто мы не видим, — поспешно поправилась Ксюша.

Но Родион никуда не плыл. Он все так же стоял, вжимаясь спиной в переборку рубки. Вокруг царила удивительная тишина. Даже обычного журчания рассекаемой носом воды не было слышно — баржа и течение двигались с одной скоростью.

Он видел, что на берегу и на пирсе скопилось большое количество людей. Военные и ОМОН спешно грузились в машины и уезжали с территория завода. К берегу подъехал Папин «Мерседес» и увез губернатора, за ним с сиренами унеслись машины сопровождения.

Паром относило все дальше и дальше от завода. За бортом мимо Родиона медленно проплыл водозабор Северного района. Какие-то рыбаки на берегу с изумлением проводили глазами судно, которое медленно, чуть боком сплавлялось по реке.

Родион посмотрел на свои белые, будто алебастровые пальцы, сжимающие гашетку лимонки, и презрительно улыбнулся. «Ну, вот и все! — подумал он. — А ведь все могло быть иначе… И в жизни мог быть хоть какой-то смысл! А, собственно, какая разница? Только бы удалось отплыть подальше от города!»

— Ну что? Он прыгнул? Вы видите? — спросил Калюжный.

— Кажется, он все еще на палубе… — ответил Матросов.

— Что же он тянет?

— Ну, прыгай же, сынок! Прыгай! — подсказал Калюжный.

Тем временем баржа вышла на просторы дельты, сбавила ход, и ее начало медленно выносить в залив. Возмущенно загудел какой-то сухогруз, которому, нарушая правила судоходства, паром перекрыл ход. Сухогруз поддержало прогулочное судно с туристами, держащее путь в город.

— А вдруг гранта взорвется у него в руках и аммонит попадет в залив?.. — спросила Ксюша.

— Ну и что?

— Будет экологическая катастрофа!..

Оккервиль махнул рукой.

— Плохо, конечно. Но это меньше из зол: городская канализация за неделю выбрасывает в залив гораздо больше всякой гадости…

Все глаза на берегу с напряжением следили за баржей. Она медленно выдвигалась на искрящееся на солнце зеркало залива, к поверхности которого там и сям прилипли черные мушки движущихся по фарватеру судов. Течение вынесло паром на простор, он постепенно замедлил ход и остановился, едва заметно покачиваясь и медленно поворачиваясь вокруг своей оси.

Родион стоял и влажными глазами оглядывал пространство вокруг. Какая же это была красота!

Пухлая туча с белоснежным кудрявым верхом и синим грозовым брюшком набежала на небо. Шероховатая тень под тучей говорила о том, что туча поливает часть залива дождем. Косые лучи солнца, выбивающиеся из-за ее края контрастно осветили давно не крашеные бока парома.

Над заводом поднялся в воздух военный вертолет и взял курс на баржу. С одной стороны к барже, оставляя за собой шлейф водяной пыли, спешили два пограничных катера на подводных крыльях. С другой, от расположенной на острове военно-морской базы, к барже, едва касаясь воды, летел катер таможенной службы.

— Ты его видишь? — спросила Ксюша Матросова.

— Нет, — ответил тот.

— Может быть, он все же прыгнул в воду и плывет?

Матросов не ответил. Теперь вплавь уже не доберешься… В напряженном молчании прошла еще пара минут.

— А может он решил на лодке? — предположила Ксюша. — Ты не помнишь, к барже была привязана лодка? Обычно к корме…

Ксюша не успела договорить. От баржи вверх вдруг метнулся ослепительный султан огня и вслед за ним в воздух выплыл тугой белый барашек дыма. Воздух над баржей дрогнул, и все смотревшие увидели разлетевшиеся в разные стороны доски и куски металла, потом полыхнуло еще раз и еще, и через несколько секунд до берега долетел запоздавший троекратный орудийный залп.

Сотни людей на берегу замерли.

Почти сразу стали видны языки пламени, взбирающиеся по развороченным краям рубки. Через мгновение языки пламени стали сопровождаться черные клубы дыма — это на пароме занялась обшивка. Издали были видны темные точки, мечущиеся по палубе — потревоженные огнем крысы.

Но это было еще не все. Не успели зрители на берегу перевести дух, как новый огненный столб вырвался в небо над баржей. Вода расступилась в стороны от взрыва, чтобы в следующее мгновение ринуться обратно и на десятки метров плеснуть вверх фонтаном. В воздух полетели доски, обломки палубы, крысиные тела. Баржа разломилась пополам, и стала медленно погружаться в воду.

— Что это?

— Тротил. Взорвался тротил внутри.

Запоздалая волна, разбежавшаяся по воде от взрыва, ударила в опоры пирса и прошуршала галькой на берегу. К горящему парому со всех сторон спешили разнокалиберные суда.

По щекам Ксюши текли слезы.

— Ты что? — сердито спросил Оккервиль.

— Я ведь с ним разговаривала — всего полчаса назад…

Ей никто не ответил.

Каким бы нескончаемым ни казалось то роковое воскресенье, но и оно постепенно подходило к концу.

Закончились суматошные маневры пограничных и таможенных кораблей на заливе, собиравших с поверхности воды обломки баржи и другие предметы, их место заняли суда береговой охраны, патрулирующие место взрыва и не пускающие к нему любопытных.

Постепенно пустела территория завода. Давно уехали военные и ОМОН, укатили в больших черных машинах чиновники из администрации. С сиренами умчались кареты скорой помощи, увозя людей, серьезно пострадавших от крыс. Медицинские работники на месте оказали помощь тем, кто пострадал меньше. Явившаяся милиция и люди в штатском опросили людей на площади и переписала данные свидетелей.

Пустела территория завода. Но Ксюша, Матросов, Оккервиль и Калюжный все никак не решались разойтись.

— И все-таки зря он не прыгнул, этот парень, — заметил Калюжный. — Смог бы уплыть, если бы захотел…

Все присутствующие с ним молча согласились. Все взгляды почему-то обратились на Оккервиля: тот стоял, неприязненно хмурясь. Как будто был недоволен собой, винил себя в роковых оплошностях, и ему было неприятно говорить на эту тему.

— Если бы он прыгнул, история бы на этом закончилась, — отрывисто проговорил бывший экстрасенс.

— Почему? Баржа была далеко от берега. Крысы вряд ли стали бы прыгать в воду.

Оккервиль нетерпеливо дернул плечом.

— В воду, может быть, и не стали. Но тогда случилось бы что-то еще. — Он раздраженно кивнул головой на залив, по сверкающей ряби которого курсировали военные суда.

— Чудес не бывает, — добавил Оккервиль. — За все в жизни нужно платить. Зло не уходит само собой. Для того, чтобы его уничтожить, должны пострадать хорошие люди.

Ксюша и Матросов промолчали. А Калюжный хмыкнул: опять мистика. Или как ее — метафизика? Не верит он во все эту ботву. Но высказываться вслух бизнесмен на всякий случай не стал. Кто их знает, этих магов. Может, они и видят в жизни что-то особенное.

— Что поделать, так устроен мир, — добавил Оккервиль. — Войну затевают недоумки и подлецы, а закончиться она не может до тех пор, пока в ней не погибнут сотни и тысячи хороших молодых людей.

А вот с этим согласился уже не только Калюжный, но и все, стоявшие на берегу.

Некоторое время был слышен лишь медленный шелест то и дело накатывавшей на гальку волны.

В заводские ворота въехала мусорная машина, и две сомнительные личности в синих комбинезонах начали ходить по территории и собирать обгорелые тушки крыс и прочий мусор.

Люди, опустошенные событиями, молча расходились по домам. То, что приключилось с ними в тот день, было настолько невероятным, что не укладывалось в голове. Требовалось время, чтобы мозг мог хоть как-то это переварить.

— Все вокруг как будто в тумане, — призналась Ксюша. — Сегодняшний день — как сон.

— Слава богу, все уже позади… — отозвался Матросов. И, усмехнувшись чему-то, добавил: — Теперь уже точно — все…

— Ну и денек… — по-своему понял его Калюжный. — Такого в кино точно не увидишь!

Стоявшая между ними Ксюша вздрогнула:

— Ты крыс имеешь в виду? — спросила она Матросова.

Тот пожал плечами:

— Крыс. И не только.

Ксюша пристально ощупала глазами его лицо.

— Но ведь деньги в клинику отдавать только в следующий понедельник, — заметила она.

Матросов пожал плечами:

— Это уже не важно. Где я возьму деньги до следующего понедельника?

В голосе Матросова не было ни пафоса, ни обиды. Он просто отмечал, что денег в ближайшее время ему взять негде.

— Но ведь губернатор обещал создать фонд… Во всем разобраться…

Матросов махнул рукой: какой там фонд. Одни отговорки. Документов никаких не осталось, кому сколько отдавать — никто не знает. В любом случае на разбор дела уйдут месяцы и месяцы, а деньги нужно отдавать на следующей неделе.

Ксюша невольно посмотрела на Калюжного. Под ее взглядом тот побагровел, полез в карман за носовым платком и принялся громко и тщательно продувать нос.

За этим разговором цепко следили горящие глаза Оккервиля.

— А вы кто будете? — подозрительно прищурился маг. — И какое имеете ко всему этому отношение?

Калюжный закашлялся:

— Я, собственно… в некотором смысле…

— Это человек, которому будут пересаживать мой гипофиз, — ответил за него Матросов.

— Что пересаживать? — изумился бывший лекарь. — Гипофиз? Никогда не слышал, чтобы кому-нибудь пересаживали гипофиз.

Глядя не столько на Калюжного, сколько куда-то внутрь него, Оккервиль принялся ощупывать лицо бизнесмена, его глаза, веки, тени под глазами, верхнюю губу, складки у носа.

— А с чего вы взяли, что у вас проблемы с гипофизом? — хмыкнул он.

— Как с чего? У меня головные боли… И это… сознание теряю ни с того, ни с сего.

— Ну и что?

— Меня обследовали в одной очень хорошей клинике и сказали, что дело в гипофизе. А у той клиники договор с клиникой «Счастливый шанс». А уж «Счастливый шанс» стал искать мне донора для имплантации.

— Чушь! — поджал губы Оккервиль. — Ваша проблема совсем не в этом.

— А в чем? — Калюжный начал сердиться. — И вообще, ты откуда взялся такой умный?

— Это очень известный экстрасенс, — сконфузившись, проговорила Ксюша. — Его фамилия Оккервиль. По телевизору… помните…

Не обращая ни на кого внимания, высокий Оккервиль шагнул к коренастому Калюжному, всеми десятью пальцами взялся с двух сторон за его голову, как берутся за угодивший в лужу мяч, повернул ее так и сяк, покрутил вправо и влево, нагнул к груди, для чего-то внимательно изучил выступивший загривок бизнесмена, и многозначительно хмыкнул.

— Что?

— Мне знаком ваш случай. У вас врожденный дефект третьего шейного позвонка. С возрастом этот дефект усилился и привел к периодическому сдавливанию шейной артерии. Вам не нужна никакая трансплантация.

— А что нужно?

— Курс лечения. Мануальная терапия. Массаж, воздействие на энергетические точки. Короче, я знаю что.

Озадаченный Калюжный перебежал глазами с Матросова на Оккервиля, а с Оккервиля на Ксюшу. Ксюша согласно кивнула головой: да-да, именно так, этому человеку можно верить.

— Я вообще-то не верю во всю эту ботву… — промямлил Калюжный. — Экстрасенсы, энергетические точки… Но моя жена, — бизнесмен кивнул куда-то за спину, — она очень, очень верит!

— Мне потребуются три недели на то, чтобы избавить вас от головных болей и обмороков. После чего для закрепления результата вам придется ежедневно выполнять определенные упражнения.

— Упражнения?

— Да!

Калюжный еще раз оглядел лица присутствующих, и в его глазах промелькнул огонек живого интереса. Он почесал в затылке и вопросительно посмотрел на Оккервиля.

Оккервиль кивнул. Все так. Ошибки быть не может.

— Но предупреждаю сразу: мои услуги стоят недешево.

— Так-так, уже интересно, — ухмыльнулся Калюжный.

— Вы человек не бедный…

— Как сказать…

— И в виде платы за лечение я попрошу вернуть в клинику кредит, который там взял этот мальчик.

Калюжный вытаращился на Оккервиля — ничего себе заявки! Кредит, насколько он помнит, составляет тридцать тысяч долларов. Не многовато ли за курс мануальной терапии? Пусть даже с воздействием на энергетические точки.

Калюжный посмотрел на Матросова. Потом остановил свой взгляд на Ксюше.

— Это было бы просто чудесно, — особенным женским голосом заметила Ксюша. — Чудесно для всех…

Калюжный фыркнул. Чудесно-то чудесно, но…

— А вы, случаем, не сговорились против меня, голуби? — нахмурился он.

— Ну что вы! Как можно! — хором отозвались Ксюша с Матросовым.

— Вы ничего не теряете, — отрывисто пояснил Оккервиль. — Если что-то пойдет не так, то ему с его гипофизом, — он ткнул костлявым пальцем в сторону Матросова, — от вас все равно никуда не деться… Но уверяю вас, это вам не поможет. Да никто и не станет делать такую операцию. Разве что устроят инсценировку…

Калюжный задумался. В его коммерческую голову уже не раз приходила эта мысль: проверить, пересадили тебе новый гипофиз или ты так и остался со старым будет невозможно. К тому же этот экстрасенс… Было в нем что-то внушающее доверие. И жена верит… Чем черт не шутит…

Он еще некоторое время разглядывал то контуры деревьев на другой стороне реки, то носки своих ботинок.

— А-а-а, ладно! — Калюжный по-купечески, от плеча махнул рукой. — Будь что будет! В конце концов, я даже в выигрыше… Ведь клиника просила сотку… — бизнесмен подмигнул слушателям. — А здесь — тридцать с копейками… Прямая выгода.

Его слова встретили вежливые улыбки.

— Да и вообще, этот вариант мне больше нравится. Всем сестрам по серьгам. А то выходило как-то не по-людски: типа, мне хорошо, а Матросову, наоборот, плохо. Так, братцы, Калюжный не привык. Калюжный любит, чтобы у хороших людей всё было путем!

Ему никто не возражал. В такой ситуации трудно найти правильные слова. Бросаться в благодарности Калюжному на шею? Смешно. Горячо хвалить его за благородство? Не тот человек Калюжный, может обидеться. Тут уж лучше просто — деликатно промолчать. Чтобы к тому же и не сглазить.

Вдруг Ксюша громко всхлипнула.

— Ты что? — удивился Оккервиль.

— Я — так… Не обращайте внимания.

Но помимо воли по ее щекам побежали круглые слезы.

— Да что ты? Что? Все же выходит хорошо.

— Я вижу… да… хорошо…

— Так чего же плачешь?

Вместо того, чтобы успокоиться и улыбнуться, Ксюша заревела в голос.