Глава третья

Мэтью вздрогнул и открыл глаза. От свечи остался лишь кургузый огарок, мерцавший тускло-желтым светом. Рядом на жесткой соломе шумно храпел Вудворд; рот его был приоткрыт, мясистая складка на подбородке подрагивала в такт храпу. Еще через несколько секунд Мэтью почувствовал влагу на левой щеке. А когда с протекающего потолка ему на лицо упала вторая капля, он рывком сел, выругавшись сквозь стиснутые зубы.

Это внезапное движение заставило крысу – очень крупную, судя по звуку – с паническим писком и цокотом когтей шмыгнуть в свою нору под стеной. Перестук падающей на пол капели обрел чуть ли не симфонический размах. Мэтью подумал: не пора ли приступать к строительству ковчега? Возможно, Эбнер был прав насчет близкого конца света и год 1700-й так никогда и не будет отмечен в календарях.

Как бы то ни было, Мэтью ощутил потребность внести в этот потоп и свою малую лепту. А то и нечто посолиднее, учитывая накопившуюся тяжесть в кишечнике. Ничего не поделаешь, придется выходить под дождь и справлять нужду по-простецки, на корточках. Он мог бы потерпеть еще какое-то время, но некоторые вещи долго сдерживать невозможно. Уж лучше, пока не прижало совсем, без спешки посетить кусты за сараем, позволив крысам тем временем заниматься своими крысиными делами на полу комнаты. Ну а если – не приведи Господь – ему придется еще раз отправиться в такую поездку, он уж точно не забудет прихватить ночной горшок.

Он поднялся с пыточного ложа, именовавшегося здесь постелью. В трактире было тихо – наступил самый глухой час ночи. В отдалении рокотал гром; гроза по-прежнему висела над колонией Каролина как парящий чернокрылый стервятник. Мэтью сунул ноги в башмаки. Не имея плаща или иной одежды из плотной материи, он поверх фланелевой нижней рубашки надел касторовый дорожный сюртук судьи, еще влажный после недавнего похода Вудворда за той же надобностью. Сапоги судьи, стоявшие подле кровати, были облеплены комьями грязи, счистить которую могла бы только жесткая щетка из свиной щетины. Мэтью не хотел брать с собой единственную свечу: ее все равно быстро загасит дождь, а в отсутствие света обитатели нор в стенах обнаглеют совсем. Посему он решил взять в соседней комнате фонарь, надеясь, что света от него хватит, чтобы за сараем не наступить в тамошнее «гадкое месиво», по определению Вудворда. Заодно и лошадей можно проверить, раз уж он будет вблизи сарая.

Он уже начал поднимать щеколду на двери, когда судья перестал храпеть и тихо застонал. Лицо Вудворда под пятнистым куполом лысины кривилось и подрагивало. Мэтью задержался, разглядывая его при тусклом свете. Губы судьи шевелились, веки трепетали.

– Ох… – прошептал он вполне отчетливо, так что даже в столь тихом голосе Мэтью смог уловить страдальческие нотки.

– Охххх… – повторил Вудворд, терзаемый какими-то кошмарными видениями. – Ему больно, Анна… – Последовал тяжкий вздох. – Больно… ему так больно, о Боже, Анна… больно…

Он добавил еще несколько неразборчивых слов, смешавшихся с очередным жутким стоном. Его руки вцепились в ночную рубашку на груди, голова откинулась назад и вдавилась затылком в соломенный тюфяк. Изо рта вырвался слабый звук – возможно, отголосок давних рыданий, – а потом его тело понемногу обмякло, и вскоре возобновился храп.

Для Мэтью это явление не было в новинку. Ночь за ночью судья блуждал по просторам мучительных снов, но в дневное время отказывался говорить о первопричине этих видений. Однажды, пять лет назад, Мэтью решился спросить об этом напрямик и услышал в ответ, что его задача – осваивать премудрости судебного производства, а при недостаточном прилежании юнцу прямая дорога обратно в сиротский приют. Эта отповедь – произнесенная с необычной для судьи резкостью – ясно дала понять, что его ночные кошмары не подлежат обсуждению.

Мэтью догадывался, что это было как-то связано с его женой, оставшейся в Лондоне. Должно быть, Анна – это ее имя, хотя Вудворд ни разу не упоминал его в часы бодрствования, да и вообще никогда не говорил об этой женщине. Собственно, Мэтью почти ничего не знал о прошлой жизни Вудворда в Англии, хотя и проживал в его доме с пятнадцатилетнего возраста. Он знал лишь то, что некогда Вудворд был весьма авторитетным юристом, а также преуспел на финансовом поприще, но причины, по которым фортуна переменилась и вынудила его уехать из Лондона в лишь недавно основанные колонии, так и оставались загадкой. Из прочитанных книг и бесед с Вудвордом ему было известно, что Лондон – это огромный город; но сам он там не бывал, как не бывал и в Англии вообще, родившись на борту судна посреди Атлантики через девятнадцать дней после отплытия из Портсмута.

Мэтью тихо поднял щеколду и вышел из комнаты. В глубине темного зала несколько язычков пламени еще глодали головешки в очаге, тогда как большая часть углей погасла под толстым слоем золы. Едкий дым по-прежнему висел в воздухе. Мэтью разглядел на крюках рядом с печью два фонаря из кованой жести с множеством мелких отверстий для света. На подставке внутри одного из них сохранился свечной огарок, и Мэтью взял этот фонарь. Затем нашел на полу сосновый прутик, зажег его от одного из последних огоньков в очаге и поднес пламя к фитилю.

– Ты чаво удумал, а?!

Этот окрик так внезапно разорвал тишину, что Мэтью чуть не выпрыгнул из собственных башмаков. Он вмиг развернулся, и понемногу набирающий силу свет упал на Уилла Шоукомба, который сидел за одним из столов с кружкой перед собой и закопченной глиняной трубкой в зубах.

– Что, на блуд потянуло, малыш?

Глаза Шоукомба терялись в темных впадинах, а кожа в свете фонаря отливала грязноватой желтизной. Он выпустил изо рта кольцо табачного дыма.

– Мне… нужно выйти, – пробормотал Мэтью, еще не оправившись от неожиданности.

Шоукомб неторопливо затянулся.

– Раз так, – сказал он, – не зевай, гляди под ноги. Склизь там жуткая.

Мэтью кивнул и уже начал поворачиваться к двери, но трактирщик заговорил вновь.

– Твой хозяин навряд ли уступит мне этот славный камзольчик, так ведь?

– Он его ни за что не продаст, – ответил Мэтью и, понимая, что Шоукомб его лишь поддразнивает, все же не удержался от комментария. – Мистер Вудворд мне не хозяин.

– Вона как? Тады с какой стати он решает за тебя, что ты должен делать, а что нет? Сдается мне, что он твой хозяин, а ты его раб.

– Мистер Вудворд блюдет мои интересы.

– Ага… – Шоукомб запрокинул голову и выпустил струю дыма в потолок. – То бишь заставляет ворочать сундуки, но не позволяет резвиться с девками? И еще несет всякую хрень про волков и про заботу о твоем будущем. Но ты же взрослый парень двадцати лет! Небось, он и грязюку со своих сапог заставляет счищать?

– Я его секретарь, – произнес Мэтью с нажимом, – а не лакей.

– Но ты ведь чистишь его сапоги?

Мэтью замялся. По правде говоря, он действительно чистил обувь судьи, но не видел в этом ничего унизительного. С течением лет некоторые вещи – такие как сортировка юридических документов, поддержание чистоты в жилых помещениях, штопка одежды, упаковка дорожных сундуков и выполнение всяких мелких поручений – легли на плечи Мэтью просто потому, что он справлялся с ними быстрее и лучше.

– Знаю, что чистишь, – продолжил Шоукомб. – Люди такого типа кичатся голубой кровушкой в своих жилах. Не хочет лишний раз марать свои ручонки, да? Так оно и выходит, что он хозяин, а ты раб.

– Можете в это верить, если вам так нравится.

– Я верю тому, что вижу, – сказал трактирщик. – Иди-ка сюда, я тебе кое-что покажу. Пускай ты лишь раб и все такое, но и тебе может статься в охотку на это взглянуть.

Не успел Мэтью отказаться и пойти к выходу, как Шоукомб поднял правую руку и разжал кулак.

– Наверняка ты такого сроду не видел и вряд ли когда увидишь опять.

Свет, искрясь, отразился от поверхности золотой монеты.

– Вот! – Шоукомб протянул ее Мэтью. – Даже дам подержать.

Вопреки своему желанию – и настойчивым позывам мочевого пузыря – Мэтью приблизился, взял монету с ладони трактирщика и поднес ее к фонарю, чтобы разглядеть получше. Монета сильно истерлась, многие буквы были неразличимы, но в центре проступали контуры креста, разделяющего изображения двух львов и двух башен, а по краю Мэтью смог прочесть надписи «Carolus II» и «Dei Grat».

– Знаешь, что это? – спросил Шоукомб.

– Карл Второй, Божией милостью, – произнес Мэтью. – Должно быть, это испанская монета.

– Верно. Испанская. Усекаешь, что это значит?

– Что здесь недавно побывал испанец?

– Почти в точку. Я нашел это в сумке дохлого индейца. А откуда у краснокожего испанское золото? – Он не стал дожидаться предположений Мэтью и продолжил: – Это значит, что где-то поблизости шляется чертов испанский шпион. Скорее всего, подбивает индейцев к мятежу. Ты наверняка знаешь, что испанцы засели во Флориде, а это меньше семидесяти лиг отсюда. Они рассылают по всем нашим колониям своих шпионов, и те пускают слух, будто всякая черная ворона, улетев от хозяина во Флориду, станет там свободным человеком. Неужто никогда об этом не слыхал? То же самое испанцы обещают всем бандитам, убийцам и прочей мрази.

Он выхватил монету из руки Мэтью.

– Ежели ты, к примеру, дашь деру во Флориду и твой хозяин захочет тебя вернуть, эти испанцы над ним только надсмеются. Так же и всякий, кто здесь украл или убил, может сбежать во Флориду, а там испанцы возьмут его под свое крылышко. Вот что я тебе скажу: когда черномазые толпами ломанутся во Флориду получать вольную, этот мир прямиком полетит в адское пекло.

Шоукомб бросил монету в свою кружку – еще не пустую, судя по звуку булькнувшей жидкости, – после чего сделал долгую затяжку и какое-то время просидел молча, скрестив руки на груди.

– То-то и оно, – изрек он затем, умудренно качая башкой. – Испанский шпион рыскает в наших краях и подкупает краснокожих, чтобы те учинили какую-нибудь лиходейство. Черт, да он запросто может сидеть в Фаунт-Ройале, ежели это предатель-англичанин!

– Не исключено. – Необходимость облегчиться стала уже острейшей. – Извините, но мне очень нужно выйти.

– Ну так ступай. И смотри в оба, а то ноги покалечишь. – Шоукомб позволил Мэтью дойти до двери, но там снова задержал вопросом. – Слышь, писарь, а он точно ни в какую не отдаст этот камзол?

– В этом нет сомнения.

Шоукомб хмыкнул, окутываясь клубами синеватого дыма.

– Еще поглядим, – произнес он тихо.

Мэтью открыл дверь и вышел наружу. Буря к этому времени поутихла; ливень сменился туманной дымкой и моросью. Однако молнии еще сверкали в отдалении, подсвечивая облачный покров. Липкая грязь вцепилась в башмаки Мэтью. Сделав с полдюжины шагов, он был вынужден задрать подол ночной рубашки и помочиться куда попало. Однако приличия требовали, чтобы большую нужду он справил в лесу, тем более что поблизости не было листвы или хотя бы хвои, чтобы подтереться. Покончив с малым делом, он при свете фонаря двинулся в обход сарая, по щиколотки утопая уже в настоящем болоте. Достигнув опушки, он нарвал пригоршню мокрых листьев и опустился на корточки. Отблески дальних молний плясали над головой; Мэтью промок, испачкался в грязи и чувствовал себя хуже некуда. Однако естественный процесс нельзя было ускорить, как бы он ни старался.

Этот процесс, казалось, длился вечность, так что Мэтью успел многократно помянуть недобрым словом Шоукомба и поклясться в следующий раз обязательно взять в поездку ночной горшок, но наконец-то дело было сделано, и в ход пошли мокрые листья.

Распрямившись, он вытянул вперед руку с фонарем, высматривая обратный путь к этому сомнительного рода заведению. И вновь раскисшая почва всасывала и с чавканьем отпускала его башмаки, а коленные суставы напряженно похрустывали при каждом шаге по трясине. Он вспомнил, что изначально собирался проверить лошадей перед возвращением к жалкому подобию постели, где его ждали храп мирового судьи, крысиная возня и дождевая капель с потолка на… Внезапно он упал.

Все произошло так быстро, что он не успел осознать происходящее. Первым ощущением было, что земля вдруг разверзлась под его ногами. Следующий момент потребовал мгновенной реакции, чтобы не погасла свеча. Поэтому, даже падая ничком под плеск воды и грязи, сплошь покрывшей сюртук мирового судьи, он ухитрился поднять руку и уберечь фонарь. Выплевывая набившуюся в рот грязь и чувствуя, как лицо наливается кровью от обиды и злости, он крикнул:

– Проклятье!

Когда, почти ослепший из-за грязи на лице, он попытался сесть, с этим возникли неожиданные сложности. Земля не хотела отпускать его ноги, которые глубоко провалились и застряли в чем-то вроде ежевичного куста, накрытого слоем грязи. С большим трудом, все время оберегая фонарь, он смог выпростать правую ногу, однако левая засела крепко. Вновь сверкнула молния, дождь усилился. Подобрав правую ногу под себя для упора, он со всей силы дернул левую ногу вверх.

Раздался сухой треск. Нога освободилась.

Однако, посветив вниз, Мэтью обнаружил на своей лодыжке отломившуюся часть того, что ранее удерживало ее в земле.

Сначала он не понял, что это такое. Выглядело так, будто нога угодила в забитую грязью корзину из толстых прутьев. Он видел острые обломанные края, один из которых при рывке до крови расцарапал его ногу.

Дождь постепенно смывал грязь с этого предмета. Мэтью присмотрелся, и тут ему на помощь пришла очередная вспышка молнии. В момент узнавания его сердце как будто сжала невидимая ледяная рука. Ему не потребовалось вспоминать уроки анатомии, чтобы понять: он продавил башмаком грудную клетку скелета размером с человеческий. Ребра выдернулись вместе с частью позвоночника, к которому пристали клочки бурого вещества – без сомнения, остатки разложившейся плоти.

Он испустил сдавленный крик и начал остервенело пинать эту мерзость носком другого башмака. Кости с треском ломались, а когда последние позвонки наконец отвалились, Мэтью пополз прочь со всей быстротой, на какую был способен в этой слякоти. Добравшись до леса, он сел на подстилку из листьев и хвои, привалившись спиной к стволу дерева. Легкие клокотали при каждом вздохе, глаза вылезли из орбит.

Вдруг всплыла мысль о загубленном касторовом сюртуке – судья будет очень расстроен. Такую качественную одежду трудно найти в колониях. А теперь его уже не привести в порядок. Грудная клетка. Размером с человеческую. Никакая чистка не поможет. Черт бы побрал этот дождь и эту грязь, черт бы побрал эту дикую глухомань, черт бы побрал Шоукомба и заодно ночной горшок, который надо было захватить с собой!

Мысли снова вернулись к скелету. Дождь стекал по лицу, было холодно, но холод помогал Мэтью сосредоточиться. Конечно, это могли быть кости какого-нибудь животного. Почему бы и нет?

Фонарь был забрызган грязью, но – каким-то чудом! – свеча продолжала гореть. Он поднялся, добрел до костей и, встав на колени, осветил их в попытке распознать существо, которому они принадлежали. От этого дела его отвлек мягкий протяжный шорох справа. Мэтью посветил туда и обнаружил провал футов четырех в поперечнике; жидкая грязь стекала по стенкам вглубь ямы, создавая тот самый шуршащий звук.

Мэтью сразу пришло в голову, что точно таким же образом разверзлась земля и под его ногами, как будто отвечая протестом разверзшимся хлябям небесным. Он встал, приблизился к краю ямы и направил свет фонаря вниз.

Увиденное в глубине сперва показалось ему грудой хвороста, бесформенной и покрытой грязью. Но чем дольше он всматривался, тем больше прояснялась картина.

И тем ужаснее она становилась.

Он разглядел кости руки, лежавшей поперек полуразложившегося голого торса. Из грязи выпирал серый коленный сустав. Сгнившая кисть была развернута ладонью вверх – как будто в умоляющем жесте. Была там и голова: наполненный грязью череп, хотя куски кожи на нем еще кое-где сохранились. Мэтью, с пересохшим ртом и гулко бьющимся сердцем, заметил, что верх черепа был вдавлен в результате страшного удара.

Такой удар можно нанести кувалдой, подумал он. Кувалдой или тем самым молотом, каким старуха убивала крыс.

В этой могильной яме могло находиться несколько беспорядочно сброшенных трупов. Четыре или пять – поди теперь разберись в этом переплетении костей. Судя по всему, ни одно из тел не было захоронено в одежде.

Слышь, писарь, а он точно ни в какую не отдаст этот камзол?

Мэтью почувствовал, как земля плывет у него под ногами. Раздался звук, подобный шипению дюжины змей, и почва вокруг начала проседать, обнажая все новые человеческие кости, как обломки кораблей при отливе на коварных мелях. Как будто очутившись в кошмарном сне, Мэтью ошеломленно замер на клочке земли, из-под которой возникали все новые свидетельства убийств. Только осознав, что вот-вот и сам увязнет в яме с мертвецами, он повернулся и с трудом, шаг за шагом, начал отступать к сараю.

Оттуда он сквозь ливень устремился к трактиру, подгоняемый осознанием неотложности дела. Уже на подходе к двери он поскользнулся и упал вновь. На сей раз фонарь плюхнулся в лужу, и свеча погасла. Мэтью с головы до пят был покрыт рыжей глиной. Ворвавшись в трактирный зал, он не застал там Шоукомба, хотя кружка стояла на прежнем месте, а горьковатый запах трубочного табака еще висел в воздухе. Еле удержавшись от громкого крика, чтобы сей же момент предупредить судью, Мэтью быстро проследовал в гостевую комнату и запер за собой дверь.

Вудворд крепко спал, раскинувшись на постели. Мэтью встряхнул его за плечи:

– Просыпайтесь, сэр! Вы меня слышите?

Его севшему от испуга голосу все же достало силы проникнуть сквозь покровы сна Вудворда. Тот заворочался и приоткрыл глаза, но взор был еще затуманен.

– Нам надо убираться отсюда! – тормошил его Мэтью. – Сейчас же! Медлить нельзя…

– Господи боже мой! – прохрипел судья, принимая сидячее положение. – Что такое случилось?

– Случилось то, что я нашел закопанные трупы! Скелеты людей за сараем! Думаю, этот Шоукомб – убийца!

– Что?! Ты спятил? – Вудворд принюхался к его дыханию. – Или тебя так развезло с индейского пойла?

– Нет, я наткнулся на тела, погребенные в яме! Вероятно, Шоукомб убил и Кингсбери, а потом бросил его в ту яму! – Он заметил изумление и замешательство на лице судьи. – Послушайте! Надо бежать отсюда как можно быс…

– Джентльмены?

Это произнес Шоукомб. От звуков его голоса кровь застыла в жилах Мэтью. Затем раздался стук в дверь костяшками пальцев.

– Джентльмены, у вас там что-то неладно?

– Я уверен, что он задумал убить нас среди ночи! – прошептал Мэтью судье. – Он хочет забрать ваш камзол!

– Мой камзол, – пробормотал Вудворд.

У него вмиг пересохло во рту. Он посмотрел на дверь и перевел взгляд на испачканное грязью лицо Мэтью. Если еще можно было чему-то верить в этом свихнувшемся мире, так это словам Мэтью, который просто не умел врать и не был подвержен прихотливым полетам фантазии. В глазах юноши светился неподдельный страх, и сердце Вудворда также забилось быстрее.

– Джентльмены? – Шоукомб говорил, приблизив рот к дверной щели. – Я слышал ваши голоса. Стряслось чаво или как?

– Ничего серьезного! – ответил Вудворд и приложил палец к губам, призывая Мэтью хранить молчание. – У нас все в порядке, не беспокойтесь!

Последовало несколько секунд тишины. Затем Шоукомб продолжил:

– Слышь, писарь, ты чаво наружную дверь раскрытой оставил? Совсем одурел с перепою?

И вот настало время Айзеку Вудворду принять одно из самых трудных решений в его жизни. Его сабля – пусть ржавая и тупая, но все же сабля – осталась в фургоне. Ни оружия в руке, ни молитвы в голове, и никакой иной защиты от напасти. Если Шоукомб и впрямь был убийцей, он пришел сюда нести смерть. Вудворд взглянул на единственное окно в комнате, закрытое ставнем, и решение было принято: придется бросить все – сундуки, одежду, парики и прочие вещи – ради спасения хотя бы своей шкуры. Он знаком направил Мэтью к окну и наконец-то поднялся с отсыревшей соломы.

– Эй, парень, у тебя там что, язык отсох? – спросил Шоукомб. Теперь в его голосе слышалось раздражение. – Я вроде как задал вопрос!

– Минутку!

Вудворд открыл свой сундук, достал оттуда пару рубашек и положил руки на шитый золотом камзол. Его он не бросил бы ни за что, даже чувствуя затылком дыхание убийцы. На то, чтобы натянуть сапоги и надеть треуголку, времени уже не оставалось. Схватив камзол, он распрямился и жестом приказал Мэтью открыть окно.

Что и было сделано. Засов со скрипом вышел из гнезда, и Мэтью толкнул ставень навстречу дождевым струям.

– Они в окошко полезли! – раздался вопль дядюшки Эбнера, как раз под этим окном и стоявшего. В одной руке он держал фонарь, а в другой вилы.

За спиной Вудворда с жутким треском распахнулась дверь. Судья разом побледнел, повернулся и увидел Шоукомба, который перешагивал через порог, широко ухмыляясь щербатым ртом. Позади него маячила старуха с подсвечником, в котором горели две свечи. Ее белые патлы были всклокочены, морщинистое лицо исказила демоническая гримаса.

– Охо-хо! – глумливо фыркнул трактирщик. – Глянь-ка, Мод! Они хотят удрать, не заплатив по счету!

– Чем объясняется столь грубое вторжение? – произнес Вудворд сердито, маскируя гневом свои настоящие чувства: панику и отчаянный страх.

Шоукомб захохотал, качая головой.

– Так и быть, объясню, – сказал он, поднимая правую руку и оглядывая зажатый в ней деревянный молот, которым накануне Мод прикончила черную крысу. – Это значит, что ты, засранец хренов, и твой писаришка нонче отсель никуда не уйдете. Разве только к чертям в преисподнюю… – Он отыскал глазами то, зачем пришел. – А-а-а, вот он где! Дай-ка сюда!

И он потянулся левой рукой к добыче.

Вудворд перевел взгляд с грязных пальцев трактирщика на свой любимый камзол и обратно на эту алчную лапу, а затем вскинул голову и сделал глубокий вдох.

– Сэр, – сказал он, – вы получите эту вещь только через мой труп.

Шоукомб вновь расхохотался, на сей раз сопровождая смех довольным похрюкиванием.

– Ну дык ясное дело, что через труп! – Он сузил глаза. – Тока я не думал, что у тебя достанет духу отдать концы на мужской, а не на крысиный манер. Я-то думал, ты тока вякнешь напоследях, как тот бухой щегол из вашей же братии, когда я его прихлопнул.

Он внезапно махнул молотом перед самым лицом Вудворда. Тот вздрогнул, но не отступил.

– Значит, хочешь, чтобы я взял его самолично? Дык запросто, мне-то оно не впервой.

– Они отправят сюда еще кого-нибудь, – заговорил Мэтью. – Из Чарльз-Тауна. Они пришлют…

– Еще одного засратого судью? Ну и пускай посылают. Скольких пришлют, стольких я и шлепну!

– Они отправят ополченцев, – сказал Мэтью, хоть и сам не очень-то верил в реальность этой угрозы (если сколько-нибудь верил в нее вообще).

– Ополченцев! – Пеньки зубов трактирщика обозначились в мерцающем свете. – Они прям-таки пошлют ополчение аж из самого Чарльз-Тауна? Что ж тады их ни разу не послали ради Кингсбери и прочих, кого я тутося укокошил? – Ухмылка начала трансформироваться в оскал, и Шоукомб замахнулся молотом. – Начну-ка я с тебя, тощий сучен…

И тут свой ход сделал Вудворд.

Он резко хлестнул камзолом по глазам Шоукомба и в броске перехватил кисть его руки, уже начавшей опускать молот. Шоукомб выхаркнул проклятие, а Мод пронзительно завизжала, наверняка переполошив и обратив в бегство обитателей крысиных нор. Левая рука Шоукомба – теперь сжатая в кулак – врезалась снизу в подбородок Вудворда. Голова судьи мотнулась назад, глаза помутнели, однако он не отпустил кисть Шоукомба.

– Эбнер! Эбнер! – вопила старуха.

Вудворд нанес ответный удар, но трактирщик вовремя это заметил и успел отклониться, так что кулак лишь скользнул по скуле. Затем Шоукомб свободной рукой схватил судью за горло, и оба продолжили борьбу в тесной комнате – один пытался пустить в ход свой молот, а другой пытался ему помешать.

Постепенно они смещались в сторону кровати. Шоукомб краем глаза уловил какое-то движение и повернул в ту сторону голову за мгновение до того, как Мэтью нанес по этой голове удар подобранным с пола сапогом судьи. Второй удар пришелся по плечу трактирщика, и теперь Мэтью увидел в его глазах проблеск неуверенности. Судья оказался более грозным противником, чем ожидал Шоукомб, и тогда он с рычанием разъяренного зверя саданул коленом в пах Вудворда, который вскрикнул и сложился пополам, ухватившись обеими руками за больное место. Молот высвободился, и Шоукомб тут же занес его для сокрушительного удара по черепу судьи.

– Нет! – крикнул Мэтью. Сапог уже описывал дугу в воздухе, и Мэтью вложил в этот удар всю силу, попав деревянным каблуком по переносице Шоукомба.

Основной звук, похожий на стук топора, вонзающегося в дубовый чурбан, сопровождался отчетливым хрустом, что свидетельствовало о переломе носовых костей. С глухим вскриком Шоукомб попятился, ощупывая свое лицо, вместо того чтобы – как он рассчитывал – любоваться цветом судейских мозгов. Мэтью двинулся на него с намерением выхватить молот, но внезапно был атакован визжащей каргой, одна рука которой вцепилась ему в воротник, а другая уже подносила к его глазам горящие свечи.

Мэтью рефлекторно отмахнулся, попав ей по лицу, но при этом ему пришлось сделать шаг назад, а между тем в комнату уже входил Эбнер с фонарем и вилами.

– Убей их! – гнусаво взвыл Шоукомб, после чего уперся спиной в стену и сполз по ней на пол; его руки были прижаты к лицу; молот валялся рядом. – Эбнер! Убей обоих!

Эбнер, с бороды которого обильно капала вода, взял вилы наперевес и двинулся к Вудворду, все еще стонавшему в согбенной позе.

Мэтью вспомнил об открытом окне у себя за спиной. Его мозг сработал быстрее, чем могло бы среагировать его тело. Он громко сказал:

– Не убий.

Эбнер замер как вкопанный, растерянно моргая.

– Что? – спросил он.

– Не убий, – повторил Мэтью. – Так сказано в Библии. Тебе ведь ведомо слово Божье, не так ли?

– Мне… слово Божье? Да, оно вроде бы так…

– Эбнер, чтоб тебя, кончай их! – рявкнул Шоукомб.

– Так сказано в Библии, ты помнишь?.. Мистер Вудворд, проследуйте к окну, пожалуйста.

Слезы боли текли по лицу судьи. Однако он уже достаточно пришел в себя, чтобы понять: промедление смерти подобно.

– Да чтоб вас всех! Помогите мне встать! – Шоукомб попробовал подняться; к тому моменту оба его глаза налились кровью и уже начали опухать. Но, кое-как встав на ноги, он не смог сохранить равновесие и снова сполз по стенке.

– Мод, не упусти их!

– Дай мне эту рогулину! – Мод ухватила и потянула к себе вилы, но Эбнер их не отпустил.

– А парень-то прав, – сказал Эбнер. Голос прозвучал умиротворенно, как будто на него только что снизошла благодать. – Так и сказано в Библии. Не убий. Это воистину слово Господне.

– Дурень чертов! Дай сюда!

Мод вновь попыталась вырвать вилы из его рук, и вновь безуспешно.

– Быстрее, – сказал Мэтью, помогая судье перевалиться через подоконник. Вудворд шлепнулся в грязную лужу, как мешок с мукой. Мэтью начал выбираться следом.

– Далеко вам не уйти! – пригрозил Шоукомб сдавленным от боли голосом. – Все равно догоним!

Мэтью взглянул через плечо и убедился, что Мод еще не завладела вилами. Эбнер по-прежнему крепко их удерживал; лицо его сморщилось от мыслительного усилия. Мэтью понимал, что эти благочестивые раздумья вряд ли продлятся долго. По своей сути старик был таким же закоренелым преступником, как и двое остальных, и слова юноши могли стать лишь временным препятствием на этом неправедном пути. Уже перебравшись через подоконник, Мэтью увидел еще одну фигуру, возникшую в дверном проеме комнаты. То была девушка – с бледным лицом и темными грязными прядями, закрывающими глаза. Она обхватила себя руками, как будто в попытке защититься. Он не знал, была ли она безумна, под стать всей компании; не знал, что ждет ее в будущем. Он знал только одно: сейчас он все равно не в силах ей помочь.

– Ну-ну, драпай, щенок шелудивый! – издевательски промычал Шоукомб. Кровь текла меж его пальцами и капала на пол, а распухшие глаза превратились в щелочки. – Если ты думаешь найти ту саблю в своем фургоне, то зря! Да и всяко она слишком тупа – ею даже струю пердючих газов не разрубишь. Так что драпай, покуда можешь, а там поглядим, как далеко вы оба уйдете!

Мэтью отпустил подоконник и спрыгнул в грязь рядом с Вудвордом, который с трудом поднимался на ноги. В комнате Мод начала поливать бранью Эбнера. Мэтью сознавал, что им необходимо максимально удалиться от трактира, прежде чем начнется погоня.

– Вы можете бежать? – спросил он у судьи.

– Бежать? – Вудворд взглянул на него с изумлением. – Ты бы лучше спросил, могу ли я ползти!

– Двигайтесь, как можете, но лучше поспешите, – сказал Мэтью. – Первым делом надо зайти поглубже в лес.

– А как же наши лошади и фургон? Нельзя же так просто оставить их здесь!

– Нет времени возиться с упряжью. Они могут быть здесь уже через пару минут. И если они придут с топором и мушкетом…

– Ни слова больше! – Вудворд побрел к лесу на противоположной от трактира стороне дороги. Мэтью держался рядом, готовый помочь, если он споткнется.

Сверкали молнии, гремел гром, дождь лил как из ведра. На опушке леса Мэтью оглянулся на трактир, но оттуда все еще никто не вышел. Он понадеялся, что Шоукомб – хотя бы на время – утратил желание выбираться из дома в непогоду, а старик и карга вряд ли предпримут вылазку без него, по своей инициативе. Возможно, Шоукомб сейчас был слишком занят собственной болью, чтобы причинять боль другим. Мэтью подумал о том, чтобы вернуться в сарай за лошадьми, но ему ни разу в жизни не доводилось седлать или взнуздывать лошадь, а ситуация была критической. Нет, решил он, надежнее будет углубиться в лес, а потом идти вдоль дороги до поселения.

– Мы лишились всего, – безутешно стенал Вудворд, пока их ноги месили кашу из грязи и опавшей хвои. – Всего! Моей одежды, моих париков, моих судейских мантий! Боже правый, и моего камзола! Этот негодяй забрал мой камзол!

– Да, сэр, – ответил Мэтью. – Однако же ему не удалось забрать вашу жизнь.

– То будет жалкая жизнь, начиная с этого самого дня! Ох-ох-ох, ударь он еще чуть сильнее, и мой баритон превратился бы в сопрано! – Вудворд уставился в кромешную тьму впереди. – Куда мы идем?

– В Фаунт-Ройал.

– Что?! – Судья качнулся и едва устоял на ногах. – Ты заразился безумием от этого типа?

– Дорога ведет в Фаунт-Ройал, – сказал Мэтью. – Если двигаться в том направлении, мы через несколько часов будем на месте.

То был слишком оптимистичный расчет, как он признался самому себе. Грязь и проливной дождь сильно замедляли движение. Впрочем, они должны были замедлить и погоню.

– А потом пошлем сюда местных ополченцев, – продолжил он вслух, – и вернем свои вещи. По-моему, это единственный выход.

Вудворд промолчал. Другого выхода у них действительно не было. Если он сможет вернуть свой камзол – и заодно увидеть Шоукомба на виселице, – это послужит достаточной наградой за несколько часов страданий и унижений. В то же время его терзала мысль о том, что немилость Господня подобна бездонной яме: стоит однажды в нее упасть, и это падение будет нескончаемым. Его обувь осталась в трактире, отбитые яички распухли и сильно ныли, непокрытую голову поливал дождь, мокрая и грязная ночная рубашка липла к телу. Зато они оба выжили, чего нельзя было сказать о злосчастном Тимоне Кингсбери. «Исполнение приговоров не входит в мои обязанности», – сказал он тогда Шоукомбу. Что ж, из всякого правила можно сделать исключение.

Он лично вернется сюда за своим камзолом, даже если это станет его последним поступком на этой земле.

Мэтью шагал быстрее судьи и периодически останавливался, чтобы его подождать. Недолгое время спустя ночная буря поглотила обоих.

Загрузка...