Городок Нонстед

16

У него создалось впечатление, что не сомкнул глаз. Лежал на диване и всматривался в бушующий в камине огонь, надеясь, что он выжжет все воспоминания. Всматривался настолько пристально, что глаза начали слезиться. Пламя потухло, превратилось в жар, и тогда из углов салона выполз сон. Он одурманил Натана и увлек в темноту. Едва писатель закрыл глаза, вновь оказался на залитой дождем дороге.

Он ощущал сильное сжатие руки Ника. Слышал его слова. Видел силуэт, отражавшийся в зеркале заднего вида. Ощущал удар.

Он открыл глаза и услышал, как гулко бьется его сердце. Смотрел на жар, вытирая слезящиеся глаза, и пробовал что-то вспомнить, пока вновь не проваливался в сон. И Натан возвращался на дорогу.

Писатель проснулся и встал, только начало сереть. Выпил кофе, сделал себе бутерброд. Поискал лопату, снял тельце Кошмары и закопал ее за домом. Потом он блевал.

Дороги в Стуа англичанин не помнил. Затем, как сквозь туман, вспомнил, как ждал открытия суда, потом подписывал какие-документы. Затем несколько раз пересчитал наличные. Свет приобрел яркость, когда он увидел Скиннера. Пожали руки.

— Наверное, ты хотел бы услышать что-то другое, — сказал лесоруб, изучающее рассматривая приятеля. — Но выглядишь, будто тебя сожрали, пожевали и выплюнули.

— Так оно и есть. — Натан попробовал улыбнуться. — Поехали домой.

Заработал мотор. Из-за туч выглянуло солнце, над дорогой поднялся туман. Молчали.

— Может… — прохрипел Натан, — может, вчера я убил человека.

Скиннер широко раскрыл глаза.

— Возвращался из Моррисона, и подобрал автостопщика, — продолжил писатель. — Он начал бредить о каком-то происшествии. Мне показалось, что он жил в каком-то кошмаре, и посчитал меня виновником. Схватил меня за руку, начал угрожать. Выбросил его из машины. А затем сбил на заднем ходу. Не знаю, что на меня нашло.

— Ясный пень, — пробормотал Скиннер. — Мы влезли глубоко в дерьмо.

— Кто-то… Кто-то убил кошку, что жила в доме. И прибил гвоздями к дверям. Не знаю, огорчаться ли этому — кошка пыталась выгнать меня из дома. Наверное, схожу с ума.

— Проклятие Нонстеда.

Среди утреннего тумана появился дорожный знак. До заправки и магазина оставалось полмили.

— Заедем на заправку, — решительно сказал Скиннер. Натан послушно съехал с дороги, проехал мимо колонок и остановился возле магазина с баром быстрого обслуживания. Скиннер выскочил из машины, и вбежал в магазин. Вскоре вернулся с двумя красными канистрочками.

— У меня три важных известия, — сказал лесоруб, садясь в машину. — Во-первых, в “Голосе Нонстеда” и “Моррисон Дэйли” нет никаких упоминаний о сбитом пешеходе. Во-вторых, на задней стенке джипа нет следов от удара. В-третьих, у меня долг перед тобой. И сейчас начну его оплачивать. Уничтожу это чертово проклятие, но сделаю это по-своему.

— Что ты задумал? — тихо спросил Натан.

— Знаю, что в этом вопросе мы расходимся, — мрачно усмехнулся Скиннер. — Но я не успокоюсь, пока не буду убежден сам. Надо спалить “Отшельницу”. Еще раз. С этого и начнем.

Они нашли “Отшельницу” без труда.

Черная хижина вольготно раскинулась среди застывших деревьев. Натан, ошеломленный и расслабленный, выключил двигатель. Скиннер выскочил из машины, достал купленные небольшие канистры и поставил их на капот. Он постучал в окно.

— Выходи, — сказал он решительно. В глазах лесоруба светилось упрямство. — Мне нужен свидетель.

— Даже невменяемый? — пробормотал англичанин, выбираясь из машины.

— В Нонстеде других редко встретишь. — Скиннер мрачно усмехнулся. — У тебя есть зажигалка?

— Есть.

— Тогда пошли. Спалим это проклятое место и поедем поедим в “Меконге”.

Натан кивнул головой и глубоко вдохнул. Свежий лесной воздух подействовал на него отрезвляюще. Он заморгал и огляделся, будто только пробудившийся от неприятного сна. Деревья стояли неподвижно. Казалось, весь лес застыл от страха.

“Отшельница” казалась крохотной, сжавшейся в ожидании чего-то.

— Подожди, — тихо сказал Натан.

Скиннер, продиравшийся сквозь заросли папоротника, остановился и повернулся.

— Что?

— Скиннер, пробовал ли кто-то войти в середину?

— Нет, — ответил лесоруб. В его газах блеснула злость. — А зачем?

— А незачем. Спалим эти руины, если хочешь, но сначала я их осмотрю.

— Твою мать! Там не на что смотреть!

В уставшее тело Натана влилась новая энергия. Он прошел мимо разозленного лесоруба и вышел на поляну. Неожиданно он понял, что не испытывает ни страха, ни напряжения.

— Интересно, это из-за пережитого в последние два дня, — пробормотал писатель. — Или Отшельница и вправду никогда не была страшной?

С близкого расстояния хижина не казалась страшной.

Почерневшие, во многих местах прогнившие доски. Ржавые головки гвоздей. Двери из неровно обрезанной фанеры, сделанные недавно. Одно окно забито досками, второе закрыто газетами. Мох зеленел на крыше. Трава прорастала на стенах.

— Лес забирает ее себе, — сказал Натан, и удивился собственным словам.

— Слушай, если хочешь поиграться в стихосложение, то подожди, пока разгорится, — крикнул разозленный Скиннер, который как раз принес канистры.

Писатель не слушал. Он толкнул фанерную дверь и вошел внутрь. Англичанин ожидал неприятной затхлой атмосферы, но его встретил запах лесной влажности, неожиданно приятный. В полумраке он увидел лежанку из тряпок в углу, сбитый из досок столик, несколько старых консервных банок. Поднял одну из них и поднес к свету.

— Срок годности истек в 1908 году, — прочитал он. — О, “Голос Нонстеда”. Ноябрь 1907 года. Скиннер, тут кто-то жил в 1907-08 годах. Какой-то бездомный.

— И что, мистер Холмс? — Скиннер просунул голову в середину. — Что нам до какого-то бродяги?

— На ничего не интересует. — Натан повернулся к товарищу. — Может быть, важно то, что если кто-то ту жил, то “Отшельница” не так уж и пугающа. Это не ворота ада, старик. Это обычная развалюха.

— Развалюхи горят, Натан! — рявкнул лесоруб. — А потом остаются только пепелища. Не возрождаются через месяц, будто ничего не случилось. Это такой… Как ты это определил? Разрыв реальности. Что-то разодрало мою реальность, и пока я не спалю эту чертову хижину, ничто не придет в норму. Выходи, а то и тебя спалю, чтобы долг не возвращать.

— А что это? — прошептал Натан, не слушая Скиннера.

— Что?

— Эта надпись на притолоке. — Он встал на носки и провел ладонью по знакам, выбитым на дереве. Их края были стерты, надписи было очень много лет. Писатель узнал большинство букв, но не смог прочитать ни слова.

— Подожди, у меня в машине есть фонарь Оуэна. Ничего не поджигай, пока я не вернусь.

В мощном свете полицейского фонаря слова были отлично видны.

— Ulven skal beskytte deg, — прочел Натан и посмотрел на Скиннера. — Ты что-то понял? Что это за язык?

— Клингонский, — нахмурился Скиннер (клингоны — раса воинов из “Звездного пути”, - примечание переводчика). — Долго еще будешь осматриваться, англичанин? Сожжем все и уберемся.

Пятно света бродило по стенам, открывая очередные секреты, спрятанные во мху и паутине. Глазам Натана открылись символы — пересекающиеся линии, деформированные геометрические фигуры. Непонятные. От них веяло беспокоящей силой.

— Не будем сжигать эту халупу, — сказал писатель веско, не глядя на Скиннера. — По крайней мере, пока. Твой выход на волю отметим по другому.

— Почему? — спросил лесоруб, и поставил канистру на землю. — Потому что какой-то бродяга измазал стены?

— Потому что эта мазня может что-то значить, — процедил Натан, пытаясь сделать снимки телефоном, включив вспышку. — Это сделал не бродяга. Бомж вырезал бы имя и год, название любимой бейсбольной команды или несколько комментариев в адрес полиции. В крайнем случае, нарисовал бы стоящий член. Здесь надписи выполнены высоко, под потолком. Кто-то не хотел, чтобы к ним дорисовывали свой член.

— А если это просто какой-то безумец?

— Именно это я и попытаюсь выяснить. Оставь бензин здесь. Если хочешь спалить эту лачугу, так и поступим, но не сегодня.

Мрак разрезала серия ослепительных вспышек. После этого Натан вышел и набрал номер Анны. Она ответила сразу же.

— Сейчас ты не вовремя, — сказала она. — Звенит звонок на урок. Дело может подождать?

— У меня только один вопрос. Есть в Нонстеде кто-то, занимающийся местной историей? Куратор местного музея, местный экскурсовод или что-то в этом роде?

— Нет. В детстве, помню, музей был, но его давно закрыли. Местным властям нужны были дополнительные помещения, а в музей и так никто не ходил. Сейчас, кто же его курировал… Старик, резкий, что… Дети называли его Угрюмец… Как же его…

Слова Анны заглушил резкий звук звонка. Натан терпеливо дождался конца, а потом услышал фамилию, от которой кровь застыла в его венах.

— Маттис О`Тул.

Маттис О`Тул сидел на старом диване с вытертой обивкой, огромный и чуткий, как старый паук. Он смотрел телевизор с приглушенным звуком. “Янкиз” добывали очередные очки. Но старик сразу заметил Натана, хотя тот старался ступать как можно тише. Как паук.

— Выглядишь как куча, — прохрипел О`Тул. — Растоптанная куча.

В небольшом холле не было никого. Хотя на нескольких диванах могли бы с удобством расположиться пенсионеры. В углу рос запыленный пожелтевший рододендрон. Натану казалось, что когда старик уйдет, красивые живые цвета вернуться к этому растению. Угрюмец не казался уже страшным и доминирующим, но вокруг него была серая аура злобы и ненависти, от которой мурашки пробегали по коже.

Натан не чувствовал страха. У него не было на это сил.

— Почему не увеличите звук? — спросил он, садясь на другой диван. Только сейчас обратил внимание, что телевизор цветной, а не черно-белый.

— Зачем? — Огромный старик прищурил глаза. — Все же видно. Я же не молодой балбес, чтобы с интересом слушать бредни какого-то полудурка с микрофоном.

— Нет. В силу вашего возраста, вы и сами все отлично знаете.

О`Тул разразился сухим астматическим смехом.

— Я прогорклый мерзкий старикан, которого победило люмбаго, — сказал он, вытирая губы. — Но соглашусь, я знаю все лучше всех. Что ты хочешь?

— Поговорить, — Натан бросил старику пачку сигарет. Тот поймал с ловкостью, неожиданной для человека его возраста.

- “Кэмел”, - причмокнул старик. Но глаза его враждебно поблескивали. — Откуда знаешь, какие сигареты я курю? С кем говорил?

— С младшим Скиннером. — Натан достал “лаки страйк” и закурил.

Разговор со Скиннером не был ни долгим, ни плодотворным. Лесоруб до последней секунды пытался принудить его спалить “Отшельницу”. А, когда Натан демонстративно сел за руль, швырнул канистру об стену и молча сел рядом. После обильного завтрака в “Меконге” его злость прошла, и он скупо ответил на несколько вопросов Натана. Потом писатель отвез приятеля домой и поехал в дом престарелых.

— С младшим Скиннером. — О`Тул жадно сорвал обертку, смял и бросил на диван. — Я был знаком с его стариком.

— Неприятное дело, — сказал Натан. — Вот, зажигалка.

— Что ты имеешь в виду? — Старик прищурил глаза. — Что за неприятное дело?

— Речь о том, как он умер. — Писатель смотрел в лицо старика. — Скиннер мне все рассказал.

О`Тул резко выпрямился, что-то выстрелило у него в плече. На какое-то мгновение вновь стал страшным и властным, а его глаза блестели злостью. Он скривился и уже приготовился что-то сказать, но тут в дверях кто-то появился.

Во всем доме курить запрещено! — заорал Козмински, упирая руки в бока.

— Иди отсюда, — Натан удобно расположился на диване, и выпустил дым через нос. — Сваливай. Противопожарная сигнализация не работает долгие годы. Не будет незапланированного душа для твоих постояльцев.

Работник дома престарелых выпучил рыбьи глаза и заморгал. Он не мог решить, как реагировать на такую наглость. Уладил дело О`Тул.

— Давай, парень, иди отсюда. Тебя же вежливо попросили. А запрет засунь себе в…, от всего сердца тебе советую. Где, это видано, чтобы стариков последней радости в жизни лишать.

Козмински потряс головой. Он все еще не верил в происходившее. Но руки его уже безвольно опустились.

— Я иду звонить в полицию, — сказал он, уходя.

— Ну, попробуй, — враждебно буркнул О`Тул.

Наступила тишина, которую нарушало только пощелкивание тлеющих сигарет и бормотанием телевизора.

— Ты стал круче, англичанин. Зачерствел.

Натан не отвечал.

— Это хорошо, — задумчиво сказал старик. — Сукиным детям немного легче живется. Даже сезонным сукиным детям. Что тебе сказал Скиннер о своем старике?

— Немного, — буркнул Натан. — Что он потерялся в лесу, а потом нашли его обнаженного и раненого. И он во всем винит “Отшельницу”.

— Ага. — О`Тул выпустил большое облако дыма. — Ясно. Сваливает вину за семейные проблемы на развалюху в лесу. Пусть Скиннер поднимет задницу, поедет в больницу и поговорит с врачами. Тогда он узнает, что в последние месяцы жизни его старик только искал зелье в лесу, а потом кололся, да так, что ух. “Отшельница”, твою мать. Понятно. Холера, как это типично.

— Типично для кого? Для Скиннеров?

— Типичная для вас, молодых балбесов, — рассмеялся О`Тул.

— Я никогда…

— Потому что, я сейчас о другом. Вы ничего не делаете так, как положено. Одеваетесь в костюмчики, втупливаетесь в эти долбанные компьютеры, набиваете морды кучей фразочек и айда править миром. А если что останется непонятным, то подбираете удобную теорию и хоп. Нет проблем! В мое время все было по-другому. Люди старались решить проблемы. Говорили то, что думали. Ценили открытость и честность. Никто не считал, что околесица решит все проблемы этого мира. Даже, черт побери, “кэмел” был более жестким.

Натан кивнул головой. Страх перед этим огромным враждебным стариком испарился, стал карликом относительно других страхов, более мрачных и реальных. Писатель всматривался в О`Тула и ощущал, что приблизился к тайне.

— Многие люди говорят об “Отшельнице”, - сказал он.

— Говорят? — О`Тул наморщил брови. — Сейчас люди уже не обсуждают. Люди обмениваются глупостями и несут околесицу.

— Трудно с вами не согласится. — Натан неожиданно понял, что тайна значительно ближе, чем он себе представлял. Достаточно только протянуть руку. — Я был там сегодня. Внутри есть надписи на непонятном языке и символы. Они кажутся старыми.

— Они и есть старые! — рявкнул старик, но в его темных глазах появилось новое выражение. Он был заинтригован? Или это было признание? — Они и есть старые, — уже спокойнее добавил старик. — Для большинства проживающих в Нонстеде и окрестностях “Отшельница” — халупа, обиталище бродяг. Для дураков — я имею в виду твоего приятеля Скиннера — это ворота ада. Сердце тьмы. Место, которое отвечает за все зло, в том числе за убийство Кеннеди, свиной грипп и засилье китайской дешевки. Для меня это — жилой дом.

— Мне пришло в голову, что это может иметь какое-то отношение к скандинавским переселенцам. — Рискнул Натан. Он всматривался в старика, ожидая очередного взрыва ярости. Тот удобно устроился на диване и изучающее посмотрел на посетителя.

— Ну вот. Если день неплохой, то можешь до кое чего додуматься, — пробормотал он. — Чем вас там в Англии кормят? Очевидно, что “Отшельница” осталась от пионеров. Кажется, что последняя вещь, кроме названия этой дыры, конечно.

— Нонстед?

— Это анаграмма, или, скорее, мутация норвежского слова noensteds — “где либо”. Надо признать, что отцы-основатели обладали даром предвидения, потому что это, — старик пренебрежительно махнул в сторону грязного окна с пожелтевшими шторами, — могло появиться где угодно. Как прыщ. Никогда не знаешь, где вылезет следующий. — Старик глубоко затянулся и с удовольствием выпустил клубы дыма. — Эти “кэмелы” не так плохи. Что касается “Отшельницы”… Когда то тут рассказывали историю, которую потом растиражировали телевидение и интернет. В начале 18 века осели тут норвежцы. Это была стая оборванцев, с трудом собравшая деньги на путешествие через большую лужу в надежде обрести здесь лучшую жизнь. Был среди них некто Квен. Знаешь, кто это, Квены?

— Нет.

— Мало кто знает. Это выходцы из Финляндии. Осевшие в Норвегии. Они говорили на языке, отличавшимся от норвежского и у них были другие обычаи. Этого хватало, чтобы они считались чудаками. В то время это было все равно, что обвинить в колдовстве. Среди норвежцев, основавших Нонстед, был один Квен… Его звали Верли или как-то так, и легенды без него не было бы.

Он умел лечить болезни и раны, мог найти дорогу в пуще, знал, где нужно рыть колодцы, мог выследить зверя. Без него норвежцы бы не выжили. А что он чужак, и притом вредный чужак, вспомнили после того, как выстроили дома и засеяли первые поля. Потому что, только представь себе, англичанин, Верли посмел считать себя одним из них и даже влюбился в некую Дагмар.

— Понимаю, — пробормотал Натан. Он старался изображать безразличие, хотя сердце было готово выскочить из груди. — Легенда не была бы легендой без несчастной любви. И что дальше?

— Ничего. — Старик вдруг разозлился. — Ему не дали на ней жениться. Он обиделся и построил дом в лесу, вдали от всех. Вот тебе и “Отшельница”.

— Никаких проклятий? — удивился писатель. — Никакого полночного воя? Никакого волшебства?

— Ничего подобного. Похоже, он был хорошим парнем, и согласился с волей старших. НЕ покушался на честь Дагмар, которую поспешно выдали за кого-то из своих. Верли вроде бы не перестал ее любить, хотя никогда не решился к ней подойти, чтобы сообщить об этом. Он до конца своих дней заботился о Нонстеде, чтобы Дагмар и ее детям хорошо жилось. Где ты купил эти сигареты?

— Что? — Натан подпрыгнул, удивленный неожиданной сменой темы.

— Где купил сигареты? “Кэмел”?

— В каком-то ларьке или магазинчике. Может, в “Меконге”.

— Это хорошо. Я уж подумал, что в “Мэддиз”. Единственное, чему научил меня Бьорнстьерн, это то, что нету большего жмота, чем Уилсон. Моей ноги в его магазине не будет. Уже собираешься?

— Да, мне уже пора. — Задумавшийся Натан погасил сигарету и встал. — Спасибо за все. Я еще не знаю как. Но вы мне очень помогли.

Он сидел в водительском кресле и смотрел на тучи, которые сновали над Нонстедом, как гарпии. Глаза пекли, горло першило, мысли в голове сталкивались и крошились, напоминая тонкий ломающийся лед. Он долго не мог найти в кармане ключи, а затем вставить их в замок зажигания.

— И что сейчас? — спросил он сам себя.

Перспектива возвращения домой — темный дом на краю леса, дом, двери которого открывали чужаки, дом, политый кошачьей кровью, с холодным камином и злыми видениями в темных углах — пугала его. Натан с трудом проглотил слюну и достал телефон.

— Анна? — прохрипел он. — Послушай, я узнал несколько вещей и мне надо их обсудить. Я могу заехать?

Этот обычный кухонный стол был для него последним нормальным местом на планете. Натан сидел, упершись локтями о столешницу, глядя на тьму за окном, и говорил, говорил, без конца говорил. Тихая и терпеливая Анна слушала. В забытых чашках стоял горячий чай. Темноту разрезал свет фар проезжающего автомобиля. Этот свет отразился в глазах Анны.

Натан закончил рассказ. Выпил остывший чай и посмотрел на учительницу, но та не сказала ни слова. Ни о происшествии на дороге, ни об убийстве Кошмары, ни об откровениях О`Тула.

Затем хозяйка сказала:

— Ты кошмарно выглядишь. Когда ты в последний раз нормально спал?

Натан улыбнулся. Поначалу слегка, потом шире и сердечнее. Обычная женская забота подействовал на него как противоядие и отогнал страхи.

— Не знаю, — признался он.

— Слушай, это все выше моих возможностей, — сказала она, глядя в пол. — Я ничего не поняла из того, что ты говорил. У меня какая-то пурга в голове. Может быть… — Она колебалась. — Может утром все покажется более логичным. — Женщина лгала. — Когда мы выспимся.

— Наверное. — Натан поднялся. — Мне уже пора.

— Подожди. — Анна накрыла его руку своей. — Ты не допил чай. Он уже остыл. Я тебе заварю новый.

— Нет, не нужно. Чай отличный. Наверное, у тебя хорошие знакомые в “Мэддиз”. — Писатель пошел к дверям.

— Я не хожу в “Мэддиз”, - вздохнула Анна. — Там работает такой большой придурошный громила, который когда-то за мной таскался. Пока я не обратилась в полицию. Я звала его “Обезьяна”. Мурашки бегут по коже от одних воспоминаний о нем. Боже, Натан. — Ее глаза блестели. — Останься. Постелю тебе на диване, не будешь… должен разжигать огонь в камине.

— ОК, — с облегчением улыбнулся Натан. — Спасибо.

— Не за что. Пойду, найду тебе полотенце. Может тебе и тапочки нужны?

— Было бы прекрасно. Слушай, могу я воспользоваться интернетом?

— Компьютер в салоне.

Анна исчезла в лабиринтах дома, а Натан вошел в салон, который освещала только тусклая лампа. В комнате было много растений и полок с книгами. В углу большого террариума ползала маленькая черепаха. Рядом с забытой тарелкой с остатками пирожных лежала книга. Он сразу узнал обложку. “Шепоты”.

Он выругался и сел в слегка поскрипывающее компьютерное кресло перед старым “макинтошем” Анны. Включил компьютер, снял пластиковую крышку с клавиатуры и посмотрел на экран, на котором появлялись команды. В руке писатель держал телефон. На экране было имя Эдвина Уилшира, его приятеля из Лондона, преподавателя литературы на кафедре скандинавистики, но Натана не торопился нажимать кнопку вызова. Он попробовал подсчитать, который час сейчас в Лондоне, но успеха не добился. Что еще хуже, он не смог вспомнить, по литературе какой страны был специалистом Эдвин.

— Да, что там, — прошептал англичанин, потирая лоб. — Напишу ему письмо по электронке. Может он тоже знает об этих Квенах или как их там.

Он недолго всматривался в баннеры и заголовки новостей из страны и мира. Они не имели для него ни малейшего значения. После этого набрал пароль почты. Он не заметил, как Анна вошла в комнату.

— Натан, откуда ты берешь сюжеты своих рассказов? — спросила она тихо.

Он застыл, пальцы зависли над клавиатурой. Мужчина почувствовал, будто его настиг порыв ледяного ветра. Только через некоторое время он сумел повернуться к женщине.

“Боже, где я уже слышал этот вопрос? И почему он так меня пугает?”

— А почему ты спрашиваешь? — он пытался сохранять спокойствие.

— Не знаю. — Она отвела взгляд. — Потому… потому что взяла твои “Шепоты” у приятельницы и читаю. И не могу избавиться от ощущения…Только не пойми меня превратно, написано гениально, а стиль не дает оторваться от книги. Прекрасная антология, но… но, некоторые из них мне знакомы.

— Знакомы? — выдавил он.

— Например, рассказ о человеке, который хотел, чтобы мир о нем забыл.

- “Двери”, - подсказал он.

— Именно. Ты пишешь о человеке, который боялся других людей. Отключил телефон, поменял дверь на более прочную, потом забил окна досками, и, в конце концов, исчез. Никто не мог до него добраться, ни почтальон, ни сборщик платы, ни родственники. Только адвокат не колебался, и не испугался таинственности произошедшего, ворвался в квартиру и не застал внутри никого. Увидел только стол, накрытый на несколько персон. Горячий чай, пирожные и так далее. Как на “Марии Челесте”. Суть в том, что была полночь.

— Пол был исцарапан чем-то острым, возможно, когтями, — добавил Натан. — Рассказ заканчивается тем, что адвокат приезжает домой, и с сомнением осматривает собственные двери. И что здесь не так? Читала что-то подобное у Кинга?

— Нет. — Анна присела на диван и закрыла книгу. — Я слышала эту историю от кого-то другого. Через год после рождения Ванессы. Устроили девичник, пили вино и рассказывали страшные истории. Девушка, которая рассказала эту, клялась всеми святыми, что это правда. Что эта история произошла в Нонстеде.

— Городская легенда, — прошептал Натан. — Знаешь, аллигаторы в канализации Нью-Йорка, питон, собирающийся сожрать хозяина, убийца на заднем сидении и так далее.

— Она назвала имя и фамилию этого несчастного. Да, правда. У тебя это Харрис Демюрр, а в рассказе подружки его звали Харрис Димор. Городские легенды не содержат личных данных, Натан.

Писатель уставился на угол террариума. Маленькая черепах упорно пыталась научиться лазить по стеклу. Экран компьютера погас, в комнате царил полумрак, который разгоняли маленькая лампочка на комоде и фонарь.

— Ничего такого, — сказал писатель тихо. — Ничего сенсационного, хотя признаюсь, никому об этом не рассказывал. Несколько лет назад, я жил еще в Лондоне, наткнулся на интернет-форум. Не помню подробностей, был пьяный, обкуренный и классически удрученный. Знаешь, отчаяние английского студента и не состоявшегося творца, который осознал, что его философия, помыслы и планы на будущее это все дрек по сравнению с большим миром. Я писал стихи, критические статьи, театральные рецензии. После каждой написанной вещи мое отчаяние росло. Я все больше убеждался, что бы я ни написал, всем плевать, никто не обратит внимания. В мире мало кто интересуется чем-то отличным от “Гарри Поттера”, а люди, читающие Гришема или Форсайта, считаются серьезными читателями. Альтернативой было создание мусора, а этого делать я не хотел. Поверь мне, я старался — и ничего. Отчаяние было все мрачнее. Курил дешевое дерьмо, пил еще больше. По ночам спорил с такими же отчаявшимися типами. Даже дрался с бродягами в темных закоулках и пробовал стать викканцем. Знаешь, кто это?

— Знаю, — сказала Анна. Ее расширенные глаза блестели. — Спокойно, меня это не удивляет. Я выросла в Нонстеде.

— И тут я нашел в Интернете форум, на котором люди обменивались своими историями. Я знаю, что интернет одна большая свалка, и если хорошенько поискать, можно найти все, что угодно. Бывает, что найдешь что-то стоящее. Правдоподобное. Этот форум… — Он покачал головой. — Помню немногое. Пары алкоголя и выкуренной марихуаны смешались в моей голове, и все казалось нереальным, но настоящим, как кошмары, которых человек не в состоянии забыть. Эти люди обсуждали непонятные вещи, и я бы им никогда не поверил, если бы не их язык. Я могу отличить хладнокровный текст от отрывка, написанного под влиянием эмоций. Каждый из участников форума имел характерный стиль, у них был разный словарный запас, они использовали отличные грамматические структуры, но все писали под влиянием минутной слабости. Их исповеди сочились испугом, сомнениями и отчаянием. Ощущение было таким реальным, что его можно было потрогать. Я был так увлечен, что не мог перестать читать. И тогда, первый и последний раз в жизни. Я решился что-то украсть.

— Ты украл их истории? — с улыбкой спросила Анна.

— Да, — вздохнул Натан. — Столько, сколько был в состоянии запомнить. По крайней мере, половина рассказов в “Шепотах” написана под их влиянием.

— У тебя есть адрес того форума.

— Есть, но он уже не используется. На следующий день страница перестала существовать. Исчезла, как сон, остались только мои рассказы. Я не сумел отыскать его вновь. Остаток этой истории малоинтересен. Я писал два месяца, завалил несколько экзаменов. Это меня не волновало. Не мог отбиться от литературных агентов, как с той, так и с этой стороны Атлантики. Начались прекрасные времена. Но знаешь, что портило мне удовольствие?

— Нет.

— Понимание, что я продаю нечто опасное. Мало того, что не совсем собственное, так еще и зловещее. В минуты сомнения ощущал себя наркоторговцем. И я не был удивлен, когда пришла новость о самоубийстве того паренька из Филадельфии.

Анна подошла к небольшому музыкальному центру, стоящему на полке и скрытому листьями какого-то тропического растения. Она нажала на кнопку и вскоре раздалась композиция Евы Мендес. Натан Встал и подошел к женщине.

— Проблема с тобой, — прошептала она, кладя руки ему на плечи, — как и с большинством мужчин, состоит в том, что ты очень много думаешь. Предлагаю закончить. Или хотя бы прерваться.

Ее глаза блестели. Правая рука, сместившаяся с плеча на шею, была теплой и успокаивающей. Волосы пахли шампунем, чаем и чем-то еще. Тишиной? Покоем? Никогда раньше она не казалась Натану такой красивой.

“Потому что никогда раньше, ты не смотрел на нее, как на женщину”.

Он прижал Анну, удивленный худобой ее тела. Она положила голову на его плечо, и они стали раскачиваться в ритме сонной португальской песни.

— Может, действительно, слишком много думаю, — сказал он тихо. — А может, в отдельных делах, и маловато. Мы так и не продвинулись в деле страховки твоей машины.

Она рассмеялась, но мысли Анны были где-то в другом месте, но недалеко.

— Натан… — хрипло начала она, глядя ему в глаза. И вдруг зазвонил его мобильник. Он отпустил женщину, достал телефон из кармана джинсов и посмотрел на экран. Фиона.

Малышка написала:

Мне тяжело. Мог бы кто-то прийти и поговорить со мной? Так как в последний раз? Мама плачет по ночам и сидит под дверями моей спальни, она меня даже боится.

Маггор ответил:

Не беспокойся, золотко. Кто-то придет.