Глава шестая. ДЖУНГЛИ

На всех биржах мира была паника. Рынки сбыта катастрофически сокращались. Акции целого ряда предприятий катастрофически падали. Зато росли акции военно-промышленных предприятий.

Бумаги предприятий господина Хруппа стали чуть ли не самыми ценными. На них наживались, создавая миллионные капиталы.

Паника охватывала страну за страной, континент за континентом. Паника охватывала города и села. Возникали легенды о коричневой чуме, которая воцарилась в одном из наиболее культурных государств и распространяется во все стороны.

Из страны, которая стала называться Центральными Джунглями, за границу поступали лишь самые скудные сведения.

Большинство иностранных корреспондентов не пожелали отказаться от своих человеческих предков и традиций и были изгнаны из страны. Все местные жители, умеющие хорошо писать, были сочтены непригодными для проживания в джунглях и также подверглись гонению: изгнанию — в лучшем случае, растерзанию — в худшем.

Остались в стране только такие журналисты, которые надели коричневые рубашки. Но эти существа, согласно горилльим законам, усиленно старались разучиться читать и писать.

Короче говоря, писать за границу о положении в джунглях было почти некому. Поэтому за границу проникали лишь небольшие и сухо изложенные заметки, такого, примерно, содержания:

«В долине бывшей Манбургской провинции закончено разрушение трех небольших городов, тридцати двух сел и шести больниц. Сейчас в этой долине из восемнадцати городов остался только один, который подвергнется разрушению в ближайшие дни».

«Гориллоподобный, бывший господин Грохт, изобрел новый способ разбивания головы камнем. Способ этот заключается в том, что нападающий подбегает вплотную к своей жертве и не бросает камень, а просто ударяет камнем по ее голове».

«Сегодня на холме бывшего города Мейнц на Гарне закончено разрушение последнего здания — городского морга. Больше город не существует… На месте бывшего города бродят дикие звери и озверевшие люди».

Надо признаться, что эти лаконичные заметки в основном довольно верно передавали суть жизни в джунглях. Один за другим разрушались города, страна покрывалась густыми, труднопроходимыми лесами, которых никто не вырубал, не расчищал и не культивировал. На месте прежних городов отдельными стадами и стаями жили гориллы и гориллоподобные, устраивая себе логова на ветвях деревьев, питаясь плодами и свежим мясом задранных жертв.

Отдельными островками среди необъятного океана леса были сильно укрепленные форты. Эти форты занимали большую площадь и были обнесены высокими стенами. Между стенами помещались крупные военные заводы, аэродромы, танкодромы, газоубежища, подземные жилища для людей, которые, не желая стать гориллами, целый день обязаны были работать у станков и машин на заводах, а ночь проводили в подземных тюремных камерах. Не было в фортах только казарм для солдат. И само понятие «солдат» в понимании горилл несколько отличалось от людского понимания.

В Джунглях каждый самец был солдатом. Единственной обязанностью каждого гориллы было — по первому требованию вожака выступить со своим стадом туда, куда ему прикажут. Весь день горилл проводил в охоте на другие живые существа. И эта охота считалась делом государственной важности, так как являлась непрерывным военным обучением и военной подготовкой всего горилльего стада.

Эта особенность расценивалась гориллами как наивысшее достижение внутренней политики и военного мастерства. В любой момент Джунгли могли выставить такую армию, численность которой равнялась всему наличному мужскому составу населения Джунглей.

Господин Гориллиус вместе с верховной самкой, бывшей Элизабет Пиккеринг, и своими ближайшими помощниками — бывшим малюткой Гансом и бывшим отчаянным Фрицем — жили в густой роще, рядом с громадным фортом, в котором помещались крупнейшие военные базы, несколько военных заводов Хруппа и громадное количество самолетов, танков, пушек с обслуживающими эти виды оружия гориллоподобными.

Квартира Гориллиуса и Элизабет помещалась на разветвлении толстой ветки старого дуба. Над веткой был сделан навес из сучьев и хвороста. Правда, Элизабет сумела украсить со свойственным ей изяществом и этот девственный уголок природы. Она умолила Гориллиуса разрешить ей сохранить из своей прежней обстановки наиболее ценные для нее вещи.

К коре дерева она прикрепила зеркало и утром гляделась в него. А вечером, когда Гориллиус возвращался с охоты, со смотров и объездов своей территории, она садилась около него, закутанная в свое обезьянье манто, приставляла к глазам черепаховый лорнет и начинала, нежно урча, выискивать насекомых в шерсти своего возлюбленного.

Иногда в холодные и дождливые дни она несколько страдала от недостатка комфорта, но зато ночи, даже самые холодные и дождливые, сторицей вознаграждали ее за спартанскую жизнь.

Малютка Ганс совсем превратился в гориллу. Он покрылся такой густой и кудлатой рыже-коричневой шерстью (рыжей от природы, коричневой от грязи), что ему теперь и не требовалось носить коричневую куртку, так он стал похож на гориллу. Отчаянный доктор Фриц перещеголял самого Гориллиуса своей звериной яростью. Он научился убивать корову одним прыжком на ее спину, а человека поджидал на ветке дерева, с размаху бросался на него сверху и в одно мгновение проверенными движениями душил его.

Малютка Ганс, выполнявший функции министра иностранных дел, ненавидел иностранных послов. Они оставили в целости свои особняки, которые теперь нелепо торчали, как башни, посреди обломков и развалин бывших городов и девственного молодого леса. Они очень любили протесты, ноты и меморандумы, которые Ганс ненавидел, так как писать и читать он старательно разучивался.

Новое правительство, созданное Гориллиусом, было по душе господину Хруппу. Оно обеспечивало ему ежегодный прирост капитала не ниже, чем на двадцать процентов. Сам он жил, конечно не в Джунглях, он жил в Париже, в прекрасном особняке на Елисейских полях.

Иногда он приезжал на родину (один, конечно, без жены), чтобы посетить свои заводы и дать инструкции своему правительству. Его заводы процветали. Заказчиком господина Хруппа было все гориллье стадо. Конкурентов у Хруппа не было. Верховный горилла чувствовал себя столь обязанным этому господину, что любого его конкурента мог съесть почти буквально и почти живьем. Так что между Хруппом и Гориллиусом поддерживались самые дружеские, даже, я бы сказал, фамильярные отношения.

Один раз господин Хрупп подъехал на своем «Паккарде» к самому жилищу Гориллиуса.

— Эй ты, там, верховный, слезай-ка! Встречай гостя! — закричал он и, чтобы было слышнее, еще два-три раза нажал грушу сирены.

Из ветвей выглянула голова Элизабет.

— Господин Хрупп? — гостеприимно спросила она своим простуженным и огрубевшим голосом. — Милости просим.

— Слишком большой милости. Как же это я к вам поднимусь без лифта?

— Ах, господин Хрупп, какой вы плохой сын своей родины, неужели до сих пор вы не отказались от своих человеческих привычек и все такой же изнеженный?

— Где хозяин, матушка? — спросил Хрупп, вместо того чтобы пускаться с нею в политические споры.

— Господин Гориллиус сейчас спрыгнет. Он еще потягивается.

И действительно, почти сразу же за ее словами Гориллиус спрыгнул на землю и, зевая, стал почесываться спиной о кору сучковатого ствола.

Хрупп присел на ступеньку своей машины, весело потирая пухлые ручки.

— Ну, так как же, преуспевает наше гориллье государство?

— Видишь!.. — с удовлетворением сказал Гориллиус, обводя рукою вокруг и указывая на лесные чащи.

— Так вот что, батенька, я тебе скажу, — оживленно заговорил господин Хрупп, — не кажется ли тебе, что у вас тут слишком тихо, а твое стадо готово к большим боям. С твоим-то зверством, да с яростью ты без труда можешь завоевать весь мир. Уж поверь мне! А я, тем более, слышал, что в граничащем с Джунглями государстве люди страшно завидуют твоим гориллам, и не прочь бы превратить и свою страну в джунгли. А то сейчас там прямо чорт знает что делается. Рабочие предъявляют ни весть какие требования. Сокращай им рабочий день, подавай им социальное страхование. Ну, в общем, ты этого все равно не поймешь. Так что, братец ты мой, ты бы подумал да поговорил со своими. Я уже малютке Гансу все свои соображения рассказал, что к чему. Он хоть и стал гориллой, а соображает еще, как человек. Так что я спокоен.

Господин Гориллиус почесал левой ногой правое ухо и ответил:

— Да стадо мое рвется в бой. Это ты правду говоришь. Так что если надо тебе, чтобы мы подрались — со всем удовольствием. Мы это дело в два счета обделаем.

Малютка Ганс, отчаянный Фриц и Элизабет, каждый по-своему, но все в равной мере заинтересовались идеей Хруппа и одобряли ее.

Уже вечером Элизабет шептала Гориллиусу на ухо:

— Мой горилльчик! Если несчастный жалкий человечишко Наполеон Бонапарт завоевал всю Европу, то ты можешь завоевать и Европу, и Америку, и Азию, и Африку, и Австралию. Ты можешь стать вожаком всего мира, верховным гориллой, почти богом.

— Учитель, — уговаривал малютка Ганс, — право, было бы неплохо утереть нос всем дипломатам, захватить дорогих соседушек. Поручи мне небольшую подготовку, и я тебе устрою такую драку, что ах, пальчики оближешь.

Но отчаянный Фриц знал лучше других, что нужно сказать Гориллиусу, чтобы зажечь его.

— Учитель, — говорил он, — как много еще непролитой крови есть за границами Джунглей. Гнусной человеческой крови! О, как я ее ненавижу! О, как хорошо проломить человеческий череп, сразу кровь начинает быстрее струиться по жилам и становишься сильнее и моложе…

Ноздри Гориллиуса расширились, и он готов был сейчас же, ни на минуту не откладывая, прореветь сбор всего стада и ринуться к границе. Однако надо было подождать.

Малютка Ганс никогда не был дипломатом, но много ль требуется от горилльего дипломата? Только то же, что требуется и от всякой гориллы: минимум уважения к другим, максимум уверенности в себе, а главное — наглость, наглость и наглость.

Началось все с того, что в соседней стране, которая была намечена первой жертвой горилльего стада Центральных Джунглей, однажды ночью из клетки зверинца был кем-то выпущен старый самец гориллы. И в ту же самую ночь из тюрьмы бежал человек, известный в уголовном и судебно-психиатрическом мире под кличкой «Кровавый Джек». Кровавый Джек прославился тем, что зарезал своего отца, мать, трех сестер, жену и двух своих малышей.

Эти два случая, на первый взгляд, никаких особых международных последствий не имели. Горилла, как предполагали, убежал в лес и, возможно, попал в Центральные Джунгли. А Кровавый Джек скрывался неизвестно где, и ему приписывались все убийства, которые по стилю и методам напоминали его, так сказать, «творческую индивидуальность».

Через некоторое время в известных кругах облюбованной Гориллиусом страны стали передавать из рук в руки изящно изданный томик. На его обложке было написано:

ВЕРХОВНАЯ САМКА ЦЕНТРАЛЬНЫХ ДЖУНГЛЕЙ БЫВШАЯ ЭЛИЗАБЕТ ПИККЕРИНГ.

«МОЯ ЖИЗНЬ В ДЖУНГЛЯХ».

Издание автора.

193— год.


Эти мемуары так тонко и красочно передавали все прелести горилльей любви, что читателю сразу же становилось ясным, почему просвещенная Элизабет стала на путь превращения в гориллу, отказалась от своего человеческого достоинства и счастливо зажила горилльей жизнью.

Элизабет рассказывала, как великий мудрец господин Гориллиус открыл ей цель жизни и как она нашла наконец свое «я» в примитивной горилльей жизни и с радостью сожгла свой дом, библиотеку, ноты и теперь живет на дереве, одетая в коричневое манто и воспитывает горилльих детенышей в зверином духе на дело дальнейшей борьбы за обесчеловечивание мира.

Эта книжонка сначала вызывала в обществе оживленные разговоры своей необычностью и экстравагантностью, затем в одной из зал столицы была устроена публичная лекция: «Мы гориллы и как мы хотим переустроить мир».

Вскоре оказалось, что в стране существует партия гориллистов, которая насчитывает двести тридцать четыре человека и одну настоящую гориллу. Председателем ее был старый самец, убежавший из зверинца, а секретарем — Кровавый Джек.

Стало известно, что двести тридцать четыре гориллоподобных обладают колоссальными средствами.

Через несколько дней гориллоподобные устроили погром в рабочем районе и утопили в реке двух старых музыкантов.

Страна обеспокоилась. Угроза превращения в джунгли стала реальной и близкой.

Правительство опубликовало специальное коммюнике, гласящее, что если партия гориллистов еще раз позволит себе устроить погром, то она будет запрещена. В ответ на это коммюнике гориллисты предъявили правительству ультиматум: если через двадцать четыре часа на улицу не будут выпущены все дикие звери, содержащиеся в зоологических садах, и все уголовные преступники, в коих течет наибольший процент обезьяньей крови, — то они, гориллисты, не отвечают за последствия.

Как это ни странно, правительство отвергло ультиматум. Но на следующий же день стало известно, что в Центральных Джунглях несколько стад горилл стянуты и здесь, у самой границы, охотятся и репетируют грозные бои. Тогда правительство не на шутку обеспокоилось и обратилось за помощью к другим странам, но было уже поздно.

Ровно в десять часов к зданию правительства подошли двести тридцать четыре члена гориллистской партии. Над ними колыхался плакат: «Присоединимся к Джунглям! Такова воля всех гориллоподобных нашей страны!»

И многим было непонятно, как это двести тридцать четыре гориллоподобных человека смогли разоружить двухсоттысячную армию, обстрелять здание правительства, занять телеграф, телефонную станцию, арсенал и вокзалы. Но это было непонятно лишь до тех пор, пока по городу не разнеслась весть, что многотысячное стадо горилл перешло границу и приближается к столице, пока над городом не появилась стая горилльих самолетов и не забухали первые бомбы.

Наутро еще одно европейское государство перестало существовать. Оно превратилось в так называемую Загорную возвышенность Центральных Джунглей.

Успех этого предприятия еще больше вскружил головы приближенным Гориллиуса. Они стали воображать, что эта первая победа горилл над иностранцами подняла их на необычайную высоту и теперь им уже обеспечено главенство над всем миром. Элизабет мечтала называться верховной самкой мира. Отчаянный Фриц и малютка Ганс чувствовали себя самыми замечательными людьми на земном шаре.

Между тем Заторная возвышенность Центральных Джунглей стала совершать быстрый процесс гориллизации. И здесь, один за другим, разрушались города, музеи, университеты, библиотеки. Все пожелавшие остаться людьми — зверски убивались. Вся промышленность перешла в руки господина Хруппа. Старый горилла-самец, убежавший из зверинца, стал теперь наместником господина Гориллиуса и быстро ликвидировал человеческую породу, превращая страну в настоящие дикие джунгли.

Празднуя победу над соседней страной, господин Гориллиус решил устроить грандиозный парад горилльих стад.

На этот парад были приглашены военные атташе и иностранные дипломаты, жившие в Джунглях. Они сидели на специально построенной трибуне, а гориллье население, не занятое на параде, разместилось на деревьях, обвесив ветви и сучья как грозди винограда.

На вершине высокого дерева появился господин Гориллиус в сопровождении своих неизменных друзей. Он встал на задние лапы и грозно зарычал. Перед ним на суку висел микрофон, и могучий голос его разносился по всему лесу, по всем джунглям, и по всему миру.

— Обезьянушки! — закричал Гориллиус. — Гориллушки, жалкие вы черепахи, раздробил бы вам слон хоботом череп! Мы одержали новую победу над жалким человеческим родом. Ширится территория Джунглей. И недалеко то время, когда все ближние и дальние страны превратятся в Джунгли. Так давайте же заведем наш воинственный рык, пусть его услышат во всем мире и поймут нашу силу и мощь!

И он первый затянул, а все гориллы и гориллоподобные подхватили уже известный нам воинственный гориллий рев. И под звуки этого яростного многоголосого рева из распахнутых ворот укрепленного форта вышли гориллы. Впереди шел батальон ударной ярости, составленный исключительно из горилл нижнегвинейского стада. Они шли на четвереньках, с оскаленными зубами, с пеной, стекающей по острым клыкам, с огромными дубинками, зажатыми в мохнатых кулачищах.

Вслед за ними шло стадо летчиков, стадо танкистов, артиллеристов и т. д. Эти стада состояли не из настоящих горилл, а из гориллоподобных. Они хором выкрикивали свои воинственные лозунги:

«Предоставим жалость глупым людям! Мы не умеем жалеть и в этом наша сила!»

— Крови, крови, крови! — командовали вожаки в такт шагам. — Крови, крови, крови!

Речь господина Гориллиуса и рассказы о горилльем параде облетели весь мир, вызывая все большую тревогу и опасения. И эти опасения не были совсем напрасны.

Господин Хрупп богател буквально фантастически. Он поставлял оружие и все необходимое для войны многим странам. Чем больше государств боялось горилл, тем это было выгоднее господину Хруппу, потому что тем больше заказывали ему вооружений. Чтобы сильней разжечь взаимное недоверие, как политик дальновидный, он пожертвовал довольно крупную сумму на создание и существование международной комиссии по разоружению. Представители всех государств сидели в этой комиссии и спорили о том, кто должен разоружаться первым.

Спор этот наверное никогда и не кончился бы, если бы не нашлось одно средней руки государство, которое вдруг возвестило всему миру: «Хорошо! Мы положим почин! Мы разоружимся первыми!»

Представитель этого незадачливого государства, страшно гордый и довольный собой, проехал прямо к господину Хруппу и заявил, что его государство отказывается от всех военных заказов.

— Как? — воскликнул господин Хрупп. — Так ваше заявление в комиссии не было лишь дипломатической уловкой?

— Конечно, нет, — уверял дипломат. — Мое правительство имеет самое искреннее намерение разоружиться, чтобы нашему примеру последовали и другие державы.

— Но вы же с ума сошли! — неистовствовал господин Хрупп. — Вас же слопают в два счета!

— Что вы, что вы, господин Хрупп, — уверял его дипломат. — Я получил заверения крупнейших мировых держав, что нас никто пальцем не тронет, иначе ему придется иметь дело с этими державами.

— Вы просчитаетесь, уважаемые! — негодовал Хрупп. — Вы идиоты, милостивый государь. Короче говоря, если вы не понимаете человеческого языка, то я вам скажу прямо: вы не будете разоружаться, наоборот, я, господин Хрупп, заставлю вас вооружаться так, как вы еще не вооружались… Мои гориллы… — Но на этом он осекся и, чтобы не сказать лишнего, торопливо выбежал из своего кабинета, оставив дипломата наедине с его испугом и с его растерянностью.

Так вот в этом несчастном государстве, вздумавшем разоружаться первым, в маленьком провинциальном городке, существовало городское училище, о котором никто за пределами этого городка никогда не слышал. Однако именно эта школа вскоре стала известна во всем мире. Трое мальчишек четвертого класса этой школы, прослышав о гориллах и джунглях, вообразили себя гориллами-искателями приключений и отказались готовить уроки и посещать школу.

Родители шалопаев не придали этому факту особого значения и, отдув своих мальчишек, приказали им выкинуть дурь из головы, готовить уроки и идти в школу. Но политика это политика, и никакие шлепки не могут остановить вращение колеса мировой истории.

В местной газете появилась статья в защиту шалопаев:

«В наше цветущее время можно отлично прожить без ученья, — говорилось в статье. — Пусть они действительно лучше учатся драться, потому что господин Гориллиус, который никогда не изучал даже грамоты, сделал неплохую карьеру, да и вообще стоит напомнить про горилл из Центральных Джунглей, которые закрыли все школы и сожгли учебники, что, однако, не мешает им расширять свое государство за счет некоторых соседних государств».

В другой местной газетке, в ответ на эту статью, появилось письмо, написанное группой учителей. В этом письме учителя весьма наивно доказывали, что ученье свет, а неученье — тьма.

Но дискуссия на этом не закончилась. В ответ на письмо учителей, на второй странице газеты появилась статья, доказывающая, что поговорка о свете и тьме устарела, а на четвертой странице маленькая заметочка сообщала, что группа учителей, написавшая письмо, вечером была избита неизвестными.

Через некоторое время дискуссия о мальчиках, не желающих посещать школы, захлестнула всю печать, в том числе и столичную. Страсти разгорались. Местные приверженцы горилл потребовали закрыть в стране половину школ, утверждая, что школы это рассадник знаний, мешающих гориллоподобным юношам развивать свои природные звериные наклонности.

Тогда правительство поставило вопрос о школах на обсуждение парламента. Парламент большинством ста двадцати трех против трех отверг требование о закрытии половины школ.

Вскоре правительство получило ноту из Центральных Джунглей, подписанную малюткой Гансом. В этой ноте говорилось, что высокоуважаемое правительство не может не знать, что в его стране живет немало людей, желающих превратиться в горилл… «Но законы вашего уважаемого правительства, — говорилось в ноте, — препятствуют им в этом. Поэтому вожак и верховный горилла Центральных Джунглей господин Гориллиус заявляет вам свой протест и просит вас, как дружественное соседнее государство: l) закрыть 60 процентов всех школ; 2) разрушить три старейших университета; з) уничтожить половину имеющихся в стране книг; 4) издать закон, запрещающий родителям принуждать детей посещать школы!»

Получение этой ноты внесло растерянность в правительственные круги. На следующий день стало известно, что Джунгли, в подкрепление своей ноты, проводят на границе охоту и маневры нескольких стад горилл, совсем как это было перед захватом Загорной возвышенности.

Между тем в зоологическом саду умерла старая больная самка — горилла по имени Матильда. Вдруг взяла да и померла: закашлялась, зачихала, задергалась и вытянулась на полу своей клетки.

— Ага! — закричали в один голос гориллисты. — Замучили обезьянку! Это выпад! Это демонстрация! Вы объявляете войну гориллам? Хорошо! Гориллы смогут отомстить вам за свою бедную сестру, павшую жертвой человеческого произвола и измученную в черной неволе.

Похороны Матильды превратились в мощную демонстрацию гориллистов. Сотни гориллоподобных людей шли за гробом, усыпанным цветами.

На кладбище были доставлены пышные венки из Джунглей, Громадный венок был прислан от имени господина Гориллиуса. На другом венке, сделанном из живых хризантем, была трогательная надпись: «Сестре по духу, от верховной самки, бывшей Элизабет Пиккеринг».

У могилы состоялся митинг. Гориллоподобные ораторы говорили:

— Матильда должна быть отомщена! Она требует мщения! Сердце гориллы и гориллоподобного не снесет такого оскорбления!

Вдруг, растолкав толпу, к импровизированной трибуне пробралась настоящая мохнатая горилла. Она вскочила на дерево, стоящее около могилы, и заревела:

— Гориллоподобные! Матильда будет отомщена! За мной, ко дворцу правительства. Горилльи стада уже перешли границу! Горилльи самолеты уже подлетают сюда! За мной! За господина Гориллиуса, за Джунгли, вперед!..

Забыв про Матильду и не засыпав могилы, все устремились к центру города. Там уже шло разрушение. Горилльи самолеты сбрасывали бомбы на университеты, музеи, больницы, правительственные здания. Горилльи самолеты сбрасывали бомбы в места наибольшего скопления людей. К небу вздымались столбы дыма, и зарево пожара освещало город необычайным багровым светом. Вскоре на окраинах города раздалось страшное слово: газ… По улицам бежали бледные люди в поисках газо-убежищ. Они бежали пошатываясь и затем медленно прислонялись к стенам, судорожно закрывая руками лица, но смерть настигала их, и они оседали на панели, посиневшие с выступившей изо рта пеной.

Наступила ночь. Город был объят пламенем. Одна тревожнее другой приходили телеграммы из пограничных районов. Громадные стада горилл двигались по направлению к столице. Смятение и ужас наводил на пограничные войска батальон ударной ярости.

Так началась война, страшная и кровопролитная. Смелый народ не хотел покориться гориллам и решил защищать свою родину до последней капли крови.

Эскадрильи горилльих бомбардировщиков непрерывно бомбардировали укрепления, возведенные людьми на правом берегу реки. Но люди возводили их снова и снова.

Тогда гориллы пустили в ход свои танковые части и артиллерию. Танки двинулись к реке, сметая артиллерийским и пулеметным огнем все живое, находящееся на их пути. Они успешно форсировали реку и двинулись на окопы. Но люди выскочили из окопов и бросились навстречу танкам. Они бросали гранаты под гусеницы, засовывали горящую паклю во все отверстия, и танки не могли продвинуться вперед и даже вынуждены были отступить.

Измученные, но обрадованные хоть некоторой победой, люди приготовились к новой горилльей атаке. Но эта атака началась раньше, чем они предполагали. И началась она совсем неожиданно. Совсем с другой стороны, из густого леса, еще не занятого гориллами, раздался страшный вой и треск. Это не был грохот канонады. Это не был грохот мчащихся танков. Это не был топот лошадей и крик людей. Это был звериный яростный вой без мысли, без смысла, без значения, рвущийся изнутри и выражающий только безграничную ярость.

Громадными прыжками, с дерева на дерево, то спускаясь на землю и пробегая по ней несколько шагов, то зацепившись рукой за ветку и вновь взвившись в воздух, как неистовый ураган, как неуловимая лавина, мчалась на людей стая яростных и свирепых горилл. Они были ослеплены своей яростью и не видели ни дорог, ни рвов, ни воды. Их нес их звериный инстинкт.

Эти дьяволы не бежали по земле, а прыгали на высоту деревьев. Каждую секунду их положение в пространстве менялось. Люди открыли беспорядочный огонь, но не прошло и нескольких секунд, как гориллы обрушились в окопы на головы мужественных бойцов.

Нетрудно себе представить, как ведет себя стадо диких, обезумевших от ярости зверей, когда оно дорвется наконец до крови. Звери рвали зубами и когтями человеческое мясо, ломали их спины, руки и ноги, раздробляли головы ударами кулачищ и жадно лакали алую горячую человеческую кровь.

Горилльим танкам здесь делать было больше нечего. В окопах лежали груды сломанных костей, оторванных от раскромсанного мяса, обрывки одежды, обломки ружей и пулеметов.

А звери, предоставив шакалам доделывать их страшное дело, бросились дальше, к ближайшему городку.

Это был тихий провинциальный городок, веками погруженный в покой и невозмутимость. Сейчас город был похож на вымерший. Мужчин в этом городе не было. Все находились на фронте. Женщины, старики и дети попрятались по домам, закрыли ставни, заперли двери на засовы и замки.

Как тайфун пронеслось стадо по пустынным улицам. Но не встретив ни одного живого существа, гориллы стали выбивать двери и окна домов, врываясь в жилища людей.

И только тогда, когда не осталось в городке ни одного бьющегося сердца, они повернули обратно и такими же стремительными прыжками помчались в глухой лес, к границе Джунглей.

Территория Джунглей расширялась. Она захватывала район за районом, и беспомощная народная армия не имела возможности приостановить наступление коричневой чумы.

Гориллы укрепились в мысли о своем всемогуществе, и наглость их возросла еще больше. Вестники джунглей появлялись то тут, то там. Уже нередко можно было встретить на улицах крупнейших городов в нейтральных странах джентльменов, расхаживающих в коричневых рубашках цвета горилльей шерсти.

И так как единомышленники господина Хруппа предпочитали власть горилл власти народа — то, нет сомнения, дорогой читатель, что мир ожидала страшная участь.

Уже одно за другим стали рушиться и исчезать с лица земли государства, захватываемые гориллами, и в тех странах, где гориллоподобные еще не успели соорганизоваться и еще издавались газеты, люди, вставая по утрам, первым делом торопились прочесть свежие сообщения о новых областях, обращенных гориллами в первобытное состояние.

Но на этом, к счастью, и кончается история горилльего владычества и начинается другая история, которая, собственно говоря, и составляет предмет моего описания…

* * *

Здесь обрывается рукопись, переданная мне лейтенантом К. Последние строчки рукописи написаны торопливым, неровным почерком, свежими чернилами.

На полях имеется приписка: «Сегодня получен приказ. Гориллоподобные влекут меня и моих товарищей на Восток. Они готовятся к гигантскому прыжку, не понимая, что там их ждут клетка и смерть».

Загрузка...