Гостеприимная Арктика

ГЛАВА XX. ДОСТИГЛИ СУШИ

Мы вышли на землю 25 июня 1914 г. в 8 часов 10 минут вечера, через 96 дней после того, как оставили берег Аляски. Если измерить по карте, пройденное расстояние составляло немного больше 500 миль, а по астрономическим данным, принимая во внимание неблагоприятный для нас дрейф, мы прошли около 700 миль. Но считать ли 500 или 700, — трудность нашего пути измерялась не количеством пройденных миль. Если бы какая-либо партия исследователей предпринимала ежегодно в течение 10 лет такое путешествие, снаряженная подобно нам, но выходя на месяц-полтора раньше, чем вышли мы, то я уверен, что оно успешно осуществилось бы девять раз из десяти и потребовало бы вдвое меньше времени, чем потратили мы; наши затруднения обусловливались не расстоянием, а теплой погодой и связанной с нею подвижкой льда и ненадежными ледовыми мостами, которые, медленно формируясь, соединяли ледяные поля, разбитые бурями. Если бы нам предстояло совершить наше путешествие вторично, мы вышли бы из Аляски, кроме того, и с меньшим грузом, основываясь на этот раз уже не только на чистой теории, но на теории, проверенной опытом, и зная, что в арктических водах мы найдем и пищу и топливо.

В последний день мы расположились лагерем на морском льду в 2 милях от берега. Нам, конечно, очень хотелось быть уже на суше, хотя, с точки зрения полярного исследователя, существенно различие не между морем и землею, но между движущимся льдом, с одной стороны, и прочным береговым льдом и сушей — с другой. Когда мы покинули движущийся пак и вышли на береговой припай, мы уже чувствовали себя на берегу.

Однако для нас все же был особый интерес в том, чтобы вступить на настоящую землю. Здесь были растения, приятные для глаза, а также звери и птицы, имевшие более практическое значение. С того момента, как мы увидели землю, наше стремление очутиться на берегу было так сильно, что мы даже не трогали тюленей, попадавшихся по пути. Поэтому, выйдя на берег, мы оказались без пищи для собак и с очень малым запасом для самих себя. Когда мы еще были в одной миле от берега, имея пред глазами южный откос Норвежского острова, мой бинокль уже позволил мне обнаружить волка, песца, восемь зайцев, несколько гаг, диких уток и трех диких гусей. На берегу мы увидели несколько белых куропаток, зуйков и два-три вида куликов. Кроме того, мы нашли погадки полярных сов и видели несколько пчел и мух. Комаров, с которыми нам недавно пришлось так близко познакомиться на материке, здесь не было.

На побережье были заметны следы карибу; поскольку на нашей стороне острова мы с моря не видели карибу, они, вероятно, находились на противоположном склоне холмов. Поэтому я предоставил товарищам устраиваться на берегу и собирать плавник для нашего первого огня на суше, а сам поднялся на вершину острова, чтобы осмотреть окрестности. Повернувшись к востоку, я увидел перед собою прежде всего 3 мили островной земли, за нею 3 -мильную полосу льда, и затем уже мог разглядеть то, что, по моим соображениям, должно было быть землею, как это подтверждалось и картой. Но земля эта оказалась островом, вдвое большим, чем Норвежский остров, и гораздо более плодородным. Этот остров мы впоследствии назвали именем капитана Питера Бернарда с «Мэри Сакс».

Для охоты на травянистых равнинах Арктики хороший бинокль и уменье им пользоваться имеют такое же значение, как хорошее ружье и пара крепких ног. Мне было бы так же трудно обучить новичка надлежащему обращению с биноклем, как и пользованию ружьем или приемам охоты в открытой местности. Такой новичок стоит прямо, сдвинув каблуки, грациозно подносит бинокль к глазам и поворачивается кругом на каблуке. Обозрев горизонт в течение одной минуты, он возвещает, что зверя не видно. Опытный охотник прежде всего находит удобное место, где сесть; достает кусок фланели, непременно чистый, как бы ни был грязен он сам и все его вещи; тщательно вытирает ею стекла бинокля до тех пор, пока не будет уверен, что не осталось ни пятнышка, ни пылинки. Если обозреваемая местность отчетливо видна в бинокль, охотник обычно упирается локтями в колени, но если расстояние велико или дует ветер, охотник ложится плашмя, опершись локтями о землю, или устраивает из камней или какого-либо другого имеющегося материала подставку для бинокля, чтобы он не качался от ветра. При сильном ветре можно еще положить достаточно тяжелый камень поверх бинокля, чтобы закрепить его неподвижно. Когда бинокль последовательно наставляется на различные поля зрения, не должно быть никакого качания или чрезмерных сдвигов вбок. Если угол зрения составляет 6 градусов, как это обычно бывает при бинокле с шестикратным увеличением, или 3 градуса — при двенадцатикратном, охотник внимательно рассматривает зону, открывающуюся при первом положении; затем поворачивает бинокль на некоторое количество градусов, меньшее, чем поле зрения бинокля, так что второе поле зрения слегка перекрывает первое. В тихую погоду в местности обычного типа требуется около 15 минут, чтобы как следует осмотреться с вершины холма, а при особых условиях на это уходит гораздо больше времени. Например, если где-то на границе видимости замечен предмет, который может быть карибу, но может также оказаться камнем или волком, то иногда требуется целый час, чтобы определить, что это такое.

На склонах земли, которую, как мне казалось, я разглядел в 1 или 2 милях от нашего берега, появилось шесть небольших белых пятен. Небо было ясно. В воздухе ощущались волнообразные колебания, которые вызываются тем, что разные его слои неравномерно нагреваются солнцем. В такой атмосфере все предметы теряют ясность очертаний, и форма их часто кажется фантастической. Небольшие круглые или плоские камни могут показаться целыми колоннами, подчас даже движущимися, причем все они движутся как будто в одном направлении. В данном случае пятна могли быть и карибу, хотя последние, двигаясь, изменяют взаимное положение, чего не бывает с неодушевленными предметами, видимыми сквозь мираж. Мои шесть пятен казались круглыми и имели неясные очертания, так что без внимательного изучения трудно было сказать, были ли то камни или карибу. Это могли быть и белые гуси, так как при обозревании местности, лежащей за цепью холмов и невидимой полосой льда, легко теряется чувство расстояния. Мне пришлось следить не меньше получаса, пока один из шести предметов не передвинулся относительно пяти других. Очевидно, это были не камни, поскольку они двигались, и не гуси, потому что шесть гусей не просидели бы неподвижно в течение получаса в такое время дня. Итак, по методу исключения, это должны были быть карибу, которые до сих пор лежали, тогда как теперь один из них встал и сделал несколько шагов.

Взломанный лёд у берега летом

Внизу, в лагере ужин был уже сварен, и я видел, что товарищи ждут меня; но так как на острове не было карибу и продовольствия у нас хватило бы только на пол-обеда, и так как ежеминутно мог появиться волк и обратить в бегство всех моих карибу, а также мог подняться туман, который скрыл бы их от меня, — я решил немедленно пойти за ними. Я знал, что товарищи не станут ждать меня к ужину и сочтут себя вправе съесть все имеющееся у них мясо. Оставить мне его треть было бы с их стороны более любезно, но они съели все в уверенности, что я промыслю себе ужин раньше, чем вернусь, и этот «вотум доверия» был мне приятнее, чем какая бы то ни было любезность.

Когда я приблизился к карибу, я думал, что предо мною мой ужин, но он затем превратился в утренний завтрак. После 3 часов ходьбы я подошел к карибу на расстояние полумили; они паслись почти в середине луга, напоминавшего по форме большую чашу, к которой ни с какой стороны нельзя было подойти незамеченным. Казалось бы, что в необитаемой местности карибу не должны бояться человека. Насколько я понял их психологию, они и не боялись бы, если бы могли знать, что пред ними человек. Но как они могут знать это, если, при их слабом зрении, они, видя предмет, не различают даже, волк это или карибу. Когда что-либо неожиданно попадает в их поле зрения, они для вящей осторожности предполагают, что это волк, и стремительно убегают, хотя часто при этом бегут от такого же карибу или другого безопасного для них животного, как, например, песец или белый медведь.

В виду топографии местности и моего знания психологии карибу мне не оставалось ничего другого, как ждать. Карибу паслись в середине своей чаши от половины 12-го ночи до 3 часов утра. Потом они прилегли на часок, а около 4 часов опять стали пастись, на этот раз удаляясь от меня; мне пришлось продвинуться немного, чтобы оставаться несколько дальше полумильного расстояния, с которого они могли меня увидеть. Тогда я расположился так, чтобы быть прямо против них, и около часа лежал неподвижно, пока они не подошли на расстояние 200–300 м, а затем убил всех шестерых восьмью выстрелами.

Снимание шкур и свежевание потребовали довольно много времени, и до лагеря надо было пройти восемь миль, так что, когда я вернулся в лагерь, мои товарищи уже выспались, встали и собирались готовить завтрак. Только готовить им было нечего. Они знали, что, согласно правилу, которого я строго придерживался, в длительном путешествии, когда необходимо экономить патроны, не следует убивать ни одно животное меньше волка. В данный момент они говорили о том, как вкусен был бы гусь, глядевший на них с вершины холма; неужели я не сделал бы исключения в этом случае, чтобы мы могли отпраздновать наше прибытие на сушу. Уже решили было перейти от слов к делу, и одна из наших лучших традиций была бы нарушена выстрелом, который доставил бы всего 2 кг мяса вместо 50. Но традиция была спасена моим приходом. Вручив товарищам шесть оленьих языков в качестве легкого завтрака я сообщил, что если мы захватим с собой достаточно плавника и пройдем 7 миль, то сможем расположиться лагерем возле моей добычи и сварить два-три обеда из оленьих голов.