Гремучий Коктейль 2

Глава 12

— Вы что-то хотели, молодой господин? — разряженный, хоть и с большим вкусом, фраер уставился на меня с веселым недоумением, — Конфетку? Автограф? Пощады? Всё возможно, но чуть-чуть позже, мы тут слегка заняты, так что…

— Переговоры… — хмуро произнес я, продолжая разглядывать это… чудо-юдо.

Человек был высок, узколиц и носил бородку-эспаньолку с небольшими усиками, одет в роскошную тройку с черным плащом поверх. На вид ему можно было дать лет тридцать пять. Худощавый, почти тощий, он стоял, глядя на меня с нетерпением, легко угадывающимся за показушной болтливостью и фиглярством. Смазлив, но не аристократ, причем, что в плюс, даже не пытается под него подделаться. Это я про глаза. Обычные карие, а не провалы тьмы как у Кристины.

— Оу! Переговоры! — мужик изящно проворачивается вокруг оси, слегка всплескивая руками, дабы показать степень своего обалдения простым отбойщикам, — И кого же вы представляете? Дайте догадаюсь — злого ревнительского первокурсника? Остроумного самоубийцу? Или же вы начальник самой Терновой, о чем я, видимо, не в курсе?!

Он меня злит. Не так даже. Не меня — обрывки памяти Эмберхарта, заложенные вместе с манерами. Хотя меня тоже. Всё-таки, вырос в 90-ые, после развала Союза. Навидался таких братков.

— Прежде чем ответить, я первым делом вспомню слова одного великого человека. Он говорил, что любые серьезные переговоры начинаются с гарантии взаимного уничтожения. Вот моя гарантия. А где ваша?

Две минуты в особняке, пятнадцать в дороге, с постоянно меняющимся фоном магии. Гримуар Горизонта Тысячи Бед под непрестанный мысленный бубнеж Фелиции Краммер дель Фиорра Вертадантос, был заряжен магией по самое небалуйся, начав натурально исходить нематериальным синим дымом, отчетливо светящимся в ночи. Использовать я его не мог. Никак, кроме как раскрыть, выпустив всю накопленную силу неоформленным магическим взрывом, но даже в этом случае, если вслушиваться в истерику даймона, мои шансы выжить были крайне малы. А уж любое заклинание просто высосет из меня всё, а затем, недооформившись, тоже рванет.

— Мальчик, ты не успеешь произнести и слов… — протянул опасливо покосившийся на дымящуюся книгу франт.

БАМ!

— Вы… уверены? — переспросил я, кивая на небольшую ямку в трех метрах от меня, куда со свободной руки была выпущена молния. Для такого разряда пришлось напрячь все свои силы — и чтобы жахнуть, и чтобы сохранить похерфейс.

— Беру свои слова назад! — в полной тишине показал ладони мой оппонент, в глазах которого мелькнула искра интереса, — Я принимаю ваши условия… к переговорам! Вы очень забавный… кто?

— Кейн. Дайхард Кейн. Первый советник баронства Аркендорф к вашим услугам.

— Я слышал это имя… — поведал напряженным бандюгам и прочим вооруженным людям еще более изумленный тип, а затем вновь повернулся ко мне, отрекомендовавшись, — Красовский. Красовский Петр Васильевич, имею честь быть представителем интересов определенной организации… впрочем, вы, наверное, обо мне слышали.

— Я услышал о Синдикате минут пять назад, — пожал я плечами, — Давайте, Петр Васильевич, перейдем к делу, как серьезные люди. Сначала мелочи — боярыней Терновой было обещана неприкосновенность находящемуся здесь гостю города по имени Рао Тан. Если вы не согласны с этим положением дел, то увы, нам всем придётся умереть. Про айсберг возле Ратной Академии, думаю, слышали? Здесь будет еще больше. Намного. Всем хватит.

— У Службы есть дела с этим кланом? — быстро спросил серьезнеющий на глазах человек.

Опасен. Очень опасен. Настолько, что нервная Фелиция мне сейчас передает совет лорда: «убить при малейшей возможности».

— Нет, — ответил я, — Мы с вами просто вляпались друг в друга. И разойтись миром можем только если вы отступите сейчас.

— Слово боярыни, — кивнули мне, но тут же самым внезапным образом (от которого даже бандюги с автоматами чуть не подпрыгнули!) расплылись в широкой улыбке, — Я понял! С ерундой закончили! А теперь… что там у вас было серьезного, господин Дайхард? Вы же не планируете меня разочаровать? Нет? Не планируете?

— Судите сами. Второй международный скандал с участием баронессы Аркендорф на протяжении менее полугода, в одном и том же городе, и с непосредственным участием Синдиката как инициатора — вам нужен?

— Что? Парни? Давыдов? Кто что про это знает?!

Я спокойно ждал, удерживая закрытый и сочащийся светящимся дымом гримуар так, чтобы его легко могли увидеть все заинтересованные лица. Красовский… лихой отморозок. Умный, проницательный, но явно очень тщеславный и темпераментный. Глядя на то, как его лицо сохраняет вежливо-веселую маску, пока невысокий человек, обнаружившийся в машине, что-то нашептывает ему на ухо, стоя на носочках, я понимал, что всё висит на волоске. Аргументов бандитам упаковаться и свалить — выше крыши, но главный вполне может поставить свою репутацию выше запредельного риска как жизнью, так и ссорой с Тайной Службой. Не говоря уже о швейцарке и самой Терновой, которую мало убить, так еще и надо выжить после.

Всё это крупными буквами было нарисовано на бледных рожах отбойщиков, но здоровяки в плащах и с автоматами молчали.

— Хм… — наконец, протянул этот кадр, выпрямляясь, — Хм…

…и начал неторопливо прохаживаться взад-вперед передо мной, собака такая! Нет, я всё понимаю, и могу уважить чужое желание как повыпендриваться, так и подумать, но не в тот момент, когда в уши благим матом визжит разумная книга, паникующая, что мы все умрём. Точнее, мы все умрём, но в таком магическом фейерверке, что оставшейся Фелицией точно заинтересуются силы, немногим слабее Сильверхеймов, а значит — новое заключение ей гарантировано!

— «Когда-нибудь у меня будет время узнать, что в твоей жизни такого светлого и радостного, что ты за нее цепляешься…», — нервно пробурчал я, не отрывая глаз от бандюг и их лидера. А вдруг кто-то решит выслужиться и полоснет по мне очередью?

— Так, я решил! — резко хлопнул в ладони Красовский, останавливаясь, — Парни, сворачиваемся!

Пока синдикатовцы с полными штанами облегчения паковались в машины, вставший в красивую позу отморозок поведал нам очень интересные вещи. А именно — что у каждого хорошего человека есть друзья, к чьим мелким капризам принято относиться с полным пониманием. К примеру, клан Лиэнь, желающий сожжения отпавшей ветви, либо один высокий и очень энергичный господин, любящий манациклы и не любящий Терновых, либо… тут Петр Васильевич обойдется без подробностей, но мы же все знаем, что мертвый, очень мертвый, просто совсем мертвый господин Дайхард, который настолько мертв, что у него, Красовского, рука не поднимется спрашивать в будущем за сегодняшнее, тоже обладает рядом недругов, чьи желания небезразличны Синдикату. Поэтому, во избежание усложнения текущей ситуации, Синдикат удаляется… на совещание.

— Ах да, господин Дайхард, — уже почти забравшийся в манамобиль Красовский обернулся, улыбаясь во все тридцать два зуба, — Мне оказалась очень по душе ваша пословица… как и подход к переговорам! Если вы каким-то образом выживете, скажем, в течение полугода, попробуйте меня найти! Мы либо найдем способ друг друга весело поубивать, либо, возможно, даже поработаем вместе! Во всяком случае, уступить такому настолько мертвому человеку как вы — даже Красовскому незазорно! И еще — Ставрицкая и её мужик? О них можете не беспокоиться. Это теперь дело Синдиката.

Не тщеславие, а мания величия, понял я, глядя на отъезжающие гробовозки. Либо предельная самоуверенность, вроде той, которой страдаю и я — подробным знанием, как легко человек становится трупом от переизбытка свинца в организме. Неважно, кто ты — ты всегда теплый мешок с мясом и кровью, который так легко надорвать. Какая разница, кем тебя считают другие мешки? Какая разница, кем себя считаешь ты? Пуле все равно.

— «Кейн! Я вся горююю!!», — страстно провыла мне на ухо Фелиция.

— «О! Точно!», — рассеянно отозвался я под злое рычание даймона, буквально купающейся в концентрированной магии. Сняв книгу с цепей, я едва успел разжать пальцы, как она рванула по воздуху от нас подальше, оставляя за собой загадочный голубой дым.

Назад, к условным «своим», я подходил в полной тишине, пытаясь придумать, что им сказать. На ум ничего не приходило. Мне надо было еще там, у этой проклятой Ставрицкой, одернуть тащащую баронессу бабу, нарваться на скандал, а затем уйти с гордо поднятой головой. Дальше? Уже нет. Нормальный человек, в смысле попаданец, сбежал бы, теряя тапки, бросая и китайца, и дурную красноголовую, и не менее (но по-своему!) дурную Тернову. Просто рявкнул бы, заставил водилу остановиться, а потом ушел бы в ночь. Однако, в словах «noblesse oblige» кроется куда больше, чем я раньше мог понять, принять и осознать. Быть благородным — это не только мужиков пороть на заднем дворе и служанкам сиськи мять. Это обязывает.

…и вот теперь, разобравшись с проблемами моей спутницы на сегодняшний вечер, я могу поступить так, как велит мне здравый смысл, а не воспитание.

— Ваша милость, баронесса Ария фон Аркендорф, — в полной тишине обратился я к растерянно моргающей аристократке, — С этого момента я считаю себя свободным от всех взятых по отношению к вам обязательств. Честь имею.

За спиной сильно и гулко жмыхнуло, озарив присутствующих и само здание голубым таким светом неслабой яркости. Чтобы не портить момент, я не стал оборачиваться, а лишь выставил руку, на которую вскоре спланировала облегчившаяся (и ругающаяся!) Фелиция. Как потом мне рассказали — взрыв просто звучал несильно, а так-то его отражение в облаках заметили по всему Санкт-Петербургу…

Через два довольно тихих часа, уже в домашней обстановке и расставшись с душевно поблагодарившим нас Рао Таном, мы с Кристиной получали зверский нагоняй от всклокоченного и злого как собака Христофора Анатольевича, примчавшегося черт знает откуда. Сидя на стуле, полный старик яростно дул обжигающий чай, отпихивался одной рукой от лезущего к нему Курва, и рычал, рычал, рычал… причем, не на меня. На Кристину.

— Что вас заставило не отпускать чертова китайца, боярыня?! Объясните мне! Кажется, он просил? Просил! Сам, лично! Вас! Зачем вы его повезли в Понеделье?! Что вас заставило рисковать собой, Еросимом, подзащитным, чертовой Аркендорф?!..Понедельем, черт побери! Что?!

Бледная девушка стояла перед начальством с высоко задранной головой, имея вид гордый и неприступный, а значит, ответа не имела от слова совсем. Кроме одного единственного, который точно был правдой, очевидной и для меня, и для Витиеватого — Кристина, растерявшись от такого поворота судьбы, просто-напросто решила убежать в норку Понеделья, под защиту имеющихся там людей, а затем разобраться в текущем моменте. Однако, мышку догонял вовсе не кот, а целый медведь, которому не составило труда разрыть нору и поставить всех раком.

— Вы что, думали, что Синдикат увидит Рао Тана в Понеделье и скажет сам себе нечто вроде «Ой, батюшки, это же Секретный Приказ! Бежим отсюда скорее!», — распалялся несчастный дед, — Так, что ли?! Чем вы думали, боярыня?! Вы мало того, что самого китайца под монастырь подвели, так еще и себя на блюдечке преподнесли! Себя! Красовский прямым текстом подтвердил, что с удовольствием бы сделал одолжение Парадину! Тот та еще сволочь, но за ним никогда не ржавеет! И что дальше? Терновы бы кинулись мстить Синдикату? Вам самой не смешно?! Мне почти смешно! Курв… ой, Корвин, да уйди ты, наконец!

Отчехвостив бедную брюнетку, старик встал, попытавшись меня даже поблагодарить, но сам себя оборвал, уточнив, что считает крайне дурацким делом благодарить того, кто заварил всю кашу, а затем расхлебал её лишь угрозой положить вообще всех. Причем реальной угрозой, так как оказалось, что тот самый злополучный Красовский, по докладам наблюдателей, остановил свой кортеж, увидев взрыв магии от Фелиции, а потом почти десять минут стоял в чистом поле, курил и о чем-то думал. Мол, вы, господин Дайхард, не лыком, оказывается, шиты, и честь имеете, не став бросать дурную баронессу на произвол судьбы, но…

В общем, свою долю внимания и ласки я тоже получил, но отнесся к этому с пониманием. В чем-то мафиози был прав, с таким количеством недоброжелателей как у меня люди долго не живут, а так как Руси я еще нужен (есть надежда, что акаи-бата всё-таки полезут меня убивать), любое суицидальное поведение в глазах Витиеватого вызывает глубокое осуждение. А может вызвать и чего похуже. Но это, пока что, к слову, так как сам Христофор Анатольевич меня ни в чем упрекнуть не может. Хочет, но не может. И жалко, что не может! Всего доброго!

— Какой интересный намек, — покачал я головой, закрыв дверь за поздним гостем.

— Намек? — подала голос давно уже молчащая Кристина.

— Да. Нас, по сути, обоих упрекнули в том, что соблюдение личной чести идёт в ущерб государственным интересам. А надо бы наоборот.

Девушка чуть постояла, неуверенно переминаясь с ноги на ногу, а затем, устав, видимо, разглядывать меня, начесывающего Курву морду, предложила: мол, раз до занятий осталось всего часа два с половиной, так может, поговорим? Она, Кристина, хочет принять ванну, а Анна Эбигейловна, благо что не спит, за это время сочинит нам что-нибудь пожрать и свой прекрасный кофе. Много кофе.

Не задумываясь, ответил согласием. После такого нервяка спать нельзя, я бы даже в своем старом потёртом временем теле не уснул. Мало того, еще и сам организм ноет, генерация трехметрового разряда, который я представил ерундой, сожрала три четверти моих резервов, да еще и неслабо обожгла каналы. Так что убить время в относительно спокойной обстановке было бы прекрасным способом расслабиться.

Хорошо иметь в квартире пару ванных комнат!

Освежился, сразу почувствовал себя другим человеком. Слегка и успокоительно побурчал на до сих пор вяло ругающуюся даймона, которой происходящее пришлось совсем не по вкусу. Затем, замотавшись в халат, нагло выперся в общий зал. У нас была с Терновой договоренность на эту тему, мол, никаких пошлостей в комнатах общего пользования, но сил и желания натягивать на влажное тело что-то цивильное не было. А халат, что халат? Он здоровый, пушистый, закрывает больше, чем одежда. Пойдет.

К моему терминальному удивлению, Кристина тоже выползла в халате. Только не в таком пушистом и объёмном как у меня, а в чем-то наподобие шелкового черного платья, вовсю демонстрирующего, что хрупкость и худосочность боярыни даже сильнее, чем казались в её приталенных платьях. Правда, огромный шикарный плащ из распущенных волос Кристины почти полностью нивелировал откровенность надетого на тело шелка. Он был почти неестественно большим по сравнению с самой девушкой!

Покосившись друг на друга, сели чаевничать. Ну, сперва, то есть да, чаёвничать, но ровно до момента, пока зубы не впились в первую плюшку. А затем началось хоть и культурное, но очень быстрое и решительное пожрать — тонкая и изящная девушка рубала споро и активно, ничуть не чураясь возможности схватить за край напластованный кусок ветчины, а затем, расположив его на разогретой булке, зажрать, не особо вдаваясь в этикет, а вдаваясь в кофе. Я не отставал, не делая больших различий между домашним печеньем, теми же булками и холодными блинами. Любое печево получало сверху кусок чего-нибудь мясного, а потом лопалось, запиваемое крепчайшим кофе. Выражение «заесть стресс» приобретало размах и душевность солидного мероприятия.

Затем, наконец, когда в нас уже больше не лезло, а Мишлен, засевший на подоконнике, лишь лениво оглаживал взглядом предложенный кусок колбасы, Кристина Тернова, явный агент Тайного Приказа, и, судя по всему, очень гордая девушка, потупившись, буркнула себе под нос:

— Витиеватый был прав. Ты спас меня и, наверное, мою семью. Спасибо…

— Да как-то не за что, — сыто выдохнул я, отваливаясь от стола, — Просто хотел сдохнуть подостойнее, раз так всё вышло. Вас-то всех бы тоже накрыло.

— Подостойнее… — протянула худенькая брюнетка, — Знаешь, я хочу тебе кое-что рассказать.