Часть двенадцатая

А через несколько дней в лагере воцарило общее возбуждение. Деньги выдавали, очередной для старателей и первый для нашей компании аванс. Приятно удивились – полученные суммы намного превышали партийские авансики из прошлой жизни, и если столько же денежек переходило на окончательный расчет по завершению сезона – можно дальше работать и радоваться жизни. Не успела наша троица отойти от балка начальника, где каждому вручали по конверту, как Владимир с ехидством меня поддел:

«Начальничек-то наш, не «кинул» никого! Денежки вручил культурненько, в конвертиках!» – похвалил Николая Игнатьевича, – «Заработать дает, без всяких вторых экскаваторов!» – намекнул на ущербность моих суждений на тему что надо и что не надо для нормальной работы артели.

Дока хмыкнул, не разделив эйфории приятеля, но высказаться воздержался. Мое же молчание Владимир мог оценить неправильно, пришлось напомнить:

«Рудишку пока и одним экскаватором отгружать успевают, потому и деньги нормальные имеем. Но это ненадолго – придет время сопочку убирать, чтобы карьер расширить. Вот тогда и запоем, с одним экскаватором, а об авансиках, как сейчас, всем только мечтать придется!»

Владимир махнул рукой – горбатого, мол, могила исправит, но в дискуссию не вступил, оставив меня в неопределенности: как у него в головке, как оценивает ситуацию в артели после убедительного факта получения столь значимого аванса.

Раздачей денег праздник только начался. Было объявлено, что после работы, перед ужином на каждых двух человек положено по бутылке водки – иногда и роботам, коими по сути дела все в артели являлись, разрешалось расслабиться. Несчастные двести пятьдесят грамм, при хорошем ужине, здоровому мужику что слону дробинка, а запомнятся надолго – вон как о них заботятся!

Свою долю, две бутылки (четвертой в нашу компанию вошла Варя), забрали в домик, вместе с положенной закуской, и поджидали единственную женщину, занятую в столовой.

Она задерживалась, а из вагончика доносился громкий смех, обрывки оживленных разговоров, потом началась музыка. Танцы мужики устроили, не иначе – вот что сухой закон делает! Выпил-то каждый всего-ничего, а веселья уже на целую бочку, почище чем у нас в партии, где спиртного на сборищах море разливанное!

Наконец запыхавшаяся, улыбающаяся Варя заскочила к нам в домик.

«Еле вырвалась!» – оправдала задержку, – «Мужики совсем абалдели, на танцы в очередь выстраивались!»

Я покачал головой, сочувствуя женщине, на которую обрушилось слишком много мужского внимания; Владимир был другого мнения:

«Радоваться должна, таким успехом у кавалеров пользуешься! Еще и пожалеешь, что к нам сбежала – от этих интеллигентов», – покосился на меня как на больного головкой, – «кроме ля-ля заумного, ничего не дождешься!»

«Ничего, Варюха,» – «успокоил» женщину Дока, – « если эти козлы (я и Владимир) в ладошки похлопают, я с тобой любой танец сбацаю!» И начал галантно усаживать даму на оставленное для нее место за столом.

До танцев дело не дошло, но наговорились, насмеялись от души. Из трех мужиков, в состоянии «под легким шофе», анекдоты, смешные истории, чистая правда, полуправда и откровенное вранье вырывались легко и без всякого порядка, часто мешая друг другу. Варя только успевала хлопать глазами и насмеялась до слез. Птички же наши из гнезда с изумлением взирали на торжество, не решаясь попискивать.

Но и веселью приходит конец. В вагончике столовой погас свет – народ разошелся по домикам, и только из некоторых доносились приглушенный смех и разговор самых неугомонных. Лагерь быстро и без инцидентов отходил ко сну.

В незаметно притихшей нашей кампании дело дошло до завершающего чаепития. Дока занялся кипятком, заваркой, чашками, Владимир убирал лишнее со стола. Я же решился провентилировать не оставляющий меня в покое вопрос:

«Варя, кроме нас тебя не просил приготовить зайца еще кто-то?»

« И не раз,» – улыбнулась Варюха, – «мужики если и умеют, так чай заварить, на большее не хватает!»

«Не помнишь, кто к тебе с такими просьбами подходил?»

«Ну, несколько человек», – Варя сосредоточила взгляд на одном из предметов на столе и начала вспоминать, загибая на руке пальцы. «Два раза мужик, что уже отсюда уехал,» – как я понял, тот, что ставил на зайцев петли, – «один раз парень, что разбился, и один раз Милочкин», – закончила с удовольствием, что не забыла всех любителей жаркого.

«А «Милочка» причем? Он же вроде не любитель охотиться?» – сам не знаю с чего вырвался у меня совсем дурацкий вопрос, на который Варя заведомо не могла ответить. Она и промолчала – пожала плечами. Зато Дока понял меня отлично, и трансформировал все в понятное для женщины содержание:

«Ты лучше вспомни, когда этот бандит к тебе с зайцем приперся!»

«А он последним приходил, не так и давно», – немного подумала и уточнила, – «когда из милиции сюда приезжали, разбирались как парень погиб».

Мы с Докой переглянулись, поняв, что зайчика «Милочка» принес на следующий день после смерти механика. Не знаю, что подумал Дока, но а я понятно: не его ли вместе с петлей этот тип забрал с места, отмеченного пирамидкой с крестом? Той же ночью, когда человек погиб, а точнее – его убили?

Здесь Владимир заметил мой с Докой телепатический обмен взглядами, сделал правильный вывод, что в головках наших праздничные темы отходят в самый дальний уголок и сменяются другими, к данному моменту, по его мнению, совершенно ненужными. Решил эту пертурбацию остановить, а заодно напомнить всем, кто здесь, за столом, тамада:

«Хватит вам (то-есть мне и Доке) о грустном! Красавица наша, единственная дама, уже пять минут, как не улыбается! Стыд нам и позор, кавалеры хреновы!» – и персонально у Вари поинтересовался обо мне, – « Он и с тобой, когда гуляете, норовит об охоте, да работе? Про любовь иногда заикается?»

«Заикается, заикается», – улыбнулась мне женщина, – «только когда очень попросишь!»

Варе я ответил улыбкой, а потом посмотрел на Владимира как удав на добычу: чья бы корова мычала, а твоя бы молчала. Знаем мы, как этот разговорчивый тамада со своей женой на любовные темы разглагольствует, не смея поднять голос и ни-ни о нескромном!

С Варей я еще прогулялся до карьера, и очень поздно, когда лагерь замолчал окончательно, проводил до ее домика.

«Хорошо-то как сегодня было!» – подруга с сожалением вздохнула, – «Что бы дней таких побольше, а каторги нашей поменьше! Человеком почаще себя чувствовать!»

Не согласиться я не мог, но времена такие, что ради близких готовы все мы на любую каторгу.

Загрузка...