Хочу съесть твою поджелудочную

Глава 5

В то утро несуразности следовали одна за другой.

Во-первых, как вы знаете, пропала моя сменная обувь, но этим дело не ограничилось.

Я, как обычно, пришёл в школу и собирался взять сменку из шкафчика. Не найдя её, пробурчал про себя: «Куда же она подевалась?» — и одновременно с этим услышал:

— Привет…

Из всего класса со мной могла поздороваться только Сакура, но так как голос звучал для неё слишком понуро, я подумал: «Неужели что-то с поджелудочной?», обернулся — и не смог скрыть удивления.

Передо мной стояла её подруга, изучавшая меня враждебным взглядом.

Я вздрогнул. Но, при всей своей нелюдимости, я знал: не ответить будет грубостью.

— Привет, — сдержанно произнёс я.

Лучшая подруга посмотрела мне прямо в глаза, фыркнула, затем сняла уличную обувь и надела сменную. Не зная, что делать, я просто стоял — да и сменки у меня не было.

Я рассчитывал, что подруга, переобувшись, так и уйдёт, но она ещё раз посмотрела мне в глаза и снова фыркнула. Меня это не оскорбило. И нет, я однозначно не был мазохистом. Всё потому, что в её глазах читалось сомнение. Видимо, она никак не могла решить, как же ей со мной обращаться.

Пусть она видела во мне врага, но всё же поприветствовала, и я хотел проявить уважение. Для меня это означало скрыться из виду, пока она не отойдёт от обувных шкафчиков.

Я поискал вокруг раздевалки, но свою сменку не нашёл. «Возможно, кто-то надел её по ошибке и потом вернёт по-тихому», — понадеялся я и, как был — в носках, отправился в свой кабинет.

Когда я переступил порог, меня с нескольких сторон окатили наглыми взглядами, но я их проигнорировал. Я смирился с тем, что нахожусь под наблюдением с тех самых пор, как у нас с Сакурой появились общие дела. Она, кстати, пока не пришла.

Сел за свою парту на самом последнем ряду и переложил из сумки в ящик необходимые предметы. Сегодня оглашали результаты экзаменов, и нужен был только список заданий. К нему я добавил пенал и книгу.

Пока я, вновь просматривая вопросы недавнего экзамена, прикидывал, куда могла подеваться моя сменка, в классе зашептались. Я поднял голову, проверяя, в чём дело, и увидел, что Сакура — в отменном, судя по всему, настроении — вошла через дверь у доски. Несколько одноклассников с шумом сорвались с мест и бросились ей навстречу, окружив плотным кольцом. Её лучшей подруги среди них не было. Она хмуро рассматривала Сакуру издалека. А затем мельком посмотрела на меня. Наши взгляды встретились, но я сразу же отвёл глаза.

Толпа вокруг Сакуры шушукалась и что-то обсуждала, но я тут же перестал обращать на них внимание. Решил, если их занимает что-то, не связанное со мной, мне до этого нет дела, а если связанное — мне всё равно это выйдет боком.

Я раскрыл книгу и нырнул во вселенную, созданную литературой. Умение сосредотачиваться, свойственное книголюбам, всегда побеждает шум…

То есть я так считал, но выяснилось, что, сколько ни люби книги, тебя могут вытащить из их миров, если заведут с тобой разговор.

Я удивился, ведь утро, когда меня окликнули уже двое, обычным не назовёшь. Поднял голову: передо мной стоял парень, открывший для себя возможность совместной уборки. Он, как водится, улыбался — такой улыбкой, будто он, грубо говоря, вообще ни о чём не думал.

— Эй, [одноклассник, о котором ходят всякие слухи]! Слушай, зачем ты выкинул сменку?

— Что?

— В мусорном ведре валяется, в туалете. С виду целая, носить можно. Чего так? На собачье дерьмо наступил?

— По-моему, если по школе разбросано собачье дерьмо, у нас большие проблемы. Но всё равно спасибо. Без обуви как-то неудобно.

— Да не за что. Не теряй больше. Жвачку будешь?

— Не буду. Пойду заберу сменку.

— Ага, давай. Кстати, ты ведь ездил куда-то с Ямаути? Опять слушок пошёл! — В классе галдели, на соседних местах никто не сидел, и потому его бесхитростный вопрос услышал только я. — Выходит, вы встречаетесь?

— Нет. Случайно столкнулись на станции. Нас что, кто-то видел?

— Хм… Ясно. Расскажи, если будет что интересное!

Жуя жвачку, он вернулся к своей парте. Его можно было назвать наивным простачком, но мне это свойство натуры виделось величайшей добродетелью.

Я встал и пошёл в ближайший к нашему кабинету туалет. Действительно, моя сменка лежала в мусорном ведре. К счастью, ничего пачкающего туда не бросили. Я достал обувь, спокойно надел и вернулся в класс. Когда я вошёл, в воздухе на секунду повисло молчание, но он тут же снова задрожал от болтовни.

Занятия закончились без проволочек. Объявленные результаты экзаменов оказались так себе. Я на мгновение встретился взглядом с Сакурой, сидевшей впереди и весело обсуждавшей с лучшей подругой их оценки. Она безо всякого стеснения помахала мне бланком со своими ответами. Издалека было видно плохо, но я разглядел множество кружков. Заметившая её поступок подруга выглядела растерянной, и я поспешил отвести глаза. Больше в тот день мы с Сакурой не контактировали.

Нам не удалось поговорить и на следующий день. Её подруга по-прежнему смотрела на меня волком, а тот парень снова предложил жвачку — вот и всё моё общение с одноклассниками, стоящее упоминания. А ещё, хотя это сугубо личное несчастье, пропал мой пенал, купленный в магазине «Всё по 100 иен».

Первый за долгое время случай пообщаться с Сакурой выпал на последний день школы перед летними каникулами. Правда, разграничение выглядело довольно бессмысленным, потому что завтра начинались двухнедельные дополнительные занятия. Последний звонок, сдача дел и домой — так должен был пройти этот день, но библиотекарь попросила меня кое-что сделать после уроков. Разумеется, вместе с Сакурой, другим ответственным за библиотеку.

В ту дождливую среду я впервые сам заговорил с Сакурой в нашем кабинете. Объяснил ей задачу, пока она, как дежурный по классу, вытирала доску. Я знал, что на нас, стоявших на виду, устремлены десятки взглядов, но не обращал на них внимания. Её, похоже, они вообще не беспокоили.

После уроков ей полагалось запереть двери, и я в одиночку пошёл в столовую, пообедал, а затем направился в библиотеку. Учеников там было немного — большинство ушли праздновать последний звонок.

Наше задание состояло в том, чтобы подменить библиотекаря, пока та будет на совещании. После того как она ушла, я расположился за стойкой и взялся за чтение. Пока я там сидел, в библиотеку зашли за книгами двое моих одноклассников. Одна из них, тихая девушка, спросила: «А где Сакура?» безо всякого видимого интереса ко мне. Второй, парень, наш староста, спросил: «А где Ямаути?» — с тем же любезным видом и тем же любезным тоном, какой я всегда замечал у него в классе. Обоим я посоветовал заглянуть в классную комнату.

Вскоре появилась и Сакура. Как водится, с улыбкой на лице, никак не соответствующей сегодняшней погоде.

— Э-ге-гей! Скучал без меня?

— Надо же, кто-то кричит: «Э-ге-гей!», не находясь в горах. Проверяешь, ответит ли эхо? Кстати, тут заходили двое наших, тебя искали.

— Кто?

— Имён точно не вспомню. Тихая девушка и тот парень, который староста.

— А, понятно. Окей, окей!

С этими словами она зашла за стойку и плюхнулась на вращающееся кресло. Тихий библиотечный зал огласили его жалобные скрипы и стоны.

— Пожалей несчастное кресло.

— И ты смеешь говорить такое юной деве?

— Сдаётся мне, ты уже не дева.

— Хы-хы-хы! Вот ты как со мной? С той, кому вчера парень признался в любви?

— А? Ты о чём? — искренне удивился я этому невообразимому известию.

Вдоволь на меня насмотревшись, она до предела растянула губы и наморщила лоб. Как, интересно, называется это раздражающее выражение?

— Позвал меня вчера после уроков и признался!

— Если это правда, стоит ли рассказывать мне?

— Но кто это был — извини, секрет. Миффи![25] — Она скрестила указательные пальцы перед губами.

— Погоди-ка, ты из тех, кто считает, что X на рожице Миффи — её рот? Он же чётко делится по горизонтали. Верхняя половина — нос, нижняя — рот, — пояснил я, рисуя схему.

— Гонишь! — громко выкрикнула она, переступив все границы приличия, принятые в библиотеке.

Я наслаждался зрелищем её широко распахнутых глаз и разинутого рта. Свершилась месть за викторину про диалекты.

— Ох, слушай, я просто в шоке! Такое чувство, словно перечеркнули семнадцать лет моей жизни. Ну ладно, а рассказать стоит. Это же признание!..

— Ясно, вернулись к разговору. А ты что же?

— А я извинилась и отказала. Как думаешь — почему?

— Хмм.

— Тогда не скажу!

— Тогда послушай, что скажу я. Когда тебе отвечают: «Хмм» или «Угу», это значит, что собеседнику твои вопросы неинтересны. Тебе говорили: «Хмм»?

Сакура, похоже, собиралась как-то возразить, но в этот момент за книгами пришли посетители, и слова остались невысказанными.

Когда я добросовестно отработал своё за стойкой выдачи, она сменила тему:

— Кстати, в такой дождливый день не погуляешь, поэтому сегодня ты идёшь ко мне в гости. Согласен?

— Нет. Наши дома в противоположных сторонах.

— Не отказывайся, как всегда, по обычным причинам! Тебе будто бы противно моё приглашение!

— Вот те раз! Тебе, похоже, не противен я.

— Что?! Впрочем, ладно. Говори что хочешь, но в итоге ты составишь мне компанию.

«Пожалуй, так и будет», — подумал я. Когда она приводит мне весомые доводы, угрожает или побуждает к благородным поступкам, я принимаю приглашение. Если для меня прокладывают путь, я с него не сворачиваю. Потому что я — тростниковая лодка, а других причин нет.

— Сперва выслушай. Выслушав, ты сам искренне захочешь ко мне в гости.

— Посмотрим, сумеешь ли ты сломить мою волю — она твёрже, чем десерт «Фруче»[26].

— Размазня! А «Фруче» — прелесть. Давно не ела, надо бы купить. В младших классах мама часто мне его готовила. Мой любимый — клубничный.

— Ого, логика твоих объяснений напоминает йогурт. Похоже, она неплохо смешается с моей волей.

— А если смесь взбить?

Она распустила бант на шее — часть комплекта летней школьной формы — и расстегнула пуговицу на рубашке. «Должно быть, плохо переносит жару», — подумал я. Или же просто дурочка. Хмм… Скорее, второе.

— Нечего глазеть на меня с таким удивлением! Ладно, вернёмся к делу. Я как-то сказала, что совсем не читаю книги.

— Помню. И ещё — что иногда почитываешь мангу.

— Ага. Но после я вспомнила, что, хоть и не читаю, существует одна-единственная книжка, которую я обожаю с детства. Мне её папа подарил. Тебе интересно?

— Конечно. Тот редкий случай, когда это так. Я считаю, что любимые человеком книги раскрывают его характер. Мне действительно любопытно, что нравится такой, как ты. Что же это за книга?

Она выдержала театральную паузу, а затем произнесла:

— «Маленький принц»! Слыхал о такой?

— Сент-Экзюпери?

— Да! Так ты её знаешь? А я-то размечталась — иностранную книжку даже [мой друг] не знает. Вот облом!

Надув губы, она бессильно откинулась на спинку кресла. Снова раздался жалобный скрип.

— Считая «Маленького принца» малоизвестным произведением, ты показываешь, насколько тебе неинтересны книги.

— Вот как? Выходит, ты тоже её прочёл? Что ж такое!

— К стыду своему — нет.

— Ага!

Она будто снова обрела силы, приподнялась и подкатилась ко мне вместе с креслом. Я, также вместе с креслом, отодвинулся назад. На её лице, разумеется, как приклеенная, сияла улыбка. Похоже, я её обрадовал.

— Нет, не «ага». Что-то я тебе не верю.

— Соврёшь — провалишься в ад. Не знала?

— Раз ты не читал «Маленького принца», я тебе одолжу. Прочти! И зайди ко мне за книжкой прямо сегодня!

— Может, лучше сама принесёшь?

— Хочешь заставить девушку таскать тяжести?

— Я хоть и не читал, но уверен: книга карманного формата.

— Могу занести к тебе домой.

— А как же тяжесть? Ладно, я устал вести с тобой бесплодные споры, и раз ты даже готова прийти ко мне — я сам приду к тебе.

Сочтём это за благородный поступок.

На самом, деле столь прославленная книга, как «Маленький принц», наверняка имелась и в школьной библиотеке, но, чтобы не портить настроение ответственной за библиотеку, плохо разбирающейся в книгах, лучше помолчать. Почему я до сих пор эту знаменитую сказку не прочитал — сам не знаю. Наверное, не нашёл времени.

— А ты понятливый! Почему согласился?

— Твоя наука. Тростниковой лодке нет смысла тягаться с океанским судном.

— Ты в своём репертуаре. Несёшь временами какую-то бессмыслицу.

Пока я на полном серьёзе объяснял Сакуре, что такое метафора, вернулась библиотекарь. Мы, как всегда, поболтали о том о сём, она угостила нас чаем со сладостями, за которыми мы пожаловались на судьбу-злодейку, обязывающую нас ближайшие две недели приходить в школу а затем собрались домой.

Когда мы вышли на улицу, небо обложили плотные облака, и просвета, похоже, не намечалось до утра. Не скажу, что не люблю дождливые дни. Дождь несёт ощущение безысходности, что часто совпадает с моим настроением и оттого не вызывает протеста.

— Ненавижу дождь…

— Наши чувства и правда не сходятся.

— Кто может его любить?

Кто-то может. Не отвечая, я шагал впереди Сакуры. Я не знал её точного адреса, зато знал, что мы живём по разные стороны от школы, и потому просто повернул от ворот не к своему дому, а в противоположном направлении.

— Ты когда-нибудь бывал в комнате девушки? — спросила она, поравнявшись со мной.

— Нет, но у меня есть теория: раз комната принадлежит такому же старшекласснику, как я, там нет ничего особо интересного.

— Ты угадал. У меня простая комната. Вот у Кёко всё завешано постерами музыкальных групп, её комната более мальчишеская, чем у мальчишек. А у твоей любимой Хины полно мягких игрушек и прочих милых вещиц. Слушай, а давай сходим куда-нибудь вместе с Хиной?

— Воздержусь. В присутствии красивых девушек я нервничаю и не могу говорить.

— Если это такая подколка, что я типа некрасивая, — не прокатит. Я не забыла ту ночь. Ты сказал, что я третья по красоте.

— Это если не знать, что я только троих в лицо и помню.

Возможно, я преувеличил, но я правда не помнил лиц всех своих одноклассников. Я не общаюсь с людьми, способность запоминать лица мне не нужна — вот она и деградировала. Конкурс не имеет смысла, если выбирать не из кого.

Расстояние до дома Сакуры оказалось ровно таким же, как до моего. С кремовыми стенами и красной крышей, он затерялся в жилом квартале среди больших особняков.

Раз я пришёл с Сакурой, то, разумеется, гордо направился через парадный вход. Дорожка от ворот до входной двери оказалась не такой и короткой, и с момента, когда мы вошли на участок, и до того, как я смог закрыть зонт, прошло какое-то время.

Хозяйка пригласила меня войти, и я, словно кот, ненавидящий сырость, прошмыгнул внутрь.

— Я вернулась!

— Простите за беспокойство, — добавил я к её бойкому приветствию свои скромные извинения. С родителями своих одноклассников, если правильно помню, я последний раз встречался в средней школе на открытом уроке и сейчас почему-то нервничал.

— Дома никого!

— Безумны те, кто громко приветствует людей в доме, когда их там нет.

— А я приветствовала сам дом. Это драгоценное место, где я выросла.

Порой она говорила разумные вещи, и я не нашёл что ответить. Я ещё раз сказал: «Простите за беспокойство», обращаясь к дому, и вслед за Сакурой разулся.

Она по очереди щёлкнула несколькими выключателями, словно бы разжигая в доме пламя жизни. Провела меня до ванной, где я помыл руки и прополоскал рот, а затем мы направились на второй этаж, в её комнату.

Первая девичья комната, куда меня пустили, оказалась большой. Что именно было большим? Да всё. Сама комната, телевизор, кровать, книжный шкаф, компьютер. На секунду я почувствовал зависть, но затем подумал, что размер комнаты пропорционален горю родителей Сакуры, и моё желание обрести такую же мигом испарилось. В ней словно бы разверзлась пустота.

— Садись, где понравится! Если хочешь спать, можешь остаться с ночёвкой. Только я всё расскажу Кёко.

С этими словами она села на красное вращающееся кресло перед своим столом и закружилась на нём. Растерявшись, я сел на кровать. Пружины подбросили меня вверх.

Я снова осмотрел комнату. Простая, как и сказала Сакура. От моей она отличалась лишь размером, всякими милыми вещицами и содержимым книжного шкафа. В шкафу не было ничего, кроме манги. Множество томиков — как популярной сёнен-манги[27], так и совершенно мне неизвестной.

Остановив вращение, Сакура свесила голову и выдавила болезненное: «Буэ!», словно её затошнило. Я наблюдал за ней равнодушным взглядом, и она внезапно подняла голову:

— Во что сыграем? В «Правду или действие»?

— Ты обещала одолжить книгу. Я за тем и пришёл.

— Спокойствие! А то растратишь жизненные силы и помрёшь раньше меня.

Я злобно уставился на девушку, налагавшую на меня проклятие, а та скривила губы и состроила странную гримасу. «Это такая игра», — решил я. Кто первый взбесится — проиграл. И я был близок к проигрышу.

Сакура внезапно вскочила и подошла к книжному шкафу. Только я подумал, что мне наконец-то выдадут «Маленького принца», как она вытащила с самой нижней полки складную доску для сёги.

— Давай попробуем. Кто-то из друзей забыл и никак не заберёт.

Поскольку особых причин отказываться у меня не было, я решил принять приглашение.

В итоге затянувшаяся и грязная партия осталась за мной. Вообще-то, я надеялся нанести сокрушительное поражение. Но оказалось, что решение задач по сёги отличается от игры с живым противником, и мне плохо удавалось ухватить ритм. Когда я поставил шах, Сакура с досады перевернула доску. Эх ты!

Собирая разбросанные по кровати фигурки, я выглянул на улицу: дождь продолжал лить как из ведра.

— Как малость утихнет — пойдёшь домой. А пока поиграем, — словно прочитав мои мысли, сказала она, убрала доску для сёги и включила игровую приставку.

Честно сказать, в видеоигры я тоже давно не играл.

Начали мы с файтинга. Всего-то по нажатию кнопки на контроллере люди на экране запросто наносили друг другу увечья — развлечение крайне бесчеловечное.

Поскольку я редко играю в видеоигры, Сакура позволила мне немного попрактиковаться. Пока я, уставившись в экран, осваивал управление, она засыпала меня советами. Я было решил, что мне открылась её заботливая сторона, но крупно просчитался. Когда дело дошло до боя, она, словно из мести за сёги, пустила в ход приёмы, от которых менялся цвет экрана, а люди испускали странные волны, и разорвала моего персонажа в клочья.

Но я погибал не зазря. По ходу поединков я набирался сноровки, учился уклоняться от атак противника и валить его с ног, пока тот стоит в защите, и в итоге оставил персонажа Сакуры, раз за разом бросавшегося в нападение очертя голову, в дураках. Когда количество звёздочек за победу у нас сравнялось и стало понятно, что я одерживаю верх, она выключила приставку. Снова — эх ты!

Глядя на меня осуждающим взглядом, она, разве что не сказав: «Обратно на старт», поменяла игру и снова включила приставку.

Мы опробовали несколько разных игр из её обширной коллекции, и самое интересное соревнование развернулось в автогонках. Хотя мы гонялись друг против друга, в итоге каждый сражался со временем и с собой, и, возможно, мой характер хорошо для этого подходил.

На большом экране наши машины то и дело обгоняли одна другую. Я и обычно-то неразговорчив, а, сосредоточившись на чём-то, превращаюсь в молчуна. Сакура, напротив, постоянно выкрикивала: «A-а!» или «Да чтоб тебя!», так что баланс громкости в мире остался нулевым.

Единственный раз она заговорила со мной не для того, чтобы отвлечь, когда гонка пошла на последний круг.

Она задала вопрос. Как будто бы случайно.

— [Мой друг], ты не хочешь завести девушку?

Я ответил, объезжая бананы на экране:

— Не хочу и не могу. У меня даже друзей нет.

— Ну хоть друзей заведи!

— Если появится желание.

— Если появится желание?.. Слушай…

— М?

— Ты точно не хочешь, чтобы твоей девушкой стала я?

Поражённый такой бесшабашной тактикой — можно назвать её «атакой в лоб», — я невольно повернулся к своей соседке, а моя машина на экране попала в зрелищную аварию.

— Ха-ха-ха! Разбился!

— Ты что же это несёшь?

— Насчёт девушки? Просто убедилась, что не особо тебе нравлюсь. Что бы ни случилось, ты не захочешь, чтобы я стала твоей девушкой.

— Не захочу…

— Вот и чудно. Успокоил.

«Почему это?» — удивился я.

И попробовал догадаться по контексту.

Неужели она заподозрила, что я надеюсь завязать с ней роман?

Может, она опасается, что я неправильно воспринял нашу с ней ночёвку в одном номере и приглашение в её комнату и влюбился в неё?

Безосновательные, не подкреплённые фактами домыслы.

Мне, что, на самом деле, случалось редко, стало по-настоящему противно. По чёткому ощущению, в животе скопилась какая-то мерзость.

Закончив гонку, мы отложили контроллеры.

— Ладно, давай книгу. Я пойду.

Потонувшие внутри эмоции никак не пропадали. И, чтобы она о них не догадалась, я решил сбежать.

Я встал и подошёл к книжному шкафу. Дождь и не думал стихать.

— Мог бы и не спешить. Ладно, минутку.

Она тоже поднялась с кресла и подошла к шкафу. Встала у меня за спиной. Я слышал её дыхание. Мне почему-то казалось, что оно участилось.

Не обращая на неё внимания, я по очереди осматривал полки, начав с самого верха. Сакура, вероятно, искала нужную книгу тем же способом. «Могла бы всегда ставить на определённое место», — с лёгким раздражением подумал я.

Вскоре послышался громкий вздох. Одновременно я краем глаза заметил потянувшуюся к полке руку. Я решил, что она нашла книгу первой. Хотя тут-то мне и следовало сообразить, что это не так. Потому что её руки появились с обеих сторон от меня.

В ту же секунду я перестал понимать, где нахожусь.

Наверное, потому, что практически никто ко мне активно не приставал, я не смог сразу оценить, что со мной случилось.

Очнулся я прижатым спиной к стене возле книжного шкафа. Левая рука была свободна, правая — притиснута к стене на уровне плеча. Ещё ближе, чем прежде, слышалось чужое дыхание. А ещё — биение сердца. Жар, сладкий аромат. Своей правой рукой она обхватила меня за шею. Её лица я не видел. Губы оказались возле моего уха. Наши щёки находились в опасной близости друг от друга. Иногда они соприкасались.

«Что ты делаешь?» Губы шевелились, но я не смог издать ни звука.

— Помнишь, я веду список, что мне хочется сделать перед смертью?

Шёпот в ушах. Мочку уха обдавало дыханием. Ответа от меня не ждали.

— Потому я и спросила, хочешь ли ты, чтобы я стала твоей девушкой. Ради воплощения своих планов.

Перед носом раскачивались чёрные волосы.

— И для того позвала тебя к себе домой.

Кажется, она хихикнула.

— Спасибо, что ответил отказом. Как гора с плеч. Если бы ты сказал «хочу», моим планам не сбыться.

Я не понимал ни её слов, ни того, что происходит.

— Знаешь, чего мне хочется?

Приторная сладость.

— Сделать кое-что неправильное с парнем, но не с тем, кого я люблю, и не с тем, кто мне нравится.

Неправильное. Неправильное?

Я снова и снова прокручивал в голове её слова. Что значит — неправильное? Она о том, что сделала со мной сейчас, или о том, что хочет сделать потом? Или обо всём, что случилось до этого момента? Любой из ответов казался верным. Тут всё неправильно. И то, что я узнал о её болезни, и то, что она проводит оставшееся до смерти время с парнем, который ей даже не нравится, и то, что мы ночевали вместе, и то, что я зашёл в её комнату. Что ни возьми — всё неправильно.

— Пока — объятия. Неправильное начнётся после.

Она будто прочла мои мысли. Биение сердец в унисон упрощало ей задачу. А вот я в её мысли проникнуть не мог.

Что же мне делать?

— Ты, [???], для этого подходишь…

Я не знал, какая реакция будет верной, и всё же свободной левой рукой коснулся её руки, лежащей на моей шее. Оттолкнул Сакуру от себя — дыхание и стук сердца утихли. Вместо этого я видел её густо раскрасневшееся лицо — хотя спиртного она не пила.

Она посмотрела на меня с удивлением. Я не умею выражать эмоции и потому не знал, что сейчас написано у меня на лице. Я лишь слабо мотнул головой. Сам не понимая того, что отрицаю.

Мы смотрели друг другу в глаза. Нас опутала тишина.

Я наблюдал за мимикой Сакуры. Она поводила глазами туда-сюда, замерла, глядя куда-то вбок, а затем стеснительно приподняла уголки рта и посмотрела на меня.

И внезапно разразилась громким хохотом:

— Кха… Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!!! Я же пошутила!

С этими словами она улыбнулась во весь рот. Хватка на моей правой руке ослабла, она стряхнула мою левую руку и продолжила хохотать.

— Ох, какой позор!.. Шутка это, шутка! Обычный прикол! Ну хватит, я и так смущаюсь!

Её внезапная перемена меня ошарашила.

— Мне всё-таки хватило храбрости! Я тебя обняла! Но ведь любому розыгрышу нужен элемент реализма. И я справилась! А твоё молчание только добавляет правдоподобия. Ну как, волнительно? Хорошо, я уточнила, что тебе не нравлюсь. Не то пошли бы настоящие чувства! А так шалость полностью удалась! Потому что разыграла я тебя. Ох, как я испереживалась!

Я не понимал, к чему всё это. Зачем?

Но вот что произошло впервые с тех пор, как мы повстречались.

Я впервые почувствовал, что её выходка меня вконец разозлила.

Она продолжала болтать, словно пытаясь избавиться от стыда за то, что сама и подстроила. Направленная на неё ярость, клокотавшая внутри меня, постепенно обрела форму, и потушить её стало невозможно.

За кого она меня принимает? Я чувствовал себя оскорблённым и, пожалуй, на самом деле был оскорблён.

Если это, по её словам, и есть общение, то я точно хочу жить, ни с кем не связываясь. Пусть у всех заболят поджелудочные и все умрут. Даже нет — я их съем. Я, единственный на свете достойный человек, съем у всех поджелудочные.

Чувства неожиданно легко перетекли в действия.

Наверное, от вскипевшего гнева у меня заложило уши, и потому я не услышал вскрик Сакуры.

Я вцепился ей в плечи и повалил на кровать.

Прижав её к кровати, я отпустил плечи и перехватил руки, не давая вырваться. Я ни о чём не думал.

Осознав, что с ней происходит, Сакура немного подёргалась, затем сдалась и посмотрела на меня. На ней лежала моя тень. Я, как и всегда, не знал, что сейчас выражает моё лицо.

— [Мой друг]?

Она растерялась:

— Ты чего? Отпусти, мне больно!

Я молчал, не видя ничего, кроме её глаз.

— Это была шутка! Мы же всегда так развлекаемся!

Когда я сочту, что удовлетворён? Я и сам не знал.

Я ничего не говорил, а её лицо, обретшее за жизнь, полную общения с людьми, богатую мимику, непрерывно менялось.

Она смеялась:

— Хе-хе, решил подыграть моей шутке? Удивительно получать от тебя дополнительные услуги! Но уже хватит, отпускай.

Она недоумевала:

— Слушай, да что с тобой? Ты на себя не похож! Такие выходки не в твоём духе. Отпусти!

Она злилась:

— Прекрати немедленно! Разве можно так поступать с девушкой? Быстро пусти!

Я не сводил с неё пристального и, пожалуй, как никогда бесстрастного взгляда. И она не пыталась от него увернуться. Мы играли в гляделки на кровати — куда уж романтичней.

Наконец Сакура тоже затихла. Лишь стук ливня за окном, казалось, звучал осуждающе. Что говорили обо мне её дыхание и моргание глаз, я не понимал.

Я неотрывно смотрел на неё. Она неотрывно смотрела на меня.

И потому я заметил сразу.

На глазах безмолвной девушки с застывшим лицом выступили слёзы.

В тот же миг мой непонятно откуда взявшийся гнев растаял, будто его и не было.

С души свалился камень, и вместе с тем откуда-то изнутри поднялось сожаление.

Я наконец тихонько отпустил руки Сакуры и встал. Она следила за мной бессмысленным взглядом. Едва это поняв, я больше не мог смотреть ей в лицо.

— Прости…

Ответа не последовало. Она оставалась на кровати. Лежала в той же распластанной позе.

Я поднял с пола свои вещи. И, спасаясь бегством, потянулся к дверной ручке.

— [Жестокий одноклассник]… — раздалось у меня за спиной, и я, секунду поколебавшись, не оборачиваясь, отозвался:

— Прости. Я уже ухожу.

С этими словами я открыл дверь комнаты, где, наверное, никогда больше не появлюсь, и поскорее сбежал. За мной никто не погнался.

Сделав несколько шагов под дождём, я сообразил, что у меня мокнут волосы. Не спеша раскрыл зонтик и вышел на дорогу. От асфальта поднимался запах летнего дождя. Обругав себя за желание обернуться, я зашагал дальше, вспоминая путь до школы. Дождь усиливался.

Я размышлял. Ко мне наконец вернулась способность рассуждать хладнокровно.

Чем больше я думал, тем реже находил в душе хоть что-то, отличное от сожаления.

Что же я натворил? Я полностью в себе разочаровался.

До этого я и не знал, как сильно можно ранить человека, если направить на него свой гнев. И как сильно это может ранить меня самого.

Видел её лицо? Видел слёзы? Чувства рвались наружу. Точнее, одно — досада.

Я заметил, что крепко стискиваю зубы. А заметив, осознал, что у меня болят дёсны. То, что пришёл день, когда отношения с другим человеком причинили мне боль, сводило меня с ума. Но я не настолько лишился рассудка, чтобы считать эту боль своим наказанием. Этим мои грехи не смоешь.

Розыгрыш Сакуры послужил отправной точкой. Он задел мои чувства. Это факт, но этим фактом нельзя оправдать применение грубой силы. И неважно, входило это в её намерения или нет, — я обиделся. Обиделся. Обиделся? На что? Я вспоминал её аромат и стук её сердца, но всё равно не видел смысла. Я просто не смог её простить. Ранил её из-за чувств, не поддающихся логике.

Я петлял между большими домами. Будний день, время после полудня. На улице никого.

Если я вдруг исчезну, никто, пожалуй, и не заметит.

Вокруг стояла тишина, располагавшая к подобным размышлениям, и потому я испугался, когда кто-то окликнул меня из-за спины:

— [Незаметный одноклассник]!

Спокойный мужской голос. Я тут же обернулся и увидел своего одноклассника, стоявшего под раскрытым зонтом. Я заметил его, только когда он произнёс моё имя. Кое-что в нём меня удивило. Во-первых, что он вообще ко мне обратился. Во-вторых, в моём представлении с его лица никогда не сходила любезная улыбка, но сейчас на нём застыло выражение, похожее на злость.

Сегодня мы с ним разговаривали во второй раз. Какое редкое явление — беседа с одним и тем же человеком аж дважды за день.

Образец спокойствия и чистоплотности. Староста нашего класса. Мне стало любопытно, что такому человеку понадобилось от меня, и я, преодолев не им вызванную дрожь, отозвался:

— Здоров!

Я надеялся на продолжение, но он молча пожирал меня взглядом. Пришлось снова вступить самому:

— Живёшь здесь?

— Нет…

Он точно был чем-то недоволен. Возможно, он тоже ненавидел дождь. Из-за дождя приходится таскать с собой больше вещей. Впрочем, сейчас староста был не в школьной форме и при себе имел лишь зонт.

Я посмотрел ему в лицо. Недавно я наконец усвоил, что эмоции читают по глазам. И кое-как вытерпел на себе его взгляд, чтобы выяснить, чем так взбешён этот парень, что он даже заговорил со мной.

Сказать мне больше было нечего. Поэтому я молча, подавляя свои чувства, смотрел на старосту, и первым терпение лопнуло у него. Состроив кислую мину, он спросил, назвав меня по имени:

— А ты, [незаметный одноклассник]? Что ты здесь делаешь?

Меня не особо встревожил его презрительный тон. Скорее то, что, произнося моё имя, он придавал ему какое-то другое значение. Например, [тот, кому нет прощения]. Причин я не знал, но пусть пока будет так.

Я не отвечал, и он прищёлкнул языком:

— [Тот, кому нет прощения], я тебя спрашиваю! Что тебя сюда привело?

— Дела были…

— С Сакурой?

Я услышал знакомое имя — и у меня будто бы сжалось сердце. Дыхание перехватило, я не смог сразу ответить. Староста и тут не вытерпел:

— С Сакурой, да?

Я молчал.

— Отвечай!

— Если ты говоришь о знакомой мне Сакуре из нашего класса, то да.

Моя слабая надежда, что это лишь недоразумение, разбилась, когда я услышал, как он заскрипел зубами. Теперь я окончательно убедился в том, что он настроен ко мне весьма враждебно. Но я по-прежнему не понимал почему. Что же делать?

Долго ломать голову не понадобилось. Я узнал причину, и не откуда-нибудь, а из его собственных слов.

— Почему Сакура… Почему она с тобой?

Вот всё и прояснилось.

Я сознательно удержался от того, чтобы признать это вслух. Я понял. Понял, что стоит за его отношением ко мне. Машинально почесал голову. И подумал что-то вроде: «Вот же морока».

Если бы ему не застлало глаза, я бы как-нибудь выкрутился или сумел его переубедить, но он был настолько ослеплён эмоциями, что направил свой гнев не на того.

И, может статься, наша встреча здесь вовсе не случайна. Вполне могу представить, что он следовал за нами, когда мы шли к дому.

Наверное, он влюблён. И потому испытывает ко мне неуместную ревность. Слепота лишила его зоркости, он перестал видеть себя со стороны. Что ещё он мог потерять?

Для начала я решил опробовать подход, считавшийся наилучшим, — сказать правду:

— У нас не те отношения, которые ты себе вообразил.

Сказал — и его глаза налились кровью. «Плохо дело», — подумал я, но поздно: староста заговорил со мной ещё более агрессивным тоном. Его громкий голос заглушал шум дождя.

— Тогда объясни — какие? Вы вдвоём ходите обедать, вдвоём путешествуете! Сегодня ты один пошёл к ней в гости, об этом весь класс знает! С чего вдруг ты везде за ней таскаешься?

Мне стало немного интересно, откуда он узнал про путешествие.

— По-моему, «везде таскаешься» — выражение неточное. Впрочем, сказать, что я с ней встречаюсь, — проявить спесь, а что она встречается со мной — поскромничать. «Встречаемся» не всегда означает «любим». — Заметив, как изменилось его лицо при слове «встречаемся», я добавил: — В общем, у нас не те отношения, о которых думаешь ты или наши одноклассники.

— И всё же Сакура проводит время с тобой.

— Это да.

— С неуживчивым, угрюмым типом вроде тебя!

Я не особо возражал против этой характеристики моей натуры, высказанной с заметным отвращением. Таким я выглядел и таким, похоже, был.

Я и сам хотел знать, почему Сакура проводит время со мной. Она назвала меня единственным человеком, кто привносит в её жизнь правду и обыденность, и, похоже, это было недалеко от истины, но мне и такой ответ казался недостаточно точным.

Так что я упрямо молчал. У старосты в глазах полыхал огонь, но его лицо застыло. Он просто стоял под дождём.

Молчание затянулось. Настолько, что я решил, будто разговор окончен. Вероятно, мой собеседник осознал, насколько несправедлив его гнев, и, как и я недавно, преисполнился сожаления. А может, и нет. Вряд ли при его слепоте он мог разобраться в собственных чувствах.

Другими словами, разницы никакой. «Что теперь толку пялиться друг на друга», — решил я и повернулся к нему спиной. Предполагая, что он лишь проводит меня взглядом. Или же мне просто хотелось поскорее остаться одному. Тоже вариант. На мои действия это всё равно не влияло.

Если хорошенько подумать, о слепоте влюблённых людей я знал только по книгам, люди никогда не раскрывали мне душу, и было бы самонадеянным считать, будто я могу предсказать поступки живого человека. Литературные персонажи отличаются от настоящих людей. Выдуманные истории отличаются от реальности. В жизни всё не так красиво и благородно, как в романах.

Я зашагал по безлюдной улице, а в спину мне упирался пронзительный взгляд. Я не оборачивался. Никто бы от этого не выиграл. Мне бы хотелось, чтобы парень за моей спиной уяснил: Сакуре не может нравиться человек, который считает отношения между людьми математическим уравнением. Но моему желанию не суждено было сбыться.

Я не ведал, что людей ослепляет не только любовь, но и размышления, и потому не замечал, что староста погнался за мной, пока его рука не сомкнулась на моём плече.

— Стой!

Я нехотя повернул голову. Недоразумение или нет, но его поведение меня немного напугало. Хотя я и не подал вида.

— Мы ещё не договорили!

Если подумать, пожалуй, я и сам завёлся. Всё-таки первый в жизни опыт того, что называют ссорой. Полагаю, столкновение чувств выбило ту часть меня, что заведовала рациональным мышлением.

С языка сорвались слова, очевидно, призванные оскорбить противника:

— Я тебе кое-что объясню, а ты послушай. Ещё пригодится.

Глядя ему прямо в глаза, я сказал, рассчитывая всадить нож поглубже в сердце:

— Она ненавидит настырных людей. Таким вроде был её прежний парень.

Лицо старосты, которое я напоследок успел рассмотреть вблизи, исказилось так, как ни разу не искажалось за эти несколько минут. Я не понял, что означало это выражение, но было уже неважно. От понимания результат бы не изменился.

Получив резкий удар в левый глаз, я пошатнулся и с размаха плюхнулся задом на мокрый асфальт. Дождь немедленно пропитал школьную форму. Вырвавшись из рук, открытый зонт с нелепым стуком откатился в сторону. Вместе с ним на землю улеглась и сумка. Удивившись происходящему со мной, я сразу же посмотрел на старосту. Левый глаз видел плохо — всё расплывалось.

Хоть и в общих чертах, я понял только одно: ко мне применили насилие. Потому что сами по себе люди не падают.

— Это я-то настырный?! Я?!

Он смотрел на меня, но слова определённо предназначались кому-то другому. Я понял, что наступил ему на больную мозоль. Пытаясь ранить другого, я пострадал сам. «И поделом», — глубоко раскаялся я.

Кажется, меня ударили впервые в жизни. Очень больно, кстати. Я знал, куда пришёлся удар, но заныло почему-то в самом сердце. Если так пойдёт, оно может разорваться.

По-прежнему сидя на земле, я смотрел на старосту снизу вверх. Зрение к левому глазу пока не вернулось.

Староста не заявлял об этом явно, и мне не стоило спешить с выводами, но, скорее всего, на меня надменно взирал тот самый бывший парень Сакуры.

— Такие, как ты, должны держаться подальше от Сакуры!

С этим словами он вытащил из кармана какой-то смятый комок и бросил мне. Развернув его, я узнал свою пропавшую закладку. Понятно. Всё встало на свои места.

— Так это был ты.

Он не ответил.

Я считал, что его правильно очерченное лицо отражает миролюбивый характер. Когда он проводил собрание, стоя перед всем классом, или заходил в библиотеку за книгами, он всегда одаривал окружающих дежурными улыбками. Я не знал, что творится у него внутри, видел лишь тщательно подготовленный образ, предназначенный для показа миру. Как всегда — важна не внешность, а суть.

Я задумался, что же мне делать дальше. Поскольку я первым нанёс ему рану, его нападение можно было назвать необходимой самообороной — возможно, несколько вышедшей за разумные пределы, но я не знал, насколько сильно его оскорбил. Поэтому вариант встать и дать сдачи показался мне сомнительным.

Пыл старосты, похоже, ещё не угас. Хорошо бы нашёлся способ его успокоить, но одно неверное слово — да что там, даже сплошь верные слова могли подлить масла в огонь. Ведь, без сомнения, именно я заставил его перейти черту, за которой взыграли чувства.

Я смотрел на него. И мне начало казаться, что он гораздо достойней меня. Уверен, он на самом деле любил Сакуру. Он открылся ей, хотел проводить время с ней вместе, разве что немного промахнулся с подходом — а точнее, крупно ошибся.

Вот почему он ненавидел меня — того, кто крадёт её время. Кстати, обо мне: не узнай я, что через год она умрёт, я бы не стал с ней обедать, не поехал бы в путешествие, не пошёл бы к ней в гости и не чувствовал бы себя так паршиво. Нас связала её смерть. Но смерть неминуемо придёт за каждым. Так что моя встреча с Сакурой — случайность. То, что мы проводим время вдвоём, — случайность. Я не настолько чист душой, чтобы следовать своим намерениям или чувствам.

Даже я, чуравшийся общества человек, знал: тот, кто ошибается, должен покориться тому, кто поступает правильно.

Что ж, так и быть, я поддамся, пусть отведёт душу. Я виноват в том, что попытался завязать отношения, не учитывая чувства других.

Я перехватил тяжёлый взгляд старосты и попытался выразить свои намерения без слов. Показать, что по своей воле ему подчиняюсь. Но ничего не получилось.

Он шумно засопел, а позади него я заметил чей-то силуэт.

— Что вы тут делаете?..

При звуках этого голоса староста резко обернулся, словно от удара током. Зонт покачнулся, и на его плечи посыпались дождевые капли. Я смотрел на своих одноклассников так, будто меня происходящее вовсе не касалось, и прикидывал, вовремя Сакура вмешалась или всё-таки нет.

Стоя под зонтом, она переводила взгляд с меня на старосту и обратно, силясь разобраться, что стряслось.

Староста попытался что-то сказать. Но, прежде чем он произнёс хотя бы слово, Сакура подбежала поближе, подняла упавший зонт и протянула мне:

— Ты простудишься, [жестокий одноклассник]…

Приняв её немного неожиданное проявление заботы, я вдруг услышал, как она сдавленно ахнула:

— [Жестокий одноклассник]! У тебя… У тебя кровь!

С огорчённым видом она достала из кармана носовой платок и приложила к моему лбу над левым глазом. Я и не знал, что у меня пошла кровь. Возможно, староста ударил меня вовсе не кулаком. Но мне сейчас не хотелось выяснять, какое он применил оружие.

Я с гораздо большим интересом наблюдал за выражением лица старосты, замершего столбом после того, как Сакура подбежала ко мне. Разительность перемены не поддавалась описанию. Когда говорят, что чувства выплеснулись наружу, наверняка имеют в виду что-то подобное.

— Что случилось? Почему у тебя кровь? — продолжала допытываться Сакура. Поскольку моё внимание было приковано к старосте, я пропустил её взволнованные вопросы мимо ушей, но всё обошлось. Объяснение дал мой противник:

— Сакура… Что у тебя с этим чудиком?..

Продолжая прижимать платок к моей левой брови, она обернулась к нему. Его лицо снова исказилось — должно быть, от выражения лица Сакуры.

— Чудиком?.. Ты о ком?.. О [жестоком однокласснике]?

— Ну да! Он повсюду за тобой таскался, и я его приструнил. Больше не сунется, — словно оправдываясь, сказал староста. Наверное, надеялся, что она пересмотрит своё мнение о нём. Что она взглянет на него ещё раз. Слепец уже не ведал, что творится у неё в душе.

Мне, окончательно превратившемуся в стороннего наблюдателя, оставалось лишь следить за развитием событий. Словно окаменев, Сакура не сводила пристального взгляда со старосты, не отнимая руки от платка на моём лбу. Староста улыбался, как ребёнок, который ждёт похвалы. И в то же время — с испугом.

Через несколько секунд страх возобладал.

Сакура, словно исторгая из себя всё, что скопилось в душе, пока стояла неподвижно, бросила ему всего одно слово:

— Подонок.

Староста выглядел так, будто его огрели чем-то тяжёлым.

Она тут же повернулась ко мне. Я здорово удивился, увидев её лицо. Я ошибочно полагал, что её богатая мимика придаёт выражаемым эмоциям исключительно позитивный оттенок и что, даже когда она злится или плачет, её лицо остаётся светлым. Но я заблуждался.

Даже она могла выглядеть иначе.

Так, будто намерена причинить кому-то боль.

Обращённое ко мне, её лицо тут же поменялось. Улыбка на нём смешалась со смущением. Сакура помогла мне подняться. Мои брюки и рубашка промокли насквозь — хорошо, что сейчас лето. Я не чувствовал холода. Из-за жаркого воздуха, а ещё потому, что она держала меня за руку.

Когда я подобрал сумку, Сакура, с силой потянув меня за собой, зашагала в сторону старосты. Я посмотрел на него. Заметив его ошалелый вид, я убедился, что он больше не будет красть мои вещи.

Мы прошли мимо него, но, когда я решил, что меня так и будут волочить на буксире, Сакура внезапно остановилась, и я врезался ей в спину. Наши зонты столкнулись, сбросив целый ворох капель.

Не оборачиваясь, она спокойно и громко произнесла:

— Такахиро, теперь я тебя ненавижу. Никогда ничего не делай ни для меня, ни для моих знакомых.

Тот, кого звали Такахиро, ничего не сказал. Когда я напоследок глянул на его спину, выглядело так, будто он плачет.

Затем Сакура притащила меня к себе домой. Молча провела внутрь, выдала полотенце и сухую одежду, приказав принять душ. Я решил не ломаться и воспользовался любезностью. Взяв мужскую футболку, штаны и спортивную куртку, я впервые узнал, что у Сакуры есть брат на несколько лет её старше. Я ведь даже не знал состава её семьи.

Когда я переоделся, она позвала меня в свою комнату на втором этаже. И встретила меня там, сидя на полу на коленях.

А затем вместе с ней я приобрёл новый для себя опыт. Я редко общался с людьми и не знал, как называется это действо — когда два человека прямо и откровенно облекают в слова то, что лежит на сердце. Так что я позаимствую название, которое дала Сакура.

Она сказала, что мы с ней миримся.

И ничто из пережитого мною до сего дня в отношениях с людьми не отзывалось таким щекочущим стыдом.

Она извинилась передо мной. Я извинился перед ней. Она мне всё объяснила. Мол, я надеялась, ты примешь озадаченный вид, а потом рассмеёшься. На это и я объяснил. Мол, не знаю почему, но мне показалось, что надо мной потешаются, и я разозлился. Она сказала, что пошла за мной, потому что ни в коем случае не хотела, чтобы у нас всё разладилось, а заплакала, когда я её сбил с ног, потому что попросту испугалась мальчишеской силы.

Я от всего сердца попросил у неё прощения.

В какой-то момент моё любопытство заставило меня спросить о брошенном под дождём старосте нашего класса. Оказалось, он и правда раньше встречался с Сакурой. Я честно изложил то, о чём думал, пока меня поливало дождём. Что Сакуре лучше проводить время не со мной, а с тем, кто всерьёз о ней заботится, — вот как он, например. Мы с ней всего лишь случайно столкнулись в больнице.

Но за это она меня отругала:

— Нет, не случайно. Нас всех привёл сюда собственный выбор. То, что мы попали в один класс или встретились в тот день в больнице, не случайность. И не веление судьбы. Нас свели наши решения, принятые до сих пор. Мы встретились по своей воле!

Я прикусил язык. Не смог ничего сказать. Я правда многому у неё научился. В конечном счёте, если бы ей оставался не год, а больше, она бы преподала мне и другие уроки. Хотя, конечно же, на это никакого времени не хватит.

Я позаимствовал у неё одежду, пакет для мокрой школьной формы и обещанную книгу. «Я читаю в том порядке, в каком книги попали мне в руки, поэтому сначала закончу те, что уже стоят на полке, а это может затянуться», — сообщил я Сакуре, и она ответила, что я могу вернуть книгу через год. Иначе говоря, я поклялся быть ей другом до самой смерти.

На следующий день, когда я пришёл в школу на дополнительные занятия, моя сменка оказалась на месте.

Я прошёл в кабинет. Сакура ещё не пришла. Начался первый урок, но она так и не появилась. Как и на втором, и на третьем. Она ни разу не попалась мне на глаза, даже когда закончились занятия.

Почему её не было, я узнал вечером того же дня.