Хочу съесть твою поджелудочную

Глава 7

К тому, что её пребывание в больнице затянулось, Сакура отнеслась с удивительным безразличием. Похоже, для неё это не стало неожиданностью, и мне немного полегчало. Потому что, признаюсь про себя, сам я весь извёлся.

Во второй половине дня во вторник, после дополнительных занятий, я пришёл её навестить. Дополнительные занятия тоже скоро заканчивались.

— Уже больше половины каникул позади! — сказала она таким тоном, будто только об этом и сожалела. Будто давала мне понять, что, по правде, только об этом и сожалеет.

Погода была ясной. Палата, где работал кондиционер, стала нам убежищем, защищавшим от солнечного света, и меня это почему-то нервировало.

— Как там Кёко?

— Может, мне и мерещится, но по сравнению с прошлой неделей её взгляд стал ещё пронзительней. С другой стороны, твои объяснения подействовали на неё, как дротик с транквилизатором, и пока что она на меня не кидается.

— Не говори о моей лучшей подруге, как о диком звере!

— Она не смотрит на тебя так, как на меня. Притворяется домашней кошечкой, а на деле — львица, дикий представитель семейства кошачьих.

О том, что случилось на прошлой неделе в книжном магазине, я Сакуре не рассказал.

Я вытряхнул консервированные персики — мой сегодняшний гостинец — из банки в плошки, и мы вместе на них набросились. Сладкий сироп почему-то напоминал мне о младших классах школы.

Жуя непривычно жёлтые персики, Сакура выглянула в окно.

— Зачем ты в такой погожий день притащился в больницу? Шёл бы играть в вышибалы, например.

— Во-первых, ты меня позвала. Во-вторых, я не играю в вышибалы с младших классов. В-третьих, играть мне не с кем. Выбирай один пункт из перечисленных.

— Выбираю все.

— Жадина. Забирай тогда и последний персик.

Улыбаясь, как ребёнок, она насадила персик на вилку и целиком запихнула в рот. Я положил тарелку, вилку и банку в раковину в углу палаты. Если их здесь оставить, после их приберёт медсестра. Еду также приносили в палату, и, если бы Сакура не страдала от болезни, это место сошло бы за VIP-номер в гостинице.

В качестве дополнительной услуги из VIP-пакета я совершенно бесплатно с ней занимался. Как и всегда, Сакура тщательно, хотя и с видимой неохотой, записывала за мной в тетрадь. Как-то я спросил, чем вызвана необходимость учиться. Ей ведь не придётся сдавать вступительные экзамены. Она ответила, что, если её оценки внезапно снизятся, окружающие что-нибудь заподозрят. Так я понял, почему мне ни при каких условиях не хочется прилагать особых усилий к учёбе.

Магическое шоу сегодня не состоялось. Она сказала, что не может подготовить новый номер так быстро. А ещё — что разучивает свой лучший трюк и чтобы я ждал его с нетерпением.

— Буду ждать с замиранием сердца.

— Это как? Доведёшь себя до инфаркта?

— Ты настолько отупела, что уже не воспринимаешь идиом? Кошмар, похоже, у тебя и мозг поражён вирусом.

— Называешь другого дураком — значит, сам дурак!

— Неправильно. Я называю тебя больной, но сам не болен.

— Нет, правильно! Умри теперь! Я-то умру!

— Давай ты не будешь под шумок наводить на меня проклятие?

Обычная весёлая перебранка. Я был рад, что мы можем вот так трепаться обо всякой чепухе. То, что мы по-прежнему в настроении перебрасываться шуточками, вроде как доказывало, что жизнь сохраняет, привычный уклад.

Мне явно не хватало опыта общения с людьми, раз меня успокоила подобная бессмыслица.

Я почему-то посмотрел в угол палаты. Словно проверяя, не почернел ли он от накопившегося осадка всевозможных болезней, которые терзали лежавших здесь ранее пациентов.

— [???], какие у тебя планы на лето?

Я уже собирался потихоньку перевести взгляд от угла обратно на Сакуру, но тут она окликнула меня по имени, и я невольно повернулся к ней быстрее.

— Разве что ходить сюда и читать дома книжки. И ещё домашка.

— И всё? Ну куда это годится! Летние же каникулы! Поедешь с Кёко в путешествие вместо меня?

— Я не гожусь для того, чтобы находиться в одной клетке со львицей. А ты разве с госпожой Кёко не поедешь?

— Вряд ли получится. Я задержусь в больнице, а у неё полно дел в секции, — сказала она с печальной улыбкой. — А мне так хотелось ещё раз куда-нибудь съездить!

От этих тоскливых слов я на секунду перестал дышать.

Внезапно почерневшим показался даже воздух в палате, и я почувствовал, как из глубины души вылезает таящаяся там мерзость — и поднимается до самого горла. Не давая ей исторгнуться наружу, я поспешно схватил пластиковую бутылку и отхлебнул чаю. Что это было, вообще?

Я мысленно проговорил про себя фразу Сакуры. Как знаменитый детектив из книг, повторяющий предложения за ключевыми персонажами.

Видимо, эти мрачные думы отразились на моём лице. Слабая улыбка Сакуры погасла, и она вопросительно склонила голову набок. Но удивляться следовало мне.

Почему?..

Слова слетели с языка, едва придя на ум:

— Почему ты говоришь так, будто уже никогда не сможешь никуда поехать?

Похоже, я застал её врасплох. Она смотрела на меня как громом поражённая.

— Я разве так сказала?

— Да!

— Ясно… Видимо, и на меня порой находит меланхолия.

— Послушай…

Интересно, как я сейчас выгляжу? В прошлое посещение в мою душу закралась тревога, и сейчас её волны грозили выплеснуться наружу. В отчаянной попытке не дать им излиться словами я поднял руку ко рту, но губы шевельнулись раньше:

— Ты ведь не умрёшь?

— А? Умру, конечно. Все умрут. И я, и ты.

— Я не о том.

— Когда отказывает поджелудочная, от этого, знаешь ли, тоже умирают.

— Я не о том!

Ударив по краю кровати, я неожиданно для себя вскочил на ноги. Ножки стула с неприятным металлическим скрежетом царапнули по полу. Я неотрывно смотрел Сакуре прямо в глаза. Судя по её виду, на этот раз она по-настоящему удивилась. Да я и сам себе удивился. Как это я так?

Напрягая пересохшее горло, я наконец выдавил:

— Ведь не сейчас?

Опешившая Сакура ничего не ответила, и на палату опустилась тишина. Меня это напугало, и я продолжил:

— Ты ещё с прошлого раза странная.

Молчание.

— Ты что-то скрываешь. Ты себя выдала. «Правда или действие», внезапные объятия. Когда я спросил, не случилось ли чего, ты тоже странно прореагировала. Думала, я не удивлюсь такой необычной паузе? У тебя же тяжёлая болезнь, я за тебя беспокоюсь!

Не припомню, чтобы когда-либо говорил так быстро и так долго. Когда я умолк, мне не хватало воздуха. Не только потому, что я трещал без передышки. Я растерялся. Из-за того, что Сакура что-то от меня скрывает, и из-за того, что я лезу к ней в душу.

Я видел, что она пока не оправилась от сильного потрясения. В теории, когда кто-то в ещё большей панике, чем ты, это успокаивает — и меня немного отпустило. Я сел обратно на стул и разжал руку, вцепившуюся в простыню.

Я смотрел на Сакуру. Её глаза были широко раскрыты, губы сжаты. Похоже, она пока не собиралась делиться секретами. Если так, что же мне делать? Хватит ли мне смелости наседать с дальнейшими расспросами? И если да — есть ли в них смысл?

Чего я… хочу добиться?

За размышлениями я едва не упустил ответ.

Выражение лица Сакуры всегда живо менялось. Сейчас она выглядела ошеломлённой, но я ожидал увидеть красочный водоворот превращений — даже неважно каких.

Я ошибся. На этот раз её лицо менялось очень медленно. Уголки сжатого рта ползли вверх со скоростью улитки. Широко распахнутые глаза сужались, словно закрывающийся занавес. Ямочки на окаменевших щеках проступали не быстрее тающего льда.

Мне бы жизни не хватило, чтобы научиться так улыбаться.

— Рассказать, что случилось?

— Да.

Я переживал, как ребёнок, на которого вот-вот рассердятся.

Она широко раскрыла рот и счастливо пропела:

— Ни-че-го! Я просто думала о тебе.

— Обо мне?

— Ага. О тебе. В «Правде или действии» я собиралась спросить какую-нибудь безобидную ерунду. И если уж признаваться — я надеялась сойтись с тобой поближе.

— Правда? — скептическим тоном спросил я.

— Правда. Тебе я врать не стану.

Возможно, то были пустые слова, и всё же я не мог скрыть облегчения. С плеч спала тяжесть. Я знал, что легко поддаюсь, но я ей поверил.

— Ха-ха-ха-ха-ха!

— Что такое?

— Да так. Почувствовала себя счастливой. Хоть умирай!

— Нельзя.

— Ты хочешь, чтобы я жила?

— Да…

— Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха! — с наслаждением на грани безумия захохотала она, разглядывая мою физиономию. — Я и подумать не могла, что ты настолько во мне нуждаешься! Высшее достижение моей жизни! Я стала первым человеком, без которого тебе не обойтись, хикикомори[29] ты этакий!

— Это кто здесь хикикомори? — огрызнулся я, чувствуя, как моё лицо буквально готово взорваться от стыда. Я переживал за неё, потому что не хотел её терять и нуждался в ней. Такова правда, но, выраженная словами, она вызывала несравненно больший стыд, чем любые умозаключения. У меня будто кровь во всём теле закипела и разом хлынула в голову. Если так, я умру раньше Сакуры. Мне кое-как удалось сделать глубокий вдох и отогнать жар прочь.

Я пытался восстановиться, но Сакура, похоже, не собиралась предоставлять мне перерыв и с довольным видом продолжила:

— Я странно себя вела, и ты решил, что я скоро умру? Ничего тебе не сказав?

— Да. А ещё тебе вдруг продлили госпитализацию.

Она покатилась со смеху — как только трубка капельницы не выпала. Даже я сержусь, когда надо мной так смеются.

— Всё ты виновата. Сбила меня с толку.

— Я же говорила! У меня пока есть время! Стала бы я иначе разучивать фокусы. И почему, как ты говоришь, тебя волнуют паузы в моей речи? Нет, ты точно читаешь слишком много романов! — Договорив, она опять засмеялась. — Не бойся, о времени своей смерти я обязательно тебе сообщу!

Громкий хохот, снова и снова. От перебора со смехом мне самому стало смешно. Я совершил огромную ошибку, и меня ткнули в неё носом.

— И когда я умру — непременно съешь мою поджелудочную.

— А может, ты не умрёшь, если избавить тебя от больного органа? Что, если её съесть прямо сейчас?

— Хочешь, чтобы я жила?

— Очень хочу.

Мне повезло, я из тех людей, чья искренность кажется шуткой. Если бы меня воспринимали на полном серьёзе, то от смущения я — человек, пренебрегающий общением с другими, — перестал бы выходить на улицу.

Не знаю, как меня восприняла Сакура, но она игриво воскликнула: «Ой, какое счастье!» — и распахнула мне навстречу свои объятия. Её радостный вид свидетельствовал о шутке.

— Ты тоже в последнее время полюбил человеческое тепло?

Она мелко хихикала — значит, и слова наверняка были шуткой. Поэтому ответить следовало такой шуткой, чтобы в ней, напротив, увидели искренность.

Я встал, подошёл к ней поближе и впервые пошутил сам — обвил её руками. Она взвизгнула — выходит, снова шутила — и обняла меня. Рассуждать, какой в этом смысл, было бы невежливо. В шутках нельзя искать логику.

Мы на время замерли в одной позе, а потом я с удивлением сообразил:

— Надо же, а сегодня госпожа Кёко не появилась в самый неподходящий момент.

— У неё занятия в секции. Кстати, а кем ты считаешь её?

— Демоном, пытающимся разрушить нашу дружбу.

Мы оба засмеялись. Я решил, что время пришло, и отпустил Сакуру, она же стиснула меня ещё сильнее и только затем разжала руки. Мы отодвинулись друг от друга и рассмеялись, увидев наши раскрасневшиеся — исключительно в шутку — лица.

— Кстати, о смерти, — начала она, когда мы успокоились.

— Какой новаторский способ завязать разговор.

— Я тут решила взяться за завещание…

— Не рано? Или насчёт того, что время пока есть, ты наврала?

— Ты не понял! Я хочу предъявить законченный вариант, после нескольких правок и переделок. А начну с черновика.

— Да, это задача непростая. Редактирование романов тоже занимает больше времени, чем написание.

— Вот видишь! Я права. Надеюсь, тебе понравится готовый текст, когда ты его прочтёшь после моей кончины.

— Жду с нетерпением.

— Просишь меня умереть поскорее, злыдень? Впрочем, что я говорю, — я тебе нужна, и ты не захочешь моей скорой смерти!

Она лукаво улыбалась, но мои нервы уже были на пределе, и я не стал послушно кивать в ответ. Посмотрел на неё стеклянным взглядом, но урок не пошёл впрок — она всё равно хитро щурилась. Возможно, это последствия болезни.

— Я заставила тебя волноваться понапрасну, и вот моё извинение: ты будешь первым, с кем я пойду гулять после выписки.

— Довольно высокомерный способ извиниться.

— Ты против?

— Нет.

— Вот всегда ты так, [???].

Что именно «всегда так», я в целом догадался и специально уточнять не стал.

— В день выписки я сначала пойду домой, но после обеда я свободна.

— Что будем делать?

— И правда… Ты ведь ещё придёшь меня навестить? Тогда и придумаем.

Меня это устраивало. За две недели ожидания выписки наш план, впоследствии против моей воли названный «Договором о свидании», сложился: мы собрались съездить на море, о чём так мечтала Сакура. Вдобавок мы бы завернули в какое-нибудь кафе, и она продемонстрировала бы тот самый разучиваемый ею лучший трюк.

Честно сказать, в тот момент, когда мы договаривались, что будем делать после её возвращения из больницы, меня охватил страх: не приготовлен ли нам иной сюжет, не случится ли чего-то ужасного, пока она ещё там? Но дни миновали безо всяких происшествий. Только тогда я решил, что Сакура права: я читаю слишком много романов.

За эти две дополнительные недели я навещал её четырежды. В одно из посещений я столкнулся с лучшей подругой. В другой раз Сакура так расхохоталась, что затряслась кровать. В третий — раскапризничалась, когда я собрался уходить. В четвёртый — я её обнял. Ничего, к чему я бы мог привыкнуть.

Мы много шутили, много смеялись, много бранились и выказывали взаимное уважение. Мне полюбились эти дни, когда мы вели себя как младшеклассники, и, глядя на себя со стороны, я удивлялся: «Как же так получилось?»

И я скажу себе, взирающему с высоты птичьего полёта. Я наслаждался своими отношениями с другим человеком. Впервые со дня моего рождения я проводил время с кем-то вместе и ни разу не захотел остаться один.

Для меня, воодушевлённого общением, как никто другой на свете, эти две недели свелись к моему пребыванию в палате Сакуры. Две недели целиком уместились в четыре дня — всего лишь в четыре дня.

А раз так, день выписки настал почти что сразу.

В день, когда Сакуру выписывали из больницы, я проснулся рано утром. Как правило, я всегда встаю рано. В ясный день или в дождливый, есть ли планы или таковых нет. Погода сегодня стояла отличная, и планы у меня были. Я открыл окно и буквально увидел, как воздух в комнате заменяется воздухом с улицы. До чего же приятное утро.

Я спустился на первый этаж, ополоснул лицо. Направился в гостиную. Отец как раз собирался уходить, я пожелал ему удачи в делах, а он в ответ весело хлопнул меня по спине и вышел за дверь. Он в любое время года оставался бодрым. Для меня всегда было загадкой, как у такого человека, как он, родился такой сын, как я.

На обеденном столе уже стоял приготовленный для меня завтрак. Я сказал матери: «Спасибо», затем «Приступим» — уже самой еде — и взялся за суп-мисо[30]. В мамином исполнении я его обожал.

Когда я наелся до отвала, закончившая мыть посуду мать села напротив меня и отпила горячего кофе.

— А скажи-ка ты мне…

Сейчас таким тоном со мной заговаривали только она и лучшая подруга Сакуры.

— Что?

— Ты подружкой обзавёлся?

— А?

И это первое, что она говорит мне с утра?

— Нет? Влюбился в девочку? В любом случае в следующий раз приводи её к нам.

— Ни то ни другое, и никого я не приведу.

— Мм… А я-то решила…

«С чего бы?» — подумал я, но полагаю, что у мамы сработала интуиция. Впрочем, она промахнулась.

— Значит, просто друг?

Тоже нет.

— Да это и неважно. Впервые за тобой есть кому приглядеть, и я этому рада.

— Что, прости?

— Ты думал, я не замечу, что ты мне врёшь? Я всё-таки твоя мать.

«Это я совершенно упустил», — с благодарностью подумал я, пристально глядя на неё. В её глазах искрился яркий огонёк — не то что у меня, и она на самом деле выглядела радостной. Так трогательно! Я улыбнулся одними только уголками губ. Мама, попивая кофе, уже смотрела телевизор.

С Сакурой мы договорились встретиться после обеда, и первую половину дня я провёл за книгой. До позаимствованного у неё «Маленького принца» очередь ещё не дошла. Лёжа на кровати, я читал недавно купленный детектив.

Время пролетело незаметно, и около полудня, надев что попроще, вышел из дома. Я хотел заглянуть в книжный, поэтому добрался до станции сильно заранее и зашёл в большой магазин неподалёку.

Побродив там немного, я купил одну книжку и решил идти в кафе, где мы условились встретиться. Оно находилось в паре минут ходьбы от станции, и внутри, видимо, из-за буднего дня было сравнительно свободно. Я заказал айс-кофе и окопался за столиком возле окна. До оговорённого времени оставался час.

В помещении работал кондиционер, но тело удерживало жар внутри. Каждый глоток айс-кофе сопровождался приятным чувством, будто холодный напиток растекается по всем жилам. Разумеется, то была игра моего воображения. Случись такое на самом деле, я бы уже умер.

Призвав на помощь кондиционер и кофе, я избавился от пота, но тут у меня заурчало в животе. Благодаря здоровому образу жизни, голод появлялся строго к полудню. У меня мелькнула мысль чем-нибудь перекусить, но делать этого не стоило: я обещал Сакуре, что мы пообедаем вместе. Обидно будет, если я заморю червячка сейчас, а она снова потащит меня в заведение со шведским столом. Это она может.

Вспомнив, как два дня подряд, сам того не желая, ходил в такие рестораны, я засмеялся. Неужели с тех пор прошло больше месяца?

Я решил тихо дождаться Сакуру. Выложил на стол начатую книгу.

Разумеется, я собирался почитать, но вдруг поймал себя на том, что смотрю в окно. Не понимая почему. Поискал причину, но нашлось лишь «просто так». Легкомысленное объяснение, свойственное не мне, а ей.

Под палящими лучами солнца туда-сюда сновали люди. Мужчине в костюме, должно быть, сейчас очень жарко. Почему он не снимет пиджак? Молодая женщина в майке лёгкой походкой направляется к станции. Наверное, есть планы развлечься. Парень и девушка, с виду старшеклассники, держатся за руки. Значит, влюблённая парочка. Мать с маленьким ребёнком в коляске…

Я остановился, поражённый неожиданным открытием.

С людьми, проходившими за окном, меня ничто в жизни не связывает. Они для меня однозначно чужие.

Тогда почему я о них думаю? Я никогда раньше так не поступал.

Я всегда считал, что меня не интересует никто из окружающих. То есть нет — старался никем не интересоваться. И вот я…

Я невольно засмеялся. Какие перемены! Мне смешно, и я смеюсь.

Я вспомнил лицо той, с кем собирался сегодня увидеться.

Меня изменили. Меня определённо изменили.

День нашего знакомства дал начало переменам и в моём характере, и в моей повседневной жизни, и в моих взглядах на жизнь и смерть.

Впрочем, если спросить у Сакуры, она скажет, что я всякий раз выбирал перемены сам.

Взять кем-то оставленную книгу — мой выбор.

Открыть её — мой выбор.

Поговорить с Сакурой — мой выбор.

Объяснить ей обязанности дежурного по библиотеке — мой выбор.

Принять её приглашение — мой выбор. Пообедать с ней — мой выбор.

Идти рядом с ней — мой выбор. Поехать с ней в путешествие — мой выбор.

Отправиться с ней туда, куда она хочет, — мой выбор. Заночевать с ней в одном номере — мой выбор.

Правда — мой выбор. Действие — мой выбор.

Спать с ней в одной постели — мой выбор.

Доесть её завтрак — мой выбор. Смотреть вместе с ней уличное представление — мой выбор.

Посоветовать ей заняться фокусами — мой выбор.

Купить ей фигурку Ультрамена — мой выбор. Гостинцы — мой выбор.

Ответить, что мне понравилось путешествие, — мой выбор.

Пойти к ней в гости — мой выбор.

Играть в сёги — мой выбор. Оттолкнуть её от себя — мой выбор.

Повалить её на кровать — мой выбор. Оскорбить нашего старосту — мой выбор.

Быть им избитым — мой выбор. Помириться с Сакурой — мой выбор.

Навещать её в больнице — мой выбор. Гостинцы — мой выбор.

Проводить для неё уроки — мой выбор. Решать, когда уходить, — мой выбор.

Сбежать от лучшей подруги — мой выбор. Смотреть на фокусы — мой выбор.

«Правда или действие» — мой выбор. Вопрос — мой выбор.

Не уклоняться от её объятий — мой выбор. Наседать с расспросами — мой выбор.

Смеяться вместе с ней — мой выбор. Обнять её — мой выбор.

Я раз за разом выбирал, что делать.

Мог бы выбрать что-то иное, но следовал своим очевидным желаниям — и теперь я здесь. Здесь, и отличаюсь от себя прежнего.

И да, теперь я вижу.

Никто, даже я, — не тростниковая лодка. Плыть по течению или не плыть — мы можем выбрать сами.

Несомненно, этому меня научила Сакура. Хотя она близка к смерти, нет на свете большего оптимиста, и никто не прилагает больших усилий, чтобы подчинить свою жизнь себе. Она любит мир, любит людей и любит себя.

И я снова подумал: «Я бы хотел…»

В этот миг в кармане завибрировал мобильный телефон.

«Только что вернулась домой! Наверное, немного задержусь, извини (капелька пота). Зато выглядеть буду роскошно! (улыбка)»

Прочитав сообщение, я немного подумал и ответил:

«Поздравляю с выпиской. Я как раз думал о тебе!»

На моё шутливое письмо ответ пришёл сразу:

«Ты редко говоришь мне что-нибудь приятное. Ты не заболел? (подмигивающая рожица)»

Я выдержал паузу и ответил:

«Здоров как бык — в отличие от тебя».

«Злюка! Ты меня обидел! Вот тебе наказание: похвали меня!»

«Ничего не приходит на ум. Проблема во мне или в тебе?»

«В тебе, стопудово! Хвали сейчас же!»

Я положил телефон на стол, скрестил руки и задумался.

Как мне её похвалить? Ведь есть за что, и немало. В телефоне памяти не хватит, чтобы всё записать.

Познакомившись с ней, я правда многому научился.

Она показала мне то, о чём я до сих пор не знал.

Например, как общаться по почте. Я впервые обнаружил, что разговоры бывают приятными, и потому сейчас подбирал слова так, чтобы получить от неё забавный ответ.

Но что самое поразительное — многие грани её обаяния не зависели от того, сколько ей осталось жить. Сакура наверняка была такой всегда. Возможно, с возрастом она бы обрела понемногу строгость мыслей и расширила лексикон, но её сущность никак не связана с тем, умрёт она через год или нет.

Она замечательна такая, какая есть. И это, по-моему, совершенно невероятно.

Признаюсь: всякий раз, когда она меня чему-то учила, я ею восхищался. Сакура — моя полная противоположность. Я лишь трусливо замыкался в себе, а ей легко удавалось говорить и делать то, чего не мог сказать или сделать я.

Я взял телефон.

«Ты просто потрясающая».

Так я всё время думал. Только не мог чётко передать это словами.

Но однажды меня осенило.

В тот момент, когда она научила меня смыслу жизни.

Она заполнила моё сердце целиком.

Я бы хотел…

«Я бы хотел стать тобой».

Тем, кто признаёт других и кого признают другие.

Тем, кто может любить людей и кого любят люди.

Выразив эту мысль словами, я понял: они затрагивают каждый уголок моей души. Уголки губ сами поползли вверх.

Как вышло, что я к тебе привык?

Как сделать, чтобы мне стать тобой?

Как?

И вдруг я сообразил. Ведь есть же такое выражение.

Я подумал, вспомнил его и решил переслать Сакуре.

«Я готов тебе ноги мыть и воду пить».

Набрал и тут же стёр. Мне показалось, это не смешно. Должны же существовать другие, более подходящие слова, которые её развеселят.

Я задумался, и они всплыли откуда-то с края сознания — а может, из самого его центра.

Найдя их, я безмерно обрадовался. И даже почувствовал незаслуженный прилив гордости.

Сакура получит идеально подходящую ей похвалу.

И слова, шедшие от всего сердца, отправились на её мобильник.

Я…

«Хочу съесть твою поджелудочную».

Я положил телефон на стол и с предвкушением ждал ответа. Хотя ещё несколько месяцев тому назад я бы не поверил, что буду предвкушать чью-то реакцию. Но прежний я выбрал меня сегодняшнего, так что не будем придираться.

Я спокойно дожидался ответа.

Спокойно.

Но он всё не приходил.

Только бежали минуты, и у меня разыгрывался аппетит.

Миновало назначенное время встречи, и теперь мне не терпелось увидеть её реакцию, когда она придёт.

Но она всё не приходила.

Первые полчаса я прождал, ни о чём особо не беспокоясь.

Когда прошёл час, а затем второй, я, конечно же, заволновался и начал ёрзать на месте.

Когда прошло три часа, я впервые ей позвонил. Она не сняла трубку.

После четвёртого часа за окном опустился вечер. Я вышел из кафе. Я понимал — что-то случилось, но не знал, что именно. Поскольку у меня не было способа избавиться от овладевшей мной смутной тревоги, я послал Сакуре сообщение и поневоле решил идти домой.

Уже дома я подумал, что, возможно, её куда-то увели родители. Иначе у меня не получалось отогнать от сердца прилипчивый страх.

Я не находил себе места. «Лучше бы тогда во всём мире остановилось время», — подумал я, когда, беспокойно набивая живот ужином, глянул на экран телевизора.

В тот момент я узнал, почему Сакура не появилась.

Она мне соврала.

И я ей соврал.

Она не сдержала обещания сообщить мне о времени своей смерти.

Я не сдержал обещания обязательно вернуть ей одолженную книгу.

Так получилось, что мы уже никогда не сможем встретиться.

Это передали в новостях.

Жильцы соседнего дома нашли мою одноклассницу Сакуру Ямаути лежащей на дороге.

Они сразу же вызвали скорую помощь, но все усилия прибывших медиков спасти девушку оказались тщетными, и она скончалась.

Диктор программы новостей безучастно зачитал сухие факты о произошедшем.

Я, забыв о приличиях, уронил на пол палочки для еды, которые бесцельно сжимал в руке.

Когда Сакуру нашли, у неё глубоко в груди засел купленный в магазине разделочный нож.

Она пала жертвой психопата — подобные нападения давно сеют панику в обществе.

Преступника — кто он и откуда, не сообщали — поймали сразу.

Она умерла.

Я надеялся на милость.

В то время я ещё надеялся.

Надеялся, что у Сакуры остался целый год.

Может статься, она тоже.

По меньшей мере я неверно истолковал тот факт, что никто не может быть уверенным в завтрашнем дне.

Я считал само собой разумеющимся, что немногие оставшиеся у Сакуры дни уже никто не отнимет.

У меня ещё есть время, и я не знаю, проснусь ли завтра. Но, раз у Сакуры его нет, полагал я, завтрашний день ей гарантирован.

Какая идиотская теория.

Я убедил себя, что мир балует тех, чьи дни сочтены.

Разумеется, такого не бывает. Никогда.

Мир не делает различий между людьми.

Он наносит удары с одинаковой силой — что мне, человеку с крепким здоровьем, что ей, больной девушке на пороге смерти.

Мы ошиблись. Мы были дураками.

Но у кого повернётся язык высмеивать нас за нашу ошибку?

Закрывающийся сериал не заканчивается до последней серии.

Подошедшая к концу манга не заканчивается до последней главы.

Киносага, для которой анонсирован финал, не заканчивается до последнего фильма.

Должно быть, мы все в это верим. Нас так учили.

Так считал и я.

Я верил, что книга не заканчивается до последней страницы.

Сакура, наверное, посмеялась бы надо мной и сказала: «Ты читаешь слишком много романов».

И пусть бы посмеялась — я не против.

Я хотел дочитать книгу до конца. Я собирался это сделать.

Её история оборвалась, оставив последние страницы пустыми.

Завязка, тайные замыслы, сюжетные обманки — заброшены.

Мне уже ничего не узнать.

Ни то, чем закончилась подстроенная ею проказа с верёвкой.

Ни то, что за лучший трюк она разучивала.

Ни то, как на самом деле она относилась ко мне.

Я не смогу этого узнать.

Так мне казалось…

Когда она умерла, я с этим смирился.

Но позже осознал, что это неправда.

После похорон, после того, как от Сакуры остались лишь кости, я не пошёл к ней домой.

День за днём, затворившись в своей комнате, я читал книги.

В итоге, чтобы набраться смелости навестить её родителей — и найти для этого причину, — мне понадобилось около десяти дней.

В самый последний день летних каникул я наконец вспомнил.

Возможно, есть один способ прочитать те самые последние страницы её истории.

Я вспомнил, что положило начало нашим отношениям.