Хрангелы

Ника Инина

Хрангелы

Почти как мы

Наверное, сюжеты витают в воздухе... Иначе как объяснить, что однажды в тебе поселяется и живет история, потихоньку обрастая все новыми и новыми персонажами и событиями... А потом начинает стремиться наружу...

Все чаще Болтан, Мудрица, или Форчунья, влетая в мое окно, смотрели с укоризной: когда же ты, наконец, расскажешь о нас?!

Они то просили не забыть, какие цветы любила Красинда, то говорили о детях Мечтана...

Только Толчунья ни о чем не просила – лишь бы у всех всё было хорошо...

И вот эти настойчивые крылатые гости добились своего: перед

вами – рассказ о том, что происходило на острове среди океана, где было много солнца, бирюзовой воды и других летних радостей. Никто и не подозревал, что в это самое время тéмноны, извечные враги человечества, уже приступили к осуществлению своего зловещего плана. И если бы не хрангелы, мир мог бы стать совершенно другим...

Ника Инина

День рождения Красинды

«ДР-Р-ЫНЬ!», – сказал Белый рыцарь атакующему дракону. Дракон немного опешил, но напора не уменьшил. Разверзнув огнедышащую пасть, он издал грозное: ДЗ-З-ЫНЬ! ДЗ-З-ЫНЬ!».

«Какой сон испортили... – нащупав кнопку, Форчунья с трудом разлепила глаза, – ненавижу будильники!.. И кто их только придумал?! Небось, когда по утрам этого кого-тонедобрым словом поминают, он из-за часовых поясов круглые сутки в гробу переворачивается!..

Есть же хорошие изобретения – колесо, велосипед, радио. За некоторые даже Нобелевские премии дают... Вот за мухобойку я бы точно дала (столь высокая оценка мухобойки объяснялась очень просто – прошлой ночью две назойливые мухи пали жертвой этого гениального изобретения)! Или, допустим, – порох... Нет, за порох премию бы не дала, слишком много шума. И грязи... Жаль, конечно, что я не Нобелевский комитет...»

По утрам Форчунья часто предавалась подобным размышлениям. Она любила размышлять. Только вот рассуждала как-то очень странно... Стоило ей посмотреть, к примеру, на стул, как тут же в голову приходило: «Ну вот... Целых четыре ноги!.. Четыре! Вот цапля стоит на одной и ничего, не падает». При этом Форчунья признавала, что на цапле все-таки никто не сидит, и вряд ли попытается, но гнала такие мысли, чтобы не нарушать стройности рассуждений.

Иногда она сама поражалась, сколько всего ей решительно не нравится! Но если бы кто-то вздумал намекнуть, что в этом виновато ее имя, то, будьте уверены, его ждала бы получасовая лекция о происхождении имен. И тогда любой убедился бы, что назвали ее в честь Фортуны, римской богини счастья, а глагол «ворчать» здесь абсолютно ни при чем.

Если не принимать во внимание свойство Форчуньи трезво оценивать все стороны вещей(а не ворчать, отнюдь не ворчать!), то она была просто замечательным хрангелом, назначение которого – поддерживать, оберегать, охранять доверенных ему детей. Навевать им хорошие сны. Быть рядом, когда ребенку больно. Или просто грустно. Или хочется плакать, а – некому. Или когда в темноте прячутся какие-то ужасные существа, и даже маму позвать нет сил... A Форчунья всегда начеку – образцовый хрангел, хрангел-отличница. Ее дети были здоровыми, веселыми и счастливыми. И она тоже была счастлива.

Только одно ее огорчало: когда дети вырастали, с ними приходилось расставаться. Онатак и не научилась справляться с этой болью... Однажды, когда всем троим подопечным Форчуньи (у каждого – их не больше трех, иначе никакому хрангелу не хватит на них даже самого ангельского терпения) стукнуло пятнадцать, и пришлось расстаться сразу со всеми, ее разрушительной силы негодование превратилось в цунами, которое целому отделу трансформации эмоций еле удалось превратить в безобидный грибной дождик. И тогда, впервые за всю историю хрангельства, сама Ума Помрачительная – правая рука директора Департамента детства – позволила, чтобы ее подопечные были разного возраста и уходили от нее хотя бы не одновременно.

Позднее это, конечно, стало общим правилом, за что хрангелы были весьма благодарны Форчунье, – даже те, кто, казалось бы, радовался, что ребенок вырос, и теперь находится под защитой Департамента взрослых. Ведь на самом деле и они грустили при мысли о расставании...

Однако вернемся в то утро, когда в неравной борьбе с будильником верх одержал он, а не Форчунья. Окончательно проснувшись и обдумав проблему раздачи Нобелевских премий, она задалась гораздо более важным вопросом – что подарить на день рождения своей подруге Красинде, которая утверждала, что точно

знает, когда у нее этот самый день.

«Ни один хрангел не знает, а Красинда – знает!», –бурчала Форчунья (она вообще считала, что Красинда не может быть хрангелом, потому что и сама ведет себя как ребенок). Она, видите ли, «помнит, когда родилась», – в прекрасный день, когда цвели тюльпаны... целое море!.. И уже сотни лет, из года в год, празднует его... А если получает меньше ведра этих самых тюльпанов, грозится вспомнить еще что-нибудь из своего далекого прошлого. Может быть, даже то, что рождалась дважды. Двухдней рождения Красинды хрангелы бы не выдержали, вот и старались принести море цветов, чтобы, размещая их по вазам, она отвлекалась от своих небезобидных воспоминаний.

Еще Красинда обожала подарки! Мечтать о них начинала за месяц до торжественной даты, и получив, еще два месяца любовалась ими. Девять межподарочныхмесяцев она была обычным хрангелом (иногда – веселая, изредка – печальная, порой – уставшая), а вот в остальные три – сущим ангелом!

Любой коллега мог рассчитывать на ее неотложную помощь, поддержку или улыбку. А улыбалась Красинда так обворожительно, искренне, тепло и часто, что лаборатория Ведомства утешений готовила из ее улыбок эликсир хорошего настроения, запасы которого никогда не иссякали.

«Итак, подарок... – размышляла Форчунья, – что же придумать, если уже столько всего было надарено?» Игрушки, книги, украшения, кошки, собаки, хомячки, попугайчики... Чашки, вазочки, салфетки, сумки, свечи, веера...

Однажды кто-то умудрился преподнести антикварную кочергу, чему именинница несказанно обрадовалась! И развила бурную деятельность по сооружению камина в своем маленьком уютном домике. Когда он был сложен, домик стал еще меньше, но уютнее не стал. Внушительных размеров камин выглядел та-а-а-ким значительным и важным, что со временем даже обзавелся именем: все уважительно называли его Валерианом, и некоторые даже

побаивались... А началось-то все с кочерги! «Поэтому, – подумала Форчунья, – нельзя дарить ничего, что подвигнет ее на великие дела. Хватит и Валериана!»

Погруженная в размышления, она убрала постель, причесала крылья, приготовила завтрак, даже, кажется, съела его, и отправилась к детям.

Самый младший, семилетний Джонни, еще спал. Одеяло лежало довольно далеко от кровати... «Может, у него крылья выросли? – усмехнулась Форчунья.

Одеяло, конечно же, не летало – просто ноги Джонни даже во сне продолжали бежать.

Такого егозу, как он, еще поискать надо было! Волосы постоянно взлохмачены и даже идеально лежавшие после стрижки уже через пять минут выглядели так, словно неделю не видели расчески... Ему обязательно нужно было забраться на дерево – выяснить, что это там белеет на предпоследней ветке; залезть в куст шиповника, чтобы выручить потерявшегося, призывно мяукающего котенка (даром, что котенок не считал себя потерявшимся); приручить новый велосипед двоюродного брата... Карие глаза исследовали окружающее со скоростью космического радара – интересным было все. Руки вечно что-то крутили, разбирали, собирали, клеили и теребили; ноги старались успеть повсюду. Если Джонни лежал, это могло означать только одно – он болен. Ну, если, конечно, не спал. Короче говоря, – классический непоседа. Форчунья укрыла его, задернула штору, чтобы солнце не мешало, и отправилась дальше – к Нику.

Ник давно уже проснулся. Сегодня был важный день –школьный конкурс по географии, в которой он очень силен. Вообще-то, Ник и по остальным дисциплинам в классе среди первых, но география – его конек. Ему так хотелось победить в этом конкурсе: может, тогда Кристина согласится пойти с ним в недавно приехавший Луна-парк. А там выйдет из строя какой-нибудь аттракцион, и Ник всех спасет, и...

В общем, непросто живется тринадцатилетним...

Ник беспокоился о сегодняшнем конкурсе, а Форчунья беспокоилась о Нике (признаться, он был ее любимцем).

Для своих лет Ник был довольно высок, и сейчас, глядя на его упрямый подбородок, на спортивную фигуру с развитыми плечами пловца, она с умилением вспоминала, как ему, еще совсем маленькому, нравилось, выворотив из тумбы журналы и газеты, забираться в нее целиком. В раннем детстве он ужасно страдал из-за своих длиннющих ресниц, которые считал девчачьими, но годам к одиннадцати взгляд у него стал уж очень взрослым, и теперь ресницы только подчеркивали глубину блестящих светлых глаз.

Иногда Форчунье казалось, что Ник знает о ней, и даже видит – не потому ли, что она очень любит его? И понимая, что так привязываться к ребенку не положено (его надо оберегать и, в случае опасности, – спасать), она ничего не могла с собой поделать. В тот самый момент, когда Гюнтер, начальник Отдела распределения мальчиков, подвел ее к кроватке Ника, ее сердце переполнилось любовью и нежностью. Почему именно Ник? Хрангелы преданы всем детям и готовы на любую жертву ради них, но здесь было что-то особенное!

Со временем она почти перестала об этом думать, просто любила Ника, берегла его и помогала. Вот и сейчас положила ему в карман мини-ускоритель мыслей: мальчик должен победить! Ей бы не поздоровилось, если б об этом стало известно Уме. Но ради будущей победы стоило рискнуть!

Теперь оставалось только заглянуть к Наташе. У этой хрупкой голубоглазой девочки было огромное количество любящих родственников (когда бы не бестелесность в человеческом мире, для хрангела возле нее, пожалуй, и места не нашлось бы...). А если серьезно – то Форчунья была за нее спокойна. Озаренная любовью родных, она и сама как будто светилась изнутри, и там, где была она, даже дождь становился теплым и ласковым...

Навестив Наташу, Форчунья вновь сосредоточилась на предстоящем дне рождения.

Проблема подарка никак не хотела решаться сама собой.

«Ну что ж, – устраиваем мозговой штурм! Надо называть слова по алфавиту. Может быть, что-то из них и станет подарком... Итак: арбузы, автобусы, альпинисты... Тьфу! Все это не годится! И, потом, – где я возьму альпиниста?».

Форчунья задумалась... Слышно было, как поворачивает голову к солнцу растущий во дворе подсолнух... И вдруг... Ур-р-ра!!! Она даже подпрыгнула от радости! «Знаю! Знаю! Эвридика! То есть, эврика! (Эта самая Эвридика вспоминалась всегда в неподходящий момент. Форчунья понятия не имела, кто это такая, но почему-то, когда ей нужно было слово на букву Э, Эвридика была тут как тут.) Подарю телефон!»

Какое облегчение... И в самом деле, мобилка – самый удачный подарок. Красинда обожала всякие новомодные штучки, у нее первой появились велосипед, радио, телефон, а как только изобрели телевизор, тут же и его раздобыла. Она во всем следовала моде.

Форчунья выбрала изящный красный телефончик (о том, что это любимый цвет Красинды, знают все). В голову пришла еще одна блестящая идея. На встроенный диктофон Форчунья наговорила стишок, который, была уверена, понравится подружке.

Знают те и знают эти,

Кто прекрасней всех на свете.

Каждый может дать ответ:

Красивей Красинды нет!

Итак, упаковав подарок и вооружившись огромным букетом, Форчунья отправилась на торжество. Подойдя к дому, она удивилась тишине за дверью – ни музыки, ни смеха, ни щебета и охов Красинды по поводу подарков.

Войдя, Форчунья увидела странную картину. Посреди комнаты стояла заплаканная Красинда, в кресле у окна сидела насупившаяся Мудрица – ее лучшая подруга. Из угла в угол короткими перелетами перемещался Мечтан. То, что Мечтан вспархивал, а не ходил, говорило о том, что он нервничает. А нервничал он совсем нечасто! Это был хрангел-мечтатель и фантазер, как правило, спокойный и невозмутимый, и вряд ли что-то могло вывести его из себя. Почти все его подопечные становились писателями или художниками. Или режиссерами театра, кино и телевидения. Клаус Фрост, директор Департамента детства, сам подбирал детей для Мечтана, а потом с радостью пополнял департаментскую библиотеку их книгами, картинами или фильмами.

В комнате находились еще двое близких друзей Красинды – Толчунья и Болтан. Толчунья пыталась обнять зареванную именинницу, причем это могло печально кончиться для платья и прически Красинды. Толчунья была похожа на сдобную булочку – пышненькая, румяная и какая-то очень теплая, даже на вид! Хрангелы любили Толчунью за ее неизменную доброту и мягкий характер. Никто не мог припомнить, чтобы она с кем-то рассорилась или даже просто повздорила.

Толчунье повезло: все ее подопечные были из одной семьи. И радости ее не омрачало даже то, что язвительная Форчунья объясняла это не везением, а предусмотрительностью Департамента детства: дескать, тяжеловесному хрангелу трудно быстро летать от одного ребенка к другому...

Ей нравилось наблюдать, как все трое (четырнадцатилетний Грег, одиннадцатилетняя Сара и девятилетний Зак) раздирают упаковочную бумагу под рождественской елкой и восхищаются подарками. Она обожала «снить» им увлекательные, яркие сны, которые, когда дети их рассказывали, превращались в удивительные истории!

Она умилялась, когда вся троица, забравшись с ногами на диван, придумывала, как бы выпросить у родителей котенка в добавок к уже живущим в доме псу, попугаю и рыбкам...

И Сара, и оба брата очень похожи – все трое настоящие рыжики: копна огненных волос, зеленые глаза, нежно-персиковая, с россыпью веснушек кожа... Благодаря четырехлетним занятиям бальными танцами Сара обладала пленительной грацией и пластичностью. Волосы, ни разу не встречавшиеся с ножницами, вызывали жгучую зависть одноклассниц. Искрящиеся глаза и обаятельная улыбка дополняли ее очарование, и она обещала вырасти в настоящую красавицу. Грег шутил, что как старшему брату, ему придется штабелировать во дворе поклонников сестры, благо, территории достаточно. Сара от таких шуток загоралась ярким румянцем смущения, но в глубине души ей было приятно – после отца и мамы Грег был для нее главным экспертом во всем, включая и оценку ее внешности...

Болтан, самый мудрый и опытный из хрангельской шестерки, как обычно, отмалчивался в углу. Несмотря на свое имя, он был настоящий молчун, и за каждое произнесенное им слово, ей-богу, стоило платить! Его слова были крупинками золота в руде чужих разговоров и редкостными, как цветок кактуса. Может быть, почти все, что ему предназначено было сказать, он уже когда-то произнес? Хрангелы привыкли к его немногословию и только улыбались, когда новички пытались выяснить, почему его зовут Болтаном, а не Молчаном, что было бы гораздо справедливее.

Волшебная сила Болтана была огромной, и ему доверяли тех, кому не повезло во младенчестве – сирот или детей, нуждающихся в особой заботе и защите. Сейчас он опекал Йена (родители у него погибли в автокатастрофе, когда везли его из роддома), Ольгу, талантливую певунью (от ее пения даже у самых равнодушных слезы наворачивались на глаза, только она не могла этого видеть, потому что родилась слепой), и Питера. Питер уже в двенадцать лет писал такие компьютерные программы, что мог поступить в любой из

престижных университетов Америки, где ему предлагали учиться, возлагая на него большие надежды. Он пока еще не сделал выбор, но знал, что там (как и повсюду), обеспечен комфорт для тех, кто передвигается в инвалидной коляске...

Ни Йен, ни Ольга, ни Питер не были несчастны – Болтан знал свое дело. Он чувствовал даже, если у ребенка менялся ритм дыхания, и тут же спешил к нему на помощь.

Он был им и другом, и наставником, вдохновлял и утешал... Порой казалось, что Болтан находится рядом со всеми тремя одновременно.

Сейчас его дети были в полном порядке.

Чего совсем нельзя было сказать о Красиндой.

Форчунья начала раздражаться:

– Кто-нибудь может мне объяснить, в чем, в конце концов, дело?! Толчунья, что случилось?!

Та ответила несчастным взглядом.

На Болтана рассчитывать не приходилось.

– Красинда?!

Красинда только всхлипнула.

– Я расскажу... – начал было Мечтан.

– Что случилось, что случилось! – прорвало вдруг Красинду. – А то случилось! Форчунечка, ты не можешь себе представить! Я!!! Попросила ЕЕ!!! (Красинда гневно зыркнула на Мудрицу, с преувеличенным вниманием листающую астрономическую энциклопедию, которую сама же год назад ей подарила)... Часа два присмотреть за моей Машей!!! – тут она будто выдохлась, и уже монотонно продолжала:

– Машенька, первая красавица школы, без пяти минут фотомодель (ты же знаешь, через полгода ей четырнадцать, и контракт с лучшим агентством – в кармане!), пошла к книжному шкафу за «Уроками красоты», а Мудрица, оказывается, подсунула ей «Занимательную химию», с закладкой на главе об использовании химии в косметике. Маша так увлеклась, что теперь вообразила себя великим химиком, раздарила свои восемьдесят четыре заколки и готовится не к

конкурсу красоты, а к городской олимпиаде!

– И, скорее всего, победит, – буркнула Мудрица.

– Но не в конкурсе! – простонала Красинда.

– И слава богу!

– У девочки, между прочим, ноги – два метра!

– У девочки, между прочим, IQ – 167. А ноги по два метра бывают только у мутантов из ужастиков.

– Какого ребенка мне загубила!..

– Какие мозги спасла! – невозмутимость Мудрицы не имела предела.

После этих слов Красинда резко крутнулась на каблуках и двинулась к ней. Крылья разъяренной именинницы грозно подрагивали. Толчунья попыталась погладить Красинду по плечу, но та решительно впихнула ее в свое любимое кресло-качалку, стоявшее на пути, и направления не изменила. («Только драки нам не хватало!» – подумала Форчунья). Мечтан кинулся спасать положение:

– Красиндочка, какая же ты у нас красавица! Когда ты сердишься, ты просто обворожительна...

Красинда та-а-ак посмотрела, что Мечтан не решился закончить комплимент. Казалось, воздух в комнате потрескивает от напряжения. Даже Валериан стал как-то меньше, будто хотел спрятаться от хозяйкиного гнева... Ситуацию разрядила Толчунья, причем самым неожиданным образом. Волнуясь, она непрерывно ерзала в кресле, и оно, не выдержав ее веса и душевного трепета, с треском проломилось!

Ноги, руки, крылья и голова остались над ним, а все остальное – под. Теперь Толчунья была похожа на репку, которую не до конца выдернули из земли... Через секунду раздался такой оглушительный хохот, что жившие под полом две мышки на целую неделю лишились слуха.

Отсмеявшись, хрангелы стали освобождать плененную креслом Толчунью. Она же охала и кряхтела, – главным образом, для того,

чтобы отвлечь внимание от ссоры. Красинде было жалко и кресла, и Толчунью, да и ссориться с Мудрицей совсем уже расхотелось...

Чтобы удержать мирные позиции, Толчунья решила напомнить о событии, ради которого они собрались. Причем, о той его части, которая наверняка окончательно успокоит и задобрит Красинду.

– Давайте же, наконец, дарить подарки!

Как пострадавшей в борьбе с мебелью, Толчунье предоставили право перводарителя. Коробку в серебристой фольге Красинда вскрыла буквально за секунду (все-таки многолетний опыт не пропал даром!) и завизжала от радости:

– Толчунья, ты – чудо! Это то, о чем я мечтала уже несколько месяцев!

В руках она держала изящный мобильный телефончик. Красный... Толчунья нажала на какую-то кнопку, и он нежно пропел:

Красинды нет на свете краше,

Гордимся мы красоткой нашей!

Форчунья лихорадочно соображала, что теперь делать со своим подарком. В это время Мечтан и Болтан одновременно протянули имениннице два абсолютно одинаковых красненьких предмета, один из которых сказал голосом Мечтана:

Улыбка Красинды сияет отрадой.

Мы любим Красинду, всегда мы ей рады!

«Неужели Болтан тоже сочинил стихи? – изумилась Форчунья. – Умру на месте!».

Но ее жизни не суждено было оборваться в этот день. Подарок Болтана сказал:

Красинда, ты очень красивая.

Для Болтана это была целая речь, которую он готовил, наверное, с

месяц.

Красинда обреченно взяла телефоны и с отчаянием посмотрела на Форчунью. У той сердце перевернулось при мысли о том, что будет чувствовать Красинда, получив очередной телефон с очередным дифирамбом.

– Красинда, – сказала Форчунья, – я не принесла подарок с собой потому... потому... потому, что он очень громоздкий!..

Красинда удивленно приподняла бровь.

– Я... дарю тебе (отрываю от сердца, подумала Форчунья)... свое старинное зеркало, на которое ты поглядываешь уже столько лет! Такой красавице, как ты, оно нужнее.

– Форчунья, я тебя обожаю! – Красинда бросилась ей на шею. – Ты – ангел!

– Если ты сейчас меня задушишь, некому будет открыть дверь, и зеркало тебе не достанется, – Форчунья пыталась вырваться из пылких дружеских объятий.

Слегка угомонившись, Красинда повернулась к Мудрице.

– Давай!

Она ни секунды не сомневалась, что получит какую-нибудь невероятно познавательную книгу, например, про насекомых. (Каждый год Мудрица дарила Красинде умные книжки, надеясь разбудить в ней интерес к науке. Каждый год Красинда вежливо благодарила, а потом находила этим книгам оригинальное применение: в математической энциклопедии, например, сохли цветы для гербария, трехтомная химическая служила отличной подставкой для горшка с фикусом, ну и такое прочее.) Но то, что произошло дальше, было абсолютным сюрпризом не только для Красинды, но и для всех присутствующих. Мудрица, загадочно улыбаясь, протянула ей перевязанную красной лентой коробку.

– Ну, уж книгу, пожалуй, не стоило так красиво упаковывать! Разве она сама по себе не сокровище? – ехидно спросила Красинда.

Но там была вовсе не энциклопедия, не какой-нибудь мудреный словарь, даже не учебник, а... еще одна коробочка. Красинда

изнывала от нетерпения и любопытства:

– Ну, что там?!!

Судя по сияющему виду Мудрицы, это был, по меньшей мере, бразильский бриллиант. Даже мало любопытному Болтану стало интересно, что же такое придумала Мудрица.

...Наконец из коробки номер два извлечен вожделенный подарок. Вот это сюрприз! Флакон с благоухающей жидкостью – аромат тонкий, нежный, чистый, как пение соловья, и в то же время тягучий, как липовый мед. В нем соединялся запах свежей травы, ночного ветра, нежных тюльпанов, раскаленного песка, алой розы, сиреневых сумерек. Настоящее волшебство...

Красинда молча смотрела на Мудрицу – никакие слова не могли передать того, о чем говорили ее глаза. Они светились таким счастьем и благодарностью, что Мудрица даже как-то засмущалась. А это случалось с ней очень редко.

– Нравится?

Красинда в ответ сумела только кивнуть.

– Результат моих трехмесячных опытов, – небрежно сказала Мудрица, – называется«Шлейф Красинды». Кроме тебя, больше ни у кого нет.

Этим заявлением Красинда была окончательно убита.

– Я почти прощаю тебе Машу, – сказала она наконец-то.

– Вот и хорошо! – удовлетворенно выдохнула Толчунья. – Давайте начинать праздник.

В это время взгляд Красинды наткнулся на трио безмолвных красных телефончиков. Но счастье обладания эксклюзивными духами, названными в ее честь, было так велико, что одинаковые подарки ее уже не огорчали.

– В конце концов, они смогут говорить друг с другом о моей красоте – пока не сядут батарейки.

Стало понятно – гроза окончательно миновала, и день рождения Красинды будет, как обычно, теплым и радостным.

«Эх, – подумала Форчунья, – почему не я провалилась в это

кресло! Подари я подарок первой, пришлось бы кому-нибудь другому выпутываться!» Несмотря на всю любовь к Красинде, зеркала все же было жалко...

Тьма надвигается

Директор Департамента детства Клаус Фрост напряженно размышлял в своем кабинете. Ничто не могло вывести его из состояния глубокой задумчивости. Седые брови сошлись на переносице, а в глазах, всегда добрых и живых, застыли напряжение и тревога...

– Надо советоваться с Умой, – пробормотал Клаус, – хотя как я могу, ничего не зная наверняка, взвалить на нее такой груз!

Вздохнув, он потянулся к кнопке вызова своего бессменного заместителя и правой руки – Умы Помрачительной, умницы Умы. «А может, я все-таки ошибся? Взбрело голову невесть что? ...Много видел, слишком многого опасаюсь? Дай бог, чтобы так...» Но кнопку все же нажал, и в кабинете Умы включился селектор.

– Да, господин директор, – раздался ровный голос.

– Ты что, караулишь у телефона?.. Зайди ко мне, детка, важный разговор, – устало проговорил Клаус.

Ума явилась ровно через минуту. Клаус всегда поражался ее собранности, спокойствию и деловитости. Казалось, она никогда не устает, и при этом никогда не спит – просто-таки универсальный боец – не знающий страха, без слабостей, без недостатков. Несмотря на хрупкость, женственность и кажущуюся мягкость, она обладала стальным характером и волей. И только Клаус Фрост знал об одной слабости несгибаемой Умы – она тосковала по тому времени, когда была обычным хрангелом. Госпоже заместительнице директора не хватало того, чем она занималась тогда. Но что поделаешь – кто-то ведь должен помогать Клаусу в руководстве департаментом, а это у нее получалось отлично. Вот и сейчас весь ее вид говорил: «Готова к

выполнению любой задачи».

«Справимся ли мы с этой проблемой, детка?» – думал Клаус и молчал.

– Господин директор, если вам есть что сказать, я слушаю, если нет – позвольте вернуться к работе, – нарушила молчание Ума.

– Понимаешь, детка (она почти незаметно поморщилась – уж кем-кем, а деткой себя точно не считала), тут такое дело... Хм, как бы это покороче сказать... Мне кажется, темноны готовят войну.

Как только Клаус произнес эти слова, он понял, что все это – правда. Ему не кажется, он не преувеличивает и это не стариковские страхи. Ума еще не осознала услышанное, а мудрый старый Клаус, выживший и победивший в схватке с самим темноном Зербом, знал – война будет. И, как тысячу лет назад, тяжелая и страшная. Как и тогда, неизвестно, сумеет ли победить Добро. «...Тогда с нами был Светлан, и мы победили ценой его жизни. Что ждет нас сейчас?»

Ума задала единственно возможный в этой ситуации вопрос:

– Откуда вы знаете?

Клаус протянул ей какую-то папку.

– Отчет об эмоциональном состоянии наших подопечных за последние шесть месяцев. К отчету прилагаются видеозаписи.

Ума пробежала глазами текст, остановилась на графике. Он был похож на пучок струн, торчащих в разные стороны.

Все положительные показатели резко снизились, а подлые поступки детворы разного возраста, проявления агрессивности, злобы участились. Количество хулиганских выходок, сквернословия, потасовок, нелепого вредительства было огромным!

– Это данные по какой-то конкретной территории?

Клаус покачал головой:

– Везде.

– Можно посмотреть видеозаписи?

Клаус пододвинул к Уме стопку дисков, и она взяла верхний: две девчонки дерутся из-за куклы, мальчик с упоением ломает зверушек,

вылепленных младшей сестренкой, четверо ребятишек топчут замок, построенный в песочнице малышами... Минут через десять Ума выключила запись.

– Господин директор, дети часто балуются, я не понимаю вашего беспокойства.

– Это стало происходить слишком часто и практически со всеми. Психологи только руками разводят!

– А что на других дисках?

– Вспышки агрессии в школьных коллективах, издевательство над домашними животными... Дети разбивают окна, поджигают урны, оскорбляют прохожих... Кражи, нанесение увечий, наркотики.

– Господин директор,– тихо спросила Ума, – у нас есть план противостояния?

Клаус вынырнул из тягостных раздумий.

– Я думаю, пришло время Большого совета. Приглашай старейшин на завтрашнее утро в Багряный зал. Ты знаешь, что делать, ступай.

Ума, была, как всегда, невозмутима, но, ох как не нравились ей ни задумчивость директора, ни только что увиденное...

***

В Багряном зале, самом главном на территории Детского хрангельства, проходили самые торжественные мероприятия и принимались самые важные решения. Рядовые хрангелы бывали здесь, как правило, всего лишь раз в жизни – когда принимали присягу. Чтобы переступить порог Багряного зала вторично, хрангел должен был стать старейшиной и войти в Совет, или совершить что-то такое, за что был бы удостоен высочайшей награды – ордена Света. Его обладатели ежегодно собирались в Багряном зале и вспоминали свои битвы со Злом.

Получив распоряжение Клауса, Ума тут же принялась за дело. Ко всем двенадцати членам Совета старейшин были посланы курьеры с приглашениями, после чего она тщательно осмотрела зал. Экстренные заседания проходили в режиме строгой секретности:

здесь обсуждали вопросы и принимали решения, за информацию о которых темные силы продали бы души, если бы они у них были! Тщательно проверив охранную систему, Ума еще раз перебрала в памяти важнейшие организационные аспекты – время, безопасность, секретность, ведение протокола... Стоп! Ведение протокола– что-то здесь было не так. Вспомнила вчерашнюю сводку происшествий: попал под машину семилетний Джонс Грей, штат Иллинойс. Хрангел Айкон неотлучно находится при нем в реанимации, остальные его дети – под присмотром других хрангелов.

– Айкон – наш стенографист, – машинально произнесла Ума.

– Вы что-то сказали? – тут же отозвалась помощница Умы, Аруна. Она была начинающим хрангелом, очень старалась и очень хотела быть похожей на свою начальницу.

– Сказала, но не тебе, Аруночка. У нас нет стенографиста на завтрашний совет – Айкон в больнице с ребенком. Забрать его оттуда нельзя – речь идет о жизни Джонса.

Аруна мучительно старалась придумать что-то такое, за что бесподобная Ума наверняка похвалила бы ее. Вот если бы она сама могла бы заменить Айкона!.. Увы! Среди особых навыков Аруны была способность силой мысли сбивать жар у младенцев, но отнюдь не стенографирование.

– Посмотри-ка личные дела наших хрангелов: кто-нибудь умеет стенографировать?

«Ну как же я сама не догадалась!», – огорченная Аруна покинула кабинет.

База данных главного компьютера уже через две минуты выдала: «Красинда, ул. Яблочная, 5». Узнав об этом, Ума вздохнула с облегчением.

– Посылай за ней курьера – пусть немедленно явится сюда.

Уже через пятнадцать минут Красинда получала инструкции о правилах поведения на совете, подписывала бумаги о соблюдении особой секретности, понимающе кивала головой, слушая Уму, а сама в это самое время раздумывала, что бы ей завтра надеть...

Большой совет

Клаус, как инициатор заседания Совета, явился первым из старейшин. К его приходу в зале уже находились неизменно безупречная Ума и неизменно красивая, но ужасно волнующаяся Красинда. Кроме волнения Красинда испытывала невероятную досаду! Оказывается, на таких заседаниях все, даже стенографист, обязаны быть в длинных, до самого пола, мантиях. И, выходит, напрасно она вырядилась в изумительное лиловое платье, которое так выгодно подчеркивает фиалковый цвет ее глаз – под мантией его никто не увидит!

Поздоровавшись с обеими, Клаус деликатно отвел Уму в сторонку и

тихонько поинтересовался, где, собственно, Айкон, и кто, собственно, это очаровательное взволнованное создание. Ума объяснила.

– Ага, – Клаус повернулся к Красинде – вы, стало быть, стенографист?

Красинда кивнула.

– Деточка, вы учтите, пожалуйста, некоторые особенности наших старейшин. Например, Глава Совета, Генимыслей, иногда любит использовать иностранные словечки. Вы их не записывайте, это он так, для украшения речи. Он, понимаете ли, мыслит на всех языках сразу – совершенный мозг, гений!.. Старик Сенсор... говорит очень тихо – возраст все-таки, три тысячи лет. Но вы должны все расслышать и записать. Каждоеего слово – бесценно! Дальше. Глория...

Сначала Красинда слушала очень внимательно, но постепенно смысл сказанного перестал до нее доходить, а дошло совсем другое: ей предстоит записывать речи старейшин. Мамочки, какой ужас, какая ответственность!

– Извините, господин директор, – робко перебила она Клауса, – а старейшины будут говорить медленно? Ну, чтобы я успела все тщательно записать.

– Некоторые – медленно, например, Глория... – в прежнем темпе отвечал Клаус, но, поняв смысл вопроса, запнулся. – Что вы имеете в виду под словом «медленно», детка? Вы ведь стенографируете в обычном режиме?

– Ну конечно, – бодро ответила Красинда и подумала: «Я пропала!».

– Значит, успеете.

Клаус ободряюще кивнул ей и направился к своему месту. Улыбнувшись как можно обаятельнее, Красинда спросила:

– Госпожа Ума, пока никого, кроме господина директора, нет, я могу отлучиться на пять минут?

– Да, и даже необходимо: ведь потом вы все время будете заняты.

Красинда с трудом заставила себя чинно выйти, а не вылететь пулей...

...Здесь необходимо сделать небольшое отступление. На следующее после дня рождения утро вчерашняя именинница решила, что все-таки три телефона для нее – слишком. Поразмыслив, Красинда Добраярешила преподнести их своим друзьям. Но ведь все они (кроме Мудрицы и Форчуньи) эти самые телефоны и подарили. «Раз так, значит, барышням и отдаем», – справилась с проблемой Красинда Умная. И, вечером того же дня, один из них поселился у Мудрицы, а второй – в ящике Форчуньиного стола, составив компанию своему близнецу. Мудрица была искренне рада неожиданному подарку, а Форчунья, гордясь собственным великодушием и артистизмом, изображала восхищение щедростью Красинды...

Так вот, выйдя за дверь, Красинда тут же достала телефон и стала лихорадочно набирать номер. Мудрица, к счастью, откликнулась после второго гудка.

– Привет, это я! – трагическим шепотом завопила Красинда, – я погибаю!

Привычная к периодическим «погибелям» подруги, Мудрица спокойно спросила:

– У тебя каблук, что ли, сломался? Или перышко из крыла выпало?

– Если бы! Я попала в ужасную ситуацию! Я в Багряном зале, сейчас будет совет и, похоже, мне поручили вести его протокол!

– Почему тебе?

– Не знаю, почему! – Красинда почти рыдала.

– Не может быть... – Мудрица на секунду притихла,–... а как ты вообще туда попала?

– Меня вчера Ума вызвала, а я про платье думала и почти не слышала ее! А теперь они с господином директором все время о стенографии говорят, а сами мне блокнот и ручку дали!.. Что делать?

– Красинда, – осторожно спросила Мудрица, – ты что, стенографировать умеешь?

– Ну да! – ответила Красинда. – И даже очень замечательно... Ты что, стену рядом с Валерианом не видела? Все, между прочим, восхищаются.

После длительного молчания трубка наконец очнулась.

– А стенографировать – это, по-твоему, как?

– Ну ты даешь! Нашла что сейчас спросить! – всхлипнула Красинда.

– Не реви, отвечай, – непреклонно сказала трубка.

– Стенографировать – это рисовать на стенах граффити. Ну что за вопросы!

– Ктотебе это сказал?! – ошарашенно спросила Мудрица.

Красинда даже ногой притопнула от нетерпения.

– Чем выяснять то, что знают даже дети, могла бы мне хотя бы посочувствовать, если не собираешься помогать.

– Красинда, ты что, указала это в «особых навыках»?

– Ну да, ты же знаешь, какие у меня замечательные рисунки получаются, но какое это сейчас имеет значение!

– Дело в том, что стенография – это быстрая запись устной речи с помощью особых символов.

Красинда онемела.

– Не-е-ет, – еле слышно выдохнула она.

– Да, – вздохнула Мудрица.

От безысходности у Красинды защипало в носу. Мудрица, которая хорошо знала подругу и поняла, что та сейчас по-настоящему расплачется, затараторила в телефон:

– Красинда, держись! Ты, самое главное, не плачь, деваться некуда – ты все равно там единственный стенографист, вернее, все так думают, так что придется как-то выкручиваться.

– Вся надежда на тебя, – прошелестела Красинда. Она изо всех сил пыталась сдержать слезы, но те все равно капали на мантию, на блокнот, на пол...

Мудрица лихорадочно соображала, как спасти эту незадачливую рисовальщицу на стенах. И вдруг ее озарило.

– Слушай внимательно: ты будешь не записывать, что говорят старейшины, а зарисовывать.

– Как – зарисовывать?

– Быстро! Будешь рисовать образы и символы, которые придут тебе на ум, а потом, после совета, все тщательно опишешь.

По мере того как Мудрица говорила, Красинда успокаивалась. То, что предложила подруга, могло сработать – рисовала Красинда и правда хорошо. А по картинке вспомнить смысл сказанного легче, чем по каким-то крючкам и загогулинкам.

– Спасибо, – пискнула она в телефон, – я пошла творить.

– Ты, главное, художества свои не показывай никому, отдашь только расшифровку. Клаус Фрост, конечно, воплощение доброты, но мало ли что! Доводить до скандала не надо.

С уже сухими глазами Красинда вошла в Багряный зал. И очень вовремя! Через тридцать секунд почти все старейшины были на своих местах, и совет начался.

***

Пока ничего еще не надо было записывать (вернее, зарисовывать), и Красинда во все глаза смотрела на старейшин. Она, конечно, видела их на всяких торжествах, но так близко – никогда. Честно говоря, на это созвездие выдающихся хрангелов стоило посмотреть. Они были воплощением силы и мудрости, в зале царила энергия и мощь спокойного, несокрушимого, непобедимого Добра! Красинду стало даже познабливать от волнения и восхищения.

Глава Совета произнес краткую вступительную речь о цели заседания и передал слово Клаусу Фросту, который описал ситуацию. Старался сделать это спокойно, а вышло – не очень. Старейшины внимательно слушая его, одновременно изучали цифры и графики, делали пометки. После того как Клаус закончил, воцарилась плотная, напряженная тишина. Первой ее нарушила Глория, седая и

величественная как королева.

– Это похоже на эпидемию – как будто распространяется какой-то вирус, не правда ли?

Большинство старейшин закивали головами.

– Стратегия темных продумана идеально: внедрять зло в сердца и души людей они пытаются давно, но начать с детей – это впервые. Ведь в природе человеческой – опекать, оберегать детенышей, бесконечно прощать, а не бороться с ними. Вот и получается, что сейчас в опасности не только дети, зараженные (и даже – не зараженные) вирусом зла, но и взрослые.

– Знаете, есть странная закономерность – в городах, особенно крупных, ситуация гораздо хуже, чем в поселках, маленьких городках, деревнях. Там, где почти нет цивилизации, эмоциональное состояние детей вообще не изменилось, – сказал Клаус.

– Вот еще одно подтверждение версии о вирусе, – задумчиво проговорил Сенсор.

– Значит, нужно искать антивирус, – тут же отозвалась Готта. Она была младшей из старейшин. Иногда ее ужасно раздражали неторопливые обсуждения в Совете. По ее мнению, решения нужно принимать быстро. Ну, а уж следовать им – еще быстрее! Сколько раз Генимыслей убеждал Готту – от этих решений зависит слишком многое, и нужно все тщательно взвешивать, но...

Да только, похоже, что в этот раз с Готтой согласны все. И старейшины принялись обсуждать пути поиска антивируса. Дискуссия становилась все жарче и жарче, Красинда еле успевала рисовать в своем блокноте все, что предстояло потом расшифровывать. Но даже в этом плотном ритме она заметила – один из старейшин, Марвей, не проронил ни слова. Как только Красинда об этом подумала, он заговорил. Все головы повернулись к нему.

– Друзья, я не разделяю вашей уверенности в том что это именно вирус. До сих пор не было ни одного случая вирусной болезни, которая вызывала бы злость, жестокость и агрессию, и обостряла бы худшие черты характера... Масштабы беды таковы, что нельзя терять

время на проверку версий, которые могут оказаться ошибочными. Мне кажется, нам не обойтись без Фьючерона.

Марвей умолк. В звенящей тишине карандаш Красинды застыл над блокнотом. Ничего не понимая, она чувствовала – происходит что-то важное и ... страшное. Клаус опустил веки. Ума, наоборот, не отрываясь, смотрела на своего директора. В отличие от Красинды, она знала, о чем говорит Марвей.

Во все времена, в любой стране людям хочется узнать: а что там – в будущем? Что впереди? И тысячи гадалок по всему миру раскидывают карты. И цистерны кофе выпиты ради оставшейся гущи, которая «предскажет судьбу». И армия ясновидящих вещает доверчивым и любопытным, какие радости и горести их ожидают. Только все это – сказки, обман и спектакль. Будущее меняется и лепится ежесекундно. Каждым человеком и всеми шестью миллиардами вместе. Но есть на земле одна сила, одно место, где оченьстарый и оченьсильный хрангел может почувствовать, «как может быть». Называется это место – Фьючерон. Над Фьючероном сходятся силы Земли и силы Космоса, и Великий Разум нашептывает Достойному, что должно случиться при условии, что этому ничто не помешает, изменив сложенную мозаику.

Плата за такое знание, за услышанный голос–вся сила, вся энергия хрангела, и тот, кто идет слушать, знает: никогда уже ему не присутствовать на советах. Единственное, на что хватит последних минут его жизни – рассказать об услышанном...

Значит, Марвей предлагает пожертвовать кем-то из старейшин, чтобы остановить Зло.

Напряженную тишину прервал Огманд.

– Тебе не кажется, что ты преувеличиваешь, Марвей, и у нас еще есть время?

Марвей выразительно покачал головой: нет, не кажется.

Генимыслей решил, что теперь самое время вмешаться.

– Как старейшина я согласен с Марвеем – медлить нельзя. Как глава Совета я должен разрешить обратиться к Фьючерону, но все вы

мне бесконечно дороги, и я не могу представить, что надо кем-то пожертвовать... Its impossible... Но это необходимо, и раз другого пути нет, на Фьючерон пойду я.

Как только он произнес последние слова, старейшины заговорили все разом. Из этого гула голосов было ясно – никто не согласен отпускать на Фьючерон Генимыслея, каждый предлагает себя. Красинда совсем растерялась: что же теперь рисовать? Ей и без того было нелегко, а тут еще такое!

– Стоп! – властно сказал Генимыслей. – Давайте не обсуждать окончательное и, по-моему, правильное решение.

– Это – по-твоему, – возразил Сенсор, наверное, единственный, кто смел возражать Генимыслею. – Мой возраст дает мне право с тобой не соглашаться. Ты, конечно, глава Совета, но меня, старика, тебе придется выслушать. Я думаю, что самое правильное сейчас – жребий.

Все поддержали его. Генимыслей молча обвел взглядом Совет. Их не переубедить, это ясно.

– Хорошо, жребий так жребий.

– Готта не участвует, – подал голос Огманд.

– Почему это, интересно? – взвилась Готта.

– Огманд прав, – сказал Клаус Фрост, – ты, Готта, самая молодая из старейшин, у тебя может не хватить силы, а рисковать дважды мы не можем.

Готта еле сдерживала ярость, но понимала, что оба правы – она может не расслышать. Генимыслей смотрел на своих друзей и молился, чтобы жребий пал на него.

– Перерыв. После перерыва тянем жребий, – сказал он устало.

***

Получасовой перерыв пролетел очень быстро. В зале царила тишина – каждый внутренне готовился к предстоящему, понимая, что тот, на кого падет жребий, отдаст свою жизнь. Каждый надеялся, что это будет он – ведь обречь товарища на неминуемую гибель тяжелее,

чем уйти самому...

В голове Умы, автоматически выполняющей свои обязанности, крутилась одна-единственная мысль: «Только бы не Клаус. Пусть это будет не Клаус!». Ума корила себя за это, думать так – плохо, это эгоизм, трусость и малодушие, но стоило ей только представить, что они могут остаться без своего директора, самого доброго и справедливого, как ледяная тоска и боль сжимали сердце. «Не раскисать!» – приказала себе Ума и в эту секунду услышала писк своего телефона. «Я у двери. Мне срочно нужно Вас увидеть. Аруна» – высветилось на экранчике.

То, что она решилась потревожить Уму в такой момент, не предвещало ничего хорошего. До конца перерыва оставалось всего семь минут, и Ума пулей бросилась к главной двери зала, шепнув по пути Красинде, чтобы та закрыла распахнутые для проветривания окна.

Аруна стояла у двери, бледная и взволнованная. Ее крылышки нервно подрагивали, и вообще, похоже, она только что перестала всхлипывать.

– Что случилось?!

– Госпожа Ума, срочное сообщение, – дрожащим голосом сказала Аруна, – в двенадцати городах разных стран произошли несчастные случаи, погибли люди. Похоже, все события произошли по вине детей...

Ума помчалась обратно в зал, на ходу бегло просматривая переданные ей записи.

...пожар в классе... дверь заблокирована... пятнадцать погибших... в парке аттракционов повреждена тормозная колодка... камера слежения зафиксировала... ядовитые испарения в метро... на станции вышли двое подростков ... 32 человека в реанимации...

От прочитанного перехватывало дыхание. Влетев в зал за тридцать секунд до начала заседания, Ума, игнорируя удивленный взгляд

Клауса Фроста, передала записи Генимыслею.

– Уважаемые старейшины! Дорогие друзья!. Поступившая информация убеждает, что выбора у нас нет – Фьючерон неизбежен.

Генимыслей вкратце изложил суть дела.

– Ну что ж, позвольте начать мне, как предложившему обратиться к Фьючерону, – сказал Марвей.

Он пододвинул к себе шкатулку со свернутыми в трубочку листками. Только на одном из них было написано: «Фьючерон». Марвей решительно достал листок. Пусто.

Вслед за ним старейшины по очереди стали тянуть жребий. Красинда, кажется, даже дышать забыла...

– Нет никого справедливее судьбы, – раздался надтреснутый голос Сенсора, державшего в руке листок с надписью.

Старейшины встали все разом и склонили головы в знак уважения к хрангелу, который станет облаком, далеким эхом, тихим шелестом листвы.

– Никаких трагедий, – твердо сказал Сенсор, – мне, друзья, уже давно пора...

– Совет окончен. Завтра встречаемся у Фьючерона, – подвел черту Генимыслей и стремительно покинул зал.

Расставались с тяжелым сердцем. Только Сенсор был спокоен и сосредоточен, он знал: случается то, чему суждено случиться...

Голос Фьючерона

Глухая, тягучая предрассветная мгла скрывала очертания Фьючерона. Взобраться на него не мог никто – такими острыми и неприступными были его каменные шипы. И лишь метрах в двадцати от земли – пологая площадка, где места хватило бы только одному.

Собравшиеся у подножия скалы старейшины слушали голоса ветров, которые над Фьючероном дули во всех направлениях.

Ветры переговаривались, шептались и пели о том, что видели во вселенной. Мешанина из звона, гула, свиста...

И в этой какофонии хрангел должен был расслышать голос– смутный шепот, открывающий то, ради чего приходят сюда готовые умереть. Космический Разум, вибрация Земли, пульсация Солнца вплетается в этот голос, и чем сильнее хрангел, тем больше он услышит на площадке Фьючерона. Сенсор в себе не сомневался... Он обнялся с каждым из старейшин, а Готту ласково поцеловал в лоб. Для него она все равно была девчонкой.

Взмахнув крыльями, Сенсор оказался на площадке. Чтобы поймать голос, нужно было отключить все мысли, чувства, превратиться в струну, сияющий луч, натянутый нерв и внимать. Он запрокинул голову и закрыл глаза. Он перестал быть хрангелом, он перестал быть Сенсором, он превратился в слух. И постепенно, из этого вихря завываний, раскатистого хохота, шелеста, рокота, гула голоспошел к нему. Сначала едва слышный, слабый, тихий, а потом – все более сильный, более четкий! Сенсор замер, остановил сердце, перестал дышать, чтобы только слышать, слышать, слышать!

Хрангелы, подняв головы, напряженно вглядывались в темноту, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть. Напрасно. Фьючерон свои тайны не выдавал.

– Он... слышит? – тихонько спросила Готта.

Огманд пожал плечами:

– Никогда нельзя знать наверняка.

И в эту самую секунду из-за горизонта вскочило солнце. Только здесь оно всходило вот так внезапно, – как выстрел. После кромешной тьмы внезапный солнечный свет казался переходом в другой мир, в другую жизнь. И в этот живой свет, яркое утро вернулся Сенсор. Его крылья безжизненно висели, дыхание было прерывистым и хриплым.

Марвей и Огманд подхватили его и бережно усадили на землю. Чувствуя, что силы уходят, Сенсор заговорил:

– Голоссказал совсем немного, а может, я не все услышал, – у Сенсора перехватило дыхание.

С каждой секундой жизнь его уходила. И, боясь не успеть, он стал говорить гораздо быстрее.

Темноны научились воздействовать на детский мозг (как именно, услышать нельзя – они умеют глушить информацию). Это воздействие развивает самые худшие черты характера, разрушающие личность и губительные для всего человечества.

На взрослых оно почему-то не действует. Но и среди детей есть единицы, нечувствительные к нему.

Сенсор перевел дух и заговорил чуть громче:

– Один из этих детей способен найти противодействие. Темноны посылали на Фьючерон своего мага, и теперь тоже знают об этом.

Силы Сенсора угасали, но он продолжал:

– Сейчас они пытаются найти этого ребенка и уничтожить. А мы... а вы, – слабо улыбнулся Сенсор, – должны найти его раньше. И если найдете, у человечества есть шанс остаться на стороне доб...

Сенсор умолк на полуслове. Вот только что он был здесь, был с ними, еще секунду назад звучал его голос – и все. Он исчез, как исчезает солнечный свет, когда на солнце набегает туча. Готта осторожно потрогала еще примятую траву. Теплая...

Генимыслей обвел взглядом старейшин:

– Времени терять нельзя. Смерть Сенсора не может быть напрасной. Мы должны первыми найти этого ребенка. Найти и уберечь. И мы сделаем это...

Солнце поднималось все выше, заливая долину веселым искрящимся светом. Неужели на этот цветущий мир надвигается страшная беда?..

Секретная информация

Старейшины уже знали о грядущей беде и искали способы с ней бороться, а хрангелы пока занимались своими делами, кто – простыми, а кто – и не очень. Красинде, например, было ох как не просто расшифровать свою «стенограмму». Несмотря на строгую секретность, она решила привлечь к этому делу Мудрицу, взяв с нее страшную клятву: ничего, никому, ни при каких обстоятельствах! Мудрица поклялась, конечно. Хотя это было лишним – она вообще никогда ничьих секретов не выдавала, а тут – тем более.

И две головы склонились над зарисовками лже-стенографистки. Первые страницы продвигались вполне успешно – у Красинды

отличная память. Она быстро вспоминала, о чем шла речь, а Мудрица записывала под ее диктовку. Вдруг Красинда умолкла. Через минуту открыла и тут же закрыла рот... И продолжала молчать, внимательно рассматривая свои рисунки.

– Ну?! – не выдержала Мудрица.

– Что-то я не помню... вот тут – костер, белка, опавшие листья, какой-то фрукт... апельсин, что ли?

Красинда закатила глаза, казалось, вот-вот можно будет увидеть, как в голове у нее шевелятся мысли.

– Может, белка прыгает через костер? Или фрукты хранятся у нее в дупле? Или все это будут жечь на костре?

– Тебя будут жечь на костре! – рассердилась Мудрица. – Ты что? Так все хорошо вспоминала! А ну-ка, соберись!

Красинда очень хотела собраться, но ей было как-то несобирательно.

– Я устала, вообще-то. Давай отдохнем, а? Пять минут отдохнем! Позвоним Форчунье, давай?

– Давай, – скрепя сердце согласилась Мудрица.

Она знала, что Красинда иногда упрямее осла. Сказала – устала, значит, устала!

– Чего трубку не берешь? – спросила Красинда, когда Форчунья наконец ответила.

– Я с Ником, на Большой викторине.

– Подсказываешь, что ли?

– Да не подсказываю я – трясусь только. Ты чего звонишь, случилось что?

– Нет, – успокоила Красинда, – от белок с апельсинами отдыхаю.

– Что? – не поняла Форчунья.

– Ничего. Пока. Удачи твоему всезнайке.

– Что у нее? – спросила Мудрица.

– Ник в какой-то зауми участвует, наверное, победит.

– Молодец.

– Ага, молодец... Ты знаешь, Маша какую-то жуткую научную

работу на конкурс юных ученых послала. А вчера оказалось, что заслужила главный приз.

– Да ты что? Какая талантливая девочка! Совсем недавно ни о чем, кроме побрякушек не думала, а теперь такой результат! Не зря я ей тогда химию подсунула.

– Да уж, – пробурчала Красинда, – я ей через плечо заглянула, когда она писала – поняла одни предлоги. Ты думаешь, прилично, когда девчонка в тринадцать лет такие слова знает: «дифракция», «валентность», «аннигиляция»?

Мудрица улыбалась.

– Да не ворчи ты! У Машки правда талант, грех в землю закапывать. Красивых ведь больше, чем умных, тем более – гениальных!

– Не знаю, не знаю, как насчет «больше»: вон сколько умных – и ты, и Форчунья, и Ума, а красивых...– тут Красинда очень вовремя прикусила язык.

Но Мудрица добродушно закончила:

– ...А красивых у нас – только ты одна! Ну и хватит с нас. Давай к твоим белкам оранжевым вернемся.

– Точно!!!– завопила Красинда. – Точно, «оранжевым»! Я вспомнила! У Готты, она очень, ну очень умная, а все-таки красивая – волосы рыжие, и оттенок, какой я давно уже хочу – что-то среднее между отблесками костра, осенней листвой, беличьим мехом и мякотью манго!

С горящими глазами она добавила:

– Манго!.. Это манго, а не апельсин.

Мудрица была потрясена...

– Ты на совете думала о цвете волос?!

– Я только сначала думала, но потом так страшно стало, что уже совсем ни о чем не думала, а пыталась не разреветься... Ты дальше пиши.

После того, как все было сделано, Мудрица посмотрела Красинде в глаза и твердо спросила:

– Ты понимаешь, как это серьезно?

Красинда кивнула.

Помолчав немного, Мудрица сказала:

– Так получилось, что мы знаем большую тайну. Так получилось, что мы никому не можем о ней сказать. Значит, на нас лежит большая ответственность – мы должны быть очень внимательны и думать, как мы можем помочь.

Красинда снова кивнула. А потом сказала:

– Слушай, давай к детям слетаем? Просто посмотрим, как они там.

И хотя обе с утра уже побывали у них, Мудрица понимала, почему Красинда хочет убедиться, что у них все хорошо именно сейчас, именно в эту минуту. Уж очень тревожная информация хранилась в том, что они так старательно сейчас записывали.

– А давай-ка завтра устроим вечеринку? После моего дня рождения мы ведь ни разу не собирались. Ты как?

– Конечно – за.

Вечеринка была самым верным способом вернуть Красинде душевное спокойствие.

***

Вечером все были в сборе.

Толчунья принесла свои фирменные булочки с корицей. Красинда достала из неприкосновенного запаса какой-то чудо-чай. В общем, замечательная встреча замечательных друзей. Только вот настроение было не таким уж замечательным. Форчунья, хоть и старалась поддерживать разговор, невпопад отвечала на вопросы и подозрительно надолго замолкала посреди фразы. Мечтан, наоборот, болтал без умолку, словно старался прогнать какие-то неприятные мысли. Хозяйка тщетно пыталась склеить то и дело разваливающийся разговор. И наконец не выдержала:

– В чем дело? Вы что, все сговорились? Витаете где-то в облаках! Признавайтесь, что случилось!

Болтан молча пожал плечами, Мечтан попытался было возразить:

– Да не случилось ниче...

Но его перебила Форчунья:

– У меня – случилось.

Оказывается, из-за того, что Ник победил в Большой викторине, ему объявили бойкот. И на двери написали: «Яйцеголовый ботан». А Кристина, которая ему очень нравится, вылила (вроде бы нечаянно) томатный сок на его белый свитер.

У Наташи, этой всеобщей любимицы, украли из шкафчика в раздевалке коньки. А послезавтра – соревнования, к которым она упорно готовилась последние шесть месяцев! В новых, «необъезженных» коньках победить будет нелегко...

Джонни после уроков побили в школьном дворе три пятиклассника, да так, что он с земли подняться не мог, и Форчунье пришлось «направить» к нему школьного сторожа, который и отнес малыша домой...

Чем дольше она рассказывала, тем больше расстраивалась.

– У меня то же самое, – угрюмо добавил Молчан. – То есть, конечно, не то же. Но у моих тоже неприятности.

– И у моих, – отозвался из угла заметно помрачневший Болтан.

Толчунья, сопевшая и сочувственно вздыхавшая, пока Форчунья рассказывала о своих детях, тоже подала голос:

– С моими все нормально, но, знаете, вчера перед сном они говорили о том, какие ужасные вещи стали твориться в их школе. И Грег строго-настрого приказал младшим, чтобы сразу же шли к нему, если их будут обижать...

Пока хрангелы делились своими переживаниями, Мудрица и Красинда обменивались многозначительными взглядами. От зоркого Болтана не укрылись эти переглядывания. Когда Толчунья умолкла, он твердо сказал, глядя на «заговорщиц»:

– Вы что-то знаете.

Мудрица и Красинда так синхронно мотнули головами, что моментально себя выдали.

– Конечно, знаете... Объяснить не хотите?

– Хотеть-то хотим, – ответила Мудрица, – но не можем.

– Можно узнать, почему?

– Потому что это тайна, открыть которую мы не имеем права – у Красинды могут быть огромные неприятности.

– Собственно, можете не рассказывать. Многое понятно и так. Перечислим факты. С детьми по всему миру происходят странные и страшные вещи – это раз. Собирался Совет – это два. После этого вы обе узнали что-то, связанное с фактом «раз». Значит, происходящее обсуждалось в Совете, и, видимо, все очень и очень серьезно. Последний аргумент, который убеждает, что надвигается беда: я впервые в жизни вижу, что цвет туфель Красинды не подходит к ее одежде. Чем же так заняты твои мысли, Красинда, что ты нарушила свое святое правило, а?

Красинда вопросительно посмотрела на Мудрицу.

– Может, расскажем?

Мудрица лихорадочно соображала. С одной стороны, Красинда подписала бумагу о строгой секретности. С другой – Болтан практически угадал, что происходит. И потом – ведь это друзья, которые всегда друзья – и в горе, и в счастье. Которые ни разу не подвели. Которые всегда были рядом через секунду, если нужна была помощь.

И Мудрица решилась. Рассказала о совете, о надвигающейся войне, о решении старейшин лететь на Фьючерон, – короче, обо всем, о чем знали они с Красиндой. Хрангелы слушали не перебивая, затаив дыхание, бедная Толчунья изо всех сил пыталась не охать.

– Самое главное сейчас – понять, почему это происходит, – сказал Болтан. – И очень важно все время быть начеку, чтобы успеть помочь.

– Кстати, – спросила Форчунья, – ас хрангелами обидчиков кто-нибудь беседовал?

– Я, – ответил Болтан, – как только понял, что все это неспроста... Так вот, все они в один голос твердят, что в это время никаких эмоций дети не испытывали, как будто спали глубоким сном,

спокойно, без сновидений. Один из хрангелов сказал, что его питомец тогда (как и сейчас) был будто бы в ватном коконе. А ведь он спрятал ингалятор одноклассницы, и ту еле-еле «скорая помощь» откачала.

(Форчунья слушала Болтана, и думала: до чего же невыносимо чувствовать собственное бессилие... Впервые она ощутила это, когда спасая Джонни, всю свою хрангельскую силу направила на то, чтобы остановить троих, еще недавно совсем обычных, мальчишек, а сейчас – пустоглазых зомби.

Форчунья стояла между Джонни и обидчиками, как можно шире раскинув крылья, зная, что пройти сквозь них невозможно. Но что-то неведомое вторглось в надежную защитную силу, и эти странныедети прошли сквозь ее крылья, не задержавшись ни на долю секунды. И остановить их было некому – даже их хрангелы ничего не почувствовали. Форчунья с ужасом смотрела на происходящее и ничего – ни-че-го! -– не могла сделать.

А Джонни защищался просто с удивительной храбростью. Наверное, это спасло ему жизнь – хулиганы устали избивать его и ушли, оставив лежащим на вытоптанном газоне.

Форчунье было жаль малыша, но она жалела и тех мальчишек, не веря, что они сделали это по собственной воле – уж очень страшные и странные были у них глаза...)

– Клянусь, – сказала она, – что не успокоюсь, пока не пойму, что происходит! Мы должны бороться за детей!

– Только, пожалуйста, никому ни слова! – попросила Мудрица, – не то Красинде попадет.

– Обещаю, – сказал Мечтан.

– И я, – сказали Форчунья с Толчуньей.

Болтан в знак согласия молча опустил веки – его сегодняшняя, можно сказать, разговорчивость иссякла.

Потом все как-то сразу засобирались и, в общем, это было понятно – каждый хотел побыть наедине со своими мыслями. Проводив друзей, Красинда двинулась в сторону Валериана, намереваясь

подбросить ему дров, но не дошла, задумавшись о сегодняшнем разговоре. Так и стояла с поникшими крыльями, и только тиканье часов да потрескивание догоравших поленьев нарушало эту плотную, тревожную тишину.

Каникулы!

Все хрангельские службы были заняты поиском детей, которые не «изменились». В отчетах так и писали: «изменившиеся дети», «неизменившиеся дети». С каждым днем «неизменившихся» становилось все меньше и меньше. Поэтому не менее важно было найти причину «изменения». Этим занимался Отдел противодействия, привлекая лучшие умы и сильнейших волшебников, но пока – безрезультатно. Видимо, самые могучие черные маги не позволяли приблизиться к разгадке этой тайны.

Генимыслей даже подумать боялся, что будет, если темноны найдут ребенка, способного стать у них на пути. Допустить этого нельзя было ни в коем случае, тем более что «эпидемия» ширилась. Поэтому глава Совета лично наблюдал за каждым «неизменившимся». И места себе не находил, если такой ребенок заболевал или попадал в опасную ситуацию. Но тяжелее всего было, если он вдруг совершал что-то, свидетельствующее о «заражении». Это означало, что темноны выиграли еще один бой.

Со времени совета прошло три недели, и за эти недели его грива с редкими серебряными нитями превратилась в заснеженное поле. Порой, мельком глядя в зеркало, он замечал, что становится удивительно похож на Сенсора. И тогда мысль о том, что Сенсор все-таки выиграл свою битву, придавала ему сил и решимости: «Мы не сдадимся. Мы ни за что не сдадимся!»

Глава темнонов, Дарк, тоже верил в победу. И темные силы точно так же стремились разыскать того, кто способен им помешать. Дарк отлично знал: хрангелы сопротивляются, хрангелы отчаянно борются за каждого ребенка, поэтому сейчас все зависело от скорости. И ежедневно выслушивая отчеты, надеялся, что потенциальная угроза наконец-то обретет имя, и тогда – победа, безусловная, окончательная победа! Но ничего не происходило, и напряжение не покидало ни одну из сторон.

***

Силы Добра и Зла вели борьбу, а мир в это время просто жил. Пускай не так, как прежде, – более тревожно, уже насторожившийся, но жил. Взрослые не делили детей на «заразившихся» и «чистых», а их возросшую жестокость объясняли чем угодно – магнитными бурями, вспышками на солнце, накопившейся усталостью, плохой экологией и еще тысячью причин. Между тем на землю надвигалось веселое, беззаботное, долгожданное время. КА-НИ-КУЛЫ! И подхватившие «вирус», и «неизменившиеся» предвкушали отдых и строили планы, кто – грандиозные, кто – не очень.

Форчуньин любимец сидел на веранде и раздумывал. Во-первых, можно поехать во Францию. Его родителям, успешным архитекторам, предложили участвовать в проектировании бизнес-центра в Париже. Парижской мэрии хотелось, чтобы здание было модерным и вместе с тем – очень «французским». Поэтому разработчиков пригласили месяца на два окунуться в атмосферу местной жизни. Родители уговаривали Ника ехать с ними, но он пока колебался: были варианты не менее увлекательные. С месяц назад его лучший друг, Стив, предложил поехать к своему старшему брату, который уже давно жил на побережье и был виртуозным серфером. Нику ужасно хотелось научиться винд-серфингу, он чувствовал, что это – его, ему часто снилось, что он ловит океанскую волну, подчиняется ее ритму и в то же время вплетает его в рисунок своего движения...

Это были бы самые восхитительные каникулы, какие можно было придумать, но в последнее время происходило что-то странное. Стив постепенно превращался в желчного, вечно раздраженного чужака. На каждую беззлобную шутку откликался ядовитой тирадой, часто злился, а однажды чуть не полез в драку – самую настоящую драку, а не их шутливую потасовку. Сначала Ник не придавал этому значения, но Стив менялся все больше и больше, И Ник ужене был уверен, что сможет выдержать этого нового, незнакомого Стива – даже ради серфинга.

Наконец, третий вариант. Ника, как победителя Большой викторины, наградили поездкой в летний лагерь, где отдыхали юные дарования со всего мира. Поездка очень заманчивая: лагерь расположен на острове, и, говорят, там очень интересно. Девочка из их школы, подающая надежды гимнастка, рассказывала о невероятной красоте природы, людях, с которыми познакомилась в лагере, соревнованиях, театральных постановках. Она с удовольствием отправилась бы туда еще раз.

Нику, наверное, тоже понравилось бы там, правда, его смущало, что он еще никогда не отдыхал среди чужих людей. Даже если – далеко от дома, все равно кто-то свой был рядом: родители, друзья, родня... «А, может, это и к лучшему», – подумал Ник. В последние недели ему казалось, что некоторые одноклассники просто сошли с ума, и даже – Кристина.

После случая с томатным соком он пообещал себе не думать о Кристине плохо, и вообще о ней пока не думать. Но это как раз и не получалось. Ник спрашивал себя, не сам ли он виноват в таком отношении к нему... Может быть, общение с незнакомыми людьми в незнакомой обстановке станет лакмусовой бумажкой, которая все прояснит.

***

Ник еще раздумывал, как проведет лето, а для Маши этот вопрос уже был окончательно решен. Бывшая «первая красавица», а теперь – «надежда отечественной химии» точно знала, что в июле будет в GT (GT – gar­den of tal­ents ) – так назывался лагерь, куда она собралась). Родители страшно гордились и ее научными успехами, и предстоящей поездкой. Мама моментально развернула бурную деятельность: оформляла документы, покупала вдруг вытянувшейся дочери новые вещички, вылавливала в Интернете информацию о лагере, тамошних сотрудниках, обычаях, интересных событиях, курьезных случаях, – в общем, обо всем. Даже разузнала, кто из соотечественников будет там в июле.

– У вас подбирается замечательная компания,– сказала мама за ужином. – Правда, в основном, девчачья – три девчонки и один мальчик.

– Маловато, – заметила Машка.

– Девчонок или мальчиков? – улыбнулась мама.

– Да вообще, нас.

– Маш, ну ты же знаешь: лагерь небольшой, а стран сколько! И в каждой свои таланты... Нам с папой так приятно, что ты в их числе!

Маше, хоть она и делала вид, что относится скептически к своему проснувшемуся таланту, тоже было приятно.

– А вот эти дети, остальные, они – кто?

Мама заглянула в блокнот.

– Наталья – фигуристка. Вроде бы, будущая олимпийская чемпионка.

– Мам, ну там же тропики, причем тут фигурное катание!

– Ты что, думаешь, она в коньках и спит, и зубы чистит?.. Слушай дальше. Антон – математический гений. Ему тринадцать, а он такие задачи решает! Я встретила в посольстве его маму, и знаешь, что она говорит? Что Антона зря в этот лагерь посылают: ему все равно – что океан, что пруд, лишь бы ручка и тетрадь были.

– Представляю, – сказала Машка, – наверное, очки в палец толщиной и лоб на затылке заканчивается.

– Не знаю, не видела. Мама вполне симпатичная, без очков и безо лба,– думая о чем-то своем, ответила мама.

– Совсем? – удивленно вскинула брови Машка.

– Что «совсем»?

– Совсем безо лба?

– А-а, нет, конечно. Лоб как лоб. Ну, и – Оля. Певица. Только знаешь, она незрячая.... И как она там, в лагере, будет?.. Ты помогай ей, ладно?

Маша кивнула. Конечно. Конечно, будет помогать. Она как-то сразу прониклась симпатией к этой певице Оле.

На кухне воцарилась тишина. Такая уютная, домашняя...

– Ма-аш, волнуешься? – спросила мама.

– Ни капельки! – как можно беспечнее ответила Маша. Зачем маме знать, что волнуется, да еще и как!

***

Подъезжая к аэропорту, Маша вспоминала разговор месячной давности и удивлялась, как быстро пролетело время! Усиленное подтягивание английского, новые «химические» идеи, всякие девчачьи хлопоты... В этой круговерти она совсем позабыла о конкурсе юных красавиц, в котором еще совсем недавно мечтала победить.

Заскочив перед отъездом в модельную студию, где она занималась в «дохимический» период, с удивлением узнала, какие неприятные вещи происходили во время конкурса, да и после него. Все перессорились. На репетиции одну из финалисток, якобы случайно, столкнули с подиума, и теперь она, с каким-то особенно сложным переломом, лежит в больнице. У кого-то исчезло платье, кому-то подлили зеленки в шампунь...

– Ты знаешь, Машунь, – грустно сказала хореограф Виолетта, – такое случается у взрослых моделей, но у нас?! Ведь это даже не совсем конкурс, а обычная костюмированная тусовка... Мне кажется, даже победительница не рада, так все измучились за это время.

Маша сочувственно вздыхала. И где-то в глубине души была довольна, что вовремя пошла по другому пути.

– Ты, Маня, как-то красивее стала, – внимательно глядя на нее, сказала Виолетта, – внутренний свет появился. Лети в свою Тропиканию, фотографий побольше привези, ладно?

– Ладно, – улыбнулась Маша, – приеду, зайду к вам с отчетом.

– Если я еще буду здесь... Я теперь подумываю, не уйти ли в спортивный комплекс – рядом с домом. Там как раз для пожилых группа бального танца открылась. Буду пенсионеров румбе обучать.

Преподавательница шутила, но у Маши отчего-то сжалось сердце – уж больно невеселый вид был у Виолетты.

***

Маша шла по залу аэропорта на регистрацию, левым ухом слушая мамины напутствия, правым – папины. Родители давно уже распределили ее уши, и сейчас (каждый – в свое) говорили одно и то же: быть умницей, побольше отдыхать, почаще звонить, набираться впечатлений, быть осторожной на воде. Маша угукала и высматривала своих будущих товарищей. Ага, вон та хрупкая девчонка с прямой спиной и балетной походкой наверняка – Наташа. Они подошли к стойке почти одновременно, улыбнулись друг другу, и Маше сразу стало понятно, что такой светлый человечек может стать другом на всю жизнь. Выяснилось, что это действительно будущая звезда фигурного катания, и пока родители утрясали вопросы регистрации, девчонки активно знакомились, радуясь, что у них все так хорошо складывается.

– Маш, а ты кого-то из наших видела?.

Маша мысленно улыбнулась тому, как Натка легко и безоговорочно признала всех нашими, создав атмосферу доброжелательности и единения.

– Еще нет, но думаю, мы поймем, кто – «наши». Ты знаешь, что Оля не видит?

– Знаю, – кивнула Наташа.

– Про Антона мне мама рассказывала. Увидишь очкарика, бормочущего об интегралах и логарифмах – это он.

Она еще не договорила, когда у нее за спиной раздался голос:

– Простите, это, случайно, не вы летите в GT?

Маша обернулась и застыла, открыв рот. Голос принадлежал страшно симпатичному мальчишке! Она подумала, что если бы это «страшно симпатичный» написала в тетради или же произнесла вслух, училка литературы упала бы в обморок. Но что делать, если он и в самом деле ужасный симпатяга? Высокий, хорошо сложен, волосы черные, глаза (честное слово!) синие. В студии, где Маша (как она сейчас думала – зря) провела столько лет, не было ни одного такого красавчика. И эта причина Машкиного косноязычия стояла и

улыбалась, а потом, не прекращая улыбаться, представилась:

– Антон.

– Вот тебе и логарифм в очках, – пробормотала Наташа.

«Прямо чудо природы... разве таким хватает времени на математику? Они же, наверное, не успевают отвечать на звонки влюбленных одноклассниц...»

Уже в самолете, когда все благополучно расселись и едва не опоздавшая, запыхавшаяся Ольга стала дышать ровнее, а образцово-рекламная стюардесса заканчивала традиционное приветствие, Маша решилась поделиться с Натой мыслями по поводу удивительного сочетания в одном человеке красоты и ума.

– И это говоришь мне ты? Да вы же два сапога пара! Только ты – умная красавица, а Антон – красивый умница.

Точно, согласилась Маруся, только о себе ведь так не думаешь. Притихшая, она смотрела в иллюминатор. Как там будет, в этом знаменитом GT?

Сад талантов

Для любой, даже самой коммуникабельной личности, первый день в незнакомом месте – очень даже волнующий. GT был незнакомым местом для всех, кто сюда приезжал. По правилам, побывать здесь можно было только один раз. И вот вся июльская компания талантов собралась в столовой для первого ужина и знакомства.

Все пока еще держались группами, которые образовались во время перелетов, и столовая представляла «перетасованную» политическую карту – вон, за крайним столом, сидит Япония, за большим – в центре – вперемешку Италия, Индия, Корея. Рядом – Англия, и так далее.

С едой расправились быстро – во-первых, все проголодались, во-вторых, уж больно хотелось познакомиться. Директор лагеря представил персонал, коротко рассказал о правилах и режиме дня, а затем стал рассказывать о ребятах, собравшихся в столовой: называл страну, имя и чем отличился каждый из них.

Ник смотрел и удивлялся: в каких разных сферах могут добиться успеха дети! С ребятами из Штатов он познакомился, конечно, еще в самолете, и слушая Питера, ловко, одним движением перебравшегося из инвалидного кресла в самолетное, поражался – как это ему, Нику, посчастливилось оказаться в такой компании. Он, конечно, многое знал, а Питер не только многое знал, но еще и сам создавал. Его компьютерная программа обучения иностранному языку заняла второе место в конкурсе, где среди участников, представляющих восемь стран, почти все были старше двадцати пяти...

Слушая директора, Ник изо всех сил старался запомнить все, что тот говорил, и одновременно – увидеть в каждом какую-то особую примету, которая потом помогла бы вытащить из памяти его имя. Анна, теннисистка из Бельгии – похожа на Одри Тоту. Дейв, шахматист из Англии, – высокий и спортивный. Никогда бы не подумал, что его спорт – шахматы, похож, скорее, на волейболиста. Еще одна спортсменка – фигуристка из страны, известной ему как родина знаменитого футболиста Шевченко и знаменитых боксеров братьев Кличко.

«На-таль-я», – произнес по слогам директор. Сверкнув улыбкой, тряхнув светлыми волосами, девочка сказала: «Ната». Многие облегченно вздохнули, все-таки «Ната» сказать легче, чем длинное «Наталья». «Мисс Улыбка», окрестил ее Ник.

Потом представили еще двух Натальиных земляков: Марию и Антона. Что-то необъяснимо одинаковое было в их внешности. Может, они брат и сестра, подумал Ник. А потом понял – и Маша, и Антон по-настоящему красивы, и это делало их похожими друг на друга. К тому же оба влюблены в науку.

Мексиканка Салма, тринадцатилетняя поэтесса, запомнилась Нику

национальной одеждой и двумя длиннющими черными косами – настоящий символ Мексики. О солнечной, яркой Салме так и хотелось сказать – «искрящаяся». Искра Салма.

В противовес Салме, Йен, художник из Японии, был воплощением созерцательного спокойствия, за которым таились внутренняя глубина и сила. Наверное, и картины у него такие же, подумал Ник: ничего кричащего и – сильная энергетика.

Больше всего Ника поразила троица из Италии. Дино, Марио и Софи сняли настоящий фильм! Пусть и любительской видеокамерой, но с настоящим сценарием, режиссурой и актерской игрой. И ничего, что занята в нем всего одна актриса – она полностью воплотила замысел сценариста Марио и режиссера Дино. Фильм – о трех месяцах жизни итальянского подростка, о том, что в такой срок может уместиться переход из детства в недетство. О том, что иногда это смешно и здорово, иногда не смешно, иногда даже больно, но, в конце концов, все-таки – здорово! Нику ужасно хотелось бы посмотреть эту картину, особенно после красочного рассказа Питера, видевшего ее. В то время, как его ровесники гоняли мяч или носились на велосипедах, Питер смотрел фильмы...

Потом представили ребят из Америки. Тринадцатилетний Френк был номинирован на «Оскара» за роль в фильме про войну. Ник где-то читал, что статуэтку ему не дали только потому, что у жюри не было никаких сомнений – впереди у него еще не один «Оскар», такой он талантливый. А главную киношную награду получил актер, чья карьера была уже на излете, но вклад в мировое кино – огромный.

О Питере директор говорил долго, тот даже смутился. Во время своего представления Ник тоже разволновался – не привык он к такому вниманию к своей персоне.

Последним назвали Джонни, как оказалось, самого младшего в этой смене. Прежде чем сказать о нем, директор прочистил горло и взволнованно заговорил:

– Друзья, я назвал уже многих из вас, и вы слышали, какие разные у вас таланты. Есть спортсмены, актеры, поэты, талантливые ученики

и исследователи, но Джонни... он (малыш сиял как медный таз) обладает очень важным талантом – талантом человечности.

И рассказал, как Джонни вытащил из реки двух соседских ребятишек. Ни секунды не задумываясь, кинулся на помощь, и если бы не он, те бы утонули.

– А тебе не было страшно? – шепотом спросил Питер.

– Не-а, – пожал плечами Джонни, – я испугаться-то не успел. Страшно было потом домой идти – думал, за мокрые кроссовки попадет.

– Попало? – тоже шепотом спросил Ник.

– Попало! Мама знаете как ругалась! А когда на следующий день газетчики понаехали, она меня на руки схватила и полдня на руках носила, как маленького. Плакала...

Ник с Питером понимающе переглянулись.

– И наконец позвольте представить троих ребят, чей талант состоит в том, что все они умудрились родиться в моей семье, – с улыбкой сказал директор,– мои дети: Грег, Сара и Зак.

– Везет им, – пробормотал Френк, – они здесь, наверное, все лето проводят.

Словно услышав, директор продолжил:

– Вообще-то, правилами лагеря запрещено присутствие в Gar­den of Talеnts родственников персонала, но их мама – археолог, и находится сейчас в экспедиции. Опекунский Совет GT решил, что этим детям здесь будет лучше, чем в компании верблюдов, змей и скорпионов.

По залу пронесся смешок. Официальное знакомство состоялось, детвора разбрелась по домикам.

Дух тропиков был полностью сохранен в планировке и архитектуре лагеря. Домики (типичные бунгало, но двухэтажные) органично вписывались в окружающий пейзаж. Несмотря на свою туземную внешность, они были оснащены всем необходимым, в том числе и такими благами цивилизации, как кондиционеры, плазменные телевизоры, WI-FI. Правда, все это, кроме кондиционеров, использовалось крайне редко – здесь было не до телевизоров.

Вечером Ник долго ворочался, никак не мог уснуть. Столько впечатлений! В пришедшем, наконец, сне ему виделся самолет, облака, пронзенные лучами, огромный океан, карусель лиц, среди которых одно очень важно было запомнить. «Ма-аша, – сказал странно-тягучим голосом Питер, – её зовут МА-ША.»

***

В мозгу каждого хрангела было что-то вроде навигатора, который подсказывал, где находится его ребенок, и в случае опасности хрангел тут же оказывался рядом. Такой скачок требовал огромного количества энергии, поэтому в обычные дни хрангелы предпочитали добираться традиционным путем, а именно – лететь. Никто не знает, когда им вдруг понадобится максимум энергии: ведь с детьми в любой момент может произойти что угодно!

...Форчунья уже больше месяца не видела своих детей. После избиения Джонни с ней стало происходить что-то непонятное... Каждое пробуждение давалось ей с огромным трудом. Она даже перестала язвить и предаваться своим утренним размышлениям: хотелось только лежать не открывая глаз, ни о чем не думать, ничего не делать. А однажды просто не смогла заставить себя подняться с кровати...

Прилетевшая по ее звонку Мудрица благодаря нужным вопросам сумела определить, что у Форчуньи ничего не болит. А вот почему ее организм отказывается нормально функционировать – осталось невыясненным.

– Нервы, – вынес вердикт Болтан, привлеченный в качестве консультанта (Мудрица решила, что посоветоваться с ним – самое правильное в сложившейся ситуации). – Стресс. Переутомление.

– Неужели? – с плохо скрываемым сомнением спросила Мудрица. – Разве с хрангелами такое бывает?

– Ну, по крайней мере, с одним такое было...

Болтан не любил вспоминать, как после гибели Светлана он сам,

только недавно ставший хрангелом, чуть не исчез от потрясения...

– И что мне делать? – раздраженно спросила Форчунья. – К невропатологу записаться? Таблеточки попить? забыли, что ли: мы – хрангелы, а не люди! У нас больниц нет!

– А вот что у тебя есть силы злиться, это очень хорошо, – Болтана нисколечки не задел ее сарказм. – Я скоро буду, ждите.

И отправился к Клаусу Фросту, вместе с которым они решили, что Форчунье нужно набраться энергии, а Болтан с Мудрицей и Мечтаном пока присмотрят за ее детьми.

– Вы и за ней присмотрите... поддержите... по-дружески, – озабоченно пробормотал Клаус. – ...До чего темноны довели...

Чем-чем, а присмотром и дружеской поддержкой Форчунья была теперь обеспечена в количестве, выдержать которое мог бы далеко не каждый, даже – хрангел.

Красинда с Толчуньей окружили ее такой заботой, что ей ничего не оставалось, кроме как активно справляться и с нервами, и со стрессом. Тем более что на все вопросы о ее подопечных Красинда с Толчуньей неизменно отвечали: «отлично», и – все (так, видите ли, велел Болтан). Но, как ни стремилась Форчунья побыстрее восстановиться, на это все же ушло больше месяца. И теперь, когда все позади, она не могла дождаться, когда уже увидит детей... «Жди сюрприза» – загадочно шепнула ей Красинда, но больше ничего из нее вытянуть не удалось.

И вот она наконец-то летит к своим. Она всегда начинала с Джонни. Раньше – потому что он самый маленький, а после спасения тонувших малышей и особенно после того, как его избили, – потому что очень о нем тревожилась.

Глядя на спящего Джонни, Форчунья вспоминала, как тянула малышей из озера (оказывается, мокрые дети ужасно тяжелые!), и не сразу заметила нескольких незнакомых ребятишек. И комната была другая. Прислушавшись к своему «компасу», Форчунья с удивлением поняла, что Ник где-то рядом, и Наташа недалеко.

Вылетев, она внимательно осмотрелась. Красиво... Пальмы, множество зелени. Решив пренебречь экономией энергии, немедленно перенеслась к Нику. И здесь обстановка была не привычная, а удивительно напоминала то, что она только что видела у Джонни...

Ник вполголоса переговаривался с мальчишкой на соседней кровати, возле которой стояло инвалидное кресло. Форчунья прислушалась. Ник рассказывал своему соседу, что тот снился ему, и еще – какая-то Маша. «Маша – как Красиндина Машка» – пришло на ум Форчунье.

И она тут же помчалась к Наташе... Последствия «болезни» все же сказались: совсем около Наташи оказаться не удалось (ну уж погрешность в сто-двести метров я преодолею и с помощью крыльев, усмехнулась Форчунья). Тот же пейзаж! Те же пальмы, тот же райский уголок. «Странно, – подумала она, – Ник и Джонни живут в разных штатах, как они оказались в одном месте? А Наташа?..»

Задумавшись, она зависла над кустом чего-то невероятно красивого. И вдруг почувствовала, как кто-то пихнул её в бок.

– Не виси над олеандром. Ты ему солнце загораживаешь.

– Красинда, ты? – изумилась Форчунья.

– Я, – как ни в чём не бывало ответила Красинда. – Ты уже у Натальи своей была? Она в домике у апельсиновой рощицы. Там ещё Машка моя и Мечтанова Салма. А вот и Мудрица летит – наверное, к Анне, – и Красинда стала бешено махать ей крыльями.

– Привет, – спланировала к ним Мудрица, – вы уже обе здесь?

– А теперь еще и ты! – проворчала Красинда. – Если мы втроём будем висеть над этим пока что цветущим кустом, то он быстро завянет!

Они перелетели на лужайку перед домиками мальчишек.

– Слушайте, вас не удивляет, что все наши дети здесь? – спросила Форчунья.

– Меня – ни капельки! – сказала Красинда, – по-моему, тут им самое место. Красотища какая!

– Но ведь такое впервые... Все наши дети– вместе.

Форчунья не могла понять, как это не удивляет Красинду.

– Зато очень удобно, – совершенно не реагируя на её удивление, хладнокровно ответила Красинда. – Ладно, вы тут загорайте, а я спрошу-ка у Болтана, как он из картошки делает апельсиновый сок.

– Болтан тоже здесь?!

Красинда невозмутимо кивнула.

– А Мечтан? – осторожно спросила Форчунья.

– Угу, – буркнула Красинда, – где ж ему быть-то? Я же тебе только что сказала – здесь Салма. И Марио, И Дино. Кстати, посмотрите, до чего доводят булочки на ночь – Толчунья не может вылезти из окна.

И правда, из ближайшего домика выбиралась Толчунья. Оставив на подоконнике несколько перышек, она выпорхнула (если можно так сказать о Толчунье) к подружкам.

– Ну, – сказала Форчунья, – и как это понимать? Мы все здесь, и все наши дети тоже здесь!

Тут из домиков, стоящих рядом, одновременно вылетели Мечтан и Болтан.

– Мальчики! – позвала Красинда вполголоса (все-таки раннее утро – многие еще спали), – не улетайте без нас!

«Может, хоть они как-то объяснят, – подумала Форчунья, – такое совпадение».

– Ну, и что вы об этом думаете? – спросила она, – вы что-нибудь об этом думаете, или как?

По очень серьезному виду Болтана было понятно, что он-то, конечно, о чем-то думает и, кажется, что-то надумал.

– Слушайте, какая штука, – начал он взволнованно, – здесь у всех детей ярко-синяя аура! Я уже всех облетел! Оттенки, конечно, разные, но у всех – чистая, прозрачная... в общем – синяя!!!

– Я не об этом! – Форчунья начала терять терпение. – Как вышло, что все наши дети здесь? В этом ...раю?

–Ты не знаешь?! – сказал Болтан и с восхищением посмотрел на Красинду.

– Да, я не проболталась! – она присела в книксене. – Не ожидали?

– Вы о чем?! – в голосе Форчуньи зазвучали истерические нотки.

И тут, перебивая друг друга, Мечтан с Красиндой выложили все как есть, со всеми подробностями.

–А почему вы мне об этом не говорили?

– Чтобы ты раньше времени не обрадовалась, – рассмеялся Мечтан.

– Ну и аргумент... – проворчала Форчунья, но Красинда перебила ее, не дав развиться конфликту:

– Болтан, что ты там говорил об аурах? У всех – синие? По-твоему, это что-то значит?

– Ну конечно, значит! Ребенок с такой аурой обладает какими-то уникальными способностями, экстрасенсорными, например. Ты разве не слышала о «детях индиго»?

– Не слышала. Кроме того, я не знаю, что такое... экстра-сен-сор-ные способности. Ты можешь говорить по-человечески?

– По-человечески – не могу, – улыбнулся Болтан, – я же хрангел. Объясняю: экстрасенсорные способности – это способность чувствовать что-то острее, чем другие. У таких детей, например, необычное восприятие мира, либо очень развита интуиция или память, понимаешь?

– Да-а, теперь понимаю. И что же, все они здесь – ... индиги?

– Не индиги, а индиго. «Индиго» – это ярко-синий цвет. Их так называют как раз из-за цвета ауры. Да, здесь все дети – индиго.

– Но я слышала, таких детей, вообще-то, мало. И вдруг все они на одной территории, – заметила Мудрица.

Наверное, надо срочно рассказать об этом Уме или Клаусу, – сказал Болтан, – мне кажется, это может иметь значение для того, о чем шла речь на совете.

– Как мы можем рассказать, если это тайна! Никто и не подозревает, что мы с вами знаем, о чем там говорили.

– Но Красинда-то может им сказать, это уж точно не вызовет подозрений.

– Красинда не умеет видеть ауру, – возразила Форчунья.

Болтан посмотрел на Красинду.

– Значит, будет учиться! – сказал он решительно.

«Угораздило же меня написать про эту стенографию! – вздохнула Красинда. – Бог знает чему еще придется учиться!»

– И когда же я буду это делать? – сказала она.

– Вот прямо сейчас и начнем, – ответил Болтан, – полетели.

И потащил Красинду по домикам – учиться различать цвет ауры.

– Может быть, домой? – робко спросила Толчунья.

– Вы летите, – сказала Форчунья, – я скоро, у меня еще тут дело, – и поспешила к Наташе, собираясь снова нарушить (ну совсем чуть-чуть) главную «профессиональную» заповедь: не вмешиваться, если нет прямой угрозы жизни и здоровью ребенка. Она уже успела заметить, какое здесь, даже с самого утра, жгучее солнце – голубоглазая светлокожая блондинка немедленно обгорит .

Форчунья пошептала заклинание, и кожа девочки приобрела золотисто-медовый оттенок. Она надеялась, что Ума об этом не узнает, а если и узнает, так тому и быть...

Форчунья уж было собралась улетать, как тут появились Болтан с Красиндой. Возле Наташиной кровати Болтан спросил:

– Какого цвета?

– Синяя, – ответила Красинда.

Болтан повернулся к соседней кровати:

– Какого цвета?

– Синяя.

– А у этой? – Болтан показал на девочку, спящую у окна.

– Си-ня-я, – ответила Красинда.

– Да-а, – вздохнул он, так ты не научишься – у них тут у всех синяя. Полетели в Дисней Ленд, там всегда детворы полно – будем тренироваться.

– Полетели, – покорно согласилась смирившаяся Красинда.

– Я с вами, нам по дороге, – сказала Форчунья.

Уже в полете, пока Болтан что-то сосредоточенно обдумывал,

Форчунья потихоньку спросила:

– Слушай, откуда ты знаешь, что тот куст называется олеандр?

Красинда театрально вздохнула:

– У меня есть ненормальные подруги, которые дарят ненормальные подарки –каталог экзотических растений, например.

***

Удивительно, но Красинда оказалась на редкость способной ученицей. Уже после часа тренировки она довольно сносно, а к вечеру – не хуже самого Болтана различала цвета и оттенки ауры.

– Молодец, – похвалил Болтан, – завтра прямо с утра отправишься к Уме.

Утром, одевшись так, чтобы выглядеть по-деловому, Красинда отправилась к Уме Помрачительной, репетируя по дороге речь, которую они сто раз обсудили вчера с Болтаном. Надо признать, что даже очень уверенная в себе Красинда побаивалась разговора с Умой. Да ивсе хрангелы чуточку робели перед ней.

Повторяя про себя начало предстоящей беседы («здравствуйте, госпожа Ума, у меня к вам важный разговор»), Красинда слишком увлеклась и совсем не обращала внимания на то, что происходит вокруг. И совершенно напрасно!

Отчаявшись узнать имя ребёнка, который может нарушить их планы, темноны решились на трудный и опасный шаг – заслали к хрангелам шпиона.

Силы Добра и Зла обитали в разных пространствах, существовали параллельно, пересекаясь только в мире, где жили люди. Лишь там они встречались друг с другом в извечном противостоянии, и только там имели право бороться за человеческие души.

Но чтобы «просочиться» в мир противника, надо было обладать силой в тысячу раз большей, чем для Фьючерона. Таких и среди хрангелов, и среди темнонов было очень мало! Опасность заключалась в том, что проникая в мир Добра, темноны могли пробить брешь в своем энергетическом пространстве и впустить в

свой слой то, что навсегда уничтожило бы его. То же самое грозило и хрангелам, и поэтому они не стремились в мир темнонов. А темноны не рвались в Свет. Но сейчас решили рискнуть: если раньше хрангелов найти того самогоребенка, победа будет лёгкой и быстрой! И уже нечего будет бояться, и не с кем бороться.

Вот для чего могущественный темнон Морок блестящей пуговицей улегся под ноги Красинды, когда она ступила на крыльцо Департамента детства. Почему Морок выбрал именно ее, он и сам не знал, но что-то внутри него решительно твердило: «сделай так!».

Обнаружив под дверью красивую перламутровую пуговицу, Красинда положила ее в карман с твёрдым намерением выяснить, кто это потерял. Уделяя немало внимания одежде, Красинда прекрасно знала, что если потерялась одна пуговица, приходится менять все оставшиеся. Дверь неожиданно распахнулась, и, увидев на пороге саму заместительницу директора, Красинда выпалила:

– Здравствуйте, госпожа Важа, у меня к вам умный разговор!

– Здравствуй, Красинда, ты к кому пришла?

– К вам, – обреченно сказала Красинда.

– Я не Важа. И вообще даже понятия не имею, кто это. Может, кто-то в лаборатории волшебных смесей?

– Нет, – ответила Красинда.

– Нет? А где? – невозмутимо продолжала Ума.

Чтобы не запутать ситуацию окончательно, Красинда быстро взяла себя в руки:

– Нигде, никакая Важа тут вообще ни при чём, я пришла к вам, оговорилась просто!

– Ага, – сказала Ума, – ну, раз у тебя умный разговор, пойдем ко мне в кабинет.

Красинда собралась было уточнить, что хотела сказать не «умный», а «важный», но подумала, что важный разговор должен быть, конечно, умным, и оставила все как есть! Это был как раз тот редкий случай, когда Красинда хотела быть похожей на свою умную подругу Мудрицу. «Уж она бы точно не попала в такую дурацкую

ситуацию!» – терзалась Красинда, но потом подумала: «зато у меня ноги длиннее!» – и расстраиваться перестала. В конце концов, дурацкую ситуацию исправить можно, а вот ноги удлинить – практически нет.

Усадив Красинду напротив себя, Ума кивнула – говори. И Красинда рассказала всё, что знала. Всё, что отрепетировала с Болтаном и Мудрицей: и про ауру цвета индиго, и про то, что в красивейшем на земле месте, лагере GT, у всех детей такая аура, и про то, что в свете последних событий это может что-нибудь значить... С первых же слов Ума поняла – вот оно! Вот он, ключ! Она с уважением смотрела на не умолкавшую Красинду. Кто бы мог подумать, что в этой с виду такой легкомысленной головке всё выстроилось в стройную логическую цепочку! «А я считала её обычной пустоголовой красоткой!.. Срочно, срочно к Клаусу!».

– Какая же ты умница!

Красинда не смогла удержаться от довольной улыбки.

– Я тобой восхищаюсь. Сейчас, дорогая, мне срочно нужно доложить всё, что ты рассказала, Клаусу. Оставайся, Аруна напоит тебя чаем, а я помчалась. Спасибо тебе, ты просто молодец.

Уже у самой двери она повернулась к Красинде. В глазах Умы блестели слезы.

– Красинда, ты не просто молодец, ты – супермолодец!

Она быстро вышла, чтобы не расклеиться окончательно – все-таки напряжение последних недель не прошло даром даже для железной Умы.

«Ой, забыла спросить про пуговицу, – спохватилась Красинда, – ладно, узнаю у Аруны, она, наверное, знает, чья». И чтобы снова не забыть, решила держать ее в руке. Но ни в правом, ни в левом кармане её не оказалось. «Странно, когда же это она выпала, что я не заметила?..»

Под защитой

Через полчаса после того как Красинда переступила порог Департамента детства, Клаус уже докладывал о её рассказе Генимыслею.

Глава Совета разволновался.

– Клаус, а ведь это, похоже, то, что мы ищем, – нужно срочно все проверить. Известно, что дети индиго и вправду особенные, может, как раз они способны противостоять этому проклятому заражению! Надо создать защитное поле вокруг лагеря, чтобы темноны даже близко не могли подобраться к ним! Быстро собирай всех, кажется, мы на правильном пути!

И помощники Генимыслея принялись выполнять его указания: созывали старейшин, выясняли, возможно ли защитить GT энергетическим куполом; продолжали проверять и другие версии: а вдруг эта – ошибочная?..

Все были воодушевлены! Наконец-то появилась надежда... Если ребёнок, которого так упорно ищут, действительно в GT, то хрангелы ни в коем случае не позволят до него добраться, и этот кошмар, это движение к черной бездне прекратится! Все летали с утроенной скоростью, крылья расправились, лица просветлели.

У темнонов тоже царило воодушевление. Ну как же – Морок вернулся, да не просто вернулся, а вернулся с добычей! Он разузнал, что их враг, скорее всего, находится в лагере (GT, что ли?), который эти бестолковые люди построили для своих бестолковых детей. Вот теперь нейтрализовать этого ребенка – дело времени. И скорости. Но пока преимущество было на стороне хрангелов.

Мороку надо было прийти в себя после пребывания в мире Добра. «Подумать только, – был там от силы полчаса, а чувствую себя таким размякшим – прямо чуть ли не добрым! Нет, пора кончать с этим хрангельским гнездом – и сейчас для этого самый подходящий момент!».

Темноны с большим удовольствием расправились бы и с человечеством (это было бы им под силу), но существовать без людей ни Зло, ни Добро не могли. Вот и приходилось темнонам, сцепив зубы, терпеть этих жалких людей, с придуманной ими какой-то там совестью, с их страданиями, слезливостью, дурацкими мечтами, радостями и надеждами, глупой любовью, нелепым бескорыстием...

Единственной поддержкой для темных было то, от чего человечество всегда старалось избавиться – жестокость, подлость, предательство, жадность, лицемерие...

Хрангелы всего лишь на двадцать минут опережали темнонов, и это было очень мало! Хотя бы потому, что они не знали о побывавшем у них лазутчике.

По приказу Генимыслея к острову, где расположен GT, для возведения защитного купола был направлен огромный отряд хрангелов. Собравшись над островом на высоте птичьего полета, они расправили крылья, и вниз устремился поток живой энергии. Растягивая этот поток, хрангелы постепенно раздвигали стены воздушного шатра. Если бы люди могли видеть, что происходит, то увидели бы, как в небе появилась половинка гигантского мыльного пузыря, все увеличивающаяся и увеличивающаяся в размерах. Поверхность этой полусферы переливалась всеми цветами радуги, сверкала и искрилась, нежные оттенки превращались в чистые, яркие цвета, опять сменяющиеся едва уловимыми бликами.

На острове начинался третий день июльской смены...

***

Вчера был праздник Воды. Многие из обитателей GT видели океан впервые и, по традиции, день после приезда посвящался знакомству с этим чудом. После завтрака устроили заплыв, который назвали соревнованием, но победителя определить оказалось невозможно – мало кто плыл на скорость, большинство наслаждались ласковым

теплом прозрачной синей воды и красотой здешнего пейзажа.

После соревнования отправились в открытый океан. Запах соленых брызг, свежий ветер, живая плотная синева за бортом, – все это было чудесно! Но самым чудесным было то, что в одном катере с Ником оказалась девочка Маша, мысли о которой не покидали его с той самой минуты, когда на презентации директор назвал её имя. Она так потрясающе улыбалась, так доверчиво подставляла ладони разбивающимся о борт волнам...

Вечером на берегу состоялся театрализованный конкурс – каждая ребячья группа должна была сыграть сценку – обращение к Океану, чтобы в их смену он вел себя прилично, не устраивал никаких цунами, тайфунов и прочих стихийных бедствий.

Местного «Оскара» получила итальянская команда, которая очень смешно убеждала океан выбросить на берег сундуки с сокровищами или, на худой конец, с макаронами, чтобы каждый день был Днем итальянской кухни. Для того, чтобы задобрить океан, Дино, Марио и Софи принесли ему в жертву самое дорогое, что привезли с собой – камеру. Правда, через десять минут её, тщательно упакованную в дюжину пакетов и обвязанную скотчем, из воды извлекли, осторожно развернули и, убедившись, что она жива, отнесли в домик.

– Интересно, какие сокровища вам достанутся, – сказала Салма, – может, сундуки со стекляшками или размокшей лапшой быстрого приготовления?

– Ничего, – улыбнулся Марио, – в хозяйстве все сгодится.

Спать разошлись, когда уже совсем стемнело, звезды сверкали алмазной россыпью, превращая и без того волшебный пейзаж в декорации к сказке.

***

Форчунье и ее друзьям о создании защитного купола стало известно благодаря Болтану. Как только Красинда вернулась от Умы, Болтан, ждавший её в компании Валериана, тут же накинулся с расспросами:

– Ну что? Ну что, Красинда?! Говори скорее, как всё прошло?

– По-моему, Уме понравился мой строгий, деловой стиль, – удовлетворенно щурясь, ответила Красинда.

– О-о, нет! – простонал Болтан. – Только не об одежде!Как Ума восприняла твой рассказ?

– Стремительно! Назвала меня супермолодцом и тут же куда-то умчалась.

– Значит, мы нащупали правильный путь, – задумчиво протянул Болтан. – Ничего больше рассказать не хочешь?

– Да нет... Хотя – да! Я пуговицу нашла такую красивую! И, представляешь, потеряла...

– Красинда, я же просил: не об одежде, – сказал Болтан.

– Тогда – всё, – слегка обиделась Красинда.

Болтан направился к выходу, но неожиданно резко развернулся.

– Слушай, интуиция мне подсказывает – нам нужно на остров. Собирай наших, слетаем вместе.

Когда вся компания подлетела к острову, сооружение купола, похоже, шло к концу – оболочка накрывала почти весь остров. Мечтан восхищенно присвистнул, Мудрица обняла Болтана. И было за что!

– Какой же ты молодец! – выразил общее мнение Мечтан. – Ведь еще с полчаса – и вокруг готового купола выставят охрану. А так у нас есть возможность увидеть детей, не дожидаясь, пока снимут защиту.

– А нас пропустят? – забеспокоилась Толчунья.

– Раз мы уже здесь, то будем очень стараться, – ответила Красинда и подлетела к одному из хрангелов, создающих заслон.

Красинду не было слышно, слова заглушал плеск волн, но по мимике нетрудно было догадаться, что происходит. Через пару минут она махнула друзьям:

– Быстренько! У нас двадцать минут, встречаемся тут же.

И моментально упорхнула. Остальные тоже не стали терять

времени – каждый отправился к своим детям.

Проведав Джонни и Наташу, Форчунья прилетела к Нику.

«Как хорошо, что я приехал сюда, – думал Ник, выбираясь потихоньку из сладкой утренней дремоты, – это просто райское место, тут и весело, и спокойно одновременно. Кажется, что здесь просто не может случиться что-то плохое».

В GT царила атмосфера дружелюбия и неподдельного интереса друг к другу. «Может, потому, – подумал Ник, – что каждый знает, на что способен и уважает способности другого? Обсудим это с Питером». Нику ужасно понравилось что-либо обсуждать с Питером – тот понимал его с полуслова.

Младших мальчишек поселили в домике напротив. Вчера, сразу после подъёма, Джонни пришел к ним с Питером, и оставался до самого вечера.

– Джонни, тебе с нами не скучно? – спросил Питер, – может, тебе лучше бы со сверстниками?

– Мне с вами здорово! – расплылся в улыбке Джонни, – я всегда мечтал иметь старшего брата, а тут сразу два!.. А вам со мной не скучно?.. Старшим, конечно, с малявками неинтересно...

– Не скучно, – в один голос ответили Питер и Ник.

И это было чистой правдой. Джонни походил на веселого игривого котенка, готового мчаться сразу во все стороны. Рядом с ним было тепло и радостно. Глядя на жизнерадостного Джонни, Ник и Питер радовались вместе с ним, и вправду чувствуя себя старшими братьями.

«Наверняка вот-вот придет сюда», – улыбнулся Ник.

Форчунья смотрела на улыбающегося Ника и уговаривала себя, что всё будет хорошо, что за несколько дней («а может быть, недель?» – шептал внутренний голос) ничего не случится ни с ним, ни с Джонни, ни с Натой.

«Я хотя бы успела увидеть своих, пока еще не закончен купол, а каково хрангелам, которые вообще ничего об этом не знают?..»

Какие же вы у меня молодцы, думала она, с нежностью глядя на

своего любимца, и понимая, что время истекает, пора лететь – дисциплина есть дисциплина. Вдруг, не переставая улыбаться, Ник посмотрел ей прямо в глаза и сказал:

– Привет!

Форчунья замерла. Это он ей?! Не смея пошевелиться и издать хоть какой-то звук, она лихорадочно соображала. Что это значит? Все ещё спят. Кому было адресовано это «привет!»?

И в эту самую секунду послышался странный плотный гул, как будто заработала турбина электростанции. Задрожали стёкла, пол чуть качнулся под ногами. «Землетрясение?» – только и успела подумать Форчунья, как стало твориться нечто невообразимое! Стекла лопнули, рассыпаясь на мелкие осколки, за окном потемнело, как во время грозы, стало нестерпимо жарко. Гул нарастал, к нему примешивалось жуткое завывание и скрежет. Ник, Форчунья и вмиг проснувшиеся мальчишки изумленно наблюдали, как мимо окон проносятся люди, деревья, какие-то предметы...

Форчунье казалось, что к окну подсоединили гигантский насос, и сейчас их всех просто высосет из комнаты вместе с кроватями и прочей мебелью! Раскинув крылья, она бросилась к окну, пытаясь заслонить детей от засасывающей воронки. Ей было ужасно тяжело, но – получалось! Она изо всех сил боролась со свистящим чем-то, что было за окном. «Боже мой, только бы удержаться, – их же сейчас вытянет и разбросает в разные стороны!»

Придя в себя, дети заметались по комнате, быстро одеваясь.

– Что делать? – спросил Френк у Ника, пытаясь перекричать завывание и грохот.

– Не знаю! Дверь открывать нельзя! И к окну не приближайтесь! Это, наверное, тайфун!.. Или смерч!..

Ник слышал об этом – его дядя, живущий в Техасе, видел смерч своими глазами и не раз рассказывал, что делать, чтобы выжить. Как ругал себя Ник, что пропускал эти рассказы мимо ушей! Ему, живущему в местности, где ни смерчей, ни тайфунов сроду не бывало, эта информация, казалось, вовсе ни к чему. И вот вам,

пожалуйста, – очень даже к чему...

И тут все стихло... Гул, грохот, ветер, – всё кончилось. Форчунья опустилась на пол. У неё ныла каждая косточка, каждая клеточка, каждое перышко в дрожащих от напряжения крыльях. «Я выдержала», – только и хватило сил подумать.

Дети, оглушенные тишиной, стояли как вкопанные. На ватных ногах Ник подошел к окну, высунул в пустой проем голову и изумленно присвистнул:

– Ну и ну!

Как по команде, к окну кинулись все остальные. Картина, открывшаяся их взору, была ужасной: вывороченные столбы линии электропередачи, вырванные из земли деревья, осколки стекол, обломки непонятно чего...

– Эй! – закричал Ник. – Есть кто живой?

– Да, есть! – раздался голос из девчачьего домика, – мы живые!

Ник бросился к двери.

– Ты куда? – закричал Питер.

– Посмотрю, что с малышами.

Вслед за ним выскочили все – кроме Питера, который перебирался с кровати на кресло, закусив губу от досады и злости на собственную беспомощность. Это была та редкая минута, когда он не-на-ви-дел себя! Психолог, с которым они периодически встречались, повторял, что в случившемся нет ничьей вины, учил ценить тот дар, которым он был наделен, и радоваться тому хорошему, что есть в жизни. Как правило, у Питера получалось, но только не сейчас!

Он подъехал к окну и стал наблюдать за происходящим. На лужайки перед домиками потихоньку выбирались дети. Вышли девчонки, некоторые выглядели испуганными, но, по крайней мере, не похоже, что кто-то пострадал. На пороге малышового домика показался Ник, ведущий за руку Джонни, за ним – остальные. Обходя раскиданные деревья и столбы и перешагивая через осколки и обломки, все направлялись к площадке, где обычно приземлялся вертолёт.

Что-то странное было в том, что видел сейчас Питер, что-то очень странное...

Вдруг он понял: на площадке нет ни одного взрослого!

Немного придя в себя, Форчунья вылетела из окна и огляделась. «Что же это было?» Не тайфун, не смерч, не ураган и вообще не природное явление – это она знала абсолютно точно. Зловещая, неестественная сила пыталась вытянуть детей из комнаты.

«Куда все подевались?»

Словно в ответ, из домика, где жили девочки, вылетела Мудрица, чуть ли не на себе волоча Толчунью; из домика малышей, еле шевеля крыльями, выбирался Мечтан; откуда-то брела непривычно растрепанная Красинда. «Болтана нет», – как-то безучастно отметила Форчунья.

– Господи, – сказала Красинда, когда все они были наконец-то вместе, – какое счастье, что дети живы!

И тут она разрыдалась – безудержно, взахлеб. Да и Форчунья не смогла сдержать слез... Толчунья, никогда не возражавшая всласть всплакнуть, тоже захлюпала носом. Даже крайне редко плачущая Мудрица стала тихонько поскуливать в унисон коллективным рыданиям. Мечтан, теряющийся при виде слёз, понимал, что им обязательно надо выплакаться – это самый простой способ снять напряжение. Дождавшись, пока они успокоятся, он спросил:

– Как вы думаете, что произошло?

– Что-то странное, – сказала Мудрица, – мы с Толчуньей были у девчонок, когда налетело ЭТОи, как пылесос, пыталось вытянуть детей из комнаты. Мы с трудом перекрыли этот поток. Будь я одна, я бы, наверное, не справилась... А прекратилось все так же, как и началось – совершенно внезапно.

– А ты откуда шла? – спросила Форчунья у Красинды.

– Из столовой. Тут дежурные встают раньше, чтобы приготовить завтрак и полуфабрикаты для обеда и ужина. А как раз сегодня среди дежурных– и Маша, и Софи... В столовой такое огромное окно, я думала – не справлюсь. Но Машка, умница, перевернула стол, и за

ним дети спрятались, как за щитом... Слушайте, а где Болтан? Может, он улетел раньше, до этого?

– Нет, – сказал Мечтан, глядя поверх их голов, – не улетел.

Со стороны океана приближался Болтан. Он не выглядел изможденным, как все остальные, но когда он подлетел, Форчунья ахнула. В его глазах была усталость, глубокая, как толща воды у него за спиной.

Красинда кинулась к нему и крепко, насколько позволяло её теперешнее состояние, обняла. Все они долго молчали...

– Где ты был? – спросила наконец Мудрица. – Что произошло? Ты что-нибудь знаешь?

Болтан тяжело вздохнул:

– Я знаю всё.

По мере его рассказа хрангелов охватывали тревога, ужас и жалость...

...Навестив своих детей и убедившись, что Ольге снится тот самый сон, который он придумал ей вчера вечером, что Йен, всегда просыпавшийся рано, уже проверил свою электронную почту, а Питер спит сладким утренним сном, Болтан тут же направился к куполу. Полчаса тому назад он видел там своего давнего друга, хрангела, обладающего сильнейшей энергетикой. Тот мог рассказать ему, для чего нужен этот купол.