Глава XII

Вместе с остатками хлеба из закромов выбивали из людей и Господа Бога – в будущих колхозах ему не отводилось места, как, впрочем, и в городах. Главный безбожник Емельян Ярославский, он же Губельман и отнюдь не Емельян, заправлял из Москвы этой кампанией, а руководил ею Каганович. Свобода совести, в их понимании, заключалась в том, что надо если не уничтожить храм Божий, то хотя бы превратить его в торговую лавку или клуб. Конечно, для верных ленинцев главное заключалось в другом – в полном обезверивании русского народа, и прежде всего коренного его сословия – крестьянства, даже имя себе взявшего по христианской вере. Перед тем, как переломить крестьянству хребтину, ему решили сначала разбить голову. В начале 1929 года Каганович разослал по стране директиву, в которой религиозные организации объявлялись единственной легально существующей контрреволюционной силой. Одновременно Ярославский провозгласил пятилетку безбожия, с тем чтобы после страна сделалась полностью атеистической. Так началось тотальное закрытие и уничтожение церквей, часовен, икон… всего, что уцелело со времен военного коммунизма.

Подручные партии уже рвались с поводков… Михаил Кольцов (Фридлянд) выступил с инициативой взорвать Симонов монастырь в Москве – памятник национальной и мировой культуры, простоявший шесть с лишним веков. Он же поднял в газетах пропагандистский шум, после чего Главнаука сняла с учета, то есть приговорила к уничтожению, шесть тысяч памятников русского зодчества (из восьми тысяч). Смысл погрома русской национальной культуры и православия ясно проглядывается в репортаже М. Кольцова о разрушении Симонова монастыря:

«…Закладывают пироксилиновые шашки… А потом грохот… менее сильный, чем ожидалось… Еще один удар…

Чистая, до блеска белая, острая горка круто подымается вверх. Тянет взбежать по ней. Нет, это замечательно! – собор раздробился на совершенно отдельные, разъединенные цельные кирпичи. Они лежат как горка сахара-рафинада…

В шестую годовщину, в ленинскую ночь,[237] Сталин и с ним вся партия заложили новую смену пироксилиновых шашек. Под старую деревню. Под остатки ее бесчисленных маленьких капиталистов. (Выделено мной. – В.М.). Между самых глубоких корней ее старого уродливого уклада – для того, чтобы на его месте создать новый обобществленный, социалистический.

И пятнадцатый съезд уже за поворотом, мы идем открытым морем дальше, на встречные огни шестнадцатого. Новые взрывы, и с ними взлетает, отрывается от земли целый класс, доселе живучий и крепкий, как стены этого монастыря«.[238]

Антирелигиозная печать, имевшая ежемесячно тиражи в сотни тысяч экземпляров, вовсю старалась, чтобы от «целого класса» не осталось ничего целого, а только лишь «освобожденные молекулы». Вот, что писали журнал «Антирелигиозник», «Безбожник у станка» и «Безбожник» в 1929-1930 годах:

«Всякий, кто проповедует религию… – творит контрреволюционное дело, ибо религия непримиримый враг коммунизма. Даже самая «невинная» проповедь на тему «любите друг друга» – и она контрреволюционна».

«Темный люд кадильным дымом

В церкви отравляется.

Кто умней – проходит мимо,

Солнцем наслаждается.

Церкви скоро все закроем.

Домн, заводов строим ряд.

Жизнь трудящихся устроим

В СССР на новый лад!»

(Автор неизвестен)

«Зерна я сортировал,

Сбрасывал невсхожие.

Буквари в посев пускал,

В мусор – слово божие».

(С. Городецкий)

«Социализм – естественный враг религии… пришествие социализма есть, следовательно, исход религии» (К. Маркс). Вот почему религии не будет при коммунизме. Мы встали на путь безбожия и должны проделать этот путь до конца… Не ладан, а горючая сера и нефть, не поднимать глаза вверх к небу, а опускать их к земле и осушить болота, не поддержка духовенства, а рыб, уток и летучих мышей».

«Крематорное движение как союзник пролетарского свободомыслия». (Сиверс, член «Немецкого союза свободомыслящих»).

«Я рад, что Иверская часовня со своей чудотворной иконой наконец исчезла с площади Революции… что безвкусный благовещенский собор и многие другие поповские притоны сносятся и превращаются в «ленинский кирпич»… (Гюнберг, немецкий рабочий).

«Тысячи пролетариев хоронили рождество 6 и 7 января. Многие церкви пустовали…»

«На заводе «Серп и Молот» в дни «рождества» на работу вышли все как один. На общезаводском собрании, посвященном антирождественской кампании, постановили: «Организовать сбор икон (чтобы сжечь их в в мартенах), закрыть две церкви в районе и передать их пионерам».

«В клубе «Красный водоем»

Октябрят Мария:

Назвала сынка Заем,

Дочку – Индустрия!»

«Активность ребят пробуждается и растет в том же направлении (массовое возникновение групп юных безбожников, созыв детских безбожных конференций и г. д.)».

«Колокольный звон варварски режет слух, нарушает общественную тишину, мешает работать. 3 тыс. рабочих и работниц фабрики «Красная Москва» постановили: 1. прекратить колокольный звон по всему СССР; 2. снять все колокола с церквей и передать их на постройку тракторов».

«Безбожный город, смыкаясь производственно с колхозной деревней, сделает ее безбожной. Безбожники! В колхозы! В деревню! Против кулаков, попов и сектантов! Против мракобесия!-«

«Прислан я из губернского центра для прочтения лекций и практического объяснения сотворения мира и прочего, а также на предмет вовлечения масс противу Христа и богородицы, потому как она не дева, а разложившийся элемент, каковой, значит, против трудящихся!»

(«Рабкор», № 11).

«Борьба с религией не только демонстрировалась, но и дала на деле такие результаты, как массовое уничтожение икон. В Твери было собрано для сожжения свыше тысячи икон. Тысячи икон были переданы Союзу воинствующих безбожников в Москве, Туле, Серпухове. Подольск объявлен безбожным городом. Проводится кампания за объявление Коломны ударным безбожным городом. Только за последний год в Москве закрыто 93 лоповских агитпропа. Кампания по превращению Москвы в подлинный центр мирового безбожия. Москва должна быть безбожной! В Самаре безбожники проводят шестидневные суды над непорочным зачатием. Рабочие Ногинска сдают иконы на сожжение. 14 тысяч инвалидов требуют закрыть церковь «харитория» и передать ее под клуб инвалидов. Недавно общество политкаторжан подняло вопрос о закрытии и передаче ему «храма воскресения на крови», сооруженного на месте покушения на Александра II, под музей».

«…Я в течение семи месяцев после смерти моей матери откладывала мои трудовые деньги, чтобы поставить памятник. Теперь я поняла, как это глупо. Не хочу быть похожей на дикарей. На собранные деньги лучше куплю книги и буду все понимать». (Работница фабрики «Красный Октябрь» Мария Ж.)[239]

Так начинался «великий перелом» на духовном фронте… Это потом, когда немец с ножом к горлу подступил, бывший семинарист Coco Джугашвили вспомнил про «братьев и сестер», коих он давил, изничтожал, морил голодом. Мудрый Коба (которому, не забудем, и свою шкуру надо было спасать) дал тогда послабление церковникам – молитесь, дескать, пусть только ваши верующие воюют лучше… А пока слово было предоставлено товарищу Губельману. (Товарищ маузер свое слово сказал десятью годами раньше – к концу 1919 года от 360 000 российских священнослужителей оставалось 40 000.). На антирелигиозном совещании в ЦК (1929 год) Ем. Ярославский сформулировал главное направление военных действий: «В ближайшие годы нам придется выкорчевывать в СССР капиталистические элементы иного порядка, чем в 1917-1921 годах. Если мы раньше имели дело с несколькими десятками тысяч помещиков и несколькими десятками тысяч капиталистов, то сейчас мы имеем дело с 3-4 миллионами кулаков, составляющих основной актив религиозных организаций… Борьба с ними не легче, чем борьба с помещиком, поддерживающим церковную организацию, а, пожалуй, сложнее».[240]

Понятно, «выкорчевать», то есть, в переводе с большевистского, истребить 3-4 миллиона людей, да еще с семьями, сложнее, нежели несколько десятков тысяч. Но Ем. Ярославский, то ли из желания угодить Сталину, то ли еще почему, явно приуменьшил прежде содеянную разрушительную работу.

* * *

Как уверяет современный публицист И. Ачильдиев в популярном журнале «Юность», «Сталин избрал путь политической борьбы с церковью, подменив спор мировоззрений политической крнфронтацией», а вот-де при Ленине «советская власть сформировала продуманную, лояльную по отношению к церкви и верующим политику».[241] Однако посмотрим внимательнее, что это был за спор мировоззрений на фоне продуманной и лояльной политики.

Ленин, как и его учитель Маркс, скрежетал зубами при одном упоминании о Боге. Чтобы убедиться в буквальности этого утверждения, достаточно будет хотя бы бегло заглянуть в его «наследие».

Вот Ильич конспектирует Гегеля. От полноты чувств добавляет кое-что от себя: «Материалист возвышает знание материи, природы, отсылая бога и защищающую его философскую сволочь в помойную яму».[242]

Еще, на полях, среди кучи вопросительных знаков: «бога жалко!! сволочь идеалистическая!!».[243] «Пошлопоповская идеалистическая болтовня о величии христианства (с цитатами из Евангелия!!) Мерзко, вонюче!».[244]

Еще, в письме к Горькому: «…всякий боженька есть труположество – будь это самый чистенький, идеальный… Всякая религиозная идея, всякая идея о всяком боженьке… есть невыразимейшая мерзость… самая опасная мерзость, самая гнусная зараза…».[245]

Можно представить, что говорил вслух Ильич своим соратникам на эту тему, коли писал подобное.

Фанатичная ненависть к религии и Церкви не мешала Ленину, из тактических соображений, обманывать «темный» народ с помощью показной веротерпимости. Так, до Октябрьского переворота он призывал рабочих бороться с «религиозным туманом» «чисто идейным и только идейным оружием».[246] И даже допускал, что священник может состоять в социал-демократических рядах при условии добросовестного выполнения партийной работы. Что поделаешь, слишком много еще было верующих и, скрепя материалистическое сердце, приходилось считаться с этими мракобесами. Потому и конституция 1918 года говорит о праве на религиозную пропаганду. (В действительности это право сразу же обернулось беспощадным истреблением священников и верующих.) «Самый человечный человек» запретил Церкви благотворительность; он пропагандировал «полную свободу брака» и борьбу с «церковным браком»; утверждал, что нравственность заключается в «сплоченной солидарной дисциплине и сознательной массовой борьбе против эксплуататоров»[247] – то есть, на деле, в безоговорочном убийстве и подавлении всех тех, кого большевики назовут эксплуататорами. Владимир Ильич «горячо поддержал инициативу трудящихся, предложивших организовать вскрытие «святых мощей», чтобы разоблачить обман духовенства».[248] (То есть приказал провести эту широкую святотатственную кампанию, оскорбляющую чувства православных верующих – большинства населения страны. В результате были осквернены мощи более 60 наиболее чтимых русских святых, начиная с преподобного Сергия Радонежского.)

Об историческом бревне, которое Ленин на виду фотографов таскал во время коммунистического субботника, написаны тома воспоминаний. Гораздо меньше упоминается другой случай, где вождь мирового пролетариата проявил куда как большую физическую сноровку. Обратимся к мемуарам П. Малькова, бывшего комендантом Московского Кремля:

«Владимир Ильич вообще не мог терпеть памятников царям, великим князьям, всяким прославленным при царе генералам. Он не раз говорил, что победивший народ должен снести всю эту мерзость, напоминающую о самодержавии…»

Накануне первомайской демонстрации 1918 года Ленин страшно рассердился, узнав, что памятник Великому Князю Сергею Александровичу в Кремле до сих пор цел. Этот памятник недавней жертве террористов-революционеров был построен по проекту знаменитого русского художника В.М. Васнецова. На высоком бронзовом кресте, покрытом эмалью, с изображением распятого Иисуса Христа и Скорбящей Богоматери, была надпись: «Отче, отпусти им – не ведают бо, что творят».

«Ну-ка, пока есть время до демонстрации, тащите веревки», – изрек Ильич. «Я мигом сбегал в комендатуру и принес веревки, – пишет Мальков. – Владимир Ильич ловко сделал петлю и накинул на памятник. (Накинул петлю на голову Богоматери, символической покровительницы России.) Взялись за дело все, и вскоре памятник был опутан веревками со всех сторон.

– А ну, дружно! – задорно командовал Владимир Ильич.

Ленин, Свердлов, Аванесов, Смидович и другие члены ВЦИКа и Совнаркома и сотрудники немногочисленного правительственного аппарата налегли, дернули, и памятник рухнул на булыжник.

– Долой его с глаз, на свалку! – продолжал командовать Владимир Ильич.

Десятки рук подхватили веревки, и памятник загремел по булыжнику к Тайницкому саду».

Теперь в Кремле вместо Святого Креста бронзовая фигура Ильича. А на башнях до сей поры пятиконечные звезды – большевистский символ, введенный в том же 1918 году Троцким. Кстати, о Кресте и звездах.

Верить или не верить, но есть и такие толкования:

«Сам по себе Крест (и в христианской традиции, и в дохристианской) – это единственный знак, способный преградить путь нечистой силе, обратить ее вспять. Каббалистическая черная магия во всех ее ипостасях и разновидностях использует для вызова демонов, бесов, духов, инкубов и нежитей из Преисподней и других измерений Потустороннего мира пентаграмму (пятиконечную звезду) и гексаграмму (шестиконечную звезду). Именно эти звезды, а точнее, их внутреннее пространство, при соответствующих приготовлениях и заклинаниях, являют собой проходы (ворота) из мира демонов в наш мир. Через пятиугольник и шестиугольник осуществляются заклинателями и колдунами все связи с владыками ада, через эти ворота проникает на белый Свет черная энергия. Запечатать ворота дьявола может только Крест.

Сатанинская символика используется уже не менее двенадцати тысячелетий. Носителям ее гарантируется покровительство Потустороннего Зла, даруются определенные преимущества в земной жизни – как, например, масонам, каббалистам и пр. Но в конечном итоге всегда побеждает Святой Крест. Использование сатанинской символики по невежеству, незнанию не является грехом, но может повлечь за собой многочисленные беды: таковые пользователи не получают полноценной защиты от дьявола, но и лишаются покровительства Всеблагих Сил, ибо в свою очередь пентаграммы, гексаграммы, пентаэдры и гексаэдры преграждают путь белой энергии Добра. Пример действия Святого символа Веры – наша страна, процветавшая тысячелетие под Крестом, изумлявшая мир своим фантастическим богатством, открытостью сердец, подлинной властью народа, равноправием всех наций и отсутствием внутренних границ, но подвергшаяся почти мгновенному разрушению и истреблению после свержения крестов, преграждавших бесам путь из адских глубин на Свет Божий.

Восстановление храмов в России, возвращение отнятых у Русской Православной Церкви и соответственно водружение крестов над куполами храмов будет способствовать очищению нашей Державы от бесов и препятствовать их проникновению в наш мир, который они сделали своим царством на Земле за семь с лишним десятилетий своего господства. Крест бытовал у славян-протоиндоевропейцев, наших предков, задолго до пришествия Спасителя. От них он достался в наследство христианам, его даровал славянам Вседержитель и его же восприял своим символом Иисус Христос».[249]

После этого довольно необычного объяснения примелькавшихся «реалий» становится понятней и мистическая же, неистовая (с детства) злоба Ленина к Святому Кресту, Православию, равно как и необыкновенная ловкость Ильича при скручивании петли, мгновенно проявившаяся в нем.

Еще до Октября марксисты не только обличали церковников, но и попросту убивали их. В 1905 году в Ялте кинжалами заколот, на глазах семьи, священник о. Владимир; в 1906 году в селе Городищи Царицынской губернии убит священник о. Константин и вся его семья; в 1910 году в Тифлисе убит экзарх Грузии архиепископ Никон. Все они пострадали за обличение революционеров.

Захватив власть, Ленин уже не призывал рабочих рассеивать религиозный туман с помощью чисто идейного оружия. Богоборчество из духовной сферы перешло, так сказать, в материальную. Притворяться больше было ни к чему.

Велик и далеко еще не полон синодик русских новомучеников. Пролистаем его страницы.

7 февраля 1918 года. Зверски убит недалеко от Киево-Печорской лавры митрополит Владимир (Богоявленский) Киевский и Галицкий. 70-летнего владыку расстреляли, а потом кололи штыком. Перед смертью он благословил убийц: «Господь вас да простит».

14 февраля 1918 года. Убит протоиерей Петр Скипетров Скорбященской церкви в Петрограде. Красногвардейцы пытались проникнуть в Александро-Невскую лавру, о. Петр увещевал не производить насилий над верующими…

15 февраля 1918 года. В Туле и Харькове расстреляны крестные ходы. В Туле ранен епископ Корнилий и многие другие, убиты 13 человек.

22 февраля 1918 года. Расстрел толпы верующих при реквизиции имущества Белогородского подвория (Пермская епархия).

31 марта 1918 года. Патриарх Тихон совершил заупокойную литургию в храме Московской духовной семинарии. К тому времени из 7 епархий поступили сведения о 56 мучениках за веру…

26 октября 1918 года патриарх Тихон обратился с посланием к Совнаркому, предварив его словами из Евангелия от Матфея: «Все, взявшие меч, мечом погибнут».

«Это пророчество Спасителя обращаем мы к вам, нынешние вершители судеб нашего отечества, называющие себя «народными» комиссарами. Целый год держите в руках своих государственную власть и уже собираетесь праздновать годовщину Октябрьской революции. Но реками пролитая кровь братьев наших, безжалостно убитых по вашему призыву, вопиет к небу и вынуждает нас сказать вам горькое слово правды.

Захватывая власть и призывая народ довериться вам, какие обещания давали вы ему и как исполнили эти обещания?

Поистине вы дали ему камень вместо хлеба и змею вместо рыбы (Мф. 7, 9 – 10). Народу, изнуренному кровопролитной войною, вы обещали дать мир «без аннексий и контрибуций».

От каких завоеваний могли отказаться вы, приведшие Россию к позорному миру, унизительные условия которого даже вы сами не решались обнародовать полностью? Вместо аннексий и контрибуций великая наша Родина завоевана, умалена, расчленена, и в уплату наложенной на нее дани вы тайно вывозите в Германию не вами накопленное золото.

…Отечество вы подменили бездушным интернационалом, хотя сами отлично знаете, что, когда дело касается защиты отечества, пролетарии всех стран являются верными его сынами, а не предателями…

Вы разделили весь народ на враждующие между собою станы и ввергли его в небывалое по жестокости братоубийство. Любовь Христову вы открыто заменили ненавистью и, вместо мира, искусственно разожгли классовую вражду. И не предвидится конца порожденной вами войне, так как вы стремитесь руками русских рабочих и крестьян поставить торжество призраку мировой революции.

…Никто не чувствует себя в безопасности; все живут под постоянным страхом обыска, грабежа, выселения, ареста, расстрела. Хватают сотнями беззащитных, гноят целыми месяцами в тюрьмах, казнят смертью, часто без всякого следствия и суда, даже без упрощенного, вами введенного, суда. Казнят не только тех, которые перед вами в чем-либо провинились, но и тех, которые даже перед вами заведомо ни в чем не виновны, а взяты лишь в качестве «заложников»… Казнят епископов, священников, монахов и монахинь, ни в чем не винных, а просто по огульному обвинению в какой-то расплывчатой и неопределенной «контрреволюционности». Бесчеловечная казнь отягчается для православных лишением последнего предсмертного утешения – напутствия Св. Тайнами, а тела убитых не выдаются родственникам для христианского погребения.

Но вам мало, что вы обагрили руки русского народа его братскою кровью. Прикрываясь различными названиями – контрибуций, реквизиций и национализации, – вы толкнули его на самый открытый и беззастенчивый грабеж. По вашему наущению разграблены или отняты земли, усадьбы, заводы, фабрики, дома, скот, грабят деньги, вещи, мебель, одежду. Сначала под именем «буржуев» грабили людей состоятельных, потом, под именем «кулаков», стали грабить более зажиточных и трудолюбивых крестьян, умножая, таким образом, нищих, хотя вы не можете не сознавать, что с разорением великого множества отдельных граждан уничтожается народное богатство и разоряется сама страна.

Соблазнив темный и невежественный народ возможностью легкой и безнаказанной наживы, вы отуманили его совесть, заглушили в нем сознание греха; но какими бы названиями ни прикрывались злодеяния, – убийство, насилие, грабеж всегда останутся тяжкими и вопиющими к Небу об отмщении грехами и преступлениями.

…Да, мы переживаем ужасное время вашего владычества, и долго оно не изгладится из души народной, омрачив в ней образ Божий и запечатлев в ней образ зверя…

Мы знаем, что наши обличения вызовут в вас только злобу и негодование и что вы будете искать лишь повода для обвинения нас в противлении власти, но чем выше будет подниматься «столп злобы» вашей, тем вернейшим будет оно свидетельством справедливости наших обличений».[250]

Верно предугадал патриарх Тихон: столп большевистской злобы поднимался все выше и выше. Вот лишь отдельные преступления, совершенные чуть ли не вослед посланию патриарха.

9 января 1919 года. Архиепископ Тихон (Никаноров) Воронежский повешен на Царских вратах в церкви монастыря Святого Митрофана. Вместе с ним замучены 160 иереев.

14 января 1919 года. В Юрьеве зверски убит епископ эстонской Православной Церкви Платон (Павел Петрович Кульбуш). После ухода большевиков из подвала кредитного банка извлекли около 20 трупов, изуродованных до неузнаваемости. На теле епископа обнаружено 7 штыковых и 4 огнестрельных раны, одна из них в глаз, разрывной пулей. Среди убитых два протоиерея и один пастор.

Февраль 1919 года. В Юрьеве большевики топорами изрубили 17 священников и епископов. Перед казнью «их бросали в свалочное место, отрезали им носы и уши, одевали в женскую одежду и заставляли танцевать; вставляли папиросы в рот изображениям святых, устраивали вместо панихид бесовскую свистопляску и т. д.

21 июля 1919 года патриарх Тихон направляет Послание чадам Православной Церкви.

«Господь не перестает являть милости Свои Православной Русской Церкви. Он дал Ей испытать Себя и проверить Свою преданность Христу и Его заветам не во дни только внешнего Ее благополучия, а и во дни гонений. День ото дня прилагаются Ей новые испытания. День ото дня все ярче сияет Ее венец…

Мы содрогаемся, читая, как Ирод, ища погубить Отроча, погубил тысячи младенцев. Мы содрогаемся, что возможны такие явления, когда при военных действиях один лагерь защищает передние свои ряды заложниками из жен и детей противного лагеря. Мы содрогаемся варварству нашего времени, когда заложниками берутся в обеспечение чужой жизни и неприкосновенности. Мы содрогаемся от ужаса и боли, когда после покушений на представителей нашего современного правительства в Петрограде и Москве, как бы в дар любви им и в свидетельство преданности, и в искупление вины злоумышленников, воздвигались целые курганы из тел лиц, совершенно непричастных к этим преступлениям, и безумные эти жертвоприношения приветствовались восторгом тех, кто должен был остановить подобные зверства. Мы содрогались – но ведь эти действия шли там, где не знают или не признают Христа, где считают религию опиумом для народа, где христианские идеалы – вредный пережиток, где открыто и цинично возводится в насущную задачу истребление одного класса другим и междоусобная брань.

Нам ли, христианам, идти по этому пути. О, да не будет!.. Нет, пусть нам наносят кровоточащие раны, чем нам обратиться к мщению…»

Никогда еще так сердечно и проникновенно не обращался патриарх к верующим – «Чадца мои!» Он вновь и вновь умолял христиан не сходить с пути крестного, ниспосланного Богом, на путь «восхищения мирской силы или мщения».

И это писалось в то время, когда десятки тысяч русских священнослужителей были уничтожены «властью рабочих и крестьян», как именовала себя небольшая кучка людей, не имеющая никакого отношения ни к рабочим, ни к крестьянам.

Знал или нет поэт-трибун Маяковский русскую пословицу «С молитвой на устах, с работой в руках», но он совершенно точно перевел ее на большевистский язык – «С Лениным в башке, с наганом в руке». «Утоплен», «исколот штыками», «избит прикладами», «прострелен и заморожен», «изрублен саблями» – часто эти слова были последними, что сообщались о судьбе священников. А за что убивали? – «За проповедь», «за колокольный звон»…

В Послании к архипастырям Русской Церкви от октября 1919 года патриарх Тихон писал:

«…много уже и архипастырей, и пастырей, и просто клириков сделались жертвами кровавой политической борьбы. И все это, за весьма, быть может, немногими исключениями, только потому, что мы, служители и глашатели Христовой Истины, подпали под подозрение носителей современной власти в скрытой контрреволюции, направленной, якобы, к ниспровержению советского строя. Но мы с решительностью заявляем, что такие подозрения несправедливы: установление той или иной формы правления не дело Церкви, а самого народа. Церковь не связывает себя ни с каким определенным образом правления, ибо таковое имеет лишь относительное историческое значение.

Говорят, что Церковь готова, будто бы, благословить иностранное вмешательство… Обвинение голословное: мы убеждены, что никакое иноземное вмешательство, да и вообще никто и ничто, не спасет России от нестроения и разрухи, пока Правосудный Господь не преложит гнева Своего на милосердие, пока сам народ не очистится в купели покаяния от многолетних язв своих, а через то не «возродится духовно в нового человека, созданного по Богу в справедливости и святости истины» (Ефес. 4, 24)».

И «Совдепии» тоже нужны были новые человеки, только вот совершенно другие – обезбоженные, послушные, с бесом-Лениным в башке (для усвоения партийных лозунгов именно башка и нужна) и с наганом в руке (готовой по зову партии разрушать, грабить, убивать). И песню подобрали для «глоток» подходящую – почти что на мотив «Собачьего вальса» написанную «Песню разрушителей» – именно так назывался поначалу партийный гимн «Интернационал»:

«Мы все сожжем, мы все разрушим,

Мы все с лица Земли сотрем,

Мы солнце старое потушим,

Мы солнце новое зажжем».

(Уж и старое солнце не годилось для «нового» мира…)

Большевики прекрасно ведали, что творили: с обезверенным народом легче управляться. Его можно вести куда угодно, хоть на погибель, дав ему соответствующую установку, – например, уверив, что в бездуховной черной пропасти голимого материализма заключено светлое будущее…

Но, быть может, богоборческий атеизм – личина древних, как мир, религиозных войн? Недаром ведь вскоре после Октябрьского переворота большевики установили в разных городах памятники первому христопродавцу – Иуде. Бывший товарищ (заместитель) обер-прокурора Св. Синода князь Н.Д. Жевахов в своих воспоминаниях пишет, что нет нужды опровергать, что предреволюционная атмосфера в России возникла как итог ошибок Царя и Его правительства. Однако, по мнению Н.Д. Жевахова, христианские главы всех государств и во все времена, равно как и народы в целом, не только не принимали ни прямого, ни косвенного участия в революциях, а, наоборот, всегда вели борьбу с ними, нередко делаясь их жертвой.[251]

Между прочим, с последним утверждением Жевахова – о неучастии христианских народов в революциях и противоборстве им – вполне солидарен и такой современный историк, как бывший советский диссидент, эмигрант М. Бернштам. Аргументированно разрушив ходульную легенду о так называемой «русской революции», Бернштам заключил: «Наверное, народ ни одной страны ни в одной революции в истории не дал так мало своих представителей на осуществление революции и так много на сопротивление ей. Понятие «русская революция», на наш взгляд, вообще должно быть исключено из научного обихода. Также должны быть исключены понятия «рабочей» и «крестьянской» революции в России».[252]

Святитель Иоанн Златоуст призывал: «…да произрастет в нас плод духовный, иже есть: любы (любовь), радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание». Он же напоминал: «Пагубная же, и Богом ненавидимая, и святыми книгами проклятая дела суть сия: лжа, клевета, свар, бой, величание, гордость, немилосердие, зависть, братоненавидение, злоба, обида, возношение, лицемерие, непокорение, преслушание, мздоимство, хула, осуждение, пиянство, объядение, прелюбодейство, грабление, татьба, непослушание заповедей божьих, разбой, чародейство, кощуны, песни бесовские, бубны, сопели, гусли, плясание и играние неподобное, и русалии, сия вся угодно диаволу».

Кажется, ни одно из этих проклятых дел не минуло арсенала «подлинно революционной морали». Немудрено: «ленинизм воинствен с ног до головы. А война немыслима без хитрости, без уловки, без обмана врага. Победоносная военная хитрость входит необходимым элементом в ленинскую политику. Но в то же время ленинизм есть высшая революционная честность перед лицом партии и класса. Никаких фикций, мыльных пузырей, мнимых величин», – определял верный ленинец Троцкий.[253]

Разумеется, высшая революционная честность, по той же логике, включала в себя и непременные тайны от партии и класса. 19 марта 1922 года Ленин пишет членам Политбюро строго секретное письмо, не вошедшее в так называемое Полное собрание сочинений. Речь шла об изъятии церковных ценностей.

Предыстория этого дела такова. Военно-коммунистический рай, установленный большевиками после Октябрьского переворота, не мог не привести Россию, извечную житницу Европы, к повальному голоду: хозяйствовать большевики не умели, и, кроме того, голод был им необходим и выгоден как средство усмирения осчастливленных масс.

Летом 1921 года патриарх Тихон обратился с воззванием «К народам мира и к православному человеку»:

«Величайшее бедствие поразило Россию.

Пажити и нивы целых областей ее, бывших ранее житницей страны и уделявших избытки другим народам, сожжены солнцем. Жилища обезлюдели и селения превратились в кладбища непогребенных мертвецов. Кто еще в силах, бежит из этого царства ужаса и смерти без оглядки, повсюду покидая родные очаги и землю. Ужасы неисчислимы. Уже и сейчас страдания голодающих и больных не поддаются описанию, и многие миллионы людей обречены на смерть от голода и мора. Уже и сейчас нет счета жертвам, унесенным бедствием. Но в ближайшие грядущие годы оно станет для всей страны еще более тяжким: оставленная без помощи, недавно еще цветущая и хлебородная земля превратится в бесплодную и безлюдную пустыню, ибо не родит земля непосеянная, и без хлеба не живет человек.

К тебе, Православная Русь, первое слово мое:

Во имя и ради Христа зовет тебя устами моими Святая Церковь на подвиг братской самоотверженной любви. Спеши на помощь бедствующим… Пастыри стада Христова! Молитвою у престола Божия, у родных святынь исторгайте прощение Неба согрешившей земле. Зовите народ к покаянию.

К тебе, человек, к вам, народы вселенной, простираю я голос свой:

Помогите! Помогите стране, помогавшей всегда другим! Помогите стране, кормившей многих и ныне умирающей от голода…»

Тогда же был основан Всероссийский церковный комитет помощи голодающим, признанный вскоре советским правительством – «излишним». В декабре, получив позволение помогать гибнущим людям, Церковь разрешила жертвовать на нужды голодающим драгоценные церковные предметы и украшения и предметы, не имеющие богослужебного употребления. Большевикам этого было мало. Ленинцы решили изъять всё имеющее ценность, ограбить дочиста.

6 февраля 1922 года патриарх Тихон пишет новое воззвание:

«Ледянящие душу ужасы мы переживаем при чтении известий о положении голодающих: «Голодные не едят уже более суррогатов, их давно уже нет». Падаль для голодного населения стала лакомством, но этого лакомства нельзя уже более достать. По дорогам и оврагам, в снегу находят десятки умерших голодных. Матери бросают своих детей на мороз. Стоны и вопли несутся со всех сторон. Доходит до людоедства. Убыль населения от 12 до 25%. Из тринадцати миллионов голодающего населения только два миллиона получают продовольственную помощь…

Необходимо всем, кто только может, прийти на помощь страдающему от голода населению.

Получив только на днях утверждение Центральной комиссии помощи голодающим, мы вторично обращаемся ко всем, кому близки и дороги заветы Христа, с горячею мольбою об облегчении положения голодающих.

…мы допускаем возможность… использовать находящиеся во многих храмах драгоценные вещи, не имеющие богослужебного употребления… на помощь голодающим».

Но смышленые и отнюдь сами не голодавшие большевистские вожди, прирожденные мародеры, уже смекнули, что во время народного бедствия очень даже удобно дограбить то, что веками собирали в храмах православные люди. 23 февраля 1922 года ВЦИК издал декрет об изъятии церковных ценностей «на нужды голодающих».

Патриарх Тихон в ответном послании осудил святотатство.

Начались реквизиции. Часть народа была обманута большевистской демагогией, другая, сломленная страхом, смолчала, но все же по стране прокатились волнения верующих, которые попытались защитить свои храмы от святотатственного грабежа.[254]

Вот тут-то Ильич и написал свое строго секретное письмо «товарищу Молотову для других членов Политбюро», попросив «ни в коем случае копий не снимать»» а пометки делать «на самом документе».

«Я думаю, что здесь наш противник делает громадную ошибку, пытаясь втянуть нас в решительную борьбу тогда, когда она для него особенно безнадежна и особенно невыгодна. Наоборот, для нас именно данный момент представляет из себя не только исключительно благоприятный, но и вообще единственный момент, когда мы можем с 99-ю из 100 шансов на полный успех разбить неприятеля наголову и обеспечить за собой необходимые для нас позиции на много десятилетий. Именно теперь и только теперь, когда в голодных местах едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи, трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией, не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления. Именно теперь и только теперь громадное большинство крестьянской массы будет либо за нас, либо, во всяком случае, будет не в состоянии поддержать сколько-нибудь решительно ту горстку черносотенного духовенства и реакционного городского мещанства, которые могут и хотят испытать политику насильственного сопротивления советскому декрету.

Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым быстрым образом, чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (надо вспомнить гигантские богатства некоторых монастырей и лавр). Без этого никакая государственная работа вообще, никакое хозяйственное строительство в частности и никакое отстаивание своей позиции, в Генуе в особенности, совершенно немыслимы. Взять в свои руки этот фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (а может быть, и несколько миллиардов) мы должны во что бы то ни стало. А сделать это с успехом можно только теперь. Все соображения указывают на то, что позже сделать это нам не удастся, ибо никакой иной момент, кроме отчаянного голода, не даст нам такого настроения широких крестьянских масс, который бы либо обеспечил нам сочувствие этих масс, либо, по крайней мере, обеспечил бы нам нейтрализование этих масс в том смысле, что победа в борьбе с изъятием ценностей останется безусловно и полностью на нашей стороне.

Один умный писатель по государственным вопросам справедливо сказал, что если необходимо для осуществления известной политической цели пойти на ряд жестокостей, то надо осуществить их самым энергичным образом и в самый короткий срок, ибо длительного применения жестокостей народные массы не вынесут…

Поэтому я прихожу к безусловному выводу, что мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощаднее сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий. Самую кампанию проведения этого плана я представляю следующим образом:

Официально выступать с какими бы то ни было мероприятиями должен только тов. Калинин, – никогда и ни в каком случае не должен выступать ни в печати, ни иным образом перед публикой тов. Троцкий.

Посланная уже от имени Политбюро телеграмма о временной приостановке изъятий не должна быть отменяема. Она рам выгодна, ибо посеет у противника представление, будто мы колеблемся, будто ему удалось нас запугать (об этой секретной телеграмме, именно потому, что она секретна, противник, конечно, скоро узнает).

В Шую послать одного из самых энергичных, толковых и распорядительных членов ВЦИКа или других представителей центральной власти (лучше одного, чем нескольких), причем дать ему словесную инструкцию через одного из членов Политбюро. Эта инструкция должна сводиться к тому, чтобы он в Шуе арестовал как можно больше, не меньше чем несколько десятков, представителей местного духовенства, местного мещанства и местной буржуазии по подозрению в прямом или косвенном участии в деле насильственного сопротивления декрету ВЦИКа об изъятии церковных ценностей. Тотчас по окончании этой работы он должен приехать в Москву и лично сделать доклад на полном собрании Политбюро… На основании этого доклада Политбюро даст детальную директиву судебным властям, тоже устную, чтобы процесс против шуйских мятежников, сопротивляющихся помощи голодающим, был проведен с максимальной быстротой и закончился не иначе, как расстрелом очень большого числа самых влиятельных и опасных черносотенцев г. Шуи, а по возможности также и не только этого города, а и Москвы и нескольких других духовных центров.

Самого патриарха Тихона, я думаю, целесообразно нам не трогать, хотя он несомненно стоит во главе всего этого мятежа рабовладельцев…

…Чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать.

Для наблюдения за быстрейшим и успешнейшим проведением этих мер назначить тут же на съезде, т. е. на секретном его совещании, специальную комиссию при обязательном участии т. Троцкого и т. Калинина, без всякой публикации об этой комиссии с тем, чтобы подчинение ей всей операции было обеспечено и проводилось не от имени комиссии, а в общесоветском и общепартийном порядке. Назначить особо ответственных наилучших работников для проведения этой меры в наиболее богатых лаврах, монастырях и церквах.

Ленин».[255]

Как видим, ни о какой помощи голодающим «самый человечный человек» и не помышлял: отчаянный голод лишь удобный предлог для того, чтобы ограбить, унизить, запугать и растоптать Русскую Православную Церковь, вернее, остатки ее. Массам же будет выброшен лживый лозунг – церковники-де не желают помогать голодающим.

С неистовой мародерской страстью Ленин торопился воспользоваться моментом и дочиста ограбить Церковь. Что же касается «решительного и беспощадного сражения», которое он призывал дать «черносотенному духовенству», то тут в нем говорила не столько логика, сколько природная неистребимая ненависть к христианству: от русского духовенства действительно оставалась уже «горстка»…

А грабить, по существу, нечего было: Троцкий жаловался Красикову, что главные церковные ценности «уплыли за годы революции» и «осталось только громоздкое серебро».

* * *

Как видим, никакого «спора мировоззрений» с Русской Православной Церковью гуманнейший Владимир Ильич не допускал, чему причиной была природная и с годами воспитанная и возросшая ненависть к христианству. Стало быть, ошибается советский публицист И. Ачильдиев, если не обманывает читателей «Юности» сознательно. Сталин вовсе не избрал путь политической конфронтации с церковью, а продолжил дело Ленина по ее уничтожению.

…Ну, что теперь говорить о том, как эшелонами уходило на переплавку церковное золото и серебро, чтобы быть проданным по дешевке за границу, как безудержно грабили, разоряли, уничтожали духовные святыни, памятники зодчества с единственной, кажется, целью – чтобы превратить народ в нищего Ивана (или Амана), родства не помнящего и Бога не знающего, и чтобы враги-капиталисты, странным образом оказавшиеся в лучших друзьях Страны Советов, набили карманы, свои личные музеи и музеи своих загнивающих от богатства стран нашими ценностями, картинами и предметами искусства. Разумеется, это было делом рук, «ума, чести и совести» отнюдь не одного Ем. Ярославского, а всей партийной верхушки… Итог?

«К концу тридцатых годов, – пишет историк О. Платонов, – организационная работа воинствующих безбожников достигла «поразительных успехов». Из пятидесяти тысяч православных церквей служили только несколько сотен, то есть «по требованию трудящихся» было закрыто 98-99 процентов храмов. И если в 1928 году было закрыто около четырехсот церквей, в 1929 году около тысячи, то начиная с 1930 года по 1940-й счет пошел на десятки тысяч в год. Не менее трети церквей были взорваны и разобраны без остатка. Были сожжены и уничтожены миллионы икон и книг, около четырехсот тысяч колоколов и многое другое. Такого масштаба культурных погромов мировая цивилизация еще не знала.

По-видимому, именно за эти «успехи» в 1938 году Ярославского награждают орденом Ленина».[256]

Иконы сжигали в кострах, рубили на дрова. Появились добытчики золота с божественных ликов – иконы окунали в чаны с кислотой, и золото оседало на дне… Новый вид «золотодобычи» наладили и химики, смывая драгоценный металл с обшивок куполов. Взорванный Кагановичем храм Христа Спасителя в Москве дал государству 422 килограмма золота со своих куполов, а всего с московских храмов «намыли» несколько тонн золота.

«Каковы же масштабы гибели культурных ценностей России?

По самым заниженным подсчетам, погибло или превращено в руины 25-30 тысяч церквей и соборов, около 500 монастырей, не менее 50 тысяч ценных городских зданий (палат, особняков и тому подобного), около 2 тысяч усадеб. Только в Москве разрушено около 700 памятников архитектуры и около 3 тысяч зданий исторической застройки. Погибли сотни тысяч предметов прикладного искусства, десятки тысяч художественных живописных произведений, фресок, росписей, не менее 20 миллионов икон. В денежной оценке стоимость утраченных культурных сокровищ России составляет, по крайней мере, не менее одного триллиона рублей, что по мировым меркам равно стоимости культурных ценностей большого европейского государства».[257]

Вдоволь поглумились оккупанты-безбожники: доля фашизма в уничтожении русских культурных ценностей не составляет и трех процентов…

* * *

Досталось и магометанству…

«Киргизы до вступления в русское подданство были мусульманами только по имени», – писал Чокан Вали-ханов. Современные борцы с «религиозным влиянием ислама» охотно приводят в своих работах это высказывание казахского просветителя. Возможно, Валиханов и прав, хотя этому ироничному аристократу порой были свойственны весьма резкие суждения. Не нам определять степень религиозности казахов во времена Аблай-хана, но совершенно очевидно, что после принятия российского подданства вера степняков в учение пророка Мухаммеда явно окрепла. Это признают сами безбожники:

«После провала попыток царского самодержавия распространить среди казахов христианство оно перешло к открытой поддержке ислама, в котором царизм увидел надежного союзника в проведении своей колониальной политики. Издаются специальные указы о со оружении мечетей, укомплектовании их муллами, в крае создается муфтият. С переводом Восточной типографии из Петербурга в Казань за ней закрепляется роль ведущего центра распространения ислама. Здесь большими тиражами издается религиозная литература, которая распространяется и в Казахстане.

Накануне Великого Октября в Казахстане действовала достаточно разветвленная прослойка мусульманского духовенства, которая в массе своей придерживалась консервативных взглядов и под флагом «защиты ислама и шариата» выступала против революционных преобразований».[258]

Далее, конечно, с непередаваемой иудушкиной, то бишь партийной, проникновенностью сообщается, что «нужно было помочь верующим быстрее осознать классовую сущность религии, ее силу и традиционные связи с эксплуататорскими классами».[259] Будто не известно современному автору, как верующим помогали большевики, с их-то Лениным в башке и наганом в руке. Так называемая политика свободы совести, прикрытая лицемерными фразами вождей, сводилась к уничтожению и свободы, и совести. Но богоборческий зверь, пришедший к власти, поначалу натягивал на себя личину веротерпимости. 3 декабря 1917 года в подписанном Джугашвили-Сталиным и В. Ульяновым (Лениным) обращении СНК РСФСР говорилось:

«Мусульмане России… все те, мечети и молельни которых разрушались и обычаи которых попирались царями и угнетателями России! (А как же «открытая поддержка ислама» царизмом и указы о сооружении мечетей?! – В.М.).

Отныне ваши верования и обычаи, ваши национальные и культурные учреждения объявляются свободными и неприкосновенными… Знайте, что ваши права, как и права всех народов России, охраняются всей мощью революции и ее органов…»[260] :

(Да уж, охранили!.. От 25 тысяч мечетей, что были в Российской империи, к 1986 году осталось 376. На территории нынешнего Казахстана, где в каждом селении, не говоря о городах, были свои мечети, оставались считанные единицы, остальные были разрушены.)

Ильич явно досадовал, что не может немедленно устроить погром мусульманской религии, как это было сделано с религией православной. Это хорошо видно по его докладу на 8-м съезде РКП (б) от 19 марта 1919 года:

«…Что же мы можем сделать по отношению к таким народам, как киргизы, узбеки, таджики, туркмены, которые до сих пор находятся под влиянием своих мулл? У нас в России население, после долгого опыта с попами, помогло нам их скинуть. Но вы знаете, как плохо еще прошел в жизнь декрет о гражданском браке. (Да, семья, скрепленная церковным таинством брака, а не регистрацией в советской конторе, еще недостаточно быстро распадалась, не большевистскими темпами, и это беспокоило. – В.М.). Можем ли мы подойти к этим народам и сказать: «Мы скинем ваших эксплуататоров?» Мы этого сделать не можем, потому что они всецело в подчинении у своих мулл. Тут надо дождаться развития данной нации, дифференциации пролетариата от буржуазных элементов, которое неизбежно».[261]

Но дожидаться, конечно, никто и не думал: тот же 8-й съезд постановил пресекать всякую попытку контрреволюционной пропаганды под видом религиозной проповеди. Совершенно очевидно, что не подпасть под эту расплывчатую статью честному священнику было невозможно, и революционная практика на местах подтвердила это.

Способы пресечения были разные: от прямого насилия до «подтачивания» религии «посредством распространения грамоты, открытия школ, клубов, читален» и т. д., как советовал ЦК партии.[262] В своем циркулярном письме от 10 июня 1920 года наркомат внутренних дел РСФСР научал, что, согласно ленинскому декрету, храмы и молитвенные дома признаны собственностью не общества верующих, а всего народа. А стало быть, «ничего не будет противозаконного и для религиозного чувства оскорбительного в том, если при недостатке помещений придется использовать храмы и молитвенные дома также для культурно-просветительных и общественно-политических целей».[263]

Противорелигиозная «работа» шла как бы на двух уровнях: покуда карательные органы втайне арестовывали и засуживали (бывало, к расстрелу) священнослужителей, въяве проводились шумные кампании безбожников – всякие комсомольские пасхи и рождества, комсомольские Ураза и Айт, так называемое «муллоедство» (то бишь критика и «разоблачение» мулл).

Решительная атака на ислам началась с великим «переломом».

«Джетысуйский безбожник» сообщал 24 декабря 1928 года:

«МЕЧЕТЬ ПОД КЛУБ

Общество кишлака Большое Очинахо Джаркентского района постановило единственную мечеть, уже никем не посещаемую, отдать под клуб и для оборудования его отпустить из средств самообложения 200 руб.

Несмотря на то, что в большинстве наших кишлаков отсутствует систематическая культурно-просветительная работа, такие факты дают знать о том, что наш кишлак идет вперед».

И далее:

«ЕЩЕ ОДНА ОТВОЕВАННАЯ МЕЧЕТЬ

Дехкане с. Курам Чиликского района недавно вынесли постановление устроить клуб в мечети. Курамсские дехкане вместо бесполезного хождения в мечеть решили просвещаться.

Только и можно сказать – молодцы – и пригласить другие кишлаки, аулы и села следовать их примеру».[264]

Автор последней заметки совершенно справедливо назвал захваченную мечеть «отвоеванной». – это и была война. Устные приказы и секретные предписания шли из райкомов и ГПУ, газеты же давали сводки с «фронтов» и вели пропагандистский артобстрел.

25 января 1929 года «Советская степь» поместила снимок огромной мечети, стоящей на особицу среди голого пространства. Заголовок гласил: «Кооператив вместо мечети». И небольшая подтекстовка: «Мечеть в степях Акмолинского района, переделанная, по желанию населения, в кооперативную лавку».

29 января печатается заметка «Церкви под школы» из Актюбинска. «…Под аплодисменты собрания встречается сообщение о передаче, согласно решению трудящихся, двух церквей Актюбинска под культурные учреждения».

6 марта:

«16 МЕЧЕТЕЙ ПОД ШКОЛЫ

Уральск. В результате культурной кампании комсомола в 16 казахских аулах население передало под школы 16 мече гей. В трех из них уже открыты школьные занятия».

Так-таки и передало! Фарисейская закваска не давала и в самом очевидном деле не кривить душой.

21 апреля 1929 года Казкрайком распорядился запретить, согласно постановлению ВЦИКа, преподавание мусульманского вероучения по всей территории республики и «немедленно прекратить дачу всякого рода разрешений органами власти на открытие религиозных школ». Окружным комитетам партии, особенно Южного Казахстана, предписывалось: «развернуть подготовительную работу по мобилизации общественного мнения, добиваясь постановлений сходов о закрытии религиозных школ».[265]

А газеты изо дня в день печатали:

– Объявим жестокий бой религиозному обману;

– Вытравим религиозный дурман!

и т. п. 6 мая 1929 года «Советская степь» поместила атеистический репортаж некоего «Г»:

«ХОРОНИМ РЕЛИГИЮ

(Карнавал комсомольцев)

Когда типографские комсомольцы несли в сумерках к железнодорожному клубу гроб, остановилась и набожно перекрестилась ветхая старушка, торопившаяся святить куличи.

– Упокой с миром, Господи…

Разобравшись через минуту, она энергично отплевывалась.

Дрожали от негодования увядшие губы:

– Антихристы! Ироды!..

…Горят самодельные факелы… радостно возбуждены лица участников карнавала.

…Впереди гроб с надписью: «Хороним религию».

За гробом: «попы», «диаконы», толстобрюхий и важный мулла, раввин, бабы-кликуши. Кулаки. Офицеры. Монахи. Сектанты.

Верующие Кзыл-Орды смогут узреть «самого Иисуса», облаченного в белые ризы, восседающего на вислоухом, но симпатичном животном и окруженного столь же белоризными «апостолами». Этот-то «Христос», попыхивающий синим папиросным дымком.

Факелы на Ленинской. В городском саду… На улицах Энгельса, Карла Маркса…

Задорные, бурлящие звуки оркестра.

…Под заунывное козлогласие попов хоронят религию комсомольцы».

17 сентября 1929 года Союз воинствующих безбожников Казахстана разослал письмо своим ячейкам на местах, в котором потребовал «усилить темп антирелигиозной пропаганды».[266]

1 ноября «Советская степь» сообщила, что требование трудового населения Алма-Аты закрыть собор и мечеть удовлетворено. С таким видом сказано, будто бы до сего дня заветное желание трудящихся долгое время, если не все двенадцать лет с 1917 года, не исполнялось городскими властями. Газета сопроводила информацию небольшим, но весьма убедительным толкованием.. Его автор размышлял в заметке «Почему закрыли собор и мечеть»:

«Какую пользу дали трудящемуся поп, мулла? Ясно, что никакой, кроме обмана. Агроном же, зоотехник и ветврач (теперь это уже все уяснили) учат, каким путем увеличивать урожайность, как получать больше пользы от скота и т. д.

Закрытие собора и мечети-лучший подарок трудящимся к 12-й годовщине Октябрьской революции».

Что верно, то верно: большевистская власть дарила самое дорогое для себя – безбожие…

24 ноября под заголовком «Красный флаг на минарете» газета писала:

«Раньше с минарета главной мечети муэдзин призывал правоверных на молитву. И его тягуче-заунывный напев «ал-ла-ил-ля-Бисмилля-а-а!» был славословием Аллаху и его пророку Магомету.

Революция нанесла всем религиям глубокую рану. А теперь культурный рост масс окончательно вбивает осиновый кол в могилу религии. Тысячи церквей, синагог, мечетей, молитвенных домов волей трудящихся передаются под культурные учреждения. Это движение широко охватило весь Союз и наш край. Все меньше становится фанатиков религии.

Победный марш миллионов, идущих на штурм религии, как средства угнетения и затемнения масс, завоевывающих права на культуру, не заглушить уже ни звоном колоколов, ни призывами муэдзинов с минаретов.

Мечеть передана волей трудящихся под культурное учреждение. Теперь в мечети клуб нацмен, дворец, где будет сосредоточена вся массовая культурная работа среди трудящихся отсталых восточных национальностей.

Клуб открыт 7 ноября…»

10 декабря Казкрайком ВЛКСМ объявил «антирелигиозное наступление по Казахстану», приурочив его начало «к антирождественским дням».[267]

За волной принудительного обезбоживания, которое газеты преподносили как долгожданный радостный карнавал, обрушился вал принудительной коллективизации и раскулачивания, когда «в отдельных местах», как сообщал Голощекин Сталину в секретном письме весной 1930 года, «доходило до отнятия абсолютно всего, до последнего куска хлеба».[268] (В отдельных ли? Читай – всюду.) Следом прошла ответная волна народного сопротивления насилию. Вооруженные выступления начались в сентябре 1929 года в Кара-Калпакии и Сыр-Дарьинском округе. 1 ноября восстала Батпаккара Кустанайского округа, 7 февраля 1930 года – Сузакский район Сыр-Дарьинского округа, 25 февраля – Иргиз Актюбинском округа и т. д. Одним из лозунгов восставших был – «Во имя ислама».

Власти пошли на попятную. Естественно, «правильная, ясная и четкая» генеральная линия партии не обсуждалась, она ведь была «совершенно бесспорной». Центр объявил виновными местных руководителей: перестарались-де и совершили «левые загибы». В числе последних осуждалось «изъятие в административном порядке мечетей и молитвенных домов». Этим якобы воспользовались «враждебные советской власти элементы, ведя агитацию, оскорбляющую религиозные чувства верующих» («будут облагать налогом за Уразу, Айт и намаз» и т. д.). Осуждение безбожников было, конечно, фальшивым: стоило подавить восстания и взнуздать народ, как все вновь пошло своим чередом. Гурьевская «Рабочая правда» сообщала 17 апреля 1931 года:

«С МУЛЛОЙ И КОРАНОМ ПОКОНЧИЛИ. МЕЧЕТЬ ПОД КРАСНЫЙ УГОЛОК

Рыбаки-колхозники артели «Уртакшил» из аула № 15 совершенно отрешились от всякого религиозного дурмана. Накануне предстоящего праздника Курбан» Байрам колхозники на общем собрании постановили закрыть имеющееся помещение под ленинский уголок. Такое начинание рыбаков следует приветствовать… Пусть на месте, где царил дурман, процветает и крепнет культура. Места дурмана – под очаги культуры. Вот лозунг дня.

Каспиец».

Эта же газета напечатала через несколько дней, 5 мая 1931 года, заметку «В Курбан-Айт работали ударно»:

«Курбан-Айт оставили попам и муллам. Утром на поверке 27 апреля на Каменном был устроен митинг, где рабочие-казахи в количестве 250 человек единогласно отреклись от мечети как очага дурмана и невежества. Праздник Курбан-Айт на Каменном был ударным трудовым днем».

Загрузка...