Иезуит

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ КОРОЛЬ-КАВАЛЕР
ИСПОВЕДЬ ДИАНЫ

Дворец де Брезей, одно из самых значительных феодальных зданий в древней части Парижа, давно уже потерял праздничный блеск, коша-то оживлявший его. Бывший великий наместник Нормандии Йанн де Брезей предложил руку дочери графа де Сент-Валье, и дворец зажил новой жизнью благодаря присутствию молодой кокетливой красавицы. Прекрасную Диану окружала, словно венцом, группа самых замечательных рыцарей. Важные вельможи двора посещали большие залы дворца великого наместника; все они наперебой ухаживали за прелестной хозяйкой. Диана принимала эти ухаживания как должное и не давала ни малейшего повода к злословию. Она выказывала явную любовь своему седовласому мужу, которому больше годилась в дочери, чем в жены. Развращенный двор не верил в супружескую добродетель юной наместницы, уверяя, что ее поведение есть не что иное, как хитрый маневр. Диана знала, кто первый распустил этот слух, и хотя внешне не показывала недовольства, но в душе поклялась рано или поздно отомстить дерзкому. Вскоре после женитьбы Йанн де Брезей умер. Молодая вдова горько оплакивала его смерть и отрешилась от всех светских удовольствий. Ее дворец, в котором еще так недавно устраивались роскошные балы и веселые праздники, уподобился монастырю, куда имели доступ лишь серьезные и набожные люди. Поведение Дианы, ее религиозность и благотворительность были предметом разговора всего Парижа. Красавица была всегда одета в траур, составлявший резкий контраст богатым нарядам придворных дам, имевших в ту эпоху обыкновение обманывать своих мужей и, конечно, не сохранять верность усопшим. Теперь, когда мы познакомились с прелестной наместницей, мы можем посетить ее дворец. Диана вообще принимала очень редко, но в данную минуту она была занята разговором с юношей, который, судя по уважению, оказываемому графиней, должен был принадлежать к высшему обществу.

— Монсеньор, — говорила красавица, — разве вы не видите траура, окружающего меня, я отреклась от света и его пышности; притом я, по годам, могу быть вашей матерью! Зачем вы смущаете бедную душу, монсеньор?

С этими словами красавица подняла глаза к небу и придала своему лицу такое чудное выражение, что юноша, которого она хотела обратить на путь истинный, обезумел от восторга и вскричал:

— Но поймите, Диана, я люблю вас! Будьте моей, Диана, и при дворе, где я буду королем, — вы будете королевой!

Гордое молчание было ответом Дианы. Она уже давно ждала любовного признания Генриха II, наследника короля Франциска I. Принцу в то время было восемнадцать лет, он был красивый, стройный юноша, для своих лет чересчур развитой. Охота, война и любовные похождения рано закалили молодого орла — он больше походил на бравого солдата, чем на изнеженного принца. Как и его отец, он был большого роста, с резкими движениями. В эту минуту он стоял перед красавицей, столько лет царившей при дворе Франции, — Дианой де Брезей. Знаменитый Бенвенуто Челлини и многие другие художники обессмертили красоту этой сирены, Дианы де Пуатье. Графине де Брезей исполнилось к тому времени тридцать пять лет, но она еще была дивно хороша. Разве только кисть бессмертного Тициана могла передать жемчужный цвет кожи ее стройного тела. Волосы ее были пепельного цвета, и столь тонкие и мягкие, что шелк, в сравнении с ними, казался грубой шерстью. Глаза у нее были черные, большие, нежные, глубокие, их блеск терялся в молитвенном экстазе или замирал прелестью неги. Графиня была одета в простое черное платье. Четырехугольный вырез в лифе позволял видеть ослепительную белизну шеи и груди. Из-под коротких рукавов, по моде того времени, красовалось чудное изваяние рук, они могли казаться мраморными, если бы не голубые жилки, видневшиеся под нежной кожей.

На шее и руках не было никаких украшений, лишь обручальное кольцо покойного графа де Брезей.

— Монсеньор, — сказала графиня, — то, что вы мне предлагаете, могло бы осчастливить каждую принцессу двора, но не меня, бедную вдову.

— Диана!..

— Позвольте мне продолжить; сегодня вы наследник престола, но завтра можете быть королем Франции. Вам, конечно, известно, что монархи могут вступать в брак только с принцессами крови. Сохрани Бог, если бы ваш батюшка король услыхал эти слова, — меня бы заключили в тюрьму на всю жизнь.

Лицо Генриха побагровело:

— Он не посмел бы этого сделать! — вскричал принц, хватаясь за рукоятку шпаги.

— Быть может, вы бы и отстояли меня, монсеньор, но какова была бы моя жизнь? Сознание, что я стала между сыном и отцом, свело бы меня в могилу. Король, ваш батюшка, был всегда так добр к бедной Диане. Вы были чересчур малы и не можете припомнить одного страшного эпизода в моей жизни. Знайте же, что мой отец, граф де Сент-Валье, участвовавший в победе Бурбона Констабля, был приговорен к смертной казни. Заговор был страшный, бунтовщики с оружием в руках восстали против законной власти; суд был строгий, но вполне справедливый; никто из родственников приговоренных не осмелился просить милости у его величества. Тогда Господь Бог внушил мне смелую мысль: я проникла в Лувр, подождала прихода его величества и, когда он показался, упала к его ногам.

— Вы, вы… — почти крикнул дофин с выражением ревности к отцу, славившемуся своими любовными похождениями, — вы были у него, и он вас принял?

— Да, принял как дочь, умолявшую его о помиловании отца, приговоренного к смерти.

В голосе красавицы звучало столько благородных нот, меланхолических, с оттенком легкого упрека Генриху.

— Король, увидя меня на коленях, поднял меня, с участием расспросил о моем горе, рекомендовал особому вниманию своей матери Луизы Савойской, и, в конце концов, о милый принц, разве я могу забыть это — король исполнил мою просьбу, и спустя несколько часов я обнимала моего отца.

— Ну, а потом вы не виделись больше с королем? — спросил дофин.

— Нет, ваше высочество, — гордо отвечала Диана. — Спустя несколько недель я вышла за графа де Брезей, имя которого я с достоинством носила…

Генриху показалось, что на глазах красавицы блеснули слезы — и он упал е ее ногам.

— Простите, прелестная Диана, — молил он, — простите, любовь к вам помрачила мой разум. Но мне кажется, в мире не существует смертного, который не преклонился бы пред вашей красотой… не отталкивайте меня, Диана, иначе, даю вам слово Валуа, я… совершу убийство. О, Диана, — продолжал дофин, — прошу вас, сжальтесь надо мной, и вы будете спасительницей Франции.

— Ваше высочество, прошу вас встать, — проговорила в испуге графиня, — я слышу чьи-то шаги, сюда могут войти. — И действительно кто-то постучал в дверь маленького зала, вошла горничная и сказала: «Преподобный отец Лефевр ожидает ваше сиятельство для духовного совещания».

— Попросите преподобного отца быть так любезным пройти в молельню, — отвечала графиня. — Простите, монсеньор, — обратилась она к принцу, — я иду беседовать с Господом Богом при посредстве его благочестивого служителя.

— Вы святая! — вскричал принц, целуя руки графини. Томный взгляд, полный любви, был ответом красавицы на горячий порыв влюбленного Генриха.

Проводив его до дверей, графиня отправилась в молельню, где ожидал ее отец Лефевр. Если бы сын Франциска I мог видеть графиню в эту минуту, его любовь к ней несколько поостыла бы. Выражение лица графини дышало злобной радостью, по губам скользила улыбка презрения и насмешки. Идеальная красота кроткой добродетельной вдовы исчезла, и ее заменила какая-то фурия, раба темных, грязных страстей.