Горы качают луны ореол.
Греция - это жара и цикады,
это цитаты античной укол.
Веки смыкаются... Пройдены вехи.
Быстро хмелею, гуляка плохой.
Греция - это не только орехи,
хоть мне на них доставалось с лихвой.
Жизнь не жалела и вволю шпыняла,
била, как мячик, навскидку, с носка.
Греция - это не зыбь у причала,
не по смоковнице юной тоска.
В дни испытаний, в минуту провала,
в яме зловонной, почти что на дне,
Греция, ты меня чудом спасала;
даром, что горе топил я в вине.
Все твои сказки и славные мифы,
что рассказал обстоятельно Кун,
вдруг поднимали на крепкие рифы,
что вырастали из теплых лагун.
Приободряя, вселяя отвагу,
сам Аполлон вдруг и вдунет огня,
а Эскулап брызнет капельку блага,
Зевс по головке погладит меня.
Милая сердцу картина покоя,
мне заблуждаться и дальше позволь:
небо лишь в Греции столь голубое,
море лишь в Греции чистое столь.
То-то меня запредельное манит,
снова в мечтах повторяю вояж;
в сказку хочу, пусть завертит, обманет,
и не боюсь оскользнуться в мираж.
28.04.
МОЛЬБА
Смотрю я на покосы,
гляжу с восторгом вдаль,
кругом летают осы,
и им меня не жаль.
Они, видать, не сыты;
гармонию храня,
они хотят осыпать
дождями жал меня.
Проклятые вопросы,
опять ни дать, ни взять;
кругом летают осы;
ну, как же их прогнать.
Вот надо же, на склоне
лет, а печаль остра;
быть может, их отгонит
вонючий дым костра?
Быть может, мне поможет
сверхновый репеллент,
и ос тревога сгложет,
как яд, в один момент?
А может, пригодится
и тут дезодорант;
и станет бедный рыцарь
богаче во сто крат?
Забавные вопросы,
ведь как их ни гони,
они опять как осы
переполняют дни.
Но только ночь наступит,
и осы - на покой;
толку я время в ступе
мозолистой рукой.
Когда, когда, когда же
опустится закат,
и ночь, как дочка в саже
вновь вызвездит халат?
Чтоб я, такой небритый,
страстями утомлен
на перепадах быта,
вкусил недолгий сон.
Где снова те же осы,
где жалят под ребро
проклятые вопросы,
что зло и что добро.
Они, видать, не сыты;
гармонию храня,
они хотят осыпать
дождями жал меня.
Устав махать и гнуться,
гоняя эту звень,
как хорошо проснуться
и выйти в новый день.
Где снова мухи, осы,
гудящие шмели;
крылатые вопросы
вертящейся земли.
И, слава Богу, чтобы
не прерывался звон
ни с помощью хворобы,
ни - хуже - похорон.
Что ж, осы, налетайте
стремглав на грудь мою;
и жальте, и кусайте;
я сам о том молю.
27.07.
* * *
Сгорает дерево в огне.
Готовится шашлык.
Ах, до чего привольно мне,
я к этому привык.
Со мной жена и рядом дочь.
В углу цветет сирень.
И вовсе не пугает ночь,
ведь завтра новый день.
Свершились детские мечты.
Вьют музы хоровод.
В кувшине на столе цветы
алеют круглый год.
О, как бы я одно хотел,
чтобы за гранью лет,
когда постигнет свой удел
обугленный скелет,
когда найду последний дом,
откуда сбечь нельзя,
меня бы вспомнили добром
дочь и мои друзья.
28.07.
ВЕТРЕННЫЕ СТРОКИ
А. Э. Хаусману
Дает природа лишку.
Не угасает лето.
Листает ветер книжку
английского поэта.
Его за четверть века
так и не перевел я,
простого человека
в геройском ореоле.
От водки пухнет ливер,
полшага до могилы,
выращиваю клевер
над нею, что есть силы.
А ветер эту книжку
по-прежнему листает,
как будто бы коврижку
медовую кусает.
И я за ним по следу
спешу - листать страницы,
на той сыскать победу,
а здесь - остановиться.
И все же сердце радо,
ведь, солнцем залитая,
дается, как награда,
погода золотая.
Ни дождика, ни хмури,
лишь на висках седины;
да при такой лазури
вскрываются глубины.
И рифм бездымный порох
вдруг вспыхивает рьяно,
с самим собою в спорах
не нахожу изъяна.
Что складно - то и ладно.
Два-три броска лопаты.
Вот ландыш непарадный
встал из груди собрата.
Боярышник, ракитник
заждались, где же птицы...
А я застрял, как путник,
на 107 странице.
Цветочные сугробы
с усильем разгребаю,
стихи высокой пробы
шутя перелагаю.
Порою мне бывает
то весело, то грустно.
А как еще влияет
на мальчиков искусство?
К чему плодить вопросы?
Да ведь судьба такая.
Кругом летают осы
и бабочки мелькают.
И я своим умишком
на перепадах лета
нектар сбираю с книжки
английского поэта.
Ведь он давно заждался
любви и уваженья;
хоть с миром попрощался,
но ждет переложенья
стихов на вкусный русский
язык; а я, каналья,
им, вроде, без нагрузки
владею досконально.
Недаром четверть века
искал я в чистом поле
простого человека
в геройском ореоле.
28.07.
* * *
Однообразен стук секунд...
зачем, томительно виня,
они безжалостно секут
коротким кнутиком меня?
Зачем, натягивая лук
и продолжая произвол,
они стремятся каждый звук
вогнать больнее, чем укол?
Привязан к плахе временной,
я, как святейший Себастьян,
пробит очередной стрелой,
но есть в терзаниях изъян:
кем был запущен механизм,
сплетенье тросиков и жил,
чтобы, проснувшись, организм
в согласии с распятьем жил?
17.08
* * *
Все шире в низинах прокосы.
Лесок на просвет все прозрачней.
Все глуше осенние осы
сверлят складень сладости дачной.
Погасли последние угли
в шашлычнице пепельно-ржавой.
Трава седоватые букли
с утра отмывает протравой.
Сосед замечает: "Прелестно.
На лужицах тонкие льдинки.
И кто победит, неизвестно,
здесь в очередном поединке
времен високосного года.
Пора уходить в домоседы.
Зато, безусловно, погода
являет условность победы".
17.08
* * *
Я альманах прочитал, где по белому черным;
водонепроницаемым стал и огнеупорным,
стал безразмернорезиноподобнотягучим,
глухонемым растворимолетучим созвучьем,
жестов сплетеньем и взглядов косых переплеском,
странноокруглым и к прежним обрезкам довеском;
в зеркало глянул: остался ль пытливоупорным,
и обнаружил, что там не по белому черным
фразы спрессованы, куце, темно, неумело,
наоборот прочитал я: по черному белым.
Жизнь моя долгая, беленький наоборотыш,
черные дни пробежали, уже не воротишь;
что ж я, как бусы, нанизывал белые буквы,
переводя Харта Крейна, подумав про Бруклин,
вызубрил "Бруклинский мост" поперек, да и вдоль я;
вот она - нега поэта, читателя доля,
выигрыш в странноприимной ночной лотерее,
где все доступно охальнику и ротозею,
где каждый миг драгоценным рассыплется прахом,
где прошлым дням помахал я чужим альманахом.
18.08.
ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ
Жалуясь, чуть ли не плача,
выронив песенный звук,
коршуны кружат над дачей,
чертят бессмысленный круг.
Тут же подумалось, кстати,
небо недаром светло
мать обучает дитятю,
ставит его на крыло.
Крупная хищная птица
с клювом, подобным копью,
нежностью просто сочится,
плещет заботу свою.
Слушая песню свободы,
вдруг понимаешь ясней
грубую правду природы,
строгую жизнь вне людей.
Тягостней будет и горше,
если душа не споет,
если не выполнит коршун
предназначенье свое.
25.08
* * *
Не могу унять сердцебиенье.
Заклинаю сердце: светом брызнь!
Умираю каждое мгновенье,
все короче будущая жизнь.
Что с того, что прошлая - длиннее!
Мне уже, конечно, не успеть
вырастить дубовую аллею
и на Марсе марсианам спеть.
Дай-то Бог издать 3 тома прозы,
однотомник избранных стихов;
если на бумагу целлюлозы
хватит, я на большее готов.
Я готов прожить годков 140,
не болея, киберчеловек,
ежедневно схватываясь в спорах,
никогда не посещать аптек.
Жизнь моя, шальная вспышка света,
сзади мрак и темень впереди,
то ль планета, то ли же комета,
финишная лента на груди.
09.09.
* * *
Утром выедешь рано, и это - разврат
досыпать на сиденье с несвежей салфеткой,
а когда ты поедешь под вечер назад,
остановки стреляют пружинною веткой.
Норовят (ненароком?) стегнуть по глазам
оголенной, как провод, изогнутой вицей,
между тем, несмотря на такой тарарам,
молодая соседка зачиталась Улицкой.
А глаза у нее, что в крутом кипятке
закружилась случайно упавшая льдинка,
как бы близко не сел, все равно вдалеке
ты, милок, и не надо гундеть без запинки.
Перестукивать будет на стыках состав,
сообщая забытою азбукой Морзе,
что сегодня сумел ты, от века отстав,
раствориться в житейской серебряной прозе.
Что ж, сегодня поездка смогла отпустить,
и не надо ее подъелдыкивать всуе;
только сердце, как голубь, клюет из горсти
и, не зная о чем, беспрестанно воркует.
17.09.
Из книги "РЯБИНОВАЯ ВЕТВЬ"
(Пермь, 1974)
* * *
Россия... Задумаюсь снова,
прочувствую в эти часы
могучего слова основу,
жемчужную россыпь росы.
И сразу же, русы и рослы
(так всплески идут от весла)
всплывут в моей памяти россы
и то, как Россия росла
от первой славянской стоянки
до славой покрытой страны...
И в женщины гордой осанке,
и в звоне задетой струны
Россия... Раскинулись дали.
Вхожу вместе с осенью в лес.
Протяжным дождем отрыдали
глаза голубые небес.
Но вновь на опушке, взгляни-ка,
свежа и упруга на вид,
у пня раскраснелась брусника
и дикий шиповник горит.
Опавшие влажные листья
рукой, наклонясь, разгреби
и ткнутся, прохладны и чисты,
слепыми щенками грибы.
Доверчива наша природа,
и настежь открыта всегда
душа у лесного народа
зайчишки, ежа и дрозда.
Россия...Прозрачные краски
на долы и горы легли;
и можно шагать без опаски
от края до края земли.
И, не превращая в присловье
названье родной стороны,
я вновь повторяю с любовью
рассветное имя страны:
Россия...
28.10.68
СРЕДИ ЛЮДЕЙ
Живу, как дерево в саду.
Как книга среди книг.
Всегда у ближних на виду,
и к этому привык.
Всегда находится рука,
которая спасет;
всегда находится строка,
что за собой ведет.
И теплый дом, и хлеб на стол,
и свет, когда темно
да я б всего не перечел,
что в жизни мне дано!
Хвала соседям и друзьям,
что я не одинок?
Но что сегодня сделал сам?
Кому и я помог?
15.05.69
* * *
Поставь рябиновую ветвь
на стол в стакане.
И в темноте дрожащий свет
не перестанет
струиться от ее плодов,
мерцать тревожно...
О, как хотелось и для слов
того же!
Чтоб мысль, родившая строку,
хранила чувство
и повторялась на веку
тысячеусто...
Пусть слово излучает свет,
во тьму не канет.
Поставь рябиновую ветвь
на стол в стакане.
28.05.70
БАБКИНЫ ПОЛОВИКИ
Василиса свет Матвевна,
ты и впрямь не знаешь сна.
У тебя на сердце, верно.
вечно девичья весна!
И легко челнок играет,
плещет рыбкой золотой
пусть заказчик выбирает
цвет любой, узор любой.
Пышут летом и зимою
радугой из-под руки
синим, красным и зеленым
бабкины половики.
Эх, была бы моя власть,
их бы под ноги не класть;
постелить и глянуть вкось:
как же это де-ла-лось?!
Разноцветные метели
в карусели завертели.
Как взглянули раза два
закружилась голова.
Ой, желтый квадрат
и зеленый квадрат,
так смотрел бы и смотрел бы
день за днем подряд!
Ходит селезень дорожкой,
носит красные сапожки,
а с таким половиком
можно прямо босиком...
Василиса свет Матвевна,
деревенская царевна,
у твоих резных ворот
собирается народ
и несет домой оттуда
пестроклетчатое чудо.
Здесь на радость человеку
ткешь ты радужную реку.
Помрачнеет сторона
без такого полотна.
Остроглазая, как птица,
косы стянуты узлом,
ты склонилась, мастерица,
над прабабкиным станком.
Плавно, с виду без усилья
набираешь воздуха;
и летают руки-крылья
день-деньской без роздыха.
25.10.68
* * *
Зенитные стволы березок
качает ветер вперебой.
Еще рассвет по-детски розов
и даль ясна перед тобой.
И ты подумаешь едва ли,
что охраняет эту даль
содружество берез и стали
надежнее, чем просто сталь.
21.02.69
* * *
Снова бешеный ветер погони
подымает дубы на дыбы;
и храпят половецкие кони,
ошалелые кони судьбы.
Не избыть непонятного страха.
Кто там замер на полном скаку?
И, треща, остается рубаха
белым флагом на черном суку.
Посредине забытого мира
я впечатался в гриву коня.
Гой ты, в яблоках серый задира,
выноси, выноси из огня!
Из чужого полынного века
от напасти и горя бегу
я - в личине того человека,
прапрапредка - и все не могу
оторваться от сросшейся тени,
ухватившей за ворот меня...
И шатает домашние стены,
как усталые ребра коня.
5.11. 69
РЯБИНЫ
Рябины, русские рябины,
темнеют ягоды-рябины,
морщины на кору легли...
Какую боль перенесли?
С чего вы сделались рябыми?
Мне вспоминаются рабыни
(родных татары порубили,
селения дотла спалили,
деревья древние спилили),
их участь: смерть или полон...
Тот запах стоптанной полыни
и дальний колокольный звон
дошли ко мне сквозь рвы времен...
Золу и кровь с землей смешали,
и с той поры по всей Руси
деревья новые росли.
Их ягоды алели горько
как кровь людей,
как кровь земли,
рябинами их нарекли!
Золу и кровь с землей смешали,
а люди русские мужали...
Опять к сохе тянулись руки,
да в пашни сеялось зерно...
О, Русь!
Тебе поклон земной
за все страдания и муки.
Я - сын твой,
перст твоей руки,
слезинка малая во взоре,
дай радость мне вложить, и горе,
и боль в размер моей строки!
Мне важно быть, а не казаться,
мне нужно одного - касаться
твоих людей,
твоих полей
и глубины души твоей.
Пускай мои слова и строки
берут в истории истоки...
Над пепелищем тает дым,
и веет горьким и родным.
1964
ПЕРЕСВЕТ И ЧЕЛУБЕЙ
Вздыблены кони в отчаянной пляске,
зябко блестят золоченые пряжки,
шлемы, кольчуги, щиты, стремена
холод на вечные времена!
Высох наколотый ловко на пику
ханский любимец, не выплюнув гика;
сросся с седлом, прикипев к стременам,
кряжистый, жилистый русский монах.
Ратники ждут: чьей победе пробить?
Быть под татарами русским - не быть?
Ждут, задыхаясь; устали сердца...
Нет у начавшейся схватки конца!
Вечная схватка - как вечная слава
спасшему Русь от полона и срама!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Кладбищем нивы зеленые стали,
кладбищем рабства, стершейся стали,
тел человеческих разных религий...
Стали одною из русских реликвий!
Памятник лучший - память людская.
Чтобы, младенца любовно лаская,
пела о подвигах прадедов мать
вечно двум всадникам копья ломать,
каменных пальцев вовек не разжать,
их жеребцам вечно рваться и ржать!
1964
ВОЛХВЫ В ЦЕРКВИ УСПЕНИЯ
НА ВОЛОТОВЕ
Леониду Мартынову
Кони, кони, какие кони!
Вы скрываетесь от погони
по дорогам, болотам, мхам...
Знать, случайно попали в храм?
Как вам там?
Кони - крупно
литые крупы,
мышцы тверже стальных пружин.
Крикнуть хочется: побежим!
Рухнут мартовские рубежи
и ворвутся, черны и четки,
ослепительные следы,
раскатившиеся, как четки,
на полу, голубей воды...
Чьи-то мысли во мне воскресали,
точно искры взрывали кресало;
мысли предков моих - славян,
возводивших чудесный храм...
Кони, резвые вы пегасы
враз все искры мои погасли
праздный ухарь толкнул меня:
"Что уставился на коня?
Разобычнейшая мазня!"
Кони!. . Что это? Сытые кони
застоялись на тусклой иконе?
Кони, как же вам не тесна
золотых завитушек тесьма?!
А по стенам - святые, нимбы.
Пред глазами пошли круги,
лишь подумал: "На помощь!
К ним бы!
Их враги - и мои враги!"
Со стремительностью курка
разлетится моя рука,
вспыхнет
вспухнет
щека врага.
Я очнулся.
Окончен спор.
Видишь
мчатся во весь опор
пробудившиеся ото сна
кони новгородского письма.
12.02.66
ОТЕЦ
1
У отца - застарелая рана.
Что ни дело - с натугой, с трудом.
Но - от боли - проснувшийся рано,
он обходит стареющий дом.
И обводит хозяйственным взглядом
стены, плинтусы. Пол, потолок:
все ли сделано, все ли, что надо?
Что еще он сработать не смог?
2
Старику моему одиноко.
На работе жена. А дочь
целый день в институте... У окон
с кошкой, что ли, сидеть?! Невмочь.
Не умеет без дела. Собрался.
И, надев полушубок, с утра
два часа у ворот "огребался"
снег валит, и все дуют ветра...
3
Снег слепящий, колючий, сыпучий,
чуть огреб - наметает опять;
так и мысли нахлынули тучей
и работою не разогнать.
Май придет - с огородом забота:
и удобрить, и перекопать.
Попросить на подмогу кого-то?
Самому?.. Отвлечется опять.
Три броска - деревянной лопатой.
От работы заноет спина...
И другие припомнятся даты,
и очнется под сердцем война.
4
Госпитальные жесткие койки.
Холодна белизна простыней!. .
Нет, ничто не забыто. Нисколько!
Все со временем стало видней.
Тяжесть самой тягчайшей работы
с очень кратким названьем - война.
Болью в сердце, тревогою, потом
до сих пор обжигает она.
Нет, и здесь - у замерзнувшей Камы
боль не скрыть, не сломить, не снести...
Зарастают окопы, но шрамы
никогда им не зарасти.
Вот и мысли о лете не лечат.
Что-то медлят сегодня часы.
Может, сын постучится под вечер,
навестит... Хорошо, когда сын...
И, поставив лопату в ограде,
снег смахнув с полушубка рукой,
в дом заходит, не сетуя на день.
Век не ведал бы слова "покой"!
Что ж, пожалуй, время обеду...
И на стол собирает еду...
5
...Я сегодня опять не приеду.
Снежной тропкой к отцу не пройду.
Быстрой жизни проста теорема:
днем - работа, а за полночь - сон...
Только в отпуск и выберу время
Попроведать, отвесить поклон...
Он поймет. И простит. И беседу
не спеша за столом заведет.
"Вырос парень..." - нагнется к соседу
"Ох, и рослый же нынче народ!"
В огороде покажет клубнику,
огурцы, парниковый уют.
"Как, сыночек, живем?... Погляди-ка!"
И глаза на мгновенье блеснут.
6
Ветер в окна с разлету стучится,
словно хочет войти человек...
Мне и за полночь нынче не спится.
Дверь открою... На улице снег...
5.11.69
ВЕСЕННИЙ БОЙ
Ружейный треск мороза спал;
весной пахнуло, миром;
и старый город тихо спал
по мартовским квартирам.
Спал город...Тягостной пальбы
не слыша ночью длинной,
не знал, что завоеван был
он армией грачиной.
Вот грач кургузый за окном
на ветке примостился,
но дождь пошел, но грянул гром,
и бой возобновился.
Тотчас попал грачиный дом
под ливень пулеметный,
а все ж держался молодцом
солдатик перелетный.
Как в щель залег, как дал зарок
уйти герой героем;
и, как фуражки козырек,
был клюв отлакирован.
Мой милый грач, твоя война
не кончилась на этом;
была безжалостной она
между зимой и летом.
Пронесся тот внезапный шквал;
и ты по-человечьи
ругательство пробормотал
на варварском наречье.
И над своим гнездом взлетел,
над Пермью, надо мною;
и черным глазом поглядел
на небо голубое.
С земли - как точка. Как значок.
И как же так случилось,
что солнышко в его зрачок
свободно поместилось!
6.04.68
* * *
Все та же скромная картина
в гостиной маленькой висит;
в углу чернеет пианино
ничуть не изменился вид
родного дома... Те же стулья,
на прежнем месте грузный стол,
и ночничок - подобье улья
все так же мечет искры пчел.
И в памяти очнулось детство,
где "зайчик" скачет по стене
невыразимое соседство
мужчины с мальчиком во мне
сейчас... К окошку подхожу я
ясней припомнить жизнь свою,
но вижу улицу чужую
и ничего не узнаю.
Напротив был пустырь колючий,
кустов непроходимый лес;
и было сказочней и лучше
следить волнение небес.
...Бежали тучи, как верблюды.
Как шхуны, плыли облака.
Сражались призрачные люди.
Текли минуты, как века.
Растаял в сини дым летучий,
и обнажился свод небес.
И нет ни облачка, ни тучи,
да и пустырь давно исчез.
Сейчас напротив дом огромный
глазами жгучими глядит;
еще смелей, еще бездонней
В них солнце дикое горит.
Куда исчез наивный "зайчик"?
Молчит закатное стекло.
И в нем не отразится мальчик...
Как быстро время протекло!
10.04.69
* * *
Живешь, не замечая нив,
не видя глаз небес.
И, тем сильней ошеломив,
придет под окна лес.
Деревья обретут язык
и склонность к чудесам.
Пойдет природа напрямик,
и ты увидишь сам:
сминая черные кусты,
взбивая белый снег,
ночь тянется из темноты
к огню, как человек.
22.10.68
МОТИВ ГЕЙНЕ
Что волнует поэта?
Ничтожные фразы,
камешек,
попавший в ботинок,
гул раковины,
отнятый у моря,
взгляды прохожих женщин,
выбоина на асфальте...
И не забудьте про трещину,
Которая проходит
Через его сердце.
16.04.69
* * *
Знакома вам ладонь залива
в морщинках трепетной воды?
О, как влечет неодолимо
потребность сохранять следы!
Так, вспомнив руки трудовые
с застывшей сеткою морщин,
задумаешься не впервые:
откуда ты и чей ты сын?
Унять бы сердца тайный ропот,
но вот почудилось на миг,
что вдруг услышал смутный шепот
отца и матери моих.
Шли низко над водою тучи.
Таили летнюю грозу.
И ветер рукавом колючим
Мне вытер первую слезу.
12.06.71, село Кува
* * *
Вглядевшись в зеркало ночное,
казалось, сонного пруда,
я сразу понял, что покоя
не знает черная вода.
Какая бешеная сила
сокрыта в бездне молодой!
Лишь миг о милости молила
и вновь бесчинствует волной.
Волна накатывает грозно,
равно темна и холодна.
Но чей знакомый образ создан?
Что всплыло в памяти со дна?
И почему не отступаю,
откуда этот жар в крови?
Как будто волосы ласкаю
ночные, буйные, твои...
Я знаю: скоро стихнет разом;
вся ярость выгорит дотла.
Как будто обретает разум,
опять покорна и светла...
Пусть женской ревности нелепей
порыв встревоженной воды,
но это - зрелой страсти слепок,
твои бессмертные черты.
И не затем ли бились воды,
натягивая мысли нить,
чтоб в смутном зеркале природы
лик человеческий явить?!
2.06.71, село Кува
ИЗ ПИСЬМА АННЕ
Тоскую
по саду со старой скворечнею,
тоскую
по зарослям диким орешника,
по небу высокому
с профилем облака,
напомнившем сокола
перистым обликом.
Тоскую
по речке, бегущей по камешкам,
тоскую
о чем-то неясном пока еще,
о запахе
жадно цветущей черемухи,
о солнце,
желтеющем шапкой подсолнуха,
о ветре,
играющем в прятки с кустарником,
о дождике,
ветра случайном напарнике...
И в каждом предмете,
примете и мелочи:
а как там жена моя,
как моя девочка?
15.06.68
РОМАШКОВЫЙ ЛУГ
Я один у окна. Дождь и ветер вокруг.
И в округе молчат соловьи.
Я припомнил сегодня ромашковый луг
и горячие руки твои!
Что за солнце, любимая, было тогда!
Сколько света и сколько тепла!
Рядом в речке, беззлобно волнуясь, вода
по знакомому руслу текла.
И качались ромашки на тонких стеблях.
Надувались рубашки на тонких руках
И звенел, поднимаясь над сочной травой,
колокольчик, покачивая головой.
Ах, ромашковый луг, окружил, закружил
и доверчиво губы с губами сложил!
Ах, ромашковый луг, прогоняющий страх
словно солнечный луч на любимых губах!
И ромашкой казался нам солнечный круг,
стрекотали кузнечики песни свои...
Нам загадывал счастье ромашковый луг,
не пророчил разлук - напророчил любви.
И сейчас, когда ливень что кот в сапогах
за дверями стучит на высоком крыльце,
вспоминается луг мне в высоких цветах
и шмели в золотистой пыльце...
Ах, ромашковый луг!
20.06.69
* * *
Здравствуй, любовь моя вечная!
Вот мы и снова вдвоем
этим серебряным вечером,
этим особенным днем.
Неизменившимся голосом
я объясняюсь опять.
Глажу воскресшие волосы,
трогаю робкую прядь.
Переодетая девочка,
дрогнули руки твои.
Нам и надеяться не на что,
что ж мы твердим о любви?
Что еще ищем в осиннике,
ветром продутом насквозь?
Клочьями писем - осенние
листья, летящие вкось...
Помнишь с природою заговор,
скрипками пели ручьи;
мчались на крыльях мы за город,
вольные птицы, ничьи...
Время похитило, спрятало
в чью-то чужую судьбу
чудо с растрепанной прядкою,
с зайчиком солнца на лбу.
Клочьями писем - осенние
листья, летящие вкось.
Мы заблудились в осиннике,
ветром продутом насквозь.
Бродим до самого вечера
с чувством щемящей вины.
Милая русая девочка,
пальцы твои холодны.
15.07.68
* * *
Говорила: ничего не утаи,
утоли мои печали, утоли.
Умоляла: только правду расскажи.
Для души своей просила, для души.
Я смотрел в ее колючие глаза.
Я не смог, я ничего ей не сказал.
Понимал, чего ждала, едва дыша,
этой женщины влюбленная душа.
А чего еще хотите от нее
знала правду и не верила в нее.
Говорила: ничего не утаи,
утоли мои печали, утоли.
23.08.66
* * *
И ветр отправляется снова
на прежние круги свои,
и юно волшебное слово
единой и вечной любви.
Не смыть поцелуя вовеки,
объятья вовек не разжать;
закрыты влюбленные веки
и пальцы прозрели опять.
Любимая! Шорох столетий
пронзает телесную дрожь;
и снова пройдет на рассвете
стремительный солнечный дождь!
И вновь про себя, как заклятье,
я имя твое повторю;
и вновь прошумит твое платье,
встречая, как прежде, зарю.
И ветр возвращается снова
на прежние круги свои;
и юно волшебное слово
единой и вечной любви!
19.05. 69
* * *
Со словом проносится конный,
и пеший со словом идет...
Законно, законно, законно,
законно стремленье вперед!
Пусть под ноги падает новый
рассвет, как шиповника цвет.
Какой же, какой и который
на этой земле я поэт?
Ничто не выходит из мерки,
и я замечаю в тоске:
стихи - словно галочьи метки
на влажном прибрежном песке.
Но чувства не сгинут со мною,
и с тою же болью в виске
другой - все впервые, все внове
начнет все на том же песке.
19.05.69
Из книги "ЗВЕЗДНЫЙ КОВШ"
(Чебоксары, 1977)
Николай Петровский-Теветкел
ЧУВАШСКАЯ ОСЕНЬ
Краснощекий, как яблоко, Август
с крепких яблонь роняет плоды;
и заката румяная радость
зажигает леса и сады.
Может, табор нагрянул цыганский
И березки собрал в хоровод?
Ветер крутит из листьев цигарки
и сережки разбойником рвет.
И от хмари осенней хмелея,
на мгновенье вспугнув облака,
дерзкий Август швырнул, не жалея,
в небо полный горшок молока.
Вот он - Млечный! Дорогою светлой
через черное небо пролег,
чтобы люди не путались слепо
в безрассудном сплетенье дорог.
Что ж, неспешно по родине шествуй,
успокоенной синью дыша.
Здесь пшеница серебряно шепчет,
помня плавную речь чуваша.
Запах хмеля из сел долетает.
Тяга к родине вечно нова!
И душа без конца повторяет
неизбывного счастья слова.
28.09.71
* * *
Туманные поля! Осенний день
вам раздарил все дождевые струны;
и в мареве колышутся, как струги,
избушки всех окрестных деревень.
Лес, как лиса, рыжеет вдалеке.
С холма едва видна реки излука.
Ночь не замедлит выстрелить из лука:
о, как черна стрела в ее руке!
Мгновенье, два - и догорит закат,
и сталь воды неслышно колыхнется,
и сердце беспокойно шевельнется,
и ты опять оглянешься назад...
На том холме качаются кусты,
ты их как будто только что раздвинул:
десяток лет в одно мгновенье минул,
успеешь ли дойти до темноты?
Подать рукою - материнский дом;
уже притихли, всматриваясь, ветлы:
чей это сын? Стоят друг друга подле,
как бабушки, - ладони козырьком.
И с каждым шагом тень моя длинней...
Ах, детство, детство, с каждым днем ты дальше...
Жаль не того, что старше. Страшно фальши,
того, что можешь свыкнуться ты с ней.
Не торопись разделаться с весной,
забыть мечты, привычным жить умишком...
Взгляни назад - еще бежит мальчишка
в рубашке белой, худенький, босой...
17.08.72
Педер Эйзин
ЛУНА
Вечер.
Город.
С грохотом проносятся машины.
Улыбаются уличные фонари.
Интригующие огни гастронома
зеленые, красные, синие
подмигивая,
завлекают прохожих.
Комната.
Один
стою, погруженный в думы;
в полумраке.
Вдруг вздрогнуло сердце
в окно
глянула грустно луна!
(До сих пор
я не замечал ее в городе.)
Полночь настала.
Город утих.
Только я
не могу оторвать глаз
от желтой луны.
Она кажется мне девушкой,
скромной, стыдливой,
приехавшей из деревни.
1.03.75
ПОДАРОК
Глаза даны, чтобы видеть.
Смотрите!
Почка высунула зеленый язычок,
пищит,
словно просит пить.
Но...
Глаза
забитые наглухо окна...
Я разозлюсь,
рассвирепею.
И небо грозно нахмурит брови.
Мои молнии
спрыгнут с облачных подушек.
- Что делать?
- Что прикажешь!
Спросят они меня.
Тогда отвечу им:
- Идите.
Подарите всем глаза
1.03.75
* * *
Если ты меня полюбишь
солнце забудет сесть за горизонт.
Если ты меня полюбишь
зимой зазеленеют листья деревьев.
Если ты меня полюбишь
мертвый жаворонок воскреснет.
1.03.70
Из книги "РУБЕЖ"
("Советский писатель", Москва, 1981)
* * *
Раннее утро.
Туман голубовато-розовый.
В синем инее столб кажется мне березою.
Заря полыхает костром в полнеба,
как приглашение в день,
в котором я не жил и не был.
После тепла знобит.
Пар изо рта клубится.
Тучи - как перья
в крыле сказочной Синей птицы.
1964
* * *
Шум времени сродни прибою,
его высокая волна
приподнимает нас с тобою
над вековым рельефом дна.
Он нас испытывает жаждой
познания, и потому
мы музыкальной фразой каждой
ему обязаны, ему.
6.11.79
* * *
Светает.
Ясней различимы
деревья в раздавшейся шири.
Все раны мои - излечимы.
Все горести - небольшие.
Кукушки приветливый голос
мне долгую жизнь напророчил;
о городе мысли - в другой раз;
естественней, проще
про рощи,
которые нас окружают...
Сам видишься некоей частью
природы.
Она не чужая.
Не это ль считается счастьем?
И, лепету листьев внимая,
забудешь иные понятья;
и чудится - ты понимаешь
растений язык и пернатых;
и чудится - различимы
любви и жизни причины...
Для этого разума мало
душою, душою, душою,
которая б все понимала,
тебя наделили большою.
28.06.66, Военные сборы, озеро Мисяш
МЕДИЧКА
Девочка, девчонка
семнадцати лет.
Выкрашены волосы
в модный цвет.
Издали трудно
рассмотреть лицо.
Спортивная сумка
через плечо.
В сумке - два конспекта,
студенческий билет,
томик Шекспира
и пачка сигарет.
Что ты повторяешь
не вслух - про себя?
Новая Офелия,
вечная судьба.
Гамлет твой, где он,
прекрасный принц?
Тоже учится
держать шприц.
Ах ты, медичка,
самый первый курс!
Жизнь, как лекарство,
пробуешь на вкус.
Костер сигаретки
не гаснет на ветру.
О чем же ты думала
сегодня поутру?
О мальчиках фасонных,
брюки клеш,
с которыми вечером
в кино пойдешь?
Об умном старшекурснике
в роговых очках?
Чьи губы отражаются
в его зрачках?
О будущей профессии?. .
с тревогой и тоской
о новой Хиросиме
и подлости людской?
Спортивная сумка
через плечо.
Хочется яснее
рассмотреть лицо.
1965 - 3.06.67
РОДСТВО
Так тянет к людям! Это не слова,
не декларация и не красивый лозунг
они необходимы мне как воздух,
иначе жизнь - не в жизнь, недужна и слаба.
Я дома не могу сидеть совсем,
ведь есть же где-то родственные души,
и я опять спешу признаться в дружбе,
я общее с собой ищу во всех.
Извечная загадка естества
похожесть типов; думаю строптиво:
не может же мир быть стереотипным,
природа не настолько же слаба!
Мы - разные, мы - люди, мы - различны;
у каждого особое лицо;
так почему я чувствую - влечет
родное под совсем чужим обличьем?!
Нет, видно, дело вовсе не в лице
людей роднит приверженность к чему-то,
что выше нас, что ждет ежеминутно
отдачи чувства, мыслей и речей.
Всем испытать такое приходилось
искусству каждый дань свою принес.
Так пусть придет ответом на вопрос
проверка на мою необходимость.
1965
КИДЕКША
Шли мы русскою деревней,
травы тихо шевеля;
и дышала страстью древней
кидекшанская земля.
Вдоль по улице широкой
современного села
тропкой прадедов далеких
нас История вела.
На окраине селенья,
в небо вытянув кресты,
встали белые строенья
древнерусской красоты.
Невысокая оградка
возраста восьми веков.
Сохранилась чудо-кладка
стародавних мастеров.
За оградой жизнь играет,
а внутри такой покой,
словно двор налит до края
заповедною водой.
Церковь медленно обходим,
сколько вынесла беды!
Времени следы находим,
это вечности следы!
То не Юрий Долгорукий
выезжает на коне
красно солнышко хоругвями
играет на стене.
То не чуткою струною
тетива, дрожа, звенит
это речка Нерль со мною
на излуках говорит.
То не тучи - черны вороны
затеяли полет,
а на все четыре стороны
прозрачен небосвод.
4.08.68
КАМА - ВЕЧНАЯ РЕКА
1
Нет, это не сон, это не сон
по Каме плывет капитан Джемисон.
Белый вымпел,
медный сигнал
на мирных жителей
страх нагнал.
Гуляет английское судно "Кент".
С пушек снят походный брезент.
Рыжеволосый офицер
камский берег берет на прицел.
Собор кафедральный бел как мел.
"Мишень превосходна. Wery well!"
2
Ах, парень-парень, совсем молодой!
Ему б не шутить со своей головой.
Ах, парень-парень, такой молодой!
Разлетелась песенка над водой:
"Мундир английский,
погон французский,
табак японский..."
"What?" - переспрашивает - "Как?"
Где же сейчас правитель омский?
Видно, дело совсем табак!
Убегает в Сибирь Колчак.
Опустел у него колчан.
От Красной Армии, словно овцы,
без оглядки бегут колчаковцы.
Сдался "Кент",
"Суффолк" умолк,
перебит отборный полк...
И по Каме
нефть кругами,
и от мертвецов круги:
SOS!
Всевышний, помоги!
И-и-и...
Круги,
круги...
Белым слезкам не поверив,
не ответил правый берег,
и на левом берегу
ни привета, ни гу-гу...
3
Камская вода - подойди, взгляни:
крутятся в воронках давние дни.
Над утонувшими нет креста.
Камская вода - ах, быстра!
Катит холодную зеленую волну.
Унесла далеко гражданскую войну.
Нынче во весь свой немалый рост
выгнулся над прошлым камский мост.
Держит машины, пешеходов на весу.
Смотрит: что это делается внизу?
Мышцами играя, подмывая берега,
гонит пену Кама, вечная река.
И давным-давно, как забытый сон,
смыт и унесен капитан Джемисон.
3.07.69
НЕЖНОСТЬ
Не знаю, что это такое,
когда, четырежды права,
в земле, без солнца, под землею
растет упорная трава.
Она не зелена. И все же
назвать ее бесцветной жаль
извечный свет свободы ожил
в ростке, свернувшемся в спираль.
Весной светлей, и ближе дали...
Так сильный выглядит добрей.
Коснись - она и впрямь одарит
суровой нежностью своей!
18.11.70
ПРОВОДИНЫ
Человек переезжает.
Снег ли сыплет, дождь ли льет...
Он без грусти провожает
взглядом старое жилье.
Пусть посорваны обои
и облуплены полы,
у него в душе гобои
притаились до поры.
Человек переезжает.
Позавидуйте ему.
Как он ходит виражами
в новоявленном дому!
Газ на кухне проверяет.
Смотрит, как вода течет.
Время весело теряет.
У него - другой отсчет.
Словно он родился снова,
радость брызжет из-под век.
Как с рождения Христова
с новоселья - новый век!
Вот он зеркало поставил.
Место шкафчику нашел.
Мигом стулья дружной стаей
облепили круглый стол.
Так, наверно, возвещают
Страшный суд... Изыди, сон!
Как он борется с вещами!
Поглядишь - Лаокоон!
Время не идет впустую,
но разбросаны дела
одесную и ошуюю,
от угла и до угла.
Человек вовсю хлопочет.
Он уже и сам не рад.
Он почти вернуться хочет,
но попробуй - все назад!
Та же самая морока,
не моргнешь - в один присест
в гроб сведет допрежде срока...
То-то новый переезд!
Не страшит судьба чужая,
но кричу я почему:
человек переезжает...
Посочувствуйте ему!
14.12.71
ПОДВИЖНИК
Величие души храня,
а с виду не великий,
ты, маленький поденщик дня,
несешь свои вериги.
Не настоящие вполне
монашества приметы,
а ощутимые вдвойне
реальные предметы.
Вот груз семьи, работы груз,
груз постоянных мыслей,
и тягостнее всех обуз
последний в этом смысле.
Его чугунные тиски
во снах не забываем.
...Вот ты выходишь из такси,
вот мчишься за трамваем...
А в голове та ж суетня,
как бы на пляже летом.
Ты, маленький подвижник дня,
не думаешь об этом.
Лицо твое не говорит,
когда берешь кофейник,
что мозг меж тем горит, гудит,
как утром муравейник.
1968
ИГРУШКА
Г. Г.
Деревянная игрушка,
деревянная судьба...
Ты стоишь передо мною
непреклонно, как судья.
Без улыбки, без усмешки,
словно в маске напрокат,
независимо маячит
человека суррогат.
Изначальная загадка:
что находится внутри?
Может, шесть твоих подобий,
может, меньше - только три.
Я стою перед тобою,
мне как будто восемь лет.
Обязательно раскрою
твой игрушечный секрет.
Я ручонкой замахнулся,
стало вдруг страшней вдвойне:
что в тебе - сейчас узнаю...
Кто узнает: что во мне?
Посмотрите, я шагаю,
напевая про себя...
Непонятная игрушка,
неизвестная судьба.
19.02.66
* * *
Архитектор берет карандаш.
Вот уже он с работою слился.
Примелькавшийся взору пейзаж
на его чертеже оживился.
Вот он эркер резинкою стер.
Строгий циркуль отправил по кругу...
И открылся заветный простор,
словно настежь открыли фрамугу.
Отодвинулись ввысь небеса.
Обнажилось земли постоянство.
Новостроек больших корпуса
шаг за шагом врезались в пространство.
И бурьяном заросший пустырь
на каком-то далеком разъезде
вдруг обрел небывалую ширь
в новом блеске рабочих созвездий.
6.11.79
* * *
Не знаю, что может быть легче
любви, окрыляющей нас,
но слабые женские плечи
под ношей сгибались не раз.
Но песни полынного края
не раз оглушали тоской,
и плакал ямщик, пролетая
по темной, по той, столбовой...
24.07.69
УРОКИ НАТУРЫ
Как рыба, контуры бедра.
Рука - крылом взметнулась белым.
Художник линию добра
на холст кладет движеньем смелым.
Пусть правде голой вопреки
на ум нейдут слова рассудка:
мне линии твоей руки
дороже линия рисунка.
Воспринимается поздней
простая магия искусства,
волшебной силою своей
преображающая чувства.
Откроется: не то хвалил,
лица не видел под личиной,
и то, что ранее хулил,
окажется первопричиной.
И, постигая мастерство,
уменье сочетать предметы,
ценю живое естество,
совсем не внешние приметы.
12.11.66
* * *
Как ласточки брови летели
на юном и чистом лице...
И встречные долго глядели
вослед, узнавая в юнце
свой облик, забытый и милый,
свою окрыленную стать.
И время кружило над миром,
готовясь поэзией стать.
Гремели, как бубны, трамваи.
Им вторило эхо вдали.
И, что-то еще вспоминая,
безмолвно прохожие шли.
13.02. - 7.04.69
СТАРАЯ ЖЕНЩИНА
В метро, возвращаясь с работы,
заметишь, как спутник притих,
и спрячешь потертые боты
и очи от взглядов людских.
О, если б сегодня забота
тебя обогрела на миг,
ты б вспомнила высшее что-то,
как в юности шла напрямик...
И, выпрямясь хоть на минуту,
душою и впрямь молода,
сидела б легко и уютно,
как будто с годами в ладах.
И, глядя в зеркальные окна,
платочек в руках теребя,
забыла б, что ты одинока,
что некому встретить тебя.
Любовь заглушает страданье,
становятся солнечней дни...
И невыносимо вниманье,
когда безучастью сродни.
21.01. 70
ПОНИМАНИЕ
К душе моей, охваченной страданьем
ночной тревоги и дневной тоски,
приходит пониманье с опозданьем
(хотя слова бегут вперегонки),
что звездная распахнутая карта
и времени бурливая река
давным-давно направили в фарватер
характер и следят издалека;
что, зная нахождение порогов
и рассчитав заране звездопад,
взыскуют подведения итогов
и никогда не приведут назад.
17.01.80
"СЕЯТЕЛЬ" ВАН-ГОГА
Фантастический пейзаж,
рамкой скованный до боли.
Безысходности багаж,
оказавшийся судьбою.
Ржи далекая стена.
Сеятель, идущий полем.
Призрачные семена
равенства, добра и воли.
Так, ступая тяжело,
от рассвета до заката
сеять (пальцы б не свело!)
за загадкою загадку...
Два исхода:
свет и тьма,
нас сводящие с ума.
27.04.71
* * *
Хранят в музеях пышные портреты
спесивых дам, крикливо разодетых,
мужей, детей и домочадцев их,
то тучных, то болезненно-худых,
различных королев и королей,
взирающих с презреньем на людей.
Не знаем, кто на них изображен,
не помним ни фамилий, ни имен...
Как преходяща ты, мирская слава!
Но, поглядев налево и направо,
ХУДОЖНИКОВ мгновенно узнаем
и говорим уверенным баском:
"Вот Рембрандт,
вот Ван Дейк,
а это - Врубель!"
Своим мазком
В века художник врублен!
1963
* * *
Так мучай же ухо тугое,
неясного чувства полна
(кто выдумал чудо такое?),
музыки тугая волна!
Приходишь в себя постепенно,
и страшно подумать о том,
что есть, кроме этой вселенной,
другая, огромней притом.
Что есть в этой новой вселенной
огромные люди-миры
и в каждом - свои настроенья,
игра и законы игры.
Как чуткому сердцу не вникнуть
(Бетховен. Концерт до мажор),
когда, как послушную книгу,
листает тебя дирижер!
1965
* * *
Благолепие райского сада,
винограда студеная спесь
не нужны мне, поскольку досадно
быть счастливым и нощно и днесь.
Трудоемка природы основа,
свет и тень перемешаны в ней;
и рожденное Разумом слово
долговечней минутных страстей.
Может, только привычкой к страданью,
за которым работа души,
формируется центр мирозданья
в самой затхлой и темной глуши.
И поэтому нощно и денно
не бросаю убогих снастей,
мысль - мой парус в бескрайней вселенной,
мой маяк - души выплывших в ней.
8 - 14.07.74
ПРОБУЖДЕНИЕ
Не долгожданным, не заветным
искорененьем зимних дрем
весна приходит незаметным,
по-мартовски холодным днем.
Пока ей не до буйства красок,
и для нее азартный март
непримечателен и краток,
пуглив, как снега аромат.
Апреля прель, май с маятою
затем заслуженно придут,
наполнив кровью молодою
полузасохший вербный прут.
Снует весна, летает лето
и осень осеняет нас,
меняясь глазу незаметно
из года в год, из часа в час.
Мы ждем любви, проходят годы.
Она сама из-за угла
знакомой девушкой выходит,
и непонятно, где была.
1965
* * *
Как только тронулся состав
и побежал проворней,
ты вмиг уменьшилась, отстав
на городской платформе.
Но вместе с массою людей
вослед перемещалась
и с каждым взмахом все быстрей
назад отодвигалась.
Я что-то важное кричал,
слова не выбирая.
Ты, может, слышала печаль,
слова не разбирая.
Догадываясь, ты сама
досказывала речи.
Так было проще для ума
да и для сердца легче.
Казался ниточкою бус
тебе ушедший поезд.
Казалось, я сейчас вернусь,
о том же беспокоясь.
А у меня плыла в глазах
вокзала панорама,
когда не повернуть назад,
а возвращаться рано.
12.06.68
* * *
Я выучу каждое слово
из писем твоих колдовских,
где ты только с виду сурова,
а сутью нежнее других.
Где женская жажда опоры
невольно выходит на свет;
и нет лихолетья и ссоры,
душевной усталости нет.
Запомню на звук и на ощупь
мерцание тайной строки,
довообразив - полуночник
движенье знакомой руки.
22.02.74
РАССТОЯНИЕ
Вчера на берегу реки
ты говорила: "Надо
от расстояния руки
на расстоянье взгляда
уйти..." Уходишь? Уходи!
Да будет легким путь твой!
Звезда сверкает впереди,
а позади - лишь утварь.
А позади - что говорить
весенней ночи хворь,
и до сих пор душа горит
и помнит голос твой.
Ушла водою из горстей.
И глазом не моргнув.
Всю жизнь - как в гости из гостей.
А я вот не могу.
22.03.67
СПЕКТАКЛЬ
Утратил голос телевизор.
Он этим словно бросил вызов:
актеры в гости шли ко мне,
как тени на ночной стене.
Я ждал: когда он рассмеется?
Когда-то же душа прорвется
сквозь грим разученных гримас
у самодеятельных масс...
Там двери мужу отворили,
там чувства были на замке.
И даже руки говорили
на иностранном языке.
12.08.66
ТАЙНЫЙ ЗНАК
Есть тайный знак любви и тайный знак привета,
когда - глаза в глаза - мы на людях одни.
Тогда и говорить не надобно об этом,
об этом говорят в твоих глазах огни.
Друг друга в толкотне заметить невозможно,
едва ли разглядеть друг друга в суете...
И как же распознать: что истинно? Что ложно?
И те пришли на ум слова или не те?
Но есть один секрет
взглянуть в глаза друг другу,
и тайный взгляд души вмиг высветит во мгле
всю подлинность любви, и отведет разлуку,
и нас вдвоем одних оставит на земле.
Кто взглядов смысл постиг, не говорит об этом,
надолго поражен открытием своим.
Есть тайный знак любви и тайный знак привета,
есть любящих язык, неведомый другим!
7.06.69
* * *
Вышел я в поле однажды
розовощеким юнцом,
а возвращаюсь - от жажды
пыльным пугая лицом.
Плоть ли моя возопила,
дух ли неслышно пропел:
где она, тайная сила?
Равновеликий удел?
Что от земли и от неба
требуешь - благослови!
- Черного-черного хлеба.
Светлой-пресветлой любви.
28.08.79
РАННИЕ СТИХИ
Не принимают ранние стихи.
В них раздражают мелкие детали.
То слишком громки, то совсем тихи,
они еще поэзией не стали.
Их не заучит песенный герой.
Внимательно не перечтет прохожий.
В газетке мокнут под дождем порой,
всегда на чьи-то чересчур похожи.
Создатели непризнанных стихов!
Врачи. Киномеханики. Шоферы.
Вы лишь с собой до третьих петухов
о тайнах ритма затевали споры.
Слова сминали как в ладонях воск.
Шептали. Пели. Плакали. Рыдали.
Работою разгоряченный мозг
водою ледяною охлаждали.
И радовались найденной строке,
совсем по-детски выкинув коленце;
трофейным флагом комкая в руке
шершавое, как соты, полотенце.
Сгибала вас редакторская мощь.
Стихи щербаты были, как початок.
Преодолев сопротивленья морщь,
переболели корью опечаток.
Пусть нарочный вам гранок не носил
и не звонил приветливо издатель,
трудились вы, не экономя сил,
не делая рывков от даты к дате.
И птицей мысль рвалась из-под пера,
и песней оборачивалось слово,
и жизнь была воистину сестра,
весна листвою закипала снова.
Но чтобы громом потрясать сердца,
поверьте, мало, чтоб стихи издали,
жизнь, как спидометр, выжми до конца,
чтобы всерьез хоть в старость принимали.
А слава?. . Все судить о ней лихи.
Яд и лекарство. Действенное средство.
И помещают ранние стихи
все чаще в рамочке "Из лит. наследства".
23.12.71
ИМЕЧКО
Была моя любимая,
как птица, нелюдимая,
твердила: улетим
за тридевять земель-морей,
поможет утренний Борей
дыханьем молодым.
И был крылатым синий плащ,
как солнце, поцелуй палящ,
и очи, как звезда,
пронзали взором ливневым;
и звал я птичьим именем
любимую тогда.
Но жизнь - она капризная,
вспорхнула птица сизая,
ничем не удержать...
Не перышко не дымчато
осталось птичье имечко,
да некому сказать!
16.05.69
* * *
Ау, осенняя деревня,
откликнись: помнишь или нет,
как я валил тебе деревья?
Как открывал твой лад и свет?
Нас было десять: две девчонки
и восемь городских парней.
Работа въелась нам в печенки
и вряд ли делала добрей.
Пилой двуручною пилили
неподдающийся сосняк,
порой не зная: сучья или
трещит натруженный костяк.
Мы с этим лесом попотели.
Мы стали там родней родни.
И говорили лишь о деле.
А суесловить - нет. Ни-ни.
1965
КОНИ КЛОДТА
Стали ближе и знакомей
тоже брался за узду
взбудораженные кони
на Аничковом мосту.
Гривы по ветру летели,
и казалось: воздух взрыт
мощностью чугуннотелой,
дикой яростью копыт!
Так хватают почву корни,
рыщут - непокорные!
Рвались клодтовские кони
на четыре стороны.
Фантазируя на тему
убегающих коней,
я хотел представить время
обтекающим людей.
Искривленное пространство
показало бы тогда
золотое постоянство
мысли, воли и труда.
Как, взнуздав уздой железной
молодого скакуна,
человек летит над бездной
лет - без отдыха и сна.
И сравню - у монумента
( в этот миг они равны)
напряжение момента
с натяжением струны.
1.09.78
ЛЕТНЕЕ УТРО
Славен утра первый признак,
пробудивший небосвод!
В нем дыханье новой жизни,
мысли ласточкин полет!
На молекулы рассыпан
зыбкий воздуха алмаз...
Пусть воронкой ненасытной
утро всасывает нас!
Пусть по юному несносен
голосов зудящий рой!
Зря ль вершины тонких сосен
ветер гонит пред собой?!
И лелеет не впустую
с неизбывной старины
клад, разбив на рябь речную
злое золото волны.
Ветер нас с тобою вертит
и подталкивает зря ль,
если рано на рассвете
ярче ширь и глубже даль?!
И не зря теплом даруя
нас, деревья и цветы,
солнца трепетные струи
льются с вечной высоты!
11.07.71, село Кува
СТАРЫЙ АТТРАКЦИОН
Александру Межирову
Репродуктор завывает,
исказив слова на треть.
Репродуктор зазывает
старый номер посмотреть.
Мотогонки... Звуки гонга...
Друг за другом по стене
двое носятся; вдогонку
эхо гулкое вдвойне
расчихалось... Был да вышел
страх у пары неземной!
Первый - круче, первый - выше,
а за ним спешит второй.
"Что за смелость?", "Ай да нервы!"
изумляется народ.
"Гляньте, первый..." Сдался первый.
Безнадежно отстает.
Жуток этот промежуток.
Не игра - смертельный труд.
Сразу стало не до шуток.
Приумолк базарный люд.
Загляделись на второго.
Выше, круче руль - второй...
Для чего он, право слово,
так рискует головой?!
Стоит ли для восхищенья
пестрой рыночной толпы
совершать коловращенья
с биркой беличьей судьбы?!
Для чего парадец жалкий
съехать наземь: о-ля-ля?!
Сердцу больно, телу жарко,
и - качается земля.
И плывут крутые стены,
лица в круг сплошной слились...
Ты в конце рабочей смены
все равно не вспомнишь лиц,
для которых мчался, трясся
в жестком гоночьем седле...
Так всю жизнь - по старой трассе...
Перерыв. Парад-алле!
По стене огромной бочки
как у бездны на краю.
Центробежной силы прочность
охраняет жизнь твою.
18.08.69 - 30.05.70
БОТАНИЧЕСКИЙ САД
Ботанический сад.
Одомашненный лес.
Вне железных преград
светлый купол небес.
Льется в каждый прогал
тишина. Синева.
Этот строгий хорал
заглушает слова.
Будит внутренний слух
и сужает зрачок;
пробудившийся дух
повторяет скачок
в царство ДО ЯЗЫКА,
в мир нетронутых чувств...
И плывут облака,
и качается куст;
и ребенок бежит
по траве босиком...
Все слилось, все летит,
все в порыве одном!
Соты с солнцем, дружок,
мы уносим с собой.
Шмель заводит движок.
Стынет мед голубой.
14.07.74
* * *
И опять о поэзии вздохи,
словно мало писали о ней.
В ней приметы великой эпохи
и величье обычных людей
повторяются, не повторяясь;
и живут, и живут без конца;
вечно радуя, прочно врезаясь
в наши души и в наши сердца.
И бессонною ночью, и утром
разбираем ее вензеля...
И на этом, поверьте, на этом
тоже держится наша земля.
3.03.68
* * *
А ты все та же, ты все та же
в движеньях, в речи, словом, в том,
что замечает сердце, даже
затронутое холодком
взаимного непониманья;
что видит отчужденный глаз;
и это - как напоминанье
о боли, связывавшей нас.
6.03.69
* * *
Такой бы изваял тебя Майоль
бронзовотелой, чуть одутловатой,
уверенно стоящей на земле.
Короткой стрижки бронзовое пламя
не затмевает света крупных глаз,
вприщур смотрящих...
Крепких рук кольцо
полураскрыто, словно для объятья...
Ты - вся - движенье,
гибкий стебель тела
в себе скрывает завязь материнства
такой бы изваял тебя Майоль.
21.07.74
СТИХИ О ДОЧЕРИ
1. Игра "Поймай рыбку"
Картонный аквариум полон воды
и рыб в фантастических латах;
и радость ребенка за эти труды
совсем не ничтожная плата.
Махая подковкой - магнитным крючком,
тащи за губищу удачу;
но что же по сердцу елозит смычком
и душу терзает в придачу?!
Наверное, это азарта резьба,
а может, предчувствие фальши:
бумажная долго ль протянет губа,
а дальше, а дальше, а дальше?!
Не ты проиграла, не я обогнал
в наиневозможном улове;
и долго картонкой ребенок играл
и море шумело в обнове.
Как веруют дети в удачу свою!
Но с удочкой сросся и ты бы,
не зная, что завтра сметут чешую
бумажной диковинной рыбы.
И выбросят в мусор смешной водоем,
и больше ни разу не вспомнят,
как глотку целительно жег йодобром,
смыв накипь засиженных комнат.
У логики взрослых законы свои!
Но есть преотличное средство,
добавив к рассудку немного любви,
вернуться доверчиво в детство.
Вглядись же - аквариум полон воды
и рыб в фантастических латах;
и радость ребенка за эти труды
совсем не ничтожная плата.
21 - 30.07.74
2. Взгляд
Мне показалось: ты стучишься в дверь,
Елена, девочка моя, дочурка...
Я тотчас подбежал, рванул замок
и отпер, и тотчас же дверь захлопнул
пустой была площадка, лишь мешок
стоял у двери; и пролеты лестниц
пустынны были, гулки; стук шагов
донесся б моментально, если б ты
сбежала вниз, чтоб спрятаться... Тогда
помчался я к окну, что в двор выходит,
и увидал песочницу пустую;
а на скамейке - выстроены в ряд
лежали позабытые игрушки
(совок, бидончик, ситечко и формы,
чтобы отменно стряпать куличи).
Вгляделся я в листву, за ней качели
раскачивались ветром, одиноко
скрипела ось... Где девочка моя?
Мне жутко стало: увели цыгане,
подружки заманили, точно в сказке,
которую читал тебе недавно,
пытаясь книжной речью усыпить...
Елена, где ты? Девушкою взрослой,
а может, зрелой матерью семейства
ты вспомнишь об отце и точно так же
во двор посмотришь, где пусты качели
и только ось одна надрывно плачет,
не прекращая с ветром разговор...
А может, ты совсем отвыкнешь - что там
старик с его бессмысленной улыбкой,
с привычкой проговариваться в рифму
и суетливой жадностью до книг?!
Ты будешь сильной, ясноглазой, умной,
конечно, доброй; я забыл о главном,
ведь красота ничто без доброты.
И только я проговорил, подумал.
очнулся - ты откуда-то явилась
и тут же деловито побежала,
моя Елена, с лютиком в руке.
Двор ожил: мальчик на велосипеде
пронесся по асфальтовой дорожке,
старухи облепили все скамейки,
внезапно затрезвонил телефон
(звонила мать приятельницы нашей;
я изложил: кто - где, что сам болею,
что дочь резвится во дворе, что Анна
на полчаса ушла за молоком;
конечно, я не стал читать старушке
стихотворенье; говорить нелепо,
что может померещиться больному,
когда он дома вечером один).
Я сел к столу, склонился над журналом,
но подлое мое воображенье
тянулось к растворенному окну.
Я пробовал не вспоминать о стуке,
почудившемся; я старался точку
поставить на цезуре, но насильно
меня к окну влекло... Пиджак набросив,
я выбежал во двор... Сидела Анна,
усталая; мне улыбнулась, словно
все знала, дожидаясь лишь момента
мне с укоризной пальцем погрозить.
Я взял поклажу, дочь схватил в охапку;
нагруженный,
по лестнице
рванулся,
чтобы успеть в конце стихотворенья
исход благополучный описать.
17.08.74
* * *
В преддверии морозов,
в предчувствии ветров
давно уже не розов
цвет ягод, а багров.
Смотри: уже немало
посъежилась листва,
как будто закатала
рябина рукава.
Навстречу вьюге чистой
(пусть разорвет в клочки!)
отважно сжала кисти
в тугие кулачки.
17.08.75
* * *
Вот и приехал. И пришел
к своим мечтам, к своим святыням.
И нас не разлучить отныне.
А все же счастья не нашел.
Слиняли краски. Обветшал
столикий град, мой дом огромный.
И я опять бреду бездомный,
как мальчика, себя мне жаль.
Ему хотелось так найти
свое особенное слово.
Измучен немотою снова,
назад не нахожу пути.
24.03.74
ЗИМНЯЯ НОЧЬ
О леденящий душу звук!
Чем это вызвано - ветрами
или касаньем чьих-то рук
стекла подрагиванье в раме?
Во сне с метелью заодно,
с усмешкой каверзно-дремотной
ночь плющит безразмерный нос,
придвинув близоруко стекла.
31.03.78
КАМЕННАЯ БЕРЕЗА
Ствол, словно столб. Под ним - нора.
Дорожка к ней в следах мышиных.
Сухая черная кора
в глубоких старческих морщинах.
Ни листика, ни почки... К нам
лишь сучья тянутся, как руки...
И что ответить тем рукам,
заломленным в предсмертной муке?!
Ствол, словно столб. Пуста нора.
Откуда же тогда угрозы?
И вдруг - зарубки топора...
Здесь пили сладкий сок березы.
Нет - это кровь ее текла.
Безжалостно терзали тело.
Бежать береза не могла
и навсегда окаменела.
Ствол, словно столб. Отжил, иссяк...
Лишь на дрова. Подходим снова:
Взгляни - берестой кое-как
он все-таки перебинтован!
3.07.69
СТИХИ О СЕМЕЙНОМ СЧАСТЬЕ
Я не могу спокойно наблюдать
твое лицо и мучиться виною,
что тяжела каштановая прядь,
помеченная ранней сединою.
Что возле глаз устало залегли
наполненные горечью морщинки;
и на уста пробиться не смогли,
оставшись в горле, редкие смешинки.
Я не молчу. Читаю наугад.
Отогреваю, словно в холод, руки.
Все выскажет тебе открытый взгляд!
Сейчас он полон нежности и муки.
Мне кажется - заботливее нет.
Твержу, как без тебя в Москве скучаю.
И слышу тотчас: хватит. Что за бред!
Пошел бы, вскипятил на кухне чаю.
Как будто сразу сделалось темней.
Но вдруг, нагнав меня на первом шаге,
ты улыбнешься и прильнешь ко мне...
И это не опишешь на бумаге.
18.12.71
ПЫЛЬНАЯ БАЛЛАДА
Молчу. Один. Перед листом бумаги,
как будто перед совестью своей,
ответ держу. И не меняю флаги;
и белый - не взовьется, хоть убей!
Не сдамся ни тоске, ни скуке, ни позору
быть притчей во языцех земляков...
Я из родной избы повымел столько сору,
что пыль набилась в легкие стихов.
Я так восторженно орал мальчишкой песни;
бездумно гирями бумажными играл;
звал стихопад; потом стихообвал
чуть не прибил, и тем исход чудесней.
Мне - тридцать. Волос хоть и поредел,
но нет тонзуры. Голос мой не жидок.
И столько впереди серьезных дел
И столько нераздаренных улыбок!
Мне тесен ворот истин прописных
и ногу жмет башмак знакомых улиц;
и я спешу на поиски весны,
и не хочу, чтоб мы с ней разминулись.
Весна, весна! Скудеет государство
без золотого таинства любви;
и если на бегу ты обознался,
одну весну на выручку зови.
Пыль на зубах скрипит, и скряга случай
боится медный фартинг золотить;
и ветреная туча
рвет солнца нераскрученную нить.
В глазах темнеет. Липовую оголь,
весна, зеленой влагою насыть!
Русь-тройка, как тебе молился Гоголь!
Нельзя, родившись здесь, отчизну разлюбить!
Я сетовал на городишко свой,
на то, что с каждым днем друзей теряю,
что сам не свой,
когда одни и те же бредни повторяю.
Бегом отсюда, больше - ни ногой
твержу себе и в отпуск - рвусь обратно...
И понимаю: нет, я - не чужой,
и кислотой разлук не вытравить родимые мне пятна.
Мой город, сохрани мой легкий след
не мраморной доской - вниманием к лит. смене;
дай побарахтаться в газетной пене;
и раз в десяток лет здесь вырастет поэт...
Привет, привет! Отхаркивая пыль,
сбегаю к Каме по натруженным ступеням.
Как хорошо, что я не стал степенным
и, как река, не утихает пыл!. .
Катись, река! Далеко-далеко.
Впадай, как в сердце, в яростное море;
и мне б хотелось песенной строкой
до сердца дотянуться вскоре.
Мне - тридцать лет. Растет моя семья.
Еще не написал я главную из книжек,
не побывал в Нью-Йорке и в Париже,
но позади студенчества скамья.
Мой город, верь, я пронесу твои
обветренные пыльные штандарты,
и - враг стандарта - на безликих картах
я нанесу оазисы любви.
Прощай, прощай! Пусть долго не увижу,
но ты - как брат, с тобой в боренье я живу,
чтоб воплотить мечтанья; ты мне ближе,
чем то, что окружает наяву.
Моя страна, шестая часть земли,
я не боюсь в признанье повториться
ты голосу провинции внемли,
провидцы происходят из провинций.
Коров рязанских льется молоко,
и пермские работают заводы.
Моя любовь лишь часть твоей заботы;
твоей реке струиться далеко.
И если я песчинкою мелькну
во временном круговороте,
спасибо материнскому окну,
где первый луч согрел и озаботил.
Спасибо первым ласкам, синякам,
спасибо нескончаемым ушибам,
врагам спасибо, а моим друзьям
воистину несчетное спасибо!
7 - 8.01.75
* * *
И двери скрип, и посвист птичий
тебя пробудят ото сна,
когда в предутреннем величье
туманом стынет тишина.
Когда окрестность незнакома
и брезжит утренник такой,
как будто вышел ты из дома
и перенесся в век другой.
Здесь все - мираж, все - нереально;
и даже ветру невдомек,
зачем стеной горизонтальной
молочный стелется дымок.
Ты не сворачиваешь к дому,
хоть до него подать рукой;
но хочется к огню живому,
услышать говорок людской.
И через всю страну цветную
тумана, ледяной слюды,
материально существуя,
твои протянутся следы.
2.11. 68
Из книги "ПОИСКИ ВЕСНЫ"
("Современник", Москва, 1981)
ПОИСКИ ВЕСНЫ
1
Право, стоит ли тратиться в споре,
так порою измучат слова!
Жить бы тихо на вольном просторе,
как деревья, кустарник, слова...
Где глазам нестерпимо от блеска
изначальной живой чистоты
неба ясного, темного леса,
где кругом проступают черты
доброты человечьей... В обличье
тучи, дерева, сойки, цветка
промелькнет на секунду величье,
о котором не знают века...
2
Не грешу я любовью к пейзажу,
каюсь - книгам я чаще был рад,
а бывает же так - не вылажу
из лесных и болотных пенат.
Дом мой, пригород, зельем, наверно,
приворотным меня опоил
жгучей зеленью ивы и вербы;
синей мглой недалеких могил
окатил - не туманом холодным
утром в чуткую душу плеснул...
Как приеду - и в чем-то свободней:
долог день, ночью крепче уснул.
Впечатленья пытливого детства
оживают со всей новизной:
там застроен пустырь, а на месте
пивларька - магазин городской.
Славный пригород - ты не деревня.
Смотришь, рядом театр и музей,
А захочешь - обступят деревья
и накличут пернатых друзей;
а захочешь - исчезнут, как в сказке,
люди, крыши, столбы - полчаса
ходу - глянут анютины глазки,
не крадется ли следом коса...
3
Эту память бы рифмой обрамить;
это, мысли мои вороша,
раздувая словесное пламя,
сеет свет северянка-душа.
За сумбурностью, скороговоркой
не хотелось бы мне проглядеть
даль уральскую, лес на пригорке,
родничок, не уставший звенеть...
Вроде все это - обыкновенность:
дым, шалашик, телок на лугу...
А на деле - сыновняя верность
краю, родине, очагу.
4
Так пускай со страничек помятых
светят лампочки ягод лесных,
чтоб зимой становилось понятно,
где угодья далекой весны;
и дыхание теплой погоды
означает в медвежьем углу
не крушение планов природы,
а причастность к людскому теплу.
5
Тяга к слову - с охотничьей страстью
не сравнима и тоже нова,
но замечу, как звери, к несчастью,
почему-то редчают слова...
Остается сравнение, образ,
ритма дрожь, ощущенье тоски,
но чтоб кровное билось о ребра,
чтоб взволнованно ныли виски
не почувствуешь...Детскую робость
не отыщешь на донце стиха,
так - канава, а надо бы - пропасть,
а на вид - неплоха, неплоха...
6
Я не помню, чего мне хотелось:
птичьих песен, студеной воды?
Но однажды втемяшилась смелость:
выйдя в путь - не бояться беды...
Жить, сверяя по детству, по звездам,
по колючим и чистым мечтам
слово, выдох, поступок и возглас,
и бессонницу по ночам...
15.12.70
* * *
Чудный вечер и чуткая тишь...
Воздух - дымно-стеклянные соты!
И высоко над гребнями крыш
встали в небе луна и солнце.
Удивительные часы.
Остановленные мгновенья.
Вновь весна покачнула весы
человеческого настроенья!
Я ораторствовать не берусь,
а негромко скажу: "Взгляните
вес веселья и грусти груз
на одной, на солнечной нити.
Смугл румянец уральской зари.
Как протянутые ладони,
чаша Неба и чаша Земли
на великом стоят переломе.
11.03.71
ПОКОЛЕНИЕ
Взрослеет наше поколение
родившихся в конце войны,
уже стремится к покорению
небес, тайги и целины.
Широкоплечие - запальчиво
Спешим в хозяева земли...
А все ли помним, чем заплачено
за то, чтоб так мы жить могли?. .
А в ту, Великую Отечественную,
под орудийный разнобой
ребята, не дожив до отчества,
шли в первый, шли в последний бой.
Не ради славы или ордена
шли, презирающие смерть
во имя Родины. И Родине,
и нам забыть их не посметь!
Как позабыть те годы горькие,
когда в любой семье страны
хранятся письма-треугольники,
осколки взорванной войны!
В них так нуждались в дни военные,
сильней, чем в карточках на хлеб;
поэтому хранят их верно
послевоенных двадцать лет.
Мы эти фронтовые письма
как завещание храним,
поем отцов лихие песни,
но с чем-то внутренним своим.
Работаем, дела иные
встречая на пути своем;
и только Родину Россией
все так же ласково зовем!
9.05.65
* * *
Храните письма от друзей!
Они нам всем нужны порою,
как в отступлении резерв
и передышка перед боем.
Когда друзья от нас вдали
и некого рукой коснуться,
лишь взяли письма, перечли
и голоса друзей проснутся.
Они поведают о том,
что, может, начисто забыто,
как будто заселится дом,
что много лет стоял забитым.
Друзья нам и вдали друзья.
И я задумываюсь снова:
"А смог прожить бы разве я
хоть день без дружеского слова?"
Пускай не видеть, но всегда
мне нужно чувствовать вниманье
моих друзей... Я лишь тогда
дышу на полное дыханье!
1964 - 1965
* * *
Человек к ежедневной заботе
приобщен с незапамятных пор,
да и кличут его по работе:
этот - пекарь, а этот - монтер.
Инженер или попросту плотник,
врач, колхозник, художник, прораб
человек непрестанно работник,
отвергая далекое "раб".
Пусть спина бронзовеет от пота
и от жажды немеет язык,
человеку пристало работать,
и бездельничать он не привык.
Человеком нетрудно родиться.
Что ему суждено на роду?
Вот он - мальчик. Он хочет трудиться.
Вы его научите труду.
26.11.68
* * *
С ресниц осыпается иней,
как в пору такую дерев,
когда ударяют по синей
от жестких морозов коре.
Когда, холодя и тревожа,
проходит по телу волна,
что чувствует нервная кожа?
Каким ожиданьем полна?
Конечно же, надо, конечно,
учиться у тех же дерев
душе и отбросить беспечность,
от холода посуровев.
Пускай же весенние токи
гуляют пока в глубине;
и, зрея, в неясные сроки
весна наступает во мне.
1967
ПОЕЗДКА В ПРИГОРОД
Кто из юных не дышал
гарью - запахом предместий,
по ступенькам рыжих шпал
не спешил к своей невесте
с банным веником цветов;
благо - в зарослях сирени
весь поселок, отчий кров...
Рви, ломай - растет сильнее...
Минуло и отошло...
Оглянулся в электричке,
в запотевшее стекло
глядя больше по привычке.
Лишь последняя труба
старенького химзавода
зацепила без труда,
как насущная забота,
память... Разом обожгла,
к горлу комом подкатила;
вмиг пропала - не была
ирреальная картина,
чтобы вспомниться потом:
родина, влюбленность, детство,
куст сирени, отчий дом...
Никуда от них не деться!
В сутолоке городской
мне еще не раз поможет
то, что я чуть-чуть иной,
загородный, непохожий;
что к истокам каждый год
мне еще легко вернуться...
Где он - жизни поворот?
И опять не обернуться.
Повернуть - узка тропа.
Кратки прожитые годы.
Дом. Сирени куст. Труба.
Дым отечества...
10.04.71
* * *
Благоприятная весна.
Благоприятная погода
для музыки, и парохода,
и пробужденья ото сна.
Бери коричневый рюкзак
и золотистую гитару;
а с ней на пару, с ней на пару
смелее голос, легче шаг.
Подайся вверх по Чусовой.
Изведай там такие дали,
что прежде радостно страдали
незнаньем стрелки часовой.
Открой, коль ты не открывал,
в себе самом такие мысли,
как этот лес, как эти выси,
как бездной пахнущий провал.
В нем бьется синяя река,
как жилка на виске, как жилка...
Оставь секундные ужимки,
смотри - прошедшие века.
Здесь станет многое видней,
река тебе подскажет дело;
и кажется, что нет предела
и мыслям, и лесам, и ей.
22.06.67
ДЕТСТВО В КРУГЛОВКЕ
Я открывал за домом дом...
Гремели ставни, словно гром...
Я открывал за садом сад,
где вишни спелые висят,
речонку с неглубоким дном,
луга за илистым прудом...
Я открывал за домом дом...
За миром мир я открывал,
Хоть этого не понимал.
1965
* * *
Ты старинное русское имя
на сегодняшней карте найди
и стремглав поезжай во Владимир,
в Золотые ворота войди.
И откроется чуткому взору
красота заповедных затей:
соболиные шапки соборов
и могучие стрелы церквей.
Ветер Времени, мощный и резкий,
колокольным ударит крылом;
и отныне рублевские фрески
не померкнут в сознанье твоем.
Здесь - глазами владимирских зодчих,
сотворивших высокий музей
ты вглядишься острее и зорче
в стены храмов и в лица друзей.
4.08.68
ЧУВСТВО
Что-то происходит с нами,
потянулись к старине;
может, стосковалась память
по музейной тишине...
нет, отыскивая круто
прапрапрадедов следы,
постигаем в ту минуту
назначенье красоты,
что несла от века к веку,
сохраняя свой запал,
будущему человеку
вечных истин идеал.
Чувство Родины, России
в нас острее запоет
от небесной звонкой сини
и рябинки у ворот.
Ступишь на дощатый мостик,
ахнешь сам - а что с тобой?!
Вроде ты поехал в гости,
а попал к себе домой.
1970 - 7.07.72
* * *
Смотрю в окно, как будто в сруб колодца.
Перо в руке - для рифм громоотвод.
Вздохнет жена. Дочурка шевельнется.
Из крана капля звучно упадет.
Спешу собрать мгновенных мыслей россыпь,
завороженный белизной бумаг.
Настольной лампы вечный знак вопроса
обыденности разгоняет мрак.
Бессонница. Склоняюсь над стихами.
Ночь. Тишина. Давно уснули все.
Соседний дом с притихшими огнями
как самолет на взлетной полосе.
17.03.72
БЕЛЫЙ СНЕГ НА СТАНЦИИ ЛЯДЫ
Памяти моей бабушки
Василисы Матвеевны Устиновой
Белый снег на станции Ляды.
В городе такой еще не выпал.
Впрочем, может, он асфальтом выпит.
Вытоптан. Расхватан на следы.
Белый снег на станции Ляды.
По нему ступать куда неловко
кажется, обронена обновка.
Кем - поди дознайся, догляди.
Я по снегу этому иду.
Ветер оттопыривает полы
у пальто... Веду с собою споры,
думаю о чем-то на ходу.
Я по снегу этому иду,
чувствуя неясную провинность:
бабку нынче навестить - повинность,
выберусь - как время украду.
Словно кто под локоть подтолкнет,
оглянусь на станционный домик.
Он в летящем снеге быстро тонет
и при каждом шаге отстает.
Словно кто под локоть подтолкнет,
вспомню детство, редкие наезды,
жалкие гостинцы и надежды,
что уж бабка все легко поймет.
В памяти мелькнет, что обещал
сам себе заботиться о бабке;
в детстве все на обещанья падки,
вот и я не выдержал, солгал...
В памяти мелькнет, что обещал
раз в сорок восьмом буханку хлеба;
снова налегке шагаю... Небо
сеет снег в разверзшийся прогал.
Белый снег на станции Ляды.
В городе такой еще не выпал.
Впрочем, может, он асфальтом выпит.
Вытоптан. Расхватан на следы.
Белый снег на станции Ляды.
По нему ступать куда неловко
кажется, обронена обновка.
Кем - поди дознайся, догляди...
8.11.73
СТИХИ О ДОЧЕРИ
1
Улыбаюсь, катая коляску.
Сильный ветер в лицо, снегопад.
Я ему за небритую ласку,
как мальчишка забеганный, рад.
И деревья мне небо не застят,
пусть оно неприветно слегка.
Я сейчас не мечтаю о счастье.
Я, наверное, счастлив пока.
Снег - что сахар и тоже не чудо.
А весною он -лед. Леденец.
Громыхай же, коляска, покуда
для зимы не наступит конец.
Я хочу, чтоб легко шелестели
над страной, как страницы, снега;
и в дочуркином маленьком теле
не селились ни хворь, ни туга!
Мы, свернув, пропадем в переулке
и, пыхтя, на четвертый этаж
после нашей воскресной прогулки
подниму удалой экипаж.
Снег все так же идет за окошком.
Чистый. Светлый. Мукою мука.
Падай, ласковый. Вроде - немножко,
а хватает тебя на века.
29.11.70
2
Плачет дочь моя. Режутся зубы.
В нашем доме опять беготня.
Мне подскажут: держал на весу бы...
Я вздохну: "Лучше бы у меня..."
Плачет девочка. Не засыпает.
В окна смотрит усталая ночь,
вместе с матерью Спока читает
и, как папа, не может помочь.
Зубы режутся. Сложное дело!
Каждый - крепок. И бел. И остер.
Я пытаюсь помочь неумело,
понимая, что дочка растет.
Ей не терпится встать, пробежаться,
все желания вроде просты
от избытка веселья смеяться,
собирать на рассвете цветы,
видеть сосен тяжелые шубы
и от солнышка щурить глаза...
Плачет дочь моя. Режутся зубы.
И без этого, видно, нельзя.
14.03.71
3
Сеет девочка песок.
Утверждает: это зерна...
Полон в выдумку упорной
веры тонкий голосок.
Будет, будет колосок
из любой песчинки малой:
обернется кашей манной
этот солнечный песок.
Дом не низок, не высок
деревянная скамейка...
раз в году и ты сумей-ка
сеять радостно песок.
Помни тонкий голосок,
утверждавший веру в чудо...
Урожаям быть, покуда
сеет девочка песок.
17.08.75
4
Сейчас ты спишь и видишь сон:
на толстых шоколадных лапах
шагает добродушный слон
в серебряных конфетных латах.
При каждом шаге шелестит
его волшебная одежда,
и под луной металл блестит
неподражаемо и нежно.
Он входит в маленький подъезд,
с трудом по лестнице проходит...
Неужто вправду кто-то съест
вот эти ноги, этот хобот?
Неужто же, прекрасный слон,
обманется твое доверье
и ты, исчезнув, словно сон,
вновь не появишься у двери?
Но слон мотает головой:
"Мой друг, печалиться не надо!
Я только сон, я - сон живой,
я даже не из шоколада!"
12.04.69
5
Я наблюдать за дочерью люблю:
вот моет кукол, вот к столу присела,
вот парус нацепила кораблю
и в таз с водой его пустила смело.
Пусть хлещут брызги. Вытерла. Опять
взялась за кукол. Стала наряжаться.
О, Боже, если хлопотунья в 5,
то что же будет в 10 или в 20?!
Себе спокойной жизни не сулю,
судьба не стелет мягкие паласы.
И с каждым днем тревожнее ловлю
в ее лице знакомые гримасы.
Так хмурит брови в ярости жена,
так сам я иногда сжимаю губы.
Перемешал же как-то сатана
все наши выраженья и причуды.
Я проклинаю дьявольскую смесь
характеров... но жизнь летучей дыма...
Аукнут, где ты? Жив ли? "Вот я - здесь!"
отвечу взглядом дочери любимой.
20.07.76
* * *
Затерянный в гуще вагонной,
навряд ли я верил всерьез
в доверчивую погоню
бегущих за нами берез.
Навряд ли я думал о крыше,
которая всюду со мной;
о той, что железной - повыше
и дождик цедит проливной.
Рассеянно глядя в оконце,
чтоб время быстрей протекло,
навряд ли я думал о солнце,
дарующем свет и тепло.
А все же березы бежали
и что-то хотели сказать;
и взглядом меня провожали
родимого неба глаза.
23.05.69
СЧАСТЬЕ
Кран подъемный - железный журавль,
одноногая стройная птица.
Что ты смотришь тоскующе вдаль?
Почему тебе ночью не спится?
Ты завидуешь птицам живым,
облакам, пролетающим мимо.
Незнаком им рабочий режим,
ты же трудишься неутомимо.
Мой хороший, не надо страдать.
Ты построишь высотное зданье.
Кроме птичьего счастья - летать,
счастье большее есть - созиданье!
11.05.69
КОВШ
Я напьюсь воды холодной
из утиного ковша.
В дальнем яростном походе
ключевая хороша.
А потом, сказав спасибо
и желая отдохнуть,
на сенник отправлюсь, ибо
завтра снова долгий путь.
Сквозь прорехи ветхой крыши
буду на небо смотреть,
и заглянет мир притихший
в сеном пахнущую клеть.
Будет долго-долго сниться,
как, от счастья не дыша,
я холодную водицу
пил из звездного ковша.
26.04.68
ДУБОСЕКОВО, ПОЛЕ БРАННОЕ
Поэма
"Что знаю о своем отце? Мне не было и четырех лет, как началась война. Отец уходил на фронт летом 1941 года. Он тогда сфотографировался со мной, тот снимок сейчас в Центральном музее Вооруженных Сил СССР. На еще мокром негативе выцарапал буквы:
"И за будущее дочки ухожу я на войну".
Надпись звучит как поэтические строки.
Отец сочинял стихи... Каким был отец, знаю
по рассказам матери, родных, панфиловцев,
с которыми он воевал..."
Из рассказа дочери Василия Клочкова.
Газета "Правда", 1974, 5 марта
*
Мы - дети лет послевоенных,
а что мы знаем о войне?
В своих вопросах откровенных
мы понимаемы вполне.
Что нас влечет, зовет и мучит?
Понятия добра и зла
не только книжны и научны
к нам память крови перешла.
Ту память не измерить словом,
она в полуночной тиши
приходит бдением бессонным
вести ночной допрос души.
Живем тревожно, беспокоясь
за поколение свое...
О, наша память - наша совесть,
Мы не свободны от нее!
Единственная несвобода,
что человечеству нужна!
Нам памятнее год от года
Отечественная война.
И мне, ровеснику Победы,
сегодня не заснуть опять.
Спешу по фронтовому следу
в те годы - тех людей понять...
*
Дубосеково. Разъезд.
Насыпь. Шпалы. Стрелки. Рельсы.
Без конца из дальних мест
здесь в Москву проходят рейсы.
Выйди. Почву тронь ногой.
Зазвенит она, как камень.
Взбудоражена войной
и овеяна веками.
Вслушайся: такая тишь!
Простучит состав и снова
на ушедшее глядишь,
видишь признаки былого.
Наклонись. Земли комок
подержи в руке. Не надо
слез и клятв. Вдохни дымок
разорвавшихся снарядов.
Проведи рукой - и впрямь
жжет и режет, как осколки.
Ощути сегодня сам,
сколько пуль и павших сколько!
Сколько и каких людей
надо, чтобы устояла
жизнь под натиском камней
и кипящего металла!
Как походные огни,
перекрещенные строго,
здесь сошлись слова и дни,
люди, судьбы и дороги.
Здесь, на подступах к Москве,
высшею проверкой стали
мужество людей, идей
схватка, бой сердец и стали!
*
Война пришла кино и книгой,
еще была "война" - игрой.
Вот так и встретился с Великой
Отечественною войной.
Что я слыхал о настоящей
от очевидцев?. . Мой отец
лишь нынче вспоминает чаще,
как ранило, как жег свинец,
как пять тяжелых операций
он перенес, как на столе
пять раз случалось оказаться...
А все же ходит по земле.
Молчал. Работал. Сына с дочкой
воспитывал. И сгоряча
порой выбрасывались срочно
лихие пробки пугача.
Ему на жизнь хватило шума,
устал от грома и огня,
и поступил, наверно, умно,
что к чтенью приучил меня.
Война опять врывалась книгой,
взрывая мозг, лишая сна.
Запоминались просто мигом
героев наших имена.
Дубинин. Кошевой. Матросов.
Панфиловцы... В пятнадцать лет
вставало множество вопросов,
и я на все искал ответ.
*
Много лет тому назад,
собираясь на парад,
брился тщательно Клочков
с невеселой думой.
Пел. Верней, гудел. Без слов.
В дверь землянки дуло.
*
Сорок первый, самый нервный,
Самый тяжкий год в войну!
Сразу человек военный
привыкает ко всему:
что порою хлеба мало,
что ночей не спит, усталый;
и к землянке, и к стрельбе,
к неустроенной судьбе...
Привыкает, если утром
будит вой над головой...
Но привыкнуть было трудно
к мысли: "Немцы - под Москвой!"
*
Лес войной обезображен.
Всюду надолбы и рвы.
До шоссе пешком и - сразу
на попутной до Москвы.
Прямо к Каменному мосту,
как всегда, Клочков прошел.
Кремль. Стена. Куранты.
Вдосталь находился. Хорошо!
Тихо-тихо. Рано-рано.
Стой, Василий! Посмотри.
Площадью, как полем брани,
в бой идут богатыри...
И припомнилось: " Французы...
Подожженная Москва...
В сердце метятся Союзу
немцы..."
Стынет голова.
"Древний город! Вечно рядом,
сердцу русскому родной!
Не бывать фашистским гадам!
Пусть погибнем под Москвой!
Не сдадим!"
Василий вздрогнул.
Звон курантов. И опять
прошлое Руси подробно
стало мимо проплывать...
"Войско Дмитрия Донского
бьет татарскую орду...
Минин и Пожарский снова
гонят польскую беду..."
*
Возвратившись в полк, Василий
о столице рассказал.
Облик раненой России
стыл встревоженно в глазах.
Рассказал о баррикадах
в тихих улочках Москвы.
О москвичках ненарядных,
маскирующих мосты.
И о клятве. Вновь сурово
повторил своим друзьям:
"До последней капли крови
буду драться, а не сдам
немцу...Трусость не приемля,
за народ паду в бою
и уйду за эту землю
в землю милую свою!"
*
Немцы шли как на прогулку.
Крупным шагом. В полный рост.
Эхо вздрагивало гулко.
Шли на собственный погост
возле русского окопа.
...В жуткой мертвой тишине
свист стегнул. Пошла работа.
Молотьба. Косьба. До пота.
Как траву на целине,
выкосили немцев ближних...
Следом новые спешат...
Крика своего не слышно.
Ад.
*
Вот схватились в рукопашной
Двое. Дышат тяжело.
Пар над каждым, как над пашней.
В крупных каплях потный лоб.
Там казах бутылки мечет
в танк с драконьей чешуей...
Полдень, а похоже - вечер:
расстелился дым густой.
Все смешалось в едком дыме.
Но Василий увидал
танк, на миг подъятый дико
на дыбы... И вновь пропал
зверь стальной. Катилось ржаво
металлическое ржанье!
*
Гром земной грохочет дружно,
будто бы со всех концов
заработали натужно
миллионы кузнецов.
Стук и скрежет бесконечны.
Страшен этот цех кузнечный!
*
Словно глаз, с небес взирает
солнце. Бой кипит вокруг.
Командира заменяет
не впервые политрук.
Он помочь ребятам хочет,
подсказать, как бить верней.
Верно действует. Хлопочет.
На войне, как на войне.
"Дие-дие..." - Бондаренко
старой шуткой подбодрил.
Рядом поддержал Петренко.
Только... недоговорил...
Подкосила пуля парня.
положила в грязный снег
нежно-нежно, плавно-плавно...
Неподвижен человек.
Диев (прозвище Клочкова)
подбежал к нему. Достал
бинт, но кровь струей багровой
била в десяти местах.
Очередь прошила ровно.
Уложила наповал.
Но Клочков его упорно
все же перебинтовал.
*
Снова небосвод алеет.
Кажется, и бой слабеет.
Передышка. Посчитали:
наших - девять...Тридцать - тех...
Восемнадцать танков встали
первый горестный успех...
Кто убит - всех помнить ВЕЧНО!
...Конкин, Емцов... всем ПОКЛОН,
самый низкий и сердечный!. .
Первый в том бою урон.
____Отступление о предателе____
Не кончен бой, но знаем мы исход...
И вот в живую ткань повествованья
вползает (и в такой семье!) урод
без Родины, без имени и званья...
Их было 28. Лишь один
живым из боя с танками вернулся.
Они врагу не показали спин...
Но был еще один...Проклятый.
29-й!
Испуганный, он бросил автомат.
Он поднял руки. В плен хотел сдаваться.
Ну, как его назвать? Российский мат
об эту падаль может замараться.
Я имени его не разузнал.
Его не называл боец Натаров,
тот, выживший... А только рассказал
о том, как этой сволочи не стало.
Его казнили сами. Высший суд
соратников, друзей и побратимов.
Предатель! Обнажилась подло суть.
И честь его, как жизнь необратима.
*
А бой не закончен... Взгляните,
врагами закрыт горизонт.
И рвутся с отчизною нити,
и сузился маленький фронт.
Фашистские грузные танки
похожи на вздувшихся жаб.
Сородичей топчут останки,
меж трупов фашистских кружат.
Второй эшелон. Горы стали
с землею мешают людей.
Солдаты смертельно устали.
Скорей бы уж, что ли. Скорей...
Во имя немеркнущей жизни,
на страх вековечный врагам,
родимая матерь-Отчизна,
дай силы своим сыновьям!
И снова Москва пред глазами.
Клочков вспоминает опять
о битвах великих сказанья,
святую российскую рать...
Разносится четко и мерно
звенящего голоса медь:
"Друзья! Нам придется, наверно,
на этой черте умереть!.."
*
Простившись последним объятьем,
с тревогой и болью в глазах
погибли, как кровные братья,
москвич, украинец, казах.
Погибли, погибли герои,
для них отошли навсегда
огни несвершившихся строек
и звездных миров города.
Стихов недописанных яркость,
все, что накопилось в душе,
все сплавилось, вылилось в ярость
на том огневом рубеже.
Под танком взорвался Василий,
поэт, политрук, человек...
Кровинка великой России
скатилась на смерзшийся снег...
КОГДА-НИБУДЬ ВСПОМНЯТ
Без точки.
Он верил в народ и в страну.
И ЗА БУДУЩЕЕ ДОЧКИ
УХОЖУ Я НА ВОЙНУ
*
Зачем я воскресил былые дни?
Зачем пером истории коснулся?
Вновь грозовые мечутся огни
и, видно, бог войны опять проснулся.
И порохом пахнуло от газет.
Опять бои и стычки на границе.
Война пережидает столько лет,
она по-волчьи в логове таится.
*
Дана с рожденья Родина одна!
Она прошла сквозь родовые муки...
Мы помним и про день Бородина,
мы помним Дубосеково и Луки,
Петрищево, Одессу, Сталинград
и в сорок первом - сумрачный парад!
С начала мировой - немало лет,
а след ее по-прежнему дымится...
И порохом пахнуло от газет,
и снова неспокойно на границах.
И надо наготове быть всегда,
пусть я и снял армейские погоны.
О, Спасская кремлевская звезда!
Ты отовсюду, словно на ладони.
Была ты путеводною звездой
панфиловцам. России. Всей планете.
Нужней небесных звезд над головой
рубиновые звезды эти!
7 - 12.10.69
Из книги "ПРОЩАНИЕ С ДОМОМ"
(Пермь,1981)
ЗИМНЕЕ УТРО...
И вдруг поймешь: не то, не так
ты жил, не тем дышал
и - выбежишь на белый тракт,
домашняя душа!
Чтоб ветер губы обметал,
чтоб в теле бился ток
и воздуха сырой металл
в тугие бронхи тек!
И мысли свежие придут
и оживят уют:
он сквозняком насквозь продут,
чьи песни вслух поют!
Все после бега, после гор
и просмоленных лыж,
где ветер выстрелом в упор
и снег, как рваный пыж!
О, этот бодрости заряд!
И я, как мальчик, рад,
что будит зимняя заря
который день подряд!
1967
УТРЕННИЕ СТИХИ
А. К.
Когда светает и застенчиво
выходит город из тумана,
как целомудренная женщина,
не признающая обмана;
когда досужий ветер шашнями
с листвой ничуть не озабочен
и все наносное, вчерашнее
лежит за рубиконом ночи;
когда твои друзья и близкие
еще во тьме лежат вповалку
и сам ты с поисками истины
не выглядишь смешным и жалким,
тогда и впрямь душа участвует,
как равная, в заботах мира,
не отягощена несчастьями,
частица вольного эфира.
И сам ты кажешься не пленником
казенных предписаний быта
и не пассивным современником
Стаханова и общепита.
Сегодня ты поднялся затемно
И полноправно, как рабочий,
решительно и основательно
ускорил отступленье ночи.
День прибыл на минуту в области,
не зная о твоем усердье.
Бухой сосед бежал к автобусу,
рукой массируя предсердье.
Он тоже полон был открывшимся
простором, новой встречей с миром;
бежал с мечтою о несбывшемся,
бок о бок с Данте и с Шекспиром.
27.08.75
* * *
Я с дочерью играю в шашки.
Такая древняя игра.
Такие старые замашки,
что новые вводить пора.
Вот снова дамка лихо рубит
и шашка истово свистит...
А дочь проигрывать не любит,
но и поддачи не простит.
Ей хочется сыграть на равных.
Переиграть меня всерьез.
Она проигрывает славно
до самых настоящих слез.
1978 - 1980
ПРОЩАНИЕ С ДОМОМ
В отцовский дом не ворочусь я умирать.
Он продан. Прожит. Заселен другими.
Отца и мать, как прежде, не обнять;
а им не прошептать родное имя.
Как нужно жить? Я понял к тридцати,
что нужно быть с любимыми нежнее.
Успеть сказать последнее "прости",
пока не стало встретиться сложнее.
Я перед всеми очень виноват;
был груб словами, чувства в сердце прятал;
и вот сейчас свиданию не рад;
будь без свидетелей, так, кажется б - заплакал.
Отец, сожги последнюю ботву
на нашем опустевшем огороде;
пусть сизый дым прольется в синеву;
мы все очнемся зеленью в природе.
Я буду, может быть, чертополох,
какой-нибудь репейник приставучий;
но страшно, что очаг оденет мох,
что наш огонь зальют дождями тучи.
Мы встретимся... Без голоса ночьми
мы будем шелестеть свои печали;
а кто-нибудь в испуге замолчит
и тут же зябко поведет плечами...
Давайте не откладывать речей
и за столом почаще собираться;
ведь даже самый слабенький ручей
и то ледком не хочет покрываться.
Мать! Мамочка! Я не писал тебе
и писем-то порой, в стихах не славил;
а вот сейчас, поверь, не утерпел
и для тебя рифмую против правил.
Спасибо за большую доброту!
Она передается по наследству;
и если я настиг свою мечту,
то этим, как и всем, обязан детству.
Я слово, словно птенчика, в горсти
несу и выпущу, как отогрею...
Как хорошо, что все же к тридцати
я стал сентиментальней и добрее.
Давайте будем жить начистоту
и одарять друг друга чувством, словно хлебом;
тогда и самую высокую мечту
мы вынянчим под эти чистым небом.
19.09.74
ПИСЬМО
Анне
Не медля, милая, ответствую
(как только выдалась минута)
о том, как шла скала отвесная
по направлению маршрута.
Она уральским горным поясом
все время высилась над нами
и явно угрожала поезду
мертворожденными камнями.
Так, стоя у окна вагонного,
я на нее нет-нет поглядывал
и что-то вспоминал знакомое,
что в городе всегда откладывал.
Я думал: под такой же стенкою
и наша жизнь, как поезд, катится...
Девчонка с острыми коленками
наденет беленькое платьице.
Бежит, веселая, к любимому,
предвидеть дара не имея,
что разрушительной лавиною
замужество спешит за нею.
Что дети и соседи вздорные,
бессонница - грядут камнями...
Нельзя быть от земли оторванным,
раз к ней привязаны корнями.
Так тень стены, меня преследуя
оттиснулась и отразилась.
Стемнело. Ночь была последнею
картиной, что еще грозилась.
Измучен маятой дорожною
на общепринятой постели,
я позабыл про все тревожное...
Да было ль то на самом деле?
Но мысли записавши наскоро
и марку налепив почтовую,
все ж посылаю я с опаскою
стихи депешею готовою.
1.09.68
* * *
Ты как солнечный луч промелькнула
на закате гудящего дня,
и среди обступившего гула
стало пусто в душе у меня.
Что мне чувств беззастенчивых рынок?
Разговоров случайных прибой?
Я бы в ливне молчания вымок,
чтобы встретиться взглядом с тобой.
Если ж вправду нам слово дается,
чтобы не было в мире темней,
твоим именем, именем Солнца,
заклинаю вернуться ко мне!
Разве жатву сулят суховеи?
Ждут плодов, если почва гола?
И, наверное, смерти страшнее
одиночества серая мгла.
Ты как солнечный луч промелькнула
на закате гудящего дня,
и среди обступившего гула
стало пусто в душе у меня.
Показалось на миг, что напрасны
все заклятья, что выхода нет,
что не кончится ночь - но всевластно
о тебе мне напомнил рассвет.
И сраженный таким единеньем
нашей жизни и жизни светил,
сам предстал я природы твореньем
и страданья ее повторил.
1972, Тбилиси
* * *
Переменчивей погоды
твой необоримый нрав.
Заглянуть бы через годы,
шею выгнув, как жираф.
Где, и как, и кем ты станешь
в неоглядном далеке:
легким облачком растаешь,
канешь каплею в реке...
И сумею ли пробиться
через тысячу преград
(бедный, хоть не бледный, рыцарь
встрече с вечностью не рад)
чтобы в той потусторонке
тень свою с твоею слить
в зыбкой водяной воронке,
в тучке, не уставшей лить?. .
22.09.73
* * *
Обрывком сна, глухого к доводам,
как бы иголка в стоге сена,
в событиях большого города
ты затерялась постепенно.
Сошли на нет коса и платьице,
запястье с жилкой голубою;
и только день недели - пятница
казался связанным с тобою.
Сперва не понималось судорожно,
что ты по-прежнему прилежно
кому-то веришь вновь безудержно,
глядишь внимательно и нежно.
По-прежнему туман окуривал
деревья в сквере...Толку мало!
Взмахнула челкой белокурою
и, словно растворясь, пропала.
О, чувств напоминанье! Больно ли,
когда оно из настоящих!
Скамейка с щелями продольными
похожа на почтовый ящик.
Мелькни среди деревьев, платьице!
Сведи сравнение насмарку.
Нет-нет и лист кленовый скатится
депешей без почтовой марки...
Нет-нет... Лишь мертвый не взволнуется,
приняв природы настроенье;
как скверик оперный на улицу
вломившись вспененной сиренью.
2.07.69
* * *
Губы твои - слаще вина,
волосы - черная вьюга...
Горькою страстью пои допьяна,
радость моя и подруга!
Сердце очистив от ржи и от лжи,
вся - дуновенья мгновенней
руки на плечи легко положи
и - остановится время.
Не остановится... Даже когда
душу мольбою унижу,
зыбкое, словно в ладонях вода,
будущее увижу,
где ты - чужая судьба и жена...
Время врачует порезы.
Месяц, другой - и отвык от вина,
лучшее качество - трезвость.
Трезвым легко рассуждать о любви.
Мелочь любая видна им.
Только вот руки опять не свои.
Только опять вспоминаю ...
Губы твои слаще вина,
волосы - черная вьюга...
Нас раскидает. Чья тут вина?
Север не сходится с югом.
Будь же тот счастлив, кому довелось,
выучив звонкое имя,
теплой ладонью коснуться волос
угольных, буйных, любимых...
15 - 6.07.70
АЛЕКСАНДРИТ
Простое милое лицо.
На пальце девичье кольцо.
Переливается-горит
в нем камешек александрит.
И возникает в глубине
страна, неведомая мне;
заветная страна любви,
где ходят песенки твои:
"Сяду я на камушек
около реки,
как сыму колечко
с тоненькой руки
над водой бурлящей
выскользнет из рук;
пусть его подхватит
долгожданный друг..."
Твой камень зелен, как вода.
В нем отражается звезда.
Переливается-горит
ночной звездой александрит.
Приходит утро. Сразу ночь
со звездами уходит прочь.
Багровою зарей горит
передо мной александрит.
Возьми в заветную страну.
В реке колечком утону.
Ах, только б руку в руку взять
и не найти пути назад.
Как сон, желанное лицо.
Дрожит в руке моей кольцо.
Переливается-горит
в нем камешек александрит.
29.03.66
* * *
А в Перми в это время продавали тюльпаны;
и писалось легко про сердечные раны;
и читалось помногу, не спалось до рассвета;
и щека затекала, ладонью согрета.
На столе у меня "богдыхан" поселился.
За окном на проспекте народ веселился:
песни, смех, звук шагов, дребезжанье гитары...
И казалось: я тоже простился со старым...
Ведь четыре не дня миновало, а - года.
Каждый год обновляется в мае природа.
Прилетают грачи. Прибывают грузины.
Разгружают с цветами чемоданы, корзины.
Что ж, тюльпаны жене - проявление ласки...
И пора бы подумать всерьез о коляске.
Но, взглянув на цветы, вспоминаю я снова
недопетую песню, нерожденное слово...
О, природа! Даруй мне последнюю милость!
Чтобы память, как сердце мое, изменилась...
Словно тюлем окно, занавешу я память...
Кто поставил на стол эту кружку с цветами?
1.05.70
* * *
Не досаждай, когда не люб.
Сними ненужную осаду.
Ты вечно будешь глуп и груб,
и только вызовешь досаду.
Молящих писем не пиши
и не звони по телефону,
рукой при встрече не маши
Она давно ушла к другому.
Равно нелепые труды:
будить угаснувшее чувство
или отыскивать следы
реки, поворотившей русло.
22.09.73
* * *
Сказала: "Не надо трагедий,
ты и без меня проживешь..."
И снова непризнанный гений
вертит авторучку, как нож.
Сейчас он напишет, доскажет;
растопит намерзший ледок;
он должен, он сможет, докажет;
ее завоюет любовь.
Спешит - так несутся на праздник,
так жаждут остаться вдвоем...
Он знает, что пишет напрасно,
и все-таки пишет свое.
22.04.66
МАГНИТНОЕ ПОЛЕ ЛЮБВИ
В глазах твоих - добрые джинны.
Горячие руки твои.
И снова меня окружило
магнитное поле любви.
Любимая, вся ты - такая
хорошая; слов не нашлось...
Я вечно тебе потакаю,
сношу беспричинную злость.
О, сердце, набрякшее кровью,
рассудок на помощь зови!
Как часто считал я любовью
тоску по волшебной любви!
Как редко в крови воскресало
могучее чувство-огонь!
Мы оба - как трут и кресало!
Мы оба - друг друга не тронь!
Но если бы нас попросили
назвать отношенья свои,
мы б вспомнили добрую силу
магнитного поля любви.
1968 - 16.03.69
СТРАННАЯ ВСТРЕЧА
Старинных времен отголоском
ремонт через месяц грядет;
и старые брюки в полоску
на старые стулья кладет.
Тебе, дорогая супруга,
готовит забытый халат;
и вещи глядят друг на друга,
как люди порою глядят.
"Откуда?", "Надолго?", "Да ты ли?"
Устали в "молчанку" играть
и думать: "Вот это дожили
друг друга не можем узнать!"
Забытые чувства проснулись;
и гладит, забывшись, рука
жены (почему-то волнуюсь!)
рукав моего пиджака.
Не правда ли - странная встреча?
Но странной не кажется речь
о том, что тепло человечье
и вещи умеют беречь.
1968
* * *
Среди чужих и лиственных,
ночных и соловьиных
твой голос был единственным,
а наша плоть единой...
Припоминаю сотую
частицу нас с тобою,
другой объят дремотою,
одет разлуки тьмою.
Казалось в дымной заволоке,
что тот же самый трепет
встречают, взявшись за руки,
леса, поля и степи.
И все, что было сущего,
напоминало спящих
без прошлого и будущего,
застрявших в настоящем.
Мелькнула и, озябшая
слезинкою соленой
звезда, любви не знавшая,
скатилась с небосклона.
Серебряными гроздьями
нахохлились созвездья.
Не звезды - люди. Врозь они,
когда бы надо вместе.
31.12.71
ВЗГЛЯД
На край тахты присела,
взглянула взглядом долгим,
как будто бы прицелясь
из вскинутой двустволки.
Отложенная книжка
лежала мирно рядом,
а ты смотрела слишком
прямолинейным взглядом.
И говорили очи,
тревоги не тая:
"Какою ты захочешь,
такой и буду я!"
Как бы в раскрытой книге
я заново прочел
все радостные миги,
где горечь ни при чем.
Зачем тогда я прятал
от самого себя
каштановые пряди
взаправдашней тебя?
Зачем придумал образ,
искусственную смесь,
когда ты, словно воздух,
неотвратимо здесь?!
И отвечали очи,
тревоги не тая:
"Какою ты захочешь,
такой и буду я!"
21.11.68
* * *
Не та, что хуже воровства
приди иная простота,
чтоб каждой строчке вырастать
путем кленового листа;
чтоб далью был разбужен глаз...
И ощущеньем высоты
входило в нас, входило в нас
сквозное чувство простоты.
30.11.66
* * *
Обо мне не говорили: сложен.
Чаще отзывались - непонятен.
Был я, словно дом, из клеток сложен
собственных и собственных понятий.
Я свои стихи читал ребятам. Рядом
жили и со мной учились.
Их глаза вставали длинным рядом:
то они тускнели, то лучились.
Но последнее случалось редко.
Чаще слышал: "Эвон, брат, загнул ты..."
Я им доказывал, я спорил резко;
и было после муторно и мутно.
А знаете, пожалуй, не напрасно
стихами я товарищей терзал.
Сейчас припоминается прекрасно,
как я работал, мыслил и дерзал...
Да что я о себе... Мои ребята,
бывает, просветленны и тихи,
попросят даже слишком виновато:
"Ну, где твои последние стихи?
Когда тебя представит миру "Юность"?"
Обманываю: бросил эту дурость.
С чего бы это вздумалось беречь!
Мне стыдно за вчерашнюю бездумность
и страшно за сегодняшнюю речь.
25.12.65
ПЕРМСКИЕ БОГИ
В кафедральном соборе открыта сейчас галерея,
чтобы мог посетитель узнать о великой Перми
и по залам прошествовать, высокомерно глазея
на собрание редкостей, скрытых тугими дверьми.
Чтобы мог он потом, помянув в холостом разговоре
про иконопись Савина и лицевое шитье,
с тем же пафосом долго расхваливать Черное море,
и песок побережья, и дачное летом житье.
Из-за этих стихов на меня обозлятся эстеты:
как я смел тонковедов уподобить невеждам таким?!
Только мода въедается глубже, чем ржа осыпает
монеты,
в отношения наши, в привычки, в то, к а к говорим.
Я молчать не хочу, когда вижу холеную маску
человека, цедящего истину знающим ртом.
Он Платонова любит, он к Лорке относится с лаской,
он вам даст почитать Вознесенского новенький том.
Он коснется кино - Куросава и Антониони,
он и в спорте силен, и в политике знает он толк...
Почему-то всеядность такая пугает невольно:
говорит-говорит, а не лучше бы взял да умолк...
Потому что порой, навидавшись интеллектуалов,
я домой прихожу - и в смятенье не знаю, как быть?!
Просто сердце устало от мудрых бесед ритуалов;
слишком мало натуры и сложен искусственный быт.
Я копаюсь в себе: а быть может, я тоже такой же?
Может, жадность до жизни придумана - сыграна
мной?
И озноб продирает металлической щеткой по коже,
со всеядностью зряшной в себе продолжается бой.
А приезжие люди тем временем ходят в соборе,
поднимаются в зал деревянных пермских скульптур;
и встречаются здесь, словно сходятся в давешнем
споре,
представители разных веков и различных культур.
Что откроют живые в резьбе, в изваяниях мертвых?
Что в них вызовут эти страдающие Христы?
Что с собою вы, люди, из бывшего храма возьмете?
Унесите хотя бы щепоть пресвященной земной
красоты!
Я когда-то хотел посвятить им стихотворенье,
Чтоб в конце, отвергая религии собранный хлам,
зачеркнуть мастеров гениально-безвестных
творенья,
упростив их искусство, поверить неверным словам.
Я хотел написать: настоящие пермские боги
не в хранилище собраны, это совсем не они.
Настоящими были лесорубы, охотники и углежоги,
чрез ваянья вошедшие в наши великие дни.
А сейчас понимаю: создав своего "Саваофа",
Дмитрий Домнин оставил не соседа грядущим
векам.
Нет, он Бога творил, он чеканил из дерева строфы
литургии, осанны... И это высокий вокал!
Навсегда уважаю великое мастера право
освещать целый мир светом выстраданных идей.
Да святится вовеки высокая вера и правда
этих честных людей, этих чистосердечных людей,
что открыли мне век восемнадцатый, век непонятный,
век страстей позабытых, креста, бердыша и ножа...
И когда, испугавшись чего-то, пойду на попятный,
пусть мне вспомнится добросердечный Никола
Можай!
После праведных лиц, после искренних ликов Усолья
будет легче заметить холеную маску лица.
Это пермские боги меня научили, и словно
я их знаю всегда, навсегда, до конца!
24.11.66
ДОГАДКА
Евгению Винокурову
Заученность обычного мирка:
прибавить здесь, тут разделить и вычесть;
твоя возможность, в сущности, мелка:
указано все правилами свыше.
Сначала это нравится почти
не думая, проводишь вычисленья;
как вдруг тебя надумает постичь
свое, совсем особенное мненье.
Ты не согласен просто так решать,
пытаешься постичь первооснову
делаешь столь нужный первый шаг
к своей догадке, к верной мысли, к слову...
Доска крошится острием мелка...
Пыль сыплется, и возникают цифры...
Уже твоя возможность не мелка,
уже видна, как подоплека в цирке,
разгадка тайного, начало всех начал
геометрическая сущность мира;
и - ученик - становишься на час
создателем неведомого мира.
Ты сам его открыл, своим путем
дошел, отбросив истины чужие;
чтобы потомок как-нибудь потом
отверг его, свои напружив жилы.
Дерзает несогласный с прежним бог,
свои догадки проверяя смело.
Мир вечен, потому что вечна смена.
В движении движения залог.
1965
СИВЦЕВ ВРАЖЕК
Павлу Антокольскому
Переулок Сивцев Вражек.
Сколок сказочных речей.
В этот каменный овражек
человеческий ручей
затекает... Здесь - заказник
зданий, мыслей и фонем.
Чувств непреходящих праздник
здесь витает надо всем.
По булыжинам горбатым
Здесь влеклась арба невзгод.
В переулке за Арбатом
птица Вымысла живет.
Я иду к поэту в гости
через страны и века
и густых метафор гроздья
так и сыплют с языка.
Расписной, как тульский пряник,
льнет и ластится косяк...
Сивцев Вражек, я - твой данник.
Получи сполна ясак.
25.04.74
ДОРОГА В БОЛДИНО
Дорога в Болдино. Она
вела влюбленного поэта
через миры и времена
в надежде истины и света.
Был за спиною Петербург,
кругом - кордоны и холера;
но не сгибался гордый дух
и оставалась стойкой вера.
Какая - скажут - красота,
когда взамен речей свободных
лишь рев рогатого скота
да блеянье овец голодных?!
Соломы нет. Одна труха.
Льет дождь, не зная перерыва.
И нет преступнее греха,
чем суесловные порывы.
Но не бывает нем поэт,
пока сердца для чести живы.
И нарушается запрет,
и тленны рыцари наживы.
И вновь, связуя времена,
сквозь Арзамас автобус катит...
Дорога к Пушкину длинна.
Всей жизни, может быть, не хватит.
1978 - 1979
ПОЭТ
Неясно над Пушкиным небо.
Опять фонари не горят.
И словно в бездонные недра
шел металлический взгляд.
Но скажешь ли, что безучастен
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги