ЧАСТЬ II

10

Поле для поло в виндзорском Грейт-парке выглядело как нельзя более по-английски – трава подстрижена и причесана так, словно над ней потрудился прилежный парикмахер. Каждая травинка на его ровной и гладкой поверхности была подрезана вровень с остальными – ни на миллиметр длиннее или короче. Такого можно добиться только десятилетиями упорной заботы.

Лес сидела на легком плетеном стуле на краю поля и наблюдала за игрой, разворачивающейся на фоне Круглой башни Виндзорского замка. Соломенное канотье и солнечные очки закрывали ее лицо от палящего июньского солнца. Погода стояла превосходная. Дождик, моросивший всю предыдущую неделю и делавший поверхность поля скользкой и ненадежной, наконец-то прекратился. Над головой сияло чистое голубое небо, а легкий ветерок шевелил листья деревьев в соседнем парке. Теперь поле стало жестким и «быстрым», как говорят игроки. Такой же была и игра – жесткой и стремительной.

Лес подняла мощный бинокль и сфокусировала его на группе всадников, скачущих к дальним воротам. Поло, как и футбол, всегда чем-то напоминает войну. И если футбол отдаленно похож на рукопашную схватку пехотинцев, то поло невольно навевает образ кавалерийской атаки. Бешеный топот копыт, крики всадников, яростная борьба – и только вместо звона клинков над полем раздается стук клюшек.

Наведя бинокль на двух всадников, скачущих впереди, Лес увидела, как Роб проводит удар. Его клюшка описала дугу впереди лошади, пройдя под ее шеей, и ударила по мячу. Белый шарик полетел в сторону ворот. Лес опустила бинокль и посмотрела на судью в белой форме, стоящего позади стойки ворот. Тот взмахнул флагом над головой, показывая, что забит гол.

– Уверена, что твой сын со временем станет даже лучшим игроком, чем его дед, – заметила Фиона Шербурн, когда всадники медленно поскакали к центру поля. – Генри держит в страшном секрете, что в его команде «Севен-Оукс» играет один из Кинкейдов. Стратегия, как он это называет.

Лес посмотрела на свою английскую подругу, у которой они гостили вот уже чуть больше двух недель. Та сидела рядом с ней, держа спину безупречно прямой и ухитряясь в то же время казаться совершенно расслабленной и непринужденной. Фиона была лет на десять старше Лес, но нежная, свежая кожа на ее лице выглядела тугой и юной. За то время, что они были в Англии, Лес не раз и не два исподтишка разглядывала границу каштановых волос подруги, отыскивая хотя бы намек на шрамы от пластической операции, но либо они были очень хорошо скрыты, либо их вообще не было.

– Я рада, что Генри доволен. Роб очень волновался, что ему придется играть в команде более сильных, чем он, игроков, – сказала Лес, глядя на поле, где с новой силой разворачивалась игра.

– Волновался – это еще не то слово, – вмешалась Триша. Устав сидеть без движения, она встала со стула и засунула руки в большие карманы своей зеленой юбки. – Он так непотребно дергался от страха, что может забыть какие-нибудь несущественные различия в правилах, что чуть не свел меня с ума.

Тем временем на поле после очередного вбрасывания продолжалась схватка за мяч. Три раза инициатива переходила от всадников в голубых рубахах к их противникам в красном, но ни одной из команд так и не удалось добиться окончательно успеха. Ударил колокол, сигнализируя о конце чуккера. Всадники направили своих коней к линиям, где стояли запасные лошади, чтобы сменить усталых животных и, если хватит времени, обсудить с товарищами по команде тактику на следующий период.

– Пойду-ка я прогуляюсь и посмотрю, кто здесь сегодня есть. – Триша никогда не могла усидеть слишком долго за боковой линией, предпочитая действовать, а не просто наблюдать. – Королевская фамилия находится в своей резиденции в замке. Кто знает? Может быть, мне удастся столкнуться с каким-нибудь принцем.

Фиона посмотрела ей вслед.

– Мне было интересно, долго ли она усидит рядом с нами? Ты заметила, молодежи всегда хочется сделать что-нибудь эдакое самостоятельное.

– В ее возрасте мы все были такими. – Сама Лес охотно включалась в бесконечный круговорот прогулок, верховых и пеших, бесед за чайным столом и приемов, которыми были заполнены их дни с тех пор, как они приехали в Англию. Эта безумная суета, казалось, как нельзя более подходит к тому тихом безрассудству, которое овладело ею после развода.

– Просто удивительно, как Роб и Триша выросли за эти три года, что мы не встречались. Они уже практически взрослые. Во всяком случае, нет сомнений, что сами они в этом уверены, – улыбнулась Фиона.

– Пожалуйста, не напоминай мне об этом. – Казалось, весь мир сговорился даже на минуту не дать забыть Лес о ее возрасте.

– Дорогая Лес, – Фиона по-прежнему улыбалась, но теперь в ее улыбка стала заговорщицкой. Она наклонилась поближе и дружески положила руку на запястье подруги. – Знаю, что тебе нужно… Я скажу тебе имя своего доктора.

Это замечание подтвердило подозрения Лес о том, что Фиона поддерживает молодую внешность не без помощи опытного хирурга, но предложение вовсе не показалось ей соблазнительным. Для нее косметическая хирургия была еще одним подтверждением суетности и тщетности всего, что ее окружает. Выражаясь иными словами, это означало: для того, чтобы тебя любили и восхищались тобой, ты должна выглядеть молодо.

– Все, что мне нужно, – это что-нибудь покрепче и похолоднее, – ответила она.

– Вот это уже звучит гораздо веселее, – Фиона подняла руку в перчатке и пошевелила пальцами, подзывая служителя в униформе, маячившего на заднем плане. Когда тот мигом оказался рядом, Фиона потребовала, чтобы им обоим принесли чего-нибудь выпить из бара, встроенного в «Роллс-Ройс».

– Я говорила тебе, что получила от Генри приказ? В субботу вечером на приеме шампанское должно литься рекой. Уверена, что он надеется напоить команду соперников допьяна. Первоначально я назначила дату этого приема на воскресенье, чтобы иметь возможность чествовать победителей турнира, но Генри хочет провести его накануне финального матча. Все это входит в его арсенал психологического оружия. Он готов на любые расходы, лишь бы выиграть чемпионат по поло. А все, что он получит, – серебряный кубок, чтобы добавить его к тем, которые уже стоят у него.

– Сомневаюсь, что смогу когда-нибудь понять, почему люди так чествуют молодость, красоту, успех… и победы в турнирах по поло, – улыбнулась Лес, но улыбка ее была отравлена горечью.

– Лес, ты становишься ужасно циничной.

– Думаю, что уже стала.


Виндзорский замок расположен вдоль отмелей на Темзе в часе езды от Лондона. Над серой массой его стен и башенок возносится высоко в небо гигантская Круглая башня, на шпиле которой реет королевский флаг – знак того, что ее величество находится в своей резиденции. Мощные каменные стены окружают тринадцать акров земли, как бы символически охраняя королевские апартаменты, колыбель монархии, и церковь Св. Георга, воплощение англиканской церкви, в тени которых лежит город Виндзор.

Вокруг зубчатых крепостных стен раскинулись восемнадцать сотен акров лугов и деревьев, образующих Виндзорский Грейт-парк, который соединяет с замком обсаженная вязами аллея, известная как Лонг-уок. И здесь же, в Грейт-парке, находятся и спортивные поля для поло.

Триша шагала вдоль боковой линии поля, направляясь туда, где возле запасных лошадей собрались всадники и конюхи. У нее не было никакой особой цели – ей просто хотелось размяться. Среди зрителей, прогуливавшихся, как и она, в ожидании начала следующего периода, попадались знакомые лица. Чаще всего Триша не помнила их имен и просто кивала и улыбалась каждому встречному, но не останавливалась, чтобы поговорить. Ее настроение мало располагало к общению.

Если говорить в общем, то поездка в Англию превзошла все ее ожидания. В прошлый свой приезд сюда она была совсем еще ребенком, но сейчас она совершенно свободна и может идти туда, куда хочет, и делать все, что ей вздумается. Теперь она взрослая, а не школьница.

И все же, прогуливаясь в одиночестве по зеленой траве и чувствуя, как солнце приятно согревает спину, Триша сознавала, что ей так и не удалось выбросить из памяти то, что она так надеялась здесь забыть, – родительский развод. Ее саму удивляло, почему она вообще позволила этому событию так повлиять на нее. Она не виновата в том, что они разошлись. Даже если отец с матерью больше не любят друг друга, то она по-прежнему любит их обоих.

В том-то все и дело. Она невольно оказалась посередине. Ее чувства ни к одному из них не изменились, в то время, как она видела, что и Лес, и Эндрю изменяются. Отец выглядит более молодым, ведет себя как юноша и даже стал одеваться менее консервативно. Когда Триша навещала его за день до отъезда в Англию, на нем были джинсы. Отец в джинсах! Подумать только…

Что же касается Лес, то перемены в ней не так заметны с первого взгляда – мать одиноко замкнулась в каком-то горьком, темном мирке, но при этом, встречаясь с окружающими, продолжает показывать, как она весела и беззаботна. Большинство не замечают непривычной остроты ее языка и горечи улыбки, но от Триши-то этого не скроешь.

А еще у обоих появилась одна новая особенность – и Лес, и Эндрю притворяются, словно забыли о предыдущей совместной жизни. Каждый из них ведет себя так, словно Триша родилась и успела вырасти всего какой-то месяц назад. Никто не хочет говорить о прошлом, отказываясь вспоминать даже счастливые времена. Триша научилась не упоминать о Лес, когда бывает у отца, особенно если рядом находится Клодия, а Лес всегда переводит разговор на другую тему, если дочь заговаривает об Эндрю. После развода отношения Триши с обоими родителями сделались какими-то напряженными, потому что дети – и она сама, и Роб – напоминают о прошлом. Особенно – отцу, который начинает новую жизнь с новой женщиной.

Но Триша, по крайней мере, понимает, что происходит. Однако она сомневается, чтобы Роб хотя бы попытался это сделать. Единственное, что его волнует, – это только поло. Кажется, и Лес, точно так же, как Роб, погрузилась в его занятия спортом, словно увлеченность сына дает ей хоть какую-то цель в жизни. Триша считала, что это естественно, – Роб всегда был любимчиком Лес. Теперь после ухода отца их близость только усилилась, и из-за этого Триша чувствовала, что для нее в расколотой семье остается все меньше места. Это создавало ощущение одиночества, и Триша подозревала, что именно поэтому она с такой страстью бросилась в бурную светскую жизнь, принимая приглашения на каждый прием, куда бы ее ни звали. Она пытается заполнить одиночество.

На поле начался заключительный чуккер. Триша постояла минутку, наблюдая за игрой, но борьба за мяч не вызвала у девушки совершенно никакого интереса, несмотря на то, что верх одерживала команда, в которой играет ее брат. Отвернувшись, она вновь продолжила свою прогулку. Взгляд ее упал на двух мужчин в бриджах и сапогах для верховой езды, следивших за игрой, опершись на крыло автомобиля ярдах в десяти от нее. В одном из них Трише почудилось что-то знакомое, и она всмотрелась попристальнее.

В следующий миг ошеломленная Триша узнала Рауля Буканана. Этот четкий, угловатый профиль и мягко вьющиеся каштановые волосы не могли принадлежать никому другому. Девушке даже не было нужды заглядывать в светлые голубые глаза, чтобы убедиться, что это он. Унылое настроением разом улетучилось, и Триша быстро зашагала к Раулю, который не замечал ее приближения, – его внимание было полностью занято игрой на поле.

– Ты видел, как Шербурн опять промазал по мячу? – спросил Рауль своего собеседника, произнося слова с тем самым неуловимым акцентом, что был так хорошо знаком и мил Трише. – Он не способен провести бекхенд с ближней стороны. Если бы защитник последовал за ним, то легко мог бы отнять у него мяч.

– Так, значит, мне надо предупредить Роба, что вы шпионите за его командой? – проговорила Триша и довольно улыбнулась, когда Рауль посмотрел на нее и в его глазах промелькнул огонек узнавания.

– Я знал, что он должен играть, но, говоря честно, не узнал его. У него ведь здесь другие лошади, не кинкейдовские, по которым его несложно опознать. Спасибо вам, что помогаете нам идентифицировать игроков из команды Шербурна, – он слегка поклонился Трише. – Позвольте представить вам моего товарища по команде Джеймса Армстронга. Джеймс, это мисс Триша Томас, внучка Джейка Кинкейда.

– Очень приятно познакомиться с вами, мисс Томас, – англичанин обменялся с Тришей вежливым рукопожатием. Это был худощавый человек с узким лицом, высоким лбом и густыми взлохмаченными волосами. – Джейк был превосходным бойцом. Рад узнать, что его внук, а ваш брат перенял из его рук… ну, скажем, так не факел, а клюшку для поло.

– Спасибо. Уверена, что Роб любит поло даже больше, чем любил Джейк, – сказала Триша, затем повернулась к Раулю, который все это время не сводил с нее взгляда. – Не думаю, что на этот раз вы сможете упрекнуть его в том, что он бережет своих лошадей.

– На этот раз нет.

Он держался вежливо, хотя по-прежнему слегка холодно, но Триша все же различила под его отчужденностью какой-то намек на теплоту, и это разом оживило все ее надежды.

Над их головами раздался оглушительный рев реактивного самолета, взлетевшего с аэродрома Хитроу, находящегося не более чем в нескольких милях от парка. Собеседникам пришлось на время замолчать, пережидая, пока затихнет гул, заглушивший беседу.

– Насколько я понимаю, вы и ваш брат гостите у Шербурнов в Севен-Оукс, – произнес Джеймс Армстронг, когда рев немного затих.

– Да. Мы приехали чуть больше двух недель назад, – сказала Триша, гадая, как долго пробыл здесь Рауль.

– Как вам нравится Англия? Пожалуй, для такой поездки было бы трудно выбрать более удачное время года – Аскотская неделя, Уимблдон.

– О да, это был просто какой-то бесконечный круговорот, – признала Триша, а про себя пожалела, что не проводила больше времени с братом на поле для поло. Тогда бы она раньше узнала о том, что Рауль – в Англии. – Я восхитительно провела время. И все же как это приятно – опять встретить знакомое лицо…

– Полагаю, вы познакомились, когда Буканан играл в Штатах, – предположил Армстронг.

– Именно так, – ответил Рауль.

В глазах Триши сверкнул озорной огонек.

– К сожалению, в то время Рауль считал, что я слишком молода для него, – сказала она и тут же с досадой увидела, как углубилась хмурая складка на лбу Рауля и он отвел глаза в сторону.

– Это верно? – Армстронг издал нечто вроде кашля, что должно было означать сдавленный смех, и положил руку на плечо Буканана. – Оставляю тебя, старина, чтобы ты уладил это недоразумение. Увидимся попозже в пабе.

И он отошел в сторону.

Несколько долгих минут они молчали. С поля доносился стук клюшек, храп лошадей, остановленных на всем скаку, и топот копыт, слегка заглушенный дерном под конскими ногами. Триша подошла поближе к Раулю и облокотилась, как и он, о крыло автомобиля. Некоторое время она следила за игрой, затем повернулась к Раулю:

– Вы жалеете, что он ушел?

– Нет. Его присутствие не оградило бы меня от ваших замечаний, – сказал Рауль. – Иногда я забываю, какими агрессивными могут быть американские женщины.

Триша почувствовала, как по ее телу прокатилась теплая волна удовлетворения: наконец-то он назвал ее женщиной.

– Все женщины могут быть агрессивными, – заявила она. – Я не думаю, что это имеет какое-то отношение к национальности.

– В таком случае одни более дерзки и самоуверенны, чем другие. – Легкая улыбка углубила складки по обеим сторонам его рта.

– Возможно, – согласилась Триша. – Я же говорила вам, что мы встретимся опять.

– Раз уж ваш брат играет в поло, то нет ничего удивительного, что наши дорожки порой пересекаются.

– Но я не ожидала увидеть вас здесь – в Англии, – задумчиво проговорила Триша.

– А почему бы и нет? Британия – практически родина поло. Именно англичане распространили игру по всему земному шару.

– Но ведь вы аргентинец. А сейчас вокруг Фолклендских островов идет небольшая заварушка, – напомнила она.

– Поло никак не связано с национальной политикой. Я здесь не затем, чтобы выступать за честь Аргентины. Просто играю за свою команду, которая по случаю оказалась английской.

– Вы будет играть против команды Роба?

– Возможно, нам придется встретиться в финале.

Внимание Рауля вновь привлекла игра. Триша заметила, что он вообще никогда не отвлекается надолго от того, что происходит на поле. Эти зоркие глаза, казалось, постоянно оценивали действия лошади и всадника, отыскивая их слабые и сильные стороны.

– Тогда мне придется болеть за обе команды.

– Вряд ли это решение доставит удовольствие вашим гостеприимным хозяевам. Шербурны предпочитают нераздельную верность.

– А мне бы понравилось, если бы меня обвинили в том, что я якшаюсь с врагами, – заявила Триша намеренно вызывающе. К сожалению, по тому, как чуть заметно скривились губы Рауля, она не смогла понять, позабавила его или нет сама эта идея. – Вы придете на прием в субботу вечером, не так ли?

К Шербурнам были приглашены все игроки команд, участвующих в турнире, не говоря уже об орде прочих гостей.

– Да.

– Вы приведете кого-нибудь с собой?

Рауль посмотрел Трише в глаза, и девушка напряглась, ожидая ответа.

– На следующий день назначен финальный матч. Мне придется уйти с приема пораньше, чтобы отдохнуть. Будет не слишком честно пригласить с собой какую-нибудь леди, а затем ожидать, что та уйдет вместе со мной, когда мне настанет пора удалиться.

Триша с облегчением вздохнула.

– Конечно, нечестно.

– Вы настолько прозрачны, мисс Томас, что вас видно насквозь, – сухо заметил Рауль. – А это опасно.

Триша резко обернулась.

– Почему вы так решили?

– Если человек не может скрыть свои чувства, окружающие непременно причинят ему боль…

Взгляд Рауля, казалось, предостерегал девушку. Но Тришу заинтриговало не столько это наставление, сколько настойчивость, с которой он постоянно держал ее в отдалении, не подпуская к себе.

– А вам причиняли боль? – спросила она.

– Не так, как вы предполагаете.

Он был беден, голоден и служил предметом всеобщих насмешек. Ей никогда не доводилось переживать ничего подобного, и она просто не сможет понять, что человек чувствует в таком положении. Эта богатая и благополучная девица думает только о себе. Однако борьба за выживание оставляет мало времени для сентиментальных чувств.

Прозвенел колокол. Конец игры. Рауль выпрямился и собрался уходить.

– Вы, конечно, захотите поздравить вашего брата с победой его команды.

Но прежде, чем он ушел, Триша быстро схватила его руку.

– Пойдемте со мной. Я хочу познакомить вас с Робом.

Почувствовав пальцы девушки на своем запястье, Рауль глянул на ее нежную руку, которая казалась такой золотисто-бледной на фоне его темной от загара кожи.

– В следующий раз.

Его восхищала ее настойчивость, хотя Рауль понимал, что несмотря на всю псевдоприземленность Триши, несмотря на ее поглощенность чисто земным и плотским, она ожидает от него больше того, что он может – или должен – ей дать.

– Тогда увидимся потом в пабе. – Она наблюдала, как он приподнял брови. – Вам еще предстоит рано или поздно узнать, что Кинкейды не принимают ответа «нет».

– Мне кажется, вы однажды сказали, что в вас больше от Томасов, чем от Кинкейдов.

Триша пришла в восторг: он помнит то, что она когда-то сказала.

– Я теперь уже не знаю точно, кто я такая.

Главным образом потому, что она не знала: что это на самом деле означает – быть кем-то из Томасов. Что отличает тех, кто носит это имя? Совершенно определенно, что не верность и постоянство. Ее отец слишком сильно изменился за последнее время. Теперь это уже не тот человек, каким она его когда-то знала.

– Я слышала, как Джеймс Армстронг сказал, что вы увидитесь с ним в пабе. Это очень удобная нейтральная почва для знакомства с моим братом, тем более что вам предстоит играть за разные стороны. В каком пабе вы встречаетесь?

– В «Лебеде».

– Тогда мы тоже туда придем.

Рауль утвердительно кивнул, и Триша сочла за лучшее больше не надоедать ему и убраться поскорее, пока он не передумал.


Когда Лес подошла к месту, где стояли запасные кони игроков, конюхи уже начали уводить уставших взмыленных лошадей. Спешившиеся всадники хлопали друг друга по спинам, поздравляя с победой. В воздухе стоял гул веселых голосов. Лицо Роба так и светилось от широкой возбужденной улыбки.

– Поздравляю, Роб.

– Это все аргентинские лошади, которых купил Генри. Лучшие пони, на которых я когда-либо ездил. – Роб восхищенно потряс головой, глядя на лоснящуюся от пота кобылу, которую уводил конюх. – Я всегда считал, что наш серый никому не уступит первого места, но эти кони… Надеюсь, я когда-нибудь смогу купить себе хотя бы парочку таких.

– Возможно, мы посмотрим, что тут можно сделать.

– Лес, что ты хочешь этим сказать?

– Всякий игрок хорош ровно настолько, насколько хороши его пони.

Лес не считала, что потакает прихотям сына. Роб уже доказал, насколько серьезно он относится к спорту. А поло, как и всякий вид спорта, требует соответствующего инвентаря и подготовки. Она уже несколько раз обсуждала с Генри Шербурном вопрос о подготовке Роба, спрашивая его совета, как подыскать хорошего тренера. Но пока еще не время говорить сыну о своих будущих намерениях. Все это потом, когда закончится турнир…

– Хорошая игра, Роб, – к ним присоединилась Триша.

Ее поздравления не произвели на Роба большого впечатления. Он все никак не мог забыть того, что сказала ему мать.

– Можем мы начать подыскивать их сразу же, как только вернемся домой? – спросил он.

– Кого это подыскивать? – удивилась Триша.

– Робу нужно улучшить свой комплект лошадей. На него произвели большое впечатление аргентинские лошади Генри, и я подумала, что мы, возможно, купим себе несколько таких же.

– Я знаю, Роб, с кем тебе стоит поговорить.

– С кем? – скептически осведомился Роб.

– С Раулем Букананом. Он и кучка других игроков сидят сейчас в местном пабе за пивом. Я как раз собиралась спросить тебя, не хочешь ли пойти туда вместе со мной.

Она понимала: Роб догадывается, что сестра хочет использовать его в качестве повода, чтобы еще раз увидеться с Раулем.

– Ты не против, Лес?

В последнее время Роб очень неохотно покидал Лес на долгое время, привыкнув к тому, что ему приходится восполнять отсутствие Эндрю.

Может быть, это было естественно в сложившихся обстоятельствах. И может быть, Тришу обижало, что мать выбрала для утешения Роба, а не ее саму. Она не знала. Она просто считала, что Лес поступает не слишком разумно, сосредоточив всю свою нынешнюю жизнь вокруг Роба. Возможно, прошло слишком мало времени и мать еще не вполне оправилась от удара, но, несмотря на это, Триша была убеждена: Лес следует больше бывать на людях одной, полагаясь на саму себя.

– Я не возражаю, – тихо проговорила Лес. – Сходите поразвлекитесь.

Но выражение ее лица – или, вернее, отсутствие всякого выражения – говорило о том, что она приносит себя в жертву. И у Триши не возникло ни малейшего подозрения в том, что мать разыгрывает перед ними комедию.

– Лес, тебе надо начать ходить на свидания, – сказала она, поддавшись мгновенному порыву.

И тут же последовал немедленный взрыв.

– И кого из старичков ты посоветуешь мне выбрать? – резко бросила Лес. – Саймона Торнтон-Уайта, который рыгает как пожарная сирена, или, может быть, старого мистера Тинздала, который задыхается, поднявшись на две ступеньки? Ты часом не заметила, что здесь нет большого избытка неженатых мужчин моего возраста? Ну хотя конечно! Предполагается, что я всегда могу завести молодого любовника.

– Лес, я…

– Я знаю, Триша, что ты сказала это с самыми лучшими намерениями. Это мне следовало бы… – Гнев Лес растаял в усталом вздохе. – На солнце слишком жарко. У меня начинается ужасная головная боль. Думаю, что предпочту свиданиям просто спокойный вечер. Если мне, конечно, повезет, – она криво усмехнулась невеселой улыбкой, – и Фиона сегодня не попросит меня быть четвертой в партии в бридж.

– Но нам совсем не обязательно идти в паб, – сказал Роб.

– Может быть, окажется, что он согласен продать несколько лошадей из тех, которых привез с собой. Эти аргентинцы всегда продают своих пони. Генри понравится, если ты до начала большой игры купишь несколько лошадей противника. Так что идите и повеселитесь сегодня вечером. И не возвращайтесь домой рано, а то я подумаю, что это моя вина, – заявила Лес и отошла от них, прежде чем Роб успел хоть что-нибудь возразить.

– Кажется, мы получили приказ. Надо выполнять, – пробормотала Триша, глядя вслед матери.

Шляпа, перчатки, туфли на низком каблуке – все это создавало образ спокойной и уравновешенной женщины, и все же в этом образе недоставало чего-то очень важного.

– Ты обратила внимание, какой испуганной и потерянной она иногда кажется, когда не знает, что за ней наблюдают? – хмуро спросил Роб. – Что же он такое с ней сделал?

– Должно быть, это почти то же самое, что потерять половину самого себя, – предположила Триша. – Как ты думаешь, па вернется когда-нибудь обратно?

Это был почти детский вопрос.

– Нет, и очень хорошо, что мы избавились от этого ублюдка, – пробурчал Роб и взял сестру за руку. – Ладно, идем в твой паб.


Пивная помещалась на узкой, извилистой улочке, вымощенной камнем. Над дверью здания красовалась полинявшая от непогоды вывеска с изображением лебедя, королевской птицы, водившейся некогда в изобилии на берегах Темзы. Заведение было наполовину заполнено посетителями, и в воздухе висел негромкий, ровный гул голосов.

Триша оглядела сумрачную комнату, всматриваясь в лица людей, сидевших за большими тяжелыми столами. Местных завсегдатаев сразу можно было отличить по рабочей одежде и потрепанным деловым пиджакам. Но в правом углу сидела горстка людей в одежде для верховой езды.

– Вон они, – указала Триша и пошла вперед, огибая столпившихся у стойки посетителей.

В воздухе стоял густой запах эля и портера, пряностей и табачного дыма. Наконец Триша с Робом добрались до дальнего угла, где сидел Рауль со своими товарищами по команде. Увидев Тришу, направляющуюся к их столику, он отодвинул стул и встал, чтобы приветствовать девушку. Они обменялись рукопожатием, и Триша почувствовала, как от пожатия крепкой и теплой руки Рауля все в ней всколыхнулось.

– Мой брат Роб Томас. Рауль Буканан.

Она смотрела, как они пожимают друг другу руки, и невольно обратила внимание на то, какие они разные.

Роста они были почти одинакового. Различие в каком-то дюйме ничего не решало. И все же Роб казался намного ниже Рауля, может быть из-за того, что был более тонок и строен. Да и вообще рядом с мужественным аргентинцем он выглядел почти мальчишкой.

– За этим столом нет места. Не пересесть ли лучше туда? – предложил Рауль, указав на соседний свободный стол.

– Отлично. – Триша уселась на стул, который он отодвинул для нее, а Роб расположился на противоположном конце стола.

Подошла официантка, а Рауль тем временем перенес со стола, за которым сидели его товарищи, свою кружку с элем и сел сбоку так, что Триша оказалась налево от него, а Роб – направо.

– Ну, чем будете угощать, милочка?

Официантка улыбнулась. Эта механическая улыбка на ярко накрашенных губах была вполне под стать ее усталым глазам.

– Крепкий портер, – заказал Роб. – И как насчет чего-нибудь поесть? Умираю с голоду. У вас есть корнуэльские пироги?

Девушка утвердительно кивнула, затем посмотрела на Тришу.

– А вам что, мисс?

– Горькое.

Так по-английски именуется повсеместно распространенный грубый эль, который пил Рауль. Перед тем как отойти, официантка взглянула на Рауля, но тот покачал головой, показывая, что ничего не будет заказывать. Его кружка была отпита всего лишь наполовину.

– Думаю, может оказаться, что мы встретились не напрасно, – сказала Триша. – Роб только что обсуждал возможность пополнения своего комплекта лошадей. Он хочет купить несколько аргентинских пони. Мне кажется, что если у вас самого нет лошадей на продажу, вы могли бы дать ему несколько советов или рекомендаций.

– У меня всегда есть лошади на продажу, но многое зависит от того, насколько пони подходят наезднику… и от цены, которую вы хотите заплатить за них. – Рауль адресовал свой ответ непосредственно Робу.

– Это верно, но всякий игрок хорош ровно настолько, насколько хороши его пони, – сказал юноша, повторяя слова, которые недавно услышал от Лес.

– Справедливо также и обратное. Пони настолько хороши, насколько хорош человек, которых на них ездит. – Длинные пальцы Рауля сжали ручку пивной кружки и приветственно приподняли ее. – Я не мог не заметить, что с тех пор, как мы с вами играли, ваша игра заметно улучшилась. – Он поднес кружку к губам и сделал большой глоток.

– Я собираюсь улучшить ее намного больше, – заявил Роб. – У меня в запасе по меньшей мере один свободный год, чтобы полностью сосредоточиться на поло. Именно поэтому я хочу раздобыть несколько пони получше.

Официантка вернулась к столу с кружками и тарелкой, на которой лежал пирог в форме половинки луны, начиненный мясом, луком и овощами. Роб достал из кармана несколько фунтовых банкнот и положил, сколько требовалось по счету, на стол. Пока официантка отсчитывала сдачу, он успел впиться в пирог зубами и запить его глотком ирландского портера. Он действительно сильно проголодался после игры.

– Кто ваш наставник? – спросил Рауль.

Триша тем временем принялась потягивать свой эль. Она не возражала против того, что на нее не обращают никакого внимания – это давало ей возможность изучить внешность Рауля поближе так, чтобы этого никто не заметил.

Казалось, что по его лицу мало что можно прочитать. И все же было в нем что-то жесткое и неумолимое, соответствовавшее, как решила Триша, манере его игры на поле. Ни в линиях рта, ни в глубоких складках по его краям не было никакой – или почти никакой – мягкости. Но больше всего, пожалуй, убеждали в этом его пронзительные голубые глаза, искрившиеся холодным высокомерием. Это было лицо бесстрастного человека, который смотрит на жизнь с высоты, из седла своего коня, сохраняя к ней полное равнодушие. Триша улыбнулась про себя, гадая, не разыгралось ли у нее воображение только потому, что он совершенно безразличен ко всем ее домогательствам.

– Мой тренер? У меня его нет… по крайней мере в настоящее время, – пожал плечами Роб. – В школе со мной проводил частные занятия тренер школьной команды, а кроме того, я брал уроки в поло-клубе у различных профессионалов.

– Если вы собираетесь усовершенствоваться, вам нужен кто-то, кто критически разбирал бы вашу игру и указывал на ошибки до того, как они превратятся в дурные привычки. Вам следует иметь своего собственного наставника, который работал бы с вами каждый день.

Услышав этот совет, Триша просияла. Она сразу же представила себе, что Рауль занимается с Робом, – это можно будет каким-нибудь образом устроить, – и тогда она будет видеться с аргентинцем постоянно, а не случайными наскоками.

– А вы даете частные наставления молодым игрокам? – спросила она.

– Давал в прошлом. – Рауль посмотрел на Тришу, и девушка увидела, что его глаза светятся понимающим блеском, словно он совершенно точно знает, какое направление приняли ее мысли. – Теперь я главным образом веду курсы поло, рассчитанные на опытных, серьезных игроков, на своем ранчо в Аргентине. Минимальный курс – две недели, а самый длинный – три месяца. Мы работаем над спортивной формой, техникой и тактикой игры. Предоставляем своим ученикам жилье, питание и лошадей, так что единственное, что им требуется взять с собой, – это только одежду для верховой езды, – объяснил Рауль, вновь переключив внимание на Роба. – Если хотите, можете пройти их. В любом случае, чтобы приобрести наших пони, вам следует приехать в Аргентину. У нас есть несколько поло estancias, которые специализируются на выведении и тренировке лошадей для спорта, включая и мое собственное. Кроме того, в это же время начинается наш сезон, так что вам предоставится возможность увидеть поло в его самом наилучшем виде.

– О да, у вас, аргентинцев, без сомнения, самая лучшая команда по поло в мире, – признал Роб почти ворчливо. – И доказательством служит то, что вы наголову разбили американцев в соревнованиях на кубок Америки. Будет, вероятно, просто замечательно брать уроки у таких мастеров. Ну и, кроме того, я смогу узнать из первых рук о методах, которые ваши гаучо используют при тренировке лошадей.

– Настоящие гаучо исчезли давным-давно, так же как и ваши ковбои. Остались одни только мифы, – сухо сообщил Рауль. – Вернее всего, вы сможете отыскать сегодняшних гаучо за рулем трактора.

– Или на соревнованиях по поло, – предположила Триша.

Темная бровь на мгновение изогнулась дугой.

– Да. Или на соревнованиях по поло… – Рауль откинулся назад на спинку стула, рассеянно поглаживая пальцами ручку пивной кружки. – Гаучо былых дней мало заботился о чем-либо. Единственное, что ему было нужно, – это конь, и обычно у него был табун в тридцать или более голов, чтобы он мог путешествовать далеко и быстро. Его спутницей была опасность, и он любил ее. О гаучо говорили, что он желает только немногого и того, без чего нельзя обойтись. Постелью его было седло. И он ел ножом, потому что, когда берешь вилку, тебе требуется тарелка, а тарелка требует стола, а стол должен стоять в жилище с крышей и стенами.

– Но почти то же самое можно сказать и о профессиональных игроках в поло. – Тришу заинтриговало это подмеченное ею сходство. Оно заставило девушку задуматься, насколько отношение Рауля к жизни уходит корнями в далекое прошлое, как много он унаследовал от своих предков.

– Я помню, как Джейк говорил, что единственное лекарство от поло – это бедность, – припомнил Роб с полуусмешкой. – Да и то это средство не всегда действует.

– Поло входит человеку в кровь и оставляет мало места для чего-либо другого, – согласился Рауль.

– Звучит не слишком вдохновляюще, – запротестовала Триша.

– А это и не должно вдохновлять никого из тех, кто сам не играет, – сказал Рауль.

У Триши так и зачесался язык сказать ему что-нибудь колкое, но она сдержалась и поспешила переменить тему.

– Вы ведь никогда не остаетесь слишком долго на одном месте… Куда вы направляетесь после Англии?

– На следующей неделе я уезжаю во Францию.

– Какое совпадение! Мы, кажется, едем по тому же самому маршруту. На следующей неделе мы тоже будем в Париже.

Триша не могла нарадоваться такой удаче.

– Я буду во Франции, но не в Париже, – с нажимом уточнил Рауль. – Остановлюсь в деревне, в шато одного своего друга… играющего в поло.

– Но мы наверняка сможем каким-то образом с вами связаться, пока вы будете там, – проговорила Триша.

– Зачем?

Девушка посмотрела на брата, который опустил свой стакан на стол и вытирал портер с верхней губы.

– Раз уж Роб заинтересовался вашими лошадьми или хочет записаться в вашу школу поло, нам нужно как-то поддерживать с вами контакт.

– Вот, пожалуйста, – Рауль достал из кармана визитную карточку и протянул ее Робу. – Мой адрес в Аргентине. Эктор Герреро предоставит вам любую информацию или подготовит все, что вам может понадобиться. И он знает, где и как со мной связаться, если в том будет необходимость.

Он знаком показал официантке, чтобы та принесла новую порцию выпивки.

– Я слышал об этих аргентинских курсах, на которых обучают игре в поло. – Роб изучал надпись на карточке. – Но мне нужно не столько обучение, сколько опыт игры.

– Это медленный способ совершенствования, потому что вы не можете управлять тем, что делают ваши противники, а кроме того, ни одна игра никогда не похожа на другую. Иное дело – тренировочные игры. Мы можем воссоздать последовательность отдельных событий или моментов игры, чтобы показать ученикам, где и почему они находятся в неправильной позиции на поле, и научить их предвосхищать действия товарищей по команде, а также игроков противника. Поло – это не просто умение обращаться с клюшкой и лошадью. Это умение в течение всей игры знать, где находится на поле каждый всадник в каждый данный момент и куда он, вернее всего, направится в следующий миг. Уверен, что ваши предыдущие наставники должны были это вам объяснить.

– Да. – Роб взлохматил пальцами волосы и задумчивым жестом потер затылок. – Я знаю, что мне непременно надо поработать с каким-нибудь тренером, но, может быть, мне стоит сначала поговорить о вашей школе с Лес и послушать, что она об этом думает.

– Рауль придет на прием к Генри в субботу. Ты можешь их познакомить, – Триша предполагала, что мать согласится со всем, что предложит Роб.

– Эй, Буканан! – Один из мужчин, сидящих за соседним столом, отодвинул свой стул и вклинился между Раулем и Тришей. – Как зовут того австралийского парня, который на вчерашнем матче получил по голове? Эффектное было столкновение.

– Его зовут Карстэрз.

– Барт говорит, что он заработал контузию.

– Ему еще повезло, – сказал кто-то из спортсменов. – Они могли бы свалить его лошадь на землю.

– Это напоминает мне тот раз, когда я свалился наземь вместе со старым Сойером. Ты был там, Буканан. Черт возьми, это твоя черная лошадь наскочила на нас и сшибла с ног. Шел дождь, и поле было скользким. Тогда нас упало трое за раз. Все перемешалось в одну кучу. Кони, люди, головы, ноги. Когда я открыл глаза, Буканан сидел на лошади, спокойный, как ни в чем не бывало, и с интересом наблюдал, кто сумеет выбраться из этой свалки. Клянусь, у этой черной лошади, на которой он сидел в тот день, вместо копыт – лапы с перепонками, как у лягушки. Она ни разу даже не поскользнулась.

После этого между двумя столами завязалась перекрестная беседа. Вспоминали, кто и как падал в прошлом, и сравнивали, какие кто получал увечья и травмы. Вскоре были заказаны новые пинты пива и бутыли портера, и кольцо стульев расширилось, чтобы охватить оба стола. Триша, единственная представительница слабого пола среди присутствующих, обнаружила, что ее постепенно вытеснили из общего круга и забыли. Наконец она встала из-за стола, взяла кружку с элем и, отойдя в сторону, прислонилась к черной стене, чтобы наблюдать и слушать.

Однажды она поймала на себе взгляд Рауля, и сердце ее быстро забилось от того, что он обратил на нее внимание, но скоро его вновь отвлекли собеседники. Триша поняла, что женщине, которая попытается проникнуть в его мир, придется нелегко. Для нее в жизни Рауля останется очень мало места – разве что ей будет позволено согревать постель на его разбросанных по всему миру ночлегах. Она была достаточно умной девушкой, чтобы понимать, что именно в подобном безразличии и заключается изрядная доля его привлекательности, но это не уменьшало очарования Рауля.

Вскоре после десяти к ним подошла официантка и предупредила, что паб закрывается через четверть часа, так что настало время заказать выпивку в последний раз и рассчитаться с ней. Собравшиеся начали неспешно вставать со своих мест. Триша подошла к брату. Рядом с ним стоял Рауль.

– Можем мы с Робом вас подвезти? – предложила Триша.

– Нет. У меня есть машина.

– Тогда почему бы вам не отвезти меня в Севен-Оукс? – Она склонила голову набок, вызывающе глядя на него.

Рауль заколебался. Видимо, он прикидывал, чем может обернуться для него просьба настойчивой девицы.

– Возможно, вам это не по пути… – добровольно вмешался Роб, начавший извиняться за назойливость сестры. Триша с удовольствием треснула бы его кулаком, но оказалось, что в этом нет необходимости.

– Это совершенно неважно, – прервал юношу Рауль. – Я доставлю вашу сестру домой в полной безопасности.

– Спокойной ночи, дорогой братец. – Триша многозначительно дала ему знак исчезнуть с глаз долой.

Роб нерешительно посмотрел на сестру, затем понял намек и двинулся из паба, не дожидаясь Тришу и Рауля.

Они задержались еще на несколько минут, пока Рауль прощался со своими товарищами, затем пошли через дымную, пропахшую застоявшимся запахом эля комнату к выходу. Триша подождала, когда Рауль распахнет дверь и пропустит ее вперед, затем вышла наружу. Воздух на улице был чистым и прохладным. Девушка остановилась, чтобы вдохнуть ночной свежести, слушая доносящийся из паба гул голосов, будоражащих окрестную тишину. Затем в руке Рауля вспыхнул карманный фонарик, и они двинулись вслед за круглым пятном света, плясавшим на каменной мостовой и указывающим путь. Шаги их отдавались эхом в узкой безмолвной улочке. Триша исподтишка глянула на Рауля.

– Вы на меня сердитесь? – спросила она беспечным тоном.

– Потому что мои друзья подумают, что я растлеваю младенцев. Так это, кажется, называется, не так ли? – его испанский акцент казался немного более явным. Вероятно, из-за раздражения.

Говоря честно, Тришу и саму смущало, что она своими уловками вынудила его везти ее домой, но она постаралась подавить смущение.

– Если они обратили на это внимание, то, вернее всего, только позавидовали. А коли вы считаете себя настолько старым, чтобы сгодиться мне в папочки, то вам сперва следовало бы увидеть женщину, на которой мой отец собирается жениться.

Триша ждала, что Рауль скажет, что он – не ее отец, но ее спутник ничего не ответил. Из окон домов, стоящих вдоль улицы, на мостовую падали прямоугольные пятна света. Девушка решила сама прервать молчание.

– В этих маленьких английских деревушках после десяти вечера замирает вся жизнь. Не то что в Лондоне.

– Машина стоит вон там, – Рауль указал на затененную сторону улицы, где у обочины стоял белый автомобиль.

Они подошли к машине.

– «Астон-Мартин». – Пока Рауль отпирал дверь с левой, пассажирской стороны, Триша провела кончиками пальцев по гладкому боку автомобиля, оценивая по достоинству его элегантную мощь и красоту.

– Это не мой. Одного из товарищей. – Рауль усадил девушку на переднее сиденье, затем обошел кругом и уселся за руль.

– Когда-нибудь я заведу себе такой же, а не «Роллс», – Триша погладила обшивку сиденья, наслаждаясь благородством мягкой кожи. – Теперь я знаю, какую вторую вещь собираюсь купить на свое наследство. Представляете, каково это будет – прокатиться на такой машинке вокруг кампуса.

Она засмеялась, но ее смех тут же заглушил рокот мотора, ожившего, когда Рауль повернул ключ зажигания.

Свет фар осветил вымощенную камнем улочку и старые дома, смутно вырисовывавшиеся во мраке по обеим ее сторонам. Автомобиль мощно рванулся вперед, мягко, как кошка, обогнул угол, сворачивая в переулок, и вырвался на основную дорогу. Дома словно попятились назад, и не прошло и нескольких минут, как они миновали спящую деревню и помчались по пустому шоссе.

– Сверните здесь налево, – сказала Триша, когда впереди показался перекресток.

– Я знаю дорогу к Севен-Оукс, – сообщил Рауль. – Мне доводилось прежде играть на поле в поместье Шербурнов.

Триша откинулась на спинку сиденья.

– Чувствуешь себя немного странно, когда сидишь в машине с левой стороны, – кажется, что автомобиль едет не по той стороне дороги. – Она улыбнулась и посмотрела на спидометр на приборной доске перед Раулем. – То же самое – когда смотришь на спидометр и видишь, что стрелка указывает на сто тридцать. Мне приходится напоминать себе, что это километры, а не мили.

– Да, это может сбивать с толку, – согласился Рауль, но самого его подобные различия, казалось, совсем не волновали.

За окнами царила такая тьма, что невозможно было различить ничего, кроме бегущей им навстречу ленты дороги. Триша слегка повернулась и стала разглядывать Рауля в слабом свечении, исходившем от приборной доски.

– Где вы так хорошо научились говорить по-английски? Вы здесь учились?

– Нет. – Она увидела, как уголки его губ немного приподнялись в каком-то намеке на улыбку. – Уверяю вас, мою фамилию при рождении не заносили в Итонские списки. Хотя многие из моих соотечественников получили образование в университетах Оксфорда, Гейдельберга или Сорбонны.

– Тогда как вы научились говорить так правильно и свободно?

– В Буэнос-Айресе есть пригороды – Херлингем, Белграно, – где человек может прожить всю жизнь и ни разу не услышать слова, сказанного по-испански. В Аргентине очень велико британское влияние. Англичане владели estancias в пампах, овцеводческими ранчо в Патагонии. Они построили наши железные дороги. Они принесли с собой свой язык, свою культуру, свои виды спорта – такие, как футбол и поло. Они вдохновили нас на получение независимости от Испании. Многие из них в конце концов стали аргентинцами, вместо того чтобы просто приобрести большое состояние и вернуться в Британию, как это они делали в Австралии и Индии.

– Я этого не знала. Но мне вообще мало что известно о странах Южной Америки.

– Я помню. Когда-то в Аргентине делались громадные капиталы. Есть даже такое выражение: «богат, как аргентинец», а оно о чем-то говорит. Теперь принято говорить «богат, как араб».

– Думаю, мне определенно стоит съездить в Аргентину, – заявила Триша, решительно вздернув подбородок. – Роб будет учиться в вашей школе поло. Добиться одобрения от Лес – ничего не стоит. Это чистая формальность. Когда дело доходит до поло, моя мать выдает Робу практически чистый чек, где он сам может проставить любую сумму. Вас это должно заинтересовать.

– И вы считаете, что я должен быть вам благодарен за то, что вы направляете дело в удобную для меня сторону, не так ли? – Насмешка в голосе Рауля вновь, казалось, усилила его испанский акцент.

– Полагаю, я оказываю вам своего рода любезность. – Она очень хорошо знала, что это действительно так: Рауль может получить и плату за обучение Роба в школе, и выручку от возможной продажи лошадей.

– Значит, вы считаете, что я у вас в долгу. И каким же образом я могу с вами расплатиться?

Трише не понравился его тон.

– А кто сказал, что я ожидаю какой-то расплаты?

– Стало быть, то, что я подвожу вас до Севен-Оукс, в счет не идет? Или я все-таки могу считать это первым взносом?

Рауль отвел глаза от дороги и глянул на Тришу.

– Я надеялась, что вы наконец-то поймете, что я представляю для вас определенную ценность.

Возможно, ее действия и впрямь были слегка расчетливыми, подумала про себя Триша. Однако она считала, что этому можно найти оправдание. Она была вынуждена поступить так, чтобы привлечь к себе его внимание. Чтобы он наконец ее заметил. Как бы то ни было, это подействовало. Она добилась, чтобы он отвез ее домой. А остальное зависит от ее собственной хитрости.

Лучи фар осветили массивные каменные столбы, обозначающие въезд в сельское поместье. Железные ворота были распахнуты. Рауль въехал в них и, сбавив скорость, повел автомобиль по длинной подъездной дорожке, разворачивающейся возле огромного особняка.

Сквозь раскидистые ветви древних дубов, стоящих на краю широкого газона перед домом, пробивался свет, сияющий в окнах фасада. Шесть из дубов, от которых и пошло в старину название имения, сохранились до сих пор. Рауль остановил машину в тени одного из них и выключил двигатель. До парадного входа внушительного каменного здания было еще довольно далеко.

Рауль повернулся к девушке, забросив руку на спинку своего сиденья.

– В любом случае у меня нет перед вами никакого долга. Замолвите ли вы словечко в мою пользу или нет – это ваше личное дело. Я вам ничего не должен.

Триша почувствовала досаду – все ее старания пошли прахом.

– Что же мне надо сделать, чтобы вы меня заметили?

– Я вас заметил. Вы молодая очаровательная женщина. Но вы меня не интересуете, – спокойно проговорил Рауль.

– Что вам во мне не нравится? Вы хотите, чтобы ваши женщины были кроткими и подобострастными? Чтобы они начинали трепетать, как только вы к ним прикоснетесь? – Она яростно жгла его глазами. – Или, может быть, вам нравятся совсем не женщины. Может быть, все это время я досаждала своими приставаниями гомосексуалисту?

– Понимаю. Теперь вы решили бросить вызов моей мужественности.

– Вероятно, вы именно потому так неравнодушны к англичанам, что, как и они, способны испытывать любовь сразу к обоим полам.

Триша нашла его уязвимое место и теперь старалась побольше уколоть его.

– Раздевайтесь.

Рот Рауля сжался в прямую линию, а его черные зрачки, казалось, буравили девушку насквозь.

– Что? – Она чуть не рассмеялась, услышав этот приказ.

– Я сказал, снимайте одежду. Вы однажды сказали мне, что вы не девственница, так что раздевайтесь. Как я иначе могу вам что-нибудь доказать? Ведь это то, чего вы хотите, так?

– Да.

Она все еще колебалась, недоверчиво изучая его бесстрастное лицо. Ее уловка сработала, но теперь Триша не знала точно, как ей следует дальше поступить. Она хотела близости с ним. Не совсем так, как оборачивалось, но…

Не сводя с Рауля взгляда, она начала расстегивать пуговицы на блузке. Он смотрел ей прямо в глаза. Одним движением плеч Триша сбросила блузку. Ее сердце бешено колотилось. Она перешла к юбке, застегивающейся спереди, и, справившись в пуговицами, покачала бедрами, высвобождаясь из нее. И тут вновь замерла в неуверенности, наблюдая за его реакцией.

Кончиком пальца он пробежал по краю ее бюстгальтера.

– Снимайте все.

Триша сняла лифчик и трусики и бросила их на маленькую кучку скомканной одежды на сиденье рядом с собой. Внезапно она почувствовала, что ее смущает и одновременно возбуждает собственная нагота. Когда Рауль начал нагибаться к ней, кровь, казалось, взревела в ее ушах, а мышцы живота свело от напряжения. Он медленно наклонялся все ближе, оттягивая момент прикосновения.

И вдруг Триша услышала, как щелкнул замок, и почувствовала волну холодного воздуха, хлынувшего из дверцы, распахнутой настежь. Прошла целая секунда, прежде чем девушка поняла, что сделал Рауль.

– Вылезайте из машины. – Он не двигался, оставаясь в каком-то дюйме от Триши.

Она растерянно смотрела на него, ища объяснения происходящему.

– Убирайтесь, – грубо приказал Рауль.

Ошеломленная и совершенно сбитая с толку девушка задом выбралась из машины, бессознательно прикрывая свое тело руками. Она была уверена, что Рауль последует за ней, но он захлопнул дверцу, край которой при этом задел Тришу по руке. Мгновением позже она услышала, как завелся двигатель. Триша не могла в это поверить.

Она ухватилась за дверцу автомобиля.

– Моя одежда!

Но дверца была заперта. Рауль включил скорость и начал выезжать с лужайки на подъездной путь. Девушка бежала рядом с машиной, колотя в стекло на дверце.

– Негодяй, отдай мою одежду!

Острые кромки гравия впивались в нежные подошвы ее босых ног, и Триша безвольно остановилась, глядя, как «Астон-Мартин» круто развернулся и его фары осветили дальние ворота. От ярости она чуть не разразилась слезами. Она вся тряслась от возмущения и холодного ночного воздуха. Автомобиль, завизжав колесами, остановился, затем на большой скорости двинулся обратно и поравнялся с ней. Триша стояла, дрожа и понурив плечи, и смотрела на водителя.

Окно опустилось, и девушка обрушила в приоткрывшуюся щель поток ругательств, которые вертелись у нее на языке.

– Грязный вонючий сукин сын! Я убью тебя за это! Ублюдок! Мать твою…

В окно вылетел комок свернутой одежды и ударил ее. Триша успела подхватить большинство вещей прежде, чем они упали на землю.

В темноте она не могла увидеть выражения лица Рауля, но в его голосе звучало полное безразличие к ее бессильному гневу:

– Унижение – жестокий учитель. Возможно, теперь вы не будете так торопиться снимать одежду перед очередным мужчиной.

Колеса «Астон-Мартина» вновь зарылись в гравий, разбрасывая камешки во все стороны. Триша подобрала туфлю и швырнула ее в окно тронувшейся с места машины.

– Мерзавец!

Туфля отскочила от белого бока автомобиля, не причинив ему никакого вреда, и «Астон-Мартин» с ревом помчался по дорожке, насмешливо мигнув габаритными огнями. Триша, прижав одежду к груди, смотрела вслед исчезающей машине, затем, прихрамывая, двинулась по колким камешками за своей туфлей. Слезы жгли ей глаза.

11

На серебряном подносе, примостившемся на туалетом столике Лес, лежал какой-то конверт. Она заметила его только тогда, когда поставила рядом стакан с виски. Лениво задумалась: сколько, интересно, времени он здесь провалялся? Затем взяла конверт. Похоже, какая-то телеграмма. Через прозрачное целлофановое окошко на конверте была смутно видна только часть адреса, но, кажется, написано: «Миссис Томас».

– Мадам?

Лес оглянулась и посмотрела на служанку Шербурнов. Она держала в руках три платья Лес, чтобы миссис Томас могла выбрать, в каком она появится перед гостями на сегодняшнем приеме. Лес на секунду задумалась, но потом, так ничего и не решив, быстро сделала большой глоток виски и махнула стаканом в сторону кровати:

– Просто положите их на постель. Я решу попозже.

Она уже на целый час опаздывала на прием, но здесь, слава Богу, не было Одры, а самой Лес попросту наплевать, опоздает она или нет.

– Очень хорошо, мадам. Что-нибудь еще?

– Да. Еще виски, – приказала Лес и присела на обитую бархатом скамеечку у туалетного столика. Полы ее шелкового халата тихо зашелестели, когда она закинула ногу на ногу. Гадая, кто бы это мог прислать ей телеграмму, она перевернула конверт и открыла клапан.

Быстро пробежала глазами коды и сокращения, обозначающие дату, время и место отправки телеграммы, и перешла к самому сообщению. Как ни странно, оно было адресовано не ей, а Трише. Это имя вверху страницы сразу же бросилось ей в глаза, однако Лес продолжала читать.

«ТРИША, – гласила телеграмма, – СЕГОДНЯ КЛОДИЯ И Я ПОЖЕНИЛИСЬ ТЧК МЫ ЗНАЕМ ЧТО ТЫ ХОТЕЛА ПРИЕХАТЬ НА НАШУ СВАДЬБУ ТЧК НО МЫ СОЧЛИ ЧТО ТАК БУДЕТ ЛУЧШЕ ТЧК МЫ ТЕБЯ ЛЮБИМ ТЧК С ЛЮБОВЬЮ ПАПА»

Поженились. Лес опустила руки на колени, ее пальцы ослабели и выпустили телеграмму. Листок бумаги скользнул на пол, как опавший осенний лист. Известие настигло Лес как гром среди ясного неба. Сколько бы ей ни передавали слухов об свадебных планах Эндрю и Клодии, она почему-то вопреки всему твердо была уверена, что этого не случится. Но это произошло. Эндрю женился на Клодии.

Все было кончено. По-настоящему закончилось раз и навсегда. Теперь он принадлежит другой женщине. Лес потянулась за стаканом с виски и замерла, глядя на свою руку с алмазным обручальным кольцом. Потом медленным движением стащила его с пальца и засунула на самое дно своей шкатулки с ювелирными украшениями, стоящей на туалетном столике. Ей показалось, что рука стала непривычно голой. Какая она теперь легкая! Словно от нее что-то отрезали.

Лес быстро схватила стакан и выпила его до дна, почти задохнувшись от крепости алкоголя. Виски обжигало, но не согревало. Внутри у Лес все оставалось таким же холодным, как будто она промерзла насквозь. Отныне она всего лишь бывшая миссис Томас. Ее место заняла другая – более молодая, красивая и более умная.

– Ваше виски, мадам.

Служанка поставила перед ней стакан, доверху наполненный виски с содовой.

– В нем нет льда. Я хочу лед.


В коридор второго этажа доносились снизу звуки музыки маленького струнного оркестра, расположившегося в Большом зале, и тихий гул голосов. Выйдя из своей комнаты, Триша узнала негромкую мелодию, которую играли музыканты. Прием – или бал, как предпочитала его называть Фиона Шербурн, – уже начался.

Она приостановилась на зеленой с розовым дорожке в прихожей и в последний раз окинула мысленным взглядом свою внешность. Кончиками пальцев коснулась золотого филигранного гребня, удерживающего сзади непокорную гриву рыжевато-каштановых локонов, и филигранных сережек, свисающих с мочек ее ушей. Она проверила аметистовую брошь, приколотую на плече, чтобы убедиться, что она надежно застегнута, и расправила декоративные складки, оторачивающие низкий вырез платья из турецкого шелка. Все было в порядке. Линии ее платья были просты и, как она надеялась, элегантны. Триша считала, что сегодня вечером ей понадобится вся изощренность и утонченность, на которые она только способна.

Разгладив шелковую ткань на бедрах нервным движением, Триша прошла через прихожую к высокой деревянной двери, ведущей в комнаты, где жила ее мать, и негромко постучала. Она подождала, прислушиваясь к шагам внутри. Дверь открыла Эмма Сандерсон. Когда она увидела Тришу, стоящую у порога, выражение ее лица с плотно сжатыми губами несколько смягчилось.

– Лес уже готова? Я думала, мы могли бы спуститься вниз вместе, – сказала Триша.

– Нет.

Взгляд секретарши был усталым и раздраженным, но за досадой скрывалось что-то еще, чего Триша не успела разглядеть, потому что Эмма быстро отвернулась.

– До сих пор еще не одета. Три раза меняла платья. Теперь пытается опять примерить первое.

Триша понимала мать. В обычном состоянии Лес никогда не проявляла нерешительности в подобных вещах, хотя в последнее время ее неуверенность стала почти постоянной. По-видимому, развод поколебал ее уверенность в себе буквально во всем.

– Тогда мне лучше пойти к гостям, пока Фиона не выслала за нами поисковый отряд, – сказала Триша.

– Да, видимо, идите. Уверена, что Лес вскоре к вам присоединится.

Хотя по тону секретаря было понятно, что сама она в этом сомневается.

Триша хотела было предложить ей поговорить с Лес, но тут же передумала: Эмма наверняка сумеет справиться с ситуацией гораздо лучше ее. Триша неизбежно наговорит матери того, чего не следует. Так было всегда, а после развода стало еще хуже. Она никак не может поверить, что в разрыве виноват один только отец. Какая-то часть вины лежит и на Лес. Или, может быть, дело в том, что Триша просто любит отца и хочет простить его, а Лес этого не хочет и никогда не простит.

Девушка попыталась отмахнуться от мыслей о прошлом, сосредоточившись на настоящем.

– Как я выгляжу?

Она немного повернулась в разные стороны, чтобы Эмма смогла получше ее рассмотреть.

– Ошеломляюще. – Одобрительная улыбка секретарши была неподдельной. – Я почти не успела заметить, как вы выросли за этот год.

– Спасибо.

Но Триша не чувствовала себя зрелой женщиной. Скорее она ощущала себя юной мстительницей, жаждущей, как шекспировский Шейлок, получить с должника свой фунт мяса.

Из внутренней комнаты донесся тяжелый удар – словно что-то рухнуло на пол – и послышался сердитый голос Лес:

– Эмма, черт побери, если здесь у нас нет больше льда, то принесите мне шампанского. Я знаю, что англичане всегда подают шампанское охлажденным.

Триша нахмурилась.

– Она уже напилась?

Эмма, поджав губы, бросила поспешный взгляд через плечо, а затем потихоньку тревожно прошептала Трише:

– Если сможете, приглядывайте за ней сегодня.

– Попытаюсь, – пообещала Триша, хотя не была уверена, сумеет ли чем-нибудь помочь на самом деле.

Как она стала догадываться, пьянство матери превратилось в настоящую проблему, и девушка не знала, что с этим делать и как себя вести. В конце концов, она дочь, а не воспитательница Лес. Дверь закрылась, и Триша поневоле пришлось молча проглотить полусозревший в ее душе протест.

Повернувшись, она увидела Роба, выходящего в прихожую из своей комнаты. В строгом вечернем наряде брат выглядел совсем по-другому: он был больше похож на маленького лорда Фаунтлероя с его белокурыми локонами, чем на длинноволосого бунтаря.

– Лес не готова, – сообщила она. – Спустимся вниз вместе?

– Что-нибудь случилось? – обеспокоенно спросил брат.

– Она никак не может решить, что ей надеть, – пожала плечами Триша, показывая всю незначительность задержки.

– Ах так?

Удовлетворившись ее объяснением, Роб двинулся дальше по широкому коридору, и Триша пошла с ним к фойе, откуда вела вниз лестница на главный этаж.

По мере того как они спускались по ступеням, неровный гул голосов становился все громче и даже музыка оркестра уже не могла его заглушить. Огромное главное фойе было переполнено нескончаемым потоком прибывающих гостей и суетящимися слугами, принимающими у дам дорогие палантины и накидки. Роб и Триша протиснулись через медленно движущуюся очередь гостей, входящих в Большой зал, где их торжественно приветствовали хозяева.

Свет люстр сиял на недавно обновленных фресках потолка и на драгоценностях, увешивающих груди матрон, у которых не осталось уже ничего иного, чем можно было бы похвастаться, кроме бриллиантов.

Триша бродила по залу в густой толпе гостей, внимательно оглядываясь по сторонам. Завидев очередной темный затылок, она не сводила с него глаз до тех пор, пока его обладатель не оборачивался или не менял положение и оказывалось, что это опять не Рауль.

Две огромные двери, ведущие на ярко освещенную террасу и елизаветинский сад с регулярно разбитыми клумбами, были распахнуты настежь, чтобы пропускать в громадный, наполненный людьми зал постоянный поток свежего воздуха. Редкие кучки гостей уже выбрались наружу и прогуливались по террасе.

– Шампанское… – слуга в униформе предложил им поднос, уставленный бокалами с искрящимся вином, и Триша приостановилась, чтобы взять один.

После того, как и Роб взял себе шампанское, служитель наклонил голову и перешел к следующим гостям. Потягивая вино, брат с сестрой перешли на открытое пространство возле стены, неподалеку от дверей на террасу.

– Во время этой поездки мы познакомились с массой людей, но здесь я вижу не более полдюжины знакомых лиц, – пробормотал Роб.

– Я, пожалуй, тоже.

– Привет! – перед ними остановилась гибкая брюнетка в облегающем платье и впилась зелеными глазами в Роба. Ее стройное тело зазывно покачивалось. – Мы познакомились на прошлой неделе на приеме у Гюддро. Леди Синтия Холл, – сообщила она свое имя и титул, которые Роб, как было совершенно очевидно, забыл. – Зовите меня Син. Так меня все зовут.

– Леди Син, – Роб слегка поклонился, захваченный врасплох и старающийся этого не показать.

– Близкие друзья прозвали меня Грешницей, и я делаю все, чтобы оправдать свое прозвище, – заверила его брюнетка, а затем перевела холодный взгляд на Тришу. – Вы его сестра, не так ли?

Сестра, а следовательно, ничтожество, чье общество нежелательно, – так Триша расшифровала тон, которым был произнесен этот вопрос.

– Да, сестра.

Она упрямо оставалась рядом с братом, не желая оставлять его наедине с этой высокомерной кошкой.

Однако юная брюнетка совершенно игнорировала ее.

– Роб, сегодня вы произвели на поле для поло настоящую сенсацию.

Тот заметно приосанился, услышав этот комплимент.

– Скажите мне, – продолжала леди Син, – вы танцуете так же хорошо, как играете в поло?

– Почти так же. Хотите проверить сами?

– С удовольствием.

Она подхватила Роба под руку и повела его туда, где уже танцевало несколько пар. Но прежде, чем они удалились, Триша услышала, как брюнетка говорит:

– Мне хотелось бы познакомиться со всем, что вы делаете… почти так же хорошо, как играете.

Оставшись одна, Триша лениво потягивала шампанское, окидывая внимательным взглядом толпу гостей. И вдруг оцепенела, чувству, я как от гнева запылали ее щеки: слева в нескольких шагах от нее стоял Рауль. Впрочем, волна гнева, захлестнувшая Тришу в первое мгновение при виде его, тут же откатилась назад, разбившись об отрезвляющее воспоминание о том, какое отвращение испытала она сама несколько мгновений назад, когда наблюдала, как леди Синтия Холл виляет хвостом перед Робом. Это было так похоже на то, как Триша вела себя с Раулем. Она словно бы увидела свое отражение в зеркале, и ей стало понятнее, почему аргентинец так повел себя с ней. Однако от этого понимания гордость Триши страдала ничуть не меньше.

Она подошла к Раулю притворно неторопливым шагом и, не уклоняясь, встретила его оценивающий взгляд. Внутри у девушки все кипело от жаркого негодования и смущения, но внешне она сохраняла полное самообладание.

– Добрый вечер, мисс Томас. – Рауль смерил Тришу глазами с головы до ног, осматривая ее умопомрачительное платье.

Она только крепче сжала пальцами ножку бокала. Как понимать этот взгляд? Намеренное напоминание о ее недавней наготе или просто бессознательный интерес, который вызывает у всякого мужчины красиво одетая девушка?

– Я разрываюсь между желанием выплеснуть шампанское вам в лицо и просто рассмеяться над всем этим смехотворным эпизодом, – проговорила Триша сквозь сжатые зубы, пытаясь не поддаться замешательству и раздуть пожарче искру гнева.

– Я бы предпочел, чтобы вы не тратили зря шампанское. Тем более что этот костюм я позаимствовал у знакомого.

– Когда я увидела, как он дурно на вас сидит, я так и предположила, – съязвила Триша, однако Рауль пропустил ее слова мимо ушей.

Она хотела ему что-то добавить, но взрыв смеха неподалеку отвлек ее.

Триша полуобернулась, не опуская бокала, и увидела объединившую вокруг себя группу людей Лес. На короткий миг девушка ощутила нечто вроде зависти: мать затмевала ее своей утонченностью и ошеломляющей внешностью. Ее стройное тело облегала металлическая ткань вечернего платья цвета темной стали, мерцающая тысячами оттенков. Длинные рукава соединяла на груди плетеная сетка, сквозь которую неясно виднелись обнаженные плечи. Низкий вырез сзади оставлял спину полностью открытой. Волосы были гладко зачесаны и скручены в шиньон на затылке. В мочках ушей сверкали бриллиантовые багетки.

Заметив Тришу, Лес выскользнула из смеющейся группки и поплыла к дочери, небрежно покачивая полупустой бокал с шампанским. Девушка искоса взглянула на Рауля и пробормотала:

– Вы ведь не знакомы с Лес, не так ли?

Затем она повернулась к матери.

– Триша, я хотела посмотреть на тебя до того, как ты спустишься вниз, – заявила Лес, но тут же, оценивающе оглядев дочь, широко улыбнулась: – Но в этом не было никакой необходимости. Ты выглядишь чудесно.

Триша заметила, что у матери слегка заплетается язык, и вспомнила предупреждение Эммы, тем более что Лес подняла свой бокал, чтобы сделать еще один глоток.

– Ты тоже замечательно смотришься, – неловко проговорила Триша.

– Я заметила, что какая-то юная леди уже успела похитить Роба. – Лес глянула в сторону танцующих.

– Леди только по титулу, – вставила Триша.

Лес только приподняла бровь на это замечание.

– Мне не следовало бы удивляться, – сказала она. – Кажется, Фиона взяла список своих гостей со страниц «Дебретта» [14] и «Беркс пиридж» [15], за несколькими исключениями, вроде нас самих. – Лес осушила бокал, а затем заметила молча глядящего на нее Рауля. – Я не уверена, что мы знакомы. Я – Лес Кинкейд-Томас… и изо всех сил пытаюсь забыть, что некогда меня звали миссис Эндрю Томас. Всего несколько коротких недель назад. – Она протянула Раулю ладонь, держа ее на континентальный манер, предполагающий, что руку просто пожмут, но не потрясут. – А у вас какой титул? Вы граф или лорд? Какие у вас владения?

– Senor de nada, лорд ничего, – Рауль с насмешливой улыбкой на губах слегка склонился над ее рукой

Рядом с ним возник слуга, балансирующий подносом с бокалами шампанского. Лес поманила его к себе.

– Мне еще один.

– Тебе не стоит пить, Лес, – возразила Триша.

– Не обращайте внимания на мою дочь, – приказала служителю Лес и, поставив на поднос пустой бокал, взяла полный.

Она не заметила острого взгляда, который Рауль бросил на нее и Тришу. Он искал сходство между ними, но мать и дочь были мало похожи друг на друга.

– Дочь считает, что я уже достаточно выпила, – продолжала Лес, обращаясь к служителю. – Но она ошибается.

– Так точно, мадам.

– Как вас зовут? – спросила Лес.

– Симмс, мадам.

– Отлично, Симмс. Вы видите этот бокал? – Она показала слуге фужер, который только что взяла с подноса. – Я хочу, чтобы вы сегодня вечером приглядывали за ним, и как только он начнет пустеть, сразу же наполняли его. Вы сможете сделать это для меня, Симмс?

– Как пожелаете, мадам, – любезно кивнув, заверил слуга.

– Именно этого я и желаю. Благодарю вас, Симмс, – Лес отвернулась от служителя, давая понять, что он свободен.

– Лес, не думаю, что это будет разумно, – повторила Триша.

– А почему я должна вести себя разумно? – Лес беззаботно пожала плечами и обратилась к Раулю: – Моя дочь никак не желает понять, что сегодня вечером я собираюсь напиться допьяна. Я не хочу отвечать за то, что говорю или делаю.

Рауль наблюдал, как она вновь подносит бокал ко рту. Его немного удивляло, что она сама хорошо осознает то, от чего пытается бежать. Было очевидно, что алкоголь, который приняла Лес, уже успел растворить ее обычную сдержанность и замкнутость, иначе она никогда бы не призналась в подобных вещах. Как в детской разрезной открытке на место легло еще несколько дополнительных квадратиков, завершающих картину, – сообщение Триши о том, что отец женится на женщине значительно моложе себя, и желание ее матери забыть имя, которое она носила в замужестве. Видно, что они развелись совсем недавно… и горечь еще очень свежа. Раулю уже приходилось прежде видеть такое, однако эта женщина, даже наполовину пьяная, сохраняла определенный «класс».

– Вы женаты?

– Нет.

– Тогда, стало быть, разведены?

– Нет.

Лес нахмурилась, изучая его более пристально прищуренными глазами.

– Сколько вам лет?

– Тридцать семь.

– Вы сделали ошибку, милорд, – Лес иронично покачала головой. – Вам следовало бы жениться на девушке из богатой, влиятельной семьи, завести детей, хорошо бы и сына, и дочь, использовать семейные связи, чтобы сделать себе имя. А потом, когда у вас будет отличный дом, важные друзья и деньги, вы могли бы выбросить свою жену на свалку. К тому времени она бы уже состарилась. При вашем богатстве, власти и общественном положении вы могли бы выбрать любую хорошенькую юную штучку, какую только пожелали бы. Вот что надо было сделать, милорд.

– Понятно.

Это была старая история, повторявшаяся бесчисленное количество раз.

– Вы были бы изумлены тем, как, оказывается, легко одурачить женщину. – Лес отхлебнула шампанского, затем пристально посмотрела на искрящееся вино, оставшееся на дне бокала. – Она неизбежно остается последней, кто начинает подозревать что-то неладное. Это будут видеть все ваши друзья. Даже ваша семья. Но только не она.

– Лес, ну пожалуйста, – попыталась остановить ее Триша, искоса глянув на Рауля. Девушке было неловко за мать.

– Что – пожалуйста? Не устраивай скандала? – издевательски спросила Лес. – Можешь не беспокоиться. Если женщина не явная сука, она скорее всего просто не сумеет устроить скандал… Это несправедливо. Он разводится с ней ради другой, а она становится общественным изгоем. Подруги внезапно не хотят больше встречаться с нею из опасения, что то, что с ней случилось, может как-то коснуться и их самих. Или, того лучше, они опасаются, что она начнет бегать за их мужьями. – Лес оглядела зал грустным взглядом, полным горького знания. – Хуже всего приходить на приемы в одиночку.

– Лес, почему бы нам не выйти на террасу и не подышать свежим воздухом? – предложила Триша.

Лес смахнула с себя руку Триши, пытающейся ее удержать.

– Я же тебе сказала, что не хочу быть сегодня трезвой. Или… – Она замолчала и сочувственно посмотрела на Рауля. – Я вам наскучила?

– Вовсе нет.

Он действительно испытывал некоторое любопытство, беспристрастный интерес к этой маленькой, разыгрывавшейся перед ним сценке. Ему были не по душе всяческие подобные сборища, и меньше всего хотелось общаться и заводить скучный светский разговор с кем-то из гостей.

– Знаете, что самое печальное? – Казалось, Лес обратила свой вопрос к пустому бокалу, который вертела в руках. – Сознавать, что было бы лучше, если бы он умер.

– Как ты могла даже подумать такое? – с негодованием воскликнула Триша.

– Потому что это правда, – вспыхнула Лес. – Если бы он умер, я могла бы, по крайней мере, хранить о нем воспоминания. А теперь, оглядываясь на двадцать с лишним лет, которые мы провели вместе, я вижу, что все было понапрасну. Все оказалось совершенно ни к чему. Просто выброшено на ветер – как моя жизнь. Что мне теперь осталось? Откуда мне теперь начинать опять? Я всегда была только женой. Ты предупреждала меня, Триша. Ты сказала, что у меня нет цели в жизни. Действительно, теперь нет. Больше уже нет. – Она допила остаток шампанского и отвернулась от них. – Где Симмс?

Пошатываясь, Лес шагнула вперед и, запутавшись в подоле своего платья, чуть не упала. Рауль непроизвольно поспешил ей на помощь и, тут же очутившись рядом, поддержал Лес за талию.

– Спасибо, – сказала она.

Голова ее осталась опущенной, на щеках выступил легкий румянец. Оглянувшись через плечо, Рауль поймал безмолвный умоляющий взгляд, который бросила на него Триша. Девушка совершенно очевидно оказалась не в силах предотвратить неприятности, которые, как она была уверена, сейчас начнутся.

– Уверен, что Симмс ушел, чтобы принести еще шампанского, миссис Томас, – сказал Рауль, хотя не имел ни малейшего понятия, куда запропастился слуга. – А я уже устал стоять на одном месте. Не согласитесь ли потанцевать? По крайней мере, до тех пор, пока не вернется Симмс.

Лес посмотрела на него. Ее карие глаза были почти трезвыми, но Рауль чувствовал, как она нетвердо держится на ногах. Нужно было, чтобы кто-нибудь ее поддерживал.

– Вы стараетесь уберечь мою гордость, чтобы я не выглядела по-дурацки перед всеми этим людьми? – спросила она.

– Да, – слегка улыбнулся ее проницательности Рауль.

– Вы самый галантный из всех лордов в этом зале, – насмешливо пробормотала Лес. – Я должна была бы присесть в реверансе в ответ на оказанную мне честь, но вы понимаете, милорд, что если я рухну на пол, то больше уже не смогу подняться.

– Понимаю, – еще шире улыбнулся Рауль.

Уверенно поддерживая Лес, он повел ее через толпу гостей к небольшому свободному пространству, оставленому для танцующих. Она шла улыбаясь и высоко подняв голову и по дороге два или три раза кивнула знакомым. Когда они добрались до танцевальной площадки, Рауль забрал у своей спутницы пустой бокал и сунул его одному из стоящих рядом людей, а затем положил руку на талию Лес. Его удивило, как оказалась горяча ее обнаженная спина. С виду женщина казалась совершенно холодной, как статуя, но тело ее горело лихорадочным жаром. Исходящее от Лес пламенное тепло возбуждало Рауля, и он задумчиво нахмурился, вдыхая экзотический аромат, которым веяло от ее плеч и шеи.

– Как давно я не танцевала с кем-то посторонним, – подивилась она вслух. – Видимо, придется к этому привыкать.

Лес никак не могла приспособиться к тому, как танцует Рауль – к его медленному, плавному шагу. Шампанское почти совсем лишило ее чувства равновесия, и Лес пришлось сильнее опереться на мощное кольцо его рук. Она почувствовала, как Рауль сильнее прижал ее к себе, чтобы поддержать, и расслабилась в его объятиях. Какое это было непривычное ощущение – танцевать с ним… Рука, крепко держащая ее за талию… Его ноги, касающиеся при движении ее ног… Это было совсем непохоже на то, как она танцевала с Эндрю. Все казалось странным и новым. Лес не знала, винить ли в этих ощущениях обнимавшего ее мужчину или просто алкоголь.

Ее рука покоилась на его плече. Плечи у Рауля были шире, чем у Эндрю, – мускулистые, но не раздутые, словно у борца или культуриста. Лес почти лениво пробежала рукой вдоль его плеча, остановившись на темной от загара шее. Ее внимание привлекли мощные линии сухожилий, и она провела пальцами по одному из них, скользнув от воротника рубашки до подбородка, а затем подняла глаза и взглянула Раулю в лицо. Она сознавала, что на нее пристально смотрят его голубые глаза, но это не заботило и не волновало Лес. Ее осязательные исследования были почти абстрактными – так она могла бы изучать статую. Палец Лес погладил скулу Рауля, следуя за ее крутым изгибом, затем медленно спустился вниз к глубокой складке возле рта и остановился на кончике подбородка.

– У моего мужа глубокая ямочка на подбородке, – отсутствующе пробормотала она.

Триша, стоя в стороне, следила за танцующей парой, приходя в ужас от поведения матери. Лес практически повисла на Рауле, прижавшись к нему всем телом. А то, как она прикасалась к его лицу! Почти как любовница. Это было слишком интимно… Триша понимала, что Лес пьяна, но от этого ситуация не становилась менее неловкой и неприличной. Девушка обежала глазами остальных танцующих, отыскивая Роба, чтобы подать ему знак о том, что происходит. Возможно, Роб сумеет урезонить мать.

– Триша, могу я пригласить вас на танец?

Приглашение застало ее врасплох, но девушка тут же узнала молодого человека с угреватым, гладко выбритым лицом. Они встречались несколько раз на различных вечеринках, хотя сейчас Триша никак не могла вспомнить его имя. Он был третьим сыном какого-то виконта или графа и очень забавным парнем с хорошим чувством юмора – этого-то Триша не забыла.

– Сейчас я танцевать не смогу. Я ищу своего брата. Вы не встречали его?

– Кажется, я видел, как он вынырнул наружу несколько минут назад, – ухмыльнулся молодой человек. – Его тащила на буксире наше любвеобильная леди Син.

– Спасибо, – улыбнулась Триша, но ее улыбка тут же пропала, когда она вновь посмотрела на танцевальную площадку.

Она мысленно проклинала Роба за то, что он исчез в самое неподходящее время, а ей приходится беспомощно наблюдать за тем, что происходит, спрашивая себя, как долго еще будет тянуться эта медленная, томительная мелодия, под которую танцуют Рауль и Лес.

Когда Лес не получила никакого ответа на свое замечание о ямочке на подбородке Эндрю, ее ничуть не задело молчание партнера. Она была погружена в туман от выпитого шампанского. И если бы ее живая статуя заговорила, то это бы скорее всего неприятно покоробило Лес. А так ничто не нарушало клубящейся вокруг дымки.

Закругленным кончиком полированного ногтя Лес обвела изогнутую линию его рта. Затем попыталась представить, как это было бы, если бы она оказалась в объятиях какого-нибудь чужого мужчины, занимаясь с ним любовью. Все эти годы она знала одного только Эндрю. И больше никого. Раз или два она встречала мужчин, которые на краткий миг привлекали ее, но Лес никогда не нуждалась в возбуждении, которое дает любовная связь на стороне. Теперь она спрашивала себя, не значит ли это, что она попросту трусила, боясь испытать новые и непривычные ощущения.

Лес попробовала вообразить страсть, с которой какой-нибудь другой мужчина мог бы терзать поцелуями ее губы. Попыталась представить себе вкус его языка. Она зашла так далеко, что представила воочию его руки, скользящие по ее телу, гладящие ее груди, спускающиеся вниз к бедрам и ногам. И все же, когда ей захотелось увидеть лицо своего воображаемого любовника, она не сумела нарисовать ничего, и фантазия ее испарилась. Она не могла быть близка с одним только телом. Ей нужен был человек, у которого есть лицо.

И здесь перед ней наяву было лицо. Ей понравились его ясные глаза и то, как они твердо смотрели на нее. И его волосы, такие густые и темные… Интересно, такие же ли они жесткие, как у Эндрю? Лес никогда прежде не думала о мужских волосах. Теперь ей стало любопытно. Она прикоснулась к волосам Рауля и обнаружила, что они очень мягкие, почти шелковые. Лес скользнула в них пальцами и решила, что больше всего они напоминают бархат, шелковый бархат ценой в сто долларов за ярд.

Среди всех мужчин, которые могли бы ей подойти, она наконец встретила человека, чье лицо способно соответствовать телу ее воображаемого любовника. А этот мужчина признался, что он холостяк. Лес также смутно припомнила, что он называл свой возраст – тридцать семь. Он был моложе ее.

– Как по-вашему, сколько мне лет? – спросила она.

Но когда Рауль посмотрел на нее пристальнее, его острый взгляд почти рассеял окутывающую Лес защитную алкогольную дымку.

– Нет. Не смотрите на меня с такого близкого расстояния.

Лес быстро опустила подбородок и положила голову на плечо Рауля. Уткнувшись ему в шею, она почти спрятала лицо, чтобы он не мог увидеть начавших уже появляться на коже слабых морщинок.

Так было лучше, вообще не смотреть на него. Все вокруг становилось зыбким и неясным от шампанского, и трудно было сосредоточиться более, чем на одном предмете. На какое-то время Лес испытала ощущение уверенности и покоя, которые давала сильная рука, лежащая у нее на талии. Она ощутила, как ее наполняет тепло и отпускает сковывавшее душу напряжение. Все в ее жизни так долго шло неладно и плохо, и вот в первый раз за последние месяцы, кажется, возникло что-то хорошее.

От его подбородка и шеи исходил крепкий, пьянящий запах мужского одеколона. Лес ощущала его с каждый вдохом. И в то же самое время она чувствовала на своих веках тепло его дыхания и догадывалась, что рот Рауля находится где-то неподалеку от ее бровей. Такие мелочи… И все же они тревожили настолько, что где-то внутри возникала щемящая боль. Лес хотелось плакать, но она сама не понимала почему. Иногда с ней такое бывало после нескольких стаканов спиртного. Слезы начинала сами собой литься из глаз.

– Миссис Томас.

Его голос словно кольнул ее. Лес хотелось, чтобы он продолжал молчать.

– Что? – спросила она нетерпеливо.

Она словно плавала в забытьи, и танец требовал от нее так мало усилий, что Лес не сразу поняла – они прекратили танцевать. Но зал по-прежнему плавно качался у нее перед глазами.

– Мелодия закончилась, – сказал Рауль.

Лес вслушалась и не услышала никакой музыки. Только нестройный гул множества голосов. Оттолкнувшись руками, Лес высвободилась из объятий Рауля и шагнула в сторону, но все вокруг сразу же стало кружиться. Она остановилась и прижала руки к глазам, пытаясь прояснить зрение. Но это мало помогло. Лес почувствовала, как его рука обхватила ее за плечи, поддерживая шатающееся тело.

Лес подняла на Рауля глаза, и ее фантазиям пришел конец, как и танцу. Таким мужчинам, как ее лорд, нужны молодые девушки. Она закинула голову и горько расхохоталась.

– Я почти забыла. Все мужчины – ублюдки. – Ей нестерпимо требовалось выпить. – Господи, где же Симмс? Ладно, черт с ним.

Она движением плеч смахнула руку, поддерживающую ее, и, шатаясь, побрела отыскивать служителя. И тут Лес увидела, что он пересекает зал с подносом, уставленным бокалами.

– Симмс!

Но, прежде чем Лес успела устремиться за ним, что-то ее остановило.

– Лес, ты пьяна, – громко воскликнул сердитый голос.

Лес нахмурилась. Триша. Но лицо дочери то всплывало перед ней, то вновь растворялось в тумане. Стало быть, правда: она пьяна.

– Еще шампанского, мадам?

Перед глазами Лес поплыло целое море бокалов, наполненных бледно-янтарной жидкостью.

– Нет, благодарю вас, Симмс, – с трудом произнесла Лес, тщательно стараясь отчетливо выговаривать слова. – Кажется, я уже успешно нагрузилась. Не будете ли вы так добры и не сопроводите меня в мою комнату? Мне бы не хотелось потерять сознание на глазах у… всех этих людей.

– Как пожелаете, мадам.

Симмс согнул калачиком свою руку, и Лес вцепилась в нее обеими руками.

Несообразная пара медленно и торжественно проследовала через весь зал. Триша сердито следила за ними. Ей было стыдно, и вместе с тем она с завистью признавала, что Лес умудряется даже в таком состоянии сохранять какую-то величественность и достоинство.

– Только Лес на такое способна, – невольно вырвалось у нее.

Триша вовсе не собиралась высказывать свои мысли вслух. Она быстро оглянулась на Рауля:

– Боюсь, что моя мать…

– Она не нуждается ни в каких извинениях, – прервал ее аргентинец. – А вот меня прошу извинить.

Он повернулся и пошел к двери, выходящей на террасу.

Триша постояла в нерешительности, затем свернула в противоположную сторону и столкнулась лицом к лицу с молодым человеком, который недавно приглашал ее танцевать.

– Не думаю, что эти музыканты смогут сыграть что-нибудь более зажигательное, – сказал он, привлекая внимание Триши к звучавшей в зале быстрой мелодии. – Хотите попробовать под эту?

– Можно.

Они направились к танцевальной площадке, и Триша даже не оглянулась на террасу.


Рауль остановился в отдаленном уголке террасы, где было особенно темно, и вынул из внутреннего кармана черуту. Зажег спичку и, заслоняя пламя ладонями, поднес огонек к кончику тонкой черный сигары. Когда он выдохнул, вокруг его лица заклубился голубой дым.

То, что недавно произошло, выбило его из колеи. За долгие годы ему довелось танцевать со множеством женщин. Некоторые возбуждали в нем желание, другие оставляли безразличным. Но эта женщина не походила ни на одну из них. Ее тяга к любви и успокоению задела какую-то струнку, глубоко запрятанную в душе Рауля. Его тронула горечь, с которой она отвергала все, что может заставить ее вновь испытывать какие-либо чувства к мужчине.

Он глубоко вздохнул и еще раз затянулся сигарой, пытаясь понять, почему за те несколько коротких минут, что они виделись, эта женщина успела так запасть ему в душу и почему он продолжает думать о ней. Он всегда легко всех забывал. И эту он тоже забудет.

Перед ним расстилался сад с разбитыми в прихотливом, но стройной порядке клумбами, живыми изгородями и подстриженными деревьями. Все это вместе образовывало замысловатый рисунок – образчик старинного паркового искусства, вызывавший воспоминания о прошлом, а то и позапрошлом веке. Свет с террасы освещал только ближайшие окрестности, и глубина сада тонула в темноте, где маячили лишь неясные тени деревьев. Неподалеку от него во тьме зашуршала живая изгородь, и Рауль уловил приглушенные звуки: шепот, тихие стоны и тяжелое дыхание. Он бросил недокуренную сигару на каменный пол террасы и затоптал ее каблуком. Ему было вовсе не интересно слушать, как какая-то парочка предается любви. Кроме того, пора возвращаться в зал, чтобы Шербурны увидели, что он присутствует на приеме, после чего можно будет спокойно покинуть этот бал, на который нельзя было не прийти.


Сквозь тонкую ткань платья Роб ощущал, как затвердели соски грудей леди Син под его рукой. Он чувствовал их так отчетливо, словно и в самом деле касался ее обнаженной плоти. Когда язык Роба проник в поцелуе глубоко в ее рот, она тихо и страстно застонала и впилась ногтями ему в спину. Он почувствовал, как начинает терять над собой контроль. Плоть его вспыхнула и затвердела.

Оторвавшись от влажных горячих губ, он скользнул к шее, возле уха. Его прерывистое жаркое дыхание еще более взволновало ее.

– Боже, как ты хороша, – хрипловатым голосом сказал он, имея в виду, что затвердевшие соски и влажное лоно для возбужденного самца всегда представляются самыми желанным на свете. Она была не из тех тупых коров, которых приходиться убеждать, чтобы они раздвинули перед тобой ноги. Эта девица была и сама похотлива не меньше его.

– Ты тоже красив, – сладострастно прошептала Син, с безудержным нетерпением целуя его в подбородок и шею. – Ты тоже красив.

Но когда он попытался опрокинуть ее на травяной ковер, она неожиданно воспротивилась:

– Трава. У меня все платье окажется в зеленых пятнах.

Роб застонал от мучительного разочарования, быстро и безнадежно соображая, что можно предпринять.

– Дай-ка я сниму пиджак. Ты сможешь лечь на него. – Он ласкал и тискал ее, пытаясь возбудить в девушке то же нетерпение и жгучее желание, которые испытывал сам.

– Нет, глупенький.

Син рассмеялась и отодвинулась от него на полшага. Когда Роб потянулся к девушке, чтобы опять прижать ее к себе, он заметил, что подол ее длинной юбки поднят вверх до самой талии.

– Я просто вскарабкаюсь на тебя, и никто из нас не испачкается. Расстегни брюки.

Тени, падавшие от живой изгороди, нависавшие над ними темные ветви деревьев придавали окружающему какую-то сказочность, словно Роб спал и видел сон. И самым чудным видением были белые, как слоновая кость, бедра и ноги девушки. Роб не мог отвести от них глаз. Она придвинулась к нему поближе и, положив одну руку на плечо Роба и придерживая другой собранную в узел юбку, подняла длинную, стройную ногу и обхватила ею бедра юноши. Роб еще не успел ничего сообразить, как поднял Син и прижал к себе.

– Боже, – выдохнул он, поражаясь легкости, с какой его мужская плоть была поглощена ее горячим, тесным лоном.

Ее ноги с неожиданной силой сомкнулись как ножницы на бедрах Роба, и Син начала раскачиваться, держась за его шею. Поток ощущений хлынул на юношу, и он не мог полностью сосредоточиться ни на одном из них, потому что ее горячий маленький язычок, трепеща как змеиное жало, щекотал ему ухо, приводя его в неистовство. Он чувствовал, как ее ягодицы колотятся о его раскачивающиеся взад и вперед бедра.

– Да. Да… – Ее подстегивающие стоны делались все громче.

– Ш-ш-ш. Кто-нибудь может услышать.

С того места, где он стоял, были видны курильщики на террасе и мелькающие в дверях Большого зала гости.

– Ты думаешь, кто-нибудь за нами наблюдает? – возбужденно спросила Син, зарыв пальцы в его волосы и еще крепче прижимаясь к Робу. – Надеюсь, что так. Пусть смотрят. Пусть смотрят, – простонала она.

И наконец все закончилось бурным взрывом. Роб содрогался при каждой новой вспышке, пока наконец не выплеснулся в нее полностью и замер, чувствуя, как вдруг ослабли колени. Он не чувствовал больше ничего, кроме сладостной зудящей боли. Он вытерся своим носовым платком, а затем, запоздало спохватившись, протянул его Син.

– Ты была просто фантастичной… – Роб никогда толком не знал, что следует говорить девушкам после.

– Я знаю. – В самодовольной улыбке Син было что-то кошачье. Она закинула влажный платок под куст. – Пусть завтра утром садовник гадает, что это такое. Или ты хочешь оставить его себе на память как сувенир?

– Нет. – Ему не понравилось это вульгарное замечание.

– Я же говорила тебе, что хочу познакомиться со всем, что ты делаешь хорошо. – Она подошла к Робу. – А это было неплохо, не правда ли?

– Ты сама знаешь, что неплохо.

Когда она опять была так близко, Роб невольно вспомнил жар ее тела и все штуки, которые она проделывала с ним.

– Я знаю кое-что получше, – сказала Синтия.

– Ничего лучшего быть не может, – возразил Роб.

За исключением, может быть, только дрожи и возбуждения во время игры в поло – этот стимулирующий холодок опасности, – но она не должна об этом знать.

– Ты меня разочаровываешь.

Син расстегнула застежку своей вечерней бисерной сумочки и достала зеркальце и тюбик губной помады. Повернувшись к свету, падавшему из окон особняка, она заново подвела губы и повернулась к Робу.

– Я думала, что все вы, богатые американские мальчики, знаете о «звездной пыли».

– О чем?

– О «звезд-ной пы-ли», – проговорила Син по слогам и недоверчиво покачала головой, убежденная, что он все понимает и просто ее разыгрывает. – О кокаине, милый мой мальчик.

Она сунула помаду в сумочку, а когда вынула из нее руку, то между ее пальцев поблескивал в темноте флакончик с белым порошком.

Роба накрыла с головой волна возбуждения, и он замер и напрягся, сопротивляясь. Но с привлекательностью воспоминаний было очень трудно бороться.

– Ты когда-нибудь его пробовал? – пожурила его Син за кажущуюся неискушенность. – Обещаю тебе, эта штучка заставит тебя почувствовать себя отлично.

– Да, я… мне приходилось уже его нюхать.

Роб не притрагивался к кокаину с тех пор, как разошлись его родители. Может быть, это звучало глупо и суеверно, но в их доме все шло замечательно до тех пор, пока он не начал баловаться «дурью». А после этого все так стремительно полетело под откос, что Роб поклялся – больше он к кокаину не притронется. Да и до этого он принимал его от случая к случаю, а не так как некоторые знакомые парни, которые не упускали ни единого шанса понюхать порошка.

Кроме того, кокаин – штука дорогая, а Роб не знал точно, сколько Лес собирается выделить из его собственных денег, чтобы финансировать тот год, когда он будет заниматься исключительно поло. Черт возьми! Дополнительные лошади в его комплекте, аргентинские пони, будут стоить от пяти до десяти тысяч долларов каждая, а любой профи обычно держит тридцать или даже больше коней. В придачу к этому конюхи, содержание в конюшне и корм, счета ветеринаров, перевозки коней в трейлерах, дорожные расходы на поездки на турниры в разные концы страны, плата инструкторам и спонсирование команды – так что все расходы начинают приближаться к отметке в миллион долларов.

Но с деньгами затруднений не будет. Если понадобится, он израсходует свое собственное наследство. Поло – это единственное, что ему надо. Возбуждение игры и победы. Как это было сегодня днем. С этим не сравнится ни одно ощущение. За исключением, может быть, кокаинового блаженства.

– Так ты уже нюхал? Тогда ты знаешь, что это такое, – сказала Син, улыбаясь. – У меня хватит на двоих. Я считаю, что всегда лучше, когда удается принимать его с кем-нибудь вместе. Это похоже на разницу между мастурбацией и любовью вдвоем. В одиночку никогда не получаешь такого кайфа, как в компании. – Она ничуть не сомневалась, что Роб присоединится к ней, а он не мог заставить себя вымолвить хоть словечко, чтобы возразить. Рука Син опять нырнула в сумочку. – У меня есть все, что надо, – зеркало, бритвенное лезвие… черт возьми. – Девушка начала отчаянно рыться в сумочке, перебирая содержимое. – Где же соломинка?

– Никаких проблем.

Роб достал из кармана пятифунтовую банкноту и свернул ее в тонкую трубочку. Это был фокус, которому он научился от своих школьных приятелей: если их будут обыскивать, то никогда не застукают с какими-нибудь принадлежностями для приема наркотиков.

Син сунула сумочку под мышку и вручила Робу небольшое квадратное зеркальце для макияжа.

– Держи.

Пока она, постукивая пальцем по флакончику, насыпала на блестящую поверхность маленькую горку белого порошка, Роб держал зеркальце, как подносик. Затем Син бритвенным лезвием разровняла порошок тонким слоем и разделила его на тонкие линии, чтобы легче было нюхать через трубочку.

– Дам пропускаем вперед, – сказала Синтия и взяла у него свернутую в трубочку бумажку.

Согнувшись над зеркальцем, она плотно зажала одну ноздрю, а в другую вставила самодельную соломинку, затем опустила конец свернутой бумажки к одной из белых линий и вдохнула носом. Когда девушка выпрямилась, Роб увидела, как по лицу ее разливается выражение удовольствия.

– Моя очередь, – сказал он, нетерпеливо ожидая, пока Син передаст ему зеркальце.

Он сильно втянул воздух носом через трубочку, уловив вначале горький вкус кокаина, а затем – медленно распространяющееся по телу ощущение онемелости и теплый жар энергии. Это было чудесно. Великолепно. Ему принадлежал весь мир – надо было только его взять.

– Ты придешь завтра днем на матч? Это будет потрясающая игра, – спросил он, чувствуя, как сила бьет из него ключом. – Эти пони, на которых я сейчас езжу, самые лучшие, на каких мне только доводилось играть. Иногда кажется: они заранее знают, что я хочу, чтобы они сделали, еще до того, как я направляю их. Видела этого гнедого жеребца с белыми чулочками на всех четырех ногах? Сегодня я играл на нем в четвертом чуккере, и, клянусь, я едва натягивал поводья, чтобы остановить его, а в следующую секунду он разворачивался на месте и мы уже неслись как черти за мячом в противоположном направлении.

– Когда я на прошлой неделе в первый раз встретила тебя на вечернике, ты был таким тихоней. Но как только я сегодня увидела, как ты играешь, я сказала себе: «Я должна узнать этого парня получше». Я заранее спланировала весь этот наш вечер, и, как видишь, все получилось замечательно.

Роб засмеялся. Они горячо и оживленно говорили обо всем и ни о чем. Но возбуждение было слишком скоротечным. Не прошло и десяти минут, как Роб уже почувствовал, что начинает спускаться с вершины. Эйфория никогда не держалась достаточно долго.

Через некоторое время Синтия достала из сумочки второй флакончик.

– Ты пробовал когда-нибудь чистый кокаин?

Парни, которых он знал по школе, пользовались им постоянно и молились на него.

– Тебе надо когда-нибудь его отведать, – сказала она. – Так получается намного мощнее. И улетаешь от него сильнее, чем от чего-либо другого.

– Может быть, однажды и попробую…

Сейчас Роба интересовало только одно – вновь поймать чувство, которое он только что испытывал, и он с растущим нетерпением следил за тем, как Син старательно делит порошок на линии.

– Когда испытаешь, что это такое, нынешний покажется тебе детским баловством, – предупредила она. – И тебе не захочется с ним возиться. Если тебе интересно, один из моих друзей может показать, как с ним обращаться.

– Там посмотрим.


– Нет, хватит, – запротестовала Триша, когда Дон Таунзенд – она наконец вспомнила имя угреватого молодого человека, хотя титул его отца начисто вылетел у нее из памяти, – когда Дон попытался опять вытащить ее на танцевальную площадку. – Мои ноги нуждаются в отдыхе.

Последний час они танцевали без передышки.

– Я не так уж много раз на них наступил. Ну давайте же, – убеждал он.

– Не заметила, чтобы вы вообще наступали мне на мозоли, но ноги у меня просто отваливаются, – стояла на своем Триша. – А кроме того, я умираю от жажды.

– Отлично. Не хотите ли чего-нибудь выпить? Я принесу.

– Чего-нибудь побольше и похолоднее. И непременно безалкогольное, – приказала Триша.

– Будет сделано.

Когда он ушел, Триша помахала руками перед лицом, чтобы остудить разгоряченную кожу, и двинулась к дверям на террасу, где воздух был свежее и прохладнее. Она устала от всех этих танцев, но это было приятное чувство – кровь быстро и горячо струилась по жилам, мускулы расправились и расслабились. Она признавалась, но только самой себе, что, когда Рауль ушел, немалая часть сковывавшего ее напряжения улетучилась.

– Вот ты где, Триша. А я тебя как раз искал.

– Роб. – Внезапное появление брата застало Тришу врасплох. Она оглядела его слегка взлохмаченные волосы. – Ты пропал так надолго, что, думаю, лучше не спрашивать, где ты был… или что ты делал. А где твоя сирена? Ты ее потерял?

– Син?

– Син – ее прозванье, а грех – ее призвание. – Триша насмешливо повторила броскую фразу, которую использовал Дон Таунзенд, чтобы описать новую знакомую Роба.

– Она пошла в дамскую комнату попудриться. – Роб пропустил мимо ушей язвительное замечание и вытянул шею, осматривая зал. – А где Рауль? Раньше я видел его с тобой.

– Так это было намного раньше. Он давно уже ушел отдыхать перед завтрашней игрой.

– Я хотел познакомить его с Лес. – Плечи Роба разочарованно поникли. – Он виделся с ней?

– К сожалению, да.

– Что случилось? Он поговорил с ней о школе поло?

– Не думаю, чтобы ему представился такой случай. И сомневаюсь, чтобы Лес запомнила, даже если он и поговорил.

– Где она? Ты не знаешь? – Он опять оглядел зал. – Я хочу побеседовать с ней и узнать, что он сказал.

– Она наверху, в своей комнате… возможно, в полной отключке, – мрачно информировала его сестра. – Роб, она напилась в доску.

– Не может быть. – Лицо Роба посмурнело, и на нем опять возникло выражение тревоги и озабоченности. – Думаю, лучше сходить и проверить, как она там.

– С ней все хорошо, – попыталась убедить его Триша, но брат, не слушая ее, быстрым шагом пошел к выходу, чтобы убедиться во всем самому. – Во всяком случае, – продолжала девушка, обращаясь сама к себе, – час назад, когда я приходила ее наведать, она чувствовала себя отлично.

Она потеряла Роба из виду в толпе гостей, но затем увидела, как он выходит через огромные двери в главное фойе.

– Нечто большое и холодное… и безалкогольное, – рядом с ней возник Дон Таунзенд. Он шутливо поклонился и вручил Трише высокий стакан с содовой, в котором плавала лимонная долька.

– За это я буду любить вас вечно.

– Ах, обещания, одни обещания.

12

Мяч высоко подскочил на травяном покрытии и покатился к центру поля. Игроки поскакали вслед за ним. Рауль находился в удобной позиции: он блокировал подопечного противника от мяча и одновременно находился в хорошем положении для удара. Держа клюшку наготове, он метнулся к белому шарику.

– Не трогай мяч!

Это прокричал товарищ по команде, который занимал более удачный угол для броска, чем Рауль. Теперь задачей Буканана стало не допустить к мячу ближайшего противника. Тот уже мчался наперерез, собираясь начать борьбу за мяч и помешать удару по воротам.

Прежде чем развернуть коня и броситься навстречу противнику, Рауль инстинктивно выждал неуловимую долю секунды, которая была необходима его коню, чтобы опустить на землю поворотную ногу, а затем, сжав бока животного коленями и натянув поводья, дал ему сигнал изменить направление. Эта незначительная задержка придала движению коня плавность и даже грацию, и тот без усилия развернулся, почти не снизив скорости. Если бы Рауль не стал ждать, а сразу рванул поводья, его пони попытался бы выполнить приказ наездника, но со стороны это выглядело бы тяжело и неуклюже.

Контроль – вот что самое главное. Контроль над умом и телом другого существа и точное знание – до долей секунды, – когда что надо делать. И это должно стать рефлексом. На поле у наездника нет времени сознательно проверять, какое копыто коня опущено на землю или каким шагом идет пони, – он должен это знать. Животное должно стать продолжением его самого – два умелых атлета – всадник и конь – действуют как единое целое.

Рауль услышал, как за его спиной щелкнула клюшка, ударяя по мячу. Уголком глаза он увидел мяч, летящий мимо, и мысленно вычислил, где тот упадет, а сам в это время продолжал мчаться наперерез всаднику, устремившемуся к мячу. Он опознал в наезднике Роба Томаса, но это ничего не меняло, кроме одного – Рауль знал уровень мастерства своего противника.

Рауль приближался к молодому игроку под острым углом. На такой скорости ехать наперерез было бы не только опасно, но грозило фолом – штрафным наказанием. Дистанция стремительно сокращалась. Столкновение двух тонн, которые весили лошади и всадники на скорости около пятнадцати или шестнадцати миль в час, было почти неизбежным. И конь понимал это так же хорошо, как и Рауль, но животное не боялось.

Необходимо не обращать внимания на опасность столкновения. Регулируемое безрассудство входит в поло как его составная часть. Это контактный спорт, и тем, кто боится, на игровом поле нет места.

Главное – выбрать точное время и точку удара. Рауль рассчитал так, чтобы плечо его коня ударило в бок лошади противника. Банг! Он ощутил мощный толчок и увидел, как голова лошади Роба нырнула вниз. Пони запнулся, едва не свалившись с ног, но устоял и продолжал бег.

И все же столкновение дало Раулю преимущество. Он успешно сбил Роба с линии удара и освободил пространство для своего товарища по команде, который послал мяч в сторону оставшихся незащищенными ворот.

Однако Рауль продолжал скакать бок о бок с Робом, оттесняя его в сторону до тех пор, пока мяч не влетел в ворота.

Всадники вернулись к центру поля для нового вбрасывания. Роб вновь оказался рядом с Раулем. Аргентинец бросил взгляд на пену, перемешанную с кровью, падающую изо рта рыжего коня Роба. Он перевел глаза на всадника, игнорируя смешанное выражение сердитого уважения и обиды на лице юноши.

– У него порван рот, – сказал он резко, предоставляя Робу выбор: сменить лошадь или продолжать игру до последней минуты чуккера, не обращая внимания на страдания своего коня.

Если Роб затратит драгоценное время на замену лошади, то оставит своих товарищей по команде в меньшинстве в самый неподходящий момент – перед новым вбрасыванием. По мнению Рауля, в игре нельзя давать противнику ни малейшего преимущества.

Секундой позже Роб развернул коня и поскакал к линии, где стояли запасные лошади. Рауль сомневался, что молодой всадник сделал бы подобный выбор шесть месяцев назад.

Теперь их было четверо против троих. Команда Рауля перехватила мяч и погнала его в сторону ворот. Роб выскочил на поле на свежей лошади, но было слишком поздно. Мяч влетел в ворота.

Когда обе команды вернулись к центру поля, Рауль услышал, как Шербурн отчитывает Роба за его решение:

– Как по-твоему, какого черта мы здесь делаем? Осталось меньше минуты! Почему ты не подождал до конца этого проклятого чуккера, чтобы сменить коня?

Рауль невесело улыбнулся. Парень начинает понимать, каково это – играть на хозяина. Тут уж не важно, правильно ты поступил или нет, – владелец или капитан команды всегда прав. Желание выиграть было яростным. И человеку вроде Шербурна трудно смириться с тем, что им подряд забили два гола. И на Роба, невольно связанного с двумя неудачами, падает вся тяжесть его дурного настроения. И это наряду с усталостью и травмами – неприятная сторона игры.

Прежде чем рефери успел бросить мяч между двумя линиями всадников, прозвонил колокол. Конец тайма. Команда Рауля впереди на три очка, и до конца игры остался только один период. Рауль поскакал к линии, где стояли запасные лошади, и спешился. Конюх – невысокая и полная девушка – приняла у него поводья и увела взмыленного коня.

Рауль снял шлем и, утомленно дыша, положил каску и клюшку на шезлонг, стоящий на траве. Страшно хотелось хоть немного передохнуть, но прежде всего надо проверить седло и сбрую на свежей лошади. Мышцы ныли от усталости и болел ушиб на правой ноге, по которой случайно ударили клюшкой в начале игры.

Он переборол изнеможение, которое толкало его опуститься в шезлонг, и снял со спинки влажное полотенце. Вытер с лица пот, прошелся по мокрым волосам и повесил полотенце на шею, чтобы немного охладить разгоряченный затылок. Из ссадины на руке сочилась кровь. Он и не помнил, где и когда поранился. Особой боли не было, и потому Рауль не стал прижигать ранку спиртом или йодом.

Кто-то протянул ему стакан с питьем. Он отпил половину, но тут девушка-конюх вернулась, ведя оседланную лошадь. Рауль оставил вороного на конец игры, чтобы резко нарастить скорость в финальном периоде. Не дожидаясь, пока девушка подведет животное к нему, Рауль зашагал навстречу.

Он проверял, как затянута подпруга и длину мартингала, когда к нему подъехал Хеппелуайт, уже успевший сесть на свежего пони. Капитан команды был утомлен не менее Рауля, однако лицо его сияло от предвкушения близкой победы.

– Разве я не говорил тебе, что все дело в скорости? – заявил он. – Каждый раз, как увеличивается темп, мы получаем контроль над игрой. Стиль игры Шербурна – равномерность и расчетливость. Скорость сбивает его с толку. В этом периоде ты и твой вороной должны носиться как угорелые. Делай, что я говорю, и, черт побери, мы завоюем этот приз.

Рауль кивнул, отлично понимая, что на него ложится большая нагрузка, чем на всех остальных. Среди них он был единственным профессионалом. Ему платят за игру, и от него ждут результатов. А единственный результат, который идет в счет, – это победа. Он всегда испытывал это невидимое давление, и иногда оно изматывало его. Но поло – его профессия, а для Хеппелуайта – оно только увлечение. От Рауля ожидали – не просто ожидали, требовали! – совершенства в игре. Ему не простят промахов, которые иногда случаются у любого в неудачные дни.

– Мне нужна более длинная клюшка, – сказал он конюху, подходя к шезлонгу и беря шлем и хлыст.

Когда он сел в седло, девушка подала ему другую клюшку. Вороной конь был выше того, на котором он ездил в предыдущем чуккере. Поэтому ему и пришлось использовать более длинное орудие. Держа клюшку концом вверх, как воин копье, Рауль тронул поводья, направляя коня на просторное зеленое поле.

– Удачи, – крикнула ему вслед девушка-конюх.


Лес следила за игрой из-за боковой линии. Шампанское, которое она пила прошлой ночью, оставило после себя ужасное похмелье. Крепкий кофе, которым она пыталась взбодрить себя с утра, не улучшил самочувствия. Она по-прежнему чувствовала себя отвратительно. Голова была настолько тяжелой, что ее приходилось поддерживать рукой, в висках стоял тупой стук. Глаза слепило от яркого солнечного света, несмотря на широкополую шляпу и темные очки. И все больно било по чувствам – звуки, запахи, движение вокруг…

Отчасти это состояние было вызвано еще и телеграммой от Эндрю, в которой тот сообщал о своей женитьбе на Клодии. Утром Лес отдала ее Трише и Робу. Сын, как и следовало ожидать, ничего не сказал и вышел из комнаты. Триша пробормотала что-то насчет того, что надо бы купить им свадебный подарок.

Лес попыталась не думать об этом, а наблюдать за игрой. Однако события на поле разворачивались слишком быстро, чтобы она могла уследить за ними, а потому Лес стала просто отыскивать глазами Роба. В этом она тоже не слишком преуспела и постоянно теряла сына из виду в мешанине мелькающих клюшек и скачущих галопом лошадей.

Но вот Роб показался опять. Он вырвался из группы всадников и мчался вперед, догоняя мяч, катящийся к линии ворот. Лес смутно представлялось, что это ворота противника, хотя она могла и пропустить момент, когда команды поменялись концами поля.

– Вперед, Роб! Вперед! – кричала Триша.

Лес поморщилась от этого подбадривающего клича. Ей хотелось, чтобы дочь не вопила так громко. Из толпы, скачущей вслед за Робом, вылетел вороной конь. Всадник пригнулся к лошадиной шее, привстав на стременах и вытянув вперед клюшку. Когда Роб размахнулся для удара, головка его клюшки зацепилась за клюшку всадника на вороной лошади, и он так и не сумел пробить по воротам.

– Черт бы его побрал, – выругалась Триша.

– Кто это был? – Лес так медленно соображала, что единственным, кого она могла различить на поле, был только ее сын.

– Рауль Буканан. Кто же еще? – пробормотала Триша, не отрывая от глаз бинокля.

– Кто же еще, – сухо и спокойно согласилась Лес.

В последний раз, когда Роб и аргентинец играли друг против друга, Буканан оказался для юноши чем-то вроде злого рока, и сегодня, кажется, все повторяется.

– Если бы взгляды могли убивать, Роб бы просто испепелил его. Хочешь посмотреть? – Триша протянула матери бинокль.

– Нет. – Она с трудом держала голову, а этот бинокль – слишком тяжелая штука. К тому же Лес сомневалась, что сумеет что-нибудь увидеть даже в бинокль.

Но она уже догадалась, который из игроков – Буканан. Даже на расстоянии он выглядел знакомым, и Лес выделила Рауля из прочих с самого начала игры. В последние пару дней Роб только и говорил, что о Рауле Буканане. Кажется, она познакомилась с ним прошлым вечером на приеме, во всяком случае так утверждал Роб за завтраком, но сама Лес этого не помнила.

Большая часть минувшей ночи была как в тумане, хотя ее не оставляло смутное ощущение, что она вела себя как последняя дура. Она встречалась и говорила со множеством людей, по большей части с английскими лордами и дворянами, но ни одного латиноамериканца среди них она припомнить не могла. В общем-то Лес была благодарна Робу за то, что он больше не упоминал о провалах в ее памяти. Наверное, он понимал, что она выпила слишком много, но не хочет признаваться ему в этом.

Игра развивалась стремительно. До сих пор не было еще ни единого фола, которые то и дело прерывали первую часть встречи. И Лес испытывала двойственное чувство. Она была рада, что матч не затягивается, и в то же время жалела, что время истекает и у команды Роба не остается шансов догнать противника в счете.

– Бедный Генри, – вздохнула Фиона. – Теперь он на целую неделю выйдет из строя.

– Думаю, нам надо пойти утешить Роба, – сказала Триша.

Лес предпочла бы отправиться сразу же после игры в «Севен-Оукс» и лечь со льдом на лбу, но она знала: Роб будет ждать, что она придет. Перед игрой он сказал, что хочет познакомить ее с Раулем Букананом. Теперь, когда аргентинский игрок сбил его, он, возможно, передумал. Во всяком случае, Лес на это надеялась. Она не была уверена, хватит ли у нее сил для знакомства с человеком, который сделался кумиром для Роба.

– Мы скоро вернемся, – пообещала она Фионе Шербурн и осторожно отодвинула стул, на котором сидела.

Вместе с Тришей они направились к линии, где стояли запасные лошади. Лес шла опустив голову, старясь заслониться полями шляпы от яркого солнца. Про себя она мечтала о пресловутой английской дурной погоде – вот было бы чудесно, если бы над полем вдруг сгустились тяжелые облака.

– Вон Роб, – указала Триша.

Лес посмотрела в том направлении. Роб был в компании какого-то человека, стоящего к ним спиной. Тот держал шлем для поло под мышкой, оставив неприкрытыми темные взлохмаченные волосы. Цвет промокшей от пота рубахи выдавал в нем члена команды противника. Очевидно, Роб поздравлял своего собеседника с победой.

– Эй, Лес, – позвал Роб.

Лицо его выглядело необычно оживленным. Он никогда не бывал таким веселым после проигрышей. Однако Лес узнала вороного коня, стоявшего рядом, и вся эта сценка обрела смысл. Стало быть, этот человек – Рауль Буканан.

– Вы знакомы с моей матерью, не так ли? – сказал Роб аргентинцу, когда Лес подошла к ним. Триша осталась немного позади.

Когда человек обернулся, Лес была потрясена. Она узнала мужчину, который танцевал с ней на приеме. Правда, одежда на нем была другой – испачканные в грязи белые бриджи, туго обтягивающая торс рубаха для поло и сапоги. Увидев его в черном вечернем костюме, Лес ни за что не догадалась бы, что он играет в поло, чтобы заработать на жизнь, и что он аргентинец.

И тут Лес с тошнотворной силой ударила новая мысль. Вчера она была так пьяна. Какое же она произвела на него впечатление?! Лес смотрела в его спокойные голубые глаза с глубокими морщинками возле уголков. Вероятно, он расценивает ее как ожесточенную, жалеющую себя разведенку, которая боится остаться на старости лет одна. Но на самом деле Лес не такова. И она не позволит ему смотреть на себя сверху вниз.

– Да, я знаком с миссис Томас, – сказал он.

– У вас передо мной преимущество, мистер Буканан, – холодно заявила Лес. – Вчера вечером вы просто представились как «лорд ничего». Запоминающийся титул… и довольно любопытный при нынешних обстоятельствах.

– Сейчас он кажется уместным. Эти слова когда-то применялись, чтобы описать гаучо – ковбоев из моей страны. Senor de nada, лорд ничего. Как вы сказали, миссис Томас, это запоминающийся титул, хотя юмор, может быть, и слабоват, – спокойно и холодно объяснил Рауль.

– Отчасти эта путаница – моя вина, – выступила вперед Триша. – Видишь ли, Лес, за вечер до этого я сравнила Рауля с современным гаучо.

Лес отметила сразу несколько обстоятельств – то, что Триша фамильярно называет аргентинца по имени, и то, как она смотрит на него, не говоря уже о том, что, когда Лес впервые встретила Рауля, дочь была с ним. Правда разница между Тришей и Букананом почти в двадцать лет, но Эндрю доказал, что для мужчины это не имеет никакого значения. Лес внутренне содрогнулась, когда вспомнила, как близко была к тому, чтобы выставить себя на посмешище и позволить себе абсурдные фантазии. Какое счастье, что на ней сейчас очки с темными стеклами.

– Ну что ж, senor de nada, – или, может быть, мне все же следует звать вас мистер Буканан? Я не знаю, какое из имен вы предпочитаете. – В ее нервном, вымученном смехе, как и в ее улыбке, слышался оттенок сарказма – насмешки над тем, как он романтически себя аттестует.

– Мистер Буканан – или просто Рауль.

Лес заподозрила, что он предлагает по-свойски называть его по имени только потому, что уже дал эту привилегию ее дочери.

– Мой сын постоянно упоминает о вас, мистер Буканан. – Она запоздало сообразила, что сын, вероятнее всего, тоже зовет аргентинца просто по имени, но она предпочла сохранять с ним некую дистанцию. – Естественно, он говорит о вашей школе поло.

– Он хороший игрок. Потренировавшись, он сможет улучшить свой рейтинг. Признаюсь, я хотел бы видеть его среди учеников, которые проходят обучение по моей программе. Думаю, он может извлечь из нее огромную для себя пользу.

– Но прежде, чем мы примем решение по этому поводу, я бы хотела получить более подробные сведения обо всем – о продолжительности обучения, о его сроках. Ну и, конечно, об оплате – уверена, что вы не учите своих студентов просто за «ничто», – добавила она цинично. – Надо все это тщательно обсудить.

– Понимаю. – Выражение на лице Рауля сделалось чрезвычайно отстраненным. – Я передал вашему сыну мой адрес в Аргентине. Вы можете направить прямо туда запрос обо всех интересующих вас сведениях. У Роба есть также имя человека, с которым можно решить все формальности, связанные с поступлением в школу.

– У меня прежде создалось впечатление, что это ваша школа. Вы действительно преподаете там, или просто ссудили владельцам свое имя? – с вызовом спросила Лес.

– Это моя школа, – веско подтвердил Рауль. – И я буду давать инструкции по наиболее тонким моментам игры, но там будут также и другие учителя, так что молодой игрок сможет получить пользу и от их знаний.

– Надеюсь, вы не считаете, что я обвиняю вас в том, что вы пытаетесь ввести нас в заблуждение, – улыбнулась она.

Его рот скривился в ответной понимающей улыбке:

– Мне это даже в голову не приходило, миссис Томас.

– Тогда вы поймете, если я скажу, что привыкла иметь дело с теми, кто отвечает за руководство, и в данном случае это, кажется, вы. – Лес не собиралась вести переговоры со всякой мелкой сошкой. – И поскольку мы собираемся вложить в вашу программу свои деньги и свое время, то, по-видимому, будет всего лишь справедливо, если вы уделите нам некоторое внимание и лично ответите на наши вопросы.

– Я сделал бы это сейчас, миссис Томас, но, к сожалению, скоро начинается церемония вручения призов. А у меня создается впечатление, что наша беседа будет продолжительной. Взятые ранее обязательства заставят меня в начале недели уехать из Англии, так что я не могу точно сказать, как скоро мне удастся устроить с вами встречу. Я дам вам координаты моего помощника, который сможет меня заменить. Было бы не по-деловому – и невежливо – откладывать на неопределенный срок предоставление информации, которую вы хотите получить, прежде чем решить, захочет ли Роб – ваш сын – посещать занятия в этом году.

– Они начинаются в конце августа, – вмешался Роб. – Значит, осталось меньше двух месяцев.

Лес явно ставили перед фактом, и это вывело ее из себя. Она почувствовала, что должна занять прочные боевые позиции, чтобы отстоять свою власть. Этого требовала ее гордость.

– Рауль собирается во Францию, – сообщила Триша.

– Да, я проведу там приблизительно месяц прежде, чем улечу домой, в Аргентину.

– Возможно, это и есть наш ответ, мистер Буканан, – подвела итог Лес. – Мы – то есть Триша и я – через десять дней будем в Париже. Роб останется здесь и присоединится к нам попозже. Наверняка мы сумеем как-нибудь вечером встретиться и обсудить все за обедом.

– Я буду жить в деревне, – начал было Рауль, что прозвучало как отказ, но потом, видимо, передумал. – Но я смог бы на один из вечеров приехать в город.

– Мы остановимся в отеле «Крийон». Какой день будет для вас удобен? У нас достаточно гибкие планы.

Она опять мягко принуждала его принять решение сразу же и назначить точную дату, а не оставлять вопрос о времени встречи открытым.

– Ну скажем, во вторник через неделю, – предложил Рауль.

– Отлично, – согласилась Лес. – Обед в восемь.

– Предоставляю вам выбор ресторана, – ответил он. – Если возникнут какие-нибудь затруднения, я оставлю в вашем отеле записку. Но я уверен, что никаких неожиданностей быть не должно. – Его внимание отвлекло движение, начавшееся на поле. – Прошу извинить меня.

Рауль собрал поводья и вскочил в седло.

Теперь он возвышался над своими собеседниками, и когда Лес подняла голову, чтобы посмотреть на него, солнце, которое больше не заслоняли широкие поля шляпы, ударило ей прямо в лицо. От его слепящего света не могли защитить даже темные стекла. Лес отвернулась и инстинктивно подняла руку, чтобы прикрыть глаза.

– До встречи в Париже, миссис Томас. – Решительные нотки, прозвучавшие в голосе Рауля, обещали будущую встречу.

Секундой позже Лес услышала тяжелый цокот копыт вороного коня, уносившего Рауля прочь. Она проводила его взглядом, на этот раз не поднимая головы, чтобы вновь не ослепило солнце. Пустив коня галопом, Рауль вскоре присоединился к остальным членам своей команды, собравшимся на поле.

И тут только Лес осознала, что все это время дети стояли молча.

– Что-нибудь не так? – Она глянула на Роба, на лице которого застыло выражение угрюмого уныния.

У сына тоскливо опустился уголок рта.

– Судя по вашей беседе, ты не очень высокого мнения о его школе. Но это на самом деле нечто вроде колледжа, где обучают поло, – заявил он.

– Вполне возможно. Но пока у меня нет о ней никаких сведений. И поэтому я не могу решить, плохая она или хорошая, – сказала Лес.

– Он самый лучший игрок в поло, какого я когда-либо видел. Я мог бы научиться у него очень многому. – Упрямо выставленный вперед подбородок Роба напомнил Лес Эндрю, который всегда очень точно знал, чего хочет. – Помнишь, как я сменил лошадь перед самым концом предпоследнего чуккера? Генри готов разорвать меня за это на клочки, потому что, когда наша команда осталась в меньшинстве, противник выиграл у нас очко. Но только что, перед тем как ты подошла, Рауль сказал мне, что я принял правильное решение. Я все равно не смог бы хорошо управлять пони, так что в любом случае был бы бесполезен для команды.

– А что случилось с пони? – нахмурилась Триша.

– Думаю, это была моя вина. – Роб смущенно пожал плечами. – Я никогда не проверяю снаряжение перед игрой. Удила были слишком туго затянуты и порезали лошади рот. Генри это тоже не слишком обрадует.

– Да, печальный недосмотр. Но я уверена, что Генри все поймет, – улыбнулась Лес, подбадривая сына. – А если не поймет, то мне придется напомнить ему тот случай, когда он играл с Джейком и забыл перед началом игры проверить седельную подпругу. И в первый же раз, когда он наклонился, собираясь провести удар, седло сползло на сторону и Генри довольно неуклюже свалился на траву.

– Хотел бы я в эту минуту посмотреть на его лицо, – засмеялся Роб. – Наверняка покраснел, как перезревший помидор.

– Да, очень было похоже, – улыбка Лес оставалась все такой же пустой и отстраненной, когда она перевела взгляд на Тришу. – Фиона собирается уезжать. Думаю, нам стоит вернуться.

– Ну тогда увидимся позже, – сказал Роб. – Я хочу проверить гнедого, прежде чем покажусь Генри на глаза.

Возвращаясь с Тришей к трибунам, Лес почувствовала, как влажно у нее под мышками. Да и ладони мокрые и липкие от нервной испарины. Только тогда она поняла, каких усилий стоило ей столкновение с Раулем Букананом. Приходилось постоянно держать себя в руках и не позволять всплывать воспоминаниям о событиях прошлого вечера. Это окончательно забыто раз и навсегда. Все, что было.

Постепенно до Лес дошло, что за последние несколько минут дочь не вымолвила ни слова. Выражение ее лица было непривычно печальным и задумчивым, и девушка не отрывала глаз от маленькой церемонии, происходившей на поле, – победителям вручали приз. И у Лес окончательно увяла надежда на то, что удастся больше не возвращаться к разговору о Рауле Буканане.

Словно почувствовав, что мать изучает ее, Триша обернулась.

– Неудобно, наверное, получилось.

– О чем ты говоришь? – Лес смотрела прямо перед собой, притворяясь, что не понимает замечания дочери.

– Я не сразу сообразила, что ты прошлым вечером так и не узнала его имени. Мне казалось, что я сказала тебе, как его зовут. – Триша понурив голову глядела себе под ноги. – А так ты попала в неловкое положение…

– В неловкое? Почему? Я не обязана отчитываться в своих поступках перед ним… или перед кем-либо, – напряженно добавила Лес, включая и дочь в это число, и тут же перешла к атаке: – А ты, кажется, довольно хорошо его знаешь.

Триша подняла голову и встретилась взглядом с Лес.

– Не так хорошо, как мне бы хотелось.

– Не связывайся с ним, Триша. Он для тебя слишком стар.

– Лес, я…

– И не приводи в пример своего отца. Тут не может быть никаких сравнений. Тебе едва исполнилось восемнадцать, и ты еще слишком молода, чтобы заводить шашни с каким-либо взрослым мужчиной. Совершенно неважно, с кем именно.

Триша ничего не ответила, но Лес и не ожидала ответа. Как и не думала, что дочь собирается послушаться ее совета.


Вскоре после того, как они вернулись в «Севен-Оукс», на закрытой террасе был подан чай. Лес попробовала маленькие сандвичи, отказалась от огурцов в пользу салата, но главным образом сосредоточилась на чае. После вчерашних излишеств ее желудок вряд ли был способен переварить роскошные сладости, выставленные на серебряном подносе. Лес начинало мутить, когда она наблюдала, как Триша налегает на пирожные с кремом, а на Роба, который наложил себе на тарелку сладкие пирожки и торт с заварным кремом, покрытый сверху желе из красной смородины и взбитыми сливками, она и вовсе старательно избегала смотреть.

Хозяева тоже почти не притронулись к трапезе. Генри Шербурн раздраженно опрокинул в рот стакан с виски, а потом захромал, припадая на одну ногу, к окну, выходящему в сад. Он свалился с лошади во время игры, ушиб плечо и повредил себе бедро. Лес подозревала, что поражение его команды только усиливало боль от травм. Он был приземистым, коренастым человеком, страдающим пороком, который Джейк любил называть «надколенное вздутие», подразумевая под этим вздувшийся живот, сползавший из-под пояса «на колени» Генри. Складки под подбородком и опущенные книзу уголки рта только подчеркивали пухлость его покрытых красными прожилками щек. Как и предсказывала Фиона, Генри все еще находился в дурном расположении духа и, присоединившись к ним, едва ли вымолвил десяток слов.

– Прошу прощения.

На террасе в очередной раз бесшумно возник дворецкий – темноволосый и относительно еще молодой человек лет тридцати необычайно важного и серьезного вида.

– Телефонный звонок мистеру Томасу.

– Мне? – с удивлением переспросил Роб.

– Да, сэр. – Темноволосая голова склонились в утвердительном кивке. – Молодая леди, сэр. Синтия Холл.

– О! – Роб был явно взволнован.

– Не угодно ли, сэр, пройти в библиотеку?

– Отлично. Благодарю вас, Тобин. – Роб, справившись со смущением, отставил в сторону тарелку с недоеденным сладким пирожком и вытер губы льняной салфеткой.

– Поторопись, Роб, – поддразнила его Триша. – Ты ведь не хочешь заставить Синтию ждать.

Роб бросил на сестру раздраженный взгляд, встал и, уже больше не обращая на Тришу внимания, вышел вслед за дворецким из комнаты. Триша смотрела на дверь, за которой он скрылся, явно забавляясь происходящим.

Затем она встряхнулась и заявила, ни к кому не обращаясь:

– Ну что ж, пора и мне собираться.

– Куда? – нахмурилась Лес.

– А разве я тебе не говорила? – Триша приостановилась по пути к двери. – За мной заедет Дон Таунзенд. Мы собираемся поехать куда-нибудь потанцевать. Ну а с Доном трудно знать заранее, где мы в конце концов окажемся. Вернее всего, у Аннабел на Баркли-сквер. Ты ведь не возражаешь?

Лес понимала, что на самом деле дочь говорит это только из вежливости, а не спрашивает ее разрешения.

– Нет, не возражаю. Но постарайся не возвращаться слишком поздно, – крикнула она вслед Трише.

Итак, дочь ушла, а Роб говорит по телефону в библиотеке. Взрослые остались одни.

– Кажется, нам предстоит спокойный домашний вечер, – проговорила Фиона, а затем глянула на мужа. – Но, может быть, это и к лучшему.

Лес бледно улыбнулась, соглашаясь с подругой, хотя и знала, что прежде, чем она сможет насладиться спокойствием, ей необходимо сделать пару вещей.

– Генри, что тебе известно о Рауле Буканане?

Кажется, нельзя было подыскать более удачного времени, чтобы начать наводить справки об этом человеке. Единственное, что она о нем знала, – это то, что он считается игроком высокого класса. Роб относится к нему слишком пристрастно, и полностью полагаться на его мнение нельзя. А тут еще замешалась и Триша. Это тоже необходимо будет учесть. Сама Лес не хотела более иметь с аргентинцем ничего общего, но вряд ли ей удастся повлиять на Роба и Тришу. А поскольку ей придется встретиться с Букананом еще раз, чтобы принять решение, Лес хотела сделать их встречу как можно более деловой и рациональной. Но для этого надо получить информацию из других источников, а не только от него самого.

– Буканан? Не упоминай при мне этого имени! – Генри глотнул скотча, желая избавиться от неприятного ощущения после проигрыша своей команды.

– Я не хотела сыпать тебе соль на раны. – У Лес были свои собственные неприятные воспоминания об этом человеке, хотя винить в них она должна была только саму себя. – Но, насколько мне известно, у него в Аргентине есть школа по обучению поло. Ты знаешь, как Робу хочется улучшить свою игру. Он говорил с Букананом о поступлении в эту школу. И я тут ничего не могу ему посоветовать. Думаю, что ты гораздо больше меня знаешь об игре на профессиональном уровне и о тренировках по подготовке к ней. В частности, о том, как готовит своих учеников Буканан и какая репутация у его школы.

– Понятно, – хмыкнул в ответ Генри. – Лично я мало что могу сказать об этом человеке. Знаю только, что наши британские профи просто влюблены в него. Но ехать для тренировки в Аргентину? Зачем? У нас тут в округе немало отличных тренировочных школ. Кстати, одна очень хорошая есть в Ирландии. Впрочем, если ты хочешь, я могу навести справки.

– Да, разузнай, пожалуйста. Мне через пару недель предстоит встретиться с мистером Букананом, чтобы поговорить о его учебной программе. Хотелось бы до этого получить хоть какую-нибудь информацию.

– Это труда не составит.

– Спасибо, Генри. Буду тебе очень благодарна.

После чая Лес поднялась к себе. В коридоре она встретила Роба, выходящего из своей комнаты. От него несло таким крепким запахом мужского одеколона, что Лес решила: сын вылил на себя целый флакон.

– Уходишь? – спросила она.

– Да. Син уже выехала. Синтия Холл, девушка, которая только что звонила мне, – добавил он поспешно. – Мы просто собираемся погулять пару часиков.

– Желаю приятно провести время. – Лес не хотелось, чтобы Роб испытывал вину за то, что оставляет ее одну. После развода она очень чувствительно относилась к подобным вещам и зачастую даже убеждала детей, что у нее есть свои собственные планы, как провести время.

Когда мать прошла мимо, Роб в нерешительности замялся на месте, но затем быстро двинулся дальше.

Лес вошла в свою комнату и повернулась, чтобы закрыть за собой дверь. «Все разбились на пары», – невольно подумалось ей. Фиона и Генри вместе сидят на террасе. Триша ушла на свидание. Роб встречается с девушкой. У Эндрю теперь есть Клодия.

– Всякой твари по паре… – пробормотала она.

– Простите, Лес, я не расслышала, что вы сказали.

Лес вздрогнула, услышав голос Эммы. Она повернулась лицом к комнате и увидела секретаршу, сидевшую за маленьким письменным столом у окна гостиной.

– Ничего.

Она прошла вперед, задумчиво глядя на полную женщину, которая, как кажется, так хорошо свыклась с тем, что она всегда одна.

– Эмма, как вам удается справляться с одиночеством? – спросила Лес. – Ведь вы овдовели лет десять назад или даже больше.

Они так тесно работали вместе, жизни их переплелись, и все же никогда им не доводилось поговорить по душам. Лес сомневалась: есть ли в ее личной жизни что-нибудь такое, о чем бы Эмма не знала, и все же они никогда об этом не говорили. Самой же Лес не было известно об Эмме ничего, кроме имен нескольких друзей и родственников, да еще, пожалуй, кое-что о ее покойном муже – самые поверхностные сведения.

– Я всегда поглощена работой… Ну и кроме того, меня интересуют новые люди и новые места, – ответила Эмма так, словно это само собой разумеется. – Думаю, главное – это быть постоянно занятой каким-нибудь делом. – И, словно подтверждая свои слова, она потянулась к лежащему на столе блокноту. – Я проверила наши заказы на билеты в Париж. Нас там встретят. Когда мы прилетим, в аэропорту нас будет ожидать лимузин. Им известен номер нашего рейса и время, когда прибывает самолет, так что не должно быть никаких накладок.

– Хорошо.

Лес подошла к окну и взглянула на газон, по которому протянулись длинные тени деревьев. Трава ярко зеленела в свете низкого предзакатного солнца. Эмма права. Лишняя откровенность ни к чему. Лучше не пересекать разделяющую их ясно прочерченную линию. Когда-нибудь это может оказаться неловким и даже опасным для них обеих.

13

Длинный лимузин влился в водоворот автомобилей, огибающих площадь Этуаль, переименованную в площадь Шарля де Голля, где, как спицы колеса, сходились двенадцать улиц. Глядя в окно, Лес решила, что этим видом можно наслаждаться только с заднего сиденья роскошной машины. Она успела мельком глянуть на величественную Триумфальную арку, возвышающуюся в центре, и на пламя у могилы Неизвестного солдата, трепещущее у ее основания.

Мгновением позже лимузин свернул на широкий бульвар, Елисейские поля. Это был сам Париж. Всякий раз, как Лес видела Елисейские поля, она чувствовала, что оказалась в Городе Света. Это оживленное место с его заполненными толпами людей улицами и кафе на тротуарах, казалось, символизировало весь Париж. Бульвар расширялся на Рон-Пуэн, каждую его сторону затеняли каштаны, которые убегали вперед длинными линиями, образовавшимися в те времена, когда Елисейские поля были сaдом, тянущимся до Лувра фешенебельной прогулочной дорожкой для дам в запряженных лошадьми экипажах.

Когда они приблизились к концу бульвара, Лес увидела знаменитую коннyю статую Марли, возвышающуюся над гущей зеленой листвы. Но сейчас не было времени любоваться ее грациозной мощью и красотой. Перед ней простиралась в совершенстве выверенная симметрия площади Согласия с древним египетским обелиском посередине, гармонично уравновешенным двумя римскими фонтанами, двумя греческими храмами и восьмью статуями. Позади лежал Тюильри, вход в который обозначали пара конных статуй Куаско под стать изваяниям Марли.

Нет, разом охватить все знакомые достопримечательности невозможно. Вздохнув, Лес откинулась на обтянутое бархатом сиденье и посмотрела на своих спутниц. Безразличные или невосприимчивые к всегда волновавшим ее видам Парижа, Триша и Эмма проявляли очень мало интереса к окружающему

Лимузин плавно остановился перед входом в отель. Лес взяла с коленей сумочку и подождала, пока швейцар откроет дверь и поможет ей выйти из машины. Следом за матерью выпорхнула Триша. Оставив Эмму заниматься чемоданами, которые подбежавшие портье выгружали из багажника, Лес вошла в щедро отделанный мрамором вестибюль по-королевски роскошного отеля. В прошлом это здание было одним из двух дворцов, построенных по заказу Людовика XV и проданных затем графу де Крийону, от которого и пошло название отеля.

Консьерж узнал Лес и вышел ей навстречу.

– Bonjour, мадам Томас. Добро пожаловать в Париж. Очень приятно снова видеть вас.

– Благодарю вас, Жорж, – приветливо улыбнулась Лес. – Как всегда, чудесно опять оказаться в Париже.

– В вашем номере все уже готово. – Жорж сопроводил Лес к стойке и быстро заговорил с сидящим за ней клерком, проверяя умение американской гостьи бегло объясняться по-французски. Клерк извлек полностью заполненный регистрационный листок, который оставалось только подписать. Лес поставила свою подпись и отдала листок клерку.

– Месье Томас присоединится к вам на будущей неделе, non [16]? – дружески осведомился консьерж, когда клерк отошел за ключами от номера.

– Non. – Лес только теперь вспомнила, что так и не изменила давно посланного первоначального заказа, в который был включен Эндрю. – Пока мы будем жить втроем: я, моя дочь Триша и Эмма Сандерсон, мой секретарь. А в выходные, как мы и уславливались, к нам приедет сын, но не муж. С мужем я развелась.

Лес долгое время избегала первой заговаривать с посторонними о своем разводе, но на этот раз испытала облегчение, сообщив о нем. Хотя ничего другого ей не оставалось. Они с Эндрю были частыми посетителями отеля. Так что скорее всего некоторые из старых служащих «Крийона» начнут спрашивать о нем, а Лес не хотелось лгать и уверять их, что Эндрю просто сильно занят и не смог поехать вместе с семьей. Сделать это было нетрудно, да и никому нет дела до того, развелись они или нет. Но все же лучше было сказать правду. Теперь новость распространится среди служителей отеля, и ни один из них не станет расспрашивать ее об Эндрю.

– Весьма сожалею, мадам. Я не знал.

– Не стоит извиняться, Жорж, – сказала Лес. – Вы и не могли знать.

– Mais oui [17], – пожал плечами консьерж, сочувственно глядя на нее. – Очень хорошо, что вы приехали в Париж. Это ведь город любви, non? Место, где можно забыть старую любовь и найти новую.

– Сомневаюсь, – негромко засмеялась Лес.

Жорж умоляюще поднял руку.

– У ног такой красивой разведенной женщины, как мадам, будет лежать весь Париж.

– Non, Жорж, – покачала головой Лес, забавляясь его лестью. – Если Париж и будет лежать у чьих-то ног, то, скорее всего, у ног моей дочери.

– Oui [18], она красива, – согласился консьерж. – Но французские мужчины предпочитают зрелых женщин. Это только глупые americains [19] соблазняются юностью.

– Merci [20], – произнесла Лес, широко и благодарно улыбаясь. – Недаром я всегда любила Париж.

Здесь она чувствовала себя женщиной, а это великолепное чувство.

Вернулся клерк, и Жорж быстро выхватил у него большой конверт из оберточной бумаги и вручил Лес.

– Этот пакет поступил на ваше имя, мадам.

Удивленно нахмурившись, Лес взяла конверт и с любопытством взглянула на надпись, но имя отправителя было написано неразборчиво.

– Эмиль покажет вам ваш номер, мадам Томас. А я прослежу за тем, чтобы вам немедленно был доставлен багаж. Звоните мне, если вам что-нибудь понадобится.

– Спасибо.

Лес увидела, что рядом с ней стоит коридорный с ключом. «Любопытство потерпит, – решила она. – Доберусь до номера, а там посмотрю, от кого письмо».

– S'il vous plait [21]. – Коридорный в ливрее слегка поклонился, указывая путь к лифтам.

Лес поискала глазами Эмму и, убедившись, что секретарь идет за ними, кивнула коридорному. Не успели они приблизиться к лифтам, как двери одного из них раскрылись. Из лифта вышла какая-то пара, в которой Лес совершенно неожиданно для себя узнала подругу с мужем.

– Диана, если я кого и ожидала встретить в Париже, то только не тебя! – воскликнула она.

– Лес! – Платиновая блондинка, не менее удивленная, обняла Лес, затем отступила назад. – Что ты здесь делаешь? Я не видела тебя целую вечность. Последний раз мы встречались на благотворительном базаре в Физиг-Типтон в Кентукки, не так ли?

– Кажется, там. – Лес повернулась к мужу подруги, Вику Чандлеру. – Рада увидеться с тобой, Вик.

Они обменялись поцелуями в щеку.

– Я звонила вам, когда в прошлом феврале приезжала в Виргинию. Думала вместе провести время, но вас не было, – сказала Лес.

– Уезжали в Калифорнию. А я просто тоскую по Хоупуортской ферме. Всякий раз, как мы проезжаем мимо и я вижу этот замечательный старый дом, заколоченный досками, мне хочется плакать, – Диана Чандлер сочувственно посмотрела на Лес. – Как жаль, что ты не смогла уговорить Одру не закрывать дом.

– Это единственно разумное, что с ним можно было сделать, – вздохнула Лес, но сама она сожалела о том, что дом покинут, больше, чем кто-либо другой.

Диана порывисто взяла руки подруги и сжала их в ладонях, стараясь выразить симпатию и жалость.

– Для тебя это был такой тяжелый год, Лес… Осенью потеряла отца, а теперь все эти неприятности с Эндрю.

– Думаю, просто наш брак изжил себя, – пожала плечами Лес, отвергая жалость, которую увидела в глазах подруги. – Вначале думаешь, что все будет вечно оставаться так, как есть, что люди, которых любишь, всегда будут рядом. Но всё и все меняются, и с этим ничего невозможно поделать. Просто так происходит, и приходится принимать жизнь такой, какая она есть.

В глазах Дианы, искусно подведенных, чтобы подчеркнуть их фарфоровую голубизну, промелькнуло выражение неловкости. Лес поняла, что подруга непроизвольно избегает таких разговоров. Это полуосознанное опасение, что все действительно может рухнуть в один момент, и стремление оградиться от сложности жизни говорило о том, что уверенность Дианы в будущем так же неясна и призрачна, как и у самой Лес.

– Наверное, ты права. – Диана глубоко вздохнула и намеренно приняла оживленный вид. – Что привело тебя в Париж?

– Это мой подарок Трише к выпускным экзаменам – гонка по парижским магазинам. – Лес немного повернулась, чтобы включить дочь в беседу. Эмма и коридорный, начавший проявлять нетерпение, остались в стороне. – Нас уже ждут в трех домах высокой моды.

– Так вот ты какой стала, Триша, – воскликнула Диана, обняв девушку и прижавшись щекой к ее щеке, а затем отступив назад, чтобы получше ее разглядеть. – Как ты выросла! Лес, она у тебя просто красавица, – заявила блондинка, бросив на подругу быстрый взгляд.

– Спасибо, миссис Чандлер, – вежливо улыбнулась Триша, но в ее темных глазах сверкнули искорки раздражения.

– А где Роб? – спросил Вик Чандлер. Это был рослый, плотно сбитый человек с залысинами над лбом.

– Играет в поло в Англии. Прилетит сюда на следующей неделе. – Как раз вовремя, чтобы быть под рукой, когда Лес встретится с Раулем Букананом. – Но ты так и не сказала, что вы делаете в Париже. Приехали по делам или просто отдыхаете?

– И то и другое, – ответил Вик.

Диана уточнила:

– Ты помнишь того годовалого жеребенка, которого мы купили у Джейка? Он тогда еще очень тебе нравился…

– Ах, тот пятнистый, от Мейд и Минстреля? – улыбнулась Лес. – Неуклюжее создание, о котором Джейк всегда отзывался, как о недотепе.

– Он самый, – подтвердила Диана, рассмеявшись при этом воспоминании. – Ну так вот, Вагабонд в предстоящий уик-энд участвует в скачках в Лоншане. Он еще не вошел в полную силу, но, как считает наш тренер, уже сейчас его результаты – просто исключительные. Поэтому мы решили попробовать его на скачках и проверить, что получится. А я убедила Вика, что раз уж мы приехали в Париж, то стоит, кроме того, провести здесь немного лишнего времени и пробежаться по магазинам.

– Верно. Его звали Вагабонд. Для него это явно более подходящее имя, чем «недотепа», – сказала Лес. – Я всегда считала, что он из тех лошадей, что медленно развиваются.

– Подожди, пока не увидишь его, – посоветовал Вик. – Он за это время очень сильно изменился. Этот драный жеребенок превратился в лоснящегося мощного коня.

– Ты должна пойти с нами и посмотреть, как он будет бежать, – потребовала Диана.

Перспектива провести субботу в волнующей и элегантной атмосфере Лоншана привлекала и сама по себе, но еще больше ей хотелось взглянуть на жеребенка, родившегося и выращенного на их Хоупуортской ферме.

– Мы бы с удовольствием пошли. Как ты, Триша? – повернулась она к дочери.

– Звучит заманчиво, – согласилась девушка.

– Тогда решено, – объявил Вик. – Вы будете нашими гостями.

– Слушайте, давайте-ка поговорим попозже. – Лес шагнула к лифту, который бледный темноволосый коридорный все еще держал открытым для нее. – Мы только что приехали. Не успели даже заглянуть в наши комнаты.

– Нам тоже надо бежать, – Диана двинулась в противоположном направлении, к выходу. – Не проводите все свое время на Сент-Оноре. В Лез Алль есть тоже несколько очень элегантных модных магазинов.

Лес улыбнулась, кивнула, принимая совет, и вошла в лифт. Триша и Эмма последовали за ней. Двери закрылись, и три женщины в сопровождении коридорного в молчании поднялись на свой этаж. Коридорный провел их к номеру, отпер дверь и поклоном пригласил войти. Лес задержалась в изысканно обставленной гостиной и положила свою сумочку и коричневый пакет на столик, верх которого был украшен затейливой инкрустацией по дереву. Она уже жила в этом комфортабельном номере с видом на здание Национальной ассамблеи на противоположном берегу Сены и поэтому предоставила коридорному знакомить Эмму с их временным жильем, а сама сняла шляпу, слегка распушила пальцами примятые шляпой волосы и взяла со столика конверт, чтобы наконец удовлетворить свое любопытство. Но ее отвлекла Триша.

– Господи Боже, терпеть не могу, когда начинают разговаривать таким тоном. «Лес, да она у тебя просто красавица», – язвительно передразнила она Диану. – С тем же успехом я могла бы быть не человеком, а платьем. «Лес, какое у тебя красивое платье».

– Она вовсе не имела в виду ничего подобного. – Лес открыла конверт.

Эмма тем временем отсчитывала уходящему коридорному чаевые.

– Знаю, что не имела, – кивнула Триша, – но меня все равно это раздражает. Я не какой-то принадлежащий тебе неодушевленный объект. И мне кажется, что очень невежливо делать такие замечания, – упрямо проговорила она, а затем заметила, что мать достала из пакета буклет с фотографией на обложке. – Что это у тебя? Какая-то брошюра?

– Кажется, так, – подтвердила Лес, быстро глянув на подпись под запиской, приколотой к книжице. – Ее прислал Рауль Буканан.

Она вытащила скрепку, прикрепляющую записку к обложке, и начала изучать фотографии в брошюрке. Триша пыталась заглянуть ей через плечо.

– Это его школа поло.

На одних фотографиях были запечатлены моменты тренировки, на других – пасущиеся на зеленом пастбище пони, которыми школа обеспечивает своих учеников. Один из снимков привлек внимание Лес. Здание самой школы и конюшни.

– Выглядит не слишком впечатляюще.

– Лес, это школа, а не роскошный отель, – напомнила ей Триша и потянулась к проспекту. – Можно, я посмотрю?

– Конечно, бери. – Лес отдала дочери книжицу, а сама стала читать написанную от руки записку.


Дорогая миссис Томас,

высылаю Вам проспект нашей школы и информационный листок, где перечислены доступные курсы обучения и их стоимость. Думаю, вы захотите ознакомиться с ними перед нашей встречей во вторник.

Рауль Буканан.


Лес не удивила ни краткость записки, ни ее прямолинейный тон, лишенный каких-либо прикрас или стремления показать товар лицом. Это, кажется, вполне в его характере. Однако для нее оказался неожиданностью почерк Буканана. Лес ожидала, что он будет четким и стремительным. Однако несмотря на то, что пишущий, как казалось, сильно нажимал на перо, буквы тесно лепились друг к другу, словно выведенные рукой школьника.

– Что он пишет? – спросила Триша.

– Ничего. – Лес быстро стерла с лица удивленную усмешку и сунула записку под листки со сведениями о школе. – Он просто считает, что я захочу просмотреть эту информацию до того, как мы встретимся.

– Я слышала, как Генри говорил тебе, что он беседовал с несколькими игроками, которые высоко отзывались о школе Рауля.

– Да. – Действительно, оказалось, что множество профессиональных игроков приезжали в нее и у них остались о ней самые лучшие впечатления.

– Ты думаешь, Робу стоит туда записаться?

– Рано еще говорить. В конце концов, это не единственная школа такого рода. И Аргентина находится ужасно далеко – на другом конце света. К тому же в тех местах сейчас очень политически неспокойно. Да и вообще в этих южноамериканских странах слишком часто похищают людей.

– Это случается повсюду. Посмотри хотя бы на Италию. Если уж ты приводишь такие доводы, то стоит спросить: зачем мы вообще приехали в Европу?

На мгновение Лес испытала раздражение. Триша спорила с той же холодной логикой, как сделал бы это Эндрю. Он наверняка сказал бы что-нибудь подобное.

– Хорошо, я изучу эти бумаги попозже. – Лес забрала у дочери проспект и уложила его вместе с прочими листками в коричневый пакет. – Эмма, позвоните, пожалуйста, и закажите кофе. Кроме того, нам нужна горничная, чтобы распаковать багаж.


Легкий дождик тихонько постукивал каплями по зонтику Лес, остановившейся на одном из перекрестков Елисейских полей в ожидании, когда на переходе зажжется зеленый свет. Триша стояла рядом, касаясь ее зонта своим пестрым зонтиком.

Автомобили шуршали шинами, проносясь мимо по залитой водой мостовой. Наконец их поток был остановлен. Лес с Тришей пересекли улицу, обходя узкие струйки воды, стекавшей по обочине дороги, и направились к полосатому тенту кафе.

Все столики, стоящие на тротуаре, кроме двух, были свободны – большинство посетителей кафе предпочитали сидеть внутри, подальше от уличной сырости. Лес нашла два сухих стула возле самой стены кафе и села на один их них, сложив зонтик и прислонив его к своему стулу. Триша проверила, нет ли воды на столе, а затем водрузила на него небольшой портфельчик для бумаг – эту покупку она сделала какой-нибудь час назад в книжной лавке.

Из кафе величавой поступью вышел официант и приблизился к их столику. Выражение его лица явственно говорило: «Ох, уже эти сумасшедшие americaines».

– Que voudriezvous, madame? [22] – коротко спросил он.

– Vin blanc. – Лес заказала белое вино, не обращая внимания на грубость гарсона. Кажется, все большие города просто плодят хамство. В Нью-Йорке с ним приходится сталкиваться так же часто, как и в Париже.

– Мне то же самое, – сказала Триша.

Официант неловко повернулся и отошел.

Металлические ножки стула заскрежетали по бетону – это Триша пододвинулась ближе к столу.

– Чем больше я думаю об этом платье, которое ты выбрала, тем больше оно мне нравится, – сказала Лес. – Линии простые и элегантные. Хорошо сшитую одежду можно носить целую вечность. Я все еще надеваю платье от Диора, которое купила через год после того, как ты родилась, и не думаю, чтобы хоть кто-нибудь заподозрил, сколько ему лет.

– Я считала, что главное в платье – шик, – ответила Триша.

– Шик – это passe [23], – возразила Лес. – C'est tres elegant [24]. А элегантность никогда не выходит из моды.

– А как с блузкой? Я все же не думаю, что мне стоит ее покупать, – нахмурилась Триша, жуя губу.

– Как говорил когда-то твой отец, женщина не может быть слишком богатой, слишком стройной… или иметь слишком много шелковых блузок.

Вернулся официант, резко поставил стаканы на стол и так же резко повернулся и ушел. Потягивая сухое белое вино, Лес поняла, как редко она вспоминала об Эндрю за последние три дня. Прежде она опасалась, что поездка в Париж будет слишком мучительной для нее… Улицы, по которым они вместе бродили, кафе и рестораны, в которых сиживали… Но ей удалось настолько заполнить свое время различными делами, настoлько занять себя, что воспоминания о прошлом почти не посещали ее.

Она постепенно избавлялась от привычки мысленно напоминать себе: надо будет непременно рассказать Эндрю вот об этом и о том. Возможно, в этом-то все и дело, подумала Лес. Она наконец порвала с ним внутреннюю, пусть даже и одностороннюю связь. И кроме того, она уехала очень далеко от дома. Вокруг не было никого, кто напоминал бы ей о разводе или о новой скоропалительной женитьбе Эндрю.

Поставив локти на столик и рассеянно держа стакан с вином обеими руками, Лес смотрела на проходящих мимо пешеходов. Она любила Париж во время дождя. Низкие серые облака нависали над старыми зданиями, и зеркально блестящие от воды улицы сверкали как оникс. В воздухе пахло свежестью. Дождь словно ополоснул атмосферу, очистив ее от удушливых автомобильных выхлопов, и смыл уличную пыль с деревьев и кустарников, которые блистали теперь яркой зеленью листьев. Когда она смотрела на Елисейские поля через серебристую дымку дождя, вид напоминал ей картины Писсарро, импрессионистически нечеткие и все-таки передающие самую суть.

Ее мысли прервал шорох бумаги, Лес повернулась и увидела, что Триша достает из портфеля какую-то книгу. Не выпуская из рук стакана, она опустила его на стол и наблюдала, как дочь просматривает первые страницы.

– Что это за книга?

– Путеводитель по Аргентине, – ответила Триша, не поднимая головы.

Лес нахмурилась.

– Зачем ты ее купила?

– Просто интересно. – Дочь пожала плечами и продолжала читать. – Мы в последнее время столько говорили об этой стране, что мне захотелось узнать о ней побольше.

– Понятно. – Лес отпила немного вина и, прежде чем проглотить, подержала его немного во рту, наслаждаясь вкусом.

– Ты знаешь, что Аргентина восьмая по величине страна мира и идет сразу после Индии? – Триша наконец оторвалась от книги и посмотрела на мать.

– Нет, не знаю. – Лес напряженно улыбнулась.

Триша продолжала читать.

– Здесь говорится, что девяносто семь процентов населения страны – белые, почти все выходцы из Европы.

– Страшно увлекательно. – Лес раскрыла сумочку и достала франки, чтобы расплатиться за вино.

– Раз уж все равно идет дождь, почему бы нам не провести остаток дня в Лувре? Мы могли бы пройти по Большой галерее.

Лес предпочитала осматривать за одно посещение музея какой-нибудь один раздел. Когда смотришь все подряд, то обилие такого множества бесценных картин и статуй попросту ошеломляет и не дает оценить по достоинству ни одно из произведений.

– Рауль говорил мне, что между Аргентиной и Америкой есть много сходства. Вот послушай. Река Парана равна по величине нашей Миссисипи, а пампы напоминают прерии Канзаса. Анды – это их Скалистые горы, с той лишь разницей, что они на полторы мили выше.

Покорно вздохнув, Лес поправила на шее шелковый шарф и перестала слушать дочь, вспоминая, что Генри рассказал о Рауле Буканане. По происхождению он из тех, кого называют трудящимися. Владеет небольшим ранчо – по величине примерно с Хоупуортскую ферму, – где выводит лошадей, содержит скот и где находится его школа поло. Обеспечен, хотя вряд ли богат. В общем, вполне достойный человек, судя по всему. Есть лишь единственное «но» – это ее, Лес, собственное поведение с ним в тот вечер, но вряд ли она может винить за него Буканана.


Знаменитый ипподром Лоншан расположен в широко раскинувшемся Булонском лесу. Диана, Лес и Триша стояли у загородки внутреннего паддока ипподрома, в котором царила обычная при подготовке к скачкам возбужденная суета, и смотрели на холеных, породистых коней, которых конюхи вводили в белую ограду. Раскидистые ветви деревьев, возвышающихся над паддоком, создавали шатер из листьев, загораживая солнце и придавая тенистую свежесть легкому ветерку, который флиртовал со свободно падающими складками юбки Лес, слегка вздувая легкую ткань и тут же улетая прочь.

Это напоминало идиллическую декорацию. Пышный зеленый ковер, устилающий землю. Бар с шампанским, раскинутый под деревьями. Стеклянная будка на решетчатых столбах для взвешивания жокеев перед скачками. Окна тотализатора и внутреннее телевидение для избранной, хорошо одетой толпы зрителей. Надо всем витал дух старинной аристократии.

– А вот и наш Вагабонд! – Диана Чандлер положила руку на запястье Лес, требуя ее внимания.

Лес посмотрела на вереницу коней, которых вели седлать. Единственным среди них, кто напоминал по масти ее старого знакомца, был высокий, статный светло-золотый жеребец с белой ленточкой, бегущей по центру его изящно вылепленной морды. Лес еще не забыла, что у «недотепы» была на голове белая метка, но это было единственное сходство. Сильный трехлетний скакун ничем больше не походил на того неуклюжего жеребенка, которого она помнила.

– Ну как он? – возбуждено спросила Диана.

Все сомнения пропали, когда Лес увидела тренера Чандлеров – англичанина, широко известного в беговых кругах. Тренер вышел вперед, чтобы встретить конюха, ведущего за собой гнедого жеребца.

– Он великолепен! – воскликнула она.

– Правда, замечательный? – Подруга вся светилась от гордости.

Вик Чандлер в это время беседовал в стороне с французским жокеем.

Тем временем конюх и тренер подвели коня ближе, и Лес, стоявшая рядом с Тришей и Дианой, смогла лучше разглядеть благородное животное.

– Посмотри на его грудь и плечи, – сказала она Трише, когда грум проводил коня мимо них. – Он сложен как грейхаунд. Рожден для скорости и длинных дистанций.

Гнедой конь с любопытством протянул морду к Трише.

– Какой он эффектный, – пробормотала девушка, улыбаясь и гладя шелковистую голову Вагабонда.

– Чертовски хороший конь, мэм, – с гордостью заявил седоголовый конюх. – И такой послушный.

– Это у него от матери. – Лес погладила стройную шею животного. – У нее был чудесный нрав и сердце львицы. – Почесав коню макушку, она проговорила негромко: – Хотела бы я, чтобы Джейк сейчас тебя увидел. Вот бы он удивился тому, каким ты стал.

Затем, почувствовав, что тренер тревожно переминается, недовольный задержкой, она отступила в сторону, чтобы дать ему и конюху подготовить коня к забегу. Триша отошла вслед за матерью.

– Думаю, нам нужно для удачи поставить на него, – объявила она и обняла Лес. – Ну, давай поставим.

– А откуда ты знаешь, что это не принесет неудачу? – парировала Лес, но позволила дочери увлечь себя из паддока. – Считается, что нельзя ставить на свою собственную лошадь.

– Это же не наша лошадь, – убеждала ее Триша.

– Но родилась-то она и выросла у нас. – Сама Лес имела к этому весьма отдаленное отношение, но все-таки Вагабонд появился на свет в конюшне Кинкейдов, а она была в последнее время еще острее чувствовала свою пренадлежность к роду.

Но для дочери все эти соображения мало что значили.

– А я поставлю на него немного денег, даже если ты не захочешь. – Триша провела мать через толпу зрителей, скучившуюся у паддока, и подтолкнула ее в сторону будок, где принимают ставки.

– Иди. Я подожду тебя здесь.

До начала заездов было еще довольно далеко, и очередь желающих сделать ставки была короткой. Триша вернулась через несколько минут, размахивая купленными билетами.

– Все или ничего, – сказала она, смеясь. – Надеюсь, что все, – ответила Лес, а затем различила в толпе ярко-зеленую шляпу и помахала подруге рукой.

Диана Чандлер увидела их и подошла.

– Юан категорически против того, чтобы владельцы находились в паддоке, когда седлают лошадей, – объяснила она.

– А где Вик? – Лес глянула в направлении, откуда пришла Диана, чтобы посмотреть, не идет ли тот следом.

– Отправился к бару. Я сказала ему, что найду тебя и мы встретимся с ним там.

Когда они подошли к бару, приютившемуся под деревьями, навстречу им двигался Вик, неуклюже держа в руках четыре бокала с шампанским. Триша поспешила к нему, чтобы подхватить два фужера, пока он не расплескал все четыре. Один она протянула Лес.

– Думаю, мы должны выпить за победителя. – Вик поднял свой бокал.

– Не слишком ли преждевременно? – пожурила его Лес, старательно держа фужер подальше от себя, чтобы не пролить на платье пенящееся через край вино.

– Итак, за Вагабонда.

– За Вагабонда, – Лес торжественно приподняла свой бокал, а затем поднесла его ко рту, подставив ладонь, чтобы поймать стекающие с ножки капли.

Триша так и не успела притронуться к шампанскому.

– Лес, посмотри. Это же Рауль.

Лес повернулась, чтобы взглянуть туда, куда пристально смотрела Триша. Она была уверена, что дочь ошиблась. Однако, к удивлению своему, увидела Буканана, идущего под деревьями. Ошибки быть не могло. Это действительно был он, в светлом сером блейзере и распахнутой на горле рубашке. Триша бросилась ему наперерез, и этот внезапный порыв дочери словно разжал невидимую хватку, которая заставила Лес застыть на месте без движения, когда она увидела Рауля.

– Кто он? – пробормотала Диана, заговорщически склонив к Лес голову.

– Рауль Буканан, профессиональный игрок в поло из Аргентины. – Лес с трудом удалось заставить себя ответить спокойно.

– Возлюбленный?

Лес вздрогнула. Первая мысль, которая пришла ей в голову, – Диана считает Рауля ее любовником.

– Прости, что ты сказала?

– Триша встречается с ним? – Диана терпеливо повторила свой вопрос.

– Нет, – быстро ответила Лес.

Но не успела она проговорить, как сама усомнилась: а что она на самом деле знает об их отношениях?

– Во всяком случае, нет – насколько это мне известно, – сказала она. – Мы познакомились с ним в Англии.

14

– Рауль, что вы здесь делаете? – донесся до Лес через разделяющее их пространство голос Триши. – Мы считали, что вас до вторника не будет в Париже.

Увидев девушку, аргентинец не выказал ни малейшего удивления.

– Мои планы переменились, – ответил он.

Лес заметила, что Буканан не смотрит на Тришу. Его взгляд лениво скользил по толпе, и она поняла, что он увидит ее. Не желая встречаться с ним взглядом, она полуотвернулась, чувствуя неловкость: как жаль, что у нее в руках так не вовремя оказался этот проклятый бокал с шампанским.

Триша уловила, как напряглось лицо Рауля.

– Вы здесь один? – спросила она, желая вновь привлечь внимание.

– Один.

– Тогда вы должны присоединиться к нам. – Она по-хозяйски взяла Рауля под руку и повела его через заросшую травой лужайку.

Эта фамильярность подтверждала, как показалось Лес, ее недавно возникшие подозрения, что за отношениями дочери с этим человеком скрывается нечто большее, чем ей известно. И ей это не понравилось.

– Какая неожиданность, мистер Буканан, – холодно приветствовала она аргентинца, когда тот приблизился к ним.

Триша, чуть ли не прижимаясь к Раулю вплотную, продолжала держать его под руку, как бы утверждая свои права на него, однако он не пытался отстраниться.

– Вик и Диана, я хочу познакомить вас с Раулем Букананом из Аргентины, замечательным игроком в поло. Виктор Чандлер и его жена, Диана, наши друзья из Штатов. У них трехлетка, которая бежит в следующем заезде.

После того, как Рауль и Чандлеры обменялись любезностями, Лес сказала:

– Несколько неожиданно встретить вас в Лоншане, мистер Буканан. Я не удивилась бы, если бы мы были на поле для поло под Багателем. Разве вы не должны были играть в этот уик-энд?

– Должен был, – признал он. – Но я растянул запястье и не смог принять участие в игре.

Легкое движение его правой руки привлекло внимание Лес к повязке, выглядывающей из-под рукава его пиджака.

– Что-нибудь серьезное? – немедленно вскинулась Триша.

– Нет. Но мне придется некоторое время воздерживаться от активной игры, так что команда нашла кого-то другого, кто занял мое место. – Он перевел взгляд на Лес. – Травма означает, что я вернусь в Буэнос-Айрес раньше, чем собирался. Надеюсь, мы сумеем перенести нашу встречу на более ранний срок, чтобы решить деловые вопросы до того, как я уеду из Парижа.

Лес почувствовала, с каким любопытством смотрит на нее Диана.

– Мистер Буканан проводит курсы продвинутой тренировки для игроков в поло. Роб хочет записаться в его школу, – объяснила она.

– Как чудесно! – воскликнула Диана.

– Роб прилетает завтра утром. Я знаю, что он хочет присутствовать при нашем разговоре. Возможно, мы могли бы встретиться завтра днем в нашем отеле.

– Отлично, я согласен, – сказал Буканан.

– Какое удачное совпадение, что мы с вам здесь столкнулись, – заявила Триша, но затем догадалась: – Вы ведь были в «Крийоне»! Это вам в отеле сказали, что мы здесь?

– Да, – подтвердил Рауль. – Я оставил там записку для вас.

В паддоке прозвучал сигнал: всадникам готовиться к заезду. Зрители взволнованно зашевелились и загудели.

– Вскоре они поедут на построение у стартового столба. Нам стоит пойти в ложу, – сказал Чандлер и поднял бокал с шампанским в заключительном тосте. – За скачки.

– За скачки, – тихо откликнулась Лес и, смущаясь, подняла свой фужер.

Но тут же напомнила себе, что ей нет никакого дела до того, что Рауль подумает о ее поведении, и осушила его до дна одним духом.

– Присоединяйтесь к нам, пожалуйста, мистер Буканан, – пригласила Диана.

Он заколебался, словно ожидая, что Лес вслед за подругой повторит приглашение, но заговорила не мать, а дочь.

– Действительно, Рауль, почему бы вам не пойти с нами? – настойчиво предложила Триша.

– Gracias [25], – согласился Рауль, вежливо склонив голову.

Зрители, окружавшие паддок, уже направлялись к своим местам на трибунах и в ложах ипподрома, и Лес с компанией присоединились к ним. Триша с Раулем сразу же отстали и шли позади, весело болтая. Лес не слышала, о чем они говорили, но распознала в тоне дочери те интимные нотки, которые невольно возникают в голосе влюбленной женщины, желающей вызвать у мужчины интерес к себе.

Когда они добрались до ложи Чандлеров и расселись по местам, Лес обнаружила, что сидит между Тришей и Раулем. Ее несколько смущало соседство Буканана, и, чтобы отвлечься, она принялась рассматривать всадников, выезжающих на овальную беговую дорожку. Разноцветные камзолы жокеев, сидящих в седлах с высоко подтянутыми стременами, выделялись яркими пятнами на изумрудной зелени поля. Их лошади, сверкая на солнце лоснящимися боками, гарцевали, проходя парадом мимо шумящей на трибунах толпы.

– Вы получили проспект, который я оставил для вас в отеле?

Лес резко повернула голову и посмотрела на Рауля. Она вдруг поймала себя на том, что не хочет отрывать глаз от его лица. Оказывается, она помнит каждую мельчайшую подробность – угловатую линию подбородка, прямой нос, резкие скулы, оттенок смуглой кожи… Так ярко сохранилось ощущение, оставшееся от прикосновения к нему. Как хотелось бы знать, вспоминает ли и он, когда смотрит на нее, те минуты, когда они танцевали вместе…

Лес отвернулась, прежде чем Рауль успел прочитать по ее лицу, о чем она думает.

– Да, получила. Очень полезные сведения, – сказала она, не глядя на него.

Надо отвлечься. Думать о чем-нибудь другом. Она отыскала взглядом золотистого жеребца, спокойным шагом выступающего по беговой дорожке вдоль трибун.

– Смотрите, это – Вагабонд, лошадь под седьмым номером.

– Красивое животное, – заметил Рауль.

Диана Чандлер, сидевшая сзади них, не утерпела, наклонилась вперед и вставила с гордостью:

– Мы решили, что, если он покажет себя хорошо на этих скачках, выставим его в октябре на Арк.

Приз Триумфальной арки, общеизвестный в международных беговых кругах как Арк, – это самое значительное и престижное связанное со скачками событие во Франции. Соревнование на дистанции в полторы мили, в котором лошади могут принимать участие начиная с трехлетнего возраста, чаще всего определяло международного чемпиона года. Соперничать с ними могли только скачки на приз Дианы в Шантили и Королевский Аскот в Англии.

– Вы знаете, для меня это тоже важные скачки, – сказала Лес, обращаясь к Раулю. – Дело не только в том, что я хочу порадоваться за друзей. Вагабонд родился на племенном заводе моего отца в Виргинии. Даже более того, я была там в то время, когда Джейк сводил кобылу, мать этого коня, с Минстрелем, его производителем. Джейк никогда не был особенно высокого мнения об этом жеребенке, но мне он всегда нравился. Так что у меня к этому заезду личный интерес.

Пока Лес говорила, Рауль задумчиво изучал ее лицо, словно пытался отыскать в ней нечто большее, что он угадывал за ее утонченной внешностью.

– Кажется, вы хорошо разбираетесь в лошадях, миссис Томас.

– Я выросла на конном заводе в Хоупуорте, и поэтому меня всегда интересовали лошади.

Лес искусно обошлась с комплиментом Рауля, превратив его своим ответом в обычное замечание, но при этом почувствовала, что аргентинец стал относиться к ней с некоторым уважением, и это ей было приятно.

Тем временем лошадей отвели к стартовым воротам. До начала забега остались считанные минуты. Громкий гул голосов на трибунах стал стихать, сменившись напряженным ожиданием. Как только последняя лошадь оказалась за воротами, зазвенел стартовый колокол. Ворота распахнулись. Под рев зрителей участники заезда ринулись вперед.

Начальные несколько ярдов десяток лошадей неслись, казалось, сомкнутым строем, грудь в грудь. В одно яркое пятно, где трудно было что-нибудь различить, смешались разноцветные шелковые камзолы наездников, конские спины и мелькающие ноги всех мастей. Но уже на первом фарлонге [26] из плотной массы, мчащейся вдоль ограждения трибун, вырвались вперед лидеры. Лес успела мельком разглядеть зеленый с голубым камзол – цвета конюшни Чандлеров, – но лошади уже проскакали мимо и, вытягиваясь в цепочку, входили в первый поворот.

– Я вижу его! – воскликнул Вик Чандлер, не отрывая от глаз бинокля. – Он идет шестым.

Лес всмотрелась в середину цепочки скачущих лошадей и различила в ней золотистого Вагабонда. Он бежал легко и держался близко к лидеру. Лес потеряла его из виду, когда лошади свернули в поворот перед финальной прямой. Затем увидела вновь – Вагабонд обходил скачущую четвертой лошадь. Жокей неистово подгонял коня ритмичным движением поводьев, заставляя наращивать скорость. Со стороны не было заметно, что золотистый жеребец прибавил ходу, и все же он без всякого труда обгонял одного соперника за другим.

Когда все лошади вырвались на финишную прямую, впереди Вагабона оставался только фаворит заезда, и расстояние между ними сокращалось с каждым шагом. Зрители вскочили на ноги, сопровождая поединок за первенство ревом и аплодисментами. Но Лес затаила дыхание. Она словно сама напрягала все силы, помогая «недотепе» пробежать последние несколько ярдов. За два корпуса до финишной черты Вагабонд настиг фаворита, какую-то долю секунды скакал рядом с ним голова в голову и затем рванул вперед, пересекая финиш первым.

– Мы победили! Мы победили! – Диана возбужденно сжимала руку мужа.

Жокей в зелено-голубом камзоле привстал на стременах и, приветствуя толпу зрителей, победным жестом поднял хлыст, который так ни разу и не пустил в ход во время заезда.

– Поздравляю! – Лес обернулась, чтобы обнять Диану. Ей хотелось разделить с друзьями радость победы и гордость за свою лошадь, которую она видела на их лицах.

– Я знала, что он выиграет, – присоединилась Триша к общей бурной радости.

На табло вспыхнули официальные результаты забега, подтверждающие, что Вагабонд действительно пришел первым.

– Пойдем, Диана. – Вик Чандлер, сияя от удовольствия, обнял жену за плечи, уводя ее из ложи. – Нас уже ждут внизу, чтобы вручить приз.

– А у меня есть билеты, по которым можно получить выигрыш, – Триша со смехом достала из сумочки несколько листков. – Лес, я же говорила тебе, чтобы ты на него поставила. Кинкейды всегда побеждают, а Вагабонд это лошадь Кинкейдов.

Когда Чандлеры вышли из ложи, Триша повернулась было вслед за ними, затем остановилась и прикоснулась к руке Рауля:

– Я сейчас вернусь.

И это движение было таким интимным, что Лес буквально оцепенела. Она впилась глазами в Рауля, ожидая, что тот ответит Трише столь же интимным знаком, но аргентинец только коротко кивнул в ответ.

Триша ушла, и в ложе воцарилось молчание. Но не тишина. Над трибунами ипподрома висел гул возбужденных голосов, смеха, конского ржания. Лес безмолвно наблюдала, как внизу в специально отведенном месте для награждений Чандлерам вручают приз. Здесь же стоял, гордо выгнув шею, виновник торжества – Вагабонд. Его мокрая от пота спина сверкала на солнце.

– Хотела бы я, чтобы Джейк его увидел, – задумчиво проговорила Лес, вспоминая то чувство личной победы, которое испытывал отец, когда выведенная в его конюшни лошадь выигрывала на скачках.

– Уверен, он бы очень гордился.

Лес вздрогнула и очнулась от воспоминаний. Ответ Рауля напомнил ей, что она только что высказала свои мысли вслух.

– Еще бы не гордился. – Она избегала смотреть на Рауля. – После битв на поле для поло скачки должны казаться вам очень мягким и безопасным видом спорта. Горстка лошадей бежит по овальной дорожке. И все.

– Возможно, отчасти и так. Но я люблю шум и возбуждение ипподрома. – Рауль слегка улыбнулся, глядя на бушующую после заезда толпу зрителей.

Здесь смешались в одну кучу раздосадованные проигравшие, рвущие билеты в клочки, выигравшие, проталкивающиеся сквозь толпу к окнам, где выдаются выигрыши, и не теряющие надежды на выигрыш оптимисты, выбирающие победителей следующего заезда. А на поле всадники и жокеи – те-кто-чуть-было– не-пришли-первыми и те-кто-просто-принимали-участие-в-заезде – направлялись назад к конюшням. Жокеи в надежде, что в следующем заезде им достанется лучшая лошадь, а лошади – в ожидании заботливых рук конюхов и своей порции овса.

– Эта атмосфера вызывает у меня некоторую ностальгию, – сказал Рауль, вновь привлекая внимание Лес. – Подростком я работал на конюшнях при ипподроме в Буэнос-Айресе, и все это очень хорошо мне знакомо – предвкушение победы, разочарование и редкие минуты торжества.

Этот ответ возбудил ее любопытство.

– Тогда где же вы учились поло?

– Один владелец лошадей нанял меня работать на его конюшне. Он играл также и в поло. Я учился игре медленным и длинным способом – и зачастую неверным.

– Но вы добрались до самой вершины.

– Нет, еще не до вершины, – поправил Рауль. – Я еще не заработал рейтинг в десять очков.

– И вы не желаете успокоиться на достигнутом, – интуитивно догадалась она.

– А если вам представится выбор, миссис Томас, вы сами успокоитесь на малом, если можно добиться большего? Думаю, что нет, – усмехнулся Рауль. Он, казалось, понимал, о чем она только что думала, глядя на него и Тришу. Усмешка была ленивой, но, как ни странно, доброй.

– Возможно, вы и правы, – согласилась Лес, отвечая на его улыбку.

– Я не ожидал, что вы когда-нибудь открыто признаете, что я хоть в чем-нибудь прав. – Улыбка сделалась насмешливой, словно Рауль мягко подшучивал над недоверием к нему, которое Лес недавно выказала так явно.

– Иногда я говорю слишком поспешно и необдуманно, – призналась Лес, вынуждаемая к этому той легкой игрой слов, что завязалась между ними. Это было почти забытое ощущение, которое напомнило ей времена учебы в школе и университете. Она думала, что уже разучилась играть в эту игру, но флирт очень напоминает верховую езду – всякий, кто научился ездить верхом, никогда не утрачивает сноровки полностью.

– Это не всегда разумно, – сухо заметил Рауль.

– Не всегда, – согласилась Лес.

В ложу вихрем ворвалась Триша, и ее возвращение нарушило ту едва уловимую связь, которая начала возникать между Лес и Раулем. Девушка крепко сжимала в руке сумочку со своим выигрышем.

– На это не купишь настоящего Диора, но зато это даст средства на еще одно посещение того божественного магазина на улице дю Фобур Сент-Оноре, где продается все на свете из кожи и замши, – объявила она, а затем засмеялась: – Лес, когда мы вернемся в отель, напомни мне, что надо послать Вагабонду корзину яблок. А кроме того, пучок моркови. Ведь именно он выиграл все эти деньги.

– Верно, – улыбнулась Лес.

Она чувствовала, что ее подавляет безудержный оптимизм дочери. Рядом с ее юношеским напором и жизнерадостностью невольно ощущаешь себя безнадежно старой. Поэтому Лес была рада возвращению Чандлеров. Оба они – и Диана и Вик – все еще сияли от радости, не в силах успокоиться после победы, одержанной их лошадью.

– Вы еще не забыли, что мы должны выпить за победителя? – спросил Вик. – Думаю, сейчас настало самое время. Что скажете?

В сегодняшней программе скачек числилось еще немало заездов, но интерес к ним почти померк после столь яркого события, как победа Вагабонда, и потому Лес согласилась с предложением Вика. Они шумной гурьбой вышли из ложи и направились во внутренний паддок. По дороге Вик пересказывал отчет жокея о том, как вел себя «недотепа» во время забега. Это было скорее даже не отчетом, а хвалебной песнью.

Так, продолжая беседовать, они добрались до бара под деревьями, и Вик прервал свой рассказ лишь затем, чтобы спросить:

– Все будут пить шампанское?

Вопрос был обращен только к одному Раулю, который утвердительно кивнул. Дам Вик не спрашивал, считая их согласие само собой разумеющимся. Сделав бармену заказ, он вернулся к своему повествованию, не пропуская ни единой подробности:

– Юан хочет испробовать Вагабонда на дистанции миля с четвертью, чтобы перед тем, как везти его на Арк, посмотреть, как он будет бежать. Я говорю, что порода даст себя знать и мы должны на нее положиться, но он считает, что надо действовать осторожно. Так что Юан выставляет жеребца на более длинную дистанцию, и я вынужден с ним согласиться. Как всегда говаривал в таких случаях Джейк: «С успехом не поспоришь».

Бармен поставил перед ними наполненные шампанскими бокалы, и Вик предоставил Раулю раздать их дамам. Когда он отдавал Лес ее бокал, она почувствовала волнующее случайное прикосновение его горячих пальцев.

– За победителя, за Вагабонда, – Вик поднял бокал, повторяя тост, который произносил до забега.

– За победителя, – эхом откликнулись все.

Беседа шла об одних только скачках. Скачках и их победителе. Лес поймала себя на том, что постоянно наблюдает за Раулем – в особенности тогда, когда Вик стал расспрашивать его о скачках чистокровных лошадей в Аргентине и о различиях в росте и сложении между аргентинскими и американскими лошадьми. Пока Рауль был занят разговором, она могла незаметно изучать его.

Завязалось обсуждение состязания между молодыми кобылками и жеребцами того же самого возраста.

– У меня есть двухлетняя кобылка, которую я приобрел буквально за бесценок в прошлом году на ежегодной распродаже в Довиле. Она оказалась исключительно резвой. Выиграла два последних заезда. Я уже говорил с Юаном о том, чтобы выставить ее против жеребцов. Думаю, она может побить тех, что я видел.

– Тебе стоит подождать до осени, – сказала Лес. – Я знаю по своему опыту – научилась от Джейка, – что кобылы осенью всегда бегут лучше жеребцов. А для жеребцов сезон, когда они в ударе, – это весна.

– Отличная мысль. Я этого не учел, – задумчиво кивнул Вик, а Лес поймала на себе уважительный взгляд Рауля и испытала странный прилив удовольствия.

Затем он быстро глянул куда-то позади Лес, и через долю мгновения его рука сжала ее локоть и Рауль придвинул Лес к себе, уводя ее с дороги человека, который растакивал плечами окружающих, пробиваясь к бару. Она подняла глаза на Рауля, чтобы поблагодарить, и увидела, что он сморщился от боли. Лес поняла, что он подхватил ее поврежденной рукой.

– Ваше запястье… – начала она.

– De nada [27], – небрежно отмахнулся от ее заботы Рауль, но в его взгляде промелькнуло какое-то теплое чувство.

И это вызвало у нее замешательство, смутившее Лес не меньше, чем ее собственный постоянно растущий интерес и тяга к Раулю. Может быть, дело просто в том, что она оказалась в обществе мужчины, которого совсем не знала. Насколько проще было с Эндрю – Лес так хорошо изучила все его жесты и выражения лица, что могла почти предугадать, как он поступит или что скажет в следующую секунду. А Рауль для нее – закрытая книга. И невозможно догадаться, о чем он думает или что означает тот или иной взгляд или движение.

Эта неизвестность всегда придает взаимоотношениям особую остроту и не позволяет ощутить под ногами твердую почву до тех пор, пока все не будет хорошо изучено. Но тогда приходят разочарование или скука. Видимо, так и случилось с ее замужеством. Она и Эндрю начали отдаляться друг от друга, и ему стало с ней скучно. Интерес друг к другу, необходимый для того, чтобы взаимоотношения продолжались, должен быть основан на чем-то большем, чем просто забота друг о друге или потребность в ней. Может быть, для этого нужны общие увлечения, такие, как у Эндрю с Клодией.

Эти невеселые мысли опять закружились в голове Лес, забывшей было на время о своей беде. Она отпила шампанского, чтобы прогнать их прочь. Сегодня – чудесный день, и Лес не позволит себе опять зарыться в бесконечные размышления о том, что она сделала не так. Париж – это город, где надо радоваться жизни… и наслаждаться, чувствуя себя женщиной…

– У меня родилась замечательная идея, – объявила Диана. – Давайте сегодня вечером сходим в какой-нибудь ресторан и отпразднуем первый почин Вагабонда.

– Чудесно, – подхватила Лес и повернулась к Раулю: – Вы пойдете с нами, не так ли?

Это был не столько вопрос, сколько утверждение.

– Мне не хотелось бы вторгаться на интимный, чисто дружеский праздник, – вежливо отказался он.

– Какой вздор, – отмахнулась от его довода Диана. – Мы болели на скачках все вместе, впятером. А значит, все вместе должны и пообедать. Теперь, Рауль, вам не отвертеться. Что же это выйдет за праздник, если одного из нас будет не хватать?

– Не упрямьтесь, Рауль, – присоединилась к остальным Триша, вздернув голову и глядя на него с кокетливым вызовом. – Почему вы всегда ведете себя так недоступно?

Лес увидела, как в глазах Рауля появилась улыбка, когда он глянул на Тришу. В ее словах явно был какой-то скрытый смысл, понятный только им двоим. И это понравилось Лес еще меньше, чем та интимность, которую она временами улавливала в словах и движениях дочери.

– От такого приглашения я, кажется, отказаться не могу, – Рауль слегка поклонился дамам, проявившим столь настойчивое гостеприимство.

– Ну что ж, это улажено. Теперь давайте решим, куда мы пойдем. Большинство известных ресторанов в воскресенье закрыты, даже «Максим». Но я знаю один популярный ресторан в Латинском квартале, который открыт и по воскресеньям. Там всегда полно актеров, писателей и художников. Можно сходить туда.

– Только не это, прошу тебя, – воспротивилась Лес. – Давайте не будем проводить вечер в окружении интеллектуалов.

– А как насчет «Серебряной башни»? Кормят там превосходно, вина – замечательные, а обстановка очень элегантная, – предложила Диана.

– Еда там слишком дорогая, – возразил ее муж.

Рауль не принимал участия в начавшемся оживленном обсуждении ресторанов. Многие отвергались просто из-за того, что кто-то из присутствующих уже побывал в них несколько дней назад. Ему этот спор казался пустым и никчемным. В Париже сколько угодно заведений с отличной едой, хотя далеко не во всех из них высокие цены и дорогое убранство. Но как Рауль давно уже заметил, для богачей дороговизна и качество – это почти одно и то же. Иногда они на решение, куда пойти поесть, тратят, кажется, больше времени, чем на то, чтобы решить, какую лошадь купить. Случалось, что богатые любители игры в поло приобретали у него лошадей, едва только взглянув на животное. Для них было достаточно того, что он сам ездил на этой лошади в одной из игр.

И сейчас, глядя на Лес Томас-Кинкейд и Тришу, Рауль подумал, что ни той ни другой никогда в жизни не приходилось гадать, как они добудут себе еду. Вопрос всегда состоял лишь в том, где и что поесть. И это у них в крови. Он чувствовал, что его отделяет от этих богатых людей незримая пропасть, и наблюдал за их беседой с презрением бедняка, своими силами пробившего себе дорогу в жизни.

– А как насчет галеона, стоящего на якоре напротив ипподрома? – предложил Вик. – Там превосходная еда и оттуда открывается замечательный вид на Сену. Может, мы сумеем получить столик на палубе.

Наступило молчание, но никто не возразил.

– А ты уверен, что нам удастся сделать предварительный заказ? – осведомилась Диана.

– Жорж может заказать все что угодно, – сказала Лес.

15

Им удалось заказать место в ресторане на девять вечера. В назначенное время два автомобиля с водителями заехали за ними в отель, чтобы отвезти компанию на набережную Сены.

По ночам Париж не менее прекрасен, чем днем. Площадь Согласия выглядела волшебно: высящийся в ее центре обелиск и окружающие статуи освещались прожекторами, а в подсвеченных фонтанах сверкали алмазные струи воды. На другом конце широкого бульвара во всем своем великолепии купалась в море света Триумфальная арка.

– Думаю, после обеда нам стоит разыграть из себя усердных туристов и съездить на Монмартр, чтобы поглядеть на огни ночного Парижа. – Тяжелые жемчужные серьги в ушах Лес качнулись, ударив ее по плечам, когда она повернула голову, чтобы посмотреть на Тришу, сидевшую с ней рядом на заднем сиденье полутемного салона автомобиля.

Триша наклонилась вперед и коснулась руки Рауля, небрежно перекинутой через спинку переднего сиденья. Блестящая ткань ее черного атласного вечернего костюма переливалась в свете уличных фонарей.

– Рауль, а вам уже доводилось смотреть на Париж ночью с Монмартра? – спросила она, когда он обернулся.

– Да.

– С кем? Знаю, что джентльмены не отвечают на такие вопросы, но я сомневаюсь в том, что вы джентльмен, – шутливо съязвила Триша.

– Вам самой решать, – пожал плечами Рауль, показывая полное безразличие.

Лес посмотрела на дочь, чьи заигрывания получили столь небрежный отпор. Сегодня вечером Триша выглядела юной, но весьма изысканной светской дамой. На ней – черный атласный пиджак, приталенный, с пышными рукавами и зубчатыми лацканами, а под ним – облегающее гибкую девичью фигуру вечернее платье из белого атласа с глубоким вырезом, заканчивающимся фестоном в виде сердца. Вместо шляпы на голове у Триши была повязана черная лента, к которой прикреплена черная вуаль. Лес посоветовала дочери не одеваться слишком нарядно и вызывающе, ибо в Париже даже продавщицы из магазинов одеты стильно и со вкусом.

Автомобиль подкатил к старинному галеону, стоящему на якоре у берега. Корабль весь светился огнями, отражающимися в водах Сены. Шофер открыл заднюю дверцу, подал Лес руку, и она грациозно выскользнула из машины. Выпрямилась и разгладила мерцающую ткань узкой, прямой юбки черного цвета в черный же горошек. Затем поправила черный поясок на широкой блузке, которая по контрасту с юбкой была сшита из белой жаккардовой материи в белый горошек.

Следом подъехала машина с Чандлерами. Компания поднялась на борт галеона. Летняя ночь была теплой, но они все же решили не брать столик на открытом воздухе, а спуститься вниз. Метрдотель провел их в спокойный уголок, подальше от шума и сутолоки, кипевших возле входа на кухню. Рауль отодвинул один из стульев для Лес и, подождав, пока она сядет, уселся напротив. Все дружно отмахнулись от меню: еда подождет, прежде всего – аперитивы. Когда официант принес напитки, начались новые тосты за лошадь, чья победа свела их вместе сегодня вечером.

Во главе стола сидел Вик Чандлер. Триша – по левую сторону от него, рядом с Раулем. Опершись на локоть, Вик нагнулся к девушке, привлеченный, видимо, необычной смесью молодости и светской искушенности, сочетавшихся в ее внешности.

– Скажи мне, Триша, – спросил он, – у тебя ведь наверняка остался в Штатах какой-нибудь молодой человек, с которым ты обручена?

– Нет. – Прозрачная черная вуаль прикрывала лицо Триши до половины, создавая впечатление, что ее темные глаза загадочно и лукаво мерцают из-под маски. – Нет никого особого. Я предпочитаю играть на открытом поле.

– На поле для поло? – поддразнивающе спросил Вик, глянув на Рауля.

– Кстати, раз уж речь зашла о поло… – Лес пригубила чинзано, затем опустила стакан, придерживая его края кончиками пальцев. – Роб говорил мне, что вы, Рауль, также тренируете и продаете пони для поло. Это правда?

Она решила обращаться к нему по имени, отбросив былую официальность, неуместную на дружеской вечеринке.

– Да. Сейчас у меня имеется на продажу около двадцати пони с большим опытом игры, а также много прочих, находящихся на различных стадиях продвинутой тренировки.

– Я знаю, что Роб после того, как поездил на пони, купленных Генри в ваших краях, спит и видит приобрести для себя хотя бы несколько лошадей, выведенных в Аргентине.

– Мы с ним говорили об этом, – кивнул Рауль.

– Да, в тот вечер в пабе, – вставила Триша.

– Независимо от того, что мы решим насчет вашей школы, мы, скорее всего, в любом случае приедем в скором времени в Аргентину, чтобы поглядеть на лошадей. В том числе и на ваших, – сказала Лес.

– Буду рад возможности показать вам своих пони. Я всегда рекомендую предполагаемым покупателям вначале лично испытать лошадей, лучше всего во время игры. – Рауль помолчал, слегка улыбаясь. – Поскольку у нас своя школа, то никогда не бывает нехватки игроков, чтобы составить команду для импровизированной игры. Хотя я и уверен, что мои пони в числе лучших в Аргентине, если вы не найдете в моих табунах того, что хотите, я познакомлю вас с другими владельцами конюшен, у которых имеются пони на продажу.

– Вы очень добры.

– Доброта имеет к этому очень мало отношения, миссис Томас. – Прошу вас, – прервала его Лес, – я предпочла бы, чтобы меня звали просто по имени.

Она почувствовала, как его взгляд скользит по ее лицу, касаясь волос, глаз и губ. Линия его рта слегка дрогнула, словно Рауль остался удовлетворен тем, что увидел.

– Как пожелаете, – сказал он и вернулся к прежней теме. – Итак, дело не в доброте. Это чисто деловое предложение. Вы увидите моих пони первыми и получите тем самым некий стандарт, по которому сможете судить об остальных лошадях. Если вы приедете до конца августа, то у вас будет возможность получше познакомиться со школой, и в запасе останется еще достаточно времени, чтобы ваш сын записался в нее.

Лес невольно улыбнулась, оценив его деловую стратегию, хотя и испытала приступ разочарования: он так и не назвал ее по имени после того, как она сама это предложила.

– Мы будем у вас в августе, – сказала Триша. – Позже мы просто не сможем приехать, потому что иначе я не успею к началу осеннего семестра. А я не собираюсь отпускать Роба и Лес одних. Аргентина буквально заворожила меня.

– Она не выпускает из рук книгу о вашей стране. – Лес поднесла вино к губам и говорила, глядя на Рауля поверх края стакана. – И уже успела сделать всевозможные интересные открытия, вроде того, скажем, что конституция Соединенных Штатов послужила моделью для вашей конституции.

– В августе? Так вы не пробудете дома даже и месяца и опять отправитесь в новую долгую поездку? – заметила Диана.

– Ты всегда любила путешествовать, – вспомнил Вик. – Хотя Эндрю не был от этого в особенном восторге. Ну а теперь, когда вы расстались, ты, кажется, наверстываешь упущенное.

– Возможно, и вправду создается такое впечатление, но на самом деле поездка в Европу была задумана очень давно. Просто наш отряд путешественников уменьшился на одного человека, – сказала Лес, ощущая на губах крепкий вкус чинзано.

– Тебе надо найти себе какого-нибудь мужчину, – заявила Диана, и Лес бессознательно взглянула на Рауля, вспомнив, хотя и смутно, как он держал ее в своих объятиях и как они танцевали, тесно прижавшись друг к другу.

– Найдет, – уверенно промолвил Вик. – Лес правильно все понимает. Новые места, новые лица. Посмотреть, что предлагает жизнь, и взять это. Самый лучший способ избавиться от старой золы в очаге – это разжечь новый огонь.

– Умоляю вас, дайте отдышаться, – смеясь, запротестовала Лес.

– Как давно вы с Эндрю разошлись? – спросил Вик.

– Три месяца назад.

Иногда Лес казалось, что с тех пор прошло гораздо больше времени. Может быть, это всего лишь отголоски какого-то тяжелого сна. Каким-то краешком сознания она ожидала, что однажды утром проснется и все пойдет так, как шло прежде.

– Знаешь, Лес, как говорят в таких случаях: «Развод – не смерть, всегда можно опять жениться или выйти замуж!» – Вик захохотал над своей собственной остротой.

Подошел официант, чтобы спросить, не решили ли они, что пришло время просмотреть меню, и тем самым избавил Лес от необходимости отвечать Вику.

А тот уже повернулся к официанту.

– Да, давайте займемся меню. И нам нужно еще выпивки для всех, за исключением этой юной леди. – Он потрепал Тришу по руке. Стакан перед ней стоял почти нетронутый. – Пришлите на наш стол… хм… sommelier [28]. Мы сделаем еще заказ.

Всем были розданы папки с меню, и Лес обратила внимание на то, что Рауль затратил на выбор еды очень мало времени. Он бегло просмотрел перечень блюд и отложил меню в сторону. Триша повернулась к нему, подняла свою папку, почти полностью заслонившись от Лес, и принялась советоваться с Раулем, указывая то на одну, то на другую строку меню.

Лес сделала вид, что тоже углубилась в чтение.

– Рауль, вы уже сделали свой выбор? – спросила она, прерывая совещание полушепотом, которое вели ее дочь с аргентинцем.

– Да, – ответил Рауль, отодвигаясь от Триши.

– Вы всегда принимаете решения так быстро?

– В некоторых случаях – да.

– А если речь идет о чем-нибудь важном?

– Приходится подумать подольше, – признался он, сухо улыбнувшись.

– Значит, вы не считаете выбор еды важным делом? – предположила Лес.

– Некоторые блюда вкуснее других, но пища – всегда есть пища. Не так ли? – спросил Рауль, насмешливо изогнув бровь.

– Говорить такое во Франции – это почти святотатство, – засмеялась Лес. – Если официант услышит вас, ему захочется вышвырнуть нас вон.

Постепенно все выбрали кто что желал, и заказы были переданы официанту. Немало времени ушло и на выбор вин к тому или иному блюду. Здесь им на помощь пришел второй официант, подающий вина, который давал советы с авторитетным видом врача, прописывающего пациентам лекарство.

Как заведено во Франции, обед – это не просто утоление голода, а развлечение, нечто вроде концерта с перерывами после каждого блюда. И в течение всего представления предупредительный официант следил за тем, чтобы бокалы обедающих оставались полными.

Когда подали основное блюдо, Лес заметила, как Рауль склонил голову к Трише, прислушиваясь к тому, что девушка негромко говорила ему на ухо. Лес открыла рот, собираясь сказать что-нибудь, что отвлекло бы его внимание. И тут ее словно ударило. Она поняла, что делает… что она делала весь этот вечер. Она воевала с собственной дочерью за внимание Рауля… соперничала с Тришей, как женщина с женщиной. Она не пыталась защитить Тришу. Она хотела отбить Рауля для самой себя.

– Лес, что-нибудь случилось? – спросила Диана, увидев, как на лице подруги появилось ошеломленное выражение.

Вопрос не сразу дошел до Лес, но поняв, о чем спрашивает Диана, она быстро ответила:

– Нет.

И подняла к губам бокал с вином.

Она едва ощущала вкус рыбы, запивая каждый кусочек еды вином. Стоявший перед ней стакан наполнялся в ту же секунду, когда она допивала последнюю каплю. Всякий раз, когда Лес глядела через стол и видела, как оживленно беседуют Триша с Раулем, к ней словно кто-то прикасался оголенным электрическим проводом и в душе вскипал гнев ревности. Она ненавидела себя за это. Нет ничего хуже, чем обижаться на дочь за то, что та молода и красива, и все же Лес никак не могла преодолеть ужасной зависти к Трише.

Перед сладким был подан сыр. Лес он показался твердым и безвкусным, как мел. Когда она наклонила голову, чтобы отпить вина, то почувствовала что все окружающее плывет и кружится перед глазами. Она совершенно не представляла, как много успела выпить за этот вечер, но явно слишком много. Нет, нельзя во второй раз ставить себя в глупое положение. Лес поставила стакан и отодвинула стул от стола.

– Вы извините меня? – Она встала, держась за спинку, чтобы сохранить равновесие. – Боюсь, я сегодня слишком много выпила. Пожалуй, мне пора уходить.

Кто-то из сидящих за столом начал вставать, но Лес не могла различить, кто именно.

– Нет, – сказала она. – Оставайтесь и заканчивайте обед. Со мной все будет в порядке. Снаружи ждет водитель. Он сможет отвезти меня в отель.

– Я поеду с тобой. – Триша сложила льняную салфетку и положила рядом со своей тарелкой.

– Я не желаю, чтобы ты ехала со мной. – Меньше всего Лес хотелось оказаться сейчас наедине с Тришей, она боялась, что вино развяжет ей язык и тогда один Бог знает, чего она наговорит дочери. – Я не беспомощна, Триша. – Резкость ее тона, казалось, толкнула назад девушку, начавшую уже приподниматься. – Пожалуйста, все оставайтесь и продолжайте веселиться. Я доберусь сама.

И прежде чем еще кто-нибудь успел возразить, Лес отошла от стола и направилась к выходу так быстро, как только могла без опаски, что упадет. Но едва она оказалась снаружи и вдохнула свежего воздуха, все стремительно поплыло у нее перед глазами. Лес сжала голову руками, пытаясь остановить кружение, и тут почувствовала, что ее кто-то подхватил и поддержал, пока наконец это бешеное вращение не прекратилось.

Чья-то рука обняла Лес, и она благодарно прислонилась к сильному плечу стоящего рядом человека.

– Pardon, monsieur. Un moment [29], – Лес глубоко вдохнула, наполняя легкие теплым ночным воздухом, чтобы немного протрезветь. – Merci [30].

Отодвинувшись в сторону от мужского плеча, на которое она опиралась, Лес подняла глаза и узнала в своем сострадательном французе Рауля Буканана.

– Итак, мой лорд Ничего, вы спасаете меня опять. – Насмехаться над ним заставляла ее уязвленная гордость. Лес сердито оттолкнула от себя его руку. – Но на этот раз я не нуждаюсь в вашей помощи.

– Я присмотрю за тем, чтобы вы благополучно сели в машину, – сказал Рауль и помахал водителю, ожидавшему, прислонясь к заднему крылу одного из наемных автомобилей.

Лес готова была глядеть куда угодно, но только не на него. Отвернувшись, она лишь сейчас заметила, как отливает серебром Сена, как пляшут на воде, образуя прихотливый узор, огни огромного галеона, как рассыпались светящейся пылью звезды над головой. Это Париж. А летние ночи в Париже должны быть наполнены весельем и смехом. И ей нестерпимо захотелось опять стать беззаботной. Молодой и дурашливой. А почему бы и нет?

Лес почти с вызовом повернулась к Раулю, не обращая внимания на приближающийся автомобиль.

– Я хочу танцевать. Всякий, кто приезжает в Париж, должен танцевать, а я еще ни разу…

– Нас ждет машина. – Рауль кивнул на остановившийся рядом лимузин.

Лес услышала, как открылась дверца, и с досадой посмотрела на шофера, готового помочь ей сесть на заднее сиденье.

– Он подождет. Ему за это платят. Потанцуйте со мной, – приказала она, раскинув руки. – Вы аргентинец. Мы будем танцевать танго. Вы должны уметь.

В ее голосе звучал оттенок обоюдоострого сарказма: одна сторона лезвия была направлена против Рауля, другая – против нее самой. И все же она зашла слишком далеко, чтобы остановиться. Увидев, что Буканан даже не шевельнулся, она взяла его руку и положила себе на талию. Ее пальцы скользнули в его ладонь, и Лес, приняв танцевальную позу, вытянула наотлет левую руку Рауля.

– Вы готовы? Раз, два, три. Та да-да-ду да-да-да. – Но Лес так и не удалось стронуть Рауля с места. – Так вы не любите танго? – с вызовом спросила Лес. – А ведь оно так к вам подходит.

Она с трудом сдержала распирающий ее смех, грозивший перейти в истерику.

– Последнее танго в Париже.

Но Рауль не нашел ничего смешного в ее неудачной шутке.

– Отлично, – решительно заявила Лес, – если вы не хотите со мной танцевать, я приглашу шофера.

Выпустив его руку, она повернулась к автомобилю и ожидавшему возле водителю.

Рауль остановил ее.

– Мы будем танцевать. Но не танго.

– Хорошо. Не танго, – согласилась она, на этот раз ожидая, что уже не она сама, а он обнимет ее и начнет танец.

Лес почувствовала, как на ее талию легла знакомая сильная рука, и заскользила вслед за Раулем по уличному асфальту. Через несколько шагов она поняла, что они танцуют вальс. Лес стала негромко напевать мелодию, и ночь внезапно показалась ей великолепной. Руки, держащие ее в объятиях, и запах одеколона Рауля пробудили в ней страстные желания, которые, как она думала, были давно уже погребены. Она закрыла глаза, но от плавного кружения танца в голове у нее все поплыло, Лес сбилась с шага и, лишившись устойчивости, привалилась к Раулю. Ритм танца нарушился, и все чары мгновенно улетучились.

– Думаю, лучше нам остановиться, – сказала она, опустив голову. Затем окинула улицу невидящим взглядом, потеряв всякое представление о том, где находится. – Где машина?

Оказалось, что лимузин по-прежнему стоит неподалеку. Рауль сделал знак шоферу, чтобы тот подогнал к ним автомобиль, и поддержал Лес под руку. Когда машина остановилась возле них, он открыл заднюю дверь и помог ей сесть. Лес откинулась назад, запрокинув голову на изогнутую спинку сиденья. Она закрыла глаза, чувствуя себя еще более одинокой и обиженной, чем прежде, и по-прежнему не находя слов, чтобы выразить ревность, которую испытывала к Трише.

С противоположной стороны распахнулась дверь. Лес удивленно подняла голову и увидела, что Рауль садится на пассажирское сиденье рядом с ней.

– Вам совсем не надо ехать со мной, – запротестовала она. – Водитель сам доставит меня в отель.

– А где вы прикажете ему остановиться по дороге? – спросил Рауль.

Лес не нашлась, что ответить, и отвернулась, глядя в окно.

– Вы, видимо, считаете, что я пьяна. Хотелось бы мне, чтобы так оно и было… тогда бы я не помнила, что делала.

– В отель, месье? – Водитель-француз смотрел на их отражения в зеркале заднего обзора.

– Да.

Машина катила по улице. Лес смотрела в окно на глубокую тень деревьев Булонского леса, расплывавшихся в темноте на краю бульвара. Сквозь густую листву смутно виднелись тусклые цепочки огоньков, отмечая дороги и улицы, пересекающие знаменитый парк.

– Водитель, – она наклонилась вперед и постучала шофера по плечу. – Отвезите нас в лес.

– В Булонский лес? Нет, мадам, – решительно воспротивился шофер, глядя на Лес в свое зеркальце. – Ночью там небезопасно. Кишмя кишит всяким отребьем – проститутки и сумасшедшие бразильцы, переодетые в женское платье. Нет, мадам.

– Я хочу посмотреть на них. Поезжайте через парк.

Теперь Лес уже не просила, а приказывала. Она откинулась на сиденье, не слушая его сердитого брюзжания на французском. Поворчав, водитель подчинился и на следующем перекрестке свернул в парк.

По обе стороны дороги возвышались столетние деревья. Это была лишь одна из того множества путей-дорожек, что разбегались паутиной по огромному парку на западе Парижа. Свет стоявших на обочине фонарей освещал лишь массивные стволы, но не проникал в пышные лиственные кроны и не рассеивал глубоких теней на земле. Яркие лучи автомобильных фар, высвечивающих дорогу впереди, только усиливали ощущение тьмы по сторонам.

На освещенном перекрестке, где сходились две извилистые парковые дороги, стоял у самой обочины какой-то автомобиль. Женщина в коротком обтягивающем платье и в туфлях на высоких острых каблуках, пригнувшись к окну, разговаривала с сидящим внутри водителем. Рядом с ней небрежно привалился к крылу машины мужчина, а под фонарем ждали еще две женщины в кричащей одежде и с густым слоем краски на лицах – это с первого взгляда выдавало в них проституток.

Поравнявшись со стоящим на обочине автомобилем, водитель лимузина немного притормозил, чтобы проверить, не выезжает ли на перекресток с боковой дороги какая-нибудь машина. В это краткое мгновение Лес увидела, как стоявший рядом с проституткой человек – явно сутенер – распахнул дверцу машины и толкнул женщину на пассажирское сиденье. Больше ей ничего не удалось рассмотреть – лимузин уже набирал скорость, словно опуская занавес над маленькой сценкой из чужой жизни, разыгрывающейся в чужом, далеком от Лес мире.

В темном углу, где сидел Рауль, вспыхнула спичка. Лес обернулась к нему, наблюдая, как желтый свет играет на его резко вылепленном лице, пока Рауль прикуривает одну из свои тонких черных черут. Во всем его облике Лес ясно прочла молчаливое неодобрение. Выпустив длинную струю дыма, Рауль задул огонек. На какой-то миг по салону лимузина распространился запах горящей серы, который тут же заглушил аромат сладкого табачного дыма.

– Разве вас не забавляет это путешествие на темное дно Парижа? – насмешливо спросила Лес.

– Нет. – Все внимание Рауля было, казалось, полностью сосредоточено на горящем кончике сигары, зажатой между его большим и указательным пальцем.

Лес посмотрела вперед, на дорогу, становившуюся все оживленнее. То тут, то там виднелись проститутки. Одни – в сопровождении сутенера, другие – сами по себе. Женщины неторопливо прогуливались вдоль дороги поодиночке или парами, иные стояли и курили либо беседовали с подругами. Все они провожали взглядами проезжающий автомобиль. И у всех на лицах застыло одно и то же скучающее выражение.

– Здесь вы можете достать все, что только пожелаете, – цинично сказала Лес. – Наркотики, секс – двадцать минут любви… Все, разумеется, за деньги.

Они нагнали какую-то медленно ползущую по дороге машину, водитель которой, высунувшись в окно, изучал выставленный на продажу сексуальный товар. Шофер лимузина, недовольно ворча, был вынужден сбавить ход, но даже и малая скорость оказалась слишком высокой, когда потихоньку катившая впереди машина резко остановилась. Чертыхаясь, шофер резко вывернул руль и ударил по тормозам. Завизжали шины, лимузин занесло и он встал поперек дороги. Лес отбросило в сторону, на Рауля. Он инстинктивно подхватил ее.

Теплая волна захлестнула Лес, когда она почувствовала крепость поддерживающих ее рук и крепкий запах табака в его дыхании. Ее руки оказались прижатыми к груди Рауля, и она ощутила под гладкой тканью пиджака мощное биение его сердца. Все что ей оставалось сделать – склонить голову, и его губы прикоснулись бы к ее губам.

Шофер лимузина, приглушенно ругаясь, разворачивал машину, выруливая в прежнем направлении.

– С вами все хорошо? – пророкотал низкий голос Рауля у самого уха Лес.

Лес закрыла глаза. Ей хотелось сказать «нет», но она, разумеется, не могла этого сделать. У нее все хорошо. С ней не творится ничего неладного – совершенно ничего.

– Да, все хорошо.

Она напрягла руки, оттолкнулась от Рауля и села, как сидела прежде, отвернувшись от него и глядя в окно. Подбородок ее был гордо и решительно вздернут. Она ни в ком не нуждается… Ей не надо от него ни сочувствия, ни милостей…

Проституток, стоящих под фонарями на обочине, становилось все меньше, пока наконец путь вновь не сделался совершенно безлюдным. Но когда лимузин свернул на одну из боковых дорог, они, казалось, попали в новый, совершенно иной мир. Лес опять увидела женщин, стоящих или прогуливающихся вдоль обочины, но эти были одеты намного лучше, чем те, которые встречались им прежде. «Видимо, это более дорогие шлюхи», – безразлично подумала она.

Но после того, как они проехали мимо нескольких женщин, Лес почудилось в их внешности что-то необычное. Она окончательно утвердилась в своем подозрении, когда заметила высокую стройную девушку с длинными темными волосами, свисавшими до самой талии. Девица прогуливала на поводке доберман-пинчера. Ни одна шлюха не могла себе позволить такого. У этой породы собак такая дурная репутации, что к проститутке с доберманом не решится подойти ни один из возможных клиентов. А порядочная девушка, даже под охраной свирепого пса, не выберет для одинокой вечерней прогулки такое место, как это.

В Лес вспыхнуло любопытство, и она стала внимательнее вглядываться в следующую пару, мимо которой проезжал лимузин. Ей опять бросилась в глаза более дорогая и изысканная одежда. И хотя аксессуары были слишком броскими и кричащими, шикарные платья отвлекали внимание от явных недостатков в сложении девиц – толстых талий и узких бедер.

– Это мужчины, – догадалась она.

– Да, мадам, – ответил шофер. – Это так называемые бразильцы, которые постоянно носят женские платья и дефилируют по парку. Некоторые из них делают вид, что они проститутки, а потом грабят мужчин. Полиция пытается от них избавиться. Но их ничем не выкуришь – как крыс из сточных труб Парижа.

Ей доводилось видеть в клубах мужчин, изображающих из себя женщин, но она никогда еще не сталкивалась с трансвеститами. Они вряд ли забредают в те круги, где она обычно вращается, иронически подумала Лес.

Когда они поравнялись еще с троими мужчинами, стоящими под фонарем, Лес обратила внимание на одного из них, одетого в особенно красивое платье. Однако шелковый шарф, повязанный как обычный шейный платок, явно выделялся из стиля и портил все впечатление от изысканного наряда.

– Остановите машину, – сказала она.

– Мадам…

– Halte! [31] – крикнула Лес.

Ее рассердило, что водитель встречает в штыки каждую ее просьбу. Тот с большой неохотой подчинился и затормозил.

– Что вы собираетесь делать? – строго спросил Рауль, но Лес вовсе не собиралась объясняться с ним.

Она открыла дверцу и начала выбираться из машины. Рауль схватил ее за руку, чтобы остановить, Лес высвободилась и выскочила из лимузина.

– Подождите здесь, – приказала она водителю. – Я скоро вернусь.

Когда она захлопывала дверь, из машины донеслись новые проклятия, на этот раз уже по-испански.

Глянув, нет ли на дороге машин, Лес двинулась на другую сторону, направляясь к троице в женских платьях, стоящей под фонарем. Она ускорила шаги, когда услышала, как сзади хлопнула автомобильная дверца и раздался топот бегущих ног. И прежде, чем Рауль успел ее догнать, подошла к трансвеститам, которые с подозрением смотрели на нее во все глаза.

– Un moment, – сказала Лес и указала на того в белокуром парике, что стоял слева. – L'echarpe, – она указала на шарф, завязанный узлом вокруг его шеи. – L'echarpe n'est pas chic comme ca [32].

Шаги остановились где-то подле нее, но Лес, не обращая на Рауля внимания, дотронулась до шелкового узла, чтобы показать трансвеститу, как надо его завязать. Тот отпрянул, недоверчиво глядя на нее из-под накладных ресниц.

– S'il vous plait [33], – настойчиво повторила Лес и опять потянулась к шарфу.

На этот раз «бразилец» не отстранился. Лес умело распустила узел и стала расправлять узорную шелковую ткань, пока шарф не лег вокруг шеи мягким кольцом. Она перевязала узел заново, не так туго, и перебросила один конец шарфа ему на спину, а другой оставила спереди.

– Viola [34]. – Лес отступила на шаг и жестом пригласила остальных полюбоваться своей работой. Те одобрительно кивнули.

– Merci [35], – пробормотал «бразилец». Однако он все еще, кажется, был смущен ее действиями и не видел в исправлениях особого смысла.

– De rien [36], – пожала плечами Лес, отметая его благодарность, и двинулась прочь. – Bonsoir, mesdames [37]. – Она поняла свою ошибку и рассмеялась. – До свидания, господа.

Когда Лес повернулась, чтобы вернуться к машине, Рауль стоял в шаге от нее. Его пальцы крепко сжали ее руку. Вырваться из этой хватки было невозможно, и Рауль потащил ее через дорогу к лимузину, ожидавшему их с включенным двигателем.

– Idiota, – пробормотал он, и хотя Лес знала всего лишь несколько слов по-испански, перевода ей не потребовалось.

Водитель выскочил из машины и распахнул дверцу, тревожно оглядываясь на трансвеститов, которые вполголоса беседовали под фонарем. Рауль убедился, что Лес села в машину, захлопнул за ней дверь и, обойдя лимузин сзади, уселся с противоположной стороны.

Когда он оказался на сиденье рядом с ней, Лес сказала:

– Если они хотят одеваться по-женски, им следует знать, как делать это правильно.

Рауль ничего не ответил.

– В отель, – приказал он водителю. – И больше никаких остановок.

– Слушаюсь, месье, – с видимым облегчением ответил шофер.

– Во всяком случае, я не понимаю, почему вы так рассердились? – Лес метнула на Рауля недовольный взгляд. – Чего вы боялись? Что они могли сделать? Ограбить меня? Я оставила сумочку в машине, и единственное, что «бразильцы» могли забрать, это драгоценности, но они застрахованы. А изнасилование в данном случае мало вероятно. Я уверена, что они знают: для того чтобы стащить трусики, требуются две руки, но при этом становится довольно трудно удержать жертву.

Ответом ей было только молчание.

Тяжело вздохнув, Лес откинула голову на спинку сиденья.

– Ладно, может быть, это действительно был глупый поступок.

Автомобиль вырвался из парка на оживленные парижские улицы. Лес закрыла глаза, желая… Она не знала сама, чего ей хочется. Вероятно, быть не такой смущенной и такой одинокой? В глазах у нее мелькали огни уличных фонарей, свет которых проникал сквозь полусомкнутые веки. Она отпустила мысли свободно блуждать, не сосредоточиваясь ни на чем, кроме убаюкивающего покачивания автомобиля.

Когда они приехали в отель, Рауль вошел вместе с ней, взял у портье ключ и проводил Лес до лифта. Она подумала, что следовало бы отказаться от его эскорта, однако ее тронула настойчивая забота Рауля о том, чтобы она благополучно добралась до своей комнаты. Боль, гнев и желание вести себя нарочито вызывающе пропали и сменились какой-то легкой неясной тоской и печалью.

Подойдя к ее номеру, Рауль отпер замок и распахнул перед Лес дверь. Она прошла прямо в гостиную и бросила сумочку на стул. Затем привычным, бессознательным жестом подняла руки и начала вынимать заколки, чтобы распустить волосы, уложенные во «французскую косу».

– Ключ на столе.

Обернувшись, Лес взглянула на дверь. Рауль все еще стоял на пороге ее номера. Он указывал в направлении темного полированного бюро возле стены, где оставил ключи от номера.

– Отлично.

Лес смотрела на него, не в силах оторвать глаз, зачарованная привлекательностью Рауля, которую при всем желании не могла отрицать. Она видела, как ладно сложено его стройное мускулистое тело, как ярко блестят его голубые со стальным отливом глаза. Он выглядел таким мощным и полным жизни.

– Если нет больше ничего…

– Нет.

Она резко отвернулась, опять поворотясь к нему спиной, и высыпала шпильки на сиденье стула рядом с сумочкой. Взгляд ее остановился на двери спальни. Нет ничего горше, чем одной тащиться к кровати, залезать в постель и лежать там в одиночестве. Лес было необходимо, чтобы кто-нибудь обнял ее, чтобы ее любили, чтобы она была кому-нибудь нужна. Обхватив себя руками, чтобы унять нахлынувшее на нее чувство пустоты, она сжала пальцами плечи.

– Я хочу, чтобы кто-нибудь был рядом со мной в постели и любил меня.

Это заявление, казалось, отозвалось эхом в тишине гостиной.

– Вы всегда получаете то, что хотите? – резко, даже грубо спросил Рауль.

Лес обернулась к нему лицом.

– Я родом из Кинкейдов.

До сих пор она всегда добивалась всего, чего желала.

– Мне следовало бы догадаться. И вы ожидаете, что люди будут выполнять все, что вы им приказываете. Так ведь? – с вызовом спросил он, и болезненно обострившаяся чувствительность Лес различила в ледяном выражении его лица отказ.

Глубоко уязвленная, она сердито выкрикнула:

– Убирайтесь прочь! Уходите и оставьте меня в покое.

И метнулась через комнату к небольшому холодильнику, где хранились миниатюрные бутылочки со спиртным.

– Может, мне позвонить горничной, чтобы она помогла вам?

– Нет! – она хотела, чтобы в постель ее уложил он, а не горничная. Пальцы Лес крепко сжали бутылку с джином, другой рукой она ухватилась за верх холодильника, стараясь устоять на ногах. – Вы мне не нужны. Мне никто не нужен. Сейчас же убирайтесь прочь.

Какой-то миг в комнате не раздавалось ни единого звука, кроме ее собственного хриплого дыхания. Затем Лес услышала, как закрылась дверь, и затряслась от безмолвных рыданий. Взгляд ее упал на маленькую бутылочку со спиртным, которую она держала в руке. Она смела ее прочь вместе со стаканами и емкостью для льда. Все это посыпалось на застланный ковром пол и с приглушенным грохотом раскатилось в разные стороны. Лес опустилась на колени, цепляясь руками за верх холодильника.

– Боже милостивый! Что здесь происходит? – Эмма выбежала из своей комнаты, пытаясь на ходу запахнуть свой длинный хлопчатобумажный халат. Голова ее была обмотана атласным шарфом, чтобы не растрепать волосы во время сна. – Лес, с вами все в порядке?

– Да. – Она прижала ладони к щекам, чтобы вытереть слезы, затем с трудом встала.

Нога Эммы в ночной туфле случайно задела стакан, и тот покатился по ковру и остановился у ножки стула.

– Откуда этот разгром? – подозрительно сузив глаза, спросила секретарь.

– Совсем не то, что вы предполагаете, Эмма. Хотя, знает Бог, я дала вам достаточно поводов думать, что я превратилась в алкоголичку. Но сейчас я вдруг расхотела пить. Выпивка совсем не помогает. От нее становится только хуже. Я поняла это и… – Она небрежно и безразлично махнула рукой в сторону бутылки и бокалов, раскатившихся по полу. – Все, что видите, это результат моего открытия.

Она смотрела, как Эмма поднимает с пола разбросанные осколки и целые бокалы и ставит их на верх маленького холодильника.

– Где Триша?

– С Чандлерами. Я… уехала пораньше. – В душе у Лес все щемило от боли. – Трудно привыкать к одиночеству, Эмма. Не знаю, что я буду делать, если Роб и Триша тоже перестанут меня любить.

– Это невозможно. Вы же их мать. А вот что вам сейчас нужно – так это хорошенько выспаться. Утро вечера мудренее. Проснетесь, и все ваши печали покажутся вам не такими уж страшными.

Но Лес думала об Одре. Любила ли она сама свою мать? Или их связь держалась только на признательности и чувстве долга? Есть ли между ними настоящая близость? Триша и Роб – единственные, кто у нее остался. И мысль о том, что она может потерять их, была Лес невыносима. Они обязаны заботиться о ней так же сильно, как она заботилась о них. Она не хочет, чтобы они обижались на нее так, как она иногда обижалась на Одру. Это было бы ужасной иронией.

– Вы ложитесь спать? – Эмма закончила прибирать в гостиной и остановилась на пути к своей комнате.

– Да.

Одна. Она будет спать одна, как и всегда.


Лес, медленно просыпаясь, перекатилась на спину и несколько секунд лежала неподвижно. Она ожидала, что сейчас на голову обрушится и застучит невидимыми молоточками тупая боль похмелья, но боль не приходила. Сознание было слегка затуманено, но как после сна, а не от алкоголя. Она потянулась, раскинув руки и прогнув спину. Затем расслабилась и открыла глаза, оглядывая по-лутемную спальню с занавешенными шторами. Полежала еще немного неподвижно, потом спустила ноги на пол. Шурша простынями, потянулась к шелковому халату, лежавшему в ногах кровати.

Солнечные лучи пытались пробиться сквозь складки плотных штор и ослепительно сияли в щелях между занавесями. Лес набросила на себя халат. Как приятно ощутить всей кожей прохладу легкой гладкой ткани и мягкую податливость плюшевого ковра под босыми ногами. Лес подошла к окну, нащупала шнур, раздвигающий шторы, и в комнату хлынуло яркое утреннее солнце.

Внизу, на площади Согласия, приглушенно гудели, как пчелы в улье, рои автомобилей. Глядя на восьмиугольную площадь, которую с одного края огибала Сена, Лес завязала на талии внутренние завязки халата и принялась за шелковый поясок.

Оглядывая классические пропорции площади Согласия, Лес с трудом могла представить себе кровавый террор, который когда-то видела знаменитая площадь. Сооруженная как площадь Людовика XV, чтобы утвердить его славу, она была переименована затем в площадь Согласия, символизирующую согласие и мир между людьми, и в ее центре на месте, где прежде стояла статуя Людовика XV, был воздвигнут обелиск. Лес невольно подумала: а когда она сама сможет наконец достигнуть в своей жизни согласия и внутреннего покоя?

В дверь, соединявшую спальню с другими комнатами номера, постучали.

– Гостиничное обслуживание!

Лес узнала голос Триши и улыбнулась.

– Входите.

Она окончательно затянула поясок халата и повернулась к открывающейся двери. Дочь в домашнем халатике вкатила в комнату столик на колесах, застеленный белой льняной скатертью и уставленный едой: кофейником с чашками, кувшином с соком и корзиной с круассанами. Здесь же красовался миниатюрный набор джемов и мармеладов и небольшая ваза со свежими цветами.

– Я услышала, что ты зашевелилась, и подумала, что, возможно, захочешь выпить кофе, – сказала Триша и подкатила столик к креслу в стиле Людовика XV.

– Захочу. – Лес подошла к столику и наполнила чашку дымящимся кофе из серебряного кофейника.

Отставив чашку в сторону, чтобы кофе немного остыл, она принялась за сок.

– Как ты себя чувствуешь? – Триша взяла один из круассанов.

– У меня нет похмелья, если ты спрашиваешь именно об этом, – сухо ответила Лес, запустив пальцы, как гребень, в спутавшиеся после сна волосы и убирая их с лица.

Триша уселась на кровать, скрестив ноги, и впилась зубами в слоеный рогалик. Лес взяла чашку с блюдцем и отнесла их к дамасскому стулу.

– Что вчера ночью случилось с Раулем? Он ушел, чтобы проводить тебя, и больше не вернулся.

Лес охватило сладкое оцепенение. Опустив глаза, она изучала темную жидкость в своей чашке, так похожую по оттенку на цвет волос Рауля.

– Он приехал вместе со мной в отель. А куда он пошел после этого, я не знаю.

– Во всяком случае, в ресторане он так и не показался. Мы ждали его почти целый час, а потом решили, что он не вернется. – Триша собирала крошки, упавшие на колени. – Кажется, вчера вечером ты поладила с ним лучше, чем прежде. Он наконец начал тебе нравиться?

Лес резко подняла голову и посмотрела на дочь, пытаясь понять, догадалась ли Триша, что мать вчера вечером соперничала с ней из-за Рауля. Но вопрос, видимо, и в самом деле был задан столь же небрежно и ненамеренно, как и прозвучал.

– У меня нет к нему никакой неприязни, – сказала Лес и отхлебнула горячего кофе, надеясь, что Триша никогда не узнает о ее ревности.

– Ну, тебе надо признать, что он – сама мужественность, – заявила Триша, широко улыбаясь. Было видно, что ей приятно даже подшучивать над тягой, которую она к нему испытывает.

– Да, этого у него не отнимешь, – согласилась Лес. Она знала это слишком хорошо. – Но я по-прежнему считаю, что он для тебя не пара. И это материнская привилегия и обязанность – сказать тебе об этом, – добавила она, предупреждая возражения, которые готовы были уже сорваться с губ дочери. – Я не хочу видеть, как ты ставишь себя перед ним в дурацкое положение. Это слишком больно ранит. Уж мне-то, как ты знаешь, это известно.

Наступило молчание. Лес, не глядя на дочь, чувствовала, что Триша изучает ее, но так и не подняла глаз от чашки с блюдцем, которые держала в руках.

– Ты имела в виду Эндрю, когда это сказала, не правда ли? – спокойно спросила Триша. – Я понимаю, что ты должна скучать по нему.

И Лес в который уже раз попыталась проанализировать и понять, какие чувства испытывает сейчас к бывшему мужу. Нет, она не скучает. Слишком сильны горечь и боль от развода, чтобы она могла чувствовать что-либо, кроме них.

– Не думаю, – сказала она. – Больше всего мне не хватает уверенности в том, что принесет завтрашний день. Я всегда знала, что собираюсь делать, что должно случиться, чего ждать. Теперь я не ведаю даже приблизительно, каково будет мое будущее. Иногда это пугает меня, – призналась Лес.

– Если у него ничего не получится с Клодией, вы с папой сойдетесь опять вместе?

Лес тяжело вздохнула.

– Тяжелый вопрос, – ушла она от прямого ответа. Да и можно ли вообще прямо ответить? Может, пару месяцев назад она и могла бы без колебаний сказать «да», но теперь это маловероятно. – Слишком много здесь замешано гордости и болезненных чувств… Да и кроме того, он женат.

– Я знаю, что па любит тебя и всегда будет любить. Он сам мне это сказал. Разве ты все еще не любишь его? – нахмурилась Триша.

Хотя Лес совершенно ясно понимала мечту, которую лелеяла ее дочь, она не верила, что мечта эта когда-либо исполнится. Слишком многое было разрушено, и она сама не знала, много ли любви к Эндрю осталось в ее душе.

– Ты всегда очень трезво смотрела на вещи, Триша. И ты, конечно же, не можешь верить, что мы с Эндрю сможем начать все сначала, если у них с Клодией что-нибудь пойдет не так.

– Я считаю, что сможете. – Триша с отсутствующим видом оторвала кусочек от круассана.

Лес наблюдала за ней, боясь, что каким-то образом не оправдывает ожиданий Триши, что она не может вести себя с ней полностью так, как должна вести себя мать с дочерью, – возможно, потому, что слишком во многом похожа на свою мать. А о прошлой ночи лучше вообще не вспоминать – она на самом деле относилась к дочери как к сопернице.

– Я понимаю, Триша, что у нас с тобой в прошлом были свои трудности, – начала она нерешительно. – И я не всегда понимала тебя. Но я очень сильно тебя люблю. Ты ведь это знаешь, не так ли?

– Да.

Какой-то порыв, казалось, словно столкнул Тришу с кровати. Она вскочила на ноги и, шагнув к столику на колесах, смахнула на него крошки с ладоней.

– Иногда мне просто хочется, чтобы ты дала мне возможность стать взрослой, – проговорила она. – Позволь мне принимать самостоятельные решения хоть в чем-нибудь. Лес, пусть я порой и ошибаюсь, но я должна делать свои собственные ошибки.

– Такие ошибки, как Рауль, полагаю? – голос Лес сделался жестче.

– Если Рауль – это ошибка, то – да, такие, – упрямо заявила Триша, а затем решительно попыталась разрядить атмосферу. – Уже далеко за девять. В любую минуту может приехать из аэропорта Роб. Пойду, пожалуй, оденусь.

Она двинулась к двери.

– Спасибо за утренний кофе.

– Ладно.

Вряд ли это можно было назвать удовлетворительным завершением беседы. Лес поставила на столик чашку с блюдцем, спрашивая себя, почему ей никогда не удается в разговорах с дочерью найти верный тон. Иное дело – Роб. Они понимают друг друга. Но после любых объяснений с Тришей у Лес всегда остается чувство, что она опять не сумела ясно выразить то, что хотелось.


Выйдя из комнаты матери, девушка остановилась, задумавшись. Она была убеждена: что бы мать ни говорила, единственная причина, по которой Лес настроена против Рауля, – это то, что он старше Триши. Это несправедливо. Может быть, Лес сама того не замечает, но ее мнение окрашено горечью и обидой на Эндрю за то, что отец женился на более молодой. Все эти рассуждения о материнской привилегии – это просто ревность к любым взаимоотношениям между юной девушкой и зрелым мужчиной. В каком-то смысле Триша даже жалела мать, но она не собирается идти ей на уступки и будет добиваться Рауля так же решительно, как и прежде.

Щелкнул замок, и входная дверь в люкс открылась. В гостиную вошел Роб, а за ним – портье с чемоданами. Трише сразу же бросилось в глаза, какой у брата раздраженный и раздосадованный вид. Он нетерпеливо подошел к Трише и, не здороваясь, требовательно спросил:

– Какая из комнат моя?

– Вот эта, – указала она на дверь. – И здравствуй, наконец, дорогой братец.

– Извини. Здравствуй. – После этого более чем краткого приветствия Роб повернулся к носильщику и махнул в сторону двери, на которую указала Триша. – Отнесите чемоданы туда.

Затем отвернулся и с усталым видом пробежал рукой по волосам и крепко потер затылок.

– Тяжелая ночь? – спросила Триша.

Роб слегка кивнул, продолжая потирать шею. На лице его промелькнуло недовольное выражение, а рот юноши скривился жалобно и удрученно.

– Можно сказать и так, – пробормотал он.

– Не рассказывай. Дай-ка я угадаю сама. Минувшей ночью вы с леди Син устроили прощальную пирушку, и ты отведал грешных наслаждений сверх всякой меры.

Роб искоса, с подозрением посмотрел на сестру.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Да брось ты, Роб, – насмешливо бросила Триша. – Ты ведь был с ней, не так ли?

– Да, с ней. Ну и что из того? – с вызовом спросил Роб.

– А то, что если хоть половина из того, что я слышала о ней, – правда, то ты вряд ли сидел сложа руки и вел с ней вежливые разговоры. Держу пари, она даже научила тебя кое-чему новенькому, – поддразнила она брата.

– Да, кое-чему научила, – признался Роб с таким видом, словно ему вспомнилось нечто такое, о чем лучше умолчать.

– Она действительно такая извращенка, как утверждают? – спросила Триша.

Роб посмотрел на сестру, замявшись в нерешительности.

– Если ты имеешь в виду хлыст, цепи и все такое, то она этого не употребляет. И я не нашел ничего особенно извращенного в том, как она трахается, – проговорил он, как бы оправдываясь.

– Роб, но ты ведь не относишься к ней серьезно, правда? – встревожено нахмурилась Триша.

– Вряд ли, – глумливо пожал плечами Роб. – Она показала мне, как можно хорошо поразвлечься, и научила меня кое-чему новому. Мы с ней немножко покайфовали и отлично провели время. Вот и все. – Он решительно прервал обсуждение темы. – Где Лес? Она уже проснулась?

– Да. Завтракает в своей комнате, – кивнула Триша на дверь позади себя.

– Пойду-ка скажу ей, что я уже здесь.

Триша посмотрела ему вслед, а затем пошла принимать душ.


В Сене отражались здания и зеленые деревья, стоящие на берегах. По воде весело бежали прогулочные суденышки, bateaux mouches, наполненные туристами. Лес шагала по мощенному камнем причалу. Триша шла рядом, а Роб обогнал их и держался впереди. Они только что вкусно и сытно перекусили в ресторане, стоящем рядом с причалом, и теперь решили прогуляться пешком до отеля.

Взгляд Лес скользнул с реки на массивные каменные блоки, прикрывающие берега и образующие нечто вроде мощных стен. По верху стен росли деревья и кустарники, делавшие набережную похожей на парк. То тут, то там по каменным откосам карабкались заросли плюща, прикрывая огромные плиты зеленой накидкой. В стены были вделаны громадные железные кольца, напоминавшие о прошлом веке, когда Сена была рекой, по которой в Париж доставляли торговые грузы.

– Который сейчас час? – Роб остановился и подождал, пока они догонят его. Он был весь натянут, как струна, от нетерпения.

– Почти два, – Лес посмотрела на ручные часики.

– Ты не думаешь, что нам пора возвращаться в отель? – спросил Роб, когда они подошли к ступенькам, ведущим наверх, к улице, возвышавшейся футов на тридцать над набережной.

– У нас еще много времени, – успокоила его Лес, неторопливо поднимаясь по ступенькам. – Рауль придет не раньше трех, так что нам нет нужды спешить. А отсюда до гостиницы не более, чем пятнадцать или двадцать минут ходу.

– Ты успела изучить все, что говорится в проспекте, который он нам оставил? Я сумел только взглянуть на эту книжицу, и тут же вы утащили меня на ленч, – пожаловался Роб.

– Да, я прочитала его от корки до корки.

– И что ты об этом думаешь? – спросил Роб.

– Думаю, что все это очень интересно – Лес хотелось бы отложить разговор с Раулем на потом, хотя она и понимала, что оттянуть его надолго вряд ли удастся. Во всяком случае, она все равно полностью готова к деловым переговорам, и личное ее отношение к Раулю никак не будет влиять на решение, которое она примет.

Триша остановилась около одного из киосков, разглядывая книги и журналы.

– Взгляни-ка на эту, – сказала она, и Лес задержалась, чтобы посмотреть юмористическую книгу, которую взяла в руки дочь. Перелистав несколько страниц, Триша вернула книгу продавцу, заявив, что не собирается ее покупать, и перешла к следующему киоску, рассматривая на ходу названия выставленных напоказ изданий.

– Что же, мы так и будем останавливаться у каждого лотка? – запротестовал Роб.

– А почему бы и нет? – мягко укорила его за нетерпение Триша. – Смотри, какие забавные книжки. И все с картинками.

– Ты прожила в Париже целую неделю. Разве ты не могла раньше пересмотреть всю эту макулатуру? Почему это надо делать именно сегодня! И я не понимаю, зачем мы вообще вышли в город, – хмуро проворчал Роб. – Мы могли бы поесть и в отеле. Мне не показалось, что этот ресторан настолько уж хорош, что дальше некуда. И меню было на французском. Я даже не смог его прочитать.

– Ресторан-то был французским. Мы – в Париже, – напомнила ему Лес.

– Мой брат – великий путешественник, объехавший весь мир, – насмешливо протянула Триша.

– Ну и что из того, что в Париже? Мне до этого нет дела, – упрямо сказал Роб, с мятежным видом засунув руки в карманы. – И я по-прежнему не понимаю, зачем нам понадобилось выходить из гостиницы.

– Роб, ты приехал в отель в девять часов утра. А наша встреча с Раулем назначена на три. Ты же наверняка не ожидал, что мы проведем пять часов, не высовывая носа из своего номера, – попыталась убедить его Лес.

– Твоя ошибка, Лес, в том, что ты не предложила нам пойти на поле для поло в Булонском лесу. Тогда бы Роб сменил гнев на милость, – сказала Триша.

– Если бы мы остались в отеле, я смог бы изучить проспект, который оставил тебе Рауль. Может быть, для тебя это ничего и не значит, но для меня это очень важно. Вы поступайте, как хотите – мне до этого нет дела, а я возвращаюсь обратно в гостиницу. – И Роб, не дожидаясь ответа, решительно пошел прочь.

– Иной раз, когда на него находит дурное настроение, он становится таким дерганым, – проговорила Триша, глядя вслед удаляющейся фигуре брата. Ее раздражало его детское поведение.

– Для него очень важна встреча с Раулем, – вступилась за сына Лес. – Роб хочет доказать нам всем и себе самому слишком многое.

– А разве мы не хотим того же? – пробормотала Триша.

Лес с любопытством посмотрела на дочь, удивленная ее замечанием. Она прежде даже и представить себе не могла, что Триша когда-нибудь почувствует потребность кому-то что-то доказывать.


Ровно в три часа зазвенел дверной звонок.

– Я открою.

Триша быстро вскочила на ноги и побежала к двери люкса, выходящей в коридор.

Лес осталась сидеть на стуле с позолотой и парчовой обивкой, скрестив ноги. Ее платье-рубашка с пуговицами впереди было слегка распахнуто снизу, так, что виднелись колени и узкая полоска бедер. Она сложила руки на коленях и попыталась принять позу невозмутимого спокойствия.

Триша широко распахнула дверь и радостно приветствовала Рауля:

– Здравствуйте.

Когда Рауль вошел в номер, Лес невольно устремила на него глаза. Высокий и стройный аргентинец двигался с непринужденной грацией наездника. Его мягкие и вместе с тем густые волосы были гладко зачесаны назад, их темный цвет подчеркивал черноту бровей и ресниц Рауля и яркую голубизну глаз. Широкое угловатое лицо, покрытое темным загаром, оставалось совершенно невозмутимым и бесстрастным, когда он ответил на приветствие Триши.

Однако Лес заметила, что Рауль немедленно перевел взгляд прямо на нее, и пожалела, что не нашла времени уложить волосы во «французскую косу», вместо того чтобы просто связать их сзади черным шарфом. Тогда к намеренно свободной позе прибавился бы и более изысканный вид. Лес сейчас в этом очень нуждалась – сердце ее неистово билось, и она никак не могла его успокоить.

Между ними встал Роб.

– Как хорошо встретиться с вами снова, Рауль. – Он протянул Буканану руку, но тут же отдернул ее назад. – Я забыл о вашем запястье. Триша рассказала мне, что вы его повредили. Как ваша рука?

Рауль согнул и разогнул пальцы правой руки, показывая, как она работает. Сгибались они довольно свободно, но из-под манжета рукава виднелась белая повязка, туго обхватывающая запястье.

– Рука? Намного лучше, – сказал Рауль.

Триша закрыла дверь и, подойдя к Буканану, остановилась рядом.

– Что с вами произошло прошлой ночью? Мы ждали-ждали вас в ресторане, но вы так и не вернулись.

Женский интерес, который так явно читался на лице Триши, еще раз укрепил Лес в принятом решении. Она не собирается соревноваться с дочерью из-за мужчины. Кто бы он ни был. Их с Тришей связь слишком ценна для нее, чтобы можно было рисковать ею из-за простого физического влечения. Между ними никогда нe встанет ни один мужчина. Конечно, Лес сделает все, что в ее силах, чтобы отвадить Тришу от Рауля, но совсем не из-за того, что ревнует и хочет заполучить его для себя. Независимо ни от чего, она по-прежнему считала, что разница в возрасте и опыте между ними слишком велика. Если Лес сумеет удержать дочь от того, чтобы та не наставила себе синяков и шишек, то она непременно попытается это сделать.

Опустив взгляд, она слушала, как Рауль отвечает Трише низким голосом с едва различимым акцентом.

– После того как я проследил, чтобы ваша матушка благополучно добралась сюда, я счел, что нет никакого смысла возвращаться в ресторан, а потому поехал в свой отель. Сожалею, если заставил вас волноваться без нужды.

– Пожалуй, заставили, – дерзко сказала Триша.

– В таком случае примите мои извинения, – сказал Рауль и вновь посмотрел на Лес.

– Прошу вас, садитесь, – вежливо пригласила она, указав на кушетку в стиле Людовика XV под стать стулу, на котором сидела.

– Не уверена, что поблагодарила вас как следует за то, что вы вчера вечером проводили меня до отеля.

– В этом нет нужды. – Он подошел к софе на витых ножках и сел. Триша уселась на противоположном конце кушетки.

Лес поймала Рауля на слове: раз он считает, что нет нужды благодарить его, то и не надо. Она была только рада оставить эту тему.

– Могу я предложить вам кофе? – Лес глянула на полуседую женщину, скромно державшуюся на заднем плане. – Эмма, вы не нальете?

– Разумеется, – ответила секретарша и подошла к инкрустированному бюро, на котором стоял наготове поднос с чашками и серебряным кофейником. – Вам со сливками или с сахаром, мистер Буканан?

– Благодарю вас, ни с тем ни с другим.

– Эмма, а я вообще не буду никакого кофе, – сказал Роб, пододвинул свой стул поближе к софе и сел, наклонившись вперед в нетерпеливом ожидании беседы.

Эмма поставила две чашки, наполненные кофе, на круглый столик с мраморным верхом перед кушеткой – для Рауля и Триши, а затем вернулась за третьей.

– Что вы хотите, чтобы я еще рассказал о своей школе? – Рауль потянулся за своей чашкой.

– Уверена, что после того, как Роб просмотрел вашу брошюру, у него возникли кое-какие вопросы, – Лес приняла у Эммы чашку с блюдцем. – Спасибо.

– Так что вас интересует? – Рауль повернулся теперь уже к Робу.

Они начали разговор. Лес отпила кофе, но горячая жидкость обожгла ей язык, и она отставила чашку в сторону, чтобы остыла, а сама принялась разглядывать носки своих туфель, избегая смотреть на Рауля, пока тот говорит. Она слушала разговор Роба с Букананом, не вникая в содержание того, что они обсуждали. Роб может говорить о поло часами, если его не остановишь. Она слышала, какая увлеченность звучит в его голосе. Мальчик полностью ушел в разговор. Он умирает от жажды узнать побольше об этой школе, о которой мечтает с тех пор, как впервые о ней услышал.

Лес подняла глаза на сына. Рыжеватые волосы, оттенком лишь немного темнее ее собственных, падали на спину Робу, загибаясь локонами на воротнике его пиджака. Хотя он стал бриться теперь каждый день, щеки все еще сохраняют юношескую гладкость. Выражение лица – такое серьезное, несмотря на все оживление, с которым Роб ведет разговор. И глаза – серьезные. Угольно-черные глаза, горящие каким-то внутренним огнем, которого Лес не понимала. Ей было знакомо это его выражение: Роб словно желает чего-то так отчаянно, так сильно, что это доставляет ему внутреннюю боль. Она узнает это выражение, но никак не может постичь его смысла.

Беседа на время стихла. Лес попробовала отхлебнуть кофе и обнаружила, что, сама не замечая, задумавшись, успела выпить всю чашку до дна. Эммы в гостиной уже не было. Она ушла в свою комнату, чтобы не мешать разговору. Лес встала и спросила:

– Кто-нибудь желает еще кофе?

– Нет, спасибо, – сказал Рауль.

Триша тоже отрицательно покачала головой.

– Лес, что ты об этом думаешь? – спросил Роб, когда мать отошла к длинному столу у окна.

– О чем?

Она не вслушалась в разговор и не знала толком, о чем именно он спрашивает.

– О школе, разумеется. Мне кажется, она мне идеально подходит. Там дают как раз именно то, что мне нужно. – Роб отодвинул стул и подошел к матери, словно пытаясь передать ей ту уверенность, которую сам ощущал.

Требовательная мольба в его взгляде была так красноречива, что у Лес не оставалось ни малейших сомнений: он действительно нашел то, что искал. Однако она спросила:

– Так ты убежден, что это именно та школа, где тебе хочется учиться?

– Да. Мы все равно собираемся в Аргентину покупать лошадей, так почему бы нам одним выстрелом не убить двух зайцев! Зачем мне ехать куда-то в другое место? Эта школа – одна из лучших, – убежденно сказал Роб.

– А ты не думаешь, что разумнее, может быть, подождать, пока мы не приедем в Аргентину? Там ты получишь возможность посмотреть школу своими глазами до того, как примешь окончательное решение, – предложила Лес, наливая себе кофе.

– Зачем? Если я запишусь туда, а потом окажется, что там не учат всему, что мне нужно, я всегда могу уйти из школы. Ведь я не обязан корпеть там, если все будет по-иному, чем мне представляется. Но не думаю, что такое может произойти.

– Понимаю.

Лес вернулась к своему стулу и присела на краешек, держа чашку на коленях.

– Кажется, мой сын принял решение. Как он сказал, вашу школу нам рекомендовали как одну из лучших. А это именно то, что мне хочется для него.

Она повернулась лицом к Раулю, глядя ему прямо в глаза. Их разговор не имеет отношения ни к чему, кроме поло. Лес надеялась, что она ясно показывает это Раулю.

– Уверен, что вы не разочаруетесь в своем выборе, – заметил он.

– Я поеду вместе с ним, – продолжала Лес. Она не могла отпустить сына одного, когда так многое еще не выяснено окончательно. – Но не знаю, как долго я там буду оставаться. Решение приму на месте, в Аргентине.

– Я тоже поеду, – вставила Триша.

– Разумеется, все будут вам рады, – сказал Рауль. – Но должен сказать вам, что тамошняя обстановка может показаться вам слишком спартанской. Хотя у нас есть плавательный бассейн и теннисный корт, особых удобств там нет. Обслуживающий персонал заботится лишь о самом необходимом. Estancia – это не курортное местечко.

– Я понимаю. Уверена, что смогу некоторое время потерпеть небольшие неудобства, – проговорила Лес с язвительными нотками в голосе. – И я вовсе не ожидаю, что меня обязаны развлекать, пока я буду в вашей estancia.

– Рауль, какая в августе погода в тех местах, где вы живете? – спросила Триша.

– Климат почти такой же, как в северной Флориде. Дни – теплые и мягкие, а по ночам может быть прохладно, – Рауль отвечал только из вежливости, чтобы отделаться от девушки, внимание его было сосредоточено на Лес.

– В вашей брошюре говорится, что школа помещается на юго-западе от Буэнос-Айреса, – сказала она.

– Да. Примерно в трех-четырех часах езды на автомобиле. Когда будете составлять планы своей поездки, я посоветовал бы вам заказать номер в гостинице, чтобы провести первую ночь в Буэнос-Айресе. Вы устанете после долгого перелета из Соединенных Штатов.

Теперь, когда решение было принято, осталось обсудить множество подробностей. На этот раз Лес принимала в беседе самое живое участие. Но ей все равно было трудно говорить с Раулем так, чтобы при этом не волновалась ее женская суть.

Только позже, когда Лес смотрела, как Триша провожает Рауля до двери, она вдруг поняла, насколько трудной может оказаться эта поездка в Аргентину. Но она поедет – потому что туда поедет Роб. Это то, чего ему сейчас хочется больше всего на свете.

Может быть, неправильно отказываться от своей собственной жизни ради детей, но, кроме них, у нее ничего не осталось. Она нуждалась в них.

16

Флоридское солнце, вставая над горизонтом, еще только начинало свое путешествие по голубому летнему небу, но на зеленом тренировочном поле, расположенном возле конюшен, было уже жарко. И Лес, скакавшая галопом на пегом коньке вслед за мячом, чувствовала на губах соленый привкус пота.

Приподнявшись на стременах, чтобы собраться для удара, она перенесла на них всю тяжесть тела и стиснула коленями и бедрами конские бока, чтобы удержаться в седле. Рука ее подняла над головой длинную клюшку, тело слегка изогнулось и склонилось вправо… Удар. Раздался звонкий щелчок, и рука ощутила отдачу от броска. Мяч полетел вперед и, подпрыгивая, покатился по траве к краю поля, где стоял конюх, Джимми Рей Тернбулл.

Конюх был не один. Рядом с ним возвышался какой-то статный мужчина. Лес сразу же узнала широкие плечи и серебристую проседь в темных волосах. Ее охватила внезапная напряженность. Лес бессознательно натянула поводья, подчиняясь первому порыву повернуться и ускакать, чтобы не встречаться с Эндрю лицом к лицу, но это желание почти тут же сменил прилив гордости, и решительным толчком каблуков послала коня вперед. Пегий, сбитый с толку противоречивыми командами, затанцевал на месте и пошел боком.

В последний раз она видела Эндрю на выпускных экзаменах детей больше двух месяцев назад, и то только очень коротко. И с ним была Клодия. Что он делает здесь теперь, когда прошло столько времени? Она вовсе не рада видеть его в своем доме. Они вернулись из Европы уже три недели назад. Почему он пришел? Что ему нужно? Лес внезапно опять почувствовала себя уязвимой.

Борясь с удушливыми воспоминаниями о том, какой она была дурой, Лес оставила клюшку для поло висеть на ремешке на запястье, отстегнула ремень шлема и сняла его, пытаясь освежить голову. Тыльной стороной ладони она вытерла испарину, выступившую на верхней губе, и вдруг поняла, какой замарашкой выглядит со стороны. Никакого макияжа, по лицу течет пот, волосы примяты шлемом – он увидел ее впервые после долгого времени совсем не такой, какой ей хотелось бы.

Черт бы его побрал за то, что он подловил ее в таком виде! Почему он не позвонил заранее? Неужели он считает, что это по-прежнему его дом и он может заскакивать сюда всегда, когда только пожелается. Лес сердито подъехала к боковой линии, где Эндрю стоял с Джимми Реем, и остановила пегого перед конюхом, не удостаивая бывшего мужа даже взглядом.

– Здравствуй, Лес. – Его тон был таким небрежным, словно они последний раз говорили друг с другом дня два, а не два месяца назад. – Я вижу, ты в хорошей спортивной форме.

Лес не ответила. Спешившись, она встала к нему спиной и протянула Джимми Рею шлем и клюшку.

– Отнесите это в помещение для снаряжения, – приказала она и пошла по направлению к дому, стягивая на ходу перчатку для верховой езды, которую надевала на правую руку, опасаясь натереть клюшкой волдыри.

– Если ты приехал к Трише или Робу, то их здесь нет, – сообщила она, полуобернувшись к Эндрю.

– Я не к ним. Хочу поговорить с тобой. Наедине.

Цокот копыт пегого, послышавшийся, когда Джимми Рей повел жеребца к конюшне, прозвучал, казалось, как эхо внезапно и громко застучавшего сердца Лес. В ее голове лихорадочно завертелись всевозможные причины, по которым он мог бы захотеть поговорить с ней наедине. Соглашение о разделе имущества и документы о разводе, даже налоговые декларации – все было давно составлено и подписано. Но если даже и осталось бы что-нибудь незавершенное, Эндрю поручил бы дело адвокату, а не пришел бы сам.

Следовательно, разговор может быть только личным. Лес не разрешала себе думать о том, что у Эндрю могли возникнуть сложности в отношениях с Клодией. Как ни странно, эта возможность пугала – она словно вновь делала Лес полностью уязвимой. Когда Триша спрашивала ее, не сойдутся ли они с Эндрю опять, эта возможность казалась невероятно отдаленной. Но как ей поступить, если он хочет вернуться к ней? Хочет ли она вновь выйти за него замуж? Нет, навряд ли. Не хочет. Но что, если…

– Почему бы нам не пойти в дом, – предложила Лес, глядя прямо перед собой и все еще избегая смотреть ему в глаза.

Эндрю двинулся вслед за ней. Это было так привычно и знакомо – шагать с ним рядом, что Лес пришлось одернуть себя. Не поддавайся старым привычкам. Не позволяй себе расслабиться и забыть о том, что произошло. Она подняла руку и расстегнула широкую заколку, удерживающую узел на затылке, и потрясла головой, чтобы распустить влажные волосы, понимая, что это отнюдь не улучшит ее внешности.

– Тебе надо было позвонить заранее, – сердито сказала она.

– Я звонил. Эмма сказала, что ты занимаешься с лошадьми, так что я поехал прямо сюда.

Они огибали плавательный бассейн, Эндрю приотстал и шел позади Лес.

Что она могла ему возразить? Начать укорять Эндрю за незваный визит означало бы признать: Лес неприятно, что бывший муж застал ее в таком затрапезном виде. Конечно, за то время, что они были женаты, он видел ее всякой. Но это было тогда, теперь же – совсем иное дело.

До тех пор, пока Лес не вернулась из Европы, она сама не понимала, насколько ее путешествие было похоже на бегство. Теперь в тесном кружке местного общества она вновь была «бедной Лес», которую муж оставил ради молодой женщины. Оттого-то ей и было так неприятно, что Эндрю застал ее в столь неприглядном виде – без макияжа, пропахшую потом и лошадиным духом, со спутанными и неприбранными волосами. Вряд ли кто-нибудь может пожалеть о том, что ушел от такой замарашки.

Они вошли в дом через французские окна в гостиной.

– Извини, пожалуйста. Мне надо освежиться и привести себя в порядок, – бросила через плечо Лес, шагая не останавливаясь через комнату. – Эмма принесет тебе кофе.

– О, можешь не торопиться.

Он, возможно, считает, что ей требуется много времени, чтобы навести на себя красоту, сердито подумала Лес и побежала по дубовой лестнице в свою комнату. Вошла в спальню, сбросила с себя блузку и лифчик, и присела на кровать, чтобы стянуть сапоги для верховой езды и носки, затем – бриджи и трусики, и направилась прямо в ванную.

За пятнадцать минут она успела принять душ и вымыть голову с шампунем, наложить на лицо макияж и уложить волосы. Затем сорвала с вешалки в шкафу белое хлопчатобумажное платье в мелкую сборку с низким вырезом, натянула его на себя через голову, и сунула ноги в плетеные сандалии на каблуках. Она спускалась вниз по лестнице, подпоясывая на ходу широкое оборчатое платье, и чувствуя, как это перевоплощение придает ей уверенности.

Когда она вошла в гостиную, Эндрю наливал себе новую порцию кофе. На подносе стояла вторая чашка.

– Хочешь кофе? – спросил он.

– Нет, спасибо. После трудной тренировки мне требуется что-нибудь позабористей и похолоднее.

Лес направилась к бару, зашла за стойку, взяла с полки высокий стакан и бросила в него несколько кубиков льда.

– Не слишком ли еще рано для выпивки? – критически посмотрел на нее Эндрю.

Он подошел к стойке с кофейной чашкой в руках. Зеленой бутылки «Перье» он не видел до тех пор, пока Лес со стуком не поставила ее на стойку, бросив на бывшего мужа пренебрежительный и вызывающий взгляд.

– Ты говоришь совсем, как Одра.

Лес раскупорила бутылку и налила минеральную воду поверх кубиков со льдом, а затем бросила в стакан дольку лимона из миски в холодильнике.

– Я слышал, что ты стала крепко выпивать. Рад видеть, что ты воздерживаешься от спиртного, – сказал Эндрю, и Лес с легкой горечью догадалась, что источником этой информации была Триша.

– Только не говори мне, что ты пришел поговорить по поводу того, что меня голословно обвиняют в пьянстве, – насмешливо проговорила Лес. – «Голословно» – это ведь юридический термин, не правда ли? Полагаю, я в конце концов должна была перенять хоть кое-что из твоего жаргона. – Она сама понимала, как горько прозвучали эти слова.

Нет, это далеко не самый лучший способ начать разговор. Поменьше эмоций. Она слишком явно выдает себя. Лес посмотрела на желтую дольку лимона, плавающую в стакане среди ледяных кубиков.

– Может быть, давай начнем разговор сначала, Эндрю, – сказала она. – Ты хорошо выглядишь.

Он действительно превосходно выглядел. Как всегда подтянутый, элегантный, загорелый, он был точно таким, каким Лес его вспоминала. Может, только стал беспокойнее, решила она, оглядев Эндрю более внимательно. Да, не так спокоен, как прежде, и в нем словно появилось что-то более молодое, или, может быть, Лес просто воображает себе это.

И все же что-то его тревожит. Прожив с Эндрю двадцать лет, она изучила его настолько хорошо, что всегда ощущала, когда что-то бывало не так. Однако сейчас Лес заколебалась. Уж слишком непринужденно улыбнулся Эндрю.

– У меня все отлично. Как было в Европе?

– Как всегда, чудесно, – ответила Лес. – Как у тебя идет работа? Как юридическая практика? Наверное, постоянно занят?

– Да. – Эндрю поднял чашку и отпил глоток. – Ты тоже, говорят, очень занята?

– Разумеется. – На самом деле, это было не совсем правдой.

– Я слышал, ты встречаешься с Фредом де Сильва, – Лес мгновенно различила в голосе Эндрю смутное неодобрение. Она не могла не спросить себя: а уж не ревнует ли он?

– За две недели я всего лишь дважды пообедала с ним. Вряд ли это можно назвать так громко: «встречаешься»… – ответила она.

Она действительно не слишком хорошо знала Фреда де Сильва. Они встречались лишь в обществе. Это был довольно привлекательный на вид мужчина, далеко за сорок, изящно одевающийся и слывущий если не плейбоем, то по меньшей мере дамским угодником. Когда Лес столкнулась с ним в клубе для поло и Фред пригласил ее на обед, она обрадовалась приглашению как возможности изменить свои ставшими уже привычными вечера. Говоря честно, общество Роба и Триши не могло дать ей всего того, в чем она нуждалась, и само по себе выполнение общественных обязанностей не удовлетворяло потребности Лес в общении.

Так что обеды с Фредом давали ей именно то, что нужно, – изменение жизненного ритма. Она не могла даже сказать, что ей нравился этот человек. В каком-то смысле он был слишком броским, вычурным, чрезмерно очаровательным – на ее вкус. Когда она пожаловалась своей сестре, Мэри, на золотую цепь на шее Фреда и огромные бриллианты на его пальцах, Мэри напомнила ей, что Кинкейды издавна владели большими деньгами, а потомственные богачи всегда относятся с пренебрежением к тем, кто выставляет свое богатство напоказ.

Как бы то ни было, третьего приглашения от него не последовало, но Лес и сама сомневалась, приняла ли бы она его, если бы Фред вновь пригласил ее. И даже не столько из-за золотой цепи и всего прочего, сколько из-за того, что ей не хотелось начинать какие-то новые серьезные отношения с кем бы то ни было. Продолжать встречаться с ним – означало окончательно выбросить из головы Рауля Буканана. А так, если она не видится с другими мужчинами, ей легче предаваться фантазиям, в которых он участвует.

– Надеюсь, Фред тебя ни на что не уговорил, Лес, – мрачно сказал Эндрю.

Лес резко вскинула голову и посмотрела на него, ища в его лице признаков ревности.

– Если ты спрашиваешь, спала ли я с ним, то это не твое дело.

Дело у них не пошло дальше пары жарких поцелуев, но Лес надеялась, что Эндрю переживет несколько неприятных минут, воображая ее в объятиях другого. Она хорошо знала, какие муки может приносить воображение – представляя себе Эндрю и Клодию вместе, – и хотела, чтобы и он испытал это на себе.

– Ты свободна встречаться с любым, с кем тебе только захочется, – угрюмо отозвался Эндрю, не глядя на нее. – Меня заботит только одно: чтобы ты по легкомыслию не вложила деньги в одно из авантюрных предприятий де Сильва.

– Мои встречи с Фредом были чисто светскими, – резко сказала Лес.

Как Эндрю смеет намекать на то, что ей якобы приходится покупать общение с мужчиной! Лес даже в жар бросило от обиды. Она вышла из-за стойки бара и потерла ладонями холодные, влажные стенки стакана с минеральной водой – ей требовалось в буквальном смысле слова прикоснуться к чему-нибудь прохладному, чтобы немного остыть.

– Судя по тому, что мне удалось узнать, де Сильва испытывает немалые финансовые трудности. Эта его затея с операциями с крупной недвижимостью оказалась не слишком успешной.

– Ко мне она не имеет никакого отношения, – отрезала она, раздраженная тем, что он считает ее доверчивой и легковерной настолько, чтобы вложить деньги в предприятие, полагаясь единственно на чье-либо слово и не проверив все самой. В конце концов, Лес – дочь Джейка Кинкейда, а это означает, что она все-таки не полная дура, хотя Эндрю и удалось ее одурачить.

– Некоторые из его инвесторов угрожали отказаться от участия в его проекте, но теперь прошел слух, что в него вложены деньги Кинкейдов, чтобы спасти положение. – Эндрю с безразличным видом помешал кофе в чашке, а затем посмотрел на Лес. – Де Сильва специально устроил так, чтобы его видели вместе с тобой. Боюсь, он использует тебя, Лес, чтобы оттянуть время и убедить новых пайщиков вложить деньги в его проект.

Внутри Лес вся дрожала от боли и гнева, но она сумела заставить себя ничем этого не выдать.

– Какой ты умный, Эндрю Томас. Я просто восхищена. Ты так хорошо все это вычислил. Хотя тебе, разумеется, помогло то, что ты знаешь по собственному опыту: мое общество вряд ли может быть привлекательным само по себе. А если Фред ищет не мое общество, то, стало быть, что?.. Состояние Кинкейдов… или мою долю в этом состоянии. Видимо, я должна поблагодарить тебя за то, что ты отнял время у своей драгоценной юридической практики, чтобы предупредить меня?

– Это не единственное, зачем я пришел, – с досадой ответил Эндрю. – Знаю, что ты мне не поверишь, но я все еще забочусь о тебе. Я не хочу, чтобы ты вновь страдала.

У Лес даже потемнело в глазах. Кровь заколотилась в висках. Сначала он пощечиной сбивает ее с ног, а затем протягивает руку помощи. Она крепче сжала стакан, ища хоть какой-нибудь опоры и хватаясь за него как за соломинку.

– Скажи мне, Эндрю, – проговорила она с вызовом, – Клодия знает, что ты сегодня утром пришел ко мне?

– Конечно. – Однако упоминание имени Клодии вызвало у Эндрю какую-то неловкость. Чтобы скрыть его, он допил кофе и отставил чашку в сторону. – У нас с ней нет секретов друг от друга.

– Очень рада слышать, что ты не лжешь ей так, как лгал мне. Ты явно хоть чему-то научился. – В словах Лес смешались горечь и сарказм.

– Не думаю, что будет сейчас разумным начинать обсуждение наших прошлых разногласий. Я пришел не за этим.

– Не за этим? Никогда бы не подумала. Все, о чем мы до сих пор говорили, так или иначе касалось моих недостатков. Вспомни сам: вначале ты критически отозвался о моей «привычке» пить спозаранку, затем – о мужчинах, с которыми мне доводилось обедать, и, наконец, предупредил меня, на свой собственный лад, чтобы я не упоминала при тебе о Клодии. Ты ведь только это хотел обсудить, Эндрю? – спросила Лес напряженным тоном.

– Я хотел поговорить с тобой о детях.

Она резко отвернулась от него, борясь с гневом.

– Думаю, ты считаешь меня виноватой в том, что Роб до сих пор ни разу еще не пришел повидаться с тобой. Но я не могу и не собираюсь принуждать его к этому.

– Меня волнует эта поездка в Аргентину, которую ты задумала, – сказал Эндрю. – Когда я согласился с решением Роба пропустить год и не поступать учиться, не было никаких упоминаний о том, что он проведет три месяца в Аргентине.

– Он записался… – начала Лес, повернувшись к нему, но Эндрю перебил ее.

– Триша рассказала мне об этой знаменитой школе поло.

– Я все тщательно изучила, прежде чем согласилась разрешить ему поступить туда, – вспыхнула Лес, различив в голосе Эндрю пренебрежение.

– Но ты не посоветовалась со мной об этой поездке, а я все-таки, что ни говори, их отец, – с нажимом проговорил Эндрю. – И хотя, видит Бог, ты всегда исполняла любое желание Роба, чего бы ему ни захотелось, в данном случае ты могла бы потрудиться обсудить свое решение и со мной. Меня возмущает не столько сама эта поездка, столько то, что в ней будет принимать участие Триша. Ты знаешь, что она решила начать занятия в университете со второй половины семестра только затем, чтобы иметь возможность поехать вместе с вами?

– Я ничего об этом не знала. Или, по крайней мере, когда Триша упоминала об этом, я не приняла ее слов всерьез. – Лес посмотрела на стакан, который держала в руке, чувствуя, как в ней растет внутреннее смятение, вызванное этой темой. – Если она и приняла такое решение, то без моего согласия и одобрения. Лично я против того, чтобы она ехала с Робом и со мной в Аргентину. Но она уже совершеннолетняя, и как ты, так и я мало что можем сделать, чтобы удержать ее от поездки.

Лес отпила из стакана, в первый раз пожалев, что в нем просто вода, а не что-нибудь покрепче. Насмешливо склонив голову набок, она посмотрела на Эндрю:

– Видишь ли, Триша бешено влюбилась в Рауля Буканана.

– Да. Мне именно так и показалось, когда она о нем говорила.

– Он намного старше ее, но я не могу заставить Тришу трезво на это посмотреть. И знаешь, это ведь твоя вина. Ты дал ей отличный пример, женившись на Клодии. Если это подходит для папочки, то подходит и для нее, – язвительно сказала Лес. – Скажи-ка, Эндрю, как ты относишься к тому, что тридцатисемилетний мужчина соблазняет твою восемнадцатилетнюю дочь? Может быть, это тебя не беспокоит?

– Конечно, беспокоит. Она слишком молода.

– Тогда почему бы тебе не сказать ей об этом? Вместо того чтобы постоянно разыгрывать из себя понимающего, слепо любящего дочь папашу, почему бы тебе хоть раз не проявить строгость? – с гневным упреком спросила Лес.

– Лес, мне бы очень хотелось с ней поговорить, – сказал Эндрю. Как Лес ненавидела эти успокаивающие нотки в его голосе! Он имеет наглость обращаться к ней с тем терпеливо убеждающим тоном, каким взрослые разговаривают с детьми. – Но я, видишь ли, нахожусь в несколько неловком положении.

– Ты в неловком положении? Вот это забавно! – Лес хлопнула стаканом о стойку рядом с Эндрю. Гнев овладел ей настолько, что она уже больше не могла его сдержать. – А как же я? Ты не думаешь, что я нахожусь в неловком положении?

– Конечно…

– Все, что я ни скажу Трише, прозвучит как предвзятое мнение обманутой жены, муж которой бросил ее ради более молодой женщины. Она просто не станет меня слушать. Разве ты этого не видишь?

– Я понимаю, о чем ты говоришь.

– Не думаю, чтобы ты действительно понимал, – бросила Лес.

Она повернулась, чтобы уйти из комнаты, но Эндрю обнял ее за плечи, чтобы остановить. Почувствовав прикосновение его рук, Лес застыла на месте, как камень.

– Лес, давай не будем ссориться. Этим делу не поможешь, – настойчиво проговорил Эндрю, продолжая нежно и ласково прижимать ее к себе. Он пустил в ход все свое очарование, но Лес сейчас этим не проймешь. Она не верила ему. – Я понимаю, последние три месяца были для тебя очень тяжелыми, и, поверь, я весьма об этом сожалею. Мы прожили вместе много лет, и у нас было столько хорошего. Давай попытаемся помнить об этом, а всю горечь отметем в сторону. Мы никогда не решим, как быть с Тришей, если будем продолжать обвинять друг друга в том, что произошло.

– Я не могу включать и выключать свои чувства, словно водопроводный кран, так, как это делаешь ты, Эндрю. Я не могу притворяться, что ничего не случилось.

Он рассчитывает на слишком многое, если верит, что они и вправду когда-нибудь смогут сесть и по-родительски обсудить дела Роба и Триши, не вспомнив при этом, что когда-то были мужем и женой. Лес никогда не сумеет избавиться от горечи, оставшейся после развода. Да и кто на ее месте оказался бы способен на такую самоотверженность?

– Я не прошу тебя притворяться, что… – начал Эндрю, но его прервал легкий щелчок дверной защелки, и в комнату пахнуло теплым, влажным воздухом с улицы.

Лес обернулась к двери и увидела Тришу, неподвижно стоящую на пороге. Одетая для игры в теннис – белая майка и шорты, – с козырьком на ленте, охватывающей каштановые волосы, и с теннисной ракеткой в руке, она пристально смотрела на родителей. Только мгновение спустя Лес поняла, как они выглядят со стороны – Эндрю прижимал ее к себе, обнимая за плечи, – и тут же отстранилась от него, шагнув назад.

– Кажется, я ворвалась не вовремя, не так ли? – пробормотала Триша.

– Разумеется, нет, – сказал Эндрю.

– Я увидела твою машину перед входом и… Мне даже в голову не пришло, что ты можешь приехать сюда… чтобы повидаться с Лес, – запинаясь, закончила Триша. – Извините, пожалуйста.

– Тебе не в чем извиняться.

– Закрой дверь, Триша, – приказала Лес, раздосадованная на Эндрю из-за того, что тот либо не понимает, что подумала дочь, застав их вместе, либо просто не желает шевельнуть пальцем, чтобы опровергнуть ее ложную догадку. – Ты ничему не помешала. Твой отец и я просто спорили о нашей поездке в Аргентину. Он не одобряет того, что ты едешь вместе с нами.

– Это не совсем верно, – возразил Эндрю. – Я всего лишь говорил о том, что надо было посоветоваться со мной, прежде чем строить окончательные планы. В конце концов, я – твой отец, и мне совсем не безразлично, чем обернется ваша поездка.

– Ты опять выворачиваешь все наизнанку, чтобы показать, какой ты хороший! – с горечью воскликнула Лес и гневно взмахнула рукой, словно приглашая Тришу в свидетели. – Он упрекал меня из-за того, что ты намекала, что, возможно, начнешь посещать университет с середины учебного года.

– Я всего лишь говорил, что меня волнует…

– И думаю, что следом ты начнешь утверждать, что одобряешь интерес Триши к Раулю Буканану! – сердито упрекнула его Лес.

– Я никогда не встречался с ним и потому не могу ни одобрять, ни порицать. Единственно, я могу только надеяться, что Триша достаточно проницательна, чтобы не попасться с лапы возможного охотника за приданым.

– Черт бы тебя побрал! – Лес в беспомощной досаде сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. – Ты ведь хочешь стать юристом, Триша! Постарайся взять у своего отца уроки того, как не давать прямых ответов!

– Перестаньте! Прекратите вы оба! – На глазах у девушки выступили слезы. – Лес, почему тебе всегда непременно нужно спорить с ним?

– Значит, это всегда моя вина, не так ли? Неважно, что происходит, – виновата одна я. – Это была битва, которую Лес никогда не выигрывала, и она понимала, что бесполезно даже и пытаться победить. – Эндрю, ты знаешь, где в этом доме двери. Предлагаю тебе ими воспользоваться.

Она стрелой вылетела из гостиной, слезы бессилия жгли ей глаза.

Несколько минут спустя, уже добравшись до своей комнаты, она услышала, как открылась и захлопнулась входная дверь, а затем раздался глухой рокот заведенного двигателя «Мерседеса». Хотя со времени развода прошло уже немало времени, она все еще узнавала этот столь привычный некогда звук мотора его машины.

Лес ждала. Надеялась, что Триша поднимется наверх и она сможет объяснить ей, что происходило до того, как дочь появилась в гостиной. Но Триша так и не пришла. Позже, когда они встретились за ленчем, никто ни единым словом не обмолвился о визите Эндрю.


Темный скворец взмыл в коралловое предзакатное небо. Перышки на его шее, переливающиеся яркими цветами, блеснули в лучах заходящего солнца. Роб проводил птицу взглядом и стал подниматься по лестнице, ведущей в каморку Джимми Рея над конюшней. Добравшись до двери наверху, он бессознательно оглянулся через плечо, чтобы убедиться, что никто за ним не наблюдает, но конюшня заслоняла его и от дома, и от окружающего пространства.

Через дверь из комнаты Джимми неслись звуки включенного на всю мощь телевизора – визг автомобильных шин и грохот сталкивающихся машин. Роб громко постучал и опять тревожно оглянулся с виноватым видом. Через секунду телевизор несколько стих.

– Кто там?

– Это я, Роб.

Он даже не прикоснулся к дверной ручке. Джимми Рей всегда держал дверь на запоре.

После ожидания, показавшегося Робу вечным, Джимми, как всегда неспешно, приоткрыл дверь. Он стоял на пороге в своих неизменных, свободно висящих на теле выгоревших рабочих брюках и рубахе и мерил Роба взглядом.

– Захотелось кое-что? Так ведь?

Медлительная речь сопровождалась понимающим кивком.

– Да. И дай-ка того, что получше. Мне не нужно дерьмо, которое ты мне продал на прошлой неделе.

– Спускайся вниз. Я сейчас приду.

Он захлопнул дверь, оставив юношу снаружи. Когда Роб приходил к Джимми покупать наркотик, тот никогда не приглашал его к себе. Старик тщательно скрывал место, где он хранит кокаин.

Лязгнул металл – это Джимми запирался изнутри на засов. Роб поспешно спустился по наружной лестнице и через боковые ворота вошел в конюшню.

Внутри стояла полутьма. Только в проходе между стойлами блестела тусклая полоса света, падающего через распахнутую дверь. Роб нащупал выключатель, зажег электрические лампы под потолком и прошел вглубь. Тишина. Только в одном из запертых стойл всхрапнул жеребец, да отовсюду слышался тихий шорох соломы и хруст сена, который пережевывали лошади. Порой раздавался приглушенный топот, когда одна из них переступала на месте, взмахивая хвостом и отгоняя надоедливую муху.

Серый мерин, Стоунуолл, завидев Роба, просунул морду сквозь решетчатую загородку и призывно фыркнул. Юноша подошел к нему. Пока серо-белый нос исследовал карманы его рубашки, ища сахар, Роб легонько поглаживал конскую морду. Старый ветеран начал уже седеть. Сегодня один человек предложил Робу продать коня. Это не был ни лихой наездник, ни настоящий игрок в поло, но ему нравилось субботним деньком проехаться галопом по полю и помахать клюшкой, изображая из себя заядлого спортсмена. Для такого занятия вряд ли найдешь пони лучше знаменитого Стоунуолла. Конечно, для хорошей игровой лошади – это бесславный конец карьеры, но Роб решил, что у такого хозяина ветерана ждет легкая старость.

Наверху, за стеной конюшни, там, где помещалось жилище Джимми Рея, хлопнула дверь, и после долгой паузы послышались размеренные шаги – конюх неторопливо спускался по внешней лестнице. Роб засунул руку в карман брюк и достал несколько свернутых банкнот. Деньги уже были заранее пересчитаны, и он торопливо засунул их под тугую обвязку кипы сена, лежащей в проходе возле ближайшего стойла.

Джимми Рей неспешно вошел в конюшню. Его лысую голову, как обычно, прикрывала обвисшая шляпа. Рубаха с длинными рукавами застегнута до самого горла, несмотря на субтропическую жару влажного июльского вечера. Джимми подошел к серому мерину и небрежно протянул Робу пакетик.

– Ну, как сегодня вечером наш старик? – проворковал он, обращаясь к лошади и даже не глянув на кипу сена, ставшую на время подобием кассы.

С тех пор как Роб начал регулярно покупать у конюха наркотик, он успел понять, что Джимми продает зелья ровно столько, чтобы прибыли хватило на кокаин для него самого. И продавал только тем, кого хорошо знает. Но Роб ни разу не видел никого из тех, кто покупает у него наркотик.

– Я продаю Стоунуолла, – сказал Роб, опуская пакет с кокаином в карман.

– Кому? Гредли?

– Да.

Джимми Рей потрепал подстриженную лошадиную челку.

– Это, старина, то же самое, как если бы тебя отпустили пастись на пастбище, – пробурчал он лошади. – Разница лишь в том, что ты сможешь время от времени погарцевать на людях.

– Это верно. – Роб протянул Стоунуоллу кусочек сахара, который прежде прятал от него.

– Ты собираешься что-нибудь брать с собой в поездку? Мне нужно знать заранее. – Джимми соизволил наконец перенести внимание с коня на Роба.

– С собой? Пожалуй, нет. Слишком рискованно.

– Возможно, и так, – согласился Джимми Рей.

– Ну и потом, я вполне могу некоторое время обойтись без этого, – добавил Роб.

– Никто из нас к этому не привязан, – подтвердил Джимми, но рот его скривился в понимающей усмешке. Дескать, я-то знаю, привязан ты или нет.

Но Роба его ухмылки не волновали. Пусть себе усмехается. Он, Роб, не сидит на крючке. К кокаину нельзя пристраститься. Это легкий наркотик. Не то что другие, более крутые. И если парень не принимает его регулярно, то и не испытывает никакой ломки, если на время от него отказывается.

Конюх в последний раз потрепал серого мерина по холке и повернулся к выходу.

– Ну пока.

Роб краешком глаза увидел, как Джимми Рей на миг задержался возле кипы сена и быстрым движением выхватил из-за веревки свернутые деньги. Юноша постоял у стойла до тех пор, пока конюх не вышел из конюшни. Затем послышались шаркающие шаги – Джимми поднимался по деревянной лестнице в свое жилище. Хлопнула дверь наверху, и только тогда Роб, облегченно вздохнув, направился к каморке, где хранилась сбруя.

Войдя в каморку, он осторожно закрыл за собой дверь, стараясь не шуметь, и заперся изнутри на замок, затем подошел к стеллажу, на котором лежали его седла, и, нагнувшись, извлек из-под него набор для нюхания кокаина, который приобрел пару недель назад в Лодердейле в хедшопе, магазинчике для наркоманов, где продаются курительные трубки, благовонные курения, бусы и все тому подобное. Расставив принадлежности на небольшом рабочем столике, за которым Джимми Рей чинил поврежденную сбрую, Роб достал из кармана пакетик с кокаином и отсыпал часть белого порошка в маленький контейнер. Затем влил туда немного эфира, тщательно стараясь не вдыхать удушливые испарения, и начал перемешивать содержимое. Шаг за шагом он проделал все процедуры, которым обучил его приятель Син в Англии. Когда эфирно-кокаиновая паста была готова, Роб поместил ее в трубку, уселся в кресло-качалку с высокой спинкой, стоявшее в углу мастерской, поджег смесь и начал вдыхать испарения. Вот это вещь! Нюхать кокаин – это забава для детей. Потреблять зелье можно только вот так… Роб чувствовал, как с каждым вдохом окружающий мир становится яснее, чище, благополучнее и как взлетает ввысь его уверенность в себе.


– Хелен, мне хотелось бы поработать в твоем комитете, но я менее чем через две недели уезжаю в Аргентину и вернусь по крайней мере через месяц, если не позже. Так что при всем желании не смогу тебе помочь…

Пока Лес терпеливо объясняла по телефону подруге, почему она отказывается от участия в очередной благотворительной акции, Триша думала о своем, рассеяно прислушиваясь к разговору. Девушка все еще никак не могла избавиться от жгучей боли, вызванной тягостной встречей ее родителей, которую она невольно наблюдала сегодня утром. Особенно ее огорчало поведение матери.

– Я вовсе не считаю, что это какое-то бегство, – напряженно говорила меж тем Лес. – Роб хочет купить там несколько лошадей для поло и пройти курс тренировок под руководством тамошних профессионалов. Только поэтому я и еду. Это не имеет ничего общего ни с разводом, ни с Эндрю.

Одно только упоминание слова «развод» сорвало Тришу с места и заставило пулей вылететь из комнаты. Все давным-давно кончено, и почему Лес вместо того, чтобы успокоиться, продолжает раздувать в себе горькую обиду и пользуется любым случаем, чтобы разразиться гневными упреками в адрес Эндрю? Нынешним утром, после того как она выбежала из гостиной, отец попытался дать трезвую оценку ее поведению.

– Твоя мать, – сказал он Трише, – жестоко уязвлена тем, что произошло. И очень страдает. Поэтому понятно, что она воспринимает в штыки все, что бы я ни сказал. Мне даже в голову не приходило критиковать ее, хотя она убеждена, что я именно это и делал. Но я-то говорил совсем о другом. Вы с Робом очень много для меня значите. И я просто хотел выразить свое желание участвовать в обсуждении решений, которые повлияют на вашу жизнь.

В конце концов, отец старается установить хоть подобие нормальных отношений, чтобы можно было спокойно обсуждать оставшиеся общими дела. К сожалению, Триша не могла сказать того же о матери.

Навстречу ей из кухни выходила Эмма.

– Куда подевался Роб? Эмма, вы часом не заметили, как он уходил?

– Кажется, я видела, как он шел к конюшням, – ответила секретарь.

– Спасибо.

Триша вышла через французские окна и, пройдя через патио и мимо бассейна, направилась конюшне. Надо непременно поговорить с братом, хотя она не слишком надеялась, что он поймет ее. Роб, как всегда, станет на сторону Лес.

Закат окрасил багрянцем лужайку, по которой она шла, и углубил тени, лежащие под пальмами, платанами и кустарниками, росшими на участке вокруг дома. Она еще издали увидела, что конюшня ярко освещена изнутри. Словно в наступающей ночи светился путеводный маяк. И Триша шла на его свет, чувствуя, как ее полотняные туфли промокают от росы, лежащей на траве.

Подойдя к длинному строению, она услышала приглушенные голоса и смех. Девушка нахмурилась. Кто бы это мог быть? Затем поняла, что работает телевизор в комнате Джимми Рея. Он неизменно включал звук на полную мощность. В этом человеке было нечто такое, что ужасно не нравилось Трише. Что бы ни думали о нем другие, Джимми всегда был ей неприятен.

Она подошла к главной двери и распахнула створки. Заскрипели несмазанные петли, Триша вошла, и двери с тем же скрипом сами медленно закрылись за девушкой. Она прошла мимо запертой каморки, где хранилась сбруя, в широкий проход, тянувшийся посредине строения. Но в нем никого не было.

– Роб!

В устланных соломой стойлах зашевелились лошади. Триша прошла вдоль всего ряда, заглядывая в каждое стойло через проемы, которые двери перекрывали только наполовину, оставляя открытой верхнюю часть.

– Эй, Роб, где ты? Ты здесь?

В воздухе стоял еле уловимый сладко-тошнотворный запах. Триша принюхалась, сморщив носик, и решила, что Роб лечит одну из лошадей. Она услышала громкий шум и обернулась, уверенная, что он доносится откуда-то сзади.

– Роб?

Триша постояла, прислушиваясь, затем заметила узкую полоску света у порога двери, ведущей в мастерскую, где Джимми Рей чинил сбрую. Она вернулась к ней и остановилась возле двери. Попыталась повернуть ручку, но та не поддавалась.

– Роб, ты здесь? – громко спросила она, дергая дверную ручку.

Изнутри доносились негромкие звуки. Казалось, кто-то суетливо передвигается по комнате. Триша толкнула дверь.

– Роб!

– Подожди минутку.

Запертая дверь приглушала его голос.

Триша, нахмурившись, ждала. Несколько мгновений спустя она услышала, как в унитазе, стоящем в душевой при мастерской, с шумом спустилась вода, затем раздались шаги, приближающиеся к двери. Щелкнул, открываясь, замок, ручка на двери повернулась, и на пороге появился Роб.

– Зачем ты запер дверь?

– А ты разве не знаешь, что она всегда должна быть закрыта? – упреком ответил на ее вопрос Роб. – У нас тут хранится дорогая сбруя. Тебе, может, нет дела до того, что у тебя могут стащить седло, но мне это не все равно. – Роб обнял сестру за плечи, отводя ее от двери, которую закрыл за собой. – Ну а тебя зачем сюда принесло?

– Что это за такой странный запах?

После того как дверь открылась, а потом закрылась, необычный сладковатый аромат в воздухе стал более явным.

– Наверное, какая-нибудь из мазей Джимми Рея.

Триша глубоко вдохнула, принюхиваясь.

– Нет, пахнет слишком сладко, – сказала она вначале, но затем уловила в необычном запахе еще кое-что. – Я чую дым.

– Триша, ты с ума сошла, – засмеялся Роб. – Эй, послушай-ка, я еще не говорил тебе, что продаю старого Стоунуолла? Лучше пойди попрощайся с ним, потому что завтра я позвоню тому парню, который хотел его купить, и скажу, что принял его предложение.

Его рука крепче сжала плечи Триши, направляя ее в сторону стойла, где помещался серый ветеран. Девушка нахмурилась еще сильнее и подняла на брата глаза. Настроение слишком для него необычное. Он редко бывает в таком приподнятом духе.

– Что это с тобой такое, Роб? – спросила она. – Ты ведешь себя словно под кайфом. – И не успела Триша выговорить эти слова, как сразу, кажется, все встало на свои места. – Так ты вправду под кайфом? – настойчиво повторила она. – Этот запах… ты что, курил травку?

– О чем это ты говоришь? – Роб приостановился, бросив на нее веселый взгляд.

– Роб, это ужасно глупо. Ты знаешь, как опасно курить в конюшне.

– А кто говорит, что я курил? – отпарировал Роб. На его губах все еще играла довольная, ленивая улыбка.

– Пожалуйста, не разыгрывай перед мной невинность. Это может подействовать на Лес, но не на меня. – Триша смахнула его руку со своих плеч и отступила в сторону. – Дверь была закрыта, потому что ты не хотел, чтобы кто-нибудь вошел и застукал тебя, когда ты куришь сигаретку с марихуаной.

– Я закрылся, потому что сидел в сортире, – небрежно бросил Роб. – Хотя ты и моя сестра, но я, несмотря на это, не хочу, чтобы ты или Джимми Рей застали меня на унитазе.

– Но ты мог просто закрыть дверь душевой.

– Там лампочка перегорела.

– У тебя на все приготовлен ответ, не так ли? – мрачно заметила Триша. – Когда мы были маленькими, ты всегда ухитрялся обвести родителей вокруг пальца, чтобы избавиться от наказания. Но со мной этот номер не проходил. Я всегда понимала, что ты хочешь меня одурачить. И ты пытаешься сделать это сейчас.

Триша с досадой повернулись и пошла к двери. Нет смысла говорить с ним сейчас, когда он летает таким орлом в небесах.

– Эй, ты куда?

Роб грубо схватил сестру за руку и развернул ее лицом к себе. Триша попыталась вырваться из цепких пальцев, слегка удивленная силой, которую неожиданно проявил брат. Он смотрел на нее с тревогой и подозрением.

– Что случилось, Роб? – с вызовом спросила Триша. – Ты боишься, что я пойду и расскажу все Лес?

– Лучше бы тебе этого не делать. – На этот раз на тонких губах Роба не было даже и тени улыбки. – Потому что, если ты обмолвишься хоть словечком, я могу нечаянно упомянуть о том разе, когда Рауль оставил тебя стоять голой на подъездной дорожке в «Севен-Оукс». Ты ведь не думала, что кто-нибудь это видел, правда? Ну а я видел, когда поставил свою машину и возвращался из гаража. Хочешь поспорим, что твоя поездка в Аргентину полетит ко всем чертям?

– Роб, ты настоящий мерзавец, – гневно заявила Триша. – Во-первых, я не ябедничаю и не передаю сплетен, и тебе это лучше всех известно. А во-вторых, мне восемнадцать лет, и я не нуждаюсь в разрешении Лес, чтобы поехать в Аргентину или в любое место, куда мне захочется. И, наконец, последнее, мне наплевать с высокой колокольни на то, видел ты меня или нет, расскажешь кому-нибудь или нет… Так что можешь завернуть свои угрозы в бумажку и выкурить их вместе с травкой!

– А ты больше не приходи сюда и не вынюхивай, что здесь творится. Я не люблю, когда меня проверяют.

Взгляд Триши потемнел от раздражения.

– Поверишь или нет, Роб, но я пришла только потому, что хотела поговорить с тобой. Мне следовало бы знать, что тебя не интересуют ничьи заботы, кроме твоих собственных.

Хватка ослабла. Казалось, этот ответ застал Роба врасплох. Триша выдернула руку и пошла к двери.

Загрузка...