ЧАСТЬ IV

26

По возвращении из Аргентины Лес ждало письмо от Триши. Она быстро пробежала глазами короткое, чопорное послание, затем перечитала его еще раз, на этот раз медленно. Письмо было резко критическим и неодобрительным,

Лес попыталась было утешить себя тем, что дочь отреагировала именно так, как и следовало ожидать, но от этого ей не стало легче. Заканчивалось послание холодным и резким заявлением: «Собираюсь в эти выходные приехать домой». Лес долго смотрела на эту строчку, думая о том, что в пятницу должен приехать Рауль. Как поведет себя Триша, неожиданно для себя столкнувшись с ним в родительском доме? Вздохнув, Лес сложила письмо и сунула его обратно в конверт. До встречи с дочерью – еще несколько дней, а пока надо подумать о делах, накопившихся за время ее отсутствия.

Свидание с Тришей было не единственным ожидавшим Лес испытанием. Сразу же после приезда она позвонила Одре и ухитрилась отложить встречу с ней до конца недели, жалуясь на усталость с дороги, на завал корреспонденции и всяческой работы, требующей времени и внимания. Однако то, что эта встреча будет нелегкой, было для нее ясно.

Когда Лес сообщила Эмме Сандерсон, что Рауль остановится у них дома и будет жить у нее, на втором этаже, секретарь даже глазом не моргнула. Лес не обнаружила в выражении ее лица ни намека на одобрение или неодобрение. Разумеется, она никогда не спрашивала мнения Эммы о своих делах, и маловероятно, чтобы та добровольно вызвалась его высказывать. И все же Эмма была настолько предана Эндрю, что в душе она, разумеется, молчаливо осуждала свою хозяйку. Что же касается до матери, то Лес сомневалась, чтобы Одра оказалась настолько же сдержанна.


– Ты из семьи Кинкейдов! Думаю, тебе надо подумать о приличиях, прежде чем вступать в такую безвкусную любовную связь, – неодобрительно заявила шокированная Одра Кинкейд, когда Лес наконец обрушила на мать свою маленькую бомбу. – Одно дело – завязать с этим игроком в поло тайную интрижку. Но совсем другое – допустить, чтобы он жил под одной с тобой крышей… и спал в твоей постели. Невозможно представить, чтобы хоть одна женщина из нашей семьи жила бы с мужчиной без святого таинства брака! Я бы ни за что в жизни не пошла на такое!

– О да, Одра, я уверена, что ты никогда бы так не поступила, – сухо согласилась Лес.

Она могла с точностью предсказать, как отнесется мать к ее сообщению. Дело не в том, что Одра придерживается старомодных взглядов. Она могла исповедовать чрезвычайно свободный образ мыслей во всем, за исключением одного, – тех случаев, когда дело касалось правил поведения Кинкейдов в обществе.

Зато Мэри неожиданно встала на сторону сестры и бурно приветствовала ее экстравагантное сообщение.

– Думаю, это чудесно! Наконец-то мы опять видим прежнюю дерзкую и смелую Лес. Просто дождаться не могу, когда мы познакомимся с ним.

– Познакомишься очень скоро. Отсюда я еду прямо в аэропорт, чтобы встретить Рауля.

Именно поэтому Лес не стала откладывать на потом разговор с Одрой, понимая, что после приезда ее возлюбленного «подходящий» момент для объяснений с матерью так никогда и не наступит.

– Только не вздумай, Мэри, нагрянуть к нам сегодня вечером, – добавила она.

– Мэри, как ты можешь так ей потворствовать? – с негодованием спросила Одра.

– Это ее жизнь. Она должна жить так, как сама считает нужным, а не по твоей указке, Одра, – сказала Мэри.

Ай да Мэри! Она говорит с матерью не как дочь, а как нежная, но строгая родительница.

– Запомни мои слова – она еще пожалеет об этом! – воскликнула Одра, всем своим видом давая понять дочерям, что разговор на эту тему закончен. Она, как всегда, оказалась на высоте: одновременно выказала свое неодобрение и показала, что умывает руки, не отвечая за последствия неразумного и неприличного поведения дочери.

Мэри переглянулась с Лес и пожала плечами: чего другого можно было ожидать… Обе они улыбнулись. Однако Лес припомнились слова, только что произнесенные сестрой, – наконец-то вернулась «прежняя дерзкая и смелая Лес». Дерзкая и смелая? Может быть, она и в самом деле вела себя так, но это было впервые в жизни – в сорок два-то года! – когда она на самом деле бросила вызов и открыто не повиновалась матери.

Больше они к этому не возвращались. Через полчаса Лес уже мчалась в автомобиле от дома матери, стоящего на берегу океана, к аэропорту. Когда она добралась туда, оказалось, что самолет Рауля уже приземлился, и Лес направилась прямо к выходу из таможенного отделения.

С тех пор как они виделись в последний раз, прошла неделя, но промелькнула она как один день. Накопилась такая куча дел и столь многое надо было уладить, что время текло незаметно. А вот теперь минуты тянулись невыносимо медленно. Лес одолевало лихорадочное нетерпение – ей хотелось поскорее увидеть Рауля, и одновременно она испытывала смутную неловкость. Может, она действует слишком поспешно? Может быть, она так стремительно бросилась от замужества к любовной связи, не дав себе времени разобраться, чего в действительности хочет. Только потому, что так еще и не научилась жить самостоятельно, не опираясь ни на кого другого…

Однако все ее сомнения разом исчезли, когда в двери таможни показался Рауль – высокий и притягательный, с голубыми глазами, глядящими из-под черных ресниц только на нее одну. Лес без колебаний бросилась в его объятия и почувствовала, как губы Рауля прижались к ее губам в быстром и крепком поцелуе. Когда он наконец поднял голову, Лес затопило горячее, опьяняющее чувство.

– Как прошел полет? Что с лошадьми? Они хорошо перенесли перевозку?

– Все хорошо. Нас немного поболтало в воздухе, но ничего серьезного, – сказал Рауль.

Лес с нехотой высвободилась из его объятий.

– Если ты готов, то мой автомобиль стоит снаружи.

Багажа у Рауля оказалось немало: седла, сбруя, снаряжение для поло, не считая его собственных вещей – так что погрузка в машину заняла у них некоторое время. Лес порадовалась, что приехала на микроавтобусе, а не на легковом автомобиле, иначе для всего просто не хватило бы места.

Пока они ехали к ней, беседа текла легко и непринужденно. Они говорили обо всем, что только приходило в голову, о поло, об Экторе, о полете Рауля и о том, что успела сделать Лес с тех пор, как вернулась из Аргентины.

– Я получила письмо от Триши. Она пишет, что хочет приехать домой на эти выходные. Вероятно, она успеет на последний рейс сегодня вечером или на первый завтра утром, – сказала Лес, словно предупреждая Рауля, что, возможно, все пойдет не так гладко, как хотелось.

– Ты еще не поговорила с ней с тех пор, как вернулась?

– Нет. – Лес, не отводя взгляда от густого потока машин на дороге, распрямила пальцы, крепко стискивающие рулевое колесо. – Уверена, что это огорчит ее, но со временем она примирится с тем, что произошло… как примирился Роб.

– Тебя беспокоит, что могут возникнуть осложнения?

– Думаю, без сложностей не обойтись. – Она пыталась взглянуть на вещи трезво. – Я просто не хочу, чтобы дети обижались на тебя, если этого можно избежать. Время от времени между мной и Робом с Тришей случаются разногласия, и я не желаю, чтобы ты оказался в них замешан.

– Это твои дети, – сказал Рауль. – Я не стану вмешиваться в ваши отношения.

Лес улыбнулась, чувствуя облегчение от того, что он с ней согласился.

– Я считаю, что это избавит нас от множества недоразумений в будущем.

– Согласен.

Лес потянулась через сиденье и крепко сжала руку Рауля, на миг задержав ее в своей руке.

– Я очень рада, что ты здесь, Рауль.

– И я рад.

Когда они подъехали к дому, Лес свернула на дорогу, ответвляющуся от огибающего дом подъездного пути и ведущую к гаражам и конюшням. Роб был на малом тренировочном поле, работая с одним из пони, которого они приобрели у Рауля. Впереди показался поворот к гаражам, и Лес сбавила скорость.

– Ты не хочешь вначале разгрузить свои вещи у конюшни?

Самой ей хотелось, чтобы он пробыл еще немного подольше только с ней одной. Если они подъедут к конюшням, то непременно придется представлять Рауля Джимми Рею Тернбуллу и беседовать с Робом.

– Это можно сделать и позже, – сказал Рауль.

– Я и сама так думала. – Лес свернула к гаражу, чувствуя, как по лицу ее разливается счастливая улыбка.

Они припарковали микроавтобус около гаража, Рауль выгрузил через заднюю дверцу свои чемоданы и последовал за Лес к дому. Они прошли коротким путем мимо бассейна и вошли в гостиную через двойные французские окна. После яркого солнечного света казалось, что в комнате почти темно. И Лес успела пройти несколько шагов, прежде чем заметила Тришу, сидящую на диване.

– Триша! – На лице ее вспыхнула улыбка. Она так давно не видела дочь, что не могла испытать при внезапной встрече ничего, кроме радости. – Я думала, что ты прилетишь только сегодня вечером. Ты давно здесь?

– Достаточно давно. – Триша встала, переведя холодный как лед взгляд с Лес на Рауля и его багаж. – Достаточно давно, чтобы успеть поговорить с Робом и выяснить, что у вас здесь творится.

Внешне она держалась с подчеркнутым спокойствием, но Лес чувствовала, что внутри у дочери все неистово дрожит от обиды и гнева.

– Я ему не поверила, – продолжала Триша, – и потому захотела увидеть своими глазами, правда ли это, что он вселяется сюда вместе с тобой. – Она вновь глянула на чемоданы, стоящие на полу. – И вот увидела, не так ли?

– Триша, я хотел бы объяснить, – сказал Рауль. И Лес поразило, как непривычно звучат эти слова. – Я понимаю, что вам трудно примириться…

– Ах так? Вы действительно понимаете? – с вызовом воскликнула Триша. – Одно дело потерять мужчину, который уходит к другой женщине, и совсем иное, если эта женщина – твоя собственная мать!

– Я никогда не был вашим, чтобы вы могли меня потерять, – спокойно вставил Рауль.

– Вы правы. Я знаю, что вы правы. – Триша с силой потерла пальцами лоб. – Но от этого мне вовсе не легче.

– Рауль, ты не возражаешь, если я поговорю с Тришей наедине? – сказала Лес.

Ей не хотелось втягивать Рауля в спор, который может начаться между ней и дочерью.

– Я буду в конюшнях.

Лес подождала, пока он выйдет из гостиной через французские двери, а затем подошла к дивану.

– Триша, давай сядем и обо всем поговорим.

Девушка с недовольным видом откинулась на подушки, и Лес присела рядом, подобрав под себя ноги и повернувшись к Трише. Некоторое время она изучающе смотрела на напряженное лицо дочери, такое гордое и прекрасное.

– Триша, какие слова я могу добавить к тому, что уже написала тебе в письме? Это случилось и все тут… Больше ничего не скажешь. Было влечение, и у нас оказалось так много общего, что… это просто росло с каждым днем…

Лес решила на этот раз оставаться спокойной и не поддаваться гневу, как поддалась она, говоря с Робом.

– И, как ты говорила прежде, у нас с ним нет ничего общего, – печально покачала головой Триша. – Он слишком стар для меня, но, как видно, не слишком молод для тебя.

– Он не намного моложе меня, всего на пять лет. Кажется, ты считаешься в нашей семье человеком без предрассудков, – напомнила Лес. – Что дурного в том, что женщина старше мужчины?

– Ничего. Я… я просто не могу поверить, что вы… – Она замолчала и стала перебирать складки на своей юбке. – И все же, когда я увидела, как вы идете через патио, смеясь и улыбаясь друг другу, то поняла, что это похоже на правду. Может быть, именно это и особенно горько.

Лес не ожидала подобного признания. В горле у нее встал комок.

– Я так боялась, Триша, что ты будешь меня за это ненавидеть.

– Когда я получила твое письмо, то, кажется, могла бы убить тебя, – сказала Триша. – Но у меня было много времени, чтобы хорошенько обо всем подумать. Возможно, я не любила его. Может быть, мне просто нравилось думать, что я люблю. Ведь это не настоящая любовь, когда чувство есть только с одной стороны, правда?

– Думаю, я понимаю, почему никогда не волновалась за тебя так сильно, как за Роба. Ты всегда мыслишь ясно и здраво.

Триша в припадке возбуждения вскочила на ноги и, отойдя на несколько шагов от дивана, начала расхаживать по комнате.

– Мне хотелось разозлиться как следует. Я все твердила себе, что если я взорвусь и начну в ярости швырять вещи на пол и ругать тебя на чем свет стоит, то мне станет легче. Именно это я и собиралась сделать. Это всего лишь один вариант из того, что я замышляла, – поправилась она с горькой иронией, остановившись спиной к Лес. – Я разыграла в своем воображении несколько вариантов. И все они, уверяю тебя, – Триша резко обернулась лицом к матери, – все они были изумительно мелодраматичными. Я собиралась предстать перед тобой ироничной, оскорбленной, язвительной… И во всех вариантах я представляла себе, как выхожу из дома с клятвой, что ты видишь меня в последний раз.

– Я рада, что ты так и не выполнила ничего из задуманного, – улыбнулась Лес.

Сейчас она испытывала скорее сочувствие к дочери, чем чувство облегчения, что Триша так и не взорвалась.

– Но я сама не могу понять, почему не делаю ничего такого. Словно из-под меня выдернули ковер и я шлепнулась на пол и сижу, пытаясь решить, какой из ушибов больше болит. Ну, гордость… Это я сознаю. Но что еще? – Она безостановочно расхаживала по комнате. – На какое-то время я перестала мыслить ясно и здраво. Это случилось, когда я встретила Рауля. Мне было восемнадцать – или почти восемнадцать. Полностью сложившаяся женщина. И вот появился мужчина – красивый, старше меня, обаятельный, иностранец – все это так волнующе. Это была бы la grande passion, великая страсть. Перед нами стояло столько преград, которые надо было преодолеть, – возраст, разные культуры, происхождение, – но мы бы боролись за чувство, которое нас охватило. И все бы в конце концов уладилось, потому что мы по-настоящему были бы страстно влюблены друг в друга. – Триша прервала свое насмешливо-высокопарное описание воображаемого романа, остановилась и вздохнула, глядя в пол. – Все это звучит так глупо, не так ли?

– Нет, – сказала Лес. – Когда мне было шестнадцать, на Хоупуортской ферме работал молодой конюх. Я вздыхала по нему все лето, прекрасно понимая, что Джейк и Одра взовьются до потолка, да что там: откажутся от меня, если я выйду замуж за простого рабочего с конюшни. Но мука, которую я испытывала, была восхитительной. И заметь, он не имел обо всем этом ни малейшего представления. Для него я была просто дочерью большого босса. Но я воображала себе Бог знает что, когда он седлал для меня лошадь или помогал мне сесть верхом.

Лес не стала рассказывать Трише, как увидела его в машине целующимся с какой-то местной девушкой. Это был жестокий удар, после которого она страстно и непримиримо ненавидела этого парня.

– Я понимаю, – закончила Лес, – что это было не совсем так, как у тебя, потому что ты сейчас старше, чем я тогда, но переживания те же самые.

– Как жаль, что ты не вспомнила этого раньше. Хотя я, наверное, не стала бы тебя слушать. – Триша горько и насмешливо вздохнула, иронизируя сама над собой. – Одна из моих подруг предположила, что я просто пережила то же самое, что и многие девушки, которые увлекаются знаменитостями, – рок-звездами или футболистами. Привлекает не сам человек, а его слава. Может, она права. Я готова согласиться, что именно это чувство и толкнуло меня к Раулю. Но я не могу заставить себя смириться с тем, что его заполучила ты.

– Триша, мне бы очень хотелось сказать что-нибудь такое, что утешило бы тебя. Но тут ничего не скажешь. – Лес не поднимала глаз, разглядывая свои руки.

– И я не могу вести себя как хороший спортсмен, который, проиграв, поздравляет противника, и сказать, что я рада за тебя. Ну, дескать, лучший мужчина… достается достойной женщине… побеждает сильнейший и всякую такую чушь. Это совсем не то, что я чувствую.

– Я не ожидала, что ты это скажешь.

Триша вновь подошла к дивану и села, двигаясь так, словно на плечах у нее лежала непомерная тяжесть. Она наклонилась вперед и оперлась локтями о колени, словно ей было нелегко выдерживать вес тела.

– Наверное, мне так тяжело еще и потому, что я понимаю: теперь ты и папа никогда уже больше не будете вместе. После того, как ты завела любовную связь с другим мужчиной, он не захочет вернуться обратно. Если бы ты ждала его, то может быть…

– Ты понимаешь, что ты говоришь? – нахмурилась Лес. – Значит, ты думаешь, если бы он пожелал вернуться, я тут же должна была простить его и забыть, что он бросил меня, чтобы жениться на другой женщине? Но мне он другого мужчину простить не может. Куда же подевались все твои современные взгляды, твой протест против двойных стандартов?

– Это не я так думаю, а отец, у которого до сих пор сохранились старомодные взгляды. Я знаю, что именно так он и видит отношения мужчины и женщины, – объяснила Триша и хмуро замолкла. – Все равно это не имеет никакого значения. Папа не собирается бросать Клодию, особенно сейчас, когда появился ребенок.

– Ребенок, – пробормотала Лес.

– Да. – Триша подняла нa нее глаза. – Я считала, что ты уже знаешь. Теперь у меня есть новый братец, Аллен Томас. Он родился прошлой ночью. Па присутствовал в родильной палате. Стоило послушать, какой у него был голос, когда он позвонил мне сегодня утром. Он говорил так, словно младенца родил он сам, а не Клодия.

Лес не могла не вспомнить, что Эндрю даже в голову не пришло остаться с ней, когда она рожала Роба и Тришу. И она поняла, что он сильно изменился.

– Я рада за него, – сказала она. – Именно так и должно быть.

– Честно говоря, я отчасти и приехала так рано, чтобы успеть посмотреть на своего новорожденного братца. А сюда заглянула, чтобы взять свою машину. – Триша замялась и глянула на чемоданы, которые Рауль оставил стоять в гостиной. – Думаю, будет лучше, если я останусь на выходные у папы.

– Уверена, что он будет рад. – Лес огорчало, что Триша испытывает подобные чувства, но она понимала: дочери понадобится немалое время, чтобы свыкнуться с новой ситуацией. – Когда увидишься с Эндрю, передай ему мои поздравления.

Вскоре после того, как Триша уехала, в сводчатом проходе в гостиную появилась Эмма Сандерсон.

– Здравствуйте, Эмма. Были за мое отсутствие какие-нибудь звонки? – спросила Лес, гадая про себя, как много из ее разговора с Тришей успела услышать секретарь.

– Ничего важного.

Негромко стукнули створки французских дверей, Лес оглянулась и засмотрелась на то, как Рауль входит в гостиную. Она увидела на его лице вопросительное выражение и, спохватившись, вспомнила о стоящей рядом секретарше.

– Рауль, ты, конечно, помнишь вашу встречу с Эммой в Париже, не так ли? Она мой секретарь и мажордом – могу сказать, мой Эктор…

– Помню. Как поживаете, миссис Сандерсон? – кивнул Рауль.

– Благодарю вас, отлично. Добро пожаловать во Флориду, мистер Буканан, – с вежливой улыбкой ответила Эмма.

– Я разберусь со своими звонками попозже, Эмма, – сказала Лес, давая понять, что та может идти, подождала, пока секретарша вышла из комнаты, а затем повернулась к Раулю.

– Я видел, как Триша уезжала на своей машине, – сказал тот.

– Да, она останется на этот уик-энд у своего отца. Однако со временем все это уладится. Мы расстались с ней в относительно хороших отношениях, – добавила она быстро, чтобы показать Раулю, что не огорчена и не озабочена.

Внезапно ее охватило беспокойство. Понравится ли Раулю место, где он будет теперь жить? Лес нервно сложила ладони, слегка потерев их одна о другую.

– Что тебе сейчас хочется? Выпить немного? Или, может быть, лучше я сначала покажу тебе дом, чтобы ты мог сразу расположиться?

– Посмотрим дом. – Рауль поднял чемоданы, стоящие у его ног.

– Там столовые, а позади – кухня.

Лес указала в сторону комнаты, через раскрытую дверь которой виднелись полированный стол и стоящие возле него стулья, затем быстро двинулась ко входу в бывший кабинет Эндрю.

– Это библиотека.

Она открыла дверь, чтобы Рауль мог взглянуть вовнутрь. Без юридических книг Эндрю и без прочих его вещей и безделушек библиотека выглядела немного пустынной и голой.

– Я подумала, что ты, может быть, захочешь использовать эту комнату как кабинет, где ты мог бы работать.

И не дожидаясь, пока он ответит на ее предложение, Лес отошла от двери и поспешила в фойе. Ее одолевало детское нетерпение. Хотелось побыстрее показать Раулю свой дом. Отчасти из гордости за свое жилье, а отчасти из потребности убедиться, что оно ему понравилось. Пусть он ничего не говорит, покуда не увидит все…

– Ты можешь оставить свои вещи внизу у лестницы, мы вернемся за ними потом, – предложила она, подождала, пока он поставит чемоданы у резной балясины перил, затем взяла за руку и повела в холл, над которым возвышалась галерея.

Не входя в двери «утренней» комнаты, Лес остановилась, мельком глянув на седовласую женщину, сидящую за письменным столом в алькове.

– Эту гостиную мы зовем «утренней», и ты, как правило, можешь найти меня здесь. Мы с Эммой используем ее как кабинет. Эммины комнаты вон там – в конце этого холла.

Все еще держа Рауля за руку, она повела его дальше, к сводчатому выходу.

– Спальни Триши и Роба находятся вон там, под другой галереей. Там же и спальни для гостей.

Они вернулись обратно к дубовой лестнице, и Лес выпустила руку Рауля, чтобы он смог взять свой багаж. Она легко взбежала по ступенькам впереди него и открыла дверь, ведущую в ее собственные комнаты. Войдя в гостиную, остановилась и придержала дверь, пока Рауль вносил в комнату свои чемоданы.

– Вот здесь я и живу. – Лес пошла прямо в свою комнату, словно второй спальни, принадлежавшей прежде Эндрю, вовсе не существовало. – Я освободила шкафы, чтобы было место для твоих вещей. И два выдвижных ящика в комоде – пустые. Если тебе понадобятся еще ящики, я велю передвинуть сюда комод из другой спальни…

Лес вдруг сообразила, что тараторит без остановки, и разом умолкла. Обернувшись, она увидела, что Рауль оглядывает комнату. Медленно опустил чемоданы на пол. Затем перевел взгляд на ее кровать, и Лес впервые за это утро ощутила неловкость.

– Я никогда не думала… Тебя это смущает, Рауль? Ты считаешь, что это дом другого мужчины?

До сих пор такая возможность ни разу не приходила ей на ум. Мужчины – такие гордые существа, с таким развитым чувством собственной территории. Может быть, он откажется спать в постели, в которой она лежала с другим.

Рауль не спеша подошел к Лес и обнял ее за плечи.

– Если бы я так думал, то мне пришлось бы считать тебя женщиной, принадлежащей другому мужчине, а?

– Видимо, так… – Она с облегчением прижалась к нему, обняв Рауля за талию и откинув назад голову. – Я соскучилась по тебе, Рауль.

– А я соскучился по тебе. – Рауль обнял ее, и его губы прижались к ее губам, рассказав о том, как сильно он соскучился, гораздо выразительнее, чем любые слова.

Лес нашла этот способ объяснения чрезвычайно вдохновляющим.

Когда они наконец оторвались друг от друга, Лес осталась в кольце его рук. Прильнув к Раулю и обводя кончиком пальца чувственный абрис его губ, она спросила:

– Тебе понравился дом?

– Очень удобный, но я знал, что он таким и окажется.

– Обед начинается в восемь. Не хочешь ли ты чего-нибудь перед едой?

Она говорила без всякой задней мысли, вовсе не предлагая Раулю любовные ласки вместо съестного или спиртного, и только потом сообразила, что могут значить ее слова. Рауль рассмеялся глубоким гортанным смехом.

– Это очень соблазнительно, но вначале я хотел бы принять душ и переодеться после перелета на такое расстояние в грузовом отсеке с лошадьми.

Лес принюхалась к открытому вороту его рубахи, вдыхая знакомый запах Рауля, который без труда отличала от всех прочих грубых ароматов, которыми пропиталась его одежда.

– От тебя и вправду пахнет лошадьми, – согласилась она, затем подняла голову и всмотрелась в складки под его глазами. – Ты, должно быть, устал после полета. Нам просто придется лечь сегодня пораньше.

– Превосходная мысль, – лукаво усмехнулся Рауль.


Те две ночи, проведенные в отеле в Буэнос-Айресе, напомнили Лес о том, каково это спать в одной постели с мужчиной. Они с Эндрю все последние годы спали в разных спальнях. А теперь она вот уже неделю просыпалась и чувствовала, что ее обнимает рука Рауля, или сама она уютно свернулась возле него в клубочек, или же нога его закинута на нее – и Лес явно предпочитала такое пробуждение тем многочисленным утрам, когда она открывала глаза и видела рядом с собой только пустую подушку. Ее беспокойный сон, раздражавший некогда Эндрю, казалось, вовсе не был помехой Раулю. Пару раз разметавшаяся во сне Лес невольно будила Рауля. И каждый раз он привлекал ее к себе поближе и сонно рычал на ухо: «Лежи спокойно». И всякий раз она обнаруживала, что ей не хочется двигаться.

Во время этой первой недели они, что называется, притирались – взаимно приспосабливаясь к повседневным привычкам друг друга. Как-то само собой установилось, кто первым идет в ванную, где в шкафах и комодах лежат чьи вещи… Постепенно они выработали общий распорядок. Это была та степень интимности с мужчиной, которой Лес не наслаждалась уже много времени – с самых первых лет своего замужества с Эндрю. А это происходило так давно, что теперь она уже и не помнила, было ли тогда по-другому или лучше, чем теперь.

Она мало бывала в обществе, сосредоточившись главным образом на домашних делах и на конюшнях. Она и не подумала бы менять образа жизни, если бы не приближался День Благодарения. Ее не удивило, когда Триша позвонила, чтобы сказать, что улетает в Аспен кататься на лыжах с несколькими своими новыми друзьями по учебе. Несмотря на то, что Триша смирилась в конце концов с нынешней ситуацией, она все еще чувствовала себя неловко, находясь в обществе Рауля и матери. Однако дочь, кажется, не питала никакой непрязни к ней, что давало Лес надежду, что со временем эта неловкость исчезнет.

Когда позвонила Одра, чтобы подтвердить время, в которое состоится праздничный обед, Лес была почти уверена, что мать исключит Рауля из числа тех, кто приглашается на семейное сборище, поскольку решительно не одобряла любовной связи дочери. Однако Лес забыла способности матери смотреть сквозь пальцы на нескромные поступки своей родни.

– Ты приведешь своего друга? – спросила Одра.

Лес поняла, что отныне с этого момента мать будет именовать Рауля именно так. Она никогда не признает, что он – любовник дочери, живущий в ее доме. Она будет притворяться, что ничего не знает, точно так же, как притворялась, что ничего не знает о любовницах Джейка. Все это казалось Лес очень печальным, но теперь она, по крайней мере, была уверена, что к Раулю будут относиться как к другу.

В этот год на Новую Англию обрушилась ранняя снежная буря, помешавшая братьям Лес и их семьям приехать в Палм-Бич на праздники, так что на обед соберутся только Мэри с пятью детьми, все еще живущими дома, и Лес с Робом и Раулем. Лес была этому рада. Собрание всего семейства Кинкейдов могло произвести на неподготовленного человека ошеломляющее впечатление.

И вот настал День Благодарения. Точно в два часа все они сели за тщательно приготовленный праздничный обед. Лес знала обыкновение Одры разъединять пары, рассаживая гостей, и потому ожидала, что ей придется сидеть за одним концом стола, а Раулю – за другим. Однако она оказалась приятно удивлена, обнаружив, что он занимает место напротив нее.

После супа молодая служанка внесла огромное деревянное блюдо, на котором красовалась жирная индейка, зажаренная до золотистой корочки. Одра сделала девушке знак поставить блюдо перед Россом Карпентером, мужем Мэри. Теперь, когда Джейка с ними не было, на этот второй после его смерти День Благодарения на обеде не оказалось ни одного из его сыновей, и обязанность разрезать индейку перешла к зятю.

– В вашей стране не празднуют что-то подобное Дню Благодарения, мистер Буканан, не правда ли? Это исключительно американская традиция. Но я считаю, что хорош всякий повод, который собирает всю семью вместе. Моя семья очень важна для меня, и я уверена, что вы, как испанец, сумеете меня понять. – Одра, сидевшая во главе стола, выглядела подлинным матриархом.

– Я аргентинец, – вежливо поправил ее Рауль. – И у меня нет семьи, поэтому я, возможно, не испытываю по поводу праздника и общего сбора столь сильного чувства, как вы.

– Как это прискорбно, что у вас нет никого, кроме себя самого, – искренне сказала Одра.

– При моей профессии я нахожу в этом даже некоторое преимущество. Играя в поло, мне приходится очень много путешествовать, а это значит, что я провожу немало времени вне дома. Для семьи, будь она у меня, это было бы нелегко.

– Но, насколько мне известно, у вас есть ранчо в Аргентине.

– Есть, но я провожу там только три или четыре месяца в году, не более.

– И все же, насколько я понимаю, ранчо – это ваш дом, – слегка нахмурилась Одра.

– Это место, куда я приезжаю, – ответил Рауль, и Лес решила, что он дал очень точное определение своему поместью. Хотя старинный, неуклюжий каменный особняк более всего приближался к тому, что можно было бы назвать домом Рауля, он вряд ли по-настоящему был привязан к этому месту.

– Как печально. Мой дом и семья всегда имели для меня большое значение. Мои дети знают, что двери этого дома всегда открыты для них. У них всегда есть место, куда прийти. Это и их дом тоже. – Одра села на своего любимого конька и начала подробно развивать тему, пока служанка вносила тарелки с различной снедью, сопутствующей жареной индейке на столе.

– Это то, что делает мою семью крепкой. За эти годы, кроме кровной родни, к нам присоединились и другие. – Одра благосклонно улыбнулась пухлому Россу, а затем многозначительно посмотрела на Рауля. – Но никто или ничто никогда не встает между нами…

– Хорошо сказано, бабушка Кинкейд, – вставил Роб.

С тех пор как Рауль приехал во Флориду, Роб в первый раз позволил себе хоть намеком показать, что по-прежнему считает, что любовник матери может присвоить себе любовь Лес, предназначающуюся ему, Робу. Его бабка высказалась более тонко – она дала понять, что Рауль может присоединиться к ним, но она не позволит ему отделить Лес от семьи, и в особенности от самой Одры.

Когда обед закончился, взрослые перешли в гостиную, а молодежь – Роб и дети Мэри – направилась к крытой лестнице, ведущей к домику на берегу океана, где они собирались всласть послушать музыку, не опасаясь, что родители начнут шикать и требовать, чтобы убавили громкость.

– Роб, – окликнула Лес сына.

На лице юноши промелькнуло возмущенное, обиженное выражение.

– Я догоню вас, – сказал он остальным и, когда на лестнице затих удаляющийся громкий топот ног и шутливая перебранка его кузенов и кузин, повернулся к матери. – Я так и знал, что ты начнешь мне что-нибудь выговаривать за то, что я сделал это замечание.

– Если ты знал, зачем же говорил? Я думала, что ты понял…

– Я понимаю. Я просто хотел убедиться, что и он понимает, – с вызовом ответил Роб. – В чем дело? Неужели я должен следить за каждым своим словом, которое произношу в его присутствии?

– Разумеется, не должен.

– Тогда за что ты на меня набросилась? Я сделал всего лишь одно невинное замечание, а ты превращаешь это в дело государственной важности, – запротестовал Роб.

– Я всего лишь хочу, чтобы вы с Раулем ладили. Я думала, что вы…

– А мы и ладим. Мы с ним настоящие закадычные приятели – товарищи по поло, о'кей? Удовлетворена? – это был уже сердитый и нетерпеливый вызов.

– Хорошо, Роб…

Нет, совсем не то хотела она услышать, но Лес понимала, что не добьется ничего, пытаясь и дальше обсуждать эту тему. По крайней мере, он смирился с нынешним положением. Не только ей одной, но и сыну приходится привыкать к тому, что в доме теперь находится мужчина. Надо просто дать им – и Робу, и всем прочим – больше времени, чтобы все встало на свои места.

– Тебя ждут в домике. Иди побыстрее, а не то пропустишь еще одну ссору из-за пустяков, которую наверняка затеяли сейчас твои кузены.

– Сколько мы собираемся здесь пробыть? Мне скоро нужно возвращаться в конюшни.

– Одра рассчитывает, что мы останемся у нее по крайней мере еще на час. Поедем домой так скоро, как сможем.

Лес заботливым движением поправила воротник его рубахи. Как ей хотелось сказать своему болезненно уязвимому сыну что-нибудь такое, что могло бы успокоить его мятущуюся душу.

– О'кей. – Роб повернулся и направился к лестнице.

Лес смотрела, как он бежит вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, и, когда сын скрылся, вздохнула, смутно обеспокоенная. Роб в последнее время стал такой обидчивый и раздражительный, и не только с ней, но и вообще со всеми. И все же еще вчера она встретила его в конюшне счастливого, как жаворонка. Лес надеялась, что эти резкие перемены настроения вызваны просто юношеским периодом созревания. Наверное, все дело именно в этом. Будь здесь что-нибудь другое – что именно, она даже боялась подумать, – все выглядело бы намного хуже.

– Что-нибудь случилось? – спросила Мэри.

Лес, обернувшись, покачала головой.

– Нет. Это просто Роб…

И этим было все сказано. Она намеренно переменила тему разговора.

– Ты не собираешься сказать мне, что думаешь о Рауле? – сухо спросила она.

– Он мне понравился и, говоря честно, гораздо больше, чем я ожидала. Он довольно хорошо оборонялся против Одры. Я помню, как в первый раз привела домой бедного Росса. Одра устрашила его гораздо сильнее, чем Джейк.

– А разве она нас всех не устрашает? – пробормотала Лес.

– Я оставила Одру одну в гостиной. Лучше нам вернуться к ней, пока она не решила, что все семейство дезертировало. Ты идешь? – Мэри задержалась в дверях.

– А где Рауль?

– Вышел на веранду выкурить сигару. Может быть, нам стоит начать курить, как ты думаешь, Лес? Я еще никогда не пробовала прибегать к такому оправданию, чтобы сбегать из комнаты. – По лицу сестры скользнула усмешка.

– И всякий раз выслушивать лекции об опасности заболеть раком? Нет уж, избавь меня, – насмешливо подхватила Лес. – Скажи Одре, что я скоро приду. Хочу пойти взглянуть, как там Рауль.

Мэри двинулась назад к гостиной, а Лес прошла через стеклянные двери, ведущие на открытую веранду. Рауль стоял возле перил, рассеянно глядя на волны, накатывающиеся из океана. Услышав шаги, приближающиеся к нему по деревянному полу веранды, он повернул голову к Лес. Она подошла и встала рядом с Раулем, опершись руками о перила.

– Хороший был обед, – сказал Рауль.

– Еда была отменной, – поправила Лес, не вполне уверенная, что определение «хороший» можно отнести также и к атмосфере за столом. – Кинкейды временами оказывают подавляющее впечатление, – отважилась она вызвать его на откровенность.

– Вот, значит, в чем твой секрет. – Складки у рта Рауля стали глубже.

Лес рассмеялась, внезапно успокоившись.

– Наконец-то ты понял, что считаешь меня такой неотразимой именно из-за кинкейдовской породы.

Рауль вынул руку из кармана и, обняв Лес вокруг талии, привлек ее к себе.

– И из-за этого тоже среди многого прочего.

Лес легонько поцеловала Рауля, затем отстранилась, чтобы погладить пальцами кончик его подбородка.

– Нам совсем не обязательно задерживаться здесь слишком надолго.

– Ты хочешь уехать?

– Считаю, что уже вполне достаточно демонстрировала тебя Одре.

– Эктор назвал бы ее грозной женщиной, – улыбнулся Рауль. – А тебя он однажды сравнил с тигрицей, защищающей своих тигрят.

– Эктор?

– Ты в этом отношении точь-в-точь как твоя мать, – сказал он.

– Мне надо еще хорошенько подумать, прежде чем я решу, можно или нет считать это комплиментом, – с упреком проговорила Лес.

– Это правда, а правда никогда не льстит или не оскорбляет. – Рауль поцеловал уголок ее рта, чтобы вернуть мягкость обиженно надутым губам. – Нам пора возвращаться в дом, а не то твоя мать сочтет меня невежливым…

– Да, пора, – вздохнула она.

– Почему ты приезжаешь сюда, если тебе здесь не нравится? – нахмурился Рауль.

Вопрос удивил Лес, заставив задуматься над ответом.

– Думаю, что, говоря по правде, мне нравится навещать мать. Внешне мы все протестуем против собственнической требовательности Одры, но все равно приезжаем к ней. Вся наша семья очень близка между собой, и именно она является хранительницей ее устоев. Может быть, мы видимся и не слишком часто, но, когда нам нужна помощь, мы обращаемся только друг к другу и никогда к посторонним. Мы, Кинкейды, – очень тесный союз. Я знаю, что Эндрю иногда чувствовал себя лишним на семейных собраниях. Это ощущают многие из мужей и жен, приходящих в нашу семью. Но никто не показывает им этого намеренно. Думаю, я вышла сюда, чтобы сказать тебе это.


Всю следующую неделю Рауль устраивал пробные матчи, решая, кто из игроков войдет в их с Робом будущую команду. С большинством из кандидатов он переговорил, еще находясь в Аргентине, и теперь должен был сделать окончательный выбор.

– Так что ты собираешься предпринять? – спросила Лес, когда они пешком возвращались из конюшен к дому, чтобы поесть. Рука Рауля тяжело лежала на ее плече, свидетельствуя об усталости, которую Лес и без того читала на его лице.

– Думаю, что сейчас я больше всего нуждаюсь в горячей ванне и хорошем растирании.

– Нет! Я имела в виду отбор игроков. Я думаю, что Брубейкер, когда ты поставил его в защиту, играл очень неплохо.

Она наблюдала большую часть утренних тренировок, в ходе которых Рауль испытывал игроков в разных позициях, иногда меняя их местами после каждого чуккера и время от времени ставя каждого то на одну, то на другую сторону.

– Надежный парень. Может стать сильнейшим в команде. – Однако Рауль не был готов к тому, чтобы связывать себя обещаниями. – Мне понравился и Мастерсон в качестве игрока под первым номером. У него много огня. Он может зажечь команду. Тем не менее Роб против него. Он утверждает, что Мастерсон желает заграбастать всю славу себе. Признаю, что он действительно выказывает подобную склонность.

– У Лоулза очень хороший подбор пони, – заметила Лес.

– Да, решение – дело не из легких… – Морщинки вокруг глаз Рауля сбежались веселой паутинкой, когда он увидел, как она пытается взвесить вклад, который может внести в команду каждый из игроков. – Надо учесть многие факторы – мастерство игрока, стиль его игры, сочетается ли он с другими, каковы у него пони или может ли он дополнить свой состав лошадей, чтобы быть во всеоружии. Но самое главное из всего, является ли он simpatico? – Они подошли к французским дверям, и Рауль снял руку с плеча Лес, чтобы она смогла пройти впереди него. – А после всего этого мы должны решить, как много мы будем им платить.

Лес кивнула. Она только недавно начала понимать, что подготовка к соревнованиям влечет за собой гораздо больше дел и хлопот, чем она думала прежде.

– Не хочешь ли поработать сегодня днем и выбрать, в каких турнирах мы будем принимать участие? Тогда мы смогли бы набросать примерное расписание поездок и прикинуть расходы, – сказала она.

– Да, и нам надо убедиться, что у пони будет достаточно времени для отдыха, если придется перевозить их в трейлерах на большие расстояния…

Войдя в дом, они направились через гостиную прямо в фойе.

– Да, меня тоже беспокоит, что из Техаса сразу придется отправляться в Нью-Йорк. Может быть, гораздо разумнее принять участие в турнире «Оук-Брук». Я…

– Лес, извините меня, – прервала их разговор Эмма Сандерсон, вышедшая в прихожую из холла с галереей. – Я услышала, что вы пришли, а только что позвонила Конни Дейвенпорт. Она хочет узнать, почему вы не ответили на ее приглашение на прием. Она опасалась, что вы просто не получили его. Что мне ей ответить?

Лес остановилась и взглянула на Рауля.

– Конни – это моя подруга, и она ежегодно устраивает предрождественский прием с угощением в миллион калорий. Не могу сказать, что мне хочется идти туда, но не могу же я вечно скрывать тебя ото всех и наслаждаться твоим обществом в одиночку, не правда ли? – Лес улыбнулась Раулю и повернулась к Эмме: – Скажите ей, что мы приедем.

– Очень хорошо. Я запишу в ваш календарь на субботу, – сказала секретарша и ретировалась в коридор.

– Надеюсь, ты не возражаешь? – Ладонь Лес скользнула в руку Рауля, и они двинулись вверх по огромной дубовой лестнице. – Я знаю, что ты не большой охотник до приемов.

– Некоторые из них бывают не так уж и плохи. Это зависит от компании.

– Я знаю точно, что они скажут, когда увидят меня с тобой. «Ох уж эта счастливица Лес Томас. Она-то, будьте уверены, непременно найдет себе кого-нибудь вроде этого парня. Еще бы, она – из Кинкейдов», – насмешливо проговорила Лес. – Языки будут работать вовсю.

Внезапно ей отчаянно захотелось, чтобы этот прием состоялся поскорее. После тех жалостливых взглядов, которые ей пришлось вынести, когда ее бросил Эндрю, Лес не терпелось упиться сладостью мести. Она не могла дождаться, когда увидит, как лица знакомых вытянутся при виде Рауля. Никто больше не сможет назвать ее «бедной Лес».

Войдя в их общую спальню, она подтолкнула Рауля к ванной.

– Прими горячий душ. А потом мы посмотрим, что можно придумать насчет растирания. 27

Вдоль подъездного пути выстроилась шеренга автомобилей. Огромный дом сиял огнями. Белые колонны фронтальной галереи были увиты гирляндами, а над входной дверью висел гигантский венок из сосновых веток, украшенный лентами. Лес решила не дожидаться в одиночестве у входа, а остаться в автомобиле вместе в Раулем, пока он искал место, где можно было бы припарковать машину. Все равно она не собиралась входить в наполненный гостями зал без него.

Наконец они оставили машину и подошли ко входной двери. Из дома до них доносился приглушенный гул голосов – прием был в самом разгаре. Рауль позвонил в дверной звонок. Лес окинула его восхищенным взглядом, любуясь, как ладно сидит на нем темный вечерний костюм, и повернулась к двери, ощущая гордость и уверенность в себе.

Один из наемных служителей, приглашенных специально для этого приема, впустил их в дом. Лес отдала ему свое длинное манто. Она не посмотрелась в зеркало, но и без того очень хорошо представляла, как сверкают блестки на ее красном, сшитом в виде туники, платье из шелкового жоржета, кокетка которого была как бы разграфлена на квадраты бисерными строчками. Она намеренно выбрала этот наряд, сразу же бросающийся в глаза.

– Лес! Я, кажется, не видела тебя целые столетия! – радостно воскликнула полная, округлая хозяйка дома Конни Дейвенпорт, выходя им навстречу. – Ты в этом платье выглядишь просто ошеломляюще – сверкаешь, как рождественская елка. А это кто? – спросила она, не переводя дыхания, а затем заговорщицки прошептала: – Это он?

Губы Лес невольно расплылись в улыбке, которую она не сумела сдержать.

– Конни, это Рауль Буканан… Рауль, познакомься с хозяйкой этого дома Конни Дейвенпорт…

– Клянусь, я собираюсь начать ходить на все матчи по поло в клубе. Кажется, я единственная, кто вас не знает. – Конни вцепилась в руки Рауля своими пухлыми пальчиками. – Ах, Лес, ничего удивительного, что ты скрывала его все это время. Он вос-хи-ти-те-лен!

– Вы очень любезны, миссис Дейвенпорт, – Рауль мягко отнял у нее свою руку.

– Боже мой, какой голос! – Конни даже задрожала от наплыва чувств. – Так и чувствуешь себя, словно тебя обволакивает сливочная помадка…

Зазвонил дверной колокольчик, извещая о прибытии новых гостей.

– Уверена, Лес, что ты знаешь здесь всех, – затараторила Конни. – Я пригласила Эндрю, но он в последнюю минуту позвонил и извинился, что не может прийти. Не может найти человека, который посидел бы с ребенком. Ну разве не истерическое поведение? В его-то возрасте! – Она попятилась к двери. – Запомните правило, которое установлено у меня на приемах. Если вы сидите на диете или придерживаетесь ограниченного питания, то можете сразу же уезжать. Вся еда здесь переполнена калориями и холестерином. Коктейль со взбитыми яйцами, сахаром и ромом приготовлен на чистых сливках. Лакомьтесь вовсю!

– Она не шутит. У нее все на самом деле так, – вполголоса предупредила Лес, взяв Рауля за руку и направляясь в центральную гостиную. – В каждой крошке – или уж, по крайней мере, в каждом глотке – не меньше тысячи калорий. Еда – это ее страсть. Чем жирнее и сдобнее, тем лучше. Конни единственная женщина из всех, кого я знаю, которая выражает желание забрать с собой остатки еды, когда уходит домой из гостей после вечеринки.

Большая комната была по-рождественски украшена. Надо всем главенствовало громадное дерево, с густых ветвей которого свисали пряничные человечки, леденцы и серебряные гирлянды. На каждой плоской поверхности в комнате, за исключением пола, стояли блюда и тарелки всех форм и размеров, наполненные всевозможными сладостями. Гости, окруженные этими сладкими соблазнами, толпились в гостиной, стоя или сидя небольшими группками.

Не успели Лес и Рауль войти, как их тут же остановила высокая, худощавая женщина в зеленом, отделанном бисером, платье, которое весило, казалось, больше, чем его обладательница.

– Лес, дорогая, осмелюсь ли спросить, где ты скрывалась все это время? – Это приветствие, произнесенное гортанным голосом, сопровождалось лукавым, понимающим взглядом.

– Здравствуй, Вероника. Удивительно, как это Конни разрешила тебе прийти?

– Я объяснила, что доктор велел мне набрать вес, и она тут же загорелась идеей откормить меня.

– Я не уверена, что ты знакома с Раулем, – начала Лес.

– На самом деле знакома, хотя не уверена, помнит ли он меня. – Она вложила свои длинные, тонкие, как косточки, пальцы в его руку. – Мы встречались в прошлом году на приеме у Чета Мартина, когда тот выиграл кубок Кинкейда. Я – Вероника Хамптон.

– Разумеется, помню. – Рауль слегка поклонился.

На его невозмутимом лице была написана одна лишь вежливость и ни малейшего признака того, что он ее узнает.

– Это было нечто предначертанное судьбой, не так ли? – сказала Вероника, обращаясь к Лес. – Когда ты решила задержаться так надолго в Аргентине, я сразу догадалась о причине. Да и кто бы на твоем месте не задержался, если бы возник шанс привезти домой кого-нибудь вроде твоего кавалера. Я не стану спрашивать тебя, довольна ли ты.

Лес поболтала еще несколько минут с Вероникой, а затем извинилась:

– Мы с Раулем еще не побывали в баре, чтобы выпить по чарке рождественского напитка. Поговорим позже.

– Присматривай за ним получше, – предостерегла Вероника.

Когда они отошли, Лес наклонилась поближе к Раулю и прошептала:

– Надеюсь, она все же послушается своего доктора и наберет немного веса. Иначе ей удастся доказать, что слово die «умирать» образовано от diet – «диета».

Она сознавала, что все головы в гостиной повернулись в их сторону, чтобы рассмотреть вызывающую общее любопытство пару. И ей был приятен гул голосов, который она вызвала, появившись под руку с Раулем. Она понимала, что улыбается как довольная кошка. Ну что же, примерно так она сейчас себя и чувствовала. Когда они проходили мимо небольшой кучки гостей, стоящих вокруг буфетного стола, Лес узнала пламенно-рыжие волосы одной из женщин.

– Есть кое-кто, с кем я хочу тебя познакомить, – она легонько потянула Рауля за руку, чтобы подвести его к своей знакомой. – Билли Рей, как поживаете?

Та, которую она окликнула, отделилась, извинившись, от собеседников и обняла Лес.

– Лес, вы выглядите чудесно.

– А вы выглядите… – Лес, смеясь, покачала головой, разглядывая ярко-красное атласное платье, столь эстетски не совпадавшее по цвету с волосами женщины. – Не понимаю, как вам это удается. Сочетание цветов ужасное, но вы смотритесь в нем ошеломляюще.

– Это называется характерность… ну и еще немного театральности, – хрипло проговорила женщина.

Маска густого грима скрывала тот факт, что ей стукнуло уже все пятьдесят. Зеленые глаза Билли Рей переметнулись на Рауля, а затем вновь на Лес.

– Это и есть тот самый, не так ли?

– Да, он самый. Билли Рей, познакомьтесь с Раулем Букананом. Рауль, это Билли Рей Таунзенд. Она владелица художественной галереи на Уорт-авеню.

– Рад с вами познакомиться, – сказал Рауль.

– Ну что вы, это я рада, – улыбнулась Билли Рей. – Галерея – мое хобби. Люблю, видите ли, красивые вещи. А вы, насколько я понимаю, играете в поло.

– Да, верно.

– Это спорт, требующий большой физической отдачи. Вы, должно быть, находитесь в превосходной форме. – Билли Рей оглядела Рауля с головы до ног, затем обернулась к Лес. – Если я выставлю в своей лавке его портрет обнаженным, картину оторвут с руками.

Лес рассмешило это замечание.

– Я собиралась забежать в вашу галерею. Когда я была в Буэнос-Айресе, то увидела несколько чудесных полотен работы местных художников и в двух местах взяла визитные карточки и проспекты. Думаю, что вам захочется взглянуть на них.

– Непременно. Приходите поскорее, – с жаром подхватила Билли Рей.

– Обещаю.

По дороге к бару их еще несколько раз останавливали знакомые Лес, и то же повторилось, когда они двигались обратно, выпив пару коктейлей. И чем больше завистливых взглядов, не говоря уже о завистливых замечаниях, было брошено в их сторону, тем довольнее становилась улыбка на губах Лес. У них ушло почти два часа на то, чтобы обойти все вокруг и повидать всех гостей. Лес испытывала большое удовлетворение, наблюдая за их лицами, когда они знакомились с Раулем. Когда обход был завершен, они разыскали хозяев, чтобы попрощаться и отбыть восвояси.

Выйдя из дома Конни, Лес испытала сладкое, пьянящее чувство. Оно напоминало то, что ощущаешь, перебрав спиртного и оказавшись затем на свежем воздухе. Она получила наконец свое воздаяние за унижение, пережитое, когда Эндрю бросил ее, и воздаяние оказалось великолепным. Лес крепче сжала руку Рауля и переборола желание рассмеяться во весь голос.

– Я так рада, что мы приехали сюда. – Она поцеловала его, пока Рауль открывал для нее дверцу машины, и скользнула на сиденье.

Ей не терпелось дождаться, когда он окажется рядом, и как только Рауль сел за руль, Лес придвинулась поближе и повернулась, чтобы лучше видеть своего возлюбленного. Рокот заведенного двигателя вторил, казалось, дивному ощущению, переполнявшему Лес. Еще немного, и она заурчит и замурлычет, как разнежившаяся кошка. И все это благодаря ему.

Она подогнула под себя ноги, обтянутые шелком, и прислонилась к Раулю. Пока он выруливал с площадки около дома, где стояла их машина, на улицу, Лес легонько покусывала его мускулистую шею, спускаясь к плечу, а затем проделав весь путь обратно до уха. Какой сладостный вкус был у его чистой, теплой кожи…

– Лес, я веду машину.

Ее не отпугнула суровость его голоса, однако она немного отстранилась.

Но не унялась. Она просунула руку ему под пиджак и попыталась расстегнуть рубашку на груди, чтобы ощутить крепкую мускулистую плоть. Однако Рауль твердо взял Лес за запястье и отвел ее руку в сторону.

– Мы уже почти на месте.

– Дома. Мы уже почти дома, – поправила она, затем положила подбородок ему на плечо и кончиком ногтя провела воображаемую линию вокруг его уха. Рауль отодвинул голову от этого щекочущего прикосновения.

Когда автомобиль свернул на подъездную дорожку, Лес отодвинулась от Рауля, выпрямилась на своем сиденье и откинулась на спинку. Все еще улыбаясь, пробежала пальцами по волосам.

– Какой был чудесный прием, – задумчиво проговорила она вслух.

Рауль остановил машину около гаража и вышел, чтобы открыть перед Лес дверцу. Но как только она ступила на землю и остановилась, поджидая его, он захлопнул дверцу, повернулся и зашагал в сторону, противоположную дому. Лес испуганно смотрела, как он уходит.

– Куда ты?

– Я заметил свет в конюшне, – приостановился Рауль. – Кто-то забыл выключить освещение.

– Тебе совсем ни к чему ходить туда самому. – Лес пошла к нему. – Мы можем позвонить Джимми Рею из дома и попросить его проверить. – Она закинула руки на шею Раулю и прижалась к нему. – Сегодня вечером я так чудесно провела время. Спасибо тебе.

Она попыталась нагнуть его голову к себе, чтобы поцеловать.

Мускулы на шее Рауля напряглись, сопротивляясь ее усилию, он разомкнул обвивавшие его руки Лес, а затем оттолкнул ее от себя. Она была ошеломлена его неожиданной и непонятной грубостью и холодностью, которую увидела у него на лице.

– Что случилось? – нахмурилась она.

– Сегодня вечером ты водила меня напоказ перед своими друзьями, словно я новый племенной жеребец, которого ты только что купила. Я не принадлежу тебе, Лес. – Голос Рауля дрожал от ярости.

Лес больно уколола его реакция, и в ней вспыхнул ответный гнев.

– Вот как ты, оказывается, это понял? – воскликнула она, защищаясь. – Ладно, пусть я виновата в том, что показывала тебя своим друзьям, но это произошло потому, что я была горда, что меня видят рядом с тобой! Я думала, ты это понимаешь! И у меня нет намерения завладеть тобой. Спасибо за то, что испортил такой великолепный вечер! – Она пошла было прочь, но задержалась на мгновение. – Я передумала. Наверное, это действительно превосходная мысль – пойти и проверить, что это за свет горит в конюшне.

Рауль тяжело и часто дышал, и с каждым вдохом гнев медленно покидал его. Он смотрел ей вслед, невольно любуясь, как волнуется от быстрого шага манто и как сверкают блестки на ее юбке. Резкая отповедь Лес заставила Рауля усомниться в том, что его обвинения были справедливыми, но раздражение осталось. То, как его разглядывали гости на приеме, оставило у него во рту дурной привкус. Возможно, Лес в этом и не виновата, но впечатление от вечера осталось отвратительное.

Рауль свернул к конюшне, где светилось окно комнаты, в которой хранилась сбруя. Он решил пройтись, чтобы избавиться от чувства досады. В лицо ему веял холодный ветер, запах лошадей и сена мешался с резким, свежим дуновением океана.

Подойдя к конюшне, он открыл основную дверь и вошел внутрь. Из-под двери склада сбруи просачивалась узкая полоска света. Рауль нащупал выключатель и зажег свет в коридоре и проходе конюшни. В стойлах зашевелились кони, зашуршала солома. Где-то в отдаленном стойле негромко фыркнула какая-то любопытная лошадь.

Не успел еще Рауль подойти к двери склада, как почувствовал в воздухе запах чего-то горелого. Он подергал за ручку, но дверь была заперта. Тогда Рауль пошарил под порогом, где он держал ключ, который дала ему Лес. Повернув ключ в замке, он услышал за дверью какой-то звук. Толчком распахнул дверь настежь, быстро шагнул в комнату и остановился, столкнувшись лицом к лицу с точно так же застывшим от неожиданности Робом, который, развалившись, сидел на скамье.

– Эй, приятель, – неуверенно засмеялся Роб. – Вы так врываетесь, что можете напугать! Вы же собирались быть на приеме?

– Мы только что вернулись. Я увидел свет и подумал, что кто-то забыл его выключить.

Странный запах был теперь не так силен, но Рауль по-прежнему явственно ощущал его. Нахмурившись, он оглядел комнату, ожидая обнаружить что-нибудь тлеющее.

– Никто не забыл. Это всего лишь я. Замешкался здесь немного. Можете возвращаться в дом. Я выключу свет, когда буду уходить, – быстро проговорил Роб с нервными нотками в голосе и, передвинулся, по-прежнему заслоняя спиной рабочий верстак.

– Я чувствую, как пахнет чем-то горелым. – Рауль подозрительно смотрел на него.

– Я ничем не пахну, – пожал плечами Роб. Притворная улыбка, застывшая у него на губах, не соответствовала тревожным взглядам, которые он то и дело кидал на Рауля. – А-а-а, я знаю, что это может быть. Я недавно выкурил сигаретку с марихуаной в сортире. Наверное, запах еще остался, его-то вы и чувствуете.

Постепенно Рауль сообразил, что Роб что-то прячет от него на верстаке.

– Над чем это вы здесь работали? – Он шагнул вперед, но Роб вновь переместился, чтобы заслонить что-то за своей спиной.

– Не думаю, что это вашего ума дело, – вновь появилась та же нервная улыбка, но теперь в ней читался оттенок вызова.

– Что вы прячете?

Когда Рауль сделал еще один шаг к нему, Роб попытался оттолкнуть его. И это движение позволило Раулю увидеть на верстаке принадлежности для употребления наркотика. В сердцах он отодвинул Роба в сторону.

– Что это такое? Кокаин?

– А что, если даже и кокаин? Может быть, я решил устроить себе свой собственный маленький праздник, немного поразвлечься. Вам до этого нет никакого дела. Такая забава не мешает моей игре в поло, а это единственное, что вас касается, – воинственно ответил Роб. – Пусть вы даже и кувыркаетесь в постели с моей матерью, но это не дает вам никакого права указывать мне, что я должен делать, а чего – не должен!

Рауль сгреб его за ворот рубахи и с силой толкнул назад так, что спина Роба изогнулась дугой над верстаком.

– Чтобы ты больше никогда в жизни не говорил так о Лес, – приказал он хрипло и, отпустив ворот, отошел назад. Его всего трясло от гнева и отвращения.

– Она моя мать, – заявил Роб. – И тебе лучше об этом не забывать.

– Она знает? – Рауль кивнул в сторону верстака.

– Ну давай, расскажи ей, – вызывающе бросил юноша. – Я от всего отопрусь. И обвиню Джимми Рея. Кому, как ты думаешь, она поверит? Мне – вот кому… Так что советую тебе держать рот на замке. Если затеешь неприятности, то первый же от них и пострадаешь.

Рауль подумал, что в словах Роба есть своя правда. Лес становится слепа, когда дело касается ее сына. Она предупреждала его, что в любом случае станет на сторону Роба. И Рауль понимал: Лес не поблагодарит его, если он расскажет, что Роб употребляет кокаин. Он здесь посторонний. И его отношения с Робом строго ограничены тренировочным полем. Как он оставался в стороне от семейных разногласий в прошлом, так не будет встревать в это дело с наркотиком и сейчас.

– Эта твоя забава не должна мешать поло. Если ты когда-нибудь попытаешься сочетать и то и другое, тебе придется отвечать передо мной, – предостерег Рауль. – Чем ты занимаешь в свое личное время – твоя забота. А мои дела тебя не касаются. В том числе и мои отношения с твоей матерью.

– Я знал, что ты будешь молчать, – ухмыльнулся Роб. – Ты не осмелишься открыть рот. А мне почти хотелось бы, чтобы осмелился. Готов отдать что угодно, лишь бы посмотреть, как Лес укажет тебе на дверь.

– Если это причинит ей боль, то это будет делом твоих рук и ничьих больше. – Рауль повернулся и вышел из комнаты.

Он закрыл за собой дверь и положил ключ на прежнее место. Медленно шагая от конюшен к дому, он думал о том, что лучше бы ему не знать секрета Роба. Привычка к кокаину – дорогое удовольствие. У Роба пока есть средства, чтобы поддерживать эту привычку, но рано или поздно Лес обо всем узнает. Рауль с тревогой подумал об этом дне, и тут вдруг с легким удивлением обнаружил: оказывается, он рассчитывает быть здесь, когда это произойдет. Прежде он никогда не заглядывал так далеко в будущее.

Вернувшись в дом, Рауль оставил в прихожей свет для Роба и поднялся по лестнице на второй этаж в комнаты Лес. Пройдя через гостиную, остановился в дверях пустой спальни. Красное платье в блестках было аккуратно повешено на спинку стула, но Лес не было видно. Нахмурившись, он оглядел комнату.

– Лес, – позвал он и, не услышав ответа из ванной, вернулся в гостиную.

И тут послышался приглушенный ответ:

– Я на веранде.

Французские двери в гостиной были распахнуты на веранду. Рауль подошел к ним и остановился на пороге, увидев фигурку в красном халате, стоящую у перил спиной к нему. Плечи Лес согнулись вперед, она съежилась, обхватив себя руками. Но голова была откинута назад, словно Лес созерцала звезды, раскинувшиеся над ее головой в ночном небе. Рауль вышел на веранду, но она не повернулась, заслышав его шаги. Лес не изменила положения, пока Рауль не остановился рядом с ней, и тогда она склонила голову.

Глядя на ее покорную позу, он вспомнил ее опасения насчет того, как отнесется Триша к их связи, и того, что Роб будет ревновать к нему. Он по своей небрежности и невнимательности уже вызвал немало сложностей во взаимоотношениях Лес с ее детьми – сложностей, которые до сих пор полностью еще не разрешены. Это ее дети и ее сложности. Она не ждет от него совета, и не в его положении предлагать ей советы, даже если бы он и знал решение. Только теперь Рауль осознал, как непрочны связывающие их узы. И он не станет испытывать их, чтобы посмотреть, сможет ли их любовь устоять под тяжестью того, что он только что узнал о ее сыне.

Молчание затянулось. Рауль положил руки на плечи Лес и почувствовал, как она напряжена. Он смотрел на ее слегка склоненную голову. Волосы Лес светились в мерцании звезд бледным золотом, и Рауль чувствовал их тонкий аромат.

– Сегодня вечером я использовала тебя как орудие мести, – сказала она тихо.

До этого момента Рауль не помнил о произошедшей между ними ссоре. Теперь она казалась совершенно не важной. Он хотел было сказать об этом, но Лес заговорила вновь, а потому Рауль дал ей продолжить.

– И не из ненависти или из желания причинить кому-нибудь боль, – добавила Лес. – Мне главным образом хотелось восстановить свою собственную ценность в глазах окружающих. Когда Эндрю бросил меня, то единственное, что я видела на их лицах, была жалость. И не всегда эта жалость была доброй.

За ровным тоном, каким говорила Лес, Рауль различил горечь и боль.

– Мне надо было показать им, что я нашла человека, которому я понадобилась ради меня самой, и еще мне хотелось посмотреть, как в их глазах появится зависть, когда они увидят тебя. Поэтому я и водила тебя всем напоказ, чтобы стереть с их лиц жалостливые ухмылки. Я никогда не намеревалась оскорбить тебя.

Это объяснение было самым большим извинением, которое способна произнести Лес. И Рауль это понимал. Он не мог припомнить, чтобы за все то время, что он знал ее, Лес хотя бы раз сказала, что она сожалеет или просит прощения. Она могла признать, что в чем-то ошибалась, но была слишком горда, чтобы по-настоящему извиниться за свою ошибку. И все же гордость была одним из тех качеств, которые всегда восхищали его в Лес.

Рауль склонил голову и уткнулся лицом в изгиб ее шеи, покусывая нежную чувствительную кожу – точно так же, как делала это Лес недавно в машине. Он почувствовал, как она невольно задрожала в ответ на ласку. Он обхватил ее скрещенные руки и привлек Лес к себе.

Она закрыла глаза, наслаждаясь ощущениями, которые вызывали в ней его легкие покусывания. Теплота его объятий смягчила боль и обиду, вызванную их ссорой. Его руки всегда заставляли ее забыть обо всем, кроме наслаждения.


К середине недели Лес закончила предварительную прикидку расходов, которые скорее всего потребуются на переезды команды, перевозку лошадей и сопровождающих их конюхов. Она принесла свои расчеты в библиотеку, чтобы Рауль просмотрел их, и положила бумаги перед ним на стол.

– Проверь, пожалуйста! Боюсь, я не совсем верно рассчитала затраты на бензин для грузовиков, которые будут перевозить трейлеры с лошадьми. Это на второй странице. – Она обошла вокруг стола и остановилась рядом со стулом, на котором сидел Рауль, чтобы показать нужные параграфы.

– Кажется, ты совсем не просчиталась. – Рауль пробежал глазами колонки цифр. – Все это подсчитано очень точно.

– Что ж, – сказала Лес, – значит, не зря нас в семье учили беречь каждый доллар, хотя мы и росли, так сказать, в роскоши.

– Извините… – В дверях библиотеки появилась Эмма Сандерсон. – Лес, пришла почта.

Лес вышла из-за стола и взяла у секретарши пачку писем.

– Спасибо, Эмма, – поблагодарила она и села на кожаный диван, чтобы просмотреть корреспонденцию, пока Рауль более внимательно изучит подготовленную ему смету.

В пачке были главным образом различные счета и обычные никому не нужные рекламные проспекты.

– Письмо от Триши.

Это была первая весточка от дочери после Дня Благодарения, когда Триша позвонила, чтобы сказать, что благополучно вернулась из своей лыжной поездки. Лес с нетерпением открыла конверт и быстро пробежала глазами первые строки письма, заранее готовя себя к отказу дочери приехать домой. Скорее всего Триша написала только затем, чтобы предупредить, что у нее другие планы на рождественские праздники.

– Рауль, она приезжает домой… в эти выходные. – Она не могла поверить своим глазам и еще раз торопливо перечитала начало письма. – Она прилетит в пятницу вечером. А в воскресенье у ребенка крестины…

Лес совершенно не беспокоило, зачем Триша приезжает домой. Главное – она приедет.

– Эмма! – Она вскочила с дивана и поспешила к двери с зажатым в руке письмом. – Эмма!

Полная седовласая женщина уже выходила из гостиной, когда услышала зов и повернула назад.

– Да?

– Триша приезжает домой на этот уик-энд. Проследите, чтобы для нее приготовили комнату.

– Займусь этим прямо сейчас, Лес.

Лес вернулась в кабинет и подошла к столу, дочитывая на ходу конец письма. Дочь писала в основном о своей учебе. Лес остановилась возле стула Рауля, бессознательно положив руку ему на плечо.

– Разве это не чудесно? – пробормотала она, вновь возвращаясь к началу письма.

– Да, чудесно, – согласился Рауль.

Но Лес настолько углубилась в чтение, что не замечала того, как он незаметно изучает ее лицо.


Балансируя на ступеньке стремянки, Лес прилаживала над дверью столовой конец красной бархатной полосы. С полосы свисал шар, обвитый омелой. Лес изогнулась в сторону, пытаясь определить, ровно ли расположены оба конца ленты.

– Эмма! Триша! Эй, кто-нибудь! Посмотрите, по центру ли шар? – позвала она.

– Может, я гляну?

Лес с насмешливым сомнением оглянулась через плечо на Рауля.

– Не знаю. Мне нужен настоящий эксперт. Судя по тому, что я видела в твоем доме, ты не слишком разбираешься в украшениях.

– А та картина, что я повесил в центре стены? – напомнил он.

– В тот раз я указывала тебе, как ее прибить, – засмеялась Лес. – Ну так как ты считаешь?

– Сдвинь на дюйм вправо, – приказал Рауль. – Вот теперь по центру.

Удерживая конец полосы на месте, Лес взяла чертежную кнопку из коробочки, стоявшей на верхней площадке стремянки, и пришпилила ткань к деревянной стене. Затем взяла молоток и вбила кнопку по самую шляпку. Рауль поддержал лестницу, чтобы она спустилась. Лес отошла на несколько шагов, проверяя работу.

– Ты прав. В центре.

– Ну конечно. А ты чего ожидала?

– Ты знаешь обычай целоваться под омелой?

Лес даже не пыталась понять настроение, в котором сейчас находилась. Отчасти ей хотелось флиртовать, а отчасти было просто радостно. Все было замечательно: Триша приезжает домой, рождественские украшения вынуты из ящиков и Рауль здесь, рядом с ней.

– Возможно, ты могла бы освежить мою память, – предложил Рауль.

– С удовольствием. – Она закинула руки ему на шею и поднялась на цыпочки, но Рауль отстранился, едва Лес притронулась к нему губами.

– Я думал, мы встанем под омелой. – Он вопросительно изогнул дугой бровь.

– Это просто незначительная деталь, любимый. Незначительная деталь, – пролепетала Лес и вновь прильнула к его губам.

Он обнял Лес, путаясь руками в полах ее большого, не по росту, свитера, прижал к себе и вернул ей лениво-томный поцелуй.

– Так это делается?

– Это только первый урок.

Боковым зрением Рауль уловил какое-то движение в прихожей. Он взглянул туда поверх головы Лес и увидел Тришу, стоящую в двери. В руках у нее была пиньята [51] из папье-маше в форме лошади. Он понял, что девушка видела, как они целовались. Когда Триша заметила, что Рауль смотрит на нее, она быстро нырнула назад в прихожую.

– Лес! – В столовую суетливо вбежала Эмма. – Я принесла новые лампочки для гирлянды на рождественское дерево взамен перегоревших.

– За работу, – прошептала Лес Раулю и неохотно пошла навстречу секретарше. – Триша! – позвала она. – Есть лампочки, так что можно продолжать.

Не получив ответа, она глянула на Рауля:

– Наверное, она закончила украшать прихожую. Ты не хочешь, когда будешь подниматься наверх, сказать ей, что Эмма принесла гирлянду?

– Конечно. – Рауль вышел в прихожую.

К изогнутым перилам лестницы по всей их длине красными бархатными бантами были прикреплены попарно сосновые ветки. Триша укрепляла красно-зеленую пиньяту у основания лестницы. Рауль задержался около девушки, понимая, что та почувствовала его присутствие, хотя и не поднимала головы от работы.

– Лес просила меня сказать вам, что лампочки для гирлянды уже здесь.

– Спасибо. Сейчас приду. – Триша выпрямилась. – Эта пиньята выглядит довольно потрепанной. Папа купил ее для меня, когда мне было восемь или девять. Он летал в Лос-Анджелес по делам и по дороге назад прихватил ее в аэропорту. Мы вытаскивали ее каждое Рождество и ставили вот здесь. Конечно, в этом году отца уже с нами не будет… – Она вздернула голову и слегка выдвинула подбородок. – Но теперь у нас так повелось, что мне придется и к этому привыкать.

Рауль почувствовал, что девушка говорит и об отсутствии отца, и о его собственном присутствии в доме.

– Я рад, что вы приехали домой на праздники, Триша.

– Почему? – с вызовом спросила она.

– Потому что вы сделали мать очень счастливой.

Триша наклонила голову в сторону, глядя на него прищуренными глазами.

– Вы по-настоящему влюблены в нее, не правда ли? – Казалось, ее немного огорошили слова Рауля. – Я не собиралась подглядывать…

– Не особенно, – ответил Рауль на Тришин вопрос, но затем признался: – Я очень сильно люблю ее.

Несколько долгих секунд Триша смотрела на него, потом улыбнулась:

– Пойду-ка я лучше помогу Лес с украшениями.

28

– После того как Триша уезжает, дом всегда кажется таким тихим, – заметила Лес, садясь на стул, который выдвинул для нее Рауль. – Вот уж два дня, как она отбыла, а я все еще ожидаю, что она вихрем ворвется в комнату, тараторя со скоростью пулемета.

– Извините, Лес… – Эмма Сандерсон остановилась в дверях столовой, как заметил Рауль – прямо под омелой. – На телефоне мистер Карстэрз из банка. Он хотел бы поговорить в вами. Сказать ему, чтобы он позвонил после ленча, или вы подойдете к телефону сейчас?

– Я поговорю с ним. Все равно мы ждем Роба. – Лес встала из-за стола и последовала за Эммой в гостиную.

Оставшись за столом один, Рауль развернул салфетку и положил ее на колени. На столе стоял кувшин с чаем. Рауль налил немного чаю себе в стакан. Услышав шаги, он поднял глаза. В комнату вошел Роб. Рауль рассеянно смотрел, как тот идет к своему стулу.

– Где Лес? – Роб остановился возле него.

– Говорит по телефону.

Рауль заметил, что лицо у юноши заметно похудело, и он вспомнил, как часто тот пропускал обеды или ел очень мало. Ему приходилось встречать людей, которые регулярно применяли кокаин. Те тоже теряли вес и мало спали. Стимулирующее действие наркотика заглушает голод и усталость.

– На что вы так смотрите? – требовательно спросил Роб, усевшись на свое обычное место.

– Ни на что. – Рауль поднял стакан и отпил чая.

– Что это значит?

– Это ничего не значит, – спокойно ответил Рауль.

За пределами тренировочного поля между ними всегда возникала напряженность.

– Ну тогда прекратите пялиться. Разве ваша мамаша не учила вас, что неприлично глазеть на людей? – Роб резко встряхнул салфетку и положил ее себе на колени.

– Должно быть, я забыл.

– Я понимаю, о чем вы думаете. Но со мной все в порядке. Работа и удовольствие у меня идут отдельно, – коротко сообщил ему Роб. – Так ведь мы договорились, помните?

– Я помню, – с легким ударением произнес Рауль.

Роб собирался что-то ответить, но глянул за спину Рауля и умолк. Послышались шаги Лес. Когда она вошла в столовую, Рауль заметил на лице ее легкую тревогу.

– Это был мистер Карстэрз, вице-президент банка. – Она внимательно вглядывалась в лицо сына. – Роб, он звонил потому, что встревожился, когда ты вчера снял со своего счета большую сумму.

– Ну и что с того? – вызывающе осведомился Роб. – Какая ему забота, много я денег снял или мало? Не его ума дело – звонить тебе. Это мои деньги. Я могу делать с ними, что хочу.

– Конечно, можешь. Дело просто в том… как сказал мистер Карстэрз, десять тысяч долларов – слишком крупная сумма, чтобы носить ее с собой. Роб, что ты собираешься делать с такими большими деньгами?

– Эй, – присвистнул он, – что такое? Ты собираешься проверять меня?

– Нет, не собираюсь. Я просто не понимаю, зачем тебе понадобились десять тысяч долларов наличными?

Роб, разгорячившись, отодвинул стул от стола и швырнул салфетку на тарелку.

– На тот случай, если ты забыла, на носу Рождество. Тебе даже в голову не пришло, что я собираюсь купить подарки.

– За наличные? – стояла на своем Лес. – Бога ради, Роб, у тебя есть и свой кредит в магазинах, и свои кредитные карточки. Ты можешь выписать чек за любую вещь, которую тебе захочется купить. Глупо носить с собой так много наличности.

– Это мои, черт побери, деньги! И если я хочу носить их наличными, это мое дело. Я не говорю тебе, как ты должна расходовать свои деньги. Не указывай и ты мне, как расходовать мои! Я уже больше не ребенок. Я не должен бежать к тебе всякий раз, как мне захочется что-нибудь сделать. Если мне понадобится твой совет, я сам его спрошу. А пока уймись.

– Думаю, вы все уже сказали, Роб, – спокойно вставил Рауль. – Садитесь, чтобы мы могли приступить к ленчу.

– А вы, – Роб ткнул пальцем в сторону Рауля, – вы держитесь-ка в стороне, если соображаете, что для вас хорошо.

– Роб… – возмутилась Лес, но осеклась, когда юноша выскочил из-за стола. – Роб, куда ты? Ты не съел ни кусочка.

– Я не голоден.

Лес встревоженно смотрела ему вслед.

– Я больше его не понимаю. Он так сильно изменился с тех пор, как… – Она глянула на Рауля и не докончила фразы. Кажется все-таки, что Роб начал выказывать этот неразумный гнев только после того, как она и Рауль впервые сошлись вместе в Аргентине. – Надеюсь, это всего лишь стремление к независимости, нередкое в его возрасте. Желание поступить по-своему, несмотря на то, умно это или нет.

– Он своеволен.

– Он всегда легко поддавался настроению, даже когда был ребенком. Но никогда не впадал в такой гнев, как теперь. Думаю, в последнее время он слишком перетрудился. Как только просыпается – сразу же в конюшню и проводит почти все время за тренировкой или игрой. Ты заметил?

– Да.

– Думаю, для него это становится слишком трудным. Всякий из нас может сломаться из-за чрезмерного напряжения. – Лес была встревожена поведением сына и пыталась найти ему оправдание. – Ему нужно немного снизить темп.

За стол села Эмма, и кухарка внесла свежий салат из морских продуктов.

– Кейти, – обратилась к ней Лес, – Роб решил, что он не голоден и не будет есть с нами. Можете унести его прибор.

– Завтра наша новая команда играет дружеский матч против «Блэк-Оук». Ты собираешься прийти и поболеть за нас? – спросил Рауль.

– Конечно, – с вымученной беззаботностью откликнулась Лес, притворяясь, что не произошло ничего особенного.


На следующий день все шло, казалось, как ни в чем не бывало.

Воодушевленный поражением, которое они нанесли команде «Блэк-Оук», выигравшей в прошлом году кубок Кинкейда, Роб смеялся и хлопал по спине товарищей по команде. Лес видела даже, как он схватил за руку Рауля и начал уверять его, что команда выиграла только благодаря умелому руководству капитана.

Рауль молча выслушал его, однако, когда Роб предложил отпраздновать их первую победу вместе с двумя остальными игроками в клубном баре, решительно отказался. Он присоединился к Лес, и они вдвоем пошли на стоянку, где оставили автомобиль.

– Почему ты не захотел пойти с ними? – спросила она.

– Ребята получат гораздо больше удовольствия, если я не буду слушать, как они бахвалятся, – улыбнулся Рауль.

Вокруг его рта залегли усталые складки. Он обнял Лес за плечи, привлек ее к себе, и они зашагали нога в ногу.

– Роб играл очень хорошо, не правда ли?

– Лучше, чем в прошлом…

Когда они проходили мимо теннисных кортов, Лес заметила двух игроков, выходивших из решетчатой ограды с ракетками в руках и полотенцами, висящими на шее. Она сразу же узнала Эндрю, загорелого, мускулистого, одетого в теннисные шорты. И вдруг ощутила слабый приступ ностальгии, нечто вроде горького сожаления. И сама удивилась этому чувству. Она увидела, как он глянул в ее сторону и как шаг его сделался слегка неуверенным, когда пути их пересеклись.

– Здравствуй, Эндрю.

– Лес? Как поживаешь? – Он замолчал и вытер концом полотенца выступившую на лице испарину.

– Просто замечательно, спасибо.

Она уловила во взгляде, который ее бывший муж бросил на Рауля, неодобрение… Или, может быть, это была ревность? Как странно. Он не хочет, чтобы у нее был кто-нибудь другой, хотя сама она ему вовсе не нужна.

– Думаю, ты не знаком с Раулем Букананом, – сказала она. – Рауль, это мой… мой бывший муж Эндрю Томас.

– Я много о вас слышал, мистер Буканан. – Эндрю с бесцеремонным видом пожал Раулю руку. – Дочь рассказала мне, что вы тренируете Роба.

– Тренирую.

– Роб сильно продвинулся вперед, – вмешалась Лес. – Жаль, я не знала, что ты здесь, Эндрю. Они только что сыграли «дружественный» матч с командой Чета Мартина и разбили их в пух и прах. Ты мог бы сам посмотреть, как Роб хорошо теперь играет.

– А где он?

– В баре, празднует победу.

Эндрю глянул в сторону клубного здания.

– Может быть, загляну и поздороваюсь с ним. – Однако в голосе его звучало сомнение. Эндрю знал, что Роб не хочет с ним встречаться.

– Он со временем успокоится, Эндрю. Я в этом уверена.

Лес хотелось сделать что-нибудь, чтобы положить конец этому отчуждению между отцом и сыном. Но Роб становится очень упрямым, когда чувствует, что им пытаются руководить. Вот Триша, та сумела простить родителям их развод – Лес сама в этом убедилась.

– Как твой ребенок? – спросила она.

По лицу Эндрю медленно расползлась улыбка.

– Здоров! Он хороший мальчик.

– Я рада. Большего и желать не надо. – Лес улыбнулась ему со странной нежностью, вызванной сожалением обо всем том, что было между ними и что они потеряли. – Ты, должно быть, торопишься домой, к нему. Приятно было повидать тебя, Эндрю.

– И мне тебя тоже, Лес. – Он на мгновение задержал ее руку, нежно стиснув в своей ладони. Они словно скрепили договор – забыть все плохое. – Береги себя. – Он посмотрел на Рауля. – Заботьтесь о ней. Она замечательная женщина.

Лес смотрела ему вслед и не сразу вспомнила о стоящем рядом Рауле.

– Что бы я ни говорила об Эндрю, он неплохой человек, – сказала она, повернувшись к нему. – Просто мы не подходили друг другу. Вот и все. – Она обняла Рауля за пояс и положила голову ему на плечо. Ей показалось, что даже воздух, которым она дышала, стал свежее и чище.

– Пойдем домой, Рауль.


Ночь. Бегущие по темному небу облака то и дело заслоняют луну. Роб свернул на подъездной путь, ведущий к дому. Радио в машине было включено на всю мощь. Роб постукивал ладонями по рулю в такт музыке, его голова и плечи двигались в дерганом ритме.

Дверь гаража стояла распахнутой настежь. Роб, почти не сбавив скорости, влетел в гараж и затормозил машину менее чем в трех дюймах от задней стены. Он чувствовал себя автомобильным гонщиком. Он готов был побиться об заклад с кем угодно, что смог бы заняться и гонками. Они требуют чувства времени, координации и способности рассчитывать скорость и расстояние. Черт побери, все эти качества у него есть. Роб выключил двигатель, заглушил радио и выскочил из машины.

В его голове все еще продолжала звучать музыка, когда он вышел из гаража, вертя на пальце ключи от машины. В доме светились всего несколько окон. Робу он показался безмолвным и мертвым. Он остановился. Вернуться в свою комнату и просто сидеть там – можно ли придумать что-нибудь глупее. После такой игры, после того, как они отшлепали Мартина по заднице, после победы – нет, ни за что. Он чувствовал себя отлично и хотел продлить это ощущение.

Роб ухмыльнулся, подбросил ключи в воздухе, поймал их резким взмахом руки и сунул в карман ветровки. Потом повернулся и пошел к конюшне. Там у него припасено столько зелья, что хватит не на одну неделю. Впрочем, злоупотреблять им он не будет. Он не настолько глуп, чтобы втянуться в марафон и курить дни и ночи напролет. Завтра утром Рауль будет ждать его на тренировочном поле…

Покурю и пойду домой.

Однако позже, когда Роб начал терять ощущение эйфории, вызванной кокаином, энергия все еще продолжала бурлить в нем. Слишком много энергии, чтобы улечься спать. Он подумал, не следовало ли взять пузырек со снотворным, который предлагал ему Джимми Рей, но затем решил, что был прав, отказавшись. Недоставало еще пристраститься к снотворному, как Джимми. Конечно, конюх стар и нуждается в отдыхе, а ему, Робу, достаточно и пару часиков сна.

Иногда ему казалось, что у него вообще нет потребности во сне – вот как сейчас. Роб глянул на свой запас кокаина, который выставил на верстаке. Черт, у него еще пропасть зелья, и что будет плохого в том, если он выкурит еще одну порцию? Весело насвистывая, Роб подошел к верстаку и вновь начал готовить магическую смесь кокаина с эфиром.

И вдруг в воздух взметнулось пламя. На какую-то долю секунды полный ужаса взгляд Роба упал на бутыль с эфиром. А в следующую он увидел, что огонь перескочил на рукава его куртки. Окаменев, он смотрел в шоке, как пламя ползет вверх по рукам.

Жгучая боль, казалось, вырвала его из оков ужаса. Попятившись от верстака, Роб начал сбивать огонь, мгновенно обжегши ладони. Но пламя жадно лизало ткань, быстро распространяясь по телу. Горело повсюду. Он чувствовал, как жгучие языки карабкаются по спине, и попытался сбросить куртку, но не сумел.

С диким животным криком он метнулся к дверям.

– Джимми Рей! – вопил он, борясь с замком.

Наконец он вырвался из горящего склада и, спотыкаясь, побежал по широкому проходу между рядами стойл.

– Помогите! – хрипло кричал он, держа пылающие руки подальше от тела, с ужасом ощущая смрад горящей плоти и понимая, что горит его собственное тело. – Джимми Рей! Помоги мне!

Он рванулся к боковой двери в конце коридора. Оказавшись снаружи, свернул к лестнице, ведущей к жилищу конюха над конюшней. Его снедал яростный жар. Его волосы. Он понял, что загорелись его волосы и что душераздирающие крики, которые он слышит, это его вопли. Внезапно он осознал, что не сможет добраться до двери.

Кататься. Вот что надо делать. Кататься по полу и сбивать пламя. Он бросился на пол, вопя от боли и полуобезумев от ржания испуганных лошадей. Попытался кататься, но ударился обо что-то. Повсюду перед его глазами танцевало пламя, пожирая разбросанную солому. «Сено», – промелькнула в его голове последняя сознательная мысль, когда огонь охватил кипы сена, сложенные у стены.


Что-то ее встревожило. Лес повернулась и сонно открыла глаза. Постель рядом с ней была пуста. Она услышала в комнате какой-то шум и посмотрела туда, откуда раздался звук. В темноте она едва различила силуэт Рауля. Казалось, он одевался. Лес включила ночник и зажмурилась от слепящего света.

– Что случилось? Куда ты собираешься? – Она нахмурилась, глядя, как он застегивает пояс. И, видимо, спешит.

– Что-то испугало лошадей. – Рауль быстро натянул сапоги и сгреб рубашку. – Слышишь?

И тут Лес поняла, что она слышит не приглушенные крики какой-то ночной птицы, как ей вначале показалось, а отдаленное пронзительное ржание лошадей. Она откинула одеяло и потянулась за халатом, лежащим в ногах кровати. Когда Рауль вышел из комнаты, Лес последовала за ним, запахивая халат и затягивая на ходу поясок.

Они выбежали из дома. Деревья и кусты вокруг бассейна и крыша гаража закрывали вид на конюшню. Лес сразу же почувствовала запах дыма, но пламя, бьющее из окна склада для сбруи, она увидела только тогда, когда они обогнули гараж. Чертыхаясь по-испански, Рауль схватил ее и толкнул назад к дому.

– Вызови пожарных. De prisa. Быстро.

И только убедившись, что Лес бежит к дому, он направился к горящей конюшне.

Ночь разрывали дикие вопли запертых в ловушку лошадей, но первое, о чем подумал Рауль, – конюх, живущий наверху. Возле конюшни его видно не было. Рауль подбежал к боковой двери и распахнул ее, думая, что Тернбулл, возможно, находится внутри и пытается вывести лошадей. В конюшне с ревом и треском бушевало пламя, и нестерпимый жар заставил Рауля отшатнуться.

Заслонив лицо рукой, он все же попытался заглянуть внутрь, но лишь смутно различил горящие стойла и ослепительный огненный шар в коридоре, где были сложены кипы сена. Не обращая внимания на дикий топот копыт и душераздирающее конское ржание, Рауль повернул от пышущей жаром двери и побежал вверх по лестнице, прыгая через две ступеньки.

– Тернбулл! – Он застучал в дверь наверху.

Когда Рауль схватился за дверную ручку, металл обжег ему руку. Обмотав ладонь подолом рубахи, он попробовал еще раз. Заперто. Откинувшись на лестничные перила, Рауль с силой ударил в дверь ногой. На четвертой попытке она поддалась и открылась.

От внезапного притока воздуха в комнате взорвался гигантский костер. Рауль попятился от пламени и отступил вниз по лестнице. Спустившись на землю, он отошел в сторону. Огонь полностью охватил конюшню, и конские крики постепенно смолкали. Рауль, обливаясь потом, с трудом дышал, почти задыхаясь вблизи пожара, пожирающего кислород. Он беспомощно смотрел, не отрываясь, на пылающее здание и слышал завывания приближающихся сирен. Поздно. Пожарные прибыли слишком поздно, чтобы хоть что-нибудь спасти.

– Рауль!

Обернувшись, он увидел бегущую к нему Лес и поспешил к ней навстречу, чтобы остановить, прежде чем она подойдет близко к огню.

– Мы ничего не можем сделать.

Он крепко прижал ее к себе, видя, с каким ужасом Лес смотрит на горящее здание.

– Где Роб? – Она испуганно повернулась к Раулю. – Машина его здесь, но я не смогла найти его в доме. Рауль, ты не думаешь…

Лес вновь перевела взгляд на огонь, и он не смог сказать ей, о чем в тот момент подумал.

С подъездного пути свернули, завывая сиренами, две пожарные машины и стремительно подкатили к охваченной пламенем конюшне. Почти в тот же миг, как машины остановились, из них повыпрыгивали пожарные, на ходу разворачивая шланги. И тут же следом подкатил желтый автомобиль начальника пожарной команды.

– Боже мой, лошади… Мистер Тернбулл!

Это восклицала позади них Эмма Сандерсон.

– Оставайся с Эммой. – Рауль почти силой подвел Лес к пожилой седовласой женщине. – Держите ее возле себя, – сказал он секретарше, а сам направился к желтому автомобилю начальника.

И тут с грохотом обрушилась часть горящей крыши, подняв столб искр и языков пламени.

Начальник пожарной команды, человек средних лет, выбрался из своей машины и надел каску, застегивая ремень под подбородком.

– Как начался пожар? Вы знаете?

– Нет. Мы обнаружили огонь только за минуту до того, как позвонили вам. Но к тому времени было уже слишком поздно. Пламя уже распространилось по всему строению.

– А лошади?

Рауль сокрушенно покачал головой.

– И еще конюх, который жил над конюшнями. Я попытался войти к нему, но огонь блокировал дверь.

– Был внутри еще кто-нибудь?

– Миссис Томас говорит… ее сын пропал. Его машина здесь, так что мы знаем, что он дома. Он мог оказаться в конюшне.

– Будем надеяться, что его там не было, – с каменным лицом проговорил брандмейстер и пошел к своим людям, которые уже поливали горящее строение водой из шлангов.

Когда Рауль возвращался к Лес, на сердце у него висела свинцовая гиря, и ее искаженное мукой лицо только добавило тяжести к этой ноше. Он ничего не мог ей сказать, не мог дать никакой надежды.

– Где Роб? – с нажимом спросила Лес, но Рауль только покачал головой. – Может, он увидел огонь и вывел часть лошадей из конюшни. Может, он повел их в большой паддок. – Она напрягала зрение, вглядываясь в окружающую темноту, которую пламя пожара делало еще непрогляднее. – Так оно наверняка и есть, – отчаянно повторяла она.

– Я пойду посмотрю, – сказал Рауль, хотя и знал, что это бесполезно. – Возвращайся с Эммой домой. Здесь ты ничем не сможешь помочь.

– Нет! Я не пойду никуда, пока не узнаю, где мой сын!


Перед рассветом пожарные обыскали тлеющие развалины конюшни и обнаружили два сильно обгоревших тела. На одном из них нашли обугленные остатки пояса и металлическую пряжку с инициалами «РКТ», идентифицирующими одну из жертв как Роба Кинкейд-Томаса. Следователи увезли трупы с собой. Тем временем продолжалось выяснение причин пожара, и Рауль повел потрясенную и убитую горем Лес в дом.


– Это ошибка. Я знаю, что это ошибка. Роб не может быть мертв. Не может! – Лес яростно сражалась с этим фактом, не хотела с ним смириться, не желала поверить, что ее единственный сын погиб. – Это неправда. Это неправда.

Крепко обхватив себя руками, она раскачивалась взад и вперед на диване гостиной, не видя и не сознавая окружающего.

Перед ней появился какой-то предмет и приблизился к ее губам, но Лес отвернулась.

– Выпей, – произнес голос Рауля с мягкой настойчивостью.

– Не хочу. Я ничего не хочу, – запротестовала она. – Я хочу только Роба. Я хочу, чтобы мой сын вернулся.

– Ш-ш-ш, девочка, успокойтесь. – Рядом с ней присела Эмма. – Вам очень больно, я понимаю. Выпейте. Я приготовила для вас горячий сладкий чай.

Лес взяла чашку, но просто сжала ее в своих холодных-холодных ладонях.

– Эмма, мне надо позвонить Эндрю. Мне надо сказать ему.

– Все в порядке, дорогая. Я уже позвонила ему. Скоро он будет здесь.

– Одра, Мэри?

Эмма кивнула. Она уже связалась с ними. Лес не отрываясь смотрела в чашку.

– Как мне рассказать Трише? Я не знаю, что ей сказать… как ей сказать…

Она прикрыла глаза рукой, чувствуя, как по ладони текут слезы.

– Я не могу в это поверить. Он был таким счастливым после победы в этой игре. Как это случилось? Почему? Почему он должен был умереть?

– Не терзайте себя этими отчего и почему, – утешала ее Эмма. – Вам это не дано знать. Никому не дано знать, почему от нас забирают тех, кого мы любим.

– Он был таким молодым. Это несправедливо! Вся жизнь у него была впереди…

Кто-то забрал у нее чашку, и Лес начала безудержно рыдать. Ее обняла пара рук и стала покачивать, как маленькую. Каким-то далеким краем сознания Лес догадывалась: это Рауль, но почти единственным, что она сознавала, была ее боль.

Через полчаса одновременно прибыли Одра и Мэри. Одра влетела в гостиную, отдавая распоряжения:

– Эмма, прошу вас, сейчас же позвоните в полицию. Там снаружи репортеры. Это частное владение, и я требую, чтобы их немедленно выдворили отсюда. Я не потерплю, чтобы мою дочь в такой час тревожили бестактными вопросами.

Мэри подошла к дивану. Глаза ее покраснели от слез. Она крепко обняла Лес и прижала сестру к себе.

– Лес, какое горе. Какая жалость.

И они вместе заплакали.

Прозвенел дверной звонок. Когда Лес увидела, что в гостиную входит Эндрю с онемевшим от горя лицом, она пошла к нему навстречу и обняла его.

– Наш сын. Наш мальчик. Эндрю, они говорят, что он умер.

– Но как это случилось?

– Огонь… мы думаем, что он вошел в конюшню, чтобы вывести лошадей, и… попал в ловушку.

Ее преследовало видение: Роб пытается выйти из горящего помещения, но пламя разрастается, не давая ему бежать. Ужасная смерть сына в огне только усиливала ее горе.

– Господи… – Эндрю зарылся лицом в ее волосы, крепко прижимая Лес к себе.

Эмма внесла поднос с кофейным сервизом и поставила его на низкий столик.

– Если кто-нибудь хочет чай вместо кофе, то на кухне есть и чай, – сказала она.

Мэри налила одну чашку себе, другую – Одре. Рауль отказался.

– Эндрю, нам надо позвонить Трише, – сказала Лес. Ее подбородок дрожал от еле сдерживаемых слез, в то время как Эндрю плакал за обоих. – Я не хочу, чтобы она узнала о Робе из газет.

Вновь зазвенел звонок, и на этот раз открывать дверь пошел Рауль. На пороге стоял перепачканный в саже начальник пожарной команды. Он нерешительно вошел в прихожую и, сняв каску, сунул ее под мышку.

– Мы… кажется, мы выяснили причину пожара, мистер Буканан. – Он неловко поежился. – Я… гм… я не хотел бы тревожить миссис Томас, но считаю, что должен с ней поговорить, если она сейчас в силах со мной увидеться.

По выражению глаз этого человека было понятно: ему хочется, чтобы Рауль ответил ему, что Лес не может с ним говорить. Рауль желал бы избавить Лес от того, что ей предстоит услышать, но он понимал, что не может этого сделать.

– Подождите немного, пожалуйста.

Он оставил пожарного в прихожей и вернулся в гостиную.

– Лес, пришел брандмейстер. От хотел бы поговорить с тобой.

– Скажите ему, чтобы вошел, – приказала Одра.

Рауль привел человека в закопченной одежде в гостиную.

Пожарный явно чувствовал легкое замешательство при виде вопросительно устремленных на него глаз.

– Как я уже сказал мистеру Буканану, мы уверены, что нашли причину пожара. – Он остановился, но никто не поторопил его вопросом. – Мы нашли улики, которые свидетельствуют, что кто-то в мастерской для сбруи… гм… употреблял… чистый кокаин.

– Кокаин? – потрясенно воскликнул Эндрю и повернулся к Лес, у которой на лице появилось такое же недоумевающее и недоверчивое выражение, как и у него.

– Мы нашли то, что осталось от трубки, с помощью которой нюхают наркотик, а также бутыль, в которой хранили эфир. Это чрезвычайно летучее вещество. Вспыхивает от малейшей искры. Кто-то раскуривал кокаин, и случилось… нечто вроде взрыва.

– Вы считаете, но не можете быть уверены, – резко возразила Лес. – Если вы говорите, что наш сын…

– Миссис Томас, мне очень жаль. Огонь начался с мастерской. Мы нашли тело вашего сына неподалеку от двери. Более чем вероятно, что у него вспыхнула одежда и он побежал. Труп вашего конюха мы обнаружили под развалинами рухнувшего второго этажа. Все улики показывают, что ваш сын находился в мастерской. Я понимаю, что очень трудно услышать что-нибудь подобное о собственном сыне. Мне было бы тяжело, будь это мой ребенок. Но это не меняет фактов.

– Нет. – Лес отвернулась от пожарного.

– Кто об этом знает? – властно спросила Одра.

– В настоящий момент знаю я и один из моих офицеров. Я ничего не сказал никому из репортеров снаружи… не хотел до тех пор, пока не увижусь с миссис Томас.

– Иными словами, вы подозреваете, что мой внук курил кокаин, я правильно вас поняла? – спросила Одра.

– Да, мэм.

– Тогда не проще ли будет сказать, что причиной пожара было курение? – с вызовом продолжала она. – Известно, что это нередко вызывает пожары в конюшнях, не так ли?

– Именно так, мэм, вызывает.

– Вы понимаете, разумеется, что я не предлагаю вам солгать насчет пожара. Но наша семья чрезвычайно высоко оценит, если ее уберегут от всяческих грязных репортажей. Я уверена, что трагические последствия действий моего внука уже сами по себе – достаточное наказание. Разве вы так не считаете?

– Сделаю все, что смогу. – Начальник пожарной команды повертел в руках каску. – Еще раз примите мои соболезнования…

После того как он ушел, Лес бессильно опустилась в кресло.

– Я не могу в это поверить, – тихо прошептала она, медленно покачивая головой. – Роб употреблял кокаин. И я никогда… даже не подозревала. Деньги, – вдруг вспомнила она и подняла глаза на Рауля. – О Господи, вот, значит, зачем он взял из банка десять тысяч долларов? Чтобы купить кокаин?

– Да.

– Да? Что вы хотите сказать этим «да»? – вскинулся Эндрю. – Вы знали об этом?

Рауль несколько долгих секунд смотрел на Лес, затем медленно кивнул.

– Да. Я знал.

– Ты знал? – Лес с усилием поднялась из кресла и подошла к нему, изумленно глядя в глаза. – Ты знал и не сказал мне?

– Как я мог тебе рассказать? Ты бы мне не поверила.

– Не знаю. И теперь уже никогда не узнаю, – потерянно проговорила она. – Может быть, не поверила бы, но ты не дал мне шанса. Я его мать. У меня было право знать. Если бы ты рассказал мне, я могла бы что-нибудь сделать! Я могла бы остановить его!

Теперь ее переполняла ярость… Роб не должен был непременно умереть. Если бы она знала, она могла бы что-нибудь предпринять, чтобы помочь ему. Ее начало трясти от рыданий, сначала беззвучных, затем громких, захлебывающихся.

Руки Рауля обняли ее дрожащее тело. Он прижал Лес к себе. Она лишь смутно сознавала, что это он, и только повторяла:

– Почему? Почему ты мне не сказал?

– Прости меня, – прошептал он ей на ухо. – Я думал: это не мой дом, чтобы я имел право вмешиваться в то, что здесь происходит. Я не мог знать, что случится. Теперь я понимаю, что был не прав.

– Роб, Роб… – не слыша его, безутешно повторяла Лес.

29

После похорон прошла неделя, и Рауль видел, как за это время у Лес начал складываться новый образ жизни. Каждое утро она наливала в кофе виски, чтобы справиться с мыслью о том, что Роб умер, и чтобы прожить еще один день. Она никогда не выпускала из рук стакана со спиртным, хотя никогда не бывала по-настоящему пьяна. Казалось, она выпивала ровно столько, сколько нужно, чтобы притупить боль, не покидавшую ее ввалившиеся глаза. Она бродила по дому в алкогольном тумане или просиживала часами в комнате Роба.

Единожды за эту неделю она отважилась выйти из дома. После того, как бульдозер окончательно смел все развалины сгоревшей конюшни, включая фундамент, Лес пошла осмотреть место и приказала выложить его дерном. После этого Раулю так и не удалось убедить ее вновь выйти из четырех стен.

Когда Триша уезжала в университет, Лес заставила себя спуститься вниз, чтобы попрощаться с дочерью. Рауль надеялся, что прощание с Тришой выведет Лес из отупления и напомнит ей, что у нее есть еще один ребенок, но ей, по-видимому, было безразлично, уезжает ли дочь или остается.

По ночам она отворачивалась от ласк Рауля, а в последнее время начала отказываться даже от того, чтобы он обнимал и успокаивал ее. Он видел, как Лес с каждым днем все глубже погружается в безысходную тоску. Что бы он ни сказал или ни сделал, это ничего не изменяло. Он чувствовал свое бессилие – хотел помочь и понимал, что она не примет его помощи.

С той ночи, когда случился пожар, для Лес, казалось, время остановилось, но Рауль не мог погрузиться вместе с ней в этот мир неподвижных теней на границе ада. Огонь уничтожил не только жизнь Роба. В пламени исчезло все снаряжение для поло, принадлежащее Раулю. Хотя больше половины его пони стояли в клубной конюшне, третья часть его комплекта лошадей погибла во время пожара. Все это надо было восстановить. Поло по-прежнему оставалось его ремеслом. Ему надо было тренироваться и надо было играть.

Рауль приехал с клубного поля и как был, в сапогах и бриджах, вошел в дом через французские окна. И застыл на месте. По всей комнате были разбросаны коробки и папиросная бумага. Дворник с помощником стояли на стремянках, снимая рождественские гирлянды и омелу, украшавшие вход. Эмма снимала с рождественского дерева разноцветные шары и заворачивала их в бумагу, чтобы убрать в коробки.

– Что случилось? – резко спросил Рауль.

Эмма неодобрительно поджала губы.

– Лес решила, что не будет в этом году праздновать Рождество. Я вышлю по почте все подарки, включая и Тришины. Ваши – лежат наверху.

– Где Лес?

– В гостиной.

Рауль взбежал по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, и ворвался в полутемную гостиную, но раздражение его разом пропало при виде Лес, свернувшейся в клубочек в кресле. На ней было измятое красное кимоно, в руках – стакан с виски. Вид у нее был такой, словно ее пытали. Рауль тихо прикрыл дверь и подошел к выходу на веранду. Потянув за шнур, поднял занавеси, и в комнату хлынуло солнце. Лес заслонила рукой глаза от яркого света, затем передвинулась, чтобы сесть к нему спиной. Рауль подтащил стул и сел напротив Лес, требуя ее внимания.

– Лес, мы должные кое-что обсудить.

– Не сейчас… – Она отхлебнула виски, пытаясь уйти от разговора.

– Именно сейчас, – настойчиво сказал Рауль. – Так больше продолжаться не может.

– Ну, в чем дело? – вздохнула она.

– Что ты собираешься делать с командой?

– С командой? – нахмурилась она.

– На следующей неделе в клубе начинается турнир. Ты собираешься продолжать спонсирование команды Роба? – Он помнил, как Лес была увлечена работой с командой, как много уделяла времени всем организационным вопросам, и надеялся, что именно работа может стать тем средством, что выведет ее из депрессии. – Ему бы наверняка хотелось, чтобы ты это делала, Лес.

Она долго смотрела на Рауля. И ему показалось, что наконец-то он пробился через окутывавшие Лес равнодушие и пустоту. Затем она покачала головой.

– Нет.

Она не была больше уверена, что спонсировала команду исключительно Робу на пользу. Может быть, до того, как она встретила Рауля, у нее и бродило в голове такое неопределенное намерение, но сам план приобрел четкую форму только впоследствии. Команда была для нее способом оправдать присутствие Рауля, способом удержать его рядом, хотя Лес и притворялась, что занимается ею для Роба. Как много раз Роб служил прикрытием для ее желания быть около Рауля! Встреча с ним в Париже, полет в Аргентину, жизнь в estancia, создание команды – все это она делала, заслоняясь именем Роба, а на самом деле из желания находиться рядом с Раулем. Она отказывалась продолжать этот маскарад. По крайней мере, таков ее долг перед Робом.

– А как быть с игроками? – сказал Рауль. – Ты заключила с ними соглашение.

– Я компенсирую им время, которое они потеряли. Все они хорошие игроки. Уверена, что они найдут себе места в других командах.

Она встала и пошла к столику на колесах, уставленному бутылками.

Рауль потерпел поражение. Он опустил голову и глубоко вздохнул. Хотя Лес этого не сказала, но она имела в виду также и его самого. Правда, он без труда может присоединиться к другой команде, а в здешних местах, между Палм-Бич и Бока-Ратон, проходит множество соревнований, так что он сможет задержаться здесь на зимний сезон. Может быть, весной Лес отойдет от потрясения после смерти Роба и сумеет справиться со своим горем и своей виной.


Лес подошла к стойке бара в гостиной и плеснула в стакан еще виски.

– Мэри, ты уверена, что не хочешь ничего выпить? – Она глянула на сестру, готовая говорить о чем угодно, лишь бы избежать обсуждения того, почему она в этом году не появилась на рождественском обеде у Одры.

– Нет, спасибо.

Рождество – значит, дети. Дети – значит, Роб. Праздник без него был для нее мукой. Лес отхлебнула виски, чтобы приглушить ужасную боль. Прихватив бутылку с собой, она вернулась и села напротив Мэри.

– А где Рауль?

– Играет на турнире в поло-клубе.

– Тебе следовало бы поехать с ним, Лес. Тебе надо больше выходить из дома. Ты не можешь вечно сидеть в заточении. Ты превращается в какую-то отшельницу, и мне это не нравится.

– Мэри, я не могу сидеть на трибуне и не вспоминать все те матчи, в которых играл Роб. – На глаза у Лес навернулись слезы, а в горле встал мучительным комок, мешающий дышать. – Почему я только после его смерти узнала, что он принимал наркотики?

– Родители обычно бывают последними, кто узнает о плохом, Лес. Может, мы просто не хотим этого замечать, потому что не желаем верить, что такое может случиться с нашими детьми… Мы слишком этого боимся.

– Все признаки были налицо, – продолжала Лес, словно не слышала ответа сестры. – Изменения личности, паранойя, скрытность. Теперь я все их вижу.

– Лес, ты должна прекратить винить себя. Это не была твоя вина, – запротестовала Мэри.

– Нет, была, – тускло сказала Лес. – Разве ты не понимаешь, Мэри? Я потерпела поражение во всем. Я не была хорошей женой для Эндрю. И не была хорошей матерью для Роба.

– Это неправда.

– Нет, правда. Эти вспышки гнева у Роба, они были криками о помощи, но я их не слышала. Я не хотела слушать, потому что они вызвали бы слишком много всяческих неудобств. Роб обвинял меня в эгоизме и был прав. Я была счастлива и не желала, чтобы в мое счастье вторгалось что-либо неприятное. Я притворялась, будто верю: если достаточно долго не обращать на что-нибудь внимания, то оно пройдет само собой. Он нуждался во мне, а я не оказалась рядом, – горько проговорила она.

– Перестань терзать себя выдуманной виной. – Мэри наклонилась вперед и схватила Лес за руку, судорожно стиснувшую стакан с виски. – Вернее всего, ты не могла бы ничего поделать, даже если бы знала.

Лес пристально посмотрела на сестру.

– Ты не понимаешь. Все время, что я была с Раулем, для меня ничто не имело никакого значения, если оно не мешало нашим отношениям. Поведение Роба огорчало меня только потому, что я считала: оно может вызвать какие-нибудь сложности между мной и Раулем. Я делала вид, что для меня важно мнение детей, но душой я уже покинула их. Я заботилась только об одном: о том, что нужно мне… и о том, нужна ли я Раулю.

Лес встала, оттолкнула руки Мэри и, удерживая слезы, быстро вышла из комнаты. На лестнице она разразилась рыданиями. Но слезы не помогали, и виски не могло заглушить ужасной боли. Она просто не могла простить себе того, что не уберегла Роба.

Эмма принесла ей поднос с ужином, но Лес отослала его назад. Через несколько минут в комнату вошел Рауль с тем же подносом в руках.

– Тебе надо поесть, Лес.

Он по-прежнему был в спортивной одежде: коричневых сапогах, белых бриджах и голубой трикотажной рубахе.

– Я не голодна. Унеси его.

Не глядя на него, Лес потянулась к бутылке, стоящей на ночном столике возле кровати.

– Больше не надо. – Рауль отнял у нее бутыль и со стуком опустил ее назад. – Ничего, кроме дурного, от виски не будет.

– А без виски дурного еще больше. – Но к бутылке Лес не потянулась. Обхватив пустой стакан ладонями, она пристально глядела в него. – Рауль, я хочу, чтобы ты ушел, – сказала она напряженно.

Он тяжело вздохнул.

– Оставлю поднос и…

– Нет, я не это имею в виду: хочу, чтобы ты ушел из моего дома. – Лес наконец подняла глаза и увидела ошеломленное, недоверчивое выражение, появившееся на лице Рауля. – Разве ты не видишь, что у нас не получается ничего хорошего?

– Почему? – спокойно спросил он.

– Потому что все это произошло слишком быстро. Когда я встретила тебя, на моем свидетельстве о разводе еще не высохли чернила. Я была испугана и одинока и бросилась к тебе, ни о чем не думая. Это было слишком поспешно. Я сделала ошибку и теперь за нее расплачиваюсь.

– Мне нечего тебе на это сказать.

– Мне надо побыть одной, чтобы я могла подумать. Когда ты рядом, ты оказываешь на меня слишком большое влияние, – сказала Лес и в возбуждении прошлась пальцами, как гребнем, по волосам. – Просто уходи! Уходи и оставь меня в покое. Ты мне больше не нужен. Я не желаю видеть тебя здесь! Что я еще должна сказать, чтобы заставить тебя уйти?

– Ничего.

Рауль, застывший на месте как вкопанный, двинулся к шкафам.

– У меня не уйдет много времени на сборы.

Лес прихватила с собой бутылку с виски и ушла в гостиную. Она изо всех сил пыталась напиться до бесчувствия, но была еще в сознании, когда Рауль вышел за дверь с чемоданом в руке. А Лес еще долго и горько рыдала, оплакивая прошлое и всю боль, которую оно принесло.


Минуло несколько недель, но мучительная боль не утихала. Виски сделалось единственным товарищем и утешителем Лес, встречая ее по утрам, разделяя ее страдания днем и убаюкивая по ночам. Она редко выходила из дома и отказывалась отвечать на все звонки. Чаще всего она не утруждала себя тем, чтобы одеться или причесаться. Просто сидела, думала и вспоминала. И пила.

Теперь, когда она оглядывалась на прошлое, многие события приобретали для нее новое значение. Она вспоминала тот день, когда Роб вошел в номер отеля в Буэнос-Айресе и застал ее с Раулем. Какой обиженный и оскорбленный был у него вид, когда он выскочил из комнаты, и как преобразился после возвращения. Веселый, оживленный, все понявший и простивший. Тогда он наверняка был под действием кокаина, но она даже не задумалась о такой полной смене его настроения. Наоборот, почувствовала облегчение…

Сколько их было, таких же случаев… Теперь она по-новому взглянула на его дружбу с Тони. А то, что он после возвращения из Аргентины постоянно пропадал в конюшне? Разве это не должно было ее насторожить?

И она вновь тянулась к стакану.

Случались редкие моменты, когда Лес понимала, что должна ради Триши взять себя в руки, но она никак не могла сделать над собой этого усилия. Она потеряла сына. А Триша в ней не нуждается. И никогда по-настоящему не нуждалась. Сейчас дочь слишком далеко, чтобы это имело хоть какое-то значение.

Двигаясь с напряженной осторожностью, Лес спускалась по лестнице в прихожую, постоянно хватаясь за перила, чтобы удержать равновесие. На полу у входной двери стояли чемоданы. Лес уставилась на них в смутном замешательстве.

– Эмма, – позвала она и услышала в галерее торопливые шаги.

Повернувшись, она увидела секретаршу, входящую в прихожую. Лес нахмурилась еще сильнее. Эмма была одета словно для выхода – в светлый костюм и шляпу. Лес вновь глянула на багаж у двери и потерла лоб, старясь собраться с мыслями.

– Разве уже пришло время вашего отпуска?

– Нет. – На лице у женщины застыло выражение, которое Лес всегда называла «не-допущу-никакого-вздора». – Я уволилась. Я отдала вам заявление две недели назад. Сомневаюсь, что вы в то время были достаточно трезвы, чтобы понять, о чем идет речь. Поэтому я взяла на себя смелость уведомить миссис Кинкейд о своей отставке. Уверена, что она подыщет кого-нибудь другого, кто займет мое место.

– Вы уезжаете? Но вы не можете так поступить, – воскликнула ошеломленная Лес.

– Я не устраивалась к вам сиделкой и барменом. Три месяца я ждала, пока вы справитесь со своим горем, но вы, как оказалось, предпочитаете упиваться жалостью к себе. Вы не единственная женщина, потерявшая любимого человека. Жизнь продолжается. И я не собираюсь загнивать здесь с вами. Я секретарь и домоправительница. Не хочу, чтобы мое умение пропадало понапрасну. Мне нужно то воодушевление, которое дает настоящая, трудная работа.

– Вы не можете уйти. Что я буду делать без вас?

Лес действительно не могла представить себе дом без спокойной, умелой и надежной Эммы Сандерсон.

– Предлагаю вам идти работать.

– Что?

– Я хорошо понимаю, что вы из семейства Кинкейдов и что мой совет мало вам подходит, – ответила Эмма с некоторым раздражением из-за того, что ей приходится об этом упоминать. – Но человеку, потерявшему кого-то очень любимого, нужна работа, по-настоящему увлекательное занятие. Я не говорю, что это уменьшает боль и горечь утраты. Но это удерживает от полного погружения в себя, и постепенно человек начинает справляться со своим горем. Да, было бы лучше всего, если бы вы нашли себе какую-нибудь работу.

– Работу? Можете вы себе представить, чтобы Лес Кинкейд-Томас искала работу? – Сама мысль об этом казалась нелепой, и Лес не могла удержаться и не посмеяться над ней. – Боже мой, вот это совет!

– Я была уверена, что вы сочтете его смешным, – натянуто произнесла Эмма.

– Скажите по совести, Эмма, вы сами в это верите? – Лес еще помнила, какую испытала горечь, когда Триша однажды сказала, что ее жизнь состоит в том, чтобы никогда ничего не делать. – Какая у меня профессия? Что я смогу делать? Наняться к кому-нибудь секретарем?

– Почему бы и нет, если вас это заинтересует? Работа должна доставлять удовольствие, что бы вы ни делали: стряпали, следили за садом или… – Эмма внезапно замолкла и вздохнула. – Я понапрасну сотрясаю воздух. Вы, вероятно, недостаточно трезвы, чтобы запомнить эту беседу. До свидания, Лес. Мне нравилось, как мы с вами в прошлом хорошо сработались. Миссис Кинкейд любезно согласилась дать мне рекомендацию, так что вы можете себя этим не утруждать.

Лес смотрела, как Эмма поднимает чемоданы и один за другим выносит за дверь. Подкатило такси, и водитель загрузил ее пожитки в багажник. Лес подошла к двери.

– Стало быть, вы действительно уезжаете? – пробормотала она.

– Да. Мне очень жаль, – сказала Эмма и села в машину.

Проводив взглядом удаляющийся автомобиль, Лес медленно закрыла дверь и повернулась лицом к окончательно опустевшему дому. Все ее покинули – Джейк, Эндрю, Роб, Триша, Рауль. Или она сама прогнала их прочь?

В голове не было ни единой мысли. Только громко стучало сердце.

Лес побрела в гостиную и вдруг застыла на пороге. Она опустила глаза на халат, заляпанный винными пятнами. Руки поднялись к спутанным волосам. Время уже за полдень, а она даже не попыталась одеться.

Работа. Она громко рассмеялась над советом, который Эмма преподнесла ей на прощанье. Да кто возьмет на работу такую половую швабру? «Любое дело, которое доставляет вам удовольствие». Испытывала ли она когда-нибудь удовольствие от работы? Что было в ее жизни, кроме дома, семьи и общественных комитетов? И все же было несколько дел, которые давали ей настоящее наслаждение, – помощь Робу с пони для поло, охота на лис в Вирджинии, работа с Джейком на Хоупуортском конном заводе.

Хоупуортская ферма. Глаза Лес наполнились слезами, когда она вспомнила беззаботные дни детства в родительском доме. Она оглядела прекрасно обставленную комнату. Какая пустота! Ни жизни, ни любви.

И она поняла, что здесь ее ничто не держит. Торопливо убыстряя шаги, она вошла в библиотеку и направилась прямо к телефонному справочнику на письменном столе. Открыла желтые страницы со списком авиалиний, подняла телефонную трубку и набрала номер.

– Отдел заказов? Да, я хотела бы знать, какие у вас есть рейсы в Вирджинию. Ричмонд.


Десять дней спустя Лес позвонила в дверь материнского дома на побережье. Вышла служанка и проводила ее на застекленную террасу. Одра сидела над грудой корреспонденции. Увидев дочь, она подняла на лоб очки.

– Здравствуй, Одра, – сияюще улыбнулась Лес. Ее каблучки выстукивали звонкую дробь по каменным плиткам пола.

– Лес? – Одра встала, чтобы поздороваться с дочерью. – Я думала, что ты в Виргинии.

– Я была там, – Лес быстро обняла мать, чмокнула в щеку, отошла и, обхватив плечи руками и пытаясь унять снедавшее ее нетерпение, сказала: – Видишь ли, я приехала к тебе прямо из аэропорта.

– Поездка явно пошла тебе на пользу, – заметила мать. – Ты просто лучишься здоровьем.

– Я и вправду чувствую себя лучше, – признала Лес.

Но боль утраты все еще не прошла, подстерегая ее при каждом пробуждении.

– Одра, – сказала она, – я хочу снять у тебя внаем дом в Хоупуорте.

– Что?

– И я хочу тренировать молодых лошадей для поло. Я чувствую, это сулит большие перспективы. Ты можешь попросить Стэна Маршалла – или кого сама захочешь – установить рыночную цену, сколько жеребята стоят сейчас, в их нынешнем состоянии. После того, как я их подготовлю, мы сможем их продать и поделить прибыль.

– Что?

– Эктор однажды сказал мне, что не надо быть мастером поло, чтобы тренировать лошадей для игры. И я ему верю. Одра, я умею хорошо обращаться с лошадьми. Могу дать им все, кроме опыта игры. Позже я могла бы позвать на помощь одного из инструкторов по поло из университета. Но сейчас я хочу попытаться сама.

– Кто тебе это сказал? – нахмурилась Одра. – Лес, с тобой все в порядке?

Лес засмеялась, внезапно поняв, как увлеклась своим проектом.

– Если ты спрашиваешь, не пьяна ли я, то у меня и капельки не было во рту. Одра, я говорю совершенно серьезно. Я не утверждаю, что собираюсь стать лучшим в мире тренером, но мне нужно что-нибудь более настоящее, чем светские приемы, комитеты и все в этом роде. А еще я люблю лошадей… и люблю Хоупуорт.

– А что ты собираешься сделать со своим здешним домом?

– Продам его. – Это она уже решила. В идеальном случае переедет в особняк в Хоупуроте. Если Одра согласится с ее предложением. Ну а не согласится, тогда – куда-нибудь еще… – Теперь это уже не дом, а просто жилье… жилье, наполненное воспоминаниями. Я не могу жить в прошлом. Ну как, Одра? Ты согласна?

– Не могу сказать, что одобряю твое решение.

– Я не прошу тебя одобрять то, что я делаю. Я спрашиваю, можешь ли сдать мне дом внаем.

Одра долго смотрела на нее в размышлении, а затем улыбнулась. Глаза ее сияли влажным блеском.

– Мне всегда было обидно видеть, как что-то пропадает зря.

Загрузка...