Ищи себя, Громов

16

Дымшиц ждал нас у проходной завода и улыбался — рот до ушей. Я был абсолютно уверен, что он не опоздает. Не такой он человек. Класс, конечно, пришёл не весь, кое-кого в этот день вообще не было в школе, кто-то сбежал сразу после уроков, а кто — по дороге, но народу было достаточно: у Евгении Максимовны глаза были голубые, я видел — она была довольна.

Дымшиц познакомился с ней, поцеловал ей руку, после поприветствовал нас и повёл всех через проходную, по огромному двору к длинному красному зданию вдалеке.

Там, кто хотел, разделся, и мы прошли в комнату отдыха. Когда все расселись вокруг стола с газетами и журналами, в комнате отдыха незаметно появился здоровенный, раза в полтора больше Дымшица, мужчина. Он забрался куда-то в угол, весь был красный и мял в руках платок, как певица.

Дымшиц сказал:

— Ребята, познакомьтесь, пожалуйста. Это технолог турбинного цеха, товарищ Мухин.

Мухин нам поклонился, закашлялся и сказал:

— Дети! Дорогие дети! Я к вам на минуточку. Чувствуйте себя как дома. Я ухожу, У меня дела. А главное, что товарищ Дымшиц обойдётся и без меня. Правда, он не работает на нашем заводе, он работает в НИИ, который часто выполняет наши заказы, но он прекрасно знает производство. Запомните, что так и должно быть: каждый учёный — производственник, каждый производственник — учёный. Ну, я пошёл. Счастливой экскурсии!

И он исчез. Прыг в дверь! — и как не было.

Дымшиц сказал:

— Мухин, ребята, замечательный человек. Он, как сейчас принято говорить, живая история этого завода. Ну, давайте о чём-нибудь поболтаем, чтобы я понял, что вас больше интересует, что вам показать и в какой цех лучше вести. К слову сказать, любите ли вы технику?

Все долго молчали. Евгения Максимовна вдруг говорит:

— Робкие овечки!

Кто-то засмеялся, многие начали шушукаться, а Цыплаков сказал громко:

— Я, например, технику не обожаю.

Тут уж все просто грохнули. Цыплаков надменно закатил глаза, а Дымшиц спросил у него:

— Поясни, пожалуйста, свою мысль. Почему ты её… не обожаешь?

Цыплаков сказал:

— Очень просто. Многие тысячи и сотни лет назад люди жили без техники, а вот без искусства и художественной литературы они жить не могли.

Жора Питомников говорит:

— Ну, Цыплак, ты даёшь!

— Что «Цыплак»?

— Ну ты даёшь!

— Погодите, ребята, — сказал Дымшиц. — Давайте разберёмся в том, что утверждает ваш товарищ. Во-первых, если у людей техника появилась позже, разве она не нужна? По-моему, нужна. Ведь не от нечего делать люди её придумали и стали ей заниматься. В развитии техники была и есть большая необходимость. Разве не так?

— Так! Так! — закричали многие.

— Технику не обязательно любить, но о ней нельзя говорить пренебрежительно.

— А техника вовсе и очень давно появилась, — сказала Надька Купчик. — Когда колесо изобрели — это же техника.

— Умница! — сказал Дымшиц. — Именно! Об этом я и хотел заявить во-вторых.

Александрова-Пантер пискнула:

— Каменный топор — тоже техника.

— Во-во! — сказал Дымшиц.

— Огонь трением! Огонь трением!

— Лук для охоты!

— А когда под водой реку переходили и через тростинку дышали — разве не техника?

— А я говорю — огонь трением!

Братья Бернштейн — гимнасты — вдруг подрались в последнем ряду.

— Игорь! Славик! — глаза у Евгении Максимовны начали меняться, темнеть. — Неужели не стыдно? Прекратите!

— А чего он говорит, что я зря пришёл на завод, раз у меня трояк по арифметике?

— А чего он-то?!

— Да сам ты!!!

— Тихо! Тихо! Тише! — говорила Евгения Максимовна. — Тихо, ребята! Тихо!

Все замолчали, а Валера Шучко сказал:

— Ясно, техника появилась даже раньше искусства. Носятся тут со своим искусством.

Радик Лаппо сказал:

— Ты, Шучко, — балда!

— Вот что, ребята! — сказал Дымшиц. Голос у него стал грустный. — И искусство, и техника необходимы людям, это факт, и здесь спорить не о чем. А вот кто что больше любит — другое дело.

— И я вот думаю так же, — сказал Жора. — Я, например, технику люблю, но ею заниматься не буду.

— Вот новости! — сказала Евгения Максимовна. — Это почему, Жорик?

— А потому, что я буду разводить животных. Ведь моя фамилия — Питомников, а я где-то читал, что если у человека фамилия и профессия похожи, то он может добиться больших успехов.

Все мы захохотали, Дымшиц хохотал так, что даже слёзы появились у него на глазах, а после сказал:

— С вами не соскучишься! Не-ет! Ну, ладно, давайте я поведу вас в цех по своему усмотрению. Пойдёмте всё же к Мухину, в турбинный.

Пока мы выкатывались гурьбой из комнаты отдыха, все продолжали шуметь и хохотать, но потом сами успокоились и замолчали, потому что здесь уже беситься было просто невозможно: в длинном, чистом и пустом коридоре стояла полная тишина, и, пока мы шли по нему, нам только пару раз попались куда-то спешащие люди, они быстро, тихо и очень вежливо здоровались с Дымшицем, он отвечал им точно так же, и они исчезали.

Мы прошли весь этот длинный коридор, свернули налево, потом направо, опять длинный коридор, и тут все услышали приближающийся глухой шум и резкие металлические удары.

Когда Дымшиц резко распахнул дверь с надписью «Турбинный цех», этот шум вырвался оттуда с такой силой, что мы остановились как вкопанные и несколько секунд стояли, пока Дымшиц не закричал нам уже из цеха:

— Ребятня! Что же вы! Давайте сюда.

Мы начали по одному, осторожно входить в цех. Я зашёл последним, глянул и обомлел. В таком цехе я был впервые. Он был огромный: высокий, очень длинный, под потолком, где горели большие лампы, — туман, а в дальнем конце цеха этот туман был такой густой, что рассмотреть, что там делается, оказалось просто невозможно. Наверху, вдоль всего цеха и поперёк его полным-полно было металлических балок и тянулись рельсы; по рельсам, приближаясь к нам, двигался подъёмный кран и кабина с тётенькой (я сумел рассмотреть), кабина то и дело позванивала звоночком. Прямо перед нами в глубь цеха тянулся широкий, как шоссе, теряющийся в тумане проход, по обеим сторонам его стояли станки! А народу — это было просто поразительно! — почти никого: у того станка один человек, у этого двое, вон ещё один идёт по проходу, и больше — никого, а цех огромный, и полно станков. Шум и лязг стоял ужасный. Наверное, если посмотреть вниз, с подъёмного крана, или из кабины этой тётеньки, мы все выглядели бы как малявки.

— Ребятки! — услышал я голос Дымшица среди шума и только тогда пришёл в себя. — Пошли! Я расскажу вам, как делают турбины. В популярной форме. И покажу.

Рядом с ним оказался ещё один человек, не Мухин только, другой, он тоже поманил нас рукой, и мы осторожно и озираясь тронулись за ним и Дымшицем. Не знаю, сколько мы прошли за ними вдоль по этому проходу-шоссе, но он вдруг посмотрел направо и вверх, мы тоже все поглядели туда и увидели спускающийся вниз крюк крана.

— Стоп! — сказал Дымшиц. — Давайте посмотрим.

Когда кран опустился, он подвёл нас ближе к станку.

— Здоровый станок, правда? На нём работают всего двое рабочих. Станком они управляют со специального пульта. Видите пульт? Только что со станка сошла одна из деталей турбины, за ней и приехал кран, чтобы забрать её и перенести к месту окончательного монтажа турбины. Я вам всё покажу, это в дальнем конце цеха. Смотрите пока, как стропали стропами — специальными тросами — прикрепят деталь к крюку крана.

Здоровенные дядьки (мне показалось, что очень здоровые), только не рабочие станка, а другие, ну, видно, эти самые стропали, ловко закрепили большущую деталь, что-то крикнули тётеньке в кабинке, помахали ей рукой, и деталь вдруг плавно так сдвинулась с места и поплыла вверх. Стропали кричали иногда какие-то короткие и непонятные слова и что-то делали рукой, такие знаки, и деталь двигалась то быстрее, то медленнее, то чуть влево, то вправо и стала уплывать по верху вдоль цеха, и всё время позванивал звоночек из кабины. Эта тётенька в кабине и стропали переговаривались на каком-то своём языке, как матросы на корабле.

— Пошли к карусельному! — прокричал Дымшиц, и мы тронулись дальше.

Карусельный станок был ещё больше того, первого, и тоже с пультом управления и своим освещением, специальными лампами. Того света сверху, от больших ламп, явно бы не хватало из-за высоты и тумана. Этот карусельный станок крутился как карусель — ну не сам станок, а его крутящаяся часть вместе с деталью — а резец, который её обрабатывал, был неподвижным.

Лицо Дымшица прямо светилось, когда он рассказывал о станке.

— Огромные лопасти турбины! — кричал он. — Это не просто лопатки! Это огромные крылья, и каждое крыло представляет собой математически сложную, я бы сказал — сложнейшую, единую систему выпуклых и вогнутых поверхностей. Идите сюда! Вот станок, который делает поверхность лопасти после отливки идеально правильной. Смотрите, смотрите внимательно! Большим резцом трудно управлять, чтобы выполнить такую сложную и тонкую работу, да, тонкую, хотя лопасть и огромна. Мы заставляем нечто вроде маленького резца отмечать эту работу на маленькой модели, после от этого маленького резца через сложную связь идёт программа к резцу большому, и тогда начинает действовать он, большой резец. Понимаете теперь, какая это красота!?

Дымшиц таскал нас от станка к станку, кричал, заглушая шум в цехе, рассказывал, объяснял, знакомил с рабочими, просил их объяснить нам работу станка, они объясняли, он хохотал, шутил, тащил нас дальше, и всё начиналось сначала.

— Это электрокары! — кричал он, показывая нам на маленькие машинки, которые сновали по узким улочкам, пересекавшим главное шоссе цеха. — Они перевозят более мелкие детали. Либо от станка к станку. Либо в другой цех, либо из другого. Привет, Коля! — кричал он водителю электрокара. — Идите сюда, детки! Вот смотрите, смотрите во все глаза, здесь и собирается мадам турбина целиком. Это святое место! Ага, вот и она, голубушка! Помните эту деталь, которую при вас потащил от станка кран? Это она! Смотрите, смотрите! Вы видели когда-нибудь крепёжные болты и гайки такой величины? Во гайка! Чуть ли не в метр диаметром! Слушайте сюда! Говоря очень и очень примитивно, когда наступит момент сборки, на вал, длиннющий вал наденут и закрепят специальное огромное кольцо, в него вмонтируют лопасти, закрепят их, насадят на вал конус и всю эту собранную махину отправят на электростанцию. Вал окажется в специальном отделении электростанции, лопасти же примут на себя огромную нагрузку падающей сверху воды, они начнут вращаться, а вместе с ними и вал. Так на электростанции из механической энергии, энергии вращения, получат энергию электрическую. Но не забывайте, — я всё объяснял примитивно! Теперь я жду от вас вопросов, детишки!

По-моему, все были усталые жутко, когда мы вышли из проходной. И очень тихие. Но глаза у многих — я заметил — странно блестели. Галка Чижова и красавица Нина Луфарёва — Пумка смотрели на вышедшего с нами Дымшица, открыв рот, как на великого киноактёра.

Евгения Максимовна долго трясла Дымшицу руку и благодарила, мы — тоже, после она пригласила его в школу на какой-то вечер, и тогда все заорали, чтобы он обязательно приходил.

— Цех произвёл на меня огромное впечатление, — сказал Цыплаков Дымшицу. — Но я остался при своём мнении.

Во фрукт, а?!

Правда, никто не обратил на него внимания, а Дымшиц потрепал его по плечу и сказал:

— Молодец, шкет. Надо быть принципиальным.

После он ушёл на завод по своим делам, а мы поехали домой.

В трамвае я стоял один, отдельно от всех, многие завелись и начали галдеть и спорить, но мне спорить не хотелось. Сам я вроде бы не очень интересовался техникой, но я давно не видел в жизни ничего подобного этому цеху. Точно, одно дело читать, слышать, рассуждать, и совсем другое — всё это увидеть.

Вот это работёнка, думал я, да если бы я знал, что в какой-нибудь турбине на какой-то там электростанции есть деталь, которую я сделал сам на станке, я, наверное, был бы другим человеком. Да нет, не наверное, а точно был бы другим.