Глава 8

Станислав Мартынов медленно шел по Александровскому проспекту, глубоко засунув руки в карманы своих сильно вытянутых на коленях и давно утративших первоначальный цвет джинсов. Из левого угла его тонкогубого рта уныло свисала потухшая сигарета, походка была нетвердой. Двести пятьдесят граммов водки и жара сделали свое дело – Мартынов был пьян.

Впрочем, до полной отключки было еще далеко.

Станислав сознавал, что превысил свою норму и что пить ему сегодня больше не следует: насколько он помнил, у него было какое-то неотложное дело, каким-то образом связанное с Самариным, как и большинство дел Станислава Мартынова в последние несколько лет.

Оставалось только вспомнить, что это за дело.

Двигавшаяся навстречу тучная дама с истеричной болонкой на поводке обогнула Мартынова по широкой дуге, и Станислав презрительно ухмыльнулся, заметив ее неуклюжий маневр. Он знал, как выглядит со стороны, и думал, что вид его работает ему на руку: вряд ли кто-то мог заподозрить в опустившемся алкаше человека, ворочающего крупными делами и тасующего пачки стодолларовых купюр, как засаленные карты в колоде. Такое представление о себе льстило его самолюбию, хотя деньги, проходившие через его руки, принадлежали в основном Самарину, а самому Мартыну, как звали его все без исключения знакомые, перепадали лишь жалкие крохи, которых с трудом хватало на жизнь – в его понимании, конечно.

Одно время Мартын пристрастился было к шотландскому виски, но это пристрастие очень быстро посадило его на мель, заставив запустить руку в чулок со сбережениями, отложенными на черный день. Снявшись с мели, Мартын с печальным вздохом вернулся к отечественной водке, но сладостное воспоминание о янтарном напитке с терпким привкусом дубовой древесины порой щекотало его воображение, толкая на рискованные мероприятия.

Подумав о рискованных мероприятиях, он сразу же вспомнил о том, что должен был сделать. Самарину нужен микроавтобус, чтобы перевезти в Ильичевск какие-то ящики – тяжелые ящики, если верить Владику. Что же может быть в этих ящиках?

Дойдя до сквера, Мартын отыскал глазами свободную скамейку и со вздохом облегчения уселся на нее, вытянув скрещенные ноги далеко перед собой и широко раскинув руки на деревянной спинке. Нашарив в кармане полупустой коробок спичек, он прикурил свою потухшую сигарету и заставил себя думать, хотя мысли пьяно шатались во все стороны и перескакивали с предмета на предмет.

Итак, ящики. Несколько ящиков, тяжелых и настолько ценных, что Владик сам бросил все свои дела и примчался в Одессу. Не ближний, между прочим, свет. Интересно, подумал Мартын, а сколько человек мог привезти с собой наш глубокоуважаемый господин Самарин? Три? Пять? Не станем мелочиться, пусть будет, для ровного счета, десять. Хотя вряд ли.

Таскать за собой такой эскорт – значит напрашиваться на неприятности, а Владик – мужчина осторожный. Неприятностей он конечно не боится, но и не ищет. Значит, не десять, а что-то около пяти.

Да хоть бы и десять! Что такое десять приезжих амбалов в Одессе? Плюнуть и растереть. Главное, чтобы игра стоила свеч, а то мои ребята возьмут меня за задницу: ты куда нас послал, урод?

Мартын подобрал ноги и хлопнул себя по лбу.

«Ну и дурак же я! – подумал он. – Ему же грузчики нужны! Стал бы он искать грузчиков, если бы в его распоряжении было хотя бы пять человек? Черта с два! Дело упрощается на глазах. Осталось только выяснить, что в ящиках, и тогда можно будет решать, как быть дальше. А как было бы здорово кинуть наконец этого московского козла!»

Мартын даже немного протрезвел от предвкушений. Отшвырнув недокуренную сигарету, он тяжело, в три приема, поднялся со скамейки и отправился на поиски телефона-автомата. Исправный таксофон обнаружился совсем рядом, за углом. Мартын вставил в прорезь чип-карту, снял трубку и набрал номер.

– Слушаю вас, – ответил ему приятный женский голос с интонацией профессионального диспетчера. – Хотите заказать грузовое такси?

– Тебя хочу, птичка, – с грузинским акцентом сказал Мартын.

– Мартын, ты? – уже другим тоном спросила девушка. – Кончай дурить, мне работать надо.

– Сказал бы я, что тебе надо… Сеня там?

– Зачем тебе Сеня? – тон девушки моментально сделался подозрительным. – Опять выпить не с кем?

– Не твое дело, шалава, – отрезал Мартын. – Когда в следующий раз решишь меня допросить, вспомни, кто вас кормит – и тебя, и Сеню твоего недоделанного… Где он?

– Да спит он, где ему быть. Ты ж его знаешь: сожрет все, что в доме есть, и дрыхнет. Устал, говорит, отдохнуть надо. Разбудить?

– Можешь не будить, если бабки не требуются.

Позвоню в другое место, от меня не убудет.

– Подожди секундочку, я сейчас, – торопливо сказала укрощенная сожительница Сени.

«Секундочка» растянулась на несколько минут, на протяжении которых из трубки доносились приглушенные сердитые женские крики, какие-то звонкие шлепки, а затем сиплый рев разбуженного Минотавра и испуганный визг. Слушая этот концерт, Мартын весело крутил головой: будить Сеню во все времена было делом неблагодарным.

Наконец в трубке загромыхало, как бывает всегда, когда трубку небрежно, задевая ею за все подряд, берут со стола, и заспанный голос недовольно буркнул:

– Але… Ты, что ли, Мартын?

– Не Мартын, а Станислав Яковлевич. Запиши себе где-нибудь на видном месте!

– Ага, ясно. Уже вмазал…

– Не твое собачье дело. Завидуешь? Самому небось Людка не дает?

Сеня негромко вздохнул: Мартын попал в самую точку.

– Ладно, – продолжал Мартын, – это все ерунда. Есть дело.

– А за дело платят? – осторожно поинтересовался Сеня. – Или только наливают?

– Москвич приехал, – воровато оглянувшись по сторонам, вполголоса сообщил Мартын.

Это известие произвело должное впечатление.

Таинственный москвич, которого почти никто, кроме Мартына, в глаза не видел, но деньги которого Мартын раздавал направо и налево в виде взяток и оплаты разнообразных услуг в количествах просто неимоверных, пользовался среди Мартыновых дружков большим авторитетом: как известно, кто платит, тот и заказывает музыку.

– Москвич? – уважительно повторил Сеня. – Значит, бабки будут.

– Теперь слушай, – продолжал Мартын. – Возьмешь с собой кого-нибудь… Нет, кого попало нельзя… Вот что, возьми с собой Слона и к десяти вечера подъезжай на своем корыте к гостинице «Волна». На стоянке будет двухэтажный автобус. Остановись где-нибудь рядом и жди распоряжений. Да не рисуйтесь там!

– Погоди, Мартын, – перебил его Сеня. – У меня соляры кот наплакал…

– Не понял, – сказал Мартын. – Это что, моя проблема? Тебе бабки нужны или нет?

– Ну, нужны, – пробурчал Сеня.

– Тогда заткнись и слушай. Москвич притаранил сюда какие-то ящики. Ваше дело – помочь ему эти ящики погрузить и отвезти, куда он скажет. Но это только полдела. Очень я хочу узнать, что такое в этих ящиках.

Сеня молчал всего секунду, переваривая полученную информацию. Вслушиваясь в это молчание, Мартын усмехнулся: несмотря на внешность племенного борова и свинские манеры, Сеня умел работать головой и понимал Мартына с полуслова.

– Слон может сплоховать, – сказал наконец Сеня, и Мартын снова улыбнулся: он не ошибся в приятеле.

– А ты на что? – сказал он. – Проследи, чтобы не сплоховал. Что возьмешь с современной молодежи? Да и мы с тобой, помнится, были не лучше…

Закончив разговор с Сеней, Мартын сел в трамвай и поехал к себе домой, на Пятую линию Фонтана. Такой плебейский вид транспорта его вполне устраивал: проезд здесь был бесплатный, спешить Мартыну было некуда, а личным автомобилем он не обзаводился принципиально. Во-первых, потому, что много пил, а во-вторых, потому, что не хотел афишировать свои доходы. По этой же причине Мартын жил в запущенной и фантастически грязной однокомнатной квартире и имел всего две пары брюк. Сеня, который был более или менее в курсе его дел и финансового положения, неоднократно интересовался, на что Мартын копит бабки. Мартын в ответ только пожимал плечами: этого он и сам не знал. Сеня сильно переоценивал состояние своего приятеля. Деньги у Мартына не держались, протекая между пальцами, как вода. То, что Станислав Мартынов не успевал пропить, он бездумно тратил на минутные прихоти или попросту просаживал в казино или борделе, из которого мог не вылезать неделями.

Впрочем, заначка у него все-таки была, и сохранялась эта заначка в святой неприкосновенности. Сто тысяч долларов лежали в надежном месте, и именно в это место Мартын полез сразу же, как только вернулся домой.

Открыв ветхую, державшуюся на честном слове дверь, оснащенную древним накладным замком, он прошел на кухню, с грацией летучей мыши лавируя в захламленном коридоре. В квартире было полутемно из-за фольги, которой были затянуты окна, и нестерпимо душно: нагретый яростным солнцем железобетон источал нездоровое тепло. В мусорном ведре гнили арбузные корки, и от их запаха воздух в кухне казался липким и омерзительным.

Мартын распахнул перекошенную дверцу под мойкой и, слегка кривясь от вони, вытащил на свет божий мусорное ведро. Оно было заполнено на две трети. Сверху лежали те самые арбузные корки, которые издавали кислую вонь, а поверх них возвышалась горка пепла и раздавленных окурков, источавшая своеобразный, удушливый аромат. Мартын храбро присел на корточки и, взявшись за края подмокшей газеты, которой было выстлано мусорное ведро, осторожно, чтобы не рассыпать, вынул его содержимое и опустил на пол.

Оказалось, что мусора в ведре не так много – всего-навсего пара бумажек и кучка арбузных корок на газетке. Под всем этим «добром» лежал газетный сверток, тщательно завернутый в пожелтевший от долгого употребления полиэтиленовый пакет. Легко было предположить, что в свертке содержится какое-нибудь протухшее сало – видневшаяся сквозь полиэтилен газета была испещрена желтоватыми жирными пятнами, – но это было не так. В этом пакете – одном из тайников Мартына – хранилась примерно половина его основного капитала.

Мартын отложил пакет в сторону не разворачивая и снова запустил руку в мусорное ведро. Отмахиваясь от мелкой мошкары, вившейся над гниющими корками, он вынул из ведра еще один сверток и тоже отложил его в сторонку. После этого Мартын уложил на дно опустевшего ведра пакет с деньгами и со всеми необходимыми предосторожностями водрузил сверху сочащуюся гнилой дрянью газету с мусором. Поставив ведро на место, он небрежно сполоснул руки под краном, вытер их полосатой майкой, закурил и направился к холодильнику.

Лампочка внутри древнего облупившегося «Днепра» не горела уже второй год, но Мартын и так знал, что холодильник почти пустой. На ощупь отыскав в темных недрах закупоренное полиэтиленовой пробкой горлышко, Мартын вынул из холодильника бутылку, зубами вытащил пробку и сделал приличный глоток.

По телу разлилось приятное тепло, противная сухость во рту прошла, и уже начавшая потихоньку заявлять о себе головная боль исчезла. Это у Мартына называлось «восстановить кислотно-щелочной баланс» и повторялось на протяжении всего дня с интервалами в час-полтора.

Вернув бутылку на место, Мартын захлопнул холодильник и поднял с пола извлеченный из мусорного ведра сверток. Сверток оказался увесистым, и, ощутив в руке его приятную тяжесть, Мартын улыбнулся. Теперь, когда «кислотно-щелочной баланс» в его организме был благополучно восстановлен, Мартын не сомневался, что поступает правильно.

Сжимая сверток в руке, он прошел в комнату.

День клонился к вечеру, и ему пришлось снять с окна фольгу, чтобы хоть что-то увидеть в сгущавшихся сумерках. В комнате сразу же стало светло.

Мартын распахнул дверь лоджии, впуская в квартиру свежий воздух, и расслабленно рухнул в продавленное кресло с засаленной обивкой. Ногой подтащив к себе журнальный столик, он бросил на его облупленную, прожженную сигаретами, исцарапанную и кое-где вспучившуюся поверхность тяжело брякнувший сверток и стал разворачивать его неторопливыми движениями полупьяного человека.

Наконец все покровы были удалены, и на стол перед Мартыном лег пистолет. Это был «вальтер», популярнейшая девятимиллиметровая модель, выпущенная в Германии за пару лет до начала второй мировой и потому безупречная по своим параметрам. Абсолютно равнодушный к житейским мелочам, Мартын был придирчив и дотошен, совершая покупки наподобие этой. Зато можно не сомневаться в том, что в трудную минуту пистолет не даст осечки и не взорвется у него в руках. Однажды Мартыну довелось наблюдать такое зрелище, и оно надолго врезалось ему в память.

Пользоваться пистолетом Мартыну до сих пор не приходилось, если не считать того случая, когда они с Сеней забрались километров на пятьдесят от города с бабами и коньяком и устроили стрельбу по пустым бутылкам. Именно тогда Мартын обнаружил, что у него, оказывается, очень неплохой глаз и твердая рука. И вот теперь, судя по всему, настало время проверить, хватит ли у него пороху рискнуть всем, чтобы сорвать настоящий куш.

Мартын разобрал и смазал пистолет, хотя в этом не было никакой необходимости. Просто ему требовалось хоть чем-то занять себя, чтобы сохранить относительно свежую голову до того момента, когда ему позвонит Сеня и сообщит, есть ли в привезенных Владиком ящиках что-нибудь такое, из-за чего стоило бы городить огород. Мартын знал, что, сидя без дела, к вечеру непременно напьется до бесчувствия, и впервые в его голову пришла мысль о том, что, возможно, стоит попробовать завязать: его пристрастие создавало определенные неудобства.

Когда он закончил чистку оружия, за окном уже стемнело, и Мартын, дотянувшись до выключателя, зажег свет. На пластиковом потолке молочно-белым светом вспыхнули расположенные по периметру комнаты точечные светильники. Это была одна из дорогостоящих причуд Мартына, о которой тот забыл, как только строители закончили монтаж, получили свои деньги и ушли.

Мартын засунул пистолет под диванную подушку.

Делать было решительно нечего, и он стал ждать, время от времени поглядывая на когда-то белый, а теперь потемневший от въевшейся грязи дисковый телефонный аппарат.

* * *

Номер оказался скромным, но чистеньким и уютным, с окном во всю стену, за которым располагалась просторная лоджия. Если выйти в лоджию и посмотреть вправо, можно увидеть море, которое по случаю заката было окрашено в теплые тона. Дежурная по этажу с гордостью продемонстрировала Тамаре и Сергею, как пользоваться кондиционером, и объяснила, что номера оборудовали этим новшеством буквально в прошлом году. Она нацелилась поговорить с приезжими, и Дорогину удалось избавиться от нее лишь после того, как он сообразил прибегнуть к помощи денег.

Завладев пятидолларовой бумажкой, дежурная удалилась с изъявлениями благодарности.

Дорогин поставил сумку в шкаф и заглянул в ванную. Душ работал, и, покрутив краны, он с удовлетворением отметил, что горячая вода течет вполне исправно. Это уже было хорошо, а бойкого таракана, который шустро юркнул в вентиляционную отдушину, когда в ванной загорелся свет, можно было и не заметить.

– Примешь душ? – спросил Дорогин у Тамары.

Тамара ходила по номеру, трогая мебель, – вживалась в обстановку.

– Не хочу, – ответила она. – Хочу на пляж.

А душ никуда не денется.

– Ну, это как сказать, – с сомнением откликнулся Дорогин.

– В каком смысле?

– Это все-таки не «Хилтон», а гостиница «Волна». Сейчас горячая вода есть, а через час ее может не быть.

– Не будь занудой, – сказала Тамара. – Сейчас у меня нет желания принимать душ. Вот когда появится, тогда и будем разбираться с водой. Так мы идем купаться?

– Бежим, – сказал Дорогин, возвращаясь в комнату. – Даже летим, если угодно. Пусть черноморские бычки понюхают, чем пахнут туристы, сутки не вылезавшие из автобуса.

– фу( – сказала Тамара. – Натуралист!

Они вернулись с пляжа затемно, чувствуя приятную усталость и зверский аппетит. Дорогин отпер дверь ключом с увесистой деревянной грушей и пропустил Тамару вперед. Долгий и пустой день, проведенный в застекленной коробке автобуса, наконец-то закончился, и Сергей закрыл глаза от удовольствия, когда Тамара, проходя мимо, задела его теплым обнаженным плечом и обдала солоноватым запахом моря.

Это мимолетное прикосновение словно выключило в нем что-то или, наоборот, включило: он вдруг почувствовал, что все заботы и трудности остались позади и в течение двух недель будут существовать отдельно от него. Теперь он был уверен, что отлично отдохнет, и мысленно благодарил Тамару за то, что она выбрала такой вид отдыха. Ему было хорошо здесь, в Одессе, именно в этой гостинице и в этом конкретном номере с кондиционером и тараканами. Завтра они отправятся бродить по городу, который совершенно не похож на Москву, где-нибудь пообедают, чего-нибудь выпьют и непременно искупаются в море. Тамара получит долгожданную возможность блеснуть своей великолепной фигурой и новым купальником. С точки зрения Дорогина, новый купальник очень мало отличался от старого, но высказывать свое мнение вслух он не рискнул – в конце концов, он мог чего-нибудь не понимать.

– Ты так и будешь стоять в дверях? – спросила Тамара, и Дорогин открыл глаза.

Оказалось, что он действительно все еще стоит в открытых дверях номера, подпирая плечом косяк.

Зато Тамара уже успела переодеться и выглядывала из дверей ванной. У нее за спиной шумела вода.

– Как водичка? – поинтересовался Дорогин, закрывая дверь.

– Тепленькая, – ответила Тамара.

– Ну вот, – проворчал он, – я же предупреждал., Тамара скрылась в ванной, снова попробовала воду и вдруг рассмеялась.

– Что случилось? – спросил Сергей, заглядывая в ванную.

– Вода, – смеясь, ответила Тамара. – Она и не была горячей. Точнее, была, но только потому, что трубы нагрелись на солнце.

Дорогин фыркнул.

– Закаляйся, как сталь, – сказал он. – Может, примем душ вдвоем? Будет теплее.

– Вот уж нет, – строго ответила Тамара. – Вдвоем получится не теплее, а дольше, а я все-таки хочу помыться, не заработав при этом ангину. И потом, я хочу есть. Сейчас мы быстренько примем душ, а потом ты поведешь меня в ресторан.

– Слушаю и повинуюсь, – сказал Дорогин и щелкнул каблуками. Настоящего звука не получилось, потому что он был в кроссовках.

Пока Тамара принимала душ, Сергей вышел в лоджию и выкурил сигарету, глядя, как дрожат отраженные в море огни прибрежных строений. Внизу на стоянке тускло поблескивали в свете одинокого фонаря крыши машин, среди которых горой возвышалась двухэтажная туша доставившего их сюда автобуса.

Посмотрев в ту сторону, Сергей поморщился: на ум ему невольно пришел минувший день и имевшие место на протяжении этого дня инциденты. Дорогин не сомневался, что пляжный атлет Леха и его головастый приятель попытаются свести с ним счеты при первом удобном случае, и хотел только одного – чтобы это случилось поскорее и, по возможности, не в присутствии Тамары. Бояться двух отморозков ему и в голову не приходило, но они могли испортить весь отдых.

Позади него щелкнула задвижка, и через несколько секунд Тамара тронула его за плечо. Дорогин накрыл ее руку ладонью, и Тамара легонько потерлась о нее лбом. Южная ночь звенела цикадами, словно они находились не в городе, а в безлюдной степи за сотни километров от человеческого жилья.

– Как хорошо, – сказала Тамара. – Здесь даже воздух другой, чувствуешь?

– Еще бы, – усмехнулся Сергей. – У нас сейчас воздуха вообще не осталось, один дым.

– С ума сойти, – Тамара тихонько вздохнула. – Представляешь, я совсем забыла, что у нас горят леса… Интересно, как там наш Пантелеич?

– Можем позвонить ему завтра с утра. Может быть, застанем его, когда он придет поливать газон.

Спросим, не сгорели ли твои туалеты.

– Негодяй, – Тамара легонько хлопнула его ладонью по затылку. – Можно подумать, я беспокоюсь только об этих тряпках.

– Можно подумать, ты беспокоишься о чем-то другом… Ой, больно!

– Немедленно проси прощения, или я не знаю, что с тобой сделаю!

– Неужели укол? – дрожащим голосом спросил Дорогин, становясь на колени.

– Нет, – с глухим подвыванием ответила Тамара. – Два укола!

– Я больше не буду, – дурачась взмолился Сергей. – Беру свои слова обратно. В самом деле, разве ты можешь беспокоиться о каких-то тряпках? Да тьфу на них, пускай горят на здоровье…

– Но-но! – прикрикнула Тамара. – Ишь, расплевался… В кои-то веки женщина завела себе приличную одежду, а он – пусть горят. Ступай в душ, пока я не разозлилась.

Напевая какую-то чепуху, Дорогин отправился в душ. Через секунду там полилась вода, и почти сразу раздался приглушенный вопль.

– Забыла тебя предупредить, – крикнула Тамара, – вода уже совсем холодная!

Ответом ей был мучительный стон.

Улыбнувшись, Тамара осмотрелась, отыскивая взглядом свою сумочку. Не найдя ее, она слегка нахмурилась, пытаясь вспомнить, куда она могла подевать свое самое ценное дорожное имущество – косметичку, зеркало, массажную щетку… Она открыла шкаф и зачем-то заглянула под обе кровати, но сумочки нигде не было. Тамара уже открыла рот, чтобы спросить у Дорогина, куда тот затолкал сумочку, но тут же вспомнила, где она. Сумочка осталась в автобусе, затиснутая в угол сиденья. Тамара совсем забыла про нее.

Она посмотрела на дверь ванной. Оттуда доносились плеск и довольное фырканье – Дорогин уже адаптировался и, похоже, чувствовал себя вполне комфортно под холодным дождиком. Тамара пожала плечами. В конце концов, ей было не три года, на стоянке горел фонарь, а вокруг было полно отдыхающих. О том, как быть, если водителя не окажется на месте, она как-то не подумала: водитель представлялся ей неотделимым от автобуса.

Проверив, хорошо ли держится на мокрых волосах банное полотенце и потуже затянув поясок халата, Тамара вышла из номера и спустилась в фойе.

Как и следовало ожидать, ее домашний вид не привлек ничьего внимания: здесь все-таки был курортный город, а курортники во все времена плевать хотели на условности. Ведь это была Одесса. Тамара отлично помнила шок, который она пережила во время первого своего приезда в этот город. Они с отцом снимали квартиру у родственницы знакомых, семидесятидвухлетней Ривы Рувимовны. Ключа от входной двери старуха им не дала, опасаясь, что они его потеряют, и им каждый раз приходилось звонить и подолгу ждать, пока Рива Рувимовна доковыляет до двери и как следует рассмотрит их в глазок. Однажды эта почтенная дама открыла им дверь в чем мать родила: она, видите ли, как раз собиралась принять ванну…

Тамара вышла на улицу и окунулась в ночной воздух, как в парное молоко. Тело впитывало ночные ароматы каждой порой, и Тамара почувствовала себя удивительно легко и свободно.

Сориентировавшись в царившей здесь темноте, Тамара двинулась к стоянке, где в свете одинокого фонаря таинственно поблескивал тонированными стеклами автобус. Только теперь Тамара сообразила, что автобус скорее всего пуст и заперт наглухо, но тут же, словно в ответ на ее мысли, возле автобуса блеснул свет ручного фонарика, что-то заскрипело, глухо стукнуло, и Тамара услышала приглушенные голоса нескольких человек. Обрадовавшись, она ускорила шаг, но остановилась в нерешительности, услышав голос того неприятного типа, с которым совсем недавно схватился Сергей.

– Смотри, куда ставишь, козел! – завопил Шуруп. – Ты же мне палец отдавил!

– Тише, недоумок, – раздалось в ответ. – Будешь орать, я тебе яйца вырву. А за «козла» еще ответишь!

– Ладно, ладно, – проворчал Шуруп. – Это ты здесь такой храбрый… Я не забыл, как ты сегодня прощения просил.

– Еще слово, и я тебе башку откручу, – с угрозой предупредил голос, показавшийся Тамаре смутно знакомым. Ей не пришлось долго вспоминать: это был тот самый пляжный атлет, который пытался завести с ней знакомство. – Бери ящик, инвалид, – продолжал Пузырь. – Пора кончать, пока не замели.

А насчет того урода не беспокойся. Он у меня еще кровью блевать будет, помяни мое слово.

Раздалось громкое пыхтенье, что-то с протяжным скрежетом проехалось по металлу. Тамара затаив дыхание прошла еще немного вперед и притаилась за багажником крайней машины. Больше всего ей хотелось немедленно уйти отсюда, но эти двое говорили о Дорогине, и она решила дослушать до конца. Кроме того, ей стало любопытно, чем они там заняты.

С того места, где она сидела, стоянка была видна как на ладони. Горевшая в багажном отсеке слабенькая лампочка озаряла тусклым светом пустое черное нутро одного из грузовых люков автобуса. Приглядевшись, Тамара увидела на голом железном полу плоский деревянный ящик, похожий на те, в которых хранится военное имущество. Другой такой же ящик Шуруп и Пузырь, пыхтя и корячась, волокли к стоявшему в десятке метров полугрузовому микроавтобусу «фольксваген». Навстречу им из темного салона микроавтобуса выпрыгнули двое незнакомых Тамаре людей. Один из них представлял собой огромную, заросшую черным курчавым волосом трясущуюся гору жира, плотно обтянутую лопавшейся по швам тельняшкой, а другой поражал воображение большими оттопыренными ушами, которые даже в темноте, казалось, светились рубиновым светом, как стоп-сигналы автомобиля. Он постоянно шмыгал длинным носом и утирался рукавом светлой рубашки.

Подойдя к автобусу, эти двое рывком выдвинули из багажника ящик, крякнув, подхватили его за неудобные деревянные ручки и, часто перебирая ногами, почти бегом поволокли его к «фольксвагену».

Уже освободившиеся от своей ноши Шуруп и Пузырь посторонились, давая им дорогу, и незнакомцы с натугой забросили ящик в кузов микроавтобуса.

Внутри громыхнуло, и «фольксваген» тяжело просел на амортизаторах.

– Осторожнее, черт возьми, – сказал из неосвещенной кабины чей-то раздраженный голос. – Что вы грохочете, как Илья-пророк?

– Так тяжело, ядрена вошь, – пыхтя, отозвался толстяк и с лязгом захлопнул дверцу микроавтобуса.

– На лесоповале тяжелее, – утешил его голос из кабины. – Там рабочих рук не хватает, так что можете шуметь на здоровье.

– Тьфу-тьфу-тьфу, – суеверно поплевал через левое плечо ушастый, а Шуруп подобострастно хихикнул, внимательно разглядывая травмированный палец.

Что-то недовольно бормоча, толстяк с трудом взобрался в кабину и сел за руль.

– Давайте в кузов, живо, – скомандовал остальным все тот же голос.

– Сейчас, – ответил пляжный атлет, озираясь по сторонам. – Водила куда-то слинял.

– Слышь, Сеня, – недовольно обратился к толстяку Шуруп, – на хера ты, падла, дверь закрыл?

– Павел, – строго сказал голос из кабины, – я же просил при мне не выражаться.

– Извините, Владлен Михайлович, – поджал хвост Шуруп, – нечаянно вырвалось.

– За нечаянно бьют отчаянно, – сказал Владлен Михайлович. В его металлическом голосе не было никакой иронии.

– Ну где этот шоферюга? – спросил Шуруп, чтобы отвлечь внимание от своей персоны.

– Да здесь я, здесь, – ответил Кравцов.

Его голос раздался буквально в двух шагах от Тамары. Она вздрогнула и стремительно обернулась.

Водитель шел к автобусу, на ходу застегивая брюки, и наверняка прошел бы мимо, но резкое движение выдало Тамару.

– А это еще кто? – удивленно спросил Кравцов, вглядываясь в темноту.

Не дожидаясь развития событий, Тамара бросилась бежать к гостинице, потеряв по дороге шлепанец. Кравцов поднял шлепанец, с недоумением осмотрел его со всех сторон и равнодушно отбросил в сторону.

– Что там такое? – с неудовольствием спросил Владлен Михайлович, когда водитель подошел к микроавтобусу.

– Баба, – ответил Кравцов. – Кажись, из нашей группы.

– Она что-нибудь видела?

– Наверное, да. Сидела за машиной, как будто пряталась. Да, наверное, видела.

– Ч-черт, – процедил Владлен Михайлович. – С самого начала все кувырком… Ты ее узнал?

Кравцов кивнул.

– Черт, – повторил Владлен Михайлович. – Алексей, останься с ним. Следите за ней и, как только она выйдет из номера, берите ее.

– Мочить? – уточнил Пузырь.

– Не надо. Подержим до конца операции, а там посмотрим. Ну, хватит болтать, мы и так задержались. Семен, трогайте.

Сеня с хрустом врубил передачу, и старенький «фольксваген-транспортер», тарахтя изношенным движком, вырулил со стоянки.

Загрузка...