Ищи врагов среди друзей

Глава 9

Когда Тамара вернулась в номер, Дорогин уже вышел из душа и расхаживал по комнате, энергично растирая голову мохнатым полотенцем.

– Куда бегала? – спросил он, услышав, как стукнула дверь.

– Сережа, я хочу немедленно уехать, – заявила Тамара, оставив без ответа его вопрос.

Дорогин перестал вытираться и осторожно выглянул из-под полотенца. На лице его застыло удивленное и слегка встревоженное выражение.

– Тебя кто-то обидел?

Тамара энергично замотала головой.

– Ничего подобного. Просто мне здесь не нравится. Пляж грязноват, и море мутное, да и гостиница от него далековато.., и вообще…

– Вот «вообще» меня и интересует, – сказал Сергей. – Где ты была и что тебя так напугало? Будь добра объяснить, а то я вообще ничего не понимаю. Четверть часа назад тебя все устраивало.

Тамара снова замотала головой.

– Не скажу. Ты опять попадешь в историю.

Сергей внимательно посмотрел на нее и вздохнул.

– Похоже, я в нее уже попал, – сказал он. – И будет лучше, если я узнаю все подробности прежде, чем заварится каша.

Тамара прошла в комнату, неловко припадая на одну ногу.

– Надо же, – сказала она, – тапочек потеряла.

Эта ничтожная потеря почему-то особенно огорчила ее, и она расплакалась. Сквозь слезы она рассказала Дорогину о том, что видела и слышала, отправившись за сумочкой. Выслушав ее, Сергей нахмурился, повесил полотенце на спинку кровати и закурил.

– Наверное, ты все-таки права, – озабоченно сказал он. – Гостиницу скорее всего придется сменить.., а может быть, и город. В Крыму все дороже, но климат там, учитывая сложившиеся обстоятельства, намного здоровее. Завтра заберем твою сумку и решим, куда нам отправиться. До завтра ничего не случится, а днем никто не станет с нами связываться. Интересно все же, что было в этих ящиках? Ты говоришь, они тяжелые?

Тамара перестала всхлипывать.

– Не смей, – сказала она. – Я тебя очень прошу.

Сергей опустился перед ней на корточки и нежно взял ее ладонь в обе руки.

– Обещаю, – серьезно сказал он. – Даже, можно сказать, клянусь. Я сам не испытываю ни малейшего желания гоняться за контрабандистами по такой жаре. Кроме того, на днях мне вдруг пришла в голову поразительная мысль: а с какой стати, – собственно, я все время подвергаю тебя опасности?

Тамара улыбнулась сквозь слезы.

– Действительно, свежая мысль. И как это ты додумался?

– Сам удивляюсь, – признался Сергей и принялся натягивать джинсы. – Все это хорошо, но, пока не ввели осадное положение, я хотел бы перекусить.

– Может быть, не стоит? – с опаской спросила Тамара.

– Брось. Скорее всего нашим «друзьям» сейчас не до нас: они где-то далеко таскают свои тяжелые ящики. И все-таки интересно: что в них?

– Сергей, – предостерегающе сказала Тамара.

– Успокойся, я же обещал… Ну, ты будешь одеваться или пойдешь в ресторан так, в халате?

Сборы заняли некоторое время и чуть было не сорвались: Тамара вдруг вспомнила, что так и осталась без косметички и массажной щетки. Сергею пришлось постучаться к Анне Ивановне, которая, как он знал, жила по соседству, и решить проблему с ее помощью. Анна Ивановна уже собиралась в постель и потому отказалась от предложения Дорогина посидеть вместе с ними в ресторане. Сергей пожелал ей спокойной ночи и поторопился вернуться в номер: несмотря на все, что он сказал Тамаре, на душе у него было неспокойно. Его опасения только усилились, когда он заметил мелькнувшую за углом коридора тень. Возможно, это была кошка, но Дорогину показалось, что он видел ногу в светлом кожаном ботинке, которая вполне могла принадлежать тому утреннему амбалу, назвавшемуся Лехой. Дорогину подумалось, что разумнее все-таки остаться в номере, но он отогнал эту мысль: он не собирался прятаться от любой тени за запертой дверью. Тем более что за гостиничными дверями не очень-то спрячешься".

Он не склонен был драматизировать ситуацию: в конце концов для банды мелких жуликов, провозящих левый товар в багажнике туристского автобуса, главное – не привлекать к себе внимания. Не в их интересах устраивать лишний шум, затевая драку.

Следить они могут сколько угодно: им с Тамарой скрывать нечего. А если слежка станет назойливой, от нее можно будет избавиться, просто врезав кое-кому между глаз…

До ресторана они в этот вечер так и не дошли. По дороге им попалось кафе на открытом воздухе, отгороженное от тротуара только легкой декоративной решеткой, выкрашенной в белый цвет. На тесно поставленных столиках горели свечи, на подиуме играло трио музыкантов: скрипка, гитара и флейта. Тамара остановилась и решительно заявила, что никуда не пойдет, что ей хорошо и тут.

Здесь действительно оказалось уютно и на удивление дешево. Неторопливо попивая рубиновое вино, сверкавшее при свечах, как драгоценный камень, Сергей слушал музыкантов и вспоминал Париж.

Трудно было сказать, почему ему вспомнился именно Париж (в его жизни встречалось много самых разных кафе и ресторанов, и это кафе вовсе не было самым уютным из всего, что он видел), но ощущение, что он вернулся на берега Сены, казалось удивительным.

Он даже вздрогнул, когда подошедший официант заговорил с ним по-русски, и рассмеялся в ответ на недоумевающий взгляд Тамары.

– Что тебя так развеселило? – удивилась та.

– Я сам, – ответил Сергей. – Просто представилось вдруг, что мы с тобой снова в Париже. Хочешь в Париж?

– Если так, как в прошлый раз, то лучше не надо, – ответила Тамара.

– Н-да… Слушай, – Дорогая оживился, – ты же у нас медик! Вот скажи мне как медик: нет ли в человеке какого-нибудь органа наподобие аппендикса, который притягивает неприятности? Ну, я не знаю – биотоками какими-нибудь, что ли… Я бы с удовольствием согласился на ампутацию.

Тамара рассмеялась.

– Ты знаешь, – сказала она, – теоретически такое возможно. Я имею в виду не существование такого органа, а обеспечение спокойной жизни путем хирургического вмешательства. Это называется фронтальной лоботомией.

– Бр-р-р, – Дорогин зябко повел плечами. – Звучит не слишком заманчиво.

– Есть другой способ, – спокойно сказала Тамара тоном лектора из общества «Знание». – Даже два. Во-первых, электрошок…

– Не пойдет. А во-вторых?

– А во-вторых, простейший древний способ, испокон веков применяемый как к животным, так и к человеку, в основном к особям мужского пола…

– Погоди, погоди, – перепугался Дорогин, – ты на что это намекаешь? Нет, все-таки юмор у медиков.., того.

– Испугался, бедненький? Не бойся. Этот способ не устраивает прежде всего меня.

– Приятно слышать… Но что же тогда делать с неприятностями?

– То же, что и всегда, – пожав плечами, ответила Тамара. – И потом, откуда мне знать, за что я тебя люблю? Может быть, как раз за то, что ты экстремальный тип.

Дорогин поднял брови.

– Экстремальный тип?

– Называй как хочешь. Мой дед про таких, как ты, говорил, что у них шило в одном месте. Анна Ивановна права: жить с настоящим мужчиной – все равно что строить дом в кратере вулкана. Тут одно из двух: либо готовься к неприятностям, либо беги без оглядки.

Дорогин откинулся на спинку стула и, прищурив один глаз, посмотрел на Тамару сквозь бокал.

– И что ты выбираешь?

Тамара пожала плечами.

– По-моему, это очевидно. Не помню, где это я вычитала, но в памяти почему-то засело. Вот это:

«Сказали мне, что эта дорога меня приведет к океану смерти, и я с полпути повернул обратно…».

– «С тех пор все тянутся передо мною кривые глухие окольные тропы», – подхватил Сергей.

Тамара кивнула, поддела на вилку кусочек мяса и с сомнением осмотрела его со всех сторон.

– Нет, – со вздохом сказала она, – не хочу я больше есть. И пить не хочу. Я хочу гулять под руку с одним типом и смотреть на звезды. Ты разбираешься в астрономии?

– Не то чтобы очень, – ответил Дорогин, вставая и подавая ей руку, – но и не так чтобы уж совсем.

Большую Медведицу знаю, Кассиопею…

– Все ясно, – рассмеялась Тамара, одним плавным движением выбираясь из-за стола. – Малый набор городского романтика. Это я и сама знаю, мне еще в восьмом классе показывали.

– Кто он, этот негодяй? – возмущенно спросил Дорогин. – Уши ему оборвать мало! Не мог запудрить девушке мозги чем-нибудь другим…

– «Чем-нибудь другим» тоже пудрил, – призналась Тамара. – Мы вообще тогда в основном говорили… А потом мне надоело говорить, и мы расстались.

– Это была наверняка трагедия, – заметил Сергей.

– А ты не смейся.

– А я и не смеюсь. Сколько вам тогда было – пятнадцать, шестнадцать? Отлично помню себя в этом возрасте. Все или ничего, и на этой почве сплошные трагедии.

Они неторопливо шли по улице в сторону гостиницы.

Где-то позади шумела ярко освещенная Дерибасовская, но здесь, на боковой улице, было темно и тихо.

Справа неярко светились окна жилых домов, а слева сумрачно чернели в неподвижном воздухе темные кроны деревьев – там был не то парк, не то сквер, обнесенный невидимой в темноте чугунной решеткой.

– Хочу бродить по кривым и глухим окольным тропам, – заявила Тамара. – Долой цивилизацию!

– Долой так долой, – не стал спорить Сергей. – Ты еще не забыла, как лазят через забор?

Через забор лезть не пришлось: кто-то выломал целую секцию чугунной решетки как раз в том месте, к которому они подошли, перейдя дорогу. Видимо, они были не первыми, кого посреди ночи потянуло под темные своды листвы. Помогая Тамаре перебраться через бетонный фундамент забора, Сергей оглянулся через плечо: ему показалось, что за ними кто-то идет. Но темная улица была пуста, только в отдалении через перекресток проехала машина, глухо громыхнув на выбоине. Дорогин пролез в пролом и с трудом разглядел в темноте Тамарино платье.

Тамара на ощупь нашла его руку, и они медленно пошли рядом по аллее, угадывавшейся лишь по просвету над головами да по смутно белевшей полосе песчаной дорожки под ногами. Дорогин потянулся было за сигаретами, но отдернул руку: курить здесь почему-то не хотелось.

– Почитай мне стихи, – потребовала Тамара.

– Стихи? – с сомнением переспросил Дорогин, лихорадочно роясь в памяти. – Ты меня застала врасплох.

– Что такое? Ты вообще не знаешь стихов?

– Нет, отчего же. В школе, помнится, что-то такое учили. А еще почему-то запомнились стихи, которые мне читала мама. У меня была такая большая синяя книга стихов Корнея Чуковского с отличными иллюстрациями. Так что могу продекламировать с любого места. Хочешь? «У меня зазвонил телефон. „Кто говорит?“ – „Слон“ – „Откуда?“ – „От верблюда…“»

– Да, – сказала Тамара, – это, несомненно, поэзия.

– Или вот, – воодушевляясь, продолжал Дорогин. – «Жил да был Крокодил. Он по улицам ходил, папиросы курил, по-турецки говорил…»

– Хватит, хватит, – смеясь сказала Тамара и замахала на него обеими руками. – Не надо мне стихов. Убедил.

– Между прочим, я вижу впереди отличную клумбу, на которой что-то растет. Проверим? Постой-ка здесь…

Тамара не успела ничего ответить, а он уже исчез.

Ее всегда поражала в Дорогине эта способность исчезать и появляться словно по волшебству.

Сергей был около клумбы. Присев на корточки, он ощупывал стебли и закрывшиеся на ночь тугие глянцевитые головки, пытаясь определить, что это за цветы. Он дурачился с большим удовольствием, но какая-то часть его сознания все время оставалась на страже. Вдруг он услышал подозрительный шорох за долю секунды до того, как Тамара коротко вскрикнула. Послышалась глухая возня, светлое пятно Тамариного платья резко метнулось справа налево, и возле него Дорогин увидел еще одно расплывчатое пятно, почти сливавшееся с первым, – похоже, нападавший тоже был одет в светлое.

Все это Сергей разглядел уже на бегу. Перемахнув через подвернувшуюся под ноги поваленную садовую скамейку, он грозно закричал, надеясь спугнуть грабителя:

– Эй, ты! Ноги вырву!

Он почти добежал, но тут какая-то темная тень, с треском вывалившись из кустов, метнулась ему в ноги, и Дорогин почувствовал, что летит. Приземление вышло жестким и колючим, но он почти сразу же вскочил и даже успел сделать шаг вперед, когда обрушившийся на затылок страшный удар снова бросил его лицом в землю.

Путь по городу не занял много времени. Оживленный, сверкающий огнями центр промелькнул где-то справа и остался позади. Микроавтобус, громыхая разбитой подвеской, прокатился по окраинному микрорайону, и за треснувшим лобовым стеклом во всю ширь распахнулась ночная степь и огромное ночное небо, густо усыпанное крупными звездами.

Владлен Михайлович поерзал на сиденье, устраиваясь поудобнее. Он уже давно не ездил на таких автомобилях, и теперь его раздражало все – и густой запах солярки, и царившая в кабине неимоверная грязь, и низкая, по его понятиям, скорость. Обивка сиденья была засаленной и липкой на ощупь, подвешенный под лобовым стеклом чертик, сплетенный из прозрачных пластиковых трубок, раздражающе мотался взад-вперед перед глазами, под жестяным днищем неприятно барабанила подвеска, и со всех сторон доносились самые разнообразные постукивания и дребезжания, яснее всяких слов говорившие о том, что машина давно просится на слом.

Вырвавшись за город, старенький «транспортер» развил крейсерскую скорость – девяносто пять километров в час, но спидометр у этой развалюхи не работал, и Владлену Михайловичу казалось, что машина едва ползет. Он отлично понимал, что просто капризничает из-за накопившейся усталости, но признаваться в этом даже себе Самарин не хотел. Это означало бы, что он стареет и понемногу начинает сдавать, а сдавать ему сейчас было нельзя: основная часть работы еще впереди.

Сидевший слева от Владлена Михайловича водитель взял с приборного щитка мятую пачку и зубами вытянул сигарету. Самарин хотел было одернуть наглеца, но сдержался: исходивший от Сени запах пота и чеснока по временам забивал даже въедливую вонь дизельного топлива, так что сигаретный дым, пожалуй, был бы предпочтительнее. Чиркнув колесиком одноразовой зажигалки, Сеня закурил, и кабина наполнилась удушливым смрадом: толстяк, судя по всему, был патриотом и курил сигареты местного изготовления. Самарин поспешно опустил стекло со своей стороны и выставил голову в окошко, стараясь не смотреть на потную волосатую тушу водителя. Его чудовищное брюхо, обтянутое засаленной тельняшкой, наводило на неприятные мысли о километрах туго набитых лоснящихся кишок, кое-как запихнутых в эту безразмерную трясущуюся оболочку. Самарин невольно представил, как «фольксваген» на полном ходу врезается в кирпичную стену и Сенино брюхо лопается, разбрасывая во все стороны свою вонючую начинку. Его замутило, и он торопливо глотнул воздух.

"Старею, – подумал Владлен Михайлович, – точно, старею. Вот уже и раздражаться по мелочам начал – и то мне не так, и это не этак… Рано, ах как рано!

Пожить-то толком не успел – работа, работа, ничего, кроме работы. Только вроде бы просвет впереди замаячил – глядишь, а ты уже старик, и ничего тебе не надо, кроме мягкого кресла, трубочки и газетки. Нет, решено: проверну эту сделку – и за бугор.

В какую-нибудь Анчурию, где нет ни зимы, ни налоговой полиции, а только море и банановые плантации.

Денег хватит на три жизни, и пропадите вы пропадом с вашими реформами, траншами и разборками на международном уровне. Посмотрим, как вы тогда запоете, – с острым злорадством подумал он о жене и дочери, вот уже десять лет живших отдельно от него. – Будут вам и алименты, и подарки, и единовременные финансовые вливания… Когда деньги нужны, вы тут как тут, а когда человеку поговорить не с кем, вы рыло воротите, как будто перед вами не муж и отец, а говновоз какой-нибудь. Хватит, попили вы моей кровушки…"

Машина с грохотом подпрыгнула на выбоине, и Владлен Михайлович проснулся, только теперь поняв, что задремал. Он неприязненно покосился на Сеню, мгновенно заподозрив в этом зубодробительном толчке злой умысел. Сеня невозмутимо крутил баранку, попыхивая сигаретой и роняя пепел на брюхо. Лицо его до самых глаз покрывала жесткая бородища, почти смыкавшаяся с висевшей сальными прядями шевелюрой, в которой уже поблескивали серебряные нитки ранней седины.

– Не дорога, а танкодром, – добродушно просипел Сеня, повернув к Владлену Михайловичу широкую волосатую физиономию. – Зато в центре все тротуары в импортной плитке.

Владлен Михайлович не ответил. У него не было ни малейшего желания поддерживать разговор: он смертельно устал и хотел только одного – побыстрее провернуть свою рискованную сделку и расслабиться хотя бы на неделю. Сейчас он ощущал себя чем-то вроде летящей в цель пули: либо пан, либо пропал, и назад не повернешь, даже если видишь, что через секунду влепишься в стенку…

Не дождавшись ответа, Сеня отвернулся и стал смотреть на дорогу, щурясь от попадавшего в глаза дыма. Справа промелькнул какой-то бетонный забор, тускло освещенный редкими фонарями. Возле запертых железных ворот стояла пыльная ржавая «ауди» с прицепом, в котором громоздились какие-то перетянутые веревками тюки.

– Вещевой рынок, – пояснил Сеня, которого никто ни о чем не спрашивал. – Толчок. Сколько хочешь турецких тряпок, и все по дешевке. Не интересуетесь?

А зря. Можно сделать неплохой бизнес.

Владлен Михайлович не прореагировал. «Бизнес, – подумал он. – Господи, до чего страну довели! Каждый мелкий спекулянт называет себя бизнесменом, и, что самое смешное, государство к нему так и подходит: с налогами, с правилами, с законами… Занюханная Польша пережила эту детскую болезнь всеобщего торгашества буквально за пару лет, а у нас этому конца не видно. И главное, толку никакого. Все как в прорву, и никакого просвета… Нет, хватит. Пора на покой – к теплому морю, к газетке и трубке…»

Сеня повернулся к окошку и выплюнул окурок в ночь с точно таким же звуком, какой издает оснащенный хорошим глушителем пистолет. Владлен Михайлович ощутил кратковременное облегчение, но толстяк немедленно цапнул с приборного щитка пачку и, вцепившись в фильтр желтыми от никотина зубами, потащил из нее новую сигарету.

– Гм, – пробурчал Самарин.

Для его людей такого междометия было бы вполне достаточно, но Сеня, не прошедший курса обучения у Владлена Михайловича, даже и ухом не повел.

Для него Самарин был просто безымянным фраером из Москвы, который имел какие-то дела с Мартыном.

Он платил, а значит, имел право требовать определенных услуг. Обеспечение чистоты и свежего воздуха в Сенином микроавтобусе в перечень услуг не входило, и потому Сеня спокойно закурил вторую сигарету, хотя и видел, что пассажир недоволен.

– Спать охота, просто сил нет, – дружелюбно пояснил Сеня. – Всю ночь вкалывал, а Мартын выспаться не дал.

– Мартын – это Станислав? – зачем-то спросил Самарин.

– Ста… А, ну да. Просто мы все его Мартыном зовем. Так привыкли, что он и сам, наверное, своего имени не помнит.

– Ошибаетесь, – сухо сказал Владлен Михайлович. – Помнит. И вообще, я полагаю, что клички бывают только у животных и уголовников.

– Есть мнение, что человек произошел от обезьяны, – глубокомысленно заметил Сеня. – А насчет уголовников… Если мы не уголовники, то зачем прячемся? Что в этих ящиках – жвачка?

– А вы, оказывается, философ, Семен, – каким-то резким тоном заметил Владлен Михайлович. – Да еще любопытствующий философ. Это странно. Это очень странно… Ведь я настоятельно просил Станислава прислать людей, не склонных задавать лишние вопросы. А он прислал вас. Тот, второй, которого вы зовете Слоном, – тоже философ?

Сеня поджался, как от удара. Кем бы ни был этот москвич, дураком он не был наверняка. Сеня вдруг как-то сразу почувствовал, что задание, данное Мартыном, будет не так-то просто выполнить. Пожалуй, это опасно. Очень опасно.

Владлен Михайлович в упор смотрел на него, и этот взгляд жег Сене щеку, как раскаленный металлический прут. Самарин задал вопрос и ждал ответа, и Сеня понял, что отвечать придется. Неловко дернув правым плечом, он пробормотал:

– Ну что вы, в самом деле? Да наплевать мне, что в этих ящиках! И Слону наплевать. Наше дело маленькое: бери побольше, кидай подальше и отдыхай, пока летит. Грузовое такси «Сеня и Компания» – вы платите, мы везем. Зачем же кипеж поднимать?

– Это верно, – медленно сказал Владлен Михайлович, – шум поднимать незачем. Значит, «Сеня и Компания»… И большая у вас компания, позвольте узнать?

– Ой, я вас умоляю… Какая там компания?! Это же для понта, вы же деловой человек, должны понимать.

Я да Слон, да еще баба моя, диспетчером у нас… Ну, Мартын иной раз заказчика подсчет – вот как сейчас, к примеру… Перебиваемся с хлеба на воду, на соляру еле хватает, а вы говорите – компания… Такими компаниями у нас в Одессе дороги мостить можно.

– Гм, – с сомнением повторил Владлен Михайлович, и тут в какофонию стуков, скрипов и тарахтенья, издаваемых старой машиной, вкрался новый звук. Он донесся из грузового отсека, отгороженного от кабины жестяной перегородкой с прорезанным в ней застекленным окошечком, и очень напоминал звук, который издает тяжелый и твердый предмет при соприкосновении с железным бортом.

Владлен Михайлович удивленно приподнял брови, и в руке его словно сам собой возник тяжелый черный пистолет. Сеня стиснул зубы и уставился прямо перед собой на дорогу, сильно щурясь от сигаретного дыма и боясь пошевелиться, чтобы вынуть сигарету изо рта. Он сильно опасался, что в ответ на малейшее его движение прозвучит выстрел, и получить с Мартына плату за этот рейс будет некому.

Самарин обернулся, отодвинул стекло в окошечке и спросил, вглядываясь в темноту кузова:

– Павел, что случилось?

– Все в порядке, Владлен Михайлович, – весело откликнулся Шуруп, по-московски растягивая слова. – Братан с ящика свалился, башкой треснулся.

Слышь, Сеня, не дрова везешь! Твой кореш упал!

Владлен Михайлович все-таки уточнил:

– Упал? И сильно ударился?

– Да ерунда, Владлен Михайлович, – ответил Шуруп, подвигаясь к самому окошку. – Оклемается.

Черт его знает, зачем он в ящик полез. Наклонился, начал в замке колупаться, а тут машину тряхнуло, он как въедет башкой в борт!

– Ага, – сказал Владлен Михайлович. – Спасибо, Павел. Любопытство кошку сгубило, – сообщил он Сене, задвигая окошечко.

Сеня не ответил: сказать было нечего, тем более что пистолет так и остался у москвича в руке и теперь тускло поблескивал на коленях в слабом свете приборного щитка. «Ну, Мартын, – крутилось у Сени в голове, – ну, сука! Ты мне за это ответишь. Я с тебя за этот рейс шкуру спущу…»

Мимо промелькнул маленький поселок, сплошь застроенный фешенебельными особняками – один лучше другого. Сеня, который обычно не мог проехать через это место без сварливо-завистливых замечаний, сейчас даже не заметил этого «буржуйского гнезда»: у него хватало своих проблем. По обеим сторонам шоссе бесконечной лентой потянулся утонувший в садах частный сектор, замелькали редкие фонари, потом дорога круто пошла под уклон, и по левую руку сверкнуло тусклое зеркало затона, загроможденного ржавыми тушами кораблей. Сейчас, в мертвенном свете прожекторов, высокие борта и заостренные носы траулеров и плавбаз производили впечатление величия и мощи, напоминая о дерзком вызове, который испокон веков люди бросали морю, но Сеня не раз видел затон днем и отлично знал, что все это не более чем груда металлолома, до которого никому нет дела.

Именно из этой груды, насколько было известно Сене, сидевший рядом с ним человек в свое время выудил списанный дизель-электроход «Профессор Головшок», вложил в него бешеные деньги и превратил кусок ржавого дерьма в такую конфетку, что моряки из пароходства в лепешку расшибались, чтобы быть зачисленными в команду.

«Профессор Головнюк», давным-давно переименованный в «Москвичку», стоял на отшибе, словно сторонясь своих ржавых соседей. «Москвичка» блестела слепящим светом прожекторов и вся лоснилась от свежей краски.

Машина прогромыхала через рельсы подъездного пути, сразу же за переездом свернула налево, угодив в узкое ущелье между двумя крошащимися бетонными заборами, и остановилась, почти уткнувшись бампером в облупленный шлагбаум, перегородивший дорогу. Совсем рядом со шлагбаумом светилось теплым оранжевым светом окно сторожки и горела над крыльцом голая пятисотваттная лампочка под жестяным колпаком, освещая три выщербленные ступеньки и перекошенную, давно нуждавшуюся в покраске дверь. Откуда-то из темноты бомбой вылетела лохматая дворняга и с истеричным лаем принялась скакать вокруг машины, злобно скаля желтоватые клыки.

Самарин поднял руку с пистолетом, и Сеня зажмурился, ожидая выстрела и пронзительного собачьего визга, но москвич, оказывается, решил убрать свою гаубицу от греха подальше. Спрятав пистолет в наплечную кобуру, Владлен Михайлович стал ждать, с равнодушной скукой наблюдая за лопавшимся от злобы псом.

Что-то сильно щелкнуло, и Самарин прищурился, прикрываясь рукой от ударившего прямо в глаза луча прожектора. Судя по началу, можно было ожидать появления десятка омоновцев в полной боевой экипировке, но из сторожки вышел один-единственный щуплый мужичонка лет шестидесяти с хвостиком, одетый в кургузый пиджачок и засаленную фуражку с черным околышем, но без кокарды. Владлен Михайлович поморщился: это никчемное создание получало деньги за то, что охраняло его собственность!

Впрочем, собственность Владлена Михайловича и без этого старикана охранялась неплохо, а деньги, которые старый хрыч получал от своей администрации, Самарина волновали мало.

– Эй, батя, убери кобеля и дай проехать! – высунувшись из кабины, крикнул Сеня.

– Куда проехать? Кто такие будете? – сохраняя безопасную дистанцию, строго поинтересовался старикан.

– На «Москвичку» мы, – ответил Сеня. – Хозяин приехал. Не дури, дед, открывай шлагбаум!

– Тю! – не двигаясь с места, презрительно откликнулся дед. – Це ты хозяин? С такою будкою?

– Я хозяин, – сказал Владлен Михайлович, открывая дверцу и степенно выходя из машины. Кобель подскочил к нему, норовя вцепиться в штанину.

– Фу, – коротко сказал ему Самарин, и кобель поджал хвост и боком отошел в сторонку, неприязненно рыча. – Вот мои документы, – продолжал Владлен Михайлович, протягивая старику несколько листков бумаги, на которых даже издали были видны фиолетовые печати с орлами и трезубцами.

Дотошный дед придирчиво изучил документы, после чего открыл шлагбаум и даже взял под козырек.

Самарин не глядя сунул ему сто долларов и сел в машину. С лязгом захлопнув дверцу, он кивнул Сене, и машина въехала на территорию затона.

Сеня вел машину молча. Теоретически он давно знал, что москвич – фигура крупная, но такого все-таки не ожидал. Ему почему-то представлялось, что этот полумифический московский партнер Мартына – просто денежный мешок, которого доят все, у кого хватает ума. Убедившись, что это не так, Сеня струхнул: замысел Мартына теперь казался ему тем, чем и был на самом деле – самоубийственной затеей, навеянной алкогольными парами. Беда была в том, что Сеня понял это слишком поздно. Этот тип мог пристрелить его с такой же легкостью, с какой только что отдал сторожу сто баксов. И стодолларовая бумажка, и жизнь толстого водителя Сени представляли для Самарина одинаковую ценность – это были разменные монеты, которые можно между делом, походя просто бросить в море – так, на память.

Пробравшись сквозь запутанный лабиринт пакгаузов, мастерских и подъездных путей, тарахтящий «фольксваген» выкатился на причал и замер у сходней, спрятавшись в густой тени высокого белоснежного борта. По команде Самарина Сеня нажал на клаксон и, заглушив мотор, вылез из кабины.

Владлен Михайлович спустился на причал и кивком указал Сене на дверь грузового отсека. Сеня открыл дверь, и из кузова, горбясь и прижимая ладонь к окровавленной щеке, выбрался Слон. Вслед за Слоном на бетон легко спрыгнул Шуруп, держа в руке «ТТ» и весело ухмыляясь.

– Давай-давай, – приговаривал он, подталкивая Слона в спину свободной рукой, – шевели поршнями.

– Скулу рассек, дура, – обиженно огрызнулся Слон. – Что у вас, московских, за порядки: чуть что – пистолетом по морде?

– Любопытной Варваре на базаре нос оторвали, – хохотнув, ответил Шуруп. – Так что ты, считай, легко отделался. А будешь совать свой длинный шнобель куда не велено, отстрелю его к едрене фене.

– Довольно, Павел, – прервал его разглагольствования Владлен Михайлович. – Проследи за разгрузкой.

– Слышали? – повернулся Шуруп к Слону и Сене, сделав повелительное движение стволом пистолета. – Действуйте, пока я вам не устроил джентльмен-шоу.

– Давай, – сказал Сеня Слону, который озабоченно трогал разбитую скулу, каждый раз рассматривая перепачканные кровью пальцы, – взяли!

Глядя с опаской на поигрывающего пистолетом Шурупа, они выгрузили ящики из машины и составили их штабелем возле сходней, по которым торопливо спускались какие-то люди.

– Благодарю вас, – с холодной вежливостью говорил им Владлен Михайлович. Он неторопливо открыл портмоне и выдал каждому по сто долларов. – Это аванс. Столько же получите после того, как судно спокойно и без помех выйдет в море. Ну а если что-то все-таки произойдет.., что-то, связанное с вашим любопытством… Я надеюсь, объяснять не надо?

Шуруп картинно поднял пистолет дулом вверх и щелкнул курком. Сеня торопливо кивнул, а Слон, наоборот, отрицательно замотал головой, давая понять, что в дополнительных разъяснениях не нуждается.

– Прелестно, – сказал Владлен Михайлович и повернулся к ним спиной, наблюдая за тем, как спустившиеся с борта корабля люди деловито волокут ящики вверх по сходням.

– Ну, что стали?! – вызверился Шуруп. – Валите отсюда и передайте своему Мартыну, что Владлен Михайлович недоволен.

– Очень недоволен, – добавил Владлен Михайлович не оборачиваясь.

Когда «фольксваген», тарахтя и постреливая глушителем, скрылся из вида, Шуруп повернулся к Самарину и сказал:

– Замочить бы их, Владлен Михайлович, а? Не нравятся они мне.

– Не суетись, Павел, – ответил тот. – Здесь Одесса. Ты знаешь, сколько у этих придурков друзей и знакомых? От нас мокрого места не останется.

Пусть живут.., пока.